ОБЩЕЛИТ.COM - ПРОЗА
Международная русскоязычная литературная сеть: поэзия, проза, критика, литературоведение. Проза.
Поиск по сайту прозы: 
Авторы Произведения Отзывы ЛитФорум Конкурсы Моя страница Книжная лавка Помощь О сайте прозы
Для зарегистрированных пользователей
логин:
пароль:
тип:
регистрация забыли пароль

 

Анонсы
    StihoPhone.ru



Нельзя брать чужое. Рассказ из цикла "Психушка 2014/15"

Автор:
Нельзя брать чужое. Рассказ


Олг Николаев-Зинченко



- 1 -

За окном февраль-2015.

Утро в дурдоме Кащенко, недалеко от Гатчины, царского пригорода Санкт-Петербурга.

Четвёртое, принудительное, отделение. Время - 9.00., время завтрака.

Народ подтянулся в столовую, завтракать. Все сидят за своими столами, на своих местах, которые закреплены за ними месяцами, и даже годами нахождения в психушке.

За каждым столом 4 пациента, всего в столовке около 10 столов. А значит и сидит за столами около 40 человек. А на отделении около 70 психбольных.

Не вместившимся в первую смену - приём пищи во вторую смену, когда поедят эти, из первой.

За столами - люди, уже притёршиеся друг к другу, приспособившиеся к странностям друг друга, недаром психбольница. А в психбольницах лежат долгонько, особенно на принудке.

Годами. В отличие от простых психбольных, которых выписывают обычно через пару месяцев. Максимум - через полгода.

За долгое время все почти сроднились. Все знают друг о друге почти всё, никаких тайн от окружающих его психов, таких же как и сам он.

И вот сидит эта масса народа, около 40 человек, и ждёт, когда "королева амбразуры", некая пожилая буфетчица Зоя, или другая, чуть помоложе - Оля, откроет дверцы из пищеблока в столовку, и начнёт раздавать заветный завтрак.

Все ждут, когда откроется отверстие в святая святых, в их гнездо, куда каждый день, трижды, привозятся специальной больничной развозной машиной блюда суточного меню: завтрак, обед, ужин.

Завтрак в 9.00. Обед - в 14.00. А ужин - в 18.00. Перед приездом этой развозной машины многие психбольные смотрят в окно, ждут её. А что им ещё делать от скуки-то?

И когда она наконец появляется, раздаются восторженные тоненькие петушиные вопли старенького тощего дедка, похожего в профиль на гуся, со своим длинным гоголевским носом, 80-ти лет от роду, страдающего возрастной деменцией(старческим слабоумием) Миши Любомирова, убившего топориком кого-то из своей семьи: - Машина! Машина! Машина!

Это сигнал всем остальным психам, что пора идти в столовку, на очередной приём пищи. Дед Миша Любомиров считает громкое объявление, на всё отделение, о появлении развозной машины своей святой обязанностью, особенно утром, перед завтраком.

А так он тихий, безвредный дед, ходит целый день молча туда-сюда по коридору отделения, что-то размышляет своей гусиной головкой, и громко часто пердит, сам того не замечая. Тугоухость. Старческие дела, куда денешься от этого.

Путается в ногах у молодёжи, стремительно бегающей мимо него, в каких-то своих молодёжных играх-бегалках.

Сегодня утром он н*ссал на пол в своей палате, около своей кровати. На крик соседей: - Что ж ты делаешь, сволочь? - он кротко ответствовал, - Писаю, друзья мои, писаю... Вот таков дед Миша.

Тюк топориком, и нету родственничка. Весело и сердито. Вот это по-нашенскому, "по-русьскы".

Есть ещё раздача вечером, перед сном, около 20.30., просроченных кисломолочных продуктов типа кефира, ряженки, и иногда даже йогурта.

Эти кисломолочные продукты поставляются психбольнице по бросовым ценам (всё равно им идти на свалку по приказам грозных врачей СЭС (санэпидстанций), по истечении сроков годности.

А так хоть на пользу пойдёт: психов напоить кефирчиком, и затем отчитаться и похвастаться перед высоким начальством и различными многочисленными проверяющими комиссиями и иностранными делегациями в гуманном отношении к психбольным.

Психбольница Кащенко - показательная в Санкт-Петербурге, городская номер один. Находится в старинном парке, усадьбе 18-го века, одного из братьев Демидовых, заводчиков уральских, олигархов 18 века, миллиардеров тех времён.

Каждому пациенту - по полкружечки, где-то по 150 мл кисломолочной радости. Но это вечером, и только в будние дни. В выходные же - пресный компот, или ещё хуже - кисель, цвета и консистенции гнойной сукровицы. Вызывает отвращение уже своим цветом, не говоря о специфическом вкусе мерзкого казённого киселя.

Пластиковые бутылки или пакеты с кисломолочными продуктами поставляют местные магазинчики из посёлка Никольское(Сиворицы), в котором находится сама психбольница, или из более крупного посёлка Большие Колпаны, который недалеко от Никольского, или же, страшно даже сказать, - из самОй Гатчины, "столицы" этого края Ленинградской области.

СамОй Гатчины, царской резиденции в прошлом. А ныне "столицы" питерского дурдома Кащенко.

И также ещё одного дурдома поменьше, в посёлке Дружноселье, - областного, а не питерского. Он тоже недалеко отсюда: около железной дороги на Лугу и далее - на Псков, недалече от станции Сиверская. Туда помещают жителей области. А в Кащенко - жителей Питера(некоторых районов СПб), а также питерских бомжей.

Оттуда, из психушки в Дружноселье, когда-то, несколько лет назад, сбежал в Норвегию знаменитый спортсмен-боец смешанного стиля Дацик.

И норвежскими психиатрами он там был признан совершенно нормальным человеком, а не психом. Был позорный скандал для хвастливой российской психиатрии. Дацика привезли назад в Россию и отправили уже не в психбольницу, а в обычную тюрьму, в тюремные лагеря. Недавно он, кажется, освободился.

В городе Гатчине всё. Там суд, который отпускает или не отпускает больных, находящихся на принудке, т.е. на принудительном лечении в сумасшедшем доме, которое было назначено районными судами Петербурга за различные провинности и преступления местных сидельцев.

После признания преступившего закон психбольным, а иначе - в тюремные лагеря. Психбольница - это альтернатива тюрьме. Не самая лучшая, но всё же. Здесь ты больной, психбольной, а не зэк. Персонал называет всех больных "мальчики", независимо от возраста больного, и прежнего его социального статуса.

Здесь же, т.е. в городе Гатчина, и ЦРБ (центральная районная больница), для соматических больных, т.е. хворых всеми другими заболеваниями, кроме психических.

Сюда, в гатчинскую ЦРБ сплавляют из дурдома очень тяжёлых соматических больных, чтобы меньше было смертности в дурке Кащенко Проще - чтобы псих умер не в психбольнице, а в другом лечебном заведении, и не ухудшил статистические данные дурдома. Меньше смертности - меньше проблем для начальства сумасшедшего дома.

А также в ЦРБ везут на временное стацлечение, под присмотром откомандированного в Гатчинскую райбольницу психсанитара. Или же на консультацию местных районных "светил" по разным заболеваниям, исключая психические.

Свой морг в Кащенко тоже есть, и отнюдь не пустующий; постоянно кто-то умирает в огромной психбольнице. Есть в психушке свой морг, есть и кладбище в посёлке Никольское, где хоронят как местных селян, так и невостребованные родственниками трупы из больницы Кащенко.

А морг в дурке, повторяю, очень даже наполнен своей больничной клиентурой, т.е. покойничками-психами. Пользуются им также и жители посёлка, как своим поселковым моргом.


- 2 -

Малость я отвлёкся. Итак, сейчас утро, 9.00., завтрак.

Сидят пациенты и ждут завтрака. И вот благословенная "амбразура" открывается, и оттуда выглядывает недовольная физиономия раздатчицы пищи. Это буфетчица. Как я уже упоминал выше, их две. Постарше - Зоя. Другая, помоложе и потолще комплекцией, Оля.

Их тут все так зовут, хотя многим больным они в бабушки годятся. Смешно смотреть со стороны, когда сексуально голодные 20-летние молодые психи в больничных пижамах заигрывают, дарят сладости, присланные мамками-жёнками, и строят глазки женщинам в преклонном возрасте, которые гораздо старше как их жёнок, так даже и мамок.

Но вобщем-то этим дамочкам-бабушкам эти заигрывания даже нравятся. Кто же к ней будет цепляться на улице, где и молодых барышень хватает. А здесь - вот тебе пожалуйста. Как пионер советских времён: Всегда готов!

Они, т. е. буфетчицы, тоже персонал, и потому тоже начальницы над психами. Зорко и властно глядят эти полуграмотные селянки-крестьянки на больных через своё окошко-амбразуру. Всё замечают и тут же докладывают кому надо - что надо. Как бы кто-нибудь не съел что-то не по рациону, и не по больничным правилам.

А по залу столовой вертятся и крутятся психсёстры, санитарки, санитары, сёстры-хозяйки, и прочая и прочая мелкая номенклатурная фауна сумасшедшего дома. "Пэрсонал", мать их...

Они все внимательно наблюдают за приёмом пищи и за порядком в этом государственном казённом богоугодном заведении. Делают замечания больным за различные нарушения, по делу и без дела, - ради своего собственного развлечения, так сказать. Плоско острят и сквернословят, не стесняясь "мальчиков", т.е. психбольных. Громко хохочут над своими же дурацкими шутками и остротами.

Все нарушения со стороны больных записываются в специальную тетрадь-журнал, и затем показываются врачам отделения, которые на основании этих сестринских записей корректируют лечение, обычно в сторону ужесточения. А как же иначе.

Непринудчиков, т.е. не отправленных на лечение судом, на этом отделении очень мало, из 70 сидельцев какие-то единицы, обычно 3-5 чел.

И то их быстро сплавляют в другие отделения больницы, чтобы не было переполнения на этом отделении, постоянно поступающими из тюрем и из других психбольниц, новыми клиентами.

Остальные все - фактически уголовные преступники, избежавшие уголовной ответственности по причине каких-либо проблем с головой.

Проблем явных, либо мнимых, а таких тоже немало. В медицине это называется симуляцией болезни. А данные больные - симулянтами.

Но, если комиссия решила, что ты больной, то это уже не обсуждается в любом случае. Жри психотропные таблетки, получай уколы в ж*пу, как и все, раз сюда попал.

Лечащий психиатр-эксперт в питерской экспертной психбольнице на ул.Грибакиных 11, сказал и определил диагноз, а ему виднее. Комиссия из нескольких опытных врачей-экспертов на Грибакиных подтверждает или же отвергает этот диагноз, выставленный данным лечащим врачом-психиатром.

И вперёд! Или в тюремные застенки, или же в один из сумасшедших домов Питера или области. После суда, конечно, который впрочем всегда полностью соглашается с комиссией психиатров.

Стационарная экспертиза на Грибакиных длится около 4-х недель, могут и прибавить пару-тройку недель, если диагноз врачам пока неясен. Голова человека - дело тёмное. Трудно в мозг влезть, даже опытному психиатру.

Ну а ты лучше не спорь с ними, не навлекай беду на свою голову. Ибо страшен праведный гнев врача-психиатра. За его спиной вся страна, с её мощнейшим репрессивным аппаратом.

А на первый раз, чтобы ты всё понял, - таблетки или уколы, от которых язык наружу, полная обездвиженность, мочеиспускание и дефекация под себя. Чтоб не бунтовал против системы. Ты здесь не человек, не личность. Ты здесь овощ, глупый тупой овощ. Полностью бесправный.


- 3 -

Вот недалеко, за одним из столов сидит Женя Физик-Ядерщик. Физик-Ядерщик он, конечно же, бывший. Сейчас он больной Г. Ему немного за шестьдесят. Где-то около 61-62 лет. Здесь он просто Женя, даже для всяких 20-летних сопляков-больных, не говоря уж о персонале отделения.

Для тех и вовсе нет никаких авторитетов среди больных. У них нет даже ясного представления о какой-то там ядерной физике. Что-то из школьной программы физики в старших классах, вот и всё. Дай бог, если ещё и это есть воспоминание.

Он умный дядька, у него есть свой личный сайт в интернете. Но и он тоже немного со "своими тараканами" в голове.

Он находится на диабетической диете, т.е. ему запрещено есть сахар, всё сладкое, белый хлеб, и т.д. Вобщем всё, что содержит сахар, глюкозу, крахмал в большом количестве. Короче говоря, он ещё и диабетик.

Но вот он, в очередной раз, демонстративно притащил из своей палаты пластиковую литровую банку с сахаром и поставил её на стол, на видное место.

Этим он выражает свою независимость и своё презрение к среднему и младшему персоналу отделения.

Дразнит гусей. Этими действиями он показывает, что ложил он с прибором на всех этих психсестёр, нянек-санитарок, с их глупыми правилами и запретами.

Ложил он на весь этот неграмотный сброд в белых халатах, на всех этих мучителей порядочных людей, таких, как он, Женя Физик.

По мнению автора этого повествования - он бодается с дубом, как тот телёнок.

В данном заведении никому ничего не докажешь. А пИсать против ветра... чревато. И даже очень чревато. О банке с сахаром, конечно же, сёстрами будет доложено лечащему врачу и заведующему отделением.

И Жене, к прежнему лечению, прибавят ещё всяких-разных "вкусных" пилюлек. Будто бы мало его пичкают всякой дрянью. Ещё на новую дрянь нарывается. Беспокойная, метущаяся душа стихийного бунтаря-одиночки.

Он солидного вида, выше среднего роста, худощав, при интеллигентной бородке, как я уже сказал - он бывший физик-атомщик. Многовато курит.

Он до сих пор носится с идеей миниатюрного термоядерного двигателя, умещающегося в чемодане, на чём у него малость съехали мозги набекрень. Он хочет, чтобы автомобили ездили не на бензиновом, а на термоядерном двигателе.

Нобелевская премия, по его словам, для него просто разменная мелочь. Так, карманные деньги на мороженое. Он мыслит миллиардами долларов. Миллиард туда, миллиард сюда. Очень просто.

Он когда-то ткнул кухонным ножичком пару здоровенных молодых хулиганов-наркоманов, не дававших ему пройти в своём же подъезде, на своей же лестничной площадке.

Хулиганов там было больше, около восьми, но он добрался со своим праведным гневом только до двоих или троих. В результате - они отправились то ли в больницу, то ли на кладбище.

А ему, после следствия и суда, предложили прокатиться в дурдом, где он и пребывает поныне, уже около десятка лет, по причине гордого и неуживчивого характера.

Его мурыжат здесь около 10 лет, т.к. он ершистый клиент, и не раз писал жалобы на персонал, и на порядки в дурке, в самые высокие инстанции, вплоть до кремлёвских правителей. Как-будто бы им есть какое-то дело до какого-то психа, из какого-то сумасшедшего дома. Чушь. Смех.

За это и не отпускают его, гноят многие годы здесь. В качестве мести за его писательско-журналистскую деятельность. В последние годы он стал писать жалобы и заявления по интернету, а не на бумаге.

За эти действия у него не раз отбирали его личный ноутбук, и также планшетник. А после, через несколько недель опалы, отдавали назад.

Говорят ему: - Ты ещё не вылечился, ещё дурак.

И пичкают всякими гадкими таблетками и пилюлями, а иногда даже и уколами со страшными для головного мозга препаратами, типа аминазина или галоперидола.

Они ведь знают, что надо тыркать пациенту, чтобы он лежал как бревно, с высунутым языком, обосс*нный и обоср*нный на своей койке, туго привязанный к тому же к кровати верёвками.

Это у них такая разновидность наказания. Современная пытка. Для непокорных, или провинившихся в чём-либо больных. Чтобы за день-два-три он всё понял. Где он находится, и в чьих руках.

А ведь как приятно им унизить таким образом человека, намного выше их по интеллекту и образованию, а не какого-то примитивного наркомана-бомжа. Ну просто бальзам на душу.

Ну хватит о Жене Физике-Атомщике-Ядерщике, хоть это очень интересный и достойный человек.


- 4 -

А вот больной, тронувшийся на боксе. Его я назову Юра Боксёр. Для персонала - он просто больной М. Ему около 40 лет. Не помню точно.

Он считает себя великим боксёром и также великим мафиози. Ему на воле кто-то должен около 20 тыс долларов, и он с удовольствием и с увлечением, взахлёб всем про это рассказывает. И больным и скучающему на своём посту персоналу.

Он машет своими кулаками направо и налево, и лупит ими по всему, по чему ненаказуемо, за что его не накажут. По мордасам и по печени нельзя, а ему очень бы хотелолось. Но! Низзя!

За это могут наказать переводом в 1-ю палату, в надзорную, где за больными наблюдают круглые сутки с повышенным вниманием. И со всякими другими ограничениями. И с уколами в ж*пу всякой гадости, о чём я писал выше.

Он не раз попадался со своей страстью к боксированию. И беспощадно переводился в 1-ю палату на месяц-два под усиленное наблюдение и лечение. А затем вновь переходил в свою "родную" палату номер 4.

Поэтому он стал осторожен, и только в туалете(там нет видеокамер) лупит своими крепкими "кулаями" по книжкам, по тапкам, которые держат на весу, специально для него, более смирные, более спокойные и более уравновешенные пациенты.

Вобщем он неплохой парень(парень с высоты моих 60 лет). Считает себя крутым бандитом и суперменом. Находится в данной больнице уже несколько лет, около 4-5. За какой-то разбой или бандитизм, точно не помню.

Мечтает сразу же, по выходе из психбольницы, найти своего должника, взыскать с него эти 20 тыс "зелени", приодеться помоднее, купить однокомнатную квартирку и подержанную иномарку.

Без всего этого он жизни на воле себе не представляет. Ну и ещё, конечно же, восстановить свои связи с прежними дружками-бандюками.

И так о каждом из пациентов 4-го отделения можно рассказать много интересного и увлекательного для читателей этого правдивого повествования.

Но не будем опять отвлекаться от линии моего рассказа.


- 5 -

Итак, дверцы "амбразуры" открылись, и из неё высунулась недовольная голова буфетчицы. Это Зоя. Она всегда недовольна. Это обычное её состояние души.
Началась раздача завтрака. Сёстры и санитарки снуют между столами, раздавая всем порции и следя за порядком.

Вот расхаживает полусонная, как-будто после принятия внутрь стакана самогона, медсестра, лет этак 50-ти, некогда вышедшая из санитарок на местных курсах медсестёр, гордо именуемых медучилищем. Кое-как она выучилась на этих своих курсах психсестёр, прямо при дурдоме Кащенко.

Недотёпистая, неуклюжая, тугодумная тётка, которую я про себя называю Бастиндой. Это имя ассоциируется у меня с данным типом женщин. Фигурою своею она напоминает высокого и сутулого, пожилого корабельного боцмана.

Мужиковатая, сгорбленная, неприветливая, вечно чем-то недовольная. В её дежурство за столами вечный беспорядок, полный бардак и неразбериха. Всё перепутано при ней.

Тарелки подаются не так, не по порядку, и не тем (у каждого больного своя диета, а она в этом видимо ни ухом , ни рылом). Ходит сонная, как зомби из кинофильма ужасов.

Только и успевает, что огрызаться на недовольные реплики больных. Об этом она не забывает. В этом она преуспевает, на ходу что-то грозно бормотать себе под нос.

На замечания больных у неё ответ незамедлительный и злобный: - А почему вы не говорите сразу, что вам дали не то, или вовсе не дали?

А кто заранее говорит что-то, тому зло отвечает: - Сами знаем, сидите и помалкивайте в тряпочку, пока укол в ж*пу не получили, и не записаны в специальную тетрадь, подонки ё*нутые, урки сумасшедшие.

Вобщем обычная обстановочка обычного завтрака в дурдоме. Сёстры и санитарки здесь царицы, и блещут своим доморощенным остроумием местного разлива и "неотразимой своей женской красотою" перед психами мужеска полу.

Всё-таки больные, как-никак, мужики, а они... обычные бабы, и очень даже часто сексуально неудовлетворённые у себя дома.

А здесь есть перед кем покрасоваться. Здесь всегда найдутся ценители их женской красоты и таланта.

Хоть этой красоты и таланта может быть и в помине нет. Но! БлажЕн кто верует. Легко ему на свете.


- 6 -

За одним из столиков сидят четверо, вернее сегодня трое. Четвёртый отсутствует. Он не захотел вставать с постели ради дрянного завтрака, и решил лучше поспать.

И поэтому послал он всех на х**, с их сраной кашей. Сказал в полусне, при подъёме, заранее, что его тарелку "кирзУхи" пусть ест, кто хочет. Или пусть выкинут собакам бродячим. Он не пойдёт на завтрак. Пусть будят только после завтрака, на общий утренний приём таблеток.

А дают сегодня, как и всегда, кашу, типа перловой, а может и овсяной. Поди там, пойми этих больничных "поварёшек" и их таинственное варево. На воде конечно же, эта срань господня. Не на молоке.

И сидят за столом трое: старенький дедок - это дядя Вова С., ему около 80-ти. Он пару-тройку лет назад ткнул шилом двоих своих недругов-оппонентов в Пнях (ПНИ, психоневрологический интернат), где он сейчас постоянно живёт.

Пни - это нечто среднее между дурдомом и богадельней(психбольницей и домом престарелых). Кажется они умерли после этих "дяди-вовиных" уколов шилом, или, как он сказал - "пером".

В молодости он был грозным разбойником-супостатом. А сейчас - писает и какает в штаны. Не всегда, но частенько.

Среди ночи вскакивает и торопливо, мелким старческим частым шажком торопится в туалет, на ходу невнятно бормоча: - Ой, ой, братцы... Быстрей, быстрей... Кажется сру, кажется сру... О-ля-ля, о-ля-ля, о-ля-ля... Ой, ой, ребятки... О-ля-ля, о-ля-ля, о-ля-ля... Быстрей, быстрей... Кажется сру, кажется сру... Ой, ой, братцы...

А за ним тянется по полу палаты жидкий шлейф, лужицы поноса. Это сегодня к нему приезжала старенькая его сестра и привозила передачку, вот он всё подряд и подмёл вечерком из заветной сумки.

Селёдка, молоко, огурцы, торт, чай, сгущёнка, тушёнка, конфеты, кефир, салат, яблоки - всё вечером лезло в деда Вову, а ночью - расплата за ненасытное старческое обжорство. Это обычно у него после приезда сестры. Ничего сверхштатного.

Поменяет, как всегда, ему санитарка бельё и он дальше спит-дремлет в старческих своих грёзах. Передачку дальше переваривает. Смешной дедок.

Кажется скоро, по плохому общему состоянию здоровья, его должны вновь отправить в свои Пни. Отбыл наказание дед, за то, что отправил на тот свет двоих, таких же как он пожизненных зэков-урок.

До Пней он пол-жизни сидел в тюрьмах-лагерях. Но дедок неплохой, душевный, неглупый, пережил немецкую блокаду Питера в детстве. Спас тогда свою младшую сестрёнку от людоедов, о чём с гордостью рассказывает тем, с кем он приятельствует.

Она-то и навещает его теперь в этом доме скорби: постоянно, регулярно, и довольно часто, не менее двух раз в месяц. Несмотря на то, что сама она уже далеко немолода. Старушка, со своими проблемами и болезнями старческими. Ну, а больше он, видимо никому и не нужен. Старость не радость.

Дядя Вова хорошо разбирается в людях. С первого взгляда видит, кто есть кто. В дружбе очень разборчив. Не со всяким сходится.

Сидит также за этим столиком и некий Антон Экономист. Для персонала - больной П. Ему около 35-37 лет. Уже лет 5 он в психушке, за какое-то своё тёмное уголовное дело. Он говорит то ли за ограбление, то ли за разбой.

А другие говорят, что он здесь за покушение на честь и невинность парочки малолетних барышень, хотя какая в наше время у старшеклассниц невинность, и какая в наше время девическая честь.

Кажется у них всё это было по согласию. Просто мелкий возраст девиц подвёл его. Что, впрочем, совершенно не моё дело. Мне до его грехопадения нет никакого дела. Я ему не судья.

Сам с ними, со своими грехами разберётся, как Раскольников. Самокопанием. Самоуничижением. Рефлексией. На занятиях по психологии с местной психологичкой - относительно молодой симпатичной женщиной Тат.Ник. Кажется она пишет кандидатскую о ретроспективной рефлексии и о стигматизации психбольных.

Антон - самый подходящий клиент. Он очень серьёзно относится к этим психологическим экзерсисам и вывертам, проводящимся с психами пару раз в неделю этой самой Тат.Ник.

Он солиден. У него высшее экономическое образование, полученное то ли на вечернем, то ли на заочном отделении какого-то питерского вуза. Неплохой вобщем-то человек, и яростный любитель варёных яиц. Яйцеглот просто какой-то. Варан.

В дни, когда на завтрак дают яйца, к нему выстраивается целая очередь курящих, но без курева. Очередь с этими самыми яйцами. А он их выменивает на сигареты. Они ему яйцо, а он им сигарету. Выгодная для него сделка. И вкусная.

А ещё бегают к нему чифиристы, любители крепкого чая, тоже для обмена. Два пакетика чая на яйцо. Антон не теряется с этой курительно-чифирной публикой, и выгребает из них все их варёные яйца, которые он обожает.

Что ещё взять с этой публики, с этих никотиновых и чайно-кофеиновых наркоманов. А им ведь на обычную кружку нужно не менее 10 пакетиков чая, чтобы "тОркнуло". Соответственно и количество выуженных из них варёных яиц.

Вот такой вот натуральный обмен. Бартер в отдельно взятом отделении сумасшедшего дома. Своя экономика. Видать ему помогло его экономическое образование выживать в условиях психбольницы.

Весь этот его больничный бизнес с варёными яйцами немного напоминает некоторые кадры из фильма "Республика ШКИД". Правда в том фильме, у одного из воспитанников, был бизнес на хлебе и сахарине. Но суть та же.

Самой ходовой местной валютой здесь служат: 1)сигареты, 2)пакетики чая, 3)растворимый кофе. Одна сигарета равноценна двум пакетикам чая. Настоящие деньги по отделению не ходят, насколько я знаю.

Вобщем не теряется экономист. Вся его тумбочка набита варёными яйцами, сигаретами и пакетиками чая на обмен. Хотя сам он не курит. Голод ему не грозит, с его-то экономическим образованием.

Сигареты и чай, для обмена, он заказывает по мобильнику, и ему привозят или присылают из дома. На выменянных яйцах выживет, если что.

Он хочет после выхода из психушки жениться на хорошей, верной, и достойной его женщине, и нарожать с ней много-много наследников-антошек. Вобщем серьёзный, основательный тип.

Сидит ещё, отсутствующий в данный момент, молчаливый и хмурый Вова Горбач. Этот фрукт не вылезал из тюрем пол-жизни, а может и более. А теперь и в дурку вот попал. Ему около 55-60-ти лет.

Считает особым тюремным шиком ходить сгорбившись. Вот так и возник у него кифоз грудного отдела позвоночника, т.е. в просторечии - горбатость.

Она у него не врождённая, а приобретённая многолетней привычкой ходить сгорбившись. Впрочем и фамилия у него соответствующая - Горбачёв.

Почему-то в тюрьмах, тюремных лагерях и в психбольницах много горбатых людей. То ли мода такая у них, то ли это рацион питания располагает к горбатости. Может быть длительный, годами, недостаток микроэлементов в питании, того же кальция или же фосфора. Вобщем из чего кости наши состоят. Как-то так.

И ещё за этим столом сидит некий Олег Бинт, угонщик скутеров по идейным соображениям. Он же больной Н. Скутерный воришка.

Ему уже 60 лет. Он дипломированный врач-хирург. Окончил в своё время, 30 лет назад, 1-й Лен. Мед. Инст. им. Павлова. Окончил с пятёрками по всем предметам на госэкзаменах, при выпуске.

Но перестал работать по своей специальности около 10 лет назад. Бросил. Апатия и депрессия. Отсутствие чёртова сертификата при возвращении в Питер, после работы в очередной мелкой, занюханной райбольничке Северо-Запада России, где о каких-то сертификатах не слыхали, и даже не знали, с чем их едят.

Есть диплом врача и удостоверение об окончании интернатуры по своей врачебной специальности - вот и работай, какие там ещё сертификаты новомодные. А в Питере уже было всё не так просто. Всё по-новому.

Вот и сидел он эти неприкаянные 10 лет дома и занимался компьютерными делами. Нигде не работал. Сутками не вылезал из интернета: из всяких порталов, соцсетей и сообществ. С медициной он порвал.

Между делом, ночами, он украл три скутера в течение пары лет, в наказание их владельцам, юнцам, бесшабашно и громко ездившим без глушителей, по ночам, под окнами пятиэтажек их посёлка, на юго-западном краю Питера.

Так они, эти "байкеры", мотоциклетным рёвом, завлекали на улицу своих барышень из ближних домов. Скутера эти похищенные он бросал в своём сарае и не вспоминал про них, за полной их ему ненадобностью.

Мания справедливости. Хоть как-то наказать всякую эту гадкую мелкую шушеру, мешающую просто... спокойно жить людям.

А потом, вдруг, к нему пришли представители власти, и нашли у него все эти, похищенные им, три лёгких мотороллера без глушаков.

Был выбор: тюрьма, либо психушка. Он выбрал психушку, чтобы не окунуться в омут уголовного мира, абсолютно чуждого ему.

Мерзкого уголовного мира, этакой "страны в стране", со своими "понятиями", и со своими неписанными "законами" неотёсанных мужланов. Со своими специфическими словами и выражениями. Со своими стадно-бараньими условностями.

Вот и сидит он теперь в дурке, уже около полугода.

- Попался, как доктор Пилюлькин, пациентом в больничку к доктору Медунице в Зелёном городе, - ежедневно сокрушался он, вспоминая свою любимую детскую книжку Н.Носова про приключения коротышки Незнайки.

И неизвестно, сколько ему ещё сидеть здесь. А ведь дома беспомощная старенькая мама ждёт. И дождётся-ли она его? Бог весть.

Дурость, мальчишество, азарт риска, губит многих нас, даже в пожилые уже годы. Ломает относительно благополучную, привычную нашу жизнь. И за шкирку тащит нас в казённую клетку. В клетку тюрьмы или психушки, что фактически тоже тюрьма, облегчённый вариант её.

А жизнь-то наша коротка. Ох, как коротка. И тратить свои годы на такую дрянь, как тюрьма или сумасшедший дом - это ли не величайшая глупость?

Впрочем многое от нас не зависит. Судьба. Рок. Фатум. Карма. Бэд Карма. Предначертание свыше.


- 7 -

Вобщем за столом полный "джентльменский набор" уголовных субъектов, как впрочем и за другими столами. Микроколлектив.

Вова Горбач сегодня не пришёл на завтрак, решив ещё поспать. Порция его стоит и стынет. Кучка овсяной каши на воде. Никому не нужна. Вывалят в ведро для отбросов, свиньям местных санитарок или психсестёр. Медсёстрами их называть - язык не поворачивается. Не та квалификация.

Большинство санитарок и психсестёр живёт здесь же, в этом пятиэтажном посёлке или в своих частных домах. Держат свиней, коз и даже коров. Им и таскают объедки и отбросы из дурдома, от психов.

И не только отбросы, а и вполне себе нормальные продукты. Ещё тащат для собак своих, для мужей, для детей, и для себя, любимых... тоже тащат.

Завтрак у первой смены заканчивается. А аппетит у некоторых больных только разгорелся. Что там - неполная тарелка каши. Небольшой жидкий нашлёпок на тарелке, для 80-90 килограммового мужика, которого очень редко подкармливают из дома, по причине старости и слабости мамы, и обычного для их стариков безденежья.

И вот он, т.е. Олег Бинт, или больной Н., подтягивает её к себе, эту лишнюю тарелку каши, с надеждой съесть её, раз не съел непришедший товарищ по столу. Ведь всё одно - в помойное ведро пойдёт.

И тут вдруг коршуном, орлом грозным, налетает мужеподобная психсестра Бастинда, "радетельница" порядка и режима.

Громко, на всю столовую, чтобы все слышали, злобно и язвительно так говорит, даже не говорит, а орёт-тараторит: - Зачем вы взяли чужое? Нельзя брать чужое! Это нехорошо! Это очень нехорошо!

И все оборачиваются на бедного Бинта.

А ей так хочется унизить этого бывшего врача. Вот, дескать, кем ты был, и кто ты есть сейчас. Раньше ты медсёстрами командовал, был на коне. Ну а теперь всё наоборот. Медсёстры тобою командуют. Теперь ты под конём. Ты никто, и звать тебя никак.

Она ведь прекрасно понимает, что полуголодному пожилому мужику, бывшему врачу, человеку с высшим медицинским образованием, жрать хочется. Просто набить желудок, хотя бы какой-нибудь дрянью, типа шлепка этой мерзкой пресной овсянки на воде.

Ведь ничего другого нет. И в магазин не пускают. И никуда вообще не пускают из отделения. И замки на дверях. И решётки на окнах.

После её слов, эта кучка каши у огорошенного, ошеломлённого больного Н. становится колом в горле. После этих её поганых криков в рот не полезет даже деликатес типа чёрной икры, или ветчины, а не то что каша какая-то дрянная, годная разве что голодным собакам.

И он с отвращением бросает ложку и недоеденную тарелку с кашей в проклятую амбразуру, и уходит из столовой, не глядя ни на кого, сбивая по пути стулья и других больных, зазевавшихся и попавшихся ему под ноги, на пути его бегства в свою палату.

Он проклинал в этот момент про себя всё на свете, а прежде всего эту гадкую, тупую бабу, выбившуюся из дерьма санитарства в психсёстры, и теперь наслаждающуюся своей неограниченной властью над больными людьми.

Наслаждающуюся неограниченной властью, злорадством, мелким тщеславием. Животное наслаждение её вызывает омерзение к этой бабёнке. Но... надо молчать. Ты здесь раб. Ты здесь никто. Ты здесь животное. Молчи и терпи!

И эта мерзкая грубая тётка учит его теперь, как ему надо жить, что можно, и что нельзя ему, почти прожившему свою жизнь пожилому человеку.

Доживающему последние годы своей нескладной жизни.


- 8 -

А эта мужиковатая, тупая и недотёпистая психсестра Бастинда крайне довольна тем, что навела порядок. Приструнила бывшего врача, а сейчас обычного психа.

Пусть знает своё теперешнее место, - мстительно пробурчала она про себя.

Несъеденную кашу вываливают из тарелки в ведро с объедками. Порядок наведён.

Но вот прошёл и этот, мучительный для больного Н., серенький февральский денёк. Наступает вечер. Пересменка персонала. Приходит новая смена сестёр, санитарок и санитаров.

Отработавшая смена расходится по своим домам и квартирам в местных поселковых пятиэтажках.

Или к, стоящим невдалеке, своим личным автомобилям, всё больше заграничным. Свои отечественные автомобили не любит никто. Все любят больше немецкие и японские иномарки. Но не самих немцев или же японцев.

"Патриоты" х*евы, - приходит ему на ум. Говорят и талдычат одно, а делают всё наоборот. И так вся эта насквозь лживая страна, погрязшая в своём гадком вранье.

Сквозь стёкла и железные решётки окон больным видно, как по дорожке уходит, "отработавший" своё, персонал. В обеих руках у каждого из них - сумки, торбы, авоськи, баулы, пакеты. Гордо идут они с работы. Из дурдома.

И та же ревнительница честности и порядочности, психсестра Бастинда, угрюмо сгорбившись, как всегда, тоже прёт-пердухает что-то, какой-то свой груз, натужно сопя, пыхтя и кряхтя, домой из психбольницы.

Это что-то - пара здоровенных и тяжеленных баулов, с содержимым, добытым из пищеблока 4-го отделения психушки, утащенным от больных. От "подонков и Урок", по её "метким" словесным определениям.

- Как бы она не надорвалась, или матка у неё не вывалилась, не выпала, не выпрыгнула, как лягушка глупая, от такой натуги, у этой ярой поборницы честности, у этого эталона людской порядочности.

И на ум Олегу Бинту, наблюдающему за этой ненавистной ему псих-делягой Бастиндой в зарешёченное окно, приходит её утренняя фраза, сказанная ему с такой непоколебимой убеждённостью: - Нельзя брать чужое!

Хорошая фраза. Замечательная фраза, - думает он меланхолично, - Нельзя брать чужое.

Воздай же Бог каждому по делам его, а не по словам его.


***********

01-03 апр 2016

СПб


© Copyright: Олг Николаев-Зинченко, 2016
Свидетельство о публикации №216040300396



Читатели (313) Добавить отзыв
 

Проза: романы, повести, рассказы