Во время отпуска с Бибетовым случилось несчастье, а лучше сказать беда. С первых свободных дней он ничем не мог себя занять, и к концу законного отдыха так измучился, что на него стало страшно смотреть. Душа ни к чему не лежала, зато сам Бибетов лежал не поднимаясь. Это была смесь апатии и психопатии, в народе называемая хандрой. Дни напролёт валялся на печальной кушетке, воображая разные способы преодоления выпавшего на его долю испытания.
Однажды утром почувствовал незначительное улучшение, поднялся и заходил по комнате. Дальше, отправился в аптеку и набрал всякого-разного. Выдавшая лекарства аптекарша, после крупной ссоры с любовником, решила мстить всем мужчинам, и вместо одного подсунула другое, вместо другого гирлянду одноразовых шприцов. Доплёлся домой, и долго любовался купленным, чувствуя, как временное облегчение превращается в ещё большее недомогание.
Низко нависшие тучи рассеялись, выскочило ослепительное солнце, навалилось пронзительное ощущение жизни. В первое мгновение вскрикнул. Не от боли, от неожиданного счастья обретения совершено нового, не испытанного раньше. В следующие секунды взял себя в руки и замер, догадываясь, что лучше не показывать вида, чтобы не тратить напрасно, упавший с неба, ветерок и, может быть, улететь вместе с ним. Последний раз застонал по собственной воле и провалился в тяжёлый, не дающий отдыха, сон.
Парил над окрестностью странной птицей, а внизу, в непроходимой чаще города, с каменным от восторга лицом, радостно затаился охотник, налаживая новую стрелу в свой дурацкий, неправильно сделанный лук. «Хорошо зацепило», - думала совсем чужая голова, замирая от восторга, в такт приливам оглушающих переживаний.
Некрасивое, всегда красное лицо благородно побледнело, поросячьи глазки (ну что сделаешь, если поросячьи) закрылись, и стало понятно, что если они вдруг раскроются, то окажутся велики размерами и цвета непременно голубого. Курносый нос удлинился, оттопыренные уши притопырились.
Правая рука сжимала пустой шприц, левая застыла на груди, в неуспешной попытке расстегнуть воротник, лицо окаменело, выражая покорность неизбежному. И только едва заметные капли пота на залысине аристократического лба выдавали секреты существования недавней жизни. В своей окончательности стал похожим на смелого учёного на вершине опасного эксперимента, или на преданного всеми разведчика, сделавшего себе смертельную инъекцию злого яда, или на другого непременного героя, самоубившегося из-за странного стечения и обстоятельств.
А Бибетову в это время снилось, что он едет транспортом в городском зайце, входят сумки с контролёрами... Стоп! Едет зайцем в городском транспорте, входят контролёры с сумками, приговаривают к расстрелу и приводят в исполнение утверждённую меру пресечения.
«Безусловно, всё подстроено, - огорчался Бибетов, - и контролёры подстроены, да сам он, весь ненастоящий. Нельзя верить никому». В этот момент наконец-то попали, неправильно попали, обрекая не на быструю смерть, а на долгие мучения. Но Бибетову от этой беды стало легче. В организме происходили непоправимые изменения, а он делал попытки улыбнуться и чувствовал неприличные желания. Очень уж непростое дело - внутренний мир человека, его человеческие мозги.
Первое из желаний было неясное, зато второе потерялось вовсе, не успев сформироваться как следует. Этот зародыш принуждал что-то вспомнить, но великолепная боль в голове мешала сделать это. «Меня хорошо зацепило», - только и смог выдумать одинаковую мысль, ухватился за телефон и вызвал всех, от «01» до «09». Первая приехала странно одетая женщина из телефонного справочника, мастерски сделала искусственное дыхание и спасла Бибетова, хотя и сломала, как выяснилось в последствии, два не очень важных ребра. Явившаяся к вечеру, скорая поставила успокоительные уколы, а строгий МЧС-ник выписал штраф за ложный вызов и неправильное использование газового оборудования.
В оставшееся время отпуска с Бибетовым больше ничего не произошло.