Повесть 11. Гора Змея
Назавтра, когда Денница, потягиваясь, раскинула руки в стороны и от белых рукавов её рубашки посветлел небостык, дозорные из Воронов всполошились. Сначала вдруг разом умолкли сверчки в траве. Тут же подняли головы лошади, а те из них, которые дремали лёжа, встали на ноги. Когда же ветер-Свежун донёс с Востока слабый пока ещё гул, ратники затревожились сильнее и пробудили Яромира.
Дружина располагалась становищем на низком пологом холме с редким осинником, и старший велел согнать животину под деревья, а самим занять места по кругу и при полном оружии. Светислав забрался было на высокую старую осину, но в безбрежье трав при слабых лучах Солнца ничего не увидел. Зато Гостомысл лёг на Землю и, долго и вдумчиво прослушав её, немного успокоил ратников: «Идут не люди – стада. В большом испуге». Яр решил оборонять восточную сторону возвышенности кострами да велел приготовить стрелы, пропитанные горючим земляным маслом.
Теперь оставалось ожидать. Гул всё нарастал, и всякий уже заметил, что с Востока на Запад, гонимые неведомой силой, идут тысячи и тысячи зверей Безлесья.
- Смекаешь, Светь: открытые места тоже таят свои опасности, - сказал Яр, не отворачивая взгляда от светлеющего небостыка.
- А ещё Южные говорили: когда подолгу не бывает дождя и здесь высыхают даже болота и озёра, любая гроза с молнией может поджечь траву, и тогда огненный вал губит всё, делая Безлесье чёрным и мёртвым. От этогони зверю, ни человеку не спастись…
- То верно. Но этих не огонь гонит: ещё зелено…
Светь не успел ответить. Подошли десятник Лебедей Лежеслав и Радя и сообщили: пропал Рыжень. Расспросили всех дозорных: никто его ночью не видел на ногах. Как сидел ввечеру у костра Соколов, так и уснул. Светь помнил, что Верть спал тревожно, бормотал что-то, но когда Сокол сам устраивался на ночлег и заматывался в накидку от комарья, тот лежал у костра.
- Пусть не оставят его Светлые боги. Мы же в эту пору искать его не можем, - решил Яр и прибавил. – Вот уж горазд он скрываться по ночам да безлошадно… Может, опять знакомится с какими-нибудь местными чудищами…Эй, делайте костры ярче: тупени идут.
И вправду: топот приблизился к холму с Дружиной версты на три, но острый взгляд Сокола подвёл его. Впереди большущего стада тупеней, бежавших тесно, с пригнутыми к Земле головами, на людей надвигалось сплошное живое море разного мелкого зверья: буро-светлые безлесные зайцы, длинноноги, по-южному, да дикие полосатые коты, да ещё какие-то мелкие незнакомые зверьки, иные из которых прошмыгнули даже между
189
костров и под ногами людей так, что можно было хватать руками. Но об охоте никто и не подумал.
- Что же их так испугало? – удивился Гостомысл.
- Неужто, дедунь, ты ничего не чувствуешь? Не огонь ли?
- Нет, внучка, ни зарева, ни гари… А чую я только выликий ужас. Он заполнил всё Безлесье вокруг нас и моё сердце…
Крик Ворона Тореслава помешал вещуну договорить.
- Глядите! Бурогоры и большероги!
- Поджигай стрелы! Ближе к деревьям! Сомкнуться! Совы, Утки, окружить лошадей! – резко отдал повеления Яромир и закричал Гостомыслу едва ли не на ухо:
- Твоя трава, что родит искры, с тобой?!. Бросай в огонь, или эти великаны растопчут нас!
Старик прытко побежал к своим котомкам, и когда двухсаженные бурогоры с клыкастыми самцами впереди приблизились к становищу, Гостомысл, Радя и ещё двое из Лебедей принялись бросать в костры сушёную траву, от которой огонь резко взмётывался вверх и давал такие искры, будто швыряли на воздух большие горящие головни.
Зверьё пошло мимо. Пламя ли их испугало, или просто обходили высокие места, но взгорок со становищем, как камень в мелкой реке, резал надвое сначала стада тупеней, после большерогов и хозяев Безлесья яростных бурогоров. Ратники, не опуская луков и копий, с изумлением взирали на этот неукротимый и иступлённый поток. До сих пор лишь издали и в небольшом числе видели они этих незнакомых на Севере зверей. Теперь же любой мог запрыгнуть на широкую спину какого-нибудь большерога и вместе с ним спасаться от неведомой опасности где-то там, на Западе, за поросшими лесом отрогами Пояса Рода. И если кто отважился бы на это, наверно, злобный зверина не стал бы бороться с наездником, ибо страхом наполнилась южная Земля, страхом наполнились глаза её обитателей.
…Топот стал удаляться. Вблизи оказалось, что зверья было не так уж и много. И двигались они не в одну сторону. Теперь, при ясном свете, дружинники увидели, как южнее по высокой траве проходят в сторону гор и другие стада.
Все облегчённо заговорили. Иные вспомнили, что пора бы и кашу варить, и только Яромир стоял у края взгорка и, недвижимый, размышлял о чём-то. В его опущенном луке догорала стрела с кровью Вия.
- Яр! – окликнули его. – Опасность миновала! Или хочешь понять, что их напугало?!
- Об этом нам расскажет Вертислав. Я же считаю, с какого пространства стронулось это зверьё. Верно, по пять десятков вёрст вдлинь и вширь.
Мало кто задумался над последними словами старшего, потому что, говоря о Верте, он махнул рукой, и все приметили Рыженя, борзо скачущего на низком саврасом коне.
190
- Так вот кто гнал стада! – воскликнул Гремь. – Вот о ком повести петь!
Все засмеялись и, ожидая Лебедя-плутяшку, бросили дела.
Верть приближался, и по осипшему голосу становилось ясно, что он давно что-то выкрикивает, только шум стад на Западе заглушает его.
- …Братья! Сёстры! Спасайтесь! Они летят! Летят! – и, немного погодя, снова:
- Они летят, летят! За оружие!
Уставший конь его, хотя и был не по-северному с уздой на голове, не послушался и у ската встал и жадно опустил голову к траве. Но Верть и не пытался его принуждать и сам бегом ринулся наверх.
- Летят! Добрые люди, летят! Такие косматые, чернолицые, подобно ёжкам! Только в корзинах да с копьями в лапах! Я от зверья-то уберёгся в логе, а как выскочил, гляжу: летят и прям на меня! Конь добрый, утёк! Да, верно, примчатся следом!
- У тебя же лук и два десятка стрел, - спросил Яр.
- Их поболее числом! Да и не поразить стрелой, ежели сидят в корзинах!..
- Сколько же?
- Сколь?.. Видел до шести десятков. А трава высокая, может, и до ста.
- Верно, эти и напугали зверьё, - предположил кто-то из окруживших Вертислава ратников.
- Сотня «летунов» стронула с места шесть десятков и четыре бурогора да южнее ещё десятка три?.. Нет., хотя и неведомы нам эти чудища в корзинах, но не под силу им испугать такие стада. Как бы они сами от кого-то не спасались…
С Яром согласились, а Гостомысл прибавил, что слышал от Южных о каких-то кики-марах из Безлесья, которые в плетёных корзинах разъезжают и на лошадях, и на бурогорах, прирученных сызмальства, и даже на больших нелетающих птицах-долгошеях…
- Как же – нелетающих?! – перебил вещуна Рыжень. – Как же, дедунь?! Я сам видел.
- Ты бы рассказал, разведчик, куда пропал ночью, - сказал Яр. – А с птицами подождём. Не долетели ещё. Дозор даст знать, и стрел у нас не на одну сотню врагов хватит.
- Они, может, и мимо пробегут, как зверьё, - прибавил Лежеслав. – А ты ответствуй, почему втайне оставил становище?
Верть вздохнул.
- Твоя правда, десятник: втайне. Но я был вблизи, верстах в пяти, не более.
- Да на что нам разведывать Безлесье? И так всё видно. Не Лес.
- Не так, Леж, не так. С вечеру я спал плохо, всё духи ночи лезли в мой сон, всё виделись мне чёрные воины, о которых разговаривались у костра Соколов Гостомысл, Яр и другие. И вот во вторую пору ночи пробудился я: какая-то птица вон с той осины ухнула. Пробудился, глянул вокруг, а на Юго-востоке вдруг мелькнула молния далёкой грозы, да пять-шесть
191
всадников в версте от нас и озарились ею.
- Ты, наверно, решил, что это и есть тёмная сила? – шутливо спросил Яромир.
- Нет, брат, поначалу я засомневался. Дозорные-то в спокойствии. А на небостыке ещё мелькнёт да мелькнёт. А они стоят, высматривают чего-то.
- Да то же горбатые кони! Видели мы их, Яр! – засмеялась Сова Огнеслава.
- Вот-вот, - заторопился Рыжень. – Горбатые кони. Слыхал я о них. Однако ж ночью – будто всадники. Стоят в ряд и всё высматривают.
- Отчего же ты не обмылся в роднике?! – удивился Леж. – Всю чёрную ночную муть бы смыл.
- Верно! Да умываемся мы на заре. Когда водица очистится лучами Солнышка-Дажьбога. А тогда ещё темнота была. И другие меня мысли захватили. Вот разведаю один, как Светислав всегда это делает. Если опасное – дам знать, а нет, так вернусь.
- Как же ты во второй раз сумел миновать дозорных, и они тебя не приметили? – спросил Яромир.
- Ползком, ползком. Луны-то не видно было. Пошёл только саженей через сто. А как достиг я этих «всадников», гляжу – пять горбатых коней, а один – обычный да ещё с…уздою, как у Южных. Пасутся вместе. Задумал я поймать этого внузданного да полпоры провозился. Наконец, приманил, запрыгнул, стал возвращаться назад. А тут зверьё пошло. Всё маленькие какие-то, после чувствую, безлесные олени идут кучей. Тупени, значит. Вот, думаю, затопчут. А если с ними скакать, то где ещё остановятся? Верно, гривастени или ещё кто пуганул их. Тут наткнулся я на неглубокий лог. Тем и спасся. А тупени и в лог падали, сталкивали друг друга. Но то ещё не беда. Вот когда пошли следом великаны, конь мой оробел, насилу удержал его.
- А ты сам? – спросил кто-то со смехом.
- …И я, друзья… тоже оробел.
Вокруг засмеялись.
- Всё, – громко сказал Яр. – Котлы на огонь. Пора застольничать и выступать в путь. А на летунов ещё поглядим: впереди равнина, в которой, по словам Южных, летает большой крылатый Змей. Может, Вертислав видел его детёнышей.
- Да больше на людей похожие… - прибавил Рыжень и пошёл к своему десятку, радуясь, что озабоченные исходом зверья, старшие более не упрекают его за самовольную разведку.
«В третий раз ни кострам, ни всадникам – ничему не поверю, - твердил он себе. – Смыкаю глаза и до утра ни с места. Хватит плутать. И Лебедям позор из-за меня…Ни костров, ни всадников…»
Не знал шалый Вертислав, что Яромир уже и не помнил ни о нём, ни о его встрече с летучими кики-марами. Он остался на месте, а с ним Гостомысл и Светь.
- Значит, Аша-Баша пошёл на Южных? – сказал вслух общую мысль
192
Светислав.
- Ты сомневаешься? Глянь на сбрую того коня: явно чужой. Отбился от… тёмного войска. Эка силища идёт, если столько зверья прогнала с их пажитей…
- Во сколько ты их исчисляешь? – спросил Гостомысл.
- Не менее двух десятков тысяч… Да ещё Бродичей вовлекут.
- Или перебьют… Ты по тем, что Куниц уговаривали, не суди: Бродичи не перейдут все на сторону Аши-Баши. Южные утверждали: добрые соседи, всегда с ними ладили…
- Может, и так. Вчера к полудню берёжа Куниц должна была разведать движение этих пришлых. К ночи все племена могли уже выставить отряды. А в этот день к вечеру там, возможно, начнётся битва… Что делать, вещун? Помогать братьям или выполнять повеление народа?.. Вот верно же ты предполагал большую опасность. Всё было так мирно, когда выезжали от Родомира, не верилось в беду…
- Будущее я тебе не предскажу, Ярь, ибо это доступно лишь богам. Да и к началу схватки мы уже не поспеем. Если у Аши-Баши ратники опытные, большой помощи мы Южным не окажем. А вот куда враги пойдут далее, разорив селения? Не на Север?
- Четыре Луны сквозь Лес? Нет.
- Не решай за тех, кто тебе неведом.
- Тогда поспрошай богов. Ведь ты можешь это!
- А тебе известно, что таких дней, когда боги позволяют разговаривать с ними, лишь несколько в году? Да и без того ясно, что сила идёт большая, что Южные тоже биться сумеют. Потому схватки будут немалые.
Яромир пристально посмотрел на вещуна.
- Кажется мне, ты более заботишься о том, куда Аша-Баша пойдёт после того, как разорит селения Куниц, Выдр и других.
- Всяк о своём народе прежде мыслит. А ты не ожидай от меня совета. Тебя поставили старшим, не меня. Так что советуйся с лучшими из своих дружинников.Чувствую, у Светя есть что сказать. А вот и твой сын идёт сюда. Уверен, смекнул и он о нашествии Аши-Баши. Ибо сердце его обнажено чувством к девушеке из Бобров. Будет проситься разузнать всё.
Мечислав действительно приближался к ним, и по лицу его легко было распознать, что не застольничать он станет звать родственников.
- Говори, Светь, - кивнул Яр племяннику, который из уважения не вмешивался до того в разговор старших.
- Вертислав всё повторял о летучих кики-марах, я и подумал: не использовать ли дутень Воронов. Тёплый южный ветер поймать нетрудно. Отсюда за три поры можно долететь.
- Тятя, позволь мне со Светиславом! Или одному: я и полегче буду! Неспроста ведь эти Бродичи уговаривали юношей из Куниц отступиться от своих богов!..
193
- Они, может, и мимо Южных идут. А с меня и за племянника, и за тебя, и за всякого спросится… Да, тяжёл выбор. Не можем мы предать ни братьев своих, ни свой народ. Думал я, что ты, Гостомысл, будешь мне главным советчиком в походе, а приходится всё решать самому. Там, на Равнине, ты всегда удивлял меня своими прозрениями…
- Я не повелеваю племенами, Сокол. Ни войн, ни схваток я не остановлю, да и нет у тебя выбора, ибо ты – с Севера и здесь по велению своего народа. А бросаться с горсткой ратников на воинство Безлесья – безрассудство.
- А если это Безлесье уже вечером начнёт жечь жилища Южных, губить детей, стариков?.. Что же нам? В спокойствии глядеть на зарево и продолжать свой путь?!
- Именно – свой путь. И он для тебя определён давно. А захочешь свернуть с него – выйдет самовольство. Неужто одоления асилков и ящера внушили тебе, что ты всесилен? Ты не веришь, что пять десятков тысяч Южных сумеют защитить себя, но веришь, что ты один сумеешь это!
Гостомысл разговаривал с гневностью, но тут же помягчел.
- Не может быть сомнений у человека, который живёт не своими желаниями, а по велениям и наказам божиим. И если, Соколы, который из вас засомневался в чём, ищите ответа в Законе Праведи. Ибо этим Законом наш народ держится многие и многие месяцы Сварога. «Следовать правлению Вещенья племени», - сказано в нём. Вещенье же повелело тебе найти всему нашему народу новые Земли для поселения. И семь десятков ратников, которые ещё не имели своих детей, Вещенье поручило твоим опыту и разуму только для поиска новых Земель. Разорит этот Аша-Баша какие-то из южных селений и пойдёт дальше. Что же ты, Ярь, станешь строить Бобрам, Куницам новые жилища или погонишься за тёмной силой?.. Если бы мы жили рядом, то, без сомнений, оказали помощь своим братьям. Но здесь с тобой только маленькая Дружина. Её путь – не спасение многотысячного народа Южных. Да это и не под силу нам…
- Убедил ты меня, вещун, - ответил Яромир. – Убедил мой разум. Но не сердце. Не хвалы я желал себе, возвращаясь к Южным. А желал добром на добро отплатить, братов долг исполнить… Но разведование-то мы можем сделать?
- Должны, Ярь. Идти нам недолго: кроме этого дня, ещё один-два. И где этот Аша-Баша с воинством – следует знать. Здесь ли он приостановится, пойдёт за Пояс Рода, куда идут с Севера наши братья, западные племена? Или – не допусти этого Светлые боги – двинется вдоль гор в наши Земли?
- То мало вероятно… Меч, видишь ту вершину Пояса? К полудню мы будем у её подножия. Оттуда и полетишь. Верно, там несколько ветров, вот и выберем нужный. Да и не с чего здесь плести корзину для дутеня. А там, если судить по кустам, - река с ивняком.
- Ты пошлёшь не меня – его? – удивился Светислав.
- Не следует тебе, племянник, оставлять Дружину. И причин тому много.
194
Вот видел, как поддаюсь я чувствам в ущерб разуму? Может, придётся ещё отстранить меня из старших. А более толкового и борзого, чем ты, нет. Меч же… Сама Лада будет хранить его в этой разведке. А кто храним богиней любви, тому нечего бояться и чернобогов.
Мечислав при таких словах отца зардел сильнее утренней зари: и от радости, что исполняется его просьба, и от смущения, что о его чувствах с Купославою говорят не только родственники, но и вещун другого племени.
На том и порешили, и вскоре принялись за утреннее застольничанье.
…Через полпоры после выхода из становища высокотравье сменилось цветочными лужками и небольшими зеленичными рощами. В двух местах ратники пересекли выбитый копытами путь, по которому уходили за горы испуганные стада тупеней. Пояс Рода давно уже не шёл единой грядой. И меж его отдельных вершин и кряжей теперь бродили большущие и толстые бурогоры. Видно, они быстрее других утомились от бега, а может, посчитали это бегство неподходящим для их роста и силы. Дружина объезжала великанов за полверсты, уже зная, что они яростны только при обороне своих детей да самок.
Поднялись на взгорье. Яр, его сын, Светислав словно откликнулись на чей-то зов и разом обернулись на Северо-восток, туда, откуда вчерашним утром выезжали, провожаемые добрыми хозяевами Куницами. Но небозём был чист: ни дыма, ни пыли.
Тревога пришла совсем с другой стороны. Внизу, в полуверсте от Дружины, дозор из Журавлей втягивался в лесок, из которого вдруг послышались резкие, нечеловеческие вскрики, и ветки деревьев заколыхались.
- Вскачь! Луки готовь! – повелел Яр и первым толкнул коня в боки.
Дружинники лавиной ринулись к деревьям. Когда они доскакали до места, Журавли уже вступили в схватку, хотя новый враг не был похож ни кого из прежних. Большие буро-тёмные игрунки злобно оскаливали пасти с вершковыми зубами, прыгали с ветки на ветку, швыряли в людей всё, что попадалось, и старались потянуться и схватить кого-нибудь из всадников. Самые лютые тут же сбивались стрелами. Оглушающий визг наполнил лес. В ушах звенело, перед глазами мелькали сухие ветки, запасные лошади старались повернуть обратно и убежать.
- Стрелы беречь! Обнажить мечи! – крикнул Яр. – Стучим в щиты!
Игрунки ненадолго оторопели: въехавшие в их лес люди начали в лад бить копьями и мечами в щиты, заглушив размеренным грохотанием беспорядочные визги. Но в этот миг старший крикливого племени, большой, седоватый, с гнилыми зубами и свирепым взглядом, сломал толстую сухую ветку, явно намереваясь перекрыть Дружине путь. Она уже треснула, повалилась, и игрунок подтянулся, чтобы в последний раз обрушиться на неё всем своим грузным телом. Но не успел. С Журавлями, ехавшими впереди, поровнялся Вертислав и швырнул в врага небольшой камень из тех, что
195
всегда возил в поясной суме. Зверь повалился, но не на сук, а на спину и, ломая ветки, рухнул оземь. «Ого-го!!» - вскричала Дружина и троекратно ударила в щиты. Игрунки разом исчезли, и ратники спокойно собрали стрелы. Никого из них даже не ранили, и вся короткая схватка предстала теперь как что-то лёгкое и потешное. Ещё и не выбрались из леска, а уже полетела по рядам новая шутка: «Рыжень убил старшего игрунков, теперь ему быть у них старшим. У зверья так принято:правителя ставят по силе, а не по Вещенью». Иные поверили и даже подъезжали к Вертю с вопросом, вправду ли он остаётся здесь. Над ними смеялись ещё больше, чем над самим победителем. Хотя и беззлобно: ничто так не возродит ратный дух, как добрая шутка.
Но ненадолго весёлый настрой охватил дружинников. Едва отъехали они от злобного леса, едва поспешили вперёд дозорные, к которым присоединились Меч и Светь, как слева вскрикнул кречетом Дивослав, и тут же послышалось повеление Яра: «Сомкнуться! Копья готовь!»
Новое нападение оказалось ещё более невиданным: из-за кустарника выскочили три десятка диковинных длинношеих птиц с маленькими головами, толстым, круглым телом и длинными ногами и промчались в сторону гор, не задержавшись ни на миг. Но не на птиц смотрели широкими глазами ратники, потому что уже видели подобных в Безлесье и даже попытались охотиться. На птичьих спинах, удерживаемые бичевами снизу и за шеи, были укреплены полусаженные, грубо плетённые из прутьев корзины, в которых сидели существа, весьма схожие с болотными кики-марами-ёжками: такие же грязноволосые, чёрные лицами, одетые во что-то травяное. Они погоняли птиц палками, прикрикивали и миновали людей, только бросив на них досадливые взгляды, даже не подумав вступать в схватку.
- Летуны! Летуны! – крикнул было Рыжень, увидев своих знакомцев, но и он умолк, удивляясь на волосатых наездников.
Однако совсем без неприятностей не обошлось. Последняя из ёжек, отставая от своих и срезая путь, столкнулась с Разиславой, боковой дозорной из Кречетов. Лошадь встала на дыбы, и девушка, более занятая оружием, не удержалась и упала головой в траву. Десятки жил на луках натянулись в ответ, но Яр не позволил стрелять:
- Нет нападенья!
Когда подъехали к пострадавшей и приподняли, оказалось, что она цела, но в беспамятстве. Спешился и Гостомысл.
- Ничего, ударилась затылком… Хорошо, лошадь не наступила… А что же они не перелетели через нас, ежели «летуны»?
- Видел! – настырно тряхнул рыжей головой Вертислав, также спрыгнувший с коня. – Глазами видел, что летают! Как вас вижу!
- И мы летаем, - догадался Лежеслав. – Когда высокая трава да конь пригнёт голову. А долгошеям и пригибать нет надобности – голова махонькая, издали не усмотришь.
196
- А верно… - растерялся Верть. – Травы там были едва не в сажень. Я и корзины их только до половины видел. Смотришь – будто летят низенько… Вот прометнулся… И других растревожил…
С него опять бы посмеялись, да внимание всех вокруг было обращено к девушке, лежащей на руке старика-вещуна, который тем временем достал из сумы, обшитой знаками Алатыря, округлый глиняный пузырёк, вынул тряпичную пробку и поднёс к лицу Разиславы. Та дохнула, сморщила нос и в тот же миг открыла глаза.
- Живая вода… - прошептали дружинники. – Оживил…
- Это ещё что, - промолвил старик, улыбаясь и кивая вновь зарумянившей ратнице. – На Блаженных островах Сыны Богов показали нам, людям, родники, в которых бурлила белая, точно молоко, водица. Кто четверть поры покупается в том роднике, выходит, словно сбросив десяток лет: чист и бел кожей, светел лицом и звонок голосом. Вот то живая вода, и такой больше нигде нет. Прежде вещуны ещё имели эту чудную белую водицу, исцеляли разные язвы да раны, но уж три десятка лет как нет её более ни у кого из нас. Теперь только травы…
Разислава, поддерживаемая друзьями, поднялась на ноги.
- Я бы под твоё воркование, дедуня, так и лежала на мягкой траве. Люблю внимать повестям о нашей старой Родине – Островах, да…
- Да пора искать Родину новую, - прибавил Яромир. – Выхо-одим! У той горы полуденное застольничанье! Соколы – в боковой дозор!
…Мечислав, предвкушая полёт на дутене и тот переполох, который будет у Южных, когда увидят его спускающимся с Небес, Мечислав всё вырывался вперёд, и только урезонивания Светя сдерживали его от скачки. Дружина и без того шла споро. Споро, но осторожно. И если в мыслях Меча рисовались селения Бобров и недавний праздник Купалы и Костромы, то другие ратники уже вспоминали слова Куниц о Летучем Змее и нет-нет да и посматривали вверх, поправляя тулы с луками и стрелами.
Однако именно сыну Яра удалось первым уловить новую опасность. В очередной раз толкнув пятками коня, Меч вдруг качнулся и, едва не упав, схватил гриву. Перед глазами всё расплылось. Он сжал колени, и Белень остановился.
- Тятя, что-то нехорошо мне. Будто кто кистенём по голове чеснул.
- Стойте! – вскрикнул Гостомысл. – Да это ж гиблое место. Поглядите: болиголов, наперстнянка да переступень вокруг…
- Сплошная одурмань-трава! – согласился Светь. – У кого в голове кружение – не дышите глубоко!
- То-то птицы здесь умолкли. И деревья хотя и ниже, да кронистее… - приметил и Яр. – Проедем-ка побыстрее! Через версту – открытое место: луг или болото!
Дружина убыстрила ход. Однако ехать было нелегко: многие прилегли на шеи лошадей, обхватив их руками, чтобы не свалиться, некоторым
197
померещились невдалеке неведомые звери. Гремислав попытался было взбодрить ратников бойким напевом, да быстро спутался. Даже кони начали спотыкаться и испуганно прядать ушами. Холень, бежавший впереди Светислава, вдруг сел на открытом месте под толстой, искривлённой берёзой и вымученно завыл. Стало жутко от того воя и животине, и людям.
- Гривастени! – донеслось от замыкающего десятка Сов.
- Следите попарно друг за другом! – громко и внятно повелел Яромир. – Светь, Лад, Боля, отстанем и прикроем отход! Зажигайте горящие стрелы!
Болеслава проскакала мимо, словно и не слышала старшего, зато приостановились Гостомысл с внучкой и Меч.
- Тятя, у меня тоже есть стрелы с земляным маслом!
- Хорошо!.. Пускать только если нападут!
Дружина прошла дальше, и Яромир увидел сразу десяток большущих жёлто-тёмных зверей, бежавших следом за людьми, словно охотились на них. Тут же его племянник, успевший высечь огонь, спустил жилу, и ближний гривастень вспыхнул, как сухой костёр. Другие отпрянули в стороны, а этого, продолжавшего бежать, прикончили вместе Светь – цепом и Яр – копьём. В кусты полетели ещё две горящие стрелы. Что-то дымящее и едкое швырнул следом Гостомысл.
- Вперёд! Стрелами их не угомонишь! Сразимся на лугу! – Яр подтолкнул коня, и они помчались вдогонку за Дружиной.
Гривастени немедля возобновили преследование, и замыкающие Светь и Меч держали луки наготове.
Пока выбрались из Гиблого леса, дядя и племянник уложили ещё двух чудищ, но Яромир верно угадал: слепую неукротимость зверей гибель их родичей не убавила. Более того, когда все ратники выскочили наконец из-под деревьев, гривастеней оказалось уже два с половиною десятка. Они последовали за Дружиною сзади и слева-справа и, явно, ожидали, когда те зайдут в высокую траву. Яр велел остановиться, чтобы держать совет. Встали как для круговоой обороны: крайние с копьями, за ними два ряда с натянутыми луками.
В середину съехались десятники, старший, Гостомысл и Светислав.
- И откуда они взялись – такие исступлённые? Не нападают, не сближаются, явно загоняют нас в какое-то место! А лютости-то, лютости!..
- Откуда – скажу, - ответил Светислав. – В лес спускается отрог. Его немного видно с этого места. – Он показал рукою. – Тёмные гривастени – из пещер. Они из того отрога. Заметила, что среди них больше самок? Наверно, у них стремление к защите своих детёнышей. А воздух гиблого места обострил все их чувства. Мне задолго до их появления слышались шаги и шорохи, да думалось: мерещится.
- И у меня слух обострился и спутался, - кивнул Ворон Борвеслав.
- Время уходит, и кони устали, - сказал Яр. – Кому есть что сказать –
198
предлагай.
Но ратники молчали. Только Светислав, прищурившись, поглядел в сторону врагов.
- И не думай об этом! – твёрдо обратился к нему старший. – Одного отвести зверей не пущу!.. Да и не сумеешь: мы им все нужны. Мы или наши лошади. Теперь слушайте: выход у нас один. Прямо не пойдём, потому что дальше низина, саженная трава, и даже луки там бесполезны. Придётся повернуть к горам спиной и ехать на Восток по мелкотравью. Или отстанут да воротятся в свои пещеры, или наедем на реку-озеро: воду переплывём, а их побьём в ней…
- Если будет болотина, я их поверну вспять, - прибавил Гостомысл. – Есть способ.
- Тогда трогаемся!
… Две поры с тупым упорством, словно привязанные, шли гривастени за Дружиной, и ни один не отстал. Начали поговаривать, что в них вселились злые духи Гиблого леса или сами чёрные боги, не желающие переселения в эти Земли северного народа. Такое свирепое преследование вселяло страх, заставляло тесниться и, не ослабляясь, держаться за оружие. Да и как тут ослабеешь, если то и дело какой-нибудь из гривастеней пытался втайне приблизиться к ратникам, рыкнуть грозно, пугая лошадей, а пускать стрелы в толстокожих зверей старший запретил?
Иным казалось, что дух злобы вселился и в их Яромира, который, чем дальше шли чудища, тем чаще твердил одно: «Нельзя таких отпускать…Надо погубить всех…» И только один Гостомысл правильно понимал своего друга: тот заботился о дороге для будущего переселения их племён. Потому и стремился Яромир не отогнать, а сокрушить асилков, не уйти от ящера, а убить его, не оставлять позади передовой Дружины таких напастей, как воинство какого-то непонятного Аши-Баши, как эти охваченные жаждой крови гривастени…
И другое беспокоило всех ратников: Пояс Рода поворачивал здесь на Юго-запад, им же с отходом к Востоку потом предстояло не менее половины дня возвращаться на свой путь, указанный вещуном Гостомыслом.
Две мелкие речушки гривастеней, как и людей с их напившимися воды конями, не задержали. Кто-то предложил оставить зверям пару коней на съедение, но Яр молча мотнул головой, мол: «Не они нас ведут теперь, а мы. На погибель».
Проехали ещё несколько вёрст. К подвечеру трава вокруг вдруг утончилась, разрежилась, деревца исчезли вовсе: начиналась большая топь.
- Теперь разделяемся и обходим болото так, чтобы оно оказалась сбоку, а звери между двумя частями Дружины, - сказал Яромиру Гостомысл и пояснил свою задумку.
- Добре. Кречеты, Лебеди, Вороны, с вещуном вправо! Если гривастени пойдут за вами, возвращайтесь! Если за нами – отстаньте и окажитесь позади
199
их!
Злобные преследователи, которых не остановило и топкое место, поглядели с недоумением на отделившиеся три десятка людей и вновь двинулись за основной Дружиной. Яр повёл её не близко к трясине, но так, что вода стала лошадям выше колен. Через полверсты гривастени сгрудились, вымокли и начали уставать, а Гостомысл с ратниками теперь шёл за ними. Ещё не догадываясь о западне, чудища оглядывались, порыкивали, но, гонимые уверенностью в скорой поживе, напористо шли дальше.
Прошло ещё немного времени, и Радя, отстав, начала рассыпать из стариковой сумы какую-то сушёную траву. После же, когда Дружина прошла саженей две сотни и остановилась, ратники увидели, что то же сотворяет и сам Гостомысл: широко разъезжая на измученном, с трудом выдирающем ноги коне, он сыпал и сыпал припасённое зелье…
Гривастени, верные своей хитрости, не приближались ближе убийственного полёта стрелы и сели на кочках, ожидая, когда люди двинутся дальше и окончательно выбьются из сил или расположатся здесь на ночь и в темени можно будет спокойно всех убить.
Но злые духи, если они вселились в зверей, оказались не настолько опытными и расчётливыми, как старый вещун-Лебедь. От его травы вдруг тысячи лягушек, ящериц, змей поползли от людей, отравивших болото, в разные стороны и более всего в ту, где сидели лесные звери. Ратники громко и радостно приветствовали эту неожиданноую помощь от водных жителей. Гривастени в ужасе вскочили со своих мест и заметались. Некоторые попытались бить нападавших лапами и хватать зубами, но те лезли столь же тупо и бсстрашно., как сами гривастени преследовали людей ещё четверть поры назад. Грозным зверям оставалось два пути – влево, в топь, или вправо, к выходу из неё. Но там уже соединилась Дружина и ожидала с натянутыми луками. Большой самец, бодря себя рёвом, бросился на людей. За ним устремились ещё трое. Однако быстрого бега не получалось: вода, длинная трава, путавшая лапы, неровность дна… Дружинники подпустили врагов на десяток саженей и почти в упор, так, чтобы можно было вернуть стрелы, убили всех четверых. Видя гибельную участь своих родичей, остальные гривастени бросились переплывать топь. Половина их утонула сразу, запутавшись в тине. Несколько буро-рыжих голов ещё помелькали некоторое время, но болотина была столь широка, что выбраться из неё они не могли.
Так закончилась эта чудная схватка, в которой человеческий разум оказалось полезнее ратных умений, в которой оружие почти не применилось. Юноши и девушки славили вещуна, повторяя, что и прежде слышали о его чудесных умениях, хотя старик всегда скромничал и ссылался на волю богов. Да он и теперь, глядя на оживившиеся, воспрянувшие лица дружинников и слушая похваления, упорно ответствовал: «Светлые боги ведут нас, друзья. Не для себя поход наш – для народа…»
200
- Яр, а ты заметил, что наши напасти всё время разные. Нельзя и привыкнуть? – обратился Светислав к дяде, вновь становясь с ним в голове движения.
- Давно заметил. Я вас, буяров, всегда учил быть в бою разными, не поступать одинаково. Но здесь, в походе, сам не успеваю перемениться вслед за переменами вокруг нас. Злобные силы денно и нощно изощряются, чтобы донять нас: погубить или сломить волю. Я ещё с той схватки с асилками перестал доверять оружию, а более надеюсь на крепость и силу внутри себя… Но и она подтачивается, - прибавил он, проехав немного молча. – Есть у меня душевные изъяны… не бела душа…
- Укоряешь себя, что не повернули назад, чтобы помочь Южным против злотворцев из Безлесья?
- И это тоже… Смотри, Светь, твоя душа меньше моей пребывала в мире Яви, меньше и дурного набрала из этого мира. Если стану я во вред делу похода, устраняйте меня вплоть до изгнания безо всякого сожаления.
- Ярослав, ты что говоришь! – юноша спохватился, что назвал дядю по-старому, но поправлять себя не стал. – Как такое возможно?! Куда я против твоей мудрости, твоего опыта, сноровки!..
- Всякое может быть. Вот нож: крепок, твёрд. А сунь его в жар да ударь молотом кузнеца – и поддастся. Тебе известно: я ни от чего в жизни не робел. Асилки, чудища в Прибрежье, у Моря, всякая непогодь… А вот черноты в своей душе теперь более всего опасаюсь. Много врагов у человека в мире, но самый сильный – внутри его. Желания, изнеженье, спесивость, безрассудство… Сколько их, чудищ в душе? Десятки. И каждому надо в любой миг давать бой. С каждым беспрерывно надо сражаться… Тебя вот, племянник, уязвляет же, что Вертислав всегда около Ради?.. Ты борешься с собою, одолеваешь, готов спасать нашего плутяшку от его очередного неразумия. Да, победителям – хвала, проигравшим – всеобщий укор… Только иной раз победа хуже поражения. И хочешь победить, и не рад этому… Дружина! – Яр повернулся назад. – Три версты до той горы и – становище на ночь! Далее в этот день не пойдём: изморим лошадей!
От такого решения старшего, казалось, воспряли и люди, и животина. Даже Холень, сильно отстававший в болоте, привычно вырвался вперёд. Рать двинулась борзо, ослабевшие подтянулись. И лишь Светислав ехал всё так же и в задумчивости: он совсем перестал понимать дядю, с которым был сызмальства за общими делами и заботами. «И в селении, и в городьбах – всегда рядом, а вот души как-то разошлись… - думал юноша. – Когда? Из-за чего?.. И при чём Вертислав?.. Приглянулась ему Радя, это всем в Дружине известно. Но я не ревную. Такая не может не нравиться… Яр и сам заботится о Рыжене больше, чем о Мече… Нет, надо сильнее помогать старшему. Тяжко ему от всех дел похода. Хорошо, хоть Гостомысл теперь с нами…»
Место для становища присмотрели ещё издали. Три старых дуба украшали большой луг у самого подножья горы, и стадо из десятка оленей неохотно
201
уступило мягкое мелкотравье людям. Пустили пастись лошадей, нашли ручеёк, разложили костры. Вещун занялся жертвованиями, и Чаеслава с Радей помогали ему в восславлениях Сварога и Сварожичей за избавление от летучих кики-мар и гривастеней.
Вскоре потянулись запахи от котлов, всё чаще слышался смех. И только Яромир, не забывая о диковинном обитателе этот равнины, повторял дозорным: «Поглядывайте всюду и вверх тоже».
Через полпоры, к самому застольничанью, обеспокоенность оставила и его. Яр снял рубашку и с мылом и полотенцем пошёл к роднику. Вода оказалась настолько свежей, что напомнила ему далёкое северное Море. И рядом, в десяти саженях от него, словно седовласый старый бог, ходил вокруг дуба Гостомысл, расставляя деревянных походных истюканов. Дуб же представлялся священным деревом, что растёт на Алатырской горе и соединяет Землю с Ирием. Яр посмотрел на толстый ствол, множество веток, стремящихся каждая в свою сторону, густую листву, средь которой, верно, пол-Дружины бы укрылось, и подумал: «Вот когда-нибудь придётся мне уходить в Ирийский сад, и хорошо, если душа взлетит. А взбираться по Вязу – не заплутать бы…»
Гостомысл никак не мог зажечь жертвенный огонь и, присев, кресал и кресал, выбивая синие и жёлтые искры. Яр безмысленно смотрел на него, чувствуя, как охолодевшее от родниковой воды тело возвращается к теплу. Радислава, стоявшая рядом со стариком, посмотрела в сторону старшего. Что-то особенное было в её взгляде. Что?.. Тревога… Да, тревога. Они ещё раз взглянули друг на друга и разом вскрикнули:
- Спасайтесь!
- Все к деревьям! Готовь луки!
ОН показался с Юго-востока. Зелёно-серый, с широкими рогами на голове без шеи, с большущими глазами, в которых разными бликами отразилось заходящее солнце. Крылья двигались часто-часто, и непонятно, какими они были. Равно как и хвост. Стрёкот-свист нёсся впереди НЕГО и был неприятен слуху.
Три дуба вмиг стали защитниками людей, которые с криками «Змей! Змей!» бросились под защиту густых веток. Кони подняли головы и насторожились на неслыханный до того шум, но, не видя опасности, оставались на месте.
- Яр, беги! – кричали старшему. Но он заворожено смотрел на налетающего зверя и не трогался с места.
Светислав схватил два копья и метнулся к другу. Так оба и встали, отведя руки с оружием и изготовившись к броскам. Десяток луков натянулся, ожидая знака.
Змей, не показывая никакой злобы, делал над лугом круг на высоте семи-восьми саженей и даже прекратил свой стрёкот. Копья не полетели, опустились и луки. Чудище же совершило ещё два облёта вдоль горы и пропало за недалёкой скалой.
202
- Ты почему не бросал? – спросил Яромир, опуская копьё.
- Тебя ожидал. Ты дальше меня бросаешь… А ты – почему?
- …Не поверишь, Светь: я его пожалел.
- Поверю.
- Ты понял, кто этот?
- Да. А ты понял, что если я заберусь туда, дутень может и не понадобиться?
- И ты отважишься?
- Это не опаснее, чем то, что замышлял Меч.
Подошла Радислава. Усмехнулась:
- Теперь огонь у дедуни возгорелся. И как мы разом догадались?..
- Не разом, - поправил Яр. – Ты быстрее.
- Да… Гостомысл говорит: этот зверь неопасен людям, и вы можете использовать его, ежели сумеете. С дутенем-то до утра надо ждать.
Светь удивился:
- Вещун услыхал наш разговор?
- Нет, племянник, просто мы вместе со стариком подумали об одном. Что, решаешься? Может, уступишь?
- Тебе не следует оставлять Дружину, сам знаешь. Мечу пока не говори и удержи Холеня.
- Ты даже за тулом и луком не пойдёшь?
- Ножи да цеп, твой подарок, со мной. Этого хватит.
Радя протянула маленькую суму с красно-жёлтой обшивкой:
- Буяр, необычайное дело замышляешь. В отваге твоей не сомневаюсь, но всё-таки, когда ничего иного не придумаешь, развяжи.
- Хорошо. Что же, я пошёл?
Светь взглянул на обоих, улыбнулся и повернул к горе.
- Светлые боги и охранитель Сокол с тобой, - разом пожелали ему.
- Да оберегут они меня от мотыля, - дошептал он заговор и шагнул в колючий дерябник.
…Подъём к скале, за которой скрылся горный змей, занял не менее четверти поры. Хотя склон не был крутым, но кустарник, густой, с шипами, тесно разрастался на камнях и лишь кое-где уступал место мху.
Светь взмок и запыхался, когда наконец встал на ровное место. Перед ним была пещера с широким, в рост человека, входом. «Наверно, здесь он и живёт, - успокаивая дыхание, смекал юноша. – Войду в темень – нападёт, незамеченный. Надо выманивать…» Он походил вокруг, насобирал сухих веток, отнёс их в пещеру и, разложив костром, поджёг. Едва выбился огонь, Светислав вынул из своей походной сумы тряпицу с жёлто-бледным порошком – толчёным камнем-серой – и бросил на пламя. Дым загустел, стал бело-молочным, с резким запахом. «Асилков отгонял этим едким камнем, думаю, и змею не понравится…» Он воротился на уступ скалы, начал ломать большие ветки и закрывать ими вход. Дым сочился наружу,
203
принуждал чихать, но всё же внутри его оставалось больше.
«Вот лихо будет, если оттуда выбегут гмуры. Не хотел бы ратиться с ними… Нет, нельзя… Или они там живут, или змей… Двум силам в одном месте не примириться…»
Светь стоял сбоку от пещеры, прислонясь к широкому мшистому камню, отрывисто размышляя и прислушиваясь. Какое-то рявканье послышалось поначалу, но после всё стихло. Время заструилось так же неторопливо, как бежал дым сквозь листья веток. Он вытащил и сунул обратно нож, попробовал, лёгок ли доступ к цепу, крепко ли завязан пояс. Поправил повязку и соколиные перья на голове. И – почуял: кто-то приближается к выходу. Ветки зашуршали, и большой жилистый скрытень выскочил наружу. Не глядя на человека, зверь злобно и досадливо прорычал и бросился в кусты.
«Вот и не бывает двух сил в одном жилище… А может, зверь оборотился, как боги оборачивались в зверей? – у Светя похолодело между лопаток: высших существ он злить не собирался. – Нет, я не прогляделся, не змей это…»
Знакомый стрёкот не дал ему додумать. Юноша глянул направо и обмер: неподалёку, на толстой кривой берёзе, слившись с нежной зелёной листвой, сидел тот самый змей-мотыль, которого так опасались Южные и который устроил переполох в становище северян. Верно – мотылёк. Только большущий, больше любого орла в пять али шесть раз. По сажени, не менее, каждое крыло. И глаза – не птичьи. А рога-то вовсе и не рога: словно брови из множества волосков, которые растут один к одному. За них-то и можно схватиться… «Что же, мотыль? – прошептал он, видя, что зверь сидит почти недвижим и не глядит на человека. – Полетаем? Мечтал на дутене, а выпало – на крыльях. Только на чужих…»
Светислав начал тихо и медленно подкрадываться, держа наготове цеп: если мотыль сдвинется с места. Скрытностью он владел так, что мог подобраться к волчьему логову, не то что к селению косматых асилков. Да и кусты росли здесь настолько густо, что протиснуться незамеченным мог даже большой гривастень. Далее оставалось подняться на берёзу. Светь не влез, а скользнул к развилке с большими ветками. На одной из них и примостился не в меру выросший мотылёк. Видал юноша таких, что можно было спутать с птицей… Раз на их баню присел мотыль – дети приметили – две пяди вширь, прямо ворон… Но этот… Прыгать или как?.. Тело чешуйчатое, голова - целый котёл, только блестящий, будто начищенный бузынной ягодой…Лёжа лететь или сидя, как на коне?..
Мотыль вдруг расправил крылья, повёл ими в стороны. Откуда-то из-под головы появились длинные усики, выпрямившиеся в стороны подобно бичам, которыми щёлкают, выгоняя животину на пажить. «Упущу!» - мелькнула мысль, и Светь, проскользнув меж крыльев существа, схватился обеими руками за его брови-рога. Тот вздрогнул всем телом и быстро-быстро
204
забил крыльями, обрывая с берёзы листья и обсыпая ими себя и охотника. Светислав даже зажмурился и от сора, падающего на голову, и от робости, и чувствовал только, что руки его держатся за твёрдое и надёжное. «Полетит? А может, я ему не под силу?» И снова в голове Сокола мелькнуло воспоминание: все дети семьи собрались у бани поглядеть на подобного птице мотыля, а Яров сын Валеслав осторожно взял его в руки. Мотыль начал так же вот испуганно бить крыльями и даже оторвал мальца от Земли. Тот испугался и отпустил зверя, а дети кричали и махали вслед ему и долго следили за его полётом…
Светь закачался: «Змей» встал на ноги-лапы, пронзительно застрекотал и, ища равновесия, заработал крыльями размереннее.
- Чего задумался?! Я не ради отдыха лёг на твою спину! Лети!.. Лети, говорю!!
И они – оторвались от ветки. Чудище, качаясь, неторопливо миновало уступ с пещерой скрытня и, ощутив силу и устойчивость да поймав попутный ветерок из-за горы, устремилось над равниной Безлесья.
Поначалу Светь ничего не видел, только чёрно-коричневые чешуи. Рубашка его на спине и в рукавах от движения крыльев пузырилась и холодила тело. Но мотыль летел ровно, и юноша решился приподнять грудь и голову, найдя место для упора локтями. До него донеслись крики ратников снизу, но уже не тревоги, а удивления. Видно, там более не скрывались под широкими ветвями дубов, а запахи от костров и варева напомнили ему, что на Земле спокойно застольничают и не опасаются свалиться с высоты и разбиться.
«Знакомый вскрик, - уловил его слух. – Это Яр. А ведь им не видно меня. Мы с мотылём телами почти что одинаковы». Светь нагнул голову к руке, вынул из-под повязки одно перо и подбросил его над собой. «Яр зорок. Приметит мой знак. А то ещё начнут пускать стрелы… Или Верть запустит камень. Бросальник он добрый… - Светь усмехнулся. – А я уже и забавляюсь. Как бы не упасть… Нет, таких жеребят объезжал, что куда этому мотылю меня сбрасывать… Если рухнем – только вместе… Теперь всё: пора».
Он начал всматриваться на Север и Северо-восток, благо мотыль летел в ту сторону, делая широкий круг от своей горы и над Гиблым лесом. Восток уже затягивался сумраком, и юноша вдруг различил, что белые полосы там – вовсе не вечерний туман, а дым множества костров. Он глянул на горы, приметил два леска, которые проезжал вчера в дозоре и пробормотал самому себе: «Теперь всё ясно. Рать Аши-Баши стоит в Безлесье и в Земли Южных не вступала. Времени собрать силы у наших братьев было в достатке. Можно возвращаться».
Мотыль всё летел и летел, не догадываясь о надобностях наездника-разведчика, и Светиславу пришлось, разжав одну руку, достать сумочку Гостомысла.
- А как тебе, зверина, полюбится это вещуново зелье? Комары и прочая
205
ночная гадость его очень не любят.
Он развязал зубами бичёвочку, высыпал немного порошка на ладонь и швырнул к голове мотыля. Тот заверещал и бросился в сторону. Светь снова ухватился за «рога».
- Да ты удумал меня до утра катать?! А вот ещё зелья…
Целый круг – только уже к Западу от Пояса Рода – совершил мотыль, пока продолжалась эта борьба. Наконец, он стал снижаться: то ли сам устал, то ли сушёная трава Гостомысла пришлась не по нраву. К тому же ратник, согнув ноги в коленях, начал мешать крыльям, хотя удары их по сапогам были довольно жёсткими. К приходу полной темноты он оказался на Земле в версте от Дружины, пролетав по воздуху не менее четверти поры. Тело затекло от напряжения, но на сердце было радостно: разведка удалась.
…Без привычных оглядки и осторожности спускался Светислав с горы, словно теперь, после полёта, его жизни уже ничто не способно было угрожать, словно он и сам теперь мог, столкнувшись с врагом, вмиг взлететь в воздух и унестись куда душе угодно.
Он ещё и шутливо высказал мотылю признательность за помощь, хотя тот устало сложил крылья и безмысленно глядел куда-то своими глазами-чашами.
С чем сравнима человеческая жизнь? С восхождением на вершину? Или с прозябанием в глубине ущелья? В этот вечер юному ратнику казалось, что его жизнь – как великий Пояс Рода, и вот он поднялся на очередной пик – сумел полетать. Позади – покорённые вершины: Подземелье гмуров, одоление кики-мар, Лесной поход, столкновение с чудищами у Моря… А впереди – множество других. И, поднявшись над Землёй, он ещё лучше понял, что мир безбрежен, а путь человека бесконечен и прекрасен. И если кому-то пришла в голову глупая мысль, что уже всего достиг, пусть поднимется повыше, поймает грудью ветер, посмотрит вокруг и – с улыбкой двинется к новым вершинам…
206
Повесть 12. Новая Родина
На заре два десятка восьмого светеня Сокол проснулся не по особенному выкрику дозорных, а от свежести, покрывшей даже лицо. Светиславу приснилось, что какие-то тёмные враги бросили его с кручи в холодную воду, и он в испуге открыл глаза. Нежно-купавный круг Солнца выплывал из-под Земли и сулил жаркий, маловетреный день. Ночные птицы уже умолкли, уступив пространства звука своим родичам, обитающим в Свете.
«Нет, больше не сумею уснуть!» - подумал он и резво вскочил на ноги. Мокрую накидку встряхнул от капель росы и повесил на куст. «И здесь водица… Ничего, в пути высушу».
Поднимались и другие ратники. Кого пробудила свежесть утра, кого низко стелющийся дым от костров. А кого и запах калача-преснухи, что готовился дозорными-Журавлями.
- Светь! Так говоришь, рогов не было?! А жаль! Как красиво выходило:
…На рога он ратника поддеть хотел!..
- Просто хорошо разъевшийся мотылёк. Вот если человека мучниками да киселями потчевать изо дня в день, то и он раздобреет и станет, как бурогор…
- Шутишь?!. Иди-ка к водопаду, а то выдумываешь разное… Смой мрак ночи.
Светислав и сам уже направлялся к падающей со скалы воде и, оглаживая мягкое полотенце на плече, подумал, какой мудрый обычай у его народа – чтобы все пожитки были подаренными: ложка, рубашка, полотенце, пояс, сума, у ратника – ещё и оружие… Всегда вспоминаешь родственников, всегда они рядом. Хотя Меч, который подарил ему тул для стрел, и Яр, чей цеп носил он на обязи, и без того рядом с ним в этом походе…
Он повернул за низкий и широколистый куст, каких не росло на Севере, и остановился: на лужке, у скалы, стояла босая Радислава и, собрав ладонями росу, умывалась ею. Прохлада, видно, нисколько не смущала девушку, и она вновь и вновь склонялась к Земле.
- Чувствуешь? – спросила она, не оборачиваясь.
- Что?
- Как свет с Небес льётся в душу?
- Свет греет тело…
- Не только, буяр. Ведь и добрые слова идут прямо в глубь души. Они как капельки для растения в сушь. Тем более свет Хорса. Ежели берёшь силу от природы, то и душа крепчает. А силы в мире растворено безмерно. Надо лишь раскрыть для неё душу.
- А если в душе недоброе? – вспомнил Светь слова Яромира.
- Божественное сияние всё озарит и всё растворит. Не надо бороться с мраком в душе. Хочешь одолеть темень – открой путь свету… А разве ты в
207
Лесу не открывал душу, не впитывал сладкопевность птичьих трелей, мягкость и чистоту дыхания деревьев?..
- В Лесу я внимал звукам и запахам не сердцем, а разумом. Потому и выживал. А птицы всегда подсказывали мне приближение врагов…
Радя обернулась, и голос её стал твёрже.
- Вам, ратникам, нужно так сохранять свой народ, чтобы люди с красивыми и чистыми душами могли вбирать божий свет и учить всех красоте. Не то станем думать только о снеди-питье да кровавых сражениях и уподобимся зверью.
- О таких, как Гремислав, говоришь? – недопонял Светь, хотя укор его в грубых привычках воина уязвил юношу.
- О таких.
- Что же красивого, если Гремь навыдумывает, чего никогда не случалось? А через сотню лет и вправду поверят, что я запряг дышащего огнём, рогатого, когтистого и даже говорящего по-человечески змея-горнича и облетел на нём пол-Земли.
- Люди и без того верят в чудное. Всякий желает приукрасить жизнь, чтобы она равнялась на напевы и стала лучше, чем есть… А что Гремь? Он не пел о том, что мой дедуня летает птицей, рыскает волком, а вы в это верите…
- Он-то не пел… Но вы же только мне сказали про быструю езду на самоладе. Вот другие и додумывают…
Радислава промолчала.
-… И неправда то, - покачал Светь головой, - что если кто взялся за оружие, у того душа без света, в крови. Мы не со своими врагами бьёмся, а с божиими. С теми, кто в прислужниках Дыя и Вия. Со своими врагами я могу и примириться… Могу и простить. Потому что обида иной раз и не обида вовсе – заблужденье. Но с противниками добра – нет примиренья.
- «Я не стремлюсь убивать, но идущему против Праведи не уступлю»? – произнесла Радислава слова зарока буяров и берёжи.
- Да, так.
- Наверно, потому тебе, ратнику света, и явилась сама Полуденница? Защиты хотела от духов зла?
- То упрекаешь, то насмехаешься…
- Постой, не обижайся!.. Я вот тебе заговор сотворю! От десятка напастей!
- Кому? Перуну?
- Может, ему, может, какой-нибудь вечноюной богине.
Ратник отмахнулся рукой, но не удержался и улыбнулся: всякий раз он досадовал на шутки девушки и всякий же раз чувствовал: в Дружине, где к Светиславу все относились с не меньшим почтением, чем к Яру, она не желает мириться с его превосходством над собою. И в равной мере это относится к Яромиру и Гостомыслу. Хотя старик, давно понявший свою внучку, и не пытается повелевать ею.
«Своенравна, но мудра, - размышлял Светь, умываясь. – Из-за того все
208
девушки и тянутся к ней… А юноши почему?.. Верно, из-за нежной души. Для неё в каждой травинке красивость невиданная, а таких всегда все любят… Все?» И тут его осенило. «Конечно, все. Так вот она – разгадка! О, боги, что же за пелена была на моём разуме до сих пор?! Теперь всё проясняется…»
Он так и стоял, застыв и уйдя в свои мысли, а ладони, обращённые к водопаду, разбрызгивали капельки и на лицо, и на грудь, и на порты.
- Полезное дело сотворяешь, Сокол.
Светь вздрогнул и опустил руки.
- Почему?
- Да ведь этот день – день Велеса, и брызги, что отлетают от камней, чудную и целительную способность обретают. Особенно на рассвете. Потому-то я и просил вчера поставить становище на этом месте… На нашей Равнине не найдёшь водопада. А в тихих речках какие брызги?.. Бывало, полдня просижу да полтуеска соберу всего. А здесь легко…
- И в чём чудесная сила такой воды?
- В чём? – вещун стоял, вымокая, но даже не пытаясь отстраниться от прохладной влаги. – Во многом… Этот водицей освящу я место для поселения наших племён, и будет оно хранимо Велесом и женой его Ненилой. А тебе могу сказать будущее. Если не робеешь…
- А я, когда боюсь, иду вперёд. Говори любую правду, даже безрадостную.
- Что же… внимай, Сокол. Но и знай: жизнь предлагает пути, а каким идти – всяк волен по-своему.
Гостомысл вылил себе на ладонь из туеска собранные брызги воды и окропил вокруг плеч и головы Светислава. После старик прищурился и начал пристально глядеть на юношу.
- Добрый ты человек, чистосердечный… И ратная жизнь не испортила тебя, ибо никогда не убивал зазря и в исступлении… Теперь внимай. Выпадет тебе войти внутрь зла. Большое оно, но что это – мне недоступно понять. Войдёшь ты во зло, и станет оно тебя кривить, ибо само оно кривое и Праведь с Криведью смешало. И будешь мучиться ты мыслью, как одолеть это зло. И ежели злом злое станешь губить – растворишься в нём. А ежели добром и чистотой воссияешь – расступится оно и не покорит тебя…
Старик тряхнул головой и глубоко вздохнул. После и сам задумался, видно, желая для Сокола большей ясности.
- Вот ничего другого и не вижу, - смущённо улыбнулся он.
- Может, дедунь, я попаду в Подземелье? Южные говорили, в этих горах обитает немало гмуров, и все предгорные лесочки – заповедные для людей. Как бы не столкнуться нам с этим народцем, когда найдём твою гору.
- Не моя она. Поставите городьбу для защиты, закрепитесь, а там и всем племенем можно будет переселиться. А я их ожидать не стану. Моя участь – новый Алатырь. Чувствую, где-то вблизи эта великая гора, куда перебрались с Севера наши боги. Вот под той горою и поселюсь доживать
209
своё. Чтоб после смерти душе недалече было идти…
- В древних повестях поётся, что иных, достойных того, людей Белые боги и живыми забирали к себе в Ирий.
- Поётся. Да не велика разница: годом ранее, годом позже. Важнее не то, когда уйдёшь в Ирий, а с чем уйдёшь. А мне ещё многое переосмыслить надо, многое успокоить в душе, прежде чем уходить в следующую жизнь… Да ты ступай, Сокол, пора застольничать. Верно, последний день нашего похода наступил.
И он снова подставил под брызги свой туесок.
… До заполдня проехали не менее пяти десятков вёрст, и предгорье заметно изменилось. Пояс Рода снизился до пологих возвышенностей с редколесьем и даже вовсе голых, которые рассыпались на все стороны, словно щедро брошенные каким-то могучим существом. Теперь неверно было говорить: «Едем вдоль гор», однако путь стал более ясен – Гостомысл твёрдо показал на Юго-восток и объявил: «Там».
После доброго отдыха, когда дневной жар начал спадать, продолжили путь и в подвечер упёрлись в большую реку, которая обрастала редким ивняком, потому издали почти что была не видна. «Это есть последнее наше препятствие, дружинники! - сказал Гостомысл обрадованно и указал на широкий холм верстах в трёх отсюда. – Вот она, средина наших новых Земель. Здесь во времена Индры и Скипера селились наши предки, пока в месяц Велеса, десять тысяч лет назад, не вернулись на Острова, когда Перун убил Скипера и избавил Север от слуг чёрных богов.
Ратники стояли на крутосклоне берега и приветствовали речь вещуна громким и радостным кличем. Несколько тупеней, бежавших от Дружины последние две версты, испугались шума и решились, наконец, ступить в воду, которой почему-то побаивались. Они медленно поплыли, поворачиваясь головами к течению, как вдруг какая-то мощная сила дёрнула одного из зверей вниз, он исчез, вынырнул, снова погрузился под воду, и люди изумлённо увидели большое зелёное бревно, которое держало тупеня за шею и тянуло на дно.
- Что ещё за чудище?! – послышалось вокруг. – Погляньте, какие у него зубища! И глаза есть: прямо на спине!
Через миг река затихла, а тупени, лишившись одного сородича, выбрались на другой берег и скрылись в высокой траве.
- Бревнохват, - объяснил вещун. – В стародавние времена и на Севере такие водились. Убить его трудно. Разве что приманить чем, отвлечь, а самим переправиться.
- Как же он ест, если нет ни головы, ни пасти? – спросил Яр.
- Есть. Смотри.
И верно: диковинный зверь показался на воде и медленно поплыл к кусту на другом берегу, где два маленьких игрунка пили воду. Теперь нового врага разглядели получше: голова, сросшаяся с телом без шеи всё же была,
210
но вся она разделялась напополам, превращаясь в большущий рот, куда уместилось бы поллошади. Две с половиною сажени в длину, полусаженная пасть и крепкая, словно колонтарь воина, спина – всё это заставляло думать, что одоление зверя – дело нелёгкое.
Игрунки, опасливо глядевшие на воду, исчезли в листве, и бревнохват, чья вторая охота не удалась, скрылся в своём подводном жилище.
- Может, это другой, и их несколько?! – предположил Вертислав.
- Нет, - Яр не согласился. – Если только они одного роста: вершок в вершок.
- А может, это и есть хозяин озёр и рек водень? Из тех, что напал в Купалу и Кострому на девушку Южных?
- Так он тебе и покажется, Верть! – возразили многие. – Бревнохват – зверь, а водень и по-человечески говорит. А ты попробуй с этим поболтать.
- Вот и поболтаю. Приманю к берегу, а, когда откроет пасть, – ткну копьём, - и он стал было спускаться с кручи.
- Нет! – остановило юношу Ярово повеление. – Ему твоё копьё – разве что из зубов мясо выковыривать. Кречеты! На охоту! Да привезите что-нибудь покрупнее. Соколы, Вороны! Разведайте реку вниз и вверх! Нет ли отмели?! Остальным пока отдых!
Прошла четверть поры, и началась новая охота: людей на лютого речного зверя, жизнь которого решением Яра должна была в этот день стать жертвою Велесу, ибо его был день. Выше по течению, на песчаной косе, доходившей до середины реки, положили жёлто-бурого, похожего на оленя зверя, убитого Дивославом. Положили и, крепко воткнув копья, прикрепили, чтобы бревнохват не смог легко стянуть добычу. Приманке пустили кровь и стали ожидать в прибрежной траве с луками наготове. Лучшие стрелки из каждого десятка изготовились к схватке, задуманной Яромиром. «Помните, - наставлял он их. – Бить разом и только когда начнёт поворачиваться с оленёнком в пасти! У всякого зверя и у человека брюхо – самое нежное место на теле».
Замерли. Плескалась рыба, черпали на лету воду маленькие серенькие птички, невидимо шуршали в траве какие-то зверьки, приходившие на водопой. Шуршал и нетерпеливый Рыжень, хотя и не бивший из лука метко, да напросившийся к охотникам, убеждая, что ловко пустит камень и выбьет чудищу глаз, а то и два. Яр согласился, но предостерёг: «Спугнёшь – сам пойдёшь следующей приманкою». Не слушая шуток, Верть согласился.
Всё ожидаемое происходит неожиданно. Из мутноватой, по-горному быстрой воды бревнохват выпрыгнул столь резво, что будь там самый проворный ратник, а удара больших зубов не отвратил бы. Два копья вылетели вмиг, остальные заметно подались. Зверь, ясно видный на мелководье, цепко держал добычу и тянул к себе. Толстое копьё Тореслава, забитое камнём в самую середину туши и, верно, ушедшее в песок на три пяди, держалось крепче других и заставило-таки ненасытного врага
211
перевернуться через спину. Стрелы Яромира и Светислава парой впились в то место, где должно быть сердцу, и на миг задержали движение большого тела. И вот уже два десятка стрел торчали в белом брюхе, и вода окрасилась красным. Вдруг Верть, забывший про свои камни, выпрыгнул на песок и, вынимая на ходу меч, закричал:
- Братцы, держи его! Уйдёт обжора!
Всем пришлось рвануться следом: бревнохват и не думал умирать, даже добычу не отпускал. Видно, крепости в нём было немало, и короткие стрелы лишь повредили шкуру. Верть же, добежав до чудища, впрыгнул ему на пасть и начал тыкать ножом в глазницы, явно решив выполнить своё обещание и лишить зверя зрения. Чудище раззявило свой большущий рот, но Рыжень удержался. Тогда, ломая стрелы, он перевернулся через себя, и Вертислав отлетел в сторону. Дружинники уже были рядом, и речного великана добили копьями, цепами и булавами. Лебедь же, едва зелёное тело перестало вздрагивать и бить хвостом, залез на него и, прохаживаясь, стал осматриваться, словно собирался съесть.
- Ой, братцы, каков великан! Не зазорно самому Велесу посвятить.
- Гляди, - сказали ему. – Ослепил чудище, теперь его душа станет бродить у реки, маяться. Как ей уйти в Навь без глаз? Не езди ночью к реке – отомстит.
- Да у меня этих врагов уже… Передерутся, за кем первое мщенье.
- И то верно, - согласился Яр. – На ящере катался, на бревнохвате катался, асилки сами тебя носили, летуны-кики-макы только тебя увидели, за Пояс убрались от страха…
- Смейтесь, смейтесь! А с глазами он бы от нас утёк.
- Ничего. Ты, такой занудливый, и со дна бы его выжил.
- А что, Верть нырнул бы! Такая добыча уплывает!
Потешания над Рыженем и друг над другом рассеяли ожесточение схватки и вернули отрадный настрой ожидания конца похода. Последнее опасное препятствие, наконец, преодолено, и даже никто не был ранен. Подошла остальная Дружина, и добрую четверть поры все дивились поверженному чудищу. А Верть, в десятый раз измерив его длину шагами, вырезал большой зуб из пасти бревнохвата и объявил, что поместит его в суму на поясе и тем обезопасит себя до конца жизни от всех лютых существ, какие только водятся в Безлесье. Гостомысл совершил обряд и заклинанием, обращённым к Велесу, отдал зверя богам. Дружина начала последний переход.
… Через полпоры приблизились к месту. Это была необычная возвышенность. Её вершину словно нарочно ровняли для селения, и пространства одной версты вширь да полторы вдлинь – хватило бы для любого рода. Скат же только в двух местах был пологим и мог стать удобной дорогой, в остальном же своей крутизной являл природное препятствие для возможных врагов. Наверху угадывались негустые заросли сосняка, берёз, яблонь. Всё это опытным взглядом ратника сразу же отметил Яромир, равно как и два-три ручья, сбегавшие со взгорка.
212
Совы – и юноши и девушки – как лучшие наездники в Дружине, предложили сначала обскакать будущую городьбу всех племён по кругу. Яр одобрил, но вести их впереди отказался:
- Новая Родина – значит, юным и обживать эти места. Мчитесь же посолонь! Пусть ознакомятся с вами местные ветры! Пусть внимает Безлесье словам и кликам Севера! А Совам, Журавлям и Кречетам, потерявшим в этом походе своих братьев – быть впереди!
Так сказал он – торжественно и ласково, потому что всех охватил приподнятый, радостный настрой, и Дружина, сбросив все лишние пожитки, налегке, с гиканьем, десятками помчалась вдоль склона. Огнеслава и Тореслав со стягом были первыми.
- А ты неправ, - сказал Гостомысл Яру, когда они остались вдвоём. – Не новая это Родина. Уверен, наверху мы найдём следы от наших далёких предков.
- Давно это было.Наверно, тогда боги вместе с людьми ходили по Земле, и где-то здесь наших предков обучал пахоте сам Велес.
- Давно… согласен. Только ничего не исчезает бесследно, и прошлое сидит в наших душах неистребимо. Так и мы, Яр, с нашим походом и переселением, с нашими трудностями, схватками и радостью одолений станем частью потомства великого народа аркаидов. Или – яриев – как стали называть нас Южные.
- А что же ты, вещун? – изменил неприятный разговор Яромир. – Сразу уйдёшь? Угадал новый Алатырь?
- Принесём жертвования, освятим Аркагор, и уйду. А о месте южного Алатыря стану гадать при жертвованиях. Чувствую – рядом. Мне никогда за последние годы не было так спокойно, как теперь. Будто я стремился сюда сызмальства и вот, наконец, пришёл…
Они помолчали, не решаясь въезжать на холм, словно не веря, что выполнили поручение народа. А когда услышали с западной стороны шум-крики и повернули туда головы, то увидели, что Дружина скачет поодаль от каменистого, с кустами склона, а впереди, по круче, не боясь довериться лошадям, несутся Светислав и Радислава. Яр тут же махнул им рукой, делая знак, и пара, а за нею все остальные ратники и ратницы – уже вперемежку – безостановочно влетели на взгорок.
Наверху дружинники рассыпались. Кто-то воротился вниз за запасными лошадями, кто-то объезжал вершину, ища места для становища, многие же подъезжали к краю и, осматривая пространства вокруг, предполагали, где будут поля и овощники, где пажити для животины, которая придёт с Севера вместе с людьми, а где селения племён и народов. И так получалось в их наметках, что теперь народ поселится куда теснее, ибо Земля эта богата и травы буйные и густые. И не могли они ладиться о будущем по-иному, потому как испытали немалые опасности этого открытого Безлесья да и сами друг с другом стали в походе друзьями…
213
Вдруг послышался свист на общий сбор, и всадники съехались в самом серёдке холма. Небольшой луг в окружении редких кустов, средь которых росли и привычные лещина, бузина, варгунь, немного возвышался и делал доступным взгляду все окрестности. Посередине же вытекал из каменной россыпи бойкий ручеёк. Не сразу угадали дружинники рукотворность этого места. Только когда Гостомысл, тщательно выверившись, положил три-четыре камня один на другой, стало ясно, что это – древний знак Алатыря и что взгорье многие и многие месяцы Сварога назад заселяли люди одной с ними веры. Глубокой стародавностью повеяло от свежести родника и влажных, мшистых каменьев, той самой стародавностью, откуда пришёл к ним Закон Праведи, пришли умения сеять зерно и обрабатывать молотом металл, той самой, когда их боги были такими же юными и утверждали обычаи добра и любви на теле общей Матери-Земли.
Вещун поднял веточку и начал счищать мох с одного из камней. Кто-то намочил в роднике тряпочку и подал ему. Вода стекала и открывала едва видную надпись. Многое выкрошилось, и старик различил лишь несколько слов: «Род», «вресень» и «зарецвет». Третье из них стало загадкою для всех. Многие знали цветок зарецвет, но к чему упоминалось это растенье на святилищном камне – догадаться не могли. Иные говорили, что это – имя какого-нибудь правителя. Самое затейливое и красивое объяснение предложила Радислава. Она сидела на своей Диче и вдруг, протянув руку вперёд, воскликнула:
- А вон погляньте! Чем не зарецвет?1
На Западе, в двух десятках вёрст отсюда, среди таких же пологих взгорьев, высилась островерхая гора, словно широкоплечий ратник в шлеме, и вся вершина её ярко сияла в заходящем Солнце. Светило как будто выкупало её в лучах, они переливались разными цветами, и устремившие туда взгляды дружинники, понимая, что это бывает лишь один миг за весь день, видели в том добрый знак: боги словно объявляли, что люди не ошиблись, и снова, как на Островах, они будут жить рядом. Гостомысл переглянулся с Яромиром, и они поняли друг друга без слов. «Он уйдёт туда, - подумал старший. – Он уйдёт, и снова мне одному всё решать и надеяться только на свой разум. А через день-два надо будет проститься и с Радей, которая по Подземной дороге вернётся на Север и приведёт сюда наш народ. И, верно, некого более послать с нею, кроме Светислава. Хотя и Рыжень может без боязни спуститься к самоладу. Да и по Лесу, где его знакомцы-асилки, с ним людям будет идти полегче. Остальным же – строить Аркогор и укреплять городьбами соседние холмы. Есть реки, всюду ручьи, питающие Землю и всё живое. Земля черна и станет родить втрое-вчетверо больше зерна, чем на Севере. Пажити и вовсе необозримые. И только нет здесь границы. С любой стороны может прийти враг. Это и будет моей заботой, когда переселимся… Да, великое дело совершено. Но отчего ж нет в сердце радости? Отчего стремится душа куда-то? Ей бы всё идти да идти, и чтоб она,
214
Радя, шла туда же…C нею можно и «ввысь», по словам вещуна. А без неё…»
…Вечер был шумный и радостный. Гостомысл разложил в старом святилище множество костров, и Светлым богам преподнесли богатые жертвования: овощью, зерном, квасом, мёдом, сурьёй, что взяли в дорогу у Южных, цветами, что собрали вокруг большими охапками. Запахи напомнили родные селения, и началось настоящее празднование. Сначала общая братчина с воспоминаниями самых ярких дней похода, после – игрища, в которых не участвовал один лишь Гостомысл: девушки-Совы вытянули и Яра, напустившись с упрёками, когда тот сказал, что подобные забавы ему уже не по возрасту.
Яромира славили более всего. Дружинники прямо говорили, что родственники, провожая и напутствуя, не помышляли увидеть вновь и половины из них. Страшный Лес с косматыми, неизведанность многодневного пути… Не все из родных верили, что юным по силам будет такое поручение племён, а матери плакали, словно отправляли на смерть.
И дедуню своего Радислава пыталась вытянуть в хоровод, да он отмахнулся с улыбкой и, огладив волосы внучки, покачал седой головой: «Не с вами я больше, радуша. Вот нашёл вам новое селение, освятил, далее и сами справитесь».
Он так и не отходил от древних камней с того времени, как обнаружил их. И от застольничанья старик отказался, говоря, что теперь уже снедь будет вредна для его тела. Вещун сидел на камнях предков, улыбался на забавы юных и словно внимал словам, тысячи и тысячи лет назад сказанным здесь, в Святилище, потому что ничего не исчезает в этом мире бесследно, и как нет растения без корня, так нет и человека без прошлого, без предков, без их дел, слов, мыслей…
А когда успокоилось буйство игрищ и, притомившись, все воротились к кострам, Гремислав взялся за свои гусли, и над новой Родиной полился его нежнозвучный напев. И многим тогда показалось, что сама пастушка ясочек Луна слегка повернулась к Земле лицом, чтобы лучше внимать чудесным звукам.
Перун повернул колесо на Седаве.
Сменили друг друга Сложенья Небес.
И новое время Сварога настало:
Над миром рожаница Лада взошла.
С Равнины Прибрежья, от самого Моря,
Где Солнце год светит, а две Луны спит,
Рода посылали дружинников юных
Разведать на новую Родину путь.
И грянула в тёмный Лес рать Яромира.
В Лес лютых зверей и косматых ватаг.
А Белые боги шли перед Дружиной:
Их новый Алатырь на Юге манил…
215
Гремь пел придуманную ещё у Южных повесть, и никого и ничего не запамятовал певун, и каждый воин Дружины услышал о себе доброе слово. Только Радислава не слышала того, что перенеслась через великий Лес, как Лебедица, и вывела рать южных братьев навстречу «птицам Севера». И Светислав, «глаза и уши Дружины», чьё имя повторялось в повести раз пять, тоже не слыхал этого.
Светь и Радя стояли на обрыве холма в версте от становища, держались за руки и молчали. Огнями ясочек полнилось Небо над ними, огнями ночных светлячков украсилась безлесая равнина у их ног, и два человека между Явью и Навью, впервые скрепив руки, решили быть неразлучными в этой жизни, а может, и в той, за воротами Ирия, которые ярко светились в эту ночь далёкой Седавой-зарёй, первой ясочкой вечера, последней ясочкой утра…
Светь развязал поясную суму и, вынув свой знак Лады, протянул Раде. Та взяла, приблизила к Луне и поиграла её отражениями, рассматривая медный круг. Затем она опустила руку в свою суму, вынула оттуда три таких же знака и положила их в траву. Рядом опустил ещё три Светислав. А когда выпрямился, перед ним была ладонь Радиславы с её любовной меткой. Он взял ладошку снизу и, медленно приблизив к своей груди, прижал к тому месту, где билось его чистое и пылкое сердце.
- Значит, осенью свадьба? – спросил он.
- А как наши родные смогут съехаться вместе, так и свадьба, - она положила голову ему на плечо. – Нам ведь с тобою возвращаться по Подземелью и вести сюда народ.
- Полагаешь, Яр меня пошлёт с тобою?
- Яромир не может побороть любовь ко мне, но воля его крепче горморуна. Он нарочно пошлёт нас обоих, чтобы пойти против своих желаний. Будет ломать себя…
- Хоть так, хоть эдак – победы нет.
- Победы нет… Но он захочет сохранить совесть…
- Это так. Зла он себе в душу не пустит.
- Уже пустил.
- Разве любовь – зло? Люди всегда говорят: любовь даётся богами. Ладою, дочкою её Лелей, самим Родом, который любовью скрепил этот мир – любовью к богам, Праведи, племени-роду, родственникам.
- Согласна, милый. Но от богов только первая любовь. А вторая, хотя, может, и не делает никому зла, но вытесняет из души первую, божественную. Значит, чёрная она по сути. Да и человека мучает, раздваивает. Что ж доброго, если душа рвётся, кровоточит?..
- То верно. Яр мучается. С того времени, как у Южных вы с Гостомыслом воссоединились с Дружиной, дядя с каждым днём терял уверенность в себе. Даже говорил, чтоб я был наготове…
- Стать старшим?
- Да.
216
- Вот видишь, как ослабила его эта внутренняя война, ещё более кровавая, чем схватки с асилками и кики-марами? Всё зло мира собралось вокруг нашей Дружины, чтобы погубить доброе дело. Изо всех островных племён мы, птицы, более всего следуем Закону Праведи, потому и ненавистны Чёрным богам. Вот Южные. Их мужи, случается, гибнут на охоте, и родичи позволяют жёнам вторично выходить замуж.
- И за отступления от Закона они не изгоняют…
- А это зря. Юный человек не может ещё вовсю осознать Закон, принять его в свою душу, сделать частью души. Потому лучше, если есть страх за отступление… Наши родичи в этом мудрее, чем родичи Южных.
- Значит, не только Белые боги идут впереди нашей Дружины, как всегда поёт Гремь? И чёрные вьются над нами?
- А сам не чувствуешь?.. Вьются, мечутся, ищут слабые места и наносят удары. Яр отравлен второй любовью и желанием славы. Он глядится в себя, слушая напевы Гремислава, глядится и самовосхваляется… И Вертислав тоже любуется собой, каждый день соперничает с тобою и Яромиром.
- А бревнохват? – не согласился Светислав.
- Неизвестно ещё, чего там больше было: дерзости или спеси. Чудится мне, ему важнее, чтобы я глядела на его победы в схватках. Не о Дружине печётся…
- Несправедлива ты к Рыженю. В нём и то, и другое борются.
- Верно, борются. Но у кого в душе началась борьба добра и зла, тот уже отступил. Так говорит мой дедуня… Он и сам опасается того злобства, что сопровождает Дружину. Потому и хочет скорее уйти к Алатырю… И меня он упрекал за то, что подшучиваю над тобой. «Ежели любишь – доверяй», - говорил он. А мне всё казалось, что надо немного усмирить тебя, чтобы не возносился надо мною своими ратными умениями…
- Разве я возносился?
- А… не знаю! – она засмеялась. – Мне так думалось. Девушке всегда нелегко перейти душою и чувствами от семьи, от подруг к любимому юноше. Любая опасается подчиниться. Видел, у Южных во многих семьях мужи и жёны неравны. У нас не то.
- Да, у них близость с Безлесьем, его дикими племенами делает всякого юнош и мужчину охотником и ратником. Потому они и становятся главнее. У нас же мирный труд. А берёжа приграничья малочисленна.
- И то наши родичи упрекали Яромира в самости.
- Несправедливо упрекали.
- Тебе два десятка лет только, а уже не веришь сказанному родичами?
- Верю. И Яр верит. Мы с ним и слова никогда не говорили против родичей или Вещенья. Они не упрекали Яра, а предостерегали.
- Не зря предостерегали. Слушает же восхваления Гремиславовы.
- Все слушают. Яр повелевает ратными делами, а пение – не его забота. Мы же все понимаем, что повесть – одно, а жизнь – другое. Пусть Гремь сотворяет
217
более красивую жизнь в своих напевах, а разумный человек всегда смекнёт, где правда, где выдумка.
- Да… я тоже люблю петь, приукрашивая, - она положила руку на пояс Светислава в ответ на поглаживания своего плеча и спросила: А что такое деревянное в твоей суме? Не ложка, не шип…
Светь вытащил и показал маленькую куклу, только не такую, какие вырезают добрые отцы своим дочкам. Это был воин в колонтаре, с мечом на поясе, с длинными кудрями до плеч.
- Похож на тебя. Что это за обычай?.. Постой… Отец? Твой отец, что погиб в схватке с асилками?
- Да, он. И никакого обычая нет. Когда прошёл год после его гибели и тятино лицо стало стираться из моей памяти, я сотворил его в дереве. Не хотелось забывать человека, давшего мне жизнь. С тех пор он всегда со мною. И ни одного дня мы не были врозь. Порой мне кажется, он даёт мне советы и выручает в трудностях.
- Может, и так…- Радя взяла куклу, подняла выше, разглядывая. – Твой отец был первым ратником в наших племенах со времени переселения на Равнину. А ратник свой путь продолжает и в Ирии: бьётся против сил тьмы, за Белых богов. И идёт эта война равно как на Небе, так и на Земле. Может, ему и поручили сопровождать нашу Дружину и помогать незримо?.. Дедуня говорил, твой тятя знался с гмурами. Верно, это способствовало и твоей дружбе с Вербором, Повелителем Подземелья? Не отвечай. Я знаюо твоём зароке…
Она сама вернула куклу в суму и теснее прижалась к Светиславу.
- Пусть душа твоего отца Годослава порадуется, что его сын-большун сыскал себе верную подругу на всю жизнь. Я же, Светь, никогда не отступлюсь от тебя.
- И я от тебя, Радя… И никогда не попытаюсь подчинить тебя.
- Забудь мои опасения… Да я с первого нашего дня в Триозёрье доверяла тебе. Только заглянула в твои чистые глаза…
- А какая же во мне идёт внутренняя борьба? Неужто я не любопытен духам зла и не проникли они в мою душу?
- Ещё как любопытен. Ты сколько нежданных нападений на Дружину отвратил своими беспрерывными разведываниями? Десяток, два?
- Да, около того…
- Только сильнейших трудностей ты ещё не встречал. То, что было – не по тебе, не по твоим силам. Пока первым шёл Яр, всё внимание – и доброго, и злого – обращено было на него. А ежели ты станешь впереди, появится и у тебя самая главная трудность в жизни – трудность выбора. И тяжелее всего выбирать из двух путей… А знаешь, я всё-таки сотворю тебе новый заговор. Тот, дедов, уже утрачивает силу, потому что поход на Юг закончен, а Гостомысл только о нём на своём островке и помышлял. И сколько они с Яром о том походе говорили и при мне, и без меня! Бессчётно.
218
- А на что мне такой заговор? Да ещё ночью. Воротимся в самоладе на Север, проведём известной дорогой свои племена. Асилки более нам не враги. Только скажу им, что я родственник их Мерара, бога, сына Велеса, и не станут препятствовать.
- Жизнь не заканчивается в два десятка лет. И какие ещё опасности ожидают нас – то неведомо. Как ещё примет это Безлесье наш народ... А что ночью – не робей. Взгорье это – священное. Да и ввиду новой горы нечего опасаться. Постой тут!..
Она резво отпрянула от юноши и принялась обходить окрестности, собирая травы и ветви кустов и деревьев. Вернулась с целым пучком, который благоухал самыми разными запахами, будто в темени растенья сильнее начинали дышать.
- Стой недвижим, прикрой глаза и внимай моей молви, – велела девушка. – Я сотворю тебе свой заговор. И хотя дедуня оставляет за себя вещуньей Чаеславу, да и я кое-что умею…
- Сам видел. Как духи лесов и лугов тебе подчинялись…
- Не подчинялись. Я с ними в дружестве. Спою им что-нибудь ласковое, а они мне волосы разовьют, прохладою лицо овеют… Теперь молчи и держи свой солоник в правой руке… И не противься, когда стану касаться твоего лба ветками…
На Море широком, на Острову Великом,
На Горе купавной, Алатырской,
Растёт с Небес до Земли Вяз,
А вокруг него чудесный Ирий-сад.
И гуляют в том саду Сварог с Матерью Сва.
Да Сварожичи с жёнами-детками.
И собрана в том саду сила всей Подсолнечной,
И нет там ночи, ни мрака, ни тени.
Застилает берёза ратника Светя от лиха.
Хранит от неприметных напастей блекота-трава.
Заживляет быстро раны и язвы калена.
Да помогает в препятствиях одолень-трава.
А плакун да папороть смиряют нечисть.
Да не только смиряют, а володение дают над нею.
Придаст ратнику Светю силу Земли и Неба вяз.
Придаст крепость и мощь Перунова сосна.
Придаст терпения и мудрости да отведёт смерть осина.
А сурья священная омоет душу, очистит.
- Всё, открывай глаза… Что с тобой, милый?
- Глянь в Небо.
Радислава повернулась лицом к обрыву: весь Северо-восток изукрасился тысячами ясочек, падавших на Землю и лишь на миг оставлявших жёлтые полоски света. Небо будто свергалось на Землю, и без страха смотреть на
219
такое невозможно было.
- Что это, Радя?.. Никогда такого не видел…
- …Говорят, когда умирает человек – падает ясочка с Неба. А тут…
- Ты думаешь, ОНИ напали?..
- Думаю, напали… И как долго готовились!.. Хватит у Южных сил на одоление этого Аши-Баши?
- Хватит. У них оружия не то, что у нас… Жаль только гибнущих… Такое множество…
И они долго ещё стояли и молча глядели на низвержение ясочек, сожалея о гибели до срока тысяч жизней. Чёрное Небо чиркалось и чиркалось яркими полосками, и смерть праведных людей смотрелась печально и прекрасно. Никому не ведомо, когда последней светлой полоской мелькнёт на небе его жизнь, но всякий человек в такой миг понимает: в её яркости и состоит смысл земного пути.
220
Повесть 13. Беглецы
В два десятка девятого светеня в первый год времени Лады в один десяток первый месяц шестого года Сварога было основано селение Аркогор – общее для семи северных племён. Основано так. На деннице, едва засветлел небостык и мрак начал своё бегство на Запад, Гостомысл в восстановленном вечером древнем Святилище возжёг огонь, которому теперь надлежало быть неугасимым, и оставил всё это на попечение Чаеславы, ставшей с этого дня Чаемыслой, вещуньей Аркогора. Тихо, ни с кем не прощаясь и ничего не беря с собой, кроме маленькой котомки, Гостомысл ушёл. Его последний путь в этот жизни лежал по высокотравному с редкими рощицами Безлесью, к той самой островерхой Горе, которая своим дивным, божественным расцветьем возвестила накануне об окончании Великого похода на Юг.
Чаемысла же, бывшая ещё день назад ратницей из племени Уток, проводив старика взглядом, обошла каменное Святилище, отмечая мудрость его построения, ибо ни дожди, ни ветры не могли повредить надёжно укрытому кострищу, и, остановившись взглядом на деревянных богах, мокрых от росы, с грустью подумала о том, что только они вместе с нею в слезах провожают в последний земной путь вещуна-Лебедя, сумевшего разгадать великую тайну переселения и услышать о том волю Светлых богов.
Пробудившейся через полпоры Дружине было не до тоски-кручины. Резво и шумно омывшись в ручье и позастольничав, юноши и девушки Севера сначала пристальнее оглядели окрестности холма и назвали реку бревнохвата Рубежгданью, озеро к Востоку, красивое и удобное – Ладозером, другое, на Юго-западе – Колозером: за округлость. Делить между племенами соседние взгорки, даже ради забавы, не стали: это дело родичей. Потому, привыкнув взглядом к новому месту, собрались вокруг Яромира, успевшего уже обойти по краю всю возвышенность.
Яр шагнул на полуразваленный, обросший травой валун, чтобы быть видным всеми, огладил свои не стриженные вкруг, как у многих, волосы, а зачёсанные назад, отчего перевязь буяра ярче светилась на лбу, огладил бороду, улыбнулся и сказал:
- Добрые мои братья и сёстры! Мы выполнили первое поручение нашего народа, сотворив за много Лун переход в южные Земли и отыскав Родину предков! Теперь второе дело – закрепление на этом месте, чтобы племена Севера, прийдя сюда осенью, не могли подвергнуться нападению зверья или людей Безлесья, а поселялись мирно и быстро. До назначенного срока у нас есть время, и одну Луну все вместе будем обустраивать Аркогор. Как – объясню всё десятникам, а они – каждый своим. После этого половина останется со мною продолжать начатое, другая половина – проводит Светислава, Радиславу и Вертислава в Землю Лосей, а троих Кречетов - Дивослава, Ростислава и Разиславу – В Землю Барсуков. Кречеты, соорудив
221
плот, спустятся по Котугдани на Север, в Земли своего племени и помогут Светю провести весь народ на Юг. Их отправляю по реке на случай, ежели с Соколом и Лебедями что-то случится недоброе. А если недоброе приключится с Кречетами – а Котугдань в Лесу Боды-Велеса неведома ни нам, ни нашим южным братьям – ежели так, то да помогут боги добраться до родных мест Светю с друзьями. Будем уповать, чтобы и те, и другие оказались на берегах Вайгдани, но путь долог и тяжёл, потому посылаю две ватаги.
- То правильно! Лучше две! – согласились со старшим.
- Половина Дружины, сопроводив наших посыльных, воротится обратно в Аркогор продолжать его укрепление. Полагаю, к приходу всего народа мы покроем частоколом и прочими стенами ещё пять-шесть холмов окрест этого.
- Сделаем, Яр! Леса довольно вокруг! Приготовимся к встрече родов и семей! – радостно и живо откликнулись дружинники на наметки старшего, и только Рыжень выговорил с недоумением:
- Как же я? Опять пять Лун вдоль Пояса Рода?
- А то! – позабавились над ним. – Свиснешь в Лесу, асилки мигом домчат тебя на загривках до Лебедии!
- Я ещё не договорил, Верть! – прервал Яромир шутки. – Сберёг самое непонятное и чудное к концу своей речи!.. Гостомысл, уходя к новому Алатырю, позволил мне открыть Дружине то, что долгие годы было его сокровенной тайной и до этого мига известно было очень немногим! Но пришло время!.. Северо-западнее селений Лосей есть нора! Другая такая находится в Каменном взгорье, в Землях Соколов! Эти входы сообщаются меж собою длинным и прямым проходом, по которому можно всего за две-три поры проехать все две тысячи вёрст, пройденные нами! Проехать – в безлошадной повозке! Гостомысл считал, волею Светлых богов построена была эта Подземная дорога, потому как нет там чёрных духов, потому что вольно и беспрепятственно было ему и Радиславе перенестись таким способом впереди Дружины и четыре с половиной Луны ожидать нашего прихода у Лосей!..
Словно молния ударила в тот камень, на котором стоял Яромир, так поражены были вестью ратники и ратницы Севера. Они всматривались в лица Яра, Ради с немым вопросом: не шутка ли это, ибо второй день над всеми довлело весёлое настроение? Всматривались и видели молчаливое покачивание головами в знак того, что всё правда, как ни причудливо это звучит. Тогда принялись они живо и шумно говорить о чудесной дороге, о раскрывшейся тайне появления у Южных старого вещуна и его внучки, не умевших, как оказалось, летать по-лебединому…
Но Яр был нетерпелив: строительство Аркогора манило его, как когда-то, в месяц цветень, манил Южный поход.
- Так что же ты молчишь, Вертислав?! Не побоишься спуститься под Землю и умчаться на Родину в безлошадной повозке?! – громко спросил он.
222
Все оглянулись на Рыженя, а тот, беспечно улыбаясь, без всякого притворства и дерзко ответствовал старшему:
- Кто же откажется проехаться дорогою богов?! Это почётно! Жаль только понукать некого будет, раз безлошадная!
- Тебе понукать! К Вию не заедешь?!. – снова послышались подшучивания, в которых однако на этот раз ощущалось уважение к отваге весёлого плутяшки-Лебедя.
- Ежели есть вопросы – молвите! Ежели нет – десятники ко мне на совет! – сказал Яромир последнее и опустил голову, будто утомился от разговора.
Немного погодя он уже объяснял десятникам, каким видит строительство Аркогора. Яр выбрал небольшой – в сажень шириною – пригорок, срезал мечом его верхушку и предложил представить это холмом, на котором появится их новое селение.
Всё пространство по кругу требовалось огородить сплошной стеной из частокола, земляного вала или камней (камешками, веточками и глиной старший это и показывал). Перед стеной, с внешней стороны Аркогора, проходил у него ров с водой – из ручьёв и дождевых стоков со всего взгорка. Чтобы сберечь место и уменьшить строительный труд, Яр предложил возводить жилища вплотную одно к другому: боковые стены примыкают к соседям, а задняя – одновременно является частью стены всего селения и дернуется вместе с крышей. Так холм подрастает на целую сажень и становится более надёжным в обороне. Мосты двух входов делаются подъёмными и на ночное время со рва убираются, закрывая собою въезды в селение. Середину взгорка Яр предполагал застраивать уже позднее, всем народом. Главное – полагал он – укрепить окружность.
…Говорили долго, разбираясь во всём по крупицам. Да и с необычностью размещения жилищ свыклись не сразу, хотя все признали его выгодность и простоту. «Места внутри селения много, - повторял Яр. – Кто не пожелает поселиться при внешней стене – возведёт себе сруб в любом месте. Зато при нападении из Безлесья тысячи людей, животина, повозки и разные пожитки – всё будет укрыто от расхищения».
За суждениями и пояснениями прошла четверть поры. Наконец, прибавив несколько изменений вроде сторожевых вышек на подходящих для того деревьях, все согласились и разошлись по десяткам. Толкования продолжились. Многие подходили к Яровым наметкам на Земле, осматривали, выспрашивали…
Строительство началось с полуденной поры, когда Солнце-Хорс уже слепило глаза южным светом, но воздух ещё сохранял утреннюю свежесть и не обдавал жаркими волнами, перекатываемыми ленивыми местными ветерками. Всякий десяток взялся за какую-то отдельную часть городьбы – ров ли, частокол, земляную или каменную стену, и труд этот вскоре превратился в состязание, подобное ратному смотру десятого цветеня.
223
Только состязание это было совсем иного рода: если там, у селения Любомирова, дружинники показывали умения противостоять смерти-Маре, то здесь они, юные, бессемейные ещё, возводили новую жизнь целого народа. И было в таком труде что-то неизъяснимо возвышенное, божественное, и многим представилось то стародавнее время, когда Сварожичи творили Ирий, жильё всех праведных душ.
- Вот оно, подлинное, настоящее дело… светлое… - прошептал сам себе Яромир, обозревая через полпоры дружную и спорую работу своих подопечных. – Это куда почётнее всех моих схваток и сражений.
Старший Дружины увлёкся строительством Аркогора более всех. Недаром же во всяком селении Южных Яр располагал к себе родичей так, что те дарили ему топор или лопату, и теперь, прибавив это к взятому на Севере, он видел у всех в руках нужное орудие, и можно было копать не там, где мягче, а где выгоднее, рубить не то дерево, что тоньше, а то, какое крепче. Яр и сам то копал, скинув рубашку и слепя друзей лучом от всегда начищенного солоника, то тащил, хватаясь за бичеву, добрый трёхсаженный ствол, сваленный каким-нибудь силачом Тореславом, то помогал в закатывании камней, зорким глазом вмиг определяя, какой из них лучше на какой поставить…
…В мощном, согласном порыве прошли три дня, и к исходу третьего весь южный, самый уязвимый склон трудами Кречетов,Сов и Воронов покрылся высоким земляным валом, укреплённым с внутренней стороны бревенчатой стеной, к которой и должны были после пристраиваться жилища. Журавли умело возвели с Запада каменную стену саженей на пять десятков в длину и в пять локтей высотою: с той стороны деревья не росли. Быстро продвигался трудами Соколов и Уток частокол, потому что Яр сумел соорудить для них, используя медные части швыри, добротную повозку, и теперь подходящие стволы деревьев подвозились лошадями изо всех окрестных лесков. Но более всего похвалялись дружинниками за вечерними кострами дела Лебедей, копавших ров, и особенно – умелость Рыженя, который во всякий новый день прибавлял по пять саженей и несколько раз предлагал Яру делать ров в два раза шире и в два раза глубже. Работали Лебеди так, что, верно, через две Луны весь Аркогор должна была окружить их рукотворная речка. Да и расчёт Яромиров оказался точен: в готовый ров северного склона, который был пониже, он пустил уже воду одного из двух ручьёв да проделал кое-где дождевые стоки, и после первой же непогоды там набралось воды на целые полсажени. Дружинники, стоявшие на крутосклоне под тёплым южным дождиком, освежавшим воздух и человеческие силы, приветствовали это наполнение рва громким криком «Сва!», как первую свою мирную победу.
Однако возвращение блаженных времён было только видимостью: пугали лошадей своей яростью ведомые и неведомые звери Безлесья. Как-то ночью обеспокоили дозорных далёкие костры на Юге и Юго-востоке. И самый юный понимал: здесь уверенно можно жить, только если имеешь высокие и
224
прочные стены. Ранним же утром второго страденя, среднего из летних месяцев, случилось то, что разом прервало и труды, и доброе расположение духа Яровой Дружины. На самой заре в полусумраке уходящей ночи со стороны Рубежгдани были замечены пять всадников. Ехали они, не таясь, хотя самые зоркие углядели, что у каждого за спиной – пустой тул. Немного погодя Яр сказал: «Южные. Узнаю Куницу Кулеслава». И гости увидели аркогорцев, потому что заметны были их удивлённые разглядывания частокольной северо-восточной стены и сине-белого стяга на высоком шесте посреди святилищного взгорка. Но никто из них не махнул рукой, не попытался выкрикнуть, пользуясь сильным голосом, что-нибудь приветственное. Это настораживало, и ожидали молча. Только Вертислав спросил будто самого себя: «Уж не напали на них всякие Бродичи?..»
Вскоре Южные, угадав дорогу, начали взбираться на холм и вызывали всё больше изумления. Три ратника ехали в потрёпанной одежде, старик, по виду чужак, - в ветхой рубашке и без перевязи на голове, подросток – с коротким мечом на боку и луком, сбившимся со спины на бок. Все – и люди, и лошади – были жутко изнурёнными, со слоем пыли на лицах, руках, конских крупах, с глазами, опущенными к Земле.
Для гостей уже несли кринки с прохладной родниковой водой, но когда те подъехали, показалось, что все разом упадут замертво и не имеют сил даже напиться. Только старик привычно скользнул с низкорослой лошади, и та сразу побрела пастись в тень берёзовой рощицы.
- Здравствуйте, Ярии. Белые боги с вами, - выговорил хмуро Кулеслав, встретившись глазами с Яромиром, и. выждав, пока приветствовали и называли себя его спутники, сказал. – Чёрное войско Аши-Баши разбило все наши племена. Люди погублены или попрятались в леса и горы. Селения пожжены и расхищены.
Он сел на Землю и начал маленькими глотками пить из поданного Огнеславой туеска. Подросток Добослав, глянув на отца, продолжил за него:
- Чёрные, Бродичи и из наших, кто стал Отступником, теперь пируют в наших жилищах и забавы ради жгут их. Мы ратились целый день, но сил не достало. Детей и стариков погибли многие тысячи. Из Оленей, Туров, Лосей больше спаслось, а Куниц почти что не осталось. От нашей семьи – шестеро из двух десятков пяти. И мати с сестрицами…
У него выступили слёзы на глазах: уже не беды – недавней и горькой, а отчаяния и опустошения.
- Проводите всех в становище, пусть отдыхают. Расспросы – после! – велел Яр. – Нам же время дорого, потому – за дело!
Так и поступили. Усталые беглецы, включая старика-чуженя, уснули, а дружинники, позастольничав утренней кашей и земляничником из свежей ягоды, разошлись по склонам взгорья и взялись за свои орудия. Поначалу, занятые страшной вестью и печалясь судьбой братского народа, трудились вяло. Однако ближе к полудню, словно решив, что эта городьба укрепит их
225
от нового врага, вернулись к прежней быстроте и состязательности. И Верть вновь похвалялся каждой свежевырытой саженью, и дружно ухали, подтягивая брёвна, Соколы, и только изредка то один, то другой поглядывал в сторону Святилища и рощицы рядом с ним: не проснулись ли южные беглецы, не поведают ли повесть, которую слушать и любопытно, но и жутко… Жутко, ибо была эта весть чересчур неправдоподобной, и, хотя выжившие произнесли страшные слова, и, хотя совсем не походили те слова на шутку, всё же не верилось, как мог всего за пол-Луны, что истекло ото дня Купалы и Костромы, исчезнуть целый народ числом более пяти десятков тысяч…
Не верилось, пока не позастольничали в заполдень вместе с приезжими и, тесно усевшись вокруг них, не выслушали всего, что те смогли рассказать. «Смогли» - потому что и сами многого не ведали, потому как племя Куниц первым приняло невиданной силы удар из Безлесья, и всё погибло или рассеялось. Мощь же этого удара троекратно усилило диковинное умение Аши-Баши и его чёрных воинов. Внесло оно сумятицу в головы многих, особенно юных, и явило свою неправедную силу в отступничестве некоторых из Южных от своего народа. «Криведь», редкое до того дня слово, обратное привычному «Праведь», часто повторяли беглецы, видя в нём главную причину своего разгрома.
Они рассказывали один за другим. Иной говорил совсем немного и умолкал, тая в себе рыдания или бессильное раздражение; иной говорил целые полпоры и всё не мог прерваться. И только старик-чужак глядел, не видя, куда-то вдаль и, погружённый в свои думы, лишь иногда согласно покачивал головою, видно, вполне различая древний язык аркаидов.
Всё началось от Бродичей. Их полтора десятка родов, передвигавшихся по беспределью Безлесья-Травеня от каких-то неведомых Южным Острых гор до Пояса Рода, ещё в месяц свистень услышали о большой силе, идущей с Юго-востока и губящей всё вокруг без всякой надобности. Решено было переместиться ближе к лесам и Землям Куниц и Барсуков, чтобы можно было защититься или переждать неведомое нашествие. От Летунов, пасущих больших бескрылых птиц и скачущих на них, как на лошадях, Бродичи впервые услыхали это имя – Аша-Баша. Новым богом, равным самому Роду, называли его на Юге и Востоке, требуя покорности. И многие племена уже уверовали в него, а неуверовавшие, выходя на битву, в ужасе бежали с поля боя, увидев впереди чёрной рати большущего четырёхрукого и двухголового человека.
Бродичи, поклонявшиеся Роду только ради того, чтоб тот насылал дожди и даровал многотравье их животине, не озаботились особенно этим явлением какого-то нового да ещё и о двух головах бога, более удивляясь тем, кто принёс о нём весть – Летунам. Им позволено было поселиться на краю Земель Бродичей. И на три месяца в Безлесье, к Югу от Куниц, наступило спокойствие.
Одно только вспомнили соседи Южных, когда пришло-таки к ним воинство
226
Аши-Баши, то одно, что во многом решило их участь: Летуны не верили ни в каких богов и почитали лишь свою птицу, даже никак её не называя, потому-то и отказались покоряться самозваному богу. В начале месяца светеня во многие рода Бродичей явились люди – их соседи с Юго-востока и чужаки – и начали зазывать в чёрное войско, причём не всех вместе, а каждого в отдельности. Гонцы твердили, что старые боги умерли, ибо природа суровеет и не может уже щедро питать людей и зверьё, что с Неба сошёл на Землю новый бог – Аша-Баша, - и только покорившиеся ему выживут. Кто останется верен мёртвым богам и будет упорствовать – станут демонами, духами злобы, их нужно без пощады уничтожать до последнего дитя, а селения разорять. Тот, кто участвует в этом уничтожении, - праведен и достоин Ирия. Более нет рода и семьи, и если отец по-старому почитает умерших богов, сыну следует убить отца, сжечь жилище и уйти к сущему богу Аше-Баше.
Многим из Бродичей пришлось по нраву обещание Аши-Баши дойти до северных Островов и погубить богов Холода. Их призывали спасти мир, и они откликались на этот добрый и праведный зов. Иным же говорили прямо: не трудитесь больше, живите нахищенным, разоряя вместе с нами одно племя за другим. Некоторых привлекало и такое. И ещё им рассказывали, как вольно живёт чёрное войско: каждый ест и пьёт вдоволь, ничего не выращивая, имеет по несколько коней и по несколько людей в подчинении, а среди них – девушек и женщин. И жизнь эта правильна и справедлива, потому что они – высший народ.
Не во всех сердцах Бродичей проросли зёрна этой Криведи, но рода раскололись, и даже с родичами начали препираться юные Отступники. А когда велели им гонцы чёрных, то провели Бродичи из Безлесья чужих ратников и вместе с ними захватили свои же становища, залив Землю озёрами крови. Каждому из Отступников – а было их три десятка на пять тысяч народа – позволили взять, сколь хотел, животины, а из пленённых сородичей выбрать себе прислужников.
Так чёрное войско оказалось возле Земли Южных, вызвав своим передвижением изумивший Дружину исход дикого зверья и Летунов, которые, всё так же не покоряясь и не веря в нового бога, умчались за отроги Пояса Рода.
Ещё до покорения Бродичей чёрные гонцы проникали к селениям Куниц, и Кулеслав задержал нескольких из них. В тот день, когда Дружина во главе с Яромиром и Гостомыслом начала свой последний переход к новой Родине, ратники Куля привели к своим родичам и вещунам двух гонцов из Безлесья и семерых Куниц, которые ночью тем гонцам внимали. Старшие, расспросив пленных, объявили, что эта Криведь весьма опасна, ибо Праведью притворяется. «Слабый дождь злакам не помогает, а сорняк вверх выгоняет», - сказал вещун Суремысл. Вспомнили и последние слова в Законе:
Отступивший же по самоизволению от Праведи
227
Душою почернеет и из племени гоним.
«Не потому воинство Аши-Баши в чёрных одеждах, что кожи плохо выделывает и не красит, - сказали пленным Бродичам в селении Куниц. – А потому – чтобы черноту душ прикрыть».
Учение Аши-Баши признали Криведью, и тут же помчались во все соседние племена ратники с вестью о готовящемся нападении.
Но не зря Аша-Баша прошёл многие Земли и нигде не был разбит: не торопил он великую битву с Южными, а неправедное его учение чёрной гадюкой вползало в души и мысли людей. Сначала племич Белок Сетомир призвал послать людей говорить с чёрными об их замыслах. « Может, и есть истинное в словах тех гонцов? – предположил старик. – Разве Дружина северных племён не от Холода собирается уводить своих людей? Не то ли самое поведали нам братья с Севера? Ежели наши боги закованы Дыем, надо соединиться с Ашой-Башой в его походе. А ежели старые боги предали нас, следует сменить их и перейти к новым, пока Холод не пришёл и на Юг».
Одно дело – заблуждения юных. Когда ищут они свой путь в жизни и оступаются – то ещё не беда. Но беда, если старый и мудрый, которого привыкли слушать, вдруг начинает вещать словно не своим голосом, словно переродилось что-то внутри его… И тут берёжа Кулеслава, привыкшая поступать прямо и отважно, без промедления, всегда чувствовавшая, что на её плечах и щитах – защита родных селений, эта юная берёжа без робости возразила племичу Белок. Тот же Бадеслав, сидевший теперь рядом с Кулем, ратник двух десятков лет, оставшийся теперь вовсе без семьи, потому поседевший за дни разгрома и потемневший лицом, тот самый Бадеслав заклеймил Сетомира резкой речью: «Нашей вере в Светлых богов десятки тысяч лет, а Аша-Баша не прожил ещё и одной человеческой жизни. Ежели он истинный и всесильный бог, то пусть свергнет с Неба старое Солнце-Дажьбога и поставит своё, новое, Солнце. Пусть погасит все огни мира и возжёт свои, новые, истинные. Пусть остановит ветры, детей Стрибога, и пошлёт по миру новые, свои. Он вызвался спасти мир от богов Холода и зла. Так пусть для начала войдёт в ближайший к нам лес и очистит его от лютого зверья, которое так досаждает нам и нашей животине. Легко заменить веру. Но не потребуется вместе с нею и поменять души? Все ли решатся на это?»
Так говорил в глаза старому племичу юный ратник и держал правую свою руку на мече, готовый биться и за свои семью, род, племя и за всё то наследие, что оставили предки, ибо столетия отсеивают всю шелуху с опыта людей и оставляют лишь чистую, вечную мудрость.
…Но этих препирательств возникало всё больше, и разлад входил в души и юных, и зрелых. За три ночи ушли к чёрным пятеро из Белок, двое Куниц, трое из Барсуков, угнавших к тому же два десятка лошадей. День и ночь дозорные перехватывали и вступали в схватки с прельстителями – гонцами из Бродичей, которые уже не таились, грозили за сопротивление и призывали
228
к отступничеству от «мёртвых богов». Ватаги чёрных по три-четыре сотни беспрерывно искали уязвимые места для нападения и с Запада, от гор, и с Юго-востока, через редколесье. Приходилось, изматывая людей и лошадей, посылать отряды отражать эти набеги, и всем становилось ясно, что в любой миг войско Аши-Баши хлынет с любой стороны или нескольких сторон и выйти ему навстречу не удастся. Кулеслав и другие из берёжи призывали идти с ратью самим, ибо войны не избежать. Однако родичи возражали, ссылаясь на давний зарок с Бродичами не входить оружно в Земли друг друга большими отрядами. Одно только порадовало рати Южных племён: мудрому Родомиру удалось снестись с гмурами, и те обещали известить дымом или огнём, если нападение будет от Пояса Рода. Видно, маленький народ с глядней в горах рассмотрел многотысячную губительную силу в Безлесье и догадался об опасности для своих полей и овощников. А чёрных, и верно, были многие тысячи: разведчики Куниц, подбиравшиеся к становищу врагов не могли даже пересчитать всех многочисленных костров, которые зажигались там к ночи.
Аша-Баша двинулся на заре. Дозорные вовремя заметили выход тёмного воинства, и ко времени соприкосновения две трети дружин Южных собрались уже в одно место. Это был узкий луг, прикрытый логами и рощами. Выбрали его загодя, посчитав, что большой коннице здесь не развернуться и можно будет долго отбиваться стрелами.
Земля загудела, и Юго-восток укрылся стеной пыли. На обычных и высоких горбатых конях, все с медными щитами, в колонтарях, с копьями и мечами приближались всадники-захватники, а впереди их под полосатым бело-чёрным стягом ехал он – двухголовый человек или бог, ехал в окружении двухсаженных воинов. Теперь-то беглецы знают, что не люди то были, а надутые ветром, умело сшитые из холстин и закреплённые в сёдлах чудища, но тогда, перед сечью, эти великаны гляделись жутко и устрошающе.
Из крайнего, ближайшего к Барсукам селения Куниц прискакал вдруг перепуганный малец со страшной вестью: Отступники провели через лес большую рать чёрных, и те уже напали на селение рода Святомира, который сам со всеми мужчинами и юношами и многими женщинами стоял здесь, в общем строю. Боль и смятение пронеслись по рядам. «Назад: отбивать детей и стариков!» - крикнул кто-то сгоряча, но враг подошёл уже на сто саженей, и самое время было браться за луки. Кулю и другим старшим в дружинах с трудом удалось изготовить войско к схватке, хотя многие задуманные уловки применить не удалось: стрелы чёрных летели дальше и смешивали строй, а Лосей и Косуль пришлось развернуть, чтобы прикрыть спину. Отступники сделали чёрное дело. И не только этим лесным обходом. Наверно, они подробно рассказали Аше-Баше о силах, вооружении, ратных умениях и привычках Южных. Теперь Чёрные лучше знали своего противника, лучше приготовились к битве, их было втрое, а то и вчетверо больше на десяток с
229
половиной тысяч, среди которых многие – подростки, женщины и старики шести десятков лет с неприкрытыми головами и грудями, с одними лишь копьями в руках.
Войско Южных полегло почти всё, лишь несколько сотен оттеснены были к лесу и ушли туда, когда схватки, длившиеся от денницы до полудня, завершились. Кулеслав увёл полсотни, среди которых были Куницы, Косули, Туры и Белки. Соседи решили пробираться к своим селениям, он же с сыном Добославом, братом Вятиславом, с Бадеславом и другими соплеменниками вечером объехал три своих селения, сожжённые дотла, собрал тех, кому удалось убежать или затаиться и увёл к ближайшей горе три сотни людей: без утвари, животины, угнанной Чёрными.
Весь следующий день Куль и его бывшие соратники из берёжи собирали своих людей. Селения Куниц – все десять – были разорены, многих людей пленили. Чёрные же остановились в селениях других племён, верно, пировали там, часто жгли жилища, а пойманный заплутавший Бродич рассказал, что Аша-Баша теперь будет проедать нахищенное, после чего двинется на какой-нибудь другой народ.
Из восьми тысяч Куниц от гибели и плена уцелело семь сотен человек и средь них лишь один родич. Погиб в сечи старый и мудрый Родомир, погиб вещун Суремысл, Кулеслав и его сын лишились почти всего семейства, Бадеслав остался один, Вятислав из своих нашёл только жену с младшими детьми, сестру жены с грудным детём и двух стариков. Два сына-юноши погибли на его глазах под мечами крепких чёрных ратников. И сам он был ранен стрелою и в беспамятстве вывезен Кулем с ратного поля.
Позаботившись о соплеменниках, Кулеслав решил ехать вослед за «северянами-Яриями», потому что знал от Яромира, что, нашедши подходящие для заселения Земли, тот пошлёт часть своей Дружины в обратный путь, чтобы вести весь народ. Безрадостно отпустили люди Кулеслава в этот поход и дали в спутники только троих воинов, которые по своей воле согласились ехать в Безлесье, где почти невозможно укрыться в случае столкновения с врагом. Но Безлесье, Травень, по-южному, был пустынен даже от зверья, и самым трудным оказалось найти следы Дружины. Трава, примятая лошадиными копытами, уже поднялась, следы костров забрасывались лесным сором, ибо почтение к Матери Сырой Земле не позволяло людям оставлять не ней что-то своё. Путники решили даже, что дружинники убили Летучего Змея, потому что не встретили его, а в Гиблом лесу столкнулись со множеством игрунков, которые явно были в недавнем времени запуганы кем-то. Видели Южные и трупы гривастеней, и скелет бревнохвата, объеденного уже хищными птицами. «От всякого лиха очистили вы Травень, - вздохнул Кулеслав. – а главного лиха сумели избежать… Может, и уйдут Чёрные за Пояс Рода. Тогда вам лучше поселиться на наших Землях. И поля, хотя и потоптаны во многих местах, а всё же зреют злаком. Да только жать некому…»
Южные умолкли своей печальной повестью, но начались расспросы – о
230
битве, о Чёрных… И первым был с расспросами Мечислав. Но ни Куль, ни его спутники ничего не ведали о Бобрах и даже о соседях-Выдрах, ибо врагов было так много, что подойти хотя бы ночью к какому-либо селению севернее Куниц, было невозможно. Светь видел, как Радя приобняла Меча и что-то зашептала ему утешительное, а Куль вспомнил:
- В тех племенах, когда их дружины уходили к нам, мирные люди, которые оставались, должны были выставлять дозоры и при опасности покидать селения. У Бобров и Косуль горы совсем рядом…
Вопросы продолжились, но вскоре Яромир прервал их.
- Обождите, братья и сёстры. Чтобы всё происшедшее осмыслить, надобно же и всё узнать. Мы выслушали четверых, а пятый сидит в молчании. Говори же, добрый старик, почему ты покинул свою Родину и пришёл в эти Земли древних аркаидов? Кажется мне, из тех ты племён, что покорены чёрным воинством…
Чужень, приехавший с Кулеславом на необычной низкой лошади, сосредоточенно выслушал Яра и покачал головой в знак понимания.
- Ваш обычай, Ярии, - сначала называть себя. Так? Я Заредар, последний вещун народа Атроганы. Теперь не Атроганы. Чёрные. Я… Чёрный… по-вашему.
Дружина разом выдохнула удивлённое «О!!»
- Вещун Чёрных?! – вскрикнул Вертислав.
- Нет, - усмехнулся старик. – Я был вещун богов. Богов забыли. Аша-Баша назвался богом…
- Они не видели Чёрных, - продолжил чужень, кивнув на Южных. – Те давно не ратятся. Впереди идут покорные…покорённые. Есть Подлинные чёрные. Им – лучшая добыча. Есть Ставшие чёрными. Они из соседних Атроганам племён. Есть Примкнувшие: десять войн назад, девять, восемь. Бродичи теперь – Примкнувшие одну войну назад. Ваши – последние. Им – худшая добыча. После других войн будут получать…много…
- Всё больше, - подсказал Куль. – Верно, братья Ярии. Пойманный нами Бродич упоминал об этом делении чёрного войска. Кто дольше и вернее воюет за Ашу-Башу, тот больше получает от нахищенного. Так поощряется отступничество от Светлых богов и своих народов… И каковы же Подлинные чёрные, добрый старик?
- Те, что были четыре десятка лет назад племенами Атроганов, низкорослы, в три локтя, короткошеи, кривоноги, бороды круглые… Теперь их три тысячи или меньше. Прежде были умелыми ратниками, дни не сходили с коней, могли долго не есть… пить лошадиную кровь, разрезав на шее, ели одно мясо…Теперь они нежные, прячутся за Примкнувших. Войско Аши-Баши всегда пополняется. Эти Южные дали всего лишь десяток ратников, но таких племён мало. Много Бродичей стали Отступниками?
- Точного числа не ведаю, - ответил Куль. – Но ежели они своих жён, девушек, детей превратили в слуг Чёрных – а в войске Аши-Баши нет семей,
231
только ратники и их слуги, равные по положению животине – тогда воинство зла усилилось на одну-две тысячи ратников. Но не менее десятка тысяч мы побили до того, как ушли в Ирий… Так что в наших с Бродичами Землях Аша-Баша не усилился.
- Думаю, всего их три десятка тысяч, - решил Заредар. –Да не в числе сила. Вы говорили: Криведь. В Криведи сила Аши-Баши. Я четыре десятка лет не умею одолеть ту Криведь.
- Поведай же о себе, дедуня, - попросил Бадеслав. – Немного ты говорил нам, и братья Ярии пусть больше узнают об этих врагах. Не допусти боги, но может, и им выпадет на долю ратиться с Ашой-Башой. Что за человек он такой двухголовый? Не бог же?
- В богах не сомневаются, друг… Я давно хотел видеть такой народ. Вы, Южные, вы, северные аркаиды, - с одним языком. Вы – один народ. Этот язык… он как мягкий неторопливый ветер… И вы такие.
Старик улыбнулся и обвёл глазами семь десятков ратников и ратниц, молча оборотивших к нему слух. Верно, ему трудно было говорить на их языке, он часто останавливался, искал нужное слово. В простой запылённой одежде, босой, с каким-то маленьким медным знаком на шее – не солоником, с седыми, спутанными волосами, он обращал внимание только своими глазами: добрыми и мудрыми. Подобный взгляд дружинники Севера знали у Гостомысла, ныне ушедшего к Горе богов, но Заредар смотрел не синими, цвета Великого моря зрачками, а серыми. Потому, казалось, его мудрость, опыт жизни и пережитое были больше, глубже. Оно будто покрылось слоем пыли от долгих скитаний, и теперь, умывшись в роднике Святилища, последний вещун неведомого племени очистил свои безмерные знания, и они готовы было политься в души юношей и девушек, дать им новое научение, расширить границы их мира, который до этих пор весь помещался вдоль восточного склона Пояса Рода. И если рассказам Кулеслава и других Куниц Дружина Яра внимала то с печалью, то с негодованием, то с изумлением необычной и быстрой победе Криведи, то старика выслушали в задумчивости, словно проживая с ним те четыре десятка лет со времени первой войны Аши-Баши. И Светислава, как и других, охватывала великая жалость- скорбь по погубленным Южным братьям. Но всего более он поражался мощи коварства нового врага, перед которым слабы казались даже ухищрения косматых асилков. И ещё вспоминалось ему всё, что предшествовало появлению этот тёмной силы: предчувствия Гостомысла, речь на Вещенье о том, что за южные Земли придётся ратиться со слугами зла, да о том ещё, что начинается последняя война Белых и чёрных богов и многие люди отступятся от веры предков, как отступили когда-то гмуры и асилки. «Тот тонкоголосый юноша-Куница, как и друзья его, тогда, в лесу, какую резкую отповедь дал гонцам-Бродичам, - думал Светь. – «Ктыри вы! – сказал он. – Мы пчёлы, работаем, а вы склоняете нас из других соки высасывать». Какой разум и какая сила веры в Праведь в такие юные годы!..
Где он теперь? Погиб в Великой битве Южных с Чёрными или уцелел и
232
обороняет теперь остатки своего племени? А ведь он и другие Куницы говорили тогда у костра, что сами с душевными изъянами, сами провинились в чём-то перед своими родами… Наверно, потому они и нашли крепкую опору в своих сердцах, что уже пережили зло, осознали его пагубность. Кто перестрадал людской укор, тот становится мудрее и чище. – Светь случайно глянул при этих мыслях на Радиславу. -…А у кого душа чиста, как Небо, тому никакой изъян не пристанет. Нельзя измазать грязью свет или воздух. Только что-то твёрдое…»
И Яромир много своего думал, пока выслушивал Южных. Ведал он и до того, что подвергнутся они удару из Безлесья и что много будет погубленных. Потому и решил, что его народу лучше заселять эти Земли, укрепляясь в городьбах на возвышенностях. Гостомысл убедил его, что неподвластна ему, простому ратнику с Севера, судьба целого народа, да и не спас бы он Южных силой семи десятков дружинников, если бы и поворотил назад, к селениям Куниц, когда зверьё Безлесья, убегая за Пояс Рода, показало передвижение чёрного войска. Что они против трёх десятков тысяч?.. Удобно было обороняться у гор, да и асилки не сильно разумны, ближе к зверью, чем к людям. А здесь – открытые места. Окружили бы их Чёрные, как они гривастеней у болота, и побили бы, не сближаясь, из своих дальнобойных луков… Всё так: долю Южных племён ему было не изменить. Но бездействовать и стоять в стороне от Великого сражения Праведи и Криведи – тоже недостойно ратника Света.. А за Свет ли он? Любовь и к жене, и к Раде истощили его душу, затемнили её. Нет, конечно же, он не станет Отступником и не перейдёт на сторону Аши-Баши, но что-то близкое к этому выродку с двумя головами видел он в себе, пока внимал рассказам беглецов. Разлад в душе и его, Яра, раздваивает: одно в словах, а в мыслях другое. И таит он эти мысли уже более года… Да разве пятно на душе утаишь? Радислава давно всё приметила в его глазах, хотя старался он не смотреть на неё прямо. Гостомыслу и вовсе его душа, как охотнику следы в лесу. Верно, и Светь уже догадался обо всём, да со своей добротою жалеет дядю и друга. И Радя жалеет. Его, старшего берёжи, старшего Великого похода на Юг, жалеют, как дитя, что упало да накололось рукою!.. Но разве он не пытался лишить себя этот раздвоенности? Намеренно послал племянника в Триозёрье, угадав, что по сердцу придутся друг другу Светь и Радя. А ведь мог и сам наведываться в Каменное взгорье да отпугивать от Подземной дороги гмуров, пока не соберётся Вещенье… Намеренно же и не спускался к самоладу, чтобы Гостомысл забрал с собою внучку и не было Ради в походе среди дружинников. И вот опять собрался он отослать её вместе с любимым ею юношей назад, на Север, а самому спокойно строить Аркогор. Но теперь что же? Пробиваться всей Дружиною к своим племенам, готовиться к войне за южные Земли?.. Чем более он старался избегать Радиславы, тем больше она находится рядом с ним. Словно
233
богиня любви Лада замыслила испепелить его этим неправедным чувством, изничтожить за его недобрые мысли… Да, боги видят всё: и его две любви, и восхваления старшего в напевах Гремислава. Вот и Южные вздумали называть их Яриями, а не северными, и это название уже укоренилось. Только никто не замечает, как бьёт это слово ему по сердцу. Мудрый Гостомысл верно упрекал его тогда, на празднике Купалы и Костромы, за это слово. Никогда прежде не было, чтобы по человеку называли целый народ: Яр-Ярии. Даже у Аши-Баши такого нет… Опять Аша-Баша. Чёрный предводитель чёрного войска. Противник Белых богов. Назвавшийся богом, объявивший старых богов мёртвыми… А не то ли делал в своих новых повестях певун Гремь? Всё меньше пел он в походе о Роде и Свароге, всё меньше о Велесе, чей Лес они проходили. Даже о Перуне, друге всех ратников, тоже мало. А всё больше о Ярии, идущем впереди славной Дружины. О Ярии, одолевшем асилков, ящера, кики-мар… Так он становился богом… Самозваным богом, ибо попросил бы он Гремя не петь о нём, не делал бы того сладкоголосый Журавль. «И боги когда-то были людьми», - говорил он не раз. Даже мудрому и прозорливому Гостомыслу. Да, были. Но не потому они стали богами, что возомнили себя ими, как Аша-Баша, как он, Яромир. А потому, что шли светлой дорогою, не допускали никаких изъянов в души и чистой любовью, чистой, а не скрываемой глубоко в сердце, любили всех людей. Разве он такой?.. И что же теперь? Идти готовить к войне свой народ? Собирать с Кулеславом разрозненных Южных и скрытными набегами из Леса вытеснять отсюда Чёрных?.. И кто кого одолеет из двух самозваных богов?..
Так думал Яр. Думал и слушал вещуна Заредара. А тот вернулся памятью в далёкое прошлое и неторопливо поведал дружинникам и Южным всю повесть о тёмной силе.
Четыре десятка лет назад одному племени, заселявшему жаркие речные долины и невысокие горы, стали угрожать соседи. Небольшая приграничная дружина этого племени – Атроганов – была разбита. Погиб и её старший. Сумятица и боязнь разорения и гибели охватили людей. Тогда один из воинов промолвил на Вещенье слова, полные отваги и удали, и его послушались. Был этот человек двухголов, и причину такого уродства знали все: его мать, едва забеременевшую, до жути напугал у горного ручья медведь, от чего стала она не в уме и при родах умерла. Старший племени забрал дитя в свои палаты то ли из жалости, то ли для забавы. Там оно и росло. Находясь среди ратников, необычный малец сызмальства обучался ратному делу. Да только ходить почти что не мог. Однако на лошади, с двумя мечами в двух руках из четырёх, был весьма умел, хотя и вызывал смех у знатных воинов.
И вот уродец, которому было уже два десятка лет и который сумел даже жениться на двух девушках, вышел перед народом и, испросивши позволения Правителя, родичей и вещунов, стал говорить. Высказывалась больше правая голова, левая же кивала и поддакивала. Да ещё озирала народ
234
вокруг, словно угадывая, верят ли им – двум братьям на одной паре ног. Аша-Баша предлагал на время передать правление от мудрецов к старшим ратникам, которые соберут отряды во всех селениях, дадут отпор врагам и защитят границы. Он рассказывал о том, что соседи, злобствуя, убивают пленных, сжигают жилища, не щадят даже детей. Уже к вечеру того дня Аша-Баша выходил из главного селения впереди тысяч ратников, и люди с надеждой провожали его. Прошли месяц, два… Воины оберегали порубежье, и соседи не покушались на Земли Атроганов. Как-то раз Правитель народа отправился туда, чтобы своими глазами увидеть отважное воинство. Аша-Баша устроил праздник, и во время ратных состязаний Правитель случайно погиб. А когда стали выбирать нового, все заговорили только об одном человеке, вернее, о двойном – Аше-Баше, хотя он не был родственником и нарушался древний обычай. Уже никто не смеялся над уродством старшего ратника, и в этом уродстве многим виделся знак богов, воля Неба. Аша-Баша стал Правителем. А через год объявил, что больше народ ни родичей, ни Правителя выбирать не будет. Многие возмутились. К тому же от соседей, с которыми ранее воевали, дошла весть, что приграничная рать была разбита ими по тайному сговору с Ашой-Башой, и за это, став над своим народом, он отблагодарил их многочисленными стадами овец. Вещуны-прорицатели встали во главе недовольных, и за стенами селения собралось Вещенье для избрания нового Правителя. Нарушение обычаев губит народ, - говорили мудрецы. – Аша-Баша уравнял день своего появления на свет с празднествами в честь богов, будто смерть матери для него радость. Он обманом пришёл в Правители.
На поле, где происходил совет, пришла большая дружина, но она не отважилась проливать кровь своих сородичей, к тому же многочисленных. Тогда приехал сам Аша-Баша. Он взошёл на высокое место и, улыбаясь двумя ртами, провозгласил то, что теперь известно десяткам племён, им покорённым. Не за чем трудиться, надо жить набегами, обещая часть добычи Отступникам от своего народа. Они, Атроганы, - лучший народ мира, а других народов на Земле так много, что, проходя её из края в край, можно вечно жить нахищенным и не зависеть от Солнца и дождей, которые всегда могут погубить урожай. «Прочь богов и обычаи! – вещал урод. – Мы сами боги. Другим следует покоряться нам и, примыкая к нам, воевать за нас. Одежда и животина всего мира, утварь и даже сами люди – всё это может принадлежать нам. Потому что мы вперёд всех догадались, что можно жить чужим трудом.
Умы и души людей пришли в смятение от всего, что наговорили две головы, одержимые духами зла. Верно, Аша-Баша долго пестовал эти мысли, потому что каждому человеку он сказал что-то убедительное только для него, и половина собравшихся восславила этот призыв к вечной войне за чужое добро. Половина приветствовала, а другая в сомнениях и растерянности стояла и молчала. И только мудрые вещуны не позволили затемнить свои сердца этим злословием. Они высмеяли самозванца в боги и заявили, что
235
не может быть счастливым тот, кто пролил кровь, особенно детскую. И не лучший этот человек, а худший. Потому как не укоряет себя за зло, а оправдывает его и тем самым открывает для зла широкие ворота в мир.
Аша-Баша велел схватить вещунов. Ночью их перевезли к дальнему озеру и, посадив в лодки, переправили на безлюдный и безлесый островок. Длинная отмель соединяла тот остров с берегом, и вроде бы не было труда в возвращении. К тому же нигде не оставили ратников для охраны. Но всё озеро и две реки, впадавшие в него, кишели бревнохватами, отчего жители окрестных склонов в великой опаске пригоняли сюда свои стада на водопой.
Мудрецов обрекли на медленную смерть, ибо мало что съедобного могли они найти на этом острове. Так отомстил им Аша-Баша. Так он окончательно возвысился над своим народом. Но противники двухголового избрали себе другую смерть, желая до конца идти в своей верности богам и добру. Тут же, проведя совет, вещуны решили, не щадя себя, известить соседние народы об угрозе нападения Атроганов и о той Криведи, которой Аша-Баша станет искать средь них Отступников. Мудрецы поставили в середину самого юного, Заредара, которому исполнилось только три десятка лет, и пошли через отмель. Жуткое пиршество видели местные жители в тот страшный день, и, верно, до сих пор поются там страшные повести о десятке и семи вещунах, погубивших себя по собственной воле. Заредар был один десяток восьмым, и только он дошёл до берега.
Ему дали коня, через день он был уже в соседнем племени, а через три оно было разбито, потому что много юных и старших ушли за тайными гонцами Аши-Баши, а потом помогли в разгроме своего народа.
Заредар участвовал в битве, успел спастись, но и в другом племени, на которое вознамерились напасть Атроганы, удачи ему не было, хотя Чёрные пришли туда только через четыре месяца. Время было на стороне Аши-Баши, а не беглого вещуна: гонцы двухголового, уже объявившего о своём божественном происхождении, смущали Криведью души людей, и обещание беззаботной жизни, когда не надо ходить за животиной и трудиться в зной на полях, многим приходилось по нраву.
Чёрные захватывали какое-либо племя, и начиналось бесконечное пиршество, пока не проедались все припасы и не забивалась последняя овца или корова. Где-то они задерживались на две Луны, где-то на целый год. Но жажда насыщения вновь и вновь гнала их то на Запад, то на Восток, то на Юг. «Новый» бог ведал, что впереди его идёт спасшийся Заредар. Юного мудреца, верного памяти своих друзей, провозгласили Отступником и духом мёртвых богов, за ним часто охотились и даже два раза хватали. Но тайное вещуново знание, умелость ратника и забота свергнутых богов спасали его. С годами, видя его долгую неуязвимость, многие стали опасаться старика, но тёмное воинство постоянно обновлялось, и тех, кто начал первую войну, вокруг Аши-Баши осталось немного. Теперь он был Правителем многих народов, объединённых только одним – желанием разбоя.
236
Порой удача покидала и Ашу-Башу. И если Заредару часто не верили, его пытались убить, а где-то легкомысленно относились к опасности нашествия, то в племени Нечаров мигом смекнули, что главное – не сила оружия, а сила духа, потому без жалости расправились со своими Отступниками и, не имея большой рати, все вместе, прихватив, что можно, ушли в горы. Аше-Баше достались лишь пустые жилища да недозревшие поля. Впервые его войско питалось только лошадиным мясом и, пройдя дальше и начав неподготовленную войну, полегло на две трети.
Но с тех времён двухголовый Правитель стал ещё коварнее и расчётливее. Он два месяца обхаживал немногочисленных Бродичей, понимая, что богатые селения Южных обойдутся ему большими потерями. Хотя ратников Аша-Баша не жалел, сохраняя лишь костяк – Подлинных чёрных и Ставших чёрными. И прежде выпадало ему сталкиваться с более сильным противником. Три-четыре народа он покорить не сумел и лишь порасхищал их приграничье. А в двух местах его попытались использовать в войнах с соседями. Аша-Баша помогал в этих намерениях, но после оборачивался на тех, с кем только что праздновал победу.
В племени Трожиков четыре войны назад к Заредару явился гонец от Чёрных, который привёз вещуну ядовитую змею. «Убей себя сам, - передавал ему через ратника двухголовый. – Ибо не найдёшь ты народа, решившего разбить меня. Слабых я покорю, сильных обойду, а бездельников, не желающих жить своим трудом, всюду довольно. Потому я непобедим». Мудрец выгнал посланца и продолжил своё дело, но теперь Ярии – верно, последний народ для его предостережений: он стар и чувствует смерть.
- Я не искупил вину: свою и других вещунов. Мы согласились, чтоб Аша-Баша возглавил нашу дружину, согласились с правлением не по обычаю… - старик опустил голову, закончив свою повесть. – Я виновен, что мой народ стал чёрным…
- А почему – «Чёрные»? Кто так назвал их? – спросила Болеслава.
Улыбка скользнула по губам Заредара:
- Мы сами. Аша-Баша и его ратники одевались чёрными. Их назвали Чёрными. После – всех. Когда началась первая война.
…За разговорами прошёл день, и, хотя Солнце стояло ещё высоко, Яромир объявил, что надобно приводить в порядок оружие и всю утварь да увеличить число дозоров. Завтра же он предложил провести Вещенье Дружины. «Я более не старший над вами в ратном деле, - сказал он. – Родичи поставили меня только на время похода, а поход окончен. Думайте и решайте к утру: кому возвращаться на Север и каким путём, что делать с угрозой от Чёрных, которые могут и до зимы задержаться в селениях Южных, пока не съедят всего, готовить ли и как Аркогор и другие холмы к переселению наших племён».
Тем и закончился день второй месяца страденя. И не ведал мир вокруг, какие великие события назревают среди людей. Носились жаркие ветерки
237
Безлесья, трелили птицы-напевницы в траве, спокойно паслось в двух верстах к Югу стадо тупеней. И юноша Гремислав, ушедший с гуслями на скат возвышенности, впервые в своей жизни затруднялся в том, чтобы сотворить из новых вестей очередную звучную повесть. Молчал он, молчали жилы, которые не желали перебирать пальцы. Одно он сознавал ясно: этот мир задуман и содеян не для войн и лиха. Ибо слишком он красив, слишком необъятен и непостижим в своей красоте так, что и самой долгой жизни мало, чтоб вдохнуть все его душистия, услышать все напевы, увидеть все чудные леса, горы, реки, озёра, долины….
238
Повесть 14. Снова на Север
Яр и Светь проговорили всю ночь, прерываясь только на обход дозоров. Безлесье спокойно спало, укрытое обильной росой, но не спали два мужчины-ратника, потому что круто поворачивала жизнь их пути. И, когда едва заметная белизна чуть пробилась на Востоке, Яромир вздохнул и в третий и последний раз повинился перед племянником:
- Не держи обиды, что устраняюсь от этой войны и перекладываю её на тебя. Она мне не по силам… теперь. Не по душевным силам. Озлоблюсь ещё больше, стану совсем как Аша-Баша. Хорошо, если Чёрные скоро уйдут, и селения Южных можно будет восстановить заново. Но даже и уберутся они за Пояс Рода, всегда останется угроза, что воротятся сюда и нападут уже на нас. Нет пока ратной силы, чтобы их изничтожить, а надо бы. Они как болячка, в которой всё зло, и ежели ничего не делать, разрастётся и погубит тело. Холод на Севере – тоже зло. Но оно от чёрных богов и не нам его одолевать. Мы можем только подкреплять богов Света своей верой и верностью. Вот мы и уходим от Моря, чтобы не застудить души, не ожесточиться от слабых урожаев. Но зло чернобогов, явленное через воинство Аши-Баши, можно извести и силами людей. А значит, и нужно. Конечно, не нашими семью десятками, но ежели бы соединиться нам, остаткам Южных… гмурам… Представляется мне, Светь, что через эти, собранные Ашой-Башой племена, вернее, отребье ото всех племён, злые боги пожелали разрушить равновесие между Явью и Навью в сторону Нави. Известно всем, что это равновесие держится на Законе Праведи, и, видишь, как раз против нашего Закона и нанёс Аша-Баша свой сильнейший удар, выдумав Криведь, объявив наших небесных охранителей мёртвыми… Потому уверен, что, ежели кому выпадет одолеть Чёрных, должен быть этот человек чист душой…прямо как утренний воздух. Чист, без малого даже изъяну. А я не такой…
- Решил остаться строить Аркогор? – спросил Светь, внимательно выслушав дядю.
- Даже ежели все уйдёте… По душе мне это дело… Да и настроили уже много. Чего ж бросать? Хоть с Чёрными, хоть без них, а нашим семерым племенам поселяться здесь. Иного выхода нет.
- Что ж, Яр, обиды на тебя я не держу. Силы, чтобы сражаться с захватниками Южных, я в себе чувствую…Верно, не скоро ещё выпадет мне доля мирно трудиться, хотя топор держать в руках приятнее, чем меч или лук. А теперь мой черёд в дозор…
В этот день Дружина поднялась ранее обычного: все осознавали, что копание рва, возведение стен оказались лишь короткой передышкой в труде ратном. Быстро позастольничали, и Чаемысла, принеся богам обычное жертвование, объявила Вещенье.
Будучи старшим, которого ещё не сменили, Яромир поднялся на камень у
239
Святилища и сказал ещё раз о том, что им всем предстоит решить. Он напомнил обычаи, указав Южным и Заредару, что те могут слушать, но не могут говорить перед всеми, после чего дружинники вслух произнесли слова Закона Праведи
Ни в одном десятке не было согласия в чём-то, потому каждый молвил от себя. Предлагали и поначалу совершить небольшую разведку до Земель Южных, и – наоборот – идти туда всем, бросив пока городьбу. Кречет Дивослав просил провести его с друзьями через опустевшее Безлесье до верховьев Котугдани, а там он, соорудив плот, спустился бы к Морю. Вертислав долго рассказывал, как ловко он с Радей обойдёт Чёрных вдоль западного склона Пояса Рода и, вернувшись на Север по Подземной дороге, приведёт сюда весь народ, причём обменяет эту дорогу с гмурами на их крепкое оружие, и к осени к Аркогору их племена придут под охраной трёх-четырёх десятков тысяч вооружённых ратников.
Ладились и рядились целую пору заутра, и, как это бывает часто, решение явилось будто само собой, соединив в себе всё самое разумное из того, что высказали. Замыслили так. Десятки делятся наполовину: одна часть остаётся с Яром и продолжает укрепляться, другая – идёт к Куницам и поступает далее в зависимости от того, что там застанет. Старшим походной Дружины выбрали Светислава, который стал теперь Светимиром.
Все тут же разошлись, чтобы разделяться и снаряжать всем необходимым уходящих. Меч и Светь отправились осматривать лошадей. Чаемысла – гадать на новый поход.
- Кулеслав, - обратился в опустевшем Святилище вещун Заредар к своему другу, который спас его от погони Чёрных пять дней назад на краю Травеня, - Кулеслав, Ярии резко спорили и вдруг тихо ушли отсюда. Не понимаю.
- В вашем народе было по-другому?.. У нас не может быть недовольных после того, как решение произнесено. Пока нет решения – говори, что желаешь. А когда есть – исполняй повеления того, кто общей волею стал старшим. Ты увидишь, старик, как самые борзые и говорливые ратники Яриев будут безропотно следовать любому слову нового старшего – Любомира. А советоваться с другими он будет, только ежели сам того захочет. «Следовать правлению Вещенья племени…»
- Это ваш Закон?
- Да.
- Мудрый народ, что живёт одним Законом… держится обычаев предков… А изменишь обычаи, возьмёшь чужие – тогда разрушение, смерть…
- Я тебя понимаю, вещун. Племена Соколов, Журавлей, Кречетов, Воронов и других «птиц» самые крепкие в вере. Крепче нас. У них, наверно, ни одного Отступника Аша-Баша не нашёл бы.
- Да-а… - задумчиво протянул Заредар, которому уже вели его низкорослого коня («возилку», - позабавился кто-то), - да, всякий народ должно что-то… скреплять: язык, вера, любовь к своей Земле. Нет общего – нет народа…
240
Он принял в руки уздечку, привычно оглядел своего спутника, которому и отдохнуть-то выпало всего день да ночь, и удивлённо покачал головой: Ярии собирались очень быстро и уже все до одного одели колонтари, шлемы и обязи с оружием.
…Дружина Светя выступила в начале заполдня. Каждый положил что-то к жертвованиям Сварогу, Перуну и другим богам, каждый подошёл и поцеловал сине-белый стяг аркаидов, которому место теперь было на новой Родине, каждый обнял своих братьев и сестёр по первому походу и поклонился Яромиру за то, что сохранил жизни и многим премудростям научил за последние два месяца. Прощальное напутствие говорила вещунья Чаемысла.
- Боги с вами, добрые мои братья и сёстры! Верю: свидемся! Как идущим на ратное дело позволяю отступить от тех обычаев, что касательны не веры, а обихода! Начинайте новое дело даже после заката! Не возжигайте ночью костров, если они выдадут вас врагам! И – особо указываю – не опасайтесь Леса, через который, возможно, вам выпадет возвращаться на Север! Известно всем, как в древние времена коварный Дый похитил дитя-Велеса да уронил его в Море! И приплыл Велес к Блаженным островам, и был у него там свой Остров! Из тех Островов вышли наши предки, а. значит, и мы! Потому если станете ратиться против Чёрных, в которых вижу дыевичей, сам Велес начнёт помогать Дружине! Боги с вами!
- Боги с вами! Свидемся! – раздалось изо всех сторон, и ратники тронули лошадей.
Светимир поехал впереди, и Меч с Радей стали по бокам его. Но далее все выстроились четвёрками, и Светь, оборотившись, крикнул:
- Вертислав! Нагоняй!
А когда тот приблизился, добавил:
- Разве ты запамятовал, что теперь ты брат мне? С того дня, как одолел с Яром Ящера.
- И мне брат, - прибавил Меч.
- Что же тогда? – усмехнулся Рыжень. – Если ты и Радя поженитесь, она мне будет сестрою? Ведь она, наверно, уже отдала тебе свой знак Лады?
Радислава засмеялась.
- Светь, теперь ты советуйся со мной, ежели задумаешь с кем брататься. А то наберёшь таких неразумных родственников, а мне после привечать их, когда приедут в гости.
- Я-то неразумный?!. – вскричал её шалый соплеменник. – Вот пойдёшь одна по Подземной дороге средь духов тьмы! Кто, кроме меня… да ещё Светя, отважится спуститься в Землю?!
- Ещё доберись туда. Небось, Чёрные уже все леса вокруг Земли Лосей заполонили. Как бы не нашли нашу дорогу, хотя дедуня и хорошо притаил то место…
Так они и ехали, шутливо препираясь до самого вечера, не
241
останавливаясь в тот день для полуденного застольничанья. Двигались чуть севернее Солнца и вечером, как и задумали, въехали в каменистый проход между двумя большими отрогами. Из-за того, что уцелевшие Куницы прятались теперь в предгорье, решено было Дружине подойти к Землям Южных от западного склона Пояса Рода. Кулеслав обещал привести их на место к исходу третьего дня.
Пока же выбрали низину, чтобы не видны были издали разожжённые костры, поставили дозорных не вокруг становища, а на ближних скалах и сгрудили коней на одном, окружённом деревьями лугу. Все сразу же ощутили, что этот поход совсем иной. Не очаровывали природу усладливые звуки напевов, не говорили громко и не смеялись у огней, а, быстро состряпав похлёбку, погасили их вовсе, доверяясь мутному свету Луны. Да и людей теперь было вполовину меньше: лишь четыре десятка. Остались с Яром Соколы Верослав, Ретислава, Красислав и Хватислав, десятница Сов Огнеслава, здоровенный ростом и силою мышц Ворон Тореслав. Но и в новый поход со Светем отправилось немало опытных и ухватистых ратников: десятница Болеслава, самая неукротимая из всех девушек Дружины, друг Светимира берёжа Лад, десятник Кречетов Дивослав, двое самых крепких из Уток Месеслав и Боеслав, которым не было равных во владении кистенями, и многие другие.
…И второй день возвращения к Южным прошёл в спокойствии. Даже гривастени и прочие хищники Травеня держались поодаль и почти не беспокоили. Видно, многочисленные стада тупеней, которые паслись здесь вперемежку с величественными бурогорами, занимали лютых зверей более, чем люди и их лошади. А люди, держась у самого подножия гор ради укрытия, озирали открытые пространства на Западе и Юго-западе, угадывали впереди далёкие Леса Бармы и думали о том, что к осени многотысячный народ Медведей, Лис, Волков, Росомах и их соседей может поселиться где-то здесь, и тогда соединится в одном месте большая часть племён, что покинули когда-то Блаженные острова, и тогда никаким Чёрным и даже самим духам зла не по силам станет одолеть древний народ аркаидов, разделённый ныне волею богов и изменениями в природе.
В ночь перед третьим днём пути дозорные увидели на Северо-востоке, у самого небостыка, огни костров, и утром двинулись ещё более осторожно, забравшись на самый горный склон. Лошадям было неудобно, но Светь уверял, что здесь сами птицы и прочие лесные обитатели подскажут ему приближение врагов. По ту сторону Пояса как раз был Гиблый лес с большими свирепыми игрунками, и многим вспомнился брошенный Вертем камень, что угомонил предводителя длиннохвостых зверюг. Теперь это казалось забавным, и все трудности, с которыми столкнулись в походе – асилки, ящер, гривастени, кики-мары – блекли перед неисчислимой Тёмной силой, что заполнила собой десятки селений Южных и которая, казалось, начинает изо всех сторон подступать к ним, как только светлый Хорс
242
скатится с Неба и наступит время Дыя и его мрачной жены Дивии. Даже Радя призналась, что плохо ощущает пространство вокруг, а ветры стали ей чужими и непонятными.
…К полудню четвёртого дня месяца страденя Дружина объехала слева очередную пологую гору, густо поросшую зеленичьем и кустарником-обрютком, и повернула вдоль склона туда, где в двух десятках вёрст находились селения Куниц, теперь – пепелища. Впереди дозором ехали Кулеслав, Вятислав и Бадеслав, лучше знавшие эти места; низом, по высокой траве, - Болеслава и Лад; справа от Дружины, в двух десятках саженей, шёл пешим Рудослав.
Уже показалось широкое, открытое пространство, и далее нужно было пересечь его в узком, в две версты, месте и снова, укрывшись зарослями предгорья, двигаться к новым, тайным, жилищам Куниц.
На краю леска, покрывавшего взгорье, Светь подал знак к остановке: следовало осмотреться особенно внимательно.
- Безлюдно, – говорил подъехавший к нему Кулеслав. – На том склоне позастольничаем, а в подвечер прибудем к своим. Храни их боги, ведь Аша-Баша всегда посылает во все стороны ватаги разведчиков, в слепую не действует.
- Храни боги ваших людей и нас тоже. Не по нраву мне тот березняк на возвышении: насквозь не просматривается, а для засады очень удобен. Лучшие пути к вашим Землям перекрывает.
- Это так, да для большого отряда он маловат. Я и сам не раз делал в нём становища, оберегая границы: то, бывало, кто-нибудь из Бродичей рода Батаря попытается нашу животину угнать, а то невесть какие чужени покажутся. Травень без конца, без краю во все стороны, кроме Севера, и много ещё забот и лиха принесёт и нам, и вам, когда поселитесь здесь. Эти Чёрные – только первое испытание…
- Болеслава! – окликнул Светь свою соплеменницу. – Разведайте тот лесок.
- Погоди, друг, - вмешался Куль. – Такое сподручнее нам. Подойдём от гор: и вам будем видны, и назад поворотиться сумеем, ежели в нём враги.
- Добре, брат Куница. Только ближе сотни саженей не приближайтесь. Если у Чёрных такие же низкие и прыткие лошади, как у Заредара, они вас нагонят.
Южные выехали из-под деревьев и неторопливо направились к березняку, блестевшему полуденной истомой на ярком Солнце.
- Старик, - полуобернулся, не выпуская из глаз дозорных, Светимир, - а ты не чувствуешь Чёрных воинов издали? Ведь за четыре десятка лет ощущение опасности должно в тебе обостриться получше, чем у любого зверька, на которого охотятся хищники.
- Было, брат Ярий, - кивнул Заредар, разговаривавший о чём-то с Радиславой. – Год, два, три. Давно… Я устал жить опасно… опасаясь…Я и жить устал.
243
Ехал так: днём сплю, ночью в пути.
Дружина вся сгрудилась под густыми ветками осин и яблонь и глядела вослед трём разведчикам. Рядом со Светем сидел на своём коне Добослав и пристальнее других, до покраснения в лице следил за отцом и дядей. Он-то и вскрикнул первым, когда из-под деревьев опасного взгорка вдруг выскочили, уже успев разогнать лошадей, десятки ратников-чуженей.
- Чёрные!.. Светь, это – Чёрные! Что же мы стоим?!
Куль со спутниками уже осознали угрозу и, поворотив назад, резво погнали коней, а враги всё выходили и выходили из-под кудрявых берёзовых лап и широкой скобой намеревались охватить беглецов.
- Полторы сотни, - наконец, подсчитала Болеслава.
- И неясно: все ли вышли на погоню, - прибавил Светимир. – Стоим, ожидаем! Луки наизготовку! В грудь не бить: они все в колонтарях! В головы да ноги! Лебеди, Утки – налево! Журавли, Вороны – направо! Запасных лошадей – в лес!
Повеления старшего быстро исполнились, а Чёрные всё ещё гнали Кулеслава с друзьями и пускали множество стрел, видимо, опасаясь, что под деревьями они Куниц не найдут. Однако все три всадника держались на ногах, может, только слегка раненые.
Радислава глянула на Светя: это была первая сечь, в которой он отвечал не только за свою жизнь. Рядом рвался в нетерпении сын Куля, и легко можно было поддаться чувствам, ринуться спасать братьев. Но за вызволением троих могли погибнуть все четыре десятка ратников вместе со спасаемыми: Чёрных было больше, луки их били хотя и неточно, но дальше, и неизвестно ещё, все ли они здесь, не осталась ли большая ватага за рощей. И Светь сдерживался, сколько мог, хотя рука его, сжимавшая лук, напряглась до белизны.
…Южные почти доскакали до возвышенности и замедлились, поднимаясь по её склону. Преследователи оказались саженей в трёх десятках и осыпали их стрелами. «Добре, - прошептал Светь, - теперь мы засада» и поднял руку знаком «Делай как я». Чёрные не были одинаковыми по виду, оружию, коням и даже лицам. Видно, только веления убивать, исходящие от старших, от Аши-Баши, и желание поживиться чужим, догнав и растерзав последних ратников Куниц, объединяло их. Светь выбрал себе рослого и широкого в плечах воина с блестевшей золотом уздечкой на холёном добротном коне и, подпустив ближе обычного, на пять саженей, пустил стрелу прямо в стиснутые от горячки преследования зубы. Волна стрел смела три десятка врагов, но их замешательство длилось лишь один миг. В следующий они уже сомкнули ряды, укрылись щитами и осыпали крайние деревья своими длинными стрелами. Однако и короткого времени перестроения хватило Яриям, чтобы пустить по второй, а кому и по третьей стреле.
Обмен ранеными и убитыми не устраивал Светимира, и он, оставив десяток лучших стрелков за стволами деревьев, отвёл остальную Дружину назад,
244
поделил пополам и велел напасть на Чёрных с боков. По его расчёту у врагов скоро должны были закончиться стрелы, а в рукопашной, со слов Южных, те были несильны. На месте оставались лишь пятеро раненых. И среди них Вятислав, брат Куля, со стрелами в плече и меж рёбер.
Сам же Светь вернулся к месту перестрелки, и у края леса вскочил на круп Здоровка и, ухватившись за ветки высокой старой осины, забрался сколь можно было выше. Наверху он вытащил лук, подвинул на бок тул: «Два десятка стрел. Значит, два десятка злотворцев за мною».
Сначала он поразил тех из прятавшихся за спинами и щитами первого ряда Чёрных, кого посчитал наиболее меткими из лучников. Трое из них рухнуло оземь, и Светь радостно приметил, что прочие не спрыгивают, чтобы подобрать стрелы.
«Бейте, бейте впустую», - приговаривал он сам себе, выискивая теперь более крепких на вид ратников. Так и было: Чёрные, не видя противников за деревьями, старались погуще осыпать их стрелами, но те стрелы, что вылетали в ответ, описав дугу, каждая настигала свою цель. В этом умении Ярии явно превосходили врага.
После шестого меткого удара Светислава заметили. Но это только обрадовало его: большинство стрел пролетало мимо, а одна, пущенная довольно точно, позволила ему увидеть средь Чёрных ещё одного доброго стрелка, а увидев, и убить. Тот приподнялся в седле, натягивая лук, и получил стрелу прямо в открывшийся живот.
Теперь с ватагой Чёрных можно было сближаться для прямой схватки: никакого подкрепления у них не было, а стрелы Яриев выбили половину из сотни и пяти десятков тех, которые только что охотились на Куниц. И наступление началось. Справа Див, слева Лад вывели всадников из-под деревьев попарно и ринулись в бой. И Болеслава посадила десяток лучников верхом, и те, обнажив мечи, двинулись вперёд.
Чёрные, видно, веря в свою численность, спокойно становились кругом. Только сомкнутых рядов у них уже не выходило: мешали трупы под ногами да лошади без всадников. Когда же с трёх сторон разом грянуло дружное «Сва!!», вздрогнули и сами враги, и кони под ними. Светь даже залюбовался, прекратив стрельбу, ладным строем своих ратников: все с копьями наперевес, чтобы, сблизившись, швырнуть их в гущу врагов и почти уравнять силы, все по двое, когда при схватке один бьёт, другой добивает, все с яростью в глазах и в едином выдохе боевого клича.
«Ещё десяток и две стрелы, - шепнул себе Светимир. – Теперь выручаю тех, кому придётся туго». Однако поначалу глаза его невольно отыскали пару Радя – Мечислав, которая уже замахивалась в броске копий. И вдруг случилось нечто совсем неожидаемое, что после вспоминали не иначе как явление высшее, божеское: резкий свежий шквал ветра с Севера ударил в спины Чёрных, закружил траву и пыль, едва не сбросил Светя с осины и, совпав по времени с последним «Сва!» и метанием копий, вызвал большое
245
замешательство среди Чёрных. Светь увидел, как один из них принялся кричать, веля биться, и даже ударил некоторых коротким бичом.
- Что же! – воскликнул юноша вслух. – Если сам Сварог и ветры-буяры за нас, не я, а Перун направит эту стрелу!
И он поразил предводителя в шею и больше не видел, чтобы у Чёрных выделился кто-нибудь как старший.
Началась схватка. Ярии, хотя и меньшие числом, верные своим ратным приёмам, рассекли ватагу врагов на части и стеснили так, чтобы тем трудно было поворачиваться. Меч Ладослава частил, как удары дятла по сухому дереву. Меч Болеславы разил мерно, будто орудие косаря, и снопом падал после каждого взмаха один из врагов. Дружно бились Радя с племянником, девушки-Утки с тяжёлыми палицами в руках, а здоровяк Месеслав своим длинным кистенём сшибал разом по два всадника, не подпуская к себе никого из них вплотную.
Но всё это Светь замечал лишь вскользь, не осмысливая: внимательно следил он за схваткой тех своих ратников, кого считал менее умелыми и, едва любого из них начинал одолевать Чёрный воин, бил его из лука. Так спас Светимир Граеславу из Воронов, Вертя, которого едва не ударили в спину, Журавля Забуслава и дважды подростка Добослава из Южных, который не остался с ранеными отцом и дядей и отважно бросился на врагов под водительством Кречета Дива, с кем в паре и бился.
Ближний бой завершилась ещё быстрее, чем перестрелка из луков, и выполнявшие повеление старшего Соколы Рудь и Боля отстранились немного в сторону, изготовили луки и добили тех из Чёрных, которые пытались вырваться и уйти поодиночке. И Светь последнюю свою стрелу пустил в одного из таких беглецов. Враг был сломлен и сокрушён до последнего.
…Когда Светимир подъехал к месту схватки и велел очень быстро собирать оружие, стрелы и перевязывать раны, радуясь, что впятеро превосходящий противник не погубил из его ратников ни одного, из лесу, от раненых, к нему подошёл Заредар и поманил с собою.
- Вятислав умер. Кулеслав скоро тоже, - сказал он.
- Как?! – оторопел старший. – Да ведь их раны не были опасными!
- Иное… Пошли туда.
Подъехала Радислава.
- Ты объяснил ему, старик? – спросила она.
- Я покажу. А средь ваших как?
- В сечи стрелы почти что не использовались. Вроде нет такого. С другими ранами я справлюсь.
И, видя непонимание Сокола, прибавила:
- Светь. У некоторых Чёрных отравленные стрелы. Заредар говорил, это яд Безлесья: растенье жезунь и змеиный. Наши братья Южные обречены, и я не ведаю, как отогнать от них смерть-Мару. Сам Гостомысл не имел снадобий от такой напасти, только от наших северных змей, но от них люди не
246
умирали.
- Пошли! – Светь бросил Здоровка и, сопровождаемый стариком, вернулся в лес. В пяти десятках саженей от его края они оставили раненых и, ещё не дойдя до них, юноша увидел, как сильно изменились лица четверых из них: почернели и исказились. Вятислав уже умер, и гибельные стрелы, обломанные, но не вынутые, так и торчали из его тела, как шипы неведомого растения. Рядом с братом сидел, прислонившись к дереву, Куль. И его достала стрела, когда уходил от погони. Третий из них, Бадеслав, от ранения потерял красоту и яркость юного лица, но, услышав о победе, улыбнулся и пробормотал: «Добре». Четвёртым и пятым здесь были два юноша-Совы, которые не сумели укрыться в начале перестрелки от частых стрел врагов, но только в лице одного их них Светь приметил смертельную черноту. Да и дышал тот юный ратник подобно Кулю и Бадю: трудно и прерывисто.
- Не кручинься о нас… – поймал старший Куница взгляд Светимира. – Мы уходим путём ратников… вослед за своим народом… Задержались, чтобы привести вас и вот…
- Ты молчи, брат, не обессиливай себя. Я тебя отвезу к Куницам в ваше тайное селение.
- Лучше в Ирий… А туда поздно… Чёрные коварны: убивают, не убивая… Трудно тебе будет, Светь… Слушай: по тому склону проедете четыре версты… Будет наклонённая скала и водопад… За ними густо поросшее ущелье… Там дозорные вас сами увидят…
За спиною Светимира послышался вскрик, и подошедший Добослав бросился к отцу. Старший отошёл от них.
- Сколько им жить? – спросил он Заредара.
- Полпоры. Или меньше. Сильный яд. Бадеслава мало задело, однако…
- Большая цена. Четверо за полторы сотни. А их три десятка тысяч.
- Это были опытные ратники. Из Ставших чёрными. Да не в силе главное…
- Верно. Поэтому надо двигаться дальше, пока не появилась ещё одна их дозорная ватага. Забираем всех – мёртвых, живых – и уходим.
Он решительно зашагал назад, чтобы отдавать повеления, и Заредар проводил юного предводителя и его верного пса восхищенным взгядом: как крепок душою этот юный ратник. Но не знал старик, что Светь уходил со слезами на глазах: не в силах его было слушать прощальные слова отца и сына, славных Куниц Кулеслава, потерявшего жену, двух дочерей и много других родичей, и Добослава, от которого теперь вслед за матерью уходил и горячо любимый отец. Ведь именно он, Светь, отправил южных ратников в их последнюю разведку, навстречу смерти. И теперь он понимал Яромира: мало человеку силы в руках, мало остроты меча в этот войне, ибо денно и нощно, каждый миг её будут испытывать боги его душу на крепость, стойкость и чистоту. И эта война – внутри себя – куда более изматывающая и тяжёлая…
…Вечером того же дня, уже после захоронения и тризны, Светимир сидел в
247
Просторном шалаше нового племича Куниц Надимира, ожидая общего совета. Могилы четырёх ратников, которых привезла Дружина, были не первыми в ущелье, укрывшем остатки племени. Иные перевезли сюда погибших от нашествия родственников, несколько стариков умерли уже здесь, не выдержав гибели своих семейств…
Печально гляделось новое селение некогда восьмитысячного племени: десятки шалашей – крытых ветками жилищ, притуленных к двум склонам узкой, в два десятка саженей, ущелины; хмурые, подавленные горем люди, больше дети, родители которых полегли в Большой сечи или попали в плен к Чёрным; да ещё мрак, даже днём, потому что Солнце почти не заглядывало сюда, в глубокую, заросшую деревьями и кустарниками теснину между двух гор. Дружинники знали, что застанут они на месте красивых и щедрых Земель Южных, и всё же изумлялись, будто не от этих людей они уезжали десять дней назад, после праздника Купалы и Костромы.
- Хорошо, что вы пришли… - в очередной раз вздохнул старик Надимир, которому давно уже исполнилось восемь десятков лет и никак не представлялось, что придётся ещё стать старшим племени. – Без Кулеслава совсем не осталось опятных ратников…
- Я видел, дедуня, как бился сын Куля. Поставишь его над подростками, и будет вам защита.
- То так, то так, Ярий… Да только нет в юных ни силы, ни мудрости… одна дерзость.
- Дерзость… - тихо повторил Светь и оборотился к памяти: с чем-то связано было для него это слово, но позабылось…
Так, скупо молвясь, они сидели вдвоём уже целую пору, ожидая возвращения разведки Куниц, которая ушла на равнину ещё утром, а также прибытия с гор новых друзей людей – гмуров, которые после разорения их полей и овощников Чёрными сами пришли к Куницам для общего отпора врагу. Потому-то Светь не столько разговаривал со стариком-племичем, часто выходившим в разных заботах из-под навеса, сколько рассматривал подарок Вербора – расшитый цветными нитками холст, который разложил перед собой на грубо сколоченном столе. Он уже смекнул, что это – гмурий язык знаков. Подобные надписи, только на коре-скалине делали и они, Соколы, если весть была короткой и не требовала букв. Он вдруг вспомнил, как один раз Яр прислал ему в городьбу через юношу-буяра маленький кусок берёсты с одним лишь знаком – пятью соединёнными кружочками. Долго гадал он над ними, пока кто-то из друзей не сказал: «Да никак у нашего старшего пятое дитя родилось». Теперь Воиславе почти четыре года, и далеко от неё и отец, и двоюродный брат. Далеко и то время, когда Светь впервые повстречал на тихом лесном озере вещуна Гостомысла…Вот оно, то слово! От вещуна, разобравшего в Каменном взгорье древние записи.
Многое откроется лишь дерзкому:
В Небо он взлетит и под Землёй пройдёт.
248
И то, и другое уже было у него: Небо, Подземелье. Что ещё дивного выпадет на долю?.. А ведь выпадет. Тот же Гостомысл говорил именно ему, Светю: «…войти тебе внутрь зла». Только как это понимать?..
Размышления юноши прервали приближающиеся разговоры: явно, вернулась разведка. Вскоре два ратника в сопровождении Надимира вошли в шалаш и, увидев чужого, назвали себя. Обоим было не более десятка и шести лет, оба глядели воинственно и сурово из-под шлемов, которые не стали даже снимать. Но Светь сразу приметил малоопытность и Весеслава и Потуслава: оружия на них было много и укреплено так, что в бою вышли бы всякие неудобства; луки, явно до того порванные, перетянуты слабо. Но решимость мстить за свой погубленный народ была столь сильна в их глазах, что старший Яриев хоть в этот миг отправился бы с ними на рать.
- Значит, наш Кулеслав погиб в схватке с чёрными? – спросил Весь.
- Так. И он спас мою Дружину.
- Вы порубили их всех?.. Сотню и ещё пять десятков?
Светь повернулся к Потю.
- Мы изничтожили их, ратник. Ни один не ушёл. Теперь их луки, стрелы, мечи – ваши.
- Добре, - улыбнулись оба юноши. – Мы всякий день хотя бы одного Чёрного да убиваем.
- Садитесь же, - показал рукой Надимир и им, и вошедшим Заредару, Раде, Болеславе и Дивославу, которых Светь призвал загодя. – Эх, не на погубление Чёрных надобно тратить силы, а на отбивание людей. Важнее всего теперь сохранить народ.
- Мы отбили уже три сотни своих и Выдр с Барсуками. Да около ста – гмуры, - возразил племичу Весеслав. – Теперь Чёрные охраняют пленных большими ватагами. Нам они не по силам. Разве Ярии помогут.
Он посмотрел на северян.
- Тоже правда, - присел и старик. – Внучка! Принеси-ка всем квасу!.. Тоже правда. Нет у нас дружины. Шесть десятков юношей да подростков. И средь отбитых у врага мужчин почти что нет: сгинули все в Великой сечи. Скорбят теперь по нам, глядя на Землю из Ирия…
Светимир вздохнул вместе со всеми – «Светлые боги с нами» - и тут же продолжил разговор, потому что понял в этот день, что терять друзей в войне с Чёрными придётся часто, но отдавать должное их памяти придётся после её окончания: с таким многочисленным и лютым врагом решения надо принимать очень быстро и на одном месте не задерживаться.
- Братья Куницы, пока не прибыли гмуры, поведайте нам всё, что наши друзья из Подземелья знают, а мы нет. Каково теперь в ваших селениях, как держат захваченных, что делают воины Аши-Баши?
- Хорошо, - торопливо заговорил Поть, глянув на племича и получив кивок в согласие. – Поведаем всё. На три десятка вёрст вокруг нет становищ Чёрных. Только разъезжают большие дозорные ватаги, вроде той, что вы
249
изничтожили. Все наши Куньи селения пожжены наполовину, и в них никого. Чёрные поселились у Выдр, Барсуков и, верно, севернее тоже, но туда мы не доезжали. Пируют беспрерывно. Люди служат им: пекут калачи, режут животину, собирают овощ. И ещё убирают поля, хотя и недозревшие, будто Чёрные собираются уходить. То было бы неплохо, да ведь многих людей погонят за собою. В их войске у каждого ратника свои прислужники, и наших людей они тоже поделили между собой. А так, если где жнут, мы нападаем да спасаем своих. Поначалу нас здесь притаилось едва семь сотен, а теперь тысяча и почти сто… Да, и не только на наших полях идёт жатва. Гоняют людей в горы, где гмуры растят своё, нахищают и там. Но маленький народ в бою удал: лихо побивает Чёрных. Уже сотню и два десятка наших вызволили. И оружие нам дали.
- Непонятно, - сказал Заредар. – Всегда Аша-Баша задерживался в покорённых Землях. Неужто уходит?
- Да, загадка, - согласилась Болеслава.
- Можно и отгадать её, - вмешался Весь. – Мы привели с собой одного Чёрного. Очень просил о пощаде. Да и мы: убиваем только в бою. Решили, многое выведаем у него, да он талдычит одно и тоже. Никакого толку. Может, привести?
Все оживились.
- Ежели не из Бродичей, примкнувших недавно, должен знать о намерениях Аши-Баши, - предположил Дивослав.
Подростки вышли, бряцая на поясах мечами и булавами, и вскоре воротились, ведя связанного по рукам ратника. Был он, явно, жителем далёкого Юга или Востока, ибо лицом не походил на аркаидов, однако поверх своего грязного, давно не знавшего умывания тела, он натянул порты и рубашку из нахищенного у Выдр. У даже поясная сума была сшита кем-то из Южных. Без оружия, колонтаря и шлема воин выглядел жалко: спутанная пыльно-чёрная борода. шрамы на лице и руках, рост в десяток пядей с вершком…Неприязнь, но не злость вызывал этот Чёрный ратник грозного воинства, разорившего полмира.
- И как же вы с ним говорили? – спросила Радя.
- Речь его нам неведома, – ответил смутившийся Поть. – Поставили камешки. Пояс Рода, значит. Положили щепки вместо селений вплоть до Лосей. Показываем: где Аша-Баша?! Аша-Баша?! А он и не смотрит…Видно, эти отважные вояшки разумом-то обделены.
- Ежели есть разум – за Ашой-Башой не идут, - согласился Заредар. – Я с ним молвлюсь?
- Давай, брат, попытайся, - согласился Надимир.
Вещун сказал что-то непонятное, Чёрный молчал, тупо глядя в угол шалаша. Ещё и ещё. Вдруг воин вздрогнул. Заредар возвысил голос, требуя ответа и явно спрашивая. Наконец, пленный заговорил. Ратники-Куницы оказались правы: он повторят-талдычил именно одно и то же – монотонно, не
250
изменяя голоса и совсем без чувств.
Вещун повторял свои вопросы четыре раза, но ничего не менялось: Чёрный походил на лесной пень, вдруг заговоривший человеческой речью, да не получивший от богов вместе с языком разума.
- Такие и идут за Ашой-Башой, - досадливо махнул рукой Заредар. – Вот слова его: «Мы лучший народ Земли. Кони, коровы, овцы, жилища, утварь – всё наше. Потому что мы лучший народ Земли. Всем следует покоряться нам, быть жёрухами».
- Жёрухи? – переспросил Дивослав. – Что это?
- Жёрух – слуга, по-вашему.
- Тот, кто принадлежит Чёрному как туесок, ложка, обувь, - пояснила Радислава, и вещун согласился с нею.
- Люди как утварь! – возмутился Весеслав. – Дадим ему меч, пусть ратится со мной, и я убью этого лучшего на Земле! Объясни ему, мудрый старик: как они могут быть лучшими, ежели не счастье и радость несут, а слёзы и горе? Как они могут быть лучшими, ежели ничего не сотворяют, а живут нахищенным у других племён? Как они могут быть лучшими, когда живут без богов?
- Нет, - покачал головой Заредар.
- Не объяснишь?! Почему?!
-Камень тебя поймёт лучше. Чёрный не поймёт. Это Криведь, неправда, их вера.
Юноша опустил голову.
-…Наверно, эти «лучшие» в Подсолнечной и день называют ночью? Что же с ним делать, племич?
Надимир ненадолго задумался.
- Нам теперь и себя питать нечем. И сторожить его нужны взрослые.. Отведите на западную сторону Пояса, дайте лук, стрелы, нож да кресало. Выживет – духи Леса вразумят… самоизбранного. Мы-то не лучшие, мы обычные, потому не станем решать о чужой жизни.
Юноши вышли, чтобы передать Чёрного своим соратникам, а в шалаше племича Куниц продолжился разговор.
- Что, ваши погибшие в Великой сечи, остались без схоронения? – спросил Светь.
- Хвала богам, - вздохнул Надимир, - Чёрные заставили пленных закопать всех, кто полёг у Денимирова селения. Эти двое, Весь и Поть, да другие наши подростки-ратники видели издали, как копали люди большущие ямы и складывали мёртвых. Хотя Чёрные и торопили их, заметно было, что пленные кладут своих в одни ямы, а злотворцев отдельно… Когда ж все ушли, разведчики зажгли живой огонь, принесли богам кое-какие жертвования да сделали насыпи. Где остались приметы… Недоброе то дело, что растревожили наши люди Мать Сыру Землю, разрыли её во многих местах, да лучше уж так, чем оставлять вовсе неупокоенными. Вот лошадей побитых осталось там немало, и сказывали, вороны и алары
251
объелись мертвечины, летать не могут и ходят, растопырив крылья. Хоть наших ратников не поклевали, и то радует… Да, не бывало такого с Великой войны Сынов Богов, - Надимир тяжко вздохнул.
Дружинники, представив жуткое поле сечи с тысячами и тысячами мёртвых людей, тоже затихли.
- А что же вы? – спросил племич, когда вернулись его юные старшие ратники. – Поможите нам в спасении пленных или воротитесь в свой.. Аркогор?
Весь и Поть просительно посмотрели на Светимира.
- А ни то, ни другое, дедунь. Воротиться мы не можем, пока точно не узнаем замыслов Аши-Баши. А если один раз нападём на Чёрных, они многократно увеличат число тех, кто сторожит жёрухов на полях или вообще не станут выпускать Южных из селений и начнут на нас и вас охоту… Вот если они двинутся отсюда, тогда пленных отбивать будет куда легче: напал ночью и скрылся, и так каждый день да с разных сторон. Потому вот что меня заботит теперь более всего: куда они готовятся идти, в такой торопливости собирая урожай? Сказывали нам, будто Аша-Баша похвалялся достичь самих Блаженных островов, чтобы утвердиться как единственный бог.
- Слышали подобное и мы, - согласился племич. – Боги умерли, он теперь бог. Потому и стяг у его войска такой: полоса белая, полоса чёрная, будто покорны Аше-Баше оба мира – дня и ночи, Яви и Нави. Мир же теперь один и весь в его владении…
- А что, Заредар, во многих народах и племенах в это поверили? – спросил Поть.
- Нигде не поверили, ратник. Только в войске. Потому убивал всех неотступников: не верят люди смертному богу.
- И как же вы узнаете, какие у Аши-Баши наметки на будущее? – спросил Весь. – Мы к селениям Выдр и на три версты со стороны гор не могли приблизиться. Этих Чёрных больше, чем букашек в траве.
- А ежели у него такие воины, как тот пленный, которого мы спрашивали, так вряд ли он и скажет им, куда идут, - согласился Надимир. – Ведёт да и ведёт, пообещав добычу.
Светь не успел ответить, задумавшись. И был ли у него ответ на это – неясно, потому что когда произнесла свои слова Радислава, он глянул на неё не менее изумлённо, чем другие.
- Чтобы узнать замыслы Аши-Баши, надобно его и спросить, - сказала она.
- Самого? – усмехнулся Дивослав.
- Лучше самого. Так надёжнее.
Девушка даже не улыбнулась.
- Поясни, Радя, - попросила Болеслава,. – Чудно говоришь.
- А как чёрный Предводитель захватывает новое племя? Посылает туда гонцов, они ищут Отступников, которые перебегают к Аше-Баше где больше,
252
как у Бродичей, где меньше. Вот ушли двое из Куниц, назвались Отступниками и приняли их в… Примкнувшие к Чёрным. Так и мы. Должно быть, дошли до Правителя вести о нашей Дружине и о народе, заселяющем северные предгорья Пояса Рода. Назовёмся разведкой Дружины, желающей выслушать самого Ашу-Башу да и передать всё своему народу, который, может, и перейдёт на сторону Чёрных.
- Думаешь, он сам станет с нами говорить? – засомневался Дивослав.
- Станет, друг Кречет. Народ наш большой и крепкий. Ему всегда нужны были Отступники, а среди нас – тем более.
- Вижу, и ты, девушка, полагаешь, как ваш старший Светимир, что этот злобник поведёт своё воинство на Север?.. Но для чего? Идти четыре Луны сквозь густой Лес с асилками и лютым зверьём? После, потеряв половину ратников, оказаться в Прибрежье, где белая вода? И глядеть на Блаженные острова издали, ибо не из чего там построить множество лодок? – Надимир покачал головой, считая опасения Яриев за свой народ чрезмерными.
- Когда Южные не поддались ему и дружно собрали большую рать, разве Аша-Баша отказался от нападения?.. Наверно, десяток тысяч, а то и полтора десятка своих ратников потерял он в Великой сечи?.. Нет, не жаль, племич, ему своих чёрных воинов… Теперь у Аши-Баши силища в три десятка тысяч. Трудно стольких удержать в подчинении. К тому же половина – Бродичи и их соседи по Безлесью-Травеню. Эти особенно ненадёжны. Больше из-за угроз перешли к Чёрным, чем поверив в Криведь.
- Верно, - поддержал Радю Заредар. – Спасение Аши-Баши - движение. Когда долго стоит – воины разбегаются. Он может решиться на трудный поход.
- Пусть нас и не допустят до самого Правителя, - сказал Светь, - многое разведаем, проехав через селения Выдр, Бобров… Легче будет отправить Радю и Кречетов на Север. Что, юные ратники, до Котугдани удобнее всего добираться от Оленей?
- Да, у них была лесная дорога туда, - ответил Весь. – Отец мне сказывал. Только мало кто отваживался пользоваться ею: много зверья в Лесу Боды-Велеса.
- Теперь в ваших долинах чёрного зверья поболее. Будто вы раньше предполагали, что поселитесь вблизи гмуров?.. Всё, друзья, полдня отдохнули – довольно.
- Отправитесь к Чёрным ночью?
- Самое время, племич. Меньше выяснять будут, кто такие, если поедем уверенно. Кого возьмём с собою, Див?
- Кого?! – воскликнули, разом подскочив, Радя и Болеслава. – Нас возьмёте!
- Опасно это и – весьма. Чёрные женщмн да девиц обращают в жёрухов.
- А мужчин убивают сразу, кроме Отступников. Даже в прислужники не берут. А вы ведь не собираетесь оставаться у Аши-Баши?
253
- Нет, Радислава. Выслушаем их да поедем к своему народу как бы гонцами Криведи. Ведь не станут же они удерживать таких?
- То нам неизвестно.
Светь поднялся.
- Что же. Южных гмуров мы уже дожидаться не станем, а нас они пусть узнают по этот красивой холстине.
Решимость Светимира поразила Веся и Потя до бледности.
- Как же, братья Ярии?! Хотя бы оставьте нам кого-нибудь из опытных ратников. Из вашей приграничной берёжи.
- Отважный и дерзкий Весеслав. Ты и есть опытный ратник, если сумел уже спасти сотни своих людей из плена. В моей Дружине ведь тоже нет никого старше двух десятков лет. Хотя трое из нас точно остаются, потому что сильно изранены. Для них Радя даст вам нужные травы и мази.
- Мы и сами раны да хвори хорошо излечиваем, - обрадовался Надимир. – Мигом на ноги поднимутся.
- Из берёжи только один из них. Но все добрые ратники… И ещё один наш сам просится у меня остаться здесь…
- Сам? – подивилась Болеслава, а Радя уже смекнула.
- Меч?
- Да, мой брат. Я поговорю с ним, а в отбивании пленных, особенно из Бобров, ему равных не будет. К тому же в умениях таиться и бить из лука он мне не уступает. Разумен и отважен в равной мере, хотя в этом месяце ему только десяток и шесть лет.
- Мы знаем его, - переглянулся с другом Весь. – Такой достоин стать нашим старшим над ратниками.
- Вот и всё, братья Куницы. Если Аша-Баша не двинется на Север, мы вернёмся сюда и вместе с вами начнём вызволять жёрухов и переманивать Бродичей. Увеличим рать – станем нападать и на селения. Но если Правитель Чёрных пойдёт через Земли Велеса, мы поспешим к своему народу и за то обиды на нас не держите.
- Обиды не будет, отважный юноша, - обнял его на прощание Надимир. – Племена птиц и нам станут опорой, когда переселятся сюда, на Юг. Теперь наши пустые селения сгодятся для вас. Не потребуется и обустраиваться в Травене. Чёрные же – как ночь, которая приходит и уходит. А Солнце вечно… Белые боги с вами и родовые птицы-охранители. Свидемся.
- Боги с вами, дедуня. Свидемся.
И Ярии ушли в ночь. А чтобы не робели они перед теменью, старший напомнил им, что бог огня светлый Семаргл всегда стоит ночью с пламенным мечом на страже и не пускает в мир зло. Потому, пока восходит по утрам Солнышко, и, значит, правят Землёй и Небесами Белые боги, нечего людям страшиться ночного мрака. Известно всем, что лишь один раз в году сходит Семаргл с Неба по зову прекрасной и усладливой Купальницы, и долго тогда не наступает день. И хотя получает волю в
254
такое время всё зло мира, но готовы люди перетерпеть долгую ночь, ибо она ради любви богов, ради явления в свет чудных детей Семаргла – Купалы и Костромы. Но теперь не такая ночь, и уходящим в её объятия Яриям темень и лес были друзьями, а сверху, с украшенных ясочками Небес, указывал им путь к Праведи светлый меч огнебога. И вместе с ним, со всеми Сварожичами Дружина Светимира становилась защитницей мира, добра и чистоты.
255
Повесть 15. Становище Чёрных
До рассвета дружинники успели многое. Миновав безлюдные селения Куниц, в третью пору ночи они въехали в Земли Барсуков и разделились: три десятка и с ними пса Холеня повёл Дивослав вдоль Леса на Север, а Светимир, Болеслава, Радя, Ладослав и Заредар направились прямиком к становищу Аши-Баши, которое располагалось в селении, где ещё недавно родичем был Олень Тапомир, погибший в Великой сечи. «Посланцев» птиц, будто бы желающих присоединиться к воинству зла, сопровождали два десятка воинов с одним из тысячников Чёрных Кустрыком, потому ехали быстро и задержек им никто не чинил.
Причиной такой удачливости был вещун Заредар, который не только убедил Яриев, что облегчит им путь своим знанием языков разноплеменного воинства, но и пообещал разговор не с каким-нибудь старшим, а с самим двухголовым Правителем. И точно. Перемолвившись с первым же дозором Чёрных, Заредар выяснил, что Аша-Баша остановился у Оленей, в третьем от Туров селении, если ехать с Юга на Север, что там ратники заняли не только жилища, но и луга вокруг вплоть до реки, за которой начинается Лес. Решили, что в том месте Дивослав и станет ожидать Светя и других.
Так, разделившись на неравные части, продолжили путь, а Заредар, выдавая себя за пленённого Яриями, добился того, что у Барсуков они получили в провожатые не каких-нибудь Бродичей, а Подлинного чёрного Кустрыка.
- Добрый подарок Аше-Баше будет! – одобрил тысячник. – Я этого вещуна помню ещё юношей, а теперь мне почти шесть десятков лет. Кончилась его неуловимость.
- Я сам устал убегать, - возразил Заредар. – Вот попрощаюсь с Правителем и умру.
- Не успеешь: он убьёт тебя.
Об этом разговоре Ярии более догадывались, чем разбирали его, потому что вещун объяснял им не всё, только в начале, после же, увлёкшись со старым воином воспоминаниями о далёкой Родине, он и вовсе забыл о своих друзьях. Светю показалось даже, что старик истосковался по родной речи и теперь рад поговорить даже с врагом.
Хотя Чёрные уже не воспринимали Заредара опасным противником. Скорее – потерявшим разум человеком, упорно сопровождающим их в вечном походе. Видать, с годами, с десятилетиями они уверились, что их единственный выживший вещун не сумеет убедить в противодействии Чёрным даже одно какое-нибудь племя. Гонцы Аши-Баши неизменно переигрывали старика. Криведь побеждала Праведь. И Кустрыка теперь, наверно, забавляла настырность одноплеменника да ещё его небывалое умение всякий раз ускользать от них или тех, кто хватал его, чтобы выдать
256
Правителю.
Разговор двух Атроганов, едущих впереди, был явно насмешливым с обоих сторон, но Ярии больше глядели вокруг, чем прислушивались, потому что немыслимо изменились селения Южных со дня Купалы. Казалось, они почернели от множества чужеземных воинов, одетых неопрятно, жгущих костры всюду – вокруг селений, между жилищами, под навесьями или превращающих в костры сами постройки и шумно тому радуясь.
- Они будто робеют перед ночью: много огня, не спят… - сказала Радя.
Людей племени Барсуков, наоборот, почти не встречалось. Большую часть пленных на ночь запирали, и только те, кто стряпал у костров, подносил Чёрным то еду, то питьё, мелькали изредка, как бесплотные духи природы – безголосые, сгорбленные от унижений, с ужасом в глазах. Это были женщины или девушки. Ни детей, ни стариков дружинники не приметили. Мужчины, верно, все полегли в последней сечи южного народа.
Больно было Раде, Болеславе и их спутникам видеть такое. Зубы стискивались от негодования, руки тянулись к мечам, но Светь успокаивал и их, и себя – вслух, ибо никто из провожатых не ведал языка аркаидов.
- Мой брат и Куницы сделают для них, что сумеют. Позаботимся о том, чтобы не пленили вот так наши племена, не понукали нашими матерями и сёстрами, - приговаривал он, сам же привычно мерял глазом дальность для полёта стрелы до какого-нибудь злобного воина, таскающего за косу светловолосую девушку.
«Верно, мудрая Радислава сомневается, сумею ли я выдать себя за Отступника да равнодушно проехать сквозь расхищенные Земли Южных… - думал он, покусывая губы. – Хотя не надо – равнодушно. Надо видеть всё это. И пусть увиденное после, в сечи, превратится в исступленность и неистовость… Ничего, мы ещё схватимся с вами, безжалостные нелюди. Попомню я вам и убиенных детей, и стариков…»
- Светь, - окликнул его негромко Ладослав. – Если юноша али мужчина уходит к Чёрным, он бросает свою семью, даже жену и детей?
- Так, друг.
- И что, всю жизнь рядом с ним только пленные, жёрухи?.. Может, кому и приятно владеть десятком девушек, да ведь они ненавидят его и никогда не станут любить…
- Не на любви держится это войско. А на том, что вместе, большой ватагой легче нахищать. Они ведь и детей с собой в поход не берут. Только взрослые воины.
- Без детей ни у какого племени нет будущего…
- Это не племя, а отщепенцы со всего мира. И, верно, будущего у них нет.
…Так, изредка переговариваясь, ехали Ярии в Топомирово селение. Но ожесточение не застилало глаза Светю и его ратникам, ибо привыкли они, будучи, кроме Ради, берёжей, примечать всё вокруг. Теперь же видели не только измывательства злобных воинов, то, какие жадные взгляды бросали
257
они на Радиславу и Болеславу, явно, сдерживаясь только присутствием Кустрыка. Видели и другое: слабые ратные умения у большинства Чёрных, то, что лошадей у них много, по нескольку на каждого, да все они неухоженные. Главное же, что отмечалось Яриями: Чёрные не сплочены, постоянно препираются, расхищают и друг у друга, пользуясь силой. Несколько раз путники видели, как, собравшись ватагою, одни отбирали у других коня или жёруха, при этом били тех, кто не имел друзей и не мог дать отпор. Становилось ясно, что у Аши-Баши есть костяк из толковых, опытных воинов, удел остальных – идти в бой первыми и перемалывать дружины тех, на кого нападают.
«Думаю, Южные перебили не менее двух десятков тысяч этого сброда, - высчитывал Светимир. – И длинные, дальнобойные луки едва ли у половины из них. Мне бы пять сотен ратников и одну Луну времени – и Чёрные исчезнут с Земли…»
…Ехали до полудня следующего дня. Чёрные хотели остановиться где-нибудь в селении Белок, но Заредар убедил их разбить становище прямо в леске, среди злаковых полей, ещё не убранных. Воины Кустрыка достали калачи, изжарили на огне мясо и с насмешкой глядели, как их спутники разложили костёр, поставили небольшой котелок и принялись за стряпанье каши. Подивились и Ярии: их провожатые не умылись перед застольничаньем, не обращались к каким-нибудь богам и, неопрятно пожевав, бухнулись спать, выставив лишь одного дозорного.
Заредар сделал своё дело, и теперь ему можно было исчезать и нагонять в предлесье Дивослава. Так было решено спервоначалу. Радя положила в чашу свежесваренной пахучей ржаной заварухи, посыпала каким-то порошком, перемешала и отнесла дозорному. Вскоре уснул и он.
- И вы спите, - посоветовал напоследок старик. – Пусть они ничего не подозревают.
Он тихо вывел под деревья свою коротконогую лошадку, и вскоре потерялся среди густого березняка.
- Что же, теперь две головы Аши-Баши точно станут с нами говорить: не только пленили их старого врага, но и упустили, - усмехнулся Светимир. – Всем ложиться и притворяться спящими. Я бодрствую до середины дня, после - полпоры ты, Лад.
Чёрные, разморившись на жарком Солнце страденя, меженного летнего месяца, продремали до конца подвечера. Пробудившись же, долго препирались. Кустрык замахивался мечом то на одного, то на другого из своих подручных, но, не зная языка Яриев, ни о чём не спрашивал и через Земли Туров повёл их очень быстро, нигде не останавливаясь.
К селению Аши-Баши подъехали уже в темени, когда лежачий серп Луны повис рогами над самыми вершинами длинных осокорей и от навесий тянулись запахи огнищ и вернувшейся с пасьбы животины. Её и впрямь здесь было множество: видно, согнали из других селений. Всюду громоздились
258
десятки повозок с кладью, неслыханными прежде голосами ревели маленькие длинноухие лошадки и ухали гордые горбатые великаны, которым обычный ездок лишь головой доходил до крупа.
Главное становище Чёрных не спало. Вереницами что-то переносили с места на место жёрухи-девушки и подростки; с бичами в руках следовали за ними сторожа; Чёрные ватагами и поодиночке ходили, ездили, сидели у костров, шумели в жилищах, видные через изломанные окна. Шум и гомон оглушили приехавших. Казалось, небольшое селение раздвинулось в своих границах и выросло втрое-вчетверо, вместив тысячи и тысячи ратников разноплемённого воинства. И только тысячник Кустрык уверенно вёл их куда-то к Северо-восточной окраине.
Наконец, въехали под навесье, плотно набитое людьми и конями, где их сопровождение облегчённо спешилось и разошлось в разные стороны. Подросток-Олень подбежал к коням и, испуганно глянув на Яриев, занялся своим новым делом: разнуздывал лошадей, загонял в живню и набрасывал туда с повозки свежескошенного сена. Кустрык переговорил с одним, другим и пробормотал что-то по-своему, указав гостям на хлебню.
-Видно, придётся ожидать утра, - предположила Радя. – Что же, Дивославу с друзьями всю ночь сидеть в засаде?
- Ничего, подстерегая асилков, мы всегда таились в самых разных местах. Об удобстве не думали… - негромко ответил Светь, озираясь.
Они подошли к строению, где в лучшие времена хранилось бы ещё много зерна, как вдруг приметили рядом, в маленьком окошке бани, странное лицо: прикрытое бородкой, оно даже ночью выделялось бледностью, но более всего привлекала внимание та мольба, что угадывалась во взгляде.
- Гмур… - остановился Светимир.
В этот миг один из сторожей бани, дверь которой подпирала толстая дровина, подошёл к окошку с кринкой в руках и, отпив немного, что-то выкрикнул своим пленным. Показалась рука, указавшая на воду, но чёрный воин только расхохотался и, налив в ладонь, плеснул по лицу несчастного.
Радя даже не приметила, когда Светь отошёл от неё и приблизился к бане. То, что он нанёс удар в спину или бок, она поняла только из разжавшейся руки сторожа. Светь придержал его, подхватил кринку, сунул её в окно и прислонил воина к стене, после чего, не мешкая, вернулся к своим.
- Ничего, он меня не видел. Теперь же в беспамятстве. Уйдём в тень.
Они вошли в пустую, с выбитой дверью хлебню и выбрали место почище, чтобы присесть. Здесь, хотя и в темноте, но ощущая друг друга, они почувствовали себя в большей безопасности, чем снаружи: тысячник исчез, и теперь любой мог принять их за врагов, попытаться отобрать оружие, а то ещё и обратить в жёрухи. Не ведая ни одного из языков этого воинства, они вряд ли сумели бы разъяснить, что прибыли к самому Аше-Баше. Дать отпор и скрыться во мраке ночи дружинники сумели бы: луки со стрелами, мечи и прочее оставалось с ними. Не жаль было и оставить здесь лошадей: для
259
такого дела они взяли похуже и из тех, что захватили у разбитых Чёрных. Однако осталось бы неисполненным главное намерение – выведать замыслы злобного Правителя.
- Будем ожидать здесь, сколько потребуется, – решил Светь. – Уверен, что Кустрык известит о нас тех, кто над ним. Должно быть, в этом войске жестоко карают за ослушания и самовольства, если так легко подчиняют народы. Теперь же разгульничают, празднуя победу.
- И тут же собираются в новый путь, - заметила Болеслава. – Все навесья заставлены повозками. Я в три из них тыкала ножом: кули с крупьёй.
- Чуяли? Во многих жилищах ночью пекут калачи… Не боятся богов…
- Эх ты, Лад, - усмехнулась Радислава. – Разве ночной труд – их главный душевный изъян? Сколько крови Южных пролито…Я бывала с дедуней здесь, у Оленей. И в довольстве они жили, и в красивости. В темени не разглядеть:а многие жилища у них вымазаны какой-то красно-бурой глиной. Славно смотрятся.
- Знать, из той реки, за которой нас… - начал было Лад, но оборвал себя.
- О реке всё помните?.. – прошептал Светимир. – Какие знаки подаём и прочее?
Ему не успели ответить. На пороге появился Кустрык, видный в свете Луны и огней.
- Эй! – крикнул он и замахал призывно рукой.
- Похоже, Чёрные делают дела в чёрное время, - усмехнулась Болеслава. – Нам это на руку.
Под навесом тысячник показал на них какому-то человеку, одетому в щедро расписанную каменьями рубашку, со столь же украшенным поясом и совсем без оружия. Тот въедливо оглядел каждого из Яриев и, прямо глядя Светимиру в глаза, проговорил на их языке, лишь слегка искажая слова:
- Вы посланцы птичьих племён, что живут на Севере, у горы Кетмани?
- Мы посланцы Дружины всех северных племён, что пришла сюда искать новую Родину, - ответил Сокол, удивляясь тому, что известно было этому человеку.
- И где же теперь ваша Дружина?
- В Безлесье, на Юге, в нескольких поприщах отсюда. Мы же теперь возвращаемся через Лес к своему народу, хотим знать о вас и рассказать своим.
- Значит, вы не Отступники, а просто любопытные? – он вопросительно посмотрел на Кустрыка.
Тот отвернулся.
- Чтобы быть Отступником, надо знать, от чего и к чему отступаешь.
Незнакомец помолчал, будто ещё глубже желал проникнуть в глаза Светимиру. Тот смотрел спокойно и твёрдо.
- А Выдры, Бобры, Косули и прочие твердят, что средь Яриев нам не найти Отступников, потому что ваша вера в богов крепче камня.
- Мы не ведаем теперь, где наши боги. Север покрывается белой водой.
260
Нам придётся уходить на Юг, а здесь вы. Значит, надобно узнать, с кем будем в соседстве.
- Для чего тогда вы напали и перебили полторы сотни воинов нашего славного Анкароха?
Светь не смутился неожиданному и резкому вопросу, хотя и вспомнил золотую уздечку на коне первого поверженного им Чёрного.
- Мы ещё не сражались с людьми в этих местах. Только со зверьём.
- Что же… - приближённый отпрянул головой назад, видимо, довольный своими расспросами. – С вами желает говориться Правитель мира, покоритель трёх десятков племён и народов Аша-Баша. Я проведу вас сам. Запомните: с Ним – нельзя пререкаться, иначе – смерть. С Ним – нельзя громко говорить. И за это смерть. Вы – ратники, и я не стану отбирать у вас оружие, но вам не следует приближаться к Нему далее места, на которое вам укажут. Лучше не прикасайтесь к своему оружию, даже случайно. Охрана Правителя убьёт вас, если заподозрит что-то неладное. Войдя к Нему, вы должны низко поклониться и ожидать, когда с вами заговорят. Девушкам – не следует смотреть в глаза Правителю… Хотя и юношам это нежелательно. На вопросы отвечайте ясно и коротко. Сами – ни о чём не спрашивайте. Правитель скажет то, что сам пожелает… Понимаете теперь, что ваши жизни зависят от вашего поведения?.. Уцелеть будет нелегко, потому осторожничайте и будьте почтительны.
Светь не смог скрыть радостную улыбку: он добился своего. И потому опустил голову, будто в поклоне.
- Мы сделаем всё так, как ты велишь.
- Тогда идём… Ярии с Севера.
Оказалось, что посланца Аши-Баши за воротами ожидает десяток ратников с длинными копьями и в блестящих медных колонтарях, что прикрывали не только грудь, но и руки и ноги. С таким сопровождением пробираться среди людей, повозок, лошадей было легче, и дружинники с любопытством рассматривали разнолицее воинство Востока и Юга. Шли молча, и только Радислава успела шепнуть Светю: «Когда ты научаился так лукаво говорить? Убедил его, хотя не сказал ни слова неправды…» Она тоже считала, что Чёрные – скорее звери, чем люди.
«Правитель мира» остановился не в жилище Оленей. На небольшом лужке, почти что на окраине селения, возвышался высокий шалаш, только покрытый не ветками, а холстиной наподобие Святилища Соколов. Толстые жерди поддерживали его с восьми сторон, а та, что стояли в серёдке, была повыше других и из отверстия рядом струился дымок. Холст был раскрашен в чёрный цвет с белыми извивами. Все строения рядом сожгли, и их место заняли костры воинов, охранявших необычное жилище. И далее, за селением, до самой реки, горели костры, мелькали тени, и видно было, что в случае бегства выбраться отсюда будет нелегко. Четвёрка Яриев сбавила шаг, осматривась, да и охрана два раза останавливала их, с неудовольствием
261
косясь на оружие.
Наконец, вступили внутрь. Посреди жилища горел яркий огонь, обложенный камнями. У задней стены опирались на копья десять красиво разодетых воинов, одинаковых ростом и шириною плеч. Провожатый обошёл огнище, склонился, и только тогда Ярии увидели сидевшее среди множества подушек странное существо, в котором не сразу можно было признать человека. Четыре глаза двух отклонённых одна от другой голов с прищуром взирали на них и вызывали замешательство: в какие глаза смотреть и сколько же здесь людей? По двум выпиравшимся из-под длинной одежды коленям угадывалась пара ног; две руки, видно, только что кормили оба рта мясом на косточках из одной чаши.
В этот миг существо пошевелилось, взяло полотенце и поднесло их к обеим головам. «Значит, сросшиеся братья, - решил Светь.- Я видел подобное у ящериц». Он приметил, что обе его подруги склонились, но вовсе не от уважения: Болеслава притаила усмешку, а Радя – жалость к уродству. Лад же стоял в изумлении и даже приоткрыл рот. И это ратник, одолевший в схватках более пяти десятков асилков! «Если они заговорят, буду левую называть Аша, а правую Баша», - придумал Светимир.
Близнецы, молча внимавшие приближённому, одинаково кивнули, и одна рука помахала указательным пальцем. «Пять. И на другой руке пять. Ноги то ли кривы, то ли коротки. За плечами общий горб, - Светь уже привык к яркости от огнища и плошек вдоль стен и, пока его не занимали разговором, старался побольше запоминать. – А вот сразить этих гадников не сумею: мигом прикроются от стрелы подушками. Да и за спинами у нас кто-то стоит…»
- Я, Гарамуз, переложитель слов великого Правителя, передаю его приветствия гостям с Севера! – сказал приближённый Аши-Баши недовольным голосом: Светь и Лад даже притворно не поклонились.
«Когда Он что-то сказал?» - удивился Светь, но ответил:
- Мы дружинники племён Соколов и Лебедей Светимир, Ладослав, Болеслава и Радислава. Здравствуй, знаменитый Правитель! Мы рады говорить с тобой!
Левая голова, не поворачиваясь, что-то проговорила Гарамузу, выслушав изъяснение Светимирова приветствия, и тот продолжил.
- И прежде было известно Правителю мира, что у Великого моря живут норовистые и ретивые племена! К добру это, если вы станете частью нашего воинства! Опытных и преданных ратников Правитель сразу объявляет Ставшими чёрными! Но к беде это, если вопротивитесь Правителю мира. Наверно, видели вы, что случилось с селениями непокорных Куниц!..
Теперь пришло время Светю кланяться, ибо с ужасом почувствовал он, как привычным движением его руки метнулись за спину – правая подальше, за луком, левая ближе – чтобы достать стрелу и, тут же наложив её на жилу, натяжением выровнять лук и стрельнуть. «Нет, померещилось… Надо
262
собраться волей. Иначе погублю всех нас». Он укусил себя за губы и стал внимательнее слушать Гарамуза.
«…ведомо нам и то, что западные племена Яриев, кроме Рысей, уходят на Юг, и к осени Север обезлюдеет. И без того племена по ту сторону Пояса Рода в ужасе перед Правителем бегут в леса и горы. Теперь же ваши родичи пройдут там и могут разорить те места. Значит, нашему воинству дальнейший путь покорения мира лежит только на Север. И у племён Соколов, Кречетов, Журавлей, Лебедей, Уток, Сов, Воронов лишь два выхода: быть изничтоженными или присоединиться, и, перевалив вместе с нами за Пояс, грянуть с Севера на щедрые Земли Запада. Каждый ратник, если пожелает, может брать с собой две повозки, до пяти коней и жёрухов: родителей, жён, больших детей и прочих.
Гарамуз умолк и склонился к Правителю, а тот, не размыкая губ, четырьмя въедливыми глазами прошёлся от Светя до Лада и обратно, усмехнулся Башой, нахмурился Ашой и – заговорил сам с собой, голова с головою. Сначала что-то отрывистое говорила левая. После правая принялась будто бы убеждать соседку. Светимир от такого зрелища почувствовал тошноту, как при сильном голоде: так противно ему сделалось. И вдруг он услышал явственный шёпот Радиславы: «А если братцы начнут драться?» Тут уж всем четверым пришлось кланяться, чтобы скрыть усмешки. Гарамуз посмотрел на Яриев с удивлением, а Светю подумалось: «Какие же мы ещё юные. Вот-вот нас предадут мучительной смерти, а мы забавляемся».
И точно: пока две головы то ли советовались, то ли пререкались, меж ними показалась третья – змеиная. Длинное серое тело проползло к ногам Аши-Баши мимо чаши со снедью. И вдруг, увидев чужих, зверь замер. Над подушками на две пяди поднялась маленькая головка, под которой шея вдруг расширилась и показала какой-то уродливый узор. «Приблизишься – убью, - мысленно приветствовал змею Светь. – А Радя говорила, что они не приручаются. Видно, это его родовой зверь. Не то, что наш – великий Сокол Поднебесья.
Маленькая хворостинка показалась в руке Аши-Баши, и он усмирил своего ползучего друга. Змея свернулась недалеко от огнища, а правая голова обратилась с длинной речью к переложителю.
- Верно, малы ваши представления о мире, Ярии! – заговорил Гарамуз. – Живя далеко на Севере и не имея соседей, вы не знаете, какое множество племён и народов заселяет Подсолнечную! Тысячи поприщ отсюда надо проехать, чтобы достичь края мира и другого Моря, которое тепло и наполнено большими лодками рыбаков! Верно, и на Западе, за Поясом Рода, живут сотни племён, и все они будут покорены великим Правителем! Теперь же два десятка и девять народов влились в наше воинство! Два десятка седьмым были Резгуны, жители Острогорья! Два десятка восьмым были Бродичи, заселявшие Травень Межгорья! Два десятка девятым были те, кого вы называете Южными, а Бродичи – Сеятелями! И Ярии станут тридесятым
263
государством на нашем пути! Войдут ли они в содружество народов, признавших богоподобие Правителя?! Или воспротивятся, как глупые Сеятели и погубят себя непокорностью?! Объясните всё это своим людям, особенно юным, потому что они больше других смогут выгадать от похода вместе с нами, двигаясь по миру и обрастая добычей в каждой земле! Наперво мы по-доброму предлагаем мужчинам следовать с нами! Только они должны преподнести чёрным воинам за счастье идти с ними сколько-нибудь животины, снеди и жёрухов – женщин да девушек! И во многих племенах мужчины оказывались мудрыми, присоединялись и теперь ездят на лучших конях с золотой сбруей, везут с собой красивую одежду, обувь, красивых жён в слугах и не заботятся об урожае или приплоде животины! Однако иные племена показывали неразумие, и это вы можете видеть в Землях Сеятелей: мужчины убиты, женщины, которые тоже вышли ратиться с нами, также убиты большей частью, дети и девушки – стали жёрухами, стариков же мы за ненадобностью перебили! Ещё несколько лет, и весь мир войдёт в содружество великого Правителя! Холод Севера убил старых богов, природа суровеет, и надо много трудиться, чтобы питать себя и семейство! Но наш Правитель предлагает иной, лучший путь! Опытные и сноровистые ратники вроде вас могут не ходить в поля, не заботиться о коровах и овцах и жить трудом тех, кто неразумен! Присоединяйтесь же к лучшим из людей мира! Новый бог Аша-Баша заменяет как Светлых богов Небес, так и тёмных богов Подземелья! Только он – бог! Только его слова – правдивы! Только его воинство может брать всё, что пожелает! Все, кто против него –уничтожаются! Всякое слово против его воли – неправедно!
«Вот оно, - подумалось Светимиру. – Вот оно, прозрение моего доброго и мудрого друга Гостомысла. Говорил он: «И станет тебя зло кривить, ибо оно само кривое и Праведь с Криведью смешало…» И ещё говорил старик, видевший время далеко вперёд: «Выпадет тебе, юноша, войти внутрь зла». Вот я и вошёл в жилище с воплощённым злом – двухголовыми и ползучими чудищами… Богов отменяет. Наверно, мстит им за своё уродство. Потому они и облекли его душу в такое жуткое тело, что ужаснулись злобности его души. У кого душа красива, тот хотя бы глазами чист и красив. У него же не глаза, …змеиные жала…»
Баше, видно, показалось мало убеждений Гарамуза, и он, явно противясь соседу по телу, что-то громко повелел. Из-за спин воинов показался старый сгорбленный человечек, который приблизился, не разгибаясь, метнулся обратно и бережно вынес оберемок холстин, одетых на медные кольца. «Сзади какой-то припасник, отсюда неприметный, - подумал Светь. – Там этот прислужник и таился… Чем же ещё будет бахвалиться четырёхухий?»
Аша-Баша что-то сказал – сначала левая, после правая голова, и Гарамуз заговорил снова:
- Великий Правитель желает показать ратникам Севера свой достойный восхищения путь по миру. Этих холстин два десятка девять – по числу войн,
264
которые выиграло чёрное войско… Хотя теперь оно не только чёрное. Чёрными называли себя первые ратники Правителя. Теперь же к нам присоединились многие племена, которые до того поклонялись Роду и другим Белым богам. Мы стали чёрно-белыми, и оба мира – Яви и Нави – принадлежат великому Правителю, заменившему богов.
Старичок вышел чуть вперёд и показал гостям первую холстину: на ней был вышит цветными нитками двухголовый всадник с мечом в правой руке, который спускался на коне со взгорка, готовясь напасть на селения, жилища которого вышили куда меньшими, словно детские, игрушечные.
- Это первая война: покорение государства Рахалов! – проговорил Гарамуз.
Старик сменил холстины.
- Это вторая война Правителя.
Светь старался внимательно смотреть, замечая, что Аша следит за ними, но чувствовал, что взгляд у него, как и остальных дружинников, скучающий. Хотелось безотлагательно покинуть жилище чёрно-белого воителя и теперь, когда замыслы врага известны, решать с друзьями, как задержать поход полосатых захватников.
…На два десятка девятой холстине похвальба закончилась. «А тридесятой не будет», - разом подумали четверо Яриев.
- Великий Правитель мира желает слушать вас! – вдруг объявил Гарамуз, и Светь даже растерялся: он-то думал, что от них слов не потребуется.
«Хочет, чтобы я восславил его, и можно было проверить через голос мою искренность, - смекнул он. – Лукавство ребёнка».
- Знаменитый Правитель! – ответил он на повеление. – Дивны нам эти вышивки, потому что о своих великих делах наши предки сложили напевы, подобные птичьим! А для обихода мы пользуемся записями букв на скалине, и это очень удобно!
Переложитель изъяснил речь Светя, и разговор продолжила левая голова.
- Я уничтожу ваше, и моё будет лучшее, ибо останется единственным. И напевы будут появляться только с этих холстин.
- Наши напевы ещё с тех времён, когда боги жили среди людей, - возразил Светь.
- Ты юн и мало разумен, ратник племени Соколов. Человек выше богов. Он имеет право на всё в мире. Что желает, то и берёт. Надо дерзать, а не трепетать перед богами.
От слова «дерзать» Светимир вздрогнул. «Многое откроется лишь дерзкому…» Видно, дерзать можно по-разному». И он, до того не желая пререкаться с левой головой, глаза которой блистали холодом и безжалостью, продолжил разговор.
- Наши вещуны учат так: человек имеет право только на выбор. Или к свету: светить самому, давая жизнь, что значит, родить детей, жить в семье. Или – к мраку: забирать свет и гасить в себе, что значит, губить жизнь.
Старший Дружины почувствовал, что словом владеет куда хуже, чем
265
луком, и, смущаясь, говорит сбивчиво. «Пускай злобник думает, что я оробел перед ним. Нам это на пользу. Скорее отстанет…»
- Известно мне, - не унималась Аша, - что ваши вещуны учат и другому: человек не остаётся вечно человеком. Проходят года Сварога, и место старых богов занимают новые. Ведь покорились ваши предки Сынам Богов, приплывшим когда-то на Блаженные острова? Где же тут свет, где же тут темень? Они смешиваются, они перетекают друг в друга.
- Почти так, - согласился Светь, чувствуя, как Радя без слов, силою внушения пытается остановить его от спора, но упорно следуя за шальной мыслью: «Вот сумею ли переубедить его? Умом-то, хотя и две головы, не отличается».
- Почти так, Правитель. Человек не может вечно оставаться человеком, потому что мир развивается, и в том смысл его существования. Человек уходит в Ирий. Или он становится там равным богам, или возвращается на Землю к своим предкам – животине, зверю и снова идёт общим путём, который надлежит пройти каждому. Тот, кто верит вам, что можно брать чужое, устремляется всею душой к земному, к утвари, к телесным желаниям. В нём усиливается животное, тёмная часть души. Но темень – это смерть. Жизнь появляется только при свете, при Солнце. Появляется, растёт, плодится. В темени же замирает. На Севере, на Островах, Солнце уже не греет Землю, и жизнь там умерла.
- Значит, Холод и мрак могут побеждать.
- Разве это победа – уничтожение мира?.. И себя вместе с миром…
Выслушав в очередной раз Гарамуза, Аша лукаво улыбнулся, переговорил с Башой и предложил:
- Докажи, Сокол, что свет – ваш бог и помогает вам. Вот огнище. По моему мнению, я хозяин этого огня, который только и смог, что поджарить для меня мясо. И если я буду убивать вас, он всё так же покорно будет гореть, не выходя за камни.
Светь сделал неуловимые обычному взгляду движения бузы и возразил:
-Смотри же, Правитель, как огонь не тронет меня, потому что мы с ним на одной стороне.
Юноша поднял рукав рубашки и, шагнув вперёд, сунул правую руку прямо к раскалённым углям. Пока четыре глаза Аши-Баши, расширившись, смотрели на это, Светимир поднял голову и улыбнулся.
Когда он, невредим, вернулся на место у входа, чёрный Правитель уже справился со своим удивлением.
- Это – чародейство. Но если огонь и помогает тебе, то лишь потому, что ты ему поклоняешься. Я же волен. Мы не подчиняемся ни Светлым, ни тёмным богам. А вы – жёрухи своих Белых богов.
- Подчиняются из страха. Наша же любовь к своим богам осознанна. Мы давно убедились в их доброте. Они много хорошего сделали для наших предков, а те передали знания и умения нам. Воля не в том, чтобы вихрем
266
носиться за своими бесконечными желаниями, которые меняются мгновенно. Воля – в умении понять этот мир, выбрать жизненный путь и идти по нему, не отворачивая. Вот мы гостями у вас, значит, наши боги не лишают нас права выбора.
- Я не вихрь, - сменила Ашу правая голова: её соседка, явно, убедилась, что Ярии – враги, и грозно умолкла. – Я не вихрь, который носится туда-сюда. Я и есть направление для моих воинов, для всех народов. Что значит: понять мир? Я понял. Есть два пути: можно сотворять, можно забирать. Только я понял это. И я забираю. Великая тайна открылась нам, Чёрным. Потому, мы – лучшие. Остальные неразумны, ниже нас, потому служат нам.
- Верно, Правитель. Есть только два пути: сотворять и расхищать. Светлые боги сотворяют и украшают мир, чёрные – разрушают. Третьего пути нет. Если кто не выбрал свет, значит, выбрал мрак. Между ночью и днём нет ничего третьего.
- Я не выбрал сторону чёрных богов, ибо я выше их. Я подчиню себе и Светлых, и чёрных, когда приплыву на ваши Блаженные острова, поднимусь на Алатырь-гору и возвещу всему миру: «Я единственный бог! Других нет!»
- Сожалею, Правитель, но ты обманываешься. Это чёрные боги внушили тебе, что ты выше их, чтобы подчинить. Их лукавство безмерно. Прислужником становится не только тот, кто ниже всех, но и тот, кто возносит себя выше всех. Не попался ли ты в западню своей безграничной воли? Ведь твоя воля подчиняется воплощению твоих желаний и чаяний. Ты не можешь отказаться от восхвалений, от вкусной снеди, от множества слуг, окружающих тебя. Это западня, а не воля.
Теперь замолчал и Баша. Все вдруг удивились, как шумны воины за стенами жилища, как крикливы маленькие длинноухие лошадки. Удивились и ощутили: этот разговор по доброму не закончится. Не могли Чёрные простить и того, что их провели, и того, что вместо прославлений и подобострастия они увидели в чужаках твёрдость веры и отвагу слов.
- Ты красиво говоришь, светловолосый ратник, - злобно переложил слова правой головы Гарамуз. – Я слышал, что ваши глаза голубые, как Море Севера. И я не вижу в них страха. Лишь дерзость. Одного ты не понял из-за юных лет: только я волен над твоею жизнью. Пожелаю – убью. Пожелаю – отпущу.
Опоздала угроза: Светь уже подал своим малоприметный знак готовности. И напоследок он улыбнулся, сбрасывая с себя напряжение томительного разговора:
- И в этом ты неправ, Аша-Баша. Ещё пору назад я сомневался: воевать ли с вами, или вы пронесётесь, как бесплотные духи ночи, и исчезнете где-нибудь в беспределье лесов Бармы. А теперь вижу: вас много и своим числом вы нарушаете равновесие мира. Зла становится слишком много.
267
Потому я буду уничтожать вас. А раз так, жизнь моя с этого мига зависит только от того, насколько я нужен этот войне. Уверен, Светлые боги выведут невридимыми меня и моих друзей из вашего становища. Так что – боги с нами. Свидемся.
- Назад? – громко шепнула Болеслава.
- Нет, вперёд!
Светь выхватил лук, и опытные воины охраны вмиг окружили своего хозяина, сомкнув щиты. Яриям то и надо было. Они бросились в сторону скрытого припасника, откуда вышел старик, потому что та сторона строения была безопаснее и выходила как раз на реку. Однако случилось непредвиденное: разозлённый Аша-Баша, поддавшись дикому гневу, выхватил у кого-то копьё и, расталкивая воинов, кинулся было наперерез врагам. Но запутался в длинной рубашке, распорол её наконечником копья и обнажил впалую и худую грудь, покрытую, как у игрунков, густыми волосами.
- Какой кощий! – вскричала Болеслава. – Брысь, мертвяк!
И они пробежали мимо, не встретив сопротивления. Лад одним взмахом разрезал холстину шалаша и, выскочив первым, ухнул филином. От реки ответили.
- Луки готовь! – вскрикнул Светь. – Бегом!
Сзади уже подняли тревогу, но ратники, сидевшие у костров и громко разговаривавшие друг с другом, не сразу поняли, что произошло, и почти все пропускали Яриев без схватки. Потому стрелами не бились, а просто расчищали себе путь: Чёрных здесь оказалось много. Светь и Лад выпустили по пять стрел, Боля – три. Радислава же горстями бросала в костры какие-то порошки, отчего огонь взметался на две сажени ввысь и густо осыпал Чёрных разноцветными искрами.
Когда все четверо оказались у реки и, не останавливаясь, бросились вплавь, погоня ещё и не наладилась. Потому отважные беглецы легко доплыли до противоположного берега. В этот миг Чёрные добежали-таки до воды и изготовились стрелять. Камышник раздвинулся, и три десятка ратников Дивослава разом смели всех врагов, собравшихся на том берегу.
- Целы?! – спросил Див.
- Не только! Ещё и мучаемся от желания немного позабавляться!
Светимир развернулся, вновь вынул лук, и его стрела пошла вместе со второй смертельной волной Яриев. Ещё два раза очищали берег от чёрных воинов стрелы дружинников, пока Светь не остановил их:
- Уходим, братья. Не то окружат.
Они подожгли камышник и, вспрыгнув на лошадей, ожидавших недалече, исчезли в Лесу. А в становище Чёрных ещё долго кричали, препирались, посылали в разные стороны сотенные ватаги воинов, и только пленные Южные, запертые в живнях и других строениях, хотя и не ведали того, что именно произошло, но радовались, что у их обидчиков тоже случаются
268
напасти.
Так закончилась эта дерзкая выходка Светимира, которая позволила с точностью узнать все дальнейшие замыслы хозяина Чёрных.
-…И вот мы увидели «великого Правителя мира, покорителя двух десятков девяти государств, нового бога Ашу»… Светь, почему он говорит о себе, как об одном человеке? Их же двое, только ног мало.
Болеслава сидела у большого костра, тесно окружённого ратниками, и рассказывала. Светимир был в глубокой задумчивости, и за него ответила Радя.
- На двоих тела не хватает. Получается полтора человека. А на одного даже излишек. Вот тебе и превосходство над другими. Он же – «лучший».
- Лучший!.. В погублении детей да стариков. А вы приметили, когда Аша упал на свою змеюку, какой он худышка, кощий? Будто голодом морят.
- Злоба его и истощила… - сказал Лад. – Вот головы две, меж собой препираются, а против нас обе вместе. Так что это один человек.
- Я думала, он горбат… - сказала Радислава.
- А что же? Нет?
- Не видела?.. Ты, Боля, больше грудь рассматривала.
Все засмеялись.
- Куда там рассматривать! – улыбнулась и Болеслава. – Не было времени ножа выхватить да ткнуть его хотя бы в одно сердце!.. Так что же, нет горба?
- То ещё две руки, покороче. Он их рубашкой прикрывает.
- Видно, ему двух хватает…
- Запас. Ежели те две кто обрубит!
- Тогда и голова одна – запасная!
- Эка выдумал: два тела, четыре руки, а голова одна?!
- А неразумному да злому хотя и десять голов! Толку-то?!
Так всякий раз рассказывание Болеславы перебивалось шутками: слишком трудное дело совершили дружинники, проникнув в становище врагов,проведав нужное и без потерь уйдя от погони. Потому и радовались юноши и девушки, укрывшись глубоко в Лесу, который теперь ни у одного из них не вызывал опасений. «Дружина! – объявил Светимир, когда отъехали от реки на изрядную дальность. – А в Лесу-то мне лучше! Уютнее! Такое со мной впервые в жизни! Видно, принимает нас Велес!»
-… А как начал Светь ему прекословить, - продолжала Болеслава, - мне показалось, переложитель в этот миг велит воинам, и нас изрубят, так он гневно глядел на нашего старшего. До того принуждал нас молчать да кланяться как жалких Отступников, а мы – совсем другое. Аша по-всякому лукавствует, с одного на другое перекидывается, а Светь всё поучает его и поучает, как дитя-растряпу. Когда же он сунул руку, сделав огонь ласковым, Аша от изумления забыл и то, что он «великий Правитель»… Одно плохо, друзья и подруги: Южные Отступники всё рассказали
269
двухголовому о нас, хотя и напутали: и где живём, и каким числом. И о переселении западных родов рассказали. Потому-то, смекаю я, и не хочет Чёрный идти за Пояс Рода, что наших западных братьев две сотни и пять десятков тысяч. Одних только ратников выставят до восьми десятков тысяч и раздавят Ашу с его воинством.
- Ты ведь говорила, Боля, что его влечёт на Острова, чтобы утвердиться вместо всех богов?
- Такой не отважится пол-Луны плыть по Морю. А до Алатырского острова тем более. Может, и выйдет на лодке, проплывёт немного. После воротится да и начнёт вещать свою Криведь, будто сверг богов. Кривлянья в нём больше. Я бы такого в бою вмиг на Землю сбросила да конём утоптала.
- Ты бы сшибла, - согласились вокруг: не всякий юноша обладал теми силой и увёртливостью, что Болеслава. а было девушке из Соколов только десяток и семь лет, и целых полгода оставалось ей на Равнине до посвящения из буяров в берёжи.
Когда же довела Болеслава свою повесть до схватки у реки и Див рассказал разведчикам, как прятался он в засаде и ожидал их, кто-то спросил:
- Боля, ты всякий раз называла чёрного Правителя Ашой. Понравилось больше это имя, чем Баша?
- Мне в нём ничего не понравилось. По мне так самое имя ему – Кощий. Или – Навий, мертвец. Как думаешь, Светь?
- Думаю, братья и сёстры: великое дело нам выпало… - вздохнул старший и встряхнулся от дум. – Сумели мы исполнить повеление своих родичей и племён: нашли путь на Юг. И словно боги увидели нашу стойкость и решили испытать ещё большими напастями. Глядите сами: чёрные боги гонят нас с Севера. Аша-Баша идёт с Юга. Будто вступил с ними в содружество против нашего народа. Две тёмные силы в мире, и они вместе. Вот и смекаю, друзья, что Правитель этот – сын самого Вия, виевич. Считает себя богом. Да так и есть: выродок он чернобожий… Сыны Богов на Блаженных островах были смертны, и этот двухголовый, явно, смертен. Но не могла же человеческая жена породить такое злобное и лютое существо. При матери, в семье такие не вырастают.
- Значит, - решила Болеслава, - Кощий виевич?
- Хорошо, называй так. А вот головы ему срублю я. Тут уж, соплеменница, уступи.
- Уступаю, друг. Руби. Только обе сразу. Чтобы одной не было обидно.
Все снова рассмеялись, но Светимир поднял руку.
- Дружинники. Пора спать, потому что все сильно умаялись. А мы ещё не толковали о главном. Все внимали рассказыванию Боли, все слышали, что Чёрные наметили нас тридесятыми в своём захватном походе. И мы в становище видели явные знаки приготовления к длительному пути. Кощий не побоится идти сквозь Лес. Потеря нескольких тысяч воинов для
270
него – не беда, а радость: остальным больше перепадёт добычи. А Запада он опасается. Помните летунов? Наверно, уже разнесли они по всему Лесу Бармы весть о нашествии Чёрных… Ни боги, ни родичи, ни старшие семей никогда не лишали людей наших племён права на выбор. Потому и я говорю вам: решайте каждый своею волей, идти ли со мной против всего чёрного воинства. А кого прельстили обещания Кощего, пусть скроется ночью, не видный никем. Во всяком народе находятся такие. Упрекать не стану: я свой выбор сделал.
У костра наступило молчание: немало удивили всех слова Светя. Вдруг со слезами в голосе ответила девушка Граеслава из Воронов:
- Никак не ожидала от тебя такой обиды, старший! Почему обижаешь нас всех недоверием? Видно, напиталась твоя душа мутью в тёмном становище врагов! Так омой её на рассвете в лучах Солнца и в светлой водице!.. А свой выбор мы сделали ещё сызмальства, когда родители впервые объяснили нам, кто есть Белые боги и за что мы почитаем их. Или нет у каждого из нас отцов-матерей, братьев-сестёр на Равнине Севера?!. Или каждый из нас не понял ещё, что не только людей губит Аша-Баша, но и саму жизнь, извращая Закон Праведи, деля людей на лучших и худших?!. Может, и был кто из нас малоразумен в начале похода, да трудности-то быстро обучают. Как же ты мог подумать, что мы поменяем тысячелетние обычаи и верования своего народа на бредни чужеземцев?!. Нет для меня большей радости, как жить в окружении семьи, а не прислужников-жёрухов, радоваться утренней Деннице, а не ночному мраку, пить подаренный Колядою квас, а не лошадиную кровь…
Голос её сорвался, и девушка прикрыла лицо. Все сидели, опустив головы, ибо смущены были разладом: никому не хотелось обижать резким словом Светимира, но и укоры Граеславы были справедливы. И только, потрескивая головнями в костре, дух огня Рарог, будто внушал: «Братцы, сестрицы, я с вами. Ничего не бойтесь».
Когда же посмели ратники поднять глаза, то поразились ещё больше: Светь сидел, улыбаясь, и нежно глядел на Граю. Приметив же непонимание, он спокойно сказал:
- Красиво говорила. Лучше и не надо. Если есть сила в душе, то и в словах она будет. Знал сразу: покоробит и неприятие вызовет моя речь. Но должен был так поступить. Потому что с этого мига такие обязательства ложатся на нас, таких сил души и тела потребует эта война, что не можем мы и на крохотную частицу усомниться друг в друге.
Голос Светимира стал суровее.
- Нас мало. Старшим, кроме Заредара, только два десятка лет. И всё же намерения наши ещё большие, чем та гора в Поясе Рода, что виднеется сквозь деревья на Западе. До начала похода чёрного войска мы вызволим жёрухов-Южных – подростков, женщин, девушек – чтобы остались здесь и восстанавливали селения. Сам же поход мы должны остановить ещё до
271
того, как Чёрные выйдут из Леса на нашу Равнину. Вот так и не меньше!.. Что же скажете теперь?.. Граеслава?
Девушка улыбнулась и твёрдо ответила:
- Я с тобой, Светь.
- Я с тобой, - сказал каждый.
- А я с вами, - Светь поднялся. – Спим всю оставшуюся ночь и до полудня. Дозоры – по привычному черёду.
Он размял тело, после взял накидку и прикорнул здесь же, у огня. И долго ещё ратники и ратницы не хотели расходиться, будто сидение в кругу прирастило их друг к другу, прибавляло сил и уверенности в себе. А Лес изо всех сторон дышал сотнями звуков и шумов и был этим людям понятным и дружественным. Сотворённая чьим-то великим и прекрасным трудом природа будто чувствовала, что люди у огня – её защитники, потому вбирала их в своё лоно, напитывала соками и делалась вместо матери. Шесть Лун назад входили они в Лес с недоверием и опаской, надеясь больше на оружие и опытность старшего. Но миновали цветень, травень и светень, и юные ратники, умудрённые собственным опытом, открыли куда более надёжную опору – весь мир с его зверьём, птицей, деревьями, кустарниками, травою, ягодами, грибами, муравейниками, болотами, родниками и речушками… И теперь они знали: чёрные воины зла будут в Лесу опасаться каждого кустика, им же, дружинникам Света, всякий листик – укрытие, любая птица – вестник, а дуновение с запахами – предупреждение о подступающих врагах. И они уверовали: с таким помощником, как Лес, победят.
272
Повесть 16. Расставание
К заполдню вся Дружина была уже на ногах. Кто стряпался, кто собирался в дальний путь: Светь объявил, что четверых Кречетов к реке Котугдань проводят и помогут в постройке плота Болеслава и Рудослав, что Радю и Вертя к Подземной дороге доведут другие трое Лебедей. Возвращаться же провожатые будут сюда, к окраине Земли Оленей, – одни через три дня, другие, Лебеди, через шесть, если не начнётся поход Чёрных.
И тут неожиданно Заредар сказал, что тоже уходит, ибо в ратном деле он Яриям не помощник, а на Западе, за Поясом Рода, ещё может приготовить к сопротивлению Криведи несколько племён. «До того зайду переговорить с великим мудрецом Гостомыслом. Радислава много рассказывала».
Светь не обрадовался этому, но понял вещуна: таков был его жизненный путь. Однако пока остановил:
- Погоди, дедуня, мы тоже прокатимся на Юг, так что проводим тебя до селений Куниц. Если не побоишься быстрой скачки.
- Не побоюсь, отважный юноша. Счастлив побыть с вами ещё немного.
На том порешили и начали прощаться. Дружина вновь разделялась. И хотя известить свой народ о новой Родине и чёрном войске уходили лишь пятеро, но все они – люди, которых явно будет не доставать в войне: и забавного, но ловкого Вертислава, и ведающей духов природы Ради, и опытных ратников Кречетов. Потому последние слова звучали печально.
Когда ж, наконец, все переобнимались и пожелали друг другу удачи, Радислава нашла глазами Светя, осматривавшего лошадей, и подошла к нему.
- У тебя добрая лошадь: не пуглива и от погони, если наткнётесь на опасность, унесёт, - сказал он.
- Знаю, ты рад отослать меня отсюда. И не потому, что я могу стронуть самолад с места и быстро добраться до Земли Соколов…
- И рад, и нет… В этом походе нам немного выпадало пребывать рядом. И теперь… Насколько ещё затянется война…
- Догадываюсь, ты уже в этот день, едва мы уедем, затеешь большую сечь с Чёрными. У тебя ещё ввечеру глаза загорелись по-особому, как тогда, перед полётом на мотыле-змее…
- Лапушка моя, – они стыдливо встали за дерево, и Радя положила голову на грудь своего наречённого.- Если бы Кощий обидел только меня, я бы ещё осторожничал. Но когда он собирается покорить мой народ, жизнь одного человека не может идти в счёт. Не скрою: жалеть себя если и буду – только чтобы ещё больший урон нанести виевичам.
- Ратник ты яростный и изворотливый, да никогда один не сокрушал целого воинства. Разведывайте и отходите на Север. После двухмесячного пути их будет ожидать на Равнине большущая рать наших племён. Отдадим гмурам
273
Подземную дорогу. Известим, что их братья здесь, на Юге, пострадали от Чёрных. Тогда твой друг Вербор поможет оружием.
- Не обманывай себя, Радя. К мечу нужна крепкая рука. Пахари – не ратники. Здесь же войско, которое прошло десятки схваток. Если они погубят наших юношей и мужчин, не будут родиться дети и народ уменьшится. Погляди на Южных: даже когда я освобожу жёрухов, это будет вдовий народ, детский… Ты вот что: обо мне не беспокойся и обязательно доберись до наших – если не по Подземелью, так хотя бы вдоль гор. Ведь асилки вам с Мераром Вертиславом не опасны. А это, - он протянул девушке свиток, перевязанный бичевой, - наметки нашего пути, которые мы рисовали с Яром весь поход. Рыжень не пожелал брать их, молвит: «У меня клубочек, на котором видна вся дорога». Клубок, если размотать, и верно, путь показать сможет, да мало кто, кроме Вертя, разберёт его узелки. Здесь же, на берёстах, всё просто. Сквозь Лес вы поедете неторопливо, и ты их все разгляди. А что станет непонятным – поспрошай Вертя: у него память зрения просто дивная. Но как Яромир решил посылать назад две ватаги – вас и Кречетов, - так и я полагаю, что лучше иметь двое наметок: у тебя и у Вертя. К тому же с утра мы с Кречетом Дивославом повспоминали весь наш путь вдоль Пояса. И он его тоже помнит хорошо.
- Да, я тебя понимаю, Светь: ради этого и затевался наш поход. Главное – увести народ от Холода.
- Всегда войны, хоть как, да заканчиваются. А мирная жизнь бесконечна. Вот и будем думать о мире.
- А в мире у нас с тобой будет настоящая – большая – семья.
- Согласен. Десяток детей или полтора десятка?
- Два.
Они засмеялись, подавляя тоску, и в последний раз обнялись.
- Боги с нами, свидемся, - шепнул Светимир Раде.
- Боги с нами. Храни тебя воитель Перун и отважный Сокол, - шепнула Светю Радислава.
И Лебеди с Кречетами уехали: одни на Северо-запад, другие – на Восток, по едва видной дороге, которую когда-то пробило к Котугдани племя Оленей, чтобы сохранять ниточку, связывающую с далёкими Островами, и отправлять по воде лодки с умершими.
А Светимир начал войну. Только через пять Лун рассчитывал безжалостный Аша-Баша пробиться сквозь владения Велеса к Землям «птиц»- аркаидов, да не стали ожидать «птицы» и лучшими своими ратниками нанесли удар здесь, в Землях своих южных братьев. И едва скрылись из виду гонцы на Родину, Светь обнажил свой горморунов меч и сказал оставшимся с ним:
- Что же, братья и сёстры?! Ни один из нас не покинул становище ночью и не пожелал быть Отступником! Значит, каждый полон решимости победить или умереть! Идёмте же путём ратников! И не смущайтесь тем, что мало нас!
274
Великий, мудрый и трудолюбивый народ за нашими плечами в этот войне! Тысячелетья доброй и праведной жизни предков за нашими плечами в этой войне! Несокрушимая сила правды впереди нас в этот войне! А там, в разорённых селеньях, – сброд со всей Подсолнечной, что собрался, чтобы жить чужою плотью и кровью! Прокляло их, безбожных, Небо! Горит под ними униженная Мать Сыра Земля, обагрённая чистой кровью лучших своих детей! Да куда им, Чёрным, против нас, воинства Добра! С нами Перун и все Сварожичи! Лучом сверкают в Небе стрелы Хорса! Мы не стремимся убивать, но идущим против Праведи не уступим! Победа или смерть!
- Победа или смерть! – хором грянули голоса двух десятков ратников и вещуна Заредара.
Вскинулись они на коней и, прихватив по пути троих дозорных, пустились к краю Леса, к речушке, от которой вчера уходили, отстреливаясь.
Радислава своей чуткой душой верно угадала, что в голове старшего уже созрел замысел нападения на Чёрных. Только не в этот день. Приблизившись к ближайшему селению, Светь разделил Дружину по двое и разослал во все стороны разведки. Сам же с другом Ладом тайно обошёл, вернее, ополз главное становище Кощего Аши-Баши. Вечером у костра он долго объяснял задуманное, просчитывал всякие неожиданности и поступки каждого в случае их возникновения, выслушивал дополнения других. Уже к середине первой ночной поры всё было готово, и легли отдыхать.
Нападение началось через полпоры после рассвета. Дружина широким полуобручем с гиканьем выскочила из-под деревьев и, на ходу перебив небольшую охрану Чёрных, захватила и погнала на Юг большой табун лошадей, голов в пять сотен. В движении перестроились: большая часть шла впереди, четверо подгоняли коней сзади.
К первому полю, на которое выгнали уже – а росы не было – пленных Оленей, подъехали через четверть поры. Около семи десятков людей с серпами в руках оторопело сгрудились у скирд, решив, видно, что забавляется какая-то ватага захватников. Потому и охранявшие, которые широко разъехались по двое-трое, растерялись и пали под стрелами и мечами почти без сопротивления. Жёрухи узнали Яриев и радостно согласились принять участие в дальнейшей скачке, особенно подростки, ставшие во второй ряд, за ратниками.
Недолгая скачка и – новое селение другого Оленьего рода. И вновь люди, работающие на полях для насыщения Чёрных. В этом бою поратились и сами получившие волю: не успевших внуздать лошадей врагов, которые отдыхали у ручья, порубили серпами да столь яростно, что державший наготове лук Светимир не пустил ни одной стрелы.
- Дайте нам их оружие! – попросили его Южные. – Мы сами вызволим наших!
Светь согласился, и два десятка юных взяли мечи и копья Чёрных. Только к каждому из них старший приставил своего ратника.
275
Похищенных лошадей собрали, и вновь рысью пошли на Юг. Рядом с самим Светем скакала девушка около десятка и четырёх лет возрастом, умело погоняя коня убитого врага и прижимая к сурне тяжёлый для неё меч. Поначалу старший подивился готовности Южных к сечи, потому что думал застать их подавленными и обессиленными. Но, глянув в глаза этот Ведеславы, увидел такую силу обиды, что понял: к концу дня жёрухи начнут рубить ватаги Чёрных и в селениях.
- За нашу Землю! – тонко вскрикнул кто-то из детей, когда показались жилища другого рода. Призыв подхватили.
В полях здесь никто не трудился, зато наткнулись на табун из пяти десятков лошадей и при нём троих врагов. Когда яростные от скачки и жажды мести подростки с дикими воплями бросились на них, взрослые и опытные воины отшвырнули оружие и прыгнули в озерцо. Их окружили. Чёрные, не понимая, откуда взялась целая рать противников, затравленно озирались и топтались на мелководье, подымая со дна муть ила.
- Говорите, Олени! – предложил, приблизившись, Светь.
- Смерть! – гаркнули мальчишки.
- Смерть! – вторили им девушки, для которых Чёрные воины теперь были хуже лесного зверья.
- Ваш суд! – Светимир развернул коня и велел своим строиться.
Через миг озеро окрасилось кровью.
- Старший, - подъехал к нему Ладослав, - от селения отъехали в нашу сторону три десятка и два врага. Будем ратиться?
- Нет, брат. Этих змеиных выродков только топтать копытами. Сгрудить лошадей плотнее! Гнать на Чёрных!
Повеление исполнили. Дружинники и Олени объяли табун с трёх сторон, на ходу тесня животину друг к другу.
И вновь Чёрные не успели осознать угрозу своим жизням, не ожидая видеть здесь вооружённых врагов. Табун смял половину из них, сбросил оземь; остальных ратники, вскочив на крупы своих коней, достали стрелами.
Развернувшись у самого селения, необычная рать пошла далее на Юг, оставляя за спиной переполох и сумятицу. Теперь уже десятки лиц, кроме Яриев, радостно подставляли ветрам свои волосы, кудрями летевшие назад, и в гулком топоте множества копыт каждый чувствовал себя частью большой силы.
Отойдя на три версты, Светь поднял руку, остановил всех и велел съехаться.
- Братья Олени! – обратился он к сотне с лишним получивших волю людей – детям, двум десяткам женщин и пяти-шести старикам. – Не то было в моих наметках спервоначалу! Но теперь вижу, вы и сами можете проехаться по полям остальных ваших селений, повернув на Запад! Я дам вам троих ратников и под их предводительством вы также прогоните табун из двух сотен лошадей, сажая на них тех, кого вызволите!
276
С ним согласились ладным и радостным возгласом.
- Берите неожиданностью! А дойдя до Пояса Рода, ищите укромное место и селитесь там! Чёрные готовятся покинуть ваши Земли, тогда можно будет вернуться в селения! Помните, гмуры теперь с вами в содружестве и не опасайтесь гор! У Куниц же таких беглых уже много, и я попрошу их юную рать снестись с вами! Добре?!
- Добре, Ярий!!
- Разъезжаемся! Утки, Месеслав – старший! Помогите Оленям и к утру воротитесь в наше становище в Лесу! Вперёд!
…Теперь сразу две конно-человеческие рати хлынули по полям и лескам Южных: подростков-Оленей и дружинников, вступивших в Земли Диких коров, Туров, племени, в котором до нашествия Аши-Баши считалось четыре тысячи людей.
Верный своему замыслу, Светь вёл Дружину по предлесью, захватывая поля крайних селений: в этот день не погубление Чёрных заботило его, а спасение братского народа от полного исчезновения. Новый племич Куниц говорил ему наедине, что после войны позволит на несколько лет отступить от обычая и жениться-выходить замуж ранее обычного – с десятка и шести лет, чтобы скорее восстановить народ. Тогда-то Светь и решил оставить средь Куниц именно Меча: из-за его ратных умений и ради поиска Купославы.
Селения двух Турьих родов прилежали своими полями и овощниками к самому Лесу, и возле обоих шла жатва. У первого из них пришлось потруднее: пять сотен подневольного народа трудилось, будучи под присмотром немалого числа вооружённых всадников, которые в одном месте успели сбиться в ватагу. Действовали так, как решили заранее: две ратницы погнали табун к жёрухам, чтобы посадить их верхом, остальные ринулись в схватку. Чёрные превосходили в числе втрое, но придумки Светя уравняли силы. Когда до противника оставалось пять десятков саженей, дружинники быстро перестроились клином по трое. Крайние укрылись за щитами, а средние, едва сошлись с врагом, вскочили на лошадей и стоя пустили по паре стрел. Это были самые умелые – Светь, Лад да двое из Воронов. Теперь, быстро развернувшись, Ярии оказались за спинами у врагов и потому не позволили им остановиться: гнали, били из луков, а пятерых, решивших развернуться и ратиться лоб в лоб, наскочившие Светь и Лад вмиг исколотили цепами.
К этому времени пленные уже сели на лошадей и погнали табун в правый бок Чёрным. Перед махиною в несколько сотен разгорячённых коней те оробели и бросились к селению, забыв про превосходство. Светимир остановил преследование: из становища Чёрных могла выйти и тысячная ватага.
- Вперёд! – махнул он, и сразу же двинулись дальше, собирая по пути других жёрухов.
277
Теперь коней даже не хватало, и на некоторых сидели по двое. Зато у другого селения удалось взять Чёрных на испуг. Дружинники скакали
впереди, сверкая на Солнце мечами и шлемами, и потому издали видевшему десятки людей и слышавшему нарастающий вопль «Сва!!!» казалось, что на них движется немалая рать. Чёрные бросили жёрухов и, топча тяжёлые колосья ячменя, ринулись за городню селения.
- Уходите все в Лес! – выкрикивали Ярии, объезжая Туров. – Берите лошадей только для тех, кто не в силах дойти! Укрывайтесь поглубже в Лесу и ожидайте гонцов от Куниц!
Их быстро поняли, и более тысячи людей, чудом обретших волю, бегом направились под защиту деревьев.
К Светю подъехала женщина на вид четырёх десятков лет.
- Ты старший?.. Боги с тобой, умелый ратник, ежели воюешь не числом, а разумом. Твои сказали нам, что вызволили вы уже полторы сотни Оленей и теперь идёте дальше, в Земли Белок и Барсуков.
- Идём, пока весть о нашем набеге не опережает нас.
- Ничего. Чёрные быстро не догадаются, что тут произошло, и пусть Светлые боги помогают вам. В плену меня выбрали старшей, и я уведу своих людей в Лес. Верно ли, что Баша уходит отсюда?
- Думаю, не более пяти дней до того. Видишь, в какой торопливости убирают поля. Свидемся, сестра, когда-нибудь. Нам пора. И ожидайте: от Куниц к вам приедут юноши-ратники. Те с первого дня после Великой сечи нападают на Чёрных.
Они расстались, потому что Туры – больше дети – приближались к Лесу и уже находились в безопасности. И дружинники погнали своё «войско» из трёх сотен коней, немало заморенных, дальше на Юг.
Солнце к тому времени перевалило от заполдня к середине дня, но велико было желание вызволить как можно больше людей, ибо ясно было: завтра им такогоне позволят, и, верно, кощий Правитель, у которого прямо на глазах увели табун, послал уже вослед отважным ратникам-Яриям не одну тысячу своих чёрных воинов. Эти мысли бодрили и забавляли Светимира. «Я ему, худоумку, прямо объявил, что буду уничтожать его злотворцев. И буду. Вот только заберу у них юных, чтобы сохранились племена с Великого и Белого островов. Мы ещё потягаемся с тобою, двухголовый. Попомнишь мне упрёк в неразумии. Умом, смекалкой и буду вас одолевать…»
Показался лесок, за которым должны были начинаться поля Белок, шеститысячного племени, из которого, наверно, треть полегла вместе с другими в сражении с Тёмной силой.
Остановились отдохнуть, выслали разведку. Светимир не удержался от своей ещё детской привычки и влез на разлапистый, толстостволый осокорь. Когда-то именно он придумал устроить в становище буяров дозор на дереве, как в городьбах. И всякий раз подростки, учившиеся там ратному делу, знали: если в гости к ним будет ехать берёжа Светислав, он попытается подобраться скрытно, испытывая внимательность дозорных.
278
Светь поднялся саженей на семь и стал забавляться разведкой Журавлей.
Три юноши и одна девушка вплотную подобрались по траве к Чёрным, застольничавшим у края поля. Миг – и враги перебиты из луков. Забуслав, старший среди Журавлей, подозвал одного из жёрухов, мальчика лет десяти с небольшим, и что-то неторопливо растолковал ему. Разведчики сели на коней убитых Чёрных и шагом поехали к соседней ватаге охранников. Тем временем от мальчишки и далее от одного к другому люди начали осторожно передавать какую-то весть, с надеждой поглядывая в сторону Леса. Журавли подъехали к Чёрным, заговорили, спешились и – пустили в ход ножи. Ещё три врага повержены, и злобные души их отправились в Подземелье к Вию на вечное мучение. Журавли поехали дальше…
- Друзья! – крикнул старший сверху. – Две сотни Белок идут к нам! Забуслав со своими обошёлся без нас!
Тем временем разведчики подъехали к последним пяти Чёрным и с десятка саженей наставили луки. Дети-жёрухи схватили, что можно: ветки, камни, горсти пыли, даже просто охапки колосьев и начали колотить бросивших оружие обидчиков. Остервенение детей было таково, что у Светя навернулись на глаза слёзы: как же их мучали Чёрные, и без того погубившие родителей несчастных детей! И Журавли, верно, почувствовали, что не смогут прервать эту месть, потому велели воинам зла погонять лошадей в повозках со снопами, а где надо, и подталкивать.
Так все они и явились дружинникам в лесочке: дети, подростки, с десяток женщин, кони Чёрных, ведомые под уздцы, повозки с необмолоченным зерном. Ярии пояснили всё нужное, раздали старшим оружие врагов, и Белки удалились в Лес. В Лес, к которому совсем недавно Южные относились с такой опасливостью и недоверием. В Лес, который стал теперь прибежищем и спасением от долин, наполненных хищным зверьём в обличьи людей…
Многие из получивших волю плакали навзрыд: то ли от ужаса пережитого, то ли уже от радости. И Светь приметил заблестевшие глаза у своих ратниц. Но старший не укорил их, ибо был уверен: девушки не ослабеют от этих слёз, а пролитие крови не должно их ожесточать и делать подобными Чёрным, у которых, видно, давно отмерли сердца и нет никаких чувств, кроме жажды насыщения снедью и питьём.
- Вперёд и вскачь! – велел Светимир, убедившись, что бывшие жёрухи скрылись под деревьями.
И Дружина быстро тронулась: всем хотелось до темени, когда людей угонят с полей в селения, дойти до Земли племени Барсуков.
Но впереди было ещё два селения Белок, а уже вечерело. У первого из них Яриев ожидала большая удача: они выехали на стадо коров, закрытое с трёх сторон берёзовыми рощами, и всё оно вместе с тремя пастушками отправилось ближе к Лесу. «Теперь спасём тех, кто будет этих коров доить!» - вскрикнула Граеслава, и Дружина выгнала на открытое место всю свою конницу, понукая её нестись вскачь. Сотни изумлённых людей на полях дивились этому. Южные сообразили быстрее: встали за повозки. Чёрные же,
279
видно, позабыли, что они не бессмертные боги: кого-то сбил или устремил за собою несущийся табун, кого-то сшибли стрелою, мечом, кистенём…
Ещё две сотни Белок, половина из которых дети, кинулись во владения Велеса. Однако Дружине пришлось прикрывать их отход: из селения наехало до пяти десятков Чёрных, сопровождавших пустые повозки для зерна. Два раза табун делал круг по сжатому полю, защищая и Белок, и Яриев, и всё же троих ратников Светя ранили. Они остались верхом после того, как Заредар присыпал раны целебным порошком и перемотал, однако схватка этот троице была уже не по силам.
…Наступил вечер. Солнце почти село. Стрелы закончились, и лошади измучились. Светь взял с собою пятерых, из тех, кто мог двигаться вскачь; остальные пошли следом с табуном. «Мало, мало людей вызволили из плена, - упрекал себя старший, погоняя Здоровка. - Полторы тысячи, не более, а ещё Барсуки, Выдры, Бобры, Косули, Лоси. Плохо, если их дети не успели уйти в горы, поведут их Чёрные за собою в Лес…»
Мысли подгоняли его, он – коня, следом стремились остальные. Вот и селение рода Дробеслава. До других уже не успеть, да и здесь неудача: пять десятков жёрухов шли за повозками со снопами в окружении чёрных воинов. До ближних жилищ им оставалось не более полуверсты. «Отобью!» - велел себе Светь и, не сбавляя хода, устремился прямо к городне. Чёрные поглядели на них, окликнули. «Аша-Баша!!» - закричал Светь, чтобы подольше пребывали враги в непонимании. С возвышения оглянулся: табун уже выходил к краю поля. Можно действовать. Такой случай обсудили вчера у костра, только число ратников у него теперь было куда меньшее. Однако в слаженности поступков своих воинов можно было не сомневаться. Светимир повернул коня к передним повозкам и, сблизившись уже вплотную, выхватил и меч, и цеп и ударил сразу двоих врагов. Добивали их и третьего уже следовавшие за ним.
Движение повозок остановилось. Теперь два десятка всадников бросились на Яриев, на ходу закладывая в луки стрелы. «Бегите назад!» - крикнули Белкам дружинники и повернули в селение. «Главное – чтобы злобники не заметили табун или немногие бы вернулись. Без стрел моим друзьям придётся худо. Мы же теперь потешимся…» - и Светь с улыбкой первым заскочил в становище Чёрных.
Совершилась самая дерзкая из его вчерашних задумок. С тем, что охрана на полях будет небольшой и угнанные лошади позволят быстро уводить к Лесу жёрухов, Дружина согласилась сразу. Однако старшего беспокоило то, что меж селений Южных дальность в десяток и более вёрст и он не успеет забрать с полей пленных даже тех четырёх племён, что жили ближе к Лесу. Тогда-то он и предположил, что в селениях их тоже не ожидают и при необходимости именно среди жилищ и прочих построек легче избавиться от погони, чем где-нибудь в редколесье. «Главное – учинить побольше шуму-крику, чтобы все бегали и суетились», - заключил он.
280
Многие не согласились на такую безрассудную шалость, но теперь иного выхода не было.
Светь оглянулся: похоже, он увёл всех Чёрных, обозлённых его нападением – малым числом да ещё у самого их становища. А это значит, что остальные, подогнав табун, посадят жёрухов на лошадей и уведут прочь. Он выхватил меч, увидев первых Чёрных на пути – безоружных, выходивших со смехом из ворот жилища – и вскричал:
- С дороги, мразь, потопчу!
Те замерли, округлив глаза. Крик Светя подхватили его друзья и, размахивая оружием, но не вступая в схватки, они понеслись дальше.
К их удаче, проезд не был загромождён. Только в одном месте поворачивали налево повозки со скирдами, и дружный вскрик пяти глоток пуганул крайних лошадей: повозки наехали одна на другую, жёрухи-подростки и Чёрные заметались, не понимая ничего и не различая в сумерках, что эти конники – чужаки.
«Мне бы сотню ратников – за ночь вырезал бы Чёрных в пяти-шести становищах», - мимолётно подумал Светь. Они уже миновали середину селения. Два раза поворачивали, и погоня отстала саженей на сто. Шуму же и крику животины здесь и без них хватало. Потому впереди никто не обеспокаивался их короткими боевыми кличами, которыми пугали, когда кто-то попадался на пути. Да и сами воины Кощего едва ли говорили между собой на каком-нибудь одном языке, потому что собрались под полосатый стяг со всех сторон мира.
Наконец, строения кончились, и Ярии выскочили на небольшой луг, ограниченный изгибом речушки и редким осинником. Светь устремился прямиком к воде, намереваясь переправиться на тот берег и скрыться в темени наступившей ночи. Однако оказалось, что их преследует не менее ста чёрных всадников, и, судя по злобным выкрикам, они готовы были гнаться и за пределами селения. Значит, надо уходить прямо в Лес, потому что с Северо-запада остальная Дружина уводит бывших у повозок жёрухов, и неизвестно, далеко ли они ушли.
Светь въехал в мелкую, но быструю реку, и Здоровко, остановившись, потянулся к питью. Подбежал отставший было среди строений Холень, тяжело дыша боками. Не успел старший дёрнуть вымученного коня за гриву, как рядом из травы послышался испуганный крик ночной птицы-ватейки. «Меч? Откуда?» - оторопел Светимир и, сильно шлёпнув Здоровка, ответил таким же криком. Они выскочили из воды на глинистый берег и неясно увидели, как вдоль берега встали на колено с луками в руках десятков пять ратников. Разгорячённая погоня была уже рядом, и дружный удар стрел смешал её. Ржание лошадей, хрип раненых воинов и громкое «Сва!» Мечислава, за которым последовала новая волна стрел. Полтора десятка Чёрных, бывших в задних рядах, повернули назад, бросив своих. Снова птичий крик – знак к отходу – и подростки-Куницы, хотя и бегом, но в спокойной уверенности в себе, направились к ближайшему лесочку. Светю
281
с друзьями оставалось только следовать за ними.
Под деревьями, выставив дозоры на четыре стороны, родственники радостно обнялись.
- Меч! Откуда ты здесь, у Барсуков?!
- А ты, брат?! Вам ведь нужно пирничать у Аши-Баши!
- Были у него, да он сам кощий и нас не попотчевал. Ещё и уходить пришлось не через дверь.
- Как?! Буяры, слыхали?! Мой брат видел самого чёрного Правителя!
И без того обступавшие их от любопытства юноши и девушки сгрудились ещё ближе.
- Самого Ашу-Башу?!
- Видел и ушёл невредим?!
- Но почему – буяры? – спросил Светимир.
- Сам посвящаю. Отважился на такое право. Кто убил одного врага – сразу буяр. Хотя я сам не посвящён. А они меня Мечимиром зовут, старшим.
- Если зовут, так оно и есть. Людское мнение важнее обряда. Но погоди, остальная моя Дружина в двух верстах отсюда с пленными Белками, которых мы отбили у самого селения. Отправимся к ним и тогда всё разъясним друг другу.
- Нет, Светь., мне теперь надобно на Юг, и вы мне помогите. Весеслав, возьми троих! По лесочку на Северо-восток отыщете и приведёте сюда Яриев! Белки пусть затаятся в Лесу! Завтра к полудню уведём всех к себе!
Через полпоры укрытые густыми лапами-ветками елей, сидели вокруг большого костра и застольничали два десятка ратников с Севера и пять десятков с Юга. Тех, кто, не робея перед неисчислимостью чёрного воинства, нападали на них и волею случая сошлись в одном месте как раз тогда, когда особенно одни в других нуждались.
Светимир рассказал о разведке в становище Аши-Баши, замыслах Правителя, после о своём набеге, давшем волю тысяче четырём стам и пяти десяткам жёрухов – Оленей, Туров, Белок, которых Меч намеревался в ближайшие дни собрать всех вместе под охрану своих ратников. Завершая рассказывания, Светь назвал Куниц спасителями, потому что у погони за ним лошади были куда свежее. Такой похвальбой от отважного и опытного ратника он вызвал на лицах Мечевой дружины довольные улыбки. И сам Мечислав посмотрел на двоюродного брата с признательностью.
Не меньше важного и любопытного поведали и Куницы. Оказалось, они ушли из предгорья и начали восстанавливать два самых южных своих селения – тайком да выставив дозоры по границе своих Земель с полями Выдр и Барсуков. Меч убедил Надимира, что едва ли Чёрные станут наезжать к сожжённым жилищам и голым полям. Потому сильно порадовал Куниц подарок Светя – три сотни коней, которые теперь паслись неподалёку, на лесных лужайках. «Разделю лошадей по селениям, и при
282
опасности можно будет уходить к Поясу Рода верхом. А то мы другое придумали: снимаешь дёрн, вырываешь ямку и прикрываешь её как крышкой. Показались Чёрные – каждый вмиг прыгает в такое укрытие, и нет нас. Мать Землю мы потревожили, да уверен, ей теперь в радость укрыть от врагов последних своих детей.
Меч говорил твёрдо и уверенно, и Светь молча удивлялся тому, как переменился его родственник всего-то за несколько дней: «Яр, отец его, был бы счастлив. Даже не буяра воспитал, не берёжу – явного старшего. Твёрдого, разумного, ретивого».
Брат продолжал. Вчера на них вышли трое беглых мужчин. Весть их была неожиданной и доброй. Не менее как в двух селениях Барсуков Чёрные держат взаперти мужчин и женщин, что были ранены в Великой битве. Раненых тяжело злобники добили, остальных же погнали за какой-то надобностью севернее и даже позволили лечиться: давали чистую воду, холсты для повязок, а жёрухи-дети собирали им целительные травы.
- Теперь я уяснил, на что Чёрным пленные ратники. Аша-Баша собирается в поход против наших северных племён и пойдёт туда сквозь Лес Велеса. Значит, взрослые Южные нужны ему для прорубания просеки воинству. Они станут теми же жёрухами, только очень тяжёлый труд предстоит им.
Светь согласился, что скорее всего так и есть.
- Но даже не ведая того, - торопливо продолжал Меч, - мы решили отбить этих. К вечеру разведали четыре селения Барсуков, и в двух из них нашли пленных ратников. Где подбирались к детям-жёрухам, которые работали на полях или пасли животину, где сами, будто жёрухи, входили в селения. Один буяр у нас не воротился: видно, попал под присмотр. Попутно семерых Барсуков мы вызволили. У первого селения девочка несла воду да поранила ногу. Наехали два воина и начали лупить её бичами. Так мы их с пяти десятков саженей поразили стрелами и зазвали несчастное дитя убежать. Стрел у нас в достатке. Наладили рудоплавню и всё медное пустили на наконечники. Отыскался и свой кузнец. Ему, как мне, скоро десяток и шесть лет. Кузнецом был его отец, да погиб. Юноша же всегда ему помогал и многому научился. Так что народ Южных жив, и вместе с твоими на воле уже до двух с половиною тысяч. И ещё отобьём в эту ночь раненых ратников, подлечим, тогда начнём нападать не на малочисленные разведки, а на целые становища. Ведь проскакали вы сквозь селение и живы. У Чёрных дозоры пока редкие, потому что уверены: сокрушили всех, опасаться нечего.
- Здесь, у Белок, ты тоже искал ратников?
- Да. Но теперь ясно, что все они в селениях родов Регомира, Деремира и, может, далее. Так что застольничаем и – в набег. Мы оставили там своих разведчиков, так что действовать будем не вслепую.
- Добре, брат. Жёрухи мне более не по силам. Завтра их на полях будут сторожить сотни Чёрных. А в эту ночь ещё можно застать врага врасплох.
283
Сколько ехать?
- Семь вёрст до первого и ещё четыре до второго селения. Поначалу нападём на Деремирово. Жёрухи сообщили: там до трёх десятков бань и прочих строений набито нашими ранеными ратниками. Если так – их там до полутысячи.
- Тогда собираемся. Я впереди с вами, позади мои друзья потихоньку подгоняют табун куда поближе.
- И ещё, Светь, недобрые вести, - говорил Мечислав, когда все разошлись приготовляться к нападению. – Уток нет с тобою. Так вот. Их соплеменник Боеслав умер от раны. Крепкий был ратник, и душа его в Ирий уходила светло, с улыбкой. Передал слова матери-отцу. Жив останусь – перескажу им. А ещё сказал мне, что отдал когда-то метку Лады Радиславе и теперь с Небес будет радоваться на вашу любовь и станет ТАМ молить Рожаниц, чтобы ниспослали вам плодовитость на детей.
Голос Меча дрогнул. Светь и сам, поражённый этим рассказом, до боли сжал кулаки: «Сколько мук мы на себя взяли. Неужто война – удел юных?..»
-…Так вот, - договорил Меч. – Просил передать, что ты ему друг-брат навечно, и если позволит Перун, станет он, хотя и бесплотной тенью, да рядом с тобою во всех схватках. А если родится у вас с Радей сын, просил передать ему своё имя…
- Боеслав… - печально отозвался Светь. – Волю брата своего наречённого исполню… Ему же, ратнику Ирия, теперь место справа от меня. Станем биться вдвоём. Как проводили его?
- Достойно. И на жертвования не скупились.
-Пятый из нашей Дружины. Уже пятый…Что прочие?
- Остальные встали на ноги. Через три-четыре дня попробуют взяться за оружие. Мы раненых оставили в горах. Туда же отправим и тех, кого отобьём в эту ночь и кому потребуется лечение. Надимир с ними. Старик думает поставить меня племичем Куниц, а самому сделаться вещуном, потому что ни одного не осталось в живых. Да я ему возражаю: «Не торопись. Вот отобьём пленных, тогда и выберем достойного…» И ещё, Светь. Вчера ввечеру на Юг мимо Куньих селений прошли пять сотен Бродичей под предводительством Чёрных. Мои-то Бродичей хорошо различают. Это сильно меня озаботило: не на Аркогор ли отправились?.. Худо тогда отцу придётся.
- Может быть. И отряд Анкероха, Подлинного чёрного мы разбили, и над самим двухголовым позабавились…
- Да уж… - Меч вспомнил, какой дружный смех у его Куниц вызвало то место в рассказываниях брата, когда Болеслава выкрикнула Кощему: «Брысь, мертвяк!» - Так вот: мы напали на последних. Восьмерых сгубили, да жаль, не пленили ни одного. А то узнали бы их замыслы…
- Старший, мы готовы! – окликнули Светя. – Весь табун у края Леса.
- Трогайтесь потиху. Мы обгоним вас и будем ожидать в версте от селения.
284
- Добре.
Светь махнул рукой и подошёл к Заредару.
- Простимся, мудрый старец. Тебе не стоит нападать с нами. Минуешь вдоль Леса Земли Барсуков, к утру будешь у Куниц. Они тебя знают. А там на Юг вдоль гор.
- Дорогу я помню. Научился за четыре десятка лет. Не плутал в горах, в лесах…Я обниму тебя, Ярий Светимир. И прощаюсь радостно: много видел народов-племён, да вы – сильнее всех. И мечом, и духом. На вере стоите, как на камне, и не сдвигаетесь. Это мудро.
- Ещё бы. У воинов Кощего чёрная кровь, у всех прочих людей багряная, а у нас, аркаидов, - алая, как утренняя заря, как моя налобная перевязь. Я дам тебе её в подарок, и ты будешь помнить своих северных друзей.
- А перья?
- Укреплю на шлеме. Война предстоит долгая, надо защитить голову.
- Я не могу дать что-то тебе. Ничего не имею. Только опыт и верность памяти тех, кто спас меня…
- Ты праведно прожил жизнь и в свой срок с лёгким сердцем, не оставив после себя зла и слёз, уйдёшь в Ирий путём вещуна, мудреца. Что может быть лучше? Это и есть наше земное счастье.
Меч подошёл с двумя лошадьми.
- Пора, брат.
- Да… Боги с тобой, Заредар.
- Погоди, Ярий. Я всё же дам тебе подарок. Как мудрец. Дам добрый совет. Ты мечтаешь одолеть войско Аши-Баши. Но этот великан тебе не по силам. Бей в сердце, а сердце его – Криведь. Надобно одолеть Криведь. Надобно пробираться в его войско, говорить с Бродичами, убедить оставить зло. Бродичи – Резгунов, Резгуны – других. Вот так одолеть.
- Да, в прямом бою мне такого великана не превозмочь. В этом ты прав. Но я буду тыкать его изо всех сторон и беспрерывно, пока не обескровлю вовсе множеством мелких ран… А говорить с Отступниками?.. Они сделали свой выбор.
Старик улыбнулся, пожал плечами и вздохнул. Они обнялись в последний раз и разъехались в разные стороны. Маленькая Дружина Светимира, передохнув немного после дневных набегов, пошла в набег ночной, а старый вещун далёкого народа снова отправился предупреждать разные народы о нашествии тёмной силы.
…К селению рода Деремира, наполненному теперь чёрными воинами, нападавшие подошли к началу первой поры ночи. Прыткие разведчики Куниц три раза уже подбирались к жилищам, увели из плена семерых подростков и детей и узнали всё, что требовалось. Врагов здесь собралось до полуторы тысяч. Захваченных – раненых в Великой сечи мужчин и женщин – держали на Юго-восточной окраине в хлебнях, банях и живнях, и у каждого такого строения, сменяясь, ходило – сидело – дремало по трое
285
охранников. Остальные Чёрные к этому времени обычно начинали угомоняться, запирали жёрухов, ставили на выездах из селения дозоры и ложились спать в жилищах и под навесами на повозках.
Меч предполагал тихо вызволить пленных, убивая только их сторожей, и увести людей в Лес. Со слов детей-жёрухов, которым приходилось носить снедь и питьё своим взрослым, не менее как половина их них могла ходить и чувствовала себя сносно, хотя и пребывала в подавленном самочувствии из-за поражения.
Светимир же видел, что юные ратники его двоюродного брата не сумеют совершить это дело бесшумно, потому что не обучались подобному. Но вслух ничего не сказал, чтобы не обижать отважных подростков, а наоборот, объявил, что сообща им по силам очистить от врагов полностью всё селение. Ратникам Светя следовало проникнуть на условную границу той самой Юго-восточной окраины с остальным селением и прикрывать Куниц, которым надлежало всем вместе нападать на Чёрных и, спасая взрослых ратников, давать им оружие убитых, чтобы нападать далее большим числом.
К селению приблизились незамеченными для врагов. Светь в одиночку осмотрел крайние жилища и, вернувшись, дал несколько советов Мечемиру и его подопечным. «Непривычно, - усмехнулся берёжа Соколов. – Будто побывал в Лесу, где всякий миг ожидаешь нападения асилков. И это там, где живут люди…»
Убедившись, что Куницы полны решимости ратиться за своих отцов-матерей и довольно умело втянулись в селение, Светимир повёл своих к городне. Пробравшись внутрь, Ярии через каждые десять саженей притаивались по одному где-нибудь у стен, огорожения живни., у колодца, держа луки наготове. Как видно, собак Чёрные сгубили вместе с их хозяевами, потому встревожить спящих врагов могли только дозорные, которые сторожили пленных и жёрухов. Расставив своих ратников из края в край селения и догадавшись по небольшому шуму, что Куницы начали своё дело, Светь шёпотом обратился к последнему, с кем остался – Ладославу.
- Смекнул, друг, чем мы с тобой займёмся?
- Я тебя давно знаю. Чтоб берёжа Светь, наш дозорный в Лесном и Южном походах, спокойно прятался где-нибудь в траве, как одичавший кот, на которого мы только что едва не наступили… Не бывать такому.
- Не бывать. Возвращаемся назад вдоль цепи наших, которые в засадах, и очищаем от Чёрных навесы и жилища, прямо по порядку одно за другим.
- Я так и полагал.
- Действуй мечом и ножом. Луком – если кого упустим.
Они вошли, вернее, мелькнули едва приметными тенями в ближние ворота и увидели перед собой три повозки с чем-то, мальчика-жёруха, дремлющего у костра да лошадиные головы в загоне живни. Светь кинул дровинкой в дитя, и тот, ничего не понимая, встал и пошёл осматриваться. В тёмном месте ему зажали рот и объясняли всё на ухо до тех пор, пока маленькое тело
286
не ослабилось и сердце не перестало колотиться от перепуга.
- Где Чёрные и сколько их? – шепнул Лад.
- На повозках…семеро…или больше… Да два десятка внутри – в родне, в спаленках… Один прямо на столе улёгся…большущий…Неужто вы их всех умыслили погубить?
- А чему удивляешься?
- Тогда и мне дайте нож. Они со мною лютее, чем с конями…
- Хочешь помочь – притаись и всё примечай. Добре?
- Да добре…
Друзья направились к повозкам и три раза взмахнули мечами. Ни звука не услышали они от убитых врагов. В этот миг мальчишкасзади вдруг громко спросил:
- Чего надобно тебе?
Чёрный, который только что вышел за порог, повернулся недоумённо к жёруху, и в тот же миг брошенный нож вошёл ему в спину. Воин слабо крякнул, а Соколы признательно кивнули юному помощнику.
Теперь жилище. Светь и Лад вошли внутрь и тут же вышли обратно под навес. Тут же – так показалось мальчику из племени Барсуков, и он подосадовал:
- Что же вы?.. Рубите, пока спят.
- Десяток и два, - проронил один из них.
- И десяток, - прибавил другой.
- Уже? – не поверив, жёрух решил заглянуть в жилище.
- Вот что, наш юный друг, - остановил его Светимир. – Я слышу, братья Куницы уже изрядно шумят. Иди к соседнему навесу, а мы следом, да подашь знак, если там все спят.
Так они прошли ещё три жилища, пока не попалась живня, заполненная не коровами или лошадьми, а подростками-прислужниками. Убив сторожевых воинов, Светь объяснил пленным всё, что происходит в селении, и велел пойти по их с Ладом пути обратно да собрать оружие убитых Чёрных.
- Собирайте да переходите на ту окраину, где теперь бьются. Взрослым там оружие весьма пригодится.
…Через четверть поры в селении Деремира, который сам погиб несколько дней назад, всё совершенно изменилось. Внутри жёстко схватились шесть сотен Южных и тысяча Чёрных, снаружи все выходы в поле были прикрыты лучниками Меча, которые убивали любого всадника-врага, захотевшего вырваться – от страха ли или за подкреплением… А среди Чёрных, как невидимые духи мести, то там, то тут являлись два десятка ратников-северян, вмиг уничтожали ватагу противников и исчезали за углом какой-нибудь бани.
Мечислав не случайно был оставлен братом для обучения Куниц ратным умениям. Юноша доподлинно ведал все отцовы боевые ухватки и придумки.
287
Захватников били с хитростью. Вызволенные взрослые ратники, из которых немало оказалось способных держать оружие, охватывали с двух сторон часть селения и наваливались гурьбой все вместе, пока спины им прикрывали юные лучники Меча. Так численный перевес не давал никакой выгоды врагу. К тому же собраться в дружные ватаги и всем вместе нанести удар воинство зла не сумело: мешала разность языков, не оказалось одного толкового старшего, многие заботились о собственном спасении, посчитав противника превосходящим. Да и Светь со своими дружинниками, быстро перемещались и, не жалея Куньих стрел, создавали большую сумятицу и уверенность, что их, Чёрных, бьют изо всех сторон.
Только один раз Ярии столкнулись с крепким сопротивлением. Десятков пять воинов Кощего закрыли ворота, выставили лучников и метателей копий, и подступиться к ним возможности не было.
- Что делать? – обратились ратники к старшему. – Здесь, верно, самые опытные!
- Друзья, вы смотрели в глаза детей-жёрухов?! Или мало они вам ярости внушили?!. В жертву этих Перуну и Семарглу! Порадуем наших небесных охранителей!
Его поняли, и вскоре десяток пламенников полетел в жилище с изворотливыми воинами.
- Вот так! – одобрил Светь. – Или боги пожгут, или мы посечём! Пусть выбирают! У них лишь такой выбор будет теперь: смерть или смерть!.. Повозки к воротам: прорываются на конях!
В этот миг к Светимиру подбежал Меч.
- Брат! Едва отыскал тебя! Схватка затягивается, а в селении рода Регомира тоже до полутысячи пленных взрослых! Не успеем до рассвета!
- Видно, не успеем! Бери с собой сотню самых толковых да вооружённых ратников, чтоб были с луками, садитесь на коней и езжайте! Верно, твои разведчики уже всё там узнали! Потому постарайтесь без шума побить сторожей, вывести пленных куда-нибудь в рощи да возвращайтесь сюда! И пошли людей к въездам в селение: если Чёрные встревожатся от вашего нападения, пусть те перебьют дозоры и отвлекут от вас!
- Понял! Чтобы устроилась сумятица!
- Да, пока ты не уведёшь тех, кого вызволишь!
- Боги с тобой, Светь, я помчался!
- Бери же тех, кто покрепче! Веди тебя Сокол…
Они расстались, и Светимир продолжил схватку между строениями. Теперь Чёрные занимали только северо-восточную окраину, и Ярии с Южными, собравшись в четыре отряда – Светя, Ладослава, Граеславы и Тура Семислава, - напали с разных сторон, пробивая оборону врагов клиньями. Сила Чёрных иссякала до самой зари: не в согласном действии она была, а в большом числе воинов, к тому же сгрудившихся в узком месте, где в мирное время жило всего семь-восемь семей.
288
Чёрные закрывались в жилищах, пытались прорываться на конях, били стрелами из-за повозок… Однако ярости Южных и умелости Яриев воины Кощего противостоять не могли. Ратное обучение их оказалось хуже, чем предполагал Светь: видно, легко давались им захваты не оружием, а отступничеством, да и к обороне не привыкли. Юные Куницы бились парами, как велел им Меч. То же самое переняли теперь и получившие волю взрослые ратники. Такая взаимная помощь позволяла одолевать врагов и сохранять жизни. К тому же всякий понимал, что бьётся не только за себя, а и за погибших отцов, сыновей, братьев и других родственников, которые ушли в Ирий, не сумев защитить Родину. И, верно, рать, ставшая на Небесах бесплотной, отдавала теперь оставшимся на Земле свою силу духа.
Когда посветлел воздух, и ночь, унося темень, словно питавшую чёрное воинство, сдвинулась к Поясу Рода, в селении Деремира добивали последних врагов. Ратники падали на траву от усталости и потери крови. Отовсюду стали появляться десятки детей и подростков, ещё вчера называвшихся жёрухами, и Светь велел им запрягать лошадей да грузить раненых и своих убитых: надо было уходить в Лес. Он бродил между строениями, заглядывал всюду и принуждал одних перевязывать раны, других вставать и уходить отсюда. То же делали и те, у кого сохранились силы и кому разум подсказывал: расслабляться рано, теперь спасение только в густой чаще. Труднее было объяснять необходимое жёрухам из других Земель, которых оказались сотни. Но их жажда воли не пропала ещё за месяцы и годы плена: чужаки помогали Южным и тоже покидали селение.
В это время воротился Мечислав, приведя с собой две с половиной сотни вызволенных ратников – половину из тех, кого держали взаперти в соседнем селении. Больше не сумел, потому что его воины бились всю ночь, устали и действовать тихо, умело и расчётливо уже не могли.
Но и такому числу братьев все были рады, и уже через полпоры из селения выехала последняя повозка. Забрали не только погибших и раненых – около трёх сотен, включая пятерых ратников Светя, получивших удары мечами и копьями. Прихватили и много снеди, посуды и прочей утвари, увели животину и коней Чёрных. Южным теперь предстояло обустраиваться на новых местах – у Куниц или в Лесу. В том самом Лесу, в котором ещё не так давно и охота считалась опасным делом. И вот волки, медведи и разные неведомые чудища, о которых Ярии с Севера слышали от своих братьев, - всё это зверьё воспринималось теперь какой-то детской робостью перед ночным скрипом. Ибо подлинной опасностью, гибельной и для детей, и для взрослых, стали заполнившие долины чёрные воины. «Наши предки – звери, - заметил кто-то очень точно. – Вот мы и возвращаемся в Лес, на первую Родину».
…Но если Олени, Лоси, Косули, Туры, Бобры, Выдры, Белки, Барсуки и Куницы то ли скрывались, то ли возвращались под сень деревьев и в заросли кустов, где мирно пели птицы, трескотали насекомые и петляли меж стволов лесные ветерки, то дети племени Лебедей едва не летели на своих быстрых
289
конях, неся целый ворох вестей народу Севера. Таинственная Подземная дорога, пробитая древними богами во чреве Матери Сырой Земли, ожидала их впереди. За спинами росла и густела невидимая глазам, но ощутимая сердцем, тень Зла, потому что даже в состоянии покоя воинство Аши-Баши отравляло воздух вокруг себя запахами корысти и зломыслия. А Лебеди уносились всё дальше на Северо-запад, и Солнце, падавшее к ночи за Пояс Рода, отсчитывало их время.
Но не всё скачка. Когда останавливались для отдыха или ночлега и устраивали неприметное становище, одна девушка садилась в стороне и раскладывала вокруг себя по траве скрученные берёзовые закорья – наметки пути Дружины Ярия от берегов Омогдани к новому Алатырю и Аркогору. Спутники Радиславы не удивлялись: ведь она не проходила с ними путь с Севера на Юг длиною в пять Лун, не поднималась на отроги, не обозревала беспределье Велесовых владений и не вздрагивала в темени от шорохов, предвещавших нападение асилков. И невдогад было Лебедям, что этот путь Радя давно постигла по бесчисленным рассказам Вертя и прочих дружинников, а глядела всякий раз в одну и ту же берестинку-скалину, исчёрканную маленькими буковками совершенно необычной повести. Такой повести, какой не знал сам Гремислав, лучший из певунов, ибо говорилось в ней не о богах, их трудах, заботах, битвах с врагами, женитьбах, пирах. Говорилось в ней о людях, об их красоте и любви, а таких повестей аркаиды ещё не придумывали…
На зорьке выехал в Лебедию неведому
И повстречал Денницу на лугу:
В жарко-купавно-солнечном сиянии
Она предстала с друженем-зверьём.
Моя Заря, мой свет, мой воздух чистый,
Моя любленица, богам подобна ты.
К тебе льнут духи мироколицы,
Рассказам их внимаешь ты.
Блестят глаза души бездонной светом,
Его лучи купают всё вокруг.
Он растворяет хвори и заботы,
Где он – там худу места нет.
Назвать тебя одним каким-то словом –
Вестимо, ограничить, изменить.
Всё лучшее в речи людей – тебе,
И те слова, что знают только боги.
Украса жизни, всей Земли и Поднебесья,
Отрада в день любой: и в празднество, и в жаль,
Радуша и услада зренью, слуху…
Красивее тебя лишь Ирий-сад.
Ты мне родимо-кровная душою,
290
Моим глазам приглядна и мила,
Лицом пригожа и плавна движеньем,
Любезна говором и разумом ладна.
291
Повесть 17. Лесные схватки
«Неужели не спасёт меня Перун? Ведь не где-нибудь сижу, а на священном дереве – дубе… Хотя должен ли Перун заботиться о таких неуклюжих? Сам прометнулся… И что в этот день такое сделалось со мною? То с лосем едва не столкнулся, не почуял, то с рысью… Прежде и бурундука мог ощутить за десяток саженей, не то, что хищника или косматого… Вот, снова полезли. Нет, обжоры и разорители: на дереве меня не одолеете. А тот, высокий, опять приготовился бить из лука. Хорошо, что густые ветки…»
Светь, сидя в развилке дубового ствола, спокойно ожидал нападения. В первый раз за ним полезли трое, и двоих он, ранив мечом, сбросил вниз. Теперь же наверх устремились сразу пятеро, и требовалось не только уцелеть в схватке, но и нанести врагу большой урон. Сокол не мог спуститься вниз: два десятка Чёрных были ему не по силам. Не мог и слезть ниже и достать кого-нибудь из лука: враги становились за деревья и пускали сразу несколько стрел с разных сторон. Оставалось сидеть наверху и надеяться на их нетерпение. Перебив же хотя бы половину, можно было отважиться спрыгнуть вниз и биться на Земле. Хотя и с малой уверенностью в успехе: эти разведчики отличались опытностью и проворством.
Пока пятёрка чёрных воинов неторопливо, прикрывая друг друга из луков, забиралась на дерево, Светимир озирался и делал в уме наметки нового боя. Влево, на Восток, отходил толстый, почти ровный сук, по которому можно резко метнуться и, укрепившись ногами на разветвлении, два раза ударить из лука. Но до того придётся или согнуться, или сломать вон ту веточку. А это означает – нанести обиду почитаемому людьми дереву. Отсюда же не стрельнешь: едва видно, как Чёрные лезут. Сам-то закрыт, но и они недоступны… Так, высокий воин – самый толковый среди них: полез на соседнюю ольху, чтобы бить по Светю оттуда. Разумно… Значит, здесь только один удар мечом, и всё, потому что в этом месте их сразу трое может влезать. Потом – вправо, стрельба и ниже. К тому времени они встанут все на одной черте, в ряд, и можно будет схватиться только с одним, после с другим… Замысел хороший, но лучник на соседнем дереве сумеет поразить его там, ниже. А наверху – Светь задрал голову – наверху не развернуться. Ветки тонкие, просветов больше, и Чёрные сумеют разом достать луки. Тогда остаётся высокий…
Рядом ударила по листве тяжёлая стрела и прошла сквозь крону на другую сторону дерева: умелый враг приступил к задуманному. Светь отстранился назад и теснее прижался к стволу. Даже прикрыл глаза: «Неужели не одолею их или не скроюсь от преследования? И всего-то в версте ожидает Дружина, да не досвистишься-не докричишься. Холень, навено, где-то спрятался в траве и может попомогать, только если спуститься на Землю. Остаётся уповать на этот многовековой дуб, его густую многорукость. Да ещё на то,
292
что Чёрные будут влезать маленькими ватагами, пока он не перебьёт большую часть их здесь, в кроне. Но они не безрассудны. К тому же могут просто сидеть под деревом, пока вечером не подойдёт всё воинство…»
Ещё одна стрела. Воткнулась прямо в ствол, и Светь, с трудом вынув её, сунул в свой тул. «Да этот разумник не позволит мне биться со своими друзьями! Заставит прятаться, пока они не окружат меня. Надо не медля что-то делать с ним». Сокол попробовал боковые ветки – вправо, влево: нет, чёрного лучника не видно. Полез выше, до самой верхушки: совсем никого не видно, только просеку и тёмное воинство Аши-Баши, которое заметно приблизилось с того времени, как он впервые влез на дуб. Светимир воротился к своей развилке и нашёл там ещё одну стрелу, расщепившую ветвь в вершок толщиной. «Значит, пока бьёт наугад. А видел меня только снизу… Где там мои противнички?..»
Пятёрка Чёрных миновала уже половину пути наверх, и чистого пространства оставалось четыре сажени. «Времени почти не осталось… Что же делать?» Светь ощутил холодок приближающейся смерти и ещё раз внимательно огляделся. Из перебитой ветки вытекал сок дерева, и он прикоснулся к ране пальцем, словно пытаясь остановить кровотечение. И в тот же миг в голове мелькнула причудливая мысль: «А если – вперёд? Выбора-то нет… Да ведь и Солнце с моей стороны. Может, и слепит его».
Прямо перед ним веток не было, но на полсажени выше мощный и кривой сук уходил как раз в сторону вражеской ольхи, и юноша тихо скользнул по нему. Поначалу перебирал руками, после пришлось лечь на живот: сук утончался и имел слабые и ненадёжные ответвления. Оказалось, что он даже выходил за крону и окончанием своим подставлялся под солнечные лучи где-то над головами чёрных разведчиков. Но главное – Светь увидел сквозь листья голову высокого воина, снова пустившего стрелу по той самой развилке. «Желает держать меня в опасливости, вот и бьёт беспрерывно. Теперь мой ответ». Он осторожно сел, свесил ноги и потянулся за луком, после за стрелою. Приметился. Стрелку что-то выкрикнули снизу, и он, согнувшись, подставил плечо. «Может, предупреждают, что я перебрался оттуда. Что ж, хотя бы раню». Стрела с соколиным пером – подарок Меча – свистом резанула воздух и впилась в руку врагу. Удар сбил его с дерева. И Светь услышал сначала треск веток, после тяжёлый удар оземь и крики.
Теперь необходимо было поскорее возвращаться на своё прежнее место: Чёрные уже почти добрались до него, но шум внизу отвлёк их, и Светь успел. Однако эти воины действительно оказались опытными: они остановились, а на ольху полез другой лучник. Медлить было опасно. Светимир рванулся влево, присел на разветвлении: нет, стрелам они ещё не доступны. Скользнул вниз, опять присел. Чёрные уже заметили его передвижения, и один из них поспешил подняться по стволу, чтобы избежать нападения сверху. Юноша обнажил меч. Обмен ударами. Одолеть врага не получилось: владел мечом не хуже, а за спиной его уже появился другой. Решаясь на возможное
293
падение, Светимир отпустил левой рукой ветку, за которую держался, и выхватил свой верный цеп. Один удар по ногам – и враг летит вниз. Удар по голове, и падает, но виснет на сучьях другой. Снизу вверх летит пара стрел, но неточно. Встав спиной к стволу, Светь увидел, что остальные трое остереглись лезть выше и, посоветовавшись, начали спускаться. Да так, что не нападёшь: один целится из лука, двое перебираются ниже, после меняются. Значит, всё. Вторая схватка окончена. Можно передохнуть, вернувшись на свое надёжное место.
Трое раненых, двое убитых, полтора десятка живы и здоровы. Перевес за Чёрными, и, похоже, больше они ему свои жизни дарить не станут: разжигают костёр, достают снедь. Худшее предположение его сбывается: разведчики станут ожидать, пока до этого дерева не дойдёт просека. А там, может, его достанут тучей стрел, может, дуб подожгут или срубят. Жёрухи из пленных Южных прочищают Лес Велеса широкой полосою саженей в десять, и чёрное войско движется по новой дороге безостановочно. Всё это и узнал Светимир, взобравшись на высокий дуб, и разведывание его было удачным, пока невидимая до того рысь не подняла злобный рык, который и привлёк внимание дозора Чёрных.
Юноша вспомнил, как ночью вдруг прискакал один из Куниц с вестью: воинство Кощего пришло в движение – там, где и собиралось до того последние два дня, у селения Лося Вежемира. Только пошло оно на Север не вдоль Пояса Рода по дороге Дружины Яра, потому что там нелегко было бы тащить сотни повозок с утварью и снедью. Чёрный Правитель двинулся прямо сквозь Лес, как и предполагал Меч.
Прощались с братом и Южными впопыхах: надо было опередить врага и встать у него на пути. Два десятка и семь ратников уводил с собой Светимир, включая раненых, которые пожелали идти в Лес и биться за свой народ. Уходили ещё три Сокола, кроме Светя - Лад и Болеслава с Рудославом, вернувшиеся от Котугдани, реки, по которой поплыли с вестями на Север Кречеты; далее – по шестеро Уток, Журавлей, Сов и столько же Воронов. Провожавшие Радю и Вертя Лебеди пока не вернулись, но ожидать их не стали.
Куницы не противились против ухода всех Яриев (а Меча они уже считали своим и даже украсили его одежды знаками Куниц); не возражали, потому что полмесяца схваток хотя и унесли много жизней их юных ратников, заменивших отцов и матерей, но превратили оставшихся живыми в бывалых и сноровистых воинов. Недостаток опыта заменялся исступлённостью и удалью. К тому же разорённый народ теперь, через Луну после Великой сечи с Чёрными, немало восстановился: из Оленей, Туров, Белок и Барсуков отбили до трёх тысяч жёрухов. До тысячи набралось и Куниц. Менее этих племён пострадали от нашествия Выдры, Бобры, Косули и Лоси, ибо при первых же вестях о поражении целыми родами уходили в горы. Светь с Мечем побывали в их новых селениях: они были столь же многолюдны, и
294
только отсутствие мужчин замечалось сразу. И хотя народ Южных уменьшился вдвое, он не только сохранился, но и стал сплочённее и намеревался теперь заселяться теснее. бросив сожжённые селения.
Выбрали новых родичей и племичей. Уцелевшие вещуны вернулись к привычным жертвованиям богам, устроив Святилища в скрытых от Чёрных воинов местах. Военное время принудило более всего заниматься оружием и ратным ученьем. И здесь Южные были едины: старшим почти тысячной дружины стал Меч. Ни юный возраст, ни то, что он был с Севера, ни вызволение из плена десятков мужчин, сносно владевших оружием, не повлияли на это решение родичей на новом Вещенье племён. Все признали в Мечимире разум взрослого, необычайную ратную сноровку и такую неукротимость в беспрерывных набегах на врагов, словно он защищал родную Землю. Светь полагал, что буйство брата поубавится после того, как нашлась цела и невредима его наречённая Купослава, прятавшаяся с другими Бобрами в предгорье. Но оказалось не так. И Светимир вспомнил теперь своё детство, когда на Равнине ещё не появилась приграничная берёжа, а словом буяры назывались не юноши и девушки, ученики ратному делу, а быстрые ветры. Ярослав тогда, его дядя и отец Меча, с невиданной безусталью раз за разом отправлялся к Лесу отбивать набеги асилков. Приезжал израненный, один раз с переломанной ногой – удар толстой ветвью, но на следующий же день с утра седлал коня и мчался едва ли не в одиночку на какую-нибудь новую ватагу свирепых злотворцев. «Тятина кровь, - решил Светь о брате. – Даже решение Вещенья его не укрощает». Он думал о том решении по предложению племича Куниц Надимира, по которому на пять лет Южные отступали от обычая юношам жениться с двух десятков лет, а девушкам – с десятка и семи. Меч и Купослава теперь могли стать семьёй, но ратник с Севера, так рьяно разыскивавший свою суженную, найдя её, так же рьяно предался схваткам с Чёрными, стремясь до их ухода отбить как можно больше жёрухов да животины и повозок с зерном, чтобы не остался народ в голоде.
И вот Дружина Яриев стояла перед чёрным войском, вторгшимся в Лес, готовая к нападению. И Светь разведал всё, что хотел. Да подвела его рысь своим вскриком, словно кто из врагов оборотился в зверя и выдал его крепкому дозору, который сидит теперь под деревом – сам неуязвим, а его, Светя, готовый убить, едва начнёт он спускаться со своего дуба-защитника. Защитника и ловушки, потому как на Земле юноша убежал бы от Чёрных, хотя и был пешим против конных. Убежал бы, притаился где-нибудь в высокой густой траве. Как таится в этот миг его верный Холень. Скрылся неподалёку и ожидает, когда хозяин-друг вступит в схватку на Земле… А может, смекнул всё-таки да вернулся к дружинникам, ведёт их на выручку? Неизвестно пока… Может, зря он отказался взять с собой сотню ратников-Куниц? Сами же вызывались. Да истощили их, изранили беспрерывные дневные и ночные схватки. Так, как они с Мечем, Ладом и Болей, никто уже
295
не держался. Им бы теперь возродить прежнюю жизнь, оплакать погибших, озаботиться о малых детях-сиротах… А что же делать ему, старшему северной Дружины? Или уповать на разум пса, или дожидаться ночи?
Светимир поднялся на ноги, поставил их понадёжнее, прижал спину к толстому, крепкому стволу и положил руки на ветви, отходившие вправо и влево от него. «Вот теперь мы с дубом – одно целое, - он глянул вниз. – Склонимся эдак к Земле, схватим руками-ветками вас, поганцев, и забросим куда-нибудь вглубь Велесовых владений, что и в год не выберетесь…» Едва он закончил своё грустно-потешливое мечтание, как среди чёрных воинов поднялся дружный крик, заржали и застучали копытами их лошади, и Светь явственно услышал рычание нескольких диких зверей. «Что это?!» - он бросился спускаться ниже, и с высоты трёх саженей разглядел под дубом и вокруг целую волчью стаю. Лошади умчались, враги с криками ужаса и ярости отступали на Юг, бросив и костёр, и утварь, и даже тулы с луками: видно, их застали врасплох. Светь ринулся вниз: там возможностей спастись было больше, даже вступив в схватку с волками. Но едва он оказался у подножия своего дуба, как один из зверей с радостным визгом бросился к нему, и всё вмиг разъяснилось: волков привёл Холень, сам полуволк-полусобака.
- Холень! Брат мой! Как же ты сумел разъярить целую стаю на людей?!
Но раздумывать было некогда. К тому же нападение, видно, уже закончилось: два-три зверя мелькнули в траве в обратную от Чёрных сторону. Светимир, столь же ловкий в Лесу, как любой зверь, вмиг исчез за деревьями, и только через сотню саженей прошептал добрые слова богине удачи Срече и покровителю всех ратников седобородому Перуну. «Через восемь дней – твой праздник, насылатель дождей и хозяин молний, - прошептал он. – Следует нам пожертвовать тебе быка, как делают это на Равнине Ладимысл и прочие вещуны. У Чёрных много быков, похищенных в селениях Южных. Отобьём одного на доброе дело». И он бегом пустился к своей Дружине, слегка пригибаясь и держа впереди руку – от паутины да веток.
…И началась с полудня десяток и второго дня месяца страденя новая война – лесная. Светимир, воротившись к Дружине, коротко поведал, что с ним приключилось, и подробно – о своей разведке. Ратиться с передовым отрядом Чёрных, тем самым задерживая их движение сквозь Лес, было невозможно. Впереди тёмной силы велением коварного Аши-Баши шли не его воины, а жёрухи. Топорами и пилами прокладывали они просеку – путь Чёрным на Север. Сторожили жёрухов лучшие, самые матёрые ратники, и их умелость Светь уже испытал на себе. Значит, надо нападать со стороны. Но и здесь была трудность, которой и не ожидали: Чёрные не спали, вернее, спали не все сразу, а в черёд. Небыстро уяснил Светь эту лукавую, но и разумную придумку двухголового Правителя, а уяснив, сильно удивился. Две-три сотни жёрухов прорубали Лес днём, столько же – ночью, когда
296
дневные отдыхали. Потому просека пробивалась беспрерывно. Так же беспрерывно шло на покорение северного народа бродячее воинство. Оно разделилось на четыре отряда не менее как по пять-шесть тысяч каждое. Первый из них выходил на заре и делал становище в сумерках. В темноте к нему подходил второй отряд, который из-за узости дороги выходил позже, назаутре. В полдень с прежнего места трогался третий отряд и шёл до заполночи. Четвёртый, вышедший в середине дня, втягивался в новое становище уже на заре, когда уходил на следующее поприще первый. Так просека всё время была заполнена идущими, едущими, погоняющими повозки, и на три версты в глубь Леса слышны были крики людей, животных, скрипы, стуки и щёлканья плетьми. И в становищах было так же: едва втягивался, разжигал костры и ставил котлы один отряд, как начинал подходить и располагаться рядом, вырубая и вытаптывая кустарник, следующий.
- Умён Аша-Баша, - сказал Светимир. – Двумя головами думает. А мы будем не просто умны, а мудры. Нельзя допустить эти два десятка, а то и два с половиною десятка тысяч расхитителей на нашу Равнину.
И Светь начал лесную войну. Дружина двинулась западнее Чёрных на небольшом отдалении, беспрерывно высылая к просеке разведчиков и выискивая уязвимые места для нападения. В темноте, ставшей сторонником, как духи леса, появлялись ратники из травы, из-за деревьев и кустов, из тумана и тихо убивали дозорных. Поначалу старались обезконить врагов и лишить снеди, потому угоняли в чащу лошадей и животину. Когда же начинался переполох, бились стрелами и неспеша отходили обратно в спасительный Лес. Чёрные пытались преследовать, да мало их возвращалось назад.
Через два дня таких набегов Аша-Баша резко увеличил дозоры. Теперь они стояли не только по краю становищ, но и у костров. Тогда Светь напал на тех, кто был в пути. Прямо в полдень. В Лесу дружинники наткнулись на место, где тёрся, сбрасывая прошлогоднюю шерсть, медведь, навязали её, воняющую грязным зверем, к стрелам и пустили в самую гущу воинского потока. Остались спокойными горбатые и маленькие ушастые лошади, но обычные обеспокоились, начали поворачивать в сторону и назад. Движение смешалось и остановилось. Тут-то Дружина и пошла на сечь. Стрелами смели до полусотни врагов да тут же от убитых набрали стрел ещё более. После пустили в ход мечи и булавы и в сутолоке, средь повозок, сохраняя ладность и взаимную выручку, и добрую треть поры бились с растерянным войском, которое не могло по узости места использовать превосходство в числе.
Светь был доволен: один день – и сотни врагов как не бывало. Но уже на следующий кощий Аша-Баша выдумал защиту от таких набегов. Теперь по Лесу, вдоль просеки, через каждые десять саженей ехали конные дозорные, прикрытые со стороны деревьев конными жёрухами. Такие пары трудно было разъединить стрелою даже самому умелому лучнику, потому что
297
Дозорные старались держать полонённого мальчика или девушку поближе к себе. Можно было подобраться по траве, особенно ночью, и напасть вплотную, но Чёрные успели бы встревожиться, а погубление всего лишь двух-трёх воинов Светя не устраивало. «Сотню в день. Не меньше, – часто повторял он. – Если сотню Чёрных будем всякий день отправлять в Подземелье к Вию, отцу Кощего, тогда спасём свой народ».
Потому на такую умную придумку своего двухголового противника он ответил выдумкой мудрой. Два-три дружинника нападали на дозор в одном месте, другие – где-нибудь рядом, а когда на выручку своим устремлялись большие ватаги Чёрных, Светимир с остальными нападали туда, где охранение врагов временно нарушалось. В следующий раз Светь, следуя тому совету Яра, которое давал он буярству, действовал по-иному, непредугаданно: нападал всей Дружиной разом. Прикрываясь справа и слева лучниками, он вклинивался прямо в строй идущего по просеке воинства, старался взбеленить животину, остановить повозки и, прячась за ними, биться сколько можно было.
«Преимущество противника превратим в его недостаток, - повторял он друзьям дядино ученье. – Врагов много. Тем лучше для нас. Ни один отряд их, ни одно племя в том отряде не ведает, откуда ожидать нашего удара и гибельных стрел. В этот день нападаем на один отряд, назавтра – на соседний. После они предполагают увидеть нас дальше, а мы снова, да два раза, бьём первый. Ещё после – совсем в другом месте. Спутывать, держать в неведенье, напряжении и опаске – вот наше намерение. К тому же - сдаётся мне – брат Меч изрядно потрепал хвост этому чёрному чудищу. Верно, через пару Лун у них начнётся нехватка снеди, станут охотиться да рыбачить в Лесу. Вот тогда мы их истощим да запугаем по-настоящему».
Расчёт старшего подтвердился от самих врагов, хотя и не прямо. После одной из схваток вместе с дружинниками в Лесу скрылись два жёруха-подростка. Держались они, оба из Оленей, крепко и даже не расплакались, обретя волю. «Мы бы всё равно убежали, - уверяли они. – Чёрные теперь слабее нас сторожат, думая, что и мы робеем перед Лесом. Да уж лучше Лес, чем прислуживание им. Весь день идёшь за повозкой, погоняешь горбатых полулошадей-получудищ, обиженных богами, а ночью стряпаешь у костра, едва и поспишь».
- А разве Чёрные сильно робеют перед Лесом? – удивились дружинники.
- А то! – засмеялись мальчишки и задержали свои ложки, которыми ели кашу. – Мы их разговоры немного разумеем, особенно Отступников Бродичей. Весьма робеют. Говорят: Яриям помогают лесные духи.
- Они ведают, кто мы?
- Всё ведают. Вы Светимир, Ладослав, Болеслава и Радислава.
- Вот как! – теперь засмеялась Боля. – Помнит чудище кощее моё «Брысь!»
Вызволенные жёрухи отправились назад, говоря, что через день выйдут на просеку и спокойно, не плутая, вернутся по ней к своим селениям. Им
298
дали оружие, снедь. А Светимир – берёсту к Мечу, на которой нацарапал стрелу отстриём вверх и знак четырёх сотен – число погубленных им врагов.
Так пол-Луны прошло в состязании ума и мудрости, лукавства и напористости, опыта и дерзости. «Кощий о двух головах, а наш Светь – о трёх», - шутили ратники. И в один день, накануне праздника
Перунова Кощий решил избавиться от досаждавших ему набегов, потому что никогда ещё за четыре десятка лет никто не держал его воинство в страхе.
В тот день, десяток и девятого страденя, Светь напал на врагов в весьма удачном месте. Просека здесь терялась среди толстых, в два обхвата ясеней, которые не срубили, а лишь очистили от кустарника. Повозки проезжали между деревьев-великанов, спускались с небольшого крутосклона по глинистому скату к реке, камышник в которой к первой поре ночи заняли дружинники Светя. Узкое горлышко кринки напоминала эта переправа. К ней прижались и дозоры. А пившие воду лошади замедляли движение. В миг, когда большая ватага воинов остановилась в реке и их кони склонили головы, наверно, сам бог Семаргл, проводник умерших в Навь, незримо спустился к безымянной речушке, потому что десятки душ начали отлетать от своих тел. Тел, пронизываемых стрелами, падающих и сползающих по лошадиным крупам в воду и окрашивающих её чёрной лютой кровью. Луна, хотя и сильно ущерблённая, помогала дружинникам в их жутком, но праведном деле.
Движение Чёрных смешалось, но ненадолго. К изумлению Светя вдруг появилась ватага, которая прикрылась щитами и твёрдо пошла на них. Старший подал свист к отступлению. Но привычно раствориться среди деревьев и темени не удалось: сотни воинов, широко развернувшись по Лесу, начали не спеша преследовать их. «Ясно: Аша-Баша велел избавиться от нас. Значит, будут идти, пока не выпустим все стрелы и не вступим в неравную схватку. Выход один – оторваться от преследования». Так решил он, поняли это и его друзья.
Попрыгав на оставленных неподалёку лошадей, они ринулись без разбора сквозь Лес. Ушла назад верста, вторая, третья… Чёрные не только не отставали, но ещё и громко вскрикивали, словно на загоне дикого зверя. «Погоди-ка… На загоне! – вдруг мелькнуло в голове Светимира. – Значит, наперерез нам идёт другая, столь же многочисленная ватага,которая так же разворачивается широкой скобой, чтобы взять в окружение. Ведь эти явно стараются гнать нас в одну сторону. Значит – ловушка». Он остановил своих ратников и развернулся. Нет, прорваться невозможно. Враги это предусмотрели. Укрыться на деревьях, прогнав коней? Не хватит времени: преследователи не дают оторваться и на сотню саженей.
Снова скачка. У Светя начало щемить сердце: неужели погубит он своей лихостью почти три десятка юношей и девушек? Переиграл его двухголовый, отомстил за осмеяние… Отчаяние, как тогда, на дереве, как при пленении гмурами в Каменном взгорье разом очистило и обострило восприятия – и
299
слухом, и душой. Юноша вдруг ощутил, что со стороны гор на него
надвигается что-то большое и вязкое. «Тёмная сила! Другая ватага врагов, посланная Кощим на перехват».
В этот миг Дружина упёрлась в овраг, и, спешившись, ратники начали переходить её. Светя озарило. Он подал знак внимания и показал рукой новое направление. Его сразу поняли: шум от врагов, идущих в лоб, уже донёсся из темени и густоты Леса. Дружина гуськом двинулась по дну впадины, придерживая коней, и тут же услышала за спинами шум и крики стычки – то били из луков друг друга Чёрные, уверенные, что наткнулись на Яриев. Светимир, идущий пятым или шестым, велел передать, чтобы первый поспешил и через сотню шагов выбирался из низины. Хрипы раненых и умирающих, ржание лошадей, в чьи шеи впились длинные и крепкие стрелы Чёрных, треск веток – всё это пробудило Лес версты на две вокруг, и таиться не было необходимости. Когда вновь оказались под деревьями, шум сечи уже стих: видно, враги разобрались в ошибке.
- Всё, друже! – облегчённо вздохнул Светимир. – Чудом спаслись! Потому пора принести жертвования богам, особенно Перуну, чей день уже наступил! Назавтра – отдых, а в эту ночь огня не жгём, по обычаю! Отойдём на Северо-запад вёрст на пять! Лад, Рудь, задержитесь!.. Когда Чёрные вернутся обратно к просеке, разыщите какую-нибудь лошадь. Наверно, много их отбилось после такой доброй стычки. Быка у нас нет, пожертвуем нашему заботливому охранителю Перуну коня от врагов.
Так и сделали. К началу третьей поры ночи выбрали для становища лужайку средь редкой берёзовой пущи, выслали дозоры и пустили измученных коней пастись. Вскоре к ним прибавилось ещё три животины, одна из которых была раненой. А Ладослав с соплеменником, пригнавшие их, рассказали, что враги бросили своих убитых – числом до двух десятков, только сняли с них оружие. Лад прихватил пару походных котомок чёрных воинов – так, безо всякого умысла, да красивый медный шлем, который подарил Болеславе взамен её гнутого, с отсечённым краем.
Светимиру не спалось в эту ночь, хотя и чувствовал он, что ни злобников-Чёрных, ни какого-нибудь опасного зверья вблизи нет. Где-то там, у Пояса Рода, который можно было разглядеть в ясный день с дерева, осталась проклятая топь с ёжками-кики-марами, погубившими Кречета Вершислава и Сову Селеслава. Кто ведал тогда, что придётся им, аркаидам, не только возвращаться сквозь Лес, а не вдоль охранительных гор, но ещё и в таком малом числе? Пол-Дружины осталось возводить Аркогор, плыли где-то в безбрежье Велесовых владений братья-Кречеты, затерялись в Лесу Лебеди. А может, и вернулись в долины Южных и помогают теперь в восстановлении разорённых селений. И пронзили с быстротой оленя эти пространства Радя и Верть, которые, если боги милостивы, покинули уже Подземную дорогу, выбрались к Солнцу и встревожили верный Сварогу народ страшной вестью: не только с Севера, но и с Юга наступают слуги чёрных богов. И здесь не
300
уйдёшь по какому-нибудь оврагу в сторону, чтобы напали Холод на Кощего, а Кощий на Холод. Десяткам тысяч людей не скрыться бесследно. И остаётся надеяться только на силу оружия…
Но спасёт ли их народ оружие? Даже при самых удачных схватках ему, Светю, удавалось уничтожить до сотни чёрных воинов. А из его неполных трёх десятков половина – израненная и при стычках в врагом остаётся при лошадях. Да и его два раза, хотя и легко, поражали стрелы Чёрных. Ещё одна Луна – и Дружины не будет. Придётся сидеть вот так в Лесу, исцеляться повязками да сосновой смолой, капать сок чернобыльника в загноения, от которых страдает уже четверо ратников, и не находить себе места от мысли, что два десятка тысяч злобников, истомившихся от сумрака Леса и досадливой мошки, вырвутся на Равнину и в два-три дня разорят все четыре десятка и шесть селений, наполненных беспечной, улыбчивой и голубоглазой детворой.
Не давали спать эти мысли Светимиру, гнали дремоту прочь. Уж и дозорные сменились, а он всё сидел, прислонившись к дереву и замотавшись в накидку, глядел на ясочки, на бездонность Неба, словно ожидал оттуда, с выси, от Светлых богов, помощи и подсказки, как же ему быть дальше. И тысячи врагов не погубит его Дружина, а значит, нет никакой пользы от всех таких схваток. Но должен же быть какой-то выход?.. Он всегда появляется в трудный миг, когда, кажется, уже нет спасения. Уходил юноша от асилков, выбрался из гмурьего Подземелья, спасся из жилища самого Аши-Баши… А теперь?..
Эх, нет рядом мудрого Гостомысла. Если и не ведает старик все тайны Подсолнечной, да в мире человеческом ему известно всё. Может, и говорил вещун что-нибудь подходящее, да Светь забыл?.. Вот бы и вспомнить в это время – самое тёмное за всю ночь, предрассветное. Вспомнить, увидеть верный путь. Поначалу в уме, после же сотворить его в жизни… «Выпадет тебе войти внутрь зла», - толковал ему Гостомысл. – Но это уже случилось, когда Светь с друзьями побывал в гостях у Кощего. «Войдёшь ты во зло, - прибавил дедуня Ради, - и станет оно тебя кривить, ибо само оно кривое и Праведь с Криведью смешало. И будешь мучиться ты мыслью, как одолеть это зло». Верно, как раз и мучаюсь в этот миг. И что же, как одолеть? «А ежели злом злое станешь губить – растворишься в нём, - подсказывал ему тогда, у горного водопада, старый Лебедь. Подсказывал и пророчил. – А ежели добром и чистотой воссияешь – расступится оно и не покорит тебя…»
И всё. Более ни слова о его, Светя, будущем старик не говорил. Разумей, если сможешь, сам… Значит, злом зло не одолеть? Не остановить чёрных ратников, убивая их, хотя бы и сотнями? И то верно: куда они денутся из такого большущего Леса? Только вперёд им и идти. Позади – разорённые народы, к Востоку – тысячи вёрст деревьев, рек и болот, на Западе – высокие горы. Теперь хоть погуби самого Ашу-Башу – и без него пойдут Чёрные на Север.
301
Что же делать ему, Светимиру? Выйти к Поясу и устремиться старой дорогой в родную Равнину да готовить там людей к новой Великой сечи?.. И без него готовят. Хоть Радя, хоть Кречеты – донесут весть о Кощем. С Вертислава там даже больше пользы, если сумеет снова показаться асилкам их богом-Мераром да убедит косматых к содружеству с людьми. Нет, стихия Светя – рать. И лишь в рати он может быть полезен своему народу.
Совий крик дозорного прервал размышления. Светь прислушался: только красивый напев какой-то незнакомой южной птицы. Он остановил Холеня, а сам скользнул, не поднимаясь над травой, в сторону тревоги. Ворон Кличеслав прятался у дерева, густо обросшего колтушками. Они уже зацветали, значит, третья ночная пора, подутро, заканчивалась.
- В десятке саженей трелит напевница, - зашептал дружинник, - а за теми двумя берёзками у края рощи будто люди пешие присели… И что меня смущает? Так заслушиваюсь эту птичку, что перестаю примечать. Будто и не идёт война. Уж не птица Сирин ли поёт? Послушаешь – да и забудешь всё. Помнишь, как в древности: не вняли своей матери Купальнице малоразумные ещё братец Купала и сестрица Кострома, пошли в лес послушать дивные песни Сирина, и унесли чёрные духи Купалу в Навь… Долго после этого проливали горючие слёзы Купальница и Кострома. Но сам Семаргл не мог вернуть сына, выступить против доли-Макоши…
Светь улыбнулся: настолько необычными показались ему эти слова после тяжёлых размышлений.
- Зараз испытаю: Сирин или нет, - шепнул он выдумщику-Ворону и, решив вдруг проверить свою умелость, пополз не вокруг, а прямо.
Трава уже покрылась капельками росы, и вблизи видно было, что иные из них едва заметно отражают свет Луны. Но звуки влагой заглушались. Юноша неторопливо скользил между высоких, в полусажень травин, почти не колыхая их – одно из важных умений буяров, из-за которого у иных получалось вплотную подбираться к дикому зверью или самим асилкам. Время то ли исчезло, то ли замерло: напевница рассыпалась трелями всё так же ровно, усладливо, словно с любовью к собственным звукам. И Светь увидел её – на нижних ветках берёзки, маленькую, бело-серенькую. Такую днём спугнёшь и не поверишь, как украшает эта кроха ночную непроглядность, когда ничего не видно, когда злобные духи Нави таятся на кажном шагу, и только птицы, наполняя мир чудными звуками, убеждают: добро и красота всё одолеют.
…Итак, птица – обычная. Теперь – люди. Или звери: Светимир и сам приметил, что за сдвоенным деревом кто-то скрывается. На этот раз он сделал крюк. Яр всегда твердил буярам: обнаружив врага, озаботься, нет ли рядом другого. Потому ратник отполз саженей пять в сторону, приблизился к краю березняка и, встав, широко обошёл неизвестного по кустарнику, укрывавшему подножия дубов, осокорей и ясеней. Никого вблизи не было, и
302
Светь, снова спустившись к Земле, осторожно пополз на тот же напев маленькой птицы, только теперь с противной стороны. Через короткое время он наткнулся на двух лошадей, невидных издали, так как хозяева умело скрыли их внутри кустов красноягодника. Значит, Чёрные. Дошли до самых Яриев, да их не обнаружили, потому что те в эту ночь не разожгли костра. «Вот как Перун нас ещё раз спасает, - подумал юноша радостно. – Не то эти разведчики уже воротились бы за своими и опять нам пришлось бы уходить от погони… Верно, Аша-Баша во все стороны до самых гор разослал своих воинов, решил-таки извести нас. Что же, большого урону в людях я ему не нанёс, но спокойно идти сквозь Лес не дал. А через пару Лун начнутся Земли косматых. Вот уже кто подлинно начнёт досаждать. Нет, этот поход вам будет самым тяжёлым за все десятки лет, что бродите вы по миру с разорениями… Что же мне сделать с разведчиками? Убить? А не пойдут ли за ними утром по лошадиным следам?»
Светь решил спервоначалу посмотреть, что враги делают. Снова – на Землю и снова через каждую сажень осматриваться, поднимая голову вверх и вправо: мешали лук и стрелы за плечами. Вот уже и то дерево, но Чёрных не видно. Залегли и высматривают?.. Он подполз ещё, только стороною, где трава росла погуще. Спугнул невидимую мышку, писк которой не встревожил врагов, и – изумился. Два человека, как будто юного ещё возраста, лежали на спинах и слушали напевницу. Светь усмотрел даже в проблесках Луны удовольствие на лице одного из них. Да и для чего ещё валяться навзничь ночью в Лесу, подложив руки под голову, когда другие рыщут повсюду в поисках ловко ускользнувших обидчиков-Яриев? Такого он не ожидал. Ему потребовался бы всего миг, для того чтобы убить обоих: хоть стрелами, встав на колено, хоть обнажив меч и нож. Но… Но враги внимали непрерывному, чудному напеву, и Светь не мог никак решиться на то, чтобы прервать и этот напев, и наслаждение врагов красотой. Да и не было бы это ратной схваткой, в которой защищаешь свою жизнь и выступаешь за Праведь. Может, и Праведь здесь не в убийстве врагов, а в этот маленькой птичке.
Светимир даже встал за дерево и ясно увидел, что Чёрные лежат с открытыми глазами, изредка переговариваются – опасливо, боясь спугнуть напевницу, и, наверно, совсем забыли о том, для чего их послали в гущу Леса. Он пригнулся и тихо пошёл в сторону от них. Сделал круг и воротился к Кличеславу.
- Долго ты, старший. Неужели враги? – вопросил дозорный в нетерпении.
- Опасности нет.
Светь присел рядом и оставался с Вороном до тех пор, пока не окончилась ночная трель и не приметил он колыхание в тех кустах, где стояли лошади красивых душами противников. А Клич всё шептал про своего Сирина.
- Я, друже, когда ты уполз, всё внимал, внимал птице и что удумал. Криведь Аши-Баши и есть тот самый напев Сирина, который вызывает у
303
человека беспамятство. Вот о чём твердят Чёрные?.. Что они лучшие из людей, что убивать и нахищать чужое – есть доброе дело, верное. Равно как и жить не своим трудом, а принуждая жёрухов, которые тебе и состряпают, и одежду выстирают, и коня твоего обиходят, даже оружие натрут-вычистят… Разве не бред? А ведь поглянь: тысячи людей этого бреда наслушались, бросили, а то и поубивали своих родственников и идут за двухголовым по Лесу, не страшась его охранителя Велеса, с которым вся природа против них. Так чем тебе Кощий не птица Сирин?..
- Говоришь: «Вся природа»?.. А ведь так и есть, - удивился Светь созвучью мыслей Кличеслава со своими собственными. – И люди, получается, бывают куда злее да вреднее самих Чёрных богов.
- Ещё бы, Сокол. Холод с Севера подступает к нам десятилетиями, словно медленно выталкивая народ от Моря. А чёрное воинство нежданно-негаданно нагрянет на Равнину, и запылают наши селения, как месяц назад – Куньи… Да, человек, если наслушался Криведи да очернился душой – хуже и зверя лютого, лесного, и духов ночных, и даже братьев-злобников Вия и Дыя.
- Так, значит, всё дело в Криведи, в её тлетворности, отравляющей людей изнутри, через сердце?.. Ведаешь ли, Кличеслав – о том мне говорили и большие мудрецы Гостомысл и Заредар. Старик-Атроган так и наставлял меня: не с людьми надо ратиться, а с неправедностью в их душах… И о природе хорошо говоришь ты. Лес давно перестал быть нам чужим. Вот рысь, лесного обитателя, я тогда на дубе не учуял, а приближение Чёрных ночью перед оврагом ощутил вовремя, словно кто подсказал. Раньше врагом был Лес – и я чувствовал его. Нынче мы сами часть этого Леса, часть природы, часть мира, который не принимает Криведи Аши-Баши, и он с радостью помогает нам в противодействии злу… Как же я мог угадать рысь, если она сестра мне теперь? Сам прометнулся: не на лесное зверьё надо было настраивать своё внимание… по старой привычке… а на людей. Разве я в Лесу, у Равнины, опасался людей? Не бывало такого. Человек – значит, брат, свой. А теперь человек – враг.
- Нет, Светь, не люди они. И нас рубят, и деревья рубят… Я думал: начну убивать – враз почернею душой, изменюсь. Так нет же. Прошепчу: «Я не хочу убивать, но идущему против Праведи не уступлю» и всё, остаюсь прежним…
Клич продолжал шептать, а Светимир подумал: «Потому-то я и не убил тех двоих, что не шли они против добра, а пробудилась красота в их душах…»
- Что же, брат Ворон, как-то раз и Велес обратился в Сирина, когда искал своего брата Перуна, которого зачаровали злые силы… Уже светает, и наступил день Перуна. Празднование и восхваление его в этот день будет в наших селениях. Отойдём-ка мы ещё на пару вёрст к Поясу Рода да устроим отдых себе и коням да восславление богу ратников. Ибо носится он с нами по Лесу без отдыху, губит врагов да вызволяет нас из западней…
304
…Застольничать решили на новом месте и после обряда. Нашли луг у речки – видно, той самой, на которой ночью схватились с Чёрными. Здесь вода была свежее, прохладнее из-за близости гор, откуда она и стекала. Потому все с радостью омылись, сменили рубашки на чистые, и Забуслав из Журавлей принёс в жертвование Перуну того самого раненого коня, захваченного Ладом и по причине глубоких ран от стрел и без того обречённого смерти. Проговорили вслух Закон Праведи и Песнь предков. Костёр теперь разожгли да большой, и Светимир внимательно поглядывал, чтобы в огонь клали только сухие, мёртвые сучки. «Лес не жгём, друзья, зверья не убиваем, - объяснял он. – И тогда Лес – наш помощник в этой великой войне».
Когда сотворили положенное, и Болеслава громко произнесла восхваления Перуну и всем Белым богам Ирия, занялись стряпаньем для себя. Взятые у Южных крупы заканчивались, но в котомках Чёрных оказалось много снеди, а ещё одежда и наконечники для стрел. Потому в одном котле затеяли ячменную кашу на воде, а в другом – стараниями Сов – рыбную похлёбку. Зелеслав, Сечеслав и девушки Кареслава да Мереслава оказались очень ловкими рыболовами, сумевшими своими же рубашками перегородить речушку и загнать в них десяток кривоносых рыб с красными пятнами по жирному телу. Похлёбка вышла столь смачная, что кашу оставили на полдень.
Вскоре Солнце пригрело, и все полезли купаться. Девушки – а в Дружине их была треть – ушли за ивняк, и оттуда вскоре понеслось задорное взвизгивание и шлёпанье об воду. Юноши поначалу омыли коней, отстирали мягкой бурой глиной одежду и лишь потом занялись собой. У пятерых сохранились ещё в котомках взятые в поход лубяные мочала, и теперь многодневная грязь и пот сдирались Яриями с тел и уплывали туда, где переправлялось через эту реку чёрное воинство.
Самый порядливый из ратников Нареслав, не довольствуясь глиной, обошёл окрестности и принёс ягоды бузины и траву чернобыльник, которую начал укладывать с краю костра.
- Бузину в огонь не клади! – кричали ему из реки друзья. – Недоброе растенье! Нагрянут злые духи, хотя и день!
Нарь только отмахнулся и вскоре, набрав на широкий осокорий лист пепла чернобыльника, важно направился мыться. Светимир, буйствовавший с другими в воде, как раз приметил у другого берега пару коряг и решил нырнуть с них, как вдруг на него словно повеяло чем-то – неопасным, но тревожным. Он замер, прищурился. Так и есть. С Запада приближаются люди. Он поднял руку, дал знак девушкам – пропищал чижом, и Дружина вмиг выбралась из реки. Но другого знака – браться за оружие – Светь пока не показывал. И вдруг над лужком, на котором они расположились, появилось полтора десятка больших дневных мотыльков – сине-зелёных, с чёрным отливом. Они, нисколько не пугаясь людей, принялись кружить, поначалу беспорядочно, после – всё более и более ровным кругом.
305
Дружинники заворожено смотрели на это диво, а Светимир, уже стоявший с луком в руках, облегчённо вздохнул:
- Не тревожьтесь. Это забавляется Радислава.
Он крикнул, подражая дробнице, услышал ответ дозорного, а спустя недолгое время на луг выехали три всадника – Удеслава, Сылеслав и Радя.
- Не удивляйтесь и не укоряйте нас! – сразу же крикнул Сыль. – Наш Рыжень с Лежеславом умчались на самоладе по Подземелью и уже несколько дней как в родной Земле! А мы вас искали, идя вдоль гор!
Лебеди спешились, радостно приветствуемые друзьями, и отвечали на расспросы. Вдруг с Неба, которое ещё миг назад светилось солнечно-синим светом и не омрачалось ни единым облачком, брызнул частый и крупный дождь. Дружинники, хотя и были мокрыми да полуголыми, бросились под деревья. Светь и Радя оказались под одной вербой, но непогода тут же закончилась.
- Да это дождик-плутяшка! – закричал Лад. – Наверно, от матери-тучи отбился, ищет её, слёзки проливает.
Однако за те несколько мигов, что суженные стояли рядом, они успели сказать главное, и неясного в приключениях Лебедей более не осталось.
- Почему вернулась и не отправилась с Вертем?
- Не тревожься: он нисколько не робел под Землёй и самолад без меня легко стронул с места. А я…разве могла я после такой твоей повести быть вдали от тебя…
И вскоре уже уставшая троица, не сумевшая соединиться с Дружиной к началу похода Чёрных, полакомилась рыбной похлёбкой и присоединилась к игрищам остальных ратников. Плеск, смех, крики огласили Лес на полуверсту вокруг. Так всегда: кто больше пребывает в изнеможении и трудностях, тот с большей рьяностью и предаётся отдыху.
Удеслава и Радя коротко поведали старшему о своём пути к Подземной дороге и узнали от него о тех лукавых выдумках, которыми всякий день Светь и Кощий старались друг друга превзойти. Выслушав же юношу, обе собрались было присоединиться к подругам, как вдруг Радислава глянула на реку и широко раскрыла глаза.
- А что там, в неглубоком богаче?
- Просто четыре коряги, - усмехнулся Светимир. – Вон Зелеслав явно желает с них нырнуть…
- Нельзя: коряг только три.
Теперь глаза расширились в великом удивлении и у Светя.
- Назад, Зель! – крикнул он и бросился на выручку.
Одна из кривых, покрытых водяными растеньями, притопленных коряг зашевелилась и оказалась невиданным существом – в три локтя длиною, волосатым, серо-зелёным. Оно вдоль берега оплыло застывшего в изумлении Зелеслава и скрылось от глаз под блестевшей на Солнце поверхностью воды.
- Друзья! Большущий сом!
306
- Или сам водень!
- Лад, Рудь! На коней! Погоним чудище на Чёрных! – вскрикнул Светимир и, босой, без рубашки и оружия, в одних лишь портах бросился к Здоровку. Вскоре три всадника рванули по мелководью за неведомым зверем, всплесками и криками подгоняя его в ту сторону, где ниже по течению переходило реку войско Аши-Баши. Поток петлял, сужался и расширялся, набрасывая на изворотах кучи золотящегося песка. Порой ивняк заставлял замедлить ход и идти посередине так, что ноги юношей до колен были в воде. В других местах, наоборот, река мельчала, и водень или старая рыбина быстро проплывала их, потому что оказывалась весьма уязвимой. Но это не было рыбалкой. Ладослав и Рудислав уже поняли своего старшего: он хотел устроить на переправе врагов сильный переполох, в котором подавились бы люди да переломались повозки. Их же выбрал как наиболее проворных конями, чтобы уйти от вероятной погони.
Так и случилось. Существо, видать, издали почуяло преграду и несколько раз поднимало над водой голову, озираясь. Теперь ратники не сомневались: они гонятся за повелителем реки воденем, которого никто из них до этого дня не видел. Но страха не было: если уплывает, значит, сам боится.
Чёрные поначалу услышались и только после завиднелись сплошным живым потоком среди деревьев. Светь поднял руку. Они встали в ряд поперёк реки, не выезжая за её изгиб и оставаясь невидимыми для врагов. Вдруг послышался дикий вопль, ещё один, тут же заржали кони, закричали испуганно и растерянно люди, и всё смешалось. Слева старались поскорее выбраться на берег, испуганно оглядываясь и лупя коней. Справа повернули назад, но места не было. Затрещали кусты, оглобли повозок. Задние, не понимая остановки, напирали.
Светь вытянул руку с указательным пальцем – быть настороже. И верно: напуганный водень метнулся назад и, раздуваясь телом, бурля водой, надвигался на Яриев. «Вперёд!» - показал Светимир, и они тронулись навстречу, принуждая коней часто бить копытами по воде. Воля людей оказалась сильнее, и чудище поворотилось обратно. Миг – и сразу десяток жутких выкриков, ещё более усиливших сумятицу. Теперь оба берега в месте переправы очистились от чёрных воинов саженей на десять, и только несколько лошадей с повозками и среди них две-три маленьких, длинноухих, метались в разные стороны и сталкивались друг с другом. Светь повернул друзей, и они скрылись в Лесу.
Становище пришлось переносить от реки, хотя с трудом верилось, что враги после такого переполоха бросятся в погоню или просто сообразят, что нападение на них было не от Леса, а от людей. Воротилась троица со смехом. Со смехом же и рассказывала, какой жути нагнал водень не менее как на полутысячу врагов.
- Вот так, лесной силой и станем теперь ратиться! – сказал Светимир. – Потому как мало нас для большой сечи. Посодействуешь мне, Радислава?
307
- Хочешь всех местных духов повернуть против Чёрных? Они мне не подвластны.
- Хочу убедить Чёрных, что они идут против всего мира. И потому будут сокрушены.
Услышав это, три десятка Яриев огляделись вокруг и в самом деле почувствовали, что они часть этого Леса, плоть природы, сотворённой в древние времена отцом богов Родом. Не для гибели и расхищения заливались напевами птицы, летали туда-сюда мотыльки и пчёлы, играли на лужку пугливые оленята, полз по травинке муравей. Великий закон жизни и счастья властвовал над безбрежными пространствами, и потому в малочисленных ратниках было куда больше силы, чем в тысячах и тысячах чёрного воинства. Невозможно безнаказанно выступать против самой Жизни. А если кто и выступит в самодовольствии и спеси, того Жизнь отвергнет и низведёт в небытие за ненадобностью. Поэтому – живи для счастья или вовсе не живи.
308
Повесть 18. Противостояние
- …Всё в твоих словах я понимаю, друг Светь. Внушать Чёрным постоянный страх, ратиться, используя зверьё и растения, как в случае с воденем – всё это правильно. Одного только я не уразумел: на что нам проникать в ночные становища Чёрных и говорить с ними? Увидят светловолосых – враз поубивают. Опять же язык. Только с Бродичами мы и сумеем, хотя и с трудом, объясниться. А речь прочих – ни тебе, ни мне неведома…
Так говорил в тот же вечер Перунова дня Утка Месеслав, сидя в общем кругу у костра. Таясь, огонь зажгли в овраге, и темень Леса, надвинувшись изо всех сторон, скрывала Яриев так же надёжно, как любого ночного зверя.
Светимир оглянулся: и другие его явно недопоняли.
- Хорошо же, повторюсь. Все эти мысли в моей голове уже давно, потому, видно, я чересчур кратко высказал их вам… И без меня вы видите, что своими набегами мы не нанесём Чёрным большого урона, и надобно ратиться по-иному. Как – по-иному? Заредар сделал мне на прощание один добрый подарок – раскрыл тайну, как малой кровью одолеть войско Кощего. Не число их убавлять в стычках советовал он мне, а сломать стержень, сердцевину этот Чёрной силы. Я говорю о той Криведи, которой двухголовый лукавец увлёк за собою столь многих мужчин и юношей. Если убедить их в неправоте, в том, что они умирают не за добро и даже не за себя, многие могут сойти с пути зла и покинуть Ашу-Башу… А с Бродичами, Месь, и следует говорить раньше других, потому что когда рать нашего народа выйдет на Севере навстречу Чёрным, тогда Бродичей, как Примкнувших одну войну назад, Аша-Баша выставит впереди. Они обречены на смерть, все до одного. Подлинные чёрные в любом бою держатся за спинами Примкнувших, получают больше добычи от нахищенного. Ради них, нескольких сотен, идут эти тысячи по миру… Вот что я желаю втолковать нашим врагам да подточить их силу изнутри. Подточить Праведью, открыть глаза и заставить мыслить своим разумом. Наверно, у многих в их войске есть подобные мысли, да опасаются высказывать их, ибо там – вы сами видели в селениях Южных – ибо там всё держится на коварстве, обмане, злобе, недоверии…
- А на что же тебе помощь природы? – спросила Болеслава. – Заменишь в их убогих душах злобу страхом и всё.
Светь погладил спину Холеня, лежавшего у ног хозяина.
- Нет, Боля. Не страхом. А пониманием, что Чёрным противостоит весь мир. Ведь кощий Аша-Баша даже объявил, что отменяет всех богов – и Светлых, и тёмных, – и остаётся сам единственным богом. И на Север он двинулся, чтобы показать, что сильнее Алатыря, сильнее Дыя и Холода. А
мы покажет, что от его неразумного лепета мир не изменился и живёт так
309
же,как год Сварога назад, два года, три… Потому что не по силам человеку отменить мир. Да и переделать к худшему тоже.
- Тогда очень к месту был бы твой друг – Летучий Змей! – усмехнулся Ладослав.
- И Верть на ящере! – прибавила Кареслава.
Когда смех притих, Светимир продолжил пояснения.
- Уверен, почва готова, и надобно только бросить в неё зерно. Зерно Праведи. Я должен предупредить их, что нашего народа куда больше, чем Южных, что не за добычей и отдыхом они идут, а за смертью… Змеи здесь не летают, но множество всяких придумок появляется у меня в голове. Иные использовал ещё против асилков, иные задумал недавно… А светлые волосы, которые тебя беспокоят, брат Месь, Радислава нам перекрасит. К тому же Лад захватил у Чёрных пару мешков, а в них одежда. Так что изменимся и явимся в становище Чёрных вовсе непохожими на Яриев… Что, Радя, есть здесь такие растенья, чтобы на время затемнить нам волосы?
- Наберёшь ромашек – затемню, - улыбнулась девушка. – Не затемнили бы вам головы, когда станете говориться вот так, у костров, с теми, кто не любит жить своим трудом…
- Куда им… Мы с тобой внимали самому Аше-Баше, обоим его головам, и то не поддались. Убегали со смехом.
- Особенно Болеслава! – снова засмеялись вокруг.
- Вот такая у нас получается весёлая война, - заключил старший Дружины. – Однако ж через месяц с половиной Чёрные выйдут на Равнину около селений Соколов и Кречетов и прольётся великая кровь. Потому день и ночь нам, братья и сёстры, надо ослаблять врагов: податливых – переубеждать, робких – запугивать, упорных в Криведи – уничтожать.
…Два десятка первого страденя утро не наступило. Едва Денница проглянулась на Востоке, как нашла большая туча болотного цвета и укрыла всё Небо. Грянул гром, и сильный дождь превратил воздух в озеро.
Воины запоздало спохватились, и котлы с неготовым ещё варевом залило водой, а огонь шипел и тух. Стали натягивать большие холстины. Ветер рвал их, завеса мрака мешала действовать дружно, а шум дождя заглушал даже крики.
Люди перемешались и снова расселись уже не по племенам, а там, где сохранился костёр и удалось соорудить хоть какое-то укрытие. Проклинали непогоду, препирались друг с другом за удобное место, выкручивали одежду.
- Видели вы духа грозы?! – спросил один, которому удалось в невредимости уберечь котёл с полбенной заварухой, от которой, перебивая сырость, пошёл приятный запах полуготовой еды.
- Выдумки! Как его увидишь?! – покачал головой его сосед, выливая из сапога воду. – Эй ты, с копьём! Притяни ту бичёвку покрепче: захлёстывает!
- Не веришь – погляди туда, на Северо-восток, когда полохнёт молния! Там он и будет!
Ратник показал рукой, куда смотреть, а сам вынул из красивой, расшитой
310
поясной сумы ложку и попробовал кашу:
- Не доспела…
Следуя его убеждённости, два десятка стоявших и сидевших рядом воинов начали ожидать вспышки, и, когда Небо над деревьями раскололось пополам длинной жёлтой полосой, а сверху, как в камнепад, загрохотал гром, все увидели двухсаженное существо в длинном одеянии и с воздетыми вверх руками, которое стояло прямо в воздухе над высоким, округлым дубом.
- О боги! – вскричали зараз несколько голосов, а всё тот же ратник с ложкой усмехнулся.
- Разве есть другие боги, кроме Аши-Баши?!
- А то нет! – возразили ему с раздражением. – И этот грохочущий дух, и водень, что вчера напал из реки, и светловолосый сын Велеса, что приходит из Лесу, забирает жизни, а если погонишься – обращается то в дерево, то в зверя!
- Откуда ты знаешь, что он сын Велеса?!. Твоё племя верило в Велеса?!
- Не верило! А я вот поверил здесь! Молвят, погубленные нами в последней войне лесные Сеятели, что бились так отчаянно, все оборотились в духов и преследуют нас!..
- А Отступники из них, - прибавил другой, - рассказывали, что племена на Севере, куда мы идём, хотя и имеют много животины, да и сильно воинственны.
- Я тоже слышал, - сказал тот, что пробовал кашу, - будто их сотня тысяч…
- Сто?! – перебил его всё тот же низкорослый воин с широкой чёрной бородой, который поверил недавно в чужого бога Велеса. – Две сотни! И сражаются там не только мужчины, но и женщины, и подростки.
- А у Сеятелей?! – спросил кто-то из-за спин, стараясь перекричать шум дождя. – На нас прямо в селении напали! Только всемером и ушли по длиннотравью!
- Хоть всемером! – похвалил кашевар. – А от моего племени – а мы примкнули пять войн назад – только двое в живых: я да вот брат мой – Лад.
- Что за имя такое?!. Как называется ваше племя?
- Уже никак! Кого сразу побили. А Примкнувших всегда в бою ставят наперёд. Так все и погибли за полгода. С Сеятелями только мы вдвоём ратились. Верно, брат Лад?!
- Верно, брат Светь! И с вами, Бродичи, то же будет!
- А я не Бродич, а Резгун, - возразил низкорослый. – Хотя их речь ведаю. А вот ты откуда знаешь нашу речь?!. О боги!
Снова ратников ослепило молнией, и Светь, видя, что все заворожено глядят на «духа грозы», которого на длинном шесте подняли над деревом Болеслава и Рудослав, не стал отвечать, а кивнул другу и исчез в потоках дождя по направлению к другому костру. Гроза же, будто и в самом деле насланная разгневавшимся богом Леса, всё не утихала, била светом по Земле, воспламенила дерево где-то верстах в пяти в сторону гор и, точно дыша, то
311
слегка ослабляла потоки воды, то резко усиливала. И била, била… По ратникам и их слабым укрытиям, по лошадям, которые пугались грома и норовили убежать, по тому воинству, которое в свой черёд подходило к становищу, с трудом размещало повозки, не тешась даже мыслью о том, чтобы разжечь огонь. И всё время, пока громыхал сверху Перун, чей праздник Ярии отметили вчера жертвованием, Светимир и Ладослав ходили от кострища к кострищу и говорили с Бродичами, убеждая их в пагубности этого похода. По-разному внимали им, начинавшим разговор как бы между собой. Где прислушивались, где и угрожали донести до Подлинных чёрных. Когда же гроза стала утихать и друзья направились в Лес, от становища за ними тайно последовали три воина.
- Отойдём за куст да из луков? – шёпотом спросил Лад.
- Нет,- велел старший. – Приметил я, как они подавали друг другу знаки согнутыми пальцами. Наверно, они – особенные ратники Кощего. Их дело – приглядывать за прочими да прислушиваться к речам, чтобы никто не бросил воинство или не переметнулся к противникам. Убить таких – мало. А вот запугать – было бы немалой удачей. На этот случай мне пригодится совет Радиславы да её помощь.
- Да ведь она далеко отсюда…
- Зараз увидишь… как сокращается дальность человеческой мыслью.
Они отошли саженей на два десятка вглубь Леса и остановились. Оба заметили: Чёрные соглядатаи встали неподалёку за деревьями и следят.
Лад сломил с ели маленькую веточку и принялся чистить зубы, усмехнувшись: «Я ещё и позастольничать успел в гостях…» Он словно выставлял напоказ безделие и спокойствие, готовый однако вмиг выхватить лук и выпустить хоть все стрелы одна за одной. А его друг встал на видном месте, протянул перед собой руки и прикрыл глаза. Прошло немного времени. Кудри юноши, выбивавшиеся из-под шлема, начал шевелить ветерок, слабый поначалу, но всё крепчавший. Сверху зашумели листья на зеленичье и толстом десятисаженном ясене. Затрепетал густой кустарник справа. Светимир словно очнулся от забытья и весело крикнул:
- Гей, воины тьмы! Слуги виевы! Прочь отсюда!
И вдруг сильный порыв слившихся воедино ветерков ринулся в сторону врагов, подхватывая на пути лесной сор и срывая листья. А у самых тех деревьев, за которыми они укрылись, закружились-заиграли два вихря. Чёрные помедлили, видно, смекая, что же произошло, после, уже не таясь, бросились обратно к становищу.
- Подгони их, брат Вихрич, подгони! – прокричал вослед Светимир. – Добре, Радя… Теперь эти лучшие из воинства Кощего будут робеть перед каждым кустом и другим поведают, как гнали их духи Леса… Скоро просека станет единственным местом для обитания Чёрных. Да и просеку, как реку, Лес постарается побыстрее залечить-затянуть…
- На что же – «побыстрее»? – не согласился Лад. – Нашему народу очень
312
удобно было бы по ней переселиться на Юг.
- Далеко заглядываешь, брат. Пока что по ней идёт на наши племена гибельная сила. Всё, кличем лошадей.
…Несколько дней шли дожди, и движение Чёрных замедлилось. К тому же два десятка жёрухов-Южных из рубивших просеку сумели сбежать и через Лес направились в обратную сторону, на Родину. Дружинники не повстречались с ними, узнав обо всём по следам, но сильно порадовались удаче братьев.
В становище Аши-Баши всё это время не утихали разговоры о злых лесных духах, которые будто бы вознамерились преградить путь на Север. Способствовали тому усилия Яриев, обилие мошек и комаров, столкновения Чёрных с диким зверьём и то, что эти воины никогда раньше не шли столь долго по лесам и больше привыкли к открытым пространствам.
Когда же Небо разъяснилось и дорога-просека стала высыхать, Дружина Светя, ушедшая на два поприща вперёд, приготовила врагам новую трудность и опять – как бы от природы, а не от людей. В тот день сотенный дозор Чёрных, шедший на две-три версты впереди войска и разведывавший направление просеки, наткнулся на широкое лесное озеро. Злобники решили было миновать его вдоль восточного, более сухого берега. Часть отряда поворотилась назад – известить своих о препятствии, другая же спустилась к воде. Едва лошади воинов припали к питью, как произошло нечто диковинное: множество рыбы подплыло к людям безо всякой боязни и принялось тыкаться к ним и играть у ног. Изумлённые Чёрные, которым не удавалось ещё ни разу попробовать лесной рыбы, начали жадно таскать добычу на берег, но, когда навалили изрядную кучу, старший их вдруг опамятовался:
- Мы её ловим, а она всё так же идёт в руки! Дело неладное! Козни духов!
- Видно, озёрный водень гонит её к нам! – остановились и другие. – Съедим – и помрём все!
Страх перед неизведанным оказался настолько сильным, что они бросились носить рыбин обратно в воду, но та не уходила от берега, и воины, обеспокоились уже за коней да отвели их подалее от чудного озера. Ещё один десяток Чёрных поехал назад, к тысячнику, с новой вестью и за новыми повелениями, как действовать. Остальные сдвинули становище глубже в Лес и даже не стали набирать воду в котлы для стряпанья. Жевали сухомятку, тихо говорили о бесконечности и чародействе лесных пространств… Вдруг один из дозорных подал знак тревоги, но не со стороны деревьев и густых кустарников, а от озера. Попрыгали на пасшихся лошадей и снова придвинулись к воде. В этот раз изумление ратников было ещё большим. На противоположном берегу, у песчаной отмели, которая упиралась одним краем в саженный обрыв с кривой сосной, висело в воздухе неведомое существо, всё покрытое зелёными водяными травами, с зелёным же лицом. Оно сидело на подстилке из трав и указывало одной рукой прямо на чёрных
313
воинов. Те же стояли, открыв от изумления рты и выпучив глаза. Хотя страх мешал им даже расширенными глазами приметить разные любопытные мелочи. Что существо слегка шевелило губами, потому что переговаривалось с кем-то. Что сидело оно вовсе не на травах, а на рогоже, под которой тлело-чадило кострище из особенных стружек. И тем более не могли ведать чужаки-захватники, что перед ними не какой-нибудь озёрный дух, а девушка Капислава из племени Уток. Она оказалась самой лёгкой во всей Дружине Светя и потому подходящей лучше других для стародавней, известной всем аркаидам ещё с Островов забавы, когда разжигается огонь, присыпается стружками от нужных деревьев и накрывается мокрой рогожей, на которую садится человек. Старики говорили, что встарину удавалось подниматься на пару саженей, но у дружинников получилось лишь на три локтя.
- Убегаем отсюда! – крикнул кто-то из Чёрных, и все, выйдя из оцепенения, повернули коней.
Но не тут-то было: теперь замерли на месте лошади. Замерли и не сдвигались ни на шаг, как их ни понукали, а вскоре начали одна за другой ложиться на Землю и даже не вздрагивали от криков и тычков. Чёрные бросились в Лес пешком. И испытанной жути хватило для того, чтобы они бежали несколько вёрст, пока не услыхали шум от порубки деревьев. Скрыть причудливые тайны лесного озера не удалось, да никто и не пытался воспрепятствовать переполоху. Ветром полетела по тёмному воинству весть о том, что ожидает их впереди. И спустя треть поры велением самого Аши-Баши движение остановилось, из-за чего изнурённые трудом жёрухи, делавшие просеку, смогли передохнуть. Длилось это целую пору середины дня, после чего дорогу повернули на Северо-восток. Так выдумки дружинников задержали рать Кощего на два дня.
Но приключения продолжались, потому что лесные духи – а ими на время стали Ярии, защищавшие Родину – не угомонялись ни днём, ни ночью. Едва Чёрные расслаблялись после нескольких дней без схваток, как на них нападали в самом неожидаемом месте. И всякий раз после таких налётов исчезали подростки-жёрухи, отчего всё больше труда перепадало самим воинам: и стряпанья, и возни с повозками, которые надо было запрягать-распрягать, перетягивать через реки и топкие места, чинить и укрывать от дождей… Силы и дух войска таяли. И Аша-Баша, получая доносы, знал о том. Равно как и о неведомых ратниках, заводивших среди Бродичей и других племён вредные разговоры и быстро исчезавших в Лесу, словно их предупреждали те же Бродичи, едва кто-то из Подлинных чёрных пытался тех ратников схватить.
Как-то всё войско остановилось на полдня из-за сумятицы, которую устроили лошади передовых отрядов. Оказалось, кто-то разбросал на пути клочья волчьей шерсти и какие-то терпкие травы. И опять Аша-Баша попытался покончить со светловолосым юношей, посмевшим говорить с ним на равных. Ибо двухголовый, сам запугавший и затуманивший многих своим
314
необычным видом и злым учением Криведи, был уверен, что не духи действуют против него столь дружно, мудро и последовательно. И вот в первый день месяца заревня, на второй Луне чёрного похода, когда темнота ночи едва ушла за Пояс Рода, полутысячные отряды были посланы на поимку Яриев.
Этим утром дозорными стояли Утки Месеслав, Капислава и Борослав, но никакого движения они не уловили. Зато пробудилась в тревоге Радислава и, не понимая – отчего, посидела, прислушиваясь, и пошла умываться заревой росой. Тут же, словно почувствовав беспокойство в душе суженой, открыл глаза и Светь. А открыв, уже не мог вернуться к дремоте, потому что заботы войны стояли вокруг него, и тут же потекли в голове старшего Дружины самые разные мысли: как пополнить запасы снеди, не убивая лесного зверья, как подлечить захромавшую лошадь Удеславы и многое прочее.
- Ещё Хорс на далёком Востоке только потягивается, начиная восходить на Небо, а ты уже подскочила, - шепнул он воротившейся Раде.
- Потягиваешься ты, а Хорс уже светит нашим врагам, вовсе не желая того…
-…И каждый миг они, свалив несколько деревьев, приближаются на сажень к нашей Равнине, - дополнил юноша.
- Верно: сгубив несколько деревьев. Ни на миг не перестают нести погибель живому… Скажи, Светик, а деревья дают тебе силу, укрепляют тебя, если прислонишься, прижмёшься?..
- Сколько прошу!.. То – «буяр», то – «Светик». Что за имена?
- А ты?!. Радюша, Радёшенька, Радёна…А я – ратница Дружины Светимировой, повелительница рыб Велесова озера и лесных ветров-Вихричей!
- Эк, расхорохорилась. Тише. Дай моим отважным ратникам поспать всласть… А ведь ты до сих пор ходила у ветров в подругах, а не в повелительницах.
- Сам же повторяешься: повелительница моего сердца…
- Так и есть. Возлюбленной – сердце, людям – разум, вере – душа.
- А себе что же?
- И себе много чего. Счастье, радость жизни, дружбу, любовь…
- А что же деревья?
- Какие деревья?.. А, твой вопрос. Да, есть такое дерево. Сосна. Встану к ней спиной, такой высокой, прямой, ровной, и сам будто устремляюсь ввысь, в Небо, питаюсь её духом… А ты?
- Берёзка… Обниму, растворюсь в ней, раскину во все стороны ветки, склонюсь ими к Земле… Известно, все люди – деревья. Вот твой дядя Яр – дуб. Только увидела его впервые и сразу поняла: этот – дуб. Крепкий, мощный и хмурый. Он же всегда хмурится?
- Бывает. А почему тебе вспомнились дубы? Не из-за этого ли? – Светь кивнул на дерево с краю луга, где они расположились.
315
- Этого?.. Постой-ка…
Девушка вдруг задумалась, встала и подошла к тому дубу. Немного погодя она поманила Светя, и он, осторожно обходя спящих ратников, приблизился к Перунову дереву долголетия.
- Что? – шепнул он вещунье.
- Светь, на нас находит большая тёмная сила. Весьма большая.
- Разве Кощий повернул своё войско к горам?
- Того не ведаю, но только я не путаюсь, так и есть… И ещё. На Севере, далеко-далеко отсюда, тоже большое движение. Кого – неясно.
- Верно, наш народ покидает свои селения, предупреждённый Вертиславом и Кречетами.
- Возможно. Буди друзей. Надобно уходить отсюда.
…И началась долгая и изнурительная погоня. Ярии, чувствуя Лес, ставший жилищем, избежали окружения, но отряд, превосходивший их в числе в десятки раз, упорно преследовал дружинников до самой ночи, а к темени поставил становище с кострами, давая понять, что утром погоня повторится.
- Доняли мы Кощего, - приговаривала Болеслава. – Смекнул двумя разумами, кто настроил против его воинов весь Лес.
- Теперь бы Рыженя с асилками на выручку, - вторил ей неунывавший Месеслав.
Эти славные ратники, обладавшие равно большой силой и немалой увёртливостью, давно держались вместе и ведали всею Дружиной, когда Светь сам отправлялся в разведку или переговориться с новыми знакомцами среди Бродичей.
И теперь ратница из Соколов и ратник племени Уток указывали путь своим друзьям, умело угадывая, где лошадям пройти легче, где Лес прорезает глинистый овраг, а где их ожидает болотина.
Изредка останавливались, слушали Землю и ветры и, угадав уловки врагов, старавшихся обойти Яриев, мчались дальше. По лицам били ветки, кустарник-дерябник хватался за одежду, иной раз трава становилась будто стеной, доходя до лошадиных голов и мешая животине переставлять ноги, но дружинники не сбавляли ход, чувствуя лавину зла, готовую поглотить их.
Другой защиты, как от Леса, искать было негде, и Светь с Радей мучительно искали такую защиту, ибо враг был многочисленнее и выносливее и победы открытая схватка не сулила.
Ночью, когда Чёрные приостановились, Лад настаивал на том, чтобы уходить во мраке. Но непроходимость чащи, усталость коней, которые и без того шли только на постоянных понуканиях, делали такой выход невозможным. Болеслава посоветовала напасть на спящих врагов. Светь сползал в разведование: дозорные Чёрных стояли в пяти саженях один от другого, да ещё по два воина бодрствовали у каждого их костра. Оставалось радоваться хотя бы ночной передышке, добре что рядом бил родник, и воды хватало и людям, и лошадям.
316
И вот второй день преследования, подходит полуденная пора, а как избавиться от погони, Светь так и не придумал. Чёрные всё время идут в сотне саженей и широко – то, прежнее исчезновение Яриев в лесном овраге многому научило воинов Аши-Баши. Кони опять начали выдыхаться, и на лицах друзей Светь видел утомлённость и тоску. Только Лад и Рудослав из берёжи сосредоточены и готовы к худшему. Но более всего сердце старшего болит за Радю. Тяжело было ему расставаться с девушкой, с которой обменялся метками Лады, немалые опасения вызывала её новая езда по Подземной дороге, но теперь он и не рад её присутствию, потому как выжить в этот день – маловероятно.
- Боже зверья и животины, лесов и лугов Сварожич Велес, - зашептал юноша, прячась за шею Здоровка от ударов ветками, - ты даровал нам численник, научил землепашеству, ты помогаешь в охоте, в лечении коров-кормилиц да овец, дарующих шерсть, ты ходишь по лесам и восславляешься птичьими напевами, которые радуют и наш слух. Потому ты друг людям, потому и взываю к тебе в трудности. Приди на выручку добрым моим ратникам, которые не убивают твоего зверья с тех пор, как вошли в Великий лес, не ломают веток, беря для костра сухие дровины, не бросают всякий сор в твоих Землях и не оставляют после себя каких-то следов, даже уголья. Приди нам на выручку. Пусть заступятся перед тобой за нас сам Сварог, жена его Праматерь Сва, бог воинов Перун и родовые птицы Сокол, Лебедь, Ворон…
И только назвал Светь всех птиц-охранительниц своего народа, как открылась перед ними большая и тёмная дубовая роща, которая и видом своим и духом сразу показалась необычной. Все деревья в этот роще были весьма старыми, ибо не виднелось ни одного, чтоб было менее как в два обхвата. Кустарник здесь почти не рос и ехать можно было вольготно. Да только какая-то неведомая сила будто сдерживала ратников – одних меньше, других сильнее. Болеслава и Месеслав въехали под дубы легко. Также и Светь. Но следовавшая за ним Мереслава приостановилась и сильно побледнела:
- Что-то не пускает меня вслед за вами…
Радислава взяла её за руку и увлекла за собой. Также задержались Вороны Буеслав и Чесеслав, но ненадолго. Говорили только, что сердце забилось учащённее да к лицу прилилась кровь.
Оказавшись в дубняке, по-прежнему увлечённые скачкой, дружинники поторопились было дальше, но через полсотни саженей Радя попросила всех остановиться.
- Друзья, подруги! Чёрные не войдут в эту чащу. Здесь мы в безопасности. Пока не могу объясниться ясно, но погоня нам более не угрожает.
Все удивились, но коней придержали.
- Что же, поглядим? – предложил Лад.
Светимир кивнул:
317
- Что-то затейливое кроется в этих дубах. Мне кажется, они глядят на нас…
- Испросить бы соизволения…быть здесь…- озираясь, сказал Борослав.
- Уже испрашивает, - кивнул ему на прикрывшую глаза и застывшую лицом Радю.
- Подходят, - оглянулась Болеслава.
Дружинники оглянулись к врагам лицом, хотя и доверяли Радиславиному знанию природы, и умолкли в ожидании. Всякий чувствовал: на них надвигается, словно стена проливного дождя, великая и мощная сила, которая сметёт всё на своём пути. Трещал и стонал Лес, ранимый тысячами копыт, отдельные вскрики сливались в сплошной гомон. Светь приметил, как у многих напряглись до побеления руки на мечах и тут же осознал, что и сам привычно изготовляется к стрельбе из лука, только меряет глазами дальность. И вот между деревьев мелькнули первые Чёрные, и вмиг к краю дубовой рощи выкатилось из густоты Леса многосотенное воинство.
Далее произошло что-то неизъяснимое. И если до того «проделки духов» были сотворяемы самими дружинниками, то теперь они видели необычное вместе со своими врагами. Первый их ряд въехал под дубы, и тут же, испустив крики ужаса, боли и злобы, попытался развернуться назад. Но следом шли другие. И они, смешавшись с передовыми, подталкивая их, будто ударялись обо что-то крепкое и отскакивали, как получившие удары оружием. Воинство всё подходило и подходило. Часть Леса перед дубняком кишела уязвлёнными людьми на испуганных и взбешенных лошадях. Треск ломаемых кустов, крики, ржанье, перепалки и понукания – всё это оглушило ратников Светя, хотя и стоявших поодаль.
Сумятица длилась немалое время. Иные из Чёрных заезжали под дубы и как будто без робости, но ненадолго: то ли выталкивала их неведомая сила дубравы, то ли сами опасались в малом числе биться с Яриями.
- Поехали отсюда, - посоветовала Радя. – Теперь они повернут назад, к просеке.
- Погодите, - Светимир тронул Здоровка и дал знак Холеню, который поначалу от вида Чёрных порыкивал, после же тихо заскулил, не понимая происходящего.
Юноша отважно двинулся на врагов и доехал до самых крайних дубов. Там он прокричал что-то непонятное и, вернувшись к своим, велел трогаться.
- Пусть теперь ещё и перед Велесом дрожат! – объяснил он свой поступок.
- Ты всё-таки усвоил их корявую речь? – подивился Ладослав. – А я никак. Даже речь Резгунов…
Через три сотни саженей попался осветлённый Солнцем лужок, и дружинники решили остановиться для отдыха и полуденного стряпанья. Все сделались веселы и шумны, хотя окружавшие великаны-дубы вызывали опаску. Однако грозящая гибелью погоня вдруг исчезла, никто не погиб и даже не был ранен, и потому быстро разложили костёр, как близкого друга восславили огнебога Семаргла и, слив запасы воды в один котёл, затеяли
318
кашу из последней гречневой крупы, которой отсыпал им на дорогу ещё Меч.
-…По квасу, братья, истосковался, мочи не хватает терпеть, - вздохнул, усаживаясь у костра, Нареслав. – Как можно человеку нашей веры обходиться без этого священного питья?
- Квас – то здорово, - согласилась Кареслава. – А я вот ещё люблю яблоки. Такие – солнечного цвета, налитые сладкой влагой… У нас из яблок и квас делают…
Она заулыбалась и будто ушла в воспоминания, перелетела мыслью в родные Земли племени Лебедей.
- Разве у Соколов другие яблоки? – удивился Лад. – Те же. А вот квас добрый выходит из берёзовой воды, что течёт весною по стволу, по веткам… Мы её собирали в детстве, после старшие выпаривали, и получались такие коричневые сладости кусочками. Во рту сразу же тают. Ходишь, жуёшь…
И этот суровый воин, два года разивший асилков в городьбе у Пояса Рода, вослед за Кареславой смягчил и украсил лицо счастливой детской улыбкой. Но никто не укорил его в этот простоте и искренности. Наоборот, каждый вдруг вспомнил, что жестокие схватки, кровопролития, дозоры непроглядными ночами – всё это возникло в их жизни совсем недавно, и гораздо больше места в ней занимают именно те самые простые радости и жизненные открытия: материна песня, первая езда на лошади, собирание грибов по лескам, туесок студёного кваса в знойный день, катание Дажьбожьего колеса со взгорка…
- А что ты любишь? – спросила Радислава Светя. – Или угадать?.. Тоже яблоки?.. Груши?.. Сладости из можжевеловых шишек? Мне они по нраву… А может, ты кисельник?.. Лесной кисель из стрелолиста пьёшь с удовольствием.
- Зачем же тогда застольничать, если без удовольствия?
- Знаю, знаю! Ты любишь гречаники. Вон как принюхиваешься к вареву в котле! – она засмеялась, а следом и другие, потому что запах каши подействовал не на одного только Светя, который к тому же умел скрывать свои желания.
- И гречаники, - согласился он, - и овсяничник, и луковник, и морковник, которым ты потчевала уже как-то меня и Холеня. Поведай лучше тайну этот чащобы. Почему муравьи не пустили в неё Чёрных, а нас не трогают?
- Муравьи? – удивились ратники. – Как муравьи могли воспрепятствовать нашим врагам7
- А так. Когда я подъехал к краю дубняка да погрозил злобникам карой Велеса, то увидел, как муравьи, которым нет числа, будто войско, движутся живой волною на Чёрных, поднимаются по лошадиным ногам и, видно, здорово жалят. Знаю, в дубовых зарослях всегда много этих больших рыжих муравьёв. Но они явно шли в наступление, как люди… А вот мы им нелюбопытны.
- И что же враги? – спросил Лад.
319
- А что?.. Весьма изумлялись и отступали от рощи. Не я же их поворотил вспять…
Рассказ Светя удивил и позабавил дружинников, но старший и сам не понимал происшедшего, поэтому смотрел на Радю и ожидал разъяснения. И она начала говорить.
- Вести мои, друзья, скорее тревожные, чем радостные, хотя эта роща и спасла нас, за что жертвование зерном её духу я принесла. Ежели верно разумею – а дубы вокруг нас очень древние и мудрые и тайнами своими делятся неохотно – ежели верно разумею, - мы вместе с воинством Кощего приблизились к Землям, заселяемым асилками.
- Теперь будет две напасти, - подосадовала Болеслава.
- Пока я косматых не чувствую, - успокоил всех Светимир. – Мы с Холенем узнаём их за пару вёрст.
- Верно, здесь, под дубами их нет, - продолжила Радислава. – Да и не может быть… В минувшие, стародавние времена наши и прочие племена возвращались с Юга на Острова вослед за Белыми богами, которые ярким солнечным светом гнали прочь Холод и чернобогов. Север открывался от белой воды, и было это во Время Велеса, целый десяток тысяч лет назад…И вот в этом месте люди, которые шли прямо сквозь Лес, наткнулись здесь на большие ватаги асилков, не желавших пропускать их через свои рощи. Произошла битва. Враги были побиты, и люди предали их Земле, но необычно – не просто выкопав яму или ямы, а сотворив длинный ров, который замкнули кругом. Рощу молодых дубков, выросших после потепления, посвятили друзьям Перуну и Велесу, а вещуны, как видно, наложили на неё заклятья большой силы…
- Выходит, - продолжила Мереслава, - эта дубрава для людей как остров, на котором они могут укрыться от любой опасности?.. Чего же я с трудом въехала в неё? Даже перед глазами всё закружилось.
- Может, души мёртвых асилков повлияли, а ты, верно, в походе немало побила косматых.
- Она – немало, Радя, - подтвердил Сечеслав. – Из нас, Сов, разве что Огня больше.
- А может, теперь ратишься чересчур остервенело. Со злобой в душе…
Радя пристально посмотрела в глаза подруги, а та смутилась.
- Верно, злюсь на Чёрных… Хочу, как Светь, побольше их изничтожить, пока не дошли до Равнины. Может, теперь ещё и асилки начнут на них нападать?
- О числе убитых я уже не забочусь, - возразил Светь. – Хотя число живых Чёрных сильно беспокоит… Давайте теперь решать то, как отвадить Ашу-Башу от посылки больших отрядов в погоню за нами. А погоня, которая недавно ушла от нас, едва им не удалась. Предки и их заклятье спасли нас в этот день, но вряд ли такие рощи будут встречаться ещё… Я уповал на Велеса, не умея придумать выхода, но могучий бог не станет всякий раз оберегать людей, которые и сами имеют разум да ещё и оружие.
320
- Численный урон мы Чёрным не нанесём: мало нас. А с Бродичами и
другими соседями Южных ты уже не раз переговаривался, и они обещали в случае большой рати уйти от Кощего. Так может, нам стоит устремиться к своим, на Север, да готовиться к встрече злого воинства?
Дружинники оживились: видно было, что слова Болеславы нашли в них отклик. Да и избавление от погони в этот день далось с превеликим трудом. Но Светимир, Лад, Радя, Месеслав и другие не согласились.
- Уверен, что наши племена уже готовятся к большой войне. Чем мы им поможем? Теперь там всё будет зависеть от кузнецов. И берёжи с буярами из Соколов и Кречетов осталось немало. Есть кому научить владению оружием. А здесь другое дело. Уйдём мы – Чёрные через два-три дня перестанут опасаться духов и говорить между собой о том, что Лес, природа, боги, которых отменил Аша-Баша, - все препятствуют их походу, все объединились против них. Нам следует поддерживать и развивать в них и эту робость перед своей будущей судьбой, и сомнения в верности того, что делают… Если поначалу я всего более их стращал, то теперь взываю к совести и Праведи, напоминаю о родственниках, которых они погубили, о матерях, сёстрах, которых они отдали Подлинным чёрным в жёрухи… На этом пути, чувствую, с меня и вас, друзья, куда больше будет пользы нашему народу, чем от простого истребления врагов. Вот и роща эта. Да теперь много дней Чёрные будут передавать друг другу, что Велес хранит Яриев, и даже маленькие муравьи защищают их. И когда я втайне заявляюсь в какое-нибудь из их становищ, никто не посмеет обнажить оружия, даже старшие. Сяду у костра, начну говорить, что хочу. И будут внимать. Причём не как врагу.
Светь обвёл дружинников глазами и убедился: все были согласны. Однако ясно было, что воротившийся отряд Кощий вновь пошлёт в погоню, жестоко наказав его старших и поставив других, которые не поверят в силу неподвижных дубов. А раз так, значит, надо выдумать такие уловки, чтоб безопасно сближаться с людьми, идущими по просеке, и без потерь уходить в глубь Леса.
- Радя, - продолжил Светимир. – Травы и порошки твоего деда Гостомысла уже не один раз нас выручали. И когда говорили с Кощим в его жилище, и теперь, в их северном походе. Есть у тебя ещё что-нибудь подобное тому, что вызвало судороги у лошадей на озере?
- Мало, Светь. Леж-трава вызывает сонливость, если растворить её в воде да испить. А от ириса, которого и здесь немало, у болот, бывает слабость, тошнота…
- Думаю, у нас теперь одна защита – вода. Реки и озёра. Испортив на короткое время воду – оторвёмся от погони и испугаем врагов невиданным.
- Мы устрашаем Чёрных как бы духами, а самих духов природных стихий почти и не просили о помощи… - усмехнулась Радислава.
- Ты можешь призвать их? – спросило враз несколько голосов.
- Ветры призывала… Деревьям внимала, хотя трудно это: медлительна и малопонятна их речь… Знаю ещё стародавние мощные заклятья, которые
321
могут… Но о этом, друзья, нельзя говорить вслух.
- Что же, - Светь поднялся, - нам не говори. А новых помощников в Лесу сыскать попытайся… Погляжу, ушли ли Чёрные.
Он вынул из котомки кусок слюды и, выбрав дуб повыше, начал взбираться наверх. И верно – дерево было необычным. Старший не слышал подобно Раде его голоса, не то, что целой повести о прошлом возвращении аркаидов на Острова. Не слышал даже короткого слова. Однако его охватило стойкое ощущение, что это – живое существо, которое слышит и видит человека. Светь стал бережно хвататься за ветки, стараясь ничего не обломить, и повинился шёпотом: «Не укоряй меня, старый и мудрый великан, что тревожу твою кору-кожу и ветви-руки: мне бы только оглядеть всё вокруг, нет ли врагов…»
Вершина рядом. Кудрявые головы прочих деревьев ниже Светя. Он удобно устроился и, поймав слюдой лучик Солнца, начал искать по Лесу, не отразятся ли шлемы, щиты Чёрных или сбруя на их лошадях. Но вокруг только простиралось зелёное море. Не видно было и просеки. Ещё бы: упорная погоня загнала Дружину далеко вперёд, и воинство виева сына в этих местах появится только завтра к вечеру. Навстречу Чёрным Ярии не пойдут: пускай отдохнут кони. Ослабели они на редкотравье в чащобах, где больше низкорослого кустарника да мха. «Да, всем – отдых, - решил Светь, спускаясь. – Отдых и раздумье…»
…В ту самую ночь, когда по Лесу рыскали в поисках Яриев пять тысячных отрядов, Аше-Баше донесли, что среди воинов в становищах и в движении распространился один и тот же разговор: не стоило им покушаться на жизнь сына Велеса, лесной бог покарает их всех и, наверно, уже изничтожил все те отряды, потому что ночные Небеса посылают особенный знак – падение множества ясочек. Знамение то виделось всем Севером и сильно помогало силам добра и Праведи. Гмуры и вещуны «птичьих» племён, глядя туда, откуда ожидалось злотворное войско, радовались и говорили о том, что это – знак падения самозваного бога и его чёрных ратников, возомнивших, что миром может управлять человек. Асилки, с трудом понимая разъезжавшего по их селениям рыжеволосого Мерара, вдруг осознали его право повелевать ими и начали готовиться к войне с теми, кто решил захватить Лес и разрубал его на две части. Радовались и Южные, которые доубирали уже остатки урожая и занялись теперь восстановлением разорённых селений.
- Так много ясочек разом падает. Ведь Аша-Баша только на середине пути к моей Равнине. Что же это означает? – спрашивал в ту ночь старший дружины Южных-Сеятелей Мечимир племича Куниц мудрого старика Надимира.
- Если на середине,- отвечал тот спокойно, - то битвы Чёрных с твоим народом ещё не было. Тогда может быть только одно объяснение этого знака смерти: гибнут души тех, чьи тела пока вроде как живы. Сколь ясочек упадает, столь душ в эту ночь грозный Бода-Велес уводит в мир Нави…
322
Твоим Соколам легко будет одолеть рать Аши-Баши, ибо бездушная она теперь, полумёртвая…
Но более всего дивное небесное явление поразило самих Чёрных. Ясочки летели в сторону Пояса Рода прямо над их головами, и все предугадывали в этом собственную гибель. И дальнейшие недобрые совпадения только подтвердили такие страхи. Сначала воротились отряды, которые не настигли Яриев. После пришла та тысяча, которая упёрлась в заповедную дубовую рощу и была изгнана злобными рыжими муравьями. Аша-Баша в ярости казнил весь десяток сотенных, что вели тот отряд, поставив на их место новых, и велел тут же возобновлять погоню, которая, по его разумению, не удалась только из-за бестолковости воинов, но не по причине вмешательства лесных богов. Последующие события не только усилили среди чёрных ратников ужас перед Лесом, но и поколебали безбожие самого двухголового, который давно уверил себя, что мир живёт только его велениями. Разом отказались рубить просеку все полторы тысячи мужчин-жёрухов. «Мы не Отступники! И убивать наших братьев вас не поведём!» – заявили они и, бросив топоры и пилы, посели, готовые к смерти. Мара, пользуясь велением Правителя, взяла светлые души каждого десятого из них. Однако жёрухов-Южных на сломила эта страшная казнь, они были готовы погибнуть все. Кощий решил было продолжить избиение, но нашлись советники, которые сказали о невыгодности кровопролития: гибель этих мужчин показала бы всему чёрному войску силу духа их противников. К тому же постоянное бегство жёрухов, которые принадлежали ратникам, шли с ними и были услужниками, резко уменьшило число пленных, и многим Чёрным приходилось уже самим стряпать и вести повозки по пенькам и впадинам рек.
И Аша-Баша впервые смирился с неповиновением: мужчин, рубивших просеку, распределили по войску для разного труда, а валить деревья теперь решено было всем отрядам в свой черёд. Кроме Подлинных чёрных.
Кто сказал, что у зла не бывает напастей? Бывает. И ещё больше, чем у добра. Напасти Чёрных продолжались. Вдруг оказалось, что снеди, захваченной у Сеятелей, почти не осталось. Хотя брали её даже не на два месяца Лесного похода, а более того. Неизвестно было виевичам, что дети и подростки-жёрухи, которые днями и ночами раскладывали костры, ставили котлы и занимались варевом, всякий миг старались бросить хоть горсть крупы под ноги лошадям или в траву. Оставалась животина – коровы, овцы, которых гнали с собой. Но мяса Чёрные ели всегда много, варили и жарили лишнее, оно не сохранялось в летнюю жару, к тому же недобрый лесной воздух, плохая дорога и худая пасьба приводили к отощанию и хворям животины. Так что мяса оставалось не более как на одну Луну, половину месяца. Значит, необходимо было охотиться. Собирать плоды, ягоды, грибы и всякое растенье воинство, не привыкшее трудиться, вовсе не желало, а пускать для этого в Лес детей-жёрухов опасалось: сбегут. С неудовольствием – затягивается время похода – Кощий объявил о пропитании охотой. Но вот
323
тут-то и начались главные напасти. Охотиться начали – на самих Чёрных – три десятка Яриев. Из-за каждого дерева могла прилететь гибельная стрела, бившая без промаха. При этом бивший оставался невидимым, а если преследовали его – исчезал-растворялся в зелени. И потому Чёрные ещё больше робели перед Лесом, не заезжали вглубь и бросали своих убитых, чьи стрелы тут же подбирались дружинниками Светимира.
Большие отряды, которые Аша-Баша ещё два раза посылал на Яриев, также воротились ни с чем да ещё и потеряв половину коней: на них внезапно нападали хвори-лихоманки – то бешенство, то судороги, то сонливость. Один из отрядов и вовсе исчез. На просеке говорили шёпотом, опасаясь доносчиков Аши-Баши, что какой-то необъяснимый гибельный дым напал ночью на становище того отряда, отчего все две сотни воинов не проснулись на заре.
И подобных слухов становилось день ото дня всё больше. Чёрные сами запугивали друг друга. Робея, выменивали разные оберёги, с вниманием слушали тех, кто помнил заговоры богам и духам. Тем самым богам, которых под радостные крики войска двухголовый предводитель давно объявил умершими. Теперь многими говорилось иное: никак нельзя переправляться на Блаженные острова. С каждым днём приближения к Морю будет всё больше лиха и трудностей. Белые ли боги, дети Рода, там живут, или чернобоги, изгнавшие Белых Холодом – всё равно лучше людям не вмешиваться в божьи дела, вернуться по просеке на Юг и продолжить захватные походы по Безлесью и предгорьям.
И словно в подтверждение этих прорицаний погибли разом, в одну ночь, все Отступники из Южных – четверо ратников-Белок, двое Куниц и двое Барсуков (один был сражён стрелою из Леса в самом начале похода). Все они были найдены в разных местах – у кострищ, под повозками, под деревьями на становищах. Все – пронзённые ножами, которые были вложены в их же правые руки. То ли сами убили себя, покорившись совести, то ли пленные-жёрухи расправились со своими – дознание Кощего не сумело выяснить этого. Племич Белок Сетомир, более всех рассказавший Аше-Баше о «птичьих» племенах, Островах, Лесе и дороге на Север, и вовсе исчез, а через день найден был во время охоты со следами когтей по всему телу. «Сам Велес разорвал», - решили Чёрные, и имя лесного бога повторялось ими теперь куда чаще, чем имя своего Правителя, который оказался бессильным перед природой.
А она, природа,ясно показывала своё неудовольствие самовольным вторжением: частоколом ставила на пути войска толстые и крепкие сосны, ели, ясени; пугала из чащобы грозными криками косматых зверей саженного роста, с жуткими мордами и большими клыками; а с середины месяца заревня обрушилась на людей многодневными дождями, после которых начались хвори, а бессчётные комары и мошки стали донимать днём и ночью, тучами кружа над просекой и грозя выпить всю чёрную, злую кровь. И воины, которым покорились два десятка и девять народов и племён, с
324
трудом переправлялись через холодные и вспученные дождями реки и проклинали Лес, свой поход и даже того, кто вёл их.
…Два десятка первого заревня, в день Стрибога, после положенных жертвований, Светимир объявил, что Дружина опережает чёрное войско и уходит на Север.
«Друзья мои, милые сердцу, - обратился он, сидя у костра, к своим ратникам и ратницам. – Более всего счастлив я, что все вы живы и здоровы телом. Умениями Радиславы излечивали мы любые раны, знаниями от родителей легко находили в Лесу разную снедь и не убивали зверья. А ромашкой, черёмухой и шелуханом спасались от жаления летучих кровососов…
Рад я и крепости нашего духа, потому что полтора месяца мы в Лесу, рядом с большущим воинством злобных врагов, а выглядим, будто победители. И то верно. Тысяча и две сотни Чёрных убито нами, почти три сотни жёрухов вызволено из плена и отправлено на лошадях и с запасом снеди на Юг. Главное же – войско Кощего более не сплочено и держится вместе только теснимое Лесом. Уверен, что едва они выйдут из-под деревьев, как чёрному делу конец. Целые дни я проводил среди Бродичей, Резгунов, Анхаваров, Чесоронов, Кабердахов, ехал с ними по просеке, говорил у костров при отдыхе, обучался их языкам и – полагаю теперь – я убедил их в пагубности Криведи, в том, что их спасение – в уходе от Аши-Баши и возвращении на сторону Белых богов. И если поначалу меня пытались убить, схватить и отвести к Правителю, то в последние дни, хотя волосы мои опять осветлели, даже оберегали и, называя сыном Велеса, внимали всякому моему слову…
Но пусть в дети Велеса лучше идёт наш славный Вертислав, ведь мы давно уже чувствуем его влияние: асилки постоянно тревожат Чёрных, не позволяют им вольготно охотиться, но вовсе не беспокоят нас… Хотя… хотя все мы теперь сыны и дочери бога Леса и зверья. Он позволил нам таиться под деревьями, безопасно ночевать в его Лесу, питаться плодом, кореньем, ягодой, позволил отравлять на время реки и озёра и тем избавляться от погони врагов, позволил взять в друзья ветры, муравьёв, диких пчёл, набрасывавшихся вместе с нами на общих врагов. А сколько дней уже кружатся над головами Чёрных и, каркая, прорекают смерть прирученные Радей вороны? Жуть стала новым правителем этого воинства. Жуть, а не Аша-Баша. И на этом мы пока расстаёмся с ними. Идём на Равнину к своим родственникам и готовимся к Великой рати. Война наша близится к своему кровавому завершению, и предстоит собрать воедино все силы и уменья, чтобы одолеть чёрную силу с Юга, после же уйти от чёрной силы с Севера и заселяться вокруг Аркогора, нашей новой Родины.
Всё, братья и сёстры. Белые боги и птицы-охранители с нами. Идём к своим».
И три десятка и один ратник двинулись в свой последний переход, замыкающий круг. Почти четыре месяца назад покинули они родные селения
325
и с тревогой и опаской перешли реку Омогдань, за которой начинались неведомые Земли и неслыханные приключения. С чем они возвращались теперь? С чем всегда возвращается юный человек, испытавший множество трудностей, к порогу своего жилища? С опытом. С крепостью сил тела и духа. И с подлинной любовью ко всему, что оставил, покидая родных. Потому что детская любовь к матери, отцу, привычному обиходу, играм – более привычка, чем стойкое чувство. Любовь же того, кто со всем этим расставался и вот снова обрёл с радостью, такая любовь – крепче камня. Ибо – осмысленна. Ибо – по собственной воле. И не по принуждению старших шла теперь Дружина Светимирова подготавливаться к страшному ратоборству, к возможной гибели. Шла осознанно, потому что гибель гибели рознь. И нет более светлого завершения жизненного пути как смерть на ратном поле за то, что ценишь, и за тех, кого любишь…
326
Повесть 19. Подготовка к Рати
На деннице вестник от Вертислава, такой же рыжий меньшой брат его, прискакал из Лесу и сообщил: Чёрные в десяти верстах от Омогдани. Рыжень задерживает их не менее как на день, подпалив поваленные много лет назад смерчем и давно высохшие деревья. Слова эти тут же подтвердились дозорными: за рекой пожар.
- Что асилки? – спросил Светимир подростка. – Не бежали от огня?
- Как раз наоборот, старший! – весело ответил тот. – Спасают от пламени своего Мерара. А враги-губители до завтра не пройдут: пал не менее, как на пять вёрст поперёк их пути!..
Вестник умчался обратно, не приметив улыбки Светя: он-то лучше всех ведал этот Лес. А след стародавнего смерча тянулся всего лишь на три версты. Однако и этого достаточно было, чтобы войско Аши-Баши ожидало окончания пожара: обводить просеку вокруг огня они не станут – долго, а то, что Равнина совсем близко, даже и не знают: из-за нападений асилков чёрный Правитель ещё Луну назад перестал посылать впереди просеки свои дозоры.
Весь день Светимир готовился к большой рати: объехал дружины, переговорил со всеми старшими об их укреплениях, поведении в бою, проверял на выбор коней и оружие, заглянул едва ли не в каждый котёл, повторяя, что в этот день надо застольничать очень сытно. Подвозившие снедь и всякие пожитки юноши сказали ему, что вещуны творят обильные жертвования ради будущей победы, однако Светимир велел всякому ратнику посвятить хотя бы горсть крупы Сварогу и Перуну, попросив неуязвимости в бою.
И всюду Сокола и Здоровка сопровождали два друга – старый и новый, Холень и Полуденник, ветерок, который с самого первого мига возвращения на Равнину вихрился рядом и ласкал его лицо.
- Ты хочешь, чтобы он всегда напоминал о тебе, будто у него больше никаких дел нет? – спрашивал Светь Радю при редких теперь встречах.
- Я не вольна над стихиями, - смеялась девушка. – Ты сам когда-то побратался с ним.
Теперь они вместе с невидимым братом объезжали берег Омогдани, по которому растянулись рати Белых богов, и Светь, когда получалось отвлечься от забот, говорил шёпотом:
- Слетай теперь к моей красёнушке. Передай, что завтрева, как только одолеем врагов, отправлюсь к её родственникам свататься.
К вечеру, изрядно уморив коня, он и про себя решил, что надо вдосталь отдохнуть, и прилёг у костра, согласившись на просьбу верного Ладослава дать наточить заодно и свой меч. Запели сверчки; тихо переговаривались ратники, будто вышли на рыбалку, а не на смертный бой; не пугаясь зарева,
327
трелили в Лесу ночные птицы… Светь закрыл глаза.
…Что может сниться юноше двух десятков лет, которому волей народа и его родичей выпало предводительствовать всею ратной силой содружества племён?.. Звон и лязганье мечей? Крики раненых и стоны умирающих? Бросок в одиночку на ватагу врагов, прорвавших ряды защитников добра и света? Чувство удали, ярости и задора, с которым вступаешь в схватку?.. Неведомо это никому, да и сам юноша, подхватившись в тревоге, через миг ничего уже не помнил…
- Подымайся, Светь! Множество людей идёт через Лес с пламенниками!
Ладу не пришлось долго тормошить друга. Старший вмиг сообразил, что с Юго-запада, не таясь, с огнём, движется не менее тысячи ратников. Или Чёрные проверяют путь, догадавшись, что подошли к краю Леса, или Бродичи и другие отступились от Аши-Баши раньше времени. В любом случае лучше изготовиться к бою.
- От каждой нашей дружины по пять десятков лучников – к гмурам! Усилить дозоры! – велел Светь и тут же, выхватив глазами в темени знакомые очертания Здоровка, запрыгнул на него и погнал к Вербору.
Правитель Северных гор уже стоял на берегу реки в окружении охранников и напряжённо всматривался в мрак ночного Леса.
- Ты говорил, что их просека выйдет на три сотни левее нас. Или просчитался? – сказал он.
- Разве это просека?.. – Светь не стал спрыгивать с коня, чтобы лучше видеть. – Не рубят, идут напролом. Да ещё с пламенниками…
Постояли молча. Прибежали стрелки из луков, обсели береговые кусты. Вербор велел приготовить земляное масло, и вскоре укрепления гмуров осветились подземным огнём, а тяжёлый запах растёкся по воздуху.
Постояли ещё. Ратники сжимали оружие и будто старались дышать потише. Никому не думалось, что придётся ратиться ночью, даже не рассмотрев таинственных захватников с далёкого Юго-востока. Однако каждый твёрдо знал своё место и свою часть в общем деле, потому, скинув пелену сна, стоял в спокойствии и решимости.
Вдруг из Леса, откуда уже доносились голоса тех, кто приближались, долетел слабый поначалу, но с каждым мигом всё более звучный и ясный напев. И вот уже можно было различить слова. К тому же они повторялись почти без перерыва.
Славный народ, что рождён был на Севере,
Верный во всех ратях Белым богам,
Славный народ, что идёт путём Праведи,
Вновь воздымает стяг Коляды.
Чёрная сила велит жить по-своему,
Светлую веру на Криведь сменить,
Чёрная сила попрать велит предков,
Жить расхищеньем чужого труда.
Добрые люди плечом к плечу встанут,
328
С чистой душой и улыбкой в лице.
Добрые люди, пусть меньше числом мы,
Праведь и совесть нам волю крепят.
- Гремислав?.. – удивился Светь. – Да это наш певун Гремь из племени Журавлей! Друзья, свои идут!!
- Громкий клич людей и гмуров одобрительной волной хлынул в Лес навстречу братьям, и вскоре Яромир, первым переехавший реку, приветствовал Вербора и племянника.
-… Хвала богам, нам удалось обойти Чёрных! Много их, злобников! Такие пространства заняли! Сушняк вы подожгли?!
- Асилки.
- Асилки?!. Не верится. Разве Вертислав научил их огню?!. То-то мы удивлялись: ни одного нападения на нас от косматых!.. Вот что, Светь. Со мной пять сотен Бродичей и прочих из Безлесья да Меч с тремя сотнями Южных. Где нам разместиться?
- Восемь сотен! – разом воскликнули Светимир, Ладослав и Вербор.
- О, вижу, мы вовремя! Но это ещё не всё. Тореслав!
На том берегу послышались выкликания, и вскоре из темени показался высокорослый всадник с сине-белым стягом в руках.
- Вот чего нам не хватало, Яр! – восхитился Светимир. – Статный красавец Торь со стягом – это дивно и отрадно… А вот и мой двоюродный брат… Да не один: с Мечимиром Купослава… Теперь все родные собрались вместе, можно ратиться!
- Да, - посмотрел по сторонам Яр. – От чего начали поход, к тому и вернулись…
…Через полпоры, уладив все дела, племянник и дядя остались у Светимирова костра вдвоём. Становище вновь, пережив ночной переполох, погрузилось в сон, и снова самым громким звуком стали короткие напевы сверчков, которые в преддверии кровавой сечи казались столь же усладливыми, сколь голос песнозвучного Гремислава. Перед лицом Смерти-Мары, которая уже порхала невидимо по предлесью, самая маленькая толика жизни приобретала особую значимость. Потому и разговор двух мужчин-ратников, двух старших Дружины, был предельно откровенным. Ибо никто не ведал волю богов, которую исполнит назавтра Макошь, - кому жить, кому уходить в Навь.
-…Да-а, много ясочек скатилось с Небес к десяток первому дню месяца вересня. Многие погибнут, - задумчиво прошептал Яромир, глядя вверх над Равниной. – Что семья? Виделся?
- Все в добром здравии. Меньшого сына твоего нарекли Балуславом. Венца после исчезновения Меча извелась, молоко не появилось. Только когда голубь-вестник от тебя прилетел, немного успокоилась. Ты написал, что асилки приняли нас за богов, не нападают, и семья, все Соколы и другие племена тому очень радовались несколько дней.
329
- Эх, бросил беременную жену, не приметил вовремя, что старший сын
встал на путь ратника. Вот мне и наказание от богов. За незаботливость отцову… Верно, Балуслав немало хворал? На коровьем-то молоке здоровым не вырастешь…
- Теперь – ничего. Я и поиграть с ним успел. Улыбается уже…
-Улыбается… - голос Яра дрогнул. – А ведь он родился в ночь нашей большой битвы с асилками… когда ты спас правое крыло Дружины. Сколько их крови я тогда пролил… Даже меч притупился… Нельзя так. Детям надо рождаться в дни мира. Чтоб вся Подсолнечная затихала и радовалась… А что же твоя сестра Изяслава? Кого принесла?
- Тоже сына. Да ты не кручинься. Все у нас по-доброму. Соколиные рода теперь поселились в шалашах у гор, там, где Земли Воронов. Лебеди и Совы там же. Журавли, Утки и Кречеты переправились за Котугдань.
- Кто известил их о Чёрных? Верть?
- Он. Радя осталась в Дружине. А Кречеты приплыли позже. К тому времени Вертислав уже с согласия родичей отдал гмурам Подземную дорогу и договорился об оружии из горморуна. У нас теперь половина ратников с гмурьими мечами. День и ночь их и наши кузнецы трудятся.
- Откуда столько руды? Хотя догадываюсь…
- Да, и я догадывался, что ты с Вербором знакомы.
- Нас свёл твой отец. Я удивляюсь, что такого светлого душой, опытного и мудрого человека асилки не почитали, как теперь Вертислава. Видно, не пришло время…
- Мы ж не рыжие… Отец нашёл горморун не в горах, а в Лесу, в двух верстах отсюда, и начал договариваться с гмурами, чтобы люди добывали, а жители Подземелья плавили и делились поровну. Но асилки убили моего славного родителя, а гмуры не ведали, где рудокопня, да и боялись забредать далеко в Лес. Вертислав собрал асилков, поставил в ряд длиной в целую версту и, как гребень – волосы, прочесал окрестности и нашёл метки моего отца. Жаль только времени у них было мало.
- Скольких успели вооружить?
- Только восемь тысяч наших и четыре сотни гмуров.
- А Чёрных?
- Два десятка и две с половиной тысячи.
- О-о! – Яр покачал головой.
- Сам знаешь, наши семь племён могли бы выставить до двух десятков тысяч. Да нет больше оружия… Так вот, доскажу. Рыжень уговорился с Вербором. Тот занялся кованием оружия. И не ради обретения самолада, а потому что узнал, как обошлись Чёрные с гмурами южных гор.
- Это они привели западных аркаидов?
- Да, южные гмуры Голбора. Их пять сотен. А на Медведей и Лис наткнулся наш знакомец Заредар.
- Неужели дошёл до Бьярмии?! – Яр даже приподнялся от удивления.
- Дошёл. Брёл на Северо-запад по горам, после лесом и дошёл. Прислал
330
мне запись на коре. Виделся с Гостомыслом, говорил с ним три дня. Тот и объяснил ему, что за Поясом Рода уже идут на Юг наши западные братья. Заредар отправился один по Лесу им навстречу и наткнулся на становище родича Желемира из Медведей. Он-то и привёл сюда тысячу ратников. Южные гмуры сами вышли к ним. Они боялись, что Чёрные, страшась Леса, повернут к Поясу, и двигались по горам одновременно с просекой. Нашлись переложители, которые знали наш язык от своих соседей Лосей да Косуль, уговорились с Западными и вместе пошли к Равнине бить Чёрных.
- Наверно, они шли на Север тем самым путём, которым мы пришли на Юг?
- Нет, Яр. Они пробирались горами. У гмуров там свои тайные тропы. Но кони шли беспрепятственно… Да и они – Западные и гмуры с Юга – здорово сдружились в дороге.
- Вот как?
- Да. И – замечаю – Вербора это немного коробит. Он собирается также уходить от Холода южнее и видит себя общим Правителем всех гмуров. А тут Лисы, Волки, Росомахи, Медведи смешались с его южными соплеменниками, застольничают вместе, вечерами сидят у одних костров… Ничего, смирится. Сам же вывел своих ратников на сечь, обстоятельно готовится… Яр, да ты никак задремал? Может, будем спать?
- Нет, нет, Светь. Много любопытного ты рассказываешь – и в мысли не вмещается. Люди, гмуры, асилки стоят вместе на берегу маленькой речушки и готовы умереть друг за друга. Дивно это…
- И мне было дивно. И как-то всё само собой образовалось. Рыжень больше со своими косматыми возился, гмуры вроде как только о Подземной дороге мечтали… Знаешь, мне показалось, когда вышел из Лесу и вдруг стал старшим этот единой рати трёх народов, мне показалось, что наши боги объединились против Вия, Дыя и Кощего и нам велели объединиться… Вот она, та самая война, что была уже под предводительством Коляды и прочих Детей Богов в месяц Дажьбога Коло Сварога, когда чернобоги похитили чудесную Мельню да уронили её в Море.
- Да, я тоже думал о том. Однако тогда началось Всемирное половодье, и гмуры с асилками бились за пещеры в Поясе Рода. Теперь же они почти что друзья.
- Не совсем. Вербор просил не ставить их рядом. Потому гмуры – на правом крыле, асилки – на левом. Мы же в середине.
-…Ты, Светь, говорил о Верборе, - стряхнул Яромир усталость, - да прервался, озаботившись обо мне. Молви. Мне всё любопытно… Только если сам ко сну не клонишься.
- Что ты! Я теперь не усну. Ничего, вспомни, как мы с тобой, преследуя косматых, на три-четыре дня и ночи забирались в Лес и почти не спали… Говоришь: Вербор?.. Да, теперь нет старых тайн. И Соколы, и в других племенах узнали о Подземной дороге, о том, как «перелетели» на Юг Гостомысл с Радиславой. Узнали и о моём пребывании у гмуров тогда,
331
накануне праздника Дажьбога. Теперь рядом с Вербором его старшая дочь Шлевала, и всё становище забавляется, твердя, что она влюбилась в меня да побаивается Ради, которая посадит её в самолад и отправит на край Подсолнечной к Другому морю.
Яр сначала оторопел, после принялся смеяться, закрывая себе рот рукою, чтобы никого не разбудить.
- У Ради – соперница?!. Да ещё дочь Правителя?!. Экой ты видный юноша, мой племянник! Метки Лады так и сыпятся на твою голову!
Светь поначалу смущённо улыбался дядиному смеху, после заразился его весёлостью и тоже громко залился, подумав только мельком, что удивит дозорных у реки.
Так они и смеялись некоторое время, разбрасывая в этом смехе усталость дня, груз забот и тревогу ожидания грядущего. Ведали бы оба, что в ту самую пору странное уродливое существо прислушивалось к их смеху, злилось и недоумевало.
К вечеру Аша-Баша велел забросать полосу огня, сделанную Вертиславом, еловым и сосновым лапником, и Чёрное войско к наступлению темени было уже в двух верстах от Омогдани. Но Светь ещё днём вернул всех своих дозорных из Лесу, Рыжень после пожара увёл асилков, и о близости тёмной силы догадывалась только чуткая душа Радиславы. Кощий же перебрался из середины в голову своего воинства и теперь, побеседовав со старшими отрядов, вышел из-под холщового навеса, прислушивался к Лесу, угадывая, далеко ли Земли Яриев, и вдруг услышал весёлый беззаботный смех: а чужих костров он отсюда видеть не мог.
- Птица какая? – спросила сама себя левая голова.
- Люди. Точно, люди! – не согласилась правая.
- Тебе всюду мерещится светловолосый сын Велеса.
- Вот снесём ему голову, погубим всех соплеменников, тогда забуду… - и одно тело унесло две головы обратно в шалаш.
А за высоким берегом Омогдани возобновился прежний разговор.
-…Вербор тогда стремился рассказать мне об отце. Да и не мог он делиться тайной своего народа. Однако же спокойно отнёсся к тому, что я догадался: они что-то ищут во Взгорье. Догадался по самоцветным наметкам, выложенным на стене их главного покоя. Когда Гостомысл поведал мне о Подземной дороге, всё вмиг разъяснилось. Гмуры пробивались к ней под Землёй да ещё копали ямы, пробиваясь с поверхности Земли.
- Да, мы опасались с вещуном-Лебедем их нетерпения, но не ожидали, что они посмеют копать во Взгорье до нашего Вещенья племён. Старик упрекал себя и меня, что послали тебя прямо в подземный плен. Хотя я с Вербором давние знакомцы, да его слово на совете мудрейших гмуров – не решающее, а лишь одно из десятка и двух. Однако на то он и Правитель: сумел отвести от тебя гнев старых гмуров.
- Не столько гнев, сколько растерянность. Ведь прав был я, а не они… Вербор говорил тогда, что они ищут архидон. И верно: они сыскали его во
332
Взгорье. Так что Правитель не слишком лукавил.
- Знаю от Меча, что ты встречался и с более лукавым Правителем.
- Да. А Мечимир поведал тебе, как мы гостили у Кощего?
- Поведал. И о том, почему вы Ашу-Башу прозвали Кощим – тоже.
- Забавное было приключение. Хотя я погорячился там… А на Вербора я не в обиде. Знаешь, что он сказал, когда привёл дружину гмуров на битву с Чёрными? «Светимир, сын Годослава. Искоренять зло – общее дело всех, кто себя ко злу не относит. А если не искореняешь – значит, стоишь на стороне зла».
- В этом Вербор не схож со своим дедом Рашбором и отцом Балбором. Те считали, что у гмуров нет дел под Солнцем. Важнее всего – пробить в горах как можно больше нор. Ведь гмурьи рода даже состязаются меж собой по протяжённости ходов. А вот наш низкорослый друг своим говорит, что надо соблюдать обычаи, а на самом деле очень лукавый и ухватистый. Решил, что Подземная дорога свяжет всех гмуров Пояса Рода, даст ему возможность быстро передвигаться на сотни вёрст, и убедил искать её всё своё племя. Не учёл только, что древние боги, которые соорудили это чудо разума, сотворили столь крепкие стены, что гмурьи орудия оказались бессильными. Не пробив стену под Землёй, они впервые за много лет начали даже днём выходить из пещер – в Каменное взгорье. Так появились те самые ямы, у которых тебя схватили. Теперь же Вербор пожелал стать победителем чёрного войска, разорившего поля, сады и овощники его южных соплеменников. С подобной славой и обладая самоладом, он может объединить все их рода и стать общим Правителем. Он мудр, хорошо знает прошлое, откуда черпает знание будущего. Однако желание похвальбы всё время борется в нём с добрыми желаниями души… как во мне когда-то…
Яр вдруг умолк. И Светь растерялся было: он был уверен, что дядя напрасно укоряет себя в самости и гордости.
- Земляное масло в поход дал тебе Вербор? – спросил юноша, чтобы отвлечь родственника от уязвляющих его мыслей.
- Кровь Вия впервые зазжёг передо мной Годослав, твой отец. Но я не ведал, где он её раздобыл. После вытекающую прямо из Земли мне показал её в Триозёрье Гостомысл.
- Однако ж премудростью Вербора гмуры построили пять швырей. Только они собирались бросать большие камни…
-… А ты посоветовал использовать горшки с кровью Вия? – договорил за племянника Яр. – Это – моя придумка… Я понимал, что главными нашими врагами в Южном походе будут асилки, а они, как и всё лесное зверьё, более всего боятся огня… Что же, Светь. Ты рассказал мне всё, что здесь произошло с десяток второго цветеня, когда мы покинули Равнину. Уважаю твоё терпение, ибо, наверняка, у тебя много вопросов ко мне. Откуда взялись мои Бродичи? Почему я бросил возведение Аркогора и вернулся на Север?
- Это так. Расскажи.
333
- Всё поведаю, друг мой. Только я опасаюсь, меня сморит, а я не знаю ещё самого главного: где стоять мне в битве со своей дружиной?.. И желательно не разлучать нас с Мечем. Пусть в страшную пору большого кровопролития мой сын-ратник стоит рядом.
- Добре. Так и будет. Только я полагал, ты захочешь руководить всей ратью, а не стоять лишь в одном её месте.
- Вот ты о чём? – Яр усмехнулся. – Плохо думаешь обо мне, племянник. Я сам отдал тебе в руки эту войну. Или забыл мои слова, сказанные в Аркогоре при расставании?
- Я помню их.
- А я от своих слов не отступлюсь. Ещё не перейдя реки, я увидел, хотя и при свете Луны, разумность всех твоих укреплений и расположения дружин. Этим расположением ты сильно уменьшил превосходство Чёрных в численности. Главное же – тебя избрали старшим всей рати родичи семи племён. И не потому, что здесь не было меня. Ты более всех достоин возглавить светлые силы. И ни гмуры, ни западные аркаиды, ни асилки со своим забавным богом не оспорили твоё главенство. Я видел, Светь, глаза дружинников, которыми они глядели на тебя. Видел, как разговаривают с тобой вестники старших, как исполняются твои повеления. Ты – первый здесь. И я счастлив встать под твоё началие. Потому и Тореславу велел завтра быть со стягом рядом с тобой.
Светь, и без того удивлённый переменам в дяде-друге, почувствовал, как задрожали его губы и увлажнились глаза. Однако Яр, как видно, угадал племянника и, не желая слов признательности, тут же вернулся к прежнему разговору.
- Так где же нам встать? С гмурами? С асилками? Здесь, в середине, ты и так силён.
- Нет, Яромир. Вам с Мечем особое место. Девять сотен гмуров и тысяча Западных крепко держат правое крыло. У них много лучников, кустистый берег, швыри. А ещё Вербор может устроить камнепад с гор, если Чёрные прорвутся на излучине реки, где мелководье.
- Хорошо. А что же слева?
Светь с радостью уловил в голосе дяди живую пытливость: нет, рано он отнёс себя в старики-мудрецы, которые целыми днями размышляют о своих душевных изъянах и скорой дороге в Ирий. Дядя ещё и Аркогор построит и другие городьбы на Юге.
- Слева тысяча и пять сотен три десятка асилков. Я отдал им высокий берег, потому что они без лучников. Однако косматые укрепили крутосклон камнями, деревьями. Конница Чёрных там не пройдёт, луки врагов будут бесполезны, асилки же все с дубьём, научены Вертем следовать знакам. Я видел их обучение: Рыжень сидит на шее у медведя, показывает рукой, а его отважные воины то залегают, то бросаются вперёд с диким рёвом… Увидел бы ты нашего Лебедя. Мы теперь зовём его Мераром Вертимиром. Весь в
334
мехах, даже в зной, за ним охрана из двух десятков самых высоких и плечистых космачей, рубашка и порты – красного цвета.
- Красного?
- Да. Иначе асилки не поверят, что он бог. До нашего приезда никто из Соколов и других племён к этому лесному воинству не приближался. Только сам Верть рассылал вестников-братьев: более с просьбой подвозить еду. Одни опасались наших старых врагов, другие, из берёжи, хотя и не робели, да не знали, как вести себя с…богом.
Светь усмехнулся.
- И вот мы вышли из Лесу. Наша рать уже стояла здесь, у реки. Кречет Гормослав заправлял всем до меня. Люди сразу с вопросом: к Вертиславу поедешь? Я говорю: «Как же не обнять наречённого брата? Который ещё и принёс важную весть народу о чёрном нашествии. Не побоялся ехать под Землёй. И вот отправился. Со мной вызвалось ещё до трёх десятков ратников. У Вертя на лесном лугу широкий навес, всюду кучи яблок, груш, разного плода и ягоды. Навес украшен цветами. И – охрана с дубинами. Мы едва не прыснули от такого вида. Особенно Болеслава с Радей.
- Меч рассказывал мне, как Боля прикрикнула на Ашу-Башу: «Брысь!» - Яр тоже улыбнулся.
- Но то был враг, а здесь-то свой, друг. Все мне шепчут: «Что станешь делать с этим забавником? Так и метит в боги». А я: «Что делать?.. Поклониться… Доброе ли дело – потешаться над человеком, сумевшим без схваток и убийств покорить Лес? Вся Ярова берёжа, и я в её числе, не добились такого». Слез я с коня. А Верть и сам глядит вопросительно. Хочется ему выйти навстречу, да асилки глядят: бог должен оставаться богом. Вот я приблизился и поклонился ему со словами: «Мерар! (а говорил на языке асилков) Мерар! Рад приветствовать твоё славное и мощное воинство! Общий враг заставил нас объединиться! Но верю, что и после одоления расхитителей Леса люди и асилки останутся друзьями!» Тут он уже подскочил, обнял меня радостно, шепчет: «Не укоряй меня, брат, в самости. Опостылели мне эти зверюги. Они ещё и заставят меня обрасти шерстью, ежели не сбегу отсюда». – «Сбежишь, - отвечаю ему. – Но – после войны».
- Ты разумно поступил, - одобрил Яр. – Верть, который когда-то первым бросился на асилков, сотворил чудо: подарил людям великое содружество с хозяевами Леса, поставил их на нашу сторону да ещё и рядом с гмурами, их давними врагами… Думаю, противно ему там: быть не самим собой. Но терпит. Ради народа терпит. Полторы тысячи крепких, свирепых в схватке великанов – большое подспорье нам в битве с Чёрными.
- Согласен. И я то же самое всем говорю. Хотя многие не доверяют асилкам, убеждают: наша Дружина в походе запугала их швырью, потому и покорились… Так что полагаю: левое крыло продержится.
- Что же остаётся нам с Мечем?.. Запас?
335
- Ты верно угадал. Встанете вон на том холмике, - Светь показал рукой в темень. – И будете примечать. Если Чёрные прорвут где-нибудь наши ряды, вы вступите в схватку.
- Ясно. Там растёт высокий осокорь. Вот и заберусь на него: оттуда вся река и предлесье просматриваются хорошо… Значит, Светь, десяток и две тысячи против двух десятков и двух с половиной тысяч Чёрных? Почти двойной перевес врагов…
- Думаю, ратиться не придётся.
Яромир не удивился.
- Я знаю о твоей задумке…
- От кого?
- Забыл, что я три Луны шёл по просеке? Всех, кого вы вызволяли из плена, кто сам сбегал, мы встречали в пути. А когда настигли воинство Чёрных, старшие из моих Бродичей тайно проникли в становища Аши-Баши и говорили со своими соплеменниками, упрекали за отступничество. Они и завтра помогут тебе.
- Вижу, ты не веришь в мою удачу?
- Мало верю. Но нет более ничего, что может спасти все наши дружины от гибели. Ведь если мы погибнем и Чёрных уцелеет хотя бы пять сотен, они уничтожат или возьмут в жёрухи все наши семьи. Может, только за Котугдань не пойдут… Так что я буду ратиться всеми силами и всею волей. Два десятка врагов уже губил за один раз, теперь же заберу с собой в Навь три десятка.
- Два? Когда же?
- Да. Вот теперь мой черёд поведать тебе всё, что было на Юге после ваших ловких налётов на селения и после вашего ухода на Север. Если сон ещё не одолевает тебя – внимай. А то можно и в другой раз.
- Нет. Рассказывай теперь.
- Наверно, не ожидал ты увидеть меня и прочих дружинников из Аркогора здесь, на Севере?.. Потому и велел я Гремиславу петь, чтобы вы не перебили нас в темени… Оно и верно: вовсе не собирался я оставлять строительство укреплений на Юге. И даже помогать нашим братьям-Южным, ибо достаточно у них умных мужчин, есть кому собирать разрозненный народ и восстанавливать селения. А нас в Аркогоре после твоего ухода осталось лишь два десятка и семеро. И потому весьма безрадостно было вдруг увидеть на рассвете пять сотен врагов, приближающихся к нашему холму.
- Пять?
- Да. Тех самых, которых Меч видел идущими в Безлесье через Земли Куниц. Он говорил тебе о них… Так вот. Названный вами Кощим, этот двухголовый, уродливый «Правитель мира», как оказалось, очень ценил Анкароха. Его отряд вы разбили наголову, когда шли к Южным… Да хранят боги Ирия светлую душу Кулеслава… Меч поведал мне о той схватке. Аша-Баша решил отомстить нам. Как он догадался, что это наше нападение, а не
336
остатков Южных? В том его убедили Отступники вроде Сетомира. Знаю от жёрухов, что вы тайно унесли этого нелюдя из становища Чёрных и дали растерзать бешеному медведю. Подходящая смерть для того, кто перешёл к врагам от своего народа и от своих богов…
- Нелегко нам было отыскать того медведя, - сурово сказал Светимир. – Но я должен был запугать Чёрных Лесом, его духами и потому выбрал Отступнику такую жуткую смерть.
- Понятно… И вот враги встали у Аркогора, готовые наступать на наши слабые ещё укрепления. Как оборонять такой широкий взгорок столь малым числом ратников? Мы были обречены погибнуть… Да вдруг примечаю, что в их ватаге всем заправляют особенно одетые, к тому же старые летами воины – десятка два. А прочие весьма неохотно строятся для схватки. Как они после сказали мне: думали, что нас до сотни, да наслушались рассказов, что у «Северных» страшное оружие Коляды. Тогда же я быстро смекнул, что старшие там – те, кого называют Подлинными чёрными, которые всегда в ратном деле становятся за спины Примкнувших. Я велел своим укрепиться кругом и биться, сколько можно. Вспрыгнул на коня и незаметно объехал врагов. Последние сотни саженей пробежал по траве, ибо лошадь была бы видна им. И вот, едва Чёрные изготовились к бою, я набросился на тех самых подлинных с двумя мечами в руках. Вошёл в бузу и порубил их раньше, чем остальной отряд что-то понял. После Бродичи уверяли меня, что намеренно дали убить тех, кто ими помыкал. Может, и не лукавят. Потому что Аша-Баша отправил на нас самых ненадёжных из Бродичей, тех, кому не хотелось убивать детей и стариков Южных.
- В этом и была промашка Кощего.
- Верно: промашка. Наперво они пропустили меня обратно в Аркогор сквозь свои ряды. Я подозвал Живня и беспрепятственно проехал назад. Они же стояли, изумлённые, и ни один не поднял лука или меча.
И вот я воротился, а Бродичи встали рядом становищем, разожгли костры, отправились на охоту. Мы же вынесли швырь на видное место, и, возможно, это окончательно убедило жителей Безлесья отступиться от Аши-Баши. В заполдень они позастольничали и, раздобрев от сытости, - Яр усмехнулся, - послали двоих говорить со мной. С «богом с Севера», как они сказали… Вот коротко и всё, мой друг… Бродичи объявили, что сожалеют о своём отступничестве от народа, о том, что обратили в жёрухов своих родственников. А Чёрные всех их жён и девушек позабирали себе в плен… Поведали, что три их рода ушли далеко к Югу и тем спаслись от чёрного нашествия, что они разыщут их и восстановят свою мирную, угодную Роду жизнь. Меня же просили, - Яр немного замялся, - стать правителем Безлесья. За чудесные ратные умения, за то, что избавил их от Чёрных…
- Да, Бродичам и Резгунам пришлась не по нраву Криведь Аши-Баши, - согласился Светь.
- Им много посулили: коней, снедь, одежду, жёрухов. Однако расхитив
337
Земли Куниц, Бобров, Выдр и других, Бродичи в дележе добычи почти не участвовали. К тому же они за семь десятков лет сжились по-доброму со своими соседями – Южными и почувствовали себя духами зла в их селениях. Известно тебе, что Бродичи стояли до середины Великой сечи с Южными и не вступали в схватку?
- Да, известно. Я много раз бывал в их становищах на просеке и о многом говорил…
- Ты их почти склонил на свою сторону. Там теперь во сне убивают тех, кто желает биться с нами, аркаидами, и стоит за содружество с Подлинными чёрными. Жаль только, Бродичей в воинстве зла – меньшинство.
- Уверен, завтра они перейдут к нам.
- Особенно не уповай. Бросит Аша-Баша их против асилков, и будут биться, ибо не найдут общего языка. Один Верть всего не решит.
- Днём увидим. А легко ли вы миновали воинство Кощего? Большой круг сделали в обход?
- Никакого круга. Я в своей Земле. Прошли, вернее, прорубились вечером прямо по краю. Мы с Мечем впереди, остальные за нами. Сотни полторы врагов в завтрашней битве уже не поучаствуют… Да, но я ещё не всё поведал тебе о южных делах. Когда Бродичи прислали переговорщиков, я сказал им, что мирной жизни они недостойны.
- Вот как? – изумился отваге дяди Светь.
- Именно так… Сказал, что следует им теперь искупить пролитую невинную кровь – бить Чёрных. Тогда мы ещё не знали, что Аша-Баша уже тронулся на Север. Бродичи же отыскали те свои рода, что ушли от Чёрных. И они теперь вместе с десятком моих дружинников под присмотром Огнеславы строят Аркогор. С родичами их я поделил Земли Безлесья, уговорился об обмене: мы им – оружие, плоды Земли, они – защиту наших рубежей. К этому ещё и ратное содружество. Если на кого – на нас ли, на них, на Южных ли – нападёт какой-нибудь враг.
- Здорово! – не сдержал громкого восклицания Светимир, чем пробудил дремавшего рядом Ладослава. – Спи, спи, брат… Всё спокойно.
- Не отдохнёте перед ратью… - проговорил тот и вновь уронил голову.
-… Здорово, Яр. Теперь наш народ сможет переселиться не в опасные, враждебные Земли, а в соседство с друзьями и помощниками.
- Так. Однако, племянник, ты сначала разбей тех, кто за рекой, - он показал рукой в сторону Леса.
- Разобью… Верь: разобью. Утром сама великая Праведь встанет за нашими спинами. А над каждой дружиной будет витать кто-нибудь из Белых богов: Твастырь Сварог, Матерь Сва, мощный Перун, огненный Семаргл, Стрибог с детьми-ветрами… Даже Велес выйдет из дубрав к нам на выручку. А над местом рати поднимется солнцедаритель Хорс, который станет отражать свет от наших начищенных щитов, от больших кусков слюды и слепить глаза врагам.
338
- Слепить? – изумился Яромир. – Верно, у тебя много таких придумок назавтра?.. А вот я избавился от последней заботы, которая мучила меня все последние Луны. Если эта рать – дело твоей жизни, твоё служение светлому народу с Островов, то дело моей жизни – переселение на Юг. Ты прав: Бродичей теперь не стоит опасаться. Юные поверили Криведи двухголового, ввели народ свой в беду, но теперь там правят старшие и мудрейшие, и их правление сильно укрепилось. Они-то и велели этим пяти сотням своих ратников идти со мной и вызволять остальных Бродичей из плена зла. И старики те, родичи, хорошо понимают выгоду нашего с ними соседства.
- Если так, то от какой заботы ты избавился? Что беспокоило тебя в будущем переселении?
- А ты не помнишь о моей промашке?.. Верно, помни о своих, а моя – для моей совести… Кики-мары, болотные бабы ёжки. Они оставались на нашем пути на Юг непреодолённой трудностью.
- Да ведь теперь есть просека. Мы пройдём по ней, а не вдоль гор, и те чудища будут в стороне.
- Не будут. Их нет больше.
- Нет?.. – изумился Светислав. – Куда они исчезли?
- Светь? А ведь мы и в самом деле не отдохнём. Ночь уже в середине, а нам ещё весь день махать мечами.
- Вот только это расскажи, и будем спать. Любопытно весьма. Да и ото сна я давно отвык. После войны высплюсь.
- Куда там, выспишься… То свадьба, то переселение на Юг. У тебя ещё много дел, друг мой, - Яр тихо засмеялся.
- И о свадьбе знаешь… Что же? Сам свёл меня с Радей… А спать я буду в старости, когда не останется уже сил что-то делать для народа. Сон – не для юных. Юным мало дня.
- Красиво говоришь. Мудрый Гостомысл многому тебя научил. Да только для ума мало разумного и опытного наставника. Главное – ты смотришь в мир широко раскрытыми глазами и впитываешь всё в нём куда быстрее одногодок. Вот и мой Меч такой же. Я и обиды не держу на него, что бросил мать и рванул за нашей Дружиной в одиночку по страшному Лесу. Это – его путь. А поперёк воли богов я не встану… Видел бы ты, Светь, какое уважение к Мечу среди Южных. Старики – родичи да вещуны – с ним советуются. И тому верная причина. До него Южные решили примкнуть к нашим племенам, раствориться среди Соколов, Воронов, Уток… А мой сын объявил: не может исчезнуть целый народ, верный Белым богам. Скольких он вызволил из плена! Скольких он обучил ратному делу, чтобы погубить больше Чёрных!.. И сюда пошёл – за жёрухами-Южными да чтоб ратники Южных участвовали в Великой победе над Кощим как великий народ… Ты завтра будь уверен в нас с сыном: мои Бродичи да дружинники – умелые ратники. Но три сотни Южных равны тысяче Западных. Все юны, но
339
отважны, как звери-скритени из Безлесья, разумны, как взрослые мужчины пяти десятков лет, да ещё и горазды на придумки. Для ударов в бок, если Чёрные где прорвутся, они лучше всех.
- Вот и пошлёшь их, куда посчитаешь нужным, Яр. Под твоим началом они будут. А двоюродный брат мой – ты прав – очень быстро учится всему в жизни. Он за эти четыре месяца вырос на четыре десятка лет. К тому же рядом с ним не было, как со мной, тебя и Гостомысла.
Яр улыбнулся: добрые слова о сыне были явно приятны ему.
- А кики-мар тоже Меч уничтожил, - вернулся он к своим рассказываниям. – Дошли мы по просеке до того места, где в трёх десятках вёрст к Поясу расположена проклятая топь, место гибели славных Вершеслава и Селеслава. Молвлю я своим: потратим день, вернём должок. Ратники согласились. Я взял только тех, которые шли на Юг в Дружине. Приехали на край болота. Соорудили два плота. На одном я с тремя друзьями, на другом Меч – тоже с тремя… А нас будто ожидали: вновь крики, грязь да всякая нечисть летит в воздух. Но мы на плотах шалаши построили, плаваем спокойно да копьями и мечами меж брёвен и по сторонам разим и разим. Три поры так продолжалось. Вся болотина покрылась трупами ёжек. Но пока всех не перебили – к берегу не вернулись.
- …Дались они тебе?.. – не сразу отозвался Светимир, удивлённый этой жуткой лесной схваткой. – И всегда ты, Яр, изничтожаешь всех, кто на нас поднимает руку.
- Так и будет, племянник. Пусть умные уважают нас за силу и веру, а неразумные – боятся наших силы и веры. Так я поступал с асилками. Так сделал с ёжками. И на Юге – то же самое. «Знайте, – объявил я старшим Бродичей. – Мы будем вам верными друзьями и никогда не позаримся на луга, где вы тысячи лет пасёте свою животину. Но один раз поднимете на нас меч – я всё Безлесье с огнём и оружием пройду во все стороны, и исчезнете вы с Земли, будто не родились никогда. Потому что боги нас хранят, а мы угодны им светлой и праведной жизнью».
- Ты уж чересчур их запугивал.
- Не я, Светь. А Гостомысл. Отступники из Южных и жёрухи поведали Чёрным, Аше-Баше, что с нами пришёл с Севера «летающий вещун». И Правитель-уродец послал Бродичей не только отомстить нам за гибель Анкароха, но и на поиски и пленение Гостомысла.. Знал бы Аша-Баша, что старик летает под Землёй, наверно, устрашился бы нашего знакомца-Лебедя, – усмехнулся Яр.
- Да, какие-то смутные разговоры о «вещуне с Севера» я слышал в их становищах. А ведаешь, как они готовились к покорению Южных?
- Как же?
- Нашу речь с Кощим перекладывал с языка на язык человек из Чёрных по имени Гарамуз. Оказалось, он три месяца перед нашествием на Южных жил среди них, научился языку, обычаям. В племени Белок, где он поселился,
340
переложитель говорил, что его племя перебили Чёрные и мало кто спасся. Тут же и рассказывал Криведь Аши-Баши, что Чёрные – лучший народ, надобно жить чужим трудом, обращать других людей в жёрухов, слуг. А говоря так, Гарамуз примечал, кому эта Криведь придётся по душе. После говорил уже с такими людьми, склоняя их к отступничеству. Так сдружился он с племичем Белок Сетомиром. Потому Сетомир до последней поры не отправлял своих на Великую сечь с Чёрными. Да другие родичи вовремя смекнули об отступничестве своего старшего...
- Вона как… - вздохнул Яромир. – Измена вползает медленно, да жалит больно…
- И ещё слышал я в становище Чёрных как-то раз, будто этот Гарамуз сильно влияет на Ашу-Башу, едва ли не правит им. Ведь он как переложитель, который легко усваивает чужую речь, держит в своих руках и переговоры с другими племенами, и посылку лазутчиков к ним.
- Так ли это – точно не ведаем, - сказал Яр. – Однако возможно. Ведь человек, который желает править другими, имеет в душе много изъянов, темнеет душой. Потому духи зла или лукавый помощник легко могут влиять на него. Только светлая душа неуязвима… Что же, племянник мой, скоро заря. Великая рать ожидает нас. Надо отдохнуть немного.
- Да разве я засну? Десяток и две тысячи жизней здесь и ещё десятки там, на Равнине, зависят от моих умелости и разума. Как тут заснуть?.. Ты же отдыхай. Только вот что ещё. Вчера… Нет, уже два дни назад был праздник Рода и Рожаниц…
- Да, девятого. Мы приносили жертвования…
- Испей, Яр, из этот особенной чаши с жертвенной сытой ради славных богов, дарующих жизнь и хранящих материнство и отцовство… Я хотел выпить это перед схваткой, чтобы Жизнь одолела Смерть. Но тебя не было рядом с нами на празднестве. Все вещуны собирались в Святилище нашего рода и молили богов об избавлении от тёмной силы. Потому испей ты.
Яромир принял из рук племянника древнюю, потемневшую от времени чашу и задумался.
- …При таком питье, - проговорил он, - надо вспоминать в себе, в сердце о любимом человеке… Что же. Да продлят Белые боги дни Венцеславы, моей любезной жены и матери моих шестерых детей. Восславим же, племянник, богов Света и родовую птицу Сокола.
С этими словами он выпил, подарил последние капли Матери Сырой Земле и сказал, улыбнувшись:
- Давно мы так задушевно не говорились с тобой, Светь. С тех самых пор, как наши родичи начали упрекать меня, что усиливаю берёжу для подмены их правления своим.
- Несправедливы были эти упрёки…
- Обожди. Я не о том… Хотя старики-родичи были правы. Ясно, я не собирался ослаблять их правление, но кое-что новое в моей душе они
341
приметили. Старики всегда мудрее юных. А ещё мудрее боги. О них скажу тебе…
Видно было, что Яру трудно говорить, но и выговориться ему требовалось. Светимир не желал мучить родного человека да и опасался: не о своих ли чувствах к Раде станет говорить дядя? «Однако лучше мне, чем Венце», - решил он и принудил себя сидеть молча и внимать чужой душевной боли.
- …Когда все заговорили о переселении на Юг, о трудностях, - начал Яр, - я стал думать о том, что впереди великого дела всегда идёт тот, у кого сильнее воля, кто готов пожертвовать собой ради народа: оставить Родину, семью, все привязанности… Я присматривался к самым видным родичам, ратникам, вещунам. Никто не подходил. Родичи не ведали ратного дела, оборонения от асилков. Тем более вещуны. Ратники-Соколы уступали тебе и мне в умениях. Кречеты из берёжи всегда учились у нас, а их старший недавно женился и был очень привязан к семье. Он сам просил меня перед походом вести Дружину. Взамен обещал ведать всей границей, всеми городьбами. Боги сами толкали меня вести народ на Юг. И на совете родичей племён все были в согласии – идти мне… Я и теперь полагаю, что когда-то, годы Сварога назад, боги были людьми. Откуда же взяться богам, как не от Матери Земли, не от людей? И были такие дни, когда я ощущал в себе особенную силу и решимость. Не человеческую. Вот Гремислав пел о Ярии, ведущем целый народ к новой Родине. Асилки бежали прочь от нас. А на Юге все – и Южные, и Бродичи, и Резгуны, и эти Чёрные – все называют нас Яриями. И они уже привыкли. Старое название – аркаиды – уходит в прошлое вместе с нашей прежней жизнью на Островах.
Он помолчал немного и продолжил.
-… За поход я многое переосмыслил. Но в этом убеждении не изменился. Смотри сам. Великий Коляда прибыл к нам по Морю на обычной лодке. И ратоборство с воинством зла за Мельню он вёл не чудесным способом, а разумом и человеческим оружием. Да и саму Мельню-то не сумел вернуть, потонула… Дал нам Книгу Всеведенья. А что в ней необычного? Как пахать да сеять?.. Как приносить жертвования?.. Только – Закон Праведи. Но, думаю, аркаиды жили так и до Закона: семьями, Вещеньем, честным трудом… После смерти Коляду назвали Сыном Богов и объявили, что в Ирии он рядом со Сварожичами. Верю. Но на Земле он был человеком. И умер как человек – телом. Значит, и другие люди могут подняться до богов и продолжать, уйдя на Алатырь, войну со злом мира… а не услаждаться плодами Ирийского сада… Когда мы пошли назад по просеке, Гремь решил, что я возглавлю войну с Чёрными, и предложил выдумать песенную повесть обо мне и грядущей Великой рати. Но я-то знал, что вы с Рыженем, Болеславой, Радей, Вербором уже готовитесь и всё решится до нашего прихода. Потому велел ему восславить в напевах Коляду. Ты внимал этот краткой, но доброй повести, когда мы выходили из Леса.
Да, боги произошли от людей. Так я думаю и теперь. Но одного я не понял
342
тогда, в начале похода. Богом может стать лишь тот человек, который не хочет стать, не думает о этом. Кто чист сердцем и живёт ради людей, не прося себе восхваления за свой труд. Вот чего мне не доставало – чистого сердца. И у Южных я уже осознал: надо уступить своё место тебе. Ты и умом силён, и душою чист… Я видел, как любит тебя Дружина. Меня – уважает, а тебя – любит. И… и радовался. Радовался, ибо ты подтверждал мои новые мысли… Да, человек может подняться до божественного могущества. Когда одолеет зло не только вовне, но и внутри себя. И ежели против живых врагов нужны сила мышц, смекалка, владение оружием, то против собственных душевных изъянов, слабостей, страхов, страстей, тёмных мыслей надобно только одно – чистое сердце. Мне этого не достаёт. И вести нас на великую и гибельную сечь – тебе. Это – не решение родичей, а воля божия… Станешь ли новым Колядой – не ведаю. Но в этот страшный день быть впереди всех – твоё место.
Он вновь пораздумывал.
- …Эх, а что худого в том, что я желал стать новым богом, как пророк Коляда, сын Солнца-Дажьбога? В чём смысл жизни, ежели не в постоянном восхождении вверх? Твой отец тоже жил для всего народа. Беда моя, что в отличие от тебя и Годослава, я думал о похвальбе людей, желал её… Тогда, не теперь. Теперь сожалею об одном: погибну, а меньшого сына не увижу… Хоть Меч рядом будет, и то хорошо… Вот и всё. Теперь ты знаешь все мои недомолвки, тайны, и мы снова – друзья. Как тогда, когда проникали вдвоём в Лес и учились не робеть перед асилками.
- Не погибнешь, - улыбнулся Светимир, который чувствовал в душе тихую радость от того, что дядя вернулся к самому себе. – Не погибнешь, потому что ты нужен народу. При переселении. На Юге… Не торопись помирать. Ведь не все ещё свои силы растратил для людей. И особенно – для семьи… Если ты говоришь со мной так открыто, и я тебе скажу. Все последние месяцы ты, Яр, ратился более внутри себя. И это сильно корёжило тебя и мучало. Но двух мыслей ты так и не додумал. Первая. Каким бы ты ни был по нраву, но в памяти людей навсегда уже останешься Ярием, Ярилой, проложившим народу путь на Юг, спасшим сто тысяч людей от Холода. И напевы Гремя о тебе никуда не исчезнут, будут и дальше петься. И они справедливы… Теперь второе. Ты много говорил о чистом сердце. Но постоянно укоряя себя, постоянно мучаясь совестью, ты очищал свою душу, делал её чище. Если Коляда был человеком, разве он не имел человеческих мыслей: о похвальбе людской… и других.
- Как? – встрепенулся Яр. – Как, племянник? И ты тоже… примерял к себе божье место?
- Пореже, чем ты, - усмехнулся Светь. – Но я же человек.
Яромир засмеялся, прикрыв ладонью рот. Светь – следом за ним.
- Ты, племянник, и в мудрости меня превзошёл!
- Не превзошёл. Мои мысли подталкивали твои, а от твоих мои шли
343
дальше. Мы же люди. Зверьё в Лесу – малоразумно, потому что не может передать обучение словами и надписями. А у людей – одинаковый разум. Если бы Коляда не записал Закон Праведи, ты да Гостомысл всю жизнь потратили бы на его выдумывание. А так – старое прочитал и над новым размышляешь. Вот тебе и путь вверх.
- Так, так и есть. Слава Коляде и всем нашим богам. За то, что дают человеку выбор: развиваться душой и разумом или жить расхлебеней, жруном, сонулей и дурняшкой…
- И за то слава, что заботятся о нас… Как родители – о детях, пока те учатся жизни.
- Тогда и старикам нашим слава. Родичам, вещунам, предкам. Их умом живём, пока свой не вырастет.
- Верно. Но всех мудрее – жена, мать, которая жизнь дарует. Недаром мы девятого числа бросили эти укрепления на гмуров и весь день славили Рожаниц Ладу и Лелю.
- Хорошо сказал. Потому жёнам Севера, народившим наш народ, – тоже слава. И уверен: твоего первенца-сына вещуны нарекут Мудрославом.
- А если дочь?
- Тогда – Мудрославой!
Дядя и племянник обменивались ещё некоторое время подобными шутками, пока не устыдились того, что раззодорились накануне кровавой сечи. И тогда Яр сказал шёпотом, оберегая предутренний сон ратников:
- Что же, спать не будем?
- Нет. Ни к чему.
- А я вот что думаю. Почему мы спокойно позволяем спать у порога нашей Земли врагу, уродливому Аше-Баше?
- Может, разбудим?
- Знаешь, как неприятно прерывается ранний утренний сон? Сотворим маленькую пакость врагу. Может, боги нас простят?
- Простят… Ты, Яр, ещё забавляешься или как?
- Племянник…Да мы же с тобой этот Лес на два десятка вёрст знаем лучше зверья.
- Но до Чёрных далековато.
- Нет. гляди: дым в двух-трёх верстах. Наверно, жёрухи ночью затушили пожар Вертислава, и Аша-Баша подошёл ближе… Итак, от реки, вербняком три десятка саженей. Далее…
- Далее – пригнувшись – по высокому варгуню на Юго-восток.
- Там овраг на полверсты.
- На две сотни и три десятка саженей.
- Пусть так. После предлагаю ольховником. Листва густая, и шагов там не слышно…
- Добре. Только будет ли Аша-Баша в головном отряде?
- Ты ж знаешь его холщовый шалаш. Небось, его издали видно? А Правитель,
344
которому вести ратников на смерть, всегда впереди идёт… Что, прогуляемся?
- Бери у Лада тул со стрелами. Ты – первым?
- Да уж позволь, старший.
Они ещё раз ухмыльнулись друг другу в свете костра и растаяли в ночи.
…Аша-Баша после услышанного среди множества лесных звуков человеческого смеха долго не мог уснуть. К тому же вскоре дозоры донесли: сквозь деревья видны огни костров. Он шептался сам с собой о Равнине, о неведомых Яриях и более всего о том, что впервые не засылал лазутчиков, чтобы отыскать среди намеченного для покорения народа Отступников. Гарамуз, наслушавшись Сетомира о верности Яриев Белым богам, наотрез отказался идти вперёд. Да и свирепые асилки не позволили бы ему пробраться через Лес Велеса, растерзали бы. Вести же переговоры с косматыми чудищами, склонять их на свою сторону, пообещав добычу, никак не выходило: звери. Вместо языка – какие-то крики да хрипы. Однако их войску досаждают сильно. Уже две сотни коней похитили да съели где-то в своих чащобах… И вот назавтра большая рать. Верно, поляжет до половины его войска. То нормально: слишком много лишних. Надо обязательно поставить вперёд ненадёжных Бродичей, к которым втайне приходил тот самый изворотливый «сын Велеса». Лазутчики говорили: из светловолосого он обернулся в тёмного, после – обратно в русого. Чудо? Или какая-то уловка? Что, если среди Яриев все такие умелые и разумные? Ишь как та девушка прикрикнула на него. Удивительно: никакой робости перед Правителем мира… Такие независимые… саморазумники…
Головы начали засыпать. Жёрух – девушка из племени Кабердахов легко покачивала опахалом – перьями птицы бардарыш. Неподалёку потрескивало в чаше с тлеющими пахучими травами гор. И вдруг где-то рядом, будто в каких-то пяти саженях, весёлый голос сказал на языке Атроганов:
- Не спи, чудище двухголовое! Глянь сам себе в глаза: в них твоя смерть!
Аша-Баша подскочил, толкнув жёруха. Охрана уже топала вокруг шалаша. И тут же явственно послышались звуки конской скачки: кто-то удалялся от становища прямо в Лес. Правитель выскочил наружу, но чужаков не увидел: они исчезли столь же ловко, как и появились.
- Дозор! Спит! – закричали обе головы. – Всех заменить и казнить! Нас вырежут за ночь, изменники!
А два всадника, смеясь, скакали узкой берёзовой рощей, выходившей почти к самой Омогдани. Скакали и, не таясь преследователей, громко перекликались, упиваясь своей дерзостью.
- В Небо взлетим! И под Землёй пройдём! – кричал один.
- Снесём головы и Кощему, и Дыю с Вием! – отвечал другой.
На том берегу уже переполошились ратники и с изумлением смотрели, как кто-то мчится сквозь Лес и визг человеческих голосов опережает шум от конских копыт. Встревоженный Меч подскакал к костру Светя одновременно с Радиславой.
345
- Что там?! – спросил он протиравшего глаза Лада.
- Может, духи Леса взбаламутились… - пожал тот плечами.
Радя всмотрелась в затуманенные прибрежные кусты, прислушалась и – улыбнулась.
- Нет, не духи. Это – боги…
И они появились, как сами Белые боги, будто те оставили Алатырь и пришли помогать людям в их большой войне. Спокойно и величаво выехали из Лесу на середину реки и остановились. Ватага Чёрных выскочила было следом, но, увидев многотысячное войско, оторопела. Один всадник обернулся к врагам и громко велел:
- Вон!
Рать Севера поддержала его оглушающим криком, и Чёрные пугливо убрались, не пустив ни одной стрелы.
- Помнишь предсказание? – спросил один верховой другого. – Что «две поганые головы будут сокрушены двумя мужчинаами-родственниками»? Вот ты пришёл, и это сбудется.
- А мой сын?.. – возразил второй. – Значит, уже трое родственников?
- Тогда четверо. Ведь мы побратались с тем, кто помогал тебе одолеть ящера.
- Многовато «мужчин»… А кто те две жены, по предсказанию, что «глядят в одну сторону»?
Первый задумался ненадолго.
- …В этом войске две девушки любят меня, и взгляды обоих я ловлю в этот миг. Наверно, они.
Сказав это, боги победно выехали на доротных, похищенных у людей конях на высокий берег реки и поднялись вверх. Вверх – к своей светлой рати, готовой биться за добро. Вверх – к новой жизни, в которой нет места сомнениям, а только служение другим, что и есть подлинное божеское предназначение.
246
Повесть 20. День Рати
Наутро, когда многие ещё застольничали у костров, дозорные подали знаки тревоги, и вскоре два больших отряда Чёрных, не менее как по тысяче в каждом, ударили по левому и правому крыльям Светимировой рати. Многочисленные ватаги появились, грозя нападением, и против середины, где стояли дружины людей.
Светь сразу смекнул: это поиск слабого места. Ни Бродичей, ни прочих Примкнувших в последних войнах, не виднелось. Нападавшие широко не разворачивались, а шли по четверо-пятеро, как в Лесу.
Гмуры и Западные, не допуская Чёрных до укреплений, смяли их ряды вихрем стрел и валунами, которые вылетали из-за спин, пускаемые швырями. Потеряв до сотни воинов, их противники отступили. Однако асилки повели себя опрометчиво: вместо того, чтоб бить врагов с высокого берега да из засек, они тесной ватагой ринулись в реку и подставились под стрелы. И здесь Чёрные ушли обратно в Лес, но десятка два поверженных косматых запрудили Омогдань и окрасили её в красный цвет. Светь, встретившись издали глазами с Вертимиром, постучал себя по шлему: действуй разумом! После, видя, что Аша-Баша закончил свою проверку, обернулся и движением руки направил дружину Меча налево – помогать асилкам. Обе стороны сделали из произошедшего свои умозаключения и начали готовиться к решающей схватке. День Великой рати наступил.
Уже через полпоры чёрное войско стало выходить из Леса и строиться по берегу реки, вырубая мешавшие коннице кусты. Каждый большой отряд ставил в кучу повозки: прикрытие от ответного нападения. Каждый измерял глубину воды, оценивал подходы к обороняющимся. Светимир стоял на небольшом взгорке, прикрытый горморуновым колонтарём – подарком гмуров – и внимательно рассматривал врагов: где какое племя. «Удача будет на нашей стороне, - радовался он. – Кощий верен себе и ставит в первые ряды Бродичей, Резгунов и Анхаваров. Решил уничтожить их, а добычу делить с наиболее верными воинами. Это его и погубит… Так и следует быть: злого губит его же зло».
Подъехали родич Западных Желемир и Голбор с Вербором, забавно глядевшиеся на лошадях – маленькие, густо увешанные оружием, блиставшим самоцветами. За ними подтянулись семеро cтарших над дружинами «птиц» и Яромир. Верть, как видно, решил, что будет совет, и послал Меча, опасаясь оставлять своих ретивых подопечных.
Светь никого не созывал, всё было обговорено ещё вчера в полдень, однако он понял, что всем – от Правителей гмуров до пахаря, только вчера взявшего в руки оружие, - всем им в виду столь многочисленного и лютого воинства нужны слова одобрения, и, вспрыгнув на подведённого верным другом Ладом коня, он повернулся к старшим. Оглядел. Яромир взирал за реку:
347
примечал задумки врагов. Мечимир, свежий от умывания, в белой, чистой рубахе, улыбался брату небесными глазами и сам ободрял его. Оружие Меча заслуживало лучшей похвалы: всё удобно пригнано, прочно закреплено, наконечники стрел – отточены добела. Болеслава сидела на лошади, опустив глаза, суровая, как никогда. Вербор глядел испытывающее: выдержит ли юноша такую ответственность?
- Друзья мои, - тихо говорил Светимир. – Впервые так: в одном войске гмуры, асилки, люди. И даже медведи, - он улыбнулся, посмотрев в сторону левого крыла. – Верю: не зло – нашествие Чёрных – объединило нас, а добро. Всё смешалось, и существа делятся теперь не по родам и племенам, а по тому, что в душах – свет или тьма. Потому и Солнце в эту пору освещает нас, а враги стоят в тени, не питаясь живительными лучами Дажьбога. Верю, не прольётся в этот день много нашей крови. Ибо злотворцы уже подточены изнутри, как старое дерево червями, собственными рознью и злобой. Мы подавим их не множеством рати, а своим единством, волей и отвагой. Я поеду говорить с их первыми рядами, вы же выведете своих ратников на видное место. Пусть Чёрные увидят: в наших сердцах нет страха. Мы покажем им то, о чём они и сами разговаривают все два месяца похода: что весь мир – природа и люди – не приемлют безверия, зла и нахищения. Мир отторгает их. Всё! Боги добра с нами!
- Светлые боги с нами!.. Добрые боги Подземелья с нами! – повторили старшие и поворотили коней к своим дружинам.
Яр и Меч задержались было, но Светимир покачал головой:
- Нет. я ни с кем не прощаюсь. Вечером будем застольничать в семье и слушать ворчанья деда Будислава.
Они молча согласились, но Яромир всё же подъехал ближе и снял с перевязи один из своих мечей.
- Старший, - стараясь быть бодрым, сказал он, - когда станешь рубить «две поганые головы», тебе понадобится второй меч. Возьми мой.
Светь принял оружие, вытянул его немного из ножен и поразился отточенности и блеску: когда успел?
- Левую или правую? – улыбнулся он в ответ.
- Правую – своим. А я ж левша… Что же… К столу не запаздывай.
Яр резко повернул коня и пустил с места вскачь, однако его племянник успел приметить слезинки на глазах дяди. «Вот неверующий! Да сокрушу я их без кровопролитья».
- Тореслав! – крикнул он. – Со стягом стоять здесь, в середине! Ибо он – наш!.. Яриев!
- Лад! Веления мои помнишь?! Если меня пленят, людей на выручку не посылать! Сражаться в укреплениях!
- Бродичи не выдадут тебя, друг! Мы среди них давно как свои!.. Но – храни тебя Сокол!
- И тебя, брат! Всё! Начинаем!
348
И Светимир, не дожидаясь, когда изготовится к наступлению чёрное войско, начал спускаться на Здоровке к реке. Старшие уже доехали до дружин, и все десяток и две тысячи защитников Праведи вышли на высокий берег реки, будто какой-то великан надвинул и насупил грозно свои густые брови. Копья, щиты, шлемы, даже грязная шерсть асилков – всё это засверкало на Солнце вместе со слюдой в руках Соколов и Уток. Чёрные в недоумении затихли, прекратив передвиженья. Видно было, что они не ожидали такого множества противников. Теперь всякому в их воинстве стало ясно: выживет меньшинство. Через миг все их взоры сосредоточились на одиноком всаднике, отважно ступившем в воду, чтобы переехать на их берег. Хотя был ли он одиноким? Стена ратников сомкнулась за его спиной. Незримой силой и волей веяло от него. И никто из врагов не решался что-то предпринять, все ожидали, что скажет или сделает этот предводитель Севера. А он встал посреди реки, с улыбкой посмотрел на врагов и дал коню напиться. Вдруг с того берега, откуда съехал этот удалец, послышался божественной красоты голос. Он запел в одиночку, но уже с восьмого слова тысячи голосов подхватили песню изо всех сторон, даже от косматых чудищ, которые хрипло завыли, желая объединиться с людьми в звуке.
Славный народ, что рождён был на Севере,
Верный во всех ратях Белым богам,
Славный народ, что идёт путём Праведи,
Вновь воздымает стяг Коляды.
Чёрная сила велит жить по-своему,
Светлую веру на Криведь сменить,
Чёрная сила попрать велит предков,
Жить расхищеньем чужого труда.
Добрые люди плечом к плечу встанут,
С чистой душой и улыбкой в лице.
Добрые люди, пусть меньше числом вы,
Праведь и совесть вам волю крепят.
Светь выехал на берег врагов и остановился так, чтобы быть слышимым не только полуторатысячному племени Бродичей, но и их соседям по строю – Резгунам и не столь многочисленным Чесоронам и Анхаварам.
- Сын Велеса… Светловолосый… - пролетело по рядам.
Десяток Подлинных чёрных двинулся вперёд, чтобы напасть на Ярия, однако Резгуны остановили их, приставив копья к шеям: «Не торопитесь. Пусть говорит».
Юноша вскочил на коня в рост и, раскинув руки для равновесия, крикнул:
- В этот день! Десяток первого вересня! Вас уцелеет только пять тысяч! Выбирайте этих пять тысяч! Остальным придётся погибнуть! Ибо нас немало! И мы не отступим!
Произнеся это, он переглянулся с некоторыми предводителями в чёрном войске и подал им неприметный для прочих знак. И ещё не переехал Светь
349
реки обратно, как все передовые ряды зашумели-заспорили: кому жить, кому погибать. Десяток из Бродичей Яра выехал вперёд и принялся говорить со своими одноплеменниками.
- Чёрные выживут за вашими спинами, а вы поляжете за них да за Криведь! – кричали они. – Переходите на этот берег! Воротимся в Безлесье!
Белая рать молча смотрела на разлад в стане врагов, не показывая явно никаких чувств, даже радости. Все понимали: наступил решающий миг. Вдруг в середине и на правом крыле их произошло большое передвижение, и два отряда, бывших до того сзади, выехали к берегу. Места не хватало, и они заняли реку. Светь снова повернулся лицом к Лесу и догадался: произошло то, чего он ожидал. И вот уже совсем другие крики пошли по войску врагов - не роптания, а приветствия. Нестройные, но громкие, они докатились до самой Омогдани и оборвались возгласом удивления и ужаса: то выехал на берег сам Аша-Баша, а ни Ярии, ни Южные не видели его ранее. Только Светь и трое его друзей, «гостей» Кощего.
Две головы чудища крутились в разные стороны, оглядывая укрепления. Золотые шлемы сверкали на них. Широкий четвероугольный щит прикрывал двойную грудь, а чернющий вороной конь яро гнул шею и бил копытом в нетерпении.
Со стороны асилков послышался рёв удивления и ужаса, остальные рассматривали чудище в безмолвии. Только Болеслава выехала вперёд, стараясь попасться на глаза «знакомцу».
- Это дело, Правитель! – крикнул Светислав на языке Чёрных. – Сразимся?! На что губить так много людей?!
Кощий вдруг ответил речью аркаидов, видно, заранее вытверженной:
- Вы! Переходите ко мне! Тогда помилую! Нет – смешаю с грязью!
- А из какой грязи тебя вылепили, такого урода?! – выкрикнул Ладослав, и все, кто услышал его, громко засмеялись.
Аша-Баша, явно, не понял шутки, но смех разозлил его, и он махнул рукой своим верным отрядам. Оба они, широко разворачиваясь на мелководье, пошли на левое крыло, на асилков, которых, верно, Правитель посчитал слабейшими среди своих противников. Никто более в его воинстве не сдвинулся с места, взирая на этот мощный бросок Подлинных и Примкнувших первыми. Одни из них принялись осыпать косматых стрелами, другие полезли вверх по круче. Ратники Вертя вопили от боли, потому как раненых было больше, чем убитых, но держались. Дубины их сотнями мелькали в воздухе, сшибая Чёрных в реку, под ноги своим же. Сам Вертимир выехал вперёд на плечах здоровенного медведя и прицельно бил из лука. Вдруг по рядам наступающих прошло движение и на склон поставили грубо сколоченную лестницу с частыми ступеньками – целый помост. По двое воинов зараз начали взбегать по нему и разить косматых длинными копьями. В тот самый миг, когда наверху уже укрепилось до пяти десятков Чёрных, а прочие густо лезли им на усиление, когда до тысячи Чёрных
350
спешились и готовились расширить брешь в обороне асилков, в тот самый миг снизу, с реки, показалась дружина Мечимира. Её малое число было недоступно взору врагов из-за излучины, а потому Чёрные остановили свой приступ, бросились к коням, но тут два больших камня упали прямо в гущу их, наизлёт сбив с ног десяток воинов. Асилки радостно заревели и дружным напором сбросили вниз всех, кто успел забраться на кручу.
Юные ратники Меча умело рассыпались широкой скобой и сосредоточенно и быстро расстреливали врагов, опустошая свои полные тулы. Гмуры, развернув швыри, сыпали тяжёлыми валунами и горшками с земляным маслом. Чёрные расстроились, смешались и стали беспорядочно отступать. Полтысячи их осталось лежать под укреплениями Вертимира.
Эта схватка заняла столь короткое время, что Солнце едва заметно сдвинулось по своему небесному пути. Рать Добра, хотя и сочувственно поглядывала на лесных друзей, но, следуя велению старших, оставалась на своих местах, а главное – смотрела туда, на середину реки, где решалась участь всей войны. Там уже бились Светимир, признанный врагами сыном бога Велеса, и Аша-Баша, объявленный Кощим, сыном Вия и Мары, повелителей Нави.
Их мечи брызгали искрами, которые смешивались с брызгами воды, а щит двухголового гулко ухал от ударов Светя. Их кони остервенело кусались и теснили друг друга, не желая быть рядом. Противники старались повернуть один другого лицом к Солнцу, чтобы ослепить и нанести смертельный удар.
Все сразу приметили, что ратная выучка Светя лучше, но то ли юноша забавлялся над врагом, стремясь обессились его, то ли две головы – два разума восполняли недостатки рук. Вот оба разъехались для очередной стычки, как вдруг что-то мелькнуло в воздухе, и Светимир оторопело глянул вправо: летевшая точно в его голову стрела неведомо почему отклонилась и упала в прибрежный камышник.
- О боги, - шепнул он. – Боеслав, брат мой, ты рядом? Ты спас меня?... Верный дружинник, ушёл ты в Ирий, но бьёшься вместе с нами. Верь, мы с Радей никогда тебя не забудем.
- Значит, коварством?! – крикнул он Кощему. – А чего ещё ожидать от тебя, мертвяк?!
Он толкнул коня, выхватил левой рукой второй, Яров, меч и устремился на врага. Тот также двинулся навстречу, делая широкий, мощный размах. Но ударить не успел: Светь вспрыгнул ногами на спину Здоровка и, соединив руки над головой, разом обрушил два удара сверху вниз, изнутри наружу. Две головы Аши-Баши скатились по бокам коня, а уродливое тело откинулось назад и удержалось в седле. Рёв радости потряс долину реки. Причём с обеих её берегов, хотя с левого – громче.
Светь решил окончательно повергнуть врага – столкнуть в воду, и для того подъехал вплотную к его присмиревшему коню. Аша-Баша, видно,
351
обстоятельно готовился к схватке: красивый медно-золотой колонтарь, раздваиваясь, надёжно прикрывал его тело, на широком кожаном поясе висели не только ножны меча, но сума и два длинных ножа, какие-то неведомые нашейники, верно, с заклятиями, теперь ненужными, болтались на тех местах, где только что были головы. Худая рука, смертельной хваткой уцепившаяся за узду, изумляла своими длинными, жёлто-серыми пальцами.
- Вот и всё, Кощий.
Светь занёс ногу для толчка, и вдруг стрела с оперением Соколов впилась туда, куда он хотел ударить. Змея Аши-Баши, виденная юношей ещё тогда, в Землях Южных, незаметно вылезла из поясной сумы и, сливаясь с ней окраской, готова была сделать смертельный бросок. Теперь она извивалась, поражённая в голову. Светь оглянулся. На берегу стояли на конях трое: Меч с луком в руках и Радя с Купославой. «Два мужчины-родственника и две жены…» - прошептал старший. – Вот как сбылись слова предсказания… А за ним и последнее: зло уничтожит себя само…»
Светь говорил о происходящем на другом берегу, потому что там уже вовсю шла сечь. Бродичи и их соседи по южным Землям повернули оружие на Чёрных. Отступников от Криведи оказалось до половины войска, но теперь они бились за себя, к тому же уговорились обо всём заранее. Однако их враги, хотя и лишённые своего самозваного бога, всё ж отчаянно ратились.
Всё решил Яромир, давно смекнувший, к чему идёт дело. Он обошёл гмуров и по предгорью провёл свою дружину туда, откуда она вышла ночью – на просеку. За ним последовали Западные, и Чёрные оказались в окружении.
Светимир вновь поднялся на свой взгорок и приметил, что враги частью отбиваются, а частью уходят на Восток сквозь Лес. Лад тут же поскакал к асилкам, и косматые ринулись с кручи через реку наперерез своим обидчикам. Уже спустя четверть поры, когда одна за одной дружины Яриев вошли в Лес, а гмуры перекрыли возможный прорыв через Пояс Рода, Чёрные начали бросать оружие и сдаваться в плен. Их делили на небольшие отряды и выводили на Равнину. Туда же вынесли раненого стрелой в плечо Вертимира. Без рубашки и своих шкур он помахал целой рукой Светю и с трудом улыбнулся. Асилки-охрана угрюмо сопровождали его носилки.
Так закончилась эта Великая рать Добра со Злом, Света с Мраком, в которой полегли две тысячи и четыре сотни Чёрных, три сотни и два десятка Бродичей и тех, кто их поддержал, шесть десятков асилков, четыре десятка из людей и два гмура. Но когда ещё звенели мечи и безумно сопротивлялись некоторые из лихоимцев, во все стороны Равнины уже понеслись вестники великой победы. И через три-четыре поры, вечером того же дня, вздохнули облегчённо племена Севера: боги с нами, ибо мы не отступились от них.
…Десяток первый день месяца вересня заканчивался широкой, во всё Небо, купавной зарёй. Словно вся пролитая кровь поднялась в воздух, провожая души в Навь. Оттого и белая вершина Кетмани окрасилась в жарко-рдяное.
352
Наступило время прощаться. Западные и Южные готовились возвращаться вместе по просеке и оставались только до утра, чтобы отдохнуть и дождаться Мечимира, уехавшего повидаться с семьёй. Асилки как ратились в Лесу с Чёрными, так больше и не вышли на Равнину, растворившись бесследно в Велесовых владениях. Хотя все знали: для людей и гмуров они теперь не враги. Бродичи и прочие племена Травеня и Острогорья сторожили бывших своих друзей по чёрному войску, и участь пленных должен был решать созываемый Светимиром совет: гонцов за родичами племён он уже послал. Тысячи обезоруженных врагов предавали Земле своих убитых и, перетащив повозки со снедью на другой берег Омогдани, располагались широким становищем у той самой городьбы, где не так давно жил Ладослав и другие берёжи из рода Вышемира. Три десятка повозок с оружием Чёрных Светь отдал под охрану Болеславы и дружины Соколов.
Но более всего трудностей было с теми, кого ещё утром называли жёрухами. Когда закончилось пленение Чёрных и их стали выводить из Леса, ратникам предстала стрелой уходящая на Юг просека, забитая животиной, повозками и растерянными людьми, которые почти два месяца варили снедь не для себя, питаясь остатками в котлах, которые обихоживали не своих лошадей, собирали дрова в Лесу, стирали чужую одежду, мокли в дожди без всякого укрытия, мучались от зноя и комарья в солнечные дни. Радислава, проехав по обозу Чёрных и воротившись уже к наступлению темени, рассказала, что разноплемённых жёрухов не менее трёх десятков тысяч, и более всего средь них подростков-Южных. Они проведали уже об одолении Аши-Баши, но у многих не было сил даже на радость: в последнее время им почти не давали еды, а полуголодные Чёрные стали ещё более жестоки в обращении. Утешало одно: спасённые разыскивали теперь своих, собирались родами и племенами, а с приходом ночи просека на многие вёрсты расцветилась кострами, и значит, люди там обогреются и чем-то позастольничают.
Вести Ради ужаснули Светимира, и без того проведшего остаток дня в больших заботах. Лад, Яр, Болеслава и прочие из той Дружины, что ходила в Южный поход, старались помогать ему, но дел было множество.
- Знал я, что их тысячи, - сказал Светь о жёрухах. – Сам говорил со многими, когда втайне пробирался в становища Чёрных. Но десятки тысяч!.. Пусть решают родичи и Вещенье. Думаю, раз у Кощего запасы еды почти кончились, нельзя отправлять этих Южных с Мечем или одних. Наш народ, который и без того покинул селения и укрылся от нашествия, уже готов к переселению. Можно разделить жёрухов по родам, после вместе и тронуться в путь.
- Можно и двумя потоками, - прибавил Яромир. – по просеке и по нашему пути вдоль гор.
- Или так. Как видишь, Яр, позастольничать в семье нам ещё не скоро придётся. Это одоление Кощего только прибавило дел.
353
- Ничего. Теперь они радостные. Чёрные надёжно охраняются. Место Рати очищено от мёртвых. Наших погибших повезли к их родам для обряда. А далее – решать старым и мудрым. Ты спас народ и можешь теперь отдохнуть. А я, если позволишь, возьму сменного коня и – к своим. За ночь обернусь.
- Поезжай да назад не торопись. До Земли Воронов, где укрылись Соколы, ехать не менее как две поры… Особо поспешать теперь ни к чему. Дружинников своих отпустил по семьям?
- Уже.
- И я. Только Радя, Боля, Лад, Рудослав и Месеслав здесь. Да наш плутяшка Рыжень с Лежеславом. Оба ранены, но легко… Вот и распалась твоя Дружина. Вряд ли когда теперь соберётся вместе… Поручение племён выполнили, новая Родина обустраивается, и к концу года все поселимся вокруг Аркогора…
- Ты будто грустишь, племянник и друг мой? Неужели ещё раз хочешь пройти по лютому Лесу, сразиться с чудищами, увидеть исход зверья по Безлесью, поискать Вертя у асилков?
- Нет, это уже в прошлом. Но больно, что братство наше, ратная семья не сядет более у костров, не подтянет напеву Гремислава…
- Семья… ежели она семья, не может разрушиться. И уж поверь мне: на новой Родине будет в достатке трудностей и лиха, которые потребуют опытных ратников. Не в Ирий переселяемся. И Аша-Баша – не последний человек, который предпочтёт не пахать самому Землю и убирать урожай, а расхищать чужое. Нет, друг, хватит нам забот и в этом мире, и в другом, когда уйдём отсюда. Сколько будет существовать это божье творение – Подсолнечная, столько и будет требовать жизнь, чтобы вперёд выходили отважные, мудрые, умелые и чистые сердцем. Таким, как мы с тобой, собственная совесть не даст спокойно сидеть на месте и стареть… Теперь же, Светь, позволь мне умчаться к семье и увидеть, наконец, юного сына.
- Лети, Яр. И молви моей матери, что завтра или через день я обниму её.
- Передам.
Яромир отошёл на три шага и вдруг, растерянно улыбнувшись, обернулся.
- О, боги! Светь! Радя! – посмотрел он поочерёдно на племянника и стоявшую до того молча девушку. – За заботами самое главное-то я забыл!
- Что? – встревожился Светимир.
- Милые мои!.. Поздравляю вас с победой! – на его глазах вдруг блеснули слёзы.
Все трое дружно засмеялись.
- И я тебя!
- И я вас, Светь, Яр!
- Постойте! Так нельзя расстаться! Ведь назавтра мы будем уже другими! А этот день – десяток первого вересня – день нашей великой победы над всем злом мира! – Яр повернулся в сторону, к становищу
354
Соколов. – Болеслава! Ладослав!
Светь и Радя поняли и поддержали его:
- Боля! Лад! Руд!
- А Месеслав где? – спросил Яр.
- Да с Болей, конечно!
Вскоре явились четверо дружинников, и Яромир, ничего им не объясняя, велел идти за собой.
- Чего он хочет? – шёпотом спросила Болеслава у Ради.
- Объявить победу, - так же тихо сказала та.
Пройдя сотню саженей, они оказались у костров Лебедей и быстро нашли Вертя и Лежеслава: по шуму да ещё по десяти тёмным взгоркам – асилкам из охраны Мерара, которые молча сидели поодаль от огня.
- …Два десятка восемь стрел выпустил! – рассказывал предводитель косматого воинства. – И все два десятка восемь – в шеи врагам. А куда ещё? На груди – колонтарь, на голове – шлем… А-а, друзья! И Светь с вами! Садитесь, садитесь, у нас и каша поспела.
- Вертимир! – твёрдо сказал Яр, не присаживаясь.
- Что, старший?! – удивлённо глянул тот.
- Вертимир, Лежеслав! – посмотрел Яр и на другого своего дружинника-Лебедя. – Я поздравляю вас с удачным завершением нашего Южного похода и с великой победой над Тёмной силой!
Лежь растерялся и смущённо улыбнулся. Он был одним из тех. кого мало замечали в походе, кто больше слушал других, чем говорил сам. Но в каждой схватке он надёжно делал своё дело и прикрывал тех, кто рядом. А когда у Подземной дороги Радя сказала одноплеменникам, что может быть полезной в лесной войне и потому не отправится на Север с Вертем, только Лежеслав спокойно согласился спуститься в подземелье к самоладу.
Верть вмиг осознал, с чем пришли к нему бывшие соратники по походу. Осознал и, не стыдясь малознакомых Лебедей вокруг, которые, не умея держать в руках меч, пришли ратиться с Чёрными, не стыдясь ни их, ни своих друзей, заплакал.
- Яр… старший наш… Светь… ты ж как Коляда когда-то… Радя… Я вас так люблю! Да наш поход – лучшее, что было в моей жизни!
Он подскочил с места, Лежь за ним, и, все они, обнявшись, встали в круг и радостно захороводили-запрыгали.
- Победа! Сва! Сва! Сва-а-а! – ударил дружный крик по темени ночи, по склону гор, по стене Леса и – понёсся по Равнине до самого северного Моря и далее, туда, где среди белой воды высился древний Алатырь.
Жили ли на нём ещё боги света или уже перебрались на Юг, туда, где у высокой, купавной горы поставил себе шалаш старый Гостомысл, - то нам неведомо, но от Моря до Моря, от края до края Земли неслась уже весть о Великой рати и о победе Яриев над Чёрными. Неслась ветрами и птицами, людьми и зверьём, богами и духами. И весь мир осознавал – есть кому
355
постоять за Праведь, которая скрепляет две части мира – Явь и Навь, и на которой держится вся Подсолнечная…
…А становище у Омогдани стихло и погрузилось в сон. Спали и победители, кроме дозоров и сторожей, спали и те, кого они одолели. Собирался отдохнуть и неугомонный Светимир, который даже верного Лада отправил к семье. В тот самый миг, когда все дневные заботы были обдуманы, а дела грядущего дня намечены, когда Светь бросил уже на траву свою накидку, прибавив в костёр сухих дровин, в тот миг из мрака ночи, блеснув оружием, вышел маленький человечек, ещё в шлеме и колонтаре.
- Вербор? Присаживайся. Не было времени переговорить с тобой о великом свершении этого дня.
- Добре, Сокол. Это наша общая победа, и я уже говорил своим ратникам, что теперь мы не одни в самых глубоких наших пещерах. Есть люди…есть асилки. И все мы теперь – часть светлого мира. Ведь и Китоврас – тоже обитатель Ирия, как ваши Белые боги.
Он подошёл ближе и ласково, хотя и устало, улыбнулся.
- Ты сиди, а я обниму тебя, - он прижал голову Светя к своей груди. – Поздравляю…друг и брат.
- Поздравляю, Правитель гор.
- Вот. А теперь сяду: ноги не держат… У вас погибли ратники. Я пришлю золото и каменья их родным: пусть положат у истюканов ваших богов в Святилищах… В тех, которые вы возведёте на Юге.
- На что?
- Пусть их души взлетят в Ирий в блеске золота, как блеснула их жизнь здесь, на Земле. Да и богам будут приятны приношения, которые нетленны.
- Хорошо.
- Тогда другое. Мы тоже переселяемся туда, где теплее – в южные отроги Пояса Рода. Наши пещеры остаются пустыми. Когда ваши родичи соберутся на совет и будут решать, как поступить с Чёрными, передай моё мнение. Простить и отпустить злотворцев теперь нельзя: на каждом из них кровь десятков и сотен безвинных людей. Мои предки когда-то поддержали в большой войне чёрных богов, и все гмуры по воле победителей оказались под Землёй на многие тысячи лет. Думаю, теперь мы прощены. Более того – теперь мы вместе с вами победители виева сына. Он получил расплату за содеянное зло твоею рукой. Остальные пусть получат расплату волею ваших родичей.
- Что же ты предлагаешь, мудрый Правитель?
- Я предлагаю предать их собственной совести и лишить того, против чего они обнажили мечи – солнечного света. Велите им заселить наши пещеры и не выходить из них, кроме ночных охоты и рыболовства. Хотя через несколько лет Холод покорит эти места, покроет всё белой водой, и только в пещерах можно будет выжить. Мы оставим многое из наших пожитков. Там есть вода, земляное масло для пламенников. Какое-то время Чёрные ещё
356
смогут сеять поля в горах. Знаю, многие из них обратили в жёрухов своих жён, сестёр. Жёрухи из Южных вернутся в свои селения. Пусть с ними уйдут те, кто желает. Но, верно, жёны из далёких восточных племён останутся со своими мужчинами-хозяевами. Тогда их род продолжится. Не останутся – пусть исчезнет вовсе пагубная сила. Это уже решать богам, а не нам. Мы же, пользуясь Прямой дорогой, Подземной, по-вашему, обязуемся присматривать за Чёрными и убивать тех, кто посмеет выйти из-под Земли.
- Не скрою, Правитель, я много размышлял о наказании чёрного войска. Решил, что старики-родичи сумеют что-то придумать. Старшие Южных и Западных, горячась, говорили за то, чтобы загнать всех в Лес и предать воле Велеса. Пусть выживет тот, кого простят высшие силы. Но асилки очень помогали нам в Великой рати. За что обижать их таким соседством? Твоё предложение я непременно передам родичам, потому что оно в меру жестоко и справедливо. И мне оно по нраву. Эти гадники десятилетиями жили чужим трудом, и давать им волю сразу – опасно. К тому же число их весьма велико.
- В наших горах им хватит места. Вот только жёрухов не будет рядом. Если Чёрные научатся трудиться сами – выживут. Всё просто: к чему будет их стремление – к жизни или смерти – то и победит.
- Согласен.
- Тогда последнее.
- Мы расстаёмся?
- Со мною, думаю, нет. Разве ты не станешь на Юге навещать своего брата Меча?.. А рядом те самые горы, где поселится мой род.
- А с кем же?
- Где твои зоркие глаза, Сокол? – улыбнулся Вербор. – Мы же не наедине разговариваем. Шлевала!
Светь оглянулся и – верно, что гмуры лучше всех умеют таиться – не сразу заметил он девушку, дочь Правителя, которая стояла весь их разговор где-то рядом. Даже Холень, подскочивший на оклик гмура, невидяще оглянулся вокруг.
- Мы договорились, Сокол Светимир, что она скажет всё, что желает, при мне и более вы не увидитесь. Когда-нибудь я уйду в иной мир, мои дети станут править моим родом, и важно, чтобы отношения людей и гмуров оставались добрыми.
Он отошёл, но так, что был виден. Шлевала же отмахнулась от приглашения сесть у огня, встав напротив Светя, и он заметил на глазах девушки слёзы.
Но заговорила она с улыбкой. Наверно, и в самом деле, темень и ночь принадлежали гмурам. Яркие и многочисленные украшения, непонятные людям, сотворяли Шлевале особенную привлекательность. А её живые слёзы ранили теперь юношу в самое сердце. Она не скрывала, что Светь нравился ей, с первого же дня, как гмуры вышли на Великую рать. Более того, она была единственной из жён Подземелья в их мужской дружине. Светю говорили о любви Шлевалы, он чувствовал её и сам. На Радю соперница
357
глядела так, что та испуганно бралась рукой за оберёг. Однако подготовка к встрече Чёрных не оставляла Соколу времени даже на постороннюю мысль. Потому-то только в этот миг он подумал, какую боль принёс девушке своим вторжением в Подземелье накануне праздника Дажьбога.
- Шлевала, рад тебя видеть. Я…
- Нет. Молчи. Говорю я, ибо готовилась. Ты – не готовился. Так трудно, - она перевела дух, собираясь перекладывать мысли и чувства на язык слов, после с языка гмуров на человеческий, которому училась у отца уже четыре месяца.
-…Ты, светловолосый, голубоглазый человек, соединил людей и гмуров. Ты напомнил, что все сотворены Родом. Разные боги – не препятствие для…дружества… Когда я узнала тебя, мой мир раздвинулся. Стал широкий и высокий… Теперь я люблю ваши луга… рощи… пение дневных птиц… Я вернусь в Подземелье. Но в сердце несу любовь к Подсолнечному миру… Верю, мы никогда не чужие…
Она тихо заплакала, но не опускала голову и не вытирала слёз: так и стояла недвижимо с печальной улыбкой.
-… Никогда не будем чужие. Потому хочу сделать подарок твоим детям… Они родятся… Это сума с разноцветными каменьями гор. В них красота того мира, где нет Солнца… Они нам как Солнце… Знаю: люди отдают золото, серебро, Весегоры… каменья своим богам. Но дети – и есть истинные боги. Пусть играют самоцветами. Как боги в Ирии… А когда будут взрослыми – отнесут в Святилища. По вашему обычаю…
Она обошла костёр и, заливаясь слезами, протянула красиво расшитую суму. Светь придержал её руку, но Вербор окликнул дочь и увёл.
- Да простит меня Лада за то, что я не люблю её, - грустно прошептал Светимир и постарался спокойно посмотреть на вернувшегося Правителя.
- Вот теперь всё, - озабоченно промолвил тот. – Поутру мы выходим из пещер и тайными горными тропами начинаем свой Южный поход. Я оставлю здесь сына, чтобы ожидал вашего решения участи Чёрных и – при необходимости – ввёл их в наши Подземелья.
- А что же самолад и Прямая дорога? Что вы будете делать с ними?
- Навещать родные места, присматривать за Чёрными… Это чудесное устройство может принести много пользы.
- Опять тайны, Правитель?.. А знаешь? Покажи мне его – этот самолад. Я хорошо знаю всё Каменное взгорье, но где нора к Подземной дороге – не ведаю.
- Ты желаешь теперь ехать туда?
- Я всё равно не усну: растревожился. А ты…
- Я готов выполнить просьбу друга. К тому же сечь не утомила меня: Чёрные ратились больше сами с собой…
- Тогда едем?
- Едем. Только возьму ратников с пламенниками да отдам кое-какие
358
повеления.
…И вот опять Светь в Каменном взгорье, откуда началась цепь событий, доведших его до Великой рати. Однако в месяц свистень здесь было пустынно, безлюдно. Теперь же около того места, где юноша когда-то спрятал Гостомысловы мешки с чудесными травами, гмуры взрыли край возвышения, построили навес, и там постоянно жила охрана. А вместо узкой, неприметной норы, в которую с трудом протиснулись вещун-Лебедь и его внучка, трудолюбивые обитатели подземельного края проделали вход в сажень шириной и такой же высоты, хоть заезжай конно.
Маленькие ратники, не зажигавшие костров, разом возникли из темени, как это умели только гмуры, и почтительно встретили своего Правителя. «Не те ли, с которыми я схватился у древнего камня?» - усмехнулся про себя Светимир. Но сторожа и не глядели на человека. Как видно, они ещё не знали о победе над Чёрными, потому что после первых же слов Вербора заметно оживились и заговорили радостно и громко.
- Мы проведали, что в стародавние времена здесь был вход сверху. Однако нам удобнее заходить так, потому просто расширили лаз, - пояснил Вербор, а Светю вспомнилось: «…Будто бы ту дорогу сотворили Белые боги, чтобы быстро переноситься меж Севером и Югом. Так – говорили сыны Борея – боги уходят с Островов при наступлении Холода. Так боги возвращаются обратно, одолев Чёрного Змея и растопив на Севере белую воду». Это говорил ему в жилище Южных мудрый Гостомысл, и верно, жутковато было старику ехать вслед за богами. Но если они перебрались на Юг, почему безлошадная повозка стояла здесь, у Равнины? Ведь перегнали её назад, спеша с вестью о Чёрных, Верть и Лежеслав… И, словно уловив мысли юноши, Вербор сказал:
- Многое неясно с этим сооружением и чудесным устройством, которое движется само по себе… Повести минувшего рассказывают и о богах – о Белых, о чёрных – и о чужаках, спустившихся с Неба, и о древнем и особенно разумном племени людей, которые были ростом, как три асилка. А я уже и не рад, что сыскал…получил от вас эту Прямую дорогу. Наши старики требуют скрыть оба входа и забыть о ней, чтобы не погубила наш народ. Гмуры южных родов решительно отказываются даже приближаться к ней: будто бы опасна, охраняется заклятиями. Мои же юные ратники и помощники предлагают построить из горморуна ещё одну повозку, прицепить к этой, чтобы побольше гмуров и поклажи можно было перевезти на Юг и не идти сотни вёрст по трудным горным тропам. Война с Ашой-Башой отвлекла нас от этих споров, но теперь они возобновятся. Так что, Светимир, сын Годослава, возможно, ты последний из людей, кто увидит самолад. А если не робеешь, можем проехаться несколько вёрст и вернуться обратно. Мы уже неплохо научились править этот повозкой.
- Нет. Хотя и не робею, да не хочу кататься не по надобности, праздно. Вдруг она от этого перестанет двигаться?
359
- Может, и так, - удивился Вербор. – Пойдём же!
Он сказал своим провожатым, те зажгли пламенники, и через миг Светь ступил уже в глубь Земли, шёпотом попросив у неё прощения за вторженье. Два десятка шагов, и вот перед ним небольшое строение, вроде бани, с окнами, распахнутой дверью, отливающееся рудой окраской.
- Погоди, сейчас рассмотришь получше, - по-хозяйски оживился Правитель, вступая внутрь самолада, который вдруг весь осветился жёлто-белыми огнями, и Светь увидел высокую пещеру с гладко выложенными стенами и какой-то длинный горморуновый брус, уходящий в темень, которого, наверно, хватило бы на пять десятков мечей.
- Садись же рядом, Сокол, - позвал Вербор гостя изнутри самолада. – На этих сидениях и ехали вещун Гостомысл и твоя наречённая Радислава. За сколько они добрались до горы Вергомани? За день?
- С заутра до подвечера, за четыре поры.
- А я вот так далеко ещё не ездил. Вёрст на пять и – обратно. У нас тоже многие робеют перед Дорогой. А вот дети наоборот: просятся кататься. Садись же!
Светь пощупал мягкие сидения: будто подушки, плотно набитые птичьим пером и обтянутые то ли холстиной. то ли кожей. Вокруг множество огоньков разного цвета. которые светятся, но не горят, как дровины. Перед глазами – большие окна из чистейшей слюды.
- Я тебе ещё кое-что покажу!
Вербор перегнулся назад, взял что-то и развернул перед Светем. То были, явно, одежды, но – весьма необычные: крашеные в серый цвет рубашка и узкие порты, пришитые одно к другому и лишь отдалённо походившие на то, что носили люди или гмуры.
- Одежда богов? – изумился юноша.
- Думаешь, боги такие маленькие? Пониже тебя?
- Чьё же тогда?
- Чьё? – Вербор усмехнулся. – Могу тебе подарить. Или Вертимиру. Пусть покоряет косматых в этот диковинной одежде.
- Нет, лучше ей оставаться здесь.
- Если лучше, пусть остаётся. Я вижу, ты совсем смутился.
- Ещё как, - признался Светь с улыбкой. – Стоишь здесь, а вокруг будто духи, родственники Вия, носятся незримо, перешёптываются.
- А среди них один дух – двухголовый, верно?.. – Вербор засмеялся. – Я тоже долго привыкал к этому месту. Теперь знаю: ничего опасного. Древние говорили:
Многое откроется лишь дерзкому:
В Небо он взлетит и под Землёй пройдёт.
Здесь Подземная дорога начинается,
Безлошадный самолад вдоль гор на Юг везёт.
- Ты тоже прочитал надписи на Камнях? – вскрикнул удивлённо Светимир.
360
- Тоже? А кто ещё?.. Знаю, знаю: Гостомысл. Нет, друг Сокол, они давно нам известны. Хотя время – ветры, дожди – многое истёрли. Но эта надпись самая красивая и соблазнительная. Не желаешь ли в одну ночь не только под Землёй пройти, но и в Небо взлететь? Ни в ком другом из людей нет столько дерзости, сколько в тебе. Даже в дяде твоём, суровом и славолюбивом Яромире.
- Да мне уже привелось один раз оторваться от Земли и – надолго.
- На дутене? Этой придумке людей с Островов?.. Нет, друг, я предлагаю тебе такое Небо, откуда всё вокруг видно на десятки вёрст. И хотя теперь ночь, да Луна поможет нам: увидишь и становище своей рати, и опустевшие ваши селения до самой Котугдани, и ту, западную, сторону, которую называете вы Лесом Бармы.
- Взобраться на Кетмань? Но это очень долго.
- Для людей – долго. Не пройдёт Луна и одно Небесное сложенье, как мы будем на вершине.
- Что же? Когда-то я мечтал об этом. И хотя на многое отваживался в своей жизни, но подниматься в горы без гмуров, их хозяев, не стал бы.
- Вот гмуры и отнесут тебя туда.
Они вышли наверх, вновь посели верхом на коней и начали вторую за эту ночь скачку. Хотя и не столь быструю, к какой привык Светь: гмуры – Вербор и его охрана – только недавно научились ездить на лошадях, ибо того потребовала война. Однако Правитель, отменно зная дорогу и видя далеко вперёд сквозь мрак ночи, вёл своего гостя уверенно. Едва ли не до середины Кетмани поднялись они на спинах лучших друзей человеческого рода – коней. После же оказалось, что у гмуров проторена весьма удобная тропа наверх, по которой Светю и его провожатому собственными ногами идти не пришлось. Их посадили в носилки, и маленькие юноши, встав по шестеро, почти бегом понесли их туда, где блестела в лунном свете белая вода.
«Вот какие повеления он давал в становище, - догадался Светимир. – Решил удивить меня перед расставанием. Да, приключение доброе. К тому же не столь опасное, как то, что было со мной и Яром в прошлую ночь…»
Последнюю сотню саженей им пришлось пройти пешком. Но это было приятно, да и Вербор не хотел, чтобы на вершине рядом с ними были посторонние.
И вот, наконец, небольшое ровное место и покрытые белой пеленой камни. Светь присел, потрогал:
- Холодная…жёсткая… Если такая вода покроет всю Равнину, на ней поселится смерть.
- Ведь ваши вещуны предсказали, что Белые боги растопят её и возродят Север?
- Да. Это будет через три месяца Сварога, в его новый, седьмой год, через шесть с половиной тысяч лет. Тогда мы вернёмся на Север навсегда.
- А может, Холод отступит теперь? Ведь чёрная рать повержена, виев
361
сын убит, а ему покорились два десятка и девять народов.
- Не знаю… Ведь та рать пришла к нам с Юга…
- Да, многое ведают мудрецы-вещуны, но всякий день приходится делать выбор своим разумом. Так что верь и богам, и самому себе, своему сердцу. У тебя многое получается. Вот гляди!
Вербор взял горсть белой воды, после руку Светя, повернул её ладонью вверх и насыпал воду. Вскоре она начала таять, сквозь пальцы закапало, и через недолгое время тепло тела всё растопило.
- Видишь. Перед горячим сердцем и Холод бессилен. А удалось ли тебе стать частью природы? О этом говорил тебе и я, и, верно, ваш мудрец Гостомысл.
- И ещё Радислава… Не знаю, Правитель, стал ли я её толикой, но чувствую теперь природу и весь мир внутри себя…
- Внутри себя… Значит – в душе?.. Ты необычный человек, Светимир. Когда состаришься, то уйдёшь в Ирий двумя дорогами, как и твой отец Годослав, - ратника и мудреца.
- Нет, я уйду одним путём. Землепашца. И нет пути лучше, потому что в нём высшая мудрость.
- Тогда тремя, - усмехнулся Вербор. – Ведь те два ты уже прошёл, и они никуда не исчезнут из твоего сердца. И выходит, ты превзойдёшь своего отца. Хотя его жизнь прервалась до срока. Он спас двух гмуров, ты спас многие народы.
Они укутались в накидки от прохлады и ветра и подошли к краю вершины. Спокойно дремало становище справа от Светимира, блистала множеством огней Земля за Котугданью: там праздновали победу, а северо-восточнее, в лугах Уток, горел одинокий костёр. Верно, там пас животину, уведённую подалее от Чёрных, какой-нибудь пастух-подросток и, положив руку на голову верного пса, вроде Холеня, задрёмывал и видел во сне, как возмужавшим мужчиной ведёт своё племя обратно на Север и уносятся по Небу ослабевшие Дый и его слуги. Что для дитя шесть с лишком тысяч лет? Для него и собственная взрослость – далёкое будущее. И Светимир думал: пока есть в его народе те, кто мечтает и сотворяет из мечтаний жизнь, его народ не исчезнет с Земли. Ибо – «многое откроется лишь дерзкому…»
* * *
В отличие от стойких и отважных дружинников Яра, добывших новую Родину, одолевших тёмную силу да скромно забывших о своих великих делах, люди и их родичи все следующие дни высказывали признательность и славили победителей. И Чёрным ещё три дня пришлось ожидать решения своей участи.
Племена, готовые к переселению, съехались на Омогдань, к месту Рати. Сто тысяч людей заполнили предгорье и речную долину. И Яровой Дружине
362
пришлось, красиво разодевшись, с новыми, ярко-купавными перевязями на головах, с гмурьими мечами из горморуна – подарком родичей – пришлось проехаться из-за реки по одному и быть осыпанными цветами, улыбками и криками радости. После весь народ воссел на Мать Сыру Землю за всеобщую праздничную братчину, и один из старших родичей Свиримир объявил во всеуслышанье, что Яр, Светь и Верть навсегда остаются Яромиром, Светимиром и Вертимиром, даже не являясь старшими родов. День же Великой рати становится отныне в ряд со старинными праздниками.
В подвечер люди поднялись от застольничанья и отправились к ближайшему Святилищу – у селения Вышемира. Там вещуны всех племён помянули добрыми словами ратников, погибших в Южном походе, и тех, которые полегли в схватке с Чёрными. Эти славные дети Яриев ушли в Ирий праведным путём, и щедрые жертвования были преподнесены Белым богам, чтобы милостиво приняли они к себе воинов Света.
Вскоре семь племён и бывшие в жёрухах тронулись в путь. Одни – вдоль гор, и вёл их Яромир. Другие – по Лесу с идущим впереди Вертем. Светь же по своему обыкновению разведывал и часто пересекал под деревьями два-три десятка вёрст и тихо садился у ночного костра то на просеке, то в ущельях. Лес Велеса и Пояс Рода не препятствовали людям, и в конце месяца груденя, когда к Северу уже подступается Солнечная ночь и Небеса расцвечиваются Огнями Сварога, «птицы» вышли в Земли южных племён. Тут-то они хорошо поняли, какую угрозу нёс Кощий их жизни: малолюдные селения, в которых почти не встречались взрослые мужчины, пустые жилища, вытоптанные лошадьми поля, остатки летних пожарищ – всего этого не смогли ещё скрыть труды и усилия родичей и людей. Меч встречал свой народ кринью кваса, и Яр с Венцей обняли старшего сына. Но северные племена, растянувшиеся на многие вёрсты по Лесу, не останавливались и шли дальше на Юг, в Безлесье. Задержались только две семьи полностью да некоторые из иных семейств. Задержались ради двух свадеб, которые и отпраздновали весело и шумно в селении Бобров. Светимир и Мечимир женились, а Радислава и Купослава вышли замуж. И было на тех свадьбах много гостей, ломились столы от еды и питья, забавлялись и шалили дети всего селения, плакали от счастья, обнявшись, дед Светя Будислав и отец Купы племич Водимир. И рдели от смущения юные мужы и жёны.
363
|
