Когда к утру наконец подморозило, Тяглов был уже далеко от города. Не хотелось ехать по этой мерзкой хляби, по этой грязи, сразу бы заляпавшей машину со всех сторон, вот и ждал ещё со вчерашнего дня обещанных морозцев, а вода всё текла с небес ручьём. Потом плюнул, чего жду, дурак, - и услышали его там, наверху, хотя ехать по опасному гололёду было почти, как в цирке - "страшно, аж жуть..."

Ещё недавно он был здоровым, молодым (ну ладно, сравнительно молодым), а главное - почти довольным жизнью. Резкие повороты судьбы, которых у него было, пожалуй, не очень много, устраивали его уже тем, что, при их перечислении, хватало и двух загнутых пальцев - драка по малолетке с постановкой на учёт в детской комнате милиции (чего там, замяли же потом), а ещё попытка изнасилования. Это да, было. Отец тогда откупился приличной суммой, и ещё несколько лет всё вспоминал Тяглову про эти окаянные деньги, предназначавшиеся на другие цели (от матери потихоньку, ха!). А попытки-то и не было, сначала - давай, давай, а потом - в сторону... сучка. Уже взрослые встретились у кого-то на даче: зачем развела-то? денег на колготки что ль не хватало? Да я... прости... Сучка.

Уже рассвело, но свинцовые тучи, нависшие так низко - казалось, руку подними и дотронешься, заваливались за горизонт, и лишь всполохи сигнальных огней впереди идущих машин давали волю невесёлой фантазии о разной житейской мелочи, порой так украшавшей суровые, серые будни.
Он отвлёкся. Успокаивала дорога. Он шёл со средней скоростью, не забывая о гололёде. Проскочу, полумал Тяглов, не зря я сорвался...Показалось - душа немного отогрелась, как будто плеснули туда то ли коньячку, то ли пунша гусарского, каким баловались у дружка его Лёхи, - дурачились как могли, из горячей сауны в снег голышами шлёпались, девчонками менялись, резвились... Проскочу.

...В той деревушке, где-то на границе Московской иТверской областей, возле Конаково, они втроём решили пересидеть тот скучный до зевоты, дождливо-холодный июль. У Танькиных родителей был там сруб, старенький, но ещё крепенький (по местным меркам, конечно), купленный ими по дешёвке у каких-то случайных знакомых, похоронивших тогда свою то ли бабушку, то ли чью-то тётку, наотрез отказавшуюся перебираться в город. Пару раз приезжали зимой, на лыжах, мол, покататься, да и так побродить, замёрзли, как цуцыки, и с печкой, кстати, управляться - какой-никакой, но навык-то надо иметь... Больше, сказали, ни ногой... Ну вот, может, если только летом. А летом - что же? Участок вроде под десять соток, руки, если бы из нужных мест росли, - так можно было бы картошечку посадить. А прополоть, а полить, да и вообще... Поездий-ка в это Конаково, как на работу. За картошечкой. Ладно, пусть стоит, может, потом перепродадим, может, ещё и с наваром, определил Танькин отец.

Вот там они и решили пересидеть в тот июль - Лёха с Танькой Бережной, они тогда женихались, и Тяглов. Набрали консервов, колбаски сухой. С яйцами проблем не было - у одной тётки, которая была через двор от них, курки неслись почти каждый день.
Тяглову там понравилось сразу - не домишко, конечно, требовавший ремонта, а то, что вокруг было: лес с узенькими тропками, разветлявшимися в разные стороны, зелень всего живого и зазывающе пахучего, от чего он давно отвык, будучи по природе своей жителем городским. Сам от себя того не ожидая, Тяглов вдруг почувствовал, что становится сентиментальным, когда один, пока ребята ещё валялись, уходил поглубже в лес и стоял там весь промокший до колен - дожди-то почти не прекращались, прислонившись к какому-то царапучему стволу, и просто разглядывал попавшийся на глаза или цветок, или былинку, и разглаживалось у него всё внутри, будто горе неизбывное прошлось по нему, а теперь вот дало передых.
Лёха с Танькой Бережной всё никак не отваживались пожениться: то ссорились, то мирились, они и в то лето, и в тот дождливый июль словно обрадовались бесконечному дождю, который погнал их подальше от города, будто там, в отдалении от выдуманных проблем, они бы наконец решились на серьёзный шаг. Когда Танька предложила Тяглову составить им компанию, он сначала только пожал плечами, мол, зачем я вам там? Разбирайтесь сами, у меня вообще с бабами никак... Сучки одни да дуры попадаются...
- Вот и поехали подальше от этой напасти, - рассмеялась тогда Танька.

В какой-то из совсем дождливых дней Тяглов решил сгонять в Конаково, просто так, поглазеть. Он любил средне-русские городки, даже в современном своём обличии притягивавшие к себе какой-то отстранённостью от бушующих перемен. Всё новое и порой неподдельное преломлялось в этих местах самобытностью и так идущей к русскому облику скромной печалью.
Тяглов не был от рождения красавцем, разве что симпатичным в меру, а вот ростом, да, вышел, и косая сажень в плечах - это про него. Он знал за собой грешок - уметь понравиться там, где не надо было особо стараться, осталось это у него ещё с детства, у отца научился - тот любил покуражиться на пустом месте.
Там, в Конаково, всё и случилось.

Так надоевшие своей унылостью дожди, в этом городке они вдруг стали почти незаметными, а может, даже похожими на некий орнамент к акварельному наброску, - расплывчатые тени, неброский рисунок, полутона красок, подчёркивающие задумку художника. Тяглов, помнится. вздохнул тогда поглубже, натянул капюшон, руки в карманы - он медленно шел по нешироким улочкам, почти прикрыв глаза, благо таких же ненормальных, гуляющих под бесконечным дождём, было всё-таки немного, вернее, совсем не было.
Он проходил мимо арочной подворотни, когда метнувшаяся на секунду оттуда женская фигура мгновенно исчезла, втянутая туда же чьей-то рукой. Тяглов приостановился - акварель не предполагала таких резких завихрений. Он услышал сквозь шуршащий дождь какие-то не громкие, но меняющие всю обстановку звуки. Куражистотсть отца, перешедшая к нему по наследству, вопреки истинным желаниям ни во что такое не ввязываться, развернула Тяглова, уже прошагавшего от арки несколько шагов вперед, дав возможность повнимательнее рассмотреть происходившее в подворотне.

Ах, как они целовались, эти двое! Лови момент, Тяглов! Запечатлевай событие... Вспомни всех своих, которые, если не сучки, то дурочки... И эта, наверное, такая же, но... Тяглов глуповато ухмыльнулся, а девица в этот момент, отпихнув от себя какую-то особь мужеского полу, состроила гримасу и показала Тяглову язык.
- О! А вот и фраерок зашёл на огонёк! - подхватила особь, отдышавшись.
Ему бы развернуться и идти, куда шёл, но Тяглов неуклюже топтался на месте, а тинейджерка и нечто , похожее на папика, начали дурными голосами улюлюкать, и только тогда он ощутил невесть откуда вдруг взявшиеся обиду и злость - на всё, на подворотних придурков, на уже надоевший дождь - а к дождям у него никогда претензий не было, на Лёху с Танькой, которые сейчас, наверное, уже второй завтрак доедают! Последнее показалось Тяглову по-детски нечестным...

Он снова шёл, не глядя под ноги, по лужам, глазами выискаивая какую-нибудь едальню. Он был зол на самого себя. Зачем поехал с ребятами в ту глухомань, хоть и не такую далёкую от городов, но упорно не ловящую сигналы, зачем попёрся сюда, в дождь, льющийся из свинцового неба уже несчётное количество дней. Мозахист хренов, шипел про себя Тяглов, заехать в деревушку, попрощаться с ребятами - и назад. Кстати, и отпуск заканчивается...

Полупустой ресторанчик, первый, что попался ему на глаза, не привлекал ничем - ни фасадом, ни внутренним убранством.
- Покормите? - спросил он болтавшего с барменом у стойки официанта, когда тот, не очень торопясь, подошёл к столику. - Чего-нибудь горячего... нет, не алкоголь, я за рулём... устал... и ... ну, поесть, короче...

Он навалился на горячий рассольник, чуть ли не носом помогая себе, громче всех приличий, схлёбывать содержимое тарелки, облапив её по-мужски, крепко и надёжно. Шум, видимо, был немалый, потому что за столиком, немного в стороне от него, зазывающе хихикнули. Он и обернулся чуть ли не с ложкой во рту. Медленно затем поворачиваясь к столу и пытаясь соблюдать хоть какой-то этикет, Тяглов краем глаза успел углядеть, что хихикала интересная дама явно старше него, привлекая тем не менее к себе приятной раскованностью и доброжелательной улыбкой, а также искренне молодящаяся круговой подтяжкой.
- Фам фаталь, - хмыкнул про себя Тяглов, - ну да, а что ещё... знаем, плавали, не надо.

Он доедал что-то мясное, принесённое официантом, уже заставляя себя не обращать внимание на интригующе разворачивающиеся события за тем столиком, где сидела дама. Жиголо местного разлива, вдруг взявшийся ниоткуда, упорно уговаривал красотку далеко за сорок составить ему компанию в какой-то поездке.
- Я сегодня с кавалером!..
Тяглов поднял голову.
"А компот?.." - хотел пошутить он немножко неудачно, но осёкся.
Что-то ребяческое, но и очень тревожное исходило из глаз той женщины, что минутой позже назвалась Ниной.
- Я сегодня с кавалером! Да?..
"Сегодня я со всей охотою..." - сразу вспомнилось Тяглову. отец обожал Высоцкого.
И ещё он подумал: а это уже дежавю, если она сейчас своим наманекюренным пальчиком постучит мне шаловливо по щеке и скажет "ах ты мой infant terrible", я ей вежливо замечу, что зовут её совсем не Нина. А как?
- Ой, какая жалость, - вместо промелькнувших мыслей, произнёс Тяглов, - кошелёк на рояле оставил... гульнуть-то нам с тобой не на что, Нинок, вот наскребу щас за обед расплатиться... а может, подкинешь, за мной не станет?..
Зря ты так, Тяглов!
Он не заметил, потому что кураж пошёл волной, как жиголо перемигнулся с дамой.
Этих двоих нельзя было обижать.
- Ну, нет так нет, - сказал Тяглов, намеренно нескладно поднимаясь из-за стола, и обрадованный уже тем, что ещё легко отделался от мадамы.

А на выходе его побили, классически: по почкам, по мордасам, вывалили в грязи.
- Пшёл!! - крикнул ему вдогонку выглянувший жиголо.

Тяглову нужно было добраться до машины, он оставил её на какой-то улочке недалеко от вокзала. Он шёл шатаясь, попеременно поднимая то правую, то левую руку, когда мимо проскакивали машины и ни одна из которых не остановилась.
- А что такое? - вдруг спросил себя Тяглов, спросил сначала тихо, а потом заорал - а что тако-о-е? почему? что не так?
Он не услышал, потому что голосил уже на всю улицу, он не услышал быстрые шаги позади него, а когда что-то
отметилось у него в мозгу, быстро отпрыгнул в сторону, присел, подняв руки, сжатые в кулаки, на уровень головы.

К нему приближалась девушка. Кажется, он видел её в этом занюханном общепите, по ошибке названном рестораном.
- Что?? Что тебе?? - зарычал Тяглов, - шлындре своей столетней скажи, чтоб протезы чистила по утрам!!
- Позвоните! - девушка сунула в руки Тяглову клочок бумаги. - Позвоните! - почти приказала она и быстро пошла впереди
Тяглова, через минуту свернув в узкий проход между домами.
Тяглов заковылял за ней. Болело всё - нестерпимее всего болел затылок, он зажал его руками и, сильно хромая, свернул за девушкой в узкий проход - который оказался тупиком. Девушка, как мираж, растворилась в этом тупике.
- Как символично, - обнаружив в себе, однако, возможность иронизировать, проскрежетал стиснутыми зубами Тяглов,- а главное, как вовремя...

На бумажке был нацарапан номер городского телефона. Тяглов, щурясь,разглядел его, уже подъезжая к улочке, на которой оставил машину. Какой-то чудак всё же остановился - скорее всего, вид вымокшего под дождём и до ушей заляпанного грязью Тяглова больше удивил его, чем вызвал хотя бы видимость сострадания:
- Мужик, ты что?
- Довези...
Бойцы ресторанного фронта - он сейчас вспомнил - ещё и по карманам прошлись, мол, не жадничай в другой раз, но к нему, извалявшемуся в грязи, поленились в брючные заглянуть, там что-то оставалось. Эти немногие рубли он и передал вперёд.
- Не с тебя беру, - сказал чудачок, - а исключительно за чистку салона... Мужик, а ты...
- Бывай... - Тяглов уже выпрастывал себя из машины, старательно сдерживая стоны.

Мобильной зарядки оставалось работы меньше, чем на полчаса, и он решил ехать домой. То, что было в деревушке, показалось ему какой-то нежной пасторалью из позапрошлого века, чистой и наивной, - его прогулки по утрам в лес, сентиментальная чепуха, так пришедшаяся впору его изголодавшимся по всему настоящему желаниям... Он побоялся, что исчезнет и эта пастораль, и эта искренность, и та светлая нагота его внутренних борений, покажись он перед ребятами вот таким, грязным и побитым. Да нет, они, конечно, и пожалели бы его, и они все вместе посмеялись бы над всей этой дурацкой историей - "Длинный, тебя пускать одного никуда нельзя!.. Длинный, а как тётенька-то, может, ничего, может, ты зря, Длинный?.." - но исчезло бы то ощущение откровенности перед природой, лгать которой стрёмно.

И ещё - телефон. И та девушка. Он позвонил по указанному номеру уже несколько раз, но на другой стороне молчали.


- Где вы? Уехали или в городе? - спросила девушка, когда он, уже потихоньку зализывая раны, полученные в неравном бою, сидел у себя дома на кухне. Телефон ещё долго не отвечал и только совсем ближе в ночи она взяла трубку. - Если ещё не уехали, то не светитесь возле ресторана.
- Да вы кто?
- Неважно. Вряд ли вы вспомните... однажды пересекались в одной компании.
- Ну... возможно...
- Лёха... как он? Всё с Татьяной? Дети-то у них ещё в школу не ходят?..
- Послушайте... Девушка, мне очень неудобно... вообще, это моё приключенние... откуда вы Лёху знаете? Кто вы? Ах, да, вы сказали... извините, я вас ... ну, с запиской... не вспомнил. Какие там компании!.. А Лёха, да, они с Татьяной, но, правда, без детишек, всё никак не разберутся, кому мусор выносить... А что у вас в этом вашем притоне-то? Что я не так сделал?..
- Мамку обидели!
- Мамку?.. Ага... А вы-то что там делаете? Нет, это я так, не хотите - не говорите.
- Не хочу.
- Ну тогда.. что... А я могу ещё позвонить вам?


Тяглов понапрасну всё пытался вспомнить конаковскую девушку. Но события того дня заслонили все иные образы, кроме свирепой и кровожадной "мамки", по прозвищу Нинок. Колоритная особа, однако, - говорил сам себе Тяглов и всё поглаживал затылок, хотя там уже и не болело. Но и звонить в Конаково он не спешил - хотел, но не спешил. Какая-то сила заставляла несколько раз набрать выученный уже номер - и положить трубку. Ещё раз сказать спасибо?.. Старею - вдруг осенило Тяглова, совсем, как пацан. Дурак, ну вспомни, что тебе хоть на секунду запомнилось, когда (он теперь знал её имя) Оля сунула записку в руки, что? Кретин! Ноги... Ладно, с них и начнём - закончил монолог Тяглов, чувствуя приближение куража.

А потом завертелось: вернувшиеся раньше намеченного ими срока Лёха с Танькой Бережной всё силились понять, почему Тяглов решил сбежать от них вот таким неестественным образом. Хоть каким-то оправданием служили долго непроходящие синяки, которые Тяглов демонстрировал друзьям, поворачиваясь то левым боком, то правым, а также периодически похватывая себя за голову где-то в районе затылка, что делало его похожим на дефелирующего манекенщика, а может, на средненького актёра.
- Ладно, - сказал Лёха, - хватит попой-то крутить, тоже мне институтка... Ну, отметелили его... И вечно ты куда-то вляпываешься! Длинный, тебя пускать никуда одного нельзя! Длинный, а как тётенька-то. может ничего, может, ты зря, Длинный?..
"Всё, как по нотам, - подумал с тоской Тяглов, - даже с той же самой интонацией...".
- Мне в Конаково надо.
- Ой, - сказала Танька Бережная, - вот как раз под правым глазом синячка не хватает. Для симметрии...

...Снова в Конаково он попал глубокой осенью - промозглые дожди уже перемежались с лёгкими заморозками и опавший клён, росший в их полисадничке, застелил своим пожухлым золотом опустевшие клумбы. Это было не его время, Тяглов любил зиму, морозную, весёлую, такую, чтобы с настоящего мороза, а не с нулевой слякоти, возвратиться домой и ощутить радость пусть и сиюминутных перемен - там, за дверью лютует холод, а я здесь, в своём тепле и уюте...

Он ехал в Конаково, потому что знал, чувствовал - кажется, я нашёл...
Лёха сипло, с хрипотцой рассмеялся:
- Надо же, а я, оказывается, имел успех! Но, хоть убей, не помню...
А Танька Бережная завершила встречу за круглым столом (он и вправду был крыглый!) выразительной тирадой:
- Поинтересуйся жильём, подмосковные - они такие...

Он ехал в Конаково после всего лишь нескольких незначительных, на первый взгляд, разговоров с Олей, касавшихся поначалу только событий того дождивого дня. Он долго не мог понять - что так тянуло его, как преступника на место преступления, туда, где ему было очень плохо, где его унизили, размазали по стенке - а он всё равно едет, чтобы... что? да чтобы насладаиться победой, чёрт возьми! Ресторанные уроды - откуда им знать, что он выиграл, он самого себя переиграл, он далеко засунул свой дешёвый, как оказалось, кураж, и он знает, он чувствует, что там, куда он едет, его ждут. Ему ещё ничего не сказали об этом, но он знает...