Будем жить….

Простая, незамысловатая история про….

Семён умирал. Он знал об этом, внешне был спокоен, но всё сознание его, всё естество, когда-то здорового крепкого мужчины протестовало, сопротивлялось. Живой ещё организм тянулся к жизни, цеплялся за неё остатками сил. Но, этих сил уже давно не хватало. Даже медикаментозная поддержка уже была неэффективна.
Семён болел давно, безнадёжно. Эту болезнь человечество лечить, ещё не научилось. Делались какие-то потуги в виде химиотерапии, радиационного облучения. Делались локальные операции. Были люди, которые жили долго после операции, но основная масса больных погибала, не смотря на усилия врачей. У врачей была в ходу такая чёрная шутка, что все люди должны умереть от рака, от различных раковых заболеваний, но не все люди до этого доживают. Это не цинизм, как могло бы показаться на первый взгляд, это от бессилия, от безысходности….
Никто не мог с уверенностью сказать, что происходит. Раковые клетки есть в организме любого человека. Почему у одного они не превращаются в очаг заболевания, не поражают опухолью, метастазами важнейшие органы человеческого организма, а у кого-то это происходит? Теории экологического плана не всегда находят точного подтверждения, распространённое мнение, что курильщики, пьяницы чаще болеют онкологическими заболеваниями, тоже шатко. Маленькие дети, только появившиеся на свет, уже поражены этой заразой. Детская смертность от лейкемии, опухолей головного мозга очень высока! Это мировая проблема. Эти детские организмы не знали вкуса табака и алкоголя. Заболевания среди женского населения планеты тоже очень высоки. Болезнь косит тех, кто тоже в своей жизни не злоупотреблял алкоголем и табаком. Да и мужчины, заболевшие онкологическими заболеваниями не все рьяные курильщики и выпивохи.
Короче говоря, однозначного ответа, почему именно этот конкретный человек заболел и погиб от болезни, не было, и нет до сих пор. Это и порождало недоумение, а впоследствии глухую злобу: почему именно мне выпал такой жребий, почему именно ко мне так несправедлива судьба. Вон, сосед, пьёт, гуляет, табаком за версту воняет и ничего его не берёт. Морда красная по циркулю, хоть поросят об лоб бей, здоров, как молодой бычок. А тут, курить не куришь, выпиваешь по праздникам в кругу семьи чинно благородно, в жизни случая не было, чтобы пьян был, и вот тебе, пожалуйста, лежишь, тихо умираешь от этой заразы. Таких высот человечество достигло в науке, технике, в той же медицине, а с этим справиться не может никто. Конечно, обидно! Мужик в расцвете сил, полтинника ещё не разменял, а уже всё, скоро вторую дату на памятник поставят…. И, самое то обидное, что понимает человек, что вот-вот найдут решение, научатся лечить эту страшную болячку, перестанет человечество трясти от ужаса при одном упоминании об этих болезнях. А его уже не будет. Глупо и несправедливо!
С такими мыслями и лежал Семён в палате онкологического диспансера. Мысли эти приходили к нему всякий раз, когда он приходил в себя от сильнейших обезболивающих средств, которые ему заботливо вкалывала медсестра при малейшем его стоне. Приходя в себя, он видел неизменно озабоченное и участливое лицо жены, которая неотлучно находилась в палате. Жена выглядела уставшей, глаза покрасневшие, заплаканные. Сколько же они вместе прожили? Семён попытался вспомнить и не смог. Много он не мог сейчас. Организм отказывал ему в памяти, в рассудке, в эмоциях. Безразличие владело им.
Иногда боль отпускала без укола, тогда он, как ему казалось, ободряюще посматривал на жену, мол, ничего, выкарабкаюсь! Со стороны это выглядело вымученной гримасой. Жена приникала к нему поближе:
- Что, Сёмушка? Чего-то хочешь сказать?
«Сёмушка», - усмехнулось его, на миг просветлевшее сознание. Только смолоду так и называла, потом больше – Сеня, Сенечка, это в постели, когда в раж входила. Господи, как давно это было, будто век назад, будто в другой жизни.
В какой другой? Не было у него другой жизни и не будет! Одна она у него и та по капле уходит, кончается. Всё! На корм червям могильным пойдёшь Семён. И опять тоска душевная задавила боль физическую, позволила побыть в сознании. Такую же глухую тоску – выть хочется, испытал он, когда ему диагноз поставили. Пил бы, в запой ушёл, может, легче было бы, да и конец не так мучителен был бы для него, для жены, детишек. Больше года длится всё это. И лечение, и знахари разные. В церковь даже пошёл как-то, молитву выучил, что-то бормотал перед иконами, крестился истово, как бы желая за всё разом отмолить. А чего отмаливать? Жил по законам мирским, они не противоречат заповедям божьим. Убивать не убивал, воровать не воровал, был не завистлив, не гуляка, чтобы на чужие юбки заглядывать, подлостей никому не делал. Матом и то не любил ругаться, даже чисто в мужской компании. А то, что праздников, постов церковных не соблюдал, так, когда ему было этим заниматься, работал, как вол. Надо было семью кормить, детишек поднимать, растить, учить. На море вывозить хоть иногда. Да и не приучен был по церквям ходить, хоть, и крещён был матерью в тайне от отца, мелкого партийного работника. В детстве его другая вера была, почти все ступени её прошёл: октябрёнком был, пионером был, в комсомол вступил, когда в техникуме учился. Там были свои заповеди: «Религия – опиум для народа!» - и этим всё сказано было. Мощно всё так казалось, незыблемо! Куда вся эта мощь в одночасье подевалась? Видно не так и стабильно всё было. Быстро всё по иному повернулось. Церкви восстанавливают, попов развелось, верующих. Президент страны, бывший коммунист, (хотя бывшими они не бывают), и тот поклоны бьёт в церкви, а за ним и всё правительство державное. Странно это, за одну свою короткую жизнь так кардинально поменять убеждения, так полярно изменить взгляды на жизнь, честь, веру.
К чему это он про церковь вспомнил? Ах, да! Спасение души! Подготовка к Страшному суду, суду божьему. Выбор невелик! Ад и Рай! Третьего не дано! Как там у них эта небесная канцелярия устроена? Смутно всё. И этого он не успел толком узнать при жизни. Всё недосуг было. Хоть и была в доме библия, невесть откуда и взялась, но так и не открыл её ни разу Семён. Только газеты и просматривал, да и то рубрику спортивную, анекдоты, сплетни про знаменитостей. Когда последнюю книгу прочитал, и вспомнить не мог. Раньше любил читать, даже небольшую библиотеку собрал. Классиков, исторические романы в основном. Потом как-то забросил это дело. Всё больше телевизор время отнимал, то футбол-хоккей, то сериалы с женой на пару смотрели, обсуждали, спорили, горячились. Ещё криминальные передачи, которых раньше не было, а сейчас всё заполонили, изо всех щелей торчат. Как-то интереса ради пересчитал по телевизионной программе все передачи, связанные с миром милиции, судов, криминала. Более двух десятков насчитал по всем каналам. А ещё фильмы про всякие подвиги той же милиции, спецслужб всяких. Сначала смотрел с интересом, затем понял, что всё надоело, только чувства как-то притупились, атрофировались. Уже ничему не удивлялся, мало какие сюжеты вызывали сочувствие. Вот, ему кто посочувствует? Да и проку от этого….
Семён задумывался частенько, после того, как получил подтверждение, что рак это не где-то и у кого-то, а у него, и жить ему осталось не так много, о смысле жизни, о его предназначении в этом мире. Получалось как-то неказисто. Ну, родился, рос, учился. А потом? Работа, быт, маленькие семейные радости, такие же маленькие семейные горести. Маленькими горести кажутся тогда, когда они уже позади. Болезни детей, неурядицы на работе. Да у кого этого нет? Всё, как у всех. Ровно, без трагедий, скандалов, встрясок жизненных. Для этого и жизнь дана человеку? Маловато будет! Так это ему стало казаться, когда понял, что больше задумывать наперёд ему уже нечего. Жил ведь как, не сегодня, так завтра, послезавтра. У Бога дней много! Оказалось что не так и много. А сколько всякого в жизни интересного, любопытного есть, чего ему уже недоступно. Знал бы, может, временем дорожил, по-другому жизнь спланировал. Вряд ли конечно. Всё складывалось само собой, всё по-людски. А многого не успел, не познал….
Видимо кричал, боль подкралась незаметно, резанула, полыхнуло в мозгу, сверкнуло молнией! Вот сестра и укол всадила. Поплыло перед глазами, всё потемнело, боль отпустила. Странно, быстро отпустила, такого раньше не было. Новое лекарство, что ли? Так легко, спокойно стало, даже радостно, отчего то. Давно забытое чувство. Не было повода для радости. А сейчас эйфория какая-то, лёгкость! Видимо, сильный наркотик, это его действие, - подумал Семён. И вдруг он явственно увидел себя, да, своё тело, лежащее на больничной кровати, вернее не лежащего, а в положении полусидячем. Так ему было удобнее последнее время. Жена с медсестрой заботливо устроили его в такой позе по его просьбе. Тогда он мог ещё о чём-то просить.
Что это с ним? Высохшая мумия, лицо желто-синее, нос заострился, глаза смотрят в одну точку, не моргая. Руки, лежащие поверх синего больничного одеяла, вытянулись вдоль тела. Не руки, а две безжизненные палки.
Рядом жена на табуретке сидит, склонилась над ним, плечи судорожно подрагивают, плачет. Медсестра прибежала в палату, встала в ногах его кровати, тоже плачет. Врач подошла. Успокаивает жену:
- Отмучался он, сейчас ему легче уже.
Кто отмучался? Да это же о нём говорят, это он на больничной койке вытянулся, это ему сейчас жена ладонью глаза закрывает.
Странно, глаза она ему закрыла, а он всё видит. И как плачет она молча, сдерживая рыдания, и как молоденькая медсестра выскочила в слезах из палаты. Видит и то, как врач, милая душевная женщина, столько сил приложившая и участия к каждому больному, и сейчас поглаживает его жену по плечам, успокаивает, слова говорит какие-то. Ей и самой-то не сладко, когда люди умирают, которым она от всей души хотела помочь, но не смогла.
Интересно, но всё он видит, что происходит в их шестиместной палате, ставшей всем им родной за месяцы пребывания здесь. Вот сосед его по койке, толстый упитанный дядька, оторвался от книги, смотрит на всё происходящее. Встать ему нельзя, под капельницей он. Все онкобольные сильно теряют в весе, а этот, наоборот, пухнет, как на дрожжах. Следующий сосед, который у окна, сидит на своей кровати, по мобильному телефону с родственниками разговаривает. К нему никто не приходит, издалека он. Зато звонят часто, разговаривают подолгу. На тумбочке у него вода в стакане кипит, чайку захотел. Не видит, разговором занят, а водичка то тю-тю, выкипит! В другом ряду у окна лежит молодой парнишка, пятнадцать лет ему, опухоль в голове. Мучают его процедурами различными, от которых он криком кричит потом в течение суток. Спит сейчас под действием обезболивающих средств. Следующая койка пустая, это неугомонный Палыч курить ушёл на лестничную площадку. Отрезали ему лёгкое, химию сделали, может быть и поживёт ещё. Курит много, никотинщик несчастный! На последней, шестой койке, лежал старик, тоже после операции, вырезали у него часть желудка, от химии отказался. Велел жене-старушке забрать его домой, как только швы подживут, затянутся. Дома, говорит, помирать буду. Крепкий старик, со стержнем!
Всё это одним мигом осознал Семён. Это что же получается, тело моё я со стороны вижу, хотя и глаза мои закрыты. Что происходит? Я так спокойно смотрю на свой труп, на ту мёртвую оболочку, которая столько лет мне служила? А кто или что я сейчас? Та пресловутая душа, о которой так много сказано, но которой никто не видел. Которую никто не может познать и понять. А её и не познаешь, пока она в оболочке. Там спрятаться можно. Судить о ней можешь только, по словам, поступкам, жестам, мимике. Самой-то души не видать. Вот они убиваются там внизу по мне, а меня и не видят. А я всё вижу, осмысливаю, рассуждаю. Что это такое? Вот откуда лёгкость, ощущение полёта! Я ведь летаю. Вот, каталку привезли в палату, сейчас в морг повезут. Это на лифте на первый этаж, затем по пандусу в подземный переход и дальше, в соседний корпус. Там морг.
До чего же я исхудал за время болезни! Две бабульки-санитарочки меня, (тело моё бывшее) легко переложили на каталку, накрыли простынёй с головой, только жёлтые ноги торчат из-под короткой простыни, и повезли из палаты. Жена не удержалась, зарыдала в голос. Вот и лифт, подземка и морг. Большой оцинкованный стол. Тело взгромоздили на него. Сняли одежду, треники старенькие, трусы, футболку. К столу подошёл мужчина в халате салатного цвета с короткими рукавами. Мельком глянул, вышел, кому-то позвонил по телефону. Затем вернулся, сделал несколько уколов в область головы и живота моему бывшему телу. После этого привязал бирку к ноге с порядковым номером, датой, велел перевести тело в «общую», а сам прошёл в свой кабинет, сделал какие-то записи в журнал, лежащий у него на столе. Тело перевезли всё те же санитарки в «общую», в мертвецкую, положили на оцинкованный стол, которых здесь было с десяток. Накрыли простынёй опять же с головой, опять же наружу торчали жёлтые исхудавшие ноги, теперь уже с биркой. На соседних столах под простынями лежали ещё два чьих-то тела.
И тут Семён обнаружил, что он видит какие-то мерцающие силуэты в темноте мертвецкой. Да! Это были души тех двух тел. Одна душа была мужского пола, другая женского. Как он их различил, самому непонятно. Силуэты лиц, только лиц, без тела. Да и лица в одной плоскости, зыбкие такие, как газообразное облачко, но со своими очертаниями. Они уже освоились тут, даже перекидывались какими-то фразами. Семёна они тоже приметили. По крайней мере, ему так показалось, что они дружелюбно посмотрели на него, как на вновь прибывшего.
- Отмучался? - спросил его мужской голос.
- Да! – Семён услышал как бы эхо своего голоса.
- Вот и славно! – прозвучал хрипловатый женский голос. И добавил – знала бы раньше, что так легко и свободно станет после физической смерти, не цеплялась бы так за жизнь. Сколько времени, сил и мучений потрачено впустую!
Семён обратил внимание, что призрачный силуэт души женщины приобретал более чёткие очертания, когда она говорила, хотя разговором это было назвать можно только с большой натяжкой. Губы на её призрачном лице не двигались, лицо её застыло в какой-то гримасе, но гримасе странной, зыбкой, мерцающей. Было видно, что она сама с удивлением прислушивается к своему голосу. Так удивляются люди, впервые услышавшие свой голос со стороны, запись своего голоса на магнитофонную ленту, например. После окончания разговора, силуэт тускнел, меньше мерцал, становился слитным с темнотой. Хотя темнота сейчас не являлась помехой в привычном смысле этого явления. Всё воспринималось через ощущения, через чувства. Не было ощущения запахов, которые наверняка присутствовали в этом мрачном помещении, не было реального зрения, было чувство видения предметов, силуэтов, но это не было привычным зрением, это было именно чувство видения. Так же и со слухом, не было слуха, а просто были какие-то звуки, которые хотел воспринимать, воспринимал, не хотел, они не затрагивали тебя. Всё было нереально и в то же время всё происходило в реальном времени. Семён понимал, что всё это не сон, что всё это произошло и происходит с ним, что он перешагнул какую-то черту и оказался в потустороннем мире, как это принято считать людьми. Он уже поймал себя на том, что его сознание преподносит ему понятие о людях, как о далёком прошлом, которое с каждым мгновением удаляется от него всё дальше и дальше. Он как-то быстро и без сожаления расстался с сознанием жизни, с утратой тела, с тем, чего боится человек всю свою жизнь осознанно и бессознательно. Сколько страхов, сколько правил и сводов законов придумано человечеством за века существования разума на Земле, в основу которых заложено только одно – жизнь! И сколько раз нарушены те законы тоже во имя жизни! Жизнь одного за счёт утраты жизни другого, что считается (вдумайтесь!) смертным грехом, карается смертью! Как мало человек – существо разумное, знает об этом мире! Короток век человека, короток для большего познания этого мира! Слишком долго развивается человек, мало времени остаётся для познания истины, слишком малыми крупицами приращиваются знания человеческие. Хотя, от времён инквизиции до полёта первого человека в космос прошло не так много времени, в мировом пространстве это – миг, но, сколько поколений людей постигали эти истины? Но, так и не постигли. А отсюда, со стороны, всё видно по-другому, уже другие ценности.
Всё это мелькнуло в сознании Семёна, так отдалённо, смутно, что его только удивило. Он же ещё не осознавал того, что перед ним вечность, тот бесконечный мир, которого ему не хватало при жизни с её заботами, хлопотами, треволнениями, радостями и печалями. Время для него перестало существовать.
Он обратил внимание, что его тело стали поливать из шланга какие-то старушки. Намыливали и смывали из шланга. Обмыли, вытерли насухо, смазали вазелином руки и ноги, оказывается для того, чтобы легче было обрядить в одежду. Тело перенесли на топчан, стоящий в углу мертвецкой. Уложили на клеёнку и начали одевать. Делали это старушки споро, привычно. Вся одежда была новая, начиная от носков, трусов и до чёрного строгого костюма. Размер, правда, того костюма был размера на три-четыре меньше, чем Семён носил при жизни. Да и одевал-то он такой костюм раза три за всю жизнь. Первый раз на свадьбу свою, потом ещё пару раз по торжественным случаям. И всё! Не так много приходилось тех торжеств на его жизненном пути. Потом костюм стал мал, а другого, так и не справили. Дети пошли, другие заботы.
Вот, и туфли новые чёрные обувают, как-то отстранённо констатировал Семён.
В новом наряде лежало чужое, слабо узнаваемое тело. Оно было торжественно серьёзно, синева на лице немного увеличилась, подбородок и щёки покрылись щетиной чёрно-пегого цвета. Одна санитарка шустро соскоблила щетину с его неподвижного лица.
В мертвецкую вошли какие-то мужики, переложили тело на каталку и вывезли в другое помещение. Там на столе стоял гроб, обитый красной материей, с чёрными траурными оборками лент по краям, с белоснежным нутром, с маленькой подушечкой в головах. Туда и положили тело Семёна. Вышел мужчина врач в своём халате салатного цвета, передал жене Семёна, теперь уже вдове, какие-то бумаги, сказал пару дежурных фраз и удалился в свой кабинет. Гроб с телом вынесли на улицу, погрузили в фургон. Семён наблюдал за всеми этими процедурами, передвижениями, отмечая каждую мелочь, но как-то отстраненно, бесчувственно, что ли. Он просто фиксировал в своём сознании события и всё. Для этого, ему не приходилось прикладывать ни каких усилий, просто он следовал за своим сознанием, что воспринимало в данный момент оно, туда он и перемещался. Ему не служили преградой двери, стены, потолки, те условности, которые при жизни доставляли немало хлопот. Он парил вместе со своим сознанием, или скорее ещё подсознанием, так как в полной мере он ещё не ощутил своего нового положения.
Гроб с телом выгрузили у подъезда его дома, занесли в квартиру на второй этаж. Установили на стол, стоящий посреди большой комнаты, служившей им «залом». В комнате было много народа, женщины всхлипывали, утирались платочками, мужчины хмурились. Повисла тишина после всей суеты с установкой гроба с телом. Вдова с детьми-сиротами сидели возле гроба. Дети украдкой поглядывали на то, что осталось от их отца, на это незнакомое лицо, такое безжизненное, отрешённое, с заострившимся носом, с выступившим кадыком на шее, такого непривычного цвета. Вот она смерть, посетившая их дом, вот она, непоправимая утрата, горе чёрное. Вдова, словно в забытье, молча поглаживала его, скрещённые на груди руки. Что ей думалось в эти горестные минуты? Что вспоминалось? Хорошее ли? Плохого при жизни он ей старался не делать, любил, уважал в ней женщину, мать своих детей, ценил, как искусную хозяйку. Говорил ей об этом мало, но она знала это всегда, чувствовала, была в нём уверена. Он был опорой и надёжей, её каменной стеной.
Был! Страшно то как, в прошедшем времени, безвозвратно! Рухнула стеночка в одночасье. Длилось разрушение больше года, а всё равно как-то неожиданно.
Семён всю картину того, что происходило, мог вбирать в своё сознание целиком, не упуская ни одной мелочи. Ему не надо было перемещаться в пространстве, чтобы заглянуть куда-то, что-то увидеть. Он сам бы не смог определить своего местонахождения в этой комнате, да и вообще, был ли он тут или ещё где-то. Физическое его тело было тут, мертво и холодно, а вот та субстанция, которой руководило сейчас освобождённое сознание, которая душа вроде бы, где она? Он мог представить примерно, как он мог бы выглядеть со стороны, если его новое обличье, (или старое, с которым он прожил столько лет и не знал об этом), похоже на те субстанции, которые он видел в мертвецкой. Кстати, он не отложил в своём сознании, куда они подевались. Наверное, тоже сейчас наблюдают сцену прощания их родных, близких с их оболочками, с мёртвыми, холодными телами.
Семён удивился немного тому, что сочувствия нет у него к тем людям, которые горюют о потере его, что даже любимая жена, сидящая в трауре у гроба с его телом, не вызывает сострадания, даже его дети, горячо любимые, выглядевшие сейчас потерянными, никому не нужными, не будят в его сознании никаких чувств. Только наблюдение со стороны. Это тоже мелькнуло и пропало из глубин сознания. Он сейчас в роли наблюдателя, а чувства, переживания остались там, по ту сторону. Поэтому ему так легко, такая, ничем не обременённая, свобода, парение и эйфория души, освободившейся от бренного тела. Души, освободившейся от груза мирских забот, горестей, печалей, всёго того, что человек веками придумал сам для себя, создавая временные трудности, которые преодолеть иным не хватало всего срока жизни. А многие при попытке преодолеть, укорачивали этот жизненный срок, или так ухудшали свою жизнь, утонув в этом океане условностей, что и не рады ей были. Смерть, ограничение свободы, вот самые страшные наказания земные! Не знает человечество, что именно после физической смерти, человек приобретает истинную свободу, неподсуден он становится, суду людскому. Теряя свою оболочку бренную, душа освобождается от забот бренных, таких, как добывание пищи, одежды, прочих благ цивилизации, на что у некоторых уходит вся жизнь, весь её смысл состоит из этого. Они – рабы цивилизации, ценностей, которые таковыми не являются. Всё золото мира не способно повернуть вспять время, не способно вернуть молодость и силы старику, жизнь близкого человека, любовь и нежность. Несомненно, что богатый человек может в том мире позволить себе гораздо больше, чем человек, имеющий ограниченные средства к существованию, или не имеющий таковых вовсе. Ну и что? Каждого ждёт свой жизненный путь, каждому определён свой биоресурс. Определён природой, на генетическом уровне. Случайности, человеческий фактор, насилие, социальные условия, всё это порождение цивилизации, создано человеком. Порой кажется, что во благо всего человечества, а нет, в итоге всё равно во вред.
Сознание Семёна явно было настроено на философский лад. Он давно уже не созерцал картину прощания с его останками. Там шло всё своим чередом, ритуально, размеренно. Внимание его привлекло прощание на кладбище.
Гроб с его телом стоял на двух табуретках у самой могилы. Могила была устелена еловым лапником. Вокруг толпился народ. Говорили какие-то слова, высокопарные речи Представитель месткома, представитель коллектива. Женщины плакали. В сторонке уже накрывался поминальный стол, с водкой, бутербродами, пластиковыми стаканчиками.
Прощание закончилось. Крышку возложили на гроб, крепкий молодой парень несколькими ударами молотка забил заранее наживлённые гвозди. Этот стук молотка звонко разнесся по округе. Вдова взвыла в голос, рядом хлюпали носами детишки-сироты. Их успокаивали, давали понюхать нашатырь, отвели от края могилы. Под траурную музыку гроб опустили в могилу, народ ритуально сбросил по горсти земли в могилу, далее своё дело завершили молодые работники кладбища. Быстро заполнили могилу землёй, нарастили холмик, установили памятник-времянку, красную тумбу с пятиконечной звездой и фотографией покойного, под которой белой краской на красном фоне стояли даты рождения и смерти. Фотографию Семён узнал. Это он последний раз фотографировался на паспорт, когда ему было сорок пять лет. Вышел он на этой фотографии очень удачно. Хотели ещё портрет заказать, да всё опять же недосуг как-то было.
Неожиданно для себя, Семён оказался в могиле, в гробу, рядом со своим телом. Зачем ему это понадобилось? Всё внимательно осмотрел, почувствовал, если можно так сказать, атмосферу, в которой осталось его тело навечно. Удовлетворённый, выбрался наружу. Народ выпивал, не чокаясь за помин его души, за землю, чтобы пухом была, за вечную память. Говорили хорошие слова в его адрес, каким хорошим человеком он был, как его всем не будет хватать, как тяжело будет вдове с двумя ребятишками. Многие её подбадривали, обещали помощь в случае чего. В общем, всё, как обычно в таких случаях.
Вскорости кладбище опустело. Семён, ещё не понимая почему, остался здесь, что-то его не отпускало. Было смутное ощущение, что здесь он на месте. Неужели мне всё время быть здесь, недалеко от моей оболочки. Здесь тихо, спокойно, но скучновато будет проводить тут вечность. Хотя….
На территорию кладбища втягивалась новая траурная процессия. Впереди несли гроб с телом привлекательной женщины. Лицо её было спокойно, свежо и румяно даже. Впечатление такое, будто бы она спит. Искусство макияжа, подсказало Семёну сознание. В ногах покойной находилась призрачная душа.
- Привет, - окликнула его эта женская душа.
Это же та, из мертвецкой, опять вынырнуло сознание.
- Привет, красавица! – откликнулся Семён.
- Ха, нашёл красавицу, - жеманно откликнулась женская душа. Видел бы ты меня при жизни. Вон, взгляни на фотографию, это одна из самых удачных, - хвастливо заявила душа. В это время она прямо засияла, засверкала от длинной фразы или ещё от чего-то.
Да, на фото была роскошная молодая девушка, сходство с лицом покойной было, но на фото ей было лет двадцать, а возраст покойницы Семён не взялся бы определять. Женская душа откликнулась на его мысли:
- Не парься! Моя жизнь закончилась в сорок четыре года. Это написано на памятнике, чего уж сейчас скрывать….
- Хорошо выглядишь! Даже не истощилась за время болезни.
- А у меня по-женски заболевание было. Там всё зависит от стадии, от операции. Кому как повезёт. Я недолго мучалась, вот в теле и осталась. Остальные по-разному, кто худеет, кого разносит, как бочонок, – она хрипло хохотнула. При этом гримаса её осталась неподвижной.
- Чему веселишься? – не удержался Семён.
- Сама не знаю, лёгкость какая-то непривычная, эйфория! Может, следствие наркоты, которой пичкали последнее время, или это постоянно так будет. У тебя не так, что ли?
- Да, всё так. И лёгкость, и эйфория, ощущение полёта.
- Так мы же летаем! Пока! Увидимся!
Процессия свернула с центральной аллеи. Семён опять вернулся к своей могиле. На кладбище не было пустынно и безлюдно. Кое-где на могилах копошились люди. Кто-то подкрашивал облупившуюся оградку, поправлял памятник, скамейку, столик. Где-то, на ещё свежих могилах, народ молча выпивал, затем шёпотом, в полголоса размеренно разговаривал.
Семён обратил внимание, что там, где на могилах были люди, всё время присутствует какое-то свечение, небольшой мираж. Где-то ярче, где-то более тускло. Люди не обращали на это внимания, они этого не замечали. Они не замечали, что души покойных, присутствовали при их визитах. Если люди занимались хозяйственными заботами, души тускло наблюдали за происходящим, они начинали «оживать», светиться ярче, когда поминали их имена, когда люди начинали разговаривать с ними, как с живыми существами. Происходила незримая связь между ними. Люди, выговорившись, чувствовали некоторое облегчение, они не знали о присутствии души, они несли свою, невыплаканную боль, своё горе сюда и, здесь, в кладбищенской тишине, выплёскивали это, а души воспринимали это, хотя чувств уже не испытывали. Воспринимали сознанием, почти равнодушно.
- Что, философствуешь? – прозвучал рядом голос с хрипотцой. Это была душа Анжелы, имя её Семён прочитал на памятнике.
- Зови меня просто Лика! Я так привыкла при жизни. Хорошо, Семён!? – не то спросила, не то попросила Лика.
- Хорошо! – ответил Семён, и опять удивился своему голосу.
- Ты, Семён, наверное, при жизни пел хорошо, - хохотнула Лика.
- Пел немного, когда в компании. А, почему ты об этом спросила?
- Голос у тебя приятный!
- А мне он таким не кажется, непривычный какой-то.
- И я свой не узнаю, эхом звучит!
Помолчали.
- Как всё прошло? – из вежливости спросил Семён.
- Нормально. Всё как у всех, как всегда, - ровным, спокойным тоном ответила Лика.
- Пополнение прибыло, - раздались сбоку, от ближайшей могилы, звуки, напоминающие дребезжание крышки эмалированного закипевшего чайника. Сгусток мерцающей массы, напоминающей лицо с явными признаками удивлённой маски, приближалось к ним. От могилы уходили два людских силуэта. Юноша, лет семнадцати, поддерживал под руку женщину лет сорока, одетую во всё чёрное.
- Свеженькие? – продребезжала удивлённая душа мужского рода, и продолжила:
- Игорь! Девять дней у меня сегодня. Вот, жена с сыном приходили, побеспокоили.
- Почему побеспокоили? – спросила Лика.
- Привыкайте, - с покровительственной ноткой в дребезжащем голосе, ответил Игорь, - каждое посещение ваших могил, это беспокойство вашего пребывания, вывод вас из состояния покоя, безмятежности. Хотя, вы ещё этого в полной мере не успели ощутить. Да и я тоже, - грустно продребезжал Игорь.
- Вам проще немного, вы и освоитесь быстрее, - вновь заговорил новый знакомец.
- Что у тебя с голосом? Почему так дребезжишь? – спросила Лика.
- Удавкой меня…. – Игорь помолчал и добавил:
- «Бомбил» я на своей машине, прирабатывал. Денег вечно не хватало, а тут сына учить надо было, за институт платить. Вот, я вечерами и тачковал часа по три-четыре. Вечером посадил парочку, парня с девушкой, повёз на окраину, а там…. Удавку на шею, потом ножом добили. Если бы сразу умер, ничего бы с голосом не было, а так, горло повредили, а убили ножом, вот от того и голос такой. Пел при жизни хорошо, на гармошке, на гитаре играл. В самодеятельности выступал, дипломы, грамоты были, а теперь вот такой дребезгун….
- Ладно, заболтался я с вами! Завтра увидимся.
- Что, опять здесь будешь? – спросил Семён.
- Нет! – продребезжал в ответ Игорь. Завтра вы там будете, там и увидимся.
- Где там? – переспросил Семён, но Игорь уже их покинул и светящейся точкой взмыл вверх, вертикально, плавно, но быстро.
- Ты что-нибудь поняла? – спросил Лику Семён.
- Что тут непонятного, - хохотнула Лика. Всё поэтапно, сегодня здесь, завтра там, у врат Петровых. На распределение, кому куда. Разберут наши грехи-добродетели по косточкам и определят, кому ад, кому рай будет приютом.
- Ты веришь во все эти поповские сказки? Ты верующая? В церковь ходила, молилась?
- Да какая я верующая, - хохотнула Лика. В церкви пару раз была, из любопытства. Не понравилось! Какая там вера? Попы жирные, откормленные самцы, так взглядом и раздевают, аж слюни пускают. Помню, когда креститься ходила, подружка подбила на это дело, батюшка так меня по щеке гладил, по головке, что возбудился сам наверняка. Для этого и рясы у них придуманы, чтобы не заметно было. Но, меня, уже многоопытную женщину, не проведёшь! Он это понял, скомкал быстренько обряд, меня головой в котёл с водой окунул, всю причёску испортил, глаза размыл. Похоть свою он в эту купель спрятать хотел.
Лика помолчала, затем, вздохнув как-то по-бабьи, если этот всхлип можно было вздохом назвать, продолжила:
- Ещё пару раз ходила от безнадёги. Первый раз, когда диагноз свой узнала, второй раз – перед операцией. Как я тогда молила Господа! И откуда слова взялись? Ничего не помогло, никто меня не услышал! Сейчас и сама не знаю, есть Бог, или нет его. Всё равно мне! Это при жизни было страшно. Теперь то чего бояться? Муки там все придуманы телесные, котлы, сковородки там всякие. Чего варить они собрались? Нет тела моего, в земле оно зарыто, и я его не чувствую. А я вот она, бестелесная, чем сковороду раскалённую лизать буду? Языка-то нет! – Лика опять хохотнула с какой-то бесшабашностью.
Семён не мог для себя объяснить, как они оказались у могилы Лики. Да и не волновало его это. Просто отметил про себя, что они на её могиле. Памятник у Лики стоял, хоть и временный, но посолидней, чем у Семёна. Это был прямоугольник из нержавейки, с портретом в одном и крестиком в другом верхнем углу. Могила была сплошь укрыта венками с лентами, указывающими своими надписями, от кого тот или иной венок. Как будто это имело какое-то значение. Возможно, и имело, для тех, кто этим хотел выразить свою скорбь, память, соболезнование. Как-то нелепо это всё смотрелось в отсутствие людей. Слабый ветерок и вороны, налетевшие на пиршество из оставленных на могиле продуктов, разметали, спутали ленточки с надписями, разбросали цветы с обломанными ножками.
- Завтра придут, поправят всё, - сказала Лика.
- Кто придёт? – не понял Семён.
- Не знаю точно! Родственники, знакомые. Ну, как принято, приходить на следующий день после похорон. И к тебе придут….
Действительно, утром на могиле у Семёна была целая делегация. Жена, дети, родственники жены, несколько её сотрудников. Семён пристроился на памятнике, возле звезды, выкрашенной бронзовой краской. Посетители заботливо расправили ленточки на венках, поправили подсохшие буртики могильного холмика, зажгли свечку, налили стопку водки, прикрыли куском хлеба и поставили в чайное блюдечко возле памятника. Жена тихо всхлипывала в платочек. Даже в горе своём она была тихой и старалась никого этим не обременять.
Делегация дружно, за исключением детей, выпила за усопшего раба божьего Семёна. Опять все говорили хорошие слова о нём, сочувственные слова вдове. Звучало: «Бог дал – Бог взял!», «Отмучался!» и опять сочувственно вдове: «И ты отмучалась! Почитай целый год по больницам! Легко ли это!».
Выпили по второй. Загомонили, заговорили погромче. Видимо, хорошо вчера меня поминали! – прикинул Семён. Вон, как на свежие дрожжи их растащило!
- Звезда-то как сияет на памятнике! – воскликнул кто-то их посетителей.
- Неужели меня приметили? – подумал Семён. - Да, нет! Это солнышко так осветило свежевыкрашенную звезду!
Разговор людской слился в единый монотонный гул. Они выпили ещё, стояли, закусывали из принесённых с собой чашек-плошек. Только вдова с обступившими её детишками, молча стояли у свежей могилы. Им не было никакого дела до остальных, как, впрочем, и остальным до них.
- Да, чужое горе за своё не примешь! Чужую беду – руками разведу! – так сознание Семёна отреагировало на ситуацию.
С момента прибытия посетителей на свою могилу, Семён ощутил какое-то бремя, груз какой-то привязанности, какую-то связь с прошлым, с тем временем, когда он жил. Это было какое-то виртуальное чувство, даже не чувство, а непреодолимая тяга, раньше неведомая. Эта тяга глушила ту лёгкость, к которой он так быстро приспособился. Такое ощущение Семён испытывал, пока посетители не ушли. Он машинально проводил их уход. Нет, не взглядом, а сознанием-подсознанием, в чём он ещё не успел разобраться. Он всё воспринимал как бы со стороны, хотя так оно и было, но это было не взглядом со стороны, а восприятием событий нереальных, происходящих где-то и с кем-то, но вроде бы, как не с ним. К тому надо было привыкать.
После ухода посетителей, Семён почувствовал прямо-таки невесомость, опять вернулось ощущение эйфории, только многократно усиленное.
- Привет, Семён! Как всё прошло? – это Лика, совершая круги вокруг него, прямо-таки щебетала.
- Нормально! Чего опять веселишься?
- Тяжесть отпустила! Ощущение потери лёгкости меня растревожило. Наверное, так будет, когда нас будут навещать. Место встречи – наши могилы.
- Сообразительная ты!
- Мы, женщины всегда быстрее вас, мужиков, соображаем. Только не всегда нам это выгодно показывать. Сейчас-то что уже…, - и Лика опять издала звук, отдалённо напоминающий вздох сожаления.
- Чего это ты присох к памятнику своему? Никуда он теперь не денется! Меня так и тянет ввысь, сильнее, чем все эти дни.
- Меня тоже! – признался Семён.
- Ну, что, помчались! Что там ждёт нас? – Субстанция Лики засветилась ярче, уже не мерцая, а светясь ровным ярким светом.
Семён понял, что с ним происходит то же самое. И они вознеслись! Не было скорости, не было ощущения полёта, сопротивления среды. Не свистел ветер, не было никакого напряжения. Просто переместились и всё! Исчезло то, увеличенное ощущение лёгкости, на смену ему пришло привычное, обычное, к которому за это время стали относится, как к само собой разумеющемуся состоянию.
Там, куда они вознеслись, царил полнейший хаос. Хаос перемещений! Перемещались мерцающие, светящиеся субстанции, души людей, покинувших свою оболочку, а вместе с ней и тот мир суеты, забот, хлопот, неразрешённых проблем, незавершённых дел и массу всего прочего, что уже не имело никакого значения.
Перемещения происходили спонтанно, в том пространстве, что было возможно охватить сознанием, было несколько ярусов. Души пересекали эти ярусы, свободно перемещались из одного в другой, перемещались вдоль и поперёк каждого яруса. Различия пространства этих ярусов отмечались разными цветами зыбкого пространства, от бледно-голубого, до синего, до цвета аквамарин, затем переход в слабые зелёные тона, далее в розовые, жёлтые…. Неземная такая палитра красок. Непривычные переходы одного цвета в другой. Если применить такое понятие, как горизонт, хотя слабо оно сюда подходило, то в одну сторону эти ярусы, с удалением, принимали более светлый окрас своих тонов, а в другую сторону, наоборот, темнели.
Семён с Ликой застыли в том месте, куда они вознеслись. Рядом перемещались души. В одиночку, парами, целыми толпами, вереницами. Кто-то исчезал из поля сознания, только успев появиться. Кто-то появлялся снизу. Некоторые из вновь появившихся душ застывали, осознавая, что с ними происходит, другие сразу перемещались выше по ярусам.
- Привет, новички! – раздалось уже знакомое дребезжание Игоря. – Я так и знал, что вы здесь застрянете!
- Привет, Игорь! Что это? Где мы? – спросила Лика.
- Это наше, а теперь и ваше вечное пристанище!
- Это и есть загробная жизнь?
- Нет! Понятие жизнь – понятие временное! Жизнь заканчивается смертью! А здесь вечное ваше пристанище. А то, что вечно, не может быть жизнью! Да вы не пытайтесь сразу во всём разобраться! Всё будет происходить постепенно, поэтапно. Оглядитесь, осознайте, чего вам хочется сейчас, что вас устроит.
- А Бог, он есть? Он здесь? Апостол Пётр, Ад и Рай существуют? – спросил Семён.
- Нет! – ответил Игорь. Здесь всё иначе, чем то, о чём говорят на Земле служители разных религий, сект, общин и прочего. Сами поймёте!
- Здесь все вместе, и грешники, и праведники? – спросила Лика.
- Скоро сами всё поймёте. Я ведь тоже здесь недавно. Всё самое страшное в вашей судьбе уже произошло и карта судьбы уже закрыта. А здесь вы сами себе найдёте место, которое будет вам соответствовать. Спектр очень широк и многообразен. Так же и ваш выбор.
- Привет, Игорь! – раздался рядом юношеский ломающийся басок. Ярким пятном светилось, намного мерцая, симпатичное юношеское лицо-душа.
- Привет, Юрочка! – продребезжал в ответ Игорь.
- Это что, свежие души?
- Да, они наши соседи по кладбищу. Я их вчера обнаружил там.
И, уже обращаясь к Семёну и Лике, Игорь продолжил:
- Это Юра! Он уже здесь давно. Я виновник его смерти. Невольно, - добавил Игорь.
Юра никак не прореагировал на слова Игоря. А тот продолжал:
- Сбил я его машиной, он в больнице умер, не приходя в сознание. Не видел я его, когда он из-за автобуса вышел. Глупо всё как-то произошло, быстро, непоправимо. В тюрьме сидел я за это. А вину свою до смерти чувствовал.
- А он знает об этом, ну, что это ты его убил? – спросила Лика.
- Знаю! – вклинился Юрий. – Что из того? Здесь это не имеет значения. Да скоро вы сами это поймёте.
- Да, Юра с вновь прибывшими душами может так разговаривать, а вообще-то здесь всё по-другому. Скоро сами поймёте.
- Всё время говорите, что скоро сами всё поймём. Как скоро?
- Скоро! – ответил Игорь.
- Куда вам теперь торопиться? Вы в вечности! – философски добавил Юрий, и покинул их, переместился в другой ярус.
- Осознавайте, осваивайтесь, перемещайтесь, находите более комфортную нишу для себя, - сказал Игорь. И добавил:
- До встречи! Увидимся! – затем плавно двинулся в сторону по ярусу, в ту сторону, где цвета были наиболее тёмными.
- Слушай, Семён, мне и так тут комфортно, легко и спокойно. Что ещё искать, перемещаться?
- Это вам только кажется! – раздался женский мелодичный голос откуда-то сверху. – Я вот уже почитай, как год по земному времени выбираю, всё мне не так, всё не по мне. Маюсь, мечусь туда-сюда, успокоиться не могу.
- Ничего, выберешь! Успокоишься! Меньше будешь таскать с земли дурной энергии и успокоишься, - голос сбоку прозвучал назидательно, и удаляясь.
- Вот, так всегда! – опять мелодичный голос сверху. – Выскажется набегу, возразить не успеешь, а она уже исчезла.
- Да не исчезаю я, - вернулся голос. – А твои возражения мне ни к чему. Ты и сама всё прекрасно знаешь, понимаешь, только ноешь ты зря. Говорила тебе, не ходи на землю в неурочный час, не слушаешь, вот и маешься.
Голос исчез, как и появился, внезапно.
Сознание Семёна выхватило этот диалог, немного подержало в себе, затем весь смысл услышанного стёрся, исчез, как ненужная информация. Действительно, сколько в пространстве этом мыслей, фраз толкётся одновременно, хаос! А сознание вытаскивало и удерживало только ту информацию, которая ему была интересна. Он слышал параллельно щебетание Лики, только до какой-то поры он его не воспринимал. Только сейчас сознание отобрало для него ликины возгласы:
- Семён, давай вместе держаться. Хотя бы первое время. Мне так спокойнее, хорошо!?
- Хорошо! Вдвоём веселее! – согласился Семён.
- Давай прогуляемся, осмотримся, что мы зависли тут как два зонда гидрометцентровских?
- Давай!
Они двинулись вдоль своего яруса в сторону, где им казалось светлее. Они не прилагали никаких усилий, только сознание руководило ими. Они плавно двигались, как бы по какому-то невидимому течению. Встречные души могли проходить сквозь них, так же и они двигались, не обходя препятствий, проходя сквозь встречные души, сквозь скопление душ. Всё было эфемерно, призрачно, зыбко, но спокойно и равномерно.
- Лика, а куда подевался тот мужчина, с которым ты была в мертвецкой, когда меня туда привезли? – вдруг, неожиданно сам для себя, поинтересовался Семён.
- Он из другого города, его родственники домой забрали хоронить, - ответила Лика.
Не успела она закончить фразу, как рядом раздалось:
- Привет! – И возник светящийся силуэт, который был тогда в мертвецкой.
- Привет, Михаил! – первой отреагировала Лика. – А мы только что о тебе вспоминали!
- Видимо, поэтому я и рядом с вами.
- Это Семён! Мы с ним соседи!
- Я узнал вас, Семён! Как вам тут?
- Пока непонятного много, а так всё очень даже нравится. Легко, спокойно. Вот, решили оглядеться. А вам как всё это?
- Тоже пока ещё не всё понятно, но ощущения такие же.
- Не понятно им, - проворчал стариковский скрипучий голос и исчез. Затем вернулся и добавил:
- Вот, побудете с моё тут, всё узнаете, только зачем вам это…. И опять исчез.
- Не обращайте внимания на него, он вечно ворчит, - раздался звонкий, явно девичий голосок. – Разрешите представиться, я Женя!
Рядом с ними перемещалось приятное девичье личико-душа, светясь каким-то особенным, розоватым светом.
- Я уже довольно давно тут, всё знаю. Если вас что-то интересует, я могу поделиться.
- Спасибо, Женя! – быстро ответила Лика. – А это не пойдёт нам во вред? Может, нам надо всё самим постигать?
- Да вы и будете всё сами постигать! Просто многие теряются первое время, от земных привычек держаться вместе не могут долго отвыкнуть. Нет, это не мешает ничему и никому. Только так вы долго в новичках проходите. – Женя звонко рассмеялась, - хотя, «новички» - это тоже земная привычка.
- Женя, почему ваш свет разительно отличается от остальных? Ваш лик, прямо, как земной! Розовый, цветущий! Радует сознание! – спросил Михаил.
- Невеста я непорочная, - с грустинкой в голосе ответила Женя.
У женщин есть интонация, отражающая чувства, пусть не в полном земном спектре, но различить можно, - отметил про себя Семён.
- Да! – ответила ему Женя. – Женские и мужские души отличаются этим. Мы сохранили немного эмоционального окраса вечного бытия. Особенно это заметно, когда мы начинаем обращаться к земному прошлому. Вы, мужчины, всю свою земную жизнь старались сдерживать свои эмоции, проявления чувств, даже тогда, когда они вас переполняли. Ваша сдержанность отражена и в фибрах вашей души, поэтому вы так отрешённо реагируете на всё. Женщины более эмоциональны, много негативной энергии выплёскивают, не держат её в себе, поэтому живут ровнее, дольше их век на земле.
- Говорят, что женщины дольше живут потому, что у них нет жён, - решил пошутить Михаил.
- У многих мужчин тоже нет жён, но жить на земле дольше от этого они не смогли. Не увеличился их биоресурс, их жизненный срок!
- Только из-за того, что ты невеста непорочная, так отличаешься от других? – продолжил начатую тему Семён.
- Нет, конечно! На это есть много причин! Вскоре вы сами всё узнаете! Есть души гораздо светлее моей. Душа принцессы Дианы – это вообще алый бутон! – с заметным восхищением произнесла Женя.
- Привет! – тут же раздалось рядом. – Опять, Женечка, расписываешь мою душу новичкам? – Рядом высветилось алое, переливающееся лицо-душа принцессы Дианы. Оно имело мимику, оно чуть заметно улыбалось. Да, улыбнулось и исчезло.
Женя засияла ещё ярче:
- Вот, так всегда! Только мельком! Слишком большая связь у неё с земным прошлым, много народу чтит её память, хранит любовь к ней в своих сердцах и от имени её творят благие дела земные.
- Вот так можно вызвать любую душу, одним воспоминанием? – удивилась Лика.
- Да! Вы же вызвали Михаила! – Женя опять громко рассмеялась. – В земной жизни спиритизмом не увлекались? Только там это во много раз слабее. Да и вызова не все дожидаются! Кого вызывают больше всех? Исторически известных личностей! Наполеон, Пушкин, Мать Тереза очень популярна, Ванга. Вот я их тут поминаю, а не торопятся. Заняты очень! Всё время в этих сеансах приходится им участвовать, на дурацкие вопросы отвечать. А люди этого не знают, или не понимают, до сих пор хотят своё будущее узнать. Чего его узнавать? Для всех живущих оно одинаково…. А этим душам успокоения нет, терзают их делами земными. Ко всем не успеть, кто понастойчивей, тот и добивается ответа!
Семён отметил про себя, что здесь, куда они переместились по ярусу, гораздо светлее, чем в том месте, куда они вознеслись с кладбища. Да и что-то в нём самом, в его сознании, изменилось. Почти исчезло ощущение беспричинной радости, ликования. Стало просто спокойно, уравновешенно, ощущения получили сбалансированность, устойчивость, если это понятие имело право здесь на существование.
Рядом парящая Лика, отвечая его ощущениям, воскликнула:
- Хорошо то как, - и запнулась на полуслове.
- Что, Господа хотела помянуть? – рассмеялась Женя. – Многие поминают, некоторые ищут его, спрашивают у всех. Каждый своего Господа Бога ищет, а его-то и нет. Сколько ликов старцев всяких принимали за Господа, сколько душ младенцев за ангелочков принимали! Пустое это всё! Души поповские всех мастей тут особняком держатся. Растерянные они! Многие истово верили, душевно! Страхи земные, на чём любая вера зиждется, они на земле и остались! Там, в людском водовороте судеб, на совести тех, кто это порождает, сеет в умы человеческие, вместо того, чтобы созидать, чтобы познавать научно, прогнозировать развитие человечества, улучшать жизнь тех, кому ещё не вышел жизненный срок. Нет! Как возобладал этот принцип управления через страх людской, так незыблемо и правит до сих пор. Всё на страхе замешено, ради власти, богатства, величия! Как дамоклов меч висит это проклятие страха животного над каждым смертным, и только смертью освобождает его от этого кошмара.
Во время этой тирады, Женя засверкала, как первая звезда на ночном небосводе.
- Откуда это в тебе, Женя? Для таких рассуждений ты ещё совсем дитя, - тихо спросила её Лика.
- Здесь информация доступна всем! Вы заметили, что здесь нет языкового барьера? Тот старец-ворчун вещал вообще на каком-то мёртвом для земного понимания языке. А принцесса Диана, она что, по-русски с нами общалась? Нет! Здесь вообще нет понятия языка, потому, что никто не говорит, все общаются путём передачи мысли. Кому нужна эта мысль, тот её и поймёт, осознает, а кого это не касается, того и не коснётся. Та телепатия, о которой знают живущие – это тоже отголосок такого способа общения, только слишком слабо развитый, не у всех и не всегда даёт о себе знать. Иногда это приходит к живущим отсюда, к тем, кто помнит, с кем ещё сильна обратная связь. Мы многое ещё можем отсюда, но не всегда вмешиваемся в дела земные, каждый по своим принципам. Скоро вы сами это поймёте! Для своего спокойствия вы привыкнете абстрагироваться от остальных ощущений, от отголосков переживаний, воспоминаний, от привычных земных забот. Вам сейчас кажется, что вам всё по барабану, то, что происходит на земле, в том мире, где вы провели свой жизненный срок. Но это не совсем так. Вы ещё не привыкли к ощущению новизны, вы ещё только познаёте своё новое состояние, оно вам непривычно, и это на какое-то время оттесняет то прошлое, из которого вы пришли. Скоро сами всё это поймёте! А пока осваивайтесь, не стесняйтесь спрашивать, если возникнут вопросы! А они возникнут! Не обязательно спрашивать кого-то конкретно, вся информация витает вокруг вас. Задав просто абстрактный вопрос, вы тотчас получите ответ, который, возможно, витает вокруг уже не первый век, и адресован он не вам конкретно.
С этими словами Женя резко взмыла вверх.
Действительно, опять отметило сознание Семёна, все говорящие вокруг не делают никаких усилий, не раскрывают рта. Вокруг постоянный тихий гул, это и есть сонм этих мыслей, которые витают вокруг и не мешают, не отвлекают тебя, пока они тебе не понадобились. Но, в любой момент твоё сознание находит и вычленяет ту информацию, которая тебя хоть чуть-чуть заинтересовала. И оно же, регулирует поглощение той информации в том количестве, в котором ты заинтересовался. Если тебе недостаточно её, твоё сознание вернётся к этой информации и дополнит, а если ты «хлебнул» переизбыток, то оно давит, гасит, уводит с переднего края куда-то в закоулки, такие далёкие, что ты уже не слышишь отзвуков этой мысли. Это Семён успел усвоить, пока они совершали эту прогулку. У него, как бы бессознательно, скопилось много визуальной информации о встреченных за время променада душах. Какое-то мгновенное мнение у него сложилось, затем, за ненадобностью, рассосалось где-то в его глубинах. Где? Этого он ещё не осознавал. Как много можно поглощать такой информации, насколько долго она будет храниться? Это мелькнуло и пропало, больше не отвлекая его от происходящего вокруг.
А вокруг было умиротворение, благость, спокойствие, хотя всё это по земным меркам можно спокойно называть толпой. Души толпились, перемещаясь так же хаотично, но, не мешая при этом друг другу. Все парили в этой атмосфере спокойствия, беззаботно, без резких перемещений. Да и куда торопиться? Вечность впереди!
В дополнение ко всему, Семён как бы ушёл в себя, его уже не отвлекал тихий гул, роившейся вокруг информации. Это только усилило его умиротворённое состояние, полнейшая нирвана, - отметило его сознание.
Сколько он находился в таком состоянии, он не представлял, да и зачем это ему….
Голос Лики вывел его из этого состояния:
- Балдеешь, Семён?
- Да! Состояние удивительное! Полное раскрепощение, отрешение от всего. Так, даже после уколов наркотой не было. Там был перехлёст, какая-то беспричинная радость, или наоборот, тихая тоска. А здесь ощущение стабильности, именно то, чего так много времени не хватало! – И, немного помолчав, Семён добавил:
- Всю жизнь!
- Вот, об этом Женя и говорила! – вмешался Михаил. – Долго ещё мы будем земными мерками мерить!
- Ну, и что? А что у нас есть, кроме прожитой жизни? Пусть у каждого она своя, пусть кончина наша с вами похожая, но жизнь-то своя прожита! И я не хочу её так быстро забывать и сбрасывать со счетов. Может, это было самое лучшее моё состояние! Я чувствовала, любила, наконец! Я была всем нужна, на меня мужчины внимание обращали! Вот ты, Семён, ты видел мою фотографию, где я ещё до болезни! Ты бы прошёл мимо, там, на земле, отказался бы поухаживать за такой красавицей? Отвечай!
- Знаешь, Лика, не в обиду тебе будет сказано, но я при жизни не падок был до женского пола. Были в компаниях и красивые, и доступные женщины, но меня это не особо трогало. Видно, родился я таким однолюбом, таким и помер.
- Бывает! – многозначительно вставил Михаил. – А мне ты сразу понравилась, когда тебя только привезли в мертвецкую.
- Вот уж! Что там-то могло понравиться? – недоумённо фыркнула Лика.
- Не скажи! Чувствовалась в тебе истинная женская натура, истинная красота, хоть и скрытая гримасой от болей, мучений и страданий. Мужчина всегда это чувствует, на уровне подсознания.
- Слушайте, а мы сейчас на каком уровне? Вы не ощущаете никаких перемен, в настроении, в разговоре? Да и внутри меня чего-то изменилось…. - Семён прислушивался к своему сознанию, к своему ощущению.
- Точно! Что-то происходит! – Михаил прямо заискрился, да и Лика тоже засветилась гораздо ярче.
- Поаккуратней с ярусами! – раздался сверху насмешливый женский голос. – Впали в нирвану, не заметили, как под нижним ярусом оказались, вот земное и всплывает в вас. Э-хе-хе! Новички! – голос исчез внезапно, как и появился.
- То-то душ здесь не встречается, - высказался Семён.
- Пошли этажом выше! – хохотнула Лика.
Так и сделали. Оказались точно в том месте, куда и вознеслись первоначально.
- Всегда и будете сюда возвращаться! – послышался чей-то голос.
- Почему? – успел спросить Семён.
- Это ваш вход в пристанище, он неизменен. – Ответил уже другой голос.
- А где Михаил? – успела спросить Лика, как тот тут же засветился рядом с ними.
- У тебя свой вход в пристанище? – спросила она его.
- Видимо так….
- Вот ещё один ребус нам ясен, - Семён обратил внимание, что яркость их потускнела. – Под ярусом мы светились гораздо ярче. Вы оба, это точно!
- Да и ты не отставал, как светофор полыхал, - хмыкнула Лика.
- Почему в той стороне темней, посмотрим, что там, - предложил Михаил.
- Конечно! – чуть не в голос ответили Лика и Семён.
Не было ощущения, что они окунулись в темноту. Встречные души и души, идущие в том же направлении светились по-разному. Встречные души приобретали видимые очертания при близком приближении, и продолжали набирать свет. Попутные души, наоборот, теряли свою яркость, тем больше они тускнели, чем ближе продвигались к темноте этого яруса. Да и темнота сгущалась. Нет, этого не ощущалось, сознание всё воспринимало с той же определённой чёткостью, только гул информационный стал гуще, беспокойнее, временами прерывистый и резкий.
Семён ощутил сначала лёгкое беспокойство, хотя причины для этого внешне не наблюдалось. Беспокойство росло и крепло. Видно было, что и Михаилу было не по себе. Только Лика уверенно перемещалась в направлении темноты без каких-то признаков беспокойства. Затем и она потускнела, замедлила своё продвижение:
- Что-то мне, мальчики, нехорошо, тревожно, беспокойно стало. Давайте вернёмся!
- Хорошо! – хором ответили мужчины.
На обратном пути они не заметили, как проскочили то место, где у Семёна и Лики был вход в вечное пристанище. Они остановились только тогда, когда вновь обрели спокойствие и равновесие душевное. Да, да, душевное равновесие, из которого они были выбиты этим кратким походом.
- А ведь Игорь пошёл в ту сторону, - вспомнил Семён.
- Каждый выбирает по себе, - тут же откликнулся Игорь и засветился рядом с ними. – Вы перемещались мимо меня. Я тут недалеко был. Вы же углубились в темноту, видимо за ней, - он сверкнул чуть более ярко в сторону Лики. Затем продолжил:
- Вы не старайтесь быть всё время вместе, это ни к чему. Каждый в отдельности обретёт свой покой, найдёт свою нишу успокоения. У всех она разная, одинаковых душ нет. Вы ещё долго будете в состоянии мятущихся душ, пока обретёте вечный покой. Пока всё не пройдёте, все ярусы. Вам захочется всего попробовать, разного состояния покоя, но каждый обретёт только то, что он хочет. Это не так просто, как кажется на первый взгляд. Я этого ещё не испытал, не далеко от вас душа моя. Много мне Юрий поведал. Чем меньше мы тут мечемся, тем спокойнее нашим близким в их жизни земной. Когда мы успокоимся, определимся, тогда и им спокойней будет. Связь такая крепкая, пока память людская крепка, пока нас помнят, любят. А коллективно обрести покой гораздо сложней, вы так и будете смешивать свои ощущения с чужими. Ведь вы, мужики, почувствовали тревогу гораздо раньше, чем Лика, но продолжали следовать за ней, вопреки своим ощущениям. Вы доверились её ощущениям. Ну, Михаила можно понять, он и на земле ни одной юбки не пропускал, инерция. А вот ты, Семён, чего потащился так далеко? Стадное чувство? Ты не заводской ли? Больно въелось в тебя это чувство коллективизма!
- Фабричные мы, - выдавил из себя, немного обескураженный Семён.
- Всё едино! Привыкли там за жизнь всё гуртом решать и делать!
- А что в этом плохого?
- Ничего плохого, кроме того, что мозгами перестаёте думать самостоятельно при жизни, и тут в стадо сбиваетесь. Трудно вам придётся на первых порах! Вы пришиблены будете этой свободой, этим покоем, как освободившийся из зоны зека на первых порах. Я то это знаю! Вскакивал месяц в одно и то же время, побудку боялся проспать. От кошмаров просыпался по ночам, жену тревожил. Так и ты, Семён, долго будешь отходить от жизни земной. Освоишься здесь, устаканишься, и затоскуешь! Тут легче всего привыкают, и покой обретают души творческих личностей. Дух свободы им ближе, они и при жизни были в душе свободны. Всяк по-своему, конечно. Чем больше свободы в их душах помещалось при жизни, тем быстрее они осваивались здесь. И в тот тёмный угол они всё чаще заглядывают, острых ощущений ищут. Лика, ты кем при жизни была? Чем занималась?
- Актриса я! Так, местная знаменитость в узких кругах, - усмехнулась Лика.
- Вот, Семён, видишь, какой вам разный покой нужен! – Игорь помолчал, затем всё тем же ровным дребезжащим голосом продолжил:
- Вы при жизни были разными, в одном небольшом городке жили, а не пересекались, наверное? Ты, Семён, часто в театр ходил? При жизни видел Лику?
- Один раз, теперь я вспомнил. В оперетту ходили с женой. Ты, Лика, в красном бархатном платье тогда была.
- Всё, что запомнилось, это красное бархатное платье, - хохотнула Лика.
- Нет, конечно, но платье больше всего! Ты просто царица в нём была! Я тогда ещё подумал, вот бы моей жене такое платье! Только куда она в нём пойдёт? На фабрику? Что там делать в таком наряде! Хотя, ей бы пошло! Ещё помню, что пела там ты очень весёлое что-то. А сейчас вот с хрипотцой голос то у тебя. Тогда чисто пела, звонко!
- От химии это у меня! Как химию прокапали, так голос и сел….
- Мы не под ярусом опять, всё о земном начали, - проявился Михаил.
- Нет, в ярусе! Утро видимо, на земле, вот в этом ярусе и проявляется земное по утрам, связь усиливается. Вы выше ещё не поднимались?
- Нет!
- Так, давайте, поднимемся! Для сохранения большего покоя! И вообще, первое время вам лучше подальше от земных воспоминаний держаться. Вас и так будут беспокоить в урочное время.
- Это как?
- Да просто всё! Девять дней, сорок дней, полгода, год, вы же это знаете! Вот, будут вас поминать, отвлекать от покоя и благости.
- Они же там как лучше хотят!
- Да, темнота и серость это людская. Они же там про ад и рай думают, на своих весах взвешивают, кто из вас, куда способен попасть, своим, людским запоздалым судом. Этого-то они не ведают, как и мы с вами не ведали, пока жизненный срок не кончился. Ладно, скоро сами всё это поймёте. Пойдём этажом выше!
И что это сразу сюда не поднялись, - так сознание Семёна отреагировало на впечатления от нового яруса. Напряжение, возникшее от разговора с Игорем, исчезло моментально. Вернулся покой, душевная лень. Сознание тоже тормозило, вяло перебирая впечатления от встречающихся душ. Информационный гул не воспринимался совсем. Лика отдалилась в одну сторону, Михаил в другую, Игорь совсем выпал из сознательного ощущения. Каждый обретает свой покой, - всплыло из подсознания у Семёна.
Неужели он так выглядит, этот пресловутый вечный покой? Для каждого он выглядит по-своему, в этом Игорь, конечно, прав. Да и не Игорева тут правда, возмутилось сознание. Эту правду каждый при жизни ещё приобрёл, с ней и смерть принял, с ней и сюда попал. Каждому своё! Каждый вновь прибывший привносил что-то своё, свойственное только ему, как личности, индивидуальную свою чёрточку. И не для того, чтобы лениво прислушиваться, есть ли покой душевный в данный момент, или нет. Такая вечность – это похлеще любой кары, которыми попы на земле грозят, пострашнее любого ада будет. Нет! Надо сначала осмыслить, осознать, какого покоя тебе, Семён, хочется. Присмотреться, как на земле говорится. Веками тут души прочих смертных обитают, не тебе чета! И давно уже выбрали, обрели свой покой, такой, какой их устраивает.
Слишком много впечатлений для первого дня пребывания в вечном пристанище! Сознание только собирало информацию, фильтруя всё то, чего Семён и воспринять-то, не успел. Сейчас сознание производило «тонкую» очистку, а чтобы ничего ему не мешало, оно отключило все внешние рецепторы. Самому Семёну показалось, что он заснул, но это было не так. Сон и бодрствование – этих понятий здесь не существовало. Это больше земная, физическая величина. Доказано учёными мужами, души которых тоже здесь. В этом эфемерном состоянии не важно было такое понятие, как сон, отдых. Душа не могла устать, хотя, как повелел один поэт: «Душа обязана трудиться! И день, и ночь….». Сейчас самому смешно, наверное! Нет у души ощущения времени! Это для людей существует время, это у них ограничен биоресурс, и отсчёт времени позволяет им рассчитывать своё пребывание на земле. Правда, они приспособили время ещё для других целей, но это уже вторично. А душе время ни к чему! Что учитывать в вечности? Это понятие бескрайнее!
Таких мыслей нахватался Семён из тех обрывков, что долетали до сути его душевной при «тонкой» очистке всей, поступившей информации.
Это он думал, что отфильтровал информацию. Однако это было не так. У него стали всплывать в сознании какие-то образы, совершенно ему незнакомые, вначале обрывки, затем более стойкие и яркие куски. Ощущение вспоминания сна, который прервал по будильнику, не вспомнил о нём в утренней суете, и только по прошествии какого-то отрезка времени, вдруг, как оглоблей по голове: сон в своих самых ярких красках настигает, а с ним и сильное желание поделиться с кем-нибудь. Так и сейчас, он пытался понять, осознать, откуда всё это, как попало в его сознание?
- Это ты попал во всеобщее мировое сознание, вот тебе и кажется диким, что столько нового в тебе открылось, - голос был ровен, невозмутим и поучителен. – Ещё способен ли ты переварить всё то, что тебе сейчас доступно? Всё зависит от тебя! Где свой покой обретёшь, на сколько светел твой разум. Нет, не о грехах говорю, как тебе подумалось. Всё это на земле осталось. Просто здесь всё! Насколько ты готов к этому своему новому, непривычному ещё ощущению, как всё воспринимать будешь. Покой по-разному понимают все. Кто вечно наслаждается, отмахиваясь от всего, кто-то продолжает философствовать, но уже в свете новых ощущений. А есть и такие, кто земных дел не завершили, недорешали каких-то проблем, те своим кругом собираются, спорят, доказывают всё чего-то. Они в этом покой свой видят.
Семён так и не понял, кто это его просветил мимоходом.
- Не бог, это точно! – хохотнул тот же голос и замолк.
Конечно, Семён ещё не освоился, недавно он сюда попал, многое ему ещё неизвестно, но разговаривать с собой, как с мальчишкой….
Семён хотел обидеться, но обиды не было! Не было и чувства досады после нравоучения. Ничего не было! Только отложилось в сознании, что не маленький вроде, чего меня поучать.
- Земное прёт! – опять хохотнул тот же голос и добавил: чем дольше земное ворошить будешь, тем дольше свой покой не обретёшь. Отринь всё это!
- Чего привязался? – раздался звонкий голосок Жени.- Взял моду, поучать, пугать новеньких. Сами разберутся!
- Не обращай внимания на этого апостола! Всю жизнь в коммунистах на земле прожил, чего только не вытворял, выслуживался. Перед смертью веровать начал, в церковь втихаря бегал, Страшного суда боялся. Своих мозгов при жизни не было, вечно чужим умом жил. То по газете, то по библии. Что с утра в газете прочёл, так и жить настраивался, как попугай. Потом по церковным правилам жить начал. Да всё так свято, неистово. А когда здесь понял, что никакого суда над ним не будет, пообвыкся, пообтесался, повеселел. Но, всё равно, выше первого яруса не поднимается, да и там всё в тени держится. Ораторствовать любит, да никому его мысли неинтересны. Для развлечения собственного пытается за умного проскочить. Их тут много таких.
- Слушай, Женя, а вот, например как тут те души сосуществуют, что враждовали между собой при жизни? А религиозные различия? Расовые,
Политические и прочие противостояния?
- В основном всё это остаётся на земле. Там этим болеет человечество. Здесь же каждый за себя. Каждому свой покой. Религия? Зачем это здесь? Политика? Тоже здесь ни к чему. А уж расовые признаки тут не наблюдаются вовсе. Здесь сразу познаёшь, что все равные перед вечным пристанищем, никто ни от кого не зависит. А те, кто хотел жить отлично от других, те и здесь не пересекаются. Они в разном информационном пространстве. Кто в более светлом, кто в более тёмном. Как ни странно, но коммунисты и фашисты держатся рядышком. Не все, конечно, только самые убеждённые, таково их сознание. Они очень близки по духу, а столько людей извели в войнах, сколько потомства могло быть, какая польза для всеобщего сознания.
- Спасибо, Женечка!
- Не за что, Семён. Такое общение, личное, оно помогает на первых порах, это тоже ещё земное отражается. Потом привыкнешь, будешь информацию черпать сам, сам всё усвоишь. Только слишком замыкаться не советую. Да скоро сам всё поймёшь! Прислушивайся, осознавай, осваивайся.
Женя сверкнула ярким лучиком и исчезла.
- С молодёжью общаешься? – рядом раздался голос Лики.
- Да! – ответил Семён. И поймал себя на мысли, что вот такое общение с собеседником, его больше устраивает, чем просто впитывание информации, и её обработка.
- Мне тоже так удобнее, - высказалась Лика.
- Да, мыслей тут не спрячешь! – отозвался на её реплику Семён.
- Почему же не спрячешь! – вмешался чей-то голос. – Ставь защиту. Это примерно то же, как при жизни, когда тебе не хочется кого-то слушать, а вынужден, то ты же не вникал в суть услышанного, только поддакивал. Так и здесь, не хочешь делиться, быть кем-то услышанным, держи это в себе. Всё просто!
- Спасибо! – ответил Семён.
- Вежливый! – усмехнулся голос и, удаляясь, добавил: пожалуйста-а-а…
- Семён, давай сразу, и попробуем, как это ставить защиту. Вот ты сейчас послушай мои мысли, а я твои. Хорошо!
- Хорошо! – ответил Семён.
Как ему показалось, он даже напрягся, чтобы услышать её мысли. В этот момент в его сознание хлынул мощный поток информации, но Ликиных мыслей там не было, это Семён знал точно.
- Нет, ничего не получается!
Лика ответила немного погодя:
- У меня тоже. Всего много, как бурная река плотину рвёт, так и поток всякой всячины влился в меня, но твои мысли я бы узнала сразу. Привыкла уже. Ты запомнил ощущение этой самой защиты?
- По-моему, я просто молчал, - отозвался Семён.
- Точно-точно! – обрадовалась Лика. – Всё так просто!
- Вот и с этим вы справились! – опять чей-то голос, не то похвалил, не то просто отметил их удачу.
Многое познавалось быстро, усваивалось незаметно, информация воспринималась только та, которая была доступна по уровню земного развития, которое являлось как бы базовым.
Прошло немало времени, отсчёта Семён не вёл. Здесь не было утра, вечера, ночи. Было одно и то же состояние безвременья, вечность. Первый раз он вспомнил о времени, когда его что-то растревожило, нарушило состояние покоя, нарушило ход его философски направленного сознания. Ему стало чего-то не хватать, что-то мешало. Незаметно для себя он очутился в первом уровне, затем под ним и далее на своей могиле. Девять дней! Да! Вот жена хлопочет у могилы, что-то поправляет, чего-то шепчет. Дети тут же, стоят, не зная как себя вести, не зная, что делать. А что можно делать на кладбище, у могилы отца через девять дней после его кончины? Они ещё не осознали до конца всей горечи утраты. В их детском сознании ещё никак не укладывается, куда, почему, зачем? Мать попросила старшую сходить по аллее к водоразборной колонке, ополоснуть стеклянную банку под цветы и набрать воды. Та, даже обрадовалась, что занятие нашлось, и младшая за ней потянулась.
Семён всё это наблюдал.
Когда дети ушли, жена не выдержала, заплакала навзрыд, прислонилась к памятнику пирамидке и, заглядывая в лицо Семёна на фотографии, запричитала. Негромко, но внятно, горячечным шёпотом:
- Сёмушка! Сенечка, родной ты мой, любимый ты мой! Как тебе там? Где ты, мой ласковый, мой надёжный? Плохо нам без тебя! Мне плохо, детям плохо! Кошка и то до сих пор о твои тапочки трётся и на дверь поглядывает. Всем нам плохо без тебя, Сёмушка! Ой, как плохо! Жить бы тебе ещё и жить! И за что нам судьба такая? Не увидишь ты, как девочки вырастут… Горе то, какое с нами приключилось, Сёмушка!
Жена плакала, причитала, поглаживая фотографию Семёна, заглядывала ему в глаза, как бы ища ответа, поддержки. Что можно найти в кусочке фотокартона, пусть и передающем образ любимого человека? Только его прижизненный взгляд в объектив, его улыбку, навеки замершую на губах. А этого слишком мало для любящего человека.
Пришли дети, поставили принесённые с собой цветы в банку и к матери с двух сторон прилепились, принялись утешать её, как могли. Просили не плакать, а то опять разболится голова, опять таблетки пить, а то и «Скорую» вызывать придётся. Успокаивали-успокаивали, да сами же и разревелись. Так и стояли, обнявшись, хлюпая носами, обливаясь слезами.
Семён всё это наблюдал. Отметил для себя, что- то, от чего он почти отвык, земное, чувственное сознание напоминает о себе. Как-то издалека, сквозь пелену забытья стало пробиваться что-то похожее на чувство, чувство жалости и сострадания к этим родным существам, скорбящим о его утрате. Скорбящим искренне, безутешно, безысходно…. Он с удивлением отметил это чувство, не более того.
К могиле подошли ещё люди, родственники жены. С цветами, с сумками. Выразили вдове своё сочувствие, возложили цветы, раскрыли сумки. Водка, вино, бутерброды…. Опять говорили много хороших слов о безвременно ушедшем Семёне, заканчивая свой спич словами: «Пусть земля ему будет пухом!», или желая ему царствия небесного.
Семён отметил про себя, что ни того, ни другого просто не может быть, но они ведь этого не знают.
Пробыли недолго «визитёры», стал накрапывать дождь и они засобирались. Жена в последний раз оглянулась на фотографию Семёна и последней вышла на аллею, ведущую к выходу с кладбища.
Семён готов был уже вознестись в вечное пристанище, но зрелище удаляющейся фигурки жены и рядом идущих детей не отпускало, привораживало своей тоской. Картинку усугублял усиливающийся дождь. Они даже шагу не прибавили, будто не замечая дождя, шли ровно и медленно. Про такую ходьбу говорят: ноги не несут.
- Привет, Семён! – рядом раздался голос Лики. – Вот, и мои так же плетутся. Наревелись, расстроились, сейчас ещё промокнут. Твои раньше пришли, да и побыли дольше.
- Какая разница! – отозвался Семён.
- Нам никакой! Это им нужно. Мне только хуже от этого стало. Всё ноет, беспокоит что-то. Только отвыкать стала от земного, а сейчас опять беспокойство. Их не утешить, ничего им не поведаешь, только напугаешь.
Помолчали. И, не сговариваясь, вознеслись. Остановились на первом уровне.
- Что-то смутно меня как-будто беспокоит, забытое земное, что ли….
- Да и со мной что-то не в порядке, - ответил Семён.
- Земное ещё в вас сидит. Ещё не скоро выветрится. А у вас и подавно, парой вам суждено всё пройти, это вдвойне тяжелее. В одиночку проще, – голос произнёс это на одной ноте и потух.
- Да, - грустно произнесла Лика, - всё у нас с тобой в один день и час будет. Сороковины, годовщина….
- Что в этом плохого? – спросил Семён.
- А ничего плохого и нет! – с вызовом ответила Лика. – Вдвоём веселей! С тобой твои разговаривали?
- Да, жена! Говорила, как любит, как им плохо без меня. Кошка и та тоскует.
- А ты? Подал какой-нибудь знак, что слышишь, что ты там с ними был?
- Нет! Не хотел пугать, девочки у меня ещё маленькие.
- Ну, и правильно!
- А твои разговаривали с тобой, Лика?
- Да! Все хором возмущались несправедливостью судьбы, такая красавица в рассвете лет ушла. Всё это я слышала на похоронах своих. Тогда интересно было! Сейчас – скучно! – помолчав, добавила: вот, и покой возвращается. А ты как, всё ещё в связке с земным?
- Ещё да! – признался Семён.
Опять ровный и монотонный голос произнёс:
- Надо было пообщаться немного, ответить. Не так бы сейчас самому, да и им тяжело не так бы было. Они поймут, не испугаются. Ответы на свои вопросы получат и успокоятся. В следующий раз отвечай….
Много чего узнал Семён в вечном пристанище. Перемещался из уровня в уровень. Наблюдал, интересовался. Понял, что это вечное пристанище околоземное, лишь малая частица всего этого вечного пристанища космического, межгалактического и ещё какого, на размеры и восприятие которого у него не хватало фантазии. Сама планета Земля была песчинкой в том мире, а человек считал, что это центр космоса. Да, так считают земляне, пока они живут такой жизнью, пока они не могут заглянуть дальше, чем видят в свои примитивные телескопы. Да и видят они только то, что могут в этом плоскостном измерении. Всё вокруг гораздо оживлённей и интересней. На той же Земле проживают ещё несколько цивилизаций, о чём земляне и не подозревают. Лишь иногда, случайно натолкнувшись на что-то непонятное, человек начинает вещать о чуде, о каких-то сверхъестественных силах , выдумывая и фантазируя. Обычно, если такие встречи и случались, то человеку просто зачищали память, так-как прочие, живущие на Земле цивилизации, более развиты и в своём физиологическом развитии, и в техническом. Человек до сих пор остаётся на самой низшей ступени развития в цивилизованном мире. Остальные цивилизации прошли этот путь гораздо быстрее. Они расселились по другим планетам, некоторые были вообще продуктом других планет, других галактик. После смерти, выработав весь биоресурс, они все попадали в вечное пристанище. Как они выглядели при жизни, представить было сложно. Информация об этом была доступна в вечном пристанище, но базовой платформы сознания у Семёна не хватало для создания этих образов. Всё сводилось к каким-то банальным фигуркам зелёных человечков с антеннами вместо ушей. Семён понимал, что это не так, но представить то, чего никогда не видел, о чём имел только теперь информационные сообщения, из этих обрывков образа не складывалось. Нет, ну и нет. Не в этом дело. Зато, сколько интересного узнавал Семён постоянно. Порой ему не верилось, что такое может быть, вернее не укладывалось в его сознании. Он знал теперь, что таких галактик, заселённых цивилизацией, около пятидесяти миллионов. Что в каждой галактике устроено всё не совсем так, как в той, где его родная планета – Земля. Что есть галактики, где планета, похожая на их Солнце, то-есть «горячая» планета, совершенно белая, брызжущая искрами-кометами и размером больше Солнца в несколько сот раз. А где-то вообще нет такой горячей планеты в своём составе, там несколько десятков «тёплых» планет, которые ведут себя относительно друг-друга по иным физическим законам, то приближаясь одна к другой, как бы передавая своё тепло более остывшей планете, то отдаляясь от неё, уступая место другой. Некоторые галактики вообще имели по две-три планеты огромной величины с постоянной энергетической массой, с постоянной температурой, с общей оболочкой газовой атмосферы. Глобальность всего этого нового на первых порах поражала Семёна, пока он, освоившись с новым ощущением лёгкости перемещения в пространстве, не стал путешествовать не только по уровням пристанища, но и делать более далёкие вылазки. Вечное пристанище было всюду! Более привычен, конечно, свой, околоземный виток уровней. А витки Сатурна были настолько плотно заселены душами, что это принималось землянами за газообразную оболочку. Там существовал такой плотный поток информации, да ещё незнакомой и сложной для восприятия его сознанием, что Семён там долго не задержался. Скучно ему стало там. Это как первоклашке в аудитории университета на лекции по сопромату – первые яркие впечатления, а потом скука от непонятной информации. Понравилась Семёну Луна и её обитатели. Да, Луна обитаема и сейчас, но видно, что были и лучшие времена на этой планете. Информация её обитателей была для Семёна более доступна, чем у других цивилизаций, за исключением землян, конечно. Так, Семён узнал, что Луна была обитаема существами похожими на людей, что земляне сейчас просто повторяют путь развития лунной цивилизации и приведут Землю к такому же плачевному состоянию, что и Луна в её теперешнем облике. Такие же пустынные ландшафты ожидают Землю в будущем, если другие цивилизации вовремя не вмешаются. Человек – единственное живое существо во Вселенной, которое возомнило себя невесть кем и чем, и приспосабливает природу под себя, круша и ломая всё на своём пути, нанося непоправимый вред своей планете. Все остальные приспосабливаются к условиям жизни, а человек всё приспосабливает под себя, для своего временного блага, комфорта, не понимая, что так бесконечно продолжаться не может. Поэтому и этот оазис – планета Земля, обречён на глобальные изменения или уничтожение. Вопрос времени!
Покой и нирвана длились недолго. Любопытство сознания перевесило. Оно стало впитывать в себя всё подряд, схватывая любую мысль, но, фильтруя из этого хаоса мыслей, обрывков чужого сознания, чужого опыта, знаний, то, что прозвучало бы как правила нахождения в Вечном пристанище. В сознании Семёна отложилось, что земная жизнь – это далёкое прошлое, она закончилась. То, как это случилось, почему, не имеет никакого значения. Всё! Возврата к биологическому существованию нет!
Только сейчас Семён понял, что жалости о прошлом не осталось. И не потому, что ему стало спокойно, комфортно. Нет! Просто он осознал, что вся эта суета земной жизни – прах, ничто! Не о чем жалеть! Даже какие-то мелкие успехи в его жизни, достижения не могли радовать его, как и грустить он не мог. Пустота! Только его сознание и новые ощущения привлекали. Общение с другими душами не требовало напряжения, каких-то усилий. Сознание оставляло ту информацию, которая его интересовала в этот момент. Хотя, какой момент? Времени здесь не существовало. Семён для себя ещё во многом не определился. Что из себя представляет это Вечное пристанище? Космос? Нет! Сознание сразу отреагировало на этот вопрос. Космос – это лишь часть той Галактики, которую видят люди, знают о ней немного, и всё! Эта Галактика, только песчинка в том, что создано Природой в этом мире. Сам Мир гораздо обширней, он безграничен.
Но какой-то край должен быть? – сознание Семёна продолжало мыслить категориями землянина. Должен быть у всего свой размер, формы, очертания, границы. Нет! – снова и снова отмечало сознание. Скоро ты это поймёшь. Иначе бы не было Вечного пристанища. Оно одно, для всего Мира! Здесь собрано всё, что принадлежит Миру! Весь опыт всех живших когда-то телесной жизнью и имеющих разум. Разум, обогащаясь знаниями, превращаясь в сознание, сохраняется Миром в Вечном пристанище для дальнейшего развития разумных существ в Мире! Это очень сложно до сих пор для человеческого сознания, но есть существа разумные, которые превзошли человека в своём развитии, для них это более понятно, привычно. Они при жизни готовы были к этому, они не дорожили своей оболочкой, как человек, понимая, что это лишь миг в сравнении с вечностью. Поэтому и жизнь свою строили по-другому. Поэтому и жизненный срок их превышал средний срок жизни человека в три-четыре раза.
Да, они неоднократно посещали Землю, наблюдая за развитием человека, перенимая у человека то полезное, на что они не хотели тратить своё серое вещество, энергию своего жизненного разума. Они жили сотнями лет рядом с человеком, не боясь быть обнаруженными, так как жили в параллельных микромирах, недоступных человеческому разуму. Иногда они так плотно соприкасались, что самые наблюдательные из рода человеческого, всё же могли их обнаружить. Точнее не их самих, а следы их пребывания. Странно тогда поступали люди! Они пугались неизведанного, запугивали всех остальных! Вместо того, чтобы изучать и постигать, люди выставляли запреты, карали смертью насильственной, мучительной. Сами оставались в неведении, а пополняли Вечное пристанище душой с неординарным сознанием, чем и пользовались другие. Люди, сами того не понимая, соблюдая только свой незыблемый покой земной, сохраняя свою мнимую власть, обогащали Общее сознание Вечного пристанища. Они прижизненно отнимали у человека право на свою точку зрения, они штамповали Общее сознание на Земле, передавая его из поколения в поколение как догму, не давая новым людям развиваться, не давая постигать Мир. Человек приходил в этот Мир слабым и беззащитным, таким же и уходил порой. В промежутке учился ремеслу, то есть способу выживать, добывая материальные блага, размножался, увеличивая количество таких же, как он, которые продолжали делать то же самое. Некоторые задумывались, в чём, собственно, смысл их жизни? Для чего они на Земле? Ответа не существовало! Вся нить бытия следовала однообразно – общество существовало для улучшения условий жизни какой-то кучки людей. Будь это архидревние племена, во главе которых стоял вождь, шаман и ещё кучка преданных вождю людей. Или современные шахи, короли, президенты, которые по сути своей те же вожди, только обрядившиеся в хорошие одежды, научившиеся говорить слова правильные в той или иной обстановке.
Многое на Земле поражало представителей других цивилизаций. Некоторые пытались вмешаться, что-то объяснить землянам. Но ничего из этого не вышло. Это было вопреки Природе! Каждая цивилизация шла своим путём развития, со своими достижениями, со своими ошибками. Всё это аккумулировалось из разрозненных сознаний душ в общую копилку Общего сознания Вечного пристанища.
Серое вещество, так на Земле привыкли мозг называть, в других цивилизациях ценилось превыше всего. Они давно уже научились определять его потенциал у новорождённых, научились создавать условия для его развития и использования в полной мере. Это было достоянием цивилизации, этим гордились, (если такое чувство было у той цивилизации.).
У землян всё было как-то странно. Миром землян правили деньги! Выдуманные самими землянами ценности, такие, как золото, серебро, редкие камни. Вы вдумайтесь? Камни! Камни, за которые люди шли на преступление своих же законов, на смерть, то есть на потерю жизни, которой они так дорожили! Люди до сих пор добывали золото чуть не целыми кусками, то есть то, что лежало на поверхности. Уничтожая в войнах между собой, по прихоти какого-нибудь правителя-вождя, сотни тысяч, миллионы себе подобных, человек даже не задумывается о том, что среди этих загубленных людей есть (были) такие, что унесли с собой в Вечное пристанище тайну решения многих проблем, которые существуют и поныне на Земле. Так куцо и ограничено сознание человечества.
Много странностей в поведении человека! Сколько взрослого, здорового населения этой планеты не воспроизводит на свет потомства? Эти семейные узы, это сдерживание инстинктов возрождения. Единственный вид в природе, который тормозит и ограничивает своё воспроизводство. Разными способами, вплоть до угрозы физической расправы! Все твердят, что не хватит биомассы, чтобы прокормить всё население планеты. Человек и не пытается добыть себе пропитание, живёт запасами Природы, считая за достижение разведение домашнего скота и птицы, выращивание кормовых культур. Это притом, что биомасса Земли приращивается ежегодно, её переизбыток. Но человек привык восполнять свою жизненную энергию традиционными способами, возникшими на заре цивилизации, и отходить от этих принципов не желает. Он до сих пор не понимает, что ест не мясо, не хлеб из пшеницы, не овощи-фрукты, а углеводородное сырьё в виде сырой нефти. Производство продуктов для питания давно уже живёт за счёт денежной массы, полученной за добычу нефти, газа, за производство углеводородного топлива. Этот замкнутый круг давно уже втянул животик и кругом не является, но человек этого не видит, новых путей не ищет, хочет жить за счёт старых технологий. Не понимает, что эти ресурсы восстанавливаются гораздо дольше, чем используются. Нет, знаний на этот счёт у человечества хватает, но накатанная веками дорожка хорошо везёт в мире бизнеса, позволяет жить многим вокруг этого источника земных благ. Поэтому и считают: на наш век хватит, а там….
Непонятно и то, что на одной планете один вид разумных существ не может сосуществовать, не может распределять ресурсы. Где-то на планете люди гибли от голода, где-то от холода, где-то от жары, где-то ютились на крохотных участках суши, где-то пустовали огромные участки земли. Всё было странно на этой планете для всех остальных цивилизаций. Странные способы передвижения, отсталые, закоснелые. Человек, в силу своей догматической политике, в силу своих устоев, повторял ошибки поколений сотнями лет. Он до сих пор не смог отказаться от колеса, как единственного способа передвижения. Это была рутина! Но человек с завидным упорством продолжал совершенствовать всё, что связано с колесом. Смешно! На Земле больше ста лет усовершенствовали один и тот же принцип двигателя. Слабые попытки изменить что-то в этой области так и оставались попытками.
Человек не мог телепортироваться, передвигаться в пространстве, во времени. Передвигаясь при помощи механических средств, таких, как автомобиль, мотоцикл, велосипед, железнодорожным транспортом, метро, летая самолётами, человек подвергает себя определённому риску. А сколько людей гибло при таких способах передвижения! Телепортация же совершенно безопасна. Но баснословные прибыли, которые получают транспортные компании, изготовители этого транспорта, затмевают разум. При таком порядке вещей на задний план уходит всё, и безопасность людей, которая тоже, кстати, является одной из индустриальных ветвей этого бизнеса, и экологическая безопасность самой планеты. Всё на потребу золотому тельцу. Поэтому человек варился в собственном соку, на своих ошибках, на примерах окружающего его мира. Но земной мир так мал, так же малы и примеры, созданные природой на этой планете. А другого мира, человек не видел.
Совсем недавно человек увидел Землю со стороны, воочию убедился, что она круглой формы. Да, многие утверждали это раньше, иные ещё раньше. Но кто этому внял? Сколько же времени пройдёт, чтобы человек понял то, что он знает на сегодняшний момент своего развития, это лишь крохотная частица. Что слишком много уделяет внимание человечество своему комфортному бытию. При чём комфортному не в области здоровья и долголетия, не в том, чтобы увеличить жизненный потенциал людей, особенно людей думающих, с большим потенциалом разума, с пытливым любопытством. Нет! Люди, имеющие большие деньги, получившие их различными путями, использовали их на постройку помпезных дворцов, крепостей, занимались сбором пресловутых камней, золота, платины, серебра. Строили недолговечные судёнышки в усладу своему самолюбию, скупали участки земли, на которых ничего не производили, изредка навещая этот участок с целью короткого времяпровождения со свитой друзей и знакомых, дабы им показать, чего они в этой жизни добились. Они так хотят, чтобы о них помнили после их физической смерти, но не понимают, как это сделать. Их фантазии скудны и недальновидны в силу косности всего человечества. Придумав, свежую забаву, многие становились известны на некоторое время, о них говорили, их имя было на слуху. Им это было лестно, они этим гордились, утоляя своё тщеславие. Проку от этого не было ни самим, ни обществу, ни миру в целом. Бывало, старшие поколения людей свои жизни посвящали обогащению, поднимали с ноля целые индустрии, увеличивая свой капитал с каждым последующим поколением. Но, как правило, сытые потомки уже не видели нужды в увеличении капитала таким путём, продавали дело своих пращуров, жили рентой с доходов, что тормозило развитие рода, тормозило совершенствование уровня развития. Конечно, они были образованнее своих предков, получали хорошее образование, воспитание, но на этом всё и заканчивалось. Этим можно было кичиться, это можно было выставлять напоказ, но проку от этого тоже не было.
Даже люди творческие, талантливые, чей талант и способности должны были на генетическом уровне передаваться из поколения в поколение, очень редко имели своих последователей в своём роду. Всего несколько исторических примеров можно найти, когда дело отца-художника, отца-писателя, отца-музыканта, композитора, продолжили их сыновья. Это отдельные случаи воспитания. Остальные потомки пожинали славу и богатство своих родителей и губили в себе и талант, и способность к жизни.
И человечество это всё пускало на самотёк! Неуправляемо существовало то, что так бесценно в мире природы – индивидуальность каждого разумного существа, его способность к развитию за свой биологический срок. Неразумно и расточительно ведут себя земляне. Поэтому и находятся в хвосте мировой цивилизации. Но они об этом даже не подозревают! Вот уж воистину: блажен, кто верует! Блажен в том смысле, что как тот деревенский дурачок, самый счастливый человек на всю деревню, потому, что он не знает, что дурачок. Девяносто процентов людей зрелого возраста занимаются в своей жизни ни тем, чем бы они хотели, ни тем, что им ближе и интересней, а тем, что даёт им больший доход в денежном эквиваленте! Это нонсенс! Прожить одну жизнь не так, как ты хочешь, а так, чтобы больше заработать и, естественно, больше потратить денег. Не зря ведь говорят, что счастлив тот, у кого работа совпадает с хобби. В одной притче про строителей выражена почти вся суть такого процесса на земле. Когда у строителей спросили, что они делают, ответы разделились, хотя все они делали одно дело. Кто-то сказал, что вкалывает, кто-то, что деньги зарабатывает, и лишь малая часть отвечала, что мост строят, чтобы людям удобней жить было.
- Привет! – хрипло ворвался в сознание Семёна голос Лики.
- Привет! – отозвался Семён. – Лика, меня тут такие мысли стали посещать, я никогда об этом не задумывался…
- Ты и сейчас не задумываешься, просто твоё сознание впитывает, как губка, всю информацию из Общего сознания, - прошелестела, пролетела мимо информация менторским, поучительным тоном.
- Меня тоже всё это время мучили размышления, - прохрипела Лика. – Мне так сложно всё это понять, хотя всё на поверхности.
- Это всё поможет вам приспособиться, найти своё место в Вечном пристанище, - прошелестел менторский тон в обратном направлении.
Семён хотел запомнить, какая это душа такая поучающая, чтобы познакомиться впоследствии, но услышал удаляющееся:
- Ни к чему-у-у….
- Да ну его зануду! – это уже Лика.
Издалека донеслось:
- Я не зануда-а-а-а….
- Обсуждать кого-то тут не принято, - только и молвил Семён.
- Вот именно-о-о, - глухо донеслось издалека.
- Лика, что же это такое творится на земле? Придумали сказочку про бога, выдают его во всех религиях по-разному и дурят народ. Сколько таких, верующих истинно и истово, готовых на смерть идти за веру. И идут, а его нет! Всё по-другому устроено. Когда же люди это поймут? Когда перестанут кормить попов, строить дорогостоящие храмы. Ладно, есть красивые храмы, мечети, замки, пагоды, пусть остаются, как память о ремесленниках, их создавших. Но, народ же должен прозреть! Понять, что мир создан иначе. Человек произошёл от обезьяны, эволюционным путём, это по Дарвину. И все с этим соглашаются. Но, в то же время талдычат о Боге, о создании всего земного, воздушного и водного пространства за шесть дней. Чушь собачья! Теперь то мы это знаем.
- Мы то знаем, а живущие нет, - ответила Лика. И продолжила:
- Сколько знакомых, подруг, верят в эту сказку, отказывают себе в простых каждодневных вещах, несут на своих плечах запреты, постятся во вред здоровью, а как коснётся беда, молят Господа о милости, помощи и пощаде. Глух он к просьбам людским! Потому, что нет его. Сколько порушенных надежд, планов? Сколько исковерканных судеб связано с религией? А бога нет! Жутко становится, когда начинаешь это осознавать. Ладно бы тёмный был народец! Нет же! В космос летаем, под воду спускаемся на огромные глубины, компьютеры, мобильные телефоны, интернет,
который опутал весь мир связью, о которой и не мечталось ещё в моём детстве. Вот уж воистину, прогресс шагает семимильными шагами, и рядом эта дремота, попы в рясах с красными рожами, больше на бандитов смахивают, чем на праведников. Церквей, где только не настроили? Плевать, что на этом месте когда-то скотомогильник был, плевать, что в этом помещении сорок лет клуб был, что все сорок лет там пляски были, религию ту же с трибун охаивали. Лишь бы помещение, где кадилом можно махать, аллилуйя басить. Где венчают, там же и отпевают, там же крестят. Там же службу ведут, народ наставляют, на выборы идти агитируют. Перепутали мирское и мерзкое, лишь бы не работать, а денежки с дураков собирать. Народ от безысходности верит, бьёт поклоны в заплёванный, да затоптанный пол. Отстроят сарай, на крышу крест, вроде могильного, сотворят и всё, храм готов. Средневековье какое-то. И первые лица страны, партийные бонзы до недавнего времени, стоят смиренно перед главпопом, внимают! Раньше на партийных сборищах так же сидели и внимали другому попу, который мысли другого бога им преподносил, как истину. Партийного бога, генерального! Завтра в дырники их запиши, и дырке молиться будут. Любой! Хоть той, что в деревнях в домике, что на задворках стоят, с сердечками в дверцах выпиленными. Лишь бы при власти, в сытости и покое!
- Лика, ты чего так разошлась? Аж, порозовела вся!
- Да, зацепил ты меня…. Насмотрелась я при жизни на всех этих господ при власти. Припрутся в театр, коньяку насосутся, потом за кулисы, в гримуборные лезут. Приобщиться им надо к культуре! К пухлым бюстам, пышным бёдрам, да стройным ножкам прикультуриться. Пузатые, потные, изо рта вонища, слюна течёт, глазки маленькие, свинячьи, а туда же, в кавалеры метит, мачо сраный! То же самое и в церкви. Они же похожи, как близнецы-братья. Только эти в дорогих костюмах, из-за бугра привезённых, а те в рясах замусоленных, воском заляпанных. Каждый короной увенчан, точно коронован, в законе, значит, авторитет. И кресты, цепи, как у бандитов. Чем больше крест на пузе, тем старше поп, авторитетней. И шестёрки вокруг них вьются, ручки лижут, головку, под хрен заточенную, к короне примеряют, за пайку служат, гундосят молитвы непонятные, бога нахваливают. Это-то понятно, им есть за что нахваливать, сыты пьяны, не перетрудились, не в шахте на отвале пахать, не на морозе кирпичи класть. А тем, кто в эту их обитель божью приходит за вспомоществованием, за поддержкой, в последней надежде, с молитвой за себя ли, за близких и родных своих, помог ли бог? Хорошая сказочка, бог всегда прав! Родился человек – так богу угодно, заболел, тоже богу угодно, умер во цвете лет, бог дал, бог взял! Я, именно я, хочу вот так сделать, а не иначе, и тут же – так богу угодно! Чушь несусветная! Всех вероотступников во все времена карали люди! Чего они вмешивались? Ждали бы суда божьего! Нет, не ждут, знают, что его нет, не покарает, сами скорей рот затыкают такому инакомыслящему, чтобы в страхе не только перед божьим судом держать свою паству, но и перед служителями культовыми, чтобы могли они головы людям морочить, паразитировать на чужом горе.
Да и люди тоже хороши! Грамотные, цивилизованные, в церкви у всех мобильники по карманам распиханы, на работе, в быту пользуются электроприборами, а гром гремит, молния сверкнёт, они лоб давай крестить, Илья-громовержец на колеснице проехал, стрелы мечет! Ну, не дурость ли это, не серость людская!
- Всё так, Лика! Только человеку не ведомо, то, что здесь, в вечном пристанище, а верить во что-то хочется, так как слаб человек по сути своей, смертен. Живой организм подвержен многим испытаниям при жизни. Веруешь, не веруешь, а зуб заболит, и то сразу кричишь: господи, помоги! Хорошо врачи есть, помогут. А есть ситуации, что никто помочь не может. Вот и идёт человек в церковь, там молится, иконку прикупит, лампадку, оборудует дома иконостас и там к богу взывает о помощи, больше не к кому. От безнадёги всё это. Кому-то и помогает это, выговорятся перед иконой, изольют душу, выскажут всё, чего человеку не расскажешь, не доверишь, и легче становится. А в храме помпезном и того хуже. Давит это великолепие, торжественность, непостижимость, но высказаться можно. Это, как к большому чиновнику на приём попадаешь, видишь огромный кабинет, стульев вдоль огромного стола штук пятьдесят, несколько телефонов на столе, огромные окна, ковровую дорожку, на которую и ступить-то боязно, и понимаешь, как велик и занят человек! А тут ты отвлекаешь его от дел государственных своей просьбишкой, которая на всём этом фоне выглядит такой мелкой и ничтожной, что уже и сам не рад, что попал сюда. Только к чиновнику ещё пробиться, попасть на приём надо, да и дела-то мирские, для решения которых он и сидит в этом роскошном кабинете. А в церковь всем доступ открыт, неси свои горести-печали, высказывай. Только на чиновника пожаловаться можно начальству повыше рангом, и он это знает. Поэтому иногда и поможет в чём-то. А сказочка про бога так устроена, что выше его нет, жаловаться на него некому, на всё воля его, божья! Веруй, терпи тупо, без сомнений! Опутывай себя сам этой верой, да ещё служители усугубят, приведут примерчик какой-нибудь, чудо великое сотворят с иконой мироточящей. И физике, и химии народ обучают, природные катаклизмы предсказывают из космоса, а горе придёт, начинают люди во всю эту хренотень верить. От безнадёги! Слаб человек! Подвержен внушению и подчинению. Заметила при жизни, что среди людей есть лидеры и люди, которые рады подчиняться, выполнять чужую волю, чужие приказы. И лидеров, настоящих, не временно упивающихся властью, а понимающих всю меру ответственности за тех людей, которых они ведут за собой, не так уж много. И просто так, без серьёзного повода, они в церковь не ходят. И не потому, что им нечего попросить у бога, а потому, что они привыкли рассчитывать только на себя, на свой разум, на свои силы. Они и в миру-то не особо нуждаются в чьей-то поддержке, а уж в божьей, понимая бессмысленность этого, и подавно не нуждаются. Молиться идут те, кто духом слаб, якобы для укрепления оного. А тут их ждут, ласково и ненавязчиво наставляют на путь «истинный», загоняют ещё одну заблудшую овцу в стадо. Это мы с тобой, Лика, не особо верующие, время на походы в церковь не тратящие, так возмущаемся. А каково тем людям, кто в церковь, как на работу ходил, батюшкин елей в уши впитывал. Про царствие небесное, про ад и рай.
- Да они так же, как вы, сначала в шоке, потом успокаиваются, находят свою нишу и не волнуют сознание поповскими бреднями, - прожурчал рядом чей-то голос. Затем продолжил:
- Думаете, вы первые об этом здесь возмущаетесь? Да вечно так было! Сколько здесь народу за инакомыслие загубленных! Сейчас цивилизация на земле не позволяет людей преследовать за инакомыслие. А колдунов, ведьм, упырей всякого рода и племени тут, сколько с тех времён инквизиции, да и раньше. Но, и они не в обиде! Нашли тут покой и ни о чём не сожалеют. Пустое всё это! Мало ли глупостей на земле люди при жизни вытворяют! Войны одни чего стоят. Да все здесь примирились, делить нечего. Это на земле рвут из глотки друг у друга, готовы других на смерть посылать. Да, и во имя веры тоже. А как же? Это огромная власть над людьми, дающая и почести, и богатство, и, мнимую славу, желание оставить свой след. Джордано Бруно каждый школяр по всей земле знает, а папу римского кто помнит? А вашего главного по христианской вере, верховного божьего помощника, кто толком знает, и кто его предшественник был? То-то! Всё проходит, только пристанище наше вечно и необъятно! А верующих не ругайте! Они сами выбрали этот путь. Вы же не будете ругать человека, который любит другую музыку, отличающуюся от ваших вкусов, читающего другие книги, не так понимая замысел художника, скульптора, архитектора, как вы это понимаете. Каждый выбирает по себе. Не было бы веры, что стало бы с этими людьми, кто знает? Пусть это будет их отдушиной, их выходом энергии и эмоций. Всё равно всё это временно, миг жизни короток, какой бы век не отпущен был природой, волей случая. Ладно, разворчался я тут с вами….
- А мне показалось, что это женский голос, да и лик тоже, – чуть не в один голос высказались Семён и Лика.
- И правильно показалось! После операции я! Пол менял, но природу не обманешь…. Голос удалился и смолк.
- Семён, у меня какое-то чувство беспокойства надвигается, тревожит что-то. Я так отвыкла от этого. А что это, не могу понять. Уже уровни меняла, там ослабевает это предчувствие, но тянет на этот уровень.
- Да и у меня тоже, только я не говорил тебе. Значит, приближается сороковой день. Опять нас навестят родственники, опять нам к своим могилкам возвращаться.
- Точно! Ты будешь своим объявляться, говорить с ними?
- Пока не знаю, по обстоятельствам. Не хочется пугать их. Да и услышат ли они меня?
- Услышат, милок, услышат, - вмешался старческий тонкий голосок. – Сердцем услышат, душой, сознанием, если очень захотят. Не бойся их напугать, они ведь любят тебя, помнят только хорошее о тебе. Люди не злопамятны, особенно к усопшим….
- Спасибо вам!
- Вежливый, - усмехнулся голосок и замолк.
- Лика, знаешь я что вот тут подумал. Вот, если бы при жизни, на земле можно было бы рассчитывать на такое участие бескорыстное, как здесь, насколько легче и проще было бы жить. Родился ты со способностью рисовать картины, которые нравятся людям, рисуй, обучай других, передавай им свой опыт, не думай о хлебе насущном, не занимайся ничем другим, твори! Так же музыканты, поэты, писатели, ремесленники всех мастей. Да все живущие на земле. Чтобы не было этих мнимых ценностей, этого величия одних и ощущения безнадёги у других.
- Ты о пресловутом равноправии, что ли, - усмехнулась Лика.
- Нет, не совсем так. То есть, возможно, и об этом, но не в том виде, как его представляли коммунисты в своём светлом будущем. Я о том, что человек много сил в жизни тратит на выживание, а на созидательные, творческие процессы уже то, что остаётся. Ты вдумайся, человечество, в общем, тратит свои силы на созидание по остаточному принципу! Конечно, так оно долго будет тащиться в хвосте тех цивилизаций, о которых мы с тобой узнали. Конечно, люди ещё долго не пересекутся с этими цивилизациями, не начнут сотрудничать.
- А если пересекутся, то ты уверен, что начнут сотрудничать, а не воевать? Вот эти цивилизации не уверены, поэтому и не дают повода для контактов. Так, случайно где-то…
- И всё потому, что так странно устроена жизнь на земле, - задумчиво произнёс Семён.
- Так же устроена Селена была, - раздался ровный спокойный голос где-то совсем рядом.
- Это Луна, что ли? - переспросила Лика.
- Да, некоторые её так называют, но это не имеет значения. Вы же полюбопытствовали уже, побывали там, представляете, о чём я говорю?
- Да! – с грустинкой в голосе, отозвалась Лика. – Особенно меня поразили здания- призраки, которые стоят пустыми уже столько лет.
- Веков! – поправил голос, и продолжил:
- То, что сейчас происходит на земле, происходило на луне. Земляне повторяют путь другой цивилизации. Поэтому они не очень интересны для всеобщего сознания, особенно на современном этапе. Это – тупиковая ветвь развития! Цивилизация землян прекратит своё существование тогда, когда планета земля не способна будет прокормить всех землян. Когда все ценности в виде ископаемых, в виде биоресурсов исчерпаются, тогда и рухнет эта цивилизация. И это произойдёт совсем скоро, по меркам мироздания, это тоже миг. Если к тому времени какая-нибудь планета будет иметь похожие условия существования, возможно, что-то похожее зародится на ней. Какой путь развития выберут те существа, которые эту планету будут населять, как они поведут себя в отношении окружающего мира, ещё неизвестно. Но, развиваться так, как развиваются земляне, им уже никто не позволит. Человек, не что иное, как один из видов млекопитающихся, которым на уровне генетики был дан разум другими цивилизациями. В разных районах земли, разными цивилизациями. Даже обусловлены рамки мира, его размерность, местонахождение. Одна из плоскостей мира. За столько лет человек этого не понял, не оценил, распыляя свои возможности, живя в тепличных условиях такой прекрасной планеты. Разум был дан в расчёте на его развитие, а этого не происходит. Вернее происходит, но не в тех масштабах, как предполагалось. Человек не использует биологическую материю, данную ему природой, для заполнения, развития разума. Только самые упорные, самые любопытные и трудолюбивые люди заполняют свой мозг полезной информацией на пять процентов. Это расточительно! Но люди этого не понимают в массе своей. Они потребители этой планеты, а так бесконечно продолжаться не может. Теперь уже ясно, что время этой цивилизации истекло. Вмешиваться в этот процесс никто не будет, своих забот хватает. Если не разрушат эту планету земляне атомным оружием в своих междоусобных войнах, для своих сомнительных амбиций, а этого им никто не позволит сделать, то останется планета, как кладовая добытых и удобно сложенных полезных ископаемых. В сейфах банков будут храниться запасы золота, серебра, платины. Залежи меди, стали, алюминия и прочих металлов на заводах, фабриках, в разнообразных хранилищах. Запасы радиоактивных веществ, которые человек так до конца и не исследовал, пользуясь их поверхностными свойствами. Не используя всю возможность использования этой энергии. Всё это, да и многое другое, перейдёт в другие цивилизации, которые разумно могут этим воспользоваться. Так произошло на луне, это только то, что я помню.
- Кто вы? Откуда? – невольно вырвалось у Семёна.
- Я из другой цивилизации, человечеству она неведома. Так, прогуливался в этом секторе галактики, случайно попал в этот ярус, услышал обрывки вашей переклички. Вопрос этой планеты меня интересовал с момента её появления. Вот, и не упустил возможности пообщаться с новичками, которые ещё землёй пахнут. Ой! Только не обижайтесь! Я совсем выпустил из виду ваш обычай хоронить людей в землю. Я не это имел ввиду. Хотя, такой расточительный обычай…. Да, очень расточительны земляне! Это непозволительная роскошь для этой планеты.
- Да сколько же вам лет? – встряла в разговор Лика.
- В своей биологической оболочке я просуществовал ровно двести календарных лет по вашим меркам. Я смог ответить на ваш вопрос лишь потому, что интересовался вашей планетой. Другим не задавайте подобных вопросов. Здесь не одни земляне. Здесь представители разных цивилизаций. Для большинства из них понятие время не существует. Только особи, занимающиеся техническими проблемами, только они ещё сохранили понятие времени. И то в малых величинах. Мало кто ответит на вопрос, сколько часов в сутках. Вечность, вот критерий всего, вот к чему стремятся все цивилизации! А форма оболочки и форма существования не имеют никакого значения. А когда я покинул оболочку, когда выработал весь биоресурс, это не имеет значения, да и летоисчислению не подлежит. Крах цивилизации на луне я ещё застал. Это-то и сподвигло меня на изучение земли. Очень похожие развития событий.
- А как далеко до вашего сектора, уровня обитания? – спросила Лика.
- Вашего теперешнего уровня сознания не хватит и на десятую долю пути. Вы можете пока передвигаться только в ограниченном пространстве. Вы разве этого не ощутили?
- Да, я ощутил! – отозвался Семён. После прогулок длительных и удалённых долго приходишь в состояние покоя.
- Вот, это и есть затраты энергии вашего сознания. Пусть мизерные, быстро поддающиеся восстановлению, но затраты. Копите сознание, тогда и вам откроются многие интересные горизонты этого мира.
- Прозвучало как: «Учиться, учиться и ещё раз учиться…!», буркнула Лика.
- Неплохое выражение! Кому оно принадлежит?
- Нам говорили, что Ленину, а кому на самом деле, не знаю.
- А кто такой Ленин?
- Так, один авантюрист, ввергший одну из самых больших стран земли в хаос и беспорядки, - раздался откуда-то сбоку голос.
- Но эта мысль его звучит очень правильно.
- Много чего прозвучало правильно из его уст и уст его соратников, только лучше от этого на земле не стало.
Оказывается, вокруг многие прислушивались к их беседе с незнакомцем.
- Он давно уже должен быть здесь, можете с ним побеседовать.
- Нет его тут! В мавзолее он! Никак не вознесётся. Нет покоя ему, всюду живые люди, трогают тело, поминают его. Не получается ему покинуть мир земной. Никак не обретёт покой.
- За что же это ему такое?
- Ну, если бы в наказание, а то, как бы почёт ему оказывают, память сохраняют. Серость людская….
- Да, таких мерзостей в самых агрессивных цивилизациях нет.
- Да и пусть он там будет! А то и тут революцию устроит, бардак наведёт, - хохотнул чей-то басок.
- Тут делить нечего, революцию не сотворишь, - заметил спокойный и ровный голос.
Наступила тишина. Даже гул, ненавязчивый гул, обрывки чужого сознания, всё прекратилось на несколько секунд, или минут, или…
Затем всё стало как обычно.
- Как мощно! – восхитился чей-то голос.
- Да-а-а! – врастяжку отозвался другой.
- Колоссальная энергия, - подтвердил третий.
Это пришелец из тех далёких миров, из тех далёких цивилизаций так мощно ушёл в другие ярусы, что вызвал возгласы восхищения.
- Старается он нас понять, столько лет изучает, а всё равно не понимает, - по-бабьи вздохнула Лика. – И мужчина умный и рассудительный!
- Ну, ты даёшь! – ответил Семён.
- Могла бы, дала бы! – с вызовом ответила Лика. – Я на земле таких мужиков не встречала. Сила от него исходит, уверенность. К такому прислониться хочется, на всю…. А, о чём теперь-то говорить, - вновь вздохнула она.
- Под ярус вам пора, новички. Точно вам было сказано, земное попёрло, гости к вам, – голос прозвучал сварливо, неприветливо.
- Наверное, пора,- вздохнул Семён.
- Да, - откликнулась Лика.
Не сговариваясь, они спустились под нижний ярус через свой вход в пристанище, затем на кладбище.
На Земле было раннее утро. Они приземлились на скамейке в центральной аллее кладбища. На могилы было ещё рано, родные придут навещать чуть позже.
Семён почувствовал какую-то перемену в Лике. Она раскраснелась, видно было, что с ней что-то происходит.
- Что с тобой, Лика? – спросил Семён.
- Сама не понимаю, - ответила та, и раскраснелась ещё больше. Затем добавила:
- Знаешь, Семён, во мне столько нерастраченной энергии осталось, женской, материнской, что она, видимо, и даёт о себе знать. Вот, к тебе жена с детьми сейчас придёт, след твой на земле, память о тебе…. А ко мне подруги, да пару театральных неудачников-алкашей с ними за компанию. Помянут меня пару-тройкой рюмок водки, и на моей могиле будут в декольте к подругам заглядывать. А одного из них я, по-моему, даже любила. Может и рак у меня оттого, что детей в своё время не захотела. Против природы пошла, вот она и отомстила. А сейчас земное моё так взыграло, что сама бы на мужика кинулась, да не с чем. Всё моё обаяние в земле, в этом ящике лежит, гниёт. Для чего берегла, для кого? Всё принца ждала! Да где его возьмёшь, принца-то. На всех их не нарожали. Красота тоже природный дар, а я его расплескала по жизни. Могла бы мужика какого-нибудь осчастливить, да всё головку кверху держала, богемные мы! Какие там богемные? Такие же, из кожи и мяса, как и прочие тётки!
Э-э-э-х! - опять тяжело вздохнула Лика.
- Успокойся ты, скоро вернёмся на уровень, там блаженство, покой, – как мог, успокаивал её Семён.
- Да плевать я хотела на тот покой! Я солнце хочу по утрам видеть, звёздное небо по ночам, тёплого дождика, хрустящего под ногой снега. Мужика хочу, любви хочу, жить хочу! Дышать хочу, запахи ощущать, плакать и смеяться, на машине с ветерком прокатиться, искупаться в прохладной речке в жару. Хочу, чтобы любимый мужчина руки мои своим дыханием согревал, заботился обо мне, любил меня, как никто на свете никого не любил. Всё это могло быть, и уже никогда не будет. Досадно, Семён! Глупая и никчемная жизнь моя была, пролетела, как бабочка, порхнула и исчезла безвозвратно.
- Что-то сегодня не так! – сказал Семён. В тот раз, когда было девять дней, было гораздо проще. А сейчас и меня будоражит всего, жалостью к себе исхожу, да и тебя жалко стало. Что это?
- Не знаю! Может быть, на годину ещё тоскливей будет?
- Да, будет ещё тоскливей, - раздался голос из-за ограды рядом. Вот, у меня как раз годины сегодня. Не выдержал, домой заглянул, не забыли ли, собираются сюда? Лучше бы не заглядывал!
Серым пятном душа нового знакомца переместилась на спинку скамьи.
- А что дома-то? – спросила Лика.
- Жена, дочь, и новый муж жены. Что самое поразительное, он уговаривает жену и дочь пойти на кладбище. Не по-людски это, говорит им. Дочь отмахивается, некогда ей. Жена тоже планов настроила на сегодня, выходной у них. Еле-еле он её уговорил. Странно это! Незнакомый человек, а туда же.
- А тоскливей не только из-за моей такой ситуации будет, - продолжал новый знакомец, - тоскливей оттого, что забываешь, смиряешься, успокаиваешься, а земное опять будоражит, вспенивает всё по-новому, освежает. Тогда и жизнь свою понимать начинаешь по-новому, сожалеть о несделанном, нереализованном, ценить мелочи, которых при жизни не замечал. Из них-то жизнь и складывается.
У ворот кладбища показался автобус. Из него вышли люди и направились по главной аллее, расходясь каждый к своим могилам, вернее к могилам своих родных и близких.
- Моих не видно, наверное, ещё рано, детей жена жалеет,- первым отреагировал Семён.
- Моих тоже, - почему-то вздохнула Лика.
- А мои тут, да ещё и дочь с ними. А не собиралась. Ну, я к себе…
И новый знакомец скрылся за оградой, затем появился на памятнике.
- Лика, ты тоже на памятнике размещаешься? – спросил Семён.
- Опередил, я об этом хотела тебя спросить, - усмехнулась Лика, и добавила:
- Конечно! Там самое удобное место.
- Смотри, какое чинное семейство к нашему знакомцу пришло.
- Да, дамочка ещё та! Она и этого схоронит.
- То-то он её приучает могилку навещать, боится, что к нему не придёт….
- Эта не придёт, она другого живого найдёт, а на кладбище, или в церковь, таскаться не будет, - авторитетно заявила Лика.
- А дочь у него красивая! – заметил Семён.
- Да! Я её знала при жизни. Она к нам в театральную студию ходит заниматься. Способная девочка.
- На что способная? – спросил Семён.
- На всё! – коротко ответила Лика, и добавила – мои приехали.
У ворот кладбища остановилась машина, белая БМВ «пятёрка». Из машины вышли люди, три яркие, нарядные женщины в сопровождении двух мужчин. Мужчины тоже были не фабричной серостью, сразу видно было, богема театральная. Один из них был с массивной тростью в руке. Из багажника достали корзину цветов.
- Ой, мои любимые! Белые розы! Влад расстарался, - вздохнула Лика. – Влад, это который с тростью. Его как-то собаки беспризорные, год назад, покусали, с тех пор с тростью не расстаётся. И ему идёт! – с неподдельной гордостью добавила Лика.
- Это его ты любила? – спросил Семён.
- Да! Только поздно это поняла. У нас всё сложно в этой среде, переспать с кем-то, это не зазорно, даже если об этом будет вся труппа знать. Менять партнёров, в порядке вещей. Может быть, поэтому и не женятся в своей среде актёры. А над словом «любовь» чуть не смеются, может потому, что часто его употребляют в текстах…
- Ладно, я к себе, посмотрю хоть на них вблизи. Что-то тошнёхонько мне сегодня, Семён. Не было раньше такого….
Лика исчезла. Мимо скамьи прошли её коллеги, о чём-то мило беседуя, степенно и чинно. Свернули в сторону Ликиной могилы.
Семён остался один. Земное накрывало его. Ему показалось, что он даже запахи стал различать. Странно, пахло морем, зной и шум прибоя ощущался так явственно, что Семён огляделся вокруг, хотя знал, что в их городке моря нет. Ему показалось, что кто-то его тормошит.
- Что за наваждение? – подумал Семён. И вдруг увидел свою жену, Настю. Она стояла рядом с ним во весь рост, вокруг головы сверкал нимб, светящийся ореол….
- Настя? – спросил Семён.
- Ну, а кто же? - вопросом на вопрос ответила жена.
- А дети где?
- Дома, где же им ещё быть, отвечала Настя.
- Одни?
- Почему одни? С бабушкой. С мамой моей. Ты что забыл? Что с тобой, Семушка?
- Что случилось? Почему ты здесь?
- Семён, вставай! Хватит дурацких вопросов! – жена сдвинулась немного в сторону и прямо в глаза Семёну брызнуло яркое солнце. Белый раскалённый шар слепил, не давал возможности видеть ничего вокруг. Семён невольно зажмурился и… резко поднялся. Да-да, поднялся и сел на пляжном топчане. Оглядел своё тело. Вот ноги его, торс, руки. Семён погладил одну руку другой, потрогал себя за голову.
- Что, голова болит? – участливо спросила Настя.
- Как она может болеть, - начал Семён и осёкся. Спустил ноги с топчана и сел спиной к солнцу. Ступни ног обожгло горячим пляжным песком. - Печёт реально, - подумал Семён. И море реальное, вот оно, рядом плещется. Народ кругом. Что происходит?
- Ты так уснул крепко, я тебя еле добудилась! Думала, сгоришь на солнце, полотенцем тебя укрывала. Сходи, окунись, приди в себя. Плохо на таком солнцепёке спать.
Семён мотнул головой, проснулся окончательно. Встал, прошёл несколько шагов, затем разбежался, и с шумом, с брызгами влетел в тёплые воды Средиземного моря. Он вынырнул из воды, проплыл метров тридцать, лёг на волну, раскинув руки, и засмеялся.
- Жив! Я живой, чёрт возьми! Всё это только сон! Сон на солнцепёке, вот что это было.
Волна радости, эйфории, прилив энергии распирали Семёна. Он быстро поплыл к берегу. Жена лежала на соседнем топчане, прикрыв лицо газетой. Семён обхватил её мокрыми руками, поднял с топчана и закружил, приговаривая:
- Настя, Настенька, Настёна моя….
- Пусти, сумасшедший! Люди кругом, смотрят же на нас, - возмущалась Настя. Но возмущалась не особо рьяно, а так, для порядка. Она обхватила Семёна за шею и тоже зашептала:
- Сёмушка мой родной, Сёмушка….
Так, на руках и отнёс он Настю в море. Они плавали, дурачились, смеялись.
Выходя на берег, Семён спросил:
- Долго ли я спал, Настёна?
- Да больше часа, это точно! Притих так в одной позе, я даже прислушивалась, дышишь ли? Засоня! Что ночью-то делать будешь?
- Найдём, чем заняться, - хохотнул в ответ Семён.
- А чего это ты меня про детей спрашивал?
- Да, так, спросонья не понял, где мы с тобой, - отмахнулся Семён.
- Слушай, Настя, приедем домой, надо обязательно будет в театр сходить, на оперетту. Помнишь, мы с тобой ходили?
- Чего это ты вспомнил? Когда это было, ещё Светочки не было, а ей уже одиннадцать лет.
- Нет, Настенька, обязательно сходим! Купим тебе красное бархатное платье и пойдём.
- Зачем это мне красное бархатное платье? С чего это ты выдумал всё? Точно перегрелся на солнце! Давай, пошли в тень!
Отпуск они провели, как два голубка, на зависть окружающим. Семён не сводил с жены сияющих влюблённых глаз, старался ей во всём угодить, упредить её желания. Они подолгу гуляли по пальмовым аллеям отеля, по чистым улочкам турецкого городка, изредка заходя в магазины, где покупали всякую мелочь, сувениры в подарок детям и знакомым. В одном таком магазине Семён увидел красное бархатное платье. Оно висело одно, как бы отдельно от остального товара. Усадив Настю, в одном из ближайших паша, с вазочкой мороженого, Семён на минутку отлучился. Бегом ринулся в магазин, где видел это платье. Платье было на месте. Молодой красивый турок предложил свои услуги. Он неплохо говорил по-русски. Семён с наскоку стал объяснять, что хочет сделать подарок, как это для него важно. Спросил сколько стоит это платье. Цена его ошеломила. Таких денег у них с собой не было. Он уже, понурив голову, собрался уходить, когда молодой турок спросил его:
- А сколько денег у вас есть?
- Долларов пятьдесят, не больше, - угрюмо ответил Семён.
- Хорошо, приходи с женой, мы что-нибудь придумаем, - улыбнулся турок, и добавил:
- Нельзя так огорчаться!
- Только надо это как-то обставить, чтобы вроде случайно, сюрпризом, понимаешь.
- Приходи, всё будет хорошо, - улыбнулся турок.
Настя со скучающим видом ковырялась в пустой вазочке.
- Где ты так долго ходишь? Эти зыркают на меня так откровенно, как голая тут сижу.
- Пойдём отсюда!
Семён взял Настю под руку и они прогулочным шагом, неспеша прошлись до того самого магазина.
У входа в магазин стоял тот самый Мамед, имя его было написано на шильде, прикреплённой к карману белоснежной рубашки. Он вежливо улыбнулся, поздоровался и спросил:
- Не желаете ли чего-нибудь посмотреть в моём магазине.
- А что, Настенька, давай зайдём, - тут же предложил Семён.
- Хорошо! – согласилась Настя.
Мамед был прирождённый артист. Он предложил на выбор чай, прохладительные напитки, сигареты. Предложил гостям расположиться на диванчике возле небольшого инкрустированного столика.
Отказаться было невозможно. Когда гости согласились на чай, Мамед выглянул в дверь и что-то гортанно прокричал вдоль улицы. Через пару минут в дверях появился мальчонка лет десяти, с подносом в руке, на котором стояли два маленьких пузатеньких стаканчика в подстаканниках с крепким, ароматным чаем. Поставив чай на столик перед гостями, мальчишка быстро удалился. Вот он был, и вот его уже нет. Только стаканчики напоминали о его приходе.
Платье было прямо перед Настей. Она не могла его не видеть. Мамед начал предлагать какие-то блузки, юбки, футболки, украшения. Настя ничего не хотела даже смотреть. Она только отрицательно мотала головой, ничего не надо.
Семён уже начал нервничать, не за этим же они сюда пришли. А Мамед, как бы не замечая этого, всё предлагал и предлагал, халаты, полотенца, тапочки, сумочки, всё, чем богат был его магазин.
Настя уже несколько раз порывалась встать и уйти, но Мамед удерживал её очередной вещицей.
Наконец он небрежно, как бы мимоходом, предложил примерить заветное платье.
Тут же включился Семён:
- Действительно, Настенька, примерь! Человек вокруг тебя ужом извивается, неудобно как-то.
Мамед уже подавал платье Насте. Пришлось той пойти в примерочную кабинку. Когда она оттуда вышла, Семён ахнул. За годы совместной жизни он как-то привык, пригляделся к жене, а сейчас увидел её по-новому. Платье не только подошло по размеру, оно подходило Насте по всем статьям. Королева, да и только!
- Сколько стоит оно? – как мог небрежнее, спросил Семён.
- Семьдесят пять долларов, - ответил Мамед.
Семён онемел. Зачем был этот весь балаган, ведь Мамед прекрасно знал, что таких денег у них нет.
Пока Настя разглядывала себя в большое зеркало, Мамед подошёл к Семёну вплотную:
- Торгуйся! – прошипел он ему в самое ухо.
- Я не умею, - признался Семён.
Мамед расхохотался:
- Ладно, шестьдесят!
- Ты же знаешь, сколько у нас денег, чего делаешь? – горячо зашептал Семён на ухо Мамеду.
- Ладно, для такой красивой пары я сделаю вам красивую скидку, пятьдесят долларов,- и подмигнул Семёну, - но ни цента меньше.
- Хорошо, берём! – сразу повеселел Семён. – Берём же, Настенька!
- Дорого-то как, Сёмушка!
- Ничего, один раз живём, солнышко ты моё ненаглядное! Ты видишь, как оно тебе к лицу.
- Куда и одевать мне такую красоту?
- В театр будем ходить, Настенька! Летом в парк гулять будем выбираться, вот и наденешь ты это платье. Ни у кого в городе больше нет такого платья, и жены такой тоже больше ни у кого нет.
- Балуешь ты меня! – улыбнулась Настя.
- А кого мне ещё и побаловать, ты одна у меня!
С покупочкой, и с пожеланиями счастья от Мамеда, вернулись в отель.
- Не знала я, что ты так торговаться умеешь! Откуда это у тебя?
- Помнишь, гид в автобусе нам говорил, что тут надо торговаться, не уступать. До первой слезы продавца.
Отпуск, как и всё в этой жизни, имеет свой конец. По приезду домой, Настя обратила внимание на то, что Семён как наседка опекал дочерей, каждую минутку проводил с ними. С работы сразу домой, даже во двор к мужикам не выходил в домино постучать.
- Как всё-таки отпуск вдвоём подействовал, - думала Настя. Дома всё привычно, буднично, серо. А там прямо каждый день праздник. И каждую ночь, подсказало сознание. Настя невольно покраснела.
В пятницу Семён немного задержался с работы. Настя уже начала волноваться, когда на пороге появился муж и, радостно потирая, руки объявил:
- Завтра идём в театр! Вот, за билетами заходил! – и выложил на стол две красочные картонки.
В театр собирали родителей всей семьёй! Девчонки суетились вокруг матери. То и дело были слышны их восхищенные возгласы:
- Мамочка, какая ты у нас красивая!
Семён, уже одетый в костюм, в новую, необмятую белую рубашку, возился с галстуком. Вернее, с двумя. Один он сам купил, когда они с женой покупали ему этот костюм, второй подарила тёща на его день рождения. Галстуки были похожи, и Семён примерял их по очереди. Наконец остановил свой выбор на тёщином подарке. Ему, в общем то, все равно, зато тёща порадуется. Семён вспомнил старый анекдот про то, как тёща зятю подарила два галстука. И какой бы из них он не надевал, она всё равно говорила:
- А тот-то, что, не понравился?
Хорошо, что мне только один подарила, - усмехнулся про себя Семён.
Тут же раздался звонок в дверь.
- Я открою, - крикнул Семён.
На пороге стояла тёща.
- Долго жить будете, мама! Только вас вспоминал, вот ваш подарок завязывал.
- Ты бы, Сеня, тот галстук повязал, он поярче будет, - высказалась тёща.
Семён не удержался, расхохотался, а затем рассказал анекдот про два галстука. Теперь уже хохотала тёща.
Не было у них с Семёном трений, как это бывает между зятем и тёщей.
Из спальни вышла Настя.
- Батюшки-светы! – заохала тёща. – Это откуда такая красота?
- Ты чего, мать, дочку не признала? – рассмеялся Семён.
- Да, признала, конечно, признала! Только, я её такой красивой ещё и не видывала!
- А на свадьбе?
- На свадьбе, да что на свадьбе? Она пигалицей совсем была! А сейчас! Королева!
Настя зарделась румянцем, что ещё больше украсило её, немного загоревшее, лицо.
- Что это за ожерелье на тебе, Настенька? Я раньше такого у тебя не видел.
- Это Мамед мне сунул в руку, когда мы из магазина выходили. Сказал, что с тобой я буду, счастлива всю жизнь.
- Ай, да Мамед!
В театр пришли заранее. Прошли в буфет. Взяли кофе, пирожных, уселись за столик. К стойке подошёл мужчина с тростью, чего-то спросил у буфетчицы.
- Смотри, Семён, какой важный мужчина, с тросточкой. Наверное, артист!
Холодок пробежал у Семёна между лопаток.
- Это же Влад! Но…. Откуда Семён мог знать его? Он его никогда не видел.
- Пожалуйста, Владислав Петрович, - произнесла буфетчица, подавая мужчине стакан с соком и бокал, на дне которого плескался коньяк.
Семён чуть пирожным не подавился, закашлялся.
Настя похлопала его по спине:
- Не торопись, не отнимут!
Семён отдышался. Мысли колесом вертелись в его голове:
- Что же это получается, я его таким во сне видел?
Не успел он переварить эту мысль, как к мужчине подошла, нет, скорее подлетела очаровательная девушка, подсела к нему за столик и застрекотала, как из пулемёта. Говорила быстро, приглушённым голосом, взволнованно. Мужчина только кивал головой в ответ.
И эту девушку Семён уже видел! Но где? Когда?
Семён почувствовал, как ладони его вспотели. Он вспомнил! Это же дочка того, который жаловался им с Ликой, что его жена и дочь не хотели идти к нему на кладбище в его годовщину. Чушь какая-то! Это же сон был! Никогда прежде Семён эту девушку не видел!
Но он же узнал её! И его тоже. Ну, предположим, что его он видел тогда, когда они ходили с женой в этот театр двенадцать лет назад. Стоп! Лика же сказала, что трость он носит всего чуть больше года. Как же так?
- Что с тобой, Сёмушка? Ты весь бледный стал, как мел. У тебя ничего не болит?
- Нет! – ответил Семён, и не узнал своего голоса. Это был голос из сна. Так он разговаривал там, во сне. Или не во сне….
Места у них были хорошие, недалеко от сцены и в середине зала.
Спектакль шёл своим чередом. Семён узнал ещё одного мужчину, владельца белой машины БМВ пятой модели, хоть и был он в парике и в костюме времён девятнадцатого века. Трёх актрис, бывших с этими мужчинами на кладбище, тоже узнал. Отметил это про себя равнодушно, как что-то неизбежное.
С ним что-то происходило. Настя время от времени с тревогой поглядывала на мужа. Он поворачивался к ней и успокаивающе поглаживал по руке, всё хорошо, смотри спектакль.
На сцену вышла главная героиня спектакля. Это была Лика! Она блестяще исполняла свою партию. Задорно пела, лихо отплясывала, звонким, чистым голосом вела диалоги с партнёрами. На Влада смотрела с обожанием. Так много было жизни в ней, веселья, что ноги зрителей сами рвались в перепляс. Живая она была великолепна! Семён смотрел во все глаза. Ему казалось, что какая-то невидимая нить связывает их с ней. Он поймал себя на мысли, что он невольно ревнует Лику к окружающим её мужчинам. – Но, это же был сон! Мы же с ней даже незнакомы! Глупости какие-то в голову лезут, - оборвал себя Семён.
- Чёрт возьми, а откуда же эта моя идея-фикс про красное бархатное платье для Насти? Я же разговаривал об этом с Ликой.
- Мне кажется, что она играет только для меня, она явно выделяет меня из зала….
Семён украдкой огляделся. Все соседи, включая Настю, были увлечены действием, происходящим на сцене.
- С ума схожу потихоньку, - решил про себя Семён.
В антракте Настя предложила взять цветов и поднести главной героине. Когда она стала выбирать алые розы, Семён, неожиданно для себя, предложил взять белые. И пояснил:
- Смотри, все берут красные, а наш букет будет самым заметным на фоне её красного платья.
Настя согласилась. Пять крупных белых роз смотрелись великолепно и на фоне Настиного платья.
- Какой у тебя вкус, Сёмушка!- Настя прижалась к плечу мужа. – Я раньше об этом не знала.
- Раньше я и сам не знал….
- Какой-то ты странный, Сёма! В чём дело? Ты устал?
- Нет, солнышко, всё хорошо! Непривычно мне в галстуке, да и ворот у рубашки давит. Как люди всё время так ходят?
- Так расстегни ворот-то, чего мучаешься? И галстук ослабь! Вот, так лучше?
- Да, хоть дышать стало легче….
Спектакль подходил к концу. Настя предложила, чтобы Семён вручил цветы примадонне. Всё-таки, от мужчины ей будет приятней получить букет.
- Пойдём вместе, а букет, так и быть, я вручу….
Шквал аплодисментов прервал Семёна, спектакль закончился! Зрители аплодировали стоя, не отпуская актёров со сцены. Настя и Семён еле пробились к сцене. Надо было ещё подняться по боковой лесенке на сцену, пройти по ней и вручить букет примадонне. Семён не помнил, как они оказались на сцене. Прямо перед ним стояла улыбающаяся, разрумянившаяся Лика. Рядом с ней, немного сбоку, стояла Настя и что-то говорила Лике. Семён протянул букет актрисе. Та потянулась к нему, приняла букет, поцеловала его в щёку и произнесла шёпотом:
- И про цветы не забыл, и платье жене красное, как хотел, купил! Будем жить, Семён….