Как-то утром один князь (или офицер) выехал на дворцовую площадь и, не слезая с белой лошади, как крикнет: «Шашки наголо!». Огляделся кругом, все заняты своими делами и простую команду выполнять не желают. Приподнял офицер козырёк фуражки, вгляделся князь вдаль синими как море глазами, а там такое же предательство.
Стеганул коня громкой плёткой, за гриву рукой в перчатке ухватился, будто крайнего виноватого нашёл. Взвился зверь на дыбы, большой стал, грозный, как скульптурный памятник царю Петру.
Испугались ближайшие люди, даже те, которые подальше, смутились, а тут ещё офицер, который князь, снова как закричит: «Наголо шашки, сукины дети!». Так и сказал «сукины дети», что тут поделаешь, некультурный оказался офицер, хоть и князь.
Народ оцепенел, решил повиноваться, а что дальше делать не сообразит. Пожилой пенсионер понял по-своему и с криком «Ура!» оголил свою лысую, давно неумную голову. Шапку при этом, как и положено, в левую согнутую взял.
Конь к тому времени на землю опустился, стал копытом искры сечь. Офицер увидел отставника, и настроение у него совсем испортилось. Взмахнул громкой плёткой второй раз, и осталась на твёрдой голове пенсионера яркая, издали заметная, отметина.
Началась среди народа паника. Побежали в разные стороны, многие под ноги лошади попадали, крики послышались, разные такие крики, но чаще остальных: «Долой царя» и «Вся власть советам».
В князе, от происходящего, вскипела голубая дворянская кровь, стал он и сам какого-то тревожного цвета, за кобуру тонкими пальцами схватился, решил беглый огонь открыть.
Но тут прямо сверху, на парашюте, строгий такой человек, похожий на ревизора. Приземлился, стал ногами на дворцовый камень, отпустил себя от парашютной части и обратился к удивлённому народу. «Вчера,- говорит,- было поздно, а завтра,- говорит,- рано будет!» Как-то так. Негромко сказал, но все услышали.
- Молчать! - закричал князь!
- Застрелю, - заорал офицер (вдвоём зашумели).
А человек не растерялся, схватил с головы кепку и кинул в лицо нашему благородию. Большая это была кепка, рыжая даже, накрыла офицера вместе с конём. И наступила ночь.
Животное от внезапной смены часового пояса оцепенело, но офицер не растерялся, решил спать, чтобы время зря не расходовалось. И коню приказ сделал - то же самое, отдыхать, набираться живой силы для трудностей.
Задремали, а когда проснулись, уже поздно было. Офицер и выругаться не успел, как его схватили и без слов к стенке поставили. Стоит он, в себя приходит, а солдаты через мушки смотрят, глаза прищуривают, калибр с траекторией сверяют. «Не успею в себя прийти»,- подумал князь, но как-то издалека, словно чужой головой.
Старший красноармеец махнул трофейной шашкой и покачнулся офицер, а потом и вовсе закачался, за стену ухватился. Сильно ухватился, - пальцы поранил. Посмотрел князь на руки свои, увидел голубую кровь, и захотелось ещё хотя бы малое время пожить. А красноармейцам эта канитель надоела, стали окончательно прицеливаться, но тут офицер опомнился:
- Не стреляйте пока!
- Почему? - удивились красноармейцы,- Амнистии не произошло, зачем тебе жить, контра!?
- С конём дайте проститься,- попросил князь и отвернулся, чтобы утаить от чужих людей позорную слезу.
- Ну, давай,- согласился старший,- а мы пока «Астру» покурим.
Подошёл князь к лошади, погладил, да вдруг как вскочит в седло. Не ожидала лошадь таких упражнений, упала от постороннего вмешательства. Она была уже старая, хоть и белая, да и сам князь был далеко не мальчик (очень далеко). Ударился немолодой мужчина беззащитной головой о твёрдую землю и увидел светлое будущее.
Обступили его солдаты, а старший речь сказал: «Лошади падают, но мы должны выстоять...» и т.д. Хорошо, в общем, говорил, некоторые даже вспотели, но под конец сбился, чепуху сморозил: «Прощай, товарищ,- сказал,- спи спокойно, мы за тебя отомстим». Выдал, значит, себя с головой.
Ну, кто такое стерпит? Никто и не стерпел. Схватили солдаты своего бывшего и к той же стенке поставили. Других целых зданий поблизости не было. Офицер тем временем оклемался, подошёл, шатаясь, к солдатам, командовать стал, чтобы комиссара быстрее шлёпнуть. Но тут боевой конь поднял голову и говорит почти человеческими словами: «Стреляйте, всех не перестреляете!»
Здесь и солдаты и не выдержали, в панику ударились, беспорядочный огонь открыли. А потом увидели дело рук своих, и многим стыдно стало за бесполезно прожитую жизнь. Побросали в отчаянии казённое оружие и по домам разошлись, водкой кровавые подвиги заливать.
Очнулся офицерский князь, поднял из чёрной лужи горемычную голову, разжалованный комиссар свою непутёвую из грязи вынул, простреленным глазом мигнул.
По дворцовой площади дружным шагом прошли пионеры. Громкий барабан бил по морозному воздуху, но замёрзшее эхо отвечало лишь на самые громкие, самые дерзкие ноты, незнающего музыкальной грамоты барабанщика. Измученный конь тихо увозил в нездешние края двух помятых командиров. Хромая, он двигался всё дальше, оставляя прошлое и не надеясь на будущее.
Никто из пионеров не обратил на всадников никакого любопытства. Только один, самый мелкий и хулиганистый, отстал от дружного коллектива, достал кривую, самостоятельную рогатку и выстрелил, почти не целясь. Камень пролетел совсем рядом и громко стукнул в раму разбитого окна.
Конь не испугался, он устал жить и бояться, но всё-таки двинулся быстрее. Всадники, сильнее вцепились друг в дружку и, стукаясь головами, замычали долгую дорожную песню. Пионер плюнул через выбитый в драке зуб, выругался взрослыми глаголами и побежал догонять организованных товарищей.