Мы шли в школу молча, как будто воды в рот набрали. А всё из-за нашего Коляна, который сразу же после каникул успел схватить несколько двоек и, главное, по всем предметам. И как только его угораздило. Вот поэтому он и шел понуро, словно на казнь. Конечно, его понять можно. И нас тоже можно понять. Мы, как и Колян, шли не разговаривая, исподтишка поглядывая на нашего невезучего друга. Колян и за парту то втиснулся несмело. Поглядел я на него и понял, что у Коляна одно желание, сделаться как можно незаметнее, чтобы его никто не видел. Можно подумать, что такого громилу очень легко и не заметить, забыть про него. Конечно, такие стрессы как несколько двоек за два дня кого угодно подкосить могут, даже такого великана, как Колян. Он даже глаза на Наталью Юрьевну поднять боялся. Сидел, сжавшись весь. А наша классная тоже вроде как сама не своя, обеспокоенная какая то. «Чего это с ней»,- думаю. Да и не я только этим вопросом видать заинтересовался, потому что все сразу стали втихомолку между собой переглядываться вопросительно. А откуда кто что знает то. Но хотелось бы, разумеется. Лишь Коляну ничего не надо. Как сидел, съёжившись, скурёжившись, стараясь не выделяться, с партой, со стенами слиться так и продолжал сидеть, по сторонам не глядя. Но Наталья Юрьевна на него тоже совсем внимания не обращала. И вообще на нас не очень и смотрела. Настолько была чем-то обеспокоена. Но что её тревожило, мы узнали тотчас, едва она начала говорить. А обратилась она к нам очень торжественно, как давно уже не обращалась.
- Дети, - сказала она, - я должна вам сделать очень серьёзное сообщение.
И произнесла она это таким тоном, что у меня по спине мурашки пробежали. Я даже испугался. Сразу почему-то подумал, что может быть какое либо несчастье обрушилось на школу, или даже на город, или даже на всю страну. Я как-то передачу смотрел про Юрия Левитана, нашего диктора радио в войну, и в этой передаче слышал, как он свои сообщения начинал:
- От Советского информбюро.
У меня аж мурашки по телу бежали. Вот и сейчас, когда Наталья Юрьевна объявила, что собирается сделать важное сообщение, то я сразу настроился от неё услышать нечто подобное, что Левитан сообщал. И все сразу присмирели, совсем в классе тихо стало, все как то подтянулись, лица у всех вытянулись и смотрят, затаив дыхание, на нашу классную. Даже Колян от своих проблем отвлёкся и тоже в лицо нашей учительницы смотрит. А она, немного помолчав, как бы собираясь с духом, продолжила:
- С северо-востока на нас, дети, надвигается очень холодный и обширный фронт воздуха. Нас аж оторопь взяла. Тоже мне, страхи. Можно подумать, что мы где-нибудь в экваториальной Африке родились и росли и никогда снега в глаза не видели и что такое холод знаем только по морозильной камере холодильника. Стали мы между собой переглядываться удивлённо, а учительница дальше продолжает свою сводку нам сообщать.
- Самару накроют морозы сорок с лишним градусов.
- Ух, ты, - выдохнули мы как один дружно.
Настолько были удивлены. Мы даже и не знали, что подумать и что отвечать на такое сообщение. Лишь один Дреня способность логично мыслить не потерял. И широко раскрыв глаза, изумлённо спросил Наталью Юрьевну:
- Если у нас такая температура, которую мы и не знаем даже, то какая же тогда в Якутии.
Тут уж Наталья Юрьевна округлила от ужаса глаза и назвала вообще цифру умопомрачительную.
- А в Якутии, которая сейчас республика Саха, пятьдесят семь.
- Вот это да! Вот это да!
Испуганно и с восхищением закричали мы хором.
А потом начался настоящий гвалд.
- Как же они там живут?
- Как же они вообще на улицу выходят?
- Да пока до школы дойдёшь то в сосульку превратишься.
- А они наверно в школу не ходят.
Высказали сразу несколько человек предположение.
- Конечно, в такой мороз разве пойдёшь.
Опять сказал хор из десятка, наверное, голосов. И тут же нас всех как осенило. И сразу весь класс, кроме, разве что Коляна, дружно, чётко произнёс, как озарение свыше:
- Так ведь и мы не пойдём в школу.
А потом каждый начал высказываться кто во что горазд.
- У нас то ведь не Якутия.
- Мы то и при сорока в школу не идём.
- Да что там при сорока, мы то считаемся маленькими, мы и при тридцати не пойдём.
И тут наступила тишина. Не потому, что нас кто-то усмирил, прикрикнул на нас, нет, просто мы осознали всю прелесть сообщения. Мы просто вдумывались в смысл и души наши начинали ликовать. И всё это выплеснулось громким воплем:
- Ура! Ура! Ура!
Ура, конечно, у нас было не троекратное, а, наверное, десятикратное, а может и поболее.
Только Колян по-прежнему не радовался. Совсем, наверное, ошалел от счастья, подумал я и толкнул ощутимо своего друга в бок.
- Ты чего, Колян? Всеобщее же ликование, а ты сидишь снулый, как будто тебя дополнительно свалившиеся буквально с неба каникулы совсем не волнуют.
И весь класс тотчас уставился с удивлением на нашего верзилу.
- Может, он заболел, - высказал предположение Максик.
- Конечно, заболел, - непререкаемым тоном медицинского светила подтвердил Дренька.
А Катька так заволновалась, что Колян заболел, что вскочила со своего места и, подбежав к нашему верзиле, стала ему ладошкой щупать лоб. Но это её видать не удовлетворило, потому что она не была уверенна, есть у Коляна температура или нет и стала лоб Колянин щупать своими губами. В другое время мы бы наверное обсмеяли и её и Коляна, но тут, из-за серьёзности ситуации, никто и не пикнул. Все сидят молча и наблюдают за манипуляциями Катьки с Коляниной головой. И так она ему пыталась настырно измерить температуру, что Колян наконец не выдержал и отшатнувшись в испуге от Катьки, возмущённо завопил:
- Да отвяньте вы все от меня.
И с отвратительной гримасой противным голосом забрюзжал:
- Тоже мне, нашли каникулы.
- А чем тебе не нравятся то каникулы? – оторопело спросили мы все хором, сразу Коляна.
- Всем они мне нравятся? – огрызнулся Колян, - Только когда теперь я двойки исправлять то буду.
Тут смотрим, наша Наталья Юрьевна вперёд выступила и, радостно улыбаясь, сообщает:
- Да, ребята, должна вам сообщить, что в этом году руководство решило не вводить строгих запретов на посещаемость во время морозов.
- Это как? – послышались сразу вопросы с разных сторон.
- А очень просто, - сияя улыбкой, продолжала нас радовать классная, - Тот, кто близко живёт, - она сделала паузу и мило улыбаясь, оглядела нас, - или кого будут привозить на машине, или кто просто не очень то и боится морозов, те могут и приходить в школу.
- Как это? – обиженно загудели все, - Кто же такой ненормальный сыщется?
Наталья Юрьевна на это ничего не ответила, лишь широко развела руками. А мы, глядя на неё, широко улыбались. Мы чувствовали себя победителями. И, вероятно для того, чтобы закрепить это чувство, Дреня, мило улыбаясь, спросил:
- А как долго простоят морозы.
- Долго, не меньше недели, - горестно произнесла Наталья Юрьевна.
А мы это радостное сообщение встретили громогласным ура. И в этот день нас никто уже из преподавателей не спрашивал. Все они стремились нам объяснить новый материал и даже не особенно обращали внимания на нашу ликующую рассеянность. Колян за партой уже не сидел скрючившись, но и радости особой не проявлял. Был какой-то сосредоточенный и не в меру прилежный. Вот ведь до чего обвал двоек может довести человека. Но мы собственно и не особенно обращали внимания на Коляна, ведь счастье оно всегда невнимательное к горю других. Из школы мы шли в приподнятом настроении и нисколько не переживали из-за надвигающихся циклонов и разных там антициклонов.
Не боятся Россияне
Даже северных сияний
И тем более морозов,
Когда нос приятно розов.
Пели мы, сочиняя экспромтов всякие стихи. Только Колян, как последний отморозок, молчал, словно воды в рот набрал. Но настроение он нам был не в силах испортить. Ведь мы знали, что надвигаются не морозы, а дополнительные каникулы. И так и случилось. На другое утро столбик термометра опустился до заветной отметки тридцать градусов и к вечеру ожидалось ещё большее похолодание. Родители нам строго настрого запретили выходить на улицу. А что мне улица, когда можно по полной программе балдеть и дома. Что я и делал. Потом, когда мне окончательно наскучило одиночество, я стал звонить своим пацанам. Я лежал на диване, смотрел телевизор и болтал по телефону беспрерывно. Я был счастлив. Но через некоторое время я обратил внимания на то, что совсем не могу дозвониться до Коляна. Не то, что телефон был занят, нет, просто никто не брал трубку. И тут я всерьёз забеспокоился. Я вспомнил про депрессивное Колькино состояние накануне, и мне стало как-то не по себе. В конце то концов он же мне друг. И я тут же стал выяснять у других из нашей компании насчёт Коляна. Но ничего утешительного я ни от кого не услышал. Колян никому не отвечал на звонки. И в это утро мы, то есть вся наша компания, в полной мере осознали, насколько нам дорог этот верзила. Я тут же побежал к Катьке и мы стали вместе названивать Коляну. Катька была просто на грани срыва, так она волновалась за нашего друга. Мы тут же позвонили Дреньки и наказали ему зайти к Коляну, потому что он живёт с ним в одном подъезде. Чуткая Дренькина душа откликнулась на просьбу мгновенно. А мы стали ждать результата, сидя с Катькой друг против друга в тревожном молчании. Я уже хотел одеваться да идти к нашему молчащему так упорно другу, но тут зазвонил телефон и голос Дреньки сообщил нерадостную весть. Дверь квартиры Коляна заперта и, по всей видимости, в квартире действительно никого нет. Мы с Катькой в тревоге переглянулись.
- Как же так, и бабушки что ли у него нет дома в такой мороз? – спросили мы друг друга одновременно.
А так как и я, и Катька произнесли один и тот же вопрос, то и отвечать было некому. Не сговариваясь, мы направились тоскливо к окну и дружно уставились в заледеневшие снизу стёкла. Улица была пустынна. Даже машин было мало. Казалось, город попросту вымер. И от этого тревога наша ещё более усилилась. Мы мрачно смотрели на безлюдную улицу. Говорить не хотелось. Вздохнув, я уж было собрался идти к себе домой, но тут мы с Катькой увидели в морозном мареве выплывающего из-за гараже Коляна. Шапка у него вокруг лица была покрыта инеем, физиономия красная, словно он только что вышел из парной. Но заставило нас с Катькой раскрыть рты от изумления не эти признаки лютого мороза, а то, что Колян, совершенно не заботясь ни о своём горле, ни об эмали своих крепких и крупных зубов, беззаботно, с блаженным выражением юродивого, улыбался во всю ширину своей красной рожи. Его улыбка было столь широка и безбрежна, что её можно было легко видеть с девятого этажа. От удивления мы с Катькой даже не смогли посмотреть друг на друга, вперив донельзя удивлённые взоры на нашего невесть откуда появившегося друга. И тут мы обратили на другую странность. Колян вышагивал со школьным ранцем за плечами.
- Он, что, был в школе?
Одновременно выговорили мы с Катькой, ошарашено смотря друг на друга. И тут же, так же в унисон и ответили:
- Конечно, он был в школе.
Ответив на этот вопрос, мы сразу же прилипли лбами к оконному стеклу, не отрывая возмущённых взглядов от нашего морозоустойчивого друга. Мы смотрели на него до тех пор, пока он не оказался вне зоны видимости. Только тогда мы с Катькой опять вперились взглядом друг в друга.
- Но почему?
Выдохнули мы с ней опять одновременно. И тут же бросились к телефону, чтобы сообщить об увиденном другим членам нашей команды, то есть Дреньки и Максику. Это известие видать их тоже буквально огорошило, потому что ни тот, ни другой поначалу даже слова в трубку не могли вымолвить. Лишь после некоторого молчания они смогли выговорить одну и ту же фразу:
- Не может быть.
И мы тут же решили встретиться у Дреньки, так как тот жил в одной подъезде с Коляном. Мы решили выяснить всё до конца. Почему это Колян в то время, когда никто не в школе, вдруг оказался самым умным. Но и, собравшись вместе, мы не знали, что и подумать.
- В отличники выбиться что ли решил?
Оглядывая всё наше собрание, спросил я хмуро, хотя понимал, что ответ на этот вопрос мне никто дать не сможет, кроме, разве что Коляна. И мы, полные решимости расставить все точки над «i», отправились к нашему морозоустойчивому ренегату. Колян, как всегда жевал. И был в превосходном расположении духа. Он заулыбался, наподобие щелкунчика, открывая вместе с зубами, и огромный кусище беляша в своей необъятной пасти. Он был само радушие и тут же предложил с ним перекусить и попить чайку. Но, мы были настроены не столь любезно, и я сурово ему за всех и ответил:
- Мы не собираемся разделять трапезу со штрейкбрехерами.
От моих бьющих прямо не в бровь, а в глаз слов и от нашего насупленного вида Колян тотчас поперхнулся своим беляшом. Но мы даже не стали бить его по спине. Пусть сам справляется со своим непрожёванным беляшом. И Колян, к его чести сказано, не поперхнулся всё же до смерти, он лишь закашлялся и слёзы потекли по его широкой морде. Но мы совсем не разжалобились. Мы молча, со строгими лицами стояли и глядели на кашлиющего Коляна. И он не вызывал в нас никакого сочувствия. Мы были непреклонны, как судьи военного трибунала.
- Вы чего? – прокашлявшись и вытерев выступившие слёзы и сопли, оторопело спросил Колян.
- Что слышал, - не поддаваясь никакому чувству жалости, ответили мы хором, не изменяя непроницаемых лиц.
Наконец Колян окончательно справился и с беляшом, и со слезами, и с соплями.
- Вы чего меня обзываете то? – обиженно прогудел Колян.
- А ты чего в школу то ходил сегодня? – спросили мы по-прежнему непреклонно как один хором.- Самый умный что ли или самый морозоустойчивый?
- А чего? – загудел Колян.
- Как это чего? – наседали мы дружно. – Никто не идёт, а он, видите ли, попёрся.
Колян некоторое время хлопал глазами, разглядывая наш дружный строй, а потом удивлённо с возмущением пробасил:
- Так не было никакой договорённости, чтобы в школу не ходить.
- Так ведь мороз же, - выплёскивали мы своё возмущение.
- Чё мороз то, - заныл Колян, - сказали же, что кто может, тот пусть приходит. Кто был против то?
Мы совсем не ожидали от Коляна каких либо путных объяснений, а тут вдруг он нам вполне резонные и логичные соображения приводит. Ведь действительно никто не собирался устраивать школе бойкот, просто был разговор о погоде, о том, что в такой мороз школьники могут не ходить, но ведь могут и приходить. Казалось до нас, обвинителей Коляна, только что дошёл смысл объявления нашей учительницы. Потрясённые открывшимся смыслом сообщения, которого мы не заметили просто потому, что вовсе и не хотели замечать, мы теперь растерянно переглядывались между собой. Нападать на Коляна уже не имело смысла, это было бы просто не тактично и поэтому Дреня, стащив с головы шапку и почесав свою лобастую голову, спросил Коляна, лениво растягивая слова:
- И много народу было сегодня в школе.
Колян скорчил недоумённую гримасу и, пожав плечом, прогудел так, словно он и не знал, как ответить на этот наипростейший вопрос:
- Ну, старшеклассники все, наверное.
- Да нафига нам эти дылды, ты про наших ровесников говори, - перебил я бесцеремонно Коляна.
- А никого, - с удивлением в голосе пробурчал Колян.
- Ну, как никого, - наседал я, - ты же вот был, к примеру.
- Я был, - согласился Колян.
- Вот видишь, - как бы одобряя такую дисциплинированность, резюмировал я, - а ещё кто кроме тебя.
- Как кто? – почему-то удивился Колян, - никто.
- Что значит никто? – дружно отреагировал наш квартет, - ты то ведь был.
- Я был, - опять подтвердил Колян.
- Значит, и ещё кто-то был, - наседали мы на Коляна.
- Никого, - с недоумением пожимая плечами, прогудел Колян.
- Не хочешь ли ты сказать, - въедливым тоном прокурора пропищала Катька, - что ты был в школе один?
- Ну, да, из наших классов я один был, - как о чём-то само собой разумеющемся, проворчал Колян.
- Один? – удивлённо воскликнули мы хором.
- Ну, - промычал Колян, хотя мычать ему уже не было необходимости, ведь беляш был благополучно проглочен.
Похоже тот факт, что более никого в школе не было кроме него, этого верзилу не удивило.
- А чё тут такого то, ведь мороз? – удивился Колян.
- Но ты то явился в школу, - опять воскликнули мы все вместе.
- Я. Так мне надо было двойки исправлять, а то за дни мороза вообще всё бы позабыл. Я, когда в первом классе учился, помню, за каникулы стал путать буквы «д» и «б».
Мы просто не находили слов и лишь с молчаливым недоумением взирали на нашего столь сознательного друга.
Лишь через некоторое время я, как бы поясняя услышанное, промямлил:
- Вот тебе и бэ мэ.
- Дааа, - подтвердили и остальные.
А потом Максик несмело, с удивлением произнёс:
- И что, с тобой одним учителя проводили уроки?
- Ну, - опять промычал Колян.
- С одним? – воскликнули мы, вытаращив изумлённо глаза.
Колян самодовольно ухмыльнулся и, не гася свою широченную ухмылку, подтвердил:
- С одним.
Мы просто не верили своим ушам.
- И чё? – спросили мы Коляна.
- Пятёрки по всем предметам, - гордо сообщил Колян.
Мы опять попросту лишились дара слова. И лишь немного придя в себя от изумления, с недоверием, опять же хором, выговорили:
- Иди ты?
Не гася своей огромной улыбки Щелкунчика, Колян с непостижимой прытью принёс дневник и гордо раскрыл его на последней странице, где против каждого предмета красовались крупные пятёрки. Мы лишь переглядывались между собой и то и дело повторяли ничего не значащие:
- Ни фига себе.
- Вот это да.
- Ну и дела.
- Во, дают учителя. Расщедрились.
Наконец, когда охи и ахи прекратились, Дреня высказал вполне логичное объяснение случившемуся:
- Да ему просто за его морозоустойчивость пятёрки поставили.
- Чего это, - обижено пробасил Колян, - Со мной каждый преподаватель сегодня индивидуально целый урок занимался.
- Это они просто себе отметки ставили, - съехидничала Катька.
- Да идите вы, - возмутился Колян.
- И пойдём, - ответили мы с непреклонной решимостью, - а ты отличник зубри и дальше, чтобы до двоек не скатиться, как уже было не раз.
С Коляном ещё ни разу не обходились столь непреклонно и сурово и поэтому он просто растерялся, и не нашёлся, что нам ответить и так и остался стоять, хлопая глазами, а мы, не глядя на нашего новоявленного отличника, вышли в коридор. Лишь около лифта мы немного пришли в себя.
- Пфу, - сказала Катька.
- Эх, - сказал Максик.
- Ну и ну, - сказал я.
А Дреня сказал совсем красиво:
- И погиб казак! пропал для всего казацкого рыцарства!
И когда Дренька сказал про казака, который пропал, я сразу подумал о Колькиной бабушке.
- А ну погодите минутку, - сказал я своим друзьям и вернувшись к двери Коляниной квартиры решительно позвонил. И когда в приоткрытую щель дверного поёма показалось ошарашенное лицо Коляна, сурово спросил я его въедливым тоном следователя, который задаёт вопросы человеку, подозреваемому в совершении убийства:
- А почему у тебя в такой мороз бабушки дома нет?
Хотя, конечно, я вовсе не думал, что Колян прихлопнул свою бабушку. А мне было просто интересно, куда могут деваться в мороз старушки. А Колян почему-то смутился, как будто и впрямь совершил преступление и, запинаясь, объяснил:
- Так она поехала к моей двоюродной сестрёнке, потому что у них садик сегодня не работает.
- Аааа, - протянул я, вполне удовлетворённый ответом.
Затем я, ничего более не спрашивая, повернулся и пошёл к лифту.
Однако на другой день мы все же сжалились над нашим дылдой и после уроков позвонили ему. Каково же было наше всеобщее возмущение, когда мы узнали, что и в этот день он принёс целую, что называется, охапку пятёрок. Мы были возмущенны до глубины души.
- Мы, значит, как медведи сидим в своих берлогах, а наш Колюнчик пятёрочки отхватывает, - кипятилась Катька.
- Прямо как блины свои пятёрки печёт, - мрачно изрёк Максик.
- Пекарь, - пробубнил Дренька.
- Слушайте, - проговорил я, - с этим безобразием надо кончать, надо просто оповестить весь наш класс о… - от возмущения я не находил слов, вращая яростно глазами и размахивая, словно ветряная мельница, руками.
- О недостойном коллекционировании пятёрок, - подсказал мне Дреня.
- О его подлизывании к учителям, - взвизгнула Катька, - а потом с возмущением добавила, - А я ему ещё температуру определяла губами. Тьфу.
- Да уж, - пробубнил Максик.
Повздыхав, мы тут же принялись к осуществлению нашего плана. Мы обзвонили всех, кого можно было и добились своего. Уже к вечеру о том, что Колян так выбился из коллектива, знал весь класс. Нашей команде было поручено обществом взять под самый жёсткий контроль поведение Коляна. Что мы и сделали. Но на наш контроль Колян просто-напросто плевал. Он с видом триумфатора ходил каждый день в школу и получал свои индивидуальные пятёрки. Весь класс просто кипел от негодования. Меня же больше всего возмущало то, что нам с Катькой приходилось вставать утром рано, как будто мы сами идём в школу. Потому что именно из её окна просматривается весь ренегатский путь Коляна. Это был отличный наблюдательный пункт. Жаль только, что мы не могли остановить Коляна. Честно говоря, мы вообще ничего не могли сделать? А ведь Колян обнаглел настолько, что выходил кататься на школьной горке и даже бегал на лыжах по школьному двору. Мы, собственно, тоже были бы не против выходить на улицу, но нам всем это было строго настрого запрещено. Логика взрослых была поистине железная. Раз мы не ходим в школу, то, дескать, и на улицу ходить нечего. И, как вы сами понимаете, здесь уж не поспоришь. Так и прошла в стенах домашнего заточения целая неделя. В конце концов мы просто взбунтовались. Мы решили тоже ходить в школу, хотя морозы совсем не хотели покидать нашу среднюю полосу.
- А если такая погода продержится ещё месяц? – спрашивали мы друг у друга.
И мы решили поговорить по-крупному с нашими родителями. Мы подготовились к серьёзному разговору самым тщательнейшим образом. Мы даже записали все доводы на бумаге. У нас получилась целая петиция, где мы обосновывали всю антигуманность нашего домашнего ареста, даже в связи с наступившими морозами. Потом мы её размножили, чтобы у каждого был свой экземпляр и тем же вечером каждый из нас вручил её своим родителям. Но всё оказалось тщетно. Даже самый сильный, как нам казалось аргумент про маленьких якутов, которые и при сорока градусах мороза посещают детский сад, на наших родителей не произвёл никакого впечатления. Им было абсолютно неинтересно знать, куда и как ходят якуты в мороз. И так в морозном заточении прошло ещё три дня следующей недели. Наконец мы решили собрать общее собрание родителей нашей компании. Но и это оказалось пустой затеей. Они просто проигнорировали наше требование собраться и обсудить проблему. Для них, видите ли, всё и без собрания было ясно. Мы просто должны были сидеть дома и никуда не рыпаться.
- Да как же так, - возопил я, - услышав от мамы столь жестокий приговор, - ведь Колян то ходит уже полторы недели в школу и уже нахватал столько пятёрок, сколько он за все годы учёбы не получил.
И когда я сказал про нашего новоявленного отличника, мама с папой сразу бросили все свои дела и с удивлением на меня воззрились.
- Ты хочешь сказать, что Колян посещает занятия? – с удивлением спросили меня в один голос родители.
- Да, - хмуро и потупившись подтвердил я.
- Чёрт те что! – возмутился папа, - эдак наш ребёнок и от школы отстанет.
- А потом будет двойки хватать, - горестно воскликнула мама.
И вслед за тем они посмотрели друг на друга и решительно заявили:
- Никаких отставаний! Ты тоже пойдёшь завтра в школу и тоже будешь получать пятёрки.
Я просто сиял от счастья. И тут же обзвонил всех своих друзей.
- Говорите про Коляна, - шептал я в трубку, - это наиглавнейший аргумент.
Как хорошо, что наши родители обыкновенные стандартные граждане. Упоминания про Коляна отличника оказалось вполне достаточным, чтобы нам всем разрешили ходить в школу. И такая тактика сработала полностью. Никто из родителей не пожелал, чтобы их чадо отставало в учёбе, тем более когда другие в это время получают пятёрки. Мы были так рады своему успеху, что тут же обзвонили всех наших одноклассников.
- Говорите про Коляна, - говорили мы, - это главный аргумент.
Я уверен, что все и говорили про Коляна, потому что на другой день в школу пришли все классы как один. Но пятёрок нам это, как вы сами понимаете, вовсе не прибавило. А Колян настолько обнаглел, что уже нисколько не ёжился за партой, а наоборот сидел как король какой-нибудь. Но мы на него зла не держали, потому что он хотя и хитрый, хотя и выскочка, но всё-таки наш друг. И когда мы шли в тот день своей компанией из школы, то весело, во всё горло распевали старинную русскую песню, не помню как название, но вы её наверняка узнаете, когда я вам напомню. Вот она:
- Ой, мороз, мороз не морозь меня,
Моего коня златогривого.
Больше мы из этой песни ничего не знали и поэтому тут же продолжали словами из другой, но на этот же мотив:
- Ты товарищ мой, не попомни зла,
В той степи глухой схорони меня.
А жене скажи, пусть не печалиться,
Пусть она с другим обвенчается.
В общем, мы пели все песни, где поётся про мороз и зиму и были очень довольны собой, своим слаженным хором. Плохо только что мы напугали этим мою маму и тётю Любу, маму Катьки. Они, как увидели, что мы возвращаемся из школы с песнями, так чуть в обморок не попадали. Конечно, они вовсе не подумали, что мы пьяные, они просто испугались за наше здоровье.
- Вы с ума сошли! – закричали они в ужасе дуэтом, - Петь на морозе! Да ведь вы же просто воспаление лёгких схватите.
И они тут же повели всю нашу компанию к нам домой и немедленно напоили нас чаем с мёдом, а потом ещё на всякий случай и с малиной. Потом они нас всех укутали и дали возможность пропотеть. Но мы не сопротивлялись. Нас всех положили рядком на разобранный диван и мы смирно так лежали пока не заснули, потому что нам петь не разрешили и было довольно скучно. А заболеть мы всё-таки не заболели. Чего же мы, дураки что ли, все хорошие отметки из рук выпускать. Хотя конкуренция оказалась уже очень высокой. Ведь присутствовали то все. А уже через несколько дней морозы пошли на убыль и Колян в этой четверти выбился в твёрдые хорошисты. А был бы и отличник, наверное, если бы не те его двойки, да не всеобщее игнорирование морозов коллективом.