Любовались мы не природой, но лоджией, которую с затаённой гордостью демонстрировал наш друг, капитан медицинской службы в отставке. На сгущающиеся до тёмно-фиолетового цвета облака, охватывающие широким фронтом полнеба, мы обратили внимание попутно. И вот в этот-то момент разговор и соскочил на Чернобыль, где нашему пенсионеру в восемьдесят шестом году пришлось провести три месяца; с октября по декабрь включительно, заработав кучу благодарностей и одну единственную лейкемию.
Жёны не пожелали слушать рассказ о тех событиях и, мы остались с капитаном на лоджии одни. Вот его-то рассказ я и передаю.
Начиналась наша советская трагедия всемирного значения так же, как и Великая Отечественная война со значительной задержкой оповещения народа.
В день аварии капитан с женой, сыном и приехавшими погостить тёщей с тестем отдыхали в белорусском лесу под городом Слоним, что в Гродненской области, всего в четырёхстах километрах от Чернобыля. Там тогда служил наш герой. И хотя он являлся военным врачом, но так же, как и все оставался ещё несколько дней в полнейшем неведении относительно катастрофы.
В начале мая, проводив родню, он отправился на учёбу в Минск. Вот там и увидел облака грязно-красного цвета, которые раньше лицезреть нигде не приходилось. Причину столь необычного явления служивый узнал на другой день. Но, вот ведь наш русский характер, не взволновался, не отправил супругу с ребёнком сюда, в Самару, а продолжал спокойно учиться, пока в сентябре не был отправлен в командировку в поражённую зону. И не было страха в душе офицера, наоборот, радовался, что будет получать во время исполнения миссии в два раза больше.
Первые признаки некоторой жути он ощутил в деревне Пирки, что под Чернобылем, куда они с другом, тоже военврачом, прибыли на обычном рейсовом автобусе ночью. Света не было нигде, кругом стояла сплошная тьма, словно местность ожидала воздушного налёта. Такую темноту капитан наблюдал впервые и, это было неприятно. Неприятное ощущение от потёмок оставалось во всё время командировки. Отвлекало от страха только прибытие местных жителей, которые проникали сюда нелегально. Ведь эвакуировали людей без всего, а компенсации получали мизерные. Но жить то надо, вот и возвращался народ, минуя заслоны. Хотя вполне вероятно, что среди прибывающих были и мародёры. Как сказал Виктор Гюго: «Привычка грабить пускает глубокие корни. Мародёры воровали…». Точно так же как и под Ватерлоо, грабители действовали и под Чернобылем. Хотя, в данном случае, жажда наживы была, как понимает читатель, смертельной глупостью. Кстати, к данной теме. Что ещё более всего поразило нашего офицера, так это огромные могильники для вещей. Гигантские ямы в диаметре несколько сот метров заполнялись вещами, вполне по виду пригодными, но излучающими смертоносную радиацию. Котлованы не всегда успевали закапывать. В таких случаях свалку вещей временно огораживали просто колючей проволокой. Около столь горячих курганов часовых не ставили. И наши отцы-командиры бывают гуманными. Но кто-то заботу о солдатушках принимал за безалаберность. Находились такие камикадзе.
- А что тебе ещё особо врезалось в память? – Спросил я капитана, всматриваясь в тёмные облака, которые закрывали теперь всё небо.
- Пустые деревни, где неприкаянно бродят домашние животные.
Почему то капитану больше всего запомнились гуси и коровы. Птица пугливостью и недоверием к посторонним, коровы страдальческим взглядом.
- Перед каждой деревней был поставлен шлагбаум, где дежурила милиция. Потом и ментов убрали. Животных тоже стало мало. Волки перед смертью жировали. И знаешь что поразительно?
Капитан перестал смотреть в чернеющее небо, но и на меня не глядел. Он задумчиво смотрел в никуда. Я не знал, что он там видит, но не лез с вопросами. И после некоторой паузы, капитан продолжил.
- Поразительно то, что к зиме местные жители стали возвращаться в свои хаты.
Мой рассказчик опять замолчал, думая о чём-то своём. Я тоже молчал. Внезапно, как бы очнувшись, капитал продолжил.
- Ты ведь сам знаешь, есть в армии такая категория, похуисты называются. Им всё до лампочки. Может быть, и здесь то же самое. Хотя возвращались в основном старики, те, кто прожил на одном месте всю жизнь. Эти, скорее всего, возвращались просто умирать в родные пенаты. Ну, мы их снабжали продуктами. Негласно, конечно. Формально-то в деревнях не было ни души. Была у нас возможность такая гуманная. Остановишься, спросишь, чем те живут.
- Да картошечки вот нарыли, - отвечают.
- А хлебца надо, бабуля?
- Надо бы, касатик.
В Чернобыль тогда ничего не жалели. Материальных ценностей шло немерено. Поначалу всем на обед даже «Каберне» выдавали. Потом прекратили. Но мы сами водку, как лучший радиационный протектор покупали. Да и спирт, конечно, был. У меня же под началом ещё клиническая лаборатория находилась. Лаборанток восемнадцать человек вместо двух в нормальное время. Но загружены все были под завязку. Хотя я лабораторным спиртом не пользовался. И так возможностей было больше чем достаточно.
Я не стал уточнять, что это были за возможности. В конце концов, это было не столь уж и важно для меня. Поэтому я продолжал внимательно слушать.
Девчонок присылали сразу после окончания училища. Не успеешь привыкнуть, через месяц новых присылают. А мужики по три, по шесть месяцев находились.
Капитан не рассказывает о каких-либо связях с женщинами, но по косвенным признакам я понимаю, что обстановка напоминала эротический пир во время чумы.
Отдыхать служивые, как ни странно, ходили в лес. И хотя листья на деревьях были серые, но грибы вырастали гигантских размеров. Разумеется, их не ели, но срезали, чтобы хвалиться трофеями.
А ещё ловили рыбу. Та, правда, уже слепая к тому времени плавала, но клевала хорошо.
Из-за радиации у прибывающих людей резко обострялись имеющиеся болезни. Все семьдесят шесть коек медсанбата были заняты. Но это не то, что ты думаешь, - наконец-то взглянув на меня, сказал капитан. - Люди не отлынивали от обязанностей. Наоборот, держались. Лечились и держались, добросовестно выполняя свою работу. Пораньше можно было уехать лишь одним способом. Для этого требовалось поработать одну минуту непосредственно на разрушенном блоке. Одетые в специальные, в свинцовой защите костюмы, из свинцового же укрытия, люди выскакивали со щипцами в руках и мчались на самый верх аварийного блока. Задачей каждого было сбросить вниз любой радиоактивный обломок. Всё. На этом командировка в Чернобыле заканчивалась. Героем и инвалидом человек уезжал домой.
Потом, этим же вечером, капитан показал мне фотографии, где он и его друзья были запечатлены возле уже возведённого саркофага. Снимки были все в засвеченных рябинках. Даже при наличии саркофага радиация оставляла следы на плёнке, точно так же, как она оставляла следы в судьбе.
Впрочем, смертельный случай врач припомнил лишь один. Вечером к нему в медсанбат обратились лейтенант с сержантом. Грузовик, на котором служивые вывозили из зоны поражения щебёнку, заглох. Ребятам обещали прислать тягач. Они ждали его долго, несколько часов. Этого вполне хватило, чтобы люди через несколько дней скончались в госпитале.
Был случай, когда командированные ели обед из сильно загрязнённого мяса. Проверять в тот раз чистоту стали после того, как говядину поели. Когда же проконтролировали то, что скушали, то увидели, что прибор чуть ли не зашкаливает. Бунт, как на броненосце «Потёмкин», подымать, само собой, не стали, но и контролировать пищу впредь уже не забывали.
Одной из страшных опасностей была всепроникающая пыль. Чтобы не дать ей возможности подняться, улицы обсыпали доломитовой мукой. Позже доставили голландскую противопылевую смазку. Она надёжно покрывала поверхность, лишь во время дождя становясь скользкой. Впрочем, вся жизнь капитана стала скользкой. Прослужив ещё немного, он был списан вчистую по инвалидности. Сейчас, облысевший и больной, страдай от сильнейших головных болей, он рисует для души картины и добивается получения не военной, а гражданской пенсии, которая хотя и значительно меньше, но зато велики Чернобыльские надбавки. Если его предприятие осуществиться успешно, то в деньгах он будет получать в два раза больше.
Когда наш чернобылец был ещё курсантом, он получил прозвище Полковник. Может быть, и стал бы им, не будь Чернобыля. Эта трагедия захватила территорию от Эстонии до Грузии и от Белоруссии до Томска. А он был в самом центре, вернее эпицентре.
- Обидно, что карьера прервалась? – спрашиваю я напоследок.
Взглянув на меня удивлённо, он слегка пожал плечами и процитировал Шопенгауэра: «Здоровье стоит настолько выше всех благ, что, поистине, здоровый нищий счастливее больного царя».
У меня же по дороге домой сложились такие строки:
Ах, Чернобыль ты Чернобыль,
Быль во времени, как небыль.
Пылью стелется неброско,
Всё загладив очень просто.
Капитан не считает свою жизнь подвигом, да и славы не жаждет. Он просто поделился со мной некоторыми моментами своей службы. Поэтому я и не стал называть его фамилии. В конце концов, нам важнее понять событие, время.