Глава 288.





Международный суд в Гааге - чистейшей воды обман! Как только выясняется, что в каком-либо деле права Германия, дело это откладывается до бесконечности под разными надуманными предлогами.

Величайшим обманом немецкого народа было создание Лиги Наций. Наш народ из года в год аккуратно выплачивал миллионные суммы членских взносов, а всякие крохотные государства, всегда голосовавшие против Германии, вечно оставались в должниках. Да и наши представители, заседавшие в Женеве, где в силу мягкости климата весна и лето не сменяются осенью и зимой, слишком сильно пропитались тамошней атмосферой. Придя к власти, я в первый же год подписал указ о выходе из этой никчемной организации.

Вообще-то я миролюбивый человек. Много раз я доказывал это на деле. Сколько раз я от чистого сердца давал французам заверения в том, что никогда не начну первым войну. И что же? Они сами развязали войну, а потом свалили с больной головы на здоровую, перевернули с ног на голову и пытаются обвинить в этом нас. Пожалели бы господина Петэна.

То же и с еврейским погромом в ночь с 9 на 10 ноября 1938 года. Тогда по всей Германии было сожжено 267 синагог и разгромлено 815 магазинов. Это было стихийное народное возмущение в ответ на убийство беглым поляком советника нашего посольства в Париже 7 ноября. Ровно через год в "Бюргербройкеллер", где я выступал с трибуны перед ветеранами партии, под трибуной взорвалась бомба. Меня спасло то, что я закончил выступление и покинул ресторан на несколько минут раньше, чем планировалось. Не верю, что столяр, заложивший бомбу, действовал на свой страх и риск. Это дело рук "Чёрного фронта". А за спиной "Чёрного фронта" маячит английская разведка. В такого рода делах англичане гораздо искусней американцев. И не мудрено. У них там в США стать полковником легче, чем у нас лейтенантом! А вот танцовщицы у них хороши. В Германии теперь таких нет. Чего стоит одна только Мариам Верне. Помню, как на её концерте в рейхсканцелярии ей стоя аплодировал весь зал! А как быстро она научилась говорить по-немецки! Кстати, обо мне она всегда лестно отзывалась, как до войны, так и после её начала. Марион Даниэлс, которая выступала в "Ла Скала", а потом играла в "Весёлой вдове" в мюнхенском Театре на Гэртнерплатц, также владеет несомненным мастерством. Хотя мне ближе классический балет, чем все эти новомодные акробатические выкрутасы. У нас, в Германии, я запретил всю эту акробатику. И без того идёт война, поводов для волнений у немцев более чем достаточно. А тут ещё пришёл на спектакль, а вместо отдыха увидел канатоходца, идущего без страховки. Вот и думай - упадёт, не упадёт...

В молодости я частенько заходил в кабаре посмотреть на танцовщиц. Как же мало им тогда платили! А какой-нибудь еврей-конферансье получал 3000 марок за вечер. Сколько раз в Мюнхене я приказывал нашим срывать эти дурацкие представления, на которых эти поганцы-конферансье позволяли себе глумиться над свастикой. К сожалению, в Берлине у наших это не получалось. Директора берлинских театров продавали нашим не больше трехсот билетов, и то в разных местах зала, где было полно полицейских, сразу вмешивавшихся, когда наши пытались устроить обструкцию. До чего же это пошло - мешать музыку и танец с дешёвыми остротами.

Мне по душе танцовщицы прежде всего эмоциональные, умеющие чувствовать музыку. А вот интеллект им совсем ни к чему. Искусство танца, как и музыка, - вот истинное выражение души немецкого народа. Геббельс и Геринг в этом ничего не смыслят. После того как Геббельс в моём присутствии восторгался дрыганьем ногами, которое устроили танцовщицы Берлинской государственной оперы, я перестал ему доверять. Теперь перед публичным концертом в рейхсканцелярии я лично просматриваю всю программу. Помню, как надулся Геринг, когда я отменил выступление берлинских балерин и пригласил балет Шарлоттенбургской оперы. Слава богу, я увидел на репетиции прыжки этих берлинских "интеллектуалок" в балетных пачках. Нет уж, увольте меня. То ли дело Мариам Верне! Она буквально парила в воздухе, доказывая каждым движением, что подлинное искусство танца требует огромного таланта, а вовсе не погони за преходящей модой.

А теперь прошу меня извинить. Продолжайте обедать. А я пойду работать. Мне теперь приходится работать больше, чем кому-либо.