Татьяна Ивановна, женщина за пятьдесят, полновесная, страдающая гипертонией вложила в конверт исписанный крупным почерком двойной тетрадный листок в клетку и обозначила адрес. Тяжело вздохнула, поглядела в окно. Мороз нарисовал на стекле густой, замысловатый узор – нечего не видать. Но Татьяна Ивановна и без того знала, что там, от края и до края – бесчувственная, ослепляющая белизна, которая исчезнет лишь на майские. И все же она настойчиво вглядывалась, тихонько кивала головой, словно соглашалась со своей мыслью, находя ей подтверждение здесь, в маленькой комнате на седьмом этаже. Спохватилась, словно забыла что-то важное, поднялась и прошла в прихожую, достала из кармана старой потертой каракулевой шубы цветастую открытку. Вернулась на свое место и размашисто написала: «Дорогой сынок, Мишенька»! Перестала писать, задумалась. Потирая израненные руки, Татьяна Ивановна вспоминала свой вчерашний разговор с соседкой. Подушечки пальцев у женщины шелушились, и кожица тоненькими нитками сходила – итог добросовестной и беспорочной тридцатилетней работы в медицинской лаборатории с химическими реактивами. Это не страшно. Ведь не болят пальцы, только зябнут. А там, где сейчас Мишенька еще тепло, и снег ляжет только через месяц, а может быть и позже. Говорили о повышении цен, о пенсиях и конечно, о Мишеньке. Соседка уверяла, что хоть он и уехал в далекий, чужой город, а не забыл мать. Когда никогда, а напишет же! И не оболтус, выучился. Ну, уехал, так и птенцы гнездо покидают. Татьяна Ивановна соглашалась, пила из фарфоровой чашечки крепко заваренный чай. Они с соседкой частенько устраивали бабьи посиделки. Обе ведь одинокие. Племянник тети Лиды не в счет. Наркоман со стажем. Раньше бывало, появлялся, да и то лишь для того, чтобы стащить чего-нибудь. Чайный сервис один и остался, не тронул, потому что уже давно дома не был. Все больше по притонам. Лида сначала бегала по «милициям», искала, а потом рукой махнула, так спокойнее. Опять же, плюс Мишеньке! Вредных привычек не имеет. Не то, что тот, стервец!
Женился. Так вот же, напасть! Женился! Всплеснет руками мать Мишеньки. Оживет, заговорит быстро, быстро. Всегда послушный был. Слова поперек не скажет. А как с этой Веркой связался, словно подменили. Гонористый стал. Только не сам он это выдумал, невестка Верка подговорила мать покинуть. «Верка» выговаривает Татьяна Ивановна не спеша, тонким фальцетом, при этом рот женщины кривится больше обычного, на лбу появляются лишние морщинки. Еще она непременно поправляет на голове шиньон, пряча в него крашенные, седые у корней, тонкие и редкие волосы.
Татьяна Ивановна очнулась от воспоминаний и вывела дальше на открытке: «Поздравляю тебя с тридцатилетием! Желаю… Надо пожелать, что-то необычное, не как всегда. Тут невестка на ум пришла. Ответное письмо ей напишет, якобы сам Мишенька начеркал, а то мать не чувствует! Надо бы собраться с силами, поехать, поглядеть, как живут, а то, кажись, Верка совсем распустилась, расслабилась!
Ах, чтобы пожелать? Пойду с Лидой посоветуюсь, что еще можно пожелать моему Мишеньке.