Шагая по улицам Города Пьяниц, Уайт Кроу наслаждался баночкой колы, купленной в круглосуточном магазине «Семь пятниц». Из-за лежащих повсюду сугробов и выстроившихся рядами фонарей было светло, но темное небо выдавало позднюю ночь. Этот город особенен тем, что преображался, как только луна уступала место солнцу. Утром совокупность пустынных улиц, образуя единое целое, называлась иначе – Мертвый Город, поскольку, посмотрев в окно, нельзя было увидеть ни одного человека. Жители будто играли в прятки с днём и, когда он сдавался, выходили праздновать свою победу, разделяя радость с ночным светилом.
Сделав глоток, Уайт свернул на широкую Мощеную улицу и устремился в сторону набережной. Здесь всегда было много людей, если речь шла о ночи, конечно же. Это место - сердце веселья в темное время суток. Вдоль улицы от начала и до конца стояли различные бутики, недорогие забегаловки, элитные рестораны, клубы, кофейни, пиццерии, казино, залы с игровыми автоматами и огромное число подобных мест для желающих отдохнуть. Часто у входа в заведение можно было увидеть человека, играющего на гитаре или скрипке, у ног которого лежала перевернутая шляпа или открытый чехол из-под инструмента, где сверкали медные и серебряные монеты, оставленные кем-то неизвестно из каких побуждений – то ли люди благодарили музыканта за красоту звучащей музыки, то ли они хотели, чтобы он поскорее собрал нужную сумму и убрался подальше.
Слева, под мертвым фонарем, на скамейке сидела компания шумных подростков, распивающих дешёвое пиво «Юз». С ними были две пёстро одетые девушки, которые словно куда-то торопились. Они выглядели старше своих компаньонов, но подобные различия их уже давно не смущали – C'est La Vie. Мимо Уайта проходили и мужчины строгой внешности: в пальто, с черной прямоугольной сумкой. То были представители интеллигенции или гордые одиночки. Они встречались редко, но выделялись - если не из темноты, то из толпы точно. Их походку тоже нельзя назвать твердой и уверенной, ведь такого рода отдых отнимает силы. Шагая рядом с одним из ночных клубов, который выдавали дребезжащие окна, Кроу с отвращением наблюдал за происходящим вокруг – казалось, будто эволюция вдруг решила прогуляться в прошлое, но в её машине времени кончился бензин и кораблики с судьбами людей на борту поплыли по течению реки, впадавшей лишь в моря безумия и забвенья. Навстречу шли и те, кому уже «давно хватит». Такие, еле перебирая ногами, выглядели посмешищем. Единственное, что в них было серьезно – это взгляд. Он был твёрд, холоден и самоуверен. Устремленный куда-то вдаль, взор будто говорил: «всё под контролем». Но никто на этих пьяниц не обращал ни малейшего внимания – люди тонули в экстазе. Тонули и не сопротивлялись. В этом городе жизнь начиналась ночью, утром брала паузу, чтобы отоспаться, и затем снова пускалась во все тяжкие. Раз за разом.
От всех прохожих шёл резкий запах перегара, кидавшийся на Уайта, когда они проходили мимо. Улица играла нотами пьянства, разврата и сладострастия. Разбитые бутылки из-под спиртного, пустые упаковки от чипсов, использованные контрацептивы – всё это было разбросано повсюду. Творился настоящий хаос.
Уайт Кроу уже подходил к набережной, откуда на него свысока обратил пьяный взгляд высокий памятник одному из местных завсегдатаев, который отличился своей негасимой любовью к алкоголю. «В моих жилах течет портвейн, мое дыхание есть вечный запах перегара, сам я – превеликий из всех когда-либо существовавших превеликих пьяниц!» - здесь его слова знал и уважал каждый. По мере того, как Уайт спускался по ступенькам с мощеной набережной ближе к берегу, голоса, выкрики и смех, отдаляясь, становились всё тише. Шагнув на мокрый песок, он выдохнул.
-Чего тебе здесь надо? Туалет? Лавка? Всё это в другой стороне. – Послышался чей-то голос.
-Я ищу тишины, и это место, кажется, вполне подходит. – Ответил Уайт, заметив справа, метрах в пяти от себя, типичного представителя ночных жителей. Он был одет непримечательно: потертые светло-голубые джинсы, старая , как казалось, олимпийка с большой надписью на груди – «Hettew». Это был логотип единственной компании в городе, производящей одежду, тем не менее, считалось модным иметь такую совокупность букв на своих тряпках.
-Ухахаха, – расхохотался второй, – чего ты ищешь? Тишины? Не смеши меня! Хочешь отлить, так и быть – я отвернусь. – Сказал бородатый модник и отвернул голову в сторону уходящего течения реки.
-Я уже сказал, чего хочу, и это так и есть. Зачем здесь ты? Бутылке в твоей руке, готов поспорить, нестерпимо хочется вернуться наверх и продолжить отражать свет фонарей Мощеной улицы.
-Хах, может быть, а может, и нет. Чего ты привязался? Не нарушай свою, как это, тишину. – Ответил он и снова закинул свой тупой и бессмысленный взгляд куда-то вдаль. Казалось, будто он пытается разглядеть разводы на стекле, встав перед окном вплотную, - таким был его взор.
-Как тебя зовут? – Спросил Уайт.
-Эм, моё имя Ронс. Да, Ронс. – Он, явно, не ожидал вопроса и ответил растерянно.
-Меня зовут Уайт Кроу.
-Что ж, хорошее имя. – Теперь взгляд Ронса был обращён на незнакомца, но этот взгляд был всё таким же тупым и бессмысленным.
-Я прихожу сюда подумать. Тишина и ночь отлично сочетаются, только подобный дуэт нелегко найти в этом городе.
-А? Что? Подумать? Как-то это странновато звучит. О чем тебе тут думать? Да и зачем? – Удивленно ответил Ронс, глядя на собеседника.
-Мне нравится размышлять. Это позволяет видеть реальность такой, какая она есть, видеть людей такими, какие они на самом деле, понимать их. Однако, людей нынче мало. Катастрофически.
-Как тебя, Уайт? Ты чего такое говоришь? Поднимись на Мощеную улицу, взгляни на нее – сколько там народа! Да это только снаружи! Здания, будто муравейники, также набиты людьми. Что значит мало?
-Я подразумеваю цивилизованного, духовно богатого, нравственного, толерантного и морально воспитанного индивида. Только такого можно назвать человеком. Остальных, похоже, эволюция одарила лишь внешностью и членораздельной речью. С умом у них что-то не так.
-Я, я не понимаю тебя. Ты, что же, готов сказать, что каждый из тех, наверху, не человек?
-Человек – это гордо звучит. А они – лишь сосуды, наполненные блевотиной и мочой. Рождается не человек – рождается сосуд. И от того, чем его наполнят, зависит, кем он станет.
-Да чем они тебе так не угодили?
-Я не говорю, что они мне не угодили. Я говорю, что человеком ни один из них называться не достоин.
-Тебя так настроил их разгульный образ жизни?
-Мягко говоря. Их мещанские ценности, свинство, отсутствие силы сказать «нет» пороку – всё это противоречит гордому слову «человек».
-Люди живут себе в удовольствие, они отдыхают, что должно заставить их сказать «нет» пороку?
-Желание быть людьми, а не инстинктивными животными, которые бегут по запаху к первому попавшемуся лакомству. В жизни своей те, что наверху, ищут только наслаждений – низменных и скользких, а единственная польза от них – размножение, которое выходит исключительно случайным образом. Да и пользой его можно считать лишь в потенциале. Потом же время дает понять, что это, скорее, последствие пьяного и животного совокупления.
-Разве это не хорошо, когда люди обладают свободой, позволяющей им проводить жизнь в своё удовольствие? Разве есть в таком случае стремиться к высокому? За наслаждением не нужно лезть на вершину в течение долгих лет – напротив, вот оно! Тебе лишь стоит шагнуть в его сторону.
-Кто ты такой? – прервал линию диалога Уайт. – Ты не похож на тех, о ком мы говорим.
-На человека? – с усмешкой откинул Ронс.
-Ты же успел понять, я не считаю их людьми.
-Слушай, Уайт, что, по-твоему, делают они – те, что сверху? – Взгляд его будто, наконец, нашел интересную цель и стал сосредоточенным.
-Убивают себя. Среди животных изредка удается найти особей с суицидальными наклонностями, но они – исключение.
-Так что же плохого в том, что они себя убивают? Рано или поздно крышка гроба закроется за каждым, ну или прах его пустят по ветру, не важно – умирают все. Важно то, что они счастливы. Соблюден самый главный закон этого города – самоуничтожение должно быть сладким. Это и отличает их от животных – они умеют потратить жизнь себе во благо, потратить жизнь так, как хотят. Звери же растут, размножаются, умирают. Они не преследует гедонистическую идею, а живут так, как им приказала природа.
-Черт возьми, ты явно не один из них. – В голосе Уайта теперь было меньше уверенности. Его глаза бегали из стороны в сторону, иногда останавливаясь на Ронсе.
-Знаешь, я когда-то тоже был энтузиастом по типу тебя – не хотел вставать в один ряд с жителями Города Пьяниц, питал к ним презрение, был отторженцем. Но с виду отличался лишь угрюмым выражением лица, вызванным недостатком эндорфинов. Эндорфины – это гормоны удовольствия, если ты не знал. И я рад, искренне рад, что ко мне пришло понимание всей бесполезности ума в таком обществе. Ты либо живешь как все и радуешься каждому дню, либо встаешь на некий путь поиска чего-то высокого и так его и не находишь.
-Я лучше проживу в несчастье, чем скончаюсь со свиным носом, завитым хвостиком и штампом на боку. – Опустив взгляд в сторону, сказал Уайт. В его словах не было прежнего напора, но было презрение.
-Хах, ты уверен в этом? – ответил Ронс, позабавленный услышанным. Уайт молчал. Он медленно присел, оперев локти на колени, и погрузился в раздумья.
-Ну, бывай, меня ждут две прекрасные дамочки в «Сант Марино», не хочу, чтобы они стали вялыми к моему приходу. – Сказал Ронс и неторопливо устремился к ступенькам.
Речная вода шелестела. Волосы Уайта трепетал неутихающий ветер. Луна, довольная подслушанным разговором, начинала отступать. Переосмысление ли ждет этого человека или пущее убеждение – увидит Мертвый Город. Почти мёртвый.