А всё началось с тыкв, которые папа привёз из Красного Яра. Так село называется, где он работал. Эти тыквы еле в лифт уместились, такие они были огромные. И папа очень радовался этим тыквам, словно это были дыни астраханские. И когда я ему заметил, что это всё-таки не дыни, он мне почему-то про колбасные обрезки сказал. Так и сказал:
- Ничего ты не понимаешь в колбасных обрезках.
И вот в понедельник, после того как я всем похвастался, что у нас дома есть чудо тыквы, которые просто гиганты, ко мне домой нагрянула вся наша компания. Все хотели полюбоваться на этих гигантов сельского хозяйства. И так получилось, что наша компания оказалась вооружена мечами, потому что как раз в войнушку играли. Даже у Катьки меч был. А у Дреньки вообще меч из бамбуковой палки был сделан. Пришла, значит, вся наша компания и напротив тыкв выстроилась. А тыквы у нас временно были в зале вдоль стены положены. Полосатые, жёлтые, как тигры. И все просто залюбовались ими. И так стояли и всё восхищались. А потом Колян взял в руки самую большую тыкву и начал её качать как младенца. Покачал её так и спрашивает:
- Интересно, а сколько же она весит?
Максик взял у Коляна эту тыкву и чуть не выронил её.
- Ого, - говорит, - наверное, килограммов двадцать точно.
А Дренька так невежливо засмеялся и возразил:
- Это ты двадцать весишь, а тыква не может.
Максик сразу обиделся и губы надул.
- Я, - говорит, - не двадцать весю, а двадцать семь.
А Дренька как это услышал, так вообще над Максиком изголяться стал:
- Весю, весю, сю-сю-сю. Вешу надо говорить, грамотей. Да и какого же ей роста надо быть, чтобы весить столько сколько ты.
А Максик тоже завёлся и презрительно так Дреньке отвечает:
- Разве у тыквы может быть рост?
Дренька сразу смутился, потому что очень не любил впросак попадать, а мы все засмеялись. Но Дреньку сразу же Колян выручил. Он взял шляпу моего папы, которая на тумбочке лежала, нахлобучил её на тыкву и говорит:
- А вот теперь может.
Всех это очень развеселило, даже меня, хотя я и беспокоился несколько за папину шляпу. И пока я раздумывал, как бы снять с тыквы шляпу и спрятать её, Катька взяла губнушку моей мамы и этой губнушкой тут же нарисовала тыкве лицо, которое вышло у неё довольно глупым. Но все решили, что теперь то из тыквы получился настоящий шпион. А я от этих слов обиделся. Не за тыкву, конечно, а за папу. Почему это вдруг тыква в папиной шляпе похожа на шпиона. Вон у Дреньки папа вообще ходит не только в шляпе, но и в очках, но его же никто за шпиона не принимает. И пока я так обижался, Колян вдруг встал в боевую стойку. Он расставил ноги, а руки, сжатые в кулак, поднёс к лицу. И с таким вот грозным видом говорит:
- А ну-ка дайте я ей сейчас киба-дачи сделаю.
И мы никто ничуть не удивились непонятному слову, потому что знали, что Коляна родители записали в секцию каратэ и он уже пять тренировок посетил. Мы теперь лишь с большим уважением посмотрели на нашего друга. Только Дреня опять встрял:
- Киба-дачи это же не удар, это стойка так называется.
И мы все подивились учёности Дрени. А Колян немного смутился, но злиться на Дреню не стал.
- Точно, - говорит, - я ошибся. Больно уж у японцев слов непонятных много. Сразу и не запомнишь.
А мы, хотя и ничего не ответили ему на это высказывание, но все согласились с таким верным выводом. А Колян приободрился и уверенно так говорит:
- Ну, ничего, ставьте её на табуретку, я ей сейчас козью рожу сделаю.
А я сразу же подумал про папину шляпу, но опять не стал возражать по таким пустякам. А чего с ней со шляпой то сделается. Козью рожу то с тыквой собираются делать. А мама полы помыла и поэтому за шляпу и беспокоиться нечего. В общем, пока я так рассуждал, пацану уже тыкву на табурет поставили. И мы стали внимательно смотреть, как Колян из тыквы будет делать козью рожу. Ну, он и показал. Разбежался, да как даст ей ребром ладони по её нарисованному губной помадой носу. Тыква с табуретки так и покатилась. При этом раздался ужасный грохот. Можно было подумать, что просто пол проваливается. Пушок, который всё это время преспокойно спал на диване, от неожиданности подскочил кверху и дико мяукнув, ринулся вон из комнаты. Напугав нас даже больше, чем тыква своим грохотом при падении на пол. Проводив взглядом кота, я посмотрел с большим удивлением и на тыкву. Она была совершенно целёхонька. «Странно, как это она только выдержала и не раскололась»,- с большим удивлением подумал я. Да, тыква оказалась весьма и весьма крепкой. Такой крепкой и прочной, что Колян об неё чуть руку не сломал. Теперь Колян, держась за руку, бегал кругами по комнате. Видать здорово он врезал тыкве. Но я уже за тыкву особо не переживал, а вот за шляпу папину волновался, потому что эта махина полосатая придавила шляпу не хуже грузовика, так что поля даже помялись. И я тут же отобрал шляпу.
- В шляпе драться неудобно, - сказал я.
Никто со мной спорить не стал, а просто взяли и поставили тыкву обратно на табурет.
И ещё я испугался, что сейчас к нам соседи снизу прибегут, потому что думал, что у них, наверняка, там обвалилось половина потолка. Но этого не случилось. Наверное, никого дома не было. «Но если такую верзилу ронять постоянно с табуретки, то наверняка кто-нибудь прибежит с нижних этажей»,- подумалось мне. И поэтому я очень обрадовался тому, что бить такую махину по её лысой черепушке уже не у кого желания не было. Все просо стояли и смотрели на неё. Но тут Дреня обошёл вокруг неё и говорит:
- Такую верзилу только ногами и возьмёшь.
И после этих слов он тут же отошёл и встал в боевую стойку. И все сделали тоже самое. Даже Катька. А потом каждый из нас задрал как можно выше ногу и издал грозный клич:
- Иииий-яя!
Мне даже страшно стало от нашего крика. И от того, что мне стало страшно я даже разозлился. Так разозлился, что совершенно забыл про всех соседей снизу и, разбежавшись, как вдарю эту громадину по её разрисованной башке. Но её не только я саданул, но и все остальные тоже сделали тоже самое. И, конечно, она опять упала со страшным стуком на пол. И опять устояла. Она даже не треснула. И мы все к ней прониклись огромным уважением. К тому же авторитет тыквы вырос ещё и потому, что каждый из нападавших на неё пострадал. Мы все сами также попадали сверху на табуретку, а Катька так та вообще в шкаф въехала. А Максик с Коляном так друг о друга лбами шандарахнулись, что я думал у них черепушки расколются. Но ничего, лбы и у того и у другого оказались прочными не хуже чем тыква. Лежим мы на полу, свои ушибы потираем и на геройскую тыкву с опаской посматриваем. А Колян вдруг и заявляет:
- Нет, ребята, это не честно.
Дреня ему отвечает:
- Да, крепким орешком оказалась эта тыква. Настоящий диверсант.
А Колян своё продолжает гудеть:
- И всё равно это не честно, хоть и диверсант.
Ну, мы тут все хором его спрашиваем:
- Что нечетно то, объясни толком.
- Как что нечестно, - удивился Колян, - да впятером на одного нечестно нападать.
И мы все очень смутились от его слов справедливых. Потому что действительно нечестно, хотя она и тыква. Но всё же Максик возразил Коляну:
- А чего нечестно то, она вон какая здоровая. О, рожа кирпича просит.
- Да, защищается она лихо, - подтвердил я, гордый за свою тыкву.
- И всё равно это нечестно, нападать впятером на одного, - стоит на своём Колян.
- А их тоже пятеро, - сказала Катька.
- Кого? – оторопел Колян.
- Диверсантов, - отвечает Катька и показывает при этом на другие тыквы, которые в это время мирно вдоль стены стояли.
- Ура! Всё честно! – закричали все.
- Давай, Славка, тащи табуретки, - завопили все азартно.
И я бросился на кухню за табуретками. Но табуреток у нас было всего четыре и мы уж хотели пятую тыкву на стул ставить, но Катька говорит:
- Давайте я возьму на себя самого главного, - и показывает на самую большую тыкву.
Мы все даже засмеялись, считая, что она просто так шутит, но она вовсе и не смеялась, а говорила серьёзно.
- Эта тыква столь громадна, что её даже не надо ставить на возвышение. Я из неё козью рожу сделаю, даже если она будет просто на полу стоять, как истукан с острова Кон-тики.
- Ну, а чё, пусть отрабатывает удары, - великодушно пробурчал Колян.
А уж если Колян отказывается от самого большого противника, то нам то чего спорить. И поэтому мы тоже сказали:
- Да давай, Катька, делай из неё козью рожу.
А потом каждый из нас поставил своего противника на возвышение, то есть, попросту говоря, на табуретку. И что тут началось.
Колян сразу грамотно заорал:
- Зенку-дачи, кокуцу-дачи, киба-дачи, фудо-дачи, уракен, цки.
Мы от такого обилия терминов просто рты пораскрывали, а Колян не долго думая, как саданёт своего диверсанта пяткой. Ну, мы тут тоже все сразу хором завопили:
- Зенку-дачи.
А Колян дальше подсказывать начал, и мы хором все повторять принялись:
- Кокуцу-дачи, киба-дачи, фудо-дачи, уракен, цки.
А Катька тут же по ходу дела и стишок сочинила.
Не видать тебе удачи,
Коль не знаешь приём дачи.
И нам этот стих настолько понравился, что мы даже зааплодировали. А потом мы также зааплодировали Дреньке, потому что он, как ни странно, оказался самым лучшим знатоком каратэ, хотя никогда и не ходил ни в какую секцию. Зато он, оказывается, знает всяких японских слов наверное не меньше любого японца. Он и нас научил. И мы стали повторять все хором мудрёные Дренькины слова:
- Шуто-учи, маваши-цки, тейшо-учи, майя-гери-кеаге.
И много других слов, которые японцы так же хорошо знают, как и Дренька. И хотя мы в этих словах ничего не понимали, но зато старательно повторяли. И не менее старательно мы били тыквы, которые то и дело падали с табуреток, отчего грохот стоял в квартире такой, что можно было подумать, будто это товарный поезд по комнате манёвры совершает. Ошарашенный и испуганный Пушок на мгновенье показался в дверях, но тут же в панике исчез опять. Но меня он особо не волновал, потому что я был рад тому, что соседи снизу не прибегают, наверное просто никого дома не было. Осмелев, мы стали бить своих диверсантов весьма старательно и основательно и кулаками, и пятками, и локтями, и коленками. Мы их били всем, чем можно только бить до тех пор, пока у нас у каждого на теле живого места не осталось. У нас болели не только руки и ноги, у нас болело всё. А у одной табуретки была сломана ножка, так что Дреньке, как и Катьке, хотя он и был нашим инструктором наравне с Коляном, пришлось свои тыкву катать просто по полу. Мы выдохлись настолько, что просто до полусмерти. Хотя ни одна тыква так и не разбилась. Зато нам всем страшно захотелось пить. И я, как хозяин, пригласил всех на кухню, где Катька приготовила нам чай, а я нарезал бутерброды с колбасой и маслом. И хотя запах колбасы стоял довольно аппетитный, но Пушка даже он не привлёк и он продолжал прятаться в маленькой комнате. А мы мирно сидели и трапезничали. А потом Колян обратил внимание на набор ножей, который у нас на кухне висел на стене. Там были всякие ножи; от большого, как мачете, которым кубинцы сахарный тростник рубят, до совсем маленького, который мог поместиться даже на ладони у Катьки. Ножи подарили маме на день рождения. Мамы была очень довольна, хотя почти не пользовалась ими, потому что привыкла к своему старому кухонному ножу, не смотря на то, что у того лезвие износилось почти что наполовину. И вот теперь Колян очень внимательно начал разглядывать этот набор ножей. Он даже жевать перестал, хотя это совсем не было в правилах Коляна забывать про еду. Он всё разглядывал и разглядывал этот набор. Наконец он задумчиво признёс:
- Вот их чем снимать надо.
И мы тут же хором, с сытым благодушием спросили:
- Кого?
- Часовых, - коротко ответил Колян, - вон у нас сколько штык-ножей, - и тут же показал рукой на набор.
- Точно, - подтвердил авторитетно и Дренька, - часовых снимают ножами.
- Да, я тоже видел в кино, - подтвердил и Максик.
- И мы так же сумеем, - с большим воодушевлением завопили все.
А потом, похватав из набора все ножи, мы отправились опять в большую комнату, где опять рассадили тыквы на табуретки. Теперь тыквы были уже не диверсантами, а часовыми, которые охраняли важный вражеский объект. В руках из каждого из нас был нож. Мы стояли перед безмолвными тыквами, которые всё же были часовыми, и не знали, что делать дальше. Мы вопросительно посмотрели на Коляна. Тот стоял с насупленным и сосредоточенным видом. Видно наш автор проекта сам был в затруднении. Тогда мы с надеждой оборотились к Дреньке, ведь он же у нас голова и даже слов много японских, как мы убедились, знает. Дренька задумчиво чесал себя за ухом, но не рукой, а остро заточенным лезвием ножа. Мне даже стало не по себе, потому что я представил, как сейчас у Дреньки отвалится на пол ухо. Вероятно, все испугались того же и притихло, даже дышать боялись. Чего с рассеянного-то возьмёшь. Но Дрернька, ухо себе всё же не отрезал и, благополучно отложив нож в сторону, задумчиво проговорил:
- Часовых снимают, подползая к ним сзади. Нож при этом держат в зубах. И он тут же продемонстрировал, как его надо держать. А мы опять затаили дыхание, ожидая, что сейчас он раскромсает себе щёки. Но Дреньки опять повезло и он благополучно закончил демонстрацию ни капельки не порезавшись. Мы, облегчённо вздохнув, дружно посмотрели на наших часовых, которые мирно стояли на табуретках. Все они были вообще без лица, если не считать той, которую разрисовала губнушкой Катька.
- Где же у них спина то? – растерянно прогудел Колян.
- Сейчас, - обнадёжила Катька и живо истратила всю мамину губнушку на лица остальных часовых.
Теперь мы точно знали, где у наших часовых лицо, а где спина.
- Ага, - сказал Колян и тут же попытался схватить свой нож зубами, но, вероятно вспомнив, как это жутко выглядело во рту у Дреньки, одумался.
Он просто отошёл к окну и бросившись на палас с ножом в руке пополз к часовым-тыквам. Но у него получалось как то не совсем ловко, потому что свою руку с ножом он то и дело подсовывал к животу, словно собирался сделать себе харакири, которая ещё сепукой называется.
- Ой, ой, ой, он же себе сейчас пузо разрежет и вдоль и поперёк, - в ужасе прошептала Катька.
Мы тоже испугались такого исхода и поэтому дружно зашикали на неё, чтобы она уж молчала. Чего там под руку то говорить. А Колян в это время подползал всё ближе и ближе. И когда до разрисованного губнушкой часового оставалось совсем ничего, стремительно вскочил и, состроив свирепою морду, бросился на бедную тыкву. Пушок, который тихонько подкравшись, тоже наблюдал за манёврами Коляна, опять дико завопил от испуга и опрометью бросился в своё убежище в маленькой комнате. Мы все нервно вздрогнули. А Колян, остановившись перед тыквой с поднятым ножом, сокрушённо произнёс:
- Нет, это чего-то не то. Это совсем уж как-то по-злодейски. Да и неинтересно так.
- А как интересно? – выдохнули мы разом.
Но Колян, прежде чем ответить, начал объяснять, почему он не мог заколоть этих часовых-тыквы.
- Когда мы применяли против них всякие приёмчики, они против нас стойко оборонялись и не поддавались нам. Ни одна даже не треснула, хотя мы и лупили их себя не жалея.
- Точно, - согласились мы, и каждый из нас потёр свои ушибленные места.
- А сейчас у меня просто рука не подымается на них, потому что они стоят безоружные и вообще выглядят просто мирными созданиями с глупыми, намалёванными губнушкой рожами.
- Возьми да лучше нарисуй, - обиделась Катька.
Кому же понравится, когда его честно сделанную работу подвергают незаслуженной критике. Хотя мне замечание Катьки не понравилось совсем по другой причине. Я просто испугался, что сейчас Колян возьмёт ещё одну мамину губнушку и тоже израсходует её на физиономии. Но тут вмешался Дренька. Он сказал:
- Да, резать не интересно и не спортивно. – Потом он почесал ножом сою макушку, словно собирался обрить себя наголо и продолжил мысль. – Но, если мы будем снимать часовых с расстояния, то это будет и по-спортивному и по-боевому.
- Как это? – спросили мы недоумённо.
Дренька ничего не стал отвечать. Вместо этого он отошёл к окну, к тому месту откуда начал ползти к нашим часовым Колян и попросил всех отойти в сторонку.
- Лучше всего сюда, к телевизору, - и он показал все на противоположный от расположения часовых угол.
Послушно, гурьбой мы отправились на указанное место. Когда мы, сгрудившись, встали там, где нам было указано, Дреня торжественно сказал:
- Смотрите.
И мы дружно уставились на Дреню. А он, покачав на руке, словно взвешивая, свой нож, метнул вдруг его в противоположенную стену, возле которой стояли в ряд часовые-тыквы. Конечно, он намеревался сразить именно часового, но у него ничего не получилось. Нож плашмя ударился о ковёр и упал, воткнувшись в пол. И то, что его нож так здорово воткнулся в пол, очень нас удивило и даже восхитило. Тем не менее, Колян обозвал Дреню мазилой, и тут же, выйдя на позицию, запустил свой мачете в часовых. Но он тоже промазал. Нож с глухим, приглушенным ковром стуком, ударился о стену. И хотя Колян и промазал, мы всё же восхитились силе удара.
- Наверняка бы навылет прошёл, если бы попал хоть в одну тыкву, - резюмировал Максик.
И мы все с ним согласились, и тут же сами встали на позицию. Мы принялись бить часовых с расстояния, чтобы не быть обнаруженными. Пушок, заглянувший на шум, сделав дикие глаза, опять исчез в своём убежище. Через полчаса, когда у всех у нас нещадно болело правое плечо, мы прекратили свои учения. И хотя мы совсем не часто попадали в часовых, тем не менее, тыквы были изрядно продырявлены во многих местах.
- Ничего, на первый раз сойдёт, - решили мы.
А Колян вдруг заявил:
- Нет, мы действуем неправильно.
- Почему это? – опешили мы.
- Их надо бить с воздуха, - торжественно провозгласил Колян.
- Как это? – опять не поняли мы ничего.
- Очень просто, десант должен расстреливать своих врагов сразу же. Подавлять гадов всей огневой мощью, чтобы не дать им возможность расстреливать тебя.
Мы некоторое время молчали, поражённые военными познаниями Коляна. А потом, робко спросили:
- А где же мы парашюты то возьмём? Да и откуда прыгать то?
- А зонтики на что! – торжествующе завопил Колян.
- Ну, голова! – произнёс восхищённо Дреня.
И это для Коляна, конечно, было наивысшей оценкой его знаний по тактике. Другой бы на его месте сразу раздулся от чванства, но Колян лишь скромно, но с большим достоинством улыбнулся. А мы тут же подтащили к окну раскладной стол. Потом мы разложили его, а я достал пять зонтиков; большой чёрный папин, цветастый поменьше мамин, свой и ещё два старых, которых мама не выбросила, а держит для гостей, если тех застанет дождь, а зонта не захватили. Свой маленький зонт я отдал Катьке. Себе я взял большой папин. Коляну тоже дал большой, но старый. Хотя это не важно. Самое главное, что парашют хорошо раскрывается и подходит для комплекции Коляна. А вот Максик с Дренькой чуть не подрались из-за того, кому какой парашют брать. Каждый хотел взять себе новый зонт. И Колян опять проявил мудрость военачальника. Он их сразу утихомирил, сказав:
- В чём проблема то? Возьмите и жребий бросьте.
И Дренька с Максиком так и сделали. И после этого, когда Дрени достался старый зонт, он уже не стал ни на кого обижаться и претендовать на другой, хотя у его парашюта отсутствовала кнопка и чтобы раскрыть его, требовался ключ от двери. Конечно, для десантника это не совсем удобно, но мы всё равно свои зонтики не складывали, из-за малой высоты, поэтому такая поломка не играла ни какой роли. Прыжок с нашего транспортного самолёта получался весьма коротким и мы всё равно не могли с воздуха расстреливать врагов.
- Автомат бы сюда, - мечтательно сказал Колян, тогда бы мы и с такой высоты успевали расстреливать противника.
- Это точно, - согласились все.
Но в душе я всё-таки порадовался, что нет сейчас у нас автомата, потому что стрелять из него в квартире всё-таки не очень хорошо. Но тут Дреня сказал:
- Ну и что, что у нас нет автоматов, зато есть винтовка.
И все сразу поняли, что это значит и посмотрели на Катьку, которая испуганно возразила:
- Вы чего, мальчишки? Да с меня папа три шкуры спустит.
- Когда это папа тебя бил? – спросили мы сразу все хором иронично и непреклонно.
- Да и потом, к чему говорить твоему папе о том, что мы стреляли из его винтовки. Он и не узнает.
- Да, а шарики, - заканючили Катька, - если мы их расстреляем, то папа сразу заметит.
- Куда же шарики денутся из квартиры? – иронично возразил Колян. – Да и ничего с ними не будет. Они же стальные. Ладно, пошли к тебе.
Колян взял Катьку за руку и поволок её на выход. С обречённым видом Катька пошла за Коляном. Через минуту они уже возвратились с пневматической винтовкой и целой коробкой шариков-пулек. Катька обречённо шла за Коляном и тихонько канючила:
- Мне папа её брать категорически запретил. А вдруг кому-нибудь в глаз попадём.
- Какой глаз, - возмущённо зашумели мы, - когда враги к стенке поставлены. Да и стенка совсем не пострадает, ведь из винтовки попасть в тыкву совсем легко. Это с ножами тренироваться надо, а тут… - и каждый из нас выразительно помахал рукой.
А Дреня авторитетно добавил:
- Чтобы никому в глаз не попасть, надо просто никого не допускать на линию огня.
Последний довод был столь убедителен, что мы с большим уважением посмотрели на нашего очкарика.
- Но стрелять будем с воздуха, до приземления, - категорично заявил Колян.
И мы стали бить врага с воздуха. Хотя это оказалось не менее трудным делом, чем метать ножи. Многие пули врезались у нас в пол, большинство в стену, хотя и тыквы всё же покрылись множеством мелких отверстий. Так мы и стреляли и прыгали, прыгали и стреляли, а Дреня всё суетился и кричал:
- Не выходите на линию огня! Не выходите на линию огня!
А мы и не выходили. Мы просто делали своё дело десантников. А в квартире, оттого, что мы бегали с раскрытыми зонтами, поднялся настоящий ветер и поэтому нам казалось, что у нас прыжки настоящие. А Дреня всё орал и орал:
- Не выходите на линию огня! Не выходите на линию огня!
Так и вопил, пока не кончились боеприпасы. Мы ошалела смотрели на тыквы некоторое время. Дырок на каждой было вполне достаточно для гордого созерцания. И после этого мы опять пошли на кухню и стали доедать колбасу и масло, запивая всё это растворимым какао. А Катька быстренько успела сходить к себе домой, чтобы отнести винтовку и пустую коробку из под пулек. И вот когда мы так умиротворённо сидели и жевали, Дреня вдруг сказал, тщательно прожёвывая бутерброд:
- А ведь мы их убивали не благородно.
Мы сразу перестали жевать и с возмущённым недоумением поглядели на Дреньку.
- Это почему же неблагородно? – спросили мы его.
А Колян вообще возразил очень грамотно с точки зрения военной стратегии. Он сказал:
- Они, между прочим, нас с земли во всю расстреливали. А мы совсем беззащитные были, потому что в это время спускались на парашютах и были все как на ладони.
А Катька подлила Дреньке ещё какао и так вежливо его спрашивает:
- А как же по твоему благородно надо убивать, Дреничка?
- Благородно, это когда бьёшь противника бамбуковой палкой, - безапелляционно заявил Дренька.
Мы все сначала оторопели от неожиданности, а потом рассмеялись.
- Ну, а если ножкой от табуретки, которую ты у Славки сломал, это не благородно будет? – съехидничал Максик.
- Много ты понимаешь в благородстве, - обиделся Дренька.
Но Максик совсем не собирался так просто сдаваться и, ухмыляясь, попросил:
- Просвети нас тогда глупеньких.
И Дреня просветил:
- Если бьёшь бамбуковой палкой, то это кэндо.
- Чего? Чего? – в один голос спросили мы Дреню.
- К-э-н-д-о, - раздельно по буквам произнёс Дренька.
Видя, что это слово нам совершенно ничего не объяснило, пояснил с некоторой долей снисходительности:
- Кэндо это путь к мужеству и благородству.
- Чего? Чего? – опять спросили мы хором.
И Дреня весьма охотно продолжил дальше:
- Кэндо это поиск гармонии в душе.
- В чьей душе? – растерянно спросил Колян.
- В душе того, кого ты палкой бамбуковой колотишь, - съехидничал Максик.
Мы дружно рассмеялись, так нам эта шутка понравилась. А Дренька от обиды надул губы и отвернулся от нас непонятливых. Коляну, однако, идея очень понравилась, и он с азартом сказал:
- Ладно, расхватываем свои мечи и будем воевать по всем правилам кэндо.
И мы дружно пошли по пути мужества и благородства. А то, что это действительно путь мужества и благородства мы поняли сразу, потому что мы не бросались на врага, как какая-нибудь орда, а сначала приветствовали тыквы, то есть своих противников. И Дреня при этом командовал.
- Это рицурэй, - говорил он торжественно и показывал, как надо правильно кланяться, если ты настоящий самурай. И мы старательно кланялись. А Дреня ходил вдоль нашего строя, хлопал каждого своим бамбуковым мечом и поучал:
- Очень важно не сгибать колени. Очень важно не сгибать спину. Очень важно выказать уважение к сопернику. Очень важно поблагодарить соперника за готовность с тобой драться.
И хотя мы и не знали, почему всё это столь уж важно, если ты собираешься треснуть своего противника палкой, но всё же усердно кланялись тыквам и благодарили их за готовность вести с нами бой. А потом началось. Дреня крикнул нам:
- Хадзимэ!
Потом Дреня уже повернулся к своей тыкве и крикнул:
- То!
И как только прокричал своё «то», сразу же треснул свою тыкву по макушке, то есть по черенку. Палка у него аж загудела, но не сломалась. Молодцы всё же японцы, что бамбуковыми палками дерутся. Мы с Максиком и Катькой тоже прокричали воинственно:
- То!
После этого тотчас бросились каждый на свою тыкву и треснули их по макушкам. Только Колян не стал кричать боевой клич кэндо и даже передразнил нас:
- То. То. Тоже мне тотошки выискались.
А потом он схватил свой меч наперевес, как будто это штык и с криком ура бросился на свою тыкву. Тыква аж к стенке отлетела от удара. И Колян удовлетворённо сказал:
- Пуля дура, а штык молодец.
А Катька вдруг как завизжит:
- Гусары, за мной!
Наверное Дашковой себя вообразила. Ну, тут уж мы стали кричать кто что хочет. И опять такой шум поднялся, словно армии японская и русская между собой воюют рядом с железной дорогой, где поезда товарные ходят. Пушок бедный опять на секунду в комнату заглянул и тут же исчез. А Дреня всё кричит нам:
- Благородно, благородно колите. Благородно, благородно рубите.
А Максик вопит:
- Пацаны, себя не зарубите. Пацаны, себя не зарубите.
И всё шишку свою потирает при этом, которую он набил, когда с Коляном лбами долбанулся. Бились, бились мы с ними, совсем измучились, но тыквы держатся. Такие вот крепкие орешки попались. Тут Максик прекратил, наконец, свои вопли истошные и говорит так мечтательно:
- Эх, гранатами бы их.
И все с ним тотчас согласились. Действительно, такого противника гранатами лучше всего. А Максик посмотрел вдруг решительно так на Коляна и говорит:
- Слушай, а у тебя батяня же охотник. Тащи порох, мы их сейчас мигом взорвём.
У меня от его слов аж мурашки по телу пошли. И я впервые за всё время боевых действий обратил внимание на последствия нашей антитеррористической и противодиверсионной деятельности. И мне чего то сразу стало не по себе. Папа зачастую говорит, насколько он страшен в гневе. И вот теперь я подумал, что пожалуй мне сегодня придётся узнать это. И я совсем расстроился от этих мыслей и от дурацкого предложения Максика взорвать тыквы. Зато всем остальным эта безумная подрывная идея пришлась весьма по душе и все стали убеждать Коляна взять и принести сюда немного, совсем немного пороха, чтобы сделать небольшие, совеем небольшие гранаты и взорвать стойкие тыквы. И я не знаю, чем бы всё это закончилось, если бы не раздавшийся звонок в дверь. Все сразу забыли про гранаты и срочно засобирались домой, потому что подумали, что пришла моя мама. Но это оказалось не так. На пороге стояли два милиционера. Из-за них выглядывал испуганный папа. Дальше коридор заполняла толпа соседей с верхнего и нижнего этажей.
- Что здесь происходит? – хором, в один голос спросили нас милиционеры и папа. Соседи молчали. Поглядев округлившимися глазами на всю эту представительную делегацию, я, сразу осипшим голосом промямлил:
- Играем в киба-дачи.
И оба милиционера разом вскрикнули, а вслед за ними вскрикнула и толпа соседей. Это наш Пушок, с обезумевшим видом пронёсся мимо всех и скрылся на пожарной лестнице в подъезде. А что было потом мне рассказывать просто не хочется. Хотя папу в гневе я так и не увидел, потому что он впал в состояние какого то ступора и больше походил на зомби, а не на разгневанного родителя. Он даже дал каждому из моих друзей по тыквы. Не в том смысле, что по башке надавал, а в том, что подарил израненные и растерзанные тыквы как боевой трофей, в качестве награды. И он наоборот был очень ласков с моими друзьями.
- Берите деточки, берите, кашки покушаете с тыквочкой. Их ведь всё равно уже нельзя хранить, сгниют.
И повздыхав немного, мимоходом как бы заметил:
- Хотя каждый из вас и заслужил не тыкву, а по тыкве.
После этого он начал извинятся перед милиционерами и перед соседями. И вид у него был при этом такой, что соседи, не споря, сразу уходили. А один из милиционеров тихонько перед уходом шепнул папе:
- Да вы уж с ним не очень, с сынулей то.
А папа, словно робот глядя в одну точку, пробормотал:
- Конечно, конечно.
А потом он взял тыкву Катькину и помог ей донести ей до квартиры. А Катька почему то не просто сказала ему спасибо, но ещё и книксен сделала. Вот что значит обретение мужества и гармонии в душе. Когда же мы остались одни, папа подошёл к стене, возле которой находился отряд тыквенный и, приподняв ковёр, посмотрел на стену.
- Тю, тю, тю, - сказал папа.
А я вообще ничего не мог сказать, потому что пришёл в тихий ужас от вида щербатой стены. И ещё в тот момент я обратил внимания на то, на что до этого почему-то и не обращал внимания. На буртик побелки, образовавшийся вдоль стены над висящим ковром. А папа вздохнул и, почесав в затылке, сказал:
- Ну, что же, всё равно ремонт пора делать. Ковёр только жалко. Я ведь его на свою первую получку купил.
А потом он взял оставшуюся тыкву и пошёл с ней на кухню. Но не для того, чтобы выпотрошить из неё шрапнель, то есть просто пульки, которыми она была нашпигована, а для того, чтобы разрезать её и поставить в духовку. Так закончили свою героическую жизнь наши тыквы, которые ради этого славного дня проделали несколько десятков километров из Красного Яра. Папа работал быстро и молча. Лишь когда вся тыква парилась в духовке, он, повздыхав, спросил меня:
- Ты маму в гневе никогда не видел?
А я в ответ только глазами похлопал. Но папе мой ответ был и не нужен. Он ещё раз глубоко вздохнул и сказал:
- Вообще то я тоже не видел маму в гневе, но сегодня наверно увидим.
И мы в тот вечер действительно увидели маму в гневе. И это, скажу вам, было жуткое зрелище. Папа в тот вечер долго спасал меня от гнева мамы. А мама возмущалась и грозилась отстегать нас обоих. Но папа дал ей тыквенных семечек, которые он к её приходу успел поджарить и мама немного успокоилась. А папа меня с тех пор зовёт десантником, а когда особенно сильно сердится, то самураем. Но я не обижаюсь, потому что это вовсе и не оскорбительно. Ведь самурай это дворянин, культурный человек. К тому же по-японски говорит, как мы по-русски.