Бывают встречи - без связи с прошлым и без устремления в будущее. Точки, не соединённые в цепь событий. Просто встречи, мгновения, никуда не зовущие, ни о чём не напоминающие, не вызывающие сожаления или грусти. Просто почему-то случившиеся. Просто почему-то имевшие место. И почему-то запомнившиеся.

Я сейчас там, на крошечной станции, где я делала пересадку, той необычной зимней ночью. Маленький зал ожидания, пол с облупившейся краской, старенькие деревянные скамейки, отполированные тысячами уставших тел. Снег, белый, чистый, нестерпимо искрящийся. Снегопад. Необыкновенная ночь, полная тайн, загадок, вдохновения… В зале ожидания сидели демобилизованные солдатики, мои ровесники. Они ехали домой и тоже оказались ночью на той тихой маленькой станции. Не помню, кто подошёл первым. Мы разговорились. Он был казах. Не просто юноша - это был восточный бог, хан, властитель степей. Я никогда не встречала такого лица, такой красоты – тонкой и одухотворённой, подлинной интеллигентности, как в этом юноше из казахского аула, живущего по старинным незыблемым законам рода.

Мы так много успели рассказать за эту ночь. Двое почти детей, доверившихся друг другу, встретившихся в какой-то момент, в какой-то точке пространства, всего на несколько часов. И разъехавшихся в разные стороны, чтобы не встретиться больше никогда. Я помню её, эту ночь, эту прогулку, этот снег. Снег, от белизны которого слепило глаза. Кружение снежинок. Рельсы, заманчиво влекущие в неведомое. И мы – идущие по ним, просто идущие, совсем вдвоём в этой снежной пустыне: юный азиатский бог в дембельской шинели и русская девушка с озорными глазами, доверчивые, двадцатилетние. Нам ни на секунду не пришло в голову, что может быть по-другому. Что может быть что-то, кроме красоты зимней ночи, тишины, сияния снега, ни к чему ни обязывающих слов, теплоты двух юных сердец. Мы шли вдоль железнодорожных путей, всё дальше, в чистое снежное безмолвие. Дороги не было, только эта – бегущая в никуда – колея. И мы шли без цели. Просто шли. Падал снег. Тёплый такой. Странно так писать о снеге, но осталось именно оно – ощущение тепла. Светили фонари вдоль путей, и снег под ними сверкал, и падал сверху, а нам было всего по 20, и мы оказались одни в целом мире, одни в этой снежной сверкающей пустыне. Мы даже не целовались. Мы просто шли и говорили. Он рассказал, что умерла его мама, совсем недавно. Рана ещё не затянулась, столько непережитой боли было в нём. Он впервые ехал в дом, где мамы нет. Он не мог себе представить, как это – дом без мамы. Так не бывает. Так не может быть. И ему было страшно ехать туда. А ещё он знал, что ему нашли невесту. Он не видел её никогда, но знал, что у него нет выбора. Он должен был подчиниться законам рода. А я знала, что этот юноша уже в моей власти, что он уже почти любит меня, и это не голод дембельский, а нечто – свыше – что даётся не нами. Я знала, что в моих силах разрушить его отношения с семьёй, с родом, выдернуть его из колеи, уже проложенной для него его предками, после долгой борьбы взять его себе. В нём чувствовалась сила, в этом тонком, гибком юноше с лицом азиатского бога. Да, в нём была сила, и достоинство, и благородство. Я знала, я видела, что он захвачен, зачарован, готов идти дальше, готов выбиться из колеи, только нужно было накрыть его своей волной, закружить. Я, такая же юная, это понимала, понимала каким-то невероятным образом. Но он был мне не нужен. А играть мне не хотелось. Юноша был такой цельный, настоящий, такой, с каким совсем не хочется играть. Я зачем-то наврала, что у меня маленький двухлетний сын Павлик, отец которого разбился на мотоцикле (знакомо?). Зачем я это сделала? Ей-Богу, не знаю. Он почему-то поверил. Хотя не очень охотно. По-моему, это его несколько отрезвило. Это уже было не просто нарушение воли отца, попрание законов рода, это был скандал! Русская женщина, да ещё явно порочная, потому что с ребёнком! Может, интуитивно я и пыталась сделать именно это – отрезвить его? Может, я почувствовала, что он готов идти дальше?

Мы вернулись вовремя. Мой поезд уже прибыл. Друзья – дембеля понимающе-погано переглядывались: что можно делать ночью, несколько часов подряд, совсем вдвоём в снежном поле? Я почувствовала их отношение, завистливое и немного пренебрежительное: шлюха всё-таки, хоть и симпатичная девушка, но шлюха же, что тут особенно завидовать, но ведь повезло же… Дураки.

А как звать его – не помню. Он посадил меня в мой поезд. Вагон спал. Занёс мою сумку. Спрыгнул на перрон. «Привет Павлику!» - были его последние слова.

Вот и всё.

Случайная встреча. Точка пересечения судеб. Не связанная с прошлым и не устремлённая в будущее. Просто точка. Просто мгновение.

Помнишь ли ты его, мой юный азиатский бог?