В тот вечер мы с мамой мирно пили чай с бутербродами. И мама тихо и мирно пугалась, глядя в окно на огромную Луну. Нет, конечно, Луна была очень красивая, но огромная преогромная. И самое главное светилась вся, полностью. Просто как огромный прожектор, который повесили на безоблачном тёмном небе. И, толи от того, что Луна очень яркая была, толи просто время было такое, но на небе, очень тёмном и чистом, то есть совсем без тучек, не было видно, ну почти что не было видно звёзд. И вот всё это, то есть беззвёздная чернота на небе, огромнейшая Луна, которая вовсю светила каким-то не живым блеском, ярким, как наш новый чайник, который дядя Володя маме на день рождения подарил, делало ночь страшной. А Луна, не смотря на свой огромный размер и очень яркий блеск, совсем не напоминала наше Солнце, которое жёлтое и веселое. А тут ничего весёлого не было, потому что все знают, что в полнолуние вся нечисть, вроде всяких вампиров и ещё не знаю кого, активизируется. Значит активными становятся. И в это время лучше в лес не ходить. Пусть и светло, да мало ли что может приключиться, раз полнолуние. Лучше уж судьбу не испытывать. Хотя, если честно, то я поздно вечером не то что в лес, но вообще на улицу никуда никогда еще не выходил. Это, конечно, не считая той зимней ночи, когда я на коньках тайком ото всех решил научиться кататься. Ну и, конечно, не считая Нового года. Но это не в счёт, потому что на Новый год все на улицу ночью выходят, а когда много народа, то вся нечисть попросту прячется. Наша собака Римка тоже прячется в этот праздник. Но прячется она не оттого, что вампирша, а потому что на улице стоит просто канонада от всевозможных хлопушек, а Римка от этого приходит в ужас и спасается от этих хлопков и взрывов в ванне, ложится там и начинает мелко-мелко трястись. Папа тут же покидает застолье в такие моменты и начинает успокаивать нашу любимую собаку. Гладит её нежно, говорит ей всякие ласковые слова. И даже пытается Римку устыдить, приводя в пример нашу кошку, которая хотя и много меньше Римки, но нисколько не боится петард. А вот когда дома никого нет и Римка одна, то она уже не мчится в ванну, а ломится в дверь, наверное от страха у неё соображалка плохо работает. Поэтому она и не понимает, что ломиться на улицу от хлопушек просто неразумно. Но разве ей втолкуешь. Вот поэтому у нас вся дверь ободрана, то есть весь дермантин и утеплитель просто сорваны самым варварским способом, то есть римкиными когтями. А обналичку вокруг двери вообще пришлось несколько раз заменять, потому что она её превращает попросту в опилки. Впрочем я вам сейчас вовсе не про нашу собаку хочу рассказать и не про кошку, а про очень интересное явление природы и про то, как мы его изучали. Нам про это явление папа сообщил. Он, когда мы с мамой чай пили, как всегда в это время новости смотрел. Хотя мама к такой его привычке относится очень скептически. Она говорит, что в новостях всегда одно и тоже показывают. На что папа неизменно очень удивляется и всегда возражает маме одной и той же фразой:
- Как же так? Новости они на то и новости. Не могут они быть каждый день одинаковыми.
Но маму даже папиной железной логикой не собьёшь. Не тот она человек. Поэтому она всегда очень твёрдо и уверенно возражает:
- Пусть не могут. А всё равно одно и тоже.
Папа при таком ответе недоумённо пожимает плечами, замолкает в некоторой растерянности и отправляется смотреть эти однообразные, но, по его мнению, разные новости. А я, честно говоря, понятия не имею, какие они, потому что не смотрю, а не смотрю потому, что скучно. А папа всё меня пытается вразумить. Он говорит, что скука проистекает от простого непонимания, а непонимание проистекает от того, что нет постоянства. Мол, у человека только от систематической деятельности будет что-то увязываться в голове в общую картину. Папа не понимает, что я просто не хочу увязывать в какую то картину в голове то, что мне не нравится, не интересно. Эдак, я думаю, можно и от скуки помереть, пока всё в голове, согласно папиной теории, в общую какую то картину сложиться. А если, что совсем уж плохо, вообще ничего не сложиться, тогда как? До самой пенсии или даже до гробовой доски пихать в себя, что не интересно, ожидая, когда же всё на свои места встанет. Нет уж, спасибочки. Да и зачем, раз папа мне всё равно самое интересное рассказывает. И мне его рассказов вполне хватает. Только папа иногда уж очень импульсивно рассказывает. Вот и в тот вечер, третьего мая, папа чуть до смерти не испугал и без того напуганную огромной вампирской Луной маму. Я и сам от неожиданности в тот раз чаем чуть не захлебнулся. Вот была бы потеха, если бы я утонул, сидя за обеденным столом. Тогда бы уж точно попал в книгу рекордов Гиннеса, как первый мальчик в мире, утонувший в чае сидя за обеденным столом. Хотя, если честно сказать, то любой бы на моём месте от папиного вопля попросту бы скоропостижно скончался, без всякого захлёбывания. А кричал папа из большой комнаты так, что его, наверное, не только все в нашем многоэтажном доме услышали, но и вообще во всей округе в радиусе нескольких кварталов.
- Ирина! Ирина! Славка! Боже мой! Боже мой!
Мама в тот момент и так была в испуганном состоянии, потому что неотрывно смотрела на огромную лунищу, которая светила нам прямо в окно своим зловещим светом. А как папа закричал истошно, так она под цвет Луны лицом стразу сделалась и глаза у неё расширились как у нашего Пушка, когда он бывает чем либо напуган. Но, хотя мама и напугалась ужасно, как я видел, но она даже не пошевелилась на табурете. Она словно бы застыла, словно в изваяние превратилась. Меня бы тоже парализовало, наверное, если бы я не закашлялся и тем самым не спас и себя и маму от удара. А когда мне что-то угрожает или, по крайней мере, так кажется маме, то она совершенно бесстрашной делается. Вот и в тот раз, она сразу же вышла из ступора, в который её ввел папа, и сразу же принялась стукать меня по спине, чтобы я окончательно не захлебнулся. Римка, которая сидела в это время под столом, как увидела, что меня мама по спине хлопает со всей силы, так сразу вон из кухни бросилась. А мама так старалась, так усердствовала, что я поспешил скорее к папе в комнату, тем более что мне очень хотелось узнать, что же могло случиться такого, из-за чего стоило бы поднимать такой шум. Тем более что папа всё продолжал и продолжал упорно кричать, повторяя упорно всё время одну и туже фразу:
- Ира! Ира! Славка! Скорее сюда идите!
А Римка тоже в комнате подвывать начала. Наверное, просто за компанию с папой. Ну,
Мама, конечно, тоже поспешила вслед за мной на папин крик, недовольно ворча при этом:
- Можно подумать, что его к дивану приклеили. Мог бы, наверное, и сам до кухни дойти, чем шуметь то.
А когда мы в комнату вбежали, то с мамой опять чуть плохо не стало, потому что папа в тот момент так прыгал на диване, словно пытался провалиться вместе с ним к соседям этажом ниже.
- Аааааа! – закричала яростно мама и одним мощным рывком стащила папу на палас. Я даже и представить себе не мог, что она у нас такая сильная. И папа так стремительно слетел с дивана, что даже Римка испугалась и шарахнулась к противоположной стене. Правда, папа совершенно никакого внимания не обратил на то, что оказался на полу. Конечно, не от того, что у него зад совсем нечувствительный, как железобетонная плита, а просто он в тот момент очень внимательно слушал диктора. А потом вдруг стал бурно аплодировать и кричать громко, словно находился на большом стадионе, ура. Пушок, который в это время дремал на кресле, недовольно открыл один глаз и нехотя потрусил в маленькую комнату, туда, где никто не кричал. Мурке же, видать, было совершенно всё равно, кричит папа или нет. Она умудрилась остаться на диване, где лежала рядом с папой. И даже когда он так резко был сброшен с дивана, Мурка даже не пошевелилась. Она была совершенно уверена в том, что её то не будут скидывать на пол. Да и за что? Папу, другое дело. Хотя мы с мамой совсем не понимали, чему это он так восторгается, потому что в тот момент уже ничего смешного не передавали, а наоборот что-то очень печальное, про какую то аварию или взрыв. Но папа радовался, конечно, не аварии и не взрыву, он же не какой-нибудь там бесчувственный истукан, а нечто совсем другому, вероятно возвышенному и глобально интересному. И папа, едва почувствовав наше с мамой присутствие, так сидя на полу и стал нам объяснять, чему он так восторгается. Объяснял он темпераментнее любого итальянца, а руками размахивал так, как не умеет жестикулировать даже Луи де Финес. Хотя, конечно, папа человек воспитанный и столь вызывающе не сдержанно себя не ведёт. А в тот раз он был настолько в приподнятом настроении, что совершенно не обращал внимания на то, что уже прыгает от великого эмоционального возбуждения по паласу, при этом, не переставая хлопает в ладоши и беспрерывно кричит своё восторженное ура. Мама его даже ругать перестала, потому что подумала, что её супруг внезапно заболел, хотя папа был здоровёхонек. Просто это он так радовался. Папа просто светился от счастья.
- Ура! – кричал счастливый папа, - Сегодня будет затмение!
- Так ведь Солнца то нет, – возразила мама.
А папа ещё более радостно завопил:
- Да в том то и дело, что затмение будет не солнечное, а лунное.
Он сделал секундную паузу, глядя на меня и маму глазами счастливейшего человека и, продолжая всё ещё сидеть на паласе, поднял сжатую в кулак руку и восторженно трижды прокричал:
- Здорово! Здорово! Здорово!
Вслед за тем он опять на секунду прервался со своими излияниями восторга и широко улыбаясь, таинственно и торжественно, как некую большую тайну сообщил:
- Я ещё ни разу в жизни не видел лунного затмения.
Потом его улыбка стала несколько смущённой и он, извиняющимся тоном, словно пытаясь перед нами оправдаться, добавил:
- Как-то не доводилось.
- Ну и что, - недовольно буркнула мама, - я тоже не видела, но это не повод, чтобы вопить на весь дом и тем более ломать своей тушей диван.
А папа, как это услышал, так вообще развеселился. Он, словно какой-нибудь Джеки Чан, подскочил с пола не знаю уж на сколько точно, но очень высоко и тут же встал на ноги, а потом обнял маму и почему то заговорил про Александра Македонского. Он сказал, что всё правильно, Александр Македонский, несомненно, великий человек, но это всё же не повод, для того чтобы ломать стулья. Мы с мамой ничего не поняли и, я уже хотел спросить папу, при чём здесь стулья и, тем более, Македонский, но, тут зазвонил телефон, и мама взяла трубку. Это звонила бабушка. Она, оказывается, очень волновалась за нас и советовала побыстрее зашторить все окна в квартире и не выглядывать на улицу. Бабушка громко, так что было слышно и нам с папой, сообщала испуганным голосом, что ожидается лунное затмение и лучше не видеть этого ужасного явления и вообще не выходить никуда из квартиры, потому что это, затмение то есть, очень нехорошо. Мама постаралась, как можно успокоить бабушку и повесила трубку, покачав озабоченно головой. Но папу оказалось не так то просто запугать, по крайней мере, мнение бабушки на этот счёт он совершенно не принял во внимание и счастливо рассмеявшись, сообщил:
- Как бы не так, вот сегодня то я как раз и буду смотреть на небо, тем более, что ждать осталось совсем недолго. И я не только не зашторю окна, но ещё и выйду на лоджию.
Мама смотрела на папу как на отъявленного безумца. А папа, как ни в чём не бывало, продолжил:
- Советую и вам, судари, последовать за мной.
И я очень удивился такому папиному совету, потому что ведь ему завтра рано утром необходимо идти будет на работу, да и маме тоже, а мне надо будет топать в школу. Справку то мне за мои ночные посиделки ведь никто давать не будет. Кто оценит научный интерес, если нет высокой температуры. Все эти разумные доводы я и высказал ему тут же. Но папа в тот вечер был просто само великодушие и безмерная доброта. Он беспечно махнул рукой и беззаботно сказал:
- Подумаешь, не выспимся один раз. Ни фига с нами ничего не случится, зато будем свидетелями очень редкого природного явления.
- Эээ, - сказала мама, - ты то ладно, ты взрослый человек, а как ребёнок завтра в школе будет.
- Ребёнок уже тоже большой, - посмотрев на меня оценивающе, сделал вывод папа.
И я был таким выводом очень доволен, потому что видел, что папа никого не обманывает, а и в самом деле считает меня достаточно большим, значит вполне взрослым, который вполне может не спать целую ночь ради научной любознательности. И я вполне оценил выводы папы относительно себя, который даже на Новый год ещё ни разу не был столь категоричен относительно моего солидного возраста. Но мама, однако, была не столь оптимистична и посмотрела на папу с большим осуждением и сурово возразила папе:
- Знаешь что, дорогой, своё мнение о возрасте ребёнка ты уж лучше оставь при себе, а для меня важнее его здоровье и вот поэтому я и не могу допустить, чтобы ребёнок не спал ночь, как какой-нибудь сторож.
- Не сторож, а астроном, - поправил её папа.
А я, задетый тем, что меня сравнили со сторожем, тоже с гордым достоинством смело возразил:
- Да, астроном, человек науки.
Мама такому моему высказыванию настолько удивилась, что некоторое время даже не могла и слова вымолвить и лишь с большим удивлением смотрела на меня, словно видела впервые.
- Ах, человек науки? – изумлённым тоном произнесла мама. Потом она опять замолчала и, некоторое время внимательно рассматривала меня. Папа тоже не вмешивался. А я напряжённо ждал, что же скажет мама. А она со мной даже вроде как бы согласилась.
- Ну что же, - промолвила она задумчиво, - буду знать и, не сомневайся, что напомню тебе об этом, когда ты будешь отлынивать от уроков. И я, разумеется, не собираюсь чинить препятствие столь возвышенным интересам. – Потом она посмотрела на папу и ехидно заметила, - Вдруг наука потеряет какого-нибудь Галилео Галилея. Наблюдайте своё затмение. – И скептически добавила, - всё равно наш астроном заснёт.
И фыркнув, точно так же, как это делает наша Мурка, когда чем-то недовольна, принялась разбирать постель. Мурка, чтобы не мешать маме, перебралась на кресло, которое покинул Пушок, и стала ждать, пока застелют постель, чтобы лечь маме на грудь. Это её любимое место. Мы же с папой не стали сердиться на маму за её неуместную иронию, а тихонечко пошли на кухню, ведь нам требовалось подкрепиться перед научными бдениями. И мы принялись пить кофе, заедая его бутербродами, ведь нам предстояла, словно завзятым астрономам тяжёлая ночь. А кофе папа налил такой густой, какого я ещё никогда в жизни не пил.
- Ничего, иногда можно, когда нужно, - подбодрил он меня. И я, зажмуриваясь, словно от этого кофе перестанет горчить, принялся мужественно прихлёбывать из чашки, ведь такую горечь даже сахар не мог перебить. Однако, выпив добросовестно до дна всю чашку, я почувствовал, что мозги мои начинают работать гораздо лучше и готовы к анализу сложного природного явления – лунного затмения. А так как мозги у меня стали работать лучше, то я сразу же подумал о том, что мои друзья вероятно ещё не знают о предстоящем грандиозном событии. То есть не о том, что мои мозги стали работать в данный момент значительно лучше прежнего, потому что мы с папой напились на ночь крепчайшего кофе, а о том, что произойдёт затмение и его несомненно надо наблюдать, потому что такое случается крайне редко. Я решил сразу же, не смотря на поздний час, обзвонить всех своих друзей и сообщить им новость. И только я подошёл к телефону, как раздался звонок. Звонил Дренька. Наверное, он тоже обпился крепчайшего кофе, потому что был возбуждён так же как и мой папа, когда слушал теленовости. Дренька теперь тоже истошно вопил в телефонную трубку, сообщая о предстоящем событии. Дренька так шумел, что начавшая было засыпать мама, моя конечно, хотя может и его тоже, проснулась и недовольно пробурчала:
- Он что с тобой в открытую форточку переговаривается, - и, что с ней никогда не случалось, с сарказмом к энтузиазму моего друга, добавила, - Тоже, видать, с ума сошёл от полнолуния.
И хотя я немного обиделся за своего импульсивного друга, но ничего не стал возражать маме. Пусть спит. Я то знал, что Дренька не сумасшедший, а просто фанат науки. А мама
всё ещё продолжала недовольно бурчать насчёт того, что правильно люди боятся лунных затмений и вообще всяких затмений раз от них и стар и млад с ума сходят. А так как бубнила она всё это довольно громко, то папа, конечно, тоже слышал её неуместные высказывания и наверняка обижался. Но виду папа не подавал, потому что настраивал себя, как и я на научные наблюдения. К тому же, папа, как и Дреня, был фанатом науки и попросту не обращал внимания на то, как его обзывают сумасшедшим, что весьма характерно для творческих умов. Очень многие творческие люди похожи зачастую на ненормальных, потому что у них сосредоточенность мысли огромная и они могут даже и не воспринимать действительность, которая их в данный момент не затрагивает. Это мне всё Дренька как то объяснил, ведь он сам из таких. Но Дреньку мы не обзываем заумным чудиком, потому что привыкли и даже как-то привязались к нашему высокообразованному другу. Ведь не его же вина, что внутренний мир высокоэрудированных людей просто выпирает наружу. А в тот момент я, наверное, тоже походил и на Дреню, и на папу, ведь в конце то концов именно одухотворённость внутренняя и делает таких людей несколько похожими друг на друга. И не важно, кто из них в очках, как Дренька, а кто без, как я. А пока я рассуждал о том, чем отличаются интеллектуальные люди от не мыслителей, мне позвонила Катька, которая в тот момент тоже была наверняка похожа и на меня, и на Дреню, и на моего папу, и на всех других одухотворённых людей. И Катька тоже восторженно верещала в трубку про наступающее затмение. И тоже помешала засыпать маме, которая хотя и находилась в большой комнате, а не в моей маленькой, где у нас телефон. И я слышал, как мама сердито произнесла:
- Ну, всё, с получки покупаю трубку к телефону.
А Катька всё продолжала настойчиво упрашивать меня не спать и обязательно посмотреть такое редкое явление. А если я хочу очень спать, то она, Катька, может мне принести баночку энергетического напитка RedBull, она не поленилась и купила целых три баночки. И одну она уже выпила, хотя мама её отругала, так как прочитала на банке, что детям до восемнадцати лет пить его не рекомендуется. Сначала, как я только услышал про энергетический напиток, то сразу хотел сказать, чтобы забежала к нам и принесла, если есть лишняя баночка. Однако, когда она мне про предупреждающую надпись сказала, то я не стал её ни о чём просить. Люди науки должны своё здоровье беречь ради всего человечества. Я ей так и сказал. А она виновато стала оправдываться, говоря, что поначалу совершенно и не обратила внимания на эту предупреждающую надпись. Но чтобы она не очень расстраивалась, то я попытался её успокоить. Я сказал, что хотя и не пил RedBull, но зато выпил очень густого чёрного кофе. Катька почему то сразу обрадовалась, как услышала про это и стала меня хвалить. Она сказала, что я молодец, что я не ретроград, а приверженец науки и что она, оказывается, всегда это знала. А потом Катька попросила меня позвонить Максику и Коляну, потому что я всё-таки мальчишка и вроде бы как имею больше прав звонить по ночам своим друзьям. Я хотя несколько удивился такой чисто женской логике, но спорить не стал и сразу же после столь сердечного разговора с Катькой, принялся звонить Максику, который всё же был в нашей компании художником. Естественно, что в эту знаменательную ночь он должен будет ради высоких целей науки и прогресса запечатлеть все фазы предстоящего затмения. Но, к моему великому огорчению, трубку взяла мама Максика и я, после весьма непродолжительного разговора с ней, понял, что нашему художнику не суждено прославиться своими научными зарисовками. Мне стало настолько жаль тех картин, которые потеряла безвозвратно мировая наука, что я в сердцах про себя обозвал Максика предателем, хотя конечно это совсем не соответствовало истине. Просто наш художник был очень дисциплинированным ребёнком, отход ко сну которого, к несчастью для человечества, жёстко контролировала его бескомпромиссная мама. И в тот раз я впервые по настоящему оценил своего папулю, который, к счастью для меня не был махровым реакционером. В расстроенных чувствах я решил позвонить Коляну, который, скорее всего, совершенно ничего не знал о предстоящем затмении, потому что папа у него хотя и был преподавателем, но никогда не рассказывал своему чаду интересные и поучительные события из новостей. Но полной уверенности у меня всё же не было и я несколько боялся, что Колян каким то образом узнает о сногсшибательной новости и решит обзвонить нас всех. А так как голос у него был подобен звуку Иерихонской трубы, то я опасался, как бы он ещё раз не потревожил сон моей мамы, которая, чего доброго, может рассердиться настолько, что запретит мне изучать редкое ночное явление. И даже папа будет не в силах противостоять маминому гневу. Да ещё и ему попадёт, хотя папа ведь не обязан отвечать за неуместную восторженность и громоподобный голос моих друзей. Поэтому, поплотнее прикрыв дверь я набрал номер Коляна. Но Колян к моему звонку остался совершенно равнодушен. Вероятно, он уже собирался лечь спать, потому что я отчётливо слышал, как он громко и протяжно зевает. Он зевал в трубку так громко и бестактно, что я просто возмутился. Моя собака Римка, когда хотела спать, то принималась во всю зевать и при этом очень широко разевала пасть. При этом она на всю квартиру издавала протяжные звуки:
- Аааааааааааааауауауаааауууааа, - произносила она.
Колян тоже сопя и пыхтя, очень громко и очень отчётливо выговаривал:
- Вааааааавааааавааааавааа.
Его так раздирало, что он еле-еле сумел выговорить, чтобы я потом ему рассказал, как Луна будет прятаться и, что при этом в мире происходить будет. А потом он всё же подавил приступ своей душераздирающей зевоты и сказал:
- Но чтобы не происходило, ты всё-таки меня не буди.
Меня такой ответ нашего верзилы настолько возмутил и вывел из равновесия, что я, положив трубку, как был в трусах, так и отправился на лоджию, созерцать лунное затмение. Но папа сразу обратил внимание на мой раздетый вид и благоразумно тут же пресёк моё легкомыслие. Он сказал, что не стоит заниматься наукой в столь холодную ночь в полуголом виде, потому что голые замерзающие коленки и стынущая от ветра спина наверняка будут отвлекать от научного созерцания происходящего явления. Да и вообще не гоже заниматься наукой в таком виде, словно ты находишься в предбанники. После этого папа накинул на меня тёплый мамин халат, который мне был до пят, и мы тихонечко, чтобы не разбудить маму, вышли на тёмную лоджию. Римка отправилась с нами. Она совершенно не боялась лунного затмения. Для неё важнее была тишина, а из хлопушек в ту ночь никто не палил, поэтому наша собака была очень этим довольна. На лоджии мы дружно, все трое, задрали головы вверх. Мы с папой интересовались затмением. Римке наш интерес показался странным и она, удивлённо посмотрев на нас, вскоре перестала созерцать Луну и улеглась у ног папы. А мы с папой стали терпеливо ожидать начала лунного затмения. Мы стояли в сосредоточенной неподвижности, напоминая бронзовые фигуры апостолов Кирилла и Мефодия, как они изображены на памятнике возле нашей церкви. И молчали мы как памятник, сосредоточенно разглядывая Луну. Я никогда в своей жизни так долго не пялился на наш естественный спутник. И что самое интересное, мне было совершенно не скучно. Наверное, это потому, что я ожидал начала чуда, а когда ожидаешь чуда, то внутри у тебя всё возвышенно трепещет и совершенно не хочется спать. Да, я думаю, что мне в то время не хотелось спать не потому, что я обпился крепкого чёрного кофе, а потому, что моя природная любознательность подавляла все низкие желания, оставляя в душе лишь возвышенным чувствам. И так мы смотрели и смотрели на Луну, пока я, наконец, не заметил красную полоску слева от лунного диска и очень изумился этому. Никаких красных полос я увидеть не предполагал и потому вначале подумал, что это мне попросту мерещится от длительного всматривания в блестящий образ Луны. И я решил дать глазам немного отдохнуть. Отведя взор от изучаемого объекта я взглянул на папу. Лицо его в тот момент было очень взволнованным и буквально светилось от счастья.
- Смотри, - шепнул он мне тихо, тихо, но я услышал его, тем не менее, очень отчётливо. И я понял, что красная полоска, которую я заметил, мне вовсе не померещилась и не почудилась. Она действительно существует. Но совсем не ликовал от своего открытия, потому что не понимал, откуда она. Ведь я то думал, что Луна просто начнёт исчезать из вида, пока совсем не пропадёт, как будто на неё надели шапку невидимку. А тут неизвестно от чего у неё на макушке слева какие-то красные всполохи. Это меня просто поразило. Я совсем не подозревал, что наблюдать за явлениями природы столь захватывающе. Тем более, когда тебе ничего не ясно, и ты пытаешься всё это разгадать, как хорошую загадку. Я даже рот приоткрыл от изумления. Но спрашивать папу о причине столь странного явления не решился, потому что он очень уж был поглощён наблюдением. И я тоже продолжил наблюдение за этими странными всполохами. Я увидел, что Луна медленно, медленно начала уменьшаться, но всё-таки не пропала вся из видимости. Ободок у неё не пропал, а стал разрастаться, и сама Луна с левой стороны стала приобретать цвет апельсина и даже гораздо красивее, потому что краски плыли и цвета менялись постоянно. Оттенки менялись от жёлтого и оранжевого до красного. Это было так таинственно, что мне стало даже немного жутко и я начал вполне понимать и свою бабушку, и свою маму, и даже древних людей, которые ещё были почти что обезьяны. Нет, вы пожалуйста не подумайте, что я своих маму и бабушку сравниваю с обезьянами или дикими, первобытными людьми. Я просто говорю о природе человеческого страха. Древние люди боялись, потому что не понимали суть происходящих явлений. Ведь людей больше всего страшит непонятное. Бабушка же с мамой боялись, потому что знали, что кто-то уже этого боится и поэтому им тоже лучше поостеречься и принимать разные меры безопасности. Что они и делали: занавешивали окна, не смотрели на Луну, не подходили к окнам и вообще как бы прятались от всего мира. Но я вовсе не собирался прятаться. Не натоковского напали. Нет, я тут же решил позвонить Катьке. Всё равно затмение длиться медленно, это же не курьерский поезд. Тут сто раз успеешь позвонить куда угодно и даже кому угодно, хоть космонавтам на Луне, если бы они в тот момент там были. И я тот час сообщил о своём решении папа, но тот был столь увлечён наблюдением, что даже не расслышал, что я ему сказал и вообще, кажется, не заметил, как я слинял с лоджии. Катька же отозвалась тотчас, как будто сидела у телефона и ждала моего звонка, и я этому очень удивился и даже обиделся за Луну, что на неё в этот момент кто-то вдруг не смотрит, хотя и обещал. Но оказалось, что я зря обижался. Просто Катька в тот момент тоже вспомнила обо мне и тоже решила сообщить мне результаты своих научных наблюдений. Что же тут удивительного. Людям вполне свойственно делиться друг с другом радостью. И вот когда мы с Катькой поделились друг с другом впечатлениями от увиденного, то моя подруга тотчас поручила мне позвонить Дреньке и поинтересоваться, а что же видел он. Как будто у нас разное небо и разные Луны над головой. Сама же Катька оправлялась смотреть явление дальше. И всё это она сообщила мне таким тоном, словно она была моим начальником, руководителем научной работы, а я у неё в непосредственном подчинении на должности мелкого лаборанта. И такой столь непотребный тон Катькин меня сильно обидел. И я хотел ей решительно возразить и напомнить, что она мне никакая не начальник и я у неё никакой не подчинённый. Но Катька уже бросила трубку, потому что торопилась, хотя непонятно куда. Луна то скрывалась медленно, медленно. И можно было не то что одному Дреньке позвонить, но и всем из нашей школы, да что там из школы, весь город разбудить, всем в отдельности, кто ещё спал. И вот потому, что времени было вполне достаточно, я и не стал понапрасну психовать. С большим достоинством, слегка подсмеиваясь над Катькиной невыдержанностью, я набрал номер моего очкастого друга. Но к телефону никто не подходил. Но я то знал, что всё равно все дома и потому вовсе не собирался бросать трубку до тех пор, пока мне не ответят. Ждать, однако, мне пришлось довольно долго. Я аж немного нервничать начал, словно на поезд опаздываю. Но тут на другом конце провода наконец то подняли трубку и заспанный голос Дренькиной мамы недовольно спросил:
- Да?
И я понял, что Дренька, как и я со своим папой на лоджии находятся и тоже внимательно наблюдают затмение. Но я был уже несколько в сердитом состоянии духа, поэтому не стал извиняться, а просто попросил позвать ко мне Дреню. И попросил я с такой интонацией, какой только что мне отвечала Катька, то есть, словно я был начальником Дреньки и срочно требовал своего подчинённого подойти к телефону. Но мама моего друга совсем видать не обратила на мой категорический тон никакого внимания и сонно сообщила, что Андрюшенька просил его не беспокоить до утра и, тут же повесила трубку. Ошарашено посидев некоторое время возле телефона, я медленно побрёл на лоджию, слегка путаясь в мамином просторном халате. Папа всё в той же застывшей позе сидел, прислонившись к стенке и, напряжённо всматривался на Луну. Римка беззаботно спала у его ног, совершенно не интерисуясь никакими природными явлениями. Ни слова не проронив, я тоже пристроился рядом, продолжив научные наблюдения. Звёздочек на небе за время моего отсутствия значительно прибавилось на тёмном небе, хотя они и оставались столь же мелкими и неяркими, как и до затмения. Зато кусок красной Луны увеличился в размере и ободок стал ярче. Это было здорово захватывающе. Я ещё ничего подобного никогда не видел. Мне даже ни о чём не хотелось расспрашивать папу. Я просто стоял и любовался редким явлением. И так, словно памятник двум апостолам, мы стояли довольно долго, так долго, что у меня стали замерзать плечи, хотя я и был одет в тёплый мамин халат. И я понял шотландцев, почему у них мужчины ходят в юбках, хотя и называют свои юбки кильтами. И я подумал, что надо попросить папу купить мне тоже халат, такой же, как у него и у мамы, то есть очень тёплый. А халаты наверняка теплее кильтов, потому что кильты как миниюбочки, а халаты длинные, почти что до пят и ноги в них не мёрзнут. Но плечи в тот вечер у меня уже начали мёрзнуть основательно, и спать очень захотелось. Не понимаю, как это астрономы каждую ночь сидят у своих телескопов и не спят. Такое могут выдержать только истинные фанаты науки. Но, однако, мы с папой тоже в ту ночь молодцами оказались, так как всё же сумели до конца досмотреть, как луна спрячется в тень, превратившись при этом в зловещий диск на котором метались оранжево багровые всполохи. Мне даже жутко стало. А вы же знаете, какой я смелый. А смелые люди они и о своих недостатках не боятся говорить. Поэтому я вам откровенно скажу, что мне в ту ночь лунного затмения на нашей лоджии с моим папой рядом было страшнее, чем в ту глухую ночь, о которой я уже рассказывал вам, одному на коньках учиться выходить. Да, правильно бывалые люди советуют не ходить в такие ночи в лес. И я вам тоже самое советую, потому что тоже в некотором роде бывалым человеком стал. А то, что мне лет не так много, так это в данном случае и неважно вовсе. Катька в ту ночь тоже досмотрела стоически до того момента, как Луна спряталась в земную тень. На большее её не хватило. Меня, честно сказать тоже на большее не хватило. Но нас понять можно. Мы всё равно молодцы, потому что это очень трудно не спать в то время, когда весь мир блаженно почивает. А самым стойким, как ни странно, оказался у нас Дренька. Он оказался таким упорным, что не только досмотрел, как Луна заходит в лунную тень, но и сумел не заснуть и дольше, и наблюдал, как Луна из тени выходит. Поэтому мы его на следующий день в школу чуть ли не на руках несли. Не потому, что чествовали как героя, а потому, что он буквально на ходу засыпал. Вот мы и вели его, а он шёл поддерживаемый с двух сторон под ручки как сомнамбула, а проще говоря, как обыкновенный лунатик. Вот какой у нас Дреня стойкий фанат науки. А если вы не знаете, что такое лунатик, то я вам просто советую не поспать ночь и, если вы на другое утро и проснётесь, то будете в последующем понимать, что такое лунатик. А мы с Катькой хотя и сумели без помощи Максика и Коляна дотопать до школы, но в классе сразу же повалились на парты и мгновенно заснули. Нас даже не смогли разбудить тогда, когда в класс вошла Татьяна Ивановна. Хорошо, что Максик с Коляном объяснили ей, в чём дело и она не стала нас будить. Она, как нам потом сказали, даже похвалила нас, как истинных энтузиастов науки. А ещё она сказала, что это очень хорошо, когда в стране подрастает такое любознательное поколение. А потом она задала классу самостоятельную работу и тихо, мирно заснула, положив руки на стол, а голову на руки. Оказывается Татьяна Ивановна тоже всю ночь наблюдала лунное затмение. Жаль, что мы с Катькой и Дренькой не видели этого колоритного зрелища. Конечно, сон учительницы за столом нельзя сравнивать всё же с лунным затмением, но тоже, наверное, очень занимательно. И что интересно, никто спящих не будил. И я думаю, что это не только из-за Коляна, который чувствовал себя виноватым перед наукой и нами всеми, любознательными то есть, сильно восхищался. А своё восхищение Колян выразил вполне конкретно. Он показал всему бодрствующему классу свой развитый не по возрасту кулак и тихонько, шёпотом сообщил, что всякий, кто будет мешать фанатам науки спать и, не дай Бог попробует нагло разбудить, то будет иметь дело с ним, Коляном. И все сидели очень тихо. Но я думаю, что народ не шумел не потому, что боялся кулака Колянина, тем более что он их и в ход то никогда не пускает. Нет, народ не шумел из уважения к тем, кто не щадил своего здоровья ради высоких целей науки.