Большой друг молодых литераторов, немолодой, замученный бытом и денежными проблемами на две семьи – двух жён и по сыну от них, очень посредственный писатель, числился сторожем на складе. Это давало массу возможностей: иметь независимые карманные деньги, отсутствовать ночами и посещать свои семьи лишь изредка. Был он весьма любвеобильным, и при малейшей возможности норовил насладиться интимом с любой, подвернувшейся ненароком, одинокой знакомой, после чего те сами приходили получать очередную порцию наслаждения. Для этого успешно использовалась его комнатка в коммуналке – так называемый "кабинет для творческой работы". Это обстоятельство имело для сего массу удобств. Во-первых, комната находилась на первом этаже, с окном на безлюдную улицу, во-вторых, была с одним безобидным соседом-рабочим, который целые дни пропадал на работе, а вернувшись поздним вечером, молча выпивал в своём закутке бутылку портвейна, закусывая чёрствыми вокзальными беляшами, большим закисшим огурцом, и незамедлительно заваливался спать. В 6 вставал по будильнику и беззвучно уходил, не завтракая.

В своём "творческом кабинете" он принимал и иногородних дам. Эти приключения служили ему неиссякаемым сюжетом для рассказов в стиле Бунинских "Темных аллей", чем гордился и оправдывал себя литератор. Наш писатель без труда уговорил супругов – молодых литераторов, которые познакомились в Переделкино на семинаре писателей и с тех пор не расставались ни на один день, подежурить за него пару недель с 9 вечера до 9 утра на складе у Рижского вокзала, предоставляя им возможность ночами спокойно и плодотворно писать на его старенькой пишмашинке, и поклялся за это способствовать в ближайшем будущем напечатанию, с гонораром! – их произведений. Посему, отдав супругам ключи, он укатил с младшей женой и малолетним сыном к морю и пальмам на своём видавшем виды древнем "Запорожце" цвета старой квакушки. Дорога на склад шла по мосту, над поездами и причудливой рельсовой вязью.

На первое дежурство Они с восторженным трепетом преодолевали полукруг бесконечного моста над дремлющими поездами, по которому проносились озабоченные машины, с болезненным стоном нервно подпрыгивая на стыках. Любовь переполняла сердца молодых, всё вызывало восторг и наслаждение. Они шли, взявшись за руки. В свободной руке Он нёс портфель.

– Здравствуйте, здравствуйте, добрый вечер! – восклицала Она и махала толпе сгрудившихся поездов шёлковым платочком.

– Вы, кажется, уже спите? – спрашивала далее Она жёлтые автобусы, притулившиеся у остановки. – Спокойной вам ночи! Интересно, а какие вы видите сны? Наверное, жёлтые? Тёмно-синяя бархатная ночь бесшумно растеклась по крышам и асфальту дорог. Тёплое ласковое небо расцвечивали мерцающие бусы фонарей, повторяя линию моста, будто прибитые к перилам звёзды.

– Я буду жить долго-долго и всегда останусь молодой и красивой. Женщины вообще живут дольше и это очень правильно!

– Ты подожди меня тогда обязательно, – эхом отозвался Он, – не оставляй меня одного! Я буду вечно любить тебя одну, всю жизнь, до последней минуты, пока буду дышать! Обещай! Поклянись, что не уйдёшь раньше, не оставишь меня одного! Как по вашему ЛЮБЛЮ?

– СЕВАМАН!

– Громче! Громче! – умолял Он, со слезами блаженства на глазах.

– СЕВАМААН! СЕВАМААН! – как серебряный колокольчик, звенел в тишине её голос. Усталые, бесцветные от пыли, машины, измученные уличными заторами, распахнув души навстречу ночи и звёздам, проносились мимо, приветствуя блеском окон влюблённую парочку.

Ребята зарегистрировали свой брак в знаменитом Доме Грибоедова у Чистых прудов, под одноимённый вальс гения, как бы приобщаясь тем к шедевру автора. Быстротечно, как один миг, промчались дни незабвенных совместных трёх лет, и всё осталось таким же сказочным и неповторимым. Теперь Они шли и шли по бесконечному мосту, а эхо таинственно повторяло им вслед – "севаман… севаман… севаман… "

– А как "севаман" будет по-русски? – игриво спросила Она.

– Люблю, люблю, люблю, – кричал Он, задыхаясь от переполнявшего чувства, и Ему казалось, что сердце готово вспыхнуть, как Олимпийский факел.

– Психи ненормальные! – ворчали проезжавшие мимо сонные машины.
– Ах, какие они счастливые, мы этому рады и счастливы тоже, – шуршали кроны деревьев под мостом, расправляя и отряхая запылённые листья. Запоздалые автобусы с замиранием и завистью слушали во все окна эти волнующие волшебные слова, которые им никогда никто в жизни не говорил.
Утром он привинтил к столу мясорубку и приступил к делу. Куда бы Их не забрасывала судьба и жилищная неустроенность, где бы Они не ночевали, Он, тайно от чужих глаз, непременно доставал из портфеля неуклюжую тяжёлую мясорубку, прокручивал проросшую суточную пшеницу, добавлял по чайной ложке мёд и сливочное масло, и всё это размешивал небольшим количеством кипятка из маленького термоса. Получалось блюдечко каши. Он не забывал тут же замочить столовую ложку пшеницы на следующий день.
Она, под его взволнованным взглядом, не торопясь, как бы совершая некое важное таинство, осторожно съедала чайной ложечкой всё без остатка. Этот удивительный торжественный ежедневный ритуал был неизменен! Ему казалось, что Он единственный хранитель и волшебник, дарующий вечную молодость своей единственной, самой прекрасной и безмерно Любимой.

– Я с радостью буду делать это неизменно всю жизнь, чтобы ты, как Полина Виардо, по её методу, жила долго-долго, не старела, оставалась молодой, прекрасной; и мы проживём с тобой до последнего дня вместе, потому что без тебя – я не проживу ни одной минуты! Она тихо смеялась колокольчиковым смехом из-под чёлки дивных чёрных волос, и вся светилась видимым только Ему таинственным светом.

Несмотря на жестокую прозу жизни, Они, всем на зависть и удивление, оставались наивными, трогательными, прекрасными и обожали друг друга. Ему исполнилось 25, ей 45 лет!