За свои шестьдесят лет Александр менял место жительство многократно. В основном это были комнатки без удобств: были комнатёнки в бараках, была длинная словно гроб в подвале, жили даже одно время в красном уголке общежития. Какие-то квартиры запоминались хорошо, некоторые не запоминались совсем. Но так называемый финский домик запомнился, хотя и было Александру тогда всего пять лет, да и того не было. Мать тогда только- только вышла по амнистии из тюрьмы. Чем запомнился? Драками само собой. Большие пацаны стравливали его с соседским мальчишкой, который был постарше, но, не смотря на это, как правило, бывал битым. Но эти воспоминания не интересны. Вероятно потому, что происходили часто и от этого приобрели налёт будничности. Более запомнился не родившийся братик, которого Александр увидел, после подпольного аборта матери, в обыкновенном гранёном стакане. Стакан с эмбрионом был некой загадкой, непонятым тогда феноменом и поэтому остался в памяти без всяких эмоций, просто как фотография, чётко и навсегда. Но что действительно запомнилось, так это сосед Жора. Именно с его сыном выступал Александр в качестве малолетнего гладиатора. В то время редко кто жил без соседей. Финский домик состоял из двух комнат и проживало там, стало быть, две семьи. Только не думай, дорогой читатель, что Жора был калекой или у его было нечто особенное, что бросалось в глаза. Ничего такого у Жоры не наблюдалось. Обычный стандартный мужичок среднего росточка, довольно плотненький. Кем он был? Разве упомнишь. Да маленький Саша наверняка и не знал этого. А запомнился ему сосед дядя Жора совсем по другой причине. Было это летним тёплым днём, вернее вечером. Вероятно, даже была получка. Почему я так уверен насчёт зарплаты, читатель поймёт позднее. Хотя сама зарплата к происшедшему никакого отношения не имеет, а даже если бы и имела, то всё равно не изменила бы будничности атмосферы того вечера, когда обе женщины, обитательницы домика, мараковали на общей кухне. Маленький Саша находился тогда не на улице, а в комнате. Наверное, приближался час ужина, холодильников то время не было и в помине, так что перекусить не было никакой возможности. Готовилось помалу, чтобы не испортилась пища. Может быть, было всё не так, но как объяснить присутствие пятилетнего мальчика в доме в хорошую погоду дома я не знаю, поэтому оставим первую версию без изменений. Но версия ожидания ужина хороша тем, что вполне объясняет, почему маленький Саша так прислушивался к доносившимся из других помещений звукам: это был звон посуды, который перемешивался с густыми волнами аромата варева. И вот в этом мирный час и явился домой пьяненький дядя Жора. Нет, перегара до маленького Саши не долетало, и даже блаженного ожидания сосед не испортил. Так чем же тогда запомнился Саше тот вечер, спросит нетерпеливый читатель, и будет вполне прав. Сейчас дойду и до главного. Крики, которые вскоре стали раздаваться из комнаты соседей по финскому домику, тоже не были из ряда вон выходящими, заслуживающими вечной памяти. А вот дальше… Дальше послышался негодующий вопль тёти Нины, дражайшей супруги Жоры. Нет, она не призывала никого из святых, она звала соседку, то есть мать маленького Саши. И в голосе этой тёти было столько экспрессии, что никак нельзя было не откликнуться. Даже маленький Саша, хотя и не страдал любопытством и то прибежал на зов возмущённой женской глотки. Дядя Жора приходил домой пьяным столь же часто и регулярно, как и папа Саши и никто из женщин не делал из этого рядового события трагедии, да ещё на уровне Шекспира. Но столько в этот раз было экспрессии в голосе тёти Нины. Да, то, что увидели соседи, было действительно несколько необычным, хотя, на мой взгляд, не стоило об этом так громко вопить. Ну что такого увидели Анна и её сын особенного? Просто лежит на кровати голый мужик и ссыт на пол. Картина, конечно не совсем эстетичная, но… А чёрт его знает, как охарактеризовать такое. Конечно, не хорошо любимый муж поступил, но призывать в свидетели соседей… По моему тётя Нина была не права. Хотя картина запоминающаяся. Да не потому, что брандспойт дяди Жоры был более мощным, чем у отца маленького Саши. Но, запоминается же нам Даяна, к которой Зевс является в виде золотого дождя. Разумеется, дядя Жора, хотя и писал в позе Данаи, гляделся менее романтично, но не менее запоминающимся.
Так и запомнился дядя Жора маленькому Саше на всю жизнь, как обливающий пол в лучах вечернего солнца золотистой мочой в позе Данаи. Ох, память, память. Чего только она не удерживает. Хотя, именно благодаря столь живописной картине и узнал Александр постаревшего дядю Жору, через долгих сорок с лишком лет. В тот утро Александр помогал матери дойти в онкологическую больницу. И вот на пересечении… Впрочем, при чём здесь улицы. Пересеклись судьбы на стыке болячек и хворей. Через много лет соседи встретились вновь. Тётю Нину было не узнать, хотя она и выглядела значительно лучше супруга, которого, оказывается, сопровождала в другую клинику, также на обследование. Дядя Жора, не смотря на многообразный букет болезней, был в хорошем расположении духа и весьма обрадовался неожиданному свиданию. Разумеется, когда судьба сталкивает людей на пути в лабораторию, когда в руках не букет цветов, а баночка, которую вам пришлось заполнять утром, натощак, то вам не до многословия, хотя и тянет на задушевную откровенность. Даже не склонный к сантиментам дядя Жора не избежал душевного порыва. И уже перед самым расставанием, ни мало не смущаясь, признался:
- А я ведь тебя тогда таким образом пытался соблазнить, Анка.
- Аннушка ничего не поняла, как и Нина. Не искушённому в риторике Жоре, пришлось всё путано объяснять. Оказалось, простодушному мужчине очень нравилась его молодая соседка. Но как можно переступать через мужскую дружбу, как можно флиртовать с женой своего собутыльника, тьфу, я хотел сказать друга и соседа? Вот если бы Анна сама сделала первый шаг, тогда, конечно. Но… То ли потому, что у Димы был шланг отнюдь не хуже, то ли потому, что просто боялась за своё семейное, а не тюремное счастье, то ли просто оказалась недогадливой. Не отреагировала Анна, не отреагировала. Она и спустя десятилетия осталась равнодушна к признанию соседа, в отличие от Нины, которая наверняка бы прибила своего мужа на месте, если бы не хвори Жоры и то, что супруги уже как два десятка лет жили платонической жизнью. Поверить Александру в это было весьма трудно, ведь он весьма чётко помнил картину, достойную Рембрандта.
P. S.
Жора скончался через пять месяцев после своего запоздалого признания в любви с улыбкой на устах. Анна умерла через шесть месяцев после последней встречи соседей. Жору она так ни разу и не вспомнила. Что там глупое признание соседа при надвигающейся смерти. Последним словом Анны была просьба:
- Лимонадику.