РАССКАЗ
1
Вован сидит на скамейке перед подсобкой, как они называют маленький кирпичный домик, где у них комната для отдыха с широким столом, покрытым зеленым сукном, протертым до дыр в нескольких местах, старый диван, который им отдали конторские, и старые скрипучие табуретки, а еще инструменталка, комнатка со шкафчиками для одежды и туалет с унитазом и раковиной. Неделю назад он купил смартфон. И они еще не успели надоесть друг другу. Теперь он понимал детвору, которая сутками сидят в этих электронных чудо-коробочках, забывая про еду и сон. Как только выдавалась свободная минутка, он погружался в игру, загоняя разноцветные шарики в прозрачные мензурки. И он чувствовал себя уже мастером, потому что тратил на каждый сеанс все меньше времени и набирал все больше баллов. И тут как будто кто-то его толкнул в бок. Он поднял голову. По второму пути медленно катил маневровый тепловоз. Но не это привлекло его внимание.
- Ё!
Он не успел закончить матерок. Сердце его бухнуло молотом. Губы затряслись. То, что он увидел, было настолько ужасным. Вроде он смотрел фильм ужасов от Голливуда. Девчушка, стоявшая на переходке, так называли пешеходный мост над железнодорожными путями, перелезла через перила и полетела вниз, раскинув руки. Надвигавшийся тепловоз затрясся, загремел всем своим железом и замер в паре метров от упавшей девчонки. Он видел, как распахнулась дверки, и машинист по железной лестнице поспешно спускался вниз.


2
Машиниста тоже звали Вовой. Был он грузным и добрым. Он стоял, раскачиваясь и непрерывно ойкая. Из ступора его выел голос диспетчерши.
- Что там у вас?
- Девушка… это… с переходки прыгнула на рельсы… эта… едва успел затормозить.
- Вы там не мухоморов нанюхались?
- Да, серьезно, Люда. Серьезно. Кто же таким шутить будет?
Молчание. Потом:
- На смерть или….
- Мертвей не бывает.
- Ладно! Я транспортной полиции позвоню. Не ходите и ничего не трогайте! И никого не подпускайте. А может, все-таки признаки жизни… Ну, я и «скорую» вызову. Вы только это… не ходите там и не топчите. И посторонних не подпускайте.
Девушка в темно-красной куртке лежала между рельсов, клубком, только одна нога, та, что на земле, была неестественно вывернута, и носок черного сапожка смотрел назад за спину.
Голова ее лежала в луже дымящейся крови. Глаза были закрыты, а рот оскален, как будто она кого-то хотела укусить или что-то сказать злое. Куртка возле пояса как-то странно бугрилась.
Подошли полицейские. Майор и лейтенант. У майора было холеное белое лицо. Лейтенант сухопарый и чернявый.
- Надо следака вызывать, - сказал майор.
Достал телефон стал звонить.
- Николай Степанович! У нас здесь, кажется, самоубийство. Да нет, точно самоубийство. Девушка сиганула с переходки. Да! Мертвая. Ну, тут машинист и рабочий-обходчик увидели. Нет! Ничего не трогаем. Ага! Сделаем!
Подошла женщина пожилого возраста с ярко-накрашенными губами.
- Какой кошмар! – запричитала она. – Ужас!
- Женщина! Пожалуйста отойдите в сторонку! Здесь нельзя стоять! - сказал майор.
- Я видела. Я всё видела, - тараторила женщина. – Я стояла вон там на перроне. Она, ну, вот эта девчушка, прошла мимо меня. Меня еще удивило ее лицо. Такое трагическое, которое бывает, когда у человека большое горе. И слезы на глазах и на щеках. Мне ее стало жалко. Еще подумала, что же за беда у нее произошла. Может, умер кто из близких.
- Женщина! Сейчас приедет следователь. И вы ему всё расскажете. А сейчас отойдёте, пожалуйста. Не надо топтаться возле трупа.
- Бедная девочка! Что же она сделал с собой? А родителям-то какое горе.
Первой приехала «скорая».
- Тело пока не трогайте! – сказал Соколов. – Сейчас приедет следователь и скажет, когда забирать.
- Мы же смерть должны законстатировать.
- Без вас констатируют. А следы можете затоптать.
Врач вздохнул, отошел в сторонку и закурил.
Подъехал следователь.
С ним помощник, который долго фотографировал труп девушки. Надел синие резиновые перчатки, раздвинул зачем-то нижние фалды куртки на ней, потом перекинул волосы из стороны в сторону, снял измазанные кровью перчатки, оглянулся, куда бы их бросить. Но до урны ему было идти лень. И он брезгливо швырнул их между шпалами. Соколову это не понравилось, но он промолчал. Следаки считали себя белой костью, элитой и на всяких там транспортников, гаишников, участковых смотрели с презрением.
Потом следователь стал расспрашивать женщину. И по голосу его, и по выражению лица было видно, что эта женщина ему нисколько не интересна и он уверен, что ничего нужного и полезного она не расскажет. И расспрашивает он ее из одной лишь обязанности, потому что должен допросить как свидетельницу. Потом он поговорил с двумя Вовами. Ничего не записывал и лишь устало морщился. Ему было всеясно, и он был уверен, что можно никого и не допрашивать, но он должен допросить, потому что так положено.
3
Катя Столярова была из тех, кого называют «серыми мышками». Невзрачная внешность, тихая, застенчивая, никаких талантов не проявляла и в школе была постоянной троечницей. Еще и одевалась она так, что только подчеркивала свою серость: длинная старушечья юбка, вязанные кофточки, тупоносые черные туфельки. Близких каких-то подруг у нее не было, хотя девчонки и мальчишки относились к ней спокойно, никогда не смеялись над ней и не давали обидных прозвищ. Еще она была безотказной и, кажется, не знала слова «Нет». О чем бы ее ни просили, она соглашалась. Продежурить ли за кого в классе, отнести куртку в раздевалку, убрать на субботнике чужой участок. Поскольку она была тихая и безропотная, то и учителя относились к ее существованию в классе спокойно. Никогда не повышали на нее голос. Не выговаривали за вечные тройки. Ну, учится посредственно, звезд с неба не хватает. Но все-таки учится в меру сил и никому не доставляет никаких проблем. На родительские собрания ходила только ее мама, такая же неприметная низенькая женщина, одетая всегда во что-нибудь темное и глухое, женщина, на которую мужчины смотрят равнодушно, поскольку никаких чувств она вызвать не может. Ни на одном собрании она не проронила ни слова. Покорно голосовала за очередного председателя родительского комитета или секретаря собрания, покорно сдавала рубли на очередную покупку для классной комнаты, не высказывая при этом ничего. Никто даже не мог вспомнить, какой у нее голос.
После одиннадцатого класса Катя кое-как сдала экзамены. Конечно, ни о каком вузе и мечтать не приходилось. В городке был технический лицей, где из юношей готовили помощников машиниста, электриков и сварщиков, а из девушек поваров, которые потом работали в общепите, благо в городке было немало ресторанов, кафешек и всякого рода забегаловок, или устраивались в столовых на железнодорожных станциях. Кате понравилась будущая профессия, на практических занятиях она готовила блюда лучше всех девчонок, так что будущее ее не пугало. Она была уверена, что нашла свое призвание и чувствовала себя почти счастливой.
Девушки из ее группы жили одной дружной семьей, особенно иногородние, которые обитали в студенческом общежитии. Стипендия не просто была маленькой, но мизерной, ее могло хватить на один заход в кафешку, поэтому общежитские существовали на родительские деньги и время от времени устраивали вечеринки. Сбрасывались, покупали продукты, вино и сигареты. Устраивали для себя праздник.
На переменах девушки выходили в туалет, сидели на подоконнике, курили и болтали. Катя иногда заходила, но долго не выдерживала. Это как в газовой камере. Как они могут тут сидеть? Ей казалось, что они все насквозь пропитаются табачным дымом
Но однажды ее остановили. Она уже стояла у двери, взялась за ручку.
- Катька! Посиди с нами! – сказала Ленка Зайцева, самая бойкая в их группе. – Что ты всё время убегаешь? Как не родная! Мы же должны держаться вместе.
- Ой! Девочки! Здесь так накурено. Я не люблю табачный дым. У нас дома никто не курит.
- Совсем никто?
- Нет.
- А пьют?
- Нет, и не пьют.
- Вы что монахи? Интересно, как же ты тогда на свет появилась. А у меня вот мамка, как сапожник, смолит и батька, хотя он мне не батька, а отчим. И бухают вместе. Нажрутся и давай песняка давить. Да песни все у них такие стрёмные.
- Разве это хорошо? – спросила Катя. – Я бы не выдержала, если бы у нас так было.
- Это жизнь, Катюха. А чего хорошего вот так, как ты? Ничего хорошего в твоей жизни. Ведь ты же скучно живешь. Подруг у тебя нет, парня нет, на дискотеки не ходишь.
- Я книжки люблю читать. У нас дома много книжек. И в библиотеке беру еще.
Девчонки громко засмеялись.
- Ну ты, Катька – раритет. Книжки она читает. Да их сто лет уже никто не читает. Что в этих книжках? Жить надо! Ты, наверно, еще и не долбилась ни разу. Ведь так же?
- Как это?
Опять засмеялись.
- Так ты девочка, ц…Да девчонки, когда школу заканчивают, уже ни одной девственницы нет. С седьмого класса долбиться начинают. У нас в седьмом классе была, тоже Катькой, кстати, звали, забеременела. К концу года уже вот такая пузень, парту отодвигала, чтобы уместиться. А весной в мае прямо на уроке у нее схватки начались. Уже ребенку пятый год. Какой-то заезжий ей засадил.
- Она себя для мужа бережет. Так, Катерина? Вот удивишь ты его в первую брачную ночь.
- Да мужики сейчас это не ценят. Если тебя никто не трогал, значит, ты какая-то не то. Попробуй, Кать! Знаешь, как это клёво! Не пожалеешь. Если, конечно, парень нормальный попадется. Опытный, а не дотымка какой-нибудь. С малолетками не связывайся. Кайфа от них никакого. Потыкаются по-быстренькому, абы как.
Катя вся раскрасневшаяся выскочила из туалета. «Неужели это правда? Неужели они такие? Разве так можно?» И она еще острей почувствовала свою непохожесть.
Но ее тянула к ним. Она хотела в их компанию, болтать с ними, смеяться над шутками. И быть похожей на них. И не быть серой мышкой, на которую никто не обращает внимания. Вон как они легко болтают с мальчишками, как заразительно смеются, бесцеремонно хлопают их по плечу. И еще они очень много говорят о парнях, о любви, о сексе. Это то, что закрыто для нее, где ее совершенно нет, где для нее все непонятно и незнакомо. Парни и мужзчины вообще казались ей существами с другой планеты.
Дома было тихо и пахло свечами. В их доме никогда не играла музыка. На телевизоре никогда не включали музыкальных каналов. Мать из ее рук взяла портфель и отнесла его в ее комнатку, где ничего не менялось годами. Всё те же обои, все те же книги и все тот же старый однотумбовый стол, за которым она делала уроки и читала книги. Читать лежа ей не разрешали, чтобы не портила зрения. «Если легла на кровать, то спи, - говорила ей мама. – А то еще будешь есть в постели».
- Садись, дочка, к столу! – сказала мама. – Я сегодня испекла пирог. У нас же праздник. Поздравляю тебя с днем ангела! Ты уже совсем встала взрослая, девушка.
Мама чмокнула ее в щечку.
- Ах, да! Чуть не забыла. Вот тебе подарок.
Катя простонала. Ей хотелось заплакать.
- Мама! Ну, сколько же можно? Ты мне каждый год даришь дурацкие шерстяные носки.
- Почему же дурацкие? В них никогда не будут мерзнуть ножки.
- Мам! Никто сейчас не носит такого. Ходят в термоносках, когда холодно. Они красивые и удобные. И что у меня за юбки старушечьи? Надо мной же смеются. Ты хочешь, чтобы твоя дочь была посмешищем. И не хочу я эти бабушкины кофты носить. И с портфелем уже никто сто лет не ходит. Ходят с рюкзаками. А это демисезонное пальто. Да ему место в музее. Мам! Купи мне нормальную красивую куртку и нормальные ботиночки. Я хочу выглядеть, как все, а никак белая ворона. Вы меня специально на смех людям выставляете? Я же выгляжу, как настоящее чучело.
- Хорошо! Хорошо, дочка! В субботу пойдем по магазинам и купим всё, что ты хочешь. У вас же в субботу рано занятия заканчиваются?
- Рано, мама!
Катя бросилась ей на шею.
- Мама! Я люблю тебя! Ну, давай свой пирог! Что там у тебя? Я так проголодалась. Вместе с блюдом готова проглотить твой вкуснющий пирог. А он очень вкуснющий!
- Отец сказал, что придет очень поздно. Так что вдвоем посидим. Поговорим!
А в субботу они пошли по магазинам, как обещала мама. Кате купили красную куртку, рюкзачок, ботиночки и юбку. Мама сначала была против юбки, она ей показалась очень короткой, но Катя так ее горячо убеждала, что сейчас носят именно такие, что мама в конце концов согласилась. В конце концов дочь ее стала совершеннолетней.
И еще свершилось чудо. Катя зависла возле прилавка с парфюмерией. Глаза ее горели.
- Что ты там высматриваешь? – спросила мама. – Прямо прилипла к этой витрине.
- Да ничего. Так, мама. Ничего особого!
- А всё-таки?
- Да вот классная косметичка. Вот посмотри!
- Ну, ты знаешь, что отец не любит накрашенных. Я никогда косметикой не пользовалась.
- Да я ничего. Красивая очень. Классная вещь!
- Ой! – вздохнула мама. – Только дай слово, что отец не увидит тебя накрашенной. Там у себя в лицее своем красься, а дома, чтобы ни-ни. Не дай Бог отец увидит!
- Мамочка! Какая ты у меня сегодня хорошая!
Катя запрыгала.
Она о таком и мечтать не смела. Теперь она будет, как все. Домой она почти бежала. И мама ее всю дорогу удерживала. Наконец дома выложили покупки, и она стала примерять их. Теперь она была совсем другой человек. Теперь у нее начнется другая жизнь, где она будет не чуждым инородным элементом, а своей в девичьей компании, в группе. В понедельник она проснулась раньше обычного и долго одевалась, и крутилась перед зеркалом. Отец уходил из дома очень рано. Порой они еще спали, а он уже собирался и уходил.
- Только, дочка, сильно не намазывайся, а то будешь выглядеть как гулящая девка, - сказала мама. – Это не хорошо! Ведь сама знаешь, по одежке принимают.
- А как это гулящая? Это какая?
- Непорядочная. Плохая. Вот губы намазала, а теперь оближи.
- А зачем облизывать, ведь помады не останется?
- Останется как раз столько, сколько нужно. А теперь ватным тампоном сними лишний крем! И сильно ресницы и брови не крась. Лишь чуть подчеркни! Лишнюю наложишь косметику, превратишься не в красавицу, а в уроду. Всё хорошо в меру.
4
Это было новое ощущение, которое она впервые испытала. Она не семенила, как обычно, опустив голову и правое плечо, поскольку в правой руке она несла портфель, на котором местами облупилась краска и эти места зияли черными пятнами, портфель, с которым она отходила одиннадцать лет в школе, а потом должна была ходить с ним и в лицей. Нет, теперь за ее плечами был рюкзачок с веселым Микки Маусом, и она нисколько не чувствовала его тяжести. Ботиночки стучали по асфальту. Она не торопилась, поскольку вышла из дома пораньше. И еще поглядывала по сторонам, а не шла, как обычно, опустив голову.
Она перехватывала взгляды мужчин и мальчишек, направленные на нее. Это было для нее как начало другой жизни, еще неведомой, но обещающей незнаемые еще ею чувства. Она интересна кому-то. Да никому-то, а представителям противоположного пола, тем самым, которые никогда до этого не обращали на нее внимание, смотрели как на пустое место, а теперь смотрели на нее, как будущую женщину. И всего-то надо было для этого одеться как положено и нанести немного косметики. Так Катя открыла для себя один из жизненных секретов. И поняла, что теперь она уже не сможет жить, как жила до этого дня.
В холле лицея было пусто. Только гардеробщица тетя Таня, пожилая грузная женщина, на месте за деревянной стойкой. Она приходила раньше всех, будила ночного сторожа, который отправлялся домой на заслуженный отдых, и занимала свое рабочее место. Она была первым человеком, которого встречали лицеисты.
- Ой, Екатерина! – всплеснула она руками. – Тебя сегодня не узнать. Такая красавица. Никак замуж собралась? И не будешь ждать окончания лицея? И жених нашелся?
Она добродушно засмеялась. Кате нравилась ее улыбка и смех, негромкий и добрый.
- А почему бы и нет, тетя Таня? – сказала Катя. – Я уже неделю как совершеннолетняя. Можно и замуж. А лицей я всё-таки закончу и буду готовить очень вкусные блюда.
Катя никогда не шутила. Она могла быть только серьезной. И сейчас удивилась самой себе. Что это с ней? Откуда эта легкость в общении с людьми, да еще и взрослыми? Прошла в аудиторию. Пусто. Село за свое место достала общую тетрадь для конспектов, ручку. Заняться больше было нечем. Удивительно, она даже не волновалась, как будто ничего не произошло в ее жизни, и она оставалась прежней Катей. Достала учебник по кулинарии. Чтобы чем-то заняться, стала листать его. Она уже скоро наизусть будет знать, что в этом учебнике.
- Опля! А это кто у нас? – раздался возглас от двери.
Это была Светка, как ее звали Светка Профурсетка. Что такое «профурсетка», Катя не знала, но была уверена, что это что-то веселое, неунывающее. И Светка была такой смешливой девушкой, которая веселилась по любому поводу, а чаще всего без всякого повода.
- Нежели это ты, Катюха? Да тебя же не узнать. Совсем другой человек! Красотка! Чмоки! Чмоки! Сладенькая ты моя! Ну, вот совершенно другой человек.
Стали подходить одногруппницы. Катя столько наслушалась комплиментов, восторгов, что уже с нетерпением ждала начала пары. Теперь, она была уверена, она стала своей среди девчонок. И надо для этого не так уж и много: одеваться, как положено в наше время. Правда, отец не одобряет этой современной моды: мини-юбок, топиков, вызывающих колготок. Ну, что же, смирится. А она больше не будет одеваться как старая бабка. Она хочет быть современной и модной. Вот так! В конце концов это ее жизнь, а не мамина и не папина.
А на перемене она стойко выстояла в прокуренном туалете, слушая щебет девчонок. Урна к концу занятий наполнялась окурками. А вот на улице девчонки не решались курить.
- А знаешь, Катюха, у меня в субботу будет днюха. Давай присоединяйся! А то ты всё время в стороне, как неродная, - сказала Настя. – Вливайся в коллектив.
Она была в их группе самая крупная, почти зрелая женщина. С олидными женскими формами.
- Я подумаю. Хорошо, Настя?
- Не надо думать! Пусть лошадь думает. У ней голова большая. Приходи и всё! Будет весело. Наша комната триста двенадцать. Пацаны будут. Так что потусим. В субботу комендантша рано уходит домой. А с вахтером всегда можно договориться. Но всё-таки возьми паспорт или студенческое удостоверение.
Чем ближе была суббота, тем больше волновалась Катя. Она никогда не была на молодежных вечеринках. Что там делают? Как себя вести? Можно было расспросить девчонок, но Катя не делала этого. Боясь показаться совсем дремучей. А между тем она начала на себе ловить взгляды мальчишек. А как-то услышала за спиной; «А она ничего!» Хотела обернуться, чтобы узнать, кто это, но не решилась. Одно она поняла ясно, для нее началась другая жизнь. Всё! Она покончит с затворничеством и будет принята в клуб современных девчонок, как выразился бы какой-нибудь умник. Она будет как все. Вот только курить – это не для нее.
Отец, как всегда, в субботу возвращался поздно. Он бы, скорей всего, не отпустил ее. Он был противником всяких гулянок. А тем более, если речь шла о дочери, да еще и в поздний вечер, да еще и в молодежной общаге. А мама не долго сопротивлялась. Катя пустила и слезу. «Вы меня держите, как в тюрьме. Я никуда не могу выйти. Там будут девчонки из нашей группы. Посидим, попьем чайку, послушаем музыку. Что тут такого!» Мама сломалась. «Только не долго. И на улице осторожно. Вечером там и хулиганов и пьяных полно». Катя пообещала вернуться пораньше.
Катя впервые попала в общежитии. Она шла длинным коридором. Из комнат доносились крики, музыка. Мимо проходили девушки с кастрюльками, пакетами. Из кухни, которая была в конце коридора неслись запахи жареного. Никто на нее не обращал внимания. Непрерывно хлопали двери: выходили, заходили. В фойе посередине коридора у окна стояла большая пластиковая бочка, из которой подымалось какое-то высокое экзотическое растение. В земле тушили окурки, которые техничка руганью каждый день убирала.
5
- Катюха! Пришла!
На ней сразу повисли две девчонки. Чмокнули в щечки.
- А мы уже и не ждали тебя. Думали, не придешь. Какая ты молодец! Мы вместе!
Они сняли с нее куртку и потащили к столу, посередине которого стояла сковородка с жареной картошкой. А вокруг тарелки с солеными огурцами, ломтиками сала, вареной колбасой и хлебом. И к своему ужасу Катя увидела бутылку водки и бутылку дешевого сухого вина. И несколько стаканов, потому что никаких стопок и рюмок у девчонок не было.
Ей пододвинули стул. Даи вилку. И поставили стакан, на который Катя поглядела с ужасом.
- Что будешь? Водку? Вино? А может, и то, и другое. Но когда мешаешь, похемелье потом такое жуткое.
- Ничего не буду. Если можно чаю! Можно даже без сахара.
- Ох, Катька! Ты совсем отсталая. Прямо монашенка какая-то. Ну, чаю, так чаю. Чай – не водка, много не выпьешь. Ха-ха!
Катя спохватилась. Подскочила со стула.
- Настя! Я про подарок забыла. Так, безделушка. Но всё-таки! И как я только забыла?
Она бросилась к куртке.
- Ой, пупсик! – воскликнули девчонки и засмеялись.
Катя подумала, что куколка была смешной, вот и засмеялись.
- Ну, Катька! Да у Насти скоро свой пупсик будет, живой.
- Как это?
Катя ничего не понимала.
- Да залетела она. Чего уж тут непонятного? С нами, девками, это иногда случается.
- Как залетела, так и вылечу, - хмуро ответила Настя. – Записалась уже. На следующей неделе на аборт.
- Как на аборт? – растерялась Катя. Не шутят же они?
- Да просто. Как зуб выдернуть. Не первый раз замужем, - сказала Светка.
- Но ведь там живой человек, - в ужасе прошептала Катя.
- А куда мне с этим живым человеком? – вяло проговорила Настя. – Из общаги выселят. Квартиру снимать не на что. И вообще жить не на что. А ребенку надо пеленки, распашонки, кроватку, коляску, детское питание. Да и лицей этот долбанный не закончу. В деревню уехать? Вот, папа и мама, ваша дочь приехала, внучку вам привезла. Кормите, поите нас.
- Но ведь есть же отец? – пробормотала Катя.
- Я тебя умоляю, Катюха! Какой там отец, жеребец? Сунул, плюнул и бежать. Ладно, девчонки, хватит о грустном! Давайте пить! А то водка прокисает. За стол!
Налили водки. Только одна Галя пила вино. Чокнулись. Кто, морщась, кто, не морщась, но все выпили. И Катя выпила несколько глотков чаю. Разговор стал громче.
В коридоре раздались голоса и топот.
- Мальчишки пришли! Вау! Не забывают нас ухажеры.
Их было трое. Двоих Катя видела часто в лицее. А вот третий высокий блондин ей был незнаком. И одет он был получше, чем двое его товарищей. И выглядел взрослей.
- Ага! Водку без нас начали пить! – воскликнул Толя. Толя учился на помощника машиниста.
В руках у него был небольшой букет белых астр, который он с поклоном протянул Насте.
- Хэпи бёздэй ту ю! – нараспев протянул он. - Здоровья, счастья и любви! Много-много! Целый океан!
Настя чмокнула его в щеку. Присутствие мальчишек возбудило девчонок. Они затрещали еще быстрей и хором.
- Там дискач намечается на первом этаже, - сказал Толя. – Когда мы проходили, там аппаратуру настраивали.
- Ну, да, сегодня же суббота. Сходим, подергаемся. Не сидеть же, как старики.
Они выпили еще по паре стопок. Быстро стали уничтожать закуски. Сковородка с картошкой вмиг опустела.
- А среди нас есть непьющие. Приятно удивлен. Уже отчаивался встретить непьющую девушку.
Это незнакомый блондин. Он поставил стул рядом с Катиным. Их плечи соприкасались.
Он протянул руку Кате. Улыбнулся. «Какая у него красивая улыбка!» - подумала Катя.
- Кстати, Саша. Друг этих оболтусов. Толян, к тому же, мой земляк и бывший одноклассник.
Засобирались на дискотеку. В коридоре уже была слышна музыка. Шли раскрашенные девицы.
Дискотека проходила в зальчике, что был рядом с выходным холлом, где сидел вахтер. Народу было столько, что было непонятно, как они здесь умещаются. Все двигались, дергались, извивались. В полумраке мерцали разноцветные огни. Колонки так гремели, что Кате сначала показалось, что она оглохнет здесь. Все кричали. Над головами мелькали руки. Их компания сразу же растворилась среди танцующих. Катя стояла недалеко возле двери и никак не могла решить: оставаться ли ей здесь и дожидаться остальных. Но вспомнила, что куртка ее в комнате, а комнату закрыли перед уходом. Так что уйти никак не получалось. Но если эта дискотека затянется, она просто не выдержит этого. Уже сейчас ей хотелось уйти.
- Чего скучаешь, Катюша? Не нравятся дискотеки? Может быть, потанцуем?
Это был Саша. Катя даже не заметила, как он подошел. Саша встал рядом, заложив руки за спину.
- Ну, я не танцую.
- Вообще?
- Ну, как-то не приходилось.
- Удивительно. Первый раз встречаю девушку, которая не танцует. А чем ты увлекаешься?
- Ну, книжки читаю.
- Вот как! А я уже думал, что сейчас никто не читает книжек, кроме бабушек в перерывах между вязкой носков для внуков.
- Я такая старомодная?
- Слушай, Катя! Сейчас медляк играют. Пойдем потанцуем!
- Но я же сказала, что не умею.
- А там ничего и уметь не надо. Просто стоять рядом друг другом и в такт музыка покачиваться. Пойдем! Я тебе покажу. Тут никаких особых умений не нужно.
Он взял ее за руку и потянул. Еще ни один юноша не брал ее за руку. И не то, что не брал, но даже не прикасался к ней. Если, конечно, не считать случайного соседства в автобусной давке. Сашина рука была теплой. Ее колени подкосились, она вся обмякла, стала покорной и безропотной, с которой можно делать, что угодно. Такое состояние для нее было впервые и необычно. А Саша уже оттащил ее от стены, выбрал свободное место среди танцующих, положил ей руки на талию и сказал:
- Приобними меня за плечи! Ну, или просто положи ладони на плечи.
- Это обязательно? – испугалась Катя. – Может быть, не надо? Что-то мне расхотелось.
- Ну, видишь, все же так делают. Да не бойся. Я не укушу тебя. Я красивых девушек не кусаю. И вообще не кусаюсь. Вот меня тебе никогда не нужно бояться.
Она, глядя на других поняла, что нужно покачиваться из стороны в сторону и идти туда, куда тебя ведет партнер. Два раза она наступила ему на ногу. Ей стало неловко и стыдно «Что же я такая неумеха? Даже простых движений не могу делать. Вроде бы и танец такой простой, а у ней никак не может получиться.
- Ничего! – успокоил Саша. – Первый раз так у всех. Вот! Вижу, что ты способная ученица. Скоро начнешь занимать первые места на танцполах. Обещаю! В тебе есть природная грация. А скованность пройдет. Надо держать себя свободно.
Катя хотела спросить, что это такое «танцполы», но не решилась. Она и так, конечно, выглядела дремучей-предремучей в его глазах. Считает ее деревенщиной.
- Ты удивительная девушка, Катя, не похожа на остальных. Таких сейчас не встретишь.
- Каких таких?
- Ну, ты же видишь. Вот твои подруги пьют, курят, как сапожники матерятся. Да и не только это. Они уверены, что нужно сейчас брать от жизни все. Ты знаешь, какая у них мечта? Понравиться какому-нибудь богатому папику, который бы снял для них квартиру, возил на машине, покупал шмотки, водил в рестораны. Ну, там подарки, то сё. А то еще бы взял и свозил за границу. Это уже предел мечтаний.
- А папик – это кто?
- И этого не знаешь. Какой-нибудь бизнесмен, обычно за сорок лет, с пузиком, женатый. С детьми. Но жена уже давным-давно ему наскучила. И ему хочется свежачка.
- И зачем это девушкам? Зачем им женатые мужчины в возрасте? Разве мало молодых людей?
- Ты наивная. Современной девушке нужно богатство, деньги. Это главное. А какие деньги у того, кто только закончил школу, учится в каком-нибудь лицее и живет на то, что ему подбросят родители?
- Неправда! Главное – любовь. Если нет любви, то ничего не надо. Никакого богатства.
- Ты удивительная, Катюша. Редкая. Видишь, как ты думаешь. Романтик! И вся такая светлая.
- Я обыкновенная. Слушай, Саша! Я хочу уйти отсюда. От этого грохота, духоты у меня уже голова болит. Мне кажется, что я сейчас упаду в обморок. Не могу уже больше.
- Так давай уйдем! Ты думаешь, что мне здесь нравится? Ни капельки не нравится.
- У меня куртка осталась в комнате. А девчонки закрыли комнату. Не уходить же мне без куртки.
- Ага! Жди меня! Сейчас возьму ключ. Кажется, он у Насти. Сейчас найду Настюху!
Уже через пять минут они вышли из общежития. Катя почти счастливо вздохнула
- Я провожу тебя, Катя? Не против? Какой замечательный вечер! Звезды такие яркие!
Они шли по пустынной улице городка. Катю впервые провожали. Она шла рядом с юношей, который был для нее самым лучшим в мире. Трудно было поверить в это. Как в сказке. С ней случилось то, о чем она читала в книгах. Конечно же, она любит его. Не может не любить. Он такой красивый, необыкновенный. Из всех девчонок он выбрал ее. Значит, она никакая не серая мышка. Пусть она не такая яркая, как некоторые девчонки, но она симпатичная, если она смогла понравиться ему. В понедельник девчонки будут наперебой вспоминать субботнюю вечеринку, как им было весело, как они говорят «клёво». А она будет слушать и загадочно улыбаться. А когда они спросят: «А куда вы пропали с Сашей?», она тихо улыбнется и тихо скажет: «Гуляли!» И они обзавидуются, что такой красивый парень выбрал именно ее, а не кого-нибудь из них. Значит, он увидел в ней такое, чего в них нет. Вот так, она всем подотрет нос. У нее теперь тоже есть свой парень и никакой-то там прыщавый лицеист!
- А почему я тебя никогда не видела в лицее? – спросила Катя. – В какой ты группе учишься?
- Потому что я там не учусь. Это, Катя, не про меня. У меня другой путь. Более, я бы сказал.
- Как? А как же ты тогда попал в нашу компанию?
- Ну, Игорек и Толик – мои друзья. Пригласили, а я не посмел отказаться.
- Тебе понравились наши девочки?
- Мне понравилась ты.
- Ну, ты обманываешь меня
- Если бы я обманывал, я бы остался там, а не пошел бы тебя провожать.
- А где ты учишься?
- Я работаю. Консультантом в ДНС.
- А что это такое?
- Разве ты там ни разу не была? Странно. Там продают разную электронику: компьютеры, телеки, смартфоны, всякие аксессуары, периферию. Я помогаю выбрать то, что нужно покупателям. Ну, и всякие рекламные акции готовлю. Еще езжу в командировки, выбираю товар для нашего магазина, договариваюсь.
- Наверно, это очень интересно?
- Это для меня трамплин, с которого я должен прыгнуть. Для меня это только начало.
- Куда прыгнуть?
- Ввысь. Сделать карьеру. Я не собираюсь всю жизнь работать рядовым консультантом. Хочу открыть свое дело. Но это мечты о будущем. И надеюсь, осуществимом
Они подошли к ее дому. Саша взял ее ладошки, потряс их, заглядывая ей в глаза.
6
«Я влюбилась. Даже самой не верится. Он такой необыкновенный. Он лучший в мире». Теперь Катя ежесекундно, постоянно думала только о Саше, вспоминала каждое его слово, интонацию, с которой он говорил, как глядел на нее, какая у него была улыбка, как держал ее ладонь в своей руке, и она задыхалась от счастья. Еще несколько дней назад она ни за что бы не поверила, что к ней может прийти такая огромная, как вселенная, любовь, такая чистая, как голубое небо над головой. И она совсем в своих мечтах осмелела. Представляла себя в подвенечном платье, с фатой, как он подхватывает ее на руки и под восторженные крики несет в дом. В их дом, где будет царить их любовь, где будут бегать их детки. Их будет несколько! Три! Нет! Четыре! Или даже пять! Разве одна, как она сейчас у родителей, это нормально? Это не нормально. Нет, семья должна быть большой, шумной и дружной. Она будет готовить для Саши и детей такие блюда, лучше всяких ресторанных! И ведь мечта эта осуществима. Конечно же, Саша любит ее. Это чувствуется, это видно по всему. Он станет успешным. И у них будет все. Своя квартира, машина, красивая мебель, модная современная одежда. Наверно, Саша не разрешит ей работать, ведь он будет зарабатывать так много, а дома столько дел, тем более, что дом полон детей. И она всё сделает, чтобы ему было хорошо в их доме.
Через два дня Саша ее встретил у ворот лицея. Она уже было прошла мимо, как кто-то взял ее за локоток.
- Девушка! А куда мы так торопимся?
Она засмеялась, но не потому что ей было смешно, а потому, что ей было радостно. А Саша так улыбнулся. Так могут улыбаться только сильно любящие люди, решила она. Она даже приподнялась на цыпочки, как будто ей хотелось быть ближе к солнцу.
А это тебе!
Он протянул шоколадку.
- Извини! Не купил цветов. Закрутился, секунды свободной не было. Вот только освободился. И бегом сюда. Боялся, что ты уйдешь. Поэтому все так получилось…
- А я еще не ушла, - сказала Катя и снова засмеялась.
Кате хотелось взять его за руку, но она не знала, правильно ли это, не будет ли это выглядеть детским садом. К тому же руки он держал в карманах куртки. Но она осмелилась и сунула ладошку ему под локоть. Взглянула на его лицо. Он улыбался. Как здорово! У нее есть свой парень. И какой! Наверно, прохожие сейчас завидуют их паре и сразу понимают, что это идут влюбленные. И конечно, думают, какая красивая пара. И радуются их молодости и любви. Ведь всем людям хорошо, потому что она и Саша любят друг друга. А любовь как солнце светит всем.
- Саша! А почему ты у меня не спросишь телефон? Обычно при знакомстве спрашивают телефон.
- Хм! Я знал, что ты спросишь это. Да, не успеют познакомиться, а уже клянчат: «Девушка! А не дадите телефончик!» Я считаю это неправильным. Ну, обычно звонят в самый неподходящий момент, когда ты занят на работе и не можешь отвлечься ни на момент или у тебя важный разговор с кем-то, или просто заняты руки. Да мало ли что. Но не это главное. Я считаю, что люди должны общаться в живую, особенно близкие. А тут поболтали по телефончику и вроде бы достаточно, можно и не встречаться. А зачем? Ведь все обговорили. Но нужно видеть лицо говорящего, чувствовать его энергетику, ауру. Или ты не согласна с этим? Я, наверно, говорю странные вещи. И многие меня просто не поймут.
- Согласна на все сто! Никакой телефон не заменит живого общения. Даже самый навороченный.
- Ну, видишь, Катя, какое у нас взаимопонимание. Я был уверен, что ты меня поймешь.
- Да. Мне кажется, что мы созданы друг для друга. И долго шли навстречу. И встретились.
Он остановился. Взял ее ладошки. Большими пальцами водил круги по ее ладошкам.
- Ты о чем? Об этом? Да, Катя?
Катя опустила глаза. Посмотрела на его туфли. Молодежь сейчас сплошь ходит в кроссовках. Он же в туфлях.
- Катя! Можно я тебя поцелую?
- Саша! Ну, кругом же люди!
- Катя! Ты какая-то старомодная. Сейчас даже не обращают внимания на то, если молодые целуются на виду у всех.
- Я так не могу. Мне стыдно.
- Стыдно, у кого видно.
- Ты это о чем?
- Так. Это просто поговорка. Проехали. Брякнул, не подумавши. Язык иногда опережает мысль.
Они подошли к ее дому. Хорошо, что у подъезда не было никого. Эти старушки – такие сплетницы.
На этот раз Саша зашел следом за ней в подъезд. Она уже ступила на ступеньку как он ее взял за локоток.
- Ну, здесь-то, Катя, никого нет. Здесь-то можно целоваться. Ты же не будешь против?
- Ну…
Но он уже крепко держал ее за плечи. Притянул ее к себе. И впился в ее губы.
Она закрыла глаза. Уперлась ладошками в него. И тут почувствовала, что его рука скользнула ей под куртку. И вот уже сжимает ее грудь. Она оттолкнула его руку. Шагнула назад и уперлась спиной в стену. Дальше отступать было некуда.
- Не надо, Саша! Зачем?
- Прости! Как-то так вышло, не знаю даже как. Прости!
Она побежала по лестнице. Зачем он это сделал? Всё было так хорошо. Он же не похож на остальных. Он не такой. Она не могла представить, что он может сделать ей что-то нехорошее. Но какой-то у него был странный взгляд, когда он оправдывался. Она даже напугалась этого взгляда. Ей показалось в нем что-то злое. Он явно был недоволен. Или тем, что она толкнула его руку, или тем, что она так сделал.
7
Это был предпоследний день ее жизни. Конечно, она не знала об этом, как и не могла даже представить, что с ней случится в этот день и что такое вообще возможно. Катя жила в своем мире романтических любовных историй, где теперь появились реальные персонажи – это она и ее Саша. И она была уверена, что всё будет так, как в ее любимых романах.
Саша снова встретил ее у ворот. На этот раз он вручил ей три цветочка. Три розы.
- Какая прелесть! – восхитилась Катя. – Знаешь, чем они пахнут, Саша?
- Цветами. А чем еще?
- Конечно. А еще любовью. Цветы такие нежные, красивые и хрупкие создания.
- Ну, это само собой, - согласился Саша. – Поэтому и дарят девушкам цветы.
Но на этом сюрпризы не кончились. Саша взял ее под ручку и подвел к белой иномарке. Распахнул дверку. Заглянул ей в глаза и улыбнулся. Глаза его смеялись.
- Прошу, мадмуазель! Экипаж подан. Кони бьют копытами. А их тут под капотом целый табун.
- Что? Откуда машина?
- От верблюда, Катя. От верблюда. Моя машина. Или ты решила, что я угнал машину?
- У тебя своя машина? Фантастика!
- А почему бы нет? Мы тоже ушами мух не бьем. Крутимся, вертимся. Пройдет несколько лет и у меня будет своя яхта.
У ее парня своя машина! И еще такая шикарная. Какая она везучая! Вот тебе и принц на белом коне.
- Куда едем, Катюша? Командуй!
- Не знаю. Мне все равно. Куда хочешь.
- Ну, прокатимся немного. К сожалению, долго не могу. У меня деловая встреча. И опаздывать никак нельзя. Сама понимаешь, люди серьезные не прощают опоздания.
Они тронулись. Машина плавно катилась по городской улице. Катя глядела на прохожих, на дома, на магазины. Она в первый раз ехала на такой машине. «Как леди какая-то», - подумала она. Погладила Сашу по плечу. Он улыбнулся «Он такой хороший! У нас будет прекрасная семья! У нас всё будет хорошо!»
- Саша! А ведь ты говорил, что работаешь консультантом в магазине. Там так хорошо платят?
- Хочешь жить, умей крутиться, Катя! Пошел на повышение. И сразу такой аванс отвалили. А знаешь, куда мы поедим? У меня есть любимое местечко. Вот туда мы и поедим. Надеюсь, ты не будешь возражать.
Свернул в переулок. Они заехали в парк с высокими тополями. Саша медленно ехал по грунтовой дороге, свернул на небольшую полянку, окруженную тополями и акацией. Пока они ехали по парку, им не попался ни один прохожий. Катя здесь была впервые. Саша остановился. Катя пожала плечами. Зачем они сюда приехали? Ничего тут примечательного не было. Скучное место!
- Хочешь покажу фокус? – спросил он.
- Ой! Я люблю фокусы. Покажи!
- Отстегни ремень. Вот кнопочка. Сейчас я ее нажимаю. Опля!
Спинка на кресле Кате упала, и она по инерции оказалась на спину. Саша тут же навалился на нее и стал расстегивать замок куртки. Резко дернул замок и распахнул куртку.
- Саша! Ты что делаешь? – прокричала она. Ей не верилось, что это происходит с ней.
- А что я делаю? Сейчас раздену тебя, сам разденусь, и мы займемся любовью. Неужели непонятно? Или ты до сих пор ходить в детский садик. Ха-ха, крошка!
- Не хочу! Слезь с меня! Не смей!
Она уперлась ладонями в его грудь. А он уже задирал на ней юбку, схватился за резинку трусов и стал тянуть их вниз. Она крепко сжала колени. И у него не получилось сразу.
- Трусы! Фу! Надо стринги, Катюня, носить. Особенно когда идешь на свидание. Сдвинул веревочку в сторону и всё – ты у цели. А трусы – это не современно. Всё-таки ты какая-то старомодная. Но это дело поправимое. Будем тебя привлекать к современности.
- Не лезь ко мне! Перестань! Я кричать буду. Отпусти меня сейчас же! Не смей этого делать!
- Да хоть закричись! Здесь же никого нет. А чего ты дергаешься, я не понимаю. Автосекс – это знаешь, как круто! Девчонки по несколько раз кончают. Тем более в такой тачке. Это же тебе не «жигули» какие-нибудь. Въезжаешь? Да любая бы сейчас кайф ловила в такой-то тачке с таким мачо, как я!
- Отстань от меня! Я не хочу! Не надо! Отпусти же! Уберись!
- А я хочу. Этого волне достаточно. Да кончай ты ломаться, как ц…Не хотела бы, так не лезла бы в машину ко мне. То я не знаю вас. Я уже перещелкал вас больше, чем грецких орехов.
Он уже сдернул ей трусики до колен и теперь занялся собой. Присел на колени, стал расстёгивать ремень, молнию. Катя увидела белые плавки и бугор спереди.
- Ты сволочь! Ты негодяй! Отпусти меня! Немедленно!
- А ты кто? Шлюха! Запрыгнула к парню в машину! На себя-то посмотри! Мартышка мартышкой! Да это для тебя честь, что такой парень, как я, тебя трахать будет. Хвалиться будешь подружкам, а они будут слюной давиться, завидовать тебе.
Катя попыталась повернуться на бок. Но он плотно держал ее коленями. Она сунула руку в карман куртки, выхватила ключ и, приподнявшись, ударила его с размаху в плечо.
Он завыл. И качнулся назад.
- Сука! Больно же! Что ты делаешь?
И хлестанул ее по щеке. Еще никто не бил Катю по лицу.
- Отпусти меня! – прошипела Катя.- Вот видишь!
Она показала ключ, зажатый между пальцами.
- В следующий раз я тебе его в глаз воткну!
«Б… Ведь и сделает! Бешеная какая-то! Да ну ее на фиг!»
Он сполз с нее и стал натягивать брюки. Катя тоже торопливо одевалась, то и дело размазывая слезы.
- А я считала, что ты такой необыкновенный. Непохож на других. Что у нас всё будет…
- Как будет?
- Как у Ромео и Джульетты.
Он зло рассмеялся.
- Ну, дура, б…Надела трусы? А теперь уматывай из машины! На хрен!
Он дернул ее за воротник. И толкнул в дверь. Выбрался следом. Катя, закрыв ладонями лицо, плакала.
- Чего ревешь, падаль? Заткнись!
Он развернул ее. Отошел и пнул. Катя упала. Лицом ткнулась в землю.
- Чего развалилась? А ну… отсюда на…
Он гнал ее матерными словами. Поднял кулак и грозил.
Она поднялась. Увидела его злые глаза и ухмылку. Он залез в машину и резко сорвался с места. Катя отряхнулась. Если бы вот так можно было смести с себя не только соринки, но и всю эту грязь. Почему он так? Почему он ругал ее самыми грязными словами? Значит, не было никакой любви. Ничего не было. И совсем он не романтический герой. И она дура, дура, дура! Верила в чистую любовь, мечтала о свадьбе, о семье, о любящем муже, о детях. Ничего этого у нее не будет. Никогда!
Слезы лились и лились. Она брела по старому тополиному парку, не видя ничего впереди. Брела наугад. И вышла из парка на улицу, по которой торопились люди, ехали машины. Она вытерла лицо. Еще не хватало, чтобы кто-нибудь остановился и стал спрашивать ее: «Что с вами, девушка? Может, вам помочь чем-то?» Ей уже ничем не поможешь. Потому что жизнь для нее закончилась, потому что дальше ничего не будет, сплошной мрак и пустота, где не живет любовь, не живут ее мечты. Она не торопилась. Надо, чтобы высохли слезы, чтобы мама ничего не заподозрила и не стала приставать к ней с расспросами. Надо успокоиться, а ветер обдует и высушит лицо. И мама ни о чем не догадается.
Когда она подошла к дому, то была уверена, что совершенно успокоилась и ничем не выдаст себя. Дома, как всегда, было тихо. Они никогда не включали музыки и не смотрели никаких музыкальных каналов. Отец, даже когда смотрел телевизор, делал звук таким, чтобы только можно было расслышать. Пахло обедом.
- Сегодня ты задержалась? Что-то было у вас? – спросила мама. – Я подогрею борщ.
Она готовила на стол. А Катя переодевалась в своей комнате. Первым делом, когда она приходила домой, переодевалась. И аккуратно вешала свою одежду в шкаф. После чего облачалась в домашнее. Так было заведено еще с тех времен, когда она еще ходила в садик. Мама об этом говорила, что есть одежда, в которой мы идем в люди, а есть домашняя одежда. И дома празднично одетыми никто из них не ходил. Поэтому домашние вещи могли занашиваться, ремонтироваться, на них ставили заплатки. И только, когда они приходили в совершенную ветхость, их пускали на тряпки. У отца висел в шкафу добротный костюм, но Катя никогда не видела его в этом костюме. Иногда ей хотелось так увидеть его в этом костюме. Она была уверена, что в нем он будет выглядеть другим человеком. Но она никогда бы не посмела сказать об этом. Она побаивалась отца.
- Да так. Ничего особенного, - ответила Катя, уже переодевшись. – Та, поболтала с подругами.
Она хлебала борщ без всякого аппетита только потому, что у них не было принято отказываться от домашнего застолья. И вдруг ложка замерла на весу, она смотрела на тарелку с борщом, а видела кровь, алую дымящуюся кровь. Это была ее кровь. Какое-то наваждение! Она потрясла головой, крепко зажмурила и открыла глаза.
- Что с тобой, дочка? – спросила мама. – Какая-то ты сегодня не такая. Не приболела ли?
- Ничего! Ничего! Что-то задумалась. Не обращай внимания, мама. Всё нормально.
Она поспешно отправила ложку в рот. А какая она на вкус человеческая кровь?
- Мама! А для чего мы живем? – неожиданно спросила она. – Ну, есть же какой-то смысл?
И сама удивилась. Ничего подобного она не хотела спрашивать. Это вылетело как-то само собой, помимо ее воли.
- Ты чего это, Катя? Ты что?
Мама заглядывала ей в глаза. Какая-то она сегодня ... Что-то беспокоило мать. Но что, она не могла понять.
- Мы живем и живем, потому что надо жить. А как иначе? Если жизнь дана, надо жить. А лучше спросить отца, он это хорошо объяснит. А я объяснять-то не умею.
«Я в маму, - подумала Катя, - такая же робкая и забитая. Маму нельзя представить без отца. Она просто пропадет. Любят ли они друг друга? Но ведь, наверно, тогда любили, в юности, когда познакомились. Только я никогда об этом не узнаю, потому что мама об этом никогда не расскажет».
Она торопливо выпила чай и ушла к себе. Бросилась на кровать, поверх одеяла. Ей ничего не хотелось. Она чувствовала, что жизнь для нее закончилась. И больше ничего не будет. впереди пустота и мрак. Надо бы раздеться. Но силы совершенно оставили ее.
8
Она держалась изо всех сил. И мать не могла догадаться, что происходит с ней. Катя не торопилась. Она уже знала, что последний раз идет по этим улицам. Дошла до мусорных баков. Вытащила косметичку из рюкзака и рюкзак с тетрадями, учебником кулинарии отправила в мусорку. Косметичку она положила на ближайшую скамейку, которая ей попалась по пути. Вещь хорошая, кто-нибудь подберет и порадуется. Что же пропадать добру? Наверно, это самое драгоценное, что она оставит после себя.
Вот она переходка. Сколько уже раз она поднималась по ней. Иной раз взлетала легко, как перышко. В другой раз шла, не торопясь, если никуда не нужно было спешить. Сколько же здесь ступенек? И каждая ступенька – это путь в другой мир. Их всё меньше и меньше. Наверно, и годы так же уходят под ногами, как и ступеньки, приближая каждого из нас к неизбежному концу. И вот последняя ступенька. На другой стороне ступеньки вниз, но по ним она уже никогда не пройдет. Был утренний час и на мосту не было ни души. Перрон тоже был пуст. И только туда дальше возле автовокзала стояли люди. Ждали рейсового автобуса.
Сразу, как поднимешься на мост, с левой стороны, была так называемая стена молодоженов. Это была часть металлического ограждения, на которой висело множество закрытых навесных замков. Был такой обряд, очень популярный в городе, когда новобрачные после загса отправлялись на вокзал, поднимались на переходку к этому месту и вешали свой свадебный замок, закрывали его на ключ и ключ невеста швыряла вниз, чтобы никто не нашел этот ключ и не открыл их замок. И пока замок закрыт, их пара будет вместе, ничто и никто не разлучат ее. Обязательно фотографировались возле стены молодоженов и отправлялись праздновать свадьбу. Катя остановилась возле этого места, погладила несколько замков. В последнее время в магазинах стали появляться особые свадебные замки в форме сердечек, цветочков, разноцветные. Она уже несколько раз высматривала такие замки.
Здесь мог бы висеть и ее замок. Вот в этом, допустим, месте. Она закрыла бы его и швырнула ключ, как можно дальше. Куда бы он упал? Далеко она не забросит. Вон где-то бы в том месте между рельсами на серых гранитных камнях. Со временем его бы присыпало, и он бы исчез. Никто бы его никогда не увидел, не поднял и не открыл ее замка. И счастье бы ее длилось вечно.
Вдали было видно серое здание локомотивного депо, где ремонтировали тепловозы и электровозы. Совсем близко здание вокзала, паровоз на постаменте, на котором ездил какой-то легендарный машинист. На одном пути стояла сцепка вагонов. По другому пути медленно катился тепловоз. Он то и дело останавливался, сдавал назад, потом снова двигался вперед. Зачем он так делает человеку со стороны понять было невозможно. Но зачем-то это было нужно. А на первом пути стоял пассажирский состав. Но пассажиров на перроне не было. Или поезд должен был скоро тронуться или вагоны были пусты. Катя всего раз в жизни ездила по железной дороге. Было это давно. Она еще даже не пошла в школу. Пришла телеграмма, что умерла бабонька. Мама, ее сестра младшая и братья рано осиротели. Отец и мать утонули в Оби, когда возвращались с гулянки в Затоне. В лодке они поссорились. Наверно, подрались и лодка перевернулась. А вода была ледяная, стояла поздняя осень. Лодку угнало течением, доплыть они до нее не могли. Детей, кроме двух старших братьев, разобрали по родственникам. Мама оказалась в одной семье, а младшая Валя в другой. Даже в другой деревне. Валя жила у отцовой матери, которую все называли бабонькой. Мама рассказывала о ней, какая она добрая, никогда не ругается на детей, и Вале очень повезло. И вот они поехали на похороны в Новосибирск. Кате было всё интересно, она не отлипала от окна. Ей понравился чай, который принесла проводница, дяденька, который подсел к маме на лавку, рассказывал, не замолкая, что-то смешное, громко смеялся, но мама не смеялась, а только улыбалась. И то как-то грустно, нерадостно. Больше этот дяденька не подсаживался к ним.
Это была первая смерть, которую увидела Катя. В комнате, где стоял гроб, было много народу и было душно. Под гробом стоял тазик со льдом. Лед таял и приходилось его менять чуть ли не каждый час. Было лето, и на улице стояла жара.
Катю поразило желтое лицо покойницы. Тонкие губы ее были плотно поджаты, руки на запястьях связаны белой тесемочкой. Тускло горела желтая свеча, которая была в тонких сухих пальцах покойницы. Катя подумала, что если свеча догорит, то огонь обожжет руки бабоньки
- Она не поднимется? – спросила Катя.
- Нет, дочка! Уже никогда не поднимется, - тихо проговорила мама и погладила Катю по голове.
- Она так и будет лежать здесь?
- Нет! Завтра ее отвезут на кладбище и опустят в могилу.
- Какую могилу?
- Это яма. Туда отпускают гроб с покойником, потом закапывают землей.
- Зачем?
- Так положено. Мертвые должны лежать в земле, а живые живут на земле. Так устроен мир.
На кладбище детей не взяли. Когда сидели за поминальным столом, тетя Валя сказала, что ночью она услышала шаги, а потом к ее щеке кто-то прикоснулся. Она попробовала открыть глаза, но не смогла. А бабонька – это была она – сказала ей: «Ты спишь, а ведь меня ты больше не увидишь. Ты не хочешь со мной посидеть последние часы». И тогда тетя Валя поднялась и сидела возле гроба до конца, пока его не вынесли. Катя удивилась этому рассказу. Оказывается, покойники могут ходить и говорить. Но, конечно, приходят они только к самому близкому человеку. Вот она спокойно пала эту ночь.
Зачем это Катя вспомнила, она не знала. Ведь никогда не вспоминала бабоньку. Да и зачем ей было вспоминать ее, если она ее видела только один раз да и то мертвой? И вот вспомнила. Вот так и она будет лежать в гробу, в пальцах ее будет гореть тонкая свечка. Мама будет плакать, и отец украдкой вытирать слезы. Она у них единственная дочь. Как-то с другими детьми у них не задалось. И вот теперь они останутся совсем одни. И в квартире станет еще скучнее. А он придет на ее похороны? Ей хотелось, чтобы он пришел. Чтобы увидел, что натворил, чтобы понял, какой дурной поступок он совершил, чтобы понял, что только ее он мог любить и больше никого не полюбит так, как ее. А она будет приходить к нему, касаться пальцами его щеки и спрашивать: «Почему ты спишь? Почему ты не придешь ко мне?» Он будет подскакивать, широко открытыми глазами оглядываться вокруг. Но вокруг будет пусто. Она будет жить в его голове, в его сердце и никогда не уйдет оттуда. И вся жизнь его пройдет с ней. Она будет жить в его снах, в его мыслях, от которых ему не избавиться.
Да, наверно, это жестоко. Но разве он не жестоко поступил с ней? Он растоптал ее, он так ее унизил, как никто еще никогда в жизни. И он за это должен страдать. И в этом высшая справедливость. Он будет жалеть, что так поступил с ней.
Слезы бежали и бежали. Она уже не видела ничего вокруг. И только почувствовала по легкому трясению моста, что это тепловоз приближается к мосту. Она перешла на другую сторону, перелезла через ограждение, закрыла глаза и оттолкнулась.
9
Мясников докладывал подполковнику о текущих делах. Подполковник слушал его со скучным лицом, косясь за оконное стекло, где был гараж для служебных автомобилей. Ворота были закрыты. Значит, все, кому надо было выехали. Вот и майор доложит ситуацию, посидит в своем кабинете с бумагами и помчится на очередное дело. Если бы он был молодой, то тоже бы к черту забросил это начальство и занялся реальным делом.
Мясников монотонно читал сводку. Подполковник зевнул и махнул рукой, чтобы он остановился. В общем-то каждый день было одно и то же, только с разными лицами.
- Не надо, Иван Степанович! Это и без тебя прочитаю. Ты мне вот скажи, как идет дело по поводу этой девочки, что с моста сбросилась. Весь город гудит. Утром мне из редакции городской газеты звонили. Спрашивали, что да как, идет следствие или нет.
- Ну, как идет, товарищ подполковник? Можно сказать, никакого дела и нет. Явное самоубийство.
- Явное, говоришь? А в городе-то говорят разное. Любовь-морковь, а, может, кто-то помог ей.
- Ну, товарищ подполковник, были свидетели, которые видели, как она бросилась с моста. Семья нормальная, благополучная, единственный ребенок, конфликтов с родителями не было. Училась в лицее на кулинара. Преподаватели отзываются о ней положительно. Скромная, стеснительная, очень старательная, любит это поварское дело. Конфликтов с ребятами не было. На учете у психиатра не состояла. Алкогольных напитков и наркотиков не употребляла. У нас тоже на учете не стоит. Так что сто десятая статья доведение до самоубийства отпадает. За необнаружением таковых.
- А несчастная любовь? У девчонок то чаще всего становится причиной суицида.
- Ну, вроде никого у нее не было.
- Так вроде или не было?
- В общем, видели ее с парнем одним в последнее время. Раза два или три. Вроде провожал ее до дома. Некто Александр Пахомыч.
- А фамилия?
- Пахомыч его фамилия. Допросил я его. Интересный типчик. Сам из деревни. После школы перебрался в город, учиться никуда не пошел, устроился продавцом-консультантом в магазин, где всякая электроника продается. Владелица магазина госпожа Авдеева, тридцати восьми лет, разведена. В общем, она положила глаз на Пахомыча. Парень он, надо сказать видный. Высокий смазливый. Ну, она его и взяла к себе на содержание. То есть сожителем. Вот у девчонок папики бывают, а у него, значит, мамочка. Живет у нее, иногда она ему позволяет поездить на ее машине. Права имеются. Проверял в автоинспекции. Так что с этой стороны никаких претензий.
- Альфонс, значит? И что он с нашей девочкой, в смысле, что там у них закрутилось?
- Видно, молодого мясца захотелось. Не все же со старухой валандаться. Кровь-то играет.
- Так, может, он ее изнасиловал?
- Нет. Вот заключение патологоанатома. Наша самоубийца была девственницей.
- В восемнадцать лет и девственница по нашим-то временам?
- И тем не менее. Проверил его телефон. Ее номера нет.
- А ее телефон?
- Тоже пусто. Даже контактов нет. Представляете, товарищ подполковник, у нее кнопочный телефончик с малюсеньким экранчиком. Такие теперь можно увидеть только у дремучих старушек. Она его, наверно, боялась и доставать, чтобы не засмеяли.
- Всё ясно, Иван Степанович. Закрывайте дело. Криминала здесь нет. Занимайтесь! У вас дел хватает.
- Слушаюсь, товарищ подполковник!
Дел у него, действительно, хватало. Правда, хотелось большего. Какого-нибудь громкого дела, чтобы его там заметили, на верху.
10
После того, как старому вокзалу сделали капитальный ремонт, он стал стерильно чистым и красивым. Теперь в служебных помещениях и туалете никому и в голову не пришло бы закурить. Выходили на улицу. Майор Соколов, устав от канцелярской отчетности, вышел к входу на перрон и затянулся сигаретой. Тут его и застал Вован. Сюда он передвигался короткими пробежками, а потому тяжело дышал. Остановился возле майора, нужно было отдышаться.
- Там это, товарищ майор, ну, в общем, кошмар. Я, как увидел, так к вам сразу.
- Что такое? Говори!
- Вы лучше сами посмотрите!
Вован привел Соколова к тому месту, куда упала девушка. Между рельсами лежали живые цветы. И пупсик.
- Ну, и что такого? Есть такая традиция. На место смерти кладут цветы, детям игрушки. Хотя, конечно, она не была ребенком. Пупсик здесь как-то не очень уместен.
- Да вы посмотрите! Посмотрите! Товарищ майор!
Вован ногой отодвинул цветы. Под ними на гранитных камнях была кровь.
- Я же после этого присыпал кровь песочком, как вы сказали. А сегодня утречком подошел, поднял цветы, а там кровь. Ажно в дрожь бросило. Что же это творится?
- А зачем ты цветы поднимал?
- Так не положено. Непорядок. На путях ничего не должно быть. Не убрал бы, мне от бригадира бы влетело. Он у нас строгий, Михалыч, бригадир наш. Непорядок терпеть не может.
- Чертовщина какая-то! А кровь ли это?
Соколов макнул кончик пальца, долго рассматривал его, принюхивался.
- Кажется, кровь.
- Так это еще не всё, товарищ майор. Пойдемте!
- Куда еще?
- На переходку. На мост.
Поднялись. Подошли к тому месту, откуда прыгала Катя. На этом месте была прикреплена табличка с изображением черепа и перекрещенных костей.
- Ну, такие таблички у электриков есть с надписью: «Не влезай! Убьет!»
- Не! У нас там ребята серьезные. Так шутить не будут. Шутников там нет. Это точно.
- В общем, ты тут следи! И сменщику накажи! А кровь-то, наверно, собачья. Хотя…
Соколов махнул рукой.
На следующий день повторилось то же самое. Опять лежали цветы, под которыми была лужица крови. А на прежнем месте висела табличка с символом смерти. Вован снова ничего не видел. Пожимал плечами, разводил руками, мэкал, бэкал.
- Надо будет подежурить на мосту, - сказал Соколов в отделении.- Кто-то там хулиганит. Тоже нашли чем шутить! Хотя сейчас такие подростки пошли, ничего святого для них нет.
Рассказал о цветах, крови и табличке.
- Прокопьев! Ты же дежуришь сегодня ночью и утром. Понаблюдай за этим местом. Под особый, так сказать, контроль возьми! А то пойдут всякие слухи.
На следующее утро всё снова было на месте.
- Прокопьев! Японский бог! Ты что же ничего не видел? Где ты шлялся?
- Да на мосту стоял, возле моста.
- И что вот это само собой появляется? Из воздуха? Отходил куда-то?
- Да всего-то на пять минут. В туалет.
- Ладно. Этой ночью будут двое дежурить. Смотрите в оба глаза! В четыре то есть. Чтобы мне этого шутника задержали.
На следующее утро Соколову доложили, что видели, как на переходку поднялся парень. Быстро прикрепил табличку. Бросились за ним. Но не догнали.
- Какой он хоть из себя?
- Да со спины не видели. Высокий. А на голове капюшон. Бегает очень быстро.
Но таблички больше не появлялись. Видно, шутник понял, что на него идет охота. И решил не рисковать. Майор Соколов выше докладывать об этом случае не стал.
11
В этот ранний час в храме было безлюдно. Тамара Владимировна поправила платочек и подошла к пожилой женщине, которая заведовала небольшой церковной лавочкой, где продавались предметы культа; крестики, свечи, иконки, религиозная литература и православные календари. Женщина читала какую-то брошюру.
- Мне бы повидаться с отцом Афанасием, - сказала Тамара Владимировна.
Прислужница строго спросила:
- По какому вопросу?
- По важному. Я из школы.
- Подождите! Я его вызову.
Вышел отец Афанасий, огромный чернобородый мужчина.
- Я Тамара Владимировна Костюкова, заместитель директора по воспитательной работе пятой школы. У меня к вам, отец Афанасий, просьба.
- Слушаю тебя, сестра.
Тамаре Владимировне стало неприятно, что ее назвали сестрой, но тут же она вспомнила, что для церковников все люди сестры и братья, даже те, кого мы считаем своими врагами. «Нет, никогда не будет Царства Божьего на земле, - подумала она. – Разве могут люди без ненависти, неприязни, брезгливости, отвращения? Какие там сестры и братья, когда свои грызутся между собой, как собаки»
- Вот сейчас городок шумит об этом ужасном самоубийстве. Дети очень чувствительны. Они склонны к подражанию. А в наши времена, когда все поголовно сидят в гаджетах, а там разных сайтов, хотя бы тот же «Синий кит», где подростков склоняют к самоубийству, подавая это чуть ли никак высший акт самоутверждения. Дети очень впечатлительны. Нас это сильно беспокоит. Мы должны вести работу, чтобы разоблачить этот романтический флер самоубийства. Но честно сказать, мы не знаем, как это сделать так, чтобы быть убедительными. Отец Афанасий, я слушала ваши проповеди, они очень впечатляют, душа буквально летит. Когда мы обсуждали на педсовете этот вопрос, я предложила пригласить вас, чтобы вы провели беседу с нашими учениками на эту тему. Вот собственно для этого я и пришла. Надеюсь на понимание!
- А не лучше ли, если это сделает психолог?
- Не лучше. Ну, наш школьный социальный психолог вообще не в счет. Пригласить из больницы, начнет говорить научными терминами, дети и слушать не будут. А чтобы дойти до их душ, и речи даже не идет. Я уверена, вы лучшая кандидатура. И вы не можете отказаться, потому что спасение душ – это ваш долг. Особенно, если речь идет о детских душах.
- Не знаю, что вам и сказать. Последний раз я был в школе на выпускном. Своем. У меня никакого нет опыта общения в детской аудитории. Как с ней говорить, не знаю.
- И не надо этого опыта! – стала горячо его убеждать Тамара Владимировна. – Дети очень тонко улавливают фальшь. А те, кто говорит с ними искренне, они слушают того и верят тому. Вам они поверят, вас они будут слушать.
- Хорошо! Хорошо! Назначайте время, я приду. Я не могу отказывать в таком благом деле. Не по-христиански это.
В этот день даже уроки сократили на пять минут. И после шестого урока ребята средних и старших классов собрались в холле первого этажа, где проходили разные мероприятия. Это было самое просторное помещение в школе, если не считать спортзала. Когда появился отец Афанасий, все притихли и с любопытством разглядывали его. Многие видели священника впервые. Их удивляла черная до пола ряса, большой крест на груди, окладистая борода. Тамара Владимировна представила необычного гостя. Он перекрестил детей. Наступила тишина.
- Дети мои! Я сегодня хочу поговорить с вами об очень серьезном. О грехе. Нет ничего страшнее в мире, чем грех. Он из Ангела сделал дьявола, он изгнал Адама и Ева из рая и он продолжает терзать человека. Грех – это болезнь, расстройство природы. И вся радость христианства в том, что на землю пришел Врач, исцеляющий наши души и телеса. Один из самых страшных грехов – это грех самоуничтожения, самоубийства. Или как его называют по-ученому суицида. Человек, наложивший на себя руки, совершает самый тяжкий грех перед Богом и людьми.
Величайший дар, который только может быть, это жизнь. За многие тысячи лет самые гениальные ученые так и не раскрыли секрет жизни: как и почему она возникла. Вот сейчас много говорят об искусственном интеллекте. Но самый навороченный робот лишен того, чем наделены даже домашние животные: кошки и собаки. Он не способен чувствовать, переживать, любить и сострадать. Никакие богатства мира не сравнятся с чудом жизни. «Да, - возразите вы, - но все живое смертно. Ничто не вечно». Это так. Но истинная вера говорит нам о бессмертии души. Не будет нашей плоти, нашего тела, но дух наш, душа наша будет существовать в вечности. И поэтому душу нашу мы должны охранять от греха. Ибо грех идет от дьявола. А дьявол – это зло и забвение жизни. Сколько существует человек, столько идет борьба за его душу между силами добра и зла, между Богом и дьяволом. Вы можете сказать мне: но где же этот дьявол, мы можем его увидеть только в фильмах Голливуда. Я как-то читал жизнеописание одного праведника. И вот он вспоминает, как будучи подростком он воскликнул: «Дьявол! Слышишь ли ты меня? А если ты слышишь и существуешь, то сделай так, чтобы на чердаке появилась петля. Сейчас я поднимусь туда и, если увижу ее, то повешаюсь». Он поднялся на чердак и увидел там петлю. И мальчик понял, что дьявол – это не россказни, он действительно существует и дал клятву, что всю жизнь будет бороться с дьяволом. Так он пришел к Богу, а потом стал подвижником и всю жизнь служил добру.
Для церкви самоубийство – один из тягчайших грехов. Самоубийц хоронили вдали от кладбищ, порой отрубали им руку. Их нельзя было отпевать в церкви и читать по ним заупокойную молитву. Порой говорят, что есть непреоборимые обстоятельства, которые оправдывают самоубийство: физические страдания, неизлечимая болезнь, невыносимые условия, муки совести за совершенное злодеяние. Но церковь не признает никаких оправдывающих обстоятельств. Знаете, в примитивных племенах, которые жили впроголодь, находились в состоянии постоянной опасности, ученые этнографы не зафиксировали случает самоубийств. Очень редко их совершают бойцы, воюющие на фронте, которые в любой момент могут погибнуть. В гитлеровских лагерях умирали от голода, побоев, но почти не было самоубийц. И многие люди, страдающие тяжелыми недугами, обездвиженными, продолжали полноценную и плодотворную жизнь. Таким был писатель Николай Островский, глухой Бетховен создавал музыку. Миллионы инвалидов трудятся, занимаются любимым делом, в том числе спортом, заводят семьи и чувствуют себя нужными и счастливыми людьми. И болезни, и муки, и страдания даются нам как испытание, для того, чтобы наш дух стал более твердым. Нужно жить, жить несмотря ни на что. Недуги проходят, страдания сменяются радостью. Жизнь настолько необыкновенна и непредсказуема. И надо всегда помнить о бессмертии своей души и бороться с дьявольскими искушениями. Знаете, где больше всего самоубийц? Вас это удивит. В самых благополучных странах: в Швеции, в Японии. У людей все есть, материально они благополучны. Но это их не спасает от дьявольских сетей. Нет! Счастье не в богатстве, а в добре, которое живет в нашей душе и которое мы несем людям.
Больше всего, конечно, общество тревожат факты, когда из жизни добровольно уходят дети, подростки. Их неокрепшие неопытные души еще не закалены от житейских невзгод. Они особенно тяжело переживают жизненные невзгоды, несправедливость, нанесенные им обиды. Порой своим самоубийством они хотят отомстить обидчикам или заставить страдать своих близких, которые, как они уверены, несправедливы к ним. Они уверены, что с этой своей бедой невозможно дальше жить.
Это заблуждение. Вы стоите в начале жизни, на ее пороге. Впереди необозримые дали, где будет всякое: и счастье, и любовь, и дружба, и несчастья – да, и беды тоже будут. Ведь как гласит пословица: жизнь прожить, не поле перейти. И нужно быть готовым к этим трудностям, не пугаться их, не паниковать. Один древнеиндийский мудрец говорил: «Радуйтесь трудностям!» А почему, как вы думаете? Да потому, что трудности закаляют нас, делают сильнее. Одно дело идти по гладкой дороге, где ни ям, ни ухабов. Шагай, задрав голову и напевая песенки. Другое дело, если это лесная тропа, которая идет то вверх, то вниз, то поваленное дерево на ней, то овраг на пути. И вы должны напрягаться, проявлять волю и характер. И такая дорога делает вас сильнее. Поэтому будьте готовы ко всему. И никогда не впадайте в отчаяние. Потому что отчаяние – это тоже тяжкий грех, искушение, которому подвергает нас дьявол. Не давайте отчаянию овладеть вашей душой. Живите с надеждой и верой. И любите жизнь и людей.
Девочка, на вид ей было лет десять, тянула руку. Отец Афанасий кивнул. Она поднялась, вытянула руки по швам и смотрела, не отрываясь, на священника.
- А если этот дьявол такой злой, нельзя его арестовать и посадить в тюрьму?
Засмеялись. Но отец Афанасий лишь улыбнулся, подождал, когда затихнет смех и сказал:
- А ничего смешного в ее вопросе нет. Я часто слышу подобное, говорят разными словами, но суть одна. Если дьявол – это абсолютное зло, то почему его не уничтожат? Вот представьте такую ситуацию. Некий подросток связался с дурной компанией. Они научили его курить, пить алкоголь, употреблять наркотики, он перестал ходить в школу, матерится, не слушает родителей, издевается над другими людьми. И ко всему еще и пристрастили его к воровству. И вот его отец берет ружье и перестрелял эту дурную компанию. Как вы думаете, его сын уже на следующий день стал примерным мальчиком, не пьет, не курит, не сквернословит, в школе учится на одни пятерки, уважает старших, слушается родителей?
- Нет! – хором ответили подростки.
- Да, конечно же. Он остался таким же дурным испорченным мальчишкой. И наверно, в скором времени найдет себе новую компанию таких же подонков. Ведь зло поселилось в его душе. Он уверен, что пить, курить, сквернословить, воровать – это хорошо. И пока его душа не очистится от зла, он не станет нормальным добрым человеком. Зло не вне нас, оно внутри нас, в наших душах.
Творец дал нам величайшее благо – свободу. Представьте хоть на мгновение, что этого дара нет, что все в нашей жизни предопределено и расписано, что мы не можем выбирать, кого нам любить, чем нам заниматься, как нам поступать. Во что бы превратилась такая жизнь? В бессрочную тюрьму, где мы лишены свободы. Но нет! Мы обладаем этим высочайшим даром – свободой. И выбор всегда за нами. Нам постоянно приходится выбирать между добром и злом. Все зависит от нас. Если мы выбираем добро, мы совершаем добродетельный поступок. Если зло, значит, поддаемся дьявольскому искусу. Прислушивайтесь к своей совести. Она оценивает, как строгий учитель, каждый наш поступок. Лев Толстой говорил: «Я знаю только два настоящих несчастья – это смерть и угрызения совести». Недаром мы Иисуса Христа называем Учителем, он дал нам книгу, руководствуясь которой мы сможем стать добродетельными людьми и избежать дьявольской прелести.
Когда отец Афанасий собрался уже уходить, к нему подошла Тамара Владимировна, чтобы поблагодарить его.
- Знаете, отец Афанасий, вы говорили так проникновенно, как будто речь шла не просто о вашей дочери во Христе. Но ведь вы говорили об этом в переносном смысле?
- В прямом, сестра моя! В прямом!
Он быстро направился к выходу.
12
Он не отдавал себе отчета, почему свернул к вокзалу, хотя это было не по пути. Припарковался и быстро пошел к мосту. Вот то место, где Катя стояла в последние минуты своей жизни. Но что это? Под мостом между рельсами он увидел красное пятно. Что это было? Наваждение? Галлюцинация? Он протер глаза. Нет! Красное пятно не исчезло. Но не могли же оставить там ее кровь? Почему ее не убрали, не засыпали? Он оперся на перила и стал закидывать ногу, не сводя взгляда с красного пятна. Что-то там такое проглядывало. Чей-то лик. Он уже сидел на ограждение, осталось только опустить ноги на узенькую бетонную кромку. И тут почувствовал, что его схватили за шиворот и тянут назад. И вот он уже стоит перед майором полиции. Это был Соколов.
- Что с вами, отец Афанасий?
- Не знаю, не знаю, сын мой. Какое-то помутнение.
- Давайте я провожу вас вниз.
Майор взял батюшку под руку. Они медленно спускались.
- Знаете, а мы задержали этого паренька, который привешивал тут таблички. Стали допрашивать, странно как-то себя ведет. Вроде не в себе. Отвезли в поликлинику. Его признали невменяемым. Сейчас в психиатрической больнице. Кстати, зовут Александром. Пусть больной, но зато мы ему спасли жизнь. Давайте, я вас отвезу. Куда вам нужно, отец Афанасий?
- Я сам! Я сам! Спаси тебя Бог!
Он широко и быстро шагал к автомобилю. Ветер шевелил его черную рясу. Он заедет домой и успеет еще на вечернюю службу. Господи! Спаси и помилуй! Прости нам грехи наши!