Гум пребывал теперь в состоянии непрошибаемой атараксии, он словно монумент окаменел к невзгодам и непогодам, раздумья он гнал прочь из головы, и если, раньше безотчетно предаваясь какому-то потворству игривому, все готов был перевернуть с ног на голову; теперь же успокоился и не изъявлял желания предаваться минутным страстям. Он как могучее дерево, как баобаб врос корнями в землю обетованную, и собственно, чего еще желать и хотеть, куда бежать? На самом деле это ему все претило чрезвычайно, и он, разобравшись в себе хорошенько, понимал, что это очередной тупик, любовь без страсти это тупик, считал Гумбольд, поэтому любому мужчине очень сложно пребывать в обществе одной женщины, хотя находятся же поистине стоики духа, которые способны на это. Да, можно сетовать на безмерность и одухотворенность истинной любви, однако Гумбольд все больше ловил себя на мысли, что это какая-то несуразная подтасовка, противоречащая всем мыслимым законам и законам природы в том числе. Гумбольд был уверен, что погружение и опускание сродни как раз этому заблуждению всеобщему, будто любовь способна решить все проблемы, это когда любовь кочует из сердца в голову и как батискаф опускается на дно морское самотождества. Гумбольд, наблюдая за Лил, пришел к выводу, что она вообще, похоже не способна на какие-то глубинные чувства; не то, чтобы она боялась обмана или предательства, нет, дело не в этом. В другом, хорошо, когда есть время на погружение долгое и томительное, когда океан безбрежен и могуч, но подчас, любовь камнем стремится ко дну. Тогда было бы неплохо, чтобы это было на худой конец благополучное полное кораллов, диковинных раковин и прикрас дно, освещенное Солнцем сверху, поблизости пестрые рыбки и громадные черепахи, синие киты и дельфины, электрические скаты.
- Лил, послушай, ты превратилась в потребителя, и пожираешь мои гребешки куртуазные, запиваешь их квасом и даже усов на тебе не видно, - раздосадовано воскликнул Гумбольд.
- Что-ООО? – очертенело от удивления Лил подняла брови.
- Ну, я к тому, что совершенно перестал различать твое весомое довольство собой и безграничное саднящее неистовство.
- Гум, то же можно сказать и о тебе, бесстыдный угодник, а что касается довольства, оно невесомо, - эксцентрично подвела она.
И вот Гум уже начал заводиться по новой, он будто взял первые сто метров разгона за пять секунд, и дальше пойдут бесконечные круги ада; их гораздо больше, чем девять уверен он был теперь. И все же вида не подавал, он понимал, что это Формула-1, любовь это Формула-1 у кого-то Формула-2 или даже три в зависимости от контекста, кто-то добирается до финиша первым, кто-то последним, а кто-то и не добирается вовсе.
- Лил, я не это имел в виду, я к тому, что давно пора тебя пошерстить, и возможно в тебе отыщется что-то потаенное и неизведанное природе вещей? Ммм крошка-окрошка? По-моему, ты совершенно обленилась как мопс? – увещевал Гум.
- Да, ты совсем обалдел, Гумичко, это как раз-таки в твоем стиле забросить ласточку и скрыться! Забросить ласточку в небо голубое, и наблюдать, как первая ласточка справиться с орлом, может быть?
- А почему бы и нет? Если это ласточка Ричарда Баха, думаю, орел для неё семечки, пусть даже стая орлов, ммм, ты оценила экспромт?
- Ай, ты не меняешься дорогой, - Лил немного обмякла, и включилась в словесную перепалку, - если бы ты мог освободиться разом от всего, ты бы сделал это, я уверена, просто и во мне есть свои потаенные камни.
- Да, все ждут его, Лил, все ждут ветра, не представляя ни на йоту, что значит быть им, нет, он приходит на время и уходит, Лил, молниеносно порой, порой протяжно и хило, и глупо думать, что им можно управлять, а порой и вовсе бывает полный штиль, как сейчас.
- Да, дорогой, я согласна, я не хочу управлять ветром; мне нужна стена, чтобы опереться, и пусть ветер бьется о стену, мне нужна стена.
- А нужна ли? Лил? Что может быть скучнее стены?
- Не знаю, я не знаю, ты меня запутал, совершенно запутал в себе, и я теперь бешусь, да, - протыкает его пальцем в грудь.
- Поэтому тебя нужно пошерстить, и все встанет на место, аха-ха-хах, дорогая.
- Что значит пошерстить, смутьян! Я не понимаю, объясни мне тогда, в конце концов.
- Ну, - томно возражает Гумбольд, - ты же у меня не только красотка, м-да, косточка кизиловая, ты еще и шмель!
- Шмель? С какой стати, дорогой? Шмель, который кусает, может быть, - заулыбалась Лил.
- Нет, - Гум наклоняется к её уху, - шмель, который жужжит, жжжшшшш, жжжшшшш, - Гум жужжит ей на ухо осторожно и маниакально.
- Ах, ты… ах, ты!.. – Лил, догадавшись теперь, негодовала, однако не спешила освобождаться от его нежных объятий, - я тебя убью когда-нибудь, дорогой, да будет тебе это известно!
- Нет, ты не сделаешь этого, ты неспособна, ты вся в ЕГО власти, - гипнотизировал теперь её Гумбольд.
- Гум, ты просто невыносим, такое возможно в природе вещей? Я уже забыла, что хотела сказать, у меня все вылетает из головы, когда ты начинаешь проделывать эти свои фокусы.
- Это меня радует, хоть что-то не меняется в этом мире, иначе бы он давно рухнул в тартарары, - улыбнулся Гум, и вдруг стал руками лохматить волосы Лилит.
- Чертовка самодовольная! Бесовка циничная! - кричал он, и руками взбивал её пряди, ломая, взрыхляя её локоны, превращая в бесформенную вату, электризуя и прихватывая.
- Ай, ай, ай Гум! Гум!!!
- Потерпи это сакральная пытка, что бы ты понимала?
- Ай, Ай, Гум! Ты меня превратишь в сноп-дерево!
- Да-да-да, в сноп-дерево волшебное, Лил, ты станешь деревом, и в его листве будут жужжать шмели и проситься на волю!
- Ну, все, прекрати, - растрепанная она поворачивается к нему, - прекрати, я все поняла уже.
- Правда, по-моему, осознание неполное, и не явное, ты по-прежнему раздражена?
- Нет, уже нет…
- Лил, и все же, нам нужно достать камни, вынуть из тебя их, понимаешь? Глупо их носить с собой столько лет, очень неоправданно. Мы их вытащим и разбросаем, ммм?
- Нет уж дорогой, это драгоценные камешки, и потом камни не всегда возвращаются в том виде, в каком разбрасываются, обычно на них налипает грязь и пыль, тина болотная, и разная снедь.
- Вот видишь, ты злишься все же, дорогая, или тебе больше все равно, нет, думаю, это вытекает из лености что-либо изменить.
- Неправда! Неправда! Это ты проецируешь свои переживания!
- Возможно, ты и права, я бы не проецировал их, если был бы уверен в однозначности искомого решения, но переменных очень много в этом уравнении. Довольно занятный парадокс, Лил, переменных может быть бесконечное множество, понимаешь?
- Нет, я не сильна в математике, увы, давай ты решишь наконец-таки это уравнение, - и Лил притянув его к себе целует в губы, несколько сопротивляясь, все же Гумбольд уступает, - а я тебе помогу, - улыбается Лил, и снова целует его уже разгораясь страстным порывом.
- Лил, это так математика на тебя действует?
- Да, я обожаю математику, дорогой, в твоем исполнении математика может быть безупречной…
И Лил теперь уже запускает руки в его шевелюру, начинает поясничать.
- Когда-нибудь ты его решишь, я уверена, точно знаю, что решишь!
- Неужели так важен всем ответ? Неужели никому и в голову не придет, что главное в математике не готовое решение, нет, Лил, а его поиск…
- Ух… ну, ты не затягивай, дорогой, все же не затягивай, ах-ха-хах, - засмеялась Лил .
- Дай мне подсказки, может быть решение придет быстрее, в любом случае, или придется воспользоваться апроксимацией, аха-ха-хах, - засмеялся теперь Гум.
- Это что еще за женщина?
- О, это потрясающая женщина, математически выверенная и расчетливая, Лил! – Гум приблизился к её лицу своими губами.
- Я устала, поцелуй меня лучше, смутьян, - и она кусает его за губу, слегка прикусывает и выжидает.
И Гум осторожно касается её носа, и потом, разве есть выбор в таком щекотливом положении, думаю, нет, выбор ограничен, Гум задумался, и заявил:
- А давай погасим поцелуй, Лил, давай его загасим!
- Загасим? – Лил, теперь от неожиданности вновь подняла брови, - каким образом?
И Гум, слегка сдавливает ей нос пальцами и целует, погружая Лил в искусственный вакуум, так он её целует целую вечность, пока у неё не заканчивается кислород, Лил вырывается в итоге.
- Дурак, Гум! – смеется Лил теперь, и потом гладит ему щеку.
- Вот видишь, как ты быстро сдалась, для любви нужен кислород, дорогая! А не готовые решения…
- Да, пожалуй, - но мне понравилось, - мы могли бы стать водолазами и заниматься любовью на дне морском, дорогой! А-ха-ха-хахах…
- Да, не исключено, я тоже об этом думал, - Гумбольд принял серьёзный вид, - лишь бы дно было не каменистое, дорогая.
- Ты будто не можешь простить мне чего-то, отпусти уже и плыви как парусник, а я буду ветром тебе, и нас ждет тихая гавань, полная золотого песка и диковинных кораллов!