Д В Е Р Ь
МАЛЕНЬКАЯ КОМЕДИЯ


Позвонили.
Ещё раз.
Длинный-длинный третий звонок.
Поиски ключа. Нащупывание скважины. Пролязгал замок, и тусклый свет с лестничной площадки проявил очертания прихожей. О н не вошёл, а вбежал, бросил что-то хрустящее и скрылся. После того, как отшумела вода, появился опять. Ступает нетвёрдо. Щёлкнул выключателем.
Маленькая прихожая маленькой квартиры. Вешалка для пальто. На¬стенное зеркало. Электрощит со счетчиком. Телефон на тумбочке, рядом та¬бурет. Над дверью в комнату полка. На полке старые вещи: будильник с обвисшими стрелками, телескопическая труба, череп, статуэтка Афродиты, книги в по¬темневших переплетах. Дверь плотно затворена.

О н. Это можно человека... можно вообще... (Только теперь — не видно, а слышно —захлопнул входную дверь.) Две кружки по морозу... вам бы... (Вешает пальто и шапку.) Теперь тоже так для вас... (Переобуваясь, теряет равновесие.) Чёрт... (Подбирает брошенную хризантему в целлофановой обёртке. Смотрится в зеркало. Скептически.) Отцвели уж давно... (Пригла¬див волосы, берется за дверную ручку. Бельканто.) От-цвели!.. уж давнооо!.. (Толкает дверь — она не поддаётся.) Ха... (Вновь толкает дверь.) Хризан¬темы!.. в саду!.. (Дверь не открывается.) Хе-хе... (Громко.) Вы чего? За¬баррикадировались? Юмор... (Стучит.) А ну-ка отворяйте, хозяина встречайте! (Вдруг что-то вспомнив, бьёт себя по лбу.) Склероз... (Просунув хризантему в дверную ручку, подходит к телефону. Садится на табурет, снимает труб¬ку, набирает номер. После паузы.) Добренький вечер. Иваныч как там? в наличии? Сделайте ми¬лость. (Пауза.) Додик, привет! А только. Передать-то передали, да я не мог. Ну не мог, может, и буду жалеть. Приём — ужас, тридцать голов. Поне¬дельник же ж. Потом не мог. Главный вызывал, тыкал носом... В общем, я весь в этом... во внимании. (Пауза.) Иди ты!.. Ну?.. Ну, это не знаю. На халяву буквально. Как же это она тебе? От большой любви, что ль? (Восхищенно.) Нахал... ну, нахал... Ещё бы! Чисто, нежно... за смешные деньги. Ещё бы не шарман! Я тоже раз поимел, было такое дело. Гурген уступил на ночь. А так, что оставил на дежурство, а утром я ему сдал — в чистейшем виде. Таким, знаешь, бельмондом себя... у! Полага¬ешь? Заход-то можно, раз там такие добрые. А только ни фига их никаких, денег в смысле. Вчера весь аванс оставил на базаре — вот и шарман. Я и не переживаю. Если на то пошло, если — я скажу так: был бы хороший ста¬нок, и ничего, что старая. Твою не знаю, не пробовал. А моя родная — под любым углом. Конечно, есть электро всякие там, со всякими мульками теперешними. Ну, так… Помню механические! У самого была в студенчестве. Заведёшь и — взад, вперёд, взад, вперёд... Мылиться не надо. Счётчик не крутится опять же ж... Вот и я о том. Что сейчас эти бритвы золотые… только по нашим зарплатам. Лучше, как у Карлмаркса вообще. (Пауза.) А ничего мои. В конфронтации. В комнату не пускают. (В сто¬рону двери.) Можно подумать, что я каждый день! (В трубку.) Да в бане, где. После главного решил помыться. Не. С шефом были. (Конфиденциально.) Две кружки с наполнителем. Откуда? Денег же нет, я тебе рассказываю. Шеф молоток, на такие дела — с шилом. Не служил на флоте ты! Шило — це-два-аш-пять-о-аш. Химию проходил? в школе? Спиритус вини ректификатус. Что будет завтра — это, знаешь... Сегодня надо было стресс снять. В общем, сэнк-ю тебе за информацию. Завтра схожу. Перехвачу у кого, если ещё есть смысл. (Короткая пауза.) Это сейчас. Попробуем сейчас. Ре-абилитироваться. (В сторону двери.) Амнистироваться, чёрт с вами! (В трубку.) Я же во¬шёл — сразу тебе. Знаю, не позвонишь по ерунде... И твоим. На неделе звякну. Давай. (Вешает трубку.)

Подкравшись к двери, О н прижимается к ней ухом. Послушав, усмехается.

(Стучит.) Старик! Палы-галы! (Вытаскивает хризантему, выходит. Слышен его голос.) Мать где? (После паузы.) Мне тут что? (Через некоторое время возвращается с бутылкой, в которую пристроил цветок.) Бабушку нормально посадили? (Пауза. Смот¬рит, куда бы деть бутылку. Не придумав ничего лучше, влезает на табурет и ставит её рядом с Афродитой. Слезает. Стучит.) Ты слушай... Я не это... не играю. Я устал. (Стучит.) Ты не слышишь? а? (Громко стучит. Снова при¬падает к двери ухом. Выпрямившись, гневно.) Я её к чёрту разнесу, шар¬манку! Читать разучился! Только — видики! Я в твоём возрасте... я всех Стругацких!.. (Сильно бьет в дверь.) Ты что, терпение испытываешь? Обнаг¬лел! К учёбе безобразное отношение, так ещё обнаглел... (Сходил за табу¬ретом.) Считаю до трёх. Не откроешь — дверь выломаю. В игрушки ещё тут будет… Считаю: раз!.. два!.. два с половиной!.. (Замахивается табуреткой и... ставит её на пол, садится.)

Пауза.

Если обиделся, то зря. Зря! Я не забыл. Не смог сегодня, понятно? Надо мне помыться когда-то? Там очередь... в парилку. (Пауза.) Ну не получилось, ну... У тебя же есть друг? Ходишь с ним на компьютер? А у меня — его батя. Я с ним — в баню. Он начальство, вроде вашей классной. (Пауза.) Ничего ты не понимаешь. Эгоист… Тоже трагедия! Можно подумать, мы б её увидели. Её через боль¬шой телескоп не разглядишь, а ты хочешь, чтоб мы её... Зациклились на этой комете! Чёрт знает! В старину боялись, теперь сами ищем. На свою… так и ищем, всем шариком... (К двери.) Слушай, давай окончательно: завтра прихожу, берём трубу... а? Провалиться мне, если... Ну хочешь — сейчас? Оставим маме записку... Одевайся. (Влез на табурет.) Пойдем за помойку, там отлично... (Достает с полки трубу.) Слышишь? Я телескоп достал. Собирайся давай. (Садится, вытирает трубу. Смотрит в неё.) Хо... Когда же это в последний раз... (Громко.) Знаешь, сколько ему лет? Мне его купили, когда я был в восьмом классе. Или в девятом... Неважно. На звёздах был зациклен. Мечтал — в МГУ, читал, готовился... (Опустил трубу.) Главное, все кругом одно: да куда ты, да не выдумывай... Кроме матери. Мать наоборот: «Поступай. Как-нибудь потянем. Главное, сдать». (Усмехнулся.) А я — вот, значит... Не стал выдумывать. (Вздохнул.) Хорошо тебе: ничего не волнует. Что математика, что зоология... Комета эта — ровно на пять минут... (Смотрит в трубу.) Как я этим болел, кто б знал... (Наводит телескоп куда-то вверх и... Радостно, словно находит их на небосводе.) Стрелец! Козерог! Водолей! А мы тут копошимся... (Опускает трубу.) Слышишь, вопрос на засыпку. Что такое синодический период обращения? Ну? Куда уж тебе. (Наставительно.) Синодический период обращения — это такой срок, через который можно то же светило видеть в то же время в той же точке. Уловил? К примеру, у Венеры синодический период обращения равен восьми годам. Вот… Больше всего любил Венеру наблюдать. Как она блуждает по небу, с одной планетой сливается, потом с другой... А когда с Луной — с ме¬сяцем — он и умирает, месяц. Интересно, да? (Пауза.) Летом было хорошо. Мама сни¬мала дачу — такой сарайчик, крыша совершенно плоская. Затащу матрац, ложусь и смотрю лёжа. Потом сплю, а перед восходом опять смотрю. Её тогда как раз под утро можно было... Однажды проснул¬ся — уже восход. Проспал. Взялся тогда — по сторонам, в эту штуковину. Посёлок... лес... станция... И на дороге — фигурка. Девчонка, лет пятнадцать. Тоненькая, в тельняшке. С банкой за молоком. (Вздохнул.) Не понять те¬бе ещё... Захотелось подползти к ней, ткнуться мордой в тельняшку... (Стонет.) С тех пор пошло: вечером — на небо, утром — на дорогу. Целый месяц, как дурак. (Пауза.) Последний раз была с псом. Здоровенный рыжий. Разго¬нится по кругу и с разбега лапами ей на грудь. Она хохочет, бульдожью эту морду гладит, а у меня такое бешенство! Ружья рядом не было, а то бы... Больше не видел. Видать, съехали с дачи. (Пауза.) Да... отцвело уж давно... В институте было не до звёзд. Анатомия! (Зевает.) В одном черепе костей... (Сидя потянулся, привалился к дверному косяку.) Ночью перед экзаменом наелся кофе, сижу на кухне, зубрю. Зубрю, а они через окно... Стрелец, Козерог, Водолей... Не выдержал, заревел. В полный голос рыдал. Прибежала мать из комнаты, валерианкой поила... (Закрыл глаза.) Потом встретил ту девочку, в институте. Через восемь лет, вот оно как бывает. Не в тельняшке уже, конечно... Думал: подойти, не подойти... Пока думал, она — замуж за одного боксёра. (Бормочет.) Они потом в глубинке где-то… его на охоте нечаянно пристрелили… осталась с ребёнком...

Так он и спит — сидя на табурете, прислонившись спиной к косяку. А из-за закрытой двери доносятся в наступившей тишине какие-то неясные звуки. Может быть, плач...

Проходит время. Он шевелится и тяжело вздыхает. Открывает глаза. Смотрит невидящим взглядом... Снова вздыхает. Поднимается. Держась за голову, проходит туда-сюда. Подбирает с пола трубу и, взобравшись на табурет, водворяет её на место. Слезает. Опять прохаживается из стороны в сторону. Наконец, решительно подходит к двери.

(Стучит.) Может, хватит? Комедию ломать хватит? Поиздевалась, выставила петрушкой... Ещё чего? (Распаляясь.) Ты позвони лучше в своё родовое гнездо! Объясни им раз и навсегда! Пусть до них дойдет: он мой сын! Сын! По крайней мере, мне хочется так! Заслужил за столько лет! Пусть прекратят отманивать! Отманивать, да! Я прекрасно вижу: эти подачки, эти забирания к себе, когда не просят... Как будто я для него... (Взбудоражено расхаживает по прихожей.) Вы все, всё ваше семейство... И ты то¬же. Всегда даёшь понять, что я... что для тебя был только тот. А я — так... вынужденный вариант... обстоятельство... Конечно! Мне — конкурировать! Я не могу так обеспечить. Вообще, я по сравнению с ним... во всех отно¬шениях... Во всех, конечно! Или ты думаешь, я не замечаю, как ты всегда... (всхлипнул) как унижаешь... Прекрасно замечаю! Только виду не подаю, всё — на шуточки. А как я могу... если всё время в голове: не прозевать! (Сквозь слёзы.) У нас мог бы... могла бы дочка... В тельняшечке ходила бы... Как-нибудь и двоих... Потянули б как-нибудь... (Звонит телефон. В трубку всхлипывая.) Да... Какое кино? Куда вы звоните? Не туда попали. (Вешает трубку.) Неврастеником стал из-за тебя! (Вытирает платком глаза, сморка¬ется.) Если я с товарищем раз в год... так скандал. А сама... Наверно, мне очень весело, что этот старый... этот сверчок тут торчит целыми днями. (С сарказмом.) Ах, обиженный, ах, одинокий! Его культура, его эрудиция... Тошнить хочется от его культуры! Как будто я не вижу, какого ему надо... общения какого. По его козлиной бороде вижу! И он получит. Если уже не получил... А я — о'кей! Мы ж тоже ж — интеллигентные!.. (Звонит теле¬фон.) Да! Нет здесь Феди! Проспитесь, девушка! (Бросает трубку.) Можно подумать, я бы не нашёл, если б очень захотел... Нашел бы! Ещё в инсти¬туте мог. Ну так! Ждал же чего-то т а к о г о. Восемь лет ждал... (Звонит телефон.) Да! Ни фига тут Протасьевых никаких! Сколько вам ещё... Сама иди! (Швыряет трубку.) В общем, так... Можешь там сидеть, можешь гнать картину, мне плевать. Я найду, где мне... сейчас это без проблемы. Можешь со своим интеллектуалом, если он вообще в со¬стоянии. А я... У меня есть принцип, вот! (Быстро выходит.)

Слышно, как щёлкает задвижка, льется из крана вода. Потом всё сти¬хает. А из-за закрытой двери вновь доносятся едва различимые звуки. Может быть, смех...

Медленно входит О н, с распахнутым воротом и мокрыми волосами. Дойдя до двери, поворачивает обратно. Берёт телефонную трубку, набирает номер. Тут же кладёт трубку на рычаги и опять подходит к двери.

Ты можешь не разговаривать... не открывать... Только скажи, как ма¬ма, как вы её... Я не потому, что не доверяю. Просто в её состоянии — сутки в дороге... Вы же купе взяли, так? (Бьёт в дверь кулаком.) Ну идиот я, правильно! Выпил круж¬ку пива, а развезло... Наплёл чёрт знает... Я же сам переживаю! Я в баню не собирался! Он позвал, а я вспомнил, что дома воды горячей нет... Вчера намёрзся, как собака, на остановке. Всю ночь ломало... Не мог я отказаться! Он мой шеф, с ним надо поддерживать отношения. Если какая-то подработ¬ка, от него же очень зависит... У нас претендентов куча, всем нужны день¬ги... (Пауза.) По-твоему, нормально, когда взрослый мужик от двух кружек... Я на пределе, как ты не видишь... Если б всё тебе рас¬сказывал...

Пауза.

У меня плохо на работе. На меня жалоба. Я обслужи¬вал вызов... в самый грипп — к вечеру и так ногами уже не передвигаешь, а тут ещё темень, грязища, лифты не работают... А там на диване вот та¬кой мужик, юмор по телевизору на полную катушку... Спрашиваю, что случилось? Живот, говорит. Стал смотреть — живот как живот. Давление ничего, пульс. Я и высказал. На¬счёт того, что мог бы и не вызывать на дом. А ночью он... В об¬щем, он потом умер в больнице. Инфаркт, бывает такая форма. Родственники — жалобу, грозят — в суд. Конечно, святое право. Только ведь он всё равно бы... Ничего б это не изменило. А мне теперь... Письмо у главного. Да разве ж он прикроет? Да никогда в жизни! Наоборот! Сегодня вызвал на ковёр: «Вы убийца в белом халате! Как руко¬водитель и как врач я обязан...» Как врач... Он руки после сортира не мо¬ет, этот врач. Не знаю, чего ждать, каких последствий… (В отчаянии.) Господи! Он же у меня перед глазами стоит, этот мужик! Может, если б его сразу быстро... может, это б как-то... В голову ж не пришло про сердце! Достало, что он тут юмор по телевизору... а я, измотанный, пешком на девятый этаж... Я же тоже человек. Я тоже когда-то могу... Как мне теперь жить с этим? Как?! (Тихо.) Мать не послушался... Глядел бы на звёзды с кометами...

Пауза.

Я ба¬рахло, ты права. Ничего не достиг. Ни в чём. Живу — так... Самое ло¬гичное — повеситься б. Не тянуть без толку. Только верёвок не хватит. Больно многим придётся. Почти всем. И тебе тоже. Ты тоже претендовала... Сейчас даже для себя не рисуешь. Оба мы... больше под ноги глядим. Друг за друга держимся... Надо, чтоб держались. Надо! Нам не за кого больше… Мне — не за кого.

Пауза.

Я когда увидел тебя, я сразу понял. Я подумал: это — всё! С ней — и всё! И умереть… (Пауза.) У меня никого не было, кроме тебя. Никогда. Я, наверно, с Луны свалился такой... А мне не надо никого, кроме тебя. Я только тебя вижу. Ты мне снишься часто — как тогда: на рассвете, с этюдником... (Пауза.) Мне ничего не надо. Одного бы хоте¬лось — ребёнок... второй, с моими генами... Но сейчас такая жизнь, я же понимаю. Я никогда больше, ни словом... (Па¬уза.) Что было у тебя раньше — пускай. И этот твой друг... раз тебе с ним интересно. Просто наши бабы с их языками... Ну и чёрт с ними. Плевать! (Пауза.) Матери я напишу. Объясню, пусть не вмешивается в нашу жизнь. Да она и сама, ты же видишь… Теперь когда ещё приедет. Если вообще...

Пауза.

Ты открой мне пожалуйста. (Тихонько стучит.) Прошу тебя, открой… (Стучит.) Я же на колени встану перед этой дверью и буду стоять, пока ты не откроешь. (Стучит.) Вот так — встану и бу¬ду... (Опускается на колени.)

И в тот же самый миг оглушительные аккорды сотрясают маленькую квартиру. О н вскакивает с колен. Яростно колотит в дверь. Мечется по прихожей. Что-то кричит, но голос его не слышен...
Обессиленный, он тяжело опирается на дверь спиной. Стоит так какое-то время. И вдруг, одним прыжком достигнув электрощита, вырубает свет.
Но музыка не замолкает. Наоборот, в наступившей темноте она, как будто, звучит ещё громче. Гремит — ещё безжалостнее.
Снова загорается свет. О н возвращается к двери, влезает на табурет и, взяв с полки статуэтку Афродиты, сильно стучит ее подставкой в по¬толок. Только теперь музыка утихает. Некоторое время она ещё будет доноситься оттуда, сверху, потом незаметно умолкнет.
Поставив Афродиту, он спускается на пол. Идёт к вешалке. Надевает ботинки, пальто, шапку. Делает шаг к выходу. И тотчас же поворачивает обратно. Сорвав с вешалки тёмный женский платок, с ужасом смотрит на него.

Мама?.. (Роняет платок. К двери.) Мама!!! (С разбега бросается на дверь.) Я сейчас!.. (Удар.) Сейчас я!.. (Удар.) Сейчас!..

Дверь не поддается. Вместо этого срывается со стены вешалка с одеж¬дой. Падает и разлетается на куски зеркало. И, наконец, с треском выди¬рая гвозди из штукатурки, обрушивается прямо на голову Е м у полка со всеми стоящими на ней предметами: старыми часами, телескопической тру¬бой, черепом, статуэткой Афродиты, хризантемой в бутылке, книгами в по¬темневших переплётах. Гаснет свет.
Долгие мгновения тишины и тьмы. И происходит то, чего так долго и напрасно ждал и добивался он —
ДВЕРЬ ОТКРЫВАЕТСЯ.
Открывается не туда, куда О н её пытался открыть, а наружу, в прихожую. Открывается медленно, со скрипом. И по мере того, как это происходит, прихожая наполняется мерцающим голубым светом. Светом, который исхо¬дит от стоящего в глубине комнаты невыключенного телевизора.

О н неподвижно лежит на полу под грудой предметов. Пауза. Звонит телефон. Только после второго звонка О н медленно садится. Осторожно под¬нимается на ноги после третьего. Когда, после пятого звонка, снимает труб¬ку, на другом конце провода её уже повесили. О н тоже кладет трубку и бредёт в комнату. Несколько мгновений на голубом мерцающем фоне виден его силуэт. Потом в комнате загорается свет, который теперь будет осве¬щать и прихожую. Гаснет телеэкран.
О н появляется в дверном проёме и, остановившись, подносит к гла¬зам какую-то бумажку. Читает. Бумажка падает на пол... Он усмехается. Ещё раз. Смеётся. Хохочет. Взахлёб. До одышки. До истерики. Понемногу приходит в себя. Снимает пальто, выходит. Быстро возвращается с совком и шваброй в руках. Сгребает обломки и осколки. Собирает книги и уце¬левшие предметы. Поднимает записку и снова читает её.

Не волноваться... (Усмехнувшись, кидает записку в кучу мусора. Продолжает уборку. Внезапно бросает швабру. Зло.) Тефтели... (Швыряет только что подобранную хризантему. В бешенстве.) Кисель... Ладно! (Нахо¬дит свои пальто и шапку, надевает их.) Ладно! (Скрывается.)

Слышно, как он открывает входную дверь. И останавливается на пороге. С лестницы отчетливо доносится стук шагов. Громче и громче. Он захлопывает и возвращается в прихожую. Несколько секунд колеблется. Потом решительно заходит в комнату, закрывает за собой дверь и — слыш¬но — закладывает её чем-то изнутри.
Снова темнота. Только свет, проникающий сквозь щель, обрисовывает контур двери.
Звонят.
Ещё раз.
Длинный, длинный третий звонок…