Существительное оказалось столь существенным, что ни какое числительное не смогло приблизиться к его сущности. Краски, звуки, запахи и другие прилагательные признаки поблекли в его тончайшем естестве.
Местоимения, сливаясь с ним в одно единое целое, вращались жгучим глаголом с такой скоростью, что причастия и деепричастия, да и сам глагол, потеряли не только признаки действий и состояний предметов, но и сам предмет. Последний уже не мог ни склоняться, ни спрягаться, он подобно наречию отождествился со своими значениями, утратив изменчивость и самостоятельность. Только служебные предлоги, частицы и союзы изредка эмоционально выкрикивали буквами междометий всех знакомых и незнакомых алфавитов, но и те скоро исчезли в этом неописуемом монстре.
Части речи просто пропали, так как перестало существовать то, что можно было разложить на части.
Речь превратилась в хрустальную, горную речку, и она серебрилась в нежных лучах солнца, выплёскивая в бытиё безымянные, золотые самородки ещё не описанные поэзией.