Часть шестая

* * *
Через день Саша с небольшим чемоданчиком приехал на вокзал и подойдя к кассе «Южное направление» увидел табличку «билетов нет».
- Девушка, мне бы в Ессентуки уехать, - обратился он к толстой крашенной блондинке лет сорока, читающей журнал.
- Табличку видели, читать умеете?
- Но мне очень надо.
- Всем надо, август - бархатный сезон, - нехотя отвечала она, слюнявя пальцы и перелистывая страницы журнала.
- Девушка, а у меня пропуск есть, - сказал Саша, протягивая ей заманчивую купюру.
- Какой пропуск? - лениво спросила она и подняв голову и увидев что он ей предлагает, оглянулась назад будто кто-то стоял у нее за спиной и быстро схватив деньги, мило сказала, - подождите немного. Она встала со стула, одернула юбку, и покачивая массивными бедрами, медленно пошла к другой кассе.
Саше было как-то не по себе, он первый раз в жизни давал взятку, но сейчас ему действительно очень нужно было отсюда уехать. Через десять минут у него был билет до Минеральных Вод. Но это не беда, там до Ессентуков рукой подать, - подумал он и купив себе в дорогу кое-что из еды, устроился на перроне в ожидании своего поезда.
Он ехал в купейном вагоне с молодыми ребятами-альпинистами из Москвы, которые должны были принять участие в восхождении на Эльбрус. Все купе было забито их снаряжением, палатками, спальными мешками, рюкзаками, съестными припасами и теплыми куртками. Они всю дорогу весело трещали, рассказывая разные смешные истории и анекдоты, и пели под гитару. Саша был рад, что своим неугомонным характером и неуемной энергией они не давали ему скучать и думать о своей неудавшейся жизни. Время в пути пробежало совсем незаметно. Проснувшись утром, он умылся, выпил с ребятами чаю, от души посмеялся напоследок над очередной историей и, попрощавшись и пожелав им дальнейшего пути и легкого подъема в горы, легко выпрыгнул на своей станции. После общения с ребятами он почувствовал себя моложе и раскованнее.
Путевки в санаторий у него не было, и он устроился частным образом в маленькой комнатушке в летнем домике с простым дешевым набором мебели для отдыхающих у пожилой гречанки, которая уже имела четыре человека постояльцев. Это была средних лет семейная пара, которая приходила домой только ночевать и двое мужчин, которые все время проводили за столом, играя в карты и выпивая. Они зазывали его поддержать компанию, но он твердо отказывался, ссылаясь на то, что приехал полечить желудок. Они смеялись и отвечали, что и они лечатся, только своим методом. Каждый день к вечеру вокруг стола, где они лечились, собиралось несметное количество бутылок из-под пива и парочка бутылок от водки. Если бы так лечился я, - подумал Саша, - то через несколько дней я бы загнулся. Иногда они с Полиной пили вино, или с Григорием Пантелеевичем хороший коньяк, но не часто и в маленьких дозах.
Отдыхать было хорошо, после посещения питьевой галереи он сидел с газетой или журналом в тенистом парке или гулял по аллеям, любуясь многочисленными разнообразными цветами и слушая пение птиц, но деньги с каждым днем таяли как снежинки на горячей ладошке. Саша не любил попусту транжириться и покупать ненужные и лишние вещи, но курорт брал свое. Проведя две недели в праздном ничегонеделании, он решил вернуться и закончить все свои дела. Сделать нужно было много, оформить развод с Полиной, сходить на почту и проверить нет ли писем от Степана, собрать свои вещи, их не много, но все же, да и стоило подумать и найти место куда переехать, может случиться так, что придется даже уволится с работы. За все время он почти не вспоминал о Полине, он просто исключил ее из своей жизни.
Тяжело было достать билет на «южное направление», но еще труднее было уехать обратно, у касс толпилась масса отъезжающих с детьми и чемоданами. Через несколько дней начинался новый учебный год и все спешили до этого оказаться дома. Пройдет совсем немного времени и с билетами будет полегче, но Саша как-то сразу не сообразил и уже рассчитался с хозяйкой комнатки, а новое жилье искать было лень. И тогда он решил ехать на перекладных автобусом, у него мало вещей, он один, какая ему разница. Он купил билет на Краснодар, бутылку минеральной воды и влез в битком набитый автобус. Уже через полчаса он пожалел о своем решении, но обратной дороги не было. В автобусе было невыносимо душно, место которое ему досталось было в самом хвосте автобуса и там жутко трясло и укачивало, пахло бензином и свистело в ушах от ветра из отрытого окна. Он пробовал закрывать окно, все равно ветер горячий, но становилось еще хуже, рубашка промокла от пота, штаны прилипли к телу, трудно было дышать. Когда были короткие остановки, он выходил немного подышать воздухом, который в такую жару нельзя было назвать свежим, но все же немного продувало, а в Армавире даже купил пару бутылок холодного пива и вязанку вареных раков.
По прибытии после десятичасового путешествия в такой жаре в голове звонили колокола, и слегка подташнивало. Был уже поздний вечер, и он не помнил, как устроился в гостинице, как что-то поел и уснул. Утро тоже не принесло никаких результатов, билетов на поезд не было, а на автобусе поехать он больше не решался. Пораскинув мозгами, он решил недельку перекантоваться в городе, посмотреть его достопримечательности, просто пошататься по улицам, но нужно было найти жилье.
- Девушка, а не подскажете где можно найти на недельку жилье подешевле? - спросил он администратора гостиницы, в которой остановился на ночь.
- Кузьминична! - вместо ответа крикнула девушка, - с тебя причитается, вот постояльца тебе нашла.
Из подсобного помещения вышла невысокая полная женщина в цветастой косынке обвязанной вокруг головы и, смерив Сашу оценивающим взглядом, спросила,
- У меня не роскошь, все по-простому, зато недорого, пойдете?
- Пойду, - ответил Саша, - мне на недельку.
- А хоть бы и подольше, я не возражаю, лишь бы не пьющий, да не гулящий.
- А я такой и есть.
- Скоро кончится моя смена и поедем, через полчасика устроит?
- Устроит.
- А как вас зовут?
- Александр, можно просто Саша.
- А меня Варвара Кузьминична.
Через полчаса они уже тряслись в душном автобусе, и Варвара Кузьминична рассказывала ему о городе, показывая по сторонам.
- До центра конечно далековато, зато тихо и спокойно, а главное я с вас много не возьму. Мы с мужем сейчас вдвоем живем, нам много места не надо, а лишней копеечке кто ж не рад. Вход у вас будет отдельный, мы вам мешать не будем.
Выйдя из автобуса, они долго шли по протоптанной тропинке мимо одноэтажных частных домиков, утопающих в яркой зелени, и у Саши было такое ощущение, что он попал в деревню. Наконец подойдя к длинному дощатому забору, она открыла калитку и ввела его в огромный тенистый сад, увитый виноградной беседкой.
- Вон там мы живем с мужем, - указала она рукой в конец беседки, которая упиралась в дверь, - а вы здесь, - мотнула головой в сторону двери сбоку, - я сейчас ключ принесу, а вы пока двор посмотрите.
Саше было неудобно пока самому хозяйничать на чужой территории, и он остался стоять на месте. Через минуту Варвара Кузьминична уже открывала дверь сдаваемой комнаты со словами,
- Если что будет не нужно, можно убрать, здесь давно никто не жил, смотрите, не стесняйтесь.
Увидев то, что ему предлагали Саша просто обомлел, эта заваленная разным барахлом комната, напоминала комнатушку старьевщика, в которую много лет сваливали нужные, мало нужные и совсем никому не нужные старые вещи и давно-давно ими не пользовались. Увидев его удивленный взгляд и боясь потерять клиента, Варвара Кузьминична поспешила его успокоить,
- Можно все вынести, проветрить, я сейчас пол и пыль протру, вы не волнуйтесь. У нас здесь хорошо, тихо, река рядом.
- Река?
- Ну да. Хотите покажу.
- Хочу.
Ровно через минуту они уже спустились к реке Кубань. После полноводной Волги Кубань казалось маленькой речушкой, медленной и ленивой, но Саша понял по купающимся рядом мальчишкам, что течение здесь быстрое. После знойного и душного дня воздух у реки был свежий и прохладный, а ветерок приятно обдувал разгоряченное тело.
- Остаюсь, - твердо сказал Саша, решив что пару дней покупается, позагорает, а может и порыбачит.
- Вот и хорошо, - обрадовалась Варвара Кузьминична, - пойдемте, скажете что вам нужно.
Они быстро разобрались со старыми вещами, часть из которых сразу же выбросили, часть отнесли в кладовку, а часть расставили по комнате. Варвара Кузьминична осталась прибраться, а Саша надев плавки и прихватив с собой полотенце пошел к реке. Вволю накупавшись и понежившись на солнышке, он часа через два вернулся и не узнал комнатушку старьевщика. Она оказалась светлой, просторной и даже уютной.
- Вот вам плиточка, если что захотите приготовить, чайничек, кастрюлька, а вот и посуда в шкафчике. Вот чистое белье, полотенце. Если что понадобится, заходите. Скоро муж с работы придет, я вас познакомлю.
- Спасибо. Я сейчас в город хочу съездить, не заблужусь по темноте, когда возвращаться буду?
- Когда уходить будете, кликните, я вам все объясню.
И вот он идет по главной улице Краснодара, улице Красной, она не широка, но длинна, начинается с раскидистых деревьев и памятника Ленину, затем библиотека, многочисленные магазины, чередующиеся столовыми, гостиницами, театрами, скверами, табачными и газетными киосками. По обочинам растут красавцы платаны и стройные каштаны, которые в жаркие дни дарят приятную тень и прохладу. Люди гуляют, едят мороженое и пьют квас из брюхатых бочек. Саша уже сам весь наполнился вкусным хлебным квасом, а пить все равно хотелось. Несмотря на вечер, было очень жарко, но он ни за что бы не променял эту жару на морозы и холод севера, где пробыл долгих девять лет.
Незаметно пролетела неделя, а ему совсем не хотелось уезжать из этого тихого солнечного рая. Закупив продуктов, он несколько дней вообще не ездил в центр города, а бездельничал лежа на полотенце возле реки, слушал пение птиц, купался и загорал. Помня отличную рыбалку на Волге, где он не раз ловил лещей, судаков, щук, язей, плотву и густеров, и здесь один раз пробовал брать удочку у мужа Варвары Кузьминичны Егора Сергеевича, но рыбалка почему-то не удалась, то ли мальчишки, купающиеся рядом, распугали всю рыбу, то ли он был таким рыбаком. Вечером же район Дубинки, где он снимал комнату, вымирал до рассвета в безмолвной тишине. Кроме лунного света на улице почти не было освещения, одиночный столб на всю округу с еле светящей лампочкой за двести метров от дома наверно был просто ориентиром для жителей района, как маяк для кораблей. Едва лишь только темнело, все закрывали ставни, и нигде не видно было ни одного огонька и не слышно ни одного звука. Саша никогда не закрывал ставни и окна, а наоборот любил смотреть на луну и звезды, рассеивающие свой холодный мертвый свет по комнате. На рассвете же во все горло со всех сторон начинали горланить петухи, блеять козы, а местные жители громко переговариваться между собой почему-то на украинском языке. Ему нравилась эта почти сельская жизнь, хотя он знал, что это ненадолго. Еще немного такой жизни и он начнет скучать по городу, толпе, суете, ему и так хватает душевного одиночества, чтобы еще и отказаться от общества. Но город в целом ему нравился, и если найти работу и перебраться в более цивилизованное место, то тогда можно было переехать в этот город насовсем.
Решено, так решено, он в один день нашел себе работу, обещая главврачу дней через десять уже заступить на ставку хирурга в операционный блок больницы, а вот с жильем промахнулся. Хотелось жить независимо от хозяев, недалеко от центра, но это оказалось неимоверно дорого, да и не много сдавалось такого жилья. Стоило только лишь свернуть с той же улицы Красной и отойти метров на сто от нее, как он попадал в абсолютно другой мир, - те же узкие булыжные улочки с одно двухэтажными ветхими домишками, как и в Дубинке. Возле домов скамеечки, пыльные узкие тротуары, где лениво развалившись в пыли спали собаки, совсем не обращая внимания на прохожих. На улицах старушки торговали орехами и семечками в кулечках из старых пожелтевших газет. А вот стоило это на порядок выше, чем у Варвары Кузьминичны.
- Разбогатею, перееду в центр, а пока мне и так сойдет. Я буду целый день на работе, какая мне разница, где жить, - подумал Саша и, оставив комнату за собой, уехал в Саратов.

* * *
Там он долго не задержался. Опять же с помощью теперь уже бывшего тестя их быстро развели, хотя перед этим Григорий Пантелеевич уговаривал их одуматься и не делать глупостей. Он умолял Сашу простить его глупую и непутевую дочь Полину, а ее выкинуть из головы всякие дурацкие «дамские штучки» и быть верной женой такому хорошему, доброму и бескорыстному человеку, как Саша. Но поняв что они уже все давно решили без него, сдался. Тепло попрощавшись с Сашей, он просил его не забывать старика, не обижаться на их семью и если нужно обращаться, не стесняясь.
На работе получилось еще быстрей, его уволили чуть ли не с радостью, избавившись от конкурента-специалиста с заговоренными руками, к которому толпами шли люди.
Заскочив на почту, где так ничего и не было от Степана, в библиотеку, и собрав и уложив в чемодан свои немногочисленные вещи и книги, он сказал Полине,
- Ну, вот и все, я уезжаю через два часа. Было в нашей с тобой жизни и кое-что хорошее, да не смогли мы с тобой понять друг друга. Прости, если чем обидел.
- И ты меня прости. Правильно отец говорит, беспутная я, но не могу жить иначе. Извини, не смогу тебя проводить, сам знаешь артисты люди подневольные. Ты мне пиши и звони, если захочешь, конечно.
- Обязательно как-нибудь напишу. Ну, я пошел.
Они присели на дорожку и простились, мило улыбаясь друг другу.

С тех пор прошло более двух лет, а Саша все продолжал жить в той же комнатке у Варвары Кузьминичны. Сколько раз он порывался переехать отсюда, но что-то его задерживало, то нехватка времени, то отсутствие лишних денег.
- Вот закончится лето и тогда точно, - думал он. Летом так не хотелось отсюда уезжать. Утром перед работой он успевал окунуться в прохладную Кубань, а в выходной целый день проводил у реки, слушая ее тихое мерное журчание. Но уже опять наступила осень, пока ранняя и сухая, но он знал, что уже скоро, в непогоду здесь снова будет непролазная грязь, лужи и нужно срочно переезжать, но снова медлил. Еще неизвестно, как он сможет устроиться на другом месте. Время, проведенное на берегу реки, было его отдушиной, а Варвара Кузьминична со своим мужем подкупали своим провинциальным простодушием и непосредственностью.
- Завтра же займусь поисками жилья, - твердо решил он и вздохнув вышел к реке в солнечных искрах и стал смотреть, как сорванные порывом ветра желтые листья совершают замысловатые пируэты и опускаясь в зеленовато-серую воду Кубани уплывают вдаль.
Наступило утро, и новый день начался новыми заботами, встречами с пациентами, плановой операцией и кучей бумажной работы. Он не любил заниматься с бумажками, но и не допускал к ней других, потому что потом путался, перечитывал, переправлял и еще больше нервничал. Саша вел больных в стационаре, два раза в неделю дежурил ночью в приемном покое и один раз в неделю вел прием в поликлинике. Он был отличным диагностом, хотя и не имел большого практического опыта, но все хотели проконсультироваться именно у него, опытного специалиста. Его личная жизнь давно отошла на второй план, вернее сказать ее не было совсем. Нельзя сказать, что он жил монахом. Он был вполне привлекателен, строен, высок, и лишь много седых волос и преждевременные морщины вокруг глаз очень старили его. К нему проявляли интерес многие женщины-врачи и медсестры в отделении, но он их не замечал. За его спиной даже стали шептаться, говоря, что может быть он болен или какой-то извращенец. Он сам слышал, как одна молодая врачиха сказала про него,
- Такой шикарный мужик и один. Тут явно что-то не в порядке.
Но ему было абсолютно безразлично, что говорили за его спиной. Он выброшенный из жизни человек, но наверно в этом виноват он сам. После войны в таком же положении как и он, остались миллионы, и многие смогли снова найти себе пару, обзавестись семьей, детьми. А у него лишь изредка случались кратковременные романы без всяких обязательств и обещаний.
Всю свою нерастраченную энергию он отдавал любимой работе. В отделении его все звали только по имени-отчеству и очень уважали и гордились, что у них появился такой специалист. А он считал себя простым провинциальным врачом, только очень честным и сочувствующим физическим страданиям больных. Если состояние больного внушало ему хоть малейшее опасение, он надолго засиживался в палате у пациента или крутился возле поста дежурной медсестры, ненадолго забегая в палату и проверяя температуру, пульс и если было нужно, делал новые назначения на ночь.
Недавно к нему пришла после медучилища молоденькая, хорошенькая, с правильными чертами лица, красивыми черными глазами и блестящими темными волосами девушка по имени Лена Медведева. Она была выдержана, настырна, расторопна, без слов, только по его взгляду могла определить, какой инструмент ему потребуется, ассистируя ему при операциях, и он всегда стал назначать ее с собой на дежурства. Он стал учить ее тому, что знал сам в медицине, давал читать статьи и объяснял на картинках и при операциях все нюансы в хирургии. Ему нравилось то, что она не безропотно слушает его, как некоторые студенты на практике, а пытается с ним спорить, что-то доказывать и сама хирургия интересовала ее по-настоящему. Но в последнее время он стал так же замечать, что он и сам стал предметом ее интереса. Она все время интересовалась его личной жизнью, расспрашивала о его бывшей жене и почему он до сих пор одинок. Что он мог рассказать молодой девочке, годящейся ему в дочери. Что с ним так поступила судьба – злодейка, или что его любовь затаилась, спряталась в самом дальнем уголке его души, погрузилась в сон и иногда просыпается и тоскует по умершем. Да она только посмеется над ним, откуда ей понять его заблудшую душу.
Сегодня поиски жилья снова придется отложить, пошел дождь, и ходить и мокнуть под дождем совсем не хотелось. Завтра после приема в поликлинике, нужно будет немного отдохнуть перед дежурством, для поисков остается только воскресенье.
Дождь лил всю ночь как из ведра и наутро пройти по улице, и не увязнуть по уши в грязной жиже было просто невозможно.
- Опоздал с переездом, - подумал Саша, пробираясь вдоль стеночки заборов, откуда со злостью лаяли собаки, - ну ничего в воскресенье обязательно.
Но прошло уже ни одно и ни два воскресенья, а он все продолжал жить в районе Дубинки. Теперь сама погода была против него, как только он освобождался от работы и собирался заняться поисками жилья, так начинал лить дождь.
Он сидел в приемном покое, пил чай и думал, что и в этом году ему наверно не придется перебраться поближе к центру. После долгого жаркого южного лета и теплой солнечной половины осени наступила осень холодная, дождливая, с ранними сумерками и злыми ветрами. Когда он выходил с работы, было уже совсем темно и неудобно искать названия улиц и номера домов, да и людей беспокоить по темноте.
- Александр Иванович, вам еще чайку подлить?
- Подлей Леночка, подлей.
- Ой, что же это я забыла, мама пирожков мне с собой дала, с яблоками, хотите?
- С яблоками? Хочу, - он сразу вспомнил бабушкины пирожки и те пирожки, которые приносила бывшая теща, и он так хотел их попробовать, но не стал есть из принципа, а сидел и глотал слюни, дурак.
- Вот, угощайтесь.
Он откусил кусочек сдобного румяного пирожка и причмокнул,
- Вкусно, просто объеденье.
- Кушайте, еще много. Александр Иванович, а вы мне обещали рассказать о своей первой операции.
- О моей самостоятельной?
- Да, когда вы главный.
- Это было в подвижном госпитале, а попросту в армейской палатке.
- Так вы на фронте были?
- Был, только недолго, - грустно ответил Саша и замолчал.
- Ну, рассказывайте быстрей, интересно же, - поторопила его Лена.
- Ну, так вот, опыта военной хирургии у меня не было, да и никакого опыта не было. Я всегда только ассистировал при операциях. А здесь сразу ампутация голени. У парня было ранение в бедро, которое повредило крупный кровеносный сосуд, и началась гангрена стопы.
- Ужас, - прошептала Лена.
- И вот я под грохот артобстрелов в маленькой палатке при свете керосиновых ламп с трудом перепилил кости бойца. Молоденькая медсестричка, и так вздрагивающая при каждом залпе, да при виде льющейся крови и движении хирургической пилы, под конец операции упала в обморок.
- А вы сами как себя чувствовали?
- Как я мог себя чувствовать? Рассусоливать было некогда, на очереди десятки раненых. Нервничал я конечно здорово, руки поначалу тряслись, сердце аж к горлу подпрыгнуло, пот тек в глаза и по спине, хоть и холодно было. А дальше как под гипнозом.
- Вы в самом конце войны воевали?
- Нет, в самом начале.
- Вы были ранены, да? А потом больше на фронт не вернулись?
- Нет, Леночка, я был в плену.
Лена надолго замолчала и так и сидела с открытым ртом, пока он не толкнул ее по руке.
- Лен, ты чего?
- Так вы у немцев были?
- Был.
- Страшно было?
- Страшно.
- Я понимаю, что это тяжело вспоминать, но я хочу про вас все знать, расскажите, а?
- Давай как-нибудь в другой раз.
- Сейчас самое время, ну Александр Иванович, я вам нового чайка налью или кофе. Хотите кофе с пирожком?
- Ну, хорошо, давай кофе и пирожок.
Он пил кофе короткими медленными глотками, дул на него, крутил чашку на столе и долго молчал, не зная с чего начать. Потом он рассказал ей почти все, только в более мягкой форме, без жутких подробностей о смертях и пытках. О подпольной организации, о митингах в блоках, о Коммунистической партии Германии и о немецких политических заключенных. О том, как люди умирали на ходу от истощения, холода и изнуряющей работы. О беспредельном мужестве и отваге, о самопожертвовании и героизме подпольщиков, о ненависти к врагу и предателям-стукачам. О том, как пришли союзники и как узнали о Победе.
- А в параде Победы вы участвовали?
- Нет, в то время я сидел в лагере. Там мы услышали, что 24 июня в Москве прошел парад Победы.
- В каком лагере? - наивно спросила Лена.
- Ну, уж не в пионерском. Слышала про ГУЛАГи и «врагов народа»?
- Про «врагов народа» слышала.
- С окончанием войны Леночка, ГУЛАГи пополнились новыми «врагами народа» - бывшими военнопленными, в их числе оказался и я.
- А за что вас?
- Да я и сам не знаю. За то, что просто захотел вернуться на Родину.
- А можно было не возвращаться?
- Можно было, предлагали уехать в Бразилию, Канаду, еще куда-то.
- А почему же вы не уехали?
- У меня же здесь родные остались, девушка любимая. Только они оказывается, все погибли.
- И вы теперь совсем один?
- Ну не совсем, у меня есть друзья, - ответил он, - только далеко, в других городах.
- А почему вы живете здесь, а не в своем городе?
- Не знаю, - сказал он после долгого раздумья, он и сам не мог себе ответить на этот вопрос. Наверно боялся, что память будет ему постоянно напоминать о близких, которых уже нельзя вернуть.

* * *
Незаметно за заботами пришла зима. Когда легкий морозец чуть пощипывал щеки и нос, Саша любил гулять по заснеженным улицам города и любоваться на медленно падающие пушистые снежинки, на то как детвора лепила в скверах снеговиков, на то как мимо мелькали люди, везущие на саночках малышей, укутанных до носа теплыми шарфами, и на встречных прохожих, на лицах которых играл яркий румянец.
Сегодня у него был выходной, и он решил побродить по городу, который уже кое-где готовили к новогодним праздникам. Он тоже уже написал поздравительные открытки Аристарху, Полине и бывшему тестю и теще. Теще так ради приличия, а тестю настоящее искреннее поздравление. С ним и с Полиной у него остались нормальные отношения, они переписывались, поздравляли друг друга с праздниками и днем рождением, какие-никакие, а близкие люди. Пока ближе них у него никого не было, и скорее всего уже не будет. Аристарх на удивление Саши тоже смог создать новую семью с Надеждой и теперь они вместе нянчили детей Беллы.
Сбросив поздравительные открытки в почтовый ящик, Саша пришел в сквер и уселся на расчищенную от снега скамейку. Под ослепительно ярким солнцем снег искрился и переливался радугой. Малыши играли в снежки, мальчишки постарше катались на самодельной ледяной горке, а девочка лет пяти в вязанной шапочке и таких же варежках ловила падающие с неба снежинки и показывая маме кричала,
- Посмотри, какие они красивые, только тают быстро.
Смотря на этих радостных и счастливых детей, он вспоминал свое детство. Вот так же он играл с малышами в снежки, так же катался с горки, родители водили его на елку и в кукольный театр, возили на санках. Мог ли он подумать, что в одночасье лишится всего этого, и что женившись его тоже постигнет неудача. В процессе знакомства и ухаживания за Полиной он был уверен, что если он обретет семью, и у него будут дети, то все в его жизни будет хорошо. А что у него есть сейчас? Любимая работа, библиотека им. Пушкина, в которой он читает книги и статьи для работы и медсестра Лена, с которой ему интересно разговаривать о работе. Работа, работа и работа. А если бы работа не была любимой, что тогда? Тогда в петлю.
- Интересно как сложились судьбы бывших узников, изломанные фашистским рабством? Неужели многие страдают, как и он? Как Жорка? Жалеет ли, что уехал? – думал Саша. Так он сидел еще долго. Мысли перекидывались от воспоминаний детства к прооперированным больным и наоборот, пока он не почувствовал, что сильно замерз. Дети давно разошлись по домам, а на город опустились серые сумерки. Саша поднялся со скамейки, воровато оглянулся по сторонам и разбежавшись прокатился с ледовой горки построенной ребятней. Морозная свежесть уже пробирала, и он быстро пошел к остановке, мечтая побыстрей оказаться в теплой постели и заснуть. А завтра работа, любимая работа. И послезавтра, и через неделю и через месяц.
Сделав обход больных, он уселся за свой рабочий стол, и занялся ненавистной писаниной. В кабинет постучали, и заглянула медсестра Лена Медведева.
- Извините Александр Иванович, можно мне на полчасика уйти? Ко мне там мама пришла, она очередь в магазине заняла, а в одни руки дают только по килограмму. Скоро Новый год, очереди огромные, ну чтоб два раза не стоять, а?
- Конечно, иди. Только принеси мне, пожалуйста, медицинскую карту Тучнолобова и не забудь передать Юле, что Носову пенициллин колоть через каждые четыре часа и проверять температуру.
- Хорошо, Александр Иванович.
- Интересно, какая у нее мама? - подумал он, когда Лена принесла ему медицинскую карту прооперированного, и решил посмотреть в окно, когда они будут выходить. Но снова раздался стук в дверь и вошел врач с ночной смены.
- Александр Иванович, а что мы будем делать с Сырцовым? Он всех в палате замучил своим стоном по ночам. Куда его можно перевести?
- Что значит перевести? Человек не просто так стонет, а от боли. Ему обезболивающие колют?
- Наверно.
- Как это наверно? Безобразие. Пойдите и разберитесь, может ему снотворное нужно?
Когда Саша выглянул в окно, он увидел только голову Лены в розовой вязаной шапочке заворачивающей за угол больничного корпуса. Он снова сел за стол и уставился на чернильный прибор, такой же стоял на столе Машиного отца. Когда они были детьми, то они с Машей нередко подписывали школьный дневник Саши за его родителей, если там были плохие отметки, макая тонким перышком в эту чернильницу. И один раз он случайно толкнул Машу под руку, когда старался разглядеть, как она это делает, и из чернильницы на стол посадил огромную синюю кляксу. Чем бы они не пытались ее вывести, у них ничего не вышло. Тогда они ее прикрыли стопкой книг, и на несколько дней оттянули наказание. Но потом Машке все равно всыпали, но она его не выдала. Это было как раз перед самым Новым годом. Какой это был замечательный праздник тогда, а теперь он не любит праздники. В праздники особенно чувствуется одиночество, когда всюду видишь радостные и счастливые лица людей.
Вчера когда он шел с работы он видел елку с шариками и гирляндами, а вокруг радостные дети весело водили хоровод и пели новогоднюю песенку. А в центральном магазине на окнах весело мигали фонарики над горками рыбных и овощных консервов.
Перед новогодними праздниками по улицам носились люди с полными сетками и сумками продуктов и подарков, мелькали пахучие елки, в магазинах стояли длинные очереди. Саше совсем не хотелось стоять в этих очередях, да и много ли ему одному надо.
- Может взять на Новый год дежурство?
Два предыдущих Новых года его приглашали к себе Варвара Кузьминична и Егор Сергеевич, естественно они сделают это и в этом году. У них хорошо, пахнет свежими пирогами, соленьями и чем-то вкусным, есть телевизор, но ему было неудобно, что они вынуждены приглашать своего одинокого квартиранта. Ему совсем не привыкать скучать в праздники, зачем обременять людей?
Он допоздна задержался в отделении и, выйдя на улицу, от порыва холодного морозного воздуха у него сразу перехватило дыхание. Сегодня мороз был крепким, а тут еще и ветер. Идти до дома было слишком далеко, а общественного транспорта наверно уже не было. Нужно было остаться в отделении, переночевать на кушетке, какой смысл идти домой так поздно, если утром снова на работу? Но не возвращаться же. Он шел быстро, почти бегом. Никто не встретился ему по дороге, все будто вымерли. Когда он наконец дошел до дома, усталость валила его с ног, ему уже не было холодно, наоборот по спине от быстрой ходьбы струился пот. Он не стал есть, только выпил чашку остывшего утреннего чая и завалился в постель, еле стащив с себя вещи.

* * *
Утром он проснулся с ужасной головной болью, в горле першило, а перед глазами расплывались разноцветные мерцающие круги. Он полежал еще немного, встал, сходил в туалет и умылся, но понял, что работать в таком состоянии не сможет, больше того он даже не сможет дойти до телефона-автомата, чтоб позвонить на работу. Он доковылял до двери Варвары Кузьминичны и постучал, моля бога, чтобы она или ее муж оказались дома. У него сегодня так много работы, назначены две плановые операции, его будут ждать, а он так некстати заболел.
- Здравствуй, Сашенька, - ласково проговорила его хозяйка, открыв дверь.
- Варвара Кузьминична, я приболел, на работу идти не могу, вы не сможете позвонить мне на работу?
- О чем разговор, Егор на работу собирается, оттуда и тебе на работу позвонит и врача вызовет. А ты давай ложись, я сейчас старика своего отправлю и к тебе загляну.
Через полчаса она принесла ему завтрак. Обычно он сам себе готовил на плитке в комнате, которую старался содержать в стерильной чистоте, это для него было не трудно. Но сегодня даже согреть себе чаю, он не мог. Его лихорадило, от высокой температуры кружилась голова, подташнивало.
- Я не буду есть, мне очень плохо, - еле проговорил он.
- Тогда пей чай с малиной, давай, давай, так надо.
Когда он очнулся, за окном уже были сумерки. Он чувствовал себя полностью разбитым, ломило все тело, грудь разрывало от кашля. Он вспотел, хорошо что в комнате было тепло. Печь топилась со стороны хозяев, и он никогда не утруждал себя этим занятием.
- А вот и я, - пропела, входя Варвара Кузьминична, - ну как маленько полегчало?
- Температура кажется спала, - еле просипел он, во рту было сухо, язык был шершавым и еле ворочался.
- Участковая врачиха приходила, укол сделала, и рецепт выписала, я уже и в аптеку сходила.
- Спасибо вам, - проговорил Саша.
Он не помнил, как приходила врачиха, как делала укол и о чем говорила. Это надо же было так заболеть.
- Вот поешь супчику куриного, чаю с малинкой выпей. Утречком будешь как новенький.
- Да уж хотелось бы.
- Супчик это конечно хорошо, но не лекарство, я вот целителя к тебе привел, Сашок, - сказал, входя Егор Сергеевич. За его спиной маячил довольный сосед Паша, держа в руках бутыль с мутным самогоном.
- Ты чего этого алкаша к больному человеку припер? - прикрикнула на мужа Варвара Кузьминична.
- Так это ж лекарство, - возразил Егор Сергеевич, - я сам за ним сходил, ты ж понимаешь, человека лечить надо, раз заболел.
- Да я вообще-то не пью, - подал голос Саша.
- Тю, - сказал Паша, бочком проходя мимо Варвары Кузьминичны к столу, - ты шо не русский? Это ж лучшее лекарство для русского человека. Сам гнал из буряка, чистый почти как слеза, - и он любовно погладил рукой запотевшую с мороза бутылку.
Саша уже хотел сказать, что ему и без самогона плохо, но посмотрев на подмаргивающего ему Егора Сергеевича, который тоже был не прочь пропустить стаканчик, сказал,
- Может и правда немного для лечения?
- Ты мать, это закусить бы чего принесла, капусточки там, огурчиков, сальца, - оживился Егор Сергеевич и подтолкнул жену к выходу. Она замахнулась на крутящегося вокруг стола Пашу находящегося в ожидании и покачав головой, вышла.
- Ну и жинка у тебя злая, - обиженно сказал Паша, доставая с полки граненые стаканы и расставляя их на столе.
- Не, не злая, только пьяных больно не любит.
- А ты шо часто пьешь? - засмеялся Паша.
- Не я не часто.
Паша зубами вытащил из бутылки пробку из туго свернутой газеты и разлил самогон по стаканам.
- Ну, - сказал он, поднимая стакан.
- Подожди, пусть сначала Варвара закуску принесет, - перебил его Егор Сергеевич с опаской взглянув на дверь. Дверь и правда через минуту открылась, и на пороге появилась Варвара Кузьминична, неся в руках миски с соленьями, а локтем прижимая к себе каравай хлеба и кусок сала, завернутый в белую тряпочку. Она разложила все это на столе и взяв нож стала разворачивать сало.
- Кузьминична, там никак твоя собака гавкает, можа пришел кто? - спросил Паша в надежде побыстрее от нее отделаться.
- Вот, алкаш, до белой горячки допился, да у нас отродясь собак не было, одни кошки.
- Да это, я ж забыл тебе сказать. Моя Галка тебя звала, - ударил себя по лбу Паша.
- А что ей нужно? - спросила Варвара Кузьминична.
- Так она мне разве ж скажет.
- Иди Варя, может чего надо, а мы уж здесь сами, - серьезно сказал Егор Сергеевич.
Когда за ней закрылась дверь, он посмотрел на Пашу и спросил,
- Что правда звала?
- Да, ни. Сейчас встретятся, пока кости нам перемоют, мы уже и успеем, ты ж мою Галю знаешь. Ну, давайте, - и он поднес почти полный стакан Саше.
Они чокнулись и выпили.
- Не, не, не, так не пойдет, за здоровье только до дна, - запротестовал Паша, увидев что Саша выпил только половину.
- Мне на голодный желудок это много.
- Да шо там много, - и он подтолкнул Сашину руку ко рту, - пей, у меня в кармане еще есть, - и он показал на свой тулуп, висевший на вешалке у двери.
- Ну и крепкий у тебя самогон, - сказал выпив полный стакан и заев квашеной капустой Егор Сергеевич.
- Так для себя же делаю, спички есть, гляди, - сказал он и, вылив немного самогона на клеенку, поджег. Самогон запылал ярким синим пламенем, распространяя по комнате сильный спиртовой запах.
- Наливай! - сказал довольный Егор Сергеевич.
Дальнейшие события помнятся смутно, они много раз чокались, пили, пели песни, Паша показывал то, как казак плеткой отбивать должен, потом снова пили, а потом полный провал. Очнулся Саша от страшного звука, доносящегося откуда-то снизу из-под кровати. Он долго не мог понять что это такое, звук был похож на жуткий человеческий храп, но он вроде не спал, только ужасно болела голова и трудно было даже приоткрыть глаза и посмотреть по сторонам.
- Вот они субчики, - вдруг услышал он голос соседки Гали, - это ж надо до такого допиться.
Саша сразу все вспомнил.
- Да дорвались, - отозвалась Варвара Кузьминична.
- Посмотри как там твой постоялец, не помер ли, а то не кубанский он, непривычный. Твой-то вон как храпит, а мой уже весь проспиртовался, проспится и по- новой начнет.
Саша все слышал, но не мог открыть глаза и подняться. Варвара Кузьминична подошла к Сашиной кровати и сказала,
- Улыбается во сне, может и правда полегчало, как думаешь Галь?
- Да ему-то конечно только на пользу. Я и сама чуть простуду чувствую, сразу раз стопочку. Смотри-ка они даже и бутылку не допили, что ж их так развезло то?
- А ты под стол посмотри.
- Вот паразит, спер. Ну не выливать же, давай допьем.
- А давай.
Женщины еще долго сидели за столом и о чем-то разговаривали, временами толкая Егора Сергеевича, когда он начинал очень уж сильно храпеть.
- Пора будить, уж за полночь, и как завтра на работу пойдет? - спросила Варвара Кузьминична.
- А мой утром маленькую стопочку хлопнет и полный порядок, как и не пил.
- Нет, мой еще дня два мучиться будет.
- Это все потому что не местные вы.
- Это как же не местные? Лет тридцать здесь живем.
- А корни-то чужие. Ладно буди своего, моего будить бесполезно.
- Егор, Егор, проснись, да проснись же ты, господи.
Саша тоже зашевелился, пытаясь встать в туалет. Что-то невнятно бормоча, с трудом вылез из-под кровати, качаясь поднялся и поплелся спать к себе Егор Сергеевич, а Пашу женщины взяв за руки и за ноги волоком потащили домой.
Пересилив себя, и сначала немного посидев на кровати и сфокусировав зрение Саша по стеночке сходил в туалет и укутавшись в теплое одеяло, уснул. Ночью он часто просыпался, частично вспоминая обрывки снов, в которых были мать, отец, бабушка, Маша, больница, медсестра Лена, его больные и еще куча всего абсолютно бессвязного. Под утро ему показалось, что Маша кладет ему свою руку на лоб, стирает выступивший пот и гладит по волосам.
- Маша! - тихо произнес он.
- Я здесь, - ответил голос.
На секунду он открыл слезящиеся от зимней простуды глаза и увидел как в тумане расплывчатый силуэт светловолосой женщины. Она наклонилась над ним, разглядывая его лицо.
- Маша! – снова позвал он.
- Я здесь, - снова ответил тихий голос, и он ощутил на своей руке ладонь Маши.
- Это не галлюцинации, - подумал он, - галлюцинации нельзя потрогать. Может это жуткий страшный сон, про плен, тюрьму и одиночество, а на самом деле он просто заболел и рядом с ним Маша? Хотелось снова открыть глаза и посмотреть на действительность, но никак не удавалось это сделать, как будто кто-то с силой сдавливал ему веки и затыкал уши. Крепко сжав ее руку, он забылся спокойным сном.
Когда же он открыл глаза, реальность удивила его. Рядом с кроватью на стуле сидела незнакомка и держала его за руку.
- Зачем вы здесь? - выдернув свою руку из ее мягкой и теплой ладони, спросил он.
- Меня мама прислала.
- Какая мама?
- Варвара Кузьминична. Пить хотите?
- Нет. Мне нужно выйти.
- Конечно, - сказала она и сняв с вешалки тулуп, наверно свой, подала ему.
Он с трудом встал, накинул тулуп и как в тумане пошатываясь, побрел к туалету. Он не чувствовал земли под ногами, голова кружилась, все плыло перед глазами, а в висках дробью стучало, - это не Маша, это не Маша. Зачем пришла эта женщина? Зачем?
Когда он вернулся после туалета, постель была застелена свежим постельным бельем, а на плитке весело пофыркивал чайник.
- Уходите! - грубо сказал он, протягивая ей тулуп.
- Но ведь вам же плохо, я вижу, - она провела рукой по своим светлым волосам и повесила тулуп на вешалку.
- Я справлюсь сам, - ответил он, - уходите!
Она в недоумении пожала плечами, извинилась за свое вторжение и ушла.
Саша тяжело опустился на постель. Никогда еще так грубо он не разговаривал с женщинами. Просто он разозлился на нее, что она выдала себя за Машу, а он поверил. А вот накричал на нее зря, она искренне хотела ему помочь. Чайник закипел, а сил встать и заварить чай не было. Кое-как он поднялся, снял его с плиты и снова сел на постель.
- Сейчас немного посижу, передохну, и сделаю себе чаю, а перед женщиной надо будет извиниться, - подумал Саша, но тут дверь снова открылась, и он услышал ее голос.
- Вот вам аспирин, бутерброд, чай с малиной и ложитесь в постель, - строго сказала она, внося поднос с едой.
- Спасибо вам, вы меня извините, что накричал на вас.
- Ничего, - ответила она и, поставила поднос на стуле рядом с его кроватью.
- Еще раз простите, ладно?
- Вы на холодном полу не держите босые ноги, - кивнув, проговорила она и повернулась, чтобы уйти.
- А как вас звать? - спросил он ее, незаметно рассматривая. Она чем-то напоминала ему Машу, у нее была красивая пропорциональная фигура, белокурые чуть вьющиеся волосы, правильные черты лица и светлые глаза.
- Маша, - просто ответила она и взялась за ручку двери.
- Подождите, посидите немного со мной, еще раз извините меня за грубость.
Она медленно подошла, подала ему в руки поднос и села рядом на стул.
- Мне еще трудно говорить, очень болит голова и горло. А вы расскажите мне что-нибудь о себе, где вы живете? Чем занимаетесь? - попросил он, откусывая бутерброд и запивая чаем с малиной. У него были сильно заложены уши, и он слышал ее далекий голос как через трубу. Она рассказала, что ее сына осенью забрали в армию, и она приехала из Новороссийска к родителям на Новый год, чтобы не чувствовать себя одинокой. А работает она воспитательницей в детском саду, но сейчас у нее отпуск. Слушая ее он не заметил, как снова уснул.
На следующий день, когда он открыл глаза, он увидел ее. Она дремала рядом на стуле, подставив под щеку ладошку.
- Какая славная и добрая женщина, - подумал он и тихонько дотронулся рукой до ее локтя. Она моментально открыла глаза и весело сказала,
- Доброе утро, вы уже сегодня хорошо спали, я рано утром пришла, а у вас тихо, не кашляете, не стонете, как в первый день.
- Доброе утро, мне даже неудобно, что вы так со мной возитесь.
- Чего ж тут неудобного, раз человек болеет, ему должны помогать, вы же сам доктор, все и без меня знаете. Папа обещал сегодня баньку организовать вечером, вам попариться хорошо.
- Нет, слабый я еще, чтоб в баньке париться.
- Папа вас веничком отхлещет, всю хворь из вас выбьет. Новый год же сегодня.
- Как Новый год? Это сколько же я валяюсь?
- Когда я приехала, мама сказала, что уже трое суток прошло, как вы заболели. Я здесь уже два дня.
- А мне показалось, что когда вечером Варвара Кузьминична меня чаем с малиной напоила, а Егор Сергеевич самогонам попотчевал, на следующее утро я вас и увидел. Совсем не помню, что было в эти дни.
- Вам очень плохо было, хотели даже в больницу забрать, но мама сказала какая больница перед Новым годом, кто за вами там смотреть будет.
- Мне очень неловко… - начал он.
- Да бросьте вы, я вам сейчас яишенки пожарю на сале, - и она быстро юркнула за дверь, накинув на плечи тулуп.
Саша встал, подошел к зеркалу, висящему на стене и увидев свое отражение, испугался. Волосы спутались, глаза впали, лицо покрывала отросшая за неделю щетина, но в целом ему было уже намного лучше, только во всем теле еще ощущалась неприятная слабость. Насколько смог, он привел себя в порядок и к ее приходу был чисто выбрит и переоделся.
Запах от яичницы на сале, распространившийся по комнате вызвал у него громкое бурчание в животе. Наконец-то за все время болезни он почувствовал голод, причем ужасный зверский голод. Он съел все, что она принесла, поблагодарил за заботу и неожиданно для себя взял ее за руку. Она взглянула на него своими печальными глазами и сказала,
- Поспите еще, до вечера. А потом в баньку. Я вам все к праздничному столу приготовлю.
- Возьмите там, в шкафу деньги, купите что-нибудь.
- Да уже все есть.
- Возьмите, а то я чувствую себя неловко.
Она высвободила свою руку из его ладоней и подойдя к шкафу взяла немного денег.
- Ну, я пойду, - сказала она, - до вечера.
- До вечера, - ответил он. Ему очень нравился взгляд ее светлых печальных, ни то голубых, ни то серых глаз. Он отогрелся под этим взглядом. Может, наконец-то нашелся человек, с которым он сможет быть счастлив, который проявил к нему чуткость и человеческое тепло. И даже старается, чтобы и у него был праздник. Интересно она будет отмечать Новый год с родителями или придет к нему? Наверно с родителями, она же к ним в гости приехала. А если все же придет к нему?
Так он лежал, думая об этой женщине, ему трудно было назвать ее по имени, но приятно было думать о том, что может и у него появится кто-то, кого можно бы было любить, опекать и заботиться.
Напарившись вечером в бане, он вошел и увидел, что в его комнате произошла небольшая перестановка, стол был подвинут ближе к кровати и накрыт на двоих. Его сердце пело от счастья.
Незадолго до полуночи появилась Маша в красивом праздничном платье и с новой уложенной прической.
- С наступающим! - сказала она и стала суетиться возле стола.
- И тебя тоже.
Они сели за стол, он на постели, она рядом на стуле, и наложив на тарелки всяких вкусностей и не зная, что говорить друг другу стали молча есть, напряженно поглядывая на часы и слушая радио. За минуту до боя курантов она потянулась к бутылке с шампанским, долго и неумело раскачивала тугую пробку на бутылке и вдруг рывком открыла, рука с пробкой резко отлетела в сторону, а пенная струя облила его и свежее постельное белье на кровати. Они вместе вскочили, и она стала обтирать его кухонной льняной салфеткой, которой был прикрыт хлеб на столе. Их тела почти соприкасались, он слышал ее легкое дыхание и, поймав ее руку, вытиравшую его обрызганную шампанским рубашку, припал к ней губами. Она доверчиво прижималась к нему все крепче и крепче, а он вдыхал запах ее тела, которое сделалось нежным и податливым, и уже нежно целовал в губы.
Наутро он почувствовал себя бодрым, хорошо выспавшимся, только немного кружилась голова, то ли от болезни, то ли от счастья. Она спала рядом, крепко обняв его. Ее светлые волосы рассыпались по его груди, и он тихонько перебирал их в руках, боясь потревожить ее сон.
Сутки они провели в постели, вставая только перекусить и сбегать в туалет. Чем больше Саша к ней присматривался, тем больше она ему нравилась. Проснувшись утром второго января, он еще решил немного понежиться в постели, а она готовила завтрак, расхаживая по комнате, в чем мать родила. Потом уселась на стул, весело улыбнулась и позвала его к завтраку. Он немного путаясь в словах и стесняясь, предложил ей выйти за него замуж. Она нервно заерзала на стуле и как-то нехотя ответила, что он ей нравиться, но она вообще-то замужем. Он приподнялся в постели и ошалело посмотрел на нее.
- А ты не знал? Мой муж в море ходит, по полгода дома не бывает.
- Почему же ты мне раньше не сказала?
- А зачем? И что бы это изменило? – она отвела свой взгляд и стала смотреть на танцующие вальс за окном снежинки.
Он долго молчал, разглядывая ее обнаженное тело и тихо произнес,
- А и правда, что?
Она неожиданно покраснела, виновато посмотрела на него, хватила со стула свои вещи, и промолвив,
- Извини, - убежала. Может быть, в его простуженных глазах и осипшем голосе она усмотрела что-то обидное для себя, а может, ей просто стало стыдно перед ним.
А Саша лежал и думал, что снова в его жизни произошла досадная ошибка. Ему понравилась эта еще молодая и красивая женщина, он увлекся и не заметил, как все ей рассказал о своей жизни, ничего не скрывая и не приукрашивая. Это произошло наверно потому, что она проявила к нему заботу и нежность, а ему захотелось кому-то раскрыть свою душу, и он разоткровенничался с посторонним человеком. А она просто нашла себе временное увлечение, пока муж вдалеке, не побрезговав больным простуженным человеком, который подвернулся ей на пути. А он хотел для себя немного счастья, немного любви, немного нежности, немного понимания, рассчитывал на долгую связь, даже подумал, что будет воспитывать внуков, когда придет из армии и женится ее сын. Ну а раз не суждено ему стать счастливым, так и пытаться больше не стоит.

* * *
За время Сашиной болезни у него скопилось работы просто невпроворот, и это помогло отвлечься от личных проблем и забыть о неудавшейся попытке создания новой семьи. С раннего утра в больнице царила невообразимая обстановка, все бегали и бестолково суетились, как будто от их беготни зависела репутация больницы.
Перед самым Новым годом, у них в больнице на третий день после операции умер пациент, и теперь прокуратура рассматривала жалобу родственников о врачебном несоответствии. Это не был первый смертельный случай в их больнице, но с привлечением прокуратуры им еще сталкиваться не приходилось. Саша был хорошо знаком с врачом, делавшим эту операцию, не раз присутствовал и вместе с ним участвовал в проведении сложнейших операций и полностью доверял ему как хорошему специалисту и ответственному человеку. Он знал, что Николай Валерьевич, так звали хирурга, никогда не являлся на работу пьяным и не употреблял спирт на работе, как это случалось с некоторыми другими врачами. Его действия всегда были точны и отработаны. К тому же просмотрев историю болезни пациента, Саша нашел, что, послеоперационный период у больного протекал нормально и все назначения соответствовали данному заболеванию.
- Александр Иванович, собрание скоро начнется, не забудьте, - заглянула к нему в кабинет медсестра Лена.
- Я помню, Леночка.
Когда началось собрание, все как один набросились на Николая Валерьевича проводившего ту злосчастную операцию, пытаясь доказать его врачебную ошибку. Еще совсем не была доказана его вина, но ему уже припомнили все, и опоздания, и роман с медсестрой, и еще кучу всяких мелочей, совсем не связанных с работой, пытаясь оклеветать и тем самым загладить собственную вину, если она вообще существовала. Сколько раз Саша давал себе зарок не впутываться ни в какие разбирательства, но в этой ситуации видя, как вчерашние друзья поливают грязью человека, которому даже не дали слова сказать в свое оправдание, он вытерпеть не смог.
- Можно мне высказаться? - его высокий голос заглушил чужие голоса. Все врачи и сестры устремили на него недоуменные взгляды и зашептались. Он видел, как Лена едва кивнула ему головой в знак солидарности и поддержки и, откашлявшись, начал,
- Бывает так, что врачебные ошибки не зависят от низкого или высокого уровня квалификации врача, а совершаются по воле случая. От них никто не застрахован. Пациенту Севастьянову до операции сделали все анализы, его осмотрели все специалисты на новейшем оборудовании, которое недавно завезли к нам в больницу. Николай Валерьевич действовал согласно поставленному медицинскому диагнозу. Он все сделал правильно, а вышло что-то не так. Севастьянов умер, хотя заживление после операции шло хорошо, не было никаких болезненных симптомов, температура в норме, но что-то в его организме дало сбой. Человек смертен и есть некий предел человеческим возможностям. Я считаю, что обвинение Николая Валерьевича преждевременно, вот придут результаты вскрытия из лаборатории, тогда можно будет что-то сказать. Он сел на место и некоторое время в комнате стояла гробовая тишина, а после с места поднялся главврач и помедлив, сказал,
- Все свободны. Идите работать.
После этого случая все еще больше стали уважать Сашу, тем более когда выяснилось, что доктор Николай Валерьевич оказался абсолютно не виноват, у больного при вскрытии обнаружили редкое врожденное заболевание, которое родственники намеренно скрывали от него и от врачей. Медсестра Лена, до этого и так оказывающая ему некоторые знаки внимания, теперь в открытую смотрела на него влюбленными глазами и восхищалась им. Находясь рядом с ней, он постоянно ловил на себе ее заинтересованные взгляды. Или это ему казалось? Зачем он ей нужен, старый, почти седой, бездомный и неустроенный в жизни человек? Скорей всего ей интересна медицина, и она набирается опыта, учась у него. Что ж, если так, он с удовольствием постарается передать ей все, что знает сам и научит некоторым особенностям в хирургии.

* * *
Устав от зимней спячки, в город наконец-то пришла настоящая весна. Она с безжалостной скоростью пробуждала землю, смеясь над умирающей, с каждым днем теряющей свою силу зимой. Еще совсем недавно всюду лежали пышные мягкие сугробы, но пригрело весеннее солнышко, без раздумья растапливая их своими теплыми ласковыми лучами, зазвенела капель, потекли веселые журчащие ручейки и белый снег постепенно превратился в серо-черный, а потом и вовсе исчез. На деревьях сразу набухли почки, птицы начали в спешке строить гнезда, а уставшие от теплой одежды и недостатка солнца люди с удовольствием вдыхали запах пробуждающейся жизни.
Свой рабочий день Саша обычно начинал в полвосьмого, чтобы в тишине до прихода новой смены разобраться с нелюбимыми бумажными делами. Но только он уселся за свой рабочий стол и разложил истории болезней, как в кабинет кто-то несмело постучал, и тут же со скрипом открылась дверь. В комнату заглянула медсестра Лена Медведева, она всегда приходила вовремя, была собранной, обязательной и ответственной.
- Ты что так рано, Леночка? - спросил он.
- У нас же сегодня операция, - ответила она и зайдя в комнату присела на стул, стоящий рядом с его столом. Она выглядела немного взволнованной. Глаза сверкали, от ветра волосы разметались по плечам, а ямочки на ее ярких щеках придавали лицу особое очарование.
Саша заглянул в ежедневник лежащий на столе и ответил,
- Первая операция в десять часов, а сейчас еще и восьми нет.
- Я знаю, - ответила Лена и замолчала, опустив голову.
- Лена у тебя что-нибудь случилось?
Она по-прежнему молчала, только тяжело вздохнула, и посмотрев на него испуганными глазами, быстро отвела взгляд.
Саша встал и подойдя к Лене присел рядом с ней и серьезно сказал,
- Ну, рассказывай, что у тебя случилось?
Лена еще больше опустила голову и тихо произнесла,
- Вы так ловко управляетесь в операционной, мне нравится следить за вашими руками, ничего лишнего, без паники и суеты, вы всегда знаете, что нужно делать.
- Каждый, Леночка должен заниматься тем, что у него лучше получается.
- Талантом вас бог не обидел, вон как вы людей штопаете. А вот живете один, без семьи.
- Я пытался создать семью, но не получилось. Однолюб я.
- А если рядом буду я? Я буду вашей правой рукой.
- Зачем я тебе нужен, Леночка? Вокруг полно молодых двадцатилетних парней.
- Да вы посмотрите на этих двадцатилетних. У них же на уме одни танцульки, гитары и вино. Умственное развитие - ноль, учиться не хотят. А вы такой, вы надежный, такой хороший, добрый, умный, мне с вами интересно.
- Лена, ты заблуждаешься. Я уже сейчас старый для тебя.
- Нет. Вы сосем не старый, и у вас душа молодая, - дрожа от волнения, заговорила Лена.
- Ты наивно полагаешь, что я еще долго смогу остаться таким, нет детка, через несколько лет я буду совсем дедушка, а тебе захочется вести нормальную полноценную жизнь.
- Но я люблю вас, и хочу всегда быть рядом с вами. Я много думала и приняла решение, мои родители, они наверно будут против, ну и что, я уже взрослая. Я же вижу, я тоже вам не безразлична, - она вплотную придвинулась к нему и обняла, обхватив его шею руками.
От ее предложения ему стало не по себе, и он оторвал ее руки от себя. Она вздохнула и громко заревела. Тогда он прижал ее к себе и стал успокаивать, говоря,
- Ты молода, красива, ты еще обязательно найдешь свою любовь, а я уже старый, живу в убогой квартире, и у меня ничего нет, кроме любимой работы.
- Никакая даже самая интересная работа не может человеку заменить человеческое общение и любовь. И в работе нужны перерывы, чтобы снова с удовольствием к ней возвращаться. Вы же живой человек, - всхлипывая, отвечала Лена.
- Лена, я уже ничего не хочу менять в своей жизни, - поглаживая ее по вздрагивающим от плача плечам, сказал Саша. Конечно же, он лгал, он так мечтал влюбиться по-настоящему, как было с Машей. Но только это должна быть взрослая женщина, а не такая девочка, как Лена, у которой еще все впереди.
Лена отпрянула от него, как будто он сделал ей больно, и с вызовом посмотрела ему в глаза. В кабинете повисло тягостное молчание. Ему было неловко перед этой молоденькой девушкой, он испытывал к ней чувство вины и жалости. Нужно было как-то успокоить ее, что-то сказать ободряющее, но что? Еще совсем недавно он сам переживал подобную ситуацию, и никакие слова не успокоили бы его оскорбленную душу.
- Лена, - несмело начал он, - мы можем с тобой дружить, я буду тебе во всем помогать.
- Не нужно ничего говорить, это я хотела вам помочь, - выпалила она и, смахнув рукой слезы, убежала.
Саша снова уселся за свой стол, но так и просидел, неподвижно смотря в одну точку и думая о своей дальнейшей жизни и о том, как ему теперь работать с Леной. Скоро операция и она его ассистентка, но наверняка будет ощущать обиду, неловкость и скованность, работая рядом с ним. Например, он не смог бы работать с той женщиной Машей, с которой так беззаботно провел новогодние праздники. Хотя нельзя сравнивать интимные отношения с теми отношениями, что у него были с Леной. Но она еще почти ребенок и для нее это наверно так же важно.
Сделав обход больных, он ни разу не увидел Лену, хотя и высматривал ее в коридорах, в палатах, и в ординаторской, но придя в операционную он заметил ее покрасневший носик и припухшие от слез глаза. Она в накрахмаленном белом халате и шапочке надвинутой на самые брови отчужденно молчала, перебирая и без того аккуратно разложенный набор хирургических инструментов.
- Лена, у нас есть обязанности, - положив ей руку на плечо, негромко сказал он. Она только кивнула в ответ, и до конца операции ее лицо оставалось непроницаемым, но он заметил, как марлевая повязка впитывает редкие скатывающиеся с ее глаз слезинки. Закончив операцию, он поблагодарил ее за помощь, она опять лишь кивнула и быстро отвернулась от него к инструментам.
- Утрясется как-нибудь, - подумал он, устало садясь в кабинете в кресло.
Через два часа была назначена следующая операция, но ассистировать ему пришла другая медсестра, молоденькая рыженькая с веселыми веснушками.
- А где Лена Медведева? - спросил он.
- Не знаю, меня главный попросил подменить.
Саша оперировал как под гипнозом, руки делали свое дело, а мысли были заняты думами о Лене. Если бы на ее месте оказалась какая-нибудь легкомысленная безголовая девчонка, он бы даже не стал переживать, но зная Лену, ее целеустремленность, серьезность и добрую открытую душу он мучался. Может конечно все и утрясется само собой, а может и нет. Вот он же не может избавиться от своей неземной любви к Маше, как не старается. Свет клином сошелся на одной женщине, которой уже давно нет в живых, а он все равно думает о ней, представляет, какой бы она была сейчас, иногда даже разговаривает с ней вслух. За что ему эти страдания? Как-то монахиня в ГУЛАГе что-то говорила об искуплении грехов. Ну что же такое он натворил в жизни, что до сих пор не может их искупить?
Он смотрел на косой дождь за окном своего кабинета, а на душе было гнусно и муторно. Захотелось поскорее уйти сегодня домой. Ведь можно же ему хоть иногда уходить с работы домой, как всем остальным людям.
Он ехал домой усталый, злой и голодный. Сегодня его раздражало все, и хмурое небо, и моросящий дождь, и воющий ветер, и раскисшая от дождя дорога и вечная грязь под ногами, и даже местная молодежь, обычно устраивающая посиделки недалеко от его дома.
Дома он тоже все никак не мог успокоиться, ходил в своей маленькой комнатке из угла в угол, временами останавливаясь и с тоской смотря в окно, где дождь уже лил как из ведра, а ветер выл и хлопал форточкой.
- Что, что же я должен сделать? - задавал он себе один и тот же вопрос.
Он ложился и снова вставал и тихо ходил по комнате в ночном безмолвии, боясь разбудить своих хозяев. Дождь уже прекратился, ветер утих, и луна озарила холодным мертвым светом комнату. К утру он успокоился, и понял, что у него есть только один выход, уехать. Ему совсем не хотелось уезжать, но он понимал, что не стоит ломать девочке жизнь. Скорей всего это конечно не любовь, а так мимолетная влюбленность. Но даже эта влюбленность могла создать дополнительные проблемы в отношении врача и медсестры. Лена уволиться из больницы не может, потому что она молодой специалист, пришедший по направлению после училища, а это значит, что им придется работать вместе. Он сам виноват, что слишком фамильярничал с ней и откровенничал, рассказывая о себе. Все решено, нужно уезжать. С глаз долой – из сердца вон, - хотя сам он в это высказывание почти не верил, но кто знает, может у всех по-разному.
На следующий день он, закончив все свои неотложные дела, пошел на поклон к главврачу. Главный врач оказался человеком с понятием, не стал уточнять, что это за личные дела и подписал заявление без проволочек, сказал что жаль конечно терять хороших врачей, но раз человеку надо, значит надо. Только спросил, куда Саша собирается и, увидев что он неопределенно пожал плечами предложил позвонить своему хорошему другу главврачу из Невинномысска, который как-то говорил, что нуждается в хороших специалистах.
Саша уж думал, что на этой благодатной цветущей и родящей Кубанской земле теперь его обитель, ан нет, судьба снова подставила ему подножку. И вот собрав свои нехитрые пожитки, не попрощавшись с Леной, решив что так будет лучше, он уехал в незнакомый ему город Невинномысск…

* * *
…Прошло пять лет.
Саша сидел в здании вокзала города Саратова в ожидании своего поезда. В помещении было очень душно и многолюдно, но на улице, несмотря на приближающийся вечер, стояло настоящее пекло. До отхода поезда оставалось еще около пяти часов, но больше находиться в доме бывшего тестя и видеть страдания Полины и Маргариты Владимировны он не мог. Вчера были похороны Григория Пантелеевича, который умер несколько дней назад от сердечного приступа. Полина позвонила Саше, когда он был на работе, и несколько минут слушая ее бессвязную речь и всхлипы, он не мог понять, о чем она хочет ему сказать. Когда же он понял то, бросив все свои дела, сразу уехал в Саратов.
Он первый раз в жизни заходил в квартиру, где жили родители Полины, он не раз ждал ее, слоняясь рядом, когда она забегала к ним, но никогда не был там сам. Открывшая ему дверь Полина бросилась к нему на грудь, забившись в рыданиях. Саша видел, что ей было действительно больно и тяжело, голос ее предательски дрожал совсем не по-театральному. В-первый раз он увидел Полину настоящей, такой какой она была на самом деле, без кокетства и кривляний, без опаски выглядеть старой или некрасивой. Маргарита Владимировна едва заметно улыбнулась ему и без обычного для нее сарказма и издевки сказала,
- Проходи Сашенька, вот и нет больше моего Гришеньки.
Саша выразил ей свои соболезнования, и она кивнув, беззвучно заплакала. Почти до самой церемонии похорон они молча просидели в комнате, где плотно закрытые от солнца шторы создавали еще более гнетущую обстановку. На кладбище же пышно цвели кусты жасмина и шиповника, весело щебетали птицы, ласково шелестел листьями ветерок, а солнце забавлялось, весело играя на ветках деревьев солнечными зайчиками. Природа не понимала, что у людей горе и вся эта располагающая к веселью обстановка выглядела кощунственной.
Коллеги Григория Пантелеевича один за другим произносили помпезные речи и выражали соболезнования жене и дочери усопшего. Убитая горем бывшая теща стояла во всем черном, не обращая на них внимания, ее взгляд был прикован к гробу с телом Григория Пантелеевича, и плечи тряслись в немом плаче. Когда-то дама солидная и внешне привлекательная в одночасье превратилась в старуху. Еще недавно ее лицо почти лишенное морщин теперь напоминало испеченное яблоко. Полина горько плакала, закрыв лицо ладошками, не боясь за свой макияж, и то как она выглядит, когда же стали закрывать крышку гроба, отняла руки от лица, оно было опухшим и помятым, а глаза красными.
- Вот и не стало еще одного хорошего человека, - думал Саша, стоя рядом с Полиной, - отзвучал траурный марш, речи и соболезнования и остался только свежий земляной холмик на могилке с кучей живых и восковых венков и цветов.
После похорон за поминальным столом, который за их отсутствие в доме организовала все та же неизменная помощница Клаша с другими незнакомыми Саше женщинами, сначала поднимали тосты за упокой души Григория Пантелеевича, вспоминали о его трудовой деятельности, о добром нраве и о том какой он был широкой души человек, а затем крепко выпив перешли на анекдоты и пустую болтовню, совсем забыв зачем они здесь собрались. Полина не выдержав этого хамского равнодушия, ушла в другую комнату, а Маргарита Владимировна сидела сжавшись в комочек, вся черная с окаменевшим лицом. Саша, у которого кусок в горло не лез, попытался напомнить собравшимся, зачем они сюда пришли, но один толстый, лысый с красным от выпитого лицом мужчина икнув, произнес,
- Помним, дорогой, помним. Пусть земля ему будет пухом. Все мы смертны, давай лучше выпьем. И вы Маргарита Владимировна, почему не поддерживаете компанию?
Она подняла свои мутные глаза и с ненавистью посмотрела на говорившего. Но ему было все равно, он уже снова тянулся к бутылке. Саша еще раз понял, как люди бывают безучастны и равнодушны к чужому горю.
Поздно вечером, когда все разошлись, и была убрана и вымыта посуда, они втроем уселись на кухне и так без сна просидели почти до самого рассвета, поминая дорогого им человека. Бывшая теща облокотившись на Сашино плечо беспрерывно всхлипывала, вспоминая их с мужем молодость, совсем забыв, что когда-то она так рьяно ненавидела и обзывала последними словами своего зятя. Саша не обижался, он быстро преодолел отчуждение, существовавшее между ними, простил ее и сейчас как только мог, пытался успокоить и ее и Полину.
Утром вновь стали приходить новые люди, пришлось снова организовывать стол, и выслушивать соболезнования. Оставить бы сейчас Маргариту Владимировну и Полину в покое, им и так тяжело, так нет же, обычаи требуют соблюдать приличия и принимать гостей, многих из которых ни Полина, ни бывшая теща и в глаза раньше не видели.
К пяти часам дня, проводив последних сочувствующих Саша сославшись на занятость, тоже стал прощаться.
- Ты нас не забывай, Сашенька, - обнимая его, говорила бывшая теща, - на меня зла не держи, на дуру бабу. Сама не знаю, зачем на тебе зло срывала. После смерти Гришеньки все думала, что во многом ты был прав, были бы у вас с Полинушкой детки, может все, и ладно бы было в вашей жизни. А сейчас и я одна осталась и Полинушка несчастна. В театре не ладится, личной жизни тоже нет.
- Мама, ему это не интересно, зачем ты?
- А может съедетесь снова, а? - в надежде спросила Маргарита Владимировна, глядя на Сашу.
- Нет, я уже привык один, а писать и звонить вам буду.
Дождавшись своего поезда Саша вошел в душное купе и положив свой маленький чемоданчик, устало опустился на нижнюю полку и подумал, только бы не попались попутчики, которые будут всю дорогу донимать его своей болтовней. Когда он ехал сюда ему попались именно такие, две тетки громко разговаривали между собой, иногда бесцеремонно толкая его в бок и спрашивая,
- Мужчина, а вы как думаете?
Первый раз он ответил им,
- Извините, я не слушал, о чем вы говорите.
И они в два голоса, перебивая друг друга, начали объяснять ему суть разговора.
Второй раз сказал, что он занят своими мыслями, у него горе, умер близкий человек, и ему не до разговоров. На что они дружно стали давать ему советы и рекомендации. И это продолжалось до тех пор, пока в стенку не постучали из соседнего купе, и грубый мужской голос не прокричал,
- А ну тише, ночь на дворе, сколько можно галдеть, твою мать.
Тетки обиженно замолчали, но ненадолго. На рассвете, часов в пять утра, они попросив у проводницы чая возобновили свою пустую болтовню.
Саша привык к ночным дежурствам в больнице и мог спокойно отдежурив ночь, работать и днем. Но сейчас он чувствовал себя не очень хорошо, во-первых, он практически не спал уже два дня, во-вторых, нервное потрясение, а в-третьих, его разморило в душном здании вокзала. И если еще будут болтливые соседи, то это будет просто катастрофа.
Дверь купе открылась, и он увидел молодого человека с огромным рюкзаком.
- Здрасте, - сказал парень в очках и протянул для приветствия руку, - Максим.
- Александр Иванович, - пожал ему руку Саша.
- Очень приятно, - парень, закинув рюкзак наверх, уселся на противоположную сторону, и устало прикрыл глаза. - Не знаете, когда белье давать будут? Я с пересадками, спать хочется просто до чертиков.
- Наверно скоро, только если попутчики спать дадут, - ответил Саша.
- Мне главное уснуть, а там меня и пушкой не разбудишь, - махнул рукой Максим.
- Счастливый, - подумал Саша, который всегда спал очень чутко.
В дверь купе громко постучали и Саша, дернув за ручку, увидел сначала темноволосого маленького мальчика с плюшевым зайчонком в руках, затем два увесистых чемодана, а за ними Лену Медведеву. Она почти совсем не изменилась, только немного поправилась и изменила прическу.
Он пропустил мальчика, схватил чемоданы и улыбнулся Лене.
- Александр Иванович, вот так встреча! - воскликнула Лена и поцеловала его в щеку, - вы к нам в Краснодар?
- Нет, я домой в Невинномысск, но сначала в Туапсе навестить одного товарища.
- А это мой сын Димка.
- Ну, здравствуй, Димка! - протянул ему руку Саша.
- Привет, - вложив ему свою маленькую ладошку в руку, сказал Димка, - а мы к бабушке ездили. Она старенькая, старенькая, мы с ней ходили на арык купаться, тетя Майя меня на ослике катала, и мы там такие большие-пребольшие дыни ели, - и Димка на сколько только мог, развел в стороны руки, показывая их размер. Мальчик не останавливаясь все болтал, делясь впечатлениями от летней поездки к бабушке, выставив на столике подарки, подаренные многочисленными родственниками, а Максим уже сладко посапывал на влажном после стирки бело-сером белье, которое им принесла проводница.
- Хватит! - строго сказала Лена, - дай дяде отдохнуть.
- Пусть говорит, он так все интересно рассказывает, - погладив Диму по гладким волосам, улыбнулся Саша.
- Он вам так всю ночь рассказывать будет, у него впечатлений море. Давай раздевайся и в постель, вставать рано, потом тебя не добудишься. В туалет хочешь?
Дима обиженно помотал головой и, самостоятельно стянув с себя вещи, улегся в постель.
- Ну как живешь, Лена? - спросил у нее Саша, когда Дима уже спал.
- Я живу хорошо. Спасибо вам, Александр Иванович. Вы когда сбежали, я конечно сначала переживала.
- Я не сбегал, а просто уехал, - стал оправдываться Саша.
- Сбежали, сбежали, я знаю, испугались. А меня тем летом родители к бабушке в Ташкент отправили, там я с Борисом и встретилась. Вернее мы с ним с детства были знакомы, но долго не виделись. И я влюбилась по-настоящему. Через полгода мы поженились, и вот уже Димке три года. И мы очень-очень счастливы. Правда два года назад умер папа, и мы теперь живем с мамой. А в Ташкент ездим ранней осенью каждый год, только в этом году поехали летом, у них землетрясение в апреле сильное было, слышали?
- Конечно слышал, девять баллов, много жертв и разрушений.
- У наших тоже еще не старый дом разрушился, но им целых три квартиры в новом микрорайоне Чиланзар дали на одном этаже. А как вы живете, Александр Иванович?
- Я живу в маленьком городке Невинномысске в Ставропольском крае. Работаю, спасаю человеческие жизни, все как всегда. Осенью обычно езжу отдыхать в санаторий в Ессентуки, там совсем рядом на автобусе два часа. Летом в выходные хожу на Кубань искупаться, позагорать. С соседом иногда в шахматишки играю, в саду цветы выращиваю, читаю много, телевизор смотрю. Вот и вся моя жизнь.
- А что в Невинномысске тоже есть Кубань?
- Да, недалеко живем друг от друга.
- А женщина, друзья у вас есть?
- Я по натуре человек замкнутый, с людьми схожусь трудно, со старыми друзьями переписываюсь. В прошлом году летом мой друг Аристарх с женой на море ездил, и я к ним туда на два дня приезжал, - ему очень понравилось на море, но он стеснялся своей концлагерной татуировки с номером, выколотой на руке на которую многие обращали внимания. Он даже в самую жару старался носить рубашки с длинными рукавами, только немного закатывая манжеты, чтобы не привлекать к себе внимания.
- А в Краснодаре бываете?
- Был в прошлом году на девятое мая на площади Победы, встречался с фронтовиками. Видел пятиметровую скульптуру советского воина возле Горьковского парка.
- Я тоже видела этот памятник воинам, принимавшим участие в освобождении города от немецко-фашистских захватчиков. Когда в следующий раз будете в Краснодаре обязательно заходите к нам в гости, я вас с Борисом познакомлю и с мамой. Вот мой адрес и телефон.
Все уже давно спали, поезд мерно раскачивался, а Саша еще долго не мог заснуть, смотря со второй полки на спящих внизу. За окном поезда ярко горели звезды и луна, озаряя серебряным блеском купе, лица Лены, Димы, рисунков мальчика и маленького плюшевого зайчика, лежащих на столике. Он завидовал людям, имеющим детей. Этот трехлетний малыш, с таким азартом рассказывал ему о своих родственниках, показывал подарки и рисовал. Как здорово было бы иметь такого внука. Он бы ходил с ним на речку, учил плавать и ловить рыбу, зимой катал бы на санках и лепил снеговика. Но видно на роду ему написано не иметь близких. У него был свой маленький уютный холостяцкий домик, который на момент его вселения представлял из себя запущенную, захламленную берлогу какого-то нерадивого человека. Он долго приводил его в порядок, вкладывая в него всю душу, выгребал мусор, сам ремонтировал, сам обставлял, на небольшом участке сам выкорчевывал старые трухлявые пни, сам сажал цветы и молодые деревья. Зато по утрам выходя на работу он так любил смотреть, как первые лучи восходящего солнца нежным светом озаряют сочную зеленую листву и яркие цветы, как от легкого ветра легонько покачиваются верхушки молодых деревьев, как осенью они желтеют и начинают сбрасывать свои разноцветные листья, устилая землю разноцветными пятнами, и как долго потом стоит в воздухе стойкий запах опавшей листвы. Он любил свой дом и гордился им, но как бы он хотел, чтобы вместо тишины, покоя и идеальной чистоты его встречали веселые и шумные голоса детей и разбросанные повсюду игрушки, и чтобы он спешил с работы домой, а его там с нетерпением ждали. Как-то пару лет назад он посмотрел фильм «Судьба человека», с сюжетом очень схожим с его личной жизнью. Герой фильма Андрей Соколов, кстати одно упоминание этой фамилии уже произвели в Сашиной душе переворот, побывав в плену и сумев сбежать, узнает что его родные погибли от бомбежки. После войны он одинок и работает, как и Саша в чужих местах. Но там он встречает мальчика сироту и говорит, что он его отец и они вместе начинают новую жизнь.
Этот фильм произвел на Сашу огромное впечатление, он так понимал переживания героя, которого блестяще сыграл актер Сергей Бондарчук, и ему так же хотелось найти хоть одну родственную душу. Казалось бы чего проще найти себе пару, вокруг столько одиноких людей, но найти того с кем вместе хотелось бы прожить всю жизнь не было или почему-то они не попадались на его пути.
Утром, когда поезд подошел к вокзалу Краснодара Лена с Димкой уже были умыты, успели позавтракать и собраться. Проводница предупредила, что ввиду опоздания поезда стоянка будет сокращена и все пассажиры уже стояли в проходе со своим багажом. Саша тоже вынес Ленины чемоданы в проход, а Димка все время дергал Лену за руку и спрашивал,
- Мам, а бабушка придет нас встречать?
- Не знаю, Дим, может быть, сейчас увидим.
Наконец поезд остановился, протяжно заскрипев и качнувшись, и люди хлынули к выходу, толкая впереди себя чемоданы, корзинки, рюкзаки и сумки. Лена с Димой спустились, а Саша подав им чемоданы и помахав на прощание рукой, стал принимать багаж спешащих сеть на поезд пассажиров. Он хотел выглянуть в окно и посмотреть на то, встретила ли их бабушка, но в проходе опять образовалась суматоха, и когда он, наконец сумел подойти к окну поезд уже содрогнулся и медленно пополз вперед. Выглянув окно он увидел медленно идущих вдоль перрона к выходу в город Лену с сыном Димкой и светловолосую невысокую женщину. Разглядеть ее лица издалека не удалось.
Необъяснимое чувство овладело израненной душой Александра Ивановича, когда поезд тронулся и стал удаляться перрон, на котором остались Лена со своим маленьким сыном и ее мать. Что было причиной этой тревоги и беспокойства? Наверно рассказы Лены о дружной и крепкой семье, о том, что дома их всегда ждут и любят, и о том что у них впереди еще много-много интересного. А что ждало его, кроме пустоты и одиночества? Только любимая работа.
В купе было тихо, только изредка сладко похрапывал Максим, а двое новых пассажиров из купе отправились в вагон-ресторан. Саша сидел и от нечего делать разглядывал проплывающие в окне вагона дома, сады, дороги, реки и обширные кубанские поля.
- Доброе утро! - свесившись со второй полки зевая, произнес Максим.
- Уже добрый день! Ну, ты и горазд поспать.
- Да уж поспать я люблю, а тут еще так укачивает, а где наши попутчики?
- Они уж дома.
- А я даже не слышал когда они сошли, - Максим соскочил со своего спального места и схватив полотенце побежал умываться.
- Молодость, - подумал Саша, - сколько времени проспал и ничего не слышал, ни как выходила Лена с сыном, ни как громко разговаривали новые пассажиры расставляя свой багаж, переодеваясь и договариваясь о завтраке.
Вернувшись Максим, вытащил из рюкзака флакончик с каким-то лекарством, вынул пару таблеток и забросил в рот.
- Что-нибудь болит? - поинтересовался Саша.
- Голова, уже несколько месяцев подряд. Ни с того, ни с сего так начинает болеть, просто трескается.
- А что за лекарства ты пьешь?
- А я не помню как называется, мне один товарищ посоветовал это лекарство и в баночку немного отсыпал от своего.
- Ну и как помогает?
- Ему хорошо помогает, а мне как-то не очень, приходиться сразу несколько таблеток пить, тогда отпускает. Но у меня это не часто бывает.
- Максим лечиться самому очень опасно. Организм каждого человека индивидуален, и если это лекарство полезно для твоего друга, то может быть противопоказано тебе и даже являться ядом. Нужно показаться специалистом, пройти обследование, сдать анализы.
- А само пройдет, некогда мне по врачам ходить.
- Нельзя так наплевательски относиться к себе, ты еще такой молодой, болезнь надо лечить грамотно, а не пускать на самотек. Запущенные болезни могут перейти в хронические.
- Неужели вы абсолютно здоровый человек?
- Конечно же, нет. Так получилось, что мне пришлось много лет совсем не заботиться о своем здоровье, а это теперь иногда неприятно напоминает о себе.
- Ладно, как-нибудь схожу к врачу, - согласился Максим, предложив Саше тушенку, которую он открыл и стал есть прямо с ножа, запивая минеральной водой.
- Спасибо, я уже позавтракал. А ты надолго не откладывай с походом к врачу, это может быть серьезно. В молодости человек не хочет замечать свои болезни, ему все время некогда, а потом может быть поздно, - он рассматривал Максима, увидев, как тот снова глотнул еще одну таблетку. Внешне Максим выглядел здоровым и жизнерадостным молодым человеком, но глаза его были какими-то потухшими, затуманенными и безжизненными. Саша не раз видел такие глаза у тяжелобольных людей, не даром в народе говорят, глаза - зеркало души.
Поев, Максим забрался на вторую полку с книжкой и, почитав с полчасика, снова задремал. Соседи по купе еще не вернулись из ресторана, и Саша стал смотреть в окно. За окном с шумом пронесся встречный пассажирский поезд, и запестрело ярким желтым цветом громадное поле, засеянное подсолнечником. Промелькнула небольшая казачья станица, показался колхозный сад с уже налившимися яркими яблоками, по пыльной дороге вдоль железнодорожного полотна лениво передвигая ноги шла лошадка, везущая телегу со скошенной травой, в которой прикрыв косынкой от солнца лицо, спала женщина. Вдруг навстречу с гудком прошел товарняк, почему-то напомнивший Саше переполненный вагон для скота, в котором их везли в немецкий плен. И воспоминания стали проноситься перед ним, как проносились мимо скорые поезда, везущие домой отдохнувших на юге людей. Он вспоминал как долго они, стоя прижавшись друг к другу тряслись в вонючем вагоне, как на станции выносили трупы тех, кто не выдержал дороги. Как их уставших, голодных и больных гнали по грязной после дождя дороге в лагерь, как на глазах расстреливали и забивали на смерть, гнали в крематорий и заражали инфекционными болезнями, унижали, морили голодом и наказывали за малейшую провинность. Потом советский лагерь, где их называли «врагами народа». Долгие холодные полярные ночи, мороз, пробирающий до костей, пурга, ветер, замерзшие сопли под носом, тяжелый труд, терриконы шахт, поезда привозящие заключенных, а увозящие уголь. Холодный барак, в котором по настоящему согреться было невозможно, голод, волчий вой по ночам, силки на куропаток и зайцев, птичьи яйца из гнезд, каждодневное ожидание писем, неизвестность о судьбе семьи и любимой, освобождение и возвращение домой. Зачем он выжил, зачем так долго мучился, голодал, замерзал и каждый день видел близкую смерть? Он дал себе клятву вернуться, и он ее выполнил. Если бы тогда он смог хоть на минуточку заглянуть в свое будущее и увидеть свое одиночество и сегодняшнюю тоску, конечно он не стал бы унижаться и терпеть издевательства фашистов, НКВДешников и вертухаев. Но он смог выжить и теперь должен жить во имя памяти погибших родных. Он старается, но иногда становиться так тяжело, что спасает только работа. Он не раз думал, что случиться с ним, когда ему придет время уйти на пенсию?
Нет у него рядом такого человека, с которым он смог бы быть полностью откровенным и смог бы во всем положиться на него. Был один такой человек здесь, но недавно умер. Это был пятидесятипятилетний врач-анестезиолог больницы Андрей Федорович Кондратьев, где Саша сейчас работал хирургом. Бывший фронтовик, который успел побывать в плену, сумел сбежать и доказать свою невиновность и снова воевал на фронте и даже получил медали. Внешне он был невзрачным, маленьким и незаметным человеком, но с огромной душой, чистым сердцем и добрым нравом. Хоть он и имел семью, но как никто другой понимал Сашино состояние и часто приглашал его в гости, где у него было трое внуков мальчишек, которые не давали ему скучать. Они все время что-нибудь изобретали, приспосабливая под свои изобретения любую домашнюю утварь, велосипедные колеса, насосы, резинки и гири, иногда насмерть пугая мать и бабушку.
- А ну-ка покажите дяде Саше, что вы там изобрели, - говорил Андрей Федорович, как всегда покашливая, но не выпуская сигареты изо рта. Он курил все время, одну за другой и очень мучился, когда не мог этого делать, например в операционной. У него был «бронхит заядлого курильщика», и Саша часто говорил ему, что пора бы подумать о здоровье, на что тот возражал, отвечая,
- У меня осколок в легком, знаю что все равно мне скоро каюк, зачем себя буду перед смертью мучить? Операцию предлагали, но я же сам врач, свои снимки видел, все равно после операции долго не протяну.
Он умер на работе ночью в Сашино дежурство. Зимой после операции щадя Сашины легкие, вышел покурить на улицу и долго не возвращался. Закончив операцию, обеспокоенный Саша, выглянув в темноту, увидел его сидящим на земле у холодной обледенелой стенки. Подбежав к нему, он понял, что Андрей Федорович мертв.
Еще есть Аристарх, но он далеко, а те что рядом, так у них у всех семьи, дети, внуки, заботы, им не до него. Так иногда перекинуться парой ничего не значащих фраз, сыграть партию в шахматы, выпить пивка в жару. Есть правда и одинокие, но все они были пьющие, а Саше только этого и не хватало, спиться и потерять работу. Он как-то поддержал компанию с одним разведенным врачом из его больницы, ну посидели, выпили, и тот брызгая слюной стал обвинять его в том, что Саша сидя в лагерях не видел самой войны и того какое было нелегкое время восстановления разрушенных городов и сел, как страна бедствовала, какой был голод в сорок шестом году, как отменили карточки и провели денежную реформу. Как было объяснить ему, что он не виновен и в лагерях он не отдыхал, не прятался от войны и тягот жизни, а наоборот отдал бы все, чтобы никогда, никто не оказался на его месте. С тех пор прошло уже столько лет, а ужасы войны и концлагерей до сих пор отдаются болью в его памяти и сердце.
Он был один, один как перст. И по большому счету только две вещи в жизни интересовали его, работа и природа. Свободное от работы время он проводил на природе, в лесу, у реки, в парках, он питался их красотой. В плохую погоду, когда за окном дождь, гроза, снег или же наоборот нестерпимая жара он ставил пластинку с песнями послевоенных лет, или читал медицинские труды и журналы, иногда зачитываясь аж до самого утра. Но будильник ему был не нужен, он и так мог легко рано встать и пойти на работу. Ему хватало мало времени для сна. Зато вечером после трудного рабочего дня он чувствовал сильную усталость и сразу засыпал, но иногда у него была бессонница, и тогда он вспоминал Машину улыбку, глаза, голос, горячие губы и руки, нежно обвивающие его шею. Она слишком много значила в его жизни, была его путеводной звездой, его талисманом, ради нее он перенес все тяготы лагерей, терпел боль, издевательства и унижения. Как бы он наверно был счастлив с ней, если бы не война. Иногда он смотрел на счастливых молодоженов в их знаменательный день бракосочетания, зная что они, как и он когда-то мечтают что их семейная жизнь будет долгой и безоблачной. Но не у всех сложиться так, как хочется, это только в сказках бывает, «они жили долго и счастливо и умерли в один день».
Сейчас он как и обещал главврачу навестит и осмотрит его старинного фронтового друга из Туапсе, которого он прооперировал месяц назад, потом его сын отвезет его на машине в Невинномысск и он окажется дома. Хорошенько выспится, а завтра утром как всегда включит радиостанцию «Маяк», послушает свежие новости, выпьет крепкий кофе и на работу. Работа была его лекарством, его палочкой-выручалочкой, благодаря ей он чувствовал, что в нем кто-то нуждается, его ждут, ему верят.

* * *
Прошло еще около пятнадцати лет.
Ранним-ранним утром поезд подходил к вокзалу Краснодара, Саша ехал на тридцатипятилетие празднование дня Победы. Несколько лет назад он заезжая по делу к своему бывшему главврачу, с кем до сих пор оставался в хороших отношениях, случайно проходя мимо увидел торжественный митинг. Оказывается каждый февраль, в Краснодаре на вечном огне вспоминают об освобождении города от фашистских оккупантов. Он долго тогда стоял на этой площади памяти героев, смотря на трепещущее на холодном ветру пламя вечного огня, слушая торжественные речи и видя слезы на глазах людей, пришедших почтить память кубанцев погибших за Родину. На стенах памятника было написано, «Они верили в светлое будущее своего народа. И жизнь свою отдали в борьбе за счастье его. Их нет, но они с нами всегда. Они завоевали на это право быть вечно рядом с живыми». Эти слова так и остались в Сашиной памяти.
После митинга он разговорился с ветеранами, которые рассказали ему, что оккупация Краснодара продолжалась полгода и прямо на главных улицах города мирных горожан вешали на виселицах и фонарных столбах, здесь же впервые немцы опробовали свои душегубки. Многие после увиденных злодеяний совсем пацанами ушли на фронт, многие из них погибли, многие вернулись инвалидами. Теперь каждый год в феврале и мае они приходят сюда, чтобы отдать свой долг погибшим за Родину. Пригласили и его, хотя и узнали, что сидел в концлагере. Со временем бывшие военнопленные стали не восприниматься как враги народа, но и не считались защитниками Родины и достойными каких-либо почестей. Саша обещал приезжать каждый год, да все как-то не выходило.
Проехав от вокзала несколько остановок на троллейбусе, водитель сказал, что дальше движение перекрыто и пришлось выйти и продолжить путь пешком. Саша пошел по нарядной улице Красной, где уже вовсю начались торжества, несколько женщин лихо отплясывали под гармошку, группа людей пели «Катюшу», а на импровизированной сцене танцевали дети. Всюду были развешаны красные транспаранты, поздравляющие с днем Победы, флажки, гирлянды и воздушные шарики, из динамиков был слышен голос Льва Лещенко, исполняющий хватающую за душу песню «День Победы», а празднично одетые люди и ветераны с орденами и медалями, шли к святому месту, вечному огню. Туда шли многие жители города и края, чтобы возложить цветы и почтить минутой молчания всех тех, кто сражался за Родину, за мир и счастье всего советского народа.
Людей становилось все больше и больше, по дороге ведущей к вечному огню медленно одна за другой шли колонны с венками. Одиночные люди пробирались по тротуарам, и чем ближе Саша подходил к святому месту, тем чаще перед глазами проплывали эпизоды из жизни концлагерей. Он дал себе слово не раскисать и предпочел бы не вспоминать эти ужасные события в такой знаменательный день, но сама обстановка не могла не напомнить об этом. Война изменила судьбы многих людей, принесла им массу лишений, горя, печали, страдания и оставила о себе ужасную память о миллионах искалеченных жизней и судеб. Вот мимо прошел ветеран, ведущий за руки внука и говорящий о том, что он покажет ему на стене памяти имя своего боевого товарища и расскажет о его подвиге, вот группа молодежи с цветами, спешащие почтить память своих предков, а вот старушка с двумя гвоздиками, еле передвигающая больные ноги.
Ему осталось пройти совсем немного, чтобы протиснуться к Вечному огню, постоять там, почтить память погибших и поискать товарищей, которые его приглашали приехать, но вдруг острая боль пронзила левую сторону груди. Саша поискал глазами, то куда можно было присесть, увидел пенек от недавно срубленного дерева тяжело опустился на него. Он стал еще сутулее, прибавилось морщин, совсем побелели волосы. За эти годы он полностью смирился со своим одиночеством. Уже не жалел себя как раньше за свою противоречивую и трагическую судьбу, не стыдился прожитых лет и не боялся смерти. Он свое пожил и для многих сделал много полезного и необходимого, многих вернул к жизни. Сердце в последнее время часто пошаливало, и он всегда носил с собой валидол, но сегодня надев праздничный костюм, забыл его переложить. Но ничего сейчас он немного передохнет и все пройдет, а если нет, значит судьба его такая, паспорт в кармане, на работу сообщат, а родных у него нет, никто по нему плакать не будет.
Посидев несколько минут он с трудом поднялся и пошел вперед, но сделав всего пару шагов он схватился за стенку и стал медленно по ней сползать на землю.
- Дед, ты чего? - услышал он сверху голос, и сильные руки потянули его вверх.
- Может скорую? - спросил тоненький голосок уже ближе, почти над самым ухом.
- Юль, ну какая скорая, посмотри сколько народу, праздник ведь, куда же она приедет? Давай его до дому дотащим, там мать должна быть.
- Давай дед, облокачивайся на меня, я сильный. На днях в армию в Морфлот ухожу. А здесь недалеко, мы на Шаумяна живем, отсюда метров триста будет. У меня мать врач, скорую вызовем, так что крепись.
Парень был крепкий и высокий, темноволосый и черноглазый, такой каким был когда-то и сам Саша. Он легко подхватил Сашу, закинул его руку себе на плечо и потащил в противоположную сторону от Вечного огня. С другой стороны Сашу поддерживала высокая худенькая девушка с длинной русой косой, перекинутой на одну сторону, она все время заглядывала ему в лицо и спрашивала,
- Дедушка, у вас сердце больное, да? Мы сейчас вам поможем, вы не беспокойтесь.
- Отстань от человека, ему сейчас не до тебя.
- Нужно же узнать, что у него болит.
- Если человек за сердце хватается, то уж не живот наверно.
- Какой ты противный, а может и нет?
- Какой из тебя медик, и что моя мать с тобой возиться?
- Тебя не спросили?
- Ребята не ругайтесь, - прошептал Саша, - давайте лучше передохнем немного.
- А мы и не ругаемся совсем, - быстро сказала девушка, останавливаясь.
- Нет, мы любим друг друга, - пробасил парень, - это моя невеста. А пройти нам совсем немного осталось. У меня мать врач, она поможет.
- Я сам врач, да и на старуху бывает проруха. Вот сердце прихватило, разволновался я сегодня, - тяжело с остановками произнес Саша.
- Вы лучше молчите, вам же тяжело говорить, - сказала девушка, пожав его холодную руку.
Так они с частыми остановками дошли до старого двухэтажного дома, поднялись на второй этаж, и парень распахнув дверь громко крикнул,
- Ба, мама дома?
- Нет, она Самсоновых ушла поздравить, - раздалось из глубины квартиры.
- Тащи сюда свой валокордин, быстрее человеку плохо.
Затащив Сашу в комнату, молодые люди осторожно положили его на диван, подложив под голову большую подушку. Он был очень бледным, его губы посинели, а дыхание стало очень тяжелым и хриплым. Парень крикнул,
- Срочно вызывай скорую, да быстрее же.
Девушка бросилась к телефону, а он взяв Сашу за руку и слегка пожав ее, сказал,
- Дед, только ты не умирай, ладно?
В это время в комнату вошла бабушка с пузырьком капель валокордина и маленьким стаканчиком, считая на ходу десять, одиннадцать, двенадцать… Она, услышав слова внука оторвала свой взгляд от своего занятия и посмотрела на мужчину, лежащего на диване. Вдруг пузырек выпал из ее дрожащих рук и с шумом покатился по полу, а она сама схватилась за сердце и, глотнув содержимое стаканчика, медленно осела в кресло.
- Бабушка, что с тобой? - бросился к ней внук.
Она несколько раз судорожно сглотнула и шепотом спросила, указывая на мужчину на диване.
- Дима, как ты его назвал?
Внук хотел ей ответить, но тут раздался веселый голос,
- Эй, кто есть дома? - и на пороге на секунду застыла женщина, а затем бросилась к дивану со словами,
- Александр Иванович, что с вами?
- И ты его тоже знаешь? - прошептала бабушка и, снова схватившись за сердце, тихо застонала.
Саша медленно повернул голову. Перед ним сидела Маша, его Маша живая и невредимая. Они не виделись почти сорок лет, но он узнал бы ее из миллиона. Ее испуганный взгляд, заплаканные глаза, кулачки прижатые к груди, совсем как в тот раз на перроне, когда он уходил на фронт.
- Это хирург, у которого я училась, а ты мама, откуда его знаешь?
- Это твой родной отец, - тихо сказала Маша и горько заплакала, закрыв лицо ладошками.
Саша не верил своим глазам, он задыхался от счастья, неужели под конец жизни судьба подарила ему бесценный подарок, и он встретил любимую, дочь и внука.
- Не плачь, Маша, вот мы и встретились, - по слогам тяжело дыша произнес он и улыбнулся, обведя взглядом, растерянные лица Маши, Лены, Димы и его невесты Юли. Говорить было мучительно больно, боль железным обручем обхватила грудь и сдавливая, каленым железом стала разливаться по всему телу.