Г Л А В А IX.

Во внутренних покоях сераля Мурад-бея в Каире даже в самое жаркое время суток воздух был прохладен и напоен ароматами благовонных курений. В этот июльский вечер 1798г. здесь царило необычайное оживление; 50 женщин всех национальностей и цветов кожи пребывали в сильном волнении, и евнухам стоило немалого труда удерживать их от проявлений нескромного любопытства. Хозяйка, очаровательная Ситти-Нафиза, любимая жена Мурад-бея, одна из богатейших женщин Каира, пользовавшаяся в городе большим уважением, гостеприимно угощала ужином молодого французского капитана Богарне, явившегося к ней с изъявлением почтения и фирманом султана Эль-Кибира, – так после сражения у Пирамид называли в Каире генерала Бонапарта,- закрепляющим за нею права владения обширными землями и деревнями. Гарем – неприкосновенное место для мусульманина. Турецкий паша или бей мог, не затрудняя себя какими-либо формальностями, схватить и велеть побить палками простого горожанина, а то и отсечь ему голову,- но он не смел нарушить неприкосновенность его гарема. Именно поэтому богатства беев находились в руках их жен, а после изданного Бонапартом приказа о сдаче оружия здесь же, в гаремах, оказались припрятаны до поры целые арсеналы стрелкового оружия, и Бонапарт был бессилен взять его оттуда, ибо не мог себе позволить, находясь в центре мусульманской страны, выказать неуважение к ее освященным веками традициям. В день, последовавший за сражением при Имбабе, в котором французы потеряли 300 человек, а их противник – несколько тысяч, в Каире утратила силу прежняя власть паши и беев, а никакой другой не появилось; Бонапарт оставался в Гизе, он получил сообщение от контр-адмирала Перре о том, что речная флотилия, двигаясь вверх по Нилу, наткнулась на мель и не сможет прибыть к Гизе, пока в Ниле не поднимется уровень воды. В Каире начались грабежи. Паша и Ибрагим-бей, столкнувшись с неповиновением местного населения, покинули город. В Гизу, в расположение ставки Бонапарта, явились заместитель паши и шейхи мечети Аль-Азхар. Бонапарт принял их милостиво. Турецкого кахья он заверил, что не намерен оспаривать суверенитет Оттоманской Порты над Египтом и что военное присутствие Франции явится для султана лучшей гарантией этого суверенитета, нежели опора на капризных и своевольных феодалов. Шейхам он торжественно заявил, что авторитет мусульманской религии, представляемой ими, не только не претерпит с его стороны какого-либо ущерба, но и получит в его лице ревностного защитника. Оставалось склонить к примирению Мурад-бея и ушедших с ним в Верхний Египет мамлюков - и власть Бонапарта над новообретенной провинцией можно было бы считать на ближайшее время обеспеченной. Именно с этой целью он и отправил сына Жозефины от первого брака с визитом вежливости к любимой жене Мурад-бея, принявшей его с достоинством и грацией восточной правительницы и подарившей ему на память дорогое кольцо. Поскольку кроме Ситти-Нафизы в Каире оставались и другие жены беев, не пожелавшие следовать за своими оскандалившимися мужьями в пустыню и разделять с ними тяготы партизанской войны, и все они были очень встревожены – не за свою личную безопасность, которую считали гарантированной незыблемым авторитетом Корана, а за гарантии прав собственности на свои богатства со стороны новой светской власти, от кого бы она ни исходила,- этот визит был чрезвычайно важен, и миссия, возложенная Бонапартом на капитана Богарне, была очень ответственной. Любители порыться в грязном белье великих людей, эти мелкие души, о которых писал Пушкин : «Толпа…в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы!.. Врете, подлецы: он мал и мерзок – не так, как вы - иначе»,- эти люди, разумеется, не обошли вниманием и личную жизнь Бонапарта. Авторы популярных биографий, ищущие успеха у такого рода публики, подробно и с видимым аппетитом переписывают друг у друга трогательную историю о душевных муках, якобы испытанных Бонапартом в эти июльские дни в Каире в связи с открывшейся ему из разговора адъютантов неверностью Жозефины, о которой давно уже говорил весь Париж, и которая оставалась тайной только для мужа и т. д. Ничего удивительного нет в том, что особенное усердие проявляют в этом деле англичане, которые и перехватили письмо Бонапарта к брату Жозефу в Рим, послужившее основанием для всей этой непристойной возни. Не вступая в полемику с авторами подобного рода литературы, заметим лишь, что ответственное поручение, данное Бонапартом пасынку в Каире, свидетельствует о той степени доверия между ним и детьми Жозефины, которая мало вяжется с пресловутыми «душевными муками обманутого супруга». Что касается Жозефины, то она, будучи женщиной неглупой – иначе на ее месте весной 1797г. оказалась бы другая, - знала, как трудно бывает сохранить страстную привязанность супруга, подобного Бонапарту, не доставляя ему время от времени некоторых оснований для ревности. Что в действительности стояло за салонными сплетнями, какую роль в деле играла британская разведка, служившая основным поставщиком сплетен в Египет, - это, быть может, станет когда-нибудь сюжетом для политического детектива. Подскажем его автору беспроигрышный сюжетный ход. На Святой Елене Наполеон будет, беззлобно посмеиваясь, вспоминать о визитах Жермены де Сталь в его скромный особняк на улице Шантрен в Париже в декабре 1797г. Гостья настойчиво пыталась убедить хозяина дома в том, что Жозефина, гостившая тогда в Риме, - дура, недостойная быть его женой. Бонапарт всячески уверял баронессу в том, что он любит свою жену, но посетительница не обращала на его доводы никакого внимания, она буквально пыталась взять Бонапарта измором. Когда хозяин, исчерпав все аргументы защиты, попытался ретироваться в уборную, гостья последовала за ним и туда, заявив, что она уже достаточно стара, чтобы придавать значение каким-то условностям, и может позволить себе это. Уязвленное самолюбие отвергнутой влюбленной женщины, в особенности если ее зовут Жермена де Сталь, - чем не находка для романиста?
По-видимому, визит капитана Богарне к Ситти-Нафизе успокоил состоятельных каирских горожанок, и то деликатное обстоятельство, что подтверждение их прав собственности не было безвозмездным и обошлось им в четыре миллиона франков, пополнивших армейскую кассу Бонапарта, - лишь придало в их глазах вес гарантиям, получившим таким образом вид законной торговой сделки. Сам Бонапарт, во всяком случае, утверждал впоследствии, что именно этой мерой он подорвал волю беев к дальнейшему активному сопротивлению.
Нормализация отношений с каирскими шейхами очень скоро позволила Бонапарту наладить продовольствование армии в Каире и восстановить почтовое сообщение с Александрией и Розеттой, прерванное сразу после ухода армии из Даманхура. 30 июля Бонапарт получил сразу три письма от адмирала Брюйе, они были датированы 10, 15 и 20 июля. В первом из них адмирал извещал Бонапарта о том, что глубина акватории старого порта Александрии будет достаточной для прохождения 74-пушечных кораблей только после проведения взрывных работ, до тех же пор адмирал не намерен рисковать потерей корабля, пытаясь провести его над участком дна, где глубина, согласно промерам капитана Барре, не более чем на метр превышает осадку линейного корабля. В том же письме он сообщал далее о созданной им самим комиссии для проверки глубины акватории нового порта. Это было прямым нарушением его инструкции, и Бонапарт, нахмурившись, поспешил распечатать второе письмо адмирала. Содержание этого письма понравилось Бонапарту еще меньше: в письме сообщалось о том, что линейные корабли по-прежнему стоят в Абукирском заливе, что связь по суше с Александрией и Розеттой прервана, что матросы, набиравшие воду в колодцах на берегу, подверглись нападению бедуинов, и у адмирала есть потери, в связи с чем он вынужден был свести на берег значительную часть команды. Наконец, в третьем письме адмирал, ни словом не обмолвившись об инструкции Бонапарта, как будто ее не было вовсе, извещал главнокомандующего о том, что позиция, которую занимает эскадра при Абукире, превосходна, что адмирал укрепил ее, установив на островке, прикрывающем один из флангов, две 12-фунтовых полевых пушки, и что адмирал Нельсон, по данным адмирала, не отваживается приблизиться к французской эскадре и крейсирует между Сицилией и островом Корфу. Донесения из Александрии не улучшили настроения Бонапарта. В них речь шла о развале дисциплины на флоте, стоящем в порту, о матросах, загорающих на пляжах, о прекращении морской разведки и учений на кораблях, о ежедневном появлении на горизонте подозрительных судов, которые никто не пытается преследовать. Бонапарт немедленно отправил адъютанта в Абукир с приказом подняться на палубу «Орьяна» и не покидать ее до тех пор, пока он не убедится, что адмирал вернулся к исполнению данных ему инструкций. Не успокоившись на этом, он послал следом письмо адмиралу, в котором разбранил его за нарушение приказа и предписал ему в случае, если по каким-либо причинам тот не сможет сразу же покинуть стоянку, усилить батарею на острове Аль-Бекейр, установив 12 36-фунтовых железных пушек, четыре 16-фунтовых с решеткой для каления ядер и семь или восемь мортир, а экипажи линейных кораблей усилить полутора тысячами моряков, бездельничающих в Александрии, и довести численность судовых команд до 100 человек сверх комплекта. Наконец второго августа Бонапарт получил новое донесение от адмирала, датированное тридцатым июля: тот сообщал, что нашел фарватер для прохода эскадры в старый порт Александрии, что бакены на нем устанавливаются и в ближайшие день-два эскадра укроется в порту под прикрытием береговых батарей, которые адмирал уже осмотрел и нашел их превосходными. Это донесение полностью успокоило Бонапарта.
Адъютант Бонапарта не добрался до Абукира. Легкое судно, на котором он отплыл вниз по Нилу с депешей для адмирала Брюйе, подверглось в пути нападению арабов. Защищая от грабителей депешу, адъютант был зарезан.