- Мне необходимо занять это место! - решил Саид и начал предпринимать шаги к осуществлению своего замысла. Претендентов на это, как говорили зэки, центровое место, было предостаточно. Тогда на арену жизни вышел негласный аукцион, который и должен был определить счастливчика. В гонке за место дежурного дизелиста принимали участие четыре претендента, одним из которых был Саиджан. Вот именно он то, с помощью влиятельных офицеров, и стал победителем. Четыреста пятьдесят рублей, из которых последние пятьдесят и сыграли свою решающую победную роль, перекочевали из тайника Саида в карманы неизвестных офицеров. Зато теперь вновь испеченному дизелисту не было нужды каждый вечер заходить в зону, и там выслушивать, сродни приказам, просьбы, ненавистных и жадных авторитетов, заносить им всякую всячину: сигареты, кофе, сахар, а то и спирт, и анашу. До Саида должность дежурного дизелиста стоила сто пятьдесят рублей. С его же легкой руки, цена за место дизелиста, поднялась до четырехсот пятидесяти рублей, и с тех пор ни разу не понижалась. С выходом на круглосуточное дежурство, злоба и неприязнь к Старику куда-то исчезли, и он, на радостях, побежал к нему, чтобы пригласить на обед. Во времена аукциона, Старик мучительно переживал случай с колбасой, но в зону все-таки не побежал и никому об этом случае не рассказывал, хотя воспоминания о нем доводили его, порой до бешенства:
- Даже малюсенького кусочка колбаски не дал – мучил себя Старик, а я ему, не глядя на его больной желудок, сколько сомсушек и сливок скормил, что от них можно было лопнуть, неблагодарный он козел. Однако вскоре, после колбасного инцидента, переборов в себе жажду мести, он решил не торопить события, и переждать, так сказать, некоторое время. Заложить Саида зоновским авторитетам, с его чревоугодным промахом было никогда не поздно. Долготерпенье Старика окупилось сторицей: вскоре Саид, с заискивающей улыбкой, появился в проеме двери коморки Старика. После взаимных приветствий, усевшись на край лежанки, Саид заговорил об ужине:
- Акажон, сегодня по случаю моего выхода на круглосуточное дежурство, прошу вас ко мне откушать, что Аллах послал. Старик знал, что если Саид, приглашая на угощение, произносит имя Создателя, то угощение будет обильным и вкусным, поэтому, благодарно кивнув в ответ, он что-то пробормотал себе под нос, и прокашлявшись, фальшиво замурлыкал какой-то маком. Сие означало, что приглашение принято и мир восстановлен. Какими обязанностями, зоновской администрацией, был наделен Старик, никто не знал. Осужденные предполагали, что он работает сторожем, но что можно было охранять на территории, окруженной сторожевыми вышками, с постоянно снующими по ней солдатами и офицерами? Жизнь на зоне и окружающей ее территории не затихала ни на минуту. Суета и брожение этой, ни на минуту не затихающей жизни, приобретали здесь некое, не свойственное другим вольным учреждениям, своеобразие, такую неповторимую ауру, что квинтэссенция каждого индивидуума, ни при каких обстоятельствах, не могла быть скрыта за физическими масками лиц, и рано или поздно, под гнетом вновь и вновь возникающих неожиданностей, вырывалась наружу. ЗДЕСЬ жизнь протекала под руководством неписанных законов, имела неповторимую окраску, И в эту жизнь нельзя было безболезненно вносить какие-либо новшества или изменения, не рискуя получить неадекватную реакцию, как со стороны начальства, так и со стороны контингента, ибо малейшее нарушение баланса сил приводило к революционной ситуации. Пока, что барометр жизни в колонии замер на отметке «штиль».
Дизельный агрегат, который попал под неусыпную опеку Саида, по замыслам начальства колонии, должен был служить резервным источником электрической энергии для питания охранной сигнализации, и водяных насосов, обеспечивающих колонию водой. Если вдруг, по какой-либо причине, исчезало основное электроснабжение, то незамедлительно из штаба колонии по одному или скопом к зданию, где был расположен дизельный агрегат, бежали офицеры. Не застав Саида на рабочем месте, те, матерясь и чертыхаясь с суетливостью хорошей хозяйки, ожидающей прихода гостей, бегали по территории вокруг штаба, заглядывая во все закутки и конурки, где он мог бы с друзьями или с земляками отдыхать, угощаясь пловом или спокойно попивая индийский чай. Отыскав Саида, и перепугав до смерти собравшихся на чаепитие зэков обещаниями применить к ним за несвоевременное чревоугодие, страшную кару, они погнали Саида к дизельной установке, как гонит стая голодных волков обреченного оленя. Задыхаясь от беготни и волнения, с негнущимися от страха пальцами и дрожащими ногами, Саид приступил к запуску двигателя.
Дизельный агрегат, доставшийся колонии по наследству от общества глухонемых, в силу своей естественной ветхости, и отработавший уже три гарантированных заводом-изготовителем срока, не хотел заводиться ни с первой, ни с десятой попытки. Через некоторое время помещение дизельной установки наполнилось ядовитым жгучим дымом, прекрасно разъедавшим глаза и легкие у свидетелей этого исторического события. Однако это обстоятельство нисколько не смущало собравшихся наблюдать светопреставление местного масштаба, бесплатный показ которого, гарантировал отказ дизеля. Сочный мат вперемешку с угрозами в адрес незадачливого Саида, непрерывно извергался из благородных уст начальствующего состава. Все бесконвойные осужденные, побросав свои важные дела, прибежали на зрелище, и с ехидными улыбками, перекидываясь редкими фразами, злорадно поглядывали на офицеров, упиваясь происходящим вокруг.
- Щас выйдет хозяин и даст офицерам п……ей, будут курвы по стойке «смирно» стоять, - шепелявил восьмидесятилетний бесконвойник – Батька Комар, бывший главный бухгалтер какой-то шарашкиной конторы, проколовшийся на махинациях. В свое время арестованный главный бухгалтер на легком танке участвовал в сражениях на Халкин-Голе. В Великую Отечественную войну на своем Т-34 докатил до Берлина, а уж потом добивал Квантунскую армию. Работники следственного управления, учитывая заслуги ветерана войны перед отечеством, решили несколько облегчить ему участь и по-хорошему подвести его дело под относительно легкую статью, ограничивающую максимальное наказание восьмилетним сроком. Но Батька-Комар особо не разбираясь в тонкостях уголовно - процессуального разбирательства, по своему отнесся ко всей этой, как он называл, возне. И на каком-то следственном эксперименте, или на очной ставке с незнакомыми ему людьми – он точно не помнил где, сильно поспорил со следователями, и, не желая, видимо, давать признательные показания, избил двух милицейских капитанов да так сильно, что тех, карета скорой помощи увезла в травматологическое отделение республиканской больницы. За это избиение он поплатился двукратным увеличением срока наказания. Прибывший вместо травмированных капитанов майор, следователь по особо важным делам при республиканской прокуратуре, ознакомившись с делом бывшего танкиста, сменил легкую статью главному фигуранту дела, Батьке-Комару, на тяжелую и, ничтоже сумнявшись, передал дело в суд. Там тоже не особенно церемонились с ветераном и назначили ему наказание в виде лишения свободы на срок в пятнадцать лет. Во время оглашения приговора, Батька-Комар, не заметно для конвоя, снял с ноги ботинок и с криком: - За Родину, за Сталина, метнул им в голову председательствующего. Ботинок – не танковый снаряд, и старый танкист промахнулся. Запущенный старческой рукой, кожаный ботинок, просвистев возле уха председателя суда, в дребезги разбил нос невинному, выпившему народному заседателю – токарю шестого разряда из инструментального цеха, одного из военных заводов, деятельность, которого была направлена на усовершенствование танковых прицелов. Зато председателю суда танкист пообещал по выходу из тюрьмы он сядет в танк ,и на этом танке раздавить того, как он давил проклятых фашистов на будапештском направлении. То ли председатель оказался человеком робкого десятка,и принял всерьез угрозу старика, то ли подсуетились избитые танкистом капитаны, но никакие кассационные инстанции не скостили срок бывшему вояке, имевшему, кстати говоря, не один килограмм правительственных наград. Так, что получил Батька-Комар по полной программе – все свои пятнадцать лет отсидки в колонии усиленного режима. В зоне он сыскал уважение среди зэков рассказами о войне, неприхотливостью в пище и одежде, а так же задиристым характером и непримиримостью к вранью и несправедливости. Говорили, что его уважал и даже несколько побаивался сам хозяин, который, однажды, будучи в плохом настроении, пытался заставить Батьку-Комара копать в жару яму для кабельной муфты.
-Сам в тени стоишь, как хан турецкий, а меня, защитника родины, яму копать заставляешь, а хозяин? Так я тебе ее выкопаю, если только ты на солнышко встанешь, и будешь стоять до тех пор, пока я копать буду. Вот тогда и посмотрим, кто раньше с копыт спрыгнет. Говорили, что начальник колонии так ничего не ответив старому солдату, ушел. С тех пор он не трогал танкиста и даже, однажды вызвав его к себе, за случай с ямой для кабельной муфты, извинился перед ним. После этого извинения Батька-Комар стал уважать хозяина. Ему неописуемую радость доставляли моменты, когда тот за проявленную тупость в работе и разгильдяйство, давал нагоняй своим офицерам. Вот, и сейчас ветеран войны с нетерпением ожидал появления на сцене разыгравшейся комедии, появления начальника колонии.
Теряя всякое терпение, из дверей штаба выкатывались офицеры рангом повыше предыдущих. Апогеем радости зэков стало появление хозяина колонии-Васьки бесконвойника, именно такое прозвище он получил во времена строительства четвертого цеха, за то, что сутками находился на охраняемой территории, выходя за ее пределы только покушать. Хозяин вальяжной походкой подошел к дизельной, несколько минут постоял у ее дверей, и не заходя в помещение, где в дыму потерялся ответственный за дизель, рявкнул своим несколько сипловатым басом:
- Вылазь, Саид, не то сдохнешь! Без этого, спасающего жизнь Саида окрика, тот не посмел бы выйти на свежий воздух. Но вышел он не сразу: еще немного помучил пусковое устройство дизеля, выбивая из него новые клубы дыма. Затем пройдясь грязной рукой по лицу, усиленно кашляя и утирая ладонью сопли, с ветошью в руках и с виноватой улыбкой не тщательно испачканном лице, появился виновник переполоха. Походкой обреченного на казнь, он подошел к хозяину.
- Что не заводится? – банально вопрошал начальник, почему позавчера, когда не нужно было, часами гонял дизель, убивая грохотом все живое вокруг? А вот теперь он завести его не может. Саботажем видимо, занимаешься, на врагов работаешь. Спрячу я тебя, пожалуй в ПКТ. Там ты у меня умишка поднаберешься, мозги свои прочистишь. Почему не ремонтировал дизель, почему не промывал запчасти, где бензин, который я велел тебе выдать? Саиду никто, никогда, никакого бензина не выдавал, но сказать об этом хозяину осужденный не решался. А тот все сам прекрасно знал, и про бензин сказал так, для куражу, постепенно доводя Саида до умопомрачения. Но скоро и начальнику этот спектакль стал видимо надоедать и он спросил уже по-дружески, что необходимо сделать чтобы двигатель заводился тогда, когда надо.
- Запчастей не хватает, гражданин начальник, вам их достать нужно, - несколько осмелев заявил Саид. Удивившись смелостью бесконвойника, и хорошо зная его дело, связанное с запчастями, хозяин, сменив гнев на милость, засмеялся:
- Да, ты все запчасти страны, на десять лет вперед продал чабанам в своих горах. Толпа взорвалась хохотом.
- Он их на баранов променял, - сделал неловкую попытку еще раз рассмешить толпу заместитель начальника колонии по режиму, майор милиции по прозвищу « Калека», но почувствовав на себе недобрый взгляд начальника, быстро осекся, и незаметно пробравшись сквозь толпу, ретировался в сторону штаба.
- Ну что в глазелки долго еще будем играть? - обратился хозяин к толпе. Делать нечего? Так я шустро вам работу найду. Все кино закончено, все по местам. Толпа нехотя стала расходиться. Через пятнадцать минут возле помещения дизельной установки, никого кроме Саида не было.
Кто и когда построил эту зону, известно только ее проектировщикам и строителям. Наверняка в живых то их осталось совсем немного. Территория колонии расположена не далеко от завода по производству удобрений, в километрах тридцати от небольшого города. Колония предназначалась для поставки рабочей силы заводу. Полу засыпанные траншеи для несостоявшихся подземных переходов из зоны на завод свидетельствуют о серьезности этих намерений. Задумка эта не была осуществлена по причине того, что международной конвенцией было запрещено использовать труд заключенных на вредных для здоровья производствах. И видимо какой-то проклятый шпион сообщил о начавшемся строительстве куда следует. Поднялся международный вой, и строительство тоннелей было срочно остановлено. Мало того, ни один зэк не числился официально, рабочим на заводе. А то, что бесконвойники ходили туда выгружать и загружать железнодорожные вагоны, и после работы купались в прекрасных душевых или питались в заводских дешевых столовых, то это их личное дело. В плане зона выглядела большим прямоугольником, разделенным пополам, так называемым коридором, в который редко, только во времена обще зоновского шмона загоняли всех осужденных. В жилой половине колонии расположились казармы, летняя эстрада, где демонстрировались фильмы, столовая, ПТУ и школа. На этой же территории были баня, больничка и спортивные площадки. В торце жилой зоны располагались штоб колонии и в этом же здании находились комнаты свиданий. На территории промышленной зоны находились производственные цеха и другие вспомогательные помещения. Переход из жилой территории в промышленную зону служил для провода и одновременного шмона зэков. Вся территория колонии была окружена кирпичным забором с рядами колючей проволоки и следовыми полосами по обе его стороны. С одной стороны охраняемой территории, в плотную примыкая к ней располагались ЧИС/часть интендантского снабжения и войсковая рота, охранявшая зону. С другой стороны охраняемой территории располагалась псарня, с обслуживающим ее персоналом, а так же гараж колонии. Свинарник находился в километре от зоны и был относительно спокойным для зэков местом – уж больно воняло там. За исключением расконвоированных осужденных работавших на стройке города, основная часть бесконвойников была так или иначе подвязана к гаражу колонии. Используя мало-мальски приемлемый для постройки конуры материал, зэки облепили ими всю территорию гаража. Помещения для приема родных и близких, приезжавших на свидания, строились с быстротою роста грибов в после дождливую погод. Строились из чего попало: из шифера, из металла, из раскуроченных автобусов, из фанеры и даже картона. Лишь бы укрыться на время от посторонних глаз. Внутри помещений, прозванными остряками, блуднями зэки вооружившись плитками и кастрюльками, соорудив примитивные лежаки, проводили краткое время с семьями. Затем передав детей под присмотр других зэков, уединялись с женами для любви и разборов. Во всей этой казалось бы не скрываемой плотской вакханалии, присутствовал неписанный закон, опиравшийся на такт, этику, взаимовыручку, и уважение друг другу. Нарушитель этого закона мог подвергнуться физической расправе, или что еще хуже моральному прессингу со стороны зэков. Он терял свое лицо и до окончания срока наказания и выхода на свободу оставался презираемым.
Изголодавшаяся по женским ласкам мужская плоть требовала интима, много интима. Поэтому, если к кому-либо на свидание приезжала жена, или другая особа женского пола – этот осужденный считался именинником и автоматически освобождался своими товарищами по отсидке, на время свидания от всех трудовых обязанностей. Мало того коллектив брал на себя обязанность обеспечения спокойного время провождения уединившейся пары. По- иному здесь выжить было бы не возможно. Длительные свидания зэков с семьями проходили в комнатах свиданий и продолжались двое суток. Узкий коридор, общая кухня, туалеты – вот все пространство, где должны были маяться приезжие. Для зэков – дело привычное, а для посетителей свидание с родным человеком в этих условиях, превращалось в не простое испытание. Конечно же, после нескольких таких посещений они привыкали и к духоте, и к тесноте, и к другим прелестям этого рая. Самыми тяжелыми минутами для осужденных – это время после первого свидания, когда надо от любимой жены идти обратно в зону, смотреть на выбритых осужденных, выходить на построения, с головой окунаясь в прежнюю зэковскую жизнь. После второго, третьего и далее свиданий, было много легче – привычка свыше нам дана…