ДЖЕНТЛЬМЕНСКОЕ СОГЛАШЕНИЕ

/ по Ги де Мопассану /


1.

Может быть, то немногое, что дарят нам воспоминания, и составляет лучшую сторону нашей, в общем-то, несколько затянувшейся жизни. Родившись, вы превращаетесь в раба: родителей, воспитателей, общественного мнения, да что там — собственной судьбы! И только у финальной черты вы хозяин своим воспоминаниям и можете распоряжаться ими по собственному усмотрению.


И, тем не менее, предаюсь роскошествам такого рода не часто. Сказывается суеверие: все, что слишком хорошо, не слишком надёжно, если даже это игра воображения. Но главная причина в том, что удовольствие расслабляет, а как можно позволить себе расслабиться, если на каждом шагу нас подстерегает чужая удача. Но сегодня / такова, видимо, неизбежность заснеженных зимних сумерек /, захотелось отпустить вожжи, позволив Пегасу нести себя вскачь до первого попавшегося сугроба.


И последнее, о чём бы хотел вас предварить, в моих воспоминаниях замешана женщина. Не улыбайтесь. Вы, наверное, подумали про себя, какие же стариковские воспоминания не обходятся без женщин? И будете правы. И в жизни, и в воспоминаниях, без них грош нам цена.


В армии я не служил по состоянию моего отменного здоровья, благодаря стараниям покойной матушки, признанного неудовлетворительным. Это легкомысленное, с её стороны, обстоятельство, превратило меня в шалопая. И я нырнул в гулёж, как в воду. Кутежи, карты, соблазнённые и совращённые... Именно, совращённые, поскольку проститутки меня не интересовали, хотя, при случае, за скудностью выбора, приходилось довольствоваться тем немногим, что оказывалось под рукой. Но истинной моей целью были исключительно девственницы, предпочтительно на выданьи, в особенности, если день свадьбы был уже объявлен.


Это почиталось высшим классом любовной верховой езды. Согласитесь, когда над вами зависает дамоклов меч грандиозного скандала, способного прославить ваше имя, сделав предметов вожделения всех женщин и зависти всех мужчин, даже угроза печальных, последствий, не служит предостережением.


В поисках искомого я вышел на Аннет, но, прежде того, на её будущего супруга господина Ормона, полковника в отставке, ещё не старого, напоминавшего своей самоуверенностью зажравшуюся свинью, способную слопать, не поперхнувшись, не ему принадлежащую, невинность? Сейчас я понимаю, моё предубеждение основывалось на его военной форме, которую я так и не надел, хотя именно сейчас пришлась бы мне, как нельзя более, впору. Надо ли удивляться, что негодование мое было не только искренним, но и праведным.


Этот тип, выйдя в отставку, и не найдя применения своим способностям к муштре в Париже, облюбовал в одном небольшом городке в Провансе освобождающуюся должность мэра, но ещё прежде того, ему попалась на глаза Аннет, и по его словам, произнесённым во всеуслышание на прощальном банкете у «Максима», собранным в его честь нынешними собутыльниками и будущими прихлебателями, прельстился не столько красотой означенной девицы и приданным, стоимость которого способна поразить воображение даже тех, кто полностью его лишён, сколько её невинностью, в наше время столь же редкой, как клад под ногами.


– Да, да, господа, именно невинность! – рычал он, шевеля усищами и бакенбардами, похожими на треплемыми ветром паруса. – У меня было три жены, все, с божьего благословения, отправились в лучший мир, но замуж вышли невинными овечками, и всему, чему научились, обязаны были исключительно моим урокам.


– А вы не боитесь, господин полковник, обмануться? – неожиданно услышал я сам себя. – А вдруг окажется...


– Со мной «вдруг» ничего не случается, притом, что даже с Наполеоном это «вдруг» произошло. И, смею вас заверить, мой юный оппонент, равно, как и тех, кто, хотя и не говорит, но думает так же, как и вы, что, в отличие от императора, в своих любовных кампаниях не ведал осечек. Но если, на сей раз, моя уверенность будет поколеблена, а ваша правота подтверждена, не замедлю признаться в своём поражении, и выплачу полную сумму джентльменского соглашения, которую мы с вами, в присутствии свидетелей, озвучим. Согласны?


– Разумеется, – подтвердил я, осознавая сказанное уже после того, как услыхал собственные слова.


– В таком случае, предлагаю... кхм... сто тысяч франков. Такая сумма вас не затруднит?


– Ничуть.


Собутыльники, принявшие меня под своё покровительство и считавшие своим долгом опекать до полного совершеннолетия в вопросах загулов, выразили озабоченность, свидетельствующую о чистоте их помыслов и намерений.


– Опомнись, Арнольд! – неслось со всех сторон. И кто-то даже взял меня за рукав сюртука, стараясь оттащить от места спора. И только полковник ни в малой степени не выразил удивления, протянув мне белую, обсыпанную желтоватыми точечками, руку. Я, со своей стороны, выдерживая хорошую мину при явно плохой игре, ясно давал понять, что последствия спора мною просчитаны, а если и блефую, то ровно настолько, насколько необходимо, чтобы не дать остыть интересу публики к «сделке века», как её сразу же окрестили свидетели происшествия.


С этих пор моя забота состояла в одном: оставить полковника в дураках, лишив, ожидаемой им, радости первооткрывателя, в те, не полных два месяца, оставшихся до его полного торжества.


Я отправился в указанную полковником топографическую точку, и посвятил несколько дней ориентировке на местности. А поскольку в гостинице и в баре ни о чём другом не говорили, как только о будущем мэре и будущей его женитьбе, с лёгкостью получил все нужные для моего замысла сведения.


Решил начать с горничной. Эти сельские девушки, попавшие, в пусть и небольшой, город и насмотревшиеся причуд своих хозяев, начинают презирать самое себя, за низкое происхождение и бедность, почитая за честь услужить молодому человеку, даром, что не знакомому, зато из хорошей семьи. Они расторопны, легки на подъём, а, главное, понятливы: на всё соглашаясь, ничего не требуют взамен, если, конечно, соблазнитель сам не подаст к тому повод. Софи / так звали девушку /, с большой охотой выполняла всё, что от неё требовалось, и даже превысила мои ожидания, предложив способы, прежде испробованные мною на проститутках. Мне доставляло удовольствие наблюдать за каждым её движением, выражающим неприкрытую страстность, и поневоле подумалось, как много теряем мы, мужчины, заставляя женщину подчиняться своей прихоти, вместо того, чтобы позволить ей проявить свои.


На вопрос, где и кем всему этому была научена, Софи, скромно потупившись, ответила:


– От господина и госпожи.


– Но ведь господин — это отец? – догадался я.


Софи улыбнулась.


– А госпожа — мать?


– Моя госпожа дочь.


– И с ней?


– Я её развлекаю.


– Каким образом? Разве она не девственница?


– Девственница, – подтвердила Софи, избавив меня, тем самым, от сомнений в правоте полковника. – Но для девушки в этом не много радости.


– В каком смысле?


– В смысле неопределённости. Душой она уже не та, а телом...


Так мне стали известны альковные тайны будущей полковницы. И я поручил горничной помочь мне овладеть её госпожой, застав обеих в разгар их развлечений. Уразумев, что для меня она лишь ступенька к цели, а не сама цель, Софи явно расстроилась, но поощрительная сумма и обещание в дальнейшем не обходить добротой и вниманием, лишили её возможные возражения всякого смысла.


И результаты политики разделяй и властвуй, не замедлили сказаться. Время спустя, показавшееся вечностью, Софи запиской сообщила, что несколько ближайших дней, господа намерены провести в загородном доме, в десяти лье от столицы Прованса. И если к ночи следующего дня окажусь там раньше их, надёжно спрятавшись в беседке, увитой плющом и жимолостью, то остальное берёт на себя. Не стану описывать своё состояние, едва не завершившееся нервным срывом, поскольку обстоятельства, мне благоприятствующие, предотвратили его. Многочасовые мучения в засаде закончилось в тот миг, когда вещи были разгружены, а кучер отпущен, а я, с чистым сердцем, вознёс благодарение Господу и Софи за неоценимую услугу.


Смыв с себя дорожную пыль, обе барышни появились, наконец, в беседке. Стараниями служанки, лепечущей какую-то чепуху, так мною и не понятую, ибо я, не отрываясь, следил за каждым движением, юной невесты постепенно представавшей перед моим взором в своём первозданном виде. Зрелище, и без того привлекательное, производило неизгладимое впечатление, едва сдерживаемое, чтобы прежде времени не вылиться наружу. Но вот все булавки убраны, застёжки расстегнуты, покровы распахнуты. Лёгкое головокружение, понятное каждому, кто сумеет вообразить себя на моём месте, плавно перешло в насладительное созерцание безумства двух молодых особ одного пола, ничем не отличимого от страстей разнополых субъектов.


По сию пору, а с того времени минуло, без малого, полвека, не могу позабыть происшедшего, как если бы до того и после, нечто похожее не повторялось в моей жизни. Но в том-то и дело, что «похожее», а оригинал, как известно, всегда предпочтительней копии. Старания Софи, довели меня и ничего не подозревающую Аннет, до точки кипения. А когда для нас обоих всё, кроме страсти, утратило смысл и значение, Софи своевременно исчезла, а её госпожа осознала себя в объятиях неизвестного лишь тогда, когда исправить случившееся уже не представлялось возможным.


2.


Свадьба отставного полковника состоялась точно в срок. Спустя неделю он прибыл в Париж и явился ко мне домой, попросив его выслушать. Мы уселись в гостиной друг против друга в мягких плюшевых креслах, и полковник, отказавшись от угощения, предложенного маменькой, выждал, пока за ней закроется дверь и произнес:


– Черт возьми, молодой человек, вы оказались куда проницательней, чем можно было бы предположить. Примите мои поздравления.


– Надо ли понимать, господин полковник...


– Надо. Скажу больше, более разнузданной особы мне, в своей жизни, встречать не доводилось. То, что она вытворяет в постели, уму непостижимо. Ужасы германской войны, через которые я прошёл, показались мне детским лепетом перед её неудержимой страстностью. Я обессилил через час, и вот, после такого вздорного поражения, понесённого от женщины, мне предстоит ещё одно, не менее тяжкое, вернуть вам сумму, которой у меня нет.


– Простите, господин полковник, но ваши финансовые неурядицы не имеют ко мне никакого отношения.


– А кто сказал, что имеют? Но мне желательно полюбопытствовать, как бы расплатились со мной вы, в случае своего поражения?


– Но ведь проиграл не я?


– Разве я сказал, что проиграли? Я лишь предположил, что в случае проигрыша, вы бы, наверняка, обратились бы ко мне с аналогичной просьбой.


– И вы бы простили?


– Уверен.


– А я нет.


– Клянусь честью офицера!


– Весьма своевременное напоминание. Вша честь пострадает куда больше, в случае не возвращения проигрыша.


– Не убедил, – вздохнул полковник, вставая. – Жаль, конечно, но долг я верну завтра, при условии, что вы явитесь с аналогичной суммой в доказательство того, что при ином исходе событий, тоже смогли расплатиться без затруднений.


Я кинулся за помощью к Аннет, благо у нас заранее было назначено свидание в уже знакомой читателю беседке. Выслушав мою исповедь о выигранном пари, меланхолически заметила, что сама никогда не ценила так высоко свою девственность, а потому её не может не радовать столь высокая оценка сразу двух мужчин, мнением которых особенно дорожит: мужа и любовника. Что же касается ста тысяч, именно такова сумма её приданного по брачному контракту, и, в случае спора, полковник сможет легко доказать, что у него было, чем расплатиться.
 
– Не лучше ли покончить дело миром, – предложила расчётливая Аннет, – сохранив вас обоих для меня, оставшись притом, каждый при своих?


От женщины редко исходят разумные предложения, а посему, мы с полковником, поспешили с нею согласиться. Мы сделались закадычными друзьями, а когда полковник вошёл в должность, назначил меня своим советником. И мы часто за абсентом или за кофе с круасанами, обсуждали поведение Аннет, удивлявшей нас тем единственным, чем ещё способна удивлять, своим постоянством.

Борис Иоселевич