Заболел у Коровина зуб, сильно заболел, ни есть, ни спать нельзя, только лежать возможно, не шевелясь, в согнутом виде и стонать. Пролежал четыре дня, а больше не может. Надо встать, а никак, отлежал все органы, кровь остановилась, мышцы не работают. Надо крикнуть, не выходит - связки голосовые не действуют. Лежит Коровин, ни мычит, ни телится, лёгкое гудение производит и ногами мелкие узоры импровизирует, волю к жизни проявляет.
Пришла соседка в комнате прибрать, хоть её никто и не просил (добрая такая женщина), а Коровин к тому времени так ослаб, что упал с дивана и закатился, как какая-нибудь мелочь или незначительная пропажа. Соседка была аккуратная, делала все до последней степени. Достала она Коровина веником и хотела выбросить, но разглядела живое существо, положила на тряпочку, вызвала «скорую» и на всякий случай санстанцию.
Доставили к хирургу, повезли в операционную, но тут из Коровина выскочила записка, которую он написал ещё, будучи в сознательном виде: «Что вы делаете, живодёры, у меня зубная болезнь, а не хирургическая». Удивились врачи, но в рот все же заглянули, и действительно, там было на что посмотреть.
Понесли к зубному. Коровин, как услышал бормашину, так сразу в себя пришёл и стал слабым тенором просить пощады.
- Для тебя же стараемся, дурак,- и привязали для успешного лечения к креслу, как делают с психическими в буйное время.
Коровин из сказанного ему расслышал только «дурака», обиделся и решил не тратить пока незначительные силы свои. Но тут явился зубной и сильной рукой раскрыл пациенту рот.
- Который удалять будем? - спросил он, для чего-то включая бормашину на сильные обороты.
Коровин хотел сказать своё любимое «Все идиоты», но произнёс только «Все...», и захлебнулся от страха. Пока приходил в себя, врач поставил успокоительный укол и пациент, и без того едва живой, уснул в полном бесчувствии.
Очнулся без зубов. Врач сделал то о чём попросили. Во рту было мягко, непривычно пусто, сильно пахло лекарством. Врач сидел напротив, мокрый, усталый, победивший. Коровин хотел сказать ему большое спасибо, очень большое, такое большое, какого тот в жизни ни от кого не слыхивал, но рот, полный кровавой ваты, позволил лишь замычать. Коровин стал выплёвывать мешающее говорить в разные стороны и смотрел на этот "праздничный" салют широко раскрытыми глазами.
- У-й-я! - кричал Коровин.
- У-р-а! - соглашался зубной.
- У-р-а! - радовался медперсонал, размахивая флажками и шариками.
- Я зывой! - кричал Коровин, пытаясь встать.
- Живой?!- удивлялся врач, придерживая Коровина траурным венком.
- Живой,- шептались остальные, делая под шумок незаметные шаги.
Коровин хотел сказать речь, но небо вдруг одеревенело и упало. Солнечный день померк, осталась узкая щель горизонта, в которую ничего нельзя разглядеть.
Потом раздались глухие удары и просветы пропали. «Наверное, где-то начинается гроза», - подумал за Коровина кто-то посторонний.