- Ланка, ласточка моя, я тебе позвонил, потому что ты смешно пропадаешь. Как я мог тебе не позвонить столько дней, я не догадываюсь. Не забочусь занять или развлечь тебя, солнышко, просто умирал без тебя, а ты?
- И я, Роберт.
- Почему ты сбегаешь так внезапно?
- Ветер.
- Он тебя не обидел?
- Нет, я же твоя, он всё знает и не трогает меня. Но что я видела из его картин, ты, себе представить не можешь! Восхитительно, необыкновенно, божественно!!
- А какие у него глаза, руки?
- Я не знаю. Но думаю, что лучшие!
- А... Пойду отрежу свои руки, выколю себе глаза...
- Не вздумай, ты – это ты, а он – это он.
- Он умрёт, когда узнает.
- Нет, он – бессмертный!
- Тогда нам повезло?
- Нет, мы – несчастны, мы будем вновь сбегать к нему, то ты, то я...
- И я?
- И ты.
- Лан, у тебя все дома?
- Нет. Нет тебя дома.
- Я еду!
- Жду!
- Я быстро!
- Скорее!
- Я через два дня.
- Нет!
- Сразу я не могу. Это только поездом.
- А как же я два дня?
- А я? Лан, я поехал?
- Нет. Стой так.
- Лана, ты мой солнышек!
- А ты мой!
- Лан, мобиль сядет!
- Пусть!
- Лан, а спокойной ночи?
- Пусть!
- Лана, я тебя обнимаю!
- Нет!
- Почему?
- Далеко...

Лана положила трубку в отчаянии.

Третий раз она проснулась среди ночи, и всё звала звала Роберта. Но он всё не шёл и не шёл к ней, не возвращался, не появлялся. С каждым годом ей становилось всё невыносимее и невыносимее. И если в первый год она ещё верила и надеялась, то теперь жизнь без него начинала терять всякий смысл. Она рисовала его в своём воображении, наскакивала на его образ и падала в сон, лишь бы остаться с ним наедине, хотя бы во сне. Потом он исчезал и она уже не хотела открывать глаз, чтобы не быть наедине с действительностью. Коридор её одиночества становился шире и шире с каждым годом, и она понимала, что с ним ей придётся остаться навсегда, что никто не забредёт в этот коридор без её собственного согласия, на которое она никогда не решиться. Рассказывать об этом коридоре было нельзя никому – ни друзьям, ни знакомым. Туда не хочется брать никого, и никого зазывать в гости. Сейчас она пойдёт к левой стене, потом к правой, там она подумает, а оттуда уже вновь – к правой, потом снова к чему-то новому, непознанному, но всегда к одному и тому же – к постоянному, ни с кем неразделённому одиночеству. Оно только меняет рамки – картина, сонет, сюжет, рама... Это художественное устремление уводит её от настоящего, реального, заколоченного в густуте событий гвоздём – большим, с ржавой оболочкой, согнутым гвоздём, не собирающимся выпрямляться и быть моделью простой вешалкой для пальто или струн молчания, ничего к нему не приспосабливалось, как бы того Лана не хотела.

- Куда он зачем он с кем он жив ли?
- Жив жив! – отвечала сама себе Лана.
- Почему так, почему не предупредил? Сколько ещё ждать, безумно перечёркивая себя и свои дни из календарая, вопрошала Лана.
- Дальние мои денёчки рядом с тобой никогда не закончатся. Ты останешься только со мной, - обжигала себя же Лана, давая себе отчёт, что так и будет, пока он не вернётся.

В этот момент коридор начал сужаться и на пороге начинал брезжить ясно какой-то силуэт, но так и не осмеливался показаться ей – Лане, пугался, бежал прочь, толкал все преграды, слетал с карниза, шатался, как пьяный, резал руки, ноги, но шёл и шёл вперёд, как будто волшебник помогал еу пробираться везде без задержки. Она побежала, но коридор вновь стал шире и его уже не оставалось в пределах её видимости. Всё гасло, на неё шла темнота, и тут Лана уже старалась уйти, выйти из этой безумной коридории, холодного мира забвения, ненужности, безбрежности белой пустыни, где жизнь невозможна, а возможна только музыка страдания и неведения. Как выйти отсюда, где ключи?

- Нечего плыть куда не надо, плакала Лана. И вот хлюпала и покоилась в своих слезах на самой главной улице своего города, тут нет чужих, тут вообще нет лишних, кроме неё самое. Вот так, съёжившись в себе самой наблюдала Лана, как её выносит в открытый океан, где нет людей, есть только голос ветра, да волны, поднятой им, видишь облака, ломающиеся от него – ветра. Как наказать ветер, чтобы он не закрывал моё солнце, задумалась вдруг Лана. У неё есть много разных вариантов, как избежать ветра - быть дома, не выходить из дома, быть под одеялом ещё лучше, тогда и сквозняк не проберётся.

- Роберт, - позвала тихо Лана.

Ей никто не ответил.

- Где ты, Роберт? – ещё не веря в тишину, спрашивала Лана.

Всё тише и тише отвечала тишина.

Вдруг раздался тихий стук в дверь. Лане показалось, что это ветер влетел в окно и решил ей сообщить, что он вернулся. Она пошла в кухню, там чаще всего открывалась рама. Рама была закрыта на маленькую белую задвижку. Стук повторился, Лана пошла на него.

- Ты? – выдохнула она из себя.
- Лана, открой мне, это Роберт, - донеслось глухо за дверью её дома.
- Мой Роберт? – спросила Лана.
- Твой Роберт, - ответил он.
- Мой Роберт должен сначала позвонить, хихикнула вдруг она, сама от себя не ожидая этого.
- Так у тебя отключен телефон, дорогая.
- Ну, я включу, а ты позвони.
- Хорошо. Слышишь?
- Нет.
- Но ты не отвечаешь, подними трубку, Лана.
- Роберт, скажи, ты на какой номер звонишь?
- Я не могу так долго ждать, Ланочка. Открой дверь, пожалуйста. Взгляни на меня, это я.
- Я одна дома, и не могу открыть постороннему.
- Я – Роберт, неужели ты забыла мой голос? – почти крикнул он ей.
- Тихо, мужчина, вы разбудите соседей. Или просто их потревожите.
- Ланочка, я сейчас уйду, если ты мне не откроешь дверь, или или я взломаю её. Ты простишь меня за это? – неожиданно перешёл на другой тон он.
- Лучше уйдите. Когда вернётся Роберт, мне подскажет об этом сердце. А сейчас оно молчит и ни о чём таком не говорит.
- Роберт сел на корточки, прислонившись к двери. Тишина за дверью связала его с замочной скважиной и с дыханием Ланы.
- Я вернулся, Лана. Я тебя люблю. Не могу без тебя жить. Прости меня за слабость, я думал, что ты меня не любишь.

Лана устала стоять и решила тоже присесть у двери, она упёрлась спиной о стену, и в такой неудобной позе спросила дверь:

- Скажи мне, дорогая, но не обмани, это Роберт?
- Да, это он, - услышала она в ответ скрипучий голос двери.
- Он в своей самой лучшей рубашке? Помнишь, когда мы ходили с ним в театр, он был в серебристой рубашке, костюме, с растёгнутой сверху пуговкой...
- Ну, конечно, Лана он в той рубашке, - обрадовалась Ланиной догадке дверь.

Лана потянулась к ключу, взялась тремя пальцами за него и повернула вправо.

- Входи, Роберт, - уставившись на дверь, произнесла Лана.

Но Роберт так сидел, что не мог шевелиться, и только мог слышать её мерный голос из-за двери.

- Я сейчас, Лана. Сейчас, подожди.
- Жду, - непреклонно повторила за ним следом Лана.
- Уже, - поперхнувшись сообщил Роберт и ввалился в дверь так же, как и сидел, растянувшись внезапно перед Ланой и улыбнувшись ей тёплой, открытой улыбкой.
- Люблю, - сказала Лана.
- И я, - ответил Роберт.
- Умрём? – обняла она его за шею.
- Умрём, повторил он твёрдо, притягивая её крепко к себе.

Через три дня Лана должна была вернуться на работу. И их свадебное путешествие с Робертом перенеслось на июль. А теперь это невозможно из-за работы Роберта. Он итак отложил много своих работ на зимний период, но безотлагательные дела требовали внимания именно теперь, весной. Роберт старался уговорить Лану перехать к нему, но она не соглашалась, думая, что у него будет менее уютно.

- Роберт, настаивала она на своём, мы у меня будем себя чувствовать лучше. У тебя дома не так уютно, хотя и не так уж плохо. Ты очень много внёс современного в антураж его, а мои привычки более стародавние.
- Ты самая современная женщина для меня. Ночи тонут в твоих глазах, дни пропадают, но мы устроимся где-нибудь, где нам будет лучше. Верь мне, я постараюсь, чтобы ты была в своём родном и любимом, что тебя будет обогащать, греть, лелеять, наполнять чувством тепла. Когда будет серо, я буду вызывать солнышко, когда будет дождь, я попрошу его остановиться, налетит ветер, уговорю его быть добрым и спокойным. И он послушает меня, потому что для тебя и ветер захочет быть нежным и своим.
- Роберт, ты сказочник и волшебник, я не верю тебе, ты обманываешь меня.
- Ах, не веришь, ах, не веришь, ну, смотри – бойко произнёс он. Пошли на улицу, и ты сама увидишь.

Они вышли вдвоём, обнявшись, у Ланы сразу появилась тревога, что у него ничего не получится, а просто останется всё так, как было, но глаза Роберта были спокойны и смелы. Он наклонился к Лане, поцеловал её нежно в щёку, заглянул в глаза, и заметив там маленьких чёртиков, уставился в небо.

- Помогите мне, облака, улетайте отсюда, пусть будет светло и тепло, чтобы моя любимая не боялась за своё платье, когда пойдёт на прогулку.
- Это будет долго, или сразу снова будут облака? – спросила теперь уже верившая в силу слов Роберта, Лана.
- Это будет столько, сколько ты будешь гулять, любимая.
- Спасибо, Роберт. Я уже вижу, как появляются маленькие острова в небе – чистые, голубые, открытые.
- Подожди немного, дорогая, ещё не время, ещё чуть-чуть и всё будет получаться.
- Но Роберт, смотри, уже засверкало солнце по молодой листве деревьев, пошли гулять.
- Постой ещё немного, скоро подлетят птицы и они помогут и замолвят за меня своё словечко облакам.
- Как долго мы уже стоим на крыльце, как тянуться минуты ожидания. Пошли всё же домой.
- Ты не хочешь увидеть, как откроются глаза цветов, при появлении полного солнечного диска. Смотрим вместе, пошли к кусту цветов. Твой и мой жасмин сейчас погонит к нам свой ароматический концентрат, тогда держись, похмелья не избежать.
- А как же наша роза? Ведь роза тоже открывает глаза на солнце.
- Лана, роза колючая, а жасмин нежный и бархатный. Его можно касаться, обнимать даже.
- Нет, Роберт, обнимать цветы тебе не надо. Для этого у тебя есть я.
- Тебя я не буду обнимать на глазах у цветов, они отнимут тебя из моих в объятий. Я это сделаю в укромном месте.
- А я бы хотела, чтобы цветы видели, как люди бывают счастливы.
- Роберт взял Лану за руку, повёл её медленно медленно, как будто вёл маленькую девочку. Осторожно, милая, не торопись, солнце вот-вот покажет своё лицо и всё засверкает от его тёплых объятий. Птицы под впечатлением сорвались со своих веток и пронзительно засвистели в самое сердце обоих влюблённых.

У Ланы закружилась голова, она взяла за локоть Роберта, попросила завести её в дом. Роберт не стал её отговаривать. Он понимал, что завтра снова будет делать для неё чудеса, а сегодня свой хрупкий цветок отведёт домой, включит музыку, успокоит, она переполннена чувствами и весенними красками, после долгой зимы такое бывает, обыкновенный авитаминоз. Покидая улицу, Лана успела взглянуть на небо, там сверкало солнце, и нежная свежесть и голубое пространство в ласточках – небесных многоточиях.

- У него получилось! – подумала с улыбкой Лана.
- Роби, как тебе это удалось?
- Я думал только о тебе, когда просил.
- Ты хоть немного сомневался?
- Нет, моя любимая, иначе бы они не поверили мне и чуда бы не произошло.