Мы с Гошей совершаем ежедневный променад три раза в день. Нет, Гоша это не собака. Гоша такой же пенсионер, как и я, только с более солидным пенсионным стажем. Я то пенсионер молодой, всего как восемь лет на пенсии.
Но я то не о Гоше и даже не о себе хочу вам рассказать, а о том, как мы с Гоше чуть не поссорились. И как вы думаете, из-за чего мы с моим напарником по моциону чуть не поссорились? Ни за что не угадаете. Мы с Гошей чуть было не поссорились из-за татуировки. Да, да, из-за этого самого тату. Так их сейчас называют: коротко и ласково. Да нет, ни я, ни он не собирались разрисовывать себя. Чего же нам на старости лет художествами заниматься по своей дряблой старческой коже. У меня, например, только живот гладкий, который как хороший барабан, остальное всё как та сморщенная шагрень, которую Бальзак изобразил. Ну, не буду отвлекаться и расскажу, как дело было.
А дело было так. Гуляли мы с Гошей прекрасным весенним утром вокруг нашего квартала и вот тут то и возникла эта самая тату. Я её первый увидел. Говорю:
- Гоша, смотри на ноги вон той девице, что навстечь нам идёт.
А Гоша в это время на пуделька засмотрелся, которого весьма привлекательная дама выгуливала. Он вообще на собак всегда внимание обращает, кто бы их не выгуливал, потому что у Гоши когда то у самого была дворняжка, с которой он и совершал променад, пока та не скончалась. Я не употребляю слово «околела», потому что Гоше такое пренебрежительное отношение к его любимице будет весьма неприятно.
Указал я, значит, Гоше на девицу, которая нам навстречу шла как раз. И ноги у той девицы такие красивые, прямо загляденье. Но меня не ноги сами по себе привлекли, а яркая татуировка, которая у девицы начиналась возле стопы и заканчивалась у колена. А может всё наоборот: начиналась у колена, а заканчивалась у стопы. Татуировка была броская, яркая, как оперение канарейки, вот только не было понятно, что же там на ноге изображено.
- Что же у неё там нарисовано? - оторопело спросил меня Гоша.
- Не боись, сейчас ближе подойдёт, тогда увидим, - успокоил я приятеля.
- Как увидим, когда я очки с собой не взял, - захныкал, словно детсадовский ребетёнок мой друг.
Но я то всё же моложе Гошки и потому соображаю гораздо быстрее.
Я ему говорю:
- Сейчас, когда девица подходить будет, я уроню на землю несколько монеток, мы наклонимся и тогда точно всё разглядим, даже без очков. Будь готов.
А Гоша руку вдруг над головой вскинул и звонко так отвечает:
- Всегда готов.
Тоже мне, пионер из пенсионеров.
Но всё это время, пока девица к нам приближалась, мы старательно пытались понять, что же там у неё на красивой ножке изображено. Что-то цветное, яркое, замысловатое. А вот что именно, никак не понять.
Поэтому, едва девица немного к нам приблизилась, я сразу немного мелочи и уронил на асфальт.
Едва раздался звон упавших монеток, как мы с Гошей шустро наклонились вперёд. Нам обоим даже больные поясницы в тот раз не помешали изобразить знаки вопроса. Даже то, что мы при этом рискованном упражнении стукнулись лбами, нас не смутило. Стоим мы и вроде бы как собираем монеты рассыпавшиеся. А девица всё ближе. Стремительная такая особа. Мы с Гошей отпрянули к краю тротуара, а девица как быстроходная шхуна между нами проскользнула.
- Ну, что, - говорю, - увидел?
- А ты? – вопросом на вопрос отвечает Гоша.
И я понял, что ничего-то этот старый пенёк не разглядел.
- Постой, - говорю, - дай подняться.
Распрямились мы с Гошей кое-как со скрипом и стоим, друг на друга взираем.
- Неужто и ты ничего не разобрал? – с укоризной спрашивает меня приятель – У тебя то зрение получше моего будет.
- Получше, получше, - рассердился я, - рисунок то у неё с твоей стороны находился.
- Да как тут разглядишь, - начал оправдываться Гоша, - когда она так бойко ножками сучит.
У меня от его такого словечка даже чуть вставная челюсть не выпала. Смотрю на своего приятеля с искренним возмущением.
- Да ведь ты же когда то охранником работал, - напустился я на своего друга, - ты же всегда хвалился своей чуть ли не фотографической памятью.
А Гоша мне нагло так отвечает:
- А она у меня и есть фотографическая.
- Ну, так воспроизведи тогда, что было изображено на ноге, - весьма агрессивно потребовал я.
- Не могу, - отвечает Гоша.
- Почему? – ласково так спрашиваю я Гошу.
А он мне знаете, что отвечает.
- Я, - говорит, - использовал в работе охранника эйдетическую память, а тут не успел.
Горазд мой приятель на непонятные словечки.
- Это что же за память такая, которой ты всегда пользовался, а в этот раз не успел? – задал я ему грозно вопрос.
- А это, - отвечает Гоша, - такая память, когда нужно посмотреть на объект, потом тут же закрыть глаза и мысленно воспроизвести увиденное. Как фотография.
- И что же ты свою фотографию в этот раз не использовал? - продолжаю наезжать я на Гошу.
А Гоша вздохнул и горестно так поясняет:
- А я не мигая на её ножку таращился.
- Таращился не мигая и всё равно не разглядел, - констатировал я с нескрываемым сарказмом.
А потом задаю ему следующий вопрос:
- Ты хоть саму-то её разглядел? Как девица-то, в общем выглядит? Брюнетка она или блондинка?
- Я же говорю тебе, что не успел воспользоваться эйдетическим приёмом, - жалобно захныкал Гоша.
- Эх ты, - говорю я Гоше, - ты со своим приёмом только и можешь, что собак разглядывать. Гулять с тобой одно расстройство.
Засунул я в карман мелочь, которую так и держал в кулаке и пошёл в другую сторону.
А в обед мы уж порознь гуляли.
Но паршивое это дело, гулять в одиночку. Поэтому вечерний моцион мы уже совершали вдвоём. Да и чего мне на Гошу сердиться. Я то сам тоже ведь не смог разглядеть ту девицу. Хотя мне её облик вовсе без надобности. Единственно, что меня мучает по настоящему, так это неизвестность, что же у той девицы на ноге изображено было. Явно что-то красивое, а вот что, так и не понял.