Страх выступления

После окончания железнодорожного техникума Толика распределили диспетчером на станцию "Безымянка". Работником он был исполнительным, пользовался уважением у своих коллег, но по служебной лестнице не двигался. Друзья советовали Толику чаще выступать на собраниях и участвовать в общественной жизни коллектива. На все советы доброжелателей Толик отвечал однозначно - делать карьеру ему мешает страх публичного выступления. Он панически боялся скопления людей. Если же вдруг случался непредвиденный "выход" на публику, то Толик начинал заикаться, потеть и краснеть. Начальство, видя каким мучениям подвергается их работник, сжалилось над ним и освободило от публичных выступлений. И только Толик успокоился, и даже стал забывать о своем редком недуге, как случилось не предвиденное событие. Старого начальника проводили на пенсию, а на его место назначали молодого продвиженца Нечаева Сергея Ивановича. В Дистанции сигнализации и связи его не знали, он был не из местных. Слышали только, что из-за пристрастия к художественной самодеятельности бывшие коллеги прозвали его "Затейником".
Накануне этого происшествия Толику приснился странный сон. Будто из-за грозы обесточились светофоры, а сортировочная горка работает. На путях стоит милиционер-регулировщик и указывает вагонам на какой путь им следует двигаться, а те, как дрессированные животные в цирке, послушно занимают свои места. И вдруг Толик видит как на горку въезжает цистерна с пропанобутановым газом. Милиционер указывает взрывоопасному вагону двигаться на главный путь. Понимая, что сейчас произойдет катастрофа, Толик хватает тормозной башмак и сует его под колеса движущейся цистерны. Слышится жуткий скрежет, цистерна замедляет ход, но не останавливается, а медленно продолжает двигаться. Она доезжает до ближайшего вагона и ...
Толик так и не досмотрел тот сон, его разбудил звук оглушительных аплодисментов, доносящийся из включенного телевизора. Показывали оперу «Борис Годунов». Финал сна как раз пришелся на поклоны исполнителя Годунова. Певец степенно кланялся и в знак благодарности прикладывал руку к сердцу.
Через несколько дней к Толику на пост заглянула Ленка Дымкова, сокурсница по техникуму. Она с улыбкой посмотрела на Толика и сообщила, что шеф срочно требует его к себе. И как только она это сказала, Толик сразу же подумал: "Выходит сон то был в руку".
Нечаев с нетерпением ждал Толика.
- Присаживайтесь, Анатолий...
- Каземирович, - подсказал Толик.
- Анатолий Каземирович, через несколько дней мы отмечаем День железнодорожника и юбилей Дистанции связи. Надо достойно встретить эти события и не ударить в грязь лицом. Мы, силами нашего коллектива, собираемся дать концерт художественной самодеятельности. Поскольку мужчин у нас в Дистанции раз, два и обчелся, вам отводится особая роль.
Сергей Иванович выудил из ящика стопку листов.
- Вот вам текст, из пьесы Тимура Кадырова "Огонь, вода и медные трубы". Это монолог Ивана Вырыпаева, бывшего моряка - балтийца, ставшего первым начальником депо Москва-Сортировочная. Учите наизусть. Репетиция в пятницу.
Толик никогда не противоречил начальству, но тут был особый случай. Набравшись духу, он сказал:
- Сергей Иванович, извините, но я не могу участвовать в концерте по уважительной причине.
Нечаев, не ожидая такой дерзости от диспетчера, от удивления разинул рот.
- Как не можете, почему!? Что это за уважительная причина? - спросил он не терпящим возражения голосом.
- Дело в том, Сергей Иванович, что у меня страх публичного выступления. И чего только я ни дел, чтобы избавиться от этой напасти и к врачу ходил и, - Толик перешел на шепот,- к бабке колдунье, был даже у одного известного экстрасенса, но только ничего это не помогло.
"Затейник" неодобрительно посмотрел на Толика, встал из-за стола, и прошелся по кабинету. Сергей Иванович умел находить выход из любого положения. Почесав ухо, он сказал:
- Я думаю Анатолий - это дело поправимо. Завтра, нет сегодня, прямо сейчас вы поедете во Дворец Культуры Железнодорожников и встретитесь с режиссером концерта Нирвановым Константином Сергеевичем.
Делать было нечего. Толик поехал во Дворец Культуры.
Нирванов - режиссер народного театра был известной личностью в городе. Будучи начинающим актером академического театра, он снискал себе славу, играя роль Ленина в пьесе известного драматурга. Когда артистическая карьера Нирванова пошла в гору, с ним случился забавный случай. Академический театр накануне дня рождения Ленина сдавал приемной комиссии очередной спектакль о вожде революции. После спектакля обсуждение затянулось на долгое время. Актеры, жаждущие отметить заметное культурное событие в жизни страны, удалились в комнатушку гостеприимных электриков, и так случилось, что молодой артист не рассчитал своих сил.
Когда, наконец-то, комиссия закончила свое дело и проходя через сцену к служебному входу увидела шокирующую картину: на полу, подложив под голову кепку, валялся пьяный вождь мирового пролетариата - Владимир Ильич Ленин. На следующий день Нирванова с треском уволили из театра. И если бы не активное участие в его судьбе друга, известного человека в городе, то не быть бы Константину Сергеевичу режиссером народного театра.
Когда Толик вошел в кабинет режиссера, к нему навстречу из-за стола вышел, лысоватый человек и протянул руку.
- Константин Сергеевич Нирванов - режиссер концерта. Ничего не говорите, я в курсе дела. Присаживайтесь. - Нирванов усадил Толика в кресло, а сам расположился за столом.
-Итак, батенька, вашу проблему мы решим. Сегодня у нас...
- Вторник, - вставил Толик.
- Правильно. Концерт в пятницу. У нас в запасе три дня. От вас требуется одно, вызубрить монолог так, чтобы от зубов отскакивало. Вопросы есть?
- Извините, Константин Сергеевич, но должен вас разочаровать. У вас со мной ничего не получится. Текст я, конечно, выучу, но забуду тут же, как только выйду на сцену.
- А вот это не ваше забота, батенька! Ваше дело - текст. Да, как у нас с памятью?
- Я ж говорю, - начал раздражаться Толик, - текст я могу выучить хоть к завтрашнему дню, но произнести его перед...
- Стоп, стоп, стоп! Это уже моя работа. А пока, раз уж вы здесь, приступим к экзамену. Я - зритель, ты - артист. Ничего, что я обращаюсь на "ты"?
- Ничего. Мне чем проще, тем лучше. Меня на работе все зовут Толиком.
- Прекрасно, Толик. Есть какой-нибудь текст на слуху?
- Есть. "На смерть поэта" Лермонтова - это мое любимое стихотворение.
- Замечательно! - сказал Нирванов. Он взял со стола маленькую фотографию в овальной оправе и протянул ее Толику.
- Вот тебе микрофон.
; Толик взял фотографию и непонимающе посмотрел на режиссера. Тот усмехнулся.
- Относись к фотографии так, как если бы она была микрофоном. Понял?
Толик кивнул.
- А теперь встань у противоположной стены - скомандовал Нирванов.
Толик выполнил его просьбу.
- Готов?
- Готов,- взволнованным голосом ответил Толик.
- Теперь держи микрофон перед лицом и начинай читать.
Стихотворение Толик прочитал без запинки. Правда, не обошлось без потения.
- Как самочувствие? Страх есть? - поинтересовался Константин Сергеевич.
- Нет, такого страха, о котором я говорил, нет. Это потому что мы одни, но стоит мне выйти на сцену я тут же запаникую.
- Отойди к противоположной стене, - не слушая Толика сказал Нирванов
- Еще дальше. - Нирванов подошел к окну, задернул шторы и включил на противоположной стене светильник. Между столом и Толиком на пол поставил подарочный, расписанный под хохлому, самовар. Сам же сел за стол.
- Значит так Толик. Держишь фотографию Константина Сергеевича и читаешь ему.
Толик посмотрел на фотографию в круглой оправе.
- Извини, что перебиваю, но тут на фотографии не ты, а какой-то седой мужик в пенсне.
- Это мой тезка, Константин Сергеевич Станиславский. Сейчас мы будем работать по его системе. Итак, читаешь стихи Константину Сергеевичу, по моей команде - самовару, потом лампе. Понятно?
- А чего тут не понимать. Давай попробуем.- У Толика появился азарт. Это смахивало на какую-то игру.
- Внимание. Начали.
Толик уставившись на фотографию Станиславского стал читать. Ему было легко читать старикашке, который подперев левой рукой щеку внимательно смотрел на него.
- Самовар! - неожиданно скомандовал Нирванов.
Толик перевел взгляд на самовар, немного запнулся, но поправившись, продолжил чтение. Читать самовару было труднее. Толику что-то мешало, но он продолжал бубнить.
- Лампа! - выкрикнул режиссер.
Толик перевел взгляд на лампу и почувствовал, как его лицо стало покрываться краской и почему-то участилось дыхание.
- Фотография - мягко произнес Нирванов.
Толик уставился на фотографию и уверенно продолжил чтение. Больше команд со стороны режиссера не последовало.
Когда Толик закончил читать, Нирванов спросил:
- Какие ощущения, Толик?
- Так вроде все нормально. Мандража не было. Правда, когда стал читать лампе, начал краснеть и потеть, но как только перешел на фотографию, сразу успокоился.
- Все правильно, дорогой товарищ,- подытожил Константин Сергеевич.
- Лампа - дальний круг внимания, самый сложный для артиста. Как почувствуешь волнение и потение, переходи на средний - самовар. Но если запаникуешь, возвращайся к фотографии. Запомни, Толик, микрофон на сцене - это твое спасение. Дома тренируйся по системе: фотография - самовар- лампа. В пятницу наш шофер Володя заедет за тобой и отвезет тебя во Дворец Культуры. Пролог начинается с твоего номера. От тебя требуется одно: уверенной походной дойти до микрофона. Далее, уткнуться в микрофон и читать текст.
- А как же зритель?- Успел вставить Толик, - если я увижу зрителя, я не смогу и слова вымолвить.
- В зале будет полная темнота. Если ты что и увидишь так это прожектор на краю сцены. Прожектор - это самовар. Но если и его пройдешь, то смотри на балкон, там будет гореть маленькая лампа. Я буду сидеть там. Старайся держаться малого круга внимания - микрофона и все будет в шляпе, Толян.
Три дня Толик не находил себе места. На работе только и думал о микрофоне, прожекторе и лампе на балконе. По системе Станиславского тренировался несколько раз в день. Но стоило представить, что в пятницу ему предстояло выйти на сцену перед переполненным залом, как его тут же начинало трясти и бросать в пот.
И вот наступила пятница. Как прошел рабочий день, Толик не помнил. Все мысли его были на предстоящем концерте. Страх сковывал конечности, он потел и дрожал, как скаковая лошадь перед стартом.
Толика отпустили с работы пораньше. Придя домой, он повалился на диван и накрыл голову подушкой. Толик молил Бога о том, чтобы вечер прошел как можно быстрее, а лучше бы, чтобы он совсем не наступал. Когда он уже был на пике психического взрыва, в дверь позвонили. Он машинально взглянул на часы. На часах было 6.15. До начала концерта оставалось 45 минут. Анатолий подошел к двери и спросил:
- Кто там?
- Такси на Дубровку вызывали? - раздалось из-за двери.
Толик понял, что это шофер. Он открыл дверь. На лестничной площадке стоял круглолицый парень.
- Здрасьте, я Володя - шофер. Готовы?
Анатолий кивнул. Спускались молча. В машине Володя с разговорами не лез, а только свистел всю дорогу. Делал это он талантливо и с удовольствием.
Дворец Культуры находился в десяти минутах езды от Толиного дома. На площади у центрального входа уже толпился народ. У Толика тревожно заныло сердце. Володя въехал в служебный дворик. У дверей его встретил улыбчивый парень. Он протянул руку Анатолию.
- Гена. Помреж народного театра.
- Толик - диспетчер станции "Безымянка"
Гена улыбнулся и открыл тяжелую служебную дверь. Они прошли коридор, миновали внутреннюю вахту и поднялись на второй этаж. Гена подвел Анатолия к знакомой двери с надписью: "Режиссер народного театра Нирванов Константин Сергеевич". В кабинете было накурено. Помреж открыл форточку и указал Анатолию на знакомое кресло.
- Присаживайтесь. Сейчас придет Нона Фирсовна - наша костюмерша.
Толик сел в кресло и стал рассматривать многочисленные фотографии на стене. За этой работой его и застала костюмерша.
- Здравствуйте. Вот ваш костюмчик, примерьте, пожалуйста.
Через несколько минут в кабинет, запыхавшись, вбежал Гена.
- Ну, что готов, морячок. Прошу на выход.
- Как, уже? А ...
- Твой выход через пять минут.
Он сгреб Толика и быстро направился к двери. Толик не помнил, как они добрались до сцены. Он пришел в себя, когда уже стоял в кулисах. На сцене звучала музыка. Толик повернулся к кулисе лицом, закрыл глаза и стал вспоминать, что ему говорил Нирванов. "Микрофон, прожектор, лампа. Читай прожектору и ничего не бойся. Главное дойди до микрофона". Неожиданно Гена подхватил его под локоть.
-Давай, морячок, пошел! - командно выкрикнул он, и вытолкнул Толика на пустую сцену. Обливаясь потом и краснея, Толик направился к микрофону, который высвечивался лучом прожектором. Ноги были ватными и не слушались его, он делал огромные усилия, чтобы передвигать их. Дойдя до микрофона, Толик быстро перевел глаза на решетчатую поверхность микрофона. Темный зал зловеще пугал Толика своей тишиной. Он упорно смотрел на микрофон, как на спасательный круг. Глубоко вздохнув, Толик начал читать. В многочисленных динамиках он услышал чей-то чужой дрожащий голос.
" Кто это говорит?" - подумал он. Текст был ему знаком. И тут Толик догадался, что микрофон искажает его голос и что это он, Толик читает монолог перед огромным залом. Это его опять напугало, но он уже не мог остановиться. Толик хотел только одного быстрее закончить и покинуть сцену. Не мигая, он смотрел на микрофон и читал, читал, читал и вдруг неожиданно остановился. Он понял, что текст кончился. От шока его привели в себя аплодисменты: сначала неуверенные, потом нарастающие, переходящие в дружные овации. Толик, не понимая как реагировать на них, стал двигаться боком к кулисам. Ему еще никто никогда не хлопал. Пока он пытался понять, что это было, к нему подбежал Гена и закричал:
- Давай морячок, на поклон. Слышишь, как тебя принимают. Он подтолкнул Толика к сцене. Толик направился к микрофону. Теперь он шел увереннее. Встав перед микрофоном, он закрыл глаза и поклонился. Из зала раздалось несколько голосов:
- Браво, браво!
Толик не верил своим ушам. Но крики повторились опять. Он неловко опустил голову, прижал руку к сердцу, как это делал оперный певец, исполнявший роль Бориса Годунова, поднял голову и открыл глаза. И вдруг в зале зажегся полный свет. Толик машинально закрыл глаза рукой, когда же он отвел руку в сторону, и открыл глаза, то увидел, что зал был абсолютно пуст. На балконе стоял Нирванов и аплодировал ему.
- С почином, Толик, Ура! Мастеру звука особая благодарность. Всем спасибо!
Когда Толик уходил со сцены, раздался первый звонок. Зал торопливо стал наполняться зрителями.
Концерт прошел без накладок. Свой монолог Толик прочитал по системе, без запинок. Все было как на "генеральной", не было только аплодисментов. Он их услышал позже, через много лет, когда ему вручали знак "Почетный железнодорожник". После ответной речи Анатолия Каземировича зал аплодировал стоя, и громче всех хлопал Константин Сергеевич.