Ему незачем было казаться лучше, чем он был на самом деле. Все у него получалось легко, за что бы ни взялся. Это касалось всех сторон его жизни. И женским вниманием обделен не был и потому не знал, что такое настоящие чувства. Та энергия, которая в молодости дается на создание семьи, тратилась впустую, щедро сыпалась в любые наполненные обожанием глаза.

К 30-ти годам на расческе стало больше оставаться волос. Поредела и очередь из поклонниц, переставших возлагать надежды на вроде бы и бесперспективного, постоянно ускользающего мужа. Они делали выбор в пользу надежности, выходили замуж, рожали среднеталанных детей и жили своей среднеуровневой жизнью.

А он не торопился оставить на земле свой след. Чувствовал будто, что не будет у него никогда детей, и потому и спешить-то некуда. Согревал теплом чужие постели. Утром, едва проснувшись, воровато просачивался через подъездную дверь на улицу, и уходил, чтобы уже никогда не вернуться.

В этот же период впервые задумался о жизни. Ходил пить кофе к гадалке – совмещал приятное с полезным. Гадалка была материной знакомой. Шаркала по дому в тапочках, с засунутыми в них носками из собачьей шерсти. Она усаживала его у окна с ситцевыми занавесками и варила кофе. Ставила перед ним чашку и ждала, когда он выпьет дешевый, купленный на гадательные деньги напиток.
Потом опрокидывала чашку на глазурованном блюдце и делала вид, что внимательно читает кофейный рисунок. Большей же частью всматривалась в глаза и уже после этого провозглашала свой вердикт. Вид у нее в этот момент был торжественный – как будто только что пришла с аудиенции с самим Господом Богом.

Он верил и не верил. Но после предсказанного невольно пытался увязать свои сегодняшние планы с озвученным прогнозом. Человек должен во что-то верить. Он выбрал свою религию. Но эта его религия была с открытой дверью, и в эту дверь проникали все кому не лень – каждый оставлял свой собственный след.