В жизни, в человеческой доле может быть несколько женихов, череда невест, энное количество жен, столько же мужей и лишь в единственном числе, до скончания дней, остается первая любовь.

Она приходит, незаметно врастая в живую ткань учащенно бьющегося сердца, чтоб никогда не уйти из него насовсем. Она будет напоминать о себе, вспыхивая, обдавая теплом при каждом возвращении к ней.

И меня судьба не обделила ни детством с грохочущей войной, ни юностью с первым чувством. Мне б хотелось подробней остановиться на юности и ее первой любви с объятием рук, волнением душ, шепотом губ. Возможно, это мое лишь мнение, но я впитал в себя то, что чем красивей, возвышенней и памятней у человека первая любовь, тем он сам чище, мужественней и разносторонней на протяжении всех лет своих. Первая любовь заставляет нас, мужчин, не забывать, длить и защищать ее...

Помнится, я шел с любимой берегом Волги, когда вдруг услышал за спиной, от плота, что соседствовал с местной старенькой дощатой пристанью, грубость в адрес моей спутницы. Пацанов было трое, но разве думаешь о соотношении сил, когда к плечу твоему, съежившись, прижа¬лось милое создание? В несколько прыжков по берегу и взмахов рук по воде я оказался на плоту, и, вцепившись в самого приметного обидчика, потащил его под плот. Пацан был крупнее меня и постарше, но гнев в груди и навык пловца, выросшего здесь на берегу, прибавили мне сил. Я вытолкнул своего противни¬ка из-под бревен уже в очумевшем состоянии и, воспользовавшись минутной растерянностью двух его дружков, вернулся на берег в мокрой одежде, с разорванным по шву рукавом рубашки, с чувством вы¬полненного долга...

Спустя двадцать шесть лет, в ответ на посланную мной книгу моих стихов, девчонка моей юности напи¬шет, припоминая, быть может, тот случай на берегу: «Я помню, каким ты был рыцарем...» Строка эта нашла меня через много лет, как медаль «За отвагу» находит солдата.

В посланной ей книге были и такие строки:
Август в зените, сентябрь на пороге,
Двое шагают по берегу Волги,
Переходящему в кромку разлуки,
Соприкасаются губы и руки.

Первая любовь, прежде чем уйти за горизонты лет, но не памяти, станет потом парением в небе, вдохновением в стихах, праздником души:
С того и зову любовь первой, что с нею
Любили бродить мы по первому снегу...
Мы в чем-то смелели,
но больше терялись
И все озирались, чего-то боялись,
И дрожь ощущали,
и скованность в теле,
Когда на сближение шли наши тени...

Это была любовь, не запятнанная соблазном личных машин, мобильников, телефонов с автоответчиками, плееров, впадающих своими проводами в уши, чтоб напрочь отсечь соловьиные трели, сойкины крики и сорочьи трески. Сердца нашей юности бросали нас навстречу друг другу. Нежные слова, не засоренные мутью и грязью, веяли теплом, невинность глаз сияла отрадным светом, а первое прикосновение губ было обрядом святости. Поиск счастья в наши дни был долгим по времени и трудным достижением, тем желаннее становились мечты и оправданные надежды:

Шепот юности нашенской: «Любишь?»
И чуть позже, из армии: «Ждешь?»
А сегодня, куда не ступишь —
Тупоумие, наглость и ложь.

Таковы иконы моей юности, где девический румянец был дороже всех заграничных румян, где пахли уста девчонки тамариском...

Нередко слышу в свой адрес: «Не живи прошлым, старик!» И ставят недвусмысленно ударение на последнем слове. Но бессмертные слова идут, как правило, из прошлого: «Я помню чудное мгновенье...» или «А любовь все живет в моем сердце больном». «Шедевры» же наших дней поражают... Впрочем судите сами:
«Танго под одеялом, танго под одеялом,
танго под одеялом,
Ну, давай, давай, давай!»

Есть примеры похлеще, но они не достойны даже быть цитированными. Мне кажется порой, что мир прекрасного перевернулся, сорвавшись со своей оси:
Любовь сейчас в опале,
Куда доступней связь...
А гении писали,
Любя: «Я встретил Вас...»

Так что жить былыми воспоминаньями не грешно. Кощунственно озираться на них с мостков отполированной развратом действительности, с ее механикой любви. Лично для меня первая любовь — алтарь искренности, эталон честности, символ чистоты.
Любовью первою болеют...
За поцелуи и цветы
Ее, как символ чистоты
Предать любимые не смеют.

Первая любовь, минуя годы и расстояния, ласкает мои седые волосы, проводит нежно ладонью по щеке, заглядывает в мои выцветшие голубые глаза, целует в печальные губы, обещая в горькие минуты снова явиться, прижаться всем телом, чтоб вдохнуть мне в душу былую свою страсть, безгрешную свежесть и новый прилив упоенья в полете. И пусть все эти порывы рождены лишь моим воображением, но я благодарен им за то, что почти реально могу ощутить то давнее, волнующее и святое прикосновение непорочной любви, от которой мы, пригубив ее, никогда не отрезвеем:

«Ах, каким же ты все-таки рыцарем был!» —
Без очков еле видимы строчки...
Я тебя своей первой любовью любил
В наши те, молодые денечки.