ОБЩЕЛИТ.COM - ПРОЗА
Международная русскоязычная литературная сеть: поэзия, проза, критика, литературоведение. Проза.
Поиск по сайту прозы: 
Авторы Произведения Отзывы ЛитФорум Конкурсы Моя страница Книжная лавка Помощь О сайте прозы
Для зарегистрированных пользователей
логин:
пароль:
тип:
регистрация забыли пароль

 

Анонсы
    StihoPhone.ru



Повесть "Сашкин колокол. Из далёкого 1937", гл. 8

Автор:

Повесть "Сашкин колокол. Из далёкого 1937", гл. 8


Олг Николаев-Зинченко



- 8 -


Среди станционных воинствующих атеистов был свой заводила-вожак - Матюха Наглый. Он же - Кузьма Матюхин.

Он больше всех орал и бесновался около обречённой на поругание церкви. Пил прямо из горлышка бутыли самогон вместе со своими приятелями.

Это был особый шик - пить не со стакана, а прямо из горлышка бутылки.

Громко и насмешливо, грязно и мерзко - матерился в адрес верующих, в адрес защитников Белой церкви.

Вызывал любого из них на поединок кулачный:

- А поможет ли вам в бою честнОм ваш Бог, и Троица ваша хвалёная ?!

Ну просто как лермонтовский опричник-драчун Кирибеевич - перед кулачным боем на льду Москвы-реки с купцом Калашниковым.

Только вот не знал он, что сталось с этим задирой Кирибеевичем, а надо бы почитать было.

Здоровенный, статный молодой мужик 25 лет от роду, этакий верзила, с суровой, брутальной, как сейчас бы сказали, физиономией, не лишённой, впрочем, некоторой мужской привлекательности.

Со светло-серыми глазами, глубоко спрятанными под мощными надбровными дугами.

Сильный как бык, и не боящийся лезть в любую потасовку, в любую драку, с любым количеством участников этой драки, с любым количеством противников, которые обычно были тоже отнюдь не слабаками...


*****************************************


Он работал на Станции, рабочим на путях, и кидал тяжеленные деревянные шпалы как детские игрушки, как палочки какие-нибудь.

Наглым его прозвали станционные и поселковые девчата, за свои бесстыжие приставания ко всем, понравившимся ему девушкам и замужним молодкам, без разбора - девка, не девка, жена, не жена - ему было наплевать. Понравилась – значит дай ему того, что нужно от бабы мужику.

Расположения понравившихся девушек он добивался любым путём - лестью, наглым навязчивым демонстративным ухаживанием, а частенько и просто насилием, поджидая своих, особо упорных и недоступных, девиц-жертв на тёмной тропке, тёмным вечерком.

Заявлять на него боялись, - он состоял в самых деятельных и кипучих активистах-комсомольцах, и был близко знаком и дружен со многими начальственными мужами Станции и Поселка. Себе дороже будет. Разорят и посадят. Или ушлют куда-нибудь в страшную тайгу, лес валить.

Число побед этого верзилы над женским полом было великО, и не поддавалось простому примитивному арифметическому подсчёту.

Настоящий бык-бугай-осеменитель против робкого женско-коровьего стада.

Мужей обиженных им женщин он не боялся и презирал. Иногда и бил их, страшным боем.


*************************************


Опасался он лишь одного человека в Посёлке - Марка Волчкова, или просто - Волка - как его называли все. Опасался, не понимал, ненавидел.

Волку было 23 года. Он был нелюдим и неразговорчив. Странен, замкнут и угрюм.

Работал он помощником кузнеца в станционной мастерской.

Стройное тело его, обычного роста, было как стальная пружина, лицо его было привлекательное, и даже красивое. Глаза зелёные, пронзительные.

Многие девушки краснели при встрече с ним. Но он как бы не замечал этого, и был молчалив и отстранён при общении с ними. Хоть и не груб.

Доверял он единицам. Среди этих избранных им приятелей, был и фельдшер Сашка.

Ни с кем, кроме матери своей Светланы, он никогда не откровенничал.

Редким и странно-аристократическим именем Марк назвала его она, - тихая и молчаливая, гордая и независимая, - мать-одиночка Светлана.


**************************************


Поговаривали, что она родила сына своего от настоящего графа, 35-летнего красавца из Санкт-Петербурга, гостившего летом 1913 на даче у своего старого доброго друга-дворянина в соседней с Васильками деревне, чуть поближе к берегу Ладожского Озера.

Это было за год до большой войны с Германией. Мировой войны 1914 года.

Будучи в гостях у друга пару месяцев, а после отъезда, - вновь и вновь наезжая к нему ненадолго, - он влюбился в простую молодую девочку Светлану из Васильков, и нежно ухаживал за нею.

Потому и наезжал к другу частенько, хоть на пяток деньков, но вырывался - к другу, а точнее - к любимой Светланке.

Видимо это он и попросил назвать будущего своего внебрачного ребёнка Марком, если родится у неё от него сын.

В августе 1914 его мобилизовали в действующую армию на фронт, и он сгинул на великой войне, в 1915.


*****************************************


После ухода на войну красавца графа, в конце 1914 у Светланы родился сын - Марк.

И Светлана перебралась в этом же году на Станцию, подальше от сплетен кумушек деревенских. «Злые языки страшнее пистолета», - сказал русский классик 19-го века.

Там и жила она тихо и незаметно, одиночкой, со своим маленьким сыном, родившимся "неизвестно от кого".

Она вела своё личное маленькое хозяйство - с кроликами, дойной козою, курами и парой-тройкой ульев пчёл. Всё у неё было своё: мясо кроликов, молоко и творог от козы, яички и мясо кур, мёд от пчёл. Она и её сын не были голодными. Но и богатыми их было не назвать. Вобщем перебивались, с голоду не умирали. И не жировали.


*****************************************


Вторая кличка Волка, за глаза, была Граф.

Пока он был мальчишкой - недоброжелатели презрительно прозывали его "графёнком собачьим" или "графским сучьим выродком", «выбл*дкoм кровавого царского режима» и т.д. и т.п.

Он молчал, и с ненавистью глядел исподлобья на обидчика. И запоминал. Он помнил все обиды и всех своих обидчиков. Ничего и никого он не забывал.

Он был очень одинок.

Примитивные детские игры своих сверстников его абсолютно не интересовали.

У него были свои, собственные игры - в лесу, на полях, на речке, в каньоне Лавы.

С малого детства одинокий Марк бродил по лесам, полям и болотам, где постоянно, годами тренировался в метании ножа, топора, больших гвоздей и даже - небольших кусков оконного стекла.

А также в метании камней рукой и с помощью пращи, которую он мог сделать в любой момент за 5 минут из любого куска верёвки или, хотя бы, к примеру, - из женского матерчатого старого кушака или старого женского или детского чулка. Ну и тем более из кожаного ремня.

Пращи по типу той, которой маленький библейский пастух Давид убил огромного и страшного филистимлянина Голиафа на их знаменитом поединке.

Он за 15-20 минут умел изготовить лук из первой же, попавшейся ему в руки, подходящей для этого, ветви или ствола молодого деревца. Шнур для тетивы всегда лежал в его кармане в виде старой верёвочки.

А птичьи пёрышки, для оперения стрел, он находил тут же, в поле.

Стрелял он из лука постоянно и неутомимо. Кидал самодельные копья в воображаемого врага.


*******************************************


Вершин мастерства Робин Гуда или японских воинов-ниндзя он конечно же не достиг, но постоянно стремился к этому, и постоянно упражнялся с маниакальным упорством.

Уже будучи далеко не ребёнком - но молодым мужчиной, он продолжал частенько, как и в детстве, одиноко и молчаливо бродить по лесам и просёлкам безлюдным.

Он продолжал свои регулярные и упорные упражнения по метанию ножей, топоров и камней из пращи.

Но главное и любимое - это стрельба из самодельного лука.


****************************************


А когда он вырос, и хмуро, исподлобья, гордо и властно, глядел на собеседника - то как-то само собою, "графёнок собачий" превратился в Графа, которого парни-сверстники побаивались даже больше, чем самогО грозного Матюху, с его пудовыми гирями-кулаками, с его бычьей необузданной силой, и с бычьей же слепою яростью.

Граф никогда ни к кому не лез с кулаками, и вообще ненавидел шумные споры и кулачные разборки парней и мужиков. Он обходил их стороною. Но и трусом он не был, отнюдь. Он считал всю эту мелкую и мелочную суету вокруг него недостойной даже внимания своего.

Но защищаясь, загнанный в угол, - он был в драке хладнокровен, жесток до безумия, и никогда не щадил своего поверженного обидчика. Забивал его, уже беззащитного, до полусмерти. Для него не было понятия пощада. Он бился с врагом как на войне, без всяких сантиментов и соплей романтических. Не ты его – так он тебя… уничтожит.

После драки с Волком - его противник не уходил своими ногами. Его уносили.


***************************************


У него всегда был наготове, где-то за спиной, в кожаных ножнах, небольшой, выкованный им самим же, кинжал из стали подшипника паровозного. Крепости необыкновенной.

Этот кинжал, острый как бритва с обеих сторон, служил ему в том случае, если он не мог осилить своего врага просто так, в рукопашную. Когда противник одолевал его.

Или если его противников было несколько и одному ему было не справиться с ними.

Одного вида этого, горящего на солнце, кинжала, часто хватало, чтобы остудить самые горячие головы врагов его.

В карманах его куртки всегда была пригоршня песка для неожиданного швыряния его в глаза противника своего, и ослепления последнего.

Всё у него, от кулаков, до остро отточенной пряжки ремня, и даже - до острой, также наточенной как бритва с тыльной стороны, железной расчёски, - было готово в любую секунду к смертельному бою.

Это был прирождённый воин.

Жестокий воин-одиночка.


*************************************


По полгода он ходил в очень грубой, выцветшей от солнца и влажности, но всегда чистой, рабочей брезентовой куртке цвета хаки, с самодельным капюшоном, красиво сидящей на его статном, гибком и ловком теле.

А работал в кузнице он, конечно же, не в ней.

Под этой его грубой, но чистой, брезентовой курткой (то ли сварщицкой, а то ли пожарной) - он носил тёмно-зелёный шерстяной свитер (если было не жарко).

А в другую, зимнюю, половину года, он ходил в коротком волчьем полушубке, сшитом матерью по его ладной фигуре, и стянутом кожаным военным ремнём.

Волк-одиночка совсем не курил, чем несказанно удивлял всех вокруг, как парней, так и девчат. Это было неслыханно, чтобы физически здоровый, не больной парень - не курил.

Большевиков-коммуняк в душе он жутко ненавидел и презирал.

Но не показывал никому этого никак. Никогда никому не говорил об этом, о своей ненависти к нынешней власти.

В комсомольцах он, естественно, не состоял.

В Бога он не верил, а верил только в Науку, и в книги. Его святыми были великие учёные и путешественники. Такие как Коперник, Дарвин, Магеллан, и т.д.

Храмы православные он любил за их красоту, - как русские светлые и красивые молельные дома, часто не похожие один на другой, и всё же все такие прекрасные.

Матюха давно уже хотел разобраться с независимым и угрюмым Волком, не обращавшим на него - самогО Кузьму Матюхина ровно никакого внимания.

Подходящий случай представился ему год назад.


*******************************************


Однажды в октябре 36-го, вечером, Кузьма случайно увидел, на тёмной окраинной улице, Марка, вместе с девушкой, которая шла рядом с ним нога в ногу, боясь отстать от него и оказаться одной в тёмной грязной улице.

Алёна не была любимой девушкой Волка, но случайно (или не случайно), увидев его, одиноко идущего по улице домой - присоединилась к нему, чтобы не попасть в лапы к местным хулиганам. Им было по пути. Она шла в ту же сторону, что и Марк.

Матюха давно присматривался к этой красивой девчонке. Давно хотел он этой очередной амурной победы, и именно над этой красоткой.

И вот вдруг она идёт навстречу, да и ещё с этим презренным "сучьим выродком".

Матюха, как дикий тигр, подскочил к парочке, и процедил Волку: -

- Отваливай отсюда быстро, ублюдок, и я тебя не трону. Или...

- Что - "или"? - бледнея и заметно напрягаясь перед грозным противником, поинтересовался Волк.

- Или унесут утром прохожие.

- Не грози, и сам никогда не будешь бояться - загадочно прошептал Волк.

Встань за мою спину, Алёнка. И не бойся ничего. Дяденька тебя не тронет. Пока я жив, во всяком случае. Он хороший и добрый дядя.

- Отойди от моей девки, графёнок!

- Это с каких пор она твоя?, насмешливо и со скрытой угрозой, всё больше распаляясь, спросил Марк.

- С этого момента !

- Алёнка, ты хочешь идти с ним, с этим громилой?

- Нет Марк, я его боюсь. Он страшный и злой. Не уходи, пожалуйста! Не бросай меня! Не бросай меня с ним, рОдненький!

- Ну ты всё слышал, самец тупой?

- Полюбит! Куда денется, сучка! Как завалю в кусты её, - так быстро полюбит! Как говорят: - Стерпится - слюбится.

- Слушай-ка, ты, бугай похотливый, вали-ка своей дорогой, туда куда шёл.

Пока не ровен час, не случилась с тобой беда-бедовая.

Я не шучу с тобою.

Марк грозно и властно глядел прямо в глаза , обезумевшему от прилива в голову адреналина и тестостерона, громиле и насильнику - Кузьме Матюхину.

- Уходи Кузьма, и забудем обиды друг на друга.

Я всё забуду, обещаю тебе.

Я жду!

Но Матюхин покраснел от гнева, и напрягся - как тигр перед броском.

Волк побелел как мел - от тех же эмоций.

Бой предотвратить ему не удалось. Виноват не он. Агрессор не он.

Боя хотел Матюхин, а не он.

Кузьма Матюхин выбрал... смертный бой.


***************************************


Матюха резко выкинул свою левую руку, и привычным отработанным движением, железными пальцами, как медвежий капкан, схватил противника за горло, - чтобы тот не смог увернуться от его сокрушительного удара правым кулаком - кувалдою пудовой.

Но ударить правой он не успел.

И вообще он ничего уже не понял, - что произошло, - и как произошло.

Всё произошло молниеносно, и помимо его воли. И совсем не так.

Волк резко отступил на шаг, чтобы выйти из зоны удара вражеской правой, а также - ослабить хват врага за своё горло которое было зажато, как тискАми.

В его руке блеснула молния, и Матюха почувствовал как по его левому бедру потекло что-то горячее. Его порезанная штанина окрасилась алым.

Боль пришла уже после.

Граф своим верным кинжалом полоснул как бритвой, распоров левое бедро врага.

Матюха растерялся, дезориентировался, и, как в тумане, наклонился, чтобы зажать обильно кровоточащую резаную рану бедра.

Это была роковАя ошибка Кузьмы.

Граф резко, хлёстко, с силой ударил его носком, твёрдого как камень, рабочего ботинка в горло.

Так он отомстил за своё, схваченное страшным врагом, помятое и саднящее горло.

Затем Марк ударил уже теряющего сознание, бесчувственного, падающего Матюху правым локтем, как молотом, сбоку - в левый висок.

Тот молча повалился, рухнул - как бык - под молотом мясника на бойне.

Третий, и последний, жёсткий удар Графа был всё тем же носком ботинка в промежность, по мошонке, лежащего без сознания, Кузьмы - для профилактики дальнейших ночных покушений на беззащитных девушек и замужних молодок.

Грешные, наглые, бычьи яйца вмиг превратились в кровавое месиво, в "яичницу".


*****************************************


Очнулся Матюха через несколько часов, дома, на кровати, с перевязанным левым бедром. Страшно болела фиолетовая, ужасно раздувшаяся мошонка, со всем её покалеченным содержимым.

Дико болело горло, будто залитое кипятком.

Сильно болел разбитый, распухший висок.

Тошнило. Рвало. В глазах кружение и "мухи летают".

Такого казуса с ним ещё не было никогда в его грешно-простецкой жизни станционного пролетария-хулигана-драчуна.

Болело буквально всё.


***************************************


Домой его, полумёртвого, приволок на себе Граф, опасаясь, что его враг умрёт на земле, на "поле брани".

Посторонние глаза, глаза Алёны видели всё, - значит он, его враг, - не должен умереть. Ибо есть свидетель их кровавой схватки.

Иначе - тюрьма. Иначе - лагеря. А может - и расстрел. А ему всё ж хотелось жить. И жить на свободе, а не гнить в сталинских лагерях.

Не было бы свидетеля - он бы и убил своего врага, своего обидчика, ни одна струна жалости не дрогнула бы в его каменном сердце. Для врагов каменном, конечно же. Но не для друзей.

Он сам же и перевязал полотенцем кровоточащую, длинную, но неглубокую резаную рану на левом бедре поверженного врага своего.

Опешившей матери Матюхи, он сказал, что нашёл его уже таким, полумёртвым недалеко, на улице.

Мать Матюхи была привычна уже ко всему.

И, не дожидаясь, когда его заклятый враг очнётся, - Волк молча ушёл.


*********************************


Обалдевшую-одуревшую, в глубокой прострации, ничего уже не понимающую, истерически плачущую Алёну, он проводил до её дома, и тихо, как тень, скрылся в темноте ночи.

Даже не попрощавшись с ней. Не сказав ей ни слова.

Но ранее, по дороге, провожая её, он коротко попросил её обо всём забыть и никому не рассказывать об этом бое.

Поняла ли она его - Бог весть.

Он опасался что Матюха не выживет. А это значит, что его привлекут за убийство. Его трясло от нервного потрясения.


***************************************


Выжил жестоко избитый и порезанный Кузьма только благодаря своему бычьему здоровью, молодости, внимательному уходу фельдшера Сашки и своей родной матери.

В милицию он не обращался. К врачам тоже не обращался. Поверженная гордость первого бойца Посёлка и Станции мучала его.

Попросил фельдшера не докладывать в соответствующие органы. Он мол сам после разберётся, когда выздоровеет.

Граф попросил фельдшера Сашку, своего приятеля, о том же.

С тех пор Матюха обходил Волка стороной. Единственного человека, которого он теперь опасался, и люто ненавидел.

Он жаждал отмщения, отмщения из своих рук. Но отмщения после, когда-нибудь. Не сразу.


***********

20 окт 2012

СПб


© Copyright: Олг Николаев-Зинченко, 2017
Свидетельство о публикации №217102102159



Читатели (292) Добавить отзыв
 

Проза: романы, повести, рассказы