Она стелила белье. В этом поезде, мчащем нас к Москве, словно выпал снег.
Слегка подкрахмаленное, оно до неприличия было кристально голубым и чистым. Ее белье блестело и похрустывало как первый снег.
Завороженная, смотрела я, как этот «снег» опускается на грязный матрац и убогую подушку.
Попутчицу звали Светлана. Имя ее и душа, как узнала позже, были такими же чистыми и светлыми.
Скоро почти год с той встречи. Просто попутчики в плацкартном вагоне. Привычная дорожная суета, бесконечное шуршание пакетов с едой, кипяток для чая и проводница с видом хищницы. Все как всегда.
Но что же заставляет меня вновь вспомнить об этой женщине? Почему с утра так хочется написать о ней? Для чего хочу найти ее телефон, которым ни разу за год не воспользовалась? Дорога всегда сближает быстро людей, так же скоро ее вокзалы разводят нас Но я хочу вернуться, почему?
Хрупкая седая женщина сорока лет. Мать. Третий раз едет к сыну, к месту его службы. Надломленная физически, но одержимая и сильная духом, откуда она черпает силы для поездки в тот ад, где ее сыночек, откуда надо его вызволить! Несомненно, питает ее тот родник, который дает силу всем матерям земли. Родник под названием - Материнство!
Ах, если 6 был жив ее муж. Было бы легче найти справедливость в этом мире. Русский офицер армии прошел ад Чечни, а вот дома его сердце остановилось ночью. Ужас войны догнал его и убил во сне. О нем писала газета Кабардинской республики как о герое. Он - русский, она - кабардинка.
Жили дружно, в любви, есть еще дочь.
Светлана ехала за правдой, со своей правдой. Везла она и этот очерк, и другие свидетельства чести и достоинства ее семьи. Пострадала невинно честь сына, грозило тяжелое наказание и суд. Она знала из разговоров с ним, что его оболгали, подставили, и ехала (после инфаркта) отстаивать правду.
Все остальное, казалась, не должно было ее волновать. Но вышло наоборот. Ее нервы, как оголенные провода электролинии, стали более напряжены и чувствительны ко всякой лжи. Она бросила вызов всему миру, или этот мир бросил вызов ей.
В вагоне ехали в основном «челноки» за товаром. Жилистые и наглые. Вынужденные быть таковыми.
- « Покупайте белье. Свое стелить запрещено, иначе заберу матрацы и подушки! », выкрикивала проводница с лицом лисицы.
Некоторые пассажиры, отказавшись от матрацев и подушек, легли на свои куртки, под головы - кофты и шапки. Было начало октября. Остальные молча полезли за червонцами. Серое и сырое, как октябрь за окном, опустилось что-то на их плацкартные места.
Светлана молча доставала теплые вещи. Казалось, им не будет конца. Понятно - опыт дорожного сервиса. А вот и плед! Тончайший и безумно теплый. Старинный, значит.
- Не положено, - процедила сквозь зубы проводница, рассердившись на такую смекалистую пассажирку.
Тем временем мы с другой соседкой купили один комплект серого белья на двоих, что бы хоть так получить матрац. Ведь до Москвы ехать две ночи. Накрылись куртками. Светлана лежала на своем сооружении, глотая валидол.
За окном показались струйки то ли слез, то ли воды. Полуголые деревца за окном пытались согреться, вытанцовывая кадриль. Ветер им в этом помогал, как мог.
Она подозвала проводницу и попросила показать приказ, где указаны ее права, как пассажира. Почему не положено и где это написано? Все стали с любопытством наблюдать за происходящим.
- Нельзя! И все! - парировала «лиса», думая, что она самая хитрая.
- Не принесете приказ, буду жаловаться, - твердо сказала Светлана.
Нужен он ей, вот пристала! Самой плохо, ведь только после перенесенного инфаркта, подумала я.
-Лежите спокойно, вам можно взять матрац.
На прошлой станции Свету осмотрела врач, вызванная к ней, сделала укол. Хотели высадить, она отказалась. Ее ждал сынок, ему там еще хуже.
Но чувство пощечины ни за что заставило ее снова повторить просьбу.
- Где написано, что нельзя пользоваться матрацем, не купив белья в поезде?
Проводница, насупившись, молчала. Пассажиры с удвоенным азартом следили за событиями. Затихло шуршание кульков в вагоне, представление всех увлекло.
Все ждали, чем это кончится.
Их цепкие взгляды осуждающе пронзали Светлану. И чего не угомонится, подумала и я. Ведь только в себя пришла после укола.
Минут через 30 к нашим полкам с нагромождениями подошла проводница с бумагой. И роспись бригадира есть, - с вызовом сказала она. Света долго изучала бумагу, потом сказала:
-Ложь, не верю! Здесь нет штампа, заверяющего подлинность приказа. Это недействительно.
Я буду жаловаться на составителей этой «филькиной грамоты».
Она потребовала, чтобы пришел бригадир поезда.
Подумалось: вот упорная, вредная. Сама, наверно, ничего не знает, а просто треплет нервы и себе и всем. Людской шепоток состоял из таких фраз. Она не обращала внимание на роптание. Света стала эпицентром ненависти.
На некоторое время представление утихло. Ушла проводница, недовольно фыркнув.
Плавное покачивание вагона, мерный перестук колес сделали свое дело. Пассажиры улеглись на свои полки. Чувствовалось некоторое разочарование слабым финалом эпопеи. Но нет. Не финал! Через час в вагоне появился бригадир поезда со свитой и проводницей
- Вы правы, извините нас! Такого приказа нет! - громом прозвучали его слова. Заставил попросить прощения свою свиту и, конечно, проводницу.
Чувство гордости за Свету, стыда - за мое трусливое молчание, наполнило меня. Дремоты в вагоне как не бывало. Все повскакивали с жестких лежаков, почтительно глядя в сторону еще недавно ненавистной им женщины.
Казалось, они не верили ни ушам, ни глазам своим. Все мы были посрамлены, унижены самими собой. Я не исключение. Но на сей раз, никто не сказал об этом вслух. Я хочу, вам Светлана, сказать об этом сейчас, от имени всех. И я верю, что ваш сын ни в чем не виноват.

1998