“Жизнь идёт намного краше, // Без мытарств судьбы и трещин, // Где могучи силы наши // Непосредственностью женщин”. Написал я это где-то с год назад, при полном одиночестве, Богом забытом. Но душа не озлобилась на женщин, служивших мне ориентирами светлого и святого. Сколько же я им посвятил строк в полуторатысячном строю стихов и поэм! “Мне не ведать ли, поэту, // Как они в ненастный час // Всеми радугами света // Обволакивали нас”. Это из того же стихотворения.

Сам не знаю, почему я взялся возводить постамент для женщин в осиротевшем на них состоянии. Так, наверное, будет правдивей, когда никто меня не уличит в двойном стандарте и в подмене чувств словами. Заранее оговорюсь, что повествование это будет сбивчивым, как дыхание при первом признании в любви и очень отрывистым, даже обрывистым на саму память. В моей жизни женщины были таинственными, прекрасными дворцами, а не труднодоступными крепостями, которые берутся штурмом. Я терпеть не могу ни лобовых атак, ни их последствий. Чувству такта и благородства остаюсь верен по сей день. Новогодняя неделя ещё не прошла, как я через газету отвечал на поставленный мне вопрос: “Чем запомнился мне 2005 год?” “Уходящий год запечатлелся во мне красотой женщин-харьковчанок, которые по-прежнему в любое время дня волнуют, вдохновляют и окрыляют святостью меня. Храни, Господь, их сообща и каждую в отдельности”. Тут непременно надо сказать вот о чём: идеализируя женщин, обожествляя их в общем временном для меня пространстве, не могу испытывать к ним те же чувства при жизненных испытаниях, с судьбой, державшейся на волоске и чудом вышедшей из штопора: “Обожествляю, милая, тебя // При всех твоих грехах и недостатках. // Ребёнок наш посапывает сладко. // Обожествляю, милая, тебя”. К моему саднящему огорчению, я стал заложником именно этого, а не в целом обожествления.

С капитанского мостика одиночества субтропики и айсберги женщин видны, как на ладони. Ошибка моя в отношениях с ними состояла в том, что мне казалось, что я их понимал с полуслова, с полувзгляда, с полунамёка... Глупец! Доживший до седин, я наконец-то понял, что женщина под стать линии горизонта, покорить которую никому ещё не удавалось. Я не очень большой знаток женщин, но болезнь и восхищение ими дают мне право высказаться о них в тонах, заслуживающих внимания.

Женщину былых, молодых моих лет я сравнил бы образно с милой домашней кошкой, впитавшей в себя нежность, преданность и любовь к дому и его домочадцам. Женщина нынешнего мира — это рысь, с красивым окрасом, настороженной повадкой и непредсказуемостью движений. Я, в прошлом неплохой охотник, шёл однажды по свежим следам такой рыси и даже наступал на её тени, но всякий раз она на долю секунды опережала вскидку моих стволов.

Ныне наши поклонницы чертовски обворожительны внешне, но запад их так ароматизировал и “автоматизировал”, что они напрочь утратили внутреннюю естественную привлекательность. Особенность нынешних женщин — ни к чему не привыкать, а только привлекать на себя внимание, причём не первых встречных, а выверенных оценочно глазами для предложения, ну прямо, как на рынке, своей любви. Рыночная экономика, рыночная страсть, рыночное бытие. И только память, подобная ливню, вобравшему в себя ветры чести, силы верности да остатки прежней совести, пытается окатить с головы до пят теперешнюю прекрасную половину, чтоб она вновь ощутила в себе чувства — нежностью пылкие, глубью великие, святостью чистые: “Опять спешу я к женщине, // Которая мне нравится, // Не зря она является // Во все мои сны вещие, // Во все моя желания // И чувства мои грешные... // На первое свидание // Иду всю жизнь к той женщине”.

Знаю, что жизнь не стоит на месте, она развивается по восходящей спирали и совершенствуется, видоизменяясь. Но надо сделать всё для того, чтоб конвейер в технике не накладывал свои отпечатки на индивидуальность влюблённости, сполох чувств и чудо женственности, чтоб и впредь была:

Своя у милых наших стать
С душевностью вселенской —
Утешить нас и нас понять,
Обдав любовью женской.