Миша с Настей были обыкновенными, тихими советскими пьяницами, ничем особенно не отличающимися от других. Разве что пили больше среднестатистического пьяницы. Я бы даже сказал, что значительно больше. Но так как зарплата у супругов была обыкновенной, а скорее всего ниже среднестатистической, то и пить Мише с Настей приходилось частенько всякий суррогат непонятного происхождения. И до такой степени супружеская чета из-за своей пагубной страсти опустилась и, я бы даже сказал, несколько деградировалась, что их и прав лишили, конечно, не автомобильных, а родительских. Двоих же детей определили в детский дом. Не знаю, насколько сильно переживали сию драму наши тихие алкаши, но вскоре после того, как супруги остались в своей жалкой каморке без детей, то всё, что можно было продать, они быстренько продали. Из мебели остался лишь один стол. Почему он уцелел, я не знаю. Может быть, супруги считали верхом бескультурья пить в помещении не за столом. Может это они считали оскорблением для спиртосодержащих напитков. Кто их знает. Однако жилище сразу приобрело скорее нежилой, чем спартанский вид. Исчезла даже кровать. Табуреток и то не было в комнатёнке. Из жалкой посудной утвари тоже почти ничего не осталось, но зато сохранился трёхлитровый алюминиевый бидон. В тот памятный день бидон располагался на почётном месте посреди стола и был полностью заполнен молоком. Только не подумайте, что наша проспиртованная парочка решила остепениться и перешла для поправки здоровья на столь полезный продукт. Всё гораздо прозаичнее. Оказывается даже законченным забулдыгам необходима пища. Вот поэтому бидон и был водружён в центре стола, что придало серому осеннему дню налёт торжественности. И то ли потому, что супруги не пожелали срывать этот столь непривычный для их жилища налёт, то ли потому, что просто по русскому обычаю решили сначала выпить, а потом уж закусить холодненьким молочком, но принялись они… Впрочем, что Миша с Настей пили, я не знаю. А что мне известно достоверно, так это то, что супруги после возлияния стали совместно умирать. Точно как у Александра Грина в один день и даже в один час. И как не были у них мозги одурманены принятым суррогатом, однако верно поняли, к какому финалу приближаются. Хоть и не читали прославленного автора «Алых парусов». Однако не будем отвлекаться, ибо надо отдать должное более сообразительной, я бы даже сказал более мужественной, стойкой Насти. Женщина нашла-таки в себе крохи силы и сумела подползти к столу, более того, сумела подняться с пола, сумела не разлить молоко, жадно припав начинающими синеть губами к драгоценному бидону со спасительным средством. Миша же, как мужчина и как гражданин оказался не на высоте. Его хватило лишь на то, чтобы униженно скулить, умоляя оставить молочка и ему. Настя оказалась молодцом. Она не потеряла хладнокровия, мужество не покинуло её женского тела, а твёрдость, с какой получил отказ слабый Мишка, была поразительной.
- Нет, Миша, я не могу рисковать, - чётко и внушительно отвечала Настя, - Если мы поделим содержимое пополам, то, скорее всего, умрём оба. А так есть шанс, что кто-то из нас выживет.
После столь грамотно трезвого рассуждения слабый Мишка более не скулил, униженно не хныкал, он вспомнил про мужскую гордость и замолчал, лишь с тоской посматривая на струйки молока, стекающие по подбородку супруги. Он понял, кто будет этим «кем-то из нас». А Настя пила и пила молоко, и вера женщины в жизнь укреплялась и укреплялась. Нет, она никогда не читали О. Генри, не слыхала знаменитую фразу про Боливара, который не выдержит двоих. Но какое это имело значение. Что действительно имело значение, так это суровая действительность, которую необходимо было преодолеть. И Настя преодолела, она сумела-таки выкарабкаться. И бидон впоследствии она не продала. Хотя комнатёнка и лишилась стола. Вероятно, Настя чётко помнила, сколько сил пришлось затратить, чтобы встать с пола, возвыситься над столом, сколько сил потребовалось, чтобы не упасть замертво в буквальном смысле этого слова. Боливар не споткнулся.