ОБЩЕЛИТ.COM - ПРОЗА
Международная русскоязычная литературная сеть: поэзия, проза, критика, литературоведение. Проза.
Поиск по сайту прозы: 
Авторы Произведения Отзывы ЛитФорум Конкурсы Моя страница Книжная лавка Помощь О сайте прозы
Для зарегистрированных пользователей
логин:
пароль:
тип:
регистрация забыли пароль

 

Анонсы
    StihoPhone.ru



И сразу всё накрыла тьма.(Часть 3 и 4)

Автор:
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

Глава шестнадцатая.

Всё рухнуло в один миг. Как он теперь ненавидел золотую осень! И как любил её раньше! Это прозрачное, пронзительно− голубое небо... Это разноцветье осенних листьев...
« Унылая пора! Очей очарованье!»
А он и не подозревал, что больше никогда не увидит Асеньку. Никогда! Почему он ещё жив? Снова и снова он прокручивает в памяти события того страшного дня.
В аэропорту всё как обычно. Он терпеливо дожидается своей очереди на досмотр багажа. За окном – чудный, ясный осенний день. И на душе так же ясно и спокойно. Скоро он опять увидит любимую и услышит её ответ. Сердце сладко замирает.
Он даже не заметил, что очередь вдруг заволновалась, зашевелилась, и все взгляды устремились в одну сторону. Из боковой двери вышли двое в военной форме, ведя за поводок... служебную собаку. «Немецкая овчарка», − успел заметить он про себя. Один из военных сказал: «Граждане пассажиры! Прошу поставить вещи на пол и отойти в сторону». Очередь повиновалась. Антон тоже поставил свой чемоданчик, приметив место, чтобы долго не искать. Военные подвели собаку к вещам, и она стала тщательно обнюхивать каждый чемодан или сумку, медленно продвигаясь вперёд. Все с любопытством наблюдали, обменивались замечаниями:
− Умная тварь!
− Что ищут?
− Мало ли! Оружие, взрывчатку.
− Это правильно! Таких надо ещё до полёта выявлять. В самолёте с ними труднее справиться.
− Гляди! Что-то нашла...
И, действительно, собака остановилась, обнюхивая... его чемодан! Антон не поверил своим глазам: «Ерунда, сейчас пройдёт мимо». Но собака не отходила, а, когда один из военных попытался потащить её за поводок дальше, она уперлась лапами в пол и глухо зарычала.
Тревожная, зловещая тишина повисла над толпой. И в этой тишине – чёткий голос военного:
− Чей чемодан?
− Мой.
Антон вышел вперёд, всё ещё не понимая, что происходит. Военный пристально взглянул на Антона. Взгляд его не предвещал ничего хорошего. Его товарищ взял чемодан и сказал Антону: «Пройдёмте с нами, гражданин». Он шёл между ними: один, с его чемоданом, впереди, а другой, с собакой, сзади. «Так я уже под конвоем?» − подумал он. Мелькнуло испуганное лицо знакомой девушки – контролёра. Люди из толпы глядели на него подозрительно и о чём-то перешёптывались. До слуха долетали обрывки фраз:
− Гляди-ка, а с виду приличный. И одет хорошо, и в очках.
− Ну и что, что в очках?
− Если надо, и загримируют. А в чемодане, может быть, бомба.
− Не, для бомбы чемодан маловат. А вот для пистолета – в самый раз.
− Что с одним пистлетом можно сделать?
− А что в самолётах над Нью-Йорком с одними перочинными ножичками сделали? Две башни взорвали.
− Так их много было!
− Не так уж много.
Дальше он уже не слышал. Его ввели в служебное помещение. За столом сидела пухлая женщина с высокой причёской, в милицейской форме с погонами капитана. Она приказала Антону:
− Раскройте чемодан и выложите всё содержимое.
Антон привычно и быстро освободил чемодан.
− Закройте чемодан и поставьте на пол.
Собака подошла к пустому чемодану – и вдруг шерсть на её спине встала дыбом, и она не зарычала, как раньше, а залаяла хрипло и зло. Женщина позвонила по телефону, и в кабинет вошёл человек в белом халате и резиновых перчатках. Он попросил: « Уберите собаку и освободите мне место на столе». Военный отогнал собаку, а женщина, собрав бумаги и положив их в ящик стола, отошла в сторону. Человек в халате положил чемодан на стол, открыл его, достал из кармана перочинный нож, сделал им несколько надрезов с внутренней стороны чемодана, вырвал подкладку и опрокинул чемодан вверх дном. На стол посыпались пластиковые пакеты с каким-то белым порошком. Собака встала на задние лапы и опять залилась громким лаем. «Выведите собаку: она уже не нужна», − сказал человек в халате.
Странное состояние овладело Антоном: он как будто наблюдал за собой со стороны, смотрел страшный фильм про себя. И люди вокруг него казались ему не настоящими, а актёрами, которых заставили играть в этом бездарном, кем-то придуманном фильме.А между тем действие фильма продолжалось: по приказу женщины-капитана вошли два милиционера, заставили Антона выложить на стол всё содержимое карманов и тщательно его обыскали. Конечно, достали конверт с адресом получателя. Раздеваться и разуваться, правда, не заставили, но ощупали каждый шов, подкладку пиджака, все внутренние карманы. Всё осмотрели, составили опись. Личные вещи ему вернули, а конверт положили перед начальницей.
Тем временем человек в халате, взяв один из пакетиков, куда-то вышел. Антон всё ещё с недоумением смотрел на пакетики: «Что же я возил? Какие-то запрещённые лекарства»?
− Что это? – спросил он у жещины – капитана, глупо улыбаясь.
− Это вы мне скажите, что это, − язвительно ответила она.
Вновь позвонив по внутреннему телефону, приказала: «Вызовите секретаря для составления протокола». Вошла девушка и села за маленький столик, вынув из папки для бумаг чистые листы.
− С каких пор связаны с наркотрафиком? – спросила начальница.
− С нарко – чем? – не понял Антон.
Это вывело женщину из себя. Её пухлое лицо побагровело, она стукнула ладошкой по столу и крикнула:
− Не притворяйтесь дурачком! С каких пор перевозите наркотики?
− Я перевозил не наркотики, а образцы товаров.Чемодан был приготовлен заранее, и при мне никогда в него ничего не укладывали. Мне и в голову не приходило вспарывать подкладку. Я и коробочки открывл только по требованию контролёров. Меня никто не предупредил, что, кроме образцов товаров, я перевожу ещё что-то.
− А деньги вам платили хорошие?
− Очень, − честно признался Антон. И назвал цифру. Девушка – секретарь взглянула на него расширенными глазами и записала цифру.
− И вас не удивляло, что вам так много платят за переправку очень дешёвых товаров? – недоверчиво спросила начальница.
− Так ведь дешёвые товары выгоднее продавать, − возразил Антон. – Их покупают тысячи или даже миллионы небогатых людей. А дорогие покупают немногие: может, несколько десятков богатых. И очень редко. Общая сумма выручки за продажу дешёвых товаров во много раз выше, чем за продажу дорогих товаров. И прибыль идёт постоянно, а не время от времени. Это давно известно. Это ещё Генри Форд заметил, − с гордостью добавил он.
− Какой ещё Генри Форд?
− Американский автомобильный король.
− Он это вам лично сказал?
− Нет, я в книжке прочёл.
− Ну, читатель, хватит нам мозги пудрить! – грубо оборвала разговор начальница. – Если эти товары давали такую прибыль, зачем же вам понадобилось запихивать в чемодан ещё и наркотики?
− Я же сказал, что ничего не запихивал. Я не видел, что укладывали в чемодан, и не видел, что из него вынимали: получатель уходил в соседнюю комнату.
− Вам это не казалось подозрительным?
− Я не задумывался над этим. Считал, что так положено, и это меня не касается.
−То есть предпочитали ничего не знать?
− Я же не сыщик.
Женщина укоризненно покачала головой. « В какую грязную историю вы позволили себя втянуть! – с сожалением сказала она. – Вы же ещё совсем молодой человек. Какое горе вы принесёте своим родителям!» Сердце Антона сжалось: «Бедные старики! Что с ними будет, когда узнают!» А женщина продолжала: « Вы ещё не женаты?» Антон отрицательно покачал головой. «И девушка есть? Как же вы ей в глаза посмотрите?» Антон вздрогнул, побледнел и опустил голову: и её, его любимую, может коснуться и запачкать эта грязь. Стоит только допросить Георгия... Он может рассказать об их разговоре!.. «А что я теперь могу? Не называть его имени, когда спросят, кто направил меня в магазин? Ведь с улицы туда бы не взяли. Тогда назвать кого-то другого? Кого? Вызовут того, кого я назову, и убедятся, что я лгу. А если у директора магазина сохранилось рекомендательное письмо Гоги? Мне перестанут верить, и я ничего не добьюсь, никого не спасу, только хуже будет.»
На глаза Антона невольно навернулись слёзы. Женщина впервые взглянула на него с сочувствием. «Прочтите протокол допроса и подпишите», − мягко сказала она. Он подписал, не читая. «Никогда больше этого не делайте»,− заметила женщина. Кивком головы отпустив секретаря, она сказала ему: «Я верю, что вы ввязались в это дело по неопытности. И вижу, что обманывать вы не умеете. И не пытайтесь. Говорите правду: так лучше будет.» Вернув ему мобильный телефон, добавила: «Позвоните родителям. Не говорите сразу, что арестованы. Скажите, что задержаны по недоразумению. Что скоро всё выяснится, и вы дадите о себе знать.»
По её звонку вошли два милиционера и вывели арестованного по служебному входу на задний двор, где ожидала его милицейская машина.
Больше он уже домой не вернулся.

Глава семнадцатая.

С этого момента Антон впал в какое-то странное оцепенение. Ему всё время казалось, что он видит страшный сон, и стоит проснуться, как весь этот кошмар исчезнет. Всё, что он видел и слышал, не доходило до его сознания, а как бы...скользило по поверхности.
Вот его куда-то везут, заводят в маленьку комнату. Справа от двери − письменный стол, за ним сидит молоденький милиционер. А прямо напротив двери – решётка, отделяющая часть комнаты. Дверка – на замке. Рядом – часовой. За решёткой, у стены – скамьи, а на них – какие-то фигуры. Люди на скамье много курят, и клубы густого табачного дыма окутывают их, почти скрывая от посторонних взглядов.
Милиционер привычно просит выложить содержимое карманов, а также снять наручные часы. Заполняет специальный бланк, где перечисляет все вещи, но ничего уже ему не возвращает. Антону всё равно. Он машинально отвечает на вопросы: имя, фамилия, год рождения и т.д.
Отворяется дверь, и входят... мать с отцом. Он смотрит с недоумением. «Зачем они пришли? − думает он. – Я их не звал.» Отец подходит к нему, кладёт руку на плечо. Рука дрожит. Он что-то говорит сыну, стараясь изо всех сил быть спокойным Глаза отца всё время опущены. Весь он как-то сгорбился, съёжился, стал меньше ростом. Антон спрашивает:
− Как вы узнали, где я?
− Дежурная в аэропорту сказала.
Отец ещё что-то настойчиво внушает ему, но Антон почти не слушает: он смотрит на мать. Бедная мама! Она уткнулась лицом в носовой платок, плечи её мелко вздрагивают. Милиционер подаёт ей стакан воды и что-то говорит. Она, порывшись в сумочке, достаёт листок бумаги, указывает на него и на телефон. «Просит позвонить куда-то», − догадывается Антон. Милиционер снимает трубку и только повторяет: «Слушаюсь». Положив трубку, он подзывает часового и просит открыть боковую дверцу, слева от входной двери. Антон её сначала не заметил. Пока часовой возится с ключом, дежурный объясняет Антону, что «по особому распоряжению» он будет находиться не в «обезьяннике», (милиционер небрежно указал на отгороженную решёткой часть комнаты), а в отдельной, специальной камере – одиночке, где до суда содержат людей со слабой психикой. Там есть столик, на топчане – постель, небольшое окно (конечно, с решёткой, но можно открыть форточку). Главное – там будет тихо, он сможет спокойно спать, и ему ничто не будет угрожать. «В общей камере вам бы не поздоровилось, − сказал он , подчёркивая каждое слово. – Эти господа интеллигентов не любят (он снова кивнул в сторону фигур, окутанных табачным дымом). Там (он указал на камеру – одиночку) есть звонок, если что понадобится – не стесняйтесь.» И тихо добавил: «Благодарите судьбу и наше начальство.» И вздохнул: «Стариков ваших жалко.»


Глава восемнадцатая.


И потянулись дни, недели, месяцы. Время перестало существовать для него: он не замечал смены дня и ночи, ясно на улице или дождь. Спал он мало, тупо глядел в потолок и думал только об одном: «Что мне теперь делать?» Каждое утро его водили на допрос к следователю. Он помнил слова женщины − капитана и и не пытался обманывать: знал, что не сможет. Больше всего он боялся очной ставки с Гоги: тот может выдать его тайну. Антон приходил в ужас при одной мысли о том, что ничего не подозревающую девушку будут таскать по следственным кабинетам, привлекут к суду как свидетельницу. Мысли его невольно складывались в молитву: « Б-же, накажи меня, как угодно, но убереги её. Я этого не вынесу. Пусть живёт спокойно и счастливо. Чего Тебе стоит? Я для себя ничего не прошу. Спаси её, Господи!»
И вот настал день, когда, войдя в кабинет следователя, он увидел... Георгия. Сердце его сжалось: тот сидел, понуро опустив голову. А когда взгляды их встретились..., Антон облегчённо вздохнул: товарищ смотрел на него без злобы, а с грустью и сочувствием.
На допросе Георгий рассказал, откуда знает Степана Ивановича (так звали хозяина магазина). Они раньше вместе работали, а потом, с полгода назад, случайно встретились. Степан Иванович рассказал, что теперь у него небольшой магазин. В нём – образцы товаров: покупатель выбирает, что ему нужно, и делает заказ, оплатив стоимость товара. Собрав партию таких заказов, магазин отправляет их на предприятие – изготовитель (такие предприятия разбросаны по разным городам страны). Товары приходят быстро, т.к. магазин облюбовали оптовики и заказывают большие партии ( конечно, со скидкой). Так что и рядовые покупатели долго товара не ждут. Поэтому и магазин, и предприятия работают без убытков: изготовляют только то, что заранее оплачено. Но магазин расширяет круг своих покупателей и посылает в другие города агентов(распространителей) с образцами товаров. Таких людей нехватает: постоянные разъезды не всем нравятся, хотя платят хорошо. Случайных людей не возьмёшь: могут исчезнуть с товарами и деньгами. Вот и попросил Степан Иванович бывшего сотрудника порекомендовать ему человека, которого тот хорошо знал и который хотел бы у них поработать за приличные деньги, не боясь дальних поездок. Дал адрес магазина.
− Антон показался мне подходящим человеком,− продолжал Георгий.
− Почему же? − спросил следователь.
(Тут Антон насторожился.)
− Мы с ним как-то поговорили, и он мне признался, что надоело ему сидеть целый день перед компьютером за более чем скромные деньги. К тому же...(Георгий немного замялся, и Антон вздрогнул: сейчас скажет про Асеньку.)
Но Георгий добавил: « Он сказал, что хочет мир посмотреть, поездить хотя бы пока по стране. Вот я и предложил ему встретиться с человеком, который может помочь ему устроиться на такую работу.»
− И вы не знали, что магазин – только прикрытие для торговли наркотиками?
− Понятия не имел. Мне жаль, что я стал невольным участником всего происшедшего и втянул в это Антона. Я искренне ему сочувствую и сожалею о случившемся.
У Антона из глаз закапали слёзы, и он низко опустил голову. Так уже часто с ним бывало: издёрганные нервы не выдерживали, и он стыдился своей слабости. «Благодарю Тебя, Господи! Услышал Ты мою молитву!» − подумал он.




Глава девятнадцатая.



С этого дня он потерял интерес к ходу следствия, стал спокойнее. У него даже улучшился аппетит и сон. Родители навещали его чуть ли не ежедневно, приносили сигареты, вкусную еду, книги. Конечно, беда ударила по ним, прижала к земле. Но при сыне они бодрились, утешали его, как могли.
Как дальновидно он поступил, отдавая бОльшую часть заработка родителям! Он говорил: «Отложим на покупку машины.» Родители завели в банке отдельный счёт, и за три месяца накопилась приличная сумма. Как пригодились сейчас эти деньги! Родители наняли прекрасного адвоката, который всё своё время, пока шло следствие, посвятил делу Антона. Он не только присутствовал на всех допросах и досконально изучил материалы дела. Он побывал и в школе, где учился Антон, поговорил с педагогами. Встретился с преподавателями института, где Антон получал специальность. Побывал и на фирме, откуда Антон перешёл на новую рвботу. Собрал прекрасные характеристики и приобщил к делу.
− Не волнуйтесь, − успокаивал он Антона. – Судимость у вас первая, много не дадут. Приятного мало, конечно, но бывает и хуже. Так что наберитесь мужества, а, главное – успокойтесь.
− А я и не беспокоюсь, − признался Антон. – Мне теперь всё равно.
Адвокат удивлённо посмотрел на него и покачал головой.


Глава двадцатая.



Наступил день суда. Никакаго особого волнения он не испытывал.: главное – Асенька, слава Б-гу, не будет впутана в это дело. А для себя он ничего хорошего не ждал: с такой репутацией он девушке не нужен. Так что самое страшное уже случилось. А остальное – какое это имеет значение?
В зале суда он почти не отрывал глаз от пола. На скамье подсудиых рядом с ним оказалось много молодых и не очень молодых людей, человек десять-пятнадцать. В основном – мужчины, но были и две женщины. Это были курьеры, такие же, как он. И все, как и он, не знали, что везут что-то, кроме образцов товаров (по крайней мере, так говорили). Увидел он и Степана Ивановича: тот сидел далеко от него и кивнул ему. Антон не ответил.
На суде директор магазина подтвердил, что не сообщал никому из курьеров о тайном грузе. Причина простая: человек, который не знает, что нарушает закон, ведёт себя естественно, не оглядываясь тревожно по сторонам. Он уверен, что ему нечего бояться. «А ведь так и было! – удивился Антон. – В аэропорту меня все знали и почти не осматривали багаж. А если б я знал... – Антон поёжился. – Пошёл бы я на это? Даже из-за денег, даже из-за Асеньки?»
Додумать он не успел: судья назвал его фамилию. Антон машинально встал, ответил на ряд обычных вопросов. ( Всё было оговорено с адвокатом). И его адвокат задал Антону тот самый вопрос, который Антон только что задал себе:
− Если б вы знали, что везёте наркотики, согласилсь бы вы на это?
Антон твёрдо ответил:
− Нет. Никогда.
И подумал: «Верно. Не согласился бы. Искал бы другие пути. И – как знать? – может, с Б-жьей помощью нашел бы.»
На суде выяснилось, что сеть наркоторговли была очень разветвлённой и опутала всю страну, как цепями. Магазин Степана Ивановича – лишь одно из звеньев этой цепи, а нити вели за границу, через Среднюю Азию и Кавказ. Дело получило громкую огласку, и однажды Антон увидел в зале суда людей с фотоаппаратами и блокнотами (корреспондентов газет), а на другой день – телекамеры.
Большинство заседаний проходило спокойно. Лишь на одном разразился скандал. Была вызвана как потерпевшая мать погибшей девушки: её дочь от несчастной любви покончила с собой, приняв смертельную дозу наркотиков. Она и раньше принимала их, особенно когда её роман близился к печальной развязке: оглушала себя и хоть на время успокаивалась. Перед самоубийством оставила записку: « Жить больше не хочу. Мама, не плачь: сейчас мне хорошо.» Несчастная мать, не выдержав, прямо в зале суда бросилась к решётке, за которой сидели подсудимые, и начала кричать: «Это вы, сволочи, убиваете наших детей и наживаетесь на нашем горе!» Корреспонденты тут же подскочили и засняли эту сцену. Телекамеры тоже немедленно повернулись, чтобы не упустить «острый момент». Как назло, женщина остановилась как раз напротив Антона. Остальные подсудимые хотя бы головы опустили, и лица их не были видны ни на фото в газетах, ни на телеэкранах. А Антон, всё время глядевший в пол, в этот момент поднял голову и изумлённо посмотрел на женщину. Это засняли все фото – и телекамеры: женщина с поднятыми вверх кулаками и молодой челпвек в очках, испуганно на неё глядящий. Всё это – крупным планом.
К женщине подошли милиционеры и врач, её под руки вывели из зала. Когда публика немного успокоилась, адвокат Антона попросил слова и сказал: « Очень жаль, что потерпевшая не может отвечать на дальнейшие вопросы. Но она это сделала во время следствия. Я прочитал протокол допроса и считаю нужным немного прояснить картину.» Далее он рассказал, что мать – одиночка, занятая своей карьерой и личной жизнью, мало внимания уделяла воспитанию дочери: почти не беседовала с ней, не знала ни её подруг, ни друзей. Она не заметила, как дочь « подсела» на наркотики. А главное – в самом опасном для девушки возрасте не мать была её задушевной подругой, а сверстницы, не имевшие ни жизненного опыта, ни желания разбираться в проблемах подруги. «А будь иначе, − добавил в заключение адвокат, − девушка поделилась бы своим горем прежде всего с матерью, и та, конечно, объяснила бы дочери, что первая любовь проходит, что будут в её жизни другие встречи, и будет она ещё счастлива. Вместе пережили бы это несчастье, и трагедии могло не быть. «А теперь зададим себе вопрос, − обратился адвокат к публике. – Если человек решил свести счёты с жизнью, он это может сделать только с помощью наркотиков? А повеситься? А бросится из окна? А вскрыть себе вены?» В зале молчали. Адвокат продолжал: « Мне очень жаль и девушку, и её мать. Но должен сказать матери: в гибели дочери виноваты не наркотики, а прежде всего – она сама.
Это – по поводу того, что мы сейчас увидели и услышали. Но я хочу сказать ещё и о другом: о судьбе моего подзащитного и таких, как он, курьеоов. Может создаться впечатление, что это бездельники, не желающие ни работать, ни учиться, ни заводить семью, ни воспитывать детей. Это любители лёгкой наживы, желающие побольше зарабатывать, а какой ценой – неважно. «Не так ли? – обратился он к публике. – Согласитесь, что многие подумали так: «Мы пашем за копейки, а эти гонятся за большими деньгами любой ценой: прикажут ограбить – ограбят, убить – убьют.»
Адвокат оглядел зал: многие переглядывались, перешёптывались. В зале стоял лёгкий гул голосов. Судья призвал публику к порядку. Адвокат продолжал: «Так вот: со всей ответственностью я заявляю, что это не так. Не буду говорить обо всех, здесь сидящих. Но в отношении моего подзащитного мой долг – сказать»... И адвокат зачитал прекрасные характеристики с мест учёбы и работы, собранные им заранее и приобщённые к делу. «Итак, − подвёл он итог, – что получается? Родители всю жизнь честно трудились, жили скромно, но сумели обучить и воспитать единственного сына порядочным человеком. Собственно, он таким и остался: он же не знал, что втянут в преступный бизнес, и прямо заявил только что: никогда бы сознательно на такое не пошёл. Да, он закрывал глаза на то, что платят ему слишком много за обычную в общем-то работу. Но кто откажется хорошо зарабатывать? Кто скажет хозяину: «Вы мне слишком много платите, я таких денег не заслужил. Платите меньше». Найдётся такой?» (По залу пронёсся смешок.) «Меня другое заинтересовало, − продолжал адвокат. – Побывав на фирме, где он раньше работал, я попросил копию платёжной ведомости за последние годы. Каковы были его доходы до поступления в магазин? (Адвокат достал листок и зачитал несколько цифр – чистые деньги, что получал Антон в месяц за последние пять лет.) А теперь вопрос: зная сегодняшние цены и темпы инфляции, скажите, что можно позволить себе на такие деньги? Прямо скажем, немного. Очень скромное питание, из одежды− только самое необходимое, а из развлечений – разве баночку пива раз в неделю в компании друзей. И ему ещё повезло: он имел хоть какую-то работу. А сколько безработных? А сколько малых бизнесов задушил в зародыше криминал?»
Адвокат сделал паузу и глянул в зал. Воцарилась напряжённая тишина. Он продолжал: «А ведь моему подзащитному – тридцать четыре года, скоро будет тридцать пять. В его возрасте я уже имел семью и был отцом двоих детей. Нет, в роскоши мы не жили, но двухкомнатную квартиру через десять лет после окончания института я уже имел. А теперешние молодые люди? Многие ли из них , при теперешних ценах на жильё, могут купить квартиру и завести семью? Не говоря уже о том, что эту семью надо содержать. Да, нужно заботиться и о стариках, и об инвалидах. Но задуматся о том, как помочь молодым, здоровым юношам и девушкам честным трудом зарабатывать хорошие деньги, чтобы дать жизнь новому поколению – разве это второстепенное?» (В зале зашумели.)
− Говорите о деле, − сухо прервал адвоката судья. – Вы не на митинге и не на заседании Госдумы.
− А это, ваша честь, имеет прямое отношение к делу, − возразил адвокат. − Сейчас я поясню, что я имею в виду. Давайте вместе задумаемся: почему наркобизнес приносит такую прибыль? После небольшой паузы сам себе ответил: «Потому что это зелье пользуется большим спросом. Плюс – его трудно достать: запрещено законом, что совершенно верно, т.к. оно смертельно опасно.
Второй вопрос: а почему так много людей, и часто совсем небогатых , готовы платить любые деньги за дозу наркотиков?
− Втянулись, − послышалось из зала. – Как алкаши последнее из дома унесут и отдадут за бутылку.
− И это верно. Но что впервые толкает человека и к алкоголю, и к наркотикам? Пока он ещё не втянулся. Что?
− Кого-то – любопытство, − послышалось из зала.
− Да, поначалу – так. Но потом, пока он ещё может остановиться, он этого не делает. Почему?
В зале молчали. И адвокат продолжал: «Один бывший наркоман, сумевший себя переломить и вернуться к нормальной жизни, так объяснил свою прежнюю тягу к наркотикам: «Примешь дозу – и все проблемы решены, и жизнь прекрасна, и на душе легко. Всё, о чём мечтаешь, сбывается. Это – как прекрасный сон. Но очень страшно просыпаться: ведь опять видишь всё, как есть. И проблемы надо решать, а как – не знаешь. Вот и рвёшься обратно в этот сон. От жизни убегаешь. А куда от неё убежишь?»
Вот главное! Проблемы одолевают; «Как жить? Где? На что? Для чего жить?» Когда человек знает ответы на эти вопросы, он не потянется ни к выпивке, ни к наркотикам. А у нас появилось целое поколение потерянных, лишних людей. Вот что страшно. Вот о чём надо думать и государству, и нам всем. Вот куда пустить немерянные деньги, что рекой текут в страну ( не вечно же так будет). Тогда и потребность в этом зелье отпадёт, а, значит – рухнет этот страшный бизнес. И милиции, и судам работы поубавится.
И, наконец, о судьбе моего подзащитного: прошу принять во внимание, что оступился он в первый раз, глубоко переживает случившееся, на следствии говорил только правду. Давайте протянем ему руку помощи, а не будем толкать споткнувшегося. Я кончил. Спасибо за внимание.»
Адвокат сел под аплодисменты зала. Судья и прокурор обменялись кислыми улыбками.
.
ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ.

Глава двадцать первая.

Приговор суда для Антона, как и ожидалось, был мягким: пять лет лишения свободы с отбыванием наказания в лагере общего режима.
Всё, что с ним потом происходило, виделось ему, как сквозь мутное, заляпанное грязью стекло: уныло, серо и однообразно. Опять куда-то везли, но уже поездом. Голая, ровная, как стол, степь без единого кустика или деревца. Иногда – какие-то почерневшие, приземистые, как бы прижатые к земле строения. Мелькнёт фигура стрелочника с флажком – и опять голо, уныло, безлюдно. Моросит мелкий, надоедливый дождь.
Везли недолго: колония была в соседней области, возле небольшого райцентра. Велели выходить, построили, привели к двухэтажному каменному зданию, оштукатуренному и окрашенному в жёлтый цвет. Несколько служебных строений, плац, спортплощадка. Вся территория – за высоким забором. Колючая проволока, у ворот – часовой. С четырёх сторон – вышки, за оградой слышится лай сторожевых собак.
Обычный порядок приёма: остригли наголо, переодели в казённую форму, ознакомили с режимом и правилами поведения в колонии. Развели по камерам.
И потянулись дни, беспросветные, однообразные, тоскливые. Вспомнил где-то прочитанное: «Человек живёт для лучшего.» «А для какого лучшего я живу? Чего мне ждать? На что надеяться?» Где-то на дне души теплилась робкая надежда: «А, может быть, Асенька не окончательно потеряна для меня? Разлука – проверка на прочность: что, если любит? Если будет ждать?»
Антону повезло: в небольшой колонии отбывали наказание «первогодки», такие же, как он, связавшиеся по неопытности с недобросовестными людьми и «подставленные» своими хозяевами, когда дело приняло опасный оборот. Среди его товарищей по несчастью не было рецидивистов, «паханов», а, значит, не знали здесь и всех «прелестей» тюремного быта: воровской «малины», «общака», «прописки» (избиения новичков), «опускания» (принуждения к гомосксуальным связям) и тому подобного. Таких зэков, как они, на местном жаргоне называют «мужиками»: это добросовестные «трудяги», цель которых – заслужить хорошим поведением досрочное освобождение.
Работа была нетрудной: сколачивали фанерные ящики разных размеров. Антон с детства любил столярничать: они вместе с отцом пристроили к даче крыльцо, починили забор, поставили новую калитку. Поэтому здесь, в цеху, он мог работать, как автомат: руки сами делали своё дело, точно, с одного удара вбивая молотком гвоздь. Голова была свободной, он много думал и часто не замечал, как летело время: пора было обедать, а он всё стучал и стучал, пока товарищи, тронув его за плечо, не напоминали о перерыве. Неудивительно, что он был одним из лучших рабочих, и его фотография постоянно висела на доске почёта. (Эту советскую традицию в колонии сохранили.)
Как поощрение за добросовестный труд и хорошее поведение ему разрешали дополнительные встречи с родителями. Те приезжали раз в неделю, вместе или по очереди. Привозили фрукты, сигареты.Газеты не просил: боялся увидть то страшное фото в разделе «Из зала суда».
Месяца через два решился спросить: «Что слышно в Минеральных Водах?» Родители вздрогнули и, взглянув друг на друга, замолчали. Сердце его сжалось, но он пересилил себя и, выдавив улыбку, сказал :«Говорите всё , как есть: я ко всему готов.» Тогда они рассказали, что получили письмо от дяди Арсена. Тот пишет, что в семье его сестры обо всём узнали сразу после суда, из газет и телепередач. Асенька закрылась в своей комнате, никого не хочет видеть и всё время плачет. Родители её попросили Арсена передать Антону своё сочувствие , но считают, что он, по крайней мере до выхода из тюрьмы, не должен ни писать, ни звонить их дочери. Когда пройдёт состояние шока, она сама решит, как ей быть.
«Всё правильно, − подумал он. – Чего же я ещё ждал? Это самое большое моё наказание: разлука с ней. Если на время – буду ждать. Если навсегда− не выдержу.»
Но родителям он , конечно, ничего не сказал: и без того еле держатся, постарели сразу лет на десять(отец уже весь седой). Попросил передать дяде Арсену привет и заверить, что просьбу её родителей выполнит и просит простить его за те огорчения, которые невольно им принёс. «Ведь при нашей последней встрече она сказала: «Я должна подумать.» А мои последние слова – «Я жду решенья. Твоего решенья.» Вот и буду ждать. И будь что будет.» Так он решил про себя.
С такими мыслями он вернулся в камеру. И вдруг почувствовал такую тоску по любимой, так защемило сердце, что он невольно заскрипел зубами. Кажется, он всё бы отдал за один миг свидания с ней. Увидеть бы хоть издалека, сказать бы хоть слово!
Вспомнилась сценка, однажды увиденная им по дороге домой, когда он поднимался к себе на пятый этаж. На лестничной площадке, (кажется, на третьем этаже), возле двери в одну из квартир стоял крошечный щенок и жалобно скулил. Рядом с ним – подстилка и две миски: с едой и водой. Видимо, хозяева выставили его за дверь за какую-то провинность: или ковёр запачкал, или что-то порвал, или лаем своим спать по ночам не даёт. Выставили основательно, со всем щенячьим имуществом: кормить – поить будем, а в квартиру – не смей. (Возможно, надеялись, что кто-нибудь подберёт.) Но малыш не понимал, за что его выгнали из дома: ему было холодно и страшно, и он жалобно скулил, хотя, видимо, понимал, что его не пустят. Скулил безо всякой надежды: просто по-собачьи выплакивал свою боль и тоску.
«Вот так и моё бедное сердчишко», − подумал Антон. – Скулит безо всякой надежды, просто потому, что оно живое , и ему плохо.
«И сердце вновь болит и любит оттого,
Что не любить оно не может.
Это Пушкин. Тоже был ещё молодой, (умер в тридцать семь лет.) А как всё понимал!
Печаль моя светла,
Печаль моя полна тобою.
Тобой, одной тобой!..»

Глава двадцать вторая.

Прошёл год. Антон считал дни до освобождения: полгода следствия засчитаны, значит, отсидел уже полтора года. Осталось три с половиной. Может быть, за хорошее поведение освободят досрочно, хотя бы на полгода. Тогда остаётся три.
И снова, как во время следствия, лёжа на нарах, он мысленно обращался к Б-гу: «Господи, вырви эту занозу из моего сердца, если мне не на что надеяться..., и помоги моей любимой поскорее успокоиться, вернуться к нормальной жизни... Донеси до неё мою тоску, Господи, ведь Ты всё можешь! Пусть напишет хоть строчку. Или привет передаст. Это мне – как глоток воздуха. Не лишай меня последней надежды!»
Ему неоткуда было ждать писем: родители и так приезжали каждую неделю и передавали все городские новости. А в других городах у него ни родных, ни близких друзей. И всё же два раза в неделю он заходил в контору и вопросительно смотрел на служащую. Та, улыбаясь, шутила: «Вам ещё пишут.»
Когда ожидание стало невыносимым, он решил спросить родителей. Во время одного из свиданий он,как бы между прочим, небрежно спросил: «Что пишет дядя Арсен?» Отец ответил:
− У него всё в порядке.
− А нет ли известий от его сестры?
Пауза. Как Антон боялся этих пауз! Он знал, что родители не хотят его огорчать и что-то скрывают. Антон повторил вопрос иначе: «У сестры дяди Арсена всё в порядке? Как они там поживают?» (Он так и сказал «поживают», чтобы замаскировать своё волнение.) Отец ответил:
− Они в Минводах боьше не живут. Переехали.
− Куда?
− Не знаю.
− И дядя Арсен не знает?
Снова неловкое молчание. В разговор вступила мать и мягко, осторожно пояснила, что оставаться в Минводах стало невозможно: городок небольшой, и всё лето его жители видели Антона и Асеньку гуляющими вместе. А потом – суд, и это фото в газетах, и кадры на экранах телевизоров. Девушка боялась выйти из дома: ей казалось, что за её спиной все перешёптываются, указывая на неё пальцами. Избегала встреч даже с товарищами – музкантами: «Они меня жалеют.» Это унижало её. Девушка была близка к тяжёлому нервному срыву: не выхлдила из дома, не подходила к телефону, от гостей пряталась, запираясь в своей комнате.
Родители повели её к психиатру, и тот посоветовал как можно быстрее переехать в другой город, где у них нет ни родных, ни знакомых. Они купили новую квартиру, гораздо меньшую, чем в Минводах: город большой, и квартиры дороже. Асенька постепенно приходит в себя. Они пишут Арсену и перезваниваются с ним, но просят никому больше не сообщать ни их нового адреса, ни телефона.
Антон слушал молча, низко опустив голову. «Бедная моя девочка! – с нежностью думал он – Сколько горя я тебе невольно причинил! Твои родители правы: даже если они верят, что я ни в чём не виноват, − всё равно я – причина их бед. Значит, думают они, любимую дочь надо держать от меня подальше.»
Он торопливо попрощался с родителями и поспешил в свою камеру. Теперь он стал часто мысленно беседовать с Б-гом: «Спасибо Тебе, Господи, что помог моей любимой найти успокоение, спас от тяжёлой болезни.» Эта молитва помогла ему понять, что для него в общем-то ничего не изменилось к худшему. Переехали? Ну и что? Разве, когда они жили на прежнем месте, он осмелился бы написать или позвонить Асеньке? Нет, конечно. Не хотят никому давать своего адреса и телефона? Они правы: их дочери нужен покой, и любое напоминание о прошлом для неё сейчас просто опасно. «Да и вообще, − подумал он в заключение , − разве в них дело? Моя судьба не от них зависит, а от неё. Как она решит, так и будет. «Я жду решенья», − повторил он себе ещё раз.

Глва двадцать третья.

А срок освобождения приближался: ещё год, от силы полтора, (если не «скостят» полгода) – и он на свободе! У него как будто прибавилось сил: работать стал вдвое быстрее, часто прихватывал полчаса от обеденного перерыва, торопливо съедал обед – и сразу в цех. В пустом помещении под стук молотка легче думалось, и мысли почему-то были светлые. Строил смелые планы: «Как освобожусь – сразу на Кавказ, к дяде Арсену. Всеми правдами и неправдами узнаю новый адрес Асеньки, приеду к ней, упаду на колени и скажу: «Или прости, или убей». А что? Мне нечего терять: хуже всё равно не будет».
А тут – радостная новость: часть заработка заключённых откладывалась на их счета в сбербанке. Антон – лучший из рабочих в колонии. Как-то начальник вызвал к себе и сказал: «Выйдешь на свободу с хорошими деньгами.» Он показал ведомость. У Антона зарябило в глазах: такой суммы хватит на год жизни. Но нет: сначала – к ней, хорошо одетым и с дорогим подарком. И, конечно, с огромным букетом её любимых флоксов. Пусть решит его судьбу.
По дороге из кабинета начальника вдруг подумал: «А если уже решила? Если уже забыла обо мне? Если встретила другого?» Он даже остановился, и проходящий мимо охранник удивлённо на него взглянул:
− Что-нибудь забыли?
− Нет, ничего.
Теперь всюду думал об одном: «Как узнать, стОит ли мне ещё надеяться? Помнит ли, ждёт ли?» При каждой встрече с родителями просил узнать через дядю Арсена новый адрес Асеньки. На просьбу родителей подождать до освобождения отвечал: «Я хочу знать, чего мне ждать. Хочу знать сейчас.» Внимательно вглядываясь в родные лица, замечал невольный испуг в их глазах, когда он это говорил. «Опять что-то скрывают, − думал он. Сердце тревожно сжималось. – Но я заставлю их сказать правду».
Приближался май, месяц их первой встречи четыре года назад. И ещё одна счастливая дата: день рождения Асеньки. «Вот и повод! – обрадовался он. – Поздравлю с днём рождения и намекну на скорую встречу. А для этого нужен адрес. И поскорее. Какая разница: годом раньше, годом позже. Главное: если узнаю, что помнит и ждёт – год пролетит, как один день».
Теперь он стал не просить, а требовать от родителей, чтобы они немедленно написали дяде Арсену и показали письмо с его ответом. И однажды, когда родители в очередной раз уклончиво сообщили, что ответного письма нет, он решительно поднялся и сказал:
− Всё. Свидание окончено. Больше не приезжайте.
И двинулся к двери.
− Постой! – окликнул его отец.
Антон вернулся. Сел и молча ждал, не спуская глаз с родителей. Долгое молчание. Ему даже показалось, что он стал глохнуть: кровь застучала в висках, уши заложило, как ватой.
Отец положил одну руку на сложенные руки матери, другую – на колено сына. И тихо сказал: «Асенька вышла замуж».
Три слова. Как три пули. Прямо в сердце. Антон даже не дрогнул. Как будто этого ждал. Как приговорённый к смертной казни во время расстрела. Но для того мучения прекращались, а для него... Спросил, еле шевеля одеревеневшими губами:
− Когда?
− Год назад.
− Почему молчали?
− Тебе здесь и так несладко. Хотели подождать до твоего возвращения: дома и стены помогают. «Только не мне», − подумал он про себя. Вслух тихо сказал: «Поздравляю Асмик Рубеновну с законным браком. Желаю счастья». После небольшой паузы спросил:
− И кто же он, её счастливый избранник? Наверное, молодой, красивый парень?
− Какое там! – отец махнул рукрй. – Ростом – едва ей до плеча, а по возрасту – старше её отца.
− Вот как! – Антон криво усмехнулся. – И чем же он заслужил её руку и сердце?
В разговор вмешалась мать. Она тихо, мягко сказала: «Он очень богатый человек». «Ну, конечно, − подумал Антон. – Чем же ещё старый карлик может пленить современную красавицу!»
А мать продолжала. Она рассказала, что семья Асеньки после переезда пережила трудные времена: крошечной пенсии родителей нехватало на жизнь, а устроиться на работу Асенька никак не могла. Девушка обивала пороги разных служебных кабинетов – безрезультатно. В Минводах бывший выпускник консерватории добровольно помогал молодым музыкантам. Здесь ей не на кого было надеяться.
Однажды она сидела в коридоре возле одного из кабинетов мэрии и тайком утирала слёзы скомканным платочком, стараясь спрятать подальше ноги в стареньких туфельках. Мимо проходил невысокий седой мужчина. Увидев плачущую девушку, присел рядом. Не стал говорить банальных фраз; «Почему плачут эти прекрасные глазки? Не могу ли я вас успокоить?» Просто сел и спросил: «Вы крайняя в этот кабинет?» Она молча кивнула. Потом, как обычно, чтобы скоротать время в ожидании, стали тихо беседовать. Асенька, хотя видела мужчину впервые, откровенно про всё ему рассказала. (Так часто бывает с одинокими людьми в чужом городе: они уверены, что больше этого человека не увидят, и потому особенно откровенны.) Умолчала она только о причине поспешного отъезда из Минвод. ( «И на том спасибо», − подумал Антон). А в заключение сказала: «Я пошла бы и на чёрную работу, но руки... они огрубеют, пальцы потеряют гибкость и чуткость, и тогда – прощай, музыка. А без музыки я жить не могу». И она вновь залилась слезами. Мужчина мягко успокаивал её, говоря: «Я постараюсь вам помочь». «А что вы можете сделать?» − подумала она, взглянув на него. И с удивлением заметила, что чиновники мэрии, проходя мимо её соседа, приветливо здороваются с ним, приподнимая шляпы и обмениваясь вежливыми фразами. ( Других посетителей они не замечали, пока те не входили в их кабинет.) А хозяин того кабинета, где она ждала приёма, поздоровался с её собеседником за руку и тут же пригласил его зайти. Незнакомец, уходя, шепнул Асеньке: «Подождите немного: вас скоро пригласят». И, действительно, минут через пять – десять из приёмной вышла секретарша и с приветливой улыбкой обратилась к Асеньке: «Заходите, вас ждут». Девушка вошла в кабинет и увидела хозяина и гостя сдящими возле небольшого столика. На нём – чайник, коробочка с пакетиками чая и кофе, вазочки с печеньем и конфетами. При её появлении мужчины встали, а хозяин кабинета подвёл её к столику, предложил: «Чаю или кофе?» Не обращая внимания на её смущённый отказ, сам налил чаю. Присел напротив и сказал с мягкой укоризной: «Почему же вы, милая барышня, сразу ко мне не обратились?» (Асенька хотела возразить, что обращалась, и не раз, но промолчала.) А чиновник продолжал: «Я тут навёл справки, но пока, к сожалению, никаких вакансий для вас нет: все коллективы уже укомплектованы, программы выступлений расписаны на год вперёд». Асенька грустно опустила голову. Он продолжал: «Пока могу вам предложить работу не по специальности, но спокойную, нетрудную. И оплата, хотя небольшая, но на жизнь хватит. Это, конечно, временный вариант: я взял ваше трудоустройство под личный контроль, и, как только что-то появится, мой секретарь немедленно вам сообщит. Оставьте в приёмной номер своего телефона. Ну, не смею вас далее задерживать». «Я, пожалуй, тоже пойду», − сказал гость. Чиновник сам проводил их до двери и в приёмной распорядился: «Запишите все данные и держите меня в курсе». Секретарша кивнула.
Выйдя в коридор, Асенька взглянула в лицо незнакомцу и сказала:
− Не знаю, как и благодарить вас.
− Очень просто, − ответил он. – Вы ведь музицируете дома?
− Конечно.
− А мне хотелось бы послушать вашу игру. Можно ли нанести вам визит?
− Буду рада.
И она дала ему адрес и телефон.


Глава двадцать четвёртая

− Откуда ты знаешь такие подробности? – спросил Антон.
− Арсен нам регулярно пишет, − ответила мать. – И с сестрой переписывается и перезванивается.
− Ну, и что дальше?
Мать продолжала рассказ. Григорий Михайлович (так звали нового знакомого) стал частым гостем в их доме Приезжал всегда с цветами, вином, привозил сладости и фрукты. Он очень понравился родителям девушки, с удовольствием слушал её игру и охотно отвечал на все вопросы. Он овдовел пять лет назад (жена умерла от рака). У него трое взрослых детей (две дочери и сын) и четверо внуков. Дети с семьями живут за границей. Он давно разделил имущество: бОльшую часть отдал детям, а себе оставил лишь небольшую обувную фабрику и маленький универсальный магазинчик в центре города. Живёт один в доме, который купил много лет назад. Дети съезжаются с семьями раз в год: осенью, в годовщину смерти его жены. А так − больше перезваниваются. Очень устал от одиночества и встречу с Асенькой считает подарком судьбы: ведь он смог хоть немного облегчить ей жизнь, а в дальнейшем (тут он делал выразительную паузу) собирается сделать всё возможное для её счастья. «Она его достойна: вы воспитали прекрасную дочь», − добавлял он, и родители польщённо краснели.
Через месяц после их встречи Григорий Михайлович со старомодной вежливостью пригласил Асеньку с родителями к себе, попросив оказать ему честь своим посещением. На вопрос, как к нему доехать, ответил: «Вас привезут». В назначенный день и час у подъезда их дома остановился красивый, просторный автомобиль, и вежливый голос по телефону пригласил их спуститься. Внизу их ждал шофёр, он предложил дамам руку и помог усесться на заднее сиденье, а отец девушки сел с ним рядом.
Григорий Ммхайлович жил в пригороде, в новом районе, очень тихом и зелёном. По обеим сторонам улицы – узорные решётки оград и особняки, утопающие в зелени садов. Автомобиль остановился рядом с одним из таких особняков, шофёр помог дамам выйти и нажал кнопку звонка. По домофону раздался голос хозяина, и шофёр ответил, что они уже ждут внизу. Тут же, по сигналу из дома, автоматически открылись ворота, и машина въехала в усадьбу. Хозяин ждал их на крыльце. Он поцеловал дамам руки и, взяв Асеньку под руку, повёл в дом. Родители, тоже под руку, шли сзади. Хозяин обернулся и коротко сказал шофёру:
− Никуда не отлучайтесь. Отвезёте гостей домой.
− Слушаю, − ответил тот и направил машину к гаражу.
В просторном вестибюле – большие напольные вазы с огромными букетами живых цветов. Трюмо до потолка, а посередине – передвижной столик с напитками и фруктами. Хозяин предложил дамам поправить перед зеркалом причёски и сказал: «Пока накрывают стол к обеду, приглашаю вас немного перекусить и утолить жажду. А потом я покажу вам моё жилище».
Дом был двухэтажный. Восемь комнат. На первом этаже – столовая, комната для просмотра телепрограмм, кабинет хозяина и бильярдная.Там же – кухня и комната для прислуги (прислуга была приходящая, но это было помещение, где можно переодеться и немного отдохнуть). Наверху – две спальни, ванная и большой музыкальный салон, посреди которого красовался великолепный белый рояль фирмы «Беккер». В подвальном этаже – гимнастический зал, сауна и плавательный бассейн.
Дом окружал тенистый ухоженный сад с цветником и небольшой беседкой. Всюду чувствовался тонкий вкус хозяина: стены обиты дубовыми панелями; по углам – уютные диваны и кресла, журнальные столики с пепельницами; мягкий, приглушённый свет торшеров и бра не раздражал глаз, а пушистые ковры на полу приглушали звуки. Хрустальные люстры зажигались только по большим праздникам, когда в доме собиралось много народу.
Когда хозяин и гости вошли в столовую, стол был уже накрыт. Белоснежная накрахмаленная скатерть до полу. Туго свёрнутые салфетки возле каждого прибора. Бутылки и графины самой причудливой формы с винами и напитками. Столовое серебро и хрусталь. Всё отражало яркий солнечный свет, проникающий сквозь неплотно прикрытые тяжёлые шторы.
Обед был не обильный и очень изысканный: черепаховый суп, рагу из дичи, множество салатов, крабы в вине. На десерт – великолепный торт из мороженого, фруктовое желе, турецкий кофе в крошечных чашечках. Венчала десерт огромная дыня, янтарные ломтики которой источали дивный аромат. Всё прекрасно сервировано. Прислуживал за столом официант в белых перчатках.
После обеда мужчинам подали сигары, и они перешли в кабинет хозяина. Женщины поднялись на открытую веранду, которая опоясывала весь второй этаж. Мать сказала Асеньке: «Доченька, считай, что ты вытянула счастливый билет». Девушка смущённо возразила:
− Мама, он мне только помогает. Я ему не пара: он слишком богат. А общается с нами просто потому, что ему скучно.
− Поверь мне: я знаю, что говорю, − настаивала мать.
Григорий Михайлович, действительно, относился к Асеньке как-то... по – отечески, не позволяя ничего лишнего. Он даже мало с ней разговаривал, а общался больше с её родителями. У него в кабинете была небольшая, но со вкусом подобранная библиотека, и Асеньке часто, с разрешения хозяина, уединялась там, листая книги и альбомы. А Григорий Михайлович тем временем откровенно говорил родителям девушки: «Какое счастье, что на старости лет вы вместе! Не дай Б-г вам узнать, что такое одинокая старость. Это в любом возрасте страшно. А ведь я ещё не ветхий старик: занимаюсь спортом, люблю плавать и... вообще не чувствую себя старым. Мне кажется, для меня не всё ещё потеряно, и я могу быть счастлив сам и дать счастье любимой женщине.
− Так что же мешает вам жениться?
− Страх. Сначала, до встречи с вашей дочерью – страх ошибиться в выборе, нарваться на бездушную, расчётливую хищницу, которая хитростью заманит меня в свои сети и начнёт хладнокровно сживать со свету, чтобы завладеть наследством.
А потом, после встречи с Асенькой – страх получить отказ, если попробую сделать ей предложение. Мне страшно даже намекнуть ей на это: ведь у нас такая разница в возрасте!
«Как боится седина моя
Твоего локона!» –
продекламировал он строчки из романса, популярного в дни его молодости, романса из кинофильма «Разные судьбы». И добавил: «Если бы вы попробовали осторожно разузнать, как она ко мне относится. Асенька ведь – особенная девушка, непохожая на нынешних красавиц: она скромная и чистая душой, я это чувствую. Она – как редкий бриллиант. И ему нужна достойная оправа. Я бы ничего не пожалел для её счастья».
Родители пообещали поговорить с дочерью. Первой реакцией Асеньки была растерянность: «Поймём ли мы друг друга? Мы – люди разных поколений. И все будут думать, что я вышла за него по расчёту. А его дети и внуки? Они будут смртреть на меня свысока, видеть во мне конкурентку, охотницу за наследством. Не лучше ли нам остаться друзьями?»
− Ты скажи одно, − допытывался отец, − он тебе нравится? Когда ты смотришь на него, когда он берёт тебя за руку. Не хочется тебе свою руку отдёрнуть?
− Что ты, папа! Он очень привлекательный мужчина. У него тонкие, благородные черты лица. Я присмотрелась к нему, когда он выходил из бассейна. У него такая красивая, загорелая, мускулистая фигура! А как трогательно он заботится о нас! И как ему, должно быть, одиноко в его доме! Я бы сумела внести свет и радость в его жизнь. И мне было бы безумно приятно принимать его любовь и отдавать ему свою.
Родители передали Григорию Михайловичу содержание разговора с дочерью. И он отважился на решительный шаг. Объяснение произошло тихим летним вечером в беседке в саду. Они сидели на скамейке очень близко друг к другу. Спускались сумерки. Он взял её руку и поднёс к губам. Она вся затрепетала. Он обнял её за плечи, слегка приблизил к себе её заалевшее лицо и покрыл нежными поцелуями её лоб и щёки. Она замерла и закрыла глаза, чуть склонив головку набок, к его плечу. И почувствовала сначала его дыхание, а потом – долгий, страстный поцелуй в губы. Голова её закружилась. Открыв глаза, она увидела, что он стоит перед ней на коленях и, сжимая её руки, шепчет: «Милая! Озари вечер моей жизни. Я хочу только одного: жить рядом с тобой и для тебя». Асенька тихо проговорила: «Григорий, дорогой мой! Нас судьба свела. Ты встретился мне в самую трудную минуту моей жизни. Обещаю тебе, что никогда не огорчу тебя и буду тебе верным другом, каким ты стал мне».


Глава двадцать пятая.

− И эту сцену объяснения тебе тоже дядя Арсен описал? – спросил Антон дрогнувшим голосом. – Ведь свидетелей их объяснения не было.
− Асенька всё подробно матери рассказала, а мать написала брату.
− Зачем?
− Наверное, для того, чтобы он не думал плохо ни об Асеньке, ни о её муже. И ты, сынок, не думай о них плохо. Злоба разъедает душу, как ржавчина. А тебе ещё жить.
− Ну, и что дальше? Свадебный пир на двести персон? – съязвил Антон.
− Нет. Григорий Михайлович против таких купеческих замашек. И потом... большинство гостей плохо знают новобрачных и судят по шаблону: «Он старый – она молодая. Он богатый – она бедная. Значит, вышла за него по расчёту». Только близкие знают правду: что это брак по взаимной любви. Зачем же такое шумное сборище?
Венчание было скромным: присутствовали только свои. Сразу после церемонии кортеж автомобилей с новобрачными и провожающими направился в аэропорт. Там, в малом зале местного ресторана, был накрыт скромный фуршет. Выпили шампанского за здоровье молодых, пожелали счастливого пути – и молодожёны отправились на юг Франции, к Лазурному берегу. Там, на скалистом морском берегу, есть небольшой домик, скрытый в зелени вьющихся растений. Этот домик Григорий Михайлович купил давно, т.к. очень любит море. Здесь они провели медовый месяц.
− А как встретили молодую мачеху дети и внуки жениха?
− Очень хорошо. Дети выросли в дружной семье, их родители нежно любили друг друга. Дети очень жалели овдовевшего отца и искренне хотели, чтобы его одиночество поскорее кончилось. Сначала они с недоверием встретили решение отца жениться на такой молодой: боялись, что он с ней не будет счастлив. Но когда они увидели, с каким обожанием Асенька смотрит на их отца; как вспыхивают его глаза при виде любимой; как он помолодел и повеселел – они поняли, что отец был прав.
−А что же с её музыкальной карьерой? Или ей достаточно домашних концертов? О большой сцене она уже не мечтает?
− Нет, почему же. Григорий Михайлович мог, хорошо заплатив кому надо, добиться, чтобы её включили в какой-нибудь музыкальный коллектив, а другого музыканта – отодвинуть, куда-либо перевести – словом, ты знаешь: за деньги сейчас всё можно. Но Григорий Михайлович был против такого пути в искусство по двум причинам: во-первых, неизбежно кто-то будет обижен – а зачем наживать врагов? И главное: такая работа – это сплошные гастроли, а Григорий Михайлович не хочет больше скучать в одиночестве: он хочет, чтобы они были рядом каждый день, каждый час, каждую минуту. И он избрал другой путь и сказал:
− У нас будет свой театр.
− А это возможно? – недоверчиво спросила она.
− При желании всё возможно, − заверил он её.
И немедленно принялся за дело. Присмотрел и купил заброшенное здание бывшего заводского клуба. Не жалея денег, отреставрировал его и превратил в небольшой, но современный и красивый театр. За большие деньги нанял прекрасного художественного руководителя и дирижёра, а тот на конкурсной основе подобрал опытных музыкантов и составил из них очень профессиональный камерный оркестр. Асенька там – конечно, первая скрипка. Полгода репетиций – и первый концерт. Публика и критика приняли дебют дброжелательно. О молодом коллективе заговорили в музыкальных кругах. Теперь они усиленно готовятся к первому зарубежному турне: кажется, по Европе и Америке.
А домашние концерты... В их музыкальном салоне собираются писатели, художники, артисты. Там читаются и обсуждаются новые книги; композиторы знакомят гостей с музыкальными новинками. Конечно, там играет и Асенька, и её новые друзья из камерного оркестра.
− И последнее, − спросил Антон. – Обо мне никогда не вспоминали? Как будто меня не было в её жизни?
Мать замялась. Потом сказала: «Один раз». И рассказала, как это было. Однажды Григорий Михайлович, перебирая асенькины ноты и книги, наткнулся в книжном шкафу на большую и красиво оформленную книгу под названием «Франц Шуберт».
− Прекрасное издание, − земетил он, листая книгу. – Откуда у тебя эта книга?
− Это подарок.
−Чей?
− Одного моего старого друга.
Григорий Михайлович открыл титульный лист, но дарственной надписи не было.
− Я его знаю, твоего друга? – спросил он жену.
− Нет, − коротко ответила она . И тоном дала понять, что не хотела бы продолжать этот разговор. Муж тактично промолчал.
− Так. Всё понятно, − подвёл итог Антон. На него накатила усталость и безразличие, как тогда, в начале всей его трагедии. – Спасибо, мама, за интересный рассказ. Теперь я знаю, чего мне ждать... вернее, чего мне не ждать от жизни. А ещё вернее... – он помолчал и твёрдо сказал – Теперь я знаю, что мне нечего ждать от жизни.
Эти слова, (а, главное – тон), испугали мать. «Что я наделала? – в ужасе подумала она. – Я истерзала ему душу своим рассказом. А ведь хотела как лучше: хотела, чтобы он не озлобился и не потерял веру в людей. А что получилось?»
− Сыночек! – всхлипнула она. – Пожалей нас. Ты у нас один, мы для тебя живём. Побереги себя хотя бы ради нас!
И она разрыдалась. Муж обнял её, погладил вздрагивающие плечи и тихо сказал: «Успокойся, Верочка: не будем добавлять сыну огорчений». Когда она немного успокоилась, сказал решительно: «Вот что, мать. Выйди-ка и подожди меня: у нас с сыном мужской разговор».

Глава двадцать шестая.

Когда она вышла, отец положил руки на плечи сына и внимательно посмотрел ему в глаза. Помолчав, сказал:
− Ты, наверное, думаешь, что нет в мире человека несчастнее тебя и что теперь твоя жизнь кончена.
− А разве это не так? – спросил Антон.
− Это полная ерунда! – уверенно сказал отец. – Знаешь, сколько людей в мире страдает от несчастной любви? Миллионы. Сплошь и рядом. И у меня такое же было.
− И у тебя, папа?
− Да. Я никогда тебе об этом не рассказывал. Теперь пришло время рассказать. Вот послушай. Был я тогда ещё совсем молодой парень, только школу кончил. И жила в нашем селе девушка. Звали её Ануш. Красавица была... краше не бывает. ( Или мне тогда так казалось: любил её сильно, как в первый раз любят.) Гордая была... Сколько парней по ней сохло! А выбрала меня. Знаешь за что? Не за красоту и не за силу: этим никогда не отличался. А за верность. Знала, что ради неё на всё пойду: и в огонь, и на нож. Надёжней друга ей не найти. А это для жизни – главное. Вот и гуляла со мной, на зависть другим парням.
Когда уходил в армию, провожала, обещала ждать. А через полгода получаю от неё письмо: «Прости, Самвел, люблю другого и выхожу за него замуж».
− Так ты Самвел?
− Да. И в паспорте «Самвел». Это в России я Савелием стал.
− Ну, получил ты письмо. И что дальше?
− Хотел пустить себе пулю в лоб. В армии, ты знаешь это просто: оружие весь день при тебе. А я в охране служил, всегда при оружии.
− И что же тебя спасло?
− Не что, а кто. Арсен меня спас, дай ему Б-г здоровья. Знаешь, что он мне сказал? Он сказал: «Хорошо, что ты узнал о неверности Ануш сейчас, ещё до свадьбы. Раз она даже полгода не выдержала, значит, не любила вовсе и уйти могла в любой момент. А теперь представь себе: вы уже женаты, детишки подрастают. А она вдруг возьми и скажи: «Другого люблю, ухожу. Прощай». Что бы ты сделал?
− Убил бы её и его.
− Вот так: и двух человек убил бы, и детишек осиротил бы, да и сам лучшие годы жизни провёл бы за решёткой. Так что успокойся. А её – прости и забудь. Скажи себе: «Она свою судьбу уже нашла, и дай Б-г ей счастья. А я свою – ещё найду». И найдёшь, обязательно найдёшь, помяни моё слово».
Так он мне сказал. Так я и поступил. После службы в село не вернулся: тяжело было видеть Ануш рядом с другим. Да и учиться я хотел, в институт поступать. Товарищи в армии посоветовали поехать за Урал, в какой-нибудь большой сибирский город: там конкурс поменьше. Приехал сюда, на инженера выучился. Здесь маму твою встретил, поженились. Потом ты родился. Всё в моей жизни наладилось. И знаешь, что я тебе скажу? Мне твоя мама по характеру больше подходит, чем Ануш. Та капризная была, избалована мужским вниманием. Чуть что не по ней, сразу: «Не любишь. Вон с глаз моих!» А если такое слышать каждый день? Легко ли? А мама твоя – как тихое солнышко: и светит, и греет. Ты характер мой знаешь: я вспыльчивый. ( Мы все такие, кто с Кавказа.) Разозлюсь – себя не помню! А мама твоя – улыбнётся, обнимет и скажет, ласково так: «Не сердись, Савик! Всё будет, как ты хочешь». И – всё! Гнева как не бывало: растаял. Представляешь, за сорок пять лет – ни разу не поссорились. Кому-нибудь скажешь – не поверят.
− Папа, а Ануш ты совсем забыл?
− Нет, конечно. Кто же первую любовь забывает! Только знаешь, что я тебе скажу? Хорошо, что эта любовь была. Но что мы тогда расстались – тоже хорошо. Вот так я теперь думаю. И ты подумай.
− Спасибо, папа. Я подумаю.
И отец с сыном обменялись крепким мужским рукопожатием. .


























Читатели (3112) Добавить отзыв
Люда, спасибо. Думала на минутку заглянуть, а зацепилась, пока все не прочитала. Все здесь правильно, жизненно. Ловлю себя на мысли, что искренне сопереживаю Антону и желаю ему счастья. Всем, из кого состоит этот собирательный образ. Но не у всех складывается так относительно хорошо. Увы...

С уважением,
Марина.
27/08/2011 11:42
От Люда
Спасибо, что прочли и откликнулись. Но если Вы наберётесь терпения и прочтёте повесть до конца, Вы поймёте, что моему герою очень не повезло: он потерял честное имя, а главное – ЛЮБОВЬ, и жизнь потеряла для него смысл. Повесть кончается самоубийством героя. Но на этом история не кончается: ведь это ДИЛОГИЯ, и продолжение – в повести «Чудо любви» http://obshelit.com/works/3458/. А что ещё может быть, если Антона уже нет в живых – об этом узнаете, прочтя 2-ю часть дилогии. А если когда-нибудь вернётесь к началу и прочтёте часть первую повести, то узнаете, как Антон попал в сети наркотрафика. Познакомитесь с его семьёй, друзьями и возлюбленной, ставшей одной из главных героинь «Чуда любви». Кстати, это – повесть-ФАНТАЗИЯ. Не читали таких? Прочтите и поймёте, почему она так называется. Особо будете вознаграждены за терпение, прочитав заключительную главу: описание в прозе целой СИМФОНИИ с голосом и хором. Читатели,( а их уже 569), особо восхищаются этим описанием. Это описание – уже не проза в чистом виде, а поэзия в прозе. Поэтому отрывок я поместила на моей поэтической страничке под заглавием «Волшебная сила музыки» http://www.obshelit.ru/works/75653/.
28/08/2011 16:42
<< < 1 > >>
 

Проза: романы, повести, рассказы