Артуро Пересу-Реверте посвящается...

Она докурила и подняла на меня свой вопросительно-смущенный взгляд. Я чуть сдержанно улыбнулся и подал ей руку. Мы неторопливым шагом направились в сторону ближайшей станции метро. Она молчала и крепко сжимала мою руку. Вот она - немая, наивная доверчивость, которую мне предстоит так безжалостно обмануть. Но такова жизнь, что тут поделаешь. Я не испытывал ни угрызений совести, ни чувства стыда. Мне не в чем было себя упрекнуть. Все так и должно быть.
Мы подошли к «Василеостровской». Она остановилась и начала что-то искать в своей сумочке. Спустя несколько минут, она прекратила свои поиски и спросила, нет ли у меня жетончика на метро. Я отрицательно покачал головой. Мы спустились в метро, я купил ей жетон и опять едва заметно улыбнулся. Она улыбнулась мне в ответ легкой и благодарной улыбкой.
- Сейчас доедешь до «Пролетарской», там он тебя и встретит. Его зовут Игорь. Он будет ждать тебя в центре зала. Высокий, брюнет, на вид лет 30, в темном костюме. Я приеду вечером, как только закончу все свои дела.
- Хорошо. Я буду тебя ждать. – В ее голосе звучала неподдельная теплота и какая-то детская искренность. Но даже они не смогли меня тронуть.
- До вечера. – Мой голос звучал чуть приглушенно.
- До вечера, не задерживайся. – Она поцеловала меня в щеку и пошла в сторону эскалатора.
Выйдя на улицу, я вдохнул свежий утренний воздух, закрыв глаза, подставил лицо солнечным лучам и попытался собраться с мыслями. Я только что бросил человека на произвол судьбы, обманул ее надежды и вообще поступил как последняя сволочь. Но это только на первый взгляд. Я уже давно усвоил правило – не доверяй никому, даже самому себе (если так требуется). Будь всегда на чеку! А она… Она совсем другое дело. Слишком быстро она прониклась ко мне симпатией, поверила в мою искренность и желание ей помочь. Она не ошиблась, но поймет ли она то, что я для нее сделал. Сейчас она едет на станцию метро, где ее никто не ждет и я, естественно, не увижу ее вечером и, думаю, вообще не увижу ее больше, если только судьба не сделает мне неожиданный сюрприз. Но это мало вероятно.
В конечном счете, она сама захотела убежать со мной, и я был лишь соучастником воплощения ее желания, но не его инициатором. За последние дни я так устал, что не был способен выдумать самостоятельно подобной авантюры.
Прилетев два дня назад в Москву из Лондона, где в течение недели я давал открытые лекции по истории американской литературы в City University, я сразу же поехал на вокзал и купил билет до Питера на вечерний поезд. Дорогой поспать мне не удалось, так как мои попутчики всю ночь играли в карты и рассказывали друг другу всевозможные нелепые истории.
С Московского вокзала я отправился в гостиницу, в которой заблаговременно забронировал номер. Поспав пару часов, я принял душ, перекусил в гостиничном кафе и поехал в Ленинградский Государственный Университет имени А.С. Пушкина, в котором у меня была назначена встреча с деканом филологического факультета.
Вечером я неторопливо гулял по улицам Питера, пока голод не завел меня в уютный ресторан на Невском проспекте. Посетителей было не много, официант учтив и расторопен, блюда хорошо приготовлены, интерьер приятен для глаза. Вот они – составляющие безупречного вечера одинокого человека, желающего остаться наедине с самим собой в атмосфере комфорта и безмятежности.
На улице начал накрапывать дождь. Капли воды, врезаясь в стекла, лениво стекали вниз. Тогда был почти такой же вечер. Дождь, маленькое кафе на пересечении Piccadilly и Shaftesbury avenue, повисшее в воздухе молчание и невыносимое ощущение близкого конца. Она изредка что-то говорила, пытаясь завязать беседу. Но могла ли она знать в тот момент мои истинные мысли. Думаю, что нет. А мне, в свою очередь, уже было доподлинно известно, что в ее сумочке лежит билет на завтрашний рейс Лондон – Париж, что во Франции ее ждет тот холеный португалец, с которым мы познакомились в прошлом году в Стокгольме, и о том, что это наш последний вечер.
Была ли она в чем-то передо мной виновата? Едва ли. Но мне было жаль ее потерять. Не могу сказать, что я любил ее в общепринятом смысле этого слова, но когда я вытаскивал ее из-под обломков уничтоженного бомбой дома в Сараево, во мне проснулось какое-то неясное чувство. Чувство тревоги. Мне показалось тогда, что без этой женщины, которую я знаю всего несколько месяцев, моя жизнь превратиться в сплошное одиночество. И мне стало страшно. Но теперь все это осталось в прошлом. Мы пробыли вместе четыре года. Теперь я уже не военный репортер, а признанный романист и историк литературы, да и она сменила фотокамеру на аналитическую колонку в "Economist", а маленький рюкзак за спиной и потертые джинсы на элегантные сумочки, вечерние платья и прочие атрибуты светской леди. Все меняется, хотим мы того или нет.
В конечном счете, нам было хорошо вместе, хотя она никогда не была со мной до конца откровенна в своих сокровенных желаниях и помыслах. Но это только придавало ее душе очередной оттенок загадочности и непостижимости. Мы никогда не говорили с ней о помолвке или венчании. Она не была для этого создана. Воля, независимость и непостоянство – всем этим и только этим полнилось ее сердце. Но она была нежна и внимательна, в той мере, в какой может быть нежна и внимательна одиночка.
Однажды в Мехико мы засиделись в баре, покинув его далеко за полночь. Подвозивший нас до отеля таксист всю дорогу говорил о том, что тут мало кому можно доверять и в столь поздний час лучше не появляться на улицах. Он рассказывал страшные истории о различных происшествиях, нападениях, убийствах и все в этом духе. Заканчивая свой красноречивый монолог, он предложил нам свои услуги до конца нашего пребывания в столице Мексики, уверяя, что он один из немногих, кому приезжие могут доверить безопасность своих передвижений, особенно в ночные часы.
Я помню, как ее губы скривила презрительная усмешка. Затем она чуть наклонилась вперед и на чистейшем папиаменто ответила этому малому, что у нас нет никаких оснований ему доверять и, более того, доверять кому-либо вообще. Тогда меня удивили и резкость ее слов и сам их смысл (особенно окончание фразы).
Мы зашли в номер, включили музыку (по-моему, это были "Los Muchachos"), приняли душ, выпили немного текилы и занялись любовью.
Прошло часа два. Мы лежали в кровати, пили текилу и курили. Музыка уже не играла и тишину нарушали лишь звук нашего дыхания. И вдруг она посмотрела на меня с таким странным и как будто чужим выражением лица, которого я раньше никогда у нее не видел. Выждав несколько минут, она шепотом спросила меня, доверяю ли я ей до конца? Признаться, я несколько смутился этим неожиданным вопросом. Сделав глубокую затяжку, я медленно выпустил дым, сделал большой глоток текилы и ответил, что доверяю ей больше, чем кому бы то ни было.
Она долго и пристально смотрела на меня, как тогда, в Сараево, когда мы несли ее в передвижной госпиталь на носилках по разрушенным улицам, на которых царили смерть и хаос. Казалось, она хотела проникнуть в самые потаенные уголки моего сознания, в самые темные глубины моей души, чтобы понять, насколько я искренен в эту минуту. Затем она засмеялась, и я уловил в этом смехе истерически-злые нотки. Заметив, что мне не по себе, она перестала смеяться и медленно, выделяя каждое слово, сказала, что я никогда, ни при каких обстоятельствах никому не должен доверять, даже ей. Произнеся это, она налила себе еще текилы, глубоко вдохнула и прильнула своими губами ко мне.
Только тогда, в наш последний вечер в Лондоне, я смог до конца проникнуться смыслом ее слов. И мне стало страшно. Помню, как мы поехали в мой номер и наш последний вечер плавно перетек в последнюю ночь.
Утром она приняла ванну, оделась, поцеловала меня и, подойдя к двери, обернулась и сказала «до вечера». Я ответил, что буду ждать ее на обычном месте, в обычное время. И она ушла. Возможно, мне стоило попытаться ее удержать, но разве можно удержать ветер? От этого было бы хуже нам обоим. Я знал, что этот чертов португалец лишь мимолетная страсть ее вечно голодного до новых ощущений и эмоций сердца. А я? Что нового я мог ей дать? За эти четыре года она изучила меня от и до. И когда ,наконец, поняла, что стала по-настоящему ко мне привязываться, решила от меня сбежать, чтобы остаться верной самой себе, своей природе, своему одиночеству.
С тех пор прошло много лет. У меня были разные женщины, я много путешествовал, писал и издавал книги, читал лекции, постоянно встречался с какими-то людьми. Но никогда более мне не довилось испытать те чувства, которые я испытывал к ней и вместе с ней.
Спустя несколько лет, на какой-то фотовыставке в Брюсселе, я случайно встретился с тем самым злосчастным португальцем. Он не сразу меня узнал. А когда это все же произошло, смутился и стал было оправдываться, но я его вовремя прервал. Мы зашли в бар, выпить по кружечке пива. Он рассказал мне, как однажды вечером она вышла купить сигарет и больше он ее не видел. Правда, спустя несколько месяцев, он узнал, что она в Вене, с каким-то немцем или австрийцем, но это уже не важно. Очередная времянка и ничего более. Я заплатил за пиво и мы расстались.
Мне не было грустно или больно. Я был пуст и эта пустота не прошла до сих пор. Но я к ней привык, как когда-то привык к той удивительной и непостижимой женщине…

Я снова вышел на Невский. Было уже поздно, но мне совсем не хотелось спать. Я знал в этом городе несколько злачных мест и бесенок в моей душе направил мои стопы в их направлении. Я поймал машину, сказал адрес и решил выкинуть призраков прошлого из своей головы. По крайней мере до утра.
Мне повезло (ели это можно считать везением), все девочки были свободны. Я выбрал брюнетку, лет двадцати пяти, стройную, с каким-то мило-наивным выражением лица и покорным выражением глаз. Приняв душ, я зашел в спальню (или как там у них это называется). Она уже ждала меня в кровати. Но я не торопился.
Мне захотелось выпить, и я попросил ее принести коньяк или виски. Брюнетка проворно выбежала за дверь и спустя минуту вернулась с полулитровой бутылкой «Ани». Сделав глоток коньяка прямо из горлышка, я закурил и лег на кровать. Призраки прошлого, казалось, услышали мою просьбу и перестали сверлить мою память.
Брюнетка стала снимать полотенце с моих бедер. Она была красивой девушкой, но мне неожиданно стало не до плотских утех. Я спросил, как ее зовут и предложил ей немного выпить. Я «взял» Катю (так она мне представилась) на три часа, так что у нас было достаточно времени. Когда половина бутылки была выпита, я спросил, какое у нее самое заветное желание, мечта или что-то в этом духе. Она вначале смутилась, но потом взглянула мне прямо в глаза и сказала, что больше всего на свете хочет от суда убежать. Я равнодушным голосом поинтересовался, есть ли в квартире охрана и она ответила, что кроме нее и остальных девочек в квартире больше никого нет.
Я сделал еще глоток коньяка, потушил докуренную сигарету и с самым непринужденным видом сказал Кате, что у нее десять минут на сборы и потом мы уезжаем. Это может показаться необычным, но Кате оказалась не из тех, кому надо повторять дважды. Она сразу все поняла, подошла к шкафу и стала вынимать из него какие-то вещи.
Кто бы мог представить, подумал я, известный писатель, лектор, бывший журналист, мало того, что вот уже полтора часа, как сидит в борделе, так еще и собирается убежать из него с проституткой. Это забавно и даже очень. Видели бы сейчас меня те, кто высылают мне приглашения в университеты, званные обеды, выставки, конференции и прочие мероприятия. Думаю, они бы несколько удивились. Хотя, чему тут собственно удивляться! Все мы люди и ни что человеческое…ну и так далее. Человек порочен и жесток. А все эти россказни про добродетель и сострадание есть ни что иное, как способ сделать из нас сопливых баранов, чтобы было удобно манипулировать нашими действиями и сознанием. Человек – есть человек и нечего водить людей за нос, рассказывая им всевозможные небылицы, только бы завоевать их доверие. С меня хватит – Сараево, Лондон, Мехико, Стокгольм, Париж…. Больше я на эту удочку не поведусь.
Катя стояла с сумкой в руках одетая и готовая к действиям. Я набрал телефон водителя, привезшего меня сюда. Машина ждал меня внизу. Я сказал, что выхожу и буду не один.
Мы спустились вниз и поехали в мой гостиничный номер. Я не знал, для чего все это делаю. Думаю, мне просто хотелось убить время до завтрашнего поезда в Москву.
Я попросил Катю рассказать о себе, а сам достал из мини-бара бутылку «Балантайс». Пока Катя рассказывала о том, как приехала из Новосибирска, оставив дома отца, мать и двух сестер, провалила экзамены в институт, пыталась найти работу и, наконец, оказалась там, где оказалась, я думал о том, что все же было бы ужасно глупо снять проститутку и не воспользоваться ей. Катя говорила уже больше получаса, я допил очередной стакан виски, подошел к ней и стал снимать с нее одежду…
Меня разбудил уличный шум. Катя спала рядом, положив голову мне на грудь. Я осторожно ее разбудил и сказал, что через час мне надо уехать по делам. Она улыбнулась светлой и невинной улыбкой, поцеловала меня в щеку и пошла в душ.
Мы спустились в гостиничное кафе. За завтраком Катя спросила меня, не забыл ли я о том, что обещал помочь ей с жильем и работой. Если она вернется обратно, ей здорово достанется. Я ответил, что это решенный вопрос и ее будет ждать мой человек на «Пролетарской» через полтора часа. Она положила свою маленькую ладонь на мою руку, и я почувствовал кожей тепло ее благодарности.
Мы допивали кофе и вдруг, сам не зная почему, я спросил ее, почему она решила сбежать со мной из борделя.
- Ты вызываешь доверие. У тебя глаза доброго человека. Люди с такими глазами не умеют обманывать. – Она снова улыбнулась и крепко сжала мою руку.
У каждого свое Сараево и свой португалец, подумал я. Всем надо через это пройти, чтобы больше никогда не обманываться. Вот и сейчас эта девушка, Катя, получит свое возмездие за доверие к первому встречному, как когда-то я за доверие к женщине, которую знал несколько лет, но так и не смог постичь.
Возможно, в этом и есть та самая доброта, о которой сказала Катя. Доброта, которая дает плоды спустя годы, а вначале кажется предательство и подлостью. Доброта, которая предотвращает большое разочарование в жизни и в людях. Но каждому ли дано ее понять и проникнуться ее сутью. Этого я не знаю и никто не знает, а значит надо действовать так, как подсказывает сердце, инстинкт, воля к жизни, интуиция или что-то еще, что-то иррациональное.
- Никому не доверяй, даже мне! И не важно, добрые у меня глаза или злые. Будь всегда на чеку. – Сказав это тоном как можно более мягким, я, в свою очередь, сжал ее руку.
- Но я хочу тебе верить. Ведь ты не обманешь, правда? – В ее глазах было столько нежности и, что казалось, будто она вот-вот перейдет самую настоящую преданность.
- По крайней мере, я поступаю с тобой честнее, чем поступили со мной! – Я был искренен и в эту минуту призраки прошлого опять проникли в мою память.
Мы вышли из гостиницы, погоды была солнечная, так что я решил немного пройтись. Катя послушно шла рядом. Сегодня поезд опять унесет меня на встречу с чем-то новым и еще не прожитым. Но, видит Бог, как бы мне хотелось сесть на тот состав или самолет, который вернул бы меня лет на десять вспять, к разбомбленному дому в Сараево, к той женщине, которая подарила мне на всю жизнь это необъяснимое, интимное, неделимое и сокровенное чувство – одиночество.
По дороге я сказал Кате, что ее встретит мой старинный знакомый Игорь, который на первое время устроит ее работать к себе в ресторан, а дальше будет видно. Он же поможет ей с жильем. Я сказал ей, что как только закончу свои дела, заеду вечером посмотреть, как она устроилась.
- Хорошо. Я буду тебя ждать. – В ее голосе звучала неподдельная теплота и какая-то детская искренность. Я надеялся, что когда-нибудь она все правильно поймет. А если нет, значит ни каждому дано понять такое проявление доброты.
- До вечера. – Я в последний раз крепко сжал ее руку, чтобы еще раз ощутить это ни с чем не сравнимое тепло человеческой благодарности.
- До вечера, не задерживайся. – Она поцеловала меня в щеку и пошла в сторону эскалатора...