Нина Петровна радовалась, что весь вечер был в её личном распоряжении. Это значит: не будут отвлекать её от любимого сериала, канюча об ужине; переключать каналы, чтобы поглазеть на потных мужиков, палками гоняющих малюсенькую шайбу; храпеть, присвистывая под боком и мешая заснуть; гулять до двух часов ночи неизвестно где, заставляя её волноваться и пить таблетки от давления. Все эти неприятности доставляли её мужчины: муж и сын. Сын уже год был в армии, а муж - этим вечером на дежурстве, и Нина Петровна чувствовала себя не обременённой заботами девушкой. На ужин она съела два банана, выпила витаминизированный чай и наложила на лицо очищающую маску. В ожидании телевизионного гала-концерта она прилегла на диван и незаметно для себя заснула.
Во сне она увидела себя возле больших железных ворот. Там её поджидал отец. В темноте ночи, обходя грязь и большущие лужи, в которых отражалась полная луна, и мерцали крупные звёзды, она плелась за ним, в душе ругая себя за глупость:

«Ну, чего, спрашивается, ты притащилась на этот, забытый богом, грязный двор? Нет воды в бане? Ну и что! Помылась бы дома в тазу… в заводском душе разве лучше? Ещё заразу какую- нибудь подцепишь!» Отец привёл её в кочегарку, примыкающую к бытовке. В свете тусклой, заляпанной известью, лампочки и пламенеющего жерла печи она с трудом узнала в заросшем щетиной и перепачканном сажей мужике своего отца, хотя, в темноте у ворот знала: это – он.
-Значит, ты теперь здесь обитаешь? – спросила она, оглядывая грязные стены, топчан с кучей тряпья, осыпь угля, теряющие очертания в темноте.
-Да, это моё хозяйство, - обвёл он рукой огромное закопченное помещение, и где-то в вышине его слова отозвались гулким эхом. И тут она осознала, что он давно умер, и эта кочегарка – место, куда его за грехи определил Господь.
-Ты же меня до сих пор не простила. Вот, здесь я и нахожусь.
-Пока я не готова это сделать.
-Я понимаю и не ропщу. Иди – мойся, - указал он на боковую дверь. Нина Петровна подошла к двери, открыла и… проснулась.
Программа на канале «Россия» закончилась, и экран телевизора серел мелкими дрожащими точками. На душе лежал камень. Какого чёрта ей вдруг приснился отец? Ни во сне, ни наяву она его не видела уже пятнадцать лет – со дня похорон. И вот те на – грешник напомнил о себе! Видимо, не сладко ему там приходится – поделом!
Сон бежал, уступая место воспоминаниям – вычеркнутым из памяти позорным страницам её жизни. Душу, как и тогда, заполняли ненависть и безысходность, тоскливое ожидание и слезливая жалость к себе.
Все мы родом из детства. Наши достижения, пристрастия, ошибки и неудачи питаются корнями из него. В раннем детстве Ниночка была послушной девочкой с восторженными, широко распахнутыми в этот мир глазами, с добрым, готовым всё прощать, сердцем, впрочем, как и все дети на Земле. Она любила близких и дальних, ждала, что окружающие будут платить ей той же монетой. Разве она могла подумать, что родной человек отнимет навсегда у неё самую большую ценность, которой Бог награждает всех людей при рождении, - любовь. А что такое человек без любви? Он – просто животное, снабженное более высоким интеллектом. Вот, таким животным она и прожила большую часть своей жизни, не вдумываясь и не осознавая причину. Она сострадала лишь подобным себе: птичкам и зверушкам. Нина готова была лить слёзы по околевшему от холода воробью, по раненой хулиганами собаке, по засохшей между рамами бабочке, примеряя на себя, как в детстве, их боль и страдания, а главным для неё было то, что животное не может мучить и унижать подобных себе из прихоти.
С одиннадцатилетнего возраста Нина своего отца ненавидела, а к остальным была почти равнодушна. Отец… Он не ведал, что творил и до конца жизни не раскаялся в своих поступках, и этого она до сих пор не могла простить. Папочка, папуля… Как она любила слушать, когда он читал ей взрослые книги, учил ловить рыбу, ходил с ней в кино, рассказывал случаи из фронтовой молодости; как доверчиво она вкладывала свою ладошку в его сильную мозолистую руку и гордо шла рядом. Он был для неё самым умным, самым смелым, самым сильным, и она доверяла ему – своему врагу! А он бесстыдно воспользовался её любовью и незащищённостью. Нина Петровна почувствовала горячие слёзы, подступившие к глазам, и тяжело вздохнула. Прошло более тридцати лет и казалось, что эти мерзкие картины детства навсегда заперты в тёмном чулане её памяти, - а вот, поди ж ты! Стоило увидеть его во сне, как вновь нахлынула безысходность. Будучи восемнадцатилетней девушкой, она увидела сон, хотя сон ли это был – кто знает?
Тогда она задремала на диване в своей комнате. Вдруг открылась дверь, и вошла незнакомая солидная дама. Она присела на стул возле дивана и, молча, пристально стала разглядывать Нину. Нина чувствовала себя «не в своей тарелке», но из робости побоялась заговорить первой. Гостья горестно вздохнула и молвила:
-Не доверяй людям, - повернулась и вышла. Нина потом долго размышляла над её словами: «Неужели все люди недобрые, подлые? Нет, этого не может быть!» Однако слова врезались в её память, подспудно копился негативный опыт – она замкнулась в себе. А ключик-то вот где был потерян – в детстве! Ну, почему, почему ей это не было сказано раньше? Тогда она бы не хранила всю жизнь эту большую тайну маленькой девочки, не знала бы, что такое насилие, инцест, когда сама себя считаешь грязной, дефективной дрянью и, кажется, за сотню лет не отмоешь своё тело и душу. Говорят, что нужно по капле из себя выдавливать раба. А ненависть к близким и особенно к себе легко выдавливать? Почему она обо всём не рассказала матери, а терпела эту грязь целый год? Мы всегда почему-то думаем, что дети – наивные, глупенькие существа. Мы глубоко заблуждаемся: интуитивно они быстро и безошибочно решают столь трудные психологические задачи, которые нам, умудрённым жизненным опытом и здравым рассудком, бывают просто не по зубам. Ниночка видела, как мать любит отца, ревнует его и не потерпит соперницы, кто бы она ни была. Ей не хотелось ранить мать и наживать себе ещё одного врага: жизнь стала бы невыносимой – хоть в петлю лезь! И она ненавидела, страдала и молчала, молчала…
Но всему приходит конец. Переполнилась чаша гадливости и ненависти и в её душе. Однажды она с размаху кулаком ударила в ненавистное лицо и пригрозила, что пойдёт в милицию. Больше он к ней не приставал, но ей пришлось прожить ещё пять долгих лет в родном доме, как в пыточной камере. Она всеми фибрами души ненавидела родной дом, уехала учиться в другой город и каникулы старалась проводить в студенческих стройотрядах. Вернулась под родной кров Нина лишь тогда, когда её враг, бросив мать, женился на другой.
Замуж Нина вышла не по любви, а потому что так было нужно – в ней заговорил материнский инстинкт. Она хотела родить одного ребёнка и только мальчика. Благодарение Богу – он услышал её молитвы! Потом она сделала аборт, почувствовав, что носит девочку, - и не ошиблась! Чтобы больше не губить души младенцев, обратилась за помощью к врачам.
Слёзы текли и текли, омывая израненное сердце. Под утро Нина Петровна всё же задремала и очнулась от бренчания ключа в замочной скважине – это пришёл с работы муж. Пока он раздевался в прихожей, она открыла форточку: в комнате стоял стойкий сладковатый запах тлена.
-Фу, - сказал муж, войдя в спальню,- мертвецом, что ли пахнет?
-Может мышка где-то издохла? – предположила она. Они проверили все углы и укромные места, но ничего подозрительного не нашли. Готовя на кухне завтрак, она услышала по радио, что в Штатах сегодня будут праздновать Halloween – день всех святых. От жуткой догадки засосало под ложечкой.
После работы она зашла в церковь и поставила две свечи за упокой и три – за здравие. Родители её давно умерли, а здоровья она желала мужу, сыну и себе. Нина Петровна давно не верила в божье милосердие равно, как и в людское бескорыстие, и была удивлена той просветлённости, которую ощутила, прослушав вечернюю службу. Она простила всех и, прежде всего, себя, а где-то в уголке сознания билась робкая надежда начать жить заново, с чистого листа.