Климов Валерий Геннадьевич


Повесть "Бакинский излом"
(является второй частью романа-дилогии "Прощай, Баку!")

Прощай, Баку! Тебя я не увижу.
Теперь в душе печаль, теперь в душе испуг.
И сердце под рукой теперь больней и ближе,
И чувствую сильней простое слово: друг.
Прощай, Баку! Синь тюркская, прощай!
Хладеет кровь, ослабевают силы.
Но донесу, как счастье, до могилы
И волны Каспия, и Балаханский май.

Отрывок из стихотворения С.А. Есенина «Прощай, Баку!» (1925 г.)

Пролог

Москва. Красная площадь. 25 июня 2008 года. 11 часов 30 минут.
Рядом с Лобным местом остановились высокий, подтянутый и весьма уверенный в себе, симпатичный мужчина лет сорока пяти – пятидесяти, с русыми волосами, немного тронутыми сединой, и его ровесница – все еще весьма привлекательная, несмотря на возраст, стройная русоволосая женщина – являющаяся, судя по всему, его супругой.
Они синхронно посмотрели на свои часы, словно ожидая кого-то, и также одновременно быстро обменялись взглядами, похожими друг на друга как две капли одной воды.
Затем женщина, что-то сказав мужу, спешно направилась к зданию ГУМа, а он, заметно волнуясь, остался стоять на своем месте.
Алексей Родионов, так звали этого элегантного мужчину, в очередной раз окинув своим острым взглядом малолюдную из-за сильной жары площадь и не увидя на ней тех, кого он так нетерпеливо там ждал, внезапно резко зажмурился от яркого солнечного «зайчика», отразившегося от какого-то стеклянного предмета в руках проходящих мимо него людей и случайно попавшего ему прямо в оба глаза, и, ожидая момента, когда пройдет это временное ослепление, невольно погрузился на несколько секунд в свои волнительные воспоминания...
Вот он – шестнадцатилетний бакинский паренек, к которому в его последние школьные каникулы, проведенные вдалеке от его родного города, накрепко «прилепилось» данное на чужбине прозвище «Бакинец», с первого взгляда влюбляется в самую красивую девушку его школы, волею судьбы появившуюся там лишь в выпускном учебном году.
А вот он – уже двадцатичетырехлетний молодой человек, отслуживший после института положенный срок в армии и вынужденный «на гражданке» бороться за свою любовь с весьма коварным и беспринципным соперником – его личным школьным врагом из их общего детства – в условиях, когда исход этой борьбы отнюдь не очевиден.
Ну, и наконец, вот он же – но уже хорошо знающий себе цену мужчина «под тридцать», попавший вместе с самыми близкими ему людьми и значительной частью горожан нетитульной в их республике национальности в смертельно опасную для них ситуацию, когда в его родном Баку разом сменились все привычные жизненные ориентиры у почти двух миллионов жителей этого прекрасного города, и в нем начали гибнуть ни в чем не повинные люди.
Конечно, после этих страшных событий прошло уже довольно много времени, а точнее – без малого двадцать лет, за которые у Алексея и его близких успели зарубцеваться душевные раны, и смогла постепенно наладиться жизнь, но только проходила она уже не «там» – родине его детства и юности, и не среди «тех» – друзей его беззаботной молодости, которых злодейка-судьба разбросала, с тех пор, по самым разным городам и странам, а совсем в другом месте...
Родионов, прогоняя воспоминания, слегка встряхнул головой и осторожно приоткрыл глаза.
Зрение ожидаемо вернулось, и он тут же ясно увидел, как к нему, отходя от здания ГУМа, уже спешила обратно его супруга. При этом она издалека весьма акцентировано махала рукой и, почему-то улыбаясь, указывала ему жестами в противоположную от них обоих сторону.
Алексей, реагируя на ее активные сигналы, резко обернулся и тут же сам моментально расплылся в широкой улыбке. К нему подходили те, кого он так нетерпеливо ждал не только все эти последние минуты, но и все последние десятилетия – его бакинские одноклассники.
Раскинув широко свои объятья, он поспешно шагнул им навстречу. Однако, почти тут же, по какой-то злой иронии судьбы, его глаза поймали очередной «зайчик», и он вновь надолго зажмурился...



Глава 1. Точка отсчета

Новый 1990 год семья Родионовых встречала в узком семейном кругу: сам Алексей, находившаяся в отпуске по уходу за детьми его жена Лена (давно уже сменившая свою девичью фамилию «Трофимова» на фамилию мужа и ставшая, соответственно, «Родионовой») и трое их детей, из которых только один малолетний Тимка мог уже в чем-то помочь маме в предпраздничных хлопотах на кухне (например, съесть «лишний» мандарин или отнести в комнату на празднично накрываемый стол стопку чистых тарелок, разбив, по пути, одну «на счастье»), а двое остальных – разнополые шестимесячные двойняшки Сашенька и Машенька, находящиеся в одной общей детской кроватке – могли помочь разве что своим «кротким» поведением, не требующим в эту новогоднюю ночь повышенного внимания к своим, несомненно, важным персонам.
В их двухкомнатной квартире, на третьем этаже одной из панельных пятиэтажек по улице Дарвина в городе Баку, с рождением двойняшек стало явно теснее.
По крайней мере, Родионову с трудом удалось придумать, как и где разместить в их заставленном мебелью зале небольшую новогоднюю елку.
Развешивая на ней елочные украшения и одновременно приглядывая за двойняшками, он невольно вспомнил, как несколько лет назад, сделал предложение своей любимой Леночке выйти за него замуж, и как мучительно долго тянулись, тогда, те пять или шесть секунд, по прошествии которых она, светясь счастьем, дала ему свое согласие...
Их брак оказался, на редкость, удачным; ведь, далеко не у всех любовь со школьной скамьи приводит к созданию дружной семьи, в которой царит полное взаимопонимание. Однако, в их случае все сложилось именно так, как надо.
В работе у Алексея тоже все складывалось надлежащим образом. В конструкторском отделе опытно-конструкторского бюро (или ОКБ, как все его сокращенно называли), где он работал вместе сразу с несколькими своими товарищами и подругами по школе: Ромой Малояном, Тофиком Самедовым (недавно женившемся на сотруднице из их же отдела Ларисе Коваленко), Мариной Адиманян (месяц назад ставшей женой давно уволившегося из ОКБ ее одноклассника Олега Лагутина) и Томилой Валиевой (годом ранее вышедшей замуж за начальника их отдела Александра Рихардовича), за эти годы у него появился и ряд абсолютно новых друзей-коллег, таких, как Саша Леонов, Хачик Симонян и Исмаил Гасанов.
Все они были примерно одного возраста, все – коренные бакинцы, и с каждым из них Родионов прекрасно ладил.
Работа была интересной. Алексею, как и всем его друзьям, довольно часто приходилось ездить в командировки в самые различные регионы страны: от Средней Азии до Прибалтики, но все же большую часть рабочего времени он проводил, конечно, в своем конструкторском отделе.
В обеденные перерывы молодые люди, как правило, играли в шахматы или в настольный теннис, устраивая, порой, настоящие турниры, длящиеся по несколько недель, поскольку участвовать в них они, зачастую, приглашали всех желающих из других конструкторских подразделений и производственных участков ОКБ (из числа тех, с кем совпадало их обеденное время).
Им было интересно в обществе друг друга. Все они были очень начитаны и обладали достаточно широким кругозором, а их частые обсуждения или споры по тому или иному вопросу на самые различные темы, зачастую, выливались в настоящие познавательные дискуссии с привлечением огромного количества ранее неизвестных аргументов, которые прерывались лишь после суровых замечаний их бессменного руководителя отдела – Александра Рихардовича (если, конечно, эти диспуты разгорались непосредственно в ходе рабочего дня).
Все друзья Родионова свободно разговаривали на русском языке. Поэтому между ними никогда не возникало никакого языкового барьера. Да, и какой языковой барьер мог возникнуть в традиционно интернациональном (без малого двухмиллионном) Баку, в котором, к тому времени, уже не одно десятилетие мирно уживались свыше миллиона азербайджанцев, около четырехсот тысяч русских, более двухсот тысяч армян и еще несколько десятков тысяч людей иной национальности.
Но, видимо, действительно говорят, что «всему хорошему, как и всему плохому, рано или поздно приходит конец».
Трудные времена пришли в Баку в начале високосного 1988 года.
Алексей, повесив последнюю игрушку на новогоднюю елку и подключив елочную гирлянду из лампочек, отчего вся елка замигала разноцветными огнями и вызвала бурю восторга у Сашеньки и Машеньки, находившихся с сосками во рту на своих наблюдательных позициях в детской кроватке, молча подошел к темному окну, в котором были видны лишь освещенные окна соседней пятиэтажки и краешек освещенной улицы, и задумался, стараясь вспомнить: с чего же все началось, и как ломалась устоявшаяся упорядоченная жизнь их родного города...
14 февраля 1988 года к Родионову и Малояну, мирно играющим в шахматы в свой законный обеденный перерыв, подошел явно чем-то взбудораженный Симонян и почему-то шепотом быстро-быстро проговорил:
– Со вчерашнего дня в Степанакерте (столице НКАО – Нагорно-Карабахской автономной области в составе Азербайджанской ССР) идут митинги с требованием передачи Нагорного Карабаха из Азербайджана в Армению. Митингуют тысячи армян.
Возникла продолжительная пауза.
Алексей и Рома, обменявшись взглядами, «переваривали» полученную информацию.
– И на хрена? – прямо высказался Родионов. – Вы хоть понимаете, к чему это может привести? Вас же, армян, здесь в Баку на несколько десятков тысяч больше, чем в Карабахе, но именно вы станете главными заложниками этой ситуации, а не армяне Нагорного Карабаха…
– Блин... – возбужденное состояние Хачика стало спадать прямо на глазах. – Я об этом как-то сразу и не подумал... Хотя... от нас, здесь, все равно ничего не зависит, тем более что в Карабахе, наверняка, «мутят воду» не местные, а заезжие «ереванские ребята».
На этом, тогда, их разговор и окончился, но Родионов заметил, что Малоян промолчал и никак не прокомментировал сообщение Симоняна; или он, к тому времени, уже что-то слышал об этом, или был внутренне не согласен с последними словами Алексея и Хачика и просто предпочел в этот раз не спорить.
В последующие дни, вплоть до двадцатого февраля, об ежедневных митингах в Степанакерте стали тихонько поговаривать уже и азербайджанцы. Родионову и Леонову свое искреннее недоумение по этому поводу высказали и Самедов, и Гасанов, причем у добрейшего и безобиднейшего Тофика, при этом, действительно, были глубоко недоуменные глаза.
– Они же живут там (в Карабахе) лучше, чем люди в других областях Азербайджана. Мне об этом даже отец рассказывал, а он у меня чуть ли не раз в месяц там по служебным делам бывает, – опечаленным голосом обиженно высказался Самедов.
– Ну, видимо, поэтому эта область и стала нужна Армении. Если бы там хреново жили, может, и вопроса этого сейчас не было, – горячо ответил ему Исмаил.
Так, в отдельных перешептываниях на эту тему, прошло несколько дней, пока не наступило 20 февраля 1988 года.
В этот день из средств массовой информации стало известно, что Совет народных депутатов НКАО принял Постановление (в форме обращения к Верховным Советам СССР, Армянской ССР и Азербайджанской ССР) с просьбой об объединении их области с Армянской ССР.
Это вызвало негодование у всех азербайджанцев, хотя откровенно говоря, в Баку оно ни в чем внешне не проявлялось.
Горожанам, видимо, до последнего казалось, что скоро приедет в Нагорный Карабах какой-нибудь большой чиновник из Москвы, «рявкнет» на местных за самоуправство, и все встанет на свои места.
В конструкторском отделе, где работал Алексей, в этот день, после официального известия о скандальном постановлении нагорно-карабахских властей, даже прошла большая, но вполне мирная, дискуссия между Ромой и Исмаилом об исторической принадлежности Нагорного Карабаха, причем каждый из них, в ходе этого диспута, часто апеллировал к собравшимся, зачитывая вслух цитаты из отдельных листочков, внезапно появлявшихся в их руках в самый необходимый момент.
Малоян, после того, как в отделе, в обеденный перерыв, злободневная тема стала громко обсуждаться уже всеми: русскими и татарами, азербайджанцами и армянами, евреями и лезгинами, причем, как мужчинами, так и женщинами, неожиданно начал первым:
– Между прочим, по мнению части историков, Нагорный Карабах был захвачен у мидийских-атропатенских царей основателем царства Великая Армения Арташесом I еще в 180-160 годах до нашей эры, а ряд армянских историков, вообще, считает, что Нагорный Карабах еще в седьмом веке до нашей эры входил в состав государства Урарту (раннего государственного образования предков армян). К тому же, такие античные авторы (от первого века до третьего века нашей эры), как Страбон, Птолемей, Плутарх и многие другие, единодушно утверждали, что северной границей Великой Армении была река Кир (Кура), то есть Нагорный Карабах, расположенный южнее Куры, уже тогда входил в состав Армении, граничащей по Куре с Кавказской Албанией.
Ему тут же эмоционально, но, вполне миролюбиво, ответил Гасанов:
– Зато, по мнению другой части историков, в том числе и не азербайджанских, армянский царь Арташес 1 завоевал Нагорный Карабах не у Мидии-Атропатены, а у Кавказской Албании (раннего государственного образования части предков азербайджанского народа), и с тех пор он постоянно переходил из рук в руки между Арменией и Кавказской Албанией, пока в 387 году нашей эры не вернулся опять на долгое время в состав Кавказской Албании. А, по мнению американского историка профессора Хьюсена, одного из ведущих экспертов по Кавказской Албании и Армении, население древнейшего Нагорного Карабаха состояло из ряда народностей, таких, как утийцы, гаргарейцы и другие; и каково бы ни было их происхождение, они определенно не были армянами, и хотя определенное число ирано-язычных народов поселилось в этом регионе за долгие годы мидийского и персидского правления, большая часть коренного населения даже не была индоевропейцами.
Исмаил победоносно окинул взглядом всех присутствующих и продолжил:
– Из того, что армянский язык распространялся с юго-запада на северо-восток, можно заключить, что расположенный на северо-востоке от Великой Армении Нагорный Карабах был в числе областей, подвергшихся армянизации позже всего. Антропологические исследования, вообще, показывают, что нынешние карабахские армяне являются прямыми физическими потомками древнего населения области. Так, по строению зубной системы, они оказались очень близки к своим кавказским соседям (азербайджанцам и лезгинам, в меньшей степени – адыгам) и довольно далеко отстоят от жителей современной Армении, которые, в значительной степени, являются потомками переселенцев из более южных армянских областей (ныне находящихся в составе Турции и Ирана) и относятся к переднеазиатскому антропологическому типу. Этот факт лишний раз доказывает, что древняя Армения захватила эту землю у Кавказской Албании и армянизировала часть ее коренного населения.
В спор вновь вступил Рома:
– В любом случае, цари Албании, к тому времени, принадлежали к церкви христианского обряда, хотя, не желая административно подчиняться армянским католикосам Вагаршапата (Эчмиадзина), они и завели собственный албанский католикосат. Этот албанский католикосат в 705 году нашей эры вступил в унию с Армянской церковью и формально просуществовал до 1836 года. Резиденцией албанских католикосов была, сначала, последняя столица Кавказской Албании город Партав (Бердая) в Карабахской степи, а впоследствии, с тринадцатого века – монастырь Гандзасар (область Хачен в Нагорном Карабахе). С 885 года Нагорный Карабах вошел в состав восстановленного армянского государства Багратидов. Об этом пишут, кстати, не только армянские, но и иноязычные источники. Согласно императору Константину Багрянородному официальные письма византийцев к князьям Хаченским и Севордийским, также как и к другим армянским князьям десятого века, адресовывались «в Армению». К десятому веку, по мнению ученых, была армянизирована уже значительная часть албанского (разноязыкого) населения по всему правобережью Куры, и сам термин «Албания» имел уже просто историческое значение.
Дальше речь держал уже опять Гасанов:
– Но, с десятого века Нагорный Карабах известен уже как особое княжество «Хачен» (по названию столицы или, точнее, крепости, служившей резиденцией князьям), где правили князья из рода Гасан-Джалалов, которые возводили себя к древним правителям Кавказской Албании (Арран-шахам, считавшимися потомками парфянских Аршакидов). А в 1387 году орды Тамерлана разрушают Верхний Хачен, то есть верхнюю часть Нагорного Карабаха. В пятнадцатом же веке он уже был включен в состав малых государств Кара-Коюнлу и Ак-Коюнлу, а в начале шестнадцатого – вошел в состав централизованного азербайджанского государства Сефевидов. В тот же период азербайджанская государственность вступила на новый этап своего исторического развития.
Рома попробовал было возразить, но Исмаил, продолжая говорить без паузы, не дал ему это сделать:
– Выдающийся азербайджанский государственный деятель шах Исмаил Хатаи сумел объединить под своим руководством все северные и южные земли Азербайджана. Образовалось единое Сефевидское государство (столицей которого был Тебриз), в котором единым государственным языком стал азербайджанский язык. Пришедший к власти (после падения Сефевидского государства) в восемнадцатом веке выдающийся азербайджанский полководец Надир-шах Афшар еще более расширил границы бывшей Сефевидской империи. В 1739 году он завоевал даже Северную Индию, включая Дели. Однако, после его смерти, управляемая им огромная империя пала. Таким образом, во второй половине восемнадцатого века Азербайджан распался на малые государства – ханства и султанаты. Но в самом конце восемнадцатого века в Иране (Персии) к власти пришли Гаджары, являющиеся азербайджанской династией. Они стали проводить политику подчинения сефевидских и прочих территорий, ранее бывших под правлением Надир-шаха, централизованному правлению. С этого момента началась эпоха многолетних войн между Гаджарами и стремящейся захватить Южный Кавказ Россией, а Азербайджан превратился в плацдарм кровавых войн двух этих великих государств. На основании Гюлюстанского (в 1813 году) и Туркменчайского (в 1828 году) договоров Северный Азербайджан был присоединен к России, а Южный – к управляемому Гаджарами Иранскому шахству.
Гасанов повторно не дал вклиниться в его речь несогласному с ним Малояну и вдохновенно продолжил:
– Для создания себе поддержки на Южном Кавказе Россия стала в массовом порядке переселять на захваченные азербайджанские земли (в частности: горные районы Карабаха, территории бывших Эриванского и Нахичеванского ханств) армянское население из соседних регионов. На этих западноазербайджанских землях, граничащих с Турцией, срочным образом и с определенной целью была создана так называемая «Армянская область». Именно так на земле Азербайджана была искусственно заложена основа для создания будущего армянского государства. Кроме того, в 1836 году Россия ликвидировала независимую албанскую христианскую церковь и отдала ее в подчинение армянской григорианской церкви. Таким образом, были созданы еще более благоприятные условия для григорианизации и армянизации христианских албанцев, являющихся древнейшим населением Азербайджана, и была заложена основа для новых территориальных претензий армян к азербайджанцам. После Октябрьской революции 1917 года Карабах вошел в независимую Закавказскую Федерацию, которая уже в мае 1918 года распалась на отдельные государства: армянское, азербайджанское и грузинское. Правительство вновь созданной Азербайджанской Демократической Республики декларировало ее в составе Бакинской и Елизаветпольской губерний, то есть с включением Карабаха и Зангезура.
Гасанов, наконец-то, сделал небольшую паузу, и этим тут же поспешил воспользоваться Малоян:
– Однако, армяне Карабаха и Зангезура категорически отказались признать над собой власть Азербайджана. Во второй половине июля 1918 года в городе Шуша был созван первый съезд карабахских армян, который немедленно провозгласил Нагорный Карабах независимой административно-политической единицей и избрал свое Народное правительство. В ответ, по просьбе мусаватистского правительства Азербайджана, в сентябре 1918 года из Баку на Карабах была двинута турецкая дивизия, которая без боя заняла Шушу и разоружила находящиеся там армянские части.
Здесь его беспардонно перебил Исмаил:
– Но, уже в конце ноября 1918 года, на Карабах, против турок и азербайджанцев, двинулся со своей армией обосновавшийся, тогда, в Зангезуре армянский генерал Андроник, который разгромил до 150 мусульманских селений в Зангезуре и Карабахе и оставил за собой груды зверски изувеченных трупов азербайджанцев. Азербайджанские беженцы из этих селений огромным потоком хлынули в спасительный для них город Агдам. Однако, не дойдя до Шуши, Андронику пришлось со своей армией вернуться обратно, так как занявшие, к тому времени, Баку англичане под командованием генерала Томсона, назначенного губернатором Азербайджана, потребовали от него немедленного приостановления боевых действий против турок и азербайджанцев. Несмотря на это, в регионе, по-прежнему, продолжались армяно-азербайджанские столкновения и взаимные грабежи и разбои, сопровождавшиеся убийствами и угонами скота. В середине января 1919 года английское командование, до окончательного решения спорных территориальных вопросов по Карабаху и Зангезуру на Парижской мирной конференции, утвердило генерал-губернатором этих территорий назначенного азербайджанским правительством Хосровбека Султанова. Но армяне не успокаивались и организовали в Нагорном Карабахе восстание, которое началось в конце марта 1920 года их вероломной и неожиданной атакой на Аскеран, Ханкенди и Шушу. Расчет был на то, что занятые празднованием Новруза Байрама азербайджанцы не смогут оказать активного сопротивления. Аскеран был ими занят, но атаки на Ханкенди и Шушу азербайджанским гарнизонам удалось отразить.
Тут уже не удержался и, все-таки, «влез» в его монолог Рома:
– Так правление Султанова и довело армян до этого восстания, потерпевшего, в конечном счете, поражение из-за несогласованности действий армянских отрядов. Зато азербайджанские войска и население, после этого, «с лихвой» отыгрались на армянах Шуши. Они разгромили и полностью сожгли армянскую часть этого города, устроив там настоящую резню армянского населения. Цитирую воспоминания азербайджанского коммуниста Мусаева: «Началось беспощадное истребление беззащитных женщин, детей, старух, стариков и т.д.. Армяне подвергались массовой резне... Причем, красивых армянских девиц насиловали, после чего расстреливали... По приказанию... Султанова погромы продолжались более шести дней, все дома в армянской части были разгромлены, разграблены и сожжены дотла... уводили женский пол, куда кому захотелось, на расправу палачам-мусаватистам».
Теперь уже Гасанов безрезультатно пытался вклиниться в выступление Малояна, который возбужденно продолжал:
– Армянские источники называют такие цифры, касающиеся той трагедии: более 20 тысяч жертв среди армян и до 7 тысяч их сожженных домов. Резня в Шуше сохранилась в исторической памяти карабахских армян, как крупнейшая из пережитых ими катастроф. И лишь потом армянские войска Зангезурского фронта под командованием генерала Дро (Драстамата Канаяна), разгромив азербайджанские заслоны, прорвались в Карабах, тем самым резко изменив стратегическую обстановку в свою пользу. Однако, уже в мае-июне 1920 года, в результате прямого вмешательства Красной Армии, Азербайджан восстановил контроль над этой областью. В конце 1920 года Армения также была занята большевиками, которые сначала пообещали армянам, что передадут Армении Карабах, Нахичевань и Зангезур, но, из-за своих далеко идущих планов о становлении Турции на коммунистический путь развития, передумали и согласились на раздел закавказских территорий, в результате которого Зангезур остался в Армении, а Карабах и Нахичевань были включены в состав Азербайджана.
И тут его, все-таки, удалось перебить возмущенному Исмаилу:
– А толку от этого передела, если уже в 1923 году в составе Азербайджанской ССР была образована Нагорно-Карабахская автономная область, а в 1948-1953 годах начался новый этап массовой высылки азербайджанцев с их древнейшей родины – Западного Азербайджана или нынешней, так называемой территории Армянской ССР. Армяне лишь еще более укрепились на землях Западного Азербайджана, где им было обеспечено численное преимущество.
Теперь уже более эмоционально заговорил Рома:
– А я, во-первых, не согласен, вообще, с формулировкой, что Армянская ССР расположена на территории Западного Азербайджана. Она находится на исконно своей территории – северо-восточной части древней Великой Армении. Во-вторых, перепись 1979 года показала, что общее число жителей НКАО составляет 162200 человек, из которых 123100 армян (или 75,9%) и 37300 азербайджанцев (или 22,9%). Если сравнить эти данные с данными 1923 года (94% армян и 6% азербайджанцев), то можно понять армян Нагорного Карабаха, которые обвиняют руководство Азербайджана в целенаправленной политике их притеснения и вытеснения из этой области.
Едва дождавшись окончания фразы своего оппонента, Гасанов невозмутимо сказал:
– Это, что же за притеснения такие, если Нагорный Карабах является сейчас одной из самых развитых в экономическом отношении областей Азербайджана, а должность первого секретаря областной парторганизации (главного руководителя) в Нагорном Карабахе, как и подавляющее большинство других руководящих должностей, там всегда занимали и занимают армяне. И почему тогда здесь, в Баку, где армян около 200 тысяч человек, вас никто не притесняет, а в Нагорном Карабахе, где армян – подавляющее большинство – якобы, наоборот? Я уже не говорю про всю Армянскую ССР – самую моноэтническую республику в СССР, где русских проживает в 7 раз меньше, чем в Азербайджанской ССР, не говоря уже про другие национальности. На мой взгляд, «кашу» в Карабахе заварили местные радикалы, возглавляемые и подогреваемые армянскими националистами из Еревана, мечтающими о воссоздании Великой Армении. Некоторые из них, кстати, утверждают, что Великая Армения простиралась чуть-ли, не до нынешнего Краснодара. Недаром, в самом Карабахе, еще со второй половины 1987 года, активно проводилась кампания по сбору подписей за присоединение области к Армении, и, как только экономический советник Горбачева академик Аганбегян высказался от своего лица в Париже о необходимости передачи Карабаха Армении, армяне восприняли его слова, как четкий сигнал о том, что эта идея пользуется поддержкой у высшего руководства СССР.
Неизвестно сколько бы еще продолжался данный спор, если бы в него не решил вмешаться Саша Леонов, который бесцеремонно встал на «линию огня» и громогласно объявил:
– Все! Заканчиваем! Уже – пять минут, как закончился обеденный перерыв! Пора приступать к работе, а то сейчас придет Александр Рихардович и всех новоявленных «историков» лишит за безделье и болтовню месячной премии!
Друзья, взбудораженные прошедшим диспутом, с неохотой стали расходиться по своим рабочим местам. И, хотя итогом спора остались неудовлетворенными многие из них, к этой теме, в ближайшие два дня, больше никто не возвращался.
Однако, жизнь неумолимо подбрасывала им все новые и новые тревожные события.
22 февраля 1988 года под Аскераном (на границе НКАО) на шоссе Степанакерт-Агдам произошло столкновение между местными армянами и двигавшейся в Степанакерт группой азербайджанцев.
В ходе этого столкновения были убиты двое азербайджанцев: двадцатитрехлетний Али Гаджиев и шестнадцатилетний Бахтияр Гулиев.
Об этом Алексей вместе со своими коллегами по работе узнал в конце того же дня от Исмаила. «Все! Игры кончились. Армяне переступили черту. Пролилась человеческая кровь и, судя по всему, не последняя!» – такой фразой закончил тот свой короткий рассказ.
Кто бы мог тогда подумать, что эти две жертвы окажутся лишь первым звеном в кровавой исторической драме, разыгравшейся на просторах Закавказья.
Но дальнейшие события начали развиваться предельно стремительно, и происходить они стали по своему мало кем прогнозируемому сценарию.
Из рассказов друзей-азербайджанцев Родионов в последующие за двадцать вторым февраля дни узнал, что в Азербайджане появились первые беженцы – азербайджанцы из Нагорного Карабаха и Кафанского района Армении, выгнанные с применением насилия из своих домов местными армянами.
Эти несчастные люди были автобусами доставлены в город Сумгаит (город-спутник азербайджанской столицы), поскольку в сам Баку их не пустили республиканские власти.
Сумгаит был своеобразным городом, молодым, с большим числом заводов и фабрик, в котором жило много работающей молодежи с множеством проблем социально-бытового характера, и он, априори, не мог дать душевного успокоения и минимальной бытовой обустроенности обездоленным и озлобленным людям, попавшим в него не по своей воле.
А тут еще 27 февраля 1988 года нечаянно «подлил масло в огонь» заместитель генерального прокурора СССР Катусев, который, выступая, в этот день, по Центральному телевидению, прямо упомянул об азербайджанской национальности двух убитых под Аскераном жителей...
И, буквально, в последующие же несколько часов в Сумгаите начались армянские погромы, продлившиеся три дня и потрясшие, тогда, всех своей необычной, в ту пору, жестокостью.
Растерявшиеся власти долго не могли справиться с ситуацией в этом городе, а из него приходили ужасные слухи о зверских убийствах местных армян и грабежах их квартир, причем эти леденящие душу рассказы поступали в Баку ото всех, кто прибывал из Сумгаита в эти страшные дни.
Алексей слышал их, как от своих знакомых армян, так и от знакомых ему азербайджанцев, лезгин, евреев и, конечно, русских, многие из которых, по той или иной причине, оказавшись в те дни в Сумгаите, были очевидцами творимых там зверств и убийств.
Как сообщили потом официальные лица, в те дни в Сумгаите было убито 32 человека: 26 армян и 6 азербайджанцев. Израненных людей, понятное дело, было гораздо больше. Но по слухам, ходившим тогда по Баку, число армянских жертв было гораздо больше официально заявленных.
Глубокое раскаяние охватило, тогда, коренных бакинцев. Люди всех национальностей, как один, проклинали подлых убийц и мучителей.
Для предотвращения подобных эксцессов в Баку власти стали организовывать на предприятиях необычные добровольные народные дружины – «интернациональные бригады» из числа работников этих трудовых коллективов для дневных и ночных дежурств в городе вместе с работниками милиции и военными из местного гарнизона.
Родионов, как и все его друзья по отделу, были записаны в одну из таких народных дружин, и ему, вместе с ними, частенько приходилось дежурить, по графику, на пустынных улицах ночного города.
В их слаженном коллективе, по-прежнему, царили мир и согласие. Алексей, Саша, Исмаил, Тофик, Рома и Хачик, как и другие их коллеги по работе, дежурили вместе в ДНД, ходили друг к другу в гости, рассказывали анекдоты и делились планами на жизнь.
Так прошли все три весенних месяца этого непростого 1988 года.
Но, время шло... а ничего в разгоревшемся межэтническом конфликте в лучшую сторону не менялось. Серьезной кары за свои преступления ни в Степанакерте, ни в Сумгаите, никто не понес.
И, вот уже, на так и непрекращавшиеся митинги армян в Степанакерте ответили своими митингами протеста студенты-азербайджанцы доселе мирного Баку.
Обстановка в городе, теперь, с каждым днем стала, понемногу, «накаляться», но все еще, по-прежнему, играются свадьбы, на которые приглашаются как армяне, так и азербайджанцы, мирно сидящие, там, за одним столом и вместе танцующие зажигательные кавказские танцы.
Так продолжалось до самого ноября, пока в Баку не стали прибывать многочисленные эшелоны с избитыми и обмороженными азербайджанцами – беженцами из Армянской ССР.
Их рассказы, передаваемые Алексею и другим русским их азербайджанскими коллегами по работе, были полны трагическими подробностями о зверствах и насилии армян по отношению к ним, не менее страшными, чем подробности февральских событий в Сумгаите.
За две недели из Армении было насильственно выгнано 165 тысяч проживавших там, на своей исторической территории, азербайджанцев.
Эта депортация, по рассказам самих вынужденных переселенцев, также сопровождалась массовыми погромами и убийствами изгоняемых лиц.
Немало азербайджанцев, как взрослых, так и детей, замерзло и при их переходе через горную местность, на который они вынужденно решились, спасаясь бегством от неминуемой смерти в своих селениях в Варденисе, Масисе, Гугарке и других районах.
Азербайджанские источники говорили о 216 азербайджанцах, убитых в погромах в Армении, включая 57 женщин, 5 младенцев и 18 детей разного возраста, и не считая замерзших в горах. Армянские же источники говорили лишь о 25 убитых и 8 замерзших при бегстве азербайджанцах.
При всем, при этом, Родионову, как и его друзьям, показалось очень странным, что центральные средства массовой информации, как и руководство СССР, никак не отреагировали на эту трагедию.
Видимо, боясь ответных эксцессов со стороны азербайджанцев к армянам, центральные СМИ и союзное руководство, попросту, решили умолчать об этом.
Наивность, граничившая с глупостью и вызвавшая у азербайджанцев лишь законные подозрения о проводимой руководством СССР политике двойных стандартов в отношении их народа.
Ответ не заставил себя ждать: из азербайджанских населенных пунктов со смешанным населением (кроме Баку и Нагорного Карабаха) были также стремительно выгнаны все проживавшие там армяне.

Глава 2. Накануне катастрофы

Начиная с 20 ноября 1988 года, в Баку пришли, теперь уже, по-настоящему, тяжелые времена. Город, заполоненный «еразами» (так прозвали в Баку азербайджанских беженцев из Армении), сразу погрузился в атмосферу хаоса и беспредела.
Начались уличные демонстрации и массовые забастовки на предприятиях.
На центральной площади имени Ленина был организован многочисленный (бессрочный) народный митинг, требующий у властей принятия практических мер по защите жизненных интересов азербайджанского народа.
В этот же период начался коренной перелом в отношении местных азербайджанцев к бакинским армянам. Произошло четкое деление на «своих» и «чужих», в результате которого местные армяне стали «лишними» в этом городе.
Конечно, каждый обычный бакинец-азербайджанец, по-прежнему, хорошо относился к своим личным друзьям-армянам, но всех остальных – малознакомых ему и, тем более, незнакомых – горожан армянской национальности уже воспринимал не иначе, как врагов своего народа, а значит, и его личных врагов.
В Баку начались первые, пока еще достаточно редкие, но весьма знаковые для горожан уличные избиения армян.
Случались эксцессы и с лицами других национальностей, внешне похожими на армян, и постепенно все горожане привыкли носить с собой паспорт, так как в любом месте: на улице, в метро или автобусе, к ним могли подойти озлобленные на всех «еразы» или местные хулиганствующие молодчики и, ткнув пальцем в грудь, потребовать предъявить удостоверяющий личность документ, чтобы узнать: какой ты национальности, бакинец или приезжий, и так далее.
Лично у Алексея и его друга-коллеги Саши таких проблем не возникало, так как они оба обладали типичной славянской внешностью, и оба были коренными бакинцами во втором поколении (да, и их дедушки с бабушками, приехавшие в далеких тридцатых годах из России в Баку, прожили здесь всю свою жизнь и давно уже тоже считались исконными бакинскими жителями), с рождения умеющими разговаривать на весьма специфическом местном жаргоне.
Но, тем не менее, паспорта они, на всякий случай, все же с собой носили.
Были случаи, когда даже у проходной их ОКБ стояли толпы угрюмых незнакомых людей, пристально всматривающихся в идущих туда работников, кое-кто из которых, порой, пытался дернуться в сторону Родионова и Леонова с какой-либо устной придиркой, но останавливался, одернутый репликой своих же товарищей: «Это же – русские! Отстань!».
Большинство предприятий, в этот период, сильно лихорадило. Они – то работали, то не работали, и поэтому армяне с заметно выдававшей их национальность внешностью, стараясь лишний раз не выходить на улицу, брали отпуска или отгулы.
Азербайджанцы же работали по своему «графику»: хотели – выходили на работу, не хотели – шли на митинг.
Остальные – исправно следовали приказам руководства их предприятий. Скажут: «не работаем в такие-то дни», значит – остаются дома. Объявят: «выходить на работу», значит – идут на предприятие. Да, и какая работа была в эти дни: простое отбывание времени, да обмен информацией о происходящем.
Так продолжалось до тех пор, пока власти не «наводнили» город военными и не установили комендантский час.
Бессрочный митинг на площади имени Ленина был жестко разогнан спецназом, и все предприятия и организации города сразу же заработали в обычном режиме. На работу стали выходить даже армяне, прятавшиеся до этого у себя дома.
В общем, жизнь в Баку начала опять принимать цивилизованную форму.
Тем временем, в январе 1989 года союзные власти ввели в Нагорном Карабахе, в котором (после принятия 12 июля 1988 года местным областным Советом Постановления о выходе НКАО из состава Азербайджанской ССР) начались и продолжались все это время настоящие бои между «партизанскими» отрядами самообороны азербайджанцев и армян, режим чрезвычайного положения и создали Комитет особого управления во главе с представителем Москвы – Вольским.
В отделе ОКБ, где работал Алексей, обстановка стала тоже постепенно нормализовываться: возвратились из домов коллеги-армяне, вернулись с митинга коллеги-азербайджанцы.
Но это было уже... другое ОКБ... иной отдел... и «не тот» коллектив.
Отныне, здесь уже ничто не напоминало о былой дружбе народов и товарищеском духе взаимопонимания.
Азербайджанцы больше не разговаривали напрямую со своими коллегами-армянами, и все необходимые служебные разговоры между ними велись теперь исключительно через общих для них «посредников» – их русских сослуживцев или работников иных национальностей.
Исмаил уже не разговаривал с Ромой и Хачиком, но, пока еще, продолжал с ними здороваться, правда, без прежнего рукопожатия.
Единственным из азербайджанских коллег, кто вел себя, как обычно, предсказуемо оказался Тофик. Он стал, поистине, «ясным солнышком» в нездоровой атмосфере, окутавшей весь их конструкторский отдел.
Но таким «вызывающим» поведением Самедов вполне ожидаемо вызвал нескрываемое раздражение у своих же друзей-азербайджанцев, и те, на постоянной основе, стали проводить с ним в сторонке «разъяснительные» беседы.
Однако, в конце каждой из них он обескураживал своих собеседников одним и тем же вопросом: «Ну, что плохого сделал для меня, для тебя или даже для всего азербайджанского народа, наш товарищ... (при этом, Тофик конкретно называл кого-нибудь из их армянских коллег по работе), чтобы я с ним не разговаривал?».
И хотя, после этого, его друзья тут же вновь начинали бурно объяснять ему текущую «политическую ситуацию» – Самедов несогласно махал рукой на все их аргументы и уходил на свое рабочее место, оставаясь при своих убеждениях.
Если бы это был не Тофик, а любой другой азербайджанец из их ОКБ, то ему бы давно «намылили холку» за игнорирование «национальных интересов», но на Самедова ни у кого из его коллег-азербайджанцев не поднималась рука.
За его простодушие и безвредность ему всегда все прощалось.
Так случилось и в этот раз. После нескольких бесплодных попыток «перевоспитать» Тофика Исмаил и другие азербайджанцы из их опытно-конструкторского бюро временно смирились с его непатриотической, как они считали, позицией.
Что касается Малояна, Симоняна и других армян – коллег Родионова по работе – то они с первого дня своего появления на работе, после последних событий, стали каждую свободную минутку «кучковаться» у большой карты Советского Союза, выбирая на ней место, куда им хотелось бы уехать из Баку.
Временное затишье, установившееся в городе, практически, никого из них не успокаивало. В доверительных беседах с Алексеем и Сашей их коллеги Рома и Хачик выказывали свою обиду на бакинцев-азербайджанцев, не вставших на защиту местных армян, и переживали за будущее своих семей.
Как бросить здесь имущество, нажитое несколькими поколениями родственников, и, самое главное, жилье, и уехать на новое место жительства, где надо будет все начинать «с нуля»?
Пока еще можно было продать недвижимость, но армянские квартиры, в этот период, стоили очень дешево, так как многие азербайджанцы, не без оснований, считали, что весьма скоро армянам придется просто бросить их на произвол судьбы, и они достанутся местным нуждающимся совершенно бесплатно.
Больше всех на такой исход рассчитывали «еразы», которые в эти месяцы стали главной и решающей силой в процессе «выдавливания» армян из Баку.
В какой-то мере их, конечно, тоже можно было понять. Оставить в Армении свои квартиры, дома и все имущество, стать бездомными, безработными, оскорбленными и униженными, и безучастно смотреть, после этого, на спокойно проживающих в столице их этнической родины людей, чьи соплеменники лишили их всего – дано не каждому.
Родионов и Леонов, как могли, сглаживали обстановку у себя на работе: успокаивали своих друзей-армян, поднимали им настроение и оказывали посильную помощь в осуществлении их планов по переезду, а также обменивались, по очереди, фразами как с ними, так и с друзьями-азербайджанцами, создавая иллюзию былого нормального общения ради улучшения психологической атмосферы в их не очень большом коллективе.
Хуже всего чувствовали себя в такой обстановке женщины-армянки, работавшие в их отделе. Они, помимо всего прочего, постоянно ощущали на себе пристальные, порой бесцеремонные, взгляды некоторых работников ОКБ азербайджанской национальности, буквально раздевающих их своими глазами и открыто бросающих в их адрес различные двусмысленные выражения, полные пошлости и сексуальных угроз.
Однажды Марина Адиманян даже долго плакала в присутствии Родионова и Леонова после того, как, проходя через производственный участок в отдел, услышала громко сказанную в ее адрес кем-то из молодых азербайджанцев, работающих там, грозную фразу: «Подожди, придет время, мы тебя здесь разложим на столе и... – каждый, по очереди».
С большим трудом, тогда, удалось ее успокоить, но к производственникам она больше уже не ходила...
С января по июль 1989 года Баку постепенно покинуло не менее трети ранее проживавших здесь армян.
Выехал в Армению со своей женой и маленьким ребенком Хачик Симонян, эмигрировал в США вместе со своими пятью женщинами (бабушкой, матерью, сестрой, женой и малолетней дочерью) Рома Малоян, уехали почти все армяне – коллеги Родионова по работе в ОКБ.
В их опытно-конструкторском бюро, из армян, остались работать только такие, как Марина (находящиеся в смешанных браках), или те, у кого, по тем или иным причинам, затягивался предполагаемый переезд.
В результате данных миграционных процессов круг дружеского общения на работе у Алексея сократился до двух человек: Саши и Тофика.
Исмаил, вовсю, ударился в политику. Он вступил в Народный Фронт Азербайджана и стал в их ОКБ главным активистом и представителем этого движения.
На работе, с тех пор, его можно было увидеть крайне редко.
Народный Фронт Азербайджана (НФА) вырос из общества «Ченлибел», которое было организовано еще в 1987 году с целью изучать национальный фольклор, мифологию, язык и историю.
В марте 1989 года на базе этого общества была создана инициативная группа, в которую вошли представители самых различных неформальных объединений, а уже в июле 1989 года состоялась первая конференция Народного Фронта Азербайджана, на которой была принята программа НФА и избран его лидер – Абульфаз Эльчибей.
Своим созданием Народный Фронт Азербайджана, в значительной мере, был обязан карабахской проблеме, которая объединила под общим флагом очень разнородные силы.
Проблема НКАО и родившееся из нее крайне негативное отношение народа к правительству республики и ее партийному аппарату стали сплачивать воедино грозную силу, именуемую Народным Фронтом Азербайджана.
В августе 1989 года в Баку прошла очередная серия армянских погромов и избиений армян на улицах и в общественном транспорте.
И хотя в городе на многих перекрестках можно было увидеть танки и БТР – они мало спасали армянское население от погромщиков с арматурами и палками в руках.
Как-то раз и сам Алексей стал невольным свидетелем немыслимой ранее картины.
Выйдя вместе с Сашей, как обычно, после окончания рабочего дня, на станции метро «Нефтчиляр», он, буквально, опешил от неожиданности.
До боли знакомая ему улица Нефтепереработчиков была в этот раз неузнаваемой из-за ее чрезмерной наполненности народом.
Дорогу под «Нефтчилярским» мостом перегородила тонкая шеренга солдат в касках и со щитами в руках, поставленных сюда, видимо, для того, чтобы не пустить возбужденную толпу в направлении поселка Разино.
Поднявшимся на мост Родионову и Леонову, как и другим любопытствующим, стоявшим рядом с ними, было весьма жутко наблюдать, как разъяренная многотысячная толпа, передние ряды которой были вооружены металлическими прутьями и арматурами, направилась на пару десятков молодых, бледных от страха и растерянности, солдат, у которых не было никакого оружия и средств защиты, кроме щитов, сделанных из легких металлических сплавов.
Но толпа не стала с ними сближаться. Из нее в военных полетел град камней и кусков арматуры, от прямых попаданий которых в их головы или не прикрытые щитами ноги солдаты падали навзничь, обливаясь кровью и вскрикивая от нестерпимой боли.
Их тонкая шеренга сразу заметно поредела.
Нападавшим оставалось только рвануться вперед и смести удержавшихся на ногах, но, на счастье этих молоденьких ребят в военной форме, толпа неожиданно поменяла направление своего движения и направилась по улице Нефтепереработчиков в сторону следующей станции метро «Аврора».
В том направлении ей преградили дорогу три танка, на башню одного из которых забрался какой-то офицер, видимо, командир танкового взвода, и стал что-то кричать толпе, пытаясь внушить ей мысль о невозможности дальнейшего продвижения.
Однако, его аргументы не подействовали на возбужденных и агрессивно настроенных людей.
Наоборот, несколько шедших впереди этой людской колонны азербайджанок стали истерически кричать и демонстративно рвать на себе волосы, и еще более «заведенная» от этого толпа снова возобновила свое движение.
Офицер тут же нырнул в люк своего танка, на котором только что стоял, и плотно закрыл за собой его крышку.
Людская масса, не останавливаясь больше ни на секунду, плавной рекой полилась дальше и моментально поглотила эти три сиротливо стоявших на их пути танка в своей грозной пучине.
Внешне это выглядело именно так, поскольку на танки молниеносно залезли молодые люди (буквально, облепив их со всех сторон), и издалека уже не было видно ни кусочка их брони, ни частицы гусениц.
Когда толпа постепенно удалилась, и площадь перед мостом опустела, солдаты принялись подбирать своих раненых и оказывать им первую медицинскую помощь.
Люди на мосту стали потихоньку расходиться, и Алексей с Сашей, молча и отрешенно пожав на прощание друг другу руки, тоже направились в разные стороны.
По ночам, в те дни, частенько была слышна стрельба на улице, но кто в кого стрелял – было неизвестно.
По слухам, которые, зачастую, оказывались гораздо правдивей, чем официальные средства массовой информации, Армения заблокировала все дороги, связывающие Азербайджан со своей Нахичеванской частью, а Азербайджан, в свою очередь, блокировал армянозаселенную часть Нагорного Карабаха и железные дороги, ведущие в Армению.
Самым неприятным сюрпризом для населения, при этом, была циничная ложь федеральных СМИ, которые в то время, когда на границе Азербайджана с Арменией уже вовсю бушевала настоящая «партизанская» война, продолжали безапелляционно заявлять о «постепенной нормализации обстановки».
Вообще, с самого начала этого конфликта союзное руководство и центральные СМИ вели себя как «медведь в посудной лавке».
Там, где надо было дать твердую отповедь зарвавшимся националистам – они хранили «страусиное» молчание, а там, где требовалось дать происходящим событиям строгую, справедливую и непредвзятую оценку – от них исходила или откровенная ложь, или неполная правда, густо приправленная политикой двойных стандартов.
В результате от всего происходящего становилось лишь еще хуже простым людям, как армянской, так и азербайджанской национальности.
После августовских событий поток армян из Баку резко усилился. Иллюзий на возвращение «старой» жизни оставалось все меньше и меньше. Армянские семьи, не сумевшие продать свои квартиры или хотя бы обменять их на жилье в Армении, зачастую, просто закрывали их и уезжали в поисках лучшей доли либо в Армянскую ССР, либо в Россию, но, поскольку, этих людей никто нигде не ждал, их поездки туда-обратно лишь вносили лишний хаос в начавшийся массовый переселенческий процесс бакинских армян.
Республиканские власти, уже давно потерявшие доверие своего народа, все больше и больше теряли контроль над ситуацией в Баку, и к концу 1989 года в городе сложилось классическое двоевластие. Формально правил республиканский партийный комитет, а практически – Народный Фронт Азербайджана.
Простые люди стали обращаться туда с жалобами на коррупционеров и мздоимцев среднего звена в различных организациях и учреждениях, и НФА остро реагировал на них.
В результате этой реакции многие чиновники, в то время, слетели со своих постов.
Чувствуя, как стремительно реальные рычаги власти переходят в другие руки, и, надеясь оказаться нужными для будущих «хозяев» республики, с Народным Фронтом Азербайджана стали заигрывать и местные силовые структуры.
В этот период (во все более нарастающей атмосфере безнаказанности действий по отношению к лицам неазербайджанской национальности) стали появляться и тревожные для русских бакинцев тенденции ухудшения отношения к ним части азербайджанского населения.
Алексею часто приходилось видеть написанные мелом на стенах домов надписи: «Русские – вы следующие!», «Русские – вон из Азербайджана!», «Русские – чемодан, вокзал, Россия!».
Умом он понимал, конечно, что эти надписи делались теми же людьми из многочисленных банд погромщиков и мародеров, что совершали свои кровавые рейды по армянским квартирам, а не коренными бакинцами-азербайджанцами, но от этого ему не было легче.
Кто мог в этот период дать гарантии неприкосновенности русским и людям любой другой неазербайджанской национальности?
Становилось страшно не столько за себя, сколько за будущее своей семьи, детей, родных и знакомых!
С этого времени Родионов, на ночь, стал оставлять в прихожей своей квартиры обычный топор, чтобы встретить незваных гостей во всеоружии, а в кармане носить небольшой перочинный нож.
Все чаще, на работе, Алексей и Саша стали посматривать на большую карту Советского Союза, около которой не так давно толпились их коллеги-армяне. Кстати, те немногие из них, кто еще оставался работать в их ОКБ, уже к этой карте не подходили, так как свои планы они, для себя, уже давно составили.
Съездив за последние два месяца 1989 года в две краткосрочные командировки в Россию, Алексей попытался «прозондировать» там почву насчет работы для себя и жилья для семьи в случае, если придется уезжать из Баку.
К его большому разочарованию он лишний раз убедился, что, как минимум, в центральной части РСФСР своих соплеменников никто не ждет, и что там, вообще, никто не представляет того, что, на самом деле, творится в Закавказье.
К такому же выводу пришел и Леонов после своих служебных поездок по Союзу.
«Евреям проще, – сказал он Родионову после своей последней командировки. – У них есть родина, где их всегда примут, дадут жилье и работу. А у нас – как всегда...».
Вскоре после этого уехали со своими семьями в Израиль двое их еврейских коллег из соседнего отдела.
«Как в воду глядел», – печально улыбнулся по этому случаю Саша.
– А ты со своими родными куда поедешь, если что? – спросил Алексей у друга.
– Не знаю... Возможно – в Смоленск.
– А почему, именно, в Смоленск?
– Мне там понравилось, да, и на местном заводе меня уже хорошо знают. Может быть, примут на работу и дадут комнату в общежитии... Мне с родителями, для начала, хватит. А там – видно будет, – задумчиво ответил Леонов.
– А я с семьей, в крайнем случае, наверное, махну в Арзамас – город, в котором я учился в институте. Там у меня, хотя бы, есть друзья и троюродная родня. А... больше – некуда! – тяжело вздохнул Родионов.
Сослуживцы грустно переглянулись и одновременно посмотрели на висящий под настенными часами их отдела большой производственный календарь.
До конца старого 1989 года оставалось чуть более суток.

Глава 3. Страшный январь

Когда по телевизору раздался бой курантов, возвещавших о начале нового 1990 года, Алексей с Леной, по традиции, чокнулись бокалами с шампанским, поздравили друг друга с Новым Годом и отпили по глотку этого пенистого воздушного напитка.
К этому времени все их трое малолетних детей уже заснули. Дольше своих братика и сестренки продержался Тимка, но, буквально, за полчаса до Нового Года сон сморил и его.
– Вот и наступил наш долгожданный праздник, – с легким оттенком иронии сказал жене Родионов, немного перекусив и откинувшись на спинку стула. – Знаешь, Лен, у меня сейчас такое ощущение, что это наш последний Новый Год в Баку!
– У меня тоже, – грустно согласилась с ним жена.
– Я сейчас, пока наряжал елку, перебрал в памяти все самые значимые события в жизни нашего города за последние два года, и мне стало не по себе. Нашего с тобой Баку – уже нет... За окном – чужой... малознакомый город, из которого, судя по всему, нам скоро придется уезжать,- сказал Алексей.
– Да, видимо, придется, как бы нам этого не хотелось. Сегодня... ой, то есть уже вчера днем, к нам заходила за луком тетя Гюля и сказала, что «Народный Фронт давно уже взял курс на насильственный выход Азербайджана из состава СССР и образование Исламской республики с последующим ее слиянием с Южным (Иранским) Азербайджаном», и что «добровольцам отрядов самообороны из числа беженцев из Армении обещают прописку в бакинских квартирах, брошенных армянами», – процитировала пожилую соседку Лена.
– Я не хочу, чтобы мы жили в каком-нибудь отдельном от России государстве, и думаю, что нам надо скорее уезжать в РСФСР, а, именно, в ее среднюю полосу – подальше от всех остальных союзных республик. Ты как на это смотришь? – спросил Родионов у жены.
– Ты прав... но куда мы поедем? Ты же сам говорил, что нас никто нигде не ждет. А у нас – трое детей на руках... – тихо шепнула Лена.
– Я предлагаю – в Арзамас. Ты же знаешь: там у меня есть друзья по институту и троюродные родственники. Как-нибудь выживем!
– Я не против, тем более, что у меня нигде, кроме Баку, родни нет.
– Вот, и порешили. Значит – в Арзамас! – облегченно вздохнул Алексей.
– А наши родные здесь? С ними как? – спросила жена.
– Моя мать, по-любому, остается здесь с дедом и парализованной бабушкой. Она давно уже сказала мне об этом. Говорит: «Будь, что будет!». После прошлогодней смерти отчима ей все равно, пока, не до переездов, да, и стариков нельзя одних оставлять, – негромко ответил ей Родионов.
– Мои мама с папой тоже хотят повременить с переездом, тем более, что у брата Сережи тоже, пока, нет своего жилья в Москве. Хорошо, хоть, он вовремя перебрался туда отсюда, – все также тихо, боясь разбудить детей, прошептала Лена.
– Ну, вот, все и решили. Теперь и у нас, в случае обострения обстановки, есть свой собственный план эвакуации, – впервые за вечер улыбнулся Алексей и нежно поцеловал жену в губы...
Первые новогодние дни 1990 года прошли без особых эксцессов, но уже 4 января, в самом конце рабочего дня, Родионов узнал от своих коллег по работе о том, что Народный Фронт Азербайджана принял официальное решение о выходе Азербайджана из состава СССР, и что еще неделю назад, 29 декабря, в азербайджанском городе Джалилабаде вооруженной толпой была свергнута советская власть, а в ходе творимых там бесчинств пострадали и получили ранения более 120 человек, в том числе первый секретарь районного комитета компартии и свыше 70 милиционеров, и это – не считая разрушенных административных зданий, сожженных милицейских автомобилей и похищенных из оружейных комнат автоматов и пистолетов.
8 января Тофик тихо шепнул на ухо Алексею, что на массовом митинге в центре города лидер мусаватистов (членов радикальной националистической партии «Мусават») Рза призвал азербайджанцев вооружаться, захватывать оружие у военнослужащих и вести партизанскую войну против русских и армян.
Ситуация обострялась с каждым днем, и на экстренном семейном совете вечером этого же дня Родионовы и их родные приняли окончательное решение: Алексею и Лене вместе с детьми необходимо срочно выезжать в Россию!
Жить дальше в городе, где в любой момент могли развернуться широкомасштабные боевые действия, и население которого, практически, лишилось всяческих гарантий на жизнь в условиях отсутствия надежной охраны со стороны милиции и государственных органов республики, становилось небезопасным не только для остающихся еще в нем армян, но и для лиц других (отличных от титульной) национальностей.
На следующий же день Родионов, отпросившись с работы, поехал покупать билеты на самолет до Горького (Нижнего Новгорода). Однако, в этом направлении, на ближайший месяц, их уже не было, и Алексей взял билеты до Москвы на 23 января – ближайшее число, на которые они еще были.
Пройдя по городу, он обратил внимание на то, как у дверей одной из солидных организаций дежуривший там милиционер, которому на вид было более сорока лет, подобострастно разговаривал с двумя молодыми пареньками с повязками НФА на рукавах.
Казалось, еще немного, и он начнет с них пылинки сдувать. Зато, эти двое вели себя по-хозяйски уверенно и даже, можно сказать, нагловато по отношению к нему.
Разговор закончился тем, что один из парней поощрительно похлопал милиционера по плечу и вместе со своим товарищем беспрепятственно прошел в помещение.
«Да, конечно, – подумал Родионов, – милиционера тоже можно понять. У него, наверняка, есть семья, которую нужно кормить и защищать. А кто ее защитит в его отсутствие, если вдруг такие вот мальчишки с повязками захотят свести с ним счеты в эти смутные времена?».
Реальная власть в Баку в эти дни, практически, полностью находилась в руках Народного Фронта Азербайджана. Без их согласия в городе невозможно было уже ничего предпринять. В нужный им момент они могли остановить любое предприятие и организовать многотысячный митинг. Это – была огромная сила. И противостоять ей в азербайджанской столице, в тот период, уже не мог никто.
На работе Алексей сразу подошел к начальнику их отдела и предупредил его, что он будет увольняться.
– Почему? – спросил Александр Рихардович.
– Ну, вы же сами все понимаете... – неопределенно ответил ему Родионов.
Начальник (немец по национальности) слегка задумался и, поморщившись, вымолвил:
– Только с условием, что ты отработаешь, хотя бы, дней десять! Сам знаешь, в нашем отделе, практически, уже некому работать.
– Хорошо, я согласен, – сказал Алексей, прикинув в уме, что последний рабочий день у него будет 19 января, то есть на сборы останутся еще три дня, которых, в принципе, на эти цели вполне должно было хватить.
Написав заявление об увольнении по собственному желанию и завизировав его у Александра Рихардовича, Родионов немедленно отнес эту ставшую важным юридическим документом бумагу в отдел кадров.
После этого о его предстоящем увольнении довольно быстро узнали все коллеги по работе. Русские стали расспрашивать Алексея о том, куда он собирается переезжать, а азербайджанцы – горячо отговаривать его от этого недальновидного, по их мнению, поступка.
– Не уезжай, Леш! – говорили они. – Мы же, отсюда, никого, кроме армян, не гоним. И то, это все только из-за того, что у нас с ними – война за свою землю. Они для нашего народа – подлые захватчики и агрессоры. Поэтому и происходят сейчас с ними всякого рода эксцессы. А вы – русские – наши друзья навеки! Очень скоро здесь все нормализуется, и ты будешь горько жалеть о своем отъезде...
– Да, верю я вам, мужики, верю, – отвечал им Родионов. – Только... как быть с бандами погромщиков, которые в любой момент могут перекинуться на русские семьи, и надписями на стенах наших домов, гонящими нас вон... пусть даже и написанными небакинцами? Когда я один, или со своей женой, иду по улице, вас, ведь, рядом не бывает... В общем, в нынешней непростой ситуации мне совсем не хочется рисковать своей семьей!
– Ну, как знаешь! – огорченно и слегка обиженно отвечали ему его азербайджанские товарищи. – Вот, увидишь, ты еще вернешься!
И лишь один Тофик грустно молчал и тяжело вздыхал, услышав о решении Алексея уехать из Баку. Он лучше других понимал своего друга и поэтому даже не пытался уговаривать его остаться.
Таким же расстроенным выглядел и Леонов. Хотя он и был в курсе планов Родионова, но не думал, что их реализация может произойти так быстро.
– Блин, а я все еще только прикидываю, когда же лучше всего сорваться отсюда, – слегка растерянно пробормотал он.
– Прижмет, сразу прикинешь, – бодро сказал ему Алексей. – Ну, ты, уж, прямо сегодня со мной не прощайся. Я, ведь, еще десять дней буду здесь работать. Так что – наболтаемся.
Обсуждать, и вправду, в эти дни пришлось многое...
11 января оппозиционными силами была свергнута советская власть в азербайджанском городе Ленкорани, а 13 января (после 17 часов) огромная толпа из примерно 50 тысяч человек, вышедшая с митинга, проходившего на площади имени Ленина в Баку, разделившись на группы, стала методично, дом за домом, «очищать» город от оставшихся в нем армян, которых, на этот момент, насчитывалось еще не менее 30-40 тысяч человек.
Народный Фронт Азербайджана официально дистанцировался от этой акции, сославшись на то, что провокационный призыв «очистить город от армян» исходил не от его представителей, и что они не знают, откуда у митингующих появились листовки провокационного характера с точными адресами армян, по которым и направилась, в тот страшный день, разъяренная толпа.
Значит, недаром, в конце прошлого года все жилищные конторы города требовали от жителей, чтобы они (якобы, для получения талонов на продукты) заполнили специальные анкеты, в которых им нужно было обязательно указывать свою национальность согласно соответствующим графам их паспортов.
Так в руках погромщиков оказались списки домов и квартир, в которых проживали армяне, и шансов затаиться и выждать время – у них больше не было.
В городе начались самые массовые и жестокие армянские погромы за все время армяно-азербайджанского конфликта, страшные своей «зрячестью», длительностью, масштабностью, организованностью и беспощадностью.

Глава 4. Спасение обреченной

Придя на работу 15 января и увидев там отсутствовавшего в предыдущие дни Гасанова, с яркой повязкой Народного Фронта на рукаве, Алексей сразу же спросил у него о позиции его организации в происходящих сейчас событиях.
Исмаил, не задумываясь, ответил:
– Мы просто не успели предотвратить беду. Народный Фронт пытается спасти и уже спас немало армян, но насилие охватило всю территорию города, и наши группы просто не успевают прибыть на места расправ. А вот, милиция, в целом, практически, полностью бездействует. Нам не разрешили даже выступить по местному телевидению, чтобы призвать народ к спокойствию.
– А почему же, тогда, люди говорят, что во многих случаях в армянские квартиры входят и выводят оттуда армян люди с повязками вашего Фронта? – прямо спросил его Родионов.
– Знаешь, у нас в Народном Фронте много самых разных людей, и поручиться за каждого, конечно, никто из нас не может. Но иногда наши люди работают на опережение и эвакуируют армян просто для того, чтобы спасти их от хулиганствующих элементов, – ответил Гасанов.
– Исмаил, а почему Народный Фронт против ввода в Баку армии, которая могла бы навести порядок в городе, и которую, по слухам, скоро собираются ввести сюда союзные власти?
– Потому что это будет попытка задушить нашу нарождающуюся демократию, которую сильно «подставили» эти разгуливающие по улицам люди с железными палками в руках, – продолжил спокойно отвечать Исмаил. – Руководство республики, дискредитировавшее себя в глазах народа, пытается сейчас силой навязать нам свою волю и сохранить собственную власть, и поэтому, чувствуя, что скоро мы скинем его навсегда, просит союзное начальство ввести сюда войска.
– Ну, ты, прямо, как на митинге рапортуешь, – немного скептически оценил ответ Гасанова Алексей.
В этот момент они увидели входящую в отдел армянку Марину – жену Лагутина, и на них, моментально, нашло такое оцепенение, как будто они увидели перед собой призрак.
– Ты что делаешь, Марина?! – едва справившись с шоком, бросились они к ней. – Зачем ты вышла на работу?
– Дома меня постоянно «пилит» свекровь, говоря, что из-за меня могут устроить погром в нашей общей с ними квартире, и что мне давно уже надо было уехать со своими родителями в Армению. А Олег молчит, будто «воду в рот» набрал... Даже не знаю, что мне теперь делать? – обреченно ответила им молодая женщина.
– А ты не видишь, что творится на улицах? Тебя, ведь, запросто могут убить! – не выдержал Родионов.
– На улице мне ничего не грозит. Все принимают меня за русскую. Да, и по паспорту я теперь – Лагутина, а не Адиманян.
Марина, действительно, была похожа на славянку (видимо, «сыграли» гены одной из ее бабушек, которая была русской), но на заводе ее многие знали, именно, как армянку и могли шепнуть об этом кому надо.
Поэтому Исмаил довольно жестко сказал:
– Марина, здесь тебе тоже небезопасно. Давай, я сейчас отвезу тебя на своей машине до твоего дома. Ты возьмешь, там, все свои необходимые вещи и документы, и я доставлю тебя к паромному причалу, откуда военные переправляют беженцев-армян на пароме в Красноводск, гле их распределяют: кого – в Армению, кого – в Россию, а кого и – в другие союзные республики.
– Он прав, Марина! Послушайся его, пожалуйста, – присоединился к совету Исмаила Алексей.
– Ну... хорошо... – все еще сомневаясь, согласилась Марина. – Я только кое-что здесь из своего стола заберу и пойду. Никуда меня подвозить не надо. Я сама до дома доеду и соберу, там, свои вещи. А ты, Исмаил, если тебе не трудно, подъедешь к нам часа через три и отвезешь меня к парому. Ладно?
– Ну, как знаешь... Конечно, подъеду! – сказал Исмаил и побежал в соседний отдел, где его уже ждали коллеги, сочувствующие Народному Фронту.
Через десять минут Марина, наскоро порывшись в своем рабочем столе и попрощавшись со всеми присутствующими, побежала в сторону проходной.
А еще минут через двадцать в отдел вошел отпрашивавшийся с утра Леонов.
– Знаете, – не успев даже поздороваться, эмоционально обратился к коллегам Саша, – еду сейчас в автобусе и вижу метрах в ста от нашей остановки большую толпу погромщиков, избивающих какого-то армянина. Он уже лежит на земле в луже крови, а они все наносят и наносят ему по телу удары ногами и палками. А чуть в сторонке от него другие погромщики тащат куда-то какую-то женщину, видимо, армянку. Я, по крайней мере, разглядел лишь ее длинные волосы.
У Родионова появилось плохое предчувствие насчет Марины. Он, посоветовав Саше срочно звонить в милицию, побежал в соседний отдел и вызвал оттуда Гасанова.
– Исмаил, – шепнул он ему, как только тот вышел из отдела, – Леонов, только что, видел неподалеку толпу погромщиков, избивающих армянина и захвативших какую-то женщину. Я чувствую, что это – Марина... Поедем! Может, успеем ее спасти...
Исмаил, немного потоптавшись на месте, вздохнул и спросил у Алексея:
– А ты уверен, что это – Марина?
– Нет, конечно... Ну, а вдруг это – она, а мы даже не сделаем попытки ее спасти?
– Ты прав, но нашим, пока, никому ничего не говори. Я спускаюсь и завожу машину, а ты бери Тофика и тоже бегом вниз!
– Ладно. Уже бегу, – подчинился ему Родионов.
Сейчас не было времени разбираться, чего это, вдруг, Исмаил так раскомандовался.
Алексей, шепнув на ухо Тофику о происходящем, попросил его поехать с ними. Тот без колебаний согласился и бегом вместе с Родионовым спустился вниз к машине Гасанова.
Исмаил уже завел двигатель, и они почти сразу отъехали от проходной их опытно-конструкторского бюро.
Долго ехать им не пришлось. Действительно, буквально, в ста метрах от автобусной остановки, находящейся, практически, напротив центрального входа ОКБ, бурлила толпа возбужденных людей азербайджанской национальности.
В основном это были «еразы» молодого и среднего возраста, и почти у каждого из них в руках были железные или деревянные палки. Толпа была разделена на три большие группы, каждая из которых занималась своим делом. Самая большая – оживленно «митинговала» у обочины дороги, другая – никак не расходилась возле трупа человека, судя по всему, армянина, поскольку на лицах стоящих вокруг него людей были одни лишь торжествующие улыбки, а вот, третья, самая малочисленная, группа стояла так плотно друг к другу, что с дороги нельзя было разглядеть, что происходит внутри нее.
Гасанов притормозил и, не заглушая мотор, остановился. Потом обернулся к Алексею и почему-то тихо сказал:
– Леш, я с Тофиком сейчас пойду туда и посмотрю, что там происходит, а ты пересядь, на всякий случай, на водительское место и жди нас. Смотри, не глуши мотор и будь «на стреме»!
Родионов молча кивнул ему в знак своего согласия и сразу же, как только его друзья вышли из машины, перелез на место водителя.
Внутри у него все тряслось от волнения и, почему-то, начал дергаться левый глаз.
Он успел заметить, что и у выходящих из машины Исмаила с Тофиком лица были неестественно бледны и напряжены, так как никто из них не знал, чем может обернуться для них самих попытка спасти человека.
Погромщики, в таких случаях, не щадили даже своих соплеменников, встававших на защиту невинных жертв, считая их предателями своего народа и пособниками армянских захватчиков.
Если же их упрекали в зверстве и жестокости, то они с абсолютной уверенностью в своей правоте заявляли, что «мы здесь делаем с армянами то, что они в Армении и Карабахе делали с нами».
Гасанов и Самедов в это время уже вплотную подошли к третьей группе погромщиков.
Алексей немного опустил стекло в водительской двери и услышал лишь доносящиеся оттуда восторженные мужские крики воинствующего характера.
Исмаил со своей нарукавной повязкой Народного Фронта довольно уверенно отстранил рукой несколько человек из этой группы и вместе с Тофиком вошел в ее центр.
Несколько секунд был слышен его громкий голос. Он на азербайджанском языке говорил стоящим там людям о недопустимости насилия в отношении беззащитных жертв этой войны.
Ветер сносил в сторону его слова, да, и азербайджанский язык Родионов знал довольно слабо, но смысл короткой речи Гасанова был ему вполне понятен.
Пока решительно настроенный Исмаил «толкал» свою речь, из группы окружавших его лиц вышел какой-то молодой парень и, застегивая на ходу ширинку своих брюк, направился в сторону «митингующих» у дороги приятелей.
В это же время Гасанов, видимо, закончив свою «агитацию», бесцеремонно растолкал собравшихся и вместе с Самедовым выскочил из их окружения.
Они вели с собой какую-то молодую женщину. Впрочем, слово «вели» не совсем соответствовало действительности. Исмаил и Тофик, взяв с двух сторон незнакомку под руки, буквально, тащили ее к дороге, а она лишь изредка, при этом, пыталась перебирать ногами.
Женщина была абсолютно голой, и, поскольку, голова ее беспомощно наклонилась вниз, разглядеть на расстоянии – кто же это – Алексей не смог.
Все это время оставшиеся на месте люди громкими криками выражали свое неудовольствие в адрес все более удаляющихся от них его друзей.
Когда Гасанов и Самедов подтащили женщину вплотную к машине и стали торопливо вталкивать ее на заднее сиденье, он, наконец-то, разглядел лицо этой несчастной.
Да, предчувствия его не обманули. Это, действительно, была жена Лагутина – Марина.
Но, что с ней стало...
У Родионова по телу «пробежали мурашки» от ее безумно-отрешенного взгляда и вида тоненькой струйки крови из разбитой губы. Стало ясно, что женщина подверглась избиению и изнасилованию.
Однако, времени на нервные переживания не было.
Парень, насиловавший Марину последним, уже обратил внимание самой большой группы погромщиков у дороги на похищение у них их «законной добычи», и те всей толпой побежали к их машине.
– Леша, дави на газ! – заорал Исмаил.
Но Алексей и сам, едва только его друзья вслед за спасенной заскочили в машину, рванул с места гасановский автомобиль. Вслед им тут же полетели камни, но, к счастью, ни один из них не попал в их машину.
Лишь отъехав на несколько километров от места инцидента, Родионов остановил машину и уступил водительское место ее законному владельцу – Гасанову. Самедов остался на своем месте рядом с водителем, а Алексей перебрался на заднее сиденье, где, свернувшись калачиком у правой дверцы, лежала безмолвная Марина.
На ее белом теле виднелись многочисленные ссадины и начинающие проявляться синяки, особенно многочисленные в области груди и ягодиц.
Родионов быстро снял с себя куртку и осторожно прикрыл ею лежащую. Было довольно холодно, и молодая женщина дрожала как «осиновый лист».
– И что теперь будем делать? – спросил Исмаил, начинавший, как и все остальные, понемногу приходить в себя.
– «Сухари сушить», – зло ответил Алексей и, сам не ожидая от себя, смачно нецензурно выругался.
Облегчив душу, он распрямился и, тронув Гасанова за плечо, уже спокойно сказал:
– Исмаил, давай действовать по прежнему плану – отвезем Марину к ней домой. Она там оденется, возьмет свои необходимые вещи, и мы отвезем ее к паромному причалу.
– Пожалуй, да! Других вариантов все равно нет, – тяжело вздохнул тот и вновь тронул с места свой автомобиль.
– А ее адрес ты знаешь? – спросил его Родионов.
– Да. Бумажку со своим адресом она отдала мне еще перед выходом из ОКБ.
– Тофик, а ты что молчишь? – спросил Алексей у Самедова.
Тот был очень бледен, и его взор не сильно отличался от взгляда Марины.
Тофик вздрогнул от родионовского вопроса и вдруг быстро-быстро забормотал:
– Звери... Они же – звери, а не люди... Таких, как они, расстреливать надо, не глядя на их национальность! И не важно, кем они являются: азербайджанцами, армянами или русскими...
– Успокойся, Тофик! Успокойся! – в один голос принялись его успокаивать Родионов и Гасанов, боясь за рассудок своего друга.
И тот, придя в себя, постепенно затих.
Однако, гораздо больше, чем его нервный срыв, их беспокоило состояние Марины.
Она все время молчала и смотрела в одну точку перед собой.
Что надо говорить в такую минуту женщинам, подвергшимся насилию и, минутами ранее, находившимся на волоске от смерти, никто из друзей не знал, и в салоне автомашины повисло тягостное молчание.
Приехав на «Восьмой километр» и подъехав к подъезду дома, в котором жила со своим мужем и его родителями Марина, Исмаил остановил машину.
– Кто пойдет с ней туда? – спросил он своих друзей.
– Наверное, придется идти мне и Тофику, иначе они могут неправильно истолковать ситуацию, – сказал Алексей.
Гасанов, не споря, согласился, и Родионов, повернувшись к женщине, тихонько дотронулся пальцами до ее плеча:
– Марина, мы уже у твоего дома. Вставай, сейчас я и Тофик отведем тебя к мужу. Что тебе делать дальше – решай с ним сама. Но знай, если решишься – мы отвезем тебя к паромному причалу вместе с вещами, как и договаривались на работе.
Несчастная женщина, по-прежнему, тихо лежала, свернувшись калачиком, на заднем сиденье и никак не реагировала на его слова.
Тогда Алексей, нагнувшись к ней и обняв ее за плечи, рывком привел ее в сидячее положение.
Его куртка съехала с нее, но она не сделала ни одного рефлексивного женского движения, чтобы прикрыть свою наготу. Ее отрешенный взгляд, все также, был устремлен в одну точку перед собой.
Родионов встряхнул молодую женщину и спросил:
– Марина, ты меня слышишь? Это... я – Алексей – твой товарищ по работе. Ты меня узнаешь?
Марина продолжала молчать.
– Блин, – растерялся Алексей, не зная, что делать дальше.
Но, немного подумав, он решительно повернулся к Исмаилу и спросил у него:
– Где твоя автомобильная аптечка? Там нашатырный спирт есть?
– Есть, есть, – оживился Гасанов. – Сейчас дам.
Выскочив из машины, он подошел к багажнику и, открыв его, достал оттуда аптечку.
Еще несколько секунд, и маленький пузырек с нашатырным спиртом был уже в руках Родионова.
Тот сразу же открыл эту небольшую емкость и, намочив спиртом кусочек ваты, поднес его к носу молодой женщины.
Нашатырный спирт подействовал почти мгновенно. Марина отвела его руку своей ладонью и впервые, с видимым трудом, обвела взглядом сидящих в машине мужчин.
Шок стал потихоньку проходить, и она, узнав присутствующих, также впервые, за все время их совместной поездки, сделала попытку прикрыть своими руками грудь и низ живота.
– Марина, ты сейчас меня слышишь? – вновь задал ей свой вопрос Алексей.
– Да, – еле слышно ответила она ему.
– Мы уже у твоего дома и сейчас отведем тебя туда. Если захочешь – доставим к парому, вместе с вещами. Это ты сейчас решишь со своим мужем, если он дома, и его родными, – постарался доходчиво довести до нее нужную информацию Родионов. – Ты меня поняла?
– Да, – все также тихо ответила Марина.
– Ну, и хорошо.
Алексей, как на ребенка, стал надевать на нее свою куртку, всовывая, по очереди, ее руки в рукава и застегивая впереди «молнию».
Убедившись, что поблизости никого нет, Родионов вышел из машины и вместе с вылезшим из нее ранее Тофиком вытащил оттуда за руки все еще «заторможенную» Марину.
«Хорошо, хоть, куртка не короткая и прикрывает все ее интимные места», – на ходу подумал Алексей, мельком окинув взглядом бедную женщину.
Вместе с Самедовым он проводил ее до квартиры Лагутиных на четвертом этаже и осторожно позвонил в дверь.
Дверь открыла мать Олега. Она окинула откровенно неприязненным взглядом свою сноху и сопровождавших ее Алексея с Тофиком.
«Хорошо, что она меня не знает в лицо, а то бы сейчас началось... из-за старой истории с ее сыном», – подумал Родионов.
Но началось и без этого...
Мать Лагутина сразу же накинулась на жену своего сына:
– И где же тебя носило, Мариночка, что ты в таком неприглядном виде с двумя мужиками домой заявляешься?
– Послушайте, – обратился к ней Алексей, – на Марину напала банда погромщиков. Ее чуть не убили. Мы еле успели спасти ее от смерти!
– А вы, молодой человек, мне зубы не заговаривайте. Я знаю, что говорю. Пусть идет туда, где она одежду свою, бесстыдница, оставила!
В этот момент еле стоящая на ногах Марина начала медленно оседать на пол, и Самедов, едва успев ее подхватить за талию, прислонил несчастную женщину к дверному косяку.
– Послушайте же меня, – вновь обратился к ее свекрови Родионов. – Она еле стоит на ногах. Впустите ее в квартиру, и пусть она со своим мужем решит, что ей делать дальше. А мы подождем внизу. Если надо, то мы готовы сами отвезти ее к паромному причалу, откуда Марину переправят сначала в Красноводск, а потом – в Армению.
– Ее мужа нет дома, – буркнула мать Лагутина. – Пусть берет свои вещи и едет куда хочет! Не хватало еще нам погрома из-за нее...
– Ну, и замечательно, – подвел итог неприятной беседе Алексей.
Он плечом отодвинул ее в сторону и осторожно ввел Марину в прихожую. Потом вновь повернулся к матери Олега и резким командным голосом сказал:
– Значит, так, мамаша! Внизу нас ждет представитель Народного Фронта. Через полчаса Марина вместе со своими самыми необходимыми вещами и документами должна стоять внизу у нашей машины, и не забудьте вернуть мне мою куртку, которая сейчас находится на вашей снохе. Если же у нее, при этом, возникнут какие-либо проблемы, то у Вас и Вашей семьи будут большие неприятности!
Высказав далеко не все, что ему хотелось, Родионов, тем не менее, не стал дальше «растягивать удовольствие» от общения с матерью Лагутина и вместе с Самедовым спустился вниз.
У машины стоял ожидавший их Гасанов, так и не снявший повязку Народного Фронта.
«Вот, и замечательно, – автоматически подумал Алексей. – Посмотрит в окно, увидит Исмаила и сразу притихнет».
– Вы, что так долго? – спросил их Исмаил.
– Да, там ее свекровь... перед нами выпендривалась. Не человек, а – гадюка! – ответил ему Тофик.
– Да, у них вся семейка – сволочная! Маринин муж с его отцом тоже – та еще мразь, – добавил, в сердцах, Родионов.
Он поднял голову и взглянул, ненароком, на окна четвертого этажа.
И тут же в одном из них ясно увидел знакомое лицо.
Это был Олег Лагутин, который тут же отошел от оконного проема.
– Вот, сволочь! – Алексей смачно сплюнул на асфальт. – Мужики, а ведь, ее муж дома сидит. Только что я его в окне «засек»! Просто «кинул» он свою жену, и – все тут! Ну, и дела... блин! А ты что молчишь, Тофик? Олег – твой одноклассник, между прочим!
Но Гасанов и Самедов словно онемели. Они были просто в шоке от поведения семейства Лагутиных.
Через полчаса из подъезда вышли Марина, уже одетая по сезону, и ее свекровь.
Они вынесли два чемодана и куртку Алексея, которую он тут же надел на себя.
Исмаил, насупив брови, испепеляющим взглядом «одарил» мать Олега, и та сразу же поспешно удалилась обратно в подъезд.
Друзья быстро погрузили чемоданы в багажник и вместе с Мариной сели в машину, на которой Гасанов с большой скоростью повез их всех к паромному причалу.
Добравшись туда, они увидели там огромное количество измученных армян.
На лицах многих из них были следы избиений, а в глазах абсолютного большинства – слезы, страх и растерянность.
Их охраняли какие-то военные в черной форме, со щитами в руках.
Тут же неподалеку стояли «народнофронтовцы», за которыми толпились многочисленные разъяренные «еразы», выкрикивающие угрозы в адрес находящихся на причале армян.
Вдобавок ко всему, с моря дул холодный ветер, наводящий тоску не только на отъезжавших беженцев, но и на всех остальных здесь присутствующих.
Друзья, взяв чемоданы, молча отвели Марину к оцеплению.
Прежде, чем пройти через него и присоединиться к своим соплеменникам на причале, она повернулась к Исмаилу, Тофику и Алексею и, заплакав в первый раз за все это время, стала горячо благодарить их за свое спасение.
Офицер из оцепления, подождав несколько секунд и видя, что ей страшно расставаться со своими спасителями, слегка подтолкнул ее в направлении стоявших на причале людей и успокаивающе сказал ей:
– Идите, девушка! Идите! Все будет хорошо! Теперь все будет хорошо!
– Да-да, конечно, – не вытирая слез, проговорила Марина и, взяв два своих чемодана, тихо пошла к соплеменникам.
Простившиеся же с ней коллеги молча сели в машину и в подавленном состоянии от увиденной картины на причале поехали обратно на работу.
А там, в самом конце рабочего дня, их ждала еще одна неоднозначная новость.
Оказывается, Народный Фронт Азербайджана объявил о всеобщей мобилизации и дал негласное указание на ряд предприятий города приступить к выпуску оружия.
Не сказать, конечно, что эта новость их сильно удивила, но опасений насчет будущего добавила точно.
По окончании рабочего времени Алексей, как обычно, проехал на «алабашке» (автобусе, водитель которого занимается частным извозом) до станции «Азизбеков» и, спустившись в метро, доехал на метропоезде до станции «Нефтчиляр». Там он вышел на поверхность и, купив хлеба, пошел пешком в сторону улицы Дарвина.
Неожиданно, прямо на него, откуда-то сбоку, вывалила огромная (в 50-60 человек) толпа погромщиков, «стандартно» вооруженная железными и деревянными палками.
Родионов внутренне оцепенел: «Это – конец! Бежать нельзя, а то подумают, что я – армянин, догонят и точно убьют. Будь, что будет... Пойду им навстречу!».
И он внешне спокойно уверенно продолжил свой путь.
Поравнявшись с первыми рядами погромщиков, Алексей всей своей кожей ощутил на себе острые, ощупывающие взгляды молодых парней, большая часть которых явно была обкурена анашой.
Ощущение было – не из приятных.
Вдруг кто-то из них негромко сказал по-азербайджански: «Это – русский! Я его хорошо знаю. Пропустите! Пусть идет своей дорогой!».
Родионов с благодарностью взглянул на говорившего.
Это был... Аслан. Да-да, тот самый «уголовник», с которым у него было связано много, как негативных, так и позитивных, воспоминаний последнего учебного года в школе.
Несколько лет назад Алексей случайно узнал, что Аслан в очередной раз попался на угоне автомобиля и получил свой второй тюремный срок.
«Значит, он уже освободился и теперь вновь, как в юности, выручает меня в сложной ситуации», – обрадовано подумал Родионов и прошел через мрачную толпу, словно невидимка сквозь строй марширующих военных.
Лишь, оказавшись на значительном расстоянии от погромщиков, он с трудом перевел дух и ускорил свой шаг.
Дома его, как обычно, с тревогой ждала жена, так как в эти дни никто, выходя на улицу, не мог гарантировать свое благополучное возвращение обратно.
Алексей успокоил ее, как мог, и, чтобы лишний раз не волновать, не стал рассказывать ей о пережитых им в этот день событиях.
Он сразу перевел ее внимание на детей, и вечер в семье Родионовых закончился вполне спокойно и традиционно.

Глава 5. Орел и решка

Следующие три дня для Алексея были похожими друг на друга как близнецы.
На работе он и его коллеги не столько работали, сколько обменивались рассказами об увиденных ими лично или услышанных от друзей и родственников трагических событиях, происходящих в их родном городе.
Даже находясь дома после работы, невозможно было уйти от всевозможных слухов, «проникавших» в их квартиру с приходом соседки или с телефонными звонками их родственников и друзей.
Ростовчанин, приехавший в командировку к ним в ОКБ неделю назад и живший в гостинице «Азербайджан», с ужасом рассказывал о том, как на его глазах, с верхних этажей домов, находящихся напротив гостиничного здания, погромщики выбрасывали вниз на асфальт проживавших там армян.
Знакомый Леонова, работавший в бакинском аэропорту, поведал историю о том, как там к пытавшимся улететь армянам, находившимся в специальном «накопителе», подъехал автобус, из которого выскочил какой-то человек с криком: «Армяне, кто из вас едет в Ереван, садитесь сюда».
Часть людей послушалась его и зашла в этот автобус, после чего водитель, зазвавший туда армян, сразу же закрыл в нем двери и тронулся с места.
Однако, эта поездка продлилась недолго. Уже через несколько секунд шофер резко выпрыгнул из автобусной кабины и быстро откатился в сторону.
И почти тут же в салоне этого транспортного средства раздался мощный взрыв, послышались крики пострадавших людей и показались языки пламени.
Случайные свидетели произошедшего не успели отойти от нашедшего на них оцепенения, как автобус превратился в один большой горящий факел, который еще долго освещал летное поле аэропорта.
Пятидесятилетний азербайджанец из соседнего с Алексеем отдела в их КБ с тихой грустью и смущением делился страшными впечатлениями об увиденной им на площади «Украины» ужасной картины изнасилования пятнадцатилетней армянки, которую под восторженные крики толпы, по очереди, насиловали два десятка озверевших погромщиков.
Тетя Гюля со слезами на глазах пересказывала рассказ своей сестры, видевшей вывозимых на грузовиках из соседних дворов десятки избитых и замученных армян.
А знакомый таксист родителей Лены, лезгин по национальности, довольно скупыми фразами кратко обрисовал страшную картину убийства погромщиками двух армян недалеко от Сабунчинского вокзала, произошедшего на его глазах.
Несчастные попали в поле зрения беснующейся толпы, когда, видимо, пытались добраться до вокзала, чтобы предпринять попытку вырваться из огромной каменной ловушки, в которую в одночасье превратился для них родной город.
Их сразу же сбили с ног и забили до смерти палками и ножами, после чего тела убитых обильно полили бензином и у всех на виду сожгли.
Во всех этих и подобных им историях в изобилии фигурировали кровь, насилие, слезы и полнейшая безысходность для ни в чем неповинных людей, от защиты которых отказались как законные органы власти, так и их правоохранительные органы.
Однако, не все силовые структуры отошли в сторону, держа непонятный нейтралитет в ситуации, когда город захлебывался от полнейшей вакханалии зла и насилия.
Не сидели, сложа руки, офицеры и солдаты бакинского гарнизона. Подразделения внутренних войск взяли под охрану больницы, куда доставлялись жертвы погромов, а их подвижные наряды метались по городу, пытаясь предотвратить массовые вспышки насилия.
Но только, могли ли они «разорваться на части» и успеть повсюду, если им и так пришлось удвоить посты в своих караулах, так как угроза нападения на военные объекты и захвата имеющегося там оружия перестала быть чисто гипотетической.
Вокруг всех военных объектов и военных городков в городе стали стягиваться кольца блокад, устраиваемых вооруженными повстанцами самых разных политических движений.
Баррикадами из автотехники (самосвалами и рефрижераторами, бензовозами с топливом и большими автобусами) и толпами народа были окружены военный городок «Сальянские казармы» и Бакинское высшее общевойсковое командное училище, блокированы все возможные входы и выходы из города, а рейд Бакинской бухты был и вовсе перегорожен судами «Каспморнефтефлота» численностью до 50 единиц, действиями которых (с теплохода «Сабит Оруджев») управлял главный штаб Народного Фронта.
Используя судовую радиостанцию, он быстро и четко реагировал на все изменения в обстановке и моментально отдавал соответствующие распоряжения своим многочисленным вооруженным группам.
В статье газеты «Азербайджан», в те дни, говорилось о том, что суда «Каспморнефтефлота» перекрыли фарватер бухты для того, чтобы военные корабли с моря не открыли огонь по городу и его мирным жителям.
Это увязывалось с ходящими в огромном количестве по городу слухами о предстоящем вводе в Баку войск по приказу союзного руководства, в связи с тем, что Народным Фронтом Азербайджана было запланировано на 20 января объявление на общегородском митинге о низложении на всей азербайджанской территории действующей советской власти и провозглашении создания на ней Исламской республики Азербайджан.
Один из руководителей незаконных вооруженных формирований Этибар Мамедов прямо заявил, при этом, что, если начнется разблокирование военных городков, то все семьи военнослужащих будут уничтожены.
Все это не лучшим образом отражалось на настроении русских жителей города Баку, которые прекрасно понимали, что, поскольку семьи военных – это, в подавляющем большинстве, такие же русские семьи, как и семьи коренных русских бакинцев, то угроза уничтожения направлена и в их адрес тоже.
19 января 1990 года выдался, по-настоящему, «предфронтовым» днем.
По всему городу встречались возбужденные толпы с трехцветными зелено-красно-голубыми знаменами, скандировавшие одно слово: «Азадлыг», что означает «Свобода», а перед зданием ЦК Компартии Азербайджана, в это же время, шел многотысячный митинг Народного Фронта.
Алексей в этот, свой последний, день на работе еще до обеда получил на руки трудовую книжку, военный билет и денежный расчет.
Прощание с друзьями-коллегами в конце рабочего дня тоже не было долгим: крепкие рукопожатия, да обещания «не пропадать, если что» – вот, пожалуй, и все, чем оно ограничилось, тем более, что большей части работников, по той или иной причине, в отделе не было.
После случившегося с Мариной все женщины отдела ушли в неоплачиваемый отпуск до окончания кризисной ситуации в городе
Гасанов в этот день, как собственно говоря, и в предыдущий, на работе отсутствовал, так как у него начались горячие «предвоенные» будни.
Леонов сутками ранее ушел на «больничный», и с ним Родионов попрощался заранее.
А из всех остальных, присутствовавших на работе, тягостнее всего ему было расставаться с Самедовым.
Из всей их былой «шумной» компании в отделе теперь оставался один он, так как через несколько недель должен был уехать в Россию еще и Саша, все-таки, решившийся на это под влиянием событий последних дней. Что же касается Исмаила, то его будущее теперь было в политике, и дни его формального нахождения в ОКБ были также уже сочтены.
Пожав руки и хлопнув, напоследок, друг друга по плечу, Алексей с Тофиком распрощались навсегда, хотя оба, в тот момент, конечно, искренне надеялись, что это лишь временное расставание, и когда-нибудь они обязательно встретятся вновь.
Приехав на «Восьмой километр» уже в седьмом часу вечера, Родионов решил на минутку заскочить к своим родным и, чтобы сократить расстояние, пошел по тротуару, проходящему под «Нефтчилярским» мостом возле одноименной станции метро.
И, здесь, судьба приготовила ему еще одно нелегкое испытание.
Под мостом он «нос к носу» столкнулся с... Лагутиным.
От такой неожиданной встречи опешили оба. Казалось, что их жизненные пути больше никогда не пересекутся, но судьба вновь посмеялась над ними и свела их на узкой дорожке в это драматическое для всех бакинцев время.
Олег первым пришел в себя, и в его глазах сверкнула неприкрытая ненависть.
Под мостом, кроме них и пролетавших мимо на скорости редких машин, никого не было, и притворяться не имело никакого смысла. Поэтому Лагутин, сбросив с лица его обычную невозмутимо-презрительную маску, впервые за долгие годы заговорил с Алексеем откровенно враждебным тоном:
– Послушай, Родионов, почему ты всегда стоишь на моем пути, как в фигуральном, так и в буквальном, как сейчас, смысле? Почему после твоего появления я каждый раз оказываюсь «в дерьме», а ты – весь такой из себя «белый и пушистый» – «на коне»? Я – как обычно, трус и подлец, а ты – всегда герой и пример для подражания... Обвинив в стукачестве и, тем самым, отбив у меня Ленку Трофимову, женился на ней и ополчил против меня всех наших бывших одноклассников, бесцеремонно влез в наши семейные дела с Маринкой и тут же, попутно, выставил меня в неприглядном свете перед нашими общими знакомыми по ОКБ. Ты что... специально все это делаешь? Если бы ты знал, как я тебя ненавижу!
– Ну, вот, тебя, наконец-то, и «прорвало». Выговорился? А теперь послушай меня. В этой жизни за все надо платить, а за свои мерзости – в первую очередь! Ты, Лагутин – мразь! Такие, как ты, могут испортить жизнь любому, и я рад, что больше не увижу тебя. Ты говоришь, что меня ненавидишь, ну, а я тебя – презираю, так как ты недостоин ненависти, потому что являешься всего лишь обычным мелким и трусливым мерзавцем, – глядя ему прямо в глаза, отчетливо сказал Алексей.
– Ну, что же... Вот сейчас мы это и проверим, – со злостью проговорил Лагутин и попытался нанести Родионову прямой удар кулаком в лицо.
Алексею, предвидевшему такое развитие событий, удалось увернуться от этого удара и, при этом, самому нанести носком правой ноги удар в голень противника.
От резкой боли в ноге Олег рефлексивно слегка нагнулся вперед и тут же пропустил удар «с левой» в челюсть от Родионова.
Лагутин отшатнулся назад, но удержался на ногах.
Не рискуя вновь идти в прямое единоборство с Родионовым, он быстрым движением руки подобрал валявшийся у стены камень размером с треть кирпича и, криво ухмыляясь, пошел с ним на Алексея.
Родионов быстро окинул взглядом пространство вокруг себя, но, увы... рядом с ним ничего подобного не валялось. Слева от него была высокая кирпичная стена, отгораживающая от тротуара земляной холм, а справа – проезжая часть дороги. Впереди – противник, а сзади... Хотя не важно, что сзади! Бежать от Лагутина он все равно не собирался ни при каких условиях!
Ситуация явно оборачивалась в пользу Олега, который был настроен очень решительно и, похоже, переставал себя контролировать.
Но, в этот момент около них раздался громкий визг тормозов, и Алексей боковым зрением увидел остановившуюся в нескольких шагах от них «алабашку».
Из нее резво повыпрыгивали человек десять азербайджанцев молодого и среднего возраста. Все они были вооружены огнестрельным оружием. У большинства из них наличествовали охотничьи ружья, у двоих – автоматы Калашникова, еще у двоих – пистолеты.
– Эй, русские, вы, что тут делаете? Смерти ищете? – враждебно, с типичным акцентом «ераза», спросил один из них.
Остальные также смотрели на Родионова с Лагутиным далеко не дружелюбным взглядом.
Олег разжал руку и после того, как камень упал на асфальт, неожиданно истерически закричал, показывая пальцем на Алексея:
– Он спас армянку! Клянусь, он спас армянку!
«Отряд самообороны» (а Родионов сразу понял, что перед ним именно это подразделение – одно из многих подобных, сформированных Народным Фронтом), направлявшийся, судя по всему, занимать «боевые позиции» для отражения «вторжения» Советской Армии, угрожающе двинулся на Алексея.
Но их тут же остановил резкий свист человека, появившегося в открытой двери «алабашки» с пистолетом в руке и, видимо, являвшегося их командиром.
Он по-азербайджански дал команду своим подчиненным не торопиться и тут же по-русски спросил Родионова:
– Это – правда?
Только сейчас Алексей разглядел в этом человеке... Аслана. «Да, судьба, действительно, неравнодушна к нам, раз постоянно сводит нас в самые экстремальные моменты жизни», – успел подумать Родионов.
Вслух же он сказал:
– Если это – правда, то пусть он назовет эту армянку!
– Резонно, – заметил Аслан и ожидающе посмотрел на Лагутина.
Тот растерялся под его взглядом и начал бормотать себе под нос что-то невразумительное.
– Аслан, чего мы ждем? Давай, «кончим» их обоих за помощь армянам и поедем дальше! – загорланили по-азербайджански самооборонцы.
Но их командир слегка прикрикнул на них и вновь обернулся к стоящим у стенки Алексею и Олегу:
– Значит, так! Разбираться нам с вами некогда! Пусть монета решит, кто из вас говорит неправду!
Аслан, передернув под одобрительные возгласы самооборонцев затвор своего пистолета, дослал патрон в патронник. Затем вынул из кармана монетку и сказал, показав пальцем на Родионова: «Твой – «орел»!». Потом кинул взгляд на Лагутина: «А твоя – «решка»!».
– Чья выпадет – того и правда, тот и будет жить! – сказал, напоследок, Аслан и подбросил монетку высоко вверх.
Внутри у Алексея все сжалось от ужаса. Он испугался не столько за себя, сколько за жену с детьми. «Что теперь будет с ними? Как же и куда, теперь, они уедут?» – в бешеном ритме бились мысли у него в голове.
Родионов не знал, конечно, наверняка, о чем думал в эту секунду Олег, и мельком лишь успел заметить вмиг побелевшее лицо последнего.
Монетка, совершив свой недолгий полет, со звоном упала на асфальт и несколько раз перевернулась прежде, чем замерла у ног Аслана. Тот бросил на нее быстрый взгляд, затем наступил ногой и с непроницаемым лицом резко поднял на уровень груди свою руку с пистолетом.
Алексей невольно зажмурился с мыслью: «Это – конец!» и рефлексивно «вжался» спиной в стенку.
Раздался выстрел...
Родионов не сразу открыл глаза, а когда с осторожностью сделал это, то увидел, что азербайджанские самооборонцы уже садятся в свою «алабашку».
Последним туда зашел Аслан, который даже не обернулся в сторону Алексея.
По его команде «алабашка» тронулась с места и скоро скрылась из глаз. Только тогда Родионов повернул голову в направлении Лагутина.
Олег лежал ничком у стены, и из-под него уже стало расплываться и потихоньку увеличиваться в размерах неприглядное кровавое пятно.
Алексей подошел к нему и осторожно перевернул его на спину. В правой стороне груди пострадавшего куртка была пробита пулей, и из этой небольшой дырки, не останавливаясь, сочилась кровь.
Лагутин не подавал никаких признаков жизни, и Родионов бросил потерянный взгляд на дорогу.
В его замутненном сознании неожиданно промелькнуло слово: «Скорая!».
И Алексей, не веря своим глазам, пристально вгляделся вдаль.
Действительно, оттуда в их сторону ехала машина «Скорой помощи».
«Чудо из чудес», – подумал Родионов и, выйдя на дорогу, отчаянно замахал руками.
«Скорая» остановилась. Из нее, не торопясь, вышел врач-азербайджанец в возрасте, который, кивнув головой в сторону лежащего Олега, спросил у Алексея:
– В чем дело? Кто он?
– Он – русский! Шальная пуля! – кратко пояснил Родионов.
Врач нехотя подошел к Лагутину и пощупал у него пульс.
–Жив, – сказал он и, повернувшись к водителю, велел тому выйти и достать носилки.
Алексей с водителем занес на носилках Олега в «скорую» и прежде, чем машина отъехала, продиктовал врачу фамилию, имя, возраст и домашний адрес пострадавшего, а когда тот уже захлопывал свою дверцу, осторожно спросил его:
– Какие шансы у раненого, доктор?
– Будет жить, если успеют его прооперировать, – лаконично ответил врач.
«Скорая» уехала, и Родионов остался один.
Он медленно прошел к месту происшествия и, отыскав взглядом лежавшую на асфальте монетку, нагнулся над ней.
Пятикопеечная монета... лежала «решкой» вверх!
Аслан опять спас его от верной смерти.
Он прекрасно понимал, что его отряд не уедет с этого места без крови, хотя бы, одного из этих двух русских парней, связанных неосторожной фразой одного из них о спасении какой-то армянки.
И Аслан ценой убийства Лагутина решил спасти жизнь Алексею. При этом он не показал вида, что знает Родионова и симпатизирует ему, иначе его подчиненные усомнились бы в его объективности в данной ситуации и, что более недопустимо – в его нетерпимости к врагам азербайджанского народа и их пособникам.
Алексей еще долго приходил в себя от осознания произошедшего.
Лишь ощутив, что стал снова адекватно воспринимать окружающую обстановку, он подобрал с асфальта пятикопеечную монету, сыгравшую такую неординарную роль в его судьбе, и быстрым шагом направился к себе домой, отложив «на потом» посещение своих родных.

Глава 6. Ввод войск в Баку

Изображение на экране домашнего телевизора Родионовых исчезло ровно в 19 часов 25 минут все того же 19 января 1990 года, спустя всего каких-то десять минут после прихода Алексея домой.
Его жена Лена не сразу заметила это, поскольку все ее внимание было приковано к необычно бледному виду своего мужа и лихорадочному блеску его глаз.
– Что случилось, Алеш? – мягко спросила она мужа, присевшего на диван.
Родионов ответил не сразу. Он долго колебался: говорить Лене о произошедшем событии или нет. Потом посчитав, что вся правда может шокировать жену, решил ограничиться полуправдой:
– Да, ничего... Просто встретил Лагутина, которого ранили местные самооборонцы. Пришлось помочь загрузить его в «скорую»; вот... и задержался, а так – у меня все нормально. Деньги и трудовую с военником на работе отдали без проблем. Так что, Лен, теперь можно отсюда «рвать когти», да побыстрее!
– Олега ранили? За что? Как ты, вообще, вместе с ним оказался? – встревожилась жена.
– Вместе мы оказались совершенно случайно: просто... встретились на улице. Ну, а от ранений сейчас никто не застрахован. Сам я видел только вооруженных самооборонцев, затем услышал выстрел и, лишь потом, разглядел лежащего на асфальте Лагутина, – упрямо стоял на своем Алексей.
– Какой ужас... – испуганно произнесла Лена. – Жалко Олега, правда?
– Каждого человека жалко, – уклонился от прямого ответа Родионов. – Но врач сказал, что Олег будет жить. Значит, шансы у него – неплохие.
Усилием воли стряхнув с себя весь негатив недавно испытанных эмоций, он только теперь обратил внимание на потухший экран телевизора.
Подойдя к нему, Алексей пощелкал переключателем, но, быстро убедившись, что ни одна программа не показывает, без особого сожаления его выключил и занялся детьми: немного повозился с «угукующими» в своей кроватке Сашенькой и Машенькой и поиграл с Тимкой в «прятки».
Затем он с Леной созвонились, по очереди, со своими родными по телефону и, обсудив с теми, в который раз, свой предстоящий отъезд, наконец-то, сели ужинать.
Поужинав, уложили детей спать и легли сами. Однако, выспаться в эту ночь им не удалось.
Где-то за полночь неожиданно послышалась далекая, но весьма интенсивная стрельба.
С небольшими перерывами она шла почти до самого утра, и Родионовы так и не смогли больше заснуть.
Зато утром, когда никакой стрельбы в их районе уже не было слышно, и Алексей всерьез вознамерился хотя бы немного вздремнуть, посыпались телефонные звонки от их родных и знакомых.
Информация полилась рекой, причем насколько полной, настолько же и противоречивой.
В первую очередь, им сообщили о том, что, по слухам, неизвестными взорван бакинский телерадиоцентр, и теперь население города осталось в информационном вакууме.
Во вторую очередь, Алексею и Лене стало известно, что в Баку с боем вошли войска, направленные союзным руководством для наведения порядка и сохранения местных властных структур советской власти и партийного аппарата.
Говорили о большом количестве погибших и раненых как среди самооборонцев, так и среди мирного населения.
Вездесущая и всезнающая тетя Гюля, зашедшая, по-соседски, к Родионовым «ни свет, ни заря», рассказала, что в городе и сейчас идут настоящие бои, из которых особенно сильные – в районе «Сальянских казарм».
По ее словам: среди погибших жителей есть женщины и дети, так как солдаты, якобы, стреляют во всех без разбора, поскольку в Баку введено чрезвычайное положение и объявлен комендантский час.
Алексей и Лена, наслушавшись такого, решили лишний раз не рисковать и в этот день на улицу не выходить.
Впрочем, 20 января подавляющее большинство горожан славянской национальности предпочли остаться дома, так как, с этого дня, отношение к русским со стороны значительной части азербайджанского народа круто переменилось.
Участились случаи хулиганства: когда неизвестные ломились в квартиры местных русских военных, когда мальчишки бросали камни в проходивших мимо них жителей-славян, когда азербайджанские парни останавливали посреди улицы идущих «в одиночку» русских парней и «награждали» их толчками и пощечинами, сопровождая все это нецензурными оскорблениями в их адрес.
На стенах многих домов появились свежие надписи: «Русские – оккупанты!» и «Русские, убирайтесь с нашей земли!».
В магазинах участились случаи отказов продавцов продавать русским хлеб и продукты, сопровождающихся проклятиями в адрес «русских убийц» и фразами: «Пусть твои солдаты теперь тебя кормят!».
Угрозы физического уничтожения в адрес русских жителей Баку, в эти трагические дни военного противостояния армии и местных отрядов самообороны, когда на улицах города гибли не только воюющие, но и, действительно, мирные жители, которые становились жертвами шальных пуль, не могли спокойно восприниматься русскими бакинцами.
Никому из них не хотелось рисковать, и никто не хотел повторить судьбу армянских бакинцев.
В районных военных комендатурах появились русские жители с просьбами о помощи в их охране или в организации выезда из города.
Но, увы, коменданты были бессильны: к каждому дому не приставишь войсковой наряд, и не отправишь в Россию всех желающих выехать, пока нет возможности переправить на родину даже гробы с телами погибших солдат.
Такой ответ получил от своего районного военного коменданта и Алексей, посетивший 21 января ближайшую комендатуру, расположенную в здании райкома партии.
Его очень беспокоил вопрос о том, как им попасть в аэропорт на послезавтрашний авиарейс в Москву, если туда не ходит никакой транспорт (в связи с тем, что дорога, по слухам, все еще обстреливалась обеими воюющими сторонами), но выхода из создавшегося положения он пока не находил.
В это время драматические события в городе шли своим чередом: продолжалась перестрелка у «Сальянских казарм» и разыгрывалась трагедия в Бакинской бухте, где все еще «застыли» на рейде, обменивающиеся частыми гудками, суда Каспийского нефтегазового флота.
Самооборонцами, блокировавшими тремя танкерами главный фарватер, было поставлено условие командующему вошедшими воинскими подразделениями: «Если войска из города не уйдут, то один из вышеупомянутых танкеров с нефтью будет взорван!».
По словам одного знакомого Алексею морского офицера (коренного бакинца), военным морякам Каспийской флотилии пришлось много чего испытать за эти дни.
Им не простили участие в прорыве заслонов самооборонцев и стали угрожать их семьям.
И тогда моряки решили вывезти своих близких из города, но, поскольку фарватер был блокирован, то оставалось одно: вывозить семьи судами с малой осадкой.
Когда же ночью три гидрографических судна с женщинами и детьми на борту, в сопровождении двух артиллерийских катеров, вышли в море и взяли курс на Махачкалу, им наперерез двинулись несколько судов «Каспморнефтефлота», с которых самооборонцы открыли по пытающимся вырваться кораблям интенсивный огонь из автоматов и пулеметов.
Преследование продолжалось до тех пор, пока после предупредительного выстрела с одного из военных катеров не расстреляли носовую часть одного из нападавших судов. Нападавшие сразу отстали и повернули вспять.
Утро 22 января принесло еще большие тревоги русскому населению Баку.
На этот день были назначены похороны жителей, погибших в период боевых действий в городе, и русские обоснованно опасались эксцессов после окончания траурной процедуры, когда обезумевшие от горя люди могли легко поддаться на чей-нибудь провокационный призыв к мести.
Но траурные реки людской скорби мирно текли по улицам Баку в этот трагический для всего Азербайджана день. Лишь падали и падали на землю и асфальт сотни тысяч гвоздик, и наворачивались на глаза людей слезы...
Да, конечно, кое-где в этот день все же прозвучали отдельные призывы к мести и проклятия русским, но азербайджанцы выдержали и не поддались эмоциям. Резня русских не состоялась.
По данным азербайджанских властей: в результате армянских погромов в Баку, прошедших в период с 13 по 19 января, погибли 56 человек и были тяжело ранены 112 человек, а в результате ввода войск погиб 131 человек и было ранено более 700 человек.
По данным военных, касающимся жертв среди офицеров и солдат: в эти дни погибли 29 и были ранены несколько десятков военнослужащих.
Конечно, все стороны, участвовавшие в событиях «черного» для Баку января 1990 года, называли разные цифры погибших и раненых (в те страшные дни) армян, азербайджанцев, военнослужащих и жителей других национальностей, волею судьбы попавших в эти кровавые «жернова судьбы», но, по большому счету, в таких массовых трагедиях, вряд ли, бывает возможным полностью учесть все человеческие жертвы и те гигантские нравственные потери, которые несут участники таких драматических событий.
Днем 22 января к Родионовым опять «заскочила на минуточку» тетя Гюля и, по-соседски, рассказала последние слухи.
С ее слов выходило, что среди вошедших в город советских войск, якобы, было немало военнослужащих армянской национальности, которые, собственно говоря, и стреляли во всех подряд, не разбирая – кто перед ними: мирный житель или вооруженный самооборонец.
Она рассказала также о тринадцатилетней девочке, якобы, застреленной на балконе, когда та выбежала туда, услышав выстрелы на улице; о раненом школьнике, который двадцатого января в 16 часов дня гулял с другом в парке и был обстрелян, без предупреждения, группой солдат, прочесывавших этот парк; о двух тяжелораненых девочках десяти и двенадцати лет и о стрельбе солдат по случайным прохожим, автомобилям и окнам домов, отчего люди, причем не только азербайджанской национальности, гибли, даже сидя у себя в кухне за чаем.
«Одна из ее знакомых, – рассказывала тетя Гюля, – проживающая в одном из домов по улице Аликперова, лично видела, как с проезжавшей утром двадцатого января, мимо их дома, военной машины по громкоговорителю объявлялась просьба к населению не покидать в этот день свои квартиры, а уже в семнадцать часов этого же дня подъехавшие с двух сторон к их многоэтажке две бронемашины подняли стволы своих пулеметов вверх и начали стрелять прямо по их окнам. Ее знакомой, вместе с родными, пришлось лечь на пол в коридоре и лежать там до окончания обстрела, который закончился лишь спустя некоторое время после телефонного звонка их соседей в районную комендатуру».
Тетя Гюля была в курсе их скорого отъезда и даже обещалась присматривать за квартирой Родионовых во время их отсутствия, так как в ней еще оставались мебель и бытовые вещи. Но, при этом, Алексей и Лена не говорили ей, что уезжают навсегда, чтобы информация об этом не распространилась раньше времени по всему дому.
Они планировали выехать с детьми и взять с собой только самое необходимое. Все остальное, если повезет, в случае стабилизации обстановки, должны были переправить с «дальнобойщиками» в Россию их родные.
Поэтому Родионовы, общаясь с тетей Гюлей и зная, что больше ее никогда не увидят, с трудом скрывали свои эмоции и желание попрощаться с ней так, как заслуживала эта простая душевная женщина.
Когда ушла соседка, засобирался и Алексей. Он должен был вновь идти в комендатуру, чтобы решить вопрос об их завтрашней доставке в аэропорт, хотя, если честно, он даже не представлял, как это осуществить на практике.
Сосед его родных, проживающих все в той же девятиэтажке на улице Жданова, где провел свое детство и сам Родионов, был военным и, днем раньше, как рассказал по телефону Алексею его дед, тоже попытался переправить свою семью (жену и малолетнего ребенка) в бакинский аэропорт.
Он пришел домой в штатской одежде и со своим табельным пистолетом в кармане. Дав жене и ребенку пять минут на сборы, офицер проинструктировал их по-военному кратко: «В метро идите впереди меня, чтобы я вас постоянно видел».
Им повезло: в метро, хотя русских там почти не было, и они были объектом пристального, напряженного до крайности, внимания большинства пассажиров-азербайджанцев, никаких эксцессов по отношению к ним не произошло.
Зато, когда они, выйдя на одной из станций и пересев в ожидавший их там военный «УАЗик», направились на нем в аэропорт, недалеко от конечного пункта их следования им преградила дорогу «Волга» местных самооборонцев.
Офицер, с самого начала отстранивший солдата-водителя от управления служебной автомашиной и лично севший за ее руль, не дрогнул и протаранил «УАЗиком» машину повстанцев.
Несмотря на незамедлительно открывшуюся им вслед стрельбу самооборонцев, ему, все-таки, удалось выровнить свой автомобиль после жесткого столкновения, и довезти жену и ребенка живыми до аэропорта.
Зная эту и еще несколько подобных, не внушающих особого оптимизма, историй, Родионов стал напряженно думать о том, как обезопасить свою семью и найти транспортное средство для завтрашней поездки по опасному маршруту.

Глава 7. Неожиданная встреча

С невеселыми мыслями о нерешенных, пока еще, проблемах с завтрашним отъездом Родионов пришел в районную комендатуру, где, пристроившись к группке из пяти ожидавших аудиенцию у коменданта человек, стал терпеливо ждать своей очереди.
Ждать пришлось не менее получаса.
Зайдя в кабинет военного коменданта, Алексей обратил внимание на то, что хозяин этого кабинета выглядел еще более уставшим, чем вчера.
«Вполне вероятно, что ему не пришлось спать и эту ночь», – подумал Родионов и подошел к столу коменданта.
Он вновь, как и вчера, попросил его помочь их семье добраться завтра до аэропорта. Но, в ответ, комендант все также беспомощно развел в стороны руки, сказав, что не имеет никакой возможности помочь ему и его семье.
Но, когда расстроенный его отказом в помощи Алексей направился к выходу, он произнес извиняющимся голосом: «Могу только сказать, что сегодня десантники окончательно взяли под свой полный контроль дорогу в аэропорт, и сейчас, там, не стреляют, так что ищите какого-нибудь частника с машиной, который согласится вас туда отвезти».
– Спасибо за информацию, – сухо поблагодарил его Родионов и, выйдя из комендантского кабинета, закрыл за собой дверь.
Отойдя на несколько шагов от закрытой им двери, он остановился у окна и глубоко задумался.
В таком состоянии Алексей простоял несколько минут, пока его не потревожил чей-то взволнованный голос:
– Простите, Вы случайно – не Алексей Родионов?
– Да. Я – Алексей... Родионов, – выжидающе ответил Родионов, с недоумением рассматривая задавшего ему этот вопрос незнакомого офицера – судя по звездочкам на погонах – в звании капитана.
– А Вы... ты... меня не узнаешь? – неожиданно расплылся в широкой улыбке капитан.
Алексей повнимательнее всмотрелся в обветренное и осунувшееся лицо офицера и вдруг разглядел в нем знакомые черты своего бывшего одноклассника.
– Северов? Максим? – все еще сомневаясь в своей памяти, осторожно спросил он у офицера.
– Так точно! Северов... собственной персоной, – еще более заулыбался Максим. – Не забыл своего старого друга?!
И капитан принялся дружески трясти Родионова за плечи, повторяя одно и то же:
– Блин, вот, так встреча... Блин, вот, так встреча!
Алексей постарался побыстрее привести своего друга юности в чувство расспросами о его жизни, но тот не сразу вернулся в суровые реалии текущего дня.
Прошло не менее пяти минут, прежде чем Северов успокоился и начал отвечать на вопросы Родионова.
Он с гордостью рассказал Алексею о том, что в Оренбурге – городе, в котором нашла пристанище его семья после вынужденного отъезда из Баку, и где он окончил десятый класс и военное училище – сейчас его ждут (помимо родителей) небезызвестная Родионову по совместной работе в ОКБ Рахель Гиршбейн (или как все ее, тогда, звали – Эля), два года назад ставшая женой Северова, и их малолетняя дочь Олеся.
– Так что, – подвел итог своему краткому рассказу Максим, – действительно, права старая пословица: «Нет худа без добра». А то, сейчас бы, тоже, как и вы, оказался здесь «оккупантом»... Слушай, Лех, а что слышно про моего заклятого врага Олега Лагутина?
– Не поверишь, но я думаю, что он сейчас находится в больнице, причем на грани жизни и смерти, – ответил ему Алексей.
После этого он подробно рассказал Максиму о связанных с этим человеком событиях, произошедших в январские дни этого года.
– Да... – задумчиво выслушал его Северов. – История... как в кино или романе... Ну, да ладно! Хрен с ним! Кто роет яму другим – сам туда рано или поздно попадает! Ты лучше мне скажи: где сейчас Лена Трофимова? Вы же, тогда, при мне, так трогательно мирились, что меня аж на слезу пробило. Ну, давай, выкладывай – где она, и как она?
– А чего говорить... – нарочно медлил с ответом Родионов. – В общем... одним словом... мы с ней сейчас – муж и жена, и у нас уже трое маленьких детей: два мальчика – Тимка и Сашка и лапочка-дочка – Машенька.
– Ну, вы даете, – восхищенно загудел Максим. – Молодцы! От всего сердца рад за вас! Поздравляю! Ленке от меня – огромный привет, если не удастся свидеться.
– Спасибо, передам обязательно, – улыбнулся Алексей. – Я бы тебя самого в гости позвал, да, вот, только мы завтра, с детьми, навсегда уезжаем из Баку. У нас уже и билеты на самолет до Москвы есть. Только, вот, возникла неожиданная проблема – не на чем завтра в аэропорт добираться... Может, ты, чем сможешь помочь? А? Макс?
– Лех, да, я с удовольствием, только, ведь, ты сам понимаешь, я – человек подневольный. Сейчас, вот, здесь с тобой разговариваю, а через час в другом конце города буду атаки местных самооборонцев отбивать, – грустно заметил Северов. – Слушай! Давай, так: ты мне сейчас напишешь на бумажке свой домашний адрес и номер вашего телефона, а я, завтра, в семь утра позвоню вам откуда-нибудь, и, если вы, к тому моменту, все еще будете сидеть дома из-за отсутствия транспорта, то я «разорвусь», но пригоню за вами какую-нибудь военную машину.
– Спасибо, Макс, но я думаю, что все же найду сегодня какой-нибудь транспорт на завтра, – растроганно сказал ему Родионов.
– Не за что, пока, говорить мне «спасибо». Давай, лучше, пиши побыстрее адрес и номер! – дружески-командным голосом потребовал Максим у Алексея, показывая свою непоколебимость в принятом решении.
– Ладно, ладно... На, вот... Записал, – написав шариковой ручкой на обрывке газеты свой адрес и номер телефона, сказал Родионов и протянул ему этот ценный клочок бумаги.
– Вот это – другое дело, – удовлетворенно заметил Северов, помещая переданный ему газетный обрывок в один из своих карманов.
– Макс, но, если нас в семь утра уже не будет дома, смотри не выдумывай и эпопею с «угоном» военной автомашины не устраивай! Договорились? – настойчиво спросил приятеля Алексей.
– Договорились! – обещал ему Максим.
– Слушай, Макс, а какова сейчас реальная обстановка в Баку? – меняя тему разговора, спросил у него Родионов. – Народный Фронт, вовсю, распространяет слухи о жестокости советских войск, вошедших в город, и стрельбе солдат по всем без разбора. Я в это, конечно, не верю, но ты мне, хотя бы немного, расскажи о том, что, действительно, происходило в эти три дня с момента вашего ввода в Баку.
Северов сразу насупился, посуровел лицом и, нервно сжимая кулаки, стал рассказывать:
– Я точно знаю, что у «Сальянских казарм», а также при вводе войск в Баку, наши солдаты стали отвечать огнем на огонь только после того, как на их глазах погибли их боевые товарищи. Например, наша колонна входила в город в походном порядке, и уже в начале Тбилисского проспекта мы встретили заграждение из тяжелых автомобилей и бензовозов с полной заправкой. Когда мои солдаты попытались разобрать заслон, по ним был открыт фланговый огонь с крыш и окон домов. Еще как следует, не рассвело, а на улице уже бурлила толпа, из которой в нас летели камни и бутылки с зажигательной смесью. Потом грянули и выстрелы. Недалеко от меня упал рядовой Кузьмин. Я бросился к нему, но помочь уже ничем не смог. Выстрел в солдата был явно прицельный. Пуля пробила ему голову, войдя через глаз. Перевязка не потребовалась, так как Кузьмин умер сразу. Я его вынес из-под огня к машине, куда уже стали поступать первые раненые, и тут же вернулся обратно, чтобы не оставлять своих пацанов одних под обстрелом самооборонцев.
– А что происходило у «Сальянских казарм»? – задал уточняющий вопрос Алексей.
– Примерно тоже самое. Знакомые мне офицеры, находившиеся там с самого начала, рассказали мне, что вокруг них располагалось 110 огневых точек самооборонцев, нередко – снайперских. Против военных были использованы автоматы, автоматические винтовки, ружья и пистолеты. Причем, повстанцы открыли огонь по казармам в 23 часа 30 минут, то есть, как минимум, за полчаса до приказа о вводе войск в город, и первые четверо солдат (трое рядовых и один старший сержант) в «Сальянских казармах» были убиты также еще до ввода армии. Все это произошло у южных ворот данного военного комплекса, где лишь после убийства этих четверых солдат их товарищи открыли ответный огонь по самооборонцам. И стреляли они не по толпам жителей, как утверждают лидеры Народного Фронта, а по снайперам повстанцев, засевшим на крышах и балконах окрестных зданий.
– То есть ты исключаешь случайную гибель мирных жителей?
– Нет, конечно! Нельзя полностью исключить гибель отдельных невооруженных граждан, когда там шел настоящий бой. И, кстати, погибшие жители могли стать жертвами пуль, как солдат, так и самих повстанцев; тем более что об их гуманности не может быть и речи. Пять военнослужащих нашего полка были убиты в спину, практически, в упор, в тот самый момент, когда они на блоках закрепляли технику для растаскивания ее танками и тягачами... А, однажды, из отъехавшего на большой скорости «Икаруса» по моим солдатам ударила автоматная очередь. Ребята залегли, и эти пули ударили по стоявшим легковым автомобилям местных жителей и, срикошетив, полетели в сторону отступающей толпы. Что это было: неумелые действия неопытного стрелка или расчет на еще больший накал страстей, если эти выстрелы удастся приписать солдатам? Сам не знаю.
– А как вели себя в бою самооборонцы?
– Они не ограничивали себя в методах ведения боевых действий в городских условиях. Самооборонцы направляли в колонны и цепи наших солдат автомобили, груженные железобетонными плитами, щебнем и песком, разливали на дорогах и поджигали нефтепродукты и завалы из автопокрышек, также предварительно облитые бензином и мазутом, забрасывали молодых солдат и боевую технику бутылками с зажигательной смесью, самодельными и боевыми взрывчатыми устройствами, пытались взорвать даже цистерны с газом и горючим, совершенно не думая о последствиях для тысяч местных жителей.
– О ком... или о чем ты будешь вспоминать больше всего тогда, когда все закончится?
– Ну, уж, точно не об этих «безбашенных» самооборонцах, начисто забывших про безопасность своих мирных сограждан! Скорее всего, буду вспоминать таких офицеров, как подполковник Копосов, который с мегафоном в руках, в одиночку, вышел навстречу граду камней, летящих из стоящей напротив солдат разъяренной толпы, и стал призывать повстанцев к прекращению бесчинств. Ответом ему была брошенная в него бутылка с зажигательной смесью, разбившаяся об его каску, отчего Копосов вспыхнул живым факелом... Он получил страшные ожоги, но, сдерживая себя, лишь простонал сквозь зубы подбежавшим к нему солдатам: «Не стрелять... Провокация!». Ожоги также получили капитан Янченко и рядовые Мерзлых и Золотухин... А сколько контуженных?! Не счесть!
– Как проходил ввод войск в город? Были ли препятствия или баррикады?
– Нам постоянно приходилось преодолевать завалы из выстроенных в ряд груженых самосвалов со спущенными шинами, которые, с тыла, подпирали автобусы, грузовики и бензовозы. Шедшие впереди нас солдаты разгоняли толпу, потом наши бронемашины растаскивали завалы, и мы двигались дальше. И таких препятствий – несколько подряд. Например, четыре километра одна из наших колонн прошла за три с половиной часа. Помню автоматную очередь самооборонцев, «цокнувшую» по броне рядом с лейтенантом Синевым. Стреляли из здания больницы, явно в расчете на наш ответный огонь, но мы сразу поняли, что это провокация, и наши автоматы промолчали. Знакомые офицеры, занимавшиеся изъятием оружия, показали мне один из нескольких ЗИЛов, доверху заваленных винтовками, автоматами и ружьями повстанцев. Они и сейчас каждый день обнаруживают небольшие тайные склады с оружием, обмундированием военного образца и медикаментами, уложенными в полевые санитарные сумки. А на машиностроительном заводе имени Шмидта, и вовсе, были обнаружены сборные детали стрелкового автоматического оружия и заготовки для них.
– А как относится к вам население?
– Что касается отношения к нам местного населения, то я, честно говоря – в полнейшем недоумении. Сегодня утром послали одного бойца за хлебом в ближайшую булочную, а там ему, вместо хлеба, молодая продавщица выдала следующую фразу: «Нет для вас хлеба, убийцы!». Ребятам же из соседней роты отказались продать сигареты и булки, сказав, что, мол, завоевателей кормить не собираются. А «завоевателям» по ночам спать приходится прямо на земле или, в лучшем случае, в ближайших подъездах на цементном полу, положив головы на ступени лестницы... и это – в январе...
Горячий взволнованный рассказ Максима прервал какой-то майор, спешивший к выходу и крикнувший ему на ходу: «Северов – в машину! На твоем участке опять перестрелка. Наш наряд, там, одного вооруженного ружьем погромщика застрелил в тот момент, когда он ломился в квартиру местного прапорщика, и сейчас перестреливается с прибежавшими туда дружками убитого».
Северов виновато пожал плечами и с явным сожалением в голосе коротко попрощался с Родионовым:
– Ну, давай, Лех! Мне пора! Насчет завтра – наш договор в силе, ну а, если свидеться не придется, то – удачи вам с Леной и детишками на новом месте в России! Если все сложится, то и там найдем друг друга. Прощай!
– Прощай, Макс! Смотри, голову под пули не подставляй! – по-дружески напутствовал его на прощание Алексей.
Они крепко обнялись и вновь расстались на долгие годы.

Глава 8. Комендантский час

Весь вечер 22 января, вплоть до наступления комендантского часа, Алексей провел в бесплодных поисках человека, который бы согласился отвезти на своей машине семью Родионовых в аэропорт.
Все его знакомые, живущие неподалеку и имеющие личный автомобиль, отказались ему в этом помочь в связи со слишком большим риском для жизни, сопутствующим такой поездке; причем, их решение не поколебало даже предложенная им Алексеем довольно крупная сумма денег за доставку его семьи.
Удрученный таким положением дел, Родионов медленно возвращался к себе домой по пустынной ночной улице родного города, освещаемой светом уличных фонарей.
Механически взглянув на свои наручные часы, Алексей вдруг с ужасом обнаружил, что уже двадцать минут, как действует комендантский час, а это значит, что любой военный патруль имеет сейчас право не только задержать и доставить его в комендатуру, но и застрелить при попытке к бегству или сопротивлении.
Оглянувшись по сторонам, Родионов, на всякий случай, сошел с освещенного тротуара и стал осторожно пробираться вдоль многоэтажных домов, выбирая наиболее затемненные участки для своего маршрута.
Все складывалось для Алексея вполне благополучно, вплоть до того момента, когда впереди, неожиданно для него, началась перестрелка.
Стреляли в каких-то ста метрах от того места, где он находился. Были отчетливо слышны короткие автоматные очереди и редкие одиночные выстрелы из пистолета.
Родионов, спрятавшись за угол ближайшего дома, терпеливо дождался окончания стрельбы и лишь после этого продолжил свой путь.
Решив обезопасить себя еще больше, он стал пробираться дворами, в которых степень освещенности была еще меньше, чем за их пределами.
Когда до его дома оставалось пройти всего один квартал, Алексей, перебегая пространство, разделяющее два дома, услышал топот солдатских сапог и встревоженные крики военных из комендантского патруля: «Ушел! Скрылся во дворах! Теперь его, хрен возьмешь!».
Патруль из нескольких военнослужащих побежал прочесывать тот двор, из которого только что выбрался Родионов.
«Ух, повезло!» – с облегчением подумал Алексей и принялся короткими перебежками из одного подъезда дома в другой преодолевать пространство двора, в котором он оказался.
У последнего подъезда, куда он заскочил после последней своей перебежки, его внимание привлек приглушенный стон, донесшийся из-за угла ближайшего балкона первого этажа.
Родионов, преодолевая собственный страх, медленно подобрался к этому балкону и осторожно заглянул за угол.
Комнатный свет из квартиры на втором этаже позволил разглядеть ему человека, издавшего стон. Это был... Аслан. Он полулежал на земле, прислонившись спиной к стене дома и держа в правой руке, безвольно опущенной вниз, тот самый пистолет, из которого три дня назад был произведен им выстрел в Лагутина.
Видимо, Аслан был ранен солдатами в недавней перестрелке, и, скорее всего, именно его они сейчас искали в соседнем дворе.
Куда он был ранен – разглядеть было невозможно, так как света из окна второго этажа для этого было явно недостаточно.
Алексей замер в нерешительности. С одной стороны, перед ним был один из повстанцев, действия которых он, мягко говоря, не приветствовал; с другой стороны, это был человек, который, вопреки своим убеждениям, спас его недавно от неминуемой смерти.
«Поступай всегда так, как тебе подсказывает твоя совесть!» – вспомнились ему слова деда, прошедшего всю войну и повидавшего на ней всякое.
И Родионов, отбросив сомнения, сделал шаг в сторону раненого.
Почувствовав чье-то присутствие, тот открыл глаза и с трудом поднял руку с пистолетом.
– Аслан, это я – русский, которого ты спас три дня назад под мостом и которому, в юношеской драке, ножом поранил плечо. Помнишь? – торопливо, но четко произнес Алексей.
– Помню, – с небольшой задержкой ответил Аслан, опуская руку с пистолетом вниз. – Если хочешь мне помочь, то помоги добраться до соседнего подъезда; я совсем немного до него не дотянул. Если нет – то я тебя не держу.
Последние слова он произносил уже еле слышно: видимо, потерял много крови.
Родионов молча нагнулся к нему и, взяв его под мышки, поднял на ноги.
Аслан сначала застонал от боли, но потом, стиснув зубы, замолчал.
Судя по всему, пуля попала ему в левое бедро, и он не мог опереться на эту ногу.
Алексей обхватил раненого левой рукой и положил его правую руку себе на плечи.
– Готов? – спросил он у Аслана и после его утвердительного ответа, медленно перебирая ногами, потащил последнего к соседнему подъезду.
Добравшись до него и уточнив у раненого адрес, Родионов затащил его на второй этаж, на лестничной площадке которого не горел свет, и позвонил в указанную им дверь.
Открыли ее не сразу.
Сначала мужской голос за дверью спросил их о чем-то по-азербайджански.
Из сказанного Алексей уловил только вопрос: «Кто вы?». Остальное – не понял.
Аслан, заметно приободрившись, назвал себя по имени и, добавив по-азербайджански, что он – не один, а с другом, попросил открыть им дверь. Кроме этого, он произнес еще какую-то короткую фразу, которую Родионов перевести уже не смог.
«Может быть, это – пароль?» – мрачно подумал он про себя.
Однако, долго думать над этим ему не пришлось.
Дверь открылась, и Алексей втащил Аслана в освещенную прихожую.
Там их сразу окружили четверо азербайджанцев среднего возраста, в руках у которых были пистолеты разного типа. Впрочем, закрыв за вошедшими дверь, они сразу же опустили свое оружие и помогли Родионову дотащить раненого до кровати.
Оказавшись в постели, Аслан благодарно пожал руку Алексею и спросил его по-русски:
– Говори, брат, чем тебя отблагодарить?
– Ничем, Аслан! Ты спас меня, я помог тебе! Какая еще благодарность? – ответил ему Родионов.
– Ну, может, тебе помощь, какая нужна, брат? – не отступал от своего раненый.
Алексей задумался на долю секунды и нерешительно сказал:
– Я завтра вместе со своей семьей уезжаю в Россию. Поможешь нам с машиной до аэропорта?
Аслан повернул голову в сторону стоящих у кровати его сторонников и по-русски приказал одному из них – аккуратно подстриженному черноволосому парню с небольшими усиками:
– Махмуд, завтра отвезешь его с семьей в аэропорт! Понял?
Тот недовольно поморщился и тоже по-русски сказал:
– Понял. А кто мне за бензин заплатит? Он сейчас в два раза дороже стал.
– Я заплачу за бензин в двойном размере, если только в этом вопрос, – вклинился, почувствовав удачу, в их разговор Родионов.
– Ну, и все. Вопрос закрыт, – властно сказал Аслан и, нахмурив брови, жестко посмотрел на Махмуда.
Тот больше не решился возражать и уже вежливо спросил у Алексея: куда и когда ему завтра подъехать.
Родионов назвал ему адрес и время – семь часов утра.
– Давай – в шесть утра, – попросил его Махмуд, а то вдруг меня кто-нибудь из моих знакомых увидит и расскажет всем, что я русским помогаю. А мне такой «славы» не надо!
– Хорошо, – согласился Алексей, – в шесть, так в шесть, но только – это точно? Ты нас не подведешь?
– Не подведет! – ответил за него, усмехнувшись уголками своих губ, Аслан. – Он слишком хорошо знает, что бывает за невыполнение моего приказа.
– Лады! – подвел итог этой теме Родионов и, протянув руку раненому, добавил. – Ну, что, тогда давай прощаться?! Как говорят у нас, у русских, «не поминай лихом!».
– Прощай, Алексей! – уважительно пожимая ему руку, негромко произнес Аслан, который, как оказывается, знал его имя.
– Прощай, Аслан! Спасибо за помощь с машиной! Выздоравливай! – с этими словами Алексей развернулся и быстро вышел из квартиры.
Спустившись по лестнице, он осторожно вышел из подъезда и, оглянувшись по сторонам, быстро зашагал по направлению к своему дому.
Оставшееся расстояние Родионов преодолел, не встретив никого на своем пути.
Запыхавшись, он бегом поднялся на третий этаж и несколько раз нажал на звонок своей квартиры.
Дверь открылась очень быстро, и ему стало ясно, что, как минимум, весь последний час встревоженная его отсутствием жена провела в прихожей.
– Что случилось, Алеш? Где ты был? На улице, ведь, комендантский час! Недавно, не так далеко от нас, перестрелка была... Я сама слышала, – со следами слез на глазах обратилась к нему Лена, вцепившись руками в рукава куртки своего мужа.
– Все нормально, Лен... Все хорошо... – принялся успокаивать жену Алексей, крепко прижав ее к себе и нежно гладя ладонью по волосам. – Я просто, до последнего, искал машину на завтра.
– Ну, и как? Нашел? – все еще нервно спросила она.
– Нашел! – поспешил ее обрадовать Родионов. – Завтра в шесть утра за нами заедет некто по имени Махмуд и отвезет нас в аэропорт.
– А это – точно? – понемножку успокаиваясь, поинтересовалась Лена.
– Точно, – уверенно ответил ей Алексей. – Кстати, тебе привет от твоего старого знакомого!
– Какого еще старого знакомого? – недоуменно посмотрела на него жена.
– Твоего старого знакомого... Северова Максима!
– Да, ты что... Где же ты его видел? – спросила Лена.
– В комендатуре. Он – по-прежнему, военный – в звании капитана. Сюда попал с вошедшими войсками. Был очень рад нашей встрече. Жаль только, что времени на разговоры не было. Кстати, Максим обещал мне, что, если мы не найдем частника с машиной, то он «угонит» для нас военный автомобиль... В общем, Макс – в своем репертуаре – как всегда, «душа нараспашку».
– Это хорошо, когда есть такие люди, – задумчиво сказала его жена.
– Да, уж неплохо! – согласился с ней Родионов. – Как наши малыши и Тимка?
– Спят. Еле успокоила их после этой стрельбы на улице. Один Тимка – как спал, так и продолжал спать. Никакие выстрелы ему не помеха.
– Ну, а вещи? Все приготовила? – поинтересовался Алексей.
– Да, вроде, все. И брату Сереже в Москву позвонила, чтобы он встретил нас и проводил на Казанский вокзал, откуда ходят поезда на Арзамас.
– Ну, и отлично! Тогда, значит, сейчас поужинаем и будем собирать чемоданы.
Поужинав на кухне, Родионовы, по очереди, обзвонили своих родных и предупредили их, что завтра рано утром они, по дороге в аэропорт, заедут «на минуточку» к ним попрощаться.
После этого Алексей и Лена занялись укладкой вещей в чемоданы и наведением порядка в квартире, в которую они, после своего завтрашнего отъезда, больше уже никогда не вернутся.
Практически, завтра в их квартире должна была остаться только мебель. Все более-менее ценное, что они не могли захватить с собой, давно находилось у их родных.
О самой же квартире думать уже не приходилось. Главное для них, сейчас, было вырваться из города, в котором все еще звучали выстрелы, и лилась кровь.
Так, почти не спав, Родионовы встретили утро.

Глава 9. Бегство

Ровно в шесть часов утра в их дверь кто-то позвонил.
Это был Махмуд.
– Готовы? – спросил он их, не переступая порог квартиры.
– Готовы, – утвердительно кивнул ему Алексей.
Они, действительно, были уже давно готовы, так как еще в пять часов разбудили своих детей и полностью подготовили их к отъезду.
– Как там Аслан? Лучше стало? – спросил Родионов у Махмуда.
– Нет! Аслан сегодня ночью погиб! – угрюмо ответил ему тот.
– Как погиб? Что случилось? – опешил Алексей.
– Мы его повезли в другой район города и там нарвались на солдат, которые открыли по нам огонь. Естественно, мы тоже начали по ним стрелять. Аслану не повезло... В результате этой перестрелки пуля попала ему прямо в голову, и он умер на месте.
– Сочувствую... Зачем же тогда ты, Махмуд, сейчас нам помогаешь? Ведь, того, кто тебе это приказал, уже нет в живых? – растерянно спросил Родионов.
– Я против вашей семьи ничего не имею. И Аслан тебя уважал... Значит, так надо! – пожал плечами Махмуд. – Ну, а солдаты еще поплатятся за его смерть... Это я обещаю!
Алексей не обратил внимания на его последние слова, так как все еще находился под впечатлением от известия о гибели Аслана.
«Это же надо! Спастись от смерти во дворе многоэтажки, чтобы через три-четыре часа погибнуть от более тяжкого ранения в другом месте... Недаром говорится, что от судьбы не уйдешь!» – подумал он.
Однако, времени на глубокое осмысление данной информации не было, и ему пришлось переключиться на их семейный отъезд.
Присев, по русскому обычаю, перед дорогой, Родионовы еще раз, напоследок, огляделись вокруг себя и, убедившись, что ничего из нужного не забыли, вместе с детьми и чемоданами навсегда покинули свою квартиру.
Выехав с улицы Дарвина, они быстро доехали до станции метро «Нефтчиляр» и свернули под столь памятный для Родионова «Нефтчилярский» мост.
Там они упросили Махмуда заехать сначала на улицу Рустамова к родным Лены, а затем – на улицу Жданова к родным Алексея.
Прощание с родственниками далось им нелегко. Родные прощались с ними так, как будто видят их в последний раз.
И это было понятно. Никто из них не знал, что ждет молодую семью в России без собственного жилья, работы и денег, и что ждет их самих, остающихся в Баку, завтра, послезавтра и, если повезет, в последующие дни.
До конца не проснувшиеся и зевающие Тимка, Сашенька и Машенька, как должное, воспринимали горячие прощальные поцелуи своих бабушек, дедушки и прадедушки с прабабушкой, а те, утирая украдкой появляющиеся на глазах слезы, с трудом выговаривали напутственные слова Алексею и Лене.
Но времени на длительные прощания не было, и вскоре Махмуд на своей машине повез Родионовых дальше.
Как это ни странно, но выехав за город, они почти не встречали на своем пути других автомашин. Не было заметно и какого-либо явного присутствия на дороге представителей военного сословия или самооборонцев.
Лишь в одном месте Алексей увидел несколько перевернутых грузовиков в кювете у дороги и стоящие в метрах тридцати от этой «свалки» подозрительные «Жигули», около которых расположились пятеро молодых людей воинственного вида, пристально наблюдавших за их проезжавшей машиной.
Родионову даже показалось, что на рукаве одного из них мелькнула повязка Народного Фронта, но полной уверенности у него в этом не было.
И только на повороте с трассы на прямую дорогу до уже видневшегося вдали здания бакинского аэропорта «Бина» их остановили военные.
Пара танков и один БТР были поставлены так, что свободным для проезда оставался лишь узкий зигзагообразный участок этой дороги.
Махмуд, по требованию военных, остановил машину, и подошедшие солдаты заглянули к ним в салон.
Увидев там Алексея, Лену и трех их малолетних детей, они не стали дальше осматривать автомобиль и, махнув рукой, разрешили им ехать дальше.
Махмуд не заставил себя долго ждать и постарался побыстрее проехать этот военный заслон.
За всю дорогу он не проронил ни слова. И лишь, когда подвез Родионовых к зданию аэропорта, напомнил Алексею про деньги за бензин.
Родионов, как и договаривались, заплатил ему двойную цену за «ГСМ» и поблагодарил его от лица всей семьи за оказанную им помощь.
В ответ Махмуд, впервые за всю их совместную поездку, выдавил из себя некое подобие улыбки и вполне искренне пожелал им удачи.
После того, как Алексей, вынув из багажника чемоданы, вместе с Леной, несшей на руках двойняшек, и тихо плетущимся рядом Тимкой направились внутрь здания аэропорта, он пошел искать клиентов на обратную поездку в город. По крайней мере, так подумали Родионовы.
Войдя в аэропорт, они увидели огромное количество народа, сидящего и спящего прямо на полу.
С трудом найдя небольшой свободный пятачок, Алексей поставил один чемодан так, чтобы на него можно было сесть, не помешав окружающим, а второй – положил углом к нему.
Потом он помог Лене положить двойняшек на лежащий чемодан и сесть самой на ближайший к ним угол стоящего чемодана; на другой его угол посадили притихшего Тимку.
Рассадив семью, Родионов пошел узнавать информацию об их авиарейсе.
Однако, пройдя по всему зданию аэропорта, он так и не встретил там здешних работников.
Вообще, нигде не было видно ни одного человека в форме служащего Аэрофлота.
Пообщавшись с другими пассажирами, он узнал, что многие из них находятся здесь аж с двадцатого января, поскольку за все прошедшие с момента ввода войск в город дни здесь не было ни одного вылета гражданских самолетов.
Ситуацию с «переизбытком» пассажиров в залах аэропорта, отчасти, спасало то, что не все потенциальные пассажиры смогли добраться сюда в эти трагические дни.
Придя к Лене с детьми с такими неутешительными известиями, Алексей застал ее, мечущейся между одновременно плачущими Сашенькой и Машенькой.
Непривычная для малышей обстановка, непрекращающийся ни на секунду гул человеческих голосов и само скопление огромной людской массы на небольшом для нее участке, действовали на нервы не только детей, но и взрослых.
Потерянным выглядел и Тимка, беспомощно переводящий взгляд с матери на проходящих мимо и сидящих рядом посторонних людей.
Все это сопровождалось плачем маленьких детей, а их в аэропорту было немало, и беспомощной руганью «всех и вся» их растерянных родителей.
Лена, увидев Алексея, сразу привлекла его к кормлению малышей.
У них был с собой небольшой запас бутылочек с молочной смесью, но надолго его бы не хватило.
Оставалось надеяться на чудо.
Сейчас же надо было решать вопрос более удобного размещения семьи на ближайшие часы, так как смотреть на никак неуспокаивающихся в этом шуме малышей – не было никаких сил.
Родионов обратился к неподалеку сидящей семье с маленькими детьми с вопросом, не обращались ли они в комнату матери и ребенка. Те ответили, что эта комната закрыта на навесной замок, а ее работников нигде нет.
Тогда Алексей, позвав с собой двух ближайших отцов семейств, отправился сам посмотреть на эту комнату.
Действительно, на ее двери висел небольшой навесной замок.
Пока они нерешительно стояли перед ней, к ним подошли еще несколько отцов малолетних детей, услышавших о мужиках, ушедших на «разборки» из-за комнаты матери и ребенка.
Решение у толпы родителей родилось сразу.
Кто-то принес откуда-то некий металлический обломок, кто-то забрал у него этот кусок, а кто-то стал пытаться использовать его в качестве отмычки.
В результате общих усилий, не прошло и несколько минут, как дверной замок был сбит на пол, и комната была открыта.
Она была достаточно большой и удобной, а самое главное – здесь были детские кроватки, и сюда не доносился шум.
Обрадованные отцы ринулись в зал за своими семьями.
Вместе с ними направился к своим и Родионов, который немного успокоился лишь тогда, когда доставил Лену с детьми и вещами в комнату матери и ребенка.
По устной договоренности между собой отцы в этой комнате не задерживались, так как некоторые мамы кормили своих детей грудью, и присутствовать, при этом, посторонним мужчинам не было необходимости.
Так прошло несколько часов, но общее положение дел не менялось.
И Алексей, выйдя на улицу из здания аэропорта, решил дойти до его угла – туда, где находился вход в административный корпус, и расспросить охранявших его солдат.
Подойдя к двум военнослужащим с автоматами АКМ на груди, он попросил их помочь узнать хоть какую-то информацию о возможности или невозможности скорого вылета из Баку гражданских самолетов, пояснив, что у него здесь трое малолетних детей, из которых двое – грудные.
Военные переглянулись, и один из них, в звании сержанта, негромко сказал другому: «Давай, пропустим его туда! Он же – русский». Второй молча кивнул ему в знак согласия и повернулся к Родионову:
– Проходи! Сам там спросишь кого-нибудь. Только, давай, побыстрее!
– Спасибо, мужики! – обрадовано поблагодарил военных Алексей, проскальзывая мимо них к служебному входу.
На первом этаже административного корпуса было тихо, и Родионов быстро поднялся на второй.
Пройдя по здешнему коридору мимо нескольких закрытых помещений, он остановился у двери, за которой были слышны чьи-то голоса.
Алексей, помедлив в нерешительности пару секунд, все же открыл эту дверь и увидел незабываемую картину: в большой комнате, видимо, являющейся авиадиспетчерской, стоял сплошной дым от огромного количества выкуренных здесь сигарет.
Несколько диспетчеров в форме работников гражданской авиации сидели на своих рабочих местах и что-то горячо обсуждали.
Кое-кто из них, при этом, маленькими глотками пил кофе и делал это, судя по всему, для того, чтобы не заснуть от усталости.
По их внешнему виду: небритым лицам, воспаленным глазам и мятой форме Родионов понял, что они, скорее всего, не уезжали отсюда с момента начала боевых действий в городе и просто валятся с ног от усталости.
Алексей тихо вошел в комнату, и диспетчеры тотчас уставились на него, как на привидение.
Они не могли взять в толк, как здесь мог оказаться посторонний человек в гражданской одежде.
Увидев их вопросительный взгляд, Родионов в установившейся тишине осторожно спросил:
– Скажите, пожалуйста... только честно... у моей семьи с малолетними детьми есть шанс улететь сегодня в Москву или нет?
Один из диспетчеров, видимо, старший в этой комнате, уставшим голосом вежливо ответил:
– Только что у нас, впервые за эти дни, сел пассажирский самолет из Москвы. Часа два или три уйдет на его подготовку, и, если не будет проблем, он сразу же уйдет в обратный рейс на Москву. Так что можете обрадовать свою семью.
– Спасибо вам! Спасибо большое! – обрадовано поблагодарил их Алексей и чуть ли не бегом поспешил с доброй вестью к своей жене и детям.
Выскочив из административного корпуса, он быстрым шагом направился в сторону военнослужащих, пропустивших его к диспетчерам.
Широко улыбаясь от радости, Родионов не сразу заметил, что на посту, в этот момент, находился лишь один из них – сержант, принявший решение о его пропуске на охраняемый объект (видимо, второй временно отлучился по какой-то надобности).
Военнослужащий, пользуясь отсутствием вокруг него посторонних, подошел поближе к находящемуся рядом информационному стенду и спокойно разглядывал размещенные там материалы.
Алексей ускорил шаг, чтобы, прежде чем пройти в сторону центрального здания аэропорта, успеть поблагодарить сержанта за проявленное сочувствие.
Но, когда до военнослужащего оставалось пройти не более пяти шагов, со стороны проезжей части огромной аэропортской площади, своим краем проходящей вдоль небольшого тротуара в районе информационного стенда, раздался скрип тормозов, и Родионов рядом с собой увидел резко притормозивший автомобиль, из окна которого высунулась рука с пистолетом, направленным на стоящего к нему спиной сержанта.
В тот же миг Алексей стремительно рванулся вперед и, прыгнув, с короткого разбега, на военнослужащего, всей тяжестью своего тела придавил того к земле.
Его прыжок и совместное падение сопроводили два выстрела и звон разбитого стекла, защищавшего наглядные материалы на информационном стенде.
В следующую же за этим секунду поднявший голову Родионов отчетливо разглядел стрелявшего.
Это был... Махмуд.
На его предельно сосредоточенном лице ясно читались всего лишь два чувства: крайняя досада от своего промаха и сильное желание продолжить стрельбу по сержанту.
Однако, присутствие здесь Алексея, прикрывающего своим телом военнослужащего, явно мешало ему осуществить это желание и... в конечном счете, заставило-таки его вовсе отказаться от намерения довести свою месть до конца.
Он не стал больше стрелять и, тронувшись с места, довольно быстро набрал большую скорость, с которой и покинул аэропортскую площадь.
Разгоряченный сержант, освободившись, наконец, от «объятий» Родионова, поднялся с земли и попытался было применить оружие по уже прилично удалившемуся от них автомобилю Махмуда, но вовремя понял, что этого нельзя делать из-за наличия на площади немалого количества мирных людей и машин.
Вдобавок к этому, выданная их наряду служебная рация осталась у его напарника, удалившегося «на минутку» в соседнее здание. Так что у военнослужащего, лишенного связи, не было сейчас никакой возможности предупредить десантников на выезде из аэропорта о необходимости остановить автомашину «стрелка».
Осознав это и немного успокоившись, сержант искренне поблагодарил Алексея за спасение его жизни.
– Не за что! – коротко ответил ему Родионов и поспешил к своим в центральное здание аэропорта.
Добравшись до комнаты матери и ребенка и умолчав о последнем происшествии, Алексей шепотом поделился с женой радостной новостью о самолете.
Лена, как ранее и он сам, тотчас повеселела и воспряла духом.
Действительно, довольно скоро в аэропорту появились прилетевшие пассажиры из Москвы.
Они с недоумением всматривались в царящую здесь анархию и выглядели белыми воронами среди озлобленной, уставшей, черной от мрачных мыслей и перенесенных обид массы обитающих здесь пассажиров.
А часа через два неожиданно для всех в аэропорту раздался голос диктора, объявляющий регистрацию пассажиров, следующих в Москву и имеющих на руках билеты за 20, 21, 22 и 23 число.
Алексей с чемоданами и Лена с детьми спешно приблизились к толпе народа, окружившей стойку, возле которой была объявлена регистрация.
Часть людей из толпы, не имея билетов на руках или имея билеты на рейсы в другие города, начала бурно выражать свое недовольство тем, что им придется оставаться здесь еще какое-то неопределенное время, и, воспользовавшись тем, что у стойки еще не появился работник аэропорта, проводящий регистрацию, стала в массовом порядке проникать через проем в стене (в который на ленточном транспортере поступают на погрузку вещи зарегистрированных пассажиров) на летное поле.
Боясь, что останутся без места, за ними последовали и пассажиры с билетами на московский рейс, в том числе и Родионовы.
Но выбежавшую на поле толпу неожиданно для нее остановила цепь солдат, выстроенная перед самолетом, готовым к вылету в Москву.
Их командир – молодой лейтенант – решительно вышел навстречу бегущим к самолету людям, вынул из кобуры свой табельный пистолет и без раздумий выстрелил в воздух, после чего навел его на опешившую и остановившуюся толпу и прокричал:
– У меня приказ «стрелять на поражение» в случае вашего неподчинения. Поэтому, приказываю всем незамедлительно вернуться в аэропорт и соблюдать все правила регистрации и посадки пассажиров!
По его команде стоявшие за ним солдаты щелкнули затворами своих автоматов и наставили их на застывших на месте людей.
Решительность офицера не оставляла сомнений в том, что он и его подчиненные, действительно, откроют огонь по тем, кто не подчинится его приказу.
И толпа отступила.
Люди стали медленно возвращаться в здание аэропорта.
Алексей с семьей, благо они оказались в самых задних рядах этой толпы, раньше других вернулись к стойке и оказались теперь в числе первых кандидатов на регистрацию.
Буквально, тут же появились женщина-регистратор и мужчина, принимающий вещи на погрузку, и регистрация пошла полным ходом.
За ней почти тут же объявили посадку, и Родионовы очень скоро оказались в самолете, где они заняли три места в одном ряду. Алексей держал на коленях Сашеньку, Лена – Машеньку, и лишь Тимка – был один-одинешенек в своем кресле.
Все пассажиры, попавшие в самолет, никак не могли поверить своему счастью, и их нервное напряжение не отпускало их еще очень долго.
И лишь тогда, когда шасси самолета оторвались от взлетной полосы, измученные люди окончательно поверили в то, что они, наконец-то, покидают Баку.
К этому времени сумерки уже сменились настоящей ночной темнотой, и в огромном небе засияли яркие звезды.
Самолет стал делать плановый разворот над городом, и Родионов бросил свой последний взгляд на родной Баку. Из-за света в окнах бесчисленного количества домов и фонарей на столбах уличного освещения город, с высоты их полета, выглядел неким огромным созвездием в кромешной тьме окружающего пространства.
От этого яркого мерцания огней у Алексея резко зарябило в глазах, и в одно мгновение ему даже показалось, что из них сложилась мозаичная надпись: «Прощай, Баку!», но он тут же небольшим усилием воли моргнул несколько раз подряд, и надпись исчезла.
«Засыпаю», – подумал Родионов и тут же погрузился в глубокий сон...

Эпилог

Москва. Красная площадь. 25 июня 2008 года.
Кремлевские куранты только что пробили двенадцать раз.
На раскаленной от полуденного зноя брусчатке, в нескольких метрах от Лобного места, расположилась небольшая группа мужчин и женщин зрелого возраста.
Их немного взбудораженный вид и чересчур оживленный разговор привлек внимание проходившего мимо них наряда милиции.
Милиционеры подошли к подозрительной группе и, коротко представившись, вежливо попросили собравшихся граждан объяснить причину их столь необычной оживленности.
Стоящий ближе всех к ним сорокасемилетний Алексей Родионов, спокойно выслушав их вопрос, привычным жестом протянул им свое служебное удостоверение и дружелюбно сказал:
– Взгляните, ребята, а я вам, тем временем, все объясню.
Один из милиционеров, раскрыв его удостоверение, медленно прочитал вслух, видимо, специально для своего напарника:
– Полковник милиции Родионов.
После этого они оба слегка выпрямились и дружно откозыряли полковнику, который, забирая у них из рук свое удостоверение, подробно изложил коллегам по профессии причину нынешнего появления их несколько шумной компании на Красной площади:
– Понимаете, ребята, у нас здесь встреча выпускников назначена. В свое время мы дали друг другу обещание обязательно встретиться на юбилее нашего школьного выпуска, и вот... Как раз сегодня – юбилейная дата окончания нами средней школы в городе Баку. Да... после известных январских событий 1990 года поразбросала нас судьба по всему миру. Думали даже, что уже никогда больше не увидимся, но... спасибо появившемуся интернету: как видите, вопреки всем обстоятельствам, нам, все-таки, удалось сегодня собрать достаточно большое количество одноклассников наших славных десятых «А» и «Б». Здесь у нас – полный интернационал!
– А можно поподробнее? – вежливо поинтересовался ознакомившийся с удостоверением Родионова милиционер.
– Конечно. Вот, слева от меня – рядом с моей женой Еленой Родионовой, руководителем филиала республиканской организации дополнительного профессионального образования – мой друг детства Виталий Горшенков, крупный предприниматель из Ставропольского края. Чуть дальше от него – еще один мой близкий друг – Сергей Розов, начальник производственного отдела одного из заводов Подмосковья. За ним стоит мой теперешний земляк из Нижегородской области – Александр Аркисов, начальник информационного центра в областном «газовом» управлении. Около него – известный российский экстрасенс, постоянно гастролирующий по всей России и дальнему зарубежью, Марк Пятницкий. Дальше – знаменитый московский профессор из госуниверситета Борис Лунин, а прямо перед нами – Ромео Малоян, владелец небольшой компании по производству электротехнических изделий в американском Лос-Анджелесе, являющийся сейчас, понятное дело, гражданином США. Справа от американца находятся авторитетная литераторша из Чехии Гюля Саламова и ничем не примечательная гражданка Франции – Ирина... вернее уже – Ирэн Жиресс, по совместительству новоявленная домохозяйка при супербогатом муже-французе.
– Можно не называть имена и фамилии. Мы все равно не запомним. Просто, ради интереса, скажите, пожалуйста: а кто еще находится возле перечисленных Вами иностранцев? – полюбопытствовал второй милиционер.
– Возле них расположились крупный бизнесмен из Израиля и школьная директриса из Азербайджана, рядом с которыми единой группкой стоят владелец частной автомастерской в Армении и оставшиеся верными родному Баку три закадычных друга юности, ныне являющиеся, если смотреть слева направо: главным инженером большого завода, работником прокуратуры и известным азербайджанским художником, соответственно. Как видите, все – серьезные, семейные люди, достойные граждане своих стран. Так что, не волнуйтесь, ребята. Проблем у вас с нами не будет. Мы еще минут пятнадцать подождем здесь своих запоздавших товарищей и сразу же отсюда уйдем; тем более что нас уже давным-давно ждут в одном из лучших ресторанов Москвы, которым владеет, между прочим, еще один выпускник нашей бакинской школы в прошлом и известный московский ресторатор в настоящем.
Милиционеры, весьма внимательно выслушав этот развернутый монолог полковника, не стали проверять документы у остальных присутствующих вместе с ним граждан и, еще раз вежливо откозыряв, молча отошли в сторонку.
Удалившись на расстояние, достаточное для того, чтобы полностью контролировать сложившуюся ситуацию и, при этом, не выглядеть чересчур навязчивыми, они принялись лениво обмениваться своими мнениями о встретившихся на их маршруте великовозрастных одноклассниках из находящейся далеко отсюда азербайджанской столицы:
– Видать, действительно, у них дружный школьный выпуск был, если они через столько лет из разных стран сюда съехались...
– Видимо, да... А ты, кстати, не знаешь: что за события произошли в Баку в январе 1990 года, о которых только что упомянул нам этот полковник?
– Точно не знаю, но, по-моему, это – что-то связанное с Карабахским конфликтом, из-за которого Баку навсегда покинуло более полумиллиона его коренных жителей: не менее трехсот тысяч русских, двухсот тысяч армян и нескольких десятков тысяч лиц других национальностей. Бывшие бакинцы называют это «Великим исходом конца двадцатого века»...
В это время стоящие у Лобного места мужчины и женщины, наконец-то дождавшись еще четверых своих поседевших одноклассников, предсказуемо встреченных ими бурным проявлением радости, неторопливо покинули Красную площадь и вскоре полностью исчезли из поля зрения наблюдавших за ними милиционеров.
– Завидую я им, – неожиданно тихо и с явной симпатией к ушедшим произнес один из этих сотрудников милиции. – У меня в жизни такой встречи точно не будет. Итак, многие из моих бывших одноклассников уже сейчас зачастую делают вид, что не узнают друг друга на улице и стараются пройти мимо своих старых школьных товарищей как можно быстрее.
– Не завидуй! Кто знает, через чего им пришлось пройти в их жизни, вынужденно покинув свою малую родину, прежде чем они очутились сейчас здесь, – раздумчиво ответил ему другой. – Думаю, никто из нас не захотел бы испытать на себе все «прелести» подобного перелома в своей судьбе.
Жара усиливалась, и Красная площадь постепенно опустела.
Казалось, что все живое и неживое вокруг замерло и обратилось к небу в ожидании живительного и очищающего дождя...