Моя мама
Мама ушла из жизни 13 апреля 2008 года. Помню, как сестры в половине одиннадцатого вечера позвонили: "Мама в больнице". Она уходила тихо, так, как и жила: незаметно, никого не трогая. Плакало небо серыми тучами, плакала всю ночь я. Телефон, как назло, не работал. Бессонная, бесконечная, сумасшедшая ночь.
Рано утром, дождавшись, когда ребенок проснется, бегу звонить из другой квартиры. Я верю, что она еще с нами. Слепит весеннее солнце, на небе - ни облачка.
Звоню в больницу. Медсестра ласково, почти по-матерински говорит: "Она ушла". Не понимаю, переспрашиваю: "Что-что? Она уже дома?" Медсестра срывается: "Она умерла!" Я не помню, что лепетала, что делала. Помню только, как каталась по полу и задыхалась. Мама умерла!

За неделю до смерти мама звонила. Сестры подарили ей сотовый телефон, и она училась им пользоваться. Я болела. Говорить было неохота, лень, сказала лишь, что все у нас в порядке, ты не беспокойся, мама, все хорошо, работаю, ребенок в саду, муж на работе -- обычный набор пустых фраз. Я не сказала, как сильно ее люблю.

Я поздний ребенок. Сестры выросли, разлетелись. В детстве мамы не хватало. Она работала учительницей в другой деревне. Ходила за двадцать километров зимой, одна. Маленькая храбрая женщина. Она переходила замерзшую Лену, потом шла вдоль берега до деревни Тойон-Арыы. Обмораживала щеки, мерзла, но шла. Каждые выходные приходила из той деревни ко мне, к своему ребенку. Отворялись тяжелые двери, скрипели половицы, я слышала знакомый голос и бежала из дальней комнаты навстречу. С распахнутой дверью в дом влетал белый холодный пар. Такой же пар исходил от мамы. Мама с ледяными ресничками. С рюкзаком за плечами, в мужской телогрейке, в ватниках. Вся одежда дышала морозной свежестью. Зато как светились глаза! Она легонько отталкивала меня: "Простудишься!". Потом мама с бабушкой долго пили горячий чай и обсуждали деревенские новости. Мама приносила мне книги: она была еще и библиотекарем, считалась самым образованным и интеллигентным человеком в Тойон-Арыы. Людей с высшим образованием там не было, сейчас, правда, стало пруд пруди. А тогда... Я глотала принесенные ею книги, она знала, что я люблю. Однажды подарила мне книгу французских сказок в красной обложке: я рассердилась. Ведь не маленькая уже. Она сказала: "Попробуй, прочти". Я попробовала. Французские сказки до студенчества были моей любимой книгой.
Однажды она плакала, спрятавшись в комнате. Я не помню, чтобы она когда-нибудь плакала по-бабски, навзрыд. Слезы текли, но лицо было спокойное. Она стеснялась плакать. Плакала, когда я подарила ей самодельную открытку. Уж не знаю, что я там написала, но наверное что-то вроде "Я тебя очень сильно люблю, будь со мной чаще". Вечером она ушла в "свою" деревню. В апреле, на похоронах, я перебирала ее вещи и нашла множество моих писем и открыток. Она их хранила в красной сумке. Одно письмо я написала, лежа в больнице. В нем я так сильно себя жалела, проклинала врачей и жаловалась на бесчувственных сестер. Тогда мама им всыпала по полной программе.
Однажды нас с мамой чуть не покусала злая рыжая собака. Она вообще брала меня с собой на любые встречи и праздники, была очень общительной, любила ходить в гости. Вот только нарядов у нее было очень мало, из украшений -- только маленькие золотые сережки с шариками. Оно одалживала у бабушки стеганое пальто с каракулевой оторочкой, цветастое платье и шла в гости. Бабушка всегда ворчала, что мама не умеет одеваться и не ценит себя. Мама смеялась: "Зачем мне быть модной, когда у меня такая мама?!" Мама очень боялась собак.
Когда я была маленькой, телефона дома у нас не было. Ходили звонить в клуб или на почту. Однажды прибежала женщина с клуба: "Звонила Нюргуяна, сказала, что позвонит через пять минут". Средняя сестра училась в Артеме, и мама за нее очень беспокоилась. Мы с мамой и с сестрой Сашенькой пошли в клуб. Мама всю дорогу молчала и крепко сжимала мою руку. Я не понимала, о чем мама говорит по телефону с сестрой, но она была очень сердита. Позже я поняла, что сестра собралась замуж. Ей было всего 18 лет. Она прислала фотографию с женихом, а следующей весной заявилась с ним домой. Мама искренне полюбила зятя, так, как полюбила бы сына, которого у нее никогда не было. Нас шестеро, и мы все девочки.
Мама родила меня в надежде, что подарит папе долгожданного сына. Хотя она и говорила, что знала, что будет девочка. Я всегда хотела близнеца и однажды выступила с претензией: "Я ведь не должна была родиться одна. Ты от меня что-то скрываешь". Мама сказала, что у меня близнецом была вода. Я об этом рассказала друзьям в школе, и все одноклассники были в шоке.
Она была требовательной. Научила меня читать в четыре года. Помню, она мыла окна: натирала стекла влажной тряпочкой, потом терла их размятой газетой. А я читала по слогам книжку про воробья.
Я помню ее запах. Мама всегда пахла молоком, и рядом с ней было всегда тепло и уютно.
А еще она лечила людей.

На похоронах в доме было холодно. Под табуреты, где стоял гроб, положили лед. Вокруг – молчаливые разноцветные венки. Мама умерла в старой Булгунняхтахской больнице, на одинокой койке в простой палате. Сестры не успели на пять минут. Несколько часов мама была в забытьи. За минуты до инсульта она говорила с сестрами, смеялась. Почистила зубы, прогулялась, и ей стало плохо. Впервые за много лет она выпила таблетки, но было слишком поздно. Ночью, когда она ушла, поднялась метель. Мама ушла тихо, незаметно. Провожать ее пришла вся деревня, все, кого она вылечила и поставила на ноги. Пришла старушка, которую она спасла от инсульта, пришли женщины, близким которых она продлила жизнь на много лет... Вот только себя она не спасла.
Я никогда не забуду этого весеннего черного дня. Плакала свеча, плакала и душа мамы. Маму зовут Алексеева Наталья Устиновна.

Светлана Алексеева