ВАЛЕРИЙ ГЕННАДЬЕВИЧ КЛИМОВ
Рассказ «ПЕТРОВИЧ»
Лето 1992 года в станице Ольгинской выдалось на редкость жарким и засушливым.
Под стать ему было и настроение его жителей – спокойное и безмятежное.
И лишь у одного из них - восьмидесятидвухлетнего Петровича на сердце было непривычно тоскливо и неуютно.
Прошло два с половиной года, как он вместе со своей женой Людмилой Ивановной, дочерью Женей и любимым тридцатилетним внуком Гришей переехал из охваченного массовыми беспорядками и вооружёнными столкновениями на национальной почве южного приморского города, где они прожили несколько десятков лет, на свою малую родину – в опустевший после смерти его брата Кости родительский дом в станице Ольгинской.
Видимо, так распорядилась жизнь, что старость и смерть Петровичу суждено было встретить там же, где он родился и вырос, и он был этому несказанно рад.
На удивление быстро почувствовали здесь себя своими и все остальные члены его семьи.
Внук Гриша вскоре женился на местной девушке и вместе с ней нашёл себя в фермерстве, дочь – продолжила свою педагогическую деятельность в станичной школе, а его Людмила Ивановна – посвятила всё своё ежедневное времяпрепровождение семейному саду.
Сам же Петрович, как один из немногих оставшихся в живых станичников, родившихся ещё до первой мировой войны, был с почётом принят в недавно воссозданное станичное казачье общество и даже избран в его Совет стариков.
Петрович с большим удовольствием погрузился в работу этого Совета и, серьёзно увлёкшись идеей возрождения казачества, даже перешёл на постоянное ношение традиционной казачьей формы.
Но недолго в его жизни продолжалась эта светлая полоса.
Не прожив в Ольгинской и двух лет скоропостижно скончалась Людмила Ивановна, а, вслед за ней, серьёзно захворал и сам Петрович.
Смерть жены словно вынула из него некий жизненный стержень, постоянно заряжавший его энергией и оптимизмом.
Вместе с ней ушёл весь смысл его долгой и непростой жизни, и он вмиг почувствовал себя глубоким несчастным стариком, которому уже ничего не надо в этом сузившемся для него до размеров их небольшого дома мире.
И лишь дочь, да внук Гриша со своей женой и недавно родившимся у них сыном - его правнуком - подогревали ещё у него интерес к происходящему вокруг.
Единственное, что по настоящему беспокоило сейчас Петровича - было прохладное отношение Гриши к казачьим традициям, и это несмотря на то, что Петрович с самого раннего детства воспитывал в нём казачий дух и настоящий мужской характер.
Внук же считал себя современным продвинутым человеком, которому нет дела до ценностей прошлого, которые, на его взгляд, выглядят весьма архаично на фоне стремительно меняющегося мира.
Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает.
В середине июля Гриша вместе с несколькими своими приятелями-фермерами из других станиц повёз на реализацию в Москву большую партию раннего картофеля и… пропал.
Петрович вместе со всей семьёй, буквально, сходил с ума от переживаний в эти страшные для них дни.
Готовились к самому худшему, но… Бог милостив - через неделю Гриша вернулся.
Вернулся похудевшим и крепко избитым, но… живым и каким-то другим, непохожим на самого себя.
Куда только делась вся его былая самоуверенность?
Это был - всё такой же решительный и смелый, но уже совсем по-другому смотрящий на жизнь человек.
Метаморфоза, произошедшая со внуком, объяснялась достаточно просто.
В Москве, прямо на овощном рынке, на него и его товарищей-фермеров было совершено нападение большой группой лиц, промышляющих рэкетом.
Силы были неравны, и Гришу с приятелями, несмотря на их отчаянное сопротивление, как они сами позже выразились, «размазали по асфальту».
Нож одного из нападавших, при этом, по счастливой случайности лишь царапнул внука Петровича по коже в левой области груди.
Картофель у фермеров экспроприировали, а их самих, избитых и обворованных, вывезли за пределы столицы и выгрузили на какой-то свалке, видимо предполагая, что никто из них больше в Москву не сунется.
Однако, бандиты просчитались. Как говорится – не на тех напали.
Один из пострадавших, как потом выяснилось, состоял в казачьем обществе своей станицы.
Едва придя в себя он нашёл способ сообщить о происшедшем в родные места.
И уже через день к ним подъехали в общей сложности около пятидесяти молодых казаков.
А утром следующего дня на вышеупомянутом московском рынке последовало короткое по времени, но весьма жёсткое по исполнению, сведение счётов, в котором уже казаки «размазали по асфальту» московских рэкетиров, заставив их вернуть деньгами весь причинённый фермерам ущерб.
Гриша же, после этого случая, сначала несколько дней ходил непривычно задумчивым, потом вдруг стал пропадать по вечерам из дома, а затем и вовсе удивил всех домашних: в обычное воскресное утро исповедался и причастился в станичной церкви.
С этого дня прошло чуть больше месяца...
Лето уже шло к своему логичному завершению, как вдруг в последнее августовское воскресенье случилось событие, потрясшее Петровича так, как уже давно ничто не потрясало.
В этот тёплый воскресный вечер, когда солнце ещё не скрылось за горизонтом, к тихо дремлющему на завалинке Петровичу внезапно подошёл стройный казак в казачьей форме с погонами хорунжего и лихо представился: «Хорунжий Григорий Донцов!».
Петрович обомлел: перед ним стоял ни кто иной, как его родной внук Гриша.
Настоящий казак! Красавец, да и только!
- Поздравь меня, дед! Меня приняли в наше станичное казачье общество и даже, учитывая моё лейтенантское звание, полученное по окончании военной кафедры в университете, присвоили казачий чин хорунжего! - довольным тоном выговорил внук.
- Поздравляю тебя, Гриша! Конечно, поздравляю! Вот, уважил старика… Вот, уважил… Ты, просто сам не представляешь, что ты для меня сделал! Мне, ведь, теперь, и умирать не так страшно, внучок,- со старческими слезами на глазах еле вымолвил от радости Петрович.
- Ты мне, дед, брось подобные панические мысли высказывать. Мы с тобой ещё нашими казачьими шашками помашем, да так помашем, что всем нашим недругам мало не покажется! Ведь так, дед? А?- заулыбался Гриша.
- А то! Ещё как помашем… Вот только я свои шаровары с лампасами подтяну, и хоть сейчас - на коня, и – в бой! - впервые за долгое время рассмеялся Петрович, и его лёгкий жизнерадостный смех в одночасье вселил во внука вполне осязаемую надежду на то, что его боевой дед, прошедший всю войну в пехоте и чудом оставшийся жив, ещё, действительно, «повоюет» на этом свете…