Я ПОСТУПИЛ В ТЕАТР!
(Рассказ бывшего театрального хормейстера.)

У каждого человека в жизни когда-то случается первый день службы. Обычно его не забывают, особенно если он проходит так весело и ужасно, как он прошёл у меня.
Мне было двадцать три года, я закончил Московскую консерваторию по классу хорового дирижирования. Учителем моим был один из самых знаменитых хормейстеров СССР, профессор и народный артист. Он и устроил меня на работу в театр Оперетты в должности второго хормейстера. Я очень любил своего Учителя, он был великим человеком, и относился ко мне ласково и дружелюбно. Может быть мне когда—нибудь повезёт и я снова увижу его… Где—нибудь там… В синеве…
Наступил первый день моей службы в театре. Утренняя репетиция. Главный хормейстер представляет меня хору, я взволнован…Второй час репетиции проходит на сцене… Меня представляют вторично, я чуть не с ног валюсь от волнения, а репетиция идёт своим ходом… Хор ревёт, солисты поют и играют, главреж изрыгает камни и лаву…В общем началась театральная жизнь !
После репетиции я зашёл в Союз композиторов и как полагается солидному театральному деятелю, плотно покушал с бутылочкой «Мукузани», затем неспешно погулял по улице Горького, а затем направился в консерваторию к Учителю, так сказать, поделиться свежими впечатлениями…
Когда вечером я пришёл на спектакль, то уже в раздевалке почувствовал, что в театре что-то произошло, и это «что-то» , имеет ко мне самое прямое отношение. Ну, скажем, почему вахтёрша смотрит на меня так испуганно? Почему, эти два известных артиста, приветствуют меня не просто как нового товарища, а как-то особенно, многозначительно, и я бы даже сказал загадочно? Почему, когда я проходил мимо мужской гримёрной из неё выскочил мужчина с наклеенной бородкой и, пробегая мимо меня, прошептал: «Здравствуйте, ваше превосходительство!» -- и исчез во мраке кулис? То есть понятно, почему он выскочил и исчез, ему нужно было на сцену, но что означают слова «ваше превосходительство» ? Какое я «превосходительство»? Обдумывая всё это, я добрёл до третьего этажа и тут навстречу мне… Словами это описать невозможно! Представьте себе самую яркую, самую пёструю картину Кандинского, причём картину не висящую спокойно на стене, а картину живую, говорящую, возбуждённую, подвыпившую—в мужской своей части—картину, обутую даже не в ботинки, а в какие-то корытообразные лапти! Это артисты хора шли на свой выход. И опять в выражении лиц, обращённых ко мне, я заметил тоже загадочное выражение, поразившее меня ещё в раздевалке. Обычно так смотрят на баловней судьбы. Но при чём тут я? Разве я баловень судьбы? Или, может быть, я просто не понимаю значение своей должности в этом театре? Пробравшись через толпу артистов, я вошёл в кабинет главного хормейстера и огляделся. Кабинет был пуст, а на столе лежала записка:
«Александр Александрович! Сообщаю Вам, что главный хормейстер поссорился с администрацией и ушёл из театра. Минут через десять, я зайду к Вам, обсудить положение. Инспектор хора.» То есть, получилось, что я, двадцатитрёхлетний мальчишка, в первый день своей службы, неожиданно стал руководителем театрального коллектива, состоящего из пятидесяти человек, причём большинство из них, были старше меня чуть ли не вдвое! Это было опасно, но я нисколько не испугался. Да и чего мне было бояться? Я учился у знаменитого профессора и я в гробу видал все хоры всех театров оперетты! Мне хор Большого театра подавай! И то я не дрогну! Так я думал в то время.
Через десять минут пришёл инспектор, мы обсудили положение и я убежал осматривать театр. Я обежал его сверху до низу и пришёл в восторг! Какие вестибюли, какие бутерброды, какие портреты!
В артистическом буфете я выпил три чашки кофе, ожидая артистов, но никто не пришёл, все были на сцене. Тогда я пошёл в нижний вестибюль и выпил там бокал «Донского игристого». Потом я поднялся на второй этаж, съел там бутерброд с севрюгой и выпил бутылку «Золотого двойного». В то время, это было самое лучшее пиво. Потом я поднялся на третий этаж, выпил там две рюмки коньяка и купил несколько шоколадных конфет. ( Одну подарил рыженькой буфетчице.) Потом прошёл в директорскую ложу, сел на директорское место и немножко посмотрел спектакль. «Какая хорошая работа!—думал я, доедая шоколад и приятно пьянея. Наконец, первое действие кончилось, и я опять спустился в артистический буфет. Там было полно всякого народа, на меня обращали внимание и это мне льстило. Несмотря на лёгкую тошноту, я выпил ещё две чашки кофе и пошёл к себе, стараясь выглядеть деловым и серьезным.
«Хорошая работа!»--вертелось у меня в голове,--«Очень хорошая работа!»
В кабинете было тихо. Я открыл какой-то клавир и поиграл немного. Но разве мог я спокойно сидеть в этом кабинете, похожем на чемодан и играть что-то, когда вокруг кипела такая интересная жизнь?! Нет, не мог. Я закрыл клавир и стал ходить по кабинету, в ожидании второго действия. Вот прозвучал первый гонг. Вот второй. Потом третий. Я поправил галстук, причесался и в тот момент, когда я собрался спуститься в ложу, в кабинет заглянул инспектор.
--Александр Александрович, вы знаете, что через две минуты, вы дирижируете закулисным хором?
--Что?! Каким хором?!
--Хором болотных огней…
--Каких таких огней?! Я понятия не имею ни про какие огни!! Где ноты?!
--Александр Александрович, надо бежать сломя голову, а вы—ноты!
--Но я же не могу без нот!!
--Можете!
--Объясните, по крайней мере, как это происходит?!
--Объясню в пути!
И мы понеслись… Из объяснений инспектора понимаю, что артистки должны спеть два хора, один за кулисами (этим хором должен
дирижировать я), а другой, следующий, уже на сцене, под управлением дирижёра.
-- Поймите, я же ни одной ноты из партитуры не знаю! Как же я могу дирижировать?!
--Смотрите на дирижёра!
--Ну и что?!
--Он вам покажет вступление, а вы—артисткам!
--Но это же ничего не меняет! После того, как он покажет вступление, я должен что-то делать?! А что я буду делать?!
--Ладно, как—нибудь выкрутимся!
--Как?!
Вот лесенка… Вот ещё лесенка… Вот кулисы… Какой мрак! На сцене что-то происходит, кто-то поёт, кто-то танцует… Вот артистки хора, в руках у них мигают какие-то огонёчки…
--Александр Александрович, не бойтесь, мы споём!
--Александр Александрович, смотрите, мельник пьяный упал, храпит! Через минуту мы поём, вроде бы как нечистая сила!.. Издалека!
--Сначала мы здесь колдуем, а потом на сцене!
--Александр Александрович, ищите дырку!
--Какую дырку?!
--В кулисе! Через неё вы будете смотреть на дирижёра! Он вам покажет вступление, а вы нам!
--Где дырка?! (Мрак! Страшный мрак!)
--Дырки нет! Опять зашили, сволочи!
--Дайте нож! Немедленно дайте нож!
Инспектор ныряет куда-то и возвращается с ножом. Где он его взял?! С треском распарываем кулису…Вижу дирижёра, пытаюсь понять что-то, певицы впиваются в меня глазами…Господи, помоги! Неожиданно дирижёр как-то странно дёргается…Что это?! Вступление или нет?! Очумело машу рукой и…Сбиваю певиц с толку. Они вступают на пол такта раньше, потом пытаются поправиться, потом всё смешивается, пения нет, какие-то вопли… Совершенно мокрый, несчастный, ошалевший, смотрю вслед артисткам… Вот они плавно выплывают на сцену, поют что-то очень печальное и растворяются в кулисах противоположной стороны…
С дебютом вас, Александр Александрович!
Рассеянно выслушав от инспектора какие-то утешительные слова, я поднялся в свой кабинет и стал по нему метаться. Я был уверен, что карьера моя кончилась не успев начаться, что завтра все будут смеяться надо мной, и плевать мне вслед… Что, Учитель, узнав о моём позоре, с негодованием отречётся от меня…
В кабинете была странная вторая дверь, смысла которой я ещё не понимал. Я открыл её и очутился в зрительном зале, почти под потолком, на последнем ярусе. Я подошёл к барьеру и волосы шевельнулись у меня на голове…Передо мной открылась золотисто-бордовая, бархатная театральная бездна! Казалось она дышала, воздух её был тяжёл и ароматен! У меня закружилась голова и я отошёл от края. Бездна явно тянула к себе, вниз, казалось говорила: прыгни, лети ко мне, ты будешь счастлив! Такие мысли требовали немедленной корректировки. Я огляделся. Буфет был в двух шагах и толстая, добродушного вида буфетчица торговала пирожными и шампанским. Я взял бутылку и ушёл в кабинет. Бутылка открылась легко и выпилась прекрасно. Измученный мозг успокоился, я закурил и с удовольствием вспомнил, что среди артисток хора, есть милейшие девчонки. Я исправлюсь и заслужу их уважение. Это вдруг стало ясно, как день Божий.
Спектакль кончился. Я спустился к дирижёру, чтобы объяснить, что я не виноват в срыве хорового эпизода. Дирижёр сказал, что всё это пустяки и я ушёл от него счастливый. Внизу меня ждали приятели и приятельницы. Посмеявшись над моим выступлением, они выяснили, что у меня есть деньги и предложили закончить вечер в театральном ресторане. Я с радостью согласился. Это был легендарный ресторан, вход простым смертным туда был закрыт… И меня страшно интересовало, что там кушают артисты и как они себя ведут в непринуждённой обстановке.
Пятнадцать минут, мы быстро шли от театра к ресторану по заснеженной, сияющей огнями Москве. Я жарко рассказывал Косте и Ларисе как я фраернулся, они смеялись…
Ресторан меня очаровал. Он был маленький, невероятно уютный, все друг друга знали, а главное—я попал в одно из самых знаменитых злачных мест Москвы! Я чувствовал к себе уважение.
Пили мы много, долго, ели какое-то сырое мясо с яйцом, гурийскую капусту, нежнейший паштет с жареным луком, простую варёную картошку, простую селёдку, потом, почему-то осетрину на вертеле… Потом к нам подсел известнейший артист из Ларисиного театра. Он представился директором потустороннего похоронного бюро и предложил нам, бесплатно похоронить нас на Новодевичьем кладбище, рядом с его могилой (он сказал, что вышел прошвырнуться). Ну, не совсем бесплатно, всего лишь за рюмочку водки… А потом, нагруженные пивом, вином и жаренной картошкой, мы рванули к Ларисе, продолжать «пламенный бомонд», как кричал Костя…
Я как бы сверху смотрю на эту облупленную «Волгу», несущую нас на Малую Грузинскую и шепчу:
--Лети, лети, весёлый, пьяный, глупый мальчишка, навстречу своей невероятной судьбе!
Утром я провёл первую репетицию. Провёл хорошо, уверенно, хор меня принял, про вчерашний позор никто и слова не сказал, а проклятый кусок этот из спектакля, я выучил наизусть мгновенно и навсегда.