…Я смешон, конечно,
Тем, что люблю тебя так сильно,
бесконечно,
Как только может человек любить…
…Везде я видел зло и, гордый, перед ним
Нигде не преклонялся.
Все, что осталось мне от жизни, это ты…-
М.Ю. Лермонтов
Мы хотим быть источником
всех радостей или, если это невозможно,
всех несчастий того, кого мы любим, -
Ж. Де Лабрюйер, фр. писатель


С июля по декабрь записи воспроизвожу заново, так как оригинал был мною же уничтожен.
В июле началась новая полоса моей жизни. Если бы это были записи, сделанные мной в те дни, я, Ермилов - прежний, такого не написал бы: тогда я и мысли не допускал о возможных переменах. Сейчас даже манера рассуждения у меня, Ермилова – теперешнего, несколько иная, как бы я ни пытался воспроизвести записи достоверно. Тогда я был более скептически настроен, я жил только по законам логики, с бескомпромиссным, трезвым и объективным восприятием мира, далекого от совершенства, с идеей бессмысленности существования большинства людей, как и бессмысленности зарождения их жизни, отчего вполне закономерно было раннее ее окончание… Я считал, что естественный отбор всегда будет важным условием существования мира, становления его совершенства. От многого из этих суждений я не хочу отказываться и сейчас. Но сейчас я более мягко и снисходительно отношусь к слабостям людей, обнаружив у себя наличие таковых.
Повторяю, что пишу это, чтобы более точно воспроизвести утраченные записи того времени. Обычно дневники ведут личности замкнутые, неуверенные в себе, застенчивые, одинокие, умалишенные или преступники – то есть те, кому нельзя произнести вслух то, что они доверяют бумаге. Я же веду записи в надежде, что с помощью этой информации когда-нибудь напишу роман – не такой, какими занимался прежде и занимаюсь сейчас, то есть не детективный.
Прежде я тоже вел записи, в последствии уничтожая их за ненадобностью…
***
Итак, действие началось в июле – во время приема преподавателями вузов вступительных экзаменов у абитуриентов. Какое отношение к этому имею я? Просто я преподаю в МГУ, являясь профессором с несколькими учеными степенями. Это единственное, что связывало меня с обществом таких незрелых умов как абитуриенты и студенты. Вообще, надо сказать, для меня преподавательская деятельность в университете – это нечто вроде эксперимента над теми, кто в нем обучается и преподает, в том числе и над собой. Научное звание для меня – пустяк.
Для меня было тогда более важно, сейчас – чуть менее, - разобрать по частям процесс совершения преступления (против общепринятых законов) (убийства, можно сказать) – не на своем опыте, а разбирая горы документов, в уме проводя эксперименты. Я прорабатывал в уме весь ход событий от самого возникновения в голове преступника идеи совершения поступка, запутывая клубок, – до окончательного распутывания. Обрывать жизнь несовершенного человека, понимать сущность этого процесса, его следствия, а также зная предшествующую этому суть зарождения той жизни…
В тот незапамятный день я был в составе приемной комиссии на медицинском факультете.
Абитуриентка – стройная, но с розовой кожей, что говорит о хорошем здоровье и самочувствии, спокойная и уверенная в себе, одетая в строгую белую блузку и черную юбку до колен, - прозвенела (ведь такое слово допустил бы поэт, живущий ощущениями; прежде я такого бы не позволил себе, как и допустить некоторые другие слова и выражения) каблучками с металлическими набойками по лакированному паркету. До того момента я никогда не задумывался: зачем особы женского пола почти всех возрастов звенят этими набойками, зачем вообще делают эти каблуки такими твердыми? В тот день я подумал, что женщины так ходят для привлечения к себе внимания.
Кристина Владимировна Карташова - это имя было на бланках, лежащих передо мной на столе. Из ее документов мне стала известна дата ее рождения: 25 декабря ей исполнится восемнадцать лет. Длинные светлые вьющиеся волосы, собранные высоко на затылке заколкой, черные глаза. Цвет волос – от природы, но глаза так выделялись на лице, что поначалу создавалось неприятное впечатление. Но это всего лишь чувственное восприятие объекта, которое нужно пропустить через разум.
Кристина ответила по билету на отлично. Первым вопросом в билете был вопрос о строении и функциях человеческого головного мозга. Слушая ее, я смотрел в сторону, представляя, что она отняла мою черепную коробку и делает доклад на примере моего слишком засоренного науками мозга. Она вышла отвечать первой, хотя в кабинет зашла последней из пятерки абитуриентов. Когда еще она быстро писала, готовясь к ответу, я не сводил с нее глаз. Я не сомневаюсь, что ей не составило особого труда вспомнить и подробно изложить выученный материал, а также включить в доклад свои рассуждения – вовсе не лишенные смыла.
Почему я обратил на нее внимание, столько всего отметил в ней? Все вполне закономерно, а не случайно: она не такая, как другие. Все абитуриентки обычно имеют на лице выражение затравленности, обреченности и испуга – в открытом или замаскированном для неопытных глаз виде. Кристина же была уверенной в своих знаниях, совершенно естественной или, как стал бы играть словами поэт, естественно совершенной. Такое поведение молоденькой девушки в подобной ситуации было для меня необыкновенно новым.
Когда она сдала экзамен и ушла, бренча набойками каблуков, я других уже почти не слушал: они и прежде наскучили мне, а после совершенного доклада Кристины я не мог слушать их. Впервые за долгие годы работы в университете я позволил эмоциям (а это именно эмоции) иметь место там, где их быть не должно. Это несколько выбивало меня из колеи, мешало добиваться желаемого. А прежде я не мог бы пожаловаться на то, что мои планы (весьма масштабные) не были когда-либо осуществлены.
Новое число того же месяца
Я начал писать новый детективный роман, оставив незавершенным предыдущий, развивая новую идею.
Главное действующее лицо – мужчина лет сорока пяти. Кто-то истерически назвал бы его маньяком, а кто-то – злым гением. Я частично соглашусь и с первым, и со вторым утверждением: его гениальность, как и всякая гениальность, граничит с безумием. Я буду называть его просто гением. Гениальность, объясняя популярно, если бы эти мои строки попались на глаза интуитивным и эмоциональным субъектам, - это наивысшая точка высочайшей горы (приняв за шкалу измерений высоты рельефа Земли). После того, как туда кто-то взобрался, ему остается два пути (исключению подлежит лишь неприемлемый для такой ситуации третий вариант – спуститься назад тем же путем, каким достиг вершины): во-первых, попытаться удержаться на вершине, какая позиция очень шаткая, во-вторых, сорваться вниз, то есть впасть в безумие.
Итак, этот гений, назовем его Антон, как и я, придерживается идеи естественного отбора, то есть сохранения жизни только совершенным существам, чтобы в будущем мог быть создан совершенный мир – без катаклизмов и безобразия.
Антон однажды увидел совершенный образец женской природы – юную девушку с длинными распущенными светлыми волосами, со стройной фигурой, правильными пропорциями тела и чертами лица, одетую без всяких излишеств и вычурности, с сумочкой на плече и с острыми каблучками. Ее осанка прямая и непринужденная, а кожа показывает состояние всего организма, - то есть абсолютное здоровье; ее поведение и рассуждения показывают совершенный интеллект. Он следил за ней – незаметно для нее, - изучая ее совершенство.
Идея Антона проста: избавить мир от несовершенных личностей, приняв за образец эту девушку. Он стал совершать убийства, воплощая в жизнь эту идею. Я уже знаю, каким будет его второй шаг, за ним – третий, отрабатывая в уме все его действия. Он осторожен и осмотрителен (ведь он – гений), чтобы ему достичь своей цели и не допустить промаха. Но я еще не знаю, что будет с Антоном потом.
Я написал в своем сочинении, как Антон уже совершил два убийства. Его жертвы – болезненные страдалицы, рожденные для того, чтобы засорять своим присутствием мир.
Примерно середина августа
В моем сочинении – череда убийств девушек лет семнадцати – двадцати пяти, опять же далеких от совершенства. В городе – хаос, паника, в милиции – недоумение.
Гению Антону мог бы помешать либо другой гений, либо безумец, чьи шаги не подчиняются здравому смыслу, либо добрый (во всеобщем понимании) гений, который во имя общепринятого Добра творит больше зла, чем злой гений и безумец, взятые вместе.
Мне известно много случаев, когда шаги умного злодея были предсказуемы, но нельзя было вычислить хаотичное движение мыслей умалишенного…
Конец августа
Осень не символ окончания жизни, а только переход в состояние сна – зимнего времени. Природа умна в своем творении. Она не допустила бы несовершенства, если бы не вмешательство неблагодарного и глупого человека – бунтаря, который, ради своей сиюминутной прихоти, готов нанести вред своему же будущему.
В этот день я снова увидел Кристину. Я уже некоторое время пытался вычислить, где и при каких обстоятельствах может случиться подобная невзаимная встреча, то есть чтобы она не заметила меня. Что-то выбивалось из логической цепочки – не хватало каких-то звеньев. Я только недавно понял, что´ это были за звенья: ее просто не было в городе. Она ездила в свой родной город, в провинции, откуда приехала для учебы и сняла квартиру. Но это только еще раз доказывает ее незаурядность: без страха, присущего юным особам женского пола, она приехала в столицу, решившись поступить в престижный университет и добившись этого, сдав экзамены на отлично. Я знал ее адрес из документов, но это была московская прописка.
Итак, я встретил ее в одном из тех мест, как и представлял себе: в большом книжном магазине – за выбором книг. Магазин находился довольно далеко от квартиры, которую она снимала. Кристина купила книгу, которую долго листала перед этим. Я не увидел названия на обложке, когда девушка захлопнула книгу и положила в пакет, потому что в этот момент ее закрыла своей фигурой непропорционально широкая особа женского пола, стоявшая впереди меня в очереди к кассе. Кристина отправила в сумку и другую книгу. Это была книга по практической психологии. Это было только подтверждением моих догадок: в уме я давно имел представление, какой выбор сделает эта девушка. Она пока действовала лишь с несколькими отступлениями от моих вычислений на счет нее. Кассир выбил чек, Кристина позвенела каблучками и ушла. Белый с синим цвет ее одежды еще какое-то время являлся предметом моих размышлений – весьма банальных, подобное можно найти в любой из книжек по психологии, где описано, какому типу характера присущ выбор того или иного цвета.
Начало сентября
Ночью я видел во сне Кристину. Она была первоклассницей – с белыми бантами, блестящими кудряшками, в парадной школьной форме, без звенящих каблуков, с огромным букетом разных цветов. Такой букет поднять не под силу даже взрослому мужчине. В ее детском уме роились самые простые мысли: об окончании уроков, о мороженом, об играх… Ей не нужно, сидя на уроке, долго вникать в суть нового материала: она незаурядная представительница женской половины человечества.
Сегодня утром начались занятия со студентами в университете. На мои лекции по биологии пришла и Кристина, в белой блузке (не той, в какой была на вступительных экзаменах), черной юбке, на звонких каблучках. В ее распущенных светлых кудрях была маленькая серебристая заколка. Сев прямо напротив меня, в первом ряду, она положила перед собой толстую тетрадь и авторучку и стала терпеливо ждать начала лекции.
Делая доклад, я несколько раз отвлекался. Мои глаза словно притягивались ее взглядом, постоянно обращенным на меня.
Выходя из лекционного зала во время перерыва, я пропустил Кристину вперед, когда мы одновременно оказались у двери в коридор. Она сказала «спасибо» и прошла, обдав меня ароматом своих духов. Смесь груши, дыни, яблока, цитрусовых, цветка фрезии и чуть-чуть жасмина. Я не эксперт по ароматическим веществам - я просто знаток науки. На лабораторной работе по химии я как-нибудь при Кристине составлю эликсир, подобный ее духам.
Сегодня я представил себе, как первоклассница Кристина получила двойку – первую двойку, даже не за отсутствие знаний по предмету или решенной задачи, а просто за то, что смотрела в глаза нервному и отягощенному личными проблемами учителя, смотрела так, как и на меня во время лекции. Она вконец выбила его из колеи, не давая вести урок своим магнетическим взглядом.
Вечер того же дня
Дописал новую главу в своей книге. «Ледяные пальцы убийцы сдавили тонкую шею молодой жертвы. В ее глазах, оказавшихся напротив его непроницаемой черной маски с прорезями, застыл ужас. Она не пыталась защититься, чувствуя свою обреченность…»
Следующую жертву он убил новым способом: «В сумраке осеннего вечера Антон натравил огромную охотничью собаку на вышедшую из подъезда своего дома девушку. В темноте девушка не сразу заметила летящего на нее разъяренного пса. Собака вцепилась зубами в горло своей добычи, стиснула челюсти, еще более взбесившись от запаха крови…»
Я впервые за всю практику написания детективных романов испугался того, что´ я написал. Я не являюсь человеком впечатлительным, нервным. Просто я представил себе, что на месте той рядовой девушки могла оказаться Кристина. Вдруг Антон ошибся, не разглядел совершенство в сумраке вечера? А вдруг он ошибется в следующий раз?.. О чем я думаю, как могу бояться этого: я же сам автор этого сюжета!
Середина сентября
Все бесконечно банально, – так я написал в тетради, которая уничтожена. Но сейчас моя точка зрения изменилась: обдумывая сейчас события того времени, я нахожу их настолько интересными, насколько неожиданными для меня.
«Человеческий мозг – самая уникальная живая материя в познанном мире, и ее способность получать, систематизировать и хранить данные в объеме, значительно превышающем жизненные потребности, удивительна…»,* - прочитал я цитату на очередной лекции. Кристина сидела напротив меня, на расстоянии не более полутора метров, то пронизывающе (или мои нервы так воспринимали ее взгляд) смотря на меня в упор, то делая записи в тетради.
Я продолжал говорить на ту же тему, зная, что моя лекция не страдает от того, что я думаю абсолютно о другом. Теперь я в уме рассматривал как предмет исследования – Кристину, а не что-либо привычное для всех. Ее аура менялась с каждым мгновением. Ее черты расплывались: она то плавилась от высоких температур, то испарялась, превращаясь в пар, после чего возвращались ей и ее привычное агрегатное состояние, и облик… Ее мозг мне представился в виде горы с настолько крутыми склонами, что на вершину подняться без подъемных или летательных аппаратов человеку не представлялось возможным.
Сейчас я думаю, что уже тогда, в сентябре догадывался о том, что интеллект Кристины гораздо сложнее, чем я представлял в самом начале, после первой встречи с ней и еще какое-то время.
Конец сентября – начало октября
Я не высыпаюсь вторую неделю: мне снится она, я никак не могу отделаться от этих снов. Я понимаю, что это закономерно – я постоянно занят мыслями о ней: видя ее среди толпы студентов, проверяя ее контрольные работы.
Небольшое отступление по поводу ее почерка. Он легко читается; буквы, образуя единое слово, не перестают быть самими собой; ее строчки ложатся ровно на чистый лист, параллельно его верхнему и нижнему краям. Это показывает ее еще раз как человека правильного, не склонного к крайностям. Я проверял не столько суть ее работы, заранее зная, что оценка не будет ниже, чем «отлично», сколько обращал внимание на всякие нюансы: опять же почерк, фигурные царапины от длинных ногтей на полях, словно выделявшие ключевые моменты текста, манера зачеркивать неверное слово едва ли не абсолютно прямой линией. Я представлял себе Кристину, одиноко сидящей в своей пустой квартире, склонившуюся над этими листами контрольной работы…
И после этого мне снились ужасные кошмары, связанные с ней: Антон нацелил на нее свой пистолет или замыслил совершить убийство этой девушки каким-то другим способом, словно он – отдельный человек, а не плод моего воображения…
Днем я продолжил писать свой роман. Я не мог остановиться: я писал страницу за страницей, где Антон убивал и убивал своих беззащитных жертв. А я стал уже искать компромисс – другой способ создания совершенного мира…
Новое число октября
Я сам совершил нечто вроде преступления: я поставил за устный ответ Кристине оценку «удовлетворительно», хотя, конечно же, она ответила на «отлично». Я обосновал это тем, что она якобы не раскрыла тему полностью. Я велел ей придти после лекции и пересдать. Она не опротестовала это и пришла. В пустом лекционном зале мы были одни. Впервые за два с половиной десятка последних лет я позволил чувствам настолько оттеснить голос моего разума. Да, как бы я ни считал себя непримиримым с существованием у себя чувств, все-таки должен себе признаться в том, что в последние недели они часто заявляют о себе. Я воспользовался таким простым предлогом именно для того, чтобы побыть наедине с Кристиной.
Я начал объяснять ей тему, раскрывая ее уже на уровне второго курса университета, но прервался, встретив ее взгляд. «Святослав Валерьевич, я все выучила. Можно, я расскажу?» Мы молча смотрели в глаза друг другу. Это был язык взглядов: я молча признал свою вину и первым отвел глаза. Она стала рассказывать то, что первому курсу знать необязательно. Я не прерывал ее только потому, что наслаждался звуком ее голоса, созерцанием ее правильных черт, светлых волос, ощущением ее аромата и ее тепла, находясь всего в метре от нее, – так прежде я наслаждался покорением новых и новых научных знаний… «У меня все, - эти слова Кристины заставили меня спохватиться: я не вникал в смысл того, о чем она рассказывала. – У вас еще есть претензии к моему докладу?» Я молча поставил ей в зачетную книжку оценку «отлично» и первым покинул зал: я не мог бы допустить ее превосходство и в этом: словно она ушла бы не из зала, а от меня.
Мой мозг усиленно работал: я пытался найти своему поведению логическое объяснение. Одна мысль подкрадывалась, скакала вокруг, отпихиваемая мной, то есть моим рассудком. Я продолжал не принимать ее до последнего. О ней я напишу позже, ведь в то время, когда я писал события этого дня в оригинале дневника, я еще не принимал эту мысль всерьез.
В ночных кошмарах, порождаемых моим вечерним сочинением похождений Антона, он виделся мне во все более жутком свете. Мне даже пришло в голову, что я сошел с ума. Мысли о Кристине затмевали мой рассудок, но я еще был способен рассуждать логически. Я не думал прежде, что чувственные ощущения могут так влиять на огрубевший от наук и отягощенный ими скептический разум. Я вспоминал звук ее голоса, розовость ее щек, ее тонкий аромат и тепло…
Начало ноября
Я никогда не был эмоционалом, никогда не шел на поводу у слабостей. Я изучил много наук, но все чаще ловлю себя на мысли о том, что это не имеет теперь для меня того значения, какое мне представлялось прежде. Власть Кристины надо мной усилилась за последнее время разительно.
Что случилось? Какую ошибку я допустил? Лет двадцать пять я не увлекался ни одним образцом женского пола. Я считал это пустой тратой времени, недостойной такого научного деятеля как я… Или я был бы недостоин увлечься кем-то, ведь я не поверил бы в это полностью: увлечение, - ну, хорошо! – любовь, ведь это лишено логики. Любовь (в частности, любовь мужчины к женщине и наоборот) – психическая болезнь, о лечении которой в научных трудах можно найти очень мало материала. Главное лекарство (или иммунитет) – сила воли. Но эта болезнь особенно пагубно влияет как раз на иммунитет больного – силу воли, что лишает его почти всякой надежды излечиться…
Я сумел найти логическое объяснение тому, почему я зациклился на Кристине (увлекся, влюбился – как угодно): в то время, когда она появилась передо мной, у меня был некий кризис из-за отсутствия новых идей. А тут появилась она, как внезапная новая мысль, простая и гениальная. Порой такой мысли приходится ждать долгие годы, следуя по кругу, где-то поблизости, просчитывая всевозможные варианты. Так возникали блестящие идеи многих изобретений… Но я-то совсем не этого ждал… Однако, не буду драматизировать, оставив это занятие для сентиментальных истеричек.
Новое число того же месяца
Кристина угадывает ход моих мыслей. Самое плохое – то, что она поняла, какими законами я руководствуюсь. Она заранее подготавливает материал, о котором я собираюсь говорить на лекции, чтобы вслух дополнять мои реплики. Я даже пытался выбирать темы не в том порядке, в каком они изложены в учебниках, конечно, так, чтобы все-таки сохранялся логическая последовательность. Но Кристина словно была на шаг впереди меня со своим невозможным умом...
Она никогда не нуждалась в чьей-либо помощи. Когда в начале осени шел дождь, у нее всегда был с собой зонтик, когда выпал снег, у нее на ногах были сапожки с ребристой подошвой, чтобы не поскользнуться… Однажды, выйдя из университета почти одновременно с ней (то есть, я шел за ней намеренно), я увидел, что она как будто подвернула ногу, спускаясь по ступеням крыльца… Как же я был смешен в тот момент, когда бросился ей на помощь, а оказалось, что она всего лишь уронила перчатку и нагнулась, чтобы ее поднять… Кристина надеется всегда только на свои силы. Кого-то провожают в университет, встречают после лекции, поддерживают под руку, спускаясь по лестнице, подсказывают на контрольной работе… А она держится обособлено от всех, сама может справиться с любой ситуацией.
Сегодня я загадывал студентам головоломки. Вот одна из них: поставить в ряд чисел пропущенное число (вместо трех точек): 245, 125, 65,…, 20, - разгадав их взаимосвязь. Кристина первой назвала ответ: «35». Я просил обосновать. Одна выскочка нашла, что сказать: «Все эти числа делятся на пять» - «Но ведь на пять делятся и другие числа: 40, 30», - заметил я. Кристина объяснила: «Если сумму каждого из этих чисел и числа пять разделить на два, то получается число, стоящее в ряду следующим».
Я задал решить еще несколько головоломок, почти все из которых решила Кристина.
Новое число ноября
Этой ночью мне снилось, что я – в паутине, которая являет собой мое увлечение (любовь, если быть честнее) и ко мне крадется паук – мое безумие.
Сегодня после лекций я стал следить за Кристиной: я ехал за ее автобусом, пока на одной из остановок она не вышла, потом она направилась в свою квартиру. Там она пробыла недолго, появилась снова в сумраке осеннего вечера, неся на плече спортивную сумку. Я следовал за ней на своей машине, потом ехал за ее автобусом. Я узнал, что она направлялась в спортзал: она там работала по вечерам в понедельник, среду и пятницу - проводила занятия аэробики с девушками своего возраста или с более старшими.
Новое число ноября, пятница
Убедившись, что Кристина уехала в спортзал, я решился на преступление: я проник в ее квартиру. Я не оставил и следа, все продумав заранее: в гриме, с накладными усами, в непривычной для меня одежде, в черных перчатках, со специальными инструментами для легкого и бесшумного вскрытия дверных замков.
Я убедился в том, о чем догадывался: она не ведет дневника, в ее квартире все светлых тонов, в безупречном порядке, какой порядок, надо сказать, был и у меня в голове до последних недель… Я не нашел ни одного письма: ни ей - от кого-то, ни написанного ею, но не отправленного. На полках ровными рядами стояли научные книги и учебные пособия. В шкафу висела чистая и отглаженная одежда классических цветов. В аквариуме плавали две золотые рыбки. Лишь фотография в рамке с изображением Кристины и ее родителей (а они моего возраста) делала ее уязвимее, то есть чуть разбавляли ее холодную бесчувственность.
Я не нашел никаких намеков на то, чтобы ей был кто-то дорог из мужчин: ни любовных записок, ни сувениров – тех, какие обычно дарят молодые парни своим девушкам.
Я понял, что´ заставило меня пойти на такой поступок: мелочное чувство - ревность, которое теперь имело место в моей жизни! Но даже не найдя улики, доказывающей, что моя ревность небеспочвенна, это чувство все же не только не угасло, но и разгорелось сильнее, не подчиняясь моему разуму, затуманенному влюбленностью. Это хуже всего – зависеть от кого-то, тем более от особы женского пола, даже такой совершенной, в моем понимании…
Новое число ноября, выходной день
Я снова взялся за свой роман об Антоне. Теперь что-то будто изменилось: толи он не находит больше жертв, толи намеренно следит только за той совершенной девушкой, с которой я устроил ему встречу в начале моего сочинения. Антон уже не думает о других, его преследует мысль только о ней... Да, начиная писать роман, я не думал, что для Антона все так обернется: им движет уже не идея освобождения мира от несовершенства, а страсть к этой девушке…
Вот оно - слово, которое я искал для обозначения своего теперешнего чувства к Кристине – страсть. Я надеюсь, что это только так, не больше - не любовь, как я подумал вначале. В случае возникновения страсти к женщине есть два выхода: во-первых, уехать, чтобы забыть о ней; во-вторых, добиться ответа от нее. Я чуть не написал фразу «завоевать ее»: любой поэт усмехнулся бы мне в лицо, мне - сплошь пропитанному логикой, - и был бы прав!
Мысли роились в моей голове. Я принял для себя важное решение: пойти по второму пути – одному из предложенных мною же. Но обычные средства для этого не подошли бы. Я хотел заставить ее думать обо мне – постоянно, как и я все время занят мыслями о ней. Никакой добрый поступок не запомнится на длительное время. Для подобного эффекта необходимо совершить что-то скверное, и не одно, а целый ряд. Я решил заставить Кристину возненавидеть меня.
Новое число того же месяца, понедельник или вторник
Я решил начать приведение плана в действие: во-первых, я не позволил ей выступить с докладом перед аудиторией, хотя ей очень хотелось; во-вторых, я игнорировал ее реплики, хоть и очень уместные; в-третьих, я опять занизил ей оценку – до «хорошо».
В книге об Антоне, я написал, что он стал посылать анонимные письма девушке – совершенной для него, чтобы она знала о существовании кого-то, кто думает о ней, чтобы и она задумалась. Но письма эти были зловещего содержания. Они пугали девушку, она напряженно искала среди окружающих ее людей того, кто мог бы желать ей зла. Она продумывала всякие варианты. Но даже ее совершенный ум не мог найти ответа (этого-то я и добивался), ключа к которому у нее не было.
Следующее число
Я поставил в зачетку Кристины оценку «неуд», придравшись к тому, что у нее в работе, как обычно, имели место зачеркивания. Она хотела придти ко мне после лекций, чтобы пересдать оценку, но я отказал ей, сославшись на дела. Я ликовал: она сама теперь хотела встречи со мной!
Новое число – конец ноября
Я уклонялся от приема пересдачи Кристиной ее оценки больше недели, потом не выдержал и оставил после лекции. Была среда, я знал, что Кристине нужно идти на работу в спортзал. Я хотел, чтобы она опоздала – из-за меня. Для этого я намеренно задержал ее допоздна.
Начало декабря
За то время, что я не подходил к своему дневнику, я совершил ряд еще более коварных действий, чтобы добиться ненависти Кристины. Например, подменяя преподавателей по другим предметам, я и там занижал до предела ее оценки, при этом задавая ей множество сложнейших заданий. Я старался все заранее досконально продумать, чтобы дискриминация Кристины никому не была заметна.
Она не показывала ни раздражения, ни уныния. Но она еще слишком молода, чтобы и глазами не выдать свои мысли и чувства, которые я легко читал, изучая психологию ежедневно на практике. Меня удивило то, что´ я обнаружил в ее глазах: насмешку.
***
В эти дни у меня возникла мысль о бесполезности этих записей – и сжег свою тетрадь. Наверное, это потому, что в эти дни я не видел Кристину – она куда-то уезжала. Вскоре она появилась – и я начал восстанавливать свой дневник, пытаясь все вспомнить, ни одного важного события не упустить.
14 декабря
Пишу в тот день, когда и произошли эти события.
Сегодня я оставил Кристину поле лекций – пересдать «неуд» по химии. Я обосновал это тем, что она не совсем полностью раскрыла тему. Я опять спрашивал с нее материал на уровне второго курса. Она ничего не сказала, но придти обещала. И вот…Мы опять были одни в зале. Я задавал ей решать новые и новые сложнейшие задачи. Она долго ломала голову, прежде чем найти ответы, но все-таки находила их. Пока она решала, расписывая этот процесс на доске, я наблюдал за ней, стоя позади нее: каждое движение ее, каждый жест, мне даже казалось, что я ощущаю ее тепло и слышу ритм ее сердца и дыхания… Неужели я стал таким чувствительным? Мне доставляло удовольствие быть возле нее.
Ее глаза, внезапно обратившиеся ко мне, встретились с моими, но не выдали ее подлинных мыслей. Неужели она и в этом научилась одурачивать меня? Кристина была чересчур спокойна и уверена в себе, это начинало меня неимоверно бесить. В те моменты я был полон намерения наказать ее как-то, заставить страдать и мучиться, чтобы она не была так спокойна, когда мой разум, затуманенный ее присутствием, кипел от раздражения и… любви к ней. Но я не смог бы причинить ей вреда больше того, о чем уже писал на страницах выше.
Вечером я вернулся к Антону, которого оставил на какое-то время. Но сейчас он как бы сам заставил меня сесть за это сочинение. Или я просто хотел поскорее закончить с этим повествованием? Антон не подчинялся мне. Я сам записывал, как он совершает новое убийство, на этот раз – у всех на виду, после чего он ускользает от милиции. Я уже не хотел этого, но не знал, как его остановить: я не представлял его в другой роли – только в образе холодного и расчетливого убийцы… Эта мысль меня потрясла и обрадовала: значит, я не сошел с ума. Он – всего лишь плод моего воображения, он не имеет власти надо мной. Все дело – в моем восприятии его.
Ко мне возвращались былое спокойствие и трезвость ума. Теперь я опять осознавал, что все под моим контролем, все логически обосновано. Кристина, хоть и отгадала мою логику, была вынуждена подчиняться мне: решала и учила тот материал, который я задавал, играла по моим правилам! Мне все равно, что´ она думала обо мне – лишь бы эти мысли были всегда с ней. Я снова и снова придумывал психологические приемы, чтобы она всерьез возненавидела меня.
25 декабря
Это – День ее рождения. Я хорошо помнил об этом.
За те дни, что я не подходил к дневнику, я сделал много из того, что задумал, чтобы возбудить ее неприязнь ко мне. Ее взгляд, подчиняясь ее мозгу, как и любой малейший ее жест, кратчайшее слово и прочее, что составляло ее сущность, он показывал только то, что ему разрешал показывать мозг. Ничего в ней не было случайностью, ошибкой. Если она и показывала раздражение, то только за тем, чтобы потом посмеяться надо мной – и все одними глазами!
Сегодня я не позволил ей выйти из лекционного зала, когда секретарь сообщила, что Кристине звонят из ее дома, то есть из другого города. «Во внеурочное время – сколько угодно!» - сказал я, в упор глядя на нее. Она опустила глаза и даже побледнела: намеренно или этот звонок, действительно, значил для нее так много? Я весь изнывал от своей глупой непреклонности…
Я попросил студентов рассказать материал вчерашней лекции. «Святослав Валерьевич! Можно, я отвечу?» - встала со своего места Кристина. Я хотел было проигнорировать ее, но она уже шла к моему столу, потом развернулась спиной к нему, то есть – ко мне, чтобы быть лицом к аудитории. Она очень быстро, но емко изложила суть доклада. Потом она резко повернулась ко мне со сладкой улыбкой, встретилась со мной взглядом. Она возвышалась надо мной, потому что я сидел.
Кристина нагнулась к моему столу, словно смотрела, как я ставил ей оценку в ведомость. Она обратилась только ко мне, говоря шепотом, чтобы никто из присутствующих, кроме меня, не слышал: «Вы – хладнокровный и жестокий, злой гений! Вы привыкли править людьми – скрыто, незаметно для них, будучи посвященным в то, что не всем доступно, владея не только объемом знаний, но и невообразимым интеллектом. Но я – причина ваших ошибок: у каждой силы есть равная ей сила, но противоположная. Я не буду притягиваться к вам как к магниту, подобно мелким металлическим предметам, – я противостою вам! Вы меня понимаете? Я знаю, что вы добиваетесь меня. Не так ли? Вот ваша слабость, превращающая вас в обыкновенного мужчину, с его низкими страстями и безумными намерениями! Вы ведь хотели, чтобы я видела вашу жестокость? Это ваш способ обольщения: от ненависти до любви – один шаг? Вы так зациклились на этом, что не учли возможность обратного…»
«Возможность обратного…» - звучало у меня в голове. Я чувствовал себя ничтожным и глупым. Неужели она имела ввиду то, что я прежде значил что-то для нее, пока не стал вести себя с ней так жестоко?.. Какая чудовищная ошибка! Мои знания подвели меня, они неприемлемы для жизни!
Вернувшись домой, я взялся за роман по Антона. Я написал признание – свое признание, вручив его для оглашения Антону:
«Я много лет не интересовался женщинами, не допускал их в свою жизнь не только потому, что считал себя выше всех человеческих страстей, эмоций, увлечений.
В ранней молодости, то есть в восемнадцать лет я очень сильно влюбился в девушку моего возраста. Тогда я был очень мягок и романтичен, увлекался поэзией, даже сам писал стихи для нее. Однажды она призналась, что любит меня. Но вскоре после этого сказала совсем иное: влюблена в другого, скоро выйдет за него замуж и у них родится ребенок… Это предательство потрясло мою душу, тогда еще очень ранимую. Я узнал, что ее избранник очень богат, чего я не мог сказать о себе. Я был простым студентом, подрабатывающим себе на жизнь (а до разлуки с ней – и на подарки для нее) после университетских лекций за стойкой в баре.
Я стал анализировать ее и мои действия, искать изъяны. Что мне понравилось в ней? Тогда я думал, что она – идеал! Со временем я понял, насколько она заурядна, несовершенна! А что было не так во мне, кроме низкого дохода? Я был слишком романтичным, слишком любил ее и верил в земное счастье.
Вскоре я узнал, что она умерла при родах, как и ее ребенок. В то время я еще продолжал любить ее. Ее смерть невообразимо поразила меня. Тема рождения жизни и ее внезапного завершения очень заинтересовала меня. Я стал изучать эти процессы, как и предшествующие им и последующие. Для этого мне было необходимо охватить своим умом знания всех наук, чтобы лучше понять интересующие меня явления. Мысленно я разрабатывал планы умерщвления несовершенных людей – таких как та, которую я когда-то любил. С годами я понял, что у всех моих жертв – ее черты и свойства. Я стал освобождать мир от несовершенных его обитателей. И только по истечении почти трех десятков лет мне встретилась девушка – истинное совершенство! Ее юность – та же, которую я любил в своей давней возлюбленной, но ее совершенство несравнимо ни с чьим! И она жила в этом мире, полном пороков и изъянов: глупости, коварства, предательства, трусости, грязных страстей. Моя идея была очень проста: избавить мир от всего этого, постичь тайну совершенства, чтобы его возвеличить, венчать на правление миром…»
У нас с Антоном одно, но весьма весомое различие: он уничтожает несовершенство физически, а я – с помощью своего разума, который развивал долгие годы, обнаружив в себе природные задатки. Преподавая в университете, я могу влиять с помощью научных знаний на студентов, я влияю на них и теоретически – создавая детективные романы. Они охотно раскупаются: люди жаждут крови, удовлетворяя эту жажду с помощью чтения этих романов. Но истинная суть романа им неведома: если бы она открылась им, я был бы не только низвергнут ими с писательского постамента, но и не избежал бы физической расправы. Дело в том, что я писал о них же самих – бесславно погибающих от рук маньяка по вине своих же пороков и слабостей…
Что меня заставило решиться на такое признание перед собой и своим дневником? То, что я уличил себя в допущении ошибки. Кристина помогла мне это заметить: мои идеи - утопичны… Да, я люблю ее, хотя боялся себе в этом признаться. Она более совершенна, чем я мог это себе представить. У нее своя логика: она свободна. А я посвятил свою жизнь наукам и идеям, чтобы они заполнили ее, вытеснили чувства, развили мозг, чтобы он являл собой моего защитника. А ведь я оказался таким уязвимым, лишившись его трезвости, позволив чувствам его затмить… Неужели я так жалок, что Кристина смеется надо мной?
И я решился на преступление – еще более ужасное, чем те, на какие, как мне казалось, был способен. Я присвоил себе черты Антона: жестокость (равнодушия я в себе не находил) и безликость, надев на лицо черную маску с прорезями, на руки – черные перчатки, взял с собой нож…
27 декабря, утро
Позавчера поздно вечером, только что записав в дневник последние строки, датированные тем числом, я отправился в дом Кристины. Привычной манипуляцией я бесшумно открыл замок ее двери. Оказавшись в темном коридоре, я увидел свет, проступавший из комнаты сквозь дверной проем. Я заглянул в эту светлую комнату: Кристина сидела на кровати с книгой в руках. Одетая в белую ночную сорочку, со светлыми волнами волос на плечах, застывшая в тревожном напряжении, она смотрела на книгу, но не читала ее, даже не листала, очевидно, занятая какими-то более важными мыслями. Я долго наблюдал за ней: она была неподвижной, до предела напряженной, словно чувствовала поблизости зло. Вот в чем ее логика, недоступная мне, – интуиция, значением которой я всегда пренебрегал… Я вдруг задал себе вопрос: чтό я, черный человек, делаю здесь, в светлой комнате, возле этой светлой девушки?
В это мгновение она обратила на меня внимание (я не допустил ошибку, употребив это слово: она не «заметила вдруг», а именно «обратила на меня внимание», словно давно знала о моем присутствии, но не хотела снизойти до того, чтобы прервать свои размышления из-за меня).
Отступать было поздно: это равнялось бы полному поражению, ведь я зашел слишком далеко, слишком сильно она презирает меня...
Я подошел к ней, все еще сжимая онемевшей рукой нож. Ее книга мягко приземлилась на простыню возле ее согнутых и почти вплотную прижатых коленями к груди ног. Тревога промелькнула в ее глазах – словно быстрое падение звезды с неба (до чего же поэтично я стал теперь выражаться!).
Я подошел еще ближе к ней. Она не шелохнулась, в упор глядя на меня. Ее глаза чуть сузились, в них сверкнули странные искорки. Я понял, что она узнала меня. Я был совсем близко к ней, ощущая ее тепло. Я протянул руку, но Кристина лишь слегка задела ее своей рукой, вскочив на ноги так молниеносно, как делает свой бросок львица после длительного и недвижного выжидания в засаде. Ее лицо оказалось почти напротив моего, даже чуть выше. Она смотрела на меня с этой высоты, положив мне на плечи руки, со смехом глядя мне в глаза. Она изучала меня: мой страх перед ней, словно она – царица, а я ее раб. Ее власть в тот момент выросла в миллионы раз – бесконечная власть женщины над мужчиной. Она знала, что я трепещу от ее близости, от ее прикосновений, от ее непроницаемого взгляда. Но она молчала, наслаждаясь своей властью и моей покорностью.
Она медленно стянула с моего лица маску, увидела мою бледность. Наконец я услышал ее голос – точнее, громкий шепот: «Святослав Валерьевич! Угадала! Когда у мужчин властвуют желания, сила ума слабеет. Вы решились на преступление из-за своей низменной страсти!.. Я училась у вас тому, чему вы и не думали учить меня: я изучала вас. Еще до нашей первой встрече я знала, что вы не просто писатель и профессор Ермилов, но и то, что вы незаурядный человек – гений. Тогда к слову «гений» я не прибавляла слово «злой». Я любила вас такого, каким вы были – гениального, уравновешенного. Я видела отражение своих чувств у вас в глазах. Вы сами не подозревали о существовании как моих чувств, так и ваших...»
Тепло и аромат, исходящие от нее, были невозможно близко со мной. Она - шептала все тише, но для меня ее слова звучали громче, ведь ее губы приблизились к моему уху, горячее дыханья обжигало мою щеку… «Как слабы мужчины! - шептала она. Она сводила меня с ума… Это заслуженная ее месть мне! – Женщины сильнее любого из вас, ведь мы не попадаем под власть пагубной страсти!»
«Я люблю тебя!» – только и мог я сказать в свою защиту, словно на суде, когда мне готовили смертный приговор. Кристина какое-то время, будто с сомнением раздумывая над моими словами, а будто просто наблюдая за мной, склонила чуть набок голову и молчала. Потом она произнесла: «Я любила вас, так сильно любила, пока не поняла, в чем самое главное ваше отличие от других мужчин: не только сильный интеллект и знания, но и закрепощенность, зависимость от своих идей! Вы не можете ступить шаг в сторону – за предел их влияния. Я читала ваши книги, еще живя в другом городе, никогда не встречая вас. Сквозь холодную жестокость главных героев – убийц кричит болезненная и страдающая душа – ваша душа!» – в этот момент ее губы настолько приблизились к моей щеке, будто она поцеловала меня… Я не мог шевельнуться, словно загипнотизированный ею. «Вы более ничего не хотите мне сказать? – спросила она, немного отстраняясь от меня, чем дала мне возможность набрать в легкие воздуха, словно я не дышал до этого. - Или я все рассказала за вас? Ведь это больше того, что вы знали о себе? Надеюсь, мы теперь стали лучше понимать друг друга. И перестаньте писать ваши книги об убийствах – они банальны и не раскрывают весь ваш талант. Ваши идеи неприемлемы для жизни. Объективные научные труды у вас получились бы лучше. Перестаньте быть гением зла! Вы меня слышите?»
Да, я слышал ее приказы, но не знал, что мне делать, лишившись на время и здравого рассудка, и своей воли. Она слегка оттолкнула меня – и я покорно пошел к двери. «Вернитесь моим добрым гением!» - крикнула она мне вслед.
Я не помню, как возвратился домой. На следующий день после случившегося, что перевернуло все мои понятия, я еще не мог привести в порядок свои мысли. Поэтому я сел за свой дневник только сегодня. Что будет завтра? Я не знаю. Но я выполню все ее требования, чтобы она не презирала меня, снова полюбила. Она открыла мне глаза на многое, чего я раньше не хотел видеть. Я служил наукам и своим идеям, а они ничего не сделали для меня. Моя любовь к Кристине – выше всего этого!
_______________________________________________
*Азимов А. Путеводитель по науке. М.2004. - 788 с. (с.8).


2005 год