ГЛАВА 2



В КЛУБКЕ ЗАПУТАННЫХ ТРОП



... – Я кому говорю: стенке или никому? Товарищ лейтенант, потрудитесь должным образом меня уважать!– брюзжал полковник Евдоков.– Что за подстрекательные выходки Вы себе позволяете?! Вы кто?! Может быть, вражеский лазутчик?! А если и нет, то, может быть, хотите им стать – насколько мне известно, Вы были в плену и, может, не бежали, может, Вас завербовали и отпустили?! Я могу посодействовать повторной проверке на Вашу преданность Вождю и нашему гуманному политическому строю!..
Не обращая внимания на наградные колодки, поблёскивающие на груди стоящего перед ним человека, Евдоков скривил пренебрежительно-презрительную мину: он всегда считал, что женщина в армии – источник разврата. Тем более такая красотка, как эта Ланкастер... Полковник старался не смотреть ей в глаза, тем не менее он шкурой чувствовал вызывающий дерзкий взгляд женщины-лейтенанта. Евдокова аж передёрнуло: похоже, что воспитательно-политическая беседа не пробудила в зарвавшемся лейтенантишке понимания важности проводимой им, Евдоковым, кропотливой работы.
– Я, Евдоков Бо'Пе, полковник! У меня тридцать пять лет стажа!! Да я тебя...
Неизвестно, чем бы всё завершилось для лейтенанта, кабы не раздался звонок телефона. Полковник снял трубку:
– Евдоков на проводе,– небрежно вякнул он далёкому абоненту.
Трубка рявкнула Бо'Пе в ухо нецензурной бранью. Евдоков побледнел и задрожал, как осиновый лист:
– Виноват... Исправлюсь... Так точно!..
Трубка продолжала злобно рычать, и хотя за сотни километров начальству никак нельзя было видеть Евдокова, тот, тем не менее, вытянулся по струнке и застыл по стойке "смирно", почему-то отдавая честь левой рукой – вероятно, потому, что правой он благоговейно прижимал к оглохшему от крика уху орущий динамик. Страсти на другом конце провода накалялись, и полковника то прошибал пот, то его начинал колотить озноб... Когда трубка перестала верещать и жалобно запищала, Бо'Пе тут же в изнеможении упал на стул, услужливо подставленный ординарцем.
– Товарищ полковник, а к пустой голове руку не прикладывают,– глядя куда-то в потолок, как бы невзначай обронила Ланкастер.
– Ах, да,– сконфузился Бо'Пе.
Евдоков рассеянно потянулся к фуражке и напялил её на лысеющую голову.
– Я же не сказала к "неприкрытой", я сказала "к пустой",– с иронией поддела Оти.
– Что?!!– Евдоков затрясся в бешенстве и затопал ногами.– Молчать!– тут полковник поперхнулся слюной и закашлялся.– Твоё счастье, что скоро наступление... А пока – три наряда вне очереди! На кухню, помои выносить!! Марш, живо!!!
– Не по уставу командочка.
– Молча-а-ать!– визг Евдокова сорвался на склизкий сип.
– Есть! Разрешите идти?
– Идите,– прошипел побагровевший полковник.– Но имейте в виду: я буду ходатайствовать перед командованием о разжаловании Вас в рядовые...
... Евдоков – будь на то его воля – давно бы стёр Оти Ланкастер в порошок. К глубокому его сожалению, существовала непреодолимая – пока, как надеялся Бо'Пе – преграда для него в лице генерал-майора Вутяну, на место которого он сам метил, и майора Киллера, командира танковой роты: майор упорно добивался внимания проклятой Оти. Впрочем, встреч с ней искали многие: от природы Оти была настолько хороша собой, что мужчины просто не могли оставаться равнодушными, когда Ланкастер оказывалась рядом с ними. Стройная русоволосая красавица с серыми глазами покорила почти всех офицеров части, сама того не желая. Поначалу Оти вежливо отшивала влюблённых в неё вояк, но в конце концов домогательства истосковавшихся по женщинам ухажёров допекли её. Лейтенант Ланкастер начала открыто игнорировать общество большинства офицеров, и её всё чаще замечали по-дружески беседующей со "своими" сержантами – Оти считала экипаж родными братьями... О, нет, полковник Евдоков опасался не ярости сержантов лейтенанта Ланкастер: их он тоже мог бы уничтожить, но... Бо'Пе достоверно было известно, что майор Киллер – тайный агент Партийной Полиции, и, хотя Бо'Пе имел более высокие звание и должность, всячески заискивал перед майором. Ведь в конечном итоге любой донос, намалёванный Евдоковым, проходил через руки Киллера, и полковник пуще смерти боялся майора, стараясь угодить ему во всём, однако... Сколько же можно?! В голове Бо'Пе рисовались красочные картины гибели "развратной" Оти:
– Мерзкая Ланкастер, ты переходишь всякие границы дозволенного!– кипятился Евдоков.– Погоди, очень скоро я засуну тебя в самое пекло... И тебя там прихлопнут! На сей раз тебе не выбраться...
Бо'Пе довольно потёр руки, предвкушая, как Ланкастер сгорит в танке вместе со своим экипажем. Туда им и дорога... Кстати! Её головорезов тоже не мешает поставить в наряд. Нечего прохлаждаться, коль командир работает. Вяло развалившись на стуле, Евдоков хлопнул в ладоши:
– Дневальный! Позови-ка сюда экипаж Ланкастер,– и полковник удовлетворённо причмокнул.

Оти выскочила из штабной палатки в очень дурном расположении духа: она готова была пришибить всякого, кто встанет поперёк её пути... С командиром части, генерал-майором Вутяну, у неё складывались довольно хорошие взаимоотношения. Отчасти потому, что и Вутяну, и Ланкастер являлись уроженцами присоединённых к Империи Вождя территорий, но истинная причина крылась в другом: Вутяну ценил в своих подчинённых – кем бы он ни был по званию и должности – умение воевать и выходить живым из, казалось бы, безнадёжных ситуаций. Оти как раз подпадала под эту категорию людей: и её саму, и её экипаж дважды представили к боевым наградам... А потом появился замполит Евдоков, штабная крыса, вышедший на пенсию в границах Империи и пожелавший поморочить мозги служивым на осваиваемых территориях. Вряд ли в благоприятные времена могло бы случиться подобное, но... По Империи Вождя поползли странные слухи: они подтачивали моральный настрой на победу не только среди мирного населения, но – что особо опасно – и в боевых частях на всех фронтах Освободительной Войны, затеянной Вождём. С зёрнами зла было решено бороться путём усиления политической работы. Так, благодаря стечению обстоятельств, Евдоков попал на фронт: тропики, солнце, негры – и огромное поле деятельности! Полковник мечтать не смел о чём-нибудь подобном, оставаясь в заснеженном тылу, и вдруг – такое счастье под старость! Однако в полку Евдокова почему-то никто не любил...
Свою карьеру Бо'Пе построил на том, что всю жизнь изгалялся над сочинением дурацких, а порой и опасных к применению в боевой обстановке инструкций, корпел по ночам над доносами на сослуживцев, топтал тех, кто рангом ниже и готов был вылизывать задницу высшему руководству.
Оти просто бесила тупость и непонимание Евдоковым настоящего военного искусства, а вычурные и высокопарные речи Бо'Пе доводили её до белого каления. Впрочем, она всегда могла постоять за себя и никогда не лезла за словом в карман, что, в свою очередь, больно било по самолюбию Евдокова...
Итак, Оти выскочила из штабной палатки, сожалея о том, что нельзя было напоследок хлопнуть дверью так, чтоб штукатурка осыпалась – увы, брезент никто не догадался оштукатурить и побелить. "А зря, надо как-нибудь намекнуть..."
– Баран безмозглый,– бормотала она.– Надо же, навалилось дерьмо на наши головы...
Оти нервно хлопнула по карману, достала сигарету,– она изредка позволяла себе покурить – и, сломав несколько спичек, глубоко затянулась. Кажется, полегчало... И тут внимание Оти привлёк солдат-замухрышка, крутящийся подле продовольственной палатки, что стояла на отшибе. Глаза девушки хищно сузились; растоптав сигарету, чтобы дым не выдал её, Оти по-кошачьи незаметно подобралась почти вплотную к намеченной жертве и приготовилась к прыжку. Исхудавший караульный, судя по всему, не устоял перед соблазном,– несчастный мужичок, одурманенный мыслью о предстоящем празднике живота, на свою беду слишком поздно заметил Оти: воришка не успел отдёрнуть руку от проделанной им дыры в палатке и получил мощный удар в пах. Солдат дико взвыл и рухнул на землю, а из его открывшегося подсумка выкатилось несколько куриных яиц. В следующую секунду колено Оти стояло на груди незадачливого воришки:
– Что, покушать захотелось?
Солдат, понемногу приходя в себя от болевого шока, и не думал сопротивляться, а только жалобно всхлипывал. Оти не спеша взяла подсумок и заглянула в него: там находилось ещё около десятка яиц.
– Ты никогда не пробовал омлет со скорлупой?– медленно, с расстановкой сказала она и вдруг сорвалась:– Что ж ты, гадина, у своих воруешь?! Вот тебе! Получай! Жри, скотина, только не подавись! Вот тебе! Вот...
Оти одно за другим методично разбивала яйца о лоб солдата и размазывала кашу из желтков и скорлупы по его покорному лицу... Успокоилась она только тогда, когда в подсумке не осталось ничего, кроме воздуха.
– Что, наелся?– резко охладев к растерзанной жертве, Оти поднялась.– Вставай.
Солдат пошатывался перед Оти, плача от позора и унижения. Да, Ланкастер была лейтенантом... и всё-таки оставалась женщиной. Ей вдруг стало очень жалко поверженного воришку:
– Ладно, перестань дрожать,– как можно миролюбивее сказала Оти.– Иди. Я никому не скажу... Но больше так не делай.
– Благодарю Вас, товарищ лейтенант,– пролепетал мужичок и, неуклюже развернувшись кругом, припустил прочь, на ходу вытирая с лица яичное месиво замусоленным подсумком. Вояка скрылся за соседней палаткой и слышно было, как он, всхлипывая и чертыхаясь, пытается привести себя в порядок.
– Вот ты где,– раздался низкий бас за спиной Оти.
Ланкастер обернулась. Перед ней стояли её сержанты, её экипаж – такие близкие и родные: здоровенный, под два метра, наводчик орудия Орк имел весьма устрашающий вид, но за внешней свирепостью скрывалось неуспевшее зачерстветь сердце и более чем спокойный, уравновешенный характер. Двух обаятельных и симпатичных парней, пулемётчика Рома и механика-водителя Рида (или наоборот, кто их разберёт?) некоторые считали не в меру наглыми, поскольку в их характерах присутствовало стремление выискивать повод позадираться и при случае кого-нибудь отдубасить, и в то же время они удивительно умели ладить с хорошими, с их точки зрения, людьми...
– Давно вы тут?– поинтересовалась Оти.
– Здорово ты его отлупцевала,– рассмеялся Ром.
– Но мы ничего не видели,– улыбнулся Рид.
– Понятно,– вздохнула Оти.
– Как дела?– пробасил Орк.
– Хреново,– Оти цвиркнула сквозь зубы смачным плевком.– Взбеленился, лярва пучеглазая, меня аж трясёт всю...
Рид и Ром переглянулись:
– Что ж, будем вместе трястись,– в один голос сказали они.
Невозмутимый Орк пояснил Оти:
– Ты ещё не знаешь, нас тоже... В общем, мы с тобой в наряде будем все три дня.
– Ах, вот оно что,– начала заводиться Оти.– Ему, паразиту, меня мало! Кровосос...
– Тихо-тихо-тихо,– Орк, зная, насколько их лейтенант ненавидит полковника Евдокова, подошёл к девушке и приобнял её.
– Отпусти, дурак!– еле выдохнула Оти.– Раздавишь...
– Отпущу, только ты не дуркуй. Всё равно пустоголовому маразматику ничего не докажешь и не объяснишь...
Орк выпустил Оти из дружеских стальных объятий, поскольку она вот-вот могла задохнуться.
– Ну, силища,– приходила в себя Оти.– Совсем с ума сошёл!– и она, беззлобно стукнув Орка по спине и мысленно послав Евдокова куда подальше, добавила:
– Ладно, ребята, айда картошку чистить...

... Полковник Евдоков, сам того не ведая, сослужил Оти огромную службу, подарив ей три дня общения с человеком, которого она выбрала Учителем...
Командир танкового взвода и по совместительству начальник полковой кухни капитан Ли ничем особенным не выделялся, и всё же несколько раз благодаря действиям именно его взвода полк выходил с честью из тяжелейших ситуаций. А однажды Ли спас от неминуемой смерти экипаж майора Киллера, причём сделал это так, что майор впоследствии не знал, кого благодарить – китаец Ли умел оставаться незаметным. Некоторым даже порой казалось, что и под солнцем Ли не отбрасывает тени.
Однако от цепкого взгляда Ланкастер ничего не ускользнуло, и за обычной внешностью её сердце разглядело необычного Человека, и как-то само собой случилось так, что Судьба очень скоро свела их и сдружила. Поначалу Оти хотела всего лишь служить во взводе Ли под его командованием, но с появлением в части Евдокова эту мечту пришлось похоронить без надежды на воскресение. Однако, лишившись Ли как командира, вскоре Оти осознала, что обрела его как Учителя и впоследствии много раз благодарила судьбу за столь щедрый подарок, ведь эта Встреча во многом изменила её жизнь...

... Ли и Ланкастер чистили картошку сидя в дза-дзен*, и кидали её в ведро с водой. Они долго молчали, наслаждаясь в тишине присутствием друг друга, и лишь когда ведро заполнилось наполовину, Оти позволила себе задать вопрос:
– Учитель, скажи, есть способ остановить войну?
– Есть способ вообще прекратить все войны. Только это долгий путь – возможно, потребуется несколько поколений, чтобы прийти хотя бы к начальному этапу.
– Ты говорил, должно измениться сознание людей. А вот, допустим, что у многих оно изменилось и люди готовы – что дальше? Как им жить?
Ли покачал головой:
– Ты слишком спешишь...
Ещё несколько картофелин булькнулись в ведро, прежде чем Ли продолжил:
– Насколько всерьёз тебя это волнует, Оти?
– Если бы с моей смертью прекратились все войны... или хотя бы одна, я, не задумываясь, готова отдать свою жизнь.
Ли снова замолчал. Только хлюпали картошины, падая в ведро, пока вода не побежала через край.
– Ты снова спешишь,– медленно, словно с неохотой, разлепил губы Ли.– Зачем ты так торопишься умереть? Твоя смерть не решит задачу человечества, от смерти ты
_____________________________________________________________________________
* – положение для медитации

можешь получить ответ на вопрос, касающийся лишь тебя и никого больше.
– Учитель... Лучше ты ответь. Я передумала умирать. Но ведь рано или поздно каждый смертный умрёт. Как же им быть тогда, во что верить? Или нам следует признать бренность существования?..
– Я признаю Единого, Которого нельзя высказать, Который есть всё и ничто. И если есть в убогом и нищем человеческом языке слово, которое способно описать хотя бы малую каплю этого Океана, то слово это будет ЛЮБОВЬ...

... Алексей задумался и на время отложил свою любимую перьевую ручку в сторону. Всё, что рассказывал и писал Тор, находило живой отклик в сердце Алекса. С чем-то он соглашался, с чем-то жутко хотелось поспорить. Вот и сейчас...
Алексей несколько минут прохаживался вперёд-назад по комнате, размышляя о том, стоит ли ему записывать то, о чём он думает? Ведь мысли его, мягко говоря, не совсем соответствовали политике Партии. Тем более, что Алекс состоял в ВЛКСМ... И всё же Алексей чувствовал, что марксистско-лениская философия не может дать ответ на терзающие его вопросы, а диалектический материализм напрочь отвергал возможность самого существования Тора.
Терзаемый сомнениями, Алекс сел за стол и взялся за перо. Вопросы войны и мира давно занимали его ум, и сейчас он решился изложить свои размышления на бумаге.
"Что необходимо для искоренения всех войн на Земле?
Прежде всего, следует упразднить все государства и правительства, все армии распустить... Для поддержания порядка оставить местные – не крупнее городских – подразделения милиции или полиции, поддерживающие между собой мобильную связь, чего будет достаточно для поимки преступников.
Я думаю, самое тяжёлое преступление – убийство. Поэтому всех без исключения политиков следует лишить власти, ибо они узаконили убийство в виде войны и, постоянно грызясь меж собой, под патриотичными лозунгами и благовидными предлогами развязывают всё новые и новые войны. Истинная цель таких войн одна: ВЛАСТЬ, безграничная власть для себя и бесправие для проливающих кровь. Народ политикам неинтересен совершенно в плане сообщества индивидуальностей, в народе политики видят толпу, послушную их воле.
Когда политики будут вышвырнуты вон, когда сотрутся всякие границы между странами и по всей планете начнёт править ЕДИНЫЙ ЗАКОН, тогда будет достаточно небольших полицейских подразделений. И когда за разжигание вражды между людьми, а тем более за призывы к войне кликуша сядет в тюрьму лет на 40-50, а за умышленное убийство последует наказание в виде пожизненного заключения – тогда вряд ли кому-то захочется ввязываться в конфликт и развязывать междоусобную войну, ибо даже рядовому человеку из так называемой "толпы" станет ясно: "Если я последую за этим крикуном, то надолго, а может, навсегда, лишусь свободы! Отойду-ка я лучше в сторону... А ещё лучше сообщу в полицию: кто знает, может, этот политик призывает убить меня, или мою жену, или отца с матерью, или лучшего моего друга за то, что кто-то из них другого цвета кожи, и разрез глаз не тот..."
Конечно, нужны местные органы самоуправления: они должны состоять из академиков, докторов наук, бакалавров – но никак не ниже. И выбирать их будут тоже высокообразованные люди: "толпу" никак нельзя допускать к выборам. В малообразованную серую массу очень легко вживить вирус ненависти и на волне "благородной ярости" захватить власть: "вскипевшим разумом" воспользовались, как известно, не только большевики, но и фашисты, после чего они превратили полмира в концентрационные лагеря...
Беснующийся человеконенавистник согласно ЕДИНОМУ ЗАКОНУ сядет в тюрьму, либо, если он болен, отправится в психиатрическую лечебницу; негативные эмоции, вызванные негодяем в толпе, постепенно улягутся... Править миром должны не настроения толпы и манипулирующие этим настроением политики. Править должны учёные, художники, писатели, музыканты,– в общем, люди высокообразованные и творческие. И тогда прекратятся войны, все религии мира сольются в одну, потому что политики от различных религиозных концессий – епископы, ламы, муллы, раввины и т.д. – так же лишатся власти над бессмертной душой человека и потеряют возможность разделять людей, стравливая их между собой на религиозной почве... Толпу легко возбудить к погромам – она слепа, а поэт или академик не станет хвататься за дубинку. Чем меньше из себя человек представляет, чем он глупее, тем больше у него амбиций и желания размахивать кулаками. Однако самая опасная разновидность дураков – дурак с высшим образованием, ибо у него в руках вместо дубинки может оказаться атомная бомба... И велик соблазн помахать ею! Следует понять разницу между интеллектом и умом: в бытовом сознании толпы между ними стоит знак равенства, хотя это совершенно не так. Интеллект – инструмент, ум – способность распоряжаться этим инструментом. Представь, что может произойти, если обезьяну-ум посадить за центральный компьютер-интеллект, напичканный всевозможными программами, среди которых есть программа запуска ракет с ядерной начинкой... Мир сейчас на грани катастрофы, и КПСС постоянно напоминает об угрозе мирового империализма и развязанной буржуазией холодной войне. И если империалистов припрёт к стенке пролетариат, те уничтожат всё живое на земле, лишь бы уберечь себя от расправы. И пока наши противники разрабатывают ядерную программу, вынашивая захватнические планы, шанс сохранить жизнь на планете уменьшается, а он и без того слишком мал...
Я далёк от мысли, что придуманная мною система управления идеальна, но я искренне стремлюсь к тому, чтобы на Земле прекратились все войны..."
Алексей перечитал записанные размышления и почесал затылок.
– Да, за это по головке не погладят. Однако, вернёмся к нашим баранам,– и Алекс продолжил переписывать повествования Тора.

Ли рассказывал Оти притчу о реках и Океане:
– Реки текли к Океану, каждая своею дорогой, и однажды завязался между ними спор: кто главная из них, чьи воды несут в себе более остальных?
Одна протяжённая река сказала: "Главная – та, которая преодолевает самый долгий путь, поэтому мои воды наиболее оценит Океан". Бурная горная река возразила: "Главное то, сколько жизни и мощи в водах моих! Я способна пробиться сквозь скалы, и мои заслуги больше всех оценит Океан!" Третья – самая полноводная – надменно изрекла: "Важнее Та, Кто несёт к Океану больше других, и поэтому Я – Главная!" Четвёртая река вздыхала: "А я слыхала, нет никакого Океана! Нас ждут зыбучие пески пустыни, где все мы исчезнем без следа! Наша участь ужасна!"
И так спорили меж собою реки, великие и малые, чьи же воды более достойны влиться в Океан и есть ли Он вообще, пока их распри не достигли такого предела, что они уже не могли течь дальше, и, остановившись в заваленной буреломом низине, продолжали спор. Вскоре все они забыли о великой цели своего путешествия, от склок и интриг воды их затянулись илом и тиной, потеряли свою живость и в итоге стали вонючим болотом…
…Мерное дыхание Океана превращалось в облака, проливающиеся дождём на землю и утоляющие жажду всего сущего на ней; Он был полон собою и теми маленькими чистыми (и не очень) ручейками, которые без претензий на значимость отдавали Ему себя…
И только Ли закончил рассказывать притчу, Орк начал насвистывать условную мелодию, что означало приближение к кухне полковника Евдокова. Впрочем, что-то отвлекло внимание Бо'Пе и он, свернув в сторону, скрылся из вида.
– Недолёт!– Ром и Рид высыпали кучу поленьев из плащ-палатки: с поставками топлива начались перебои, и приходилось экономить чуть ли не каждый литр, растапливая полковую кухню дровами.
Ли огляделся:
– Ребята, в ближайшие тридцать минут ваша помощь мне не потребуется. Можете отдохнуть,– и, повернувшись к Оти, добавил:– На сегодня аудиенция окончена.
Рид и Ром переглянулись:
– Оти, может, споёшь нам?
– Хорошо. Жаль, гитары нет.
– Я сейчас принесу!– Ром буквально растворился в воздухе.– Глазом моргнуть не успеешь!
Оти взглянула на Ли и вздохнула:
– Учитель, со мной что-то не так... Сны у меня стали... другие, я не помню ничего подобного. Представляешь, мне кажется, что я вообще не засыпаю, что во сне всё на самом деле происходит, а вот сейчас-то я и сплю! Вы – мои сновидения! Дьявольщина какая-то...
Ром и вправду появился очень скоро и протянул Оти инструмент. Коротко вздохнув, она взялась за гитарный гриф:
– Ладно, пройдёт! Лучше я вам спою. Вчера мне опять не спалось... Вот, послушайте, что я сочинила...
И Оти запела, запела проникновенно и трепетно: не громко, нет, но с таким душевным волнением, с таким накалом чувств, что, казалось, она вот-вот вспыхнет от пламени собственного голоса:
– В полночь устало скрипнет стекло,
Исчезнет власть небесных тел:
В твоём Содоме окно
Вскипит кошмаром лунных стрел...
Тело, твой сон – провал чёрных стен,
И в лёгком трепете ресниц –
Полёт ослепших птиц
На скрытый мраком Стикс...
Чья-то тень в дверном проёме,
Тайный шёпот половиц;
Сквозь хрусталь твоих ладоней
Метит взгляд пустых глазниц:
Так смотрит Ангел, посланник бездны,
Ночной кумир, пришедший в мир,–
В его руках семена Империи Зла,
Слуга – палач Скорпион –
Роняет злобный яд
В твой беспредельно долгий сон...
В снежном облаке затменья
Полк бессмертных кобылиц
В гневном танце ждёт знаменья
Властных ангельских десниц –
Это Ангел! Я слышу голос трубы –
Это Ангел пьёт кровь из чаши войны.
С небес опускается огненный трон –
Очнись, ты увидишь, что это не сон –
Это Ангел! Ангел. Ангел...
В полночь устало скрипнет стекло,
Отмерив цикл небесных тел:
Костром Содома окно
Вскипит под ливнем лунных стрел...
Всадник познает власть над тобой,
Ты познаешь Любовь,
Едва священный Иордан
Окрасит слёзы в кровь!
Снег и бархат млечной плоти
Станут воском в вечном сне,–
Слышишь пульс безумной ночи,
Видишь надпись на стене?!–
Лишь имя: Аббаддон.
Аббаддон!!!
Аббаддон – Царь саранчи...*
Ли внимательно посмотрел Оти в глаза:
– Ты начинаешь просыпаться...
Оти, поблагодарив взглядом Ли, бережно прислонила гитару к колесу походной кухни и вдруг ни с того ни с сего со злобой пнула по протектору раз, другой, третий, и крепко, не стесняясь выражений, выругалась.
– Ладно, старина, не переживай, всё обойдётся,– Орк дружески и, как ему показалось, лишь слегка похлопал Оти по плечу.
Оти, стиснув зубы то ли от душевной боли, то ли от ласки Орка, молча достала сигарету и закурила.
– Я вот только одного не пойму: чего старому хрычу от тебя надо?– Рид недоумевающе пожал плечами.– Тебя на вес золота ценить – и то дёшево!
– Да пошёл он... коз-зёл!– Оти смачно сплюнула себе под ноги и растёрла плевок носком ботинка.
– Помяни чёрта,– предупредил товарищей Ром и поспешно спрятал гитару от беды подальше за колесо походной кухни.
Все тут же рассыпались и занялись делом: Ли помешивал содержимое котла, Ром подбрасывал дрова в топку и кочергой выгребал золу из поддувала, Рид с Орком подхватили здоровенный чан и пошли по воду, Оти снова взялась за картошку.
К палатке полевой кухни приближался полковник Евдоков, собственной персоной. Заложив руки за спину и презрительно выпятив нижнюю губу, Бо'Пе дотошно всматривался в дорожку перед собой. Вот что-то привлекло его внимание, полковник остановился и торжествующе ткнул пальцем в землю:
– Чей окурок?– Евдоков огляделся по сторонам, ожидая, вероятно, что кто-нибудь сознается и раскается в содеянном осквернении пути, по которому соизволил пройти полковник.
– Я спрашиваю, чей окурок?!– брезгливо брызнул слюной Бо'Пе.
Молчание в ответ.
Как бы невзначай взгляд Евдокова упал на Оти:
– Лейтенант Ланкастер, я кого спрашиваю?! Чей окурок?
– Вот гнида, опять докопался,– вполголоса буркнула Оти так, чтобы Бо'Пе не услышал, и громко добавила:– Не могу знать, товарищ полковник! Я и моё отделение курим в строго отведённых для этого местах!
– Немедленно уберите!– скомандовал Евдоков.
_____________________________________________________________________________
* – Давно я слышал эту песню. Автора её не знаю и не ручаюсь за точность воспроизведения, но благодарю того, кто сочинил её. (Прим. автора)

– Товарищ полковник, негигиенично одновременно готовить пищу для личного состава и подбирать неизвестно кем брошенные бычки. А вдруг этот чинарик заразный? Или отравлен?– язвительно возразила Оти.
– Что?!– взвился Бо'Пе.– Провокаторская пропаганда?! Под трибунал отдам,– и неожиданно осёкся.
С противоположной стороны к палатке полевой кухни подходил майор Киллер. Полковник Евдоков раздосадовано пнул окурок носком лакированного сапога и изрёк:
– Ладно, если не можете убрать сами, так прикажите одному из своих голово... сержантов, чтоб убрали. И доложите потом мне лично о выполнении. Понятно?!
Оти, едва сдерживая себя, скрипела зубами.
Полковник развернулся было, чтобы уйти – ему не хотелось лишний раз вести неприятные и унизительные для него, Евдокова, разговоры с майором. И ушёл бы, но тут – так кстати для него!– предательски зазвенев, упала спрятанная за колесом походной кухни гитара.
Бо'Пе почуял нутром: настал его звёздный час! Теперь-то он на законных основаниях прижмёт дрянную Ланкастер к ногтю, и сделает это перед майором Киллером... и ДЛЯ майора Киллера! Он, полковник Евдоков, сам, лично, даст майору в руки козырную карту, ведь тот давно пытается сломить сопротивление упрямой и дерзкой не в меру Ланкастер!
– Та-ак,– протянул Евдоков, отметив про себя, что майор находится в пределах слышимости.– Та-ак... Лейтенант Ланкастер, может быть, Вы потрудитесь объяснить мне, чем вы тут занимаетесь?! И что за сброд Вы собрали вокруг себя?!– Бо'Пе ткнул пальцем в подошедших Орка и Рида.– Вместо того, чтобы выполнять полученный приказ и честным трудом смывать позорное пятно, Вы пачкаетесь ещё больше! На гитарке тренькать изволите?! По-моему, вам известно, что ожидает каждого из вас за это,– полковник, брюзжа, направился к гитаре и, сцапав инструмент потной дрожащей рукой, продолжил:– А за разложение дисциплины по законам военного времени вас, всех четверых, как минимум ждёт штрафной батальон!
Евдоков выждал паузу и тут, сделав вид, будто только что заметил майора, повернулся к нему лицом, выпячивая гитару перед собой как неопровержимое доказательство вины:
– Что будем делать, товарищ майор?! Разлагают дисциплину, понимаете, песенки распевать изволят, устав нарушают! Саботаж налицо!
– Та-ак,– плотоядно ухмыльнулся Киллер, покачиваясь на носках блестящих лакированных сапог,– как Вы это объясните, товарищ лейтенант?
– Очень просто,– без тени смущения или растерянности отчеканила Оти.– Я сочинила оду во славу Вождя – скоро у него юбилей, и мы её тут разучивали с товарищами, и никто не вправе запрещать прославлять Имя Отца Народов!
Ли спокойно, едва заметно улыбнулся: он предчувствовал, что инцидент закончится хорошо для Оти, и потому не вмешивался.
Оти дерзко приподняла подбородок и с вызовом взглянула сначала на полковника, затем на майора. Никто из сержантов ничего не понимал, однако Орк, Рид и Ром на всякий случай закивали головами в подтверждение истинности слов лейтенанта.
– Хм,– лицо майора изменилось: хищность уступила место напыщенности.– Безусловно, Великий достоин наивысших похвал! Было бы любопытно... Товарищ полковник, дайте ей гитару, пускай она нам споёт... а мы послушаем.
Евдоков злорадно осклабился: такая дрянь, как Ланкастер, ничего патриотического сочинить не в состоянии. Допелась, пташка!
Оти протёрла гитару после нечистых евдоковских рук и неспеша настраивала её на нужный лад.
– Не тяните время!– прогундосил Евдоков.
– Да-да, начинайте,– кивнул головой Киллер.
Оти перекинула лямку гитары через плечо и откашлялась:
– Ода во славу Вождя. В трёх куплетах.
И, приняв важную позу, она с пафосом запела:
– Союз нерушимый на долгие годы
Создал наш воистину мудрый Отец;
Он – Вождь ясновидящий сотен народов,
И проискам зла Он положит конец!!!
Славься, Империя наша прекрасная!
Нас в лучезарное завтра зовёт
Партия СерГрига, СерГрига ясного!–
СерГриг Великий нас в бой поведёт!!!
Сквозь тьму засияло нам солнце свободы:
То СерГриг могучий нам путь озарил!
На правое дело он поднял народы,
На труд и на подвиги нас вдохновил!!!
Славься, Империя наша пре...
– Гениально! Вы – молодчина!!– восторженно прервал её майор.– Я считаю, что сочинённая Вами ода достойна стать Гимном Империи!
На Евдокова жалко было смотреть: ошарашенный неожиданным поворотом событий, он глупо таращил гляделки на Ланкастер и не мог взять в толк: как?! Ну почему, за что ему такое униженье?!
– Что же касается Вашей провинности,– продолжал майор,– то вот что я Вам скажу: несомненно, созданный Вами Гимн поднимает боевой дух бойцов, однако Ваш патриотизм не должен превращаться в эгоизм. Как говорится, не духом единым жив человек – солдат, кроме того, хочет есть!
– Через час обед будет готов!– бойко отрапортовала Оти.
– Хорошо, очень хорошо... Закончите дежурство – зайдите ко мне. С текстом Гимна. Надо обязательно доложить в Столицу! Есть возможность отличиться лично перед Вождём! Повышение по службе, награды, слава и почёт – теперь всё в наших руках! Да, ноты тоже принесите.
– Как... Что...– немного прочухавшись, Евдоков начал хватать воздух ртом.– Да их... Их штрафбат ждёт!
– Вы не понимаете важности момента!– рявкнул майор.– Видимо, мне придётся доложить в Центр и о тех, кто препятствует развитию патриотизма!
Более страшного обвинения для Евдокова трудно было придумать: полковник испуганно вздрогнул и затрясся, как осиновый лист.
– Да, конечно, пусть поют,– Бо'Пе подобострастно закивал лысеющей башкой.– Но...
– Никаких "но"! Здесь Вам не конюшня, а бронетанковый полк! Зарубите это себе на носу... если хотите оставаться полковником. А с Вами, Ланкастер, я ещё побеседую. Надеюсь, мы придём к взаимопониманию.
Майор ушёл. Евдокова же трясло от бешенства: он долго лишь беззвучно разевал рот, и, наконец, в бессильной ярости прошипел:
– С завтрашнего дня наряды на кухню отменяются... Все четверо – в караул! Выполняйте!
– Есть!– Оти щёлкнула каблуками и выпятила грудь вперёд.
На уголках рта Евдокова выступила пена... Будь он сейчас собакой, заскулил бы, поджав хвост, и убежал, что ему и пришлось сделать в обличье человека: сутулая спина полковника медленно удалялась прочь с поля сражения – наголову разбитый Бо'Пе, сверкая лысиной, вяло волочил ноги, поднимая пыль.
Сержанты восхищённо смотрели на своего командира: дать такой отлуп Евдокову!
– Оти, откуда ты это взяла?
– Так, пришло в голову во время помутнения рассудка. Сначала выбросить хотела, а потом... Вот, пригодилось.

* * *

ГЛАВА 3



БЕГЛЕЦ. ЭПИЗОД 2



... Двое неслись сквозь чёрную пустоту. Сколько времени прошло с тех пор, как они покинули Землю, никогда не узнаешь: здесь не всходит и не заходит Солнце, здесь не гудят призывно изрыгающие вонь и копоть трубы концерна, по утрам и вечерам озаряющиеся зловещим кроваво-красным сиянием. Казалось, время забыло про них, и они будут вечно разрезать чернильную мглу, чтобы появиться однажды перед чьим-то взором и исчезнуть навсегда.
Сначала была тьма и ничего кроме, и их было Двое, и с каждым мгновением их полёт в пустоте становился стремительнее. И однажды случилось так, что Двое превзошли в скорости световой луч, и, обогнав его, Они перестали быть порознь, и слились в Одно Целое, и сами стали Светом. И в миг слияния мгла расступилась, и вспыхнули во Вселенной чудные краски, и сияние разноцветных звёзд разлилось в пространстве беспредельным океаном... И посреди океана возник островок: из глубин тёмно-синей бездны появился и начал быстро расти в размерах голубой шар. Необычайно прекрасный, он хотел заставить любоваться собой, и в нём таилось что-то однажды пережитое... Двое, бывшие Одним, подлетали всё ближе, и шар постепенно обретал знакомые очертания, обретал облик планеты Земля. И тут в Едином сгустке энергии что-то дёрнулось, полыхнуло, и Целое развалилось надвое.
– Назад!– вскричал Тор.– Это же Земля! Это смерть!!!
Он схватил девушку за руку так, что у него от напряжения побелели кончики пальцев. Однако удержать стремительно надвигающуюся Землю оказалось выше его сил – упереться-то не во что. Большие глаза незнакомки, прекрасные и чарующие, наполнились болью и горечью,– они говорили то, чего не могли вместить в себя слова... Едва уловимый ветерок сорвался с её губ:
– Пожиратель дорог... Ты не сдал экзамен...
Рука незнакомки исчезла, и пальцы Тора впились в пустоту. В тот же миг его окутало нежное розовое облако, и он понял, что этим облаком являлась она. Тор попробовал вырваться, но оказался настолько туго спеленован по рукам и ногам, будто его тело вмёрзло в ледяную глыбу. Девушка закрывала его собой, а он не хотел принять её жертву, и рванулся, рванулся что есть мочи...
Яркая вспышка света ослепила глаза, на голову обрушился тяжёлый тупой удар, а потом наступила тьма. Сознание растворилось в воцарившейся гробовой тишине, и ничто не нарушало покой. Так прошла вечность... Затем откуда-то издалека, сначала едва различимо, а затем всё чётче и чётче, послышался цокот копыт. Тор попытался встать – ничего не вышло. Ему казалось, он заживо замурован в стену и слышит звуки сквозь многометровую каменную толщу. Тогда он сомкнул веки (всё равно ничего не видно) и стал ждать развязки.
Внезапно шум стих, оборвавшись на полузвуке. Тор почувствовал чьё-то присутствие рядом по леденящему ощущению буравящего его взгляда, и открыл глаза. И хотя, как он считал, после пережитого бояться особенно нечего, волосы на его голове встали дыбом: перед ним во всём своём ужасном великолепии на боевом коне предстала Смерть. Она улыбнулась – о, как убийственно ослепительна её улыбка! – и помахала ему рукой. Тор вежливо улыбнулся ей в ответ, и страх куда-то исчез.
Человек глядел на Смерть в ожидании: что же дальше? Пауза затягивалась, и он не вытерпел:
– Ты пришла за мной? Так бери... Мне надоело тебя ждать... Что молчишь?– устало спросил Тор.
А Смерть всё улыбалась... Каким образом он мог противостоять ей?! Перед всепоглощающей вечностью кровь и плоть бессильны.
– Ты всё время спешишь,– наконец проговорила Смерть,– и забываешь, что ты мой с самого рождения. Только резвый больно – не угонишься. Скажи, почему вы, люди, питаете надежду о возможности бессмертия?! Как вы можете верить в такую бесподобную чушь?!
– Не знаю. А тебе что с того?
– То, что ты устал от жизни, ещё не повод встретиться со мной. Найдёшь ответ на мой вопрос, тогда приду и спрошу.
– Больше не с кого, что ли?
– Молчи!– проскрипела Смерть.– Вас, людей, много, а вопросов у меня ещё больше, и все они разные. От тебя я хочу получить ответ на этот. Такова моя воля, и так будет!
Странно, Тор не ощущал ни малейшего испуга: ведь ему просто снится кошмарный сон! Сейчас он откроет глаза и увидит просыпающееся красное Солнце, встающее из-за рощи у горизонта, а рядом, в густой зелёной траве – таинственную незнакомку, с которой он обязательно познакомится поближе...
– В гробу я тебя видел!– Тор захлебнулся от приступа смеха.– Чучело ты гороховое, и надо же такой образине присниться! Проваливай!– и он ущипнул себя побольнее, но почему-то не просыпался.
– Я не сон!– Смерть властным жестом заставила человека замолчать, и скрежещущий железом ледяной голос отбросил его в холодную чёрную бездну.
Тор попытался ухватиться за лежащий на краю пропасти камень... Тщетно! Гранит рассыпался в пыль от прикосновения человеческой руки. Теперь Тора ничто не удерживало, тем не менее он почему-то не рухнул вниз.
– Убедись, я не сон! Ты позволяешь себе хамить в адрес прекрасной дамы... Придётся мне исправить этот досадный пробел в воспитании. Однако ты довольно смел и достаточно умён... Нет, я не дам умереть тебе сейчас – для тебя это слишком легко, а для меня неинтересно. За твою дерзость ты принесёшь мне гораздо больше, чем я просила изначально! Помимо того, что я спрашивала, ты ответишь мне ещё на два вопроса: КТО ТЫ и ЗАЧЕМ ТЫ?! Ступай!!!
У Тора отнялся язык, и он ничего не мог возразить Смерти. Тогда он призвал на помощь свою внутреннюю силу и взглядом задал Смерти немой вопрос:
– Ты всегда распоряжаешься жизнью по своей прихоти? Почему?! Неужто ты настолько всесильна, что жизнь неспособна одолеть тебя?
– Жизни просто не существует, есть только я! То, что вы, люди, называете жизнью – всего лишь моё отсутствие! Никто и ничто не может меня остановить, если я сама того не захочу!! Я, Смерть, ВСЕСИЛЬНА и БЕССМЕРТНА!!!
Жутко захохотав, Смерть пришпорила своего коня и с диким воплем пронеслась над головой Тора прямо к заходящему Солнцу, и вскоре кровавый диск звезды поглотил её.
Тор, едва дыша, наблюдал за метаморфозами светила. Солнце запузырилось, вспучилось, и, лопнув, алой кляксой стекло по багровеющему небосводу в чёрные камни. И в тот же миг дрожь пронзила почву, и застонала земля, и этот стон отозвался огненной болью у Тора в паху, и словно взрыв разодрал его тело на куски вздувшимся шаром: копчик выпятился кверху, превратившись в сотканную из пламени арку, а позвоночник, вздыбившись, рассыпался на булыжники дороги, и деревья рёбер впились корнями в её обочины...
Путь брал начало в Нигде и уходил в Никуда – Тор ощущал лишь ничтожно малую часть Бесконечности, пронзившую его сознание... А тело? Где оно теперь и существовало ли вообще когда-нибудь?
Раздался цокот подков, и из горнила полыхающей арки вырвался отряд огненных всадников. Они принадлежали разным племенам и эпохам, объединяло их одно: рождённые не плотью и кровью, но пламенем, и гул копыт их коней отзывался тугим эхом в самых дальних уголках Вселенной...
Так чувствовал Тор, хотя и не мог себе объяснить, чем он чувствует, не имея тела? Ослепительные блики обнажённых клинков и невозможность закрыть глаза, которых нет, и сумасшедший галоп несуществующего сердца, и раздираемый в клочья мозг, плывущий облаком звёздной пыли в бездне Космоса...

...Светало. Всю ночь Тор провалялся в забытьи и, вероятно, бредил: тело покрылось липким холодным потом. И глухим набатом молотил по вискам тяжёлый гул земли, сквозь который ледяными струйками просачивался в уши чей-то знакомый голос:
– Беги, беглец, беги
Покуда хватит силы.
Беги, беглец, беги,
Наматывая жилы
На рваные края
Людских предубеждений;
Когда-то ТЫ был Я
В петле перерождений...
Беги, беглец, беги!..
Понемногу Тор начал приходить в себя и с любопытством озираться по сторонам:
– Куда меня занесло?!
Низко над ним, так, что можно руками потрогать, волочились тяжёлые свинцовые тучи, и порой какая-нибудь очень любопытная облизывала Тора влажным языком, и одежда, как бисером, серебрилась мелкими капельками воды.
Мрачные седые ели обступили со всех сторон скальную площадку, на которой Тор находился. Поросшие бородатым мхом столетние деревья-гиганты взобрались по крутому склону почти до самой вершины холма, но венчающую его исполинскую каменную глыбу, испещрённую трещинами, не смогли одолеть: Тору были видны только макушки высоченных елей, на ветвях-лапах которых клочьями болталась паутина, и весь лес, казалось, оделся в саван. Птицы, обычно просыпающиеся в предрассветный час, умолкли, словно в трауре. Ни звука...
В груди тревожно забилось сердце: гробовая тишина давила, прижимала к серому граниту площадки и высасывала последние силы из слабеющего организма. Тор вдруг почувствовал, что если немедленно не уберётся отсюда, то останется здесь навсегда.
С большим трудом он заставил своё тело подняться... "Боже мой! Я думал, что это каменные обломки впиваются в мою спину!.."
Под ногами, почти сплошь покрывая площадку, валялась груда раздробленных человеческих костей. Тор непроизвольно попятился назад, потрясённый жутким зрелищем... Внезапно за спиной раздался шорох. "Всё, конец...– пронеслось в мозгу.– Смерть, дура набитая, куда ты смотришь!.."
Тор обернулся на звук и от увиденного отшатнулся в сторону: на камне-валуне, лежащем у края площадки, распластался человеческий труп. Он ещё не остыл и слегка "дымился" в прохладе пасмурного утра. С обгрызенных рёбер свисали шматы мяса; одной руки не было вообще, а вторая неестественно завёрнута за то, что ещё недавно называлось туловищем. На шее трупа зияла глубокая рваная рана – так, что позвонки видно, а вместо лица – кровавое месиво. Каким чудом сохранились глаза, Тор не ведал, но когда он встретился с мертвецом взглядом, его от копчика до макушки пронзила огненная боль: в застывших зрачках он увидел... Тор узнал их! Сквозь него в вечность смотрели глаза той самой незнакомой девушки!..
... Шорох за валуном повторился. Тор не видел причины, вызвавшей его, но, доверяя инстинкту самосохранения, порывался бежать прочь, нестись сломя голову... а его тело глупо, точно под гипнозом, направилось к залитому кровью камню. И что же?..
Ничего. Оказывается, просто галька осыпалась. "Спокойно, нервишки! У меня ещё есть время скрыться отсюда",– подумал Тор. И только он так подумал, за его спиной раздалось злобное утробное рычание. "Поздно... А я всё равно увижу тебя, безносая..."
Послышалось прерывистое дыхание, и из-за выступа скалы с другой стороны площадки показалась... маленькая чёрная собачка. Небольшая такая, на тоненький ножках-ходулях, с непомерно толстым лоснящимся брюшком и приплюснутой пучеглазой головой. Она бесцеремонно подошла к Тору, равнодушно обнюхала неподвижно стоящего человека и нацелилась укусить. Тор с отвращением оттолкнул собачку-людоеда носком ботинка. Чёрная бестия обиженно взвизгнула и, как ни в чём не бывало, принялась деловито отрывать куски плоти с бедра несчастной девушки. Тора стошнило и, если б было чем, обязательно вырвало бы, но он так давно ничего не ел...
– Ну, скотина, сейчас я тебя пришибу! Недолго тебе пировать осталось!
Тор поднял увесистый булыжник – не хотелось пачкать руки об омерзительное существо,– и тут увидел его...
К человеку незаметно подкрался здоровенный полосатый зверь. Тор так и не успел рассмотреть его толком, настолько стремительно развивались события дальше. Единственное, что врезалось в память – большущие жёлтые глаза, огромные белоснежные клыки и красный от крови язык.
Зверь прыгнул, но на какое-то мгновение раньше ноги Тора подкосились то ли от испуга, то ли от слабости… Хищник промахнулся! Пролетев над упавшим человеком, он сорвался с края площадки и кубарем покатился вниз по каменной осыпи, поднимая тучи пыли. Тор перевёл взгляд на чавкающую собачку: "Ага, чёрная дрянь, защитничек-то твой, погляди, как кувыркается!"– усмехнулся он и вновь потянулся к булыжнику, выпавшему из руки при падении. Собачка не обращала внимания на живого – пока ещё – человека и по-прежнему отвратительно чавкала.
– Получай, с-сука!– процедил Тор сквозь зубы.
Он в гневе размозжил череп собачке-людоеду, так что она даже не пикнула. Только жирное туловище её судорожно забилось в агонии, а тоненькие ножки-ходули бессмысленно царапали камень.
... Тор стремглав летел вниз по каменной осыпи противоположного склона и едва успевал уворачиваться от набегающих на него стволов деревьев. "Только бы не упасть, только бы не упасть!"– пульсировало в сознании. А ещё в тот момент он страстно желал, чтобы полосатая гадина переломала себе лапы и свернула шею...
Под пологом дремучего леса оказалось сыро и сумрачно. Тор бежал наугад, не разбирая дороги, и тяжёлые ветви хлестали его по лицу, раздирали в клочья одежду и царапали до крови руки, но он не обращал на боль никакого внимания – он чувствовал спиной тяжёлый взгляд жёлтых глаз настигающего его людоеда. Тор чувствовал, как неумолимо сокращается расстояние между ними... И силы его стремительно таяли. Он задыхался. Сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди...
... Хищник играл с человеком. Тор уже еле передвигал ноги, и при желании тигр мог давно с ним покончить...
На поросшую папоротником поляну Тор выползал на четвереньках. Из упрямства. Он несколько раз замечал полосатую шкуру то слева, то справа, но решил: "Будь что будет: пока не выдохнусь совсем – не остановлюсь". И вот этот момент наступил...
Тор сел и опёрся руками о землю, чтобы не упасть. Потом не хватит сил подняться, а он твёрдо решил встретить преследователя глаза в глаза. Человек ждал появления хищника, и, хотя того пока не было видно, о его приближении свидетельствовали вздрагивающие ветви зарослей кустарника и хруст сучьев. Людоед не таился, ведь он нисколько не сомневался в беспомощности своей добычи... Вот густая высокая трава на краю поляны расступилась, и Тор увидел кровожадный оскал и ледяной блеск немигающих жёлтых глаз. Людоед долго готовился к прыжку, перебирая задними лапами и виляя задом – тщательно, не спеша, чтобы на сей раз не промахнуться...
– Уходи,– раздался за спиной Тора спокойный голос.
Хищная зверюга вздрогнула и привстала, удивлённо всматриваясь куда-то в заросли позади жертвы.
– Я сказал тебе, уходи, драная кошка,– властно прозвучал всё тот же голос.
Людоед недовольно рыкнул, нервно дёрнул хвостом... "Сейчас сожрёт нас обоих",– решил Тор.
И ошибся.
Обиженно прижав уши, людоед нехотя развернулся и, тяжело вздыхая, направился в чащу леса. Пару раз он оглянулся в надежде, что спаситель жертвы, так неожиданно возникший из ниоткуда, исчезнет.
– Ступай, ступай!
Людоеду пришлось подчиниться. Наверняка, никогда до сих пор зверю не приходилось испытывать унижения, и из чащи доносилось удаляющееся оскорблённо-жалобное мяукающее рычание. А Тор, не отрывая глаз, следил за колыхающимся подлеском и никак не мог поверить в то, что остался жив...
– Ты чей будешь и откуда взялся?
Теперь, когда смертельная опасность миновала, Тор вслушался внимательнее в звучащую речь,– всё, что ему оставалось, потому что обернуться и посмотреть на спасителя не хватало сил.
Голос явно принадлежал старому человеку – скрипящий, дребезжащий и в то же время не лишённый обаяния и некоей царственности, что ли...
Тор, не оборачиваясь, вяло махнул рукой:
– Оттуда...
– Считай, повезло тебе, парень.
Старик обошёл сидящего человека и присел напротив. Его глаза пытливо изучали беглеца и словно просвечивали измученное тело насквозь, выискивая в истощённом организме душу. Тор зябко ёжился под пристальным взглядом, и с облегчением вздохнул, когда старик перестал его рассматривать. Лесной человек молча снял с плеча холщёвую сумку и начал выкладывать из неё на землю всякую всячину. Наконец, на самом дне старик нащупал фляжку и протянул её спасённому:
– Пей,– сказал он тоном, не терпящим возражений.
Скрепя сердце, Тор повиновался: открутил крышечку и поднёс фляжку ко рту. В нос ударил нестерпимый резкий запах – настолько резкий, что скривило рот:
– Разве это можно пить?
– Если хочешь жить – выпьешь. В противном случае вряд ли доживёшь до утра.
Тор зажал нос рукой и, стараясь не дышать, осушил фляжку до дна. И, странное дело, с каждым глотком он чувствовал, как мускулы наливаются силой, сознание проясняется, и жизнь обретает иные, нежели чёрный и белый, цвета.
– Вот так-то лучше,– старик одобрительно похлопал Тора по плечу и утвердительно добавил:– Теперь ты можешь идти.
– Могу,– согласился Тор.
Старик аккуратно уложил в сумку вынутые из неё предметы, поднял с земли сучковатую палку, служащую ему посохом, и размеренным шагом двинулся по одному ему известному пути. Тор поспешил следом, хоть и не получил приглашения: ему хорошо запомнился немигающий взор жёлтых глаз людоеда.
Старик шёл молча и не реагировал на попытки спасённого заговорить с ним. "Ничего,– утешил себя Тор,– это не беда, ведь и из меня порой слова не вытянешь".
Постепенно его мысли перетекли в другое русло, и Тору стало не до старика. Он брёл за ним почти машинально, не обращая внимания на то, что лес становился чище и светлее, что среди угрюмых седых елей всё чаще встречаются солнечно-жизнерадостные молодые сосёнки... Тоска по покинутому дому, в котором хоть и не было счастья, но всё же он являлся частицей Тора, тяжёлой глыбой льда навалилась на сердце.

* * *