Anna Spiel
(роман)



«Довольно жить, оставь слова,
Я, как метель, звонка,
Иною жизнию жива,
Иным огнем ярка».

А. Блок. «***».




Автор:
Ильмира Pilgrim.







1.
Дано ей чуять боль и помнить пир
Когда, что ночь, к плечам ее атласным
Тоскующий склоняется вампир.
А. Блок. «Песнь Ада».


Анна очнулась от опутавшего её своими сетями тяжёлого забытья, и попыталась сесть на кровати.
Ей было ужасно жарко, и она тотчас скинула бы с себя одеяло, но чьи-то заботливые руки уложили её обратно. Девушка сонно поглядела по сторонам, однако заслезившиеся глаза подвели её, и она ничего не смогла чётко различить.
-Аня, тебе лучше поспать,- Сквозь наступающую тяжёлую дрёму услышала она.- Ты очень больна.- И старушка ещё что-то пробормотала, пугливо перекрестившись.
Девушка вновь провалилась в беспамятство. И чем сильнее засыпала она, тем ниже падала в развернувшуюся под её ногами бездну. Ей было очень страшно, ужас высоты и того, что она не знает, что с ней будет дальше, душил её, перекрывал дыхание, заставлял сердце сжиматься вдвое быстрее обычного.
Она металась по своей небольшой и тесной постели в жару, что-то говоря в бреду. Её мать, сидевшая тут же, держала около губ деревянное распятие, и тихо шептала молитвы, обращаясь к богу. Она молила о том, чтобы он не забирал её дочь в самом расцвете сил, чтобы он взял вместо Анны её саму, а девушке продлил жизнь. Жестокая жизнь отняла у неё вначале любящего мужа, затем малолетнего сына, оставив только робкую и покорную дочь Анну. Эта трудолюбивая девушка любила свою мать и старалась всячески помочь ей.
Старушка так ничего до конца и не поняла, слишком был сбивчив и нестроен рассказ Анны. По её словам, когда она шла через поле, около небольшой рощи, она увидела какого-то человека в дорогом костюме. Он подошёл к ней, а что было потом, Анна так и не могла вспомнить. Осмотрев девушку, деревенский врач смущенно развел руками: не было ярко выраженных ран, отсутствовало кровотечение, несмотря на то, что Анна потеряла очень много крови. Никто не мог объяснить такую огромную кровопотерю. Но, перед тем как выйти на улицу, врач посоветовал матери Анны усерднее молиться богу и, на всякий случай, сделать осиновый кол.
Заботливая мать пощупала лоб дочери и вновь положила туда мокрую тряпочку. Анна протяжно застонала, дёрнулась, как будто собиралась куда-то убежать, но вскоре затихла. Её мать долго смотрела на бледное лицо дочери, и голова её начала медленно клониться на грудь. Вскоре она уже спала.
Анна долго мучилась от снившихся ей кошмаров. Её окружали стоны, какие-то ужасные чудовища с клацающими клыками, всюду была кровь. И она всё продолжала падать куда-то вниз, вниз, вниз… Темнота сгущалась над её головой, темнота крала её дыхание, темнота почти душила её.
И вдруг она вырвалась из своего кошмара. Сил не было даже для того, чтобы сесть. Её знобило, было холодно, мучительно сводило живот, а грязно-рыжие волосы липли к мокрому от пота лицу.
Её мать сидела тут же, но она спала. В распахнутое окно врывался холодный ночной воздух.
Девушка неподвижно лежала на кровати, устремляя жалобный взгляд в темноту. На столе, рядом с рукой матери, догорала свеча, тускло освещая сморщенное лицо старушки. Анна повернула голову сначала в одну сторону, затем в другую. Её окружала темнота. Она немного приподнялась, и снова упала обратно. Натянув лоскутное одеяло, девушка попыталась согреться, но холод не отступал. Было так холодно, что зубы начали стучать, а весь пот мгновенно высох. Анна свернулась калачиком.
Внезапно у неё появилось чувство, что в комнате присутствует кто-то ещё. Она снова захотела подняться, но и теперь у неё не хватило сил этого сделать. Страшное чувство не оставляло её. Продолжая лежать на кровати, она молчаливо озиралась по сторонам. Хотела позвать на помощь, разбудить мать, но горло пересохло, и с губ сорвался только приглушенный хрип. Аня накрылась с головой, как делала это в детстве, боясь грозы, и, оставив только маленькую щёлочку для глаз, продолжала содрогаться от холода. Но ничего так и не происходило. Она слышала тяжёлое дыхание матери, слышала своё собственное сердцебиение, и больше ничего. Темнота и тишина. Как это страшно. Анна зажмурилась, зажала уши руками, боясь услышать хотя бы что-то. Ей стало жарко, под одеялом скопилось духота. Анна медленно начала задыхаться. Наконец, она решила вылезти из-под одеяла, тем более, прохлада ночи, врывающаяся к ней в комнату, так манила её….
Анна раскрылась, судорожно вдохнула в свои лёгкие пропитанный ночной прохладой воздух. Страх отступил, и девушка снова опустила голову на жаркую и влажную от пота подушку. Анна посмотрела на свою мать, которая так и спала, опустив поседевшую голову на узкую грудь. Жар немного отступил, и она хотела разбудить свою матушку, чтобы сказать, что ей уже лучше, но, протянув руку к матери, она вдруг заметила, что у подножья кровати кто-то стоит.
Анна испуганно ахнула, закуталась в одеяло, не сводя своих глаз с незнакомца. Она видела его так хорошо и чётко, что теперь уже не сомневалась, что это не плод её воображения.
Незнакомец неподвижно стоял, опустив плечи и голову. Его силуэт резко выделялся на фоне открытого окна. Анна с ужасом на него смотрела, боясь поверить своим глазам. Горло отказывалось выговаривать слова, или вообще произносить какие-либо звуки. Аня схватилась за край одеяла, поползла к самой спинке кровати, подальше от того, кто нависал над ней. Он, казалось, рос на её глазах, становился всё выше и выше.
Внезапно он двинулся к ней. Анна открыла рот в беззвучном крике, по щекам заструились горячие слёзы. Ещё немного, и она потеряет сознание от ужаса. Незнакомец медленно приближался к ней. Он оказался по другую сторону кровати. Почти у изголовья он остановился, наклонил голову, разглядывая перекошенное от страха лицо девушки. Анна хотела вспомнить молитву, и уже начала выговаривать первые строчки «Отче наш», как незнакомец вдруг быстро опустился на край её кровати.
Анна коротко вскрикнула, придвинулась ближе к матери, которая не проснулась даже от крика дочери.
Он приблизился к ней, его глаза зловеще засветились, и приобрели таинственный красный оттенок.
- Мама…. Мама…- задыхаясь от ужаса, шептала Анна, тело её не слушалось, она не могла двинуться с места, а мать всё так и спала.
Руки существа обхватили её плечи. Он рывком притянул её к себе, одна рука обхватила её за талию, другая продолжала сжимать плечо Анны. Несколько мгновений он просто смотрел на неё, Анна почувствовала, как её разум медленно затуманивается, в памяти всё смешалось.
Анна из последних сил рванулась прочь из его объятий, и он, быстро наклонившись к ней, впился ей в шею. Аня громко закричала, левая рука взлетела вверх, опрокинула подсвечник со свечой. Со всех сторон начал нарастать гул, Анна услышала, как её мать проснулась и запричитала, а потом, когда её голова в изнеможении откинулась назад, кто-то подхватил её и куда-то понёс.


Анна медленно открыла глаза. В голове царила странная ясность. Она поворочала глазами,
осматриваясь. Когда она увидела над своей головой доски, она почему-то даже не удивилась. Внимательно оглядела саму себя: ее руки были сложены на груди, и одета она была в белый саван. Вокруг нее были какие-то увядшие цветы. После нескольких минут молчаливого созерцания, она пришла к выводу, что ее тело находится в гробу. Как это ни странно, но паники в душе Анны не возникло. Девушка попыталась приподняться, но гроб был очень узким и низким, не предусмотренный, как видимо, для того, чтобы в нём кто-то шевелился.
В гробу царила невыносимая духота, но ей почему-то не было плохо от недостатка кислорода. Она вообще странно себя чувствовала: мысли были прозрачными и чистыми, ничего не болело, даже затёкшая спина не подавала никаких признаков жизни, даже стука собственного сердца она не чувствовала. Это было так странно, лежать, всё видеть вокруг себя, всё чувствовать, и не слышать, как бьётся твоё сердце. Но, к собственному удивлению, Анна не почувствовала ни страха, ни горя. Что-то внутри неё говорило, что так и должно быть.
Анна не стала задумываться и вспоминать, что произошло с ней, и как она, в конце концов, оказалась в гробу. Девушка протянула руку к доскам, дотронулась до них. Мгновение она разглядывала свою бледную, изящную руку. Вдруг холодная улыбка тронула её губы, она размахнулась, как могла, и изо всех сил ударила кулаком по доскам. Боль не прожгла всё её существо, хотя из разбитых пальцев потекла кровь. Анна поднесла кровоточащую руку к губам, кровь капала на её лицо. Девушка, совершенно не контролируя свои действия, лизнула свои пальцы. Но она не почувствовала вкуса крови, рана быстро затянулась и вообще скоро исчезла.
Девушка опять размахнулась и снова ударила по доскам. Потом ещё раз и ещё. Кровь и кусочки окровавленной кожи летели во все стороны, пачкая стенки гроба, бледную кожу девушки, и её одежду. Но раны успевали затягиваться. Очень скоро в крышке гроба образовалась дыра, откуда посыпалась земля. Анна приподнялась на локте, другая рука её, которой она прокладывала себе дорогу, по локоть ушла в мягкую, податливую, влажную землю. «Значит, меня похоронили только недавно»,- подумала Анна, хищно осклабившись
Анна прильнула грудью к сухим доскам, рука её стремительно прорывалась наверх, пробивая рыхлые слои земли. Она просунула и вторую руку, вся подавшись вперед, локтями разламывая доски. Потом приподнялась немного, ей на голову посыпались большие комья земли, потянулась все вверх. Как большой червь, пробилась сквозь тяжелые слои кладбищенской земли, и вот, наконец, она почувствовала прохладный ночной воздух своей плотью. Но ни удушья, ни чувства стеснённости не возникло в её душе. Из груди не вырвался облегчённый вздох, лёгкие не стали жадно вдыхать ночной воздух. Девушка всё это заметила и, как это ни странно, не испугалась. Хладнокровно, она вылезла из своей могилы, и тут же ушла по щиколотку в сырую землю.
Анна осмотрелась. Она находилась на деревенском кладбище. Но покосившиеся и поросшие зелёным мхом деревянные кресты почему-то не вызвали у неё былого трепета и скрытого ужаса. Вместо образа неотвратимой смерти она видела только прогнившие деревянные кресты, не представляющие никакой угрозы.
Девушка вышла на утоптанную тропинку, внимательно оглядела себя. На ней был надет белый саван, в который, впрочем, и одевают всех покойников. Огненно-рыжие волосы были распущены и падали на грудь и спину. Анна вытянула вперёд свои руки.
- Как я прекрасна…- загадочно улыбаясь, проговорила она, любуясь своими руками.- Как прекрасна, как красива….- она обняла саму себя и закружилась на одном месте. Ей вдруг стало невыносимо смешно. Смешно из-за того, что она такая красивая, из-за того, что больше не ощущала себя каким-то слабым и забитым существом, из-за того, что неожиданно поняла, что смерти нет. Она упала на колени, всё продолжая безумно хохотать, обхватила свою голову руками. Её смех уже стал чем-то подобным истерике. Анна упала на бок, стала кататься по земле, и вдруг замолчала. Слёзы катились по её щекам, на губах играла сумасшедшая улыбка, а глаза задумчиво глядели в сторону, на её собственный осиновый крест. Она резко поднялась с земли, в одно мгновение оказалась около креста.
Она довольно долго стояла около него, сосредоточенно разглядывая. И чем больше она смотрела на него, тем сильнее становилось отвращение к этому незатейливому памятнику.
- Как страшно, - скривив губы, изрекла Анна, поглядев по сторонам. Кресты, окружающие её, вдруг привели в настоящее бешенство. Девушка отошла несколько шагов от своего креста, наткнулась спиной на другой. Так стояла она минут десять-пятнадцать. Вдруг внезапный порыв ярости заставил её резко развернуться и со всего размаху пнуть крест. Он подкосился, но не упал. Тогда Анна пнула его ещё раз. Стопа хрустнула, но мгновенно срослась. Девушка отчаянно пинала прогнивший насквозь крест, пока тот, наконец, не упал.
Учащённо дыша, она развернулась к своему кресту, но что-то помешало ей уронить и его.
Странное, ужасное чувство овладело ею. Анна опустила глаза, посмотрела на свои руки. Грудь начала учащённо вздыматься, в пальцах поселилась боль. Посмотрев на свои ногти, Анна с ужасом увидела, как они медленно удлиняются, разрезая почти всю фалангу. Ногти удлинились, ранки, оставленные их ростом, быстро зажили на пальцах, но кровь, такая багровая, такая манящая, осталась….
Анна зарычала, вдруг прижалась к своей руке губами и…. И её ждали новые изменения.
Появилась чудовищная боль в обеих челюстях. Девушка невнятно застонала, потрогав языком зубы. Некоторые из них начали шататься и сильно кровоточить. Совершенно не контролируя себя, Анна вдруг размахнулась и сильно ударила себя по лицу. Что-то во рту хрустнуло. Девушка плюнула скопившуюся слюну в траву. Вместе с кровью она выплюнула и сломавшиеся зубы.
Анна потрогала то, что осталось после выпавших зубов. Но вместо мягкой поверхности десны она почувствовала, как быстро растут там другие, более длинные и крупные….
Это были уже не зубы, это были хищные, заостренные клыки, с полыми отверстиями позади. Анна оторопело ощупывала свои новые «зубы», и что-то толкнуло её вновь схватить свою руку и впиться в холодную плоть. Кровь хлынула потоком, но она быстро опротивела Анне из-за того, что была холодной. Девушка заставила себя оторваться от разорванной руки, стала отплёвываться и вдруг согнулась пополам от сильной боли. Она повалилась на землю, продолжая корчиться от невыразимых мук. Из открытого рта вырывались какие-то шипящие и хлюпающие звуки, глаза заполнили слёзы. Желудок вдруг свела судорога, и Анну стошнило в траву.
Спустя полчаса, девушка задумчиво сидела на земле, опустив подбородок на колени, и грустно смотрела вокруг. Ей до сих пор было плохо, но уже ничего не болело и не тошнило. Всё вокруг приобрело какую-то странную чёткость и яркость красок. Её ухо достигали самые разнообразные шорохи. Тишина больше не казалась «гробовой», как это было раньше. Девушка мелко дрожала, но нашла в себе силы подняться. Она направилась вперёд, бесцеремонно ступая между могилами. Её немного пошатывало, но в голове по-прежнему царила всё та же ясность.
Впереди замаячила деревня. Анна вдруг остановилась, странное ощущение, что она где-то уже видела эту деревню, насторожило её. Только после нескольких минут она поняла, это её родная деревня. Вот здесь, около большого дуба, она любила играть со своими подругами, вот на том лугу она пасла гусей, а в том доме она жила… Анна сделала несколько нерешительных шагов вперёд. Воспоминания плохо давались ей, как будто она не была здесь очень и очень давно. Но всё вызывало то или иное воспоминание с каким-нибудь случаем из ее бывшей жизни. Девушка прошла к знакомым воротам, дотронулась до них. Там, за досками, жили люди. Анна тонко чувствовала их запах. Ей как будто что-то говорило, что это и есть запах людей. И этот запах манил её. Словно он диктовал ей все её действия. Слабыми, немного подрагивающими руками, она дотронулась до железной ручки и открыла дверь. Ворота оглушительно скрипнули, или Анне показалось, что они громко скрипнули?
Она медленно вошла во двор. Собака подпрыгнула на цепи, залилась громким лаем, но, стоило только Анне посмотреть на неё, как собака тут же пугливо прижала уши и, поджав хвост, скрылась в будке. Девушка оглядела деревянный дом. Каждое бревно, каждая доска казалась ей знакомой, и, в то же время, пугающе чужой. Так иногда бывает, когда ты надолго уезжаешь из своего дома, а затем обязательно возвращаешься, и все предметы, которые ты встречаешь в своём доме, знакомы тебе, и одновременно, чужды.
Она поднялась на крыльцо, переступив через самую верхнюю ступеньку, память подсказала ей, что эта ступенька всегда скрипела. Анна подошла к двери, потянула на себя ручку.
В доме было тихо. Анна осторожно шла по скрипучему полу, оглядываясь по сторонам. В доме было темно, но Анна всё видела со странной чёткостью и отлично ориентировалась в помещении. Всюду были самые разнообразные запахи, но только один, самый сильный и знакомый, манил её, заставлял идти вперёд. Она оказалась в небольшой грязной комнатушке с засаленными стенами и низким потолком. Около окна стояла крохотная, низкая деревянная кровать, на которой кто-то лежал, накрывшись сверху лоскутным одеялом. Анна тихо приблизилась к спящему силуэту.
На кровати спала, повернувшись лицом к грязной стене, маленькая старушка с редкими седыми волосами. Она глубоко и ровно дышала, узкая грудь устало поднималась и опускалась. Анна опустилась перед ней на колени. Её блестящие и светящиеся глаза пристально изучали старушку. Опять появилось чувство, что она где-то видела её, но когда и где, это оставалось загадкой.
Анна медленно приблизилась к ней, секунды две разглядывала тёплое и дышащее существо.
Внезапно она схватила её за плечи, повинуясь какому-то странному порыву, и, наклонив свою голову к старушечьей шее, прокусила плоть.
Тепло разлилось по её замёрзшему телу, как будто с морозной улицы она вошла в прогретую избу, руки, сжимающие худые плечи старушки, задрожали. По всем частям тела пронеслась крупная, невыносимая дрожь, которая заставила Анну оторваться от шеи. Старушка проснулась, и два выцветших глаза с ужасом глядели на неё. По горлу её каплями катилась кровь, пачкая пожелтевшую простыню и одеяло. Анна смотрела на неё, но не могла заставить себя двинуться с места. Вид испуганной до полусмерти старушки и багрово-красной крови смешался в единый узор ужаса, и девушка, вдруг потеряв равновесие, упала на пол. Тишину тёмной комнаты пронзил страшный, злобный крик, сорвавшийся с полуоткрытых окровавленных губ самой Анны. Внезапная ярость обуяла её, она вскочила на ноги и, стремительно приблизившись к кровати, снова набросилась на свою жертву.
«Мама!!»- вдруг пронеслось в голове девушки. Всплыла странная картина: она, маленькая идёт босиком по лугу, а за руку её ведёт женщина с распущенными золотыми волосами. Они обе смеются, и Аня напевает своим звонким голоском весёлую песенку.
Анна судорожно вздохнула, заставив себя оторваться от шеи матери. Упыриха широко раскрытыми глазами глядела на посеревшее лицо старушки и с умилением угадывала знакомые черты. По щекам Анны катились крупные слёзы, с подбородка капала кровь.
- Мама,- прошептала девушка и, наклонившись к матери, обняла её. Но она была уже мертва: ни свистящего дыхания не вырывалось из её груди, ни стук сердца не оглушал обострившегося слуха Анны. Всё замерло в этом когда-то живом существе. Девушка склонила свою голову на грудь старушки и заплакала, так и не поняв до конца, что больше её матери нет на свете.
Эта мысль её посетила уже потом, когда она поднялась с пола, и увидела, что над горизонтом поднимается красная кромка солнца. Странное чувство вызвал у неё вид красноватых лучей. Общий страх и ужас парализовал на время её тело, заставил похолодеть и броситься на поиски укрытия. Старая память толкнула её на кухню, где находилось подполье. Спрятавшись там, Анна почувствовала облегчение, и её начало клонить в сон.
Но омерзительное чувство того, что она только что убила свою родную мать, что она теперь является убийцей, не нравилось Анне, и начинало приводить её в ярость. Что-то в мыслях настойчиво говорило ей, чтобы она убила себя, но холодный рассудок отвергал эти планы. Странное внутреннее противоборство овладело ей понемногу, и, забывшись на мгновение, она очнулась тогда, когда её рука, против воли, потянулась к горлу и уже сделала первую глубокую рану. Анна сжала зубы; наученная опытом, она теперь знала, что своя кровь причинит ей боль, поэтому подавила в себе желание напиться крови из царапины. Впрочем, царапина тут же затянулась. Упыриха осмотрелась. Понемногу ей вспомнилось, как раньше она думала, что здесь живёт чудище, и всякий раз боялась заглядывать туда, но сейчас, как и тогда, на кладбище, она не почувствовала ничего. Ей даже начало нравиться здесь. Тут так прохладно и темно….
Девушка опёрлась спиной о доски и забылась тяжёлым сном, склонив голову на грудь. Ей не снились сны, она не получила отдыха за всё то время, пока спала, но она проснулась именно тогда, когда что-то сказало ей, что уже можно выходить.
Анна открыла глаза, выпрямилась. Судя по следам крови и упадку сил, она несколько раз во сне пыталась расцарапать себе горло и руку, но каждый раз останавливалась. И это спасло ей жизнь.
А может, продолжение смерти.
Анна не знала сейчас, кто она. На ней был саван, и она вылезла из гроба. Выходит, она покойник? Но, почему же она чувствует всё, что происходит вокруг неё, и вообще, почему она не попала в рай? Если она мертва, она не должна сейчас находиться здесь, в своём доме. Но, если она жива, почему ей постоянно хочется крови, и почему и как она убила вчера свою мать?
Эти вопросы столпились в её голове, требовали немедленного решения, но она никак не могла верно решить: мертва ли она или нет.
Жажда толкнула её вылезти из подполья. В доме была тишина и пустота. Неизвестно, куда дели тело её матери, но было ясно, днём здесь были люди. Анна ясно чувствовала их запах. И они ушли совсем недавно. Следы их пребывания ещё совсем свежие. Можно их найти.
Анна стремительно вышла из дома, быстро засеменила босыми ногами по холодной земле. Разнообразные запахи окружали её, сбивали с толку, мешали найти людей. Она вконец запуталась в деревенских улицах, память давала сбои, она теперь забыла дорогу обратно, к своему дому.
Все ворота были надёжно запреты, в окнах домов не горел свет. Деревня погрузилась в тишину летней ночи. Анна ступала по земле, дико озираясь по сторонам, и никак не могла найти хотя бы одного человека. В дома она боялась заходить, так как не могла самостоятельно открыть запертые ворота. Ещё и собаки поднимали чудовищный лай.
Девушка прошла почти до самого конца деревни, к тому времени голод всё разрастался, заполнял всё её существо, заставлял ловить мышей и крыс, которые иногда бегали по дорогам.
Внезапно она остановилась. Вдалеке она различила чей-то силуэт, и, хотя не чувствовала его запаха, побежала вперёд. Он остановился, изумлённо наблюдая, как к нему быстро приближается странная визжащая девушка в развевающемся белом саване, заложил руки за спину и стал ждать, когда же она, наконец, приблизится.
Анна бежала что есть сил, отчаянно визжа, стараясь запугать свою жертву. Саван мешался, она несколько раз запиналась о его длинный подол и падала, но тут же поднималась и продолжала бежать. Странно, но человек, стоящий около тёмного бора, даже и не пытался сбежать от неё. Однако Анне это было не важно.
Она приблизилась и бросилась на него, но была грубо отпихнута в сторону. Анна недоумённо остановилась, но затем снова подбежала к нему, и снова получила оглушающий удар по голове. Совершенно озверев, девушка зашипела и сделала отчаянный бросок, и…. Темнота сгустилась над её головой.


2.

- Смотри, кто напал на меня сейчас.
Врач посмотрел на лежащую девушку.
- Интересно, - ответил он, поглядев на брата, - эта только вчера или позавчера стала упырём. Ты имеешь успех у молодых упырей.
Врач подошел к девушке и внимательно осмотрел её. Его брат оказался по другую сторону кровати. Минуту они молча разглядывали совсем ещё юное лицо упырихи. Врач провёл указательным пальцем по её щекам и под глазами.
- Трупные пятна,- заключил он,- она пила собственную кровь.
-Мда?
-Да. Видимо тот, кто укусил её, бросил её на повиновение судьбы, ничего не растолковав. Бедняжка, сколько ей пришлось пережить,- он поднял её правую руку, затем показал её брату,- видишь, под ногтями грязь, значит, её даже похоронили, и она выбралась из уже закопанного гроба,- он ещё разглядывал её руку, - а вот тут рана не успела затянуться. Значит, крови жертвы она выпила мало, даже регенерироваться не хватило сил.
Они опять замолчали. Светловолосый мужчина, тот, кто нашёл Анну, сложил руки на груди и задумчиво произнёс:
- Если она пила свою кровь, значит,- он посмотрел на врача,- воспоминания из прошлой жизни будут её преследовать.
Тот кивнул, вздохнув.
Девушка вдруг распахнула глаза, и, даже не осмотревшись, резко поднялась с кровати, намереваясь убежать. Врач и его брат схватили её за плечи и попытались уложить на прежнее место, но девушка упиралась, злобно кричала и шипела, дико глядя на обоих мужчин.
Светловолосый замахнулся на неё, и она вдруг резко замолчала, безумно и с ужасом глядя на его руку, которая замерла в нескольких сантиметрах от её лица. Она глубоко дышала, продолжая беззвучно скалить зубы, но теперь уже не вырывалась. Врач отпустил её. Анна посмотрела сначала на него, потом перевела испуганный взгляд на другого.
Нависла почти звенящая тишина. Девушка продолжала глядеть на мужчин, но теперь она совсем успокоилась. На лице появилась гримаса удивления и недоумения.
- Что… Кто вы такие? - запинаясь, произнесла она, отодвинувшись от светловолосого.
Врач мягко взял её за руки.
- Мы тебе не враги,- ласково сказал он.
-Ну, это с какой стороны посмотреть,- растягивая слова, произнёс другой,- ты, например, хотела меня убить. И, чтобы спасти себя, я должен был тебя немного вывести из сознания. Что, в общем-то, я и сделал.
Анна перевела на него запуганный взгляд, она вся задрожала. Врач дотронулся до её лба, затем осторожно взял за подбородок и заглянул в её лицо.
- Женя, посмотри, как её мучит жажда, у неё даже вены на лбу выступили,- он показал ей на лоб, тот, другой наклонился к лицу Анны.
-Да,- хмыкнул он,- в самом деле, как интересно. Ни разу не видел деревенского упыря,- они ещё долго ее разглядывали, как будто пришли смотреть в музей экспонат какого-то древнего существа. Анна не выдержала и резко высвободила своё лицо из мягких рук врача.
Мужчины рассмеялись, и Анне стало вовсе неуютно. Она чувствовала себя так, как будто была ниже этих двух господ, и дело даже не в том, что она была одета в простой, бедный, белый саван, а они в дорогие костюмы. Их манеры общения друг с другом, их правильная речь, их манера держать себя, всё это как-то возвышало их над самой Анной, заставляло её чувствовать себя неотесанной грубой деревенщиной. И в другое время, она чувствовала, что похожа на них, что они такие же, как она, но одновременно выше её на целую голову.
Анна выпрямила спину, постаралась как можно более независимо смотреть на этих двух молодых мужчин. Один из них, тот, кто минуту назад держал её руки, был темноволос, с длинным, прямым носом и добрыми, голубыми глазами. Другой был светловолосый, с низкими тёмными бровями и холодными, надменными серо-зелёными глазами. Оба были высокие, осанистые, статные. Анна оглядела саму себя: грязные рыжие локоны, растрёпанные и сухие, как солома; грязный, в крови и могильной земле саван, грязные ступни ног и грязь на руках. А сама невысокая, с слегка сутулыми плечами. И они, такие высокие и красивые, такие богатые и с превосходными манерами, могли обратить внимание на неё: маленькую и неприметную крепостную, которая убила свою собственную мать.
- Мама!- вскрикнула вдруг Анна.
Она посмотрела на красивых мужчин, затем на себя, такую некрасивую, вспомнила о том, что она ещё и убийца, и расплакалась от собственного уродства и ничтожности. Она рыдала так громко, что врач снова сел рядом с ней и слегка прижав её к себе, стал гладить по голове. Руки его были холодными, не как у человека, он даже не имел человеческого запаха. Его мягкие прикосновения понемногу успокоили девушку. Она отняла руки от лица, посмотрела на правильные черты лица врача, удивляясь, как это ему не противно дотрагиваться до неё, и сказала:
- Я душегубка,- по щекам текли слёзы,- я погубила свою мать, а потом схоронилась в подполье.
Врач поднял голову, посмотрел на светловолосого.
- Женя, она осознала это,- с торжеством в голосе произнёс врач, погладив Анну по спине,- она признала, что она убийца.
На тонких губах Евгения появилась холодная улыбка.
- Теперь убейте меня!- отчаянно выпалила Анна и закрыла голову руками.
Но вместо того, чтобы накинуться на неё с кулаками, они снова рассмеялись. Анна подняла на них испуганные глаза. Врач откашлялся.
- Понимаешь, за это никто тебя убивать не будет,- с тёплой улыбкой сказал он,- это хорошо, что ты убила.
- Хорошо?- оторопело спросила Анна, пристально вглядываясь в лицо врача, ища там злую усмешку,- отчего? Она же моя мать…. Она родила меня…. Под сердцем выносила….
- Олег, я думаю, тебе лучше отдать её на моё попечение,- неожиданно сказал Евгений, и по лицу его было видно, что он что-то задумал. Врач внимательно посмотрел на брата.
- Зачем она тебе?- начал он, но светловолосый его прервал.
- Понимаешь, я никогда не сталкивался с упырями, тем более, из деревни. И мне просто интересно, можно ли упыря превратить из грязного монстра в вампира из высшего общества.
Сначала Олег молчал, а потом вдруг громко захохотал.
- Евгений Осипович, вы понимаете, что говорите??- сквозь смех проговорил он, - это, - он показал на Анну, - никогда не станет светской львицей или дамой из высшего света. Она рождена только для того, чтобы после заката вылазить из своей могилы, а утром забираться обратно, наводя ужас на всю деревню. Тем более, упырей недолюбливают в нашем свете.
На лице Евгения появилось ещё более издевательское выражение. Тёмные брови дугой взлетели вверх, губы обнажили белые зубы, он хрустнул пальцами на руках.
- Я ручаюсь за неё, - сказал он, посмотрев на Анну, которая почти не слушала их, выдумывая, как бы выбраться из этого плена,- увидишь, через два месяца, нет, через полтора, она станет такой дамой, которая будет сводить с ума не только людей, но и самых родовитых вампиров.
Олег подозрительно прищурился.
-Что-то не нравится мне твой тон,- сказал он, наклонив голову на бок,- что ты затеял, Женя?
Но брат только лучезарно улыбнулся, и, крепко взяв Анну за руку, поднял её с кровати и повёл прочь из комнаты.
Анна невольно осмотрелась. Она находилась в господском доме, в красивом двухэтажном имении, которое часто видела вдалеке и даже не мечтала о том, что ей когда-нибудь удастся побывать в нём. Теперь, при виде такой роскоши, она чуть не умерла от восторга. На стенах висели большие картины в золотых рамах, дорогая мебель стояла по углам, мягкие ковры, ласкающие её босые ноги, устилали блестящий пол. Под высоким, белым потолком висела хрустальная люстра, переливающаяся всеми цветами радуги. От счастья Анна даже открыла рот, глядя вверх. Таких высоких потолков она не видела никогда.
Они поднялись на второй этаж. Здесь всё так же блистало роскошью, но Евгений, как видимо, не разделял её чувств, даже один раз едва слышно пробормотал:
- Безвкусица,- и исподлобья посмотрел на стены,- сразу видно – деревня, - и только стиснул руку Анны.
Он привёл её в самую крайнюю комнату. Усадил на скрипучую кровать, накрытую старым на вид покрывалом. Анна смирно положила руки на колени и опустила глаза в пол, боясь посмотреть на Евгения, который остановился прямо перед ней.
- Хорошо,- коротко сказал он и присел рядом,- итак, начнём, пожалуй. Для начала узнаем, что ты помнишь о себе.
Он замолчал, и Анна не сразу нашлась, что ему ответить.
- У тебя имя есть?- спросил Евгений.
-Аня,- тихо сказала девушка, отвернув от него голову.
- Смотри на меня,- сквозь зубы процедил Евгений, и, взяв лицо Анны, повернул его к себе,- Когда разговариваешь со мной, смотри на меня, поняла?
- Да,- она робко посмотрела на него. Он решительно сдвинул брови вместе.
- Ты хочешь стать не простым упырём, а вампиром из общества?
Анна резко вскинула голову. Что-то в её душе оборвалось, она смешалась. Такого она никак не могла ожидать.
- Как… ва….- задохнулась она, открыто глядя в глаза Евгению, пролепетала она.
По лицу мужчины стремительно, как молния, прошла тень ярости.
- Так, всё понятно, - едва слышно сказал он. И, коротко взглянув на Анну, громко спросил, - Скажите на милость, любезная барышня, кем вы считаете меня?
- Ва…. Вас?- снова переспросила Анна.
- Да,- с трудом сдерживая ярость, ответил Евгений, - ты что, заика?
Анна замотала головой.
- Отвечай, как следует,- громоподобно приказал Евгений.
- Нет,- прошептала Анна, вся сжавшись в комок.
- Тогда говори…..
- Вы барин, - выпалила она, содрогаясь всем телом, - Вы очень богатый, и…. очень злой!
И она тут же закрыла голову руками, так как ожидала, что Евгений за эти слова ударит её. Но он вдруг засмеялся. Анна осторожно посмотрела на него.
- Эта дерзость начинает мне нравиться,- весело сказал он, - в тебе есть задатки, и очень, очень даже не плохие, - он ещё посмеялся, и вдруг резко перестал, - тогда скажи, кто ты?
Анна немого осмелела, и ответила почти без запинки.
- Господские мы.
- Ах, господские?- вдруг рассердился Евгений, он схватил её за руку и потащил к зашторенному окну, - Значит, господские?!- Он отдёрнул штору в сторону.
Испуганному и недоумённому взору Анны предстал кроваво-красный небосвод, и яркое, ослепительное солнце, которое величаво поднималось над тёмным горизонтом, распространяя вокруг себя широкие лучи. Один такой луч попал на Анну.
Сначала ей стало тепло, затем горячо, затем невыносимо больно. Анна закорчилась и зашипела, пытаясь вырваться из цепких рук Евгения. На лице и одной руке, которую она подняла, чтобы защититься от солнца, появились ожоги, которые стали разрастаться, как плесень, в одну и в другую сторону. Тишину спящего дома прорезал пронзительный крик.
- Пустите!! Пустите меня!!- визгливо кричала Анна, рука, которую держал Евгений, резко дёргалась, пытаясь высвободиться. Но он крепко держал её, холодно и с любопытством глядя на то, как кожа лица девушки быстро становится цвета горелой бумаги.
В комнату ворвался Олег.
- Женя, что ты творишь?!!- сквозь отчаянные вопли Анны, прокричал он, выхватив её из руки Евгения. Тот молчаливо задёрнул штору. Олег перевёл раскалённый яростью взгляд на Анну, которая продолжала корчиться от адской боли. Она пыталась закрыть обгоревшими руками своё лицо, на котором расползались ужасные ожоги, и невнятно стонала.
- Ты совсем из ума выжил?!- оставив плачущую девушку, спросил Олег у брата. Он хищно осклабился. Олег гневно взмахнул руками, как будто собираясь дать пощёчину Евгению,- зачем ты это сделал?? Неужели хотел проверить, будут ли действовать на неё лучи солнца?!
Евгений нагло на него посмотрел, в глазах появился странный и пугающий огонь. Губы снова расплылись в кривой усмешке.
- Она не верила в то,- сказал он.- что она упырь. Я ей доказал, - он посмотрел на Анну, которая опустилась на колени и теперь рыдала, закрыв лицо руками.
Олег сощурился, прислушиваясь к тому, как нарастают в доме перепуганные голоса людей. Бросив на Евгения ещё один испепеляющий взгляд, он вышел из комнаты.
Евгений расхохотался и, подойдя к плачущей Анне, стал пристально разглядывать её.
- Ну, полно, полно,- наконец, произнёс он железным тоном и попытался поднять упыря с колен.- Хватит, я сказал!!
Анна послушно поднялась, пряча лицо от барина.
- Смотри на меня,- приказал он. Вглядевшись в ожоги, которые не заживали, вероятно, из-за того, что Анне необходима была кровь, он покачал головой, как будто внезапно пожалел о том, что сейчас сделал. И, отвернувшись от неё, тоже вышел из комнаты.
Анна продолжала стоять посреди комнаты. Её мысли даже сейчас оставались ясными и прозрачными. Только сильно ныли полученные ожоги, и щипало под глазами из-за обиды. В эти минуты она ненавидела светловолосого Евгения. Он заставил её возненавидеть солнце, которое она до сих пор любила. И он уничтожил что-то в её душе. Это что-то было чем-то самым хорошим и лучшим, оно как будто осталось в её сердце ещё с той, прошлой жизни. А теперь его не было. И виноват в этом именно Евгений, безжалостно подставивший её под яркие лучи смертоносного солнца.
Анна опустилась на кровать, устало разглядывая чёрные края ожогов. Сейчас она чувствовала себя такой несчастной и ненужной, что ей хотелось встать, подойти к окну, и, распахнув шторы, встретиться в последний раз с солнцем. Но что-то внутри неё снова сказало: нельзя.
В комнату вернулся Евгений в сопровождении женщины в сером платье. Увидев обожженную Анну, женщина испуганно ахнула.
- Бог мой,- сложив руки на груди, сказала она, присев около неё. Анна невольно отворотилась, закрываясь руками.
Но, почувствовав запах человека, Анна медленно повернула голову к женщине, глядя на её милое и доброе лицо. Шея сейчас была так замечательно открыта, и так сильно билась в сонной артерии кровь, что Анна открыла рот и слегка приблизилась к женщине. Но что-то остановило её. Она посмотрела на Евгения: он увидит всё, если сейчас она поддастся своему голоду. «А я не хочу, чтобы он видел», - подумалось ей. В груди появилось чувство своей ничтожности и мелкости. Бросив мимолётный, последний взгляд на Евгения, который застыл в строгой позе, сложив руки на груди, и теперь выжидающе глядел на неё, Анна снова перевела глаза на женщину и отстранилась от неё.
Евгений опустил руки вниз, на лицо упала чёрная тень. И Анна поняла, почти почувствовала его разочарование. Поджав начавшие дрожать губы, она опустила косматую голову. Под глазами опять защипало.
- Дай ей какую-нибудь одежду,- угрюмо сказал Евгений, скользнув в последний раз взглядом по всему существу Анны.
Женщина поднялась.
- Хорошо, сударь,- кивнула она и, удивлённо посмотрев на грязно-белый саван Анны, как видимо, хотела ещё что-то спросить у Евгения, но тот вдруг ясно посмотрел на неё своими серыми глазами. Он смотрел на неё так прямо и открыто, как никогда не посмотрел бы барин на прислугу. Женщина неотрывно смотрела на Евгения, они как будто общались друг с другом на другом языке, который нельзя было услышать или понять.
Евгений коротко кашлянул, резко повернув голову в сторону. Женщина тут же как будто опомнилась, и поспешно вышла из комнаты, за нею следом вышел и сам Евгений.
Анна снова осталась одна в комнате. Она не понимала, почему не смогла наброситься на эту женщину, как сделала тогда, в своём доме. Почему что-то не пустило её, что не позволяет ей этого сделать? Девушка продолжала сидеть на кровати, смирно сложив руки на коленях, и устремив взор прямо перед собой. Во всём доме были слышны гомон, шум, непонятная возня, звуки голосов. Дом как будто ожил, очнулся ото сна.
Внезапно в комнату стремительно вошёл Евгений. С мрачным, но решительным видом он подошёл к Анне и быстро поднял с кровати. Анна испуганно смотрела на него, хлопая ресницами. Минуту они неподвижно стояли, каждый смотря друг на друга. Серые, холодные и надменные глаза Евгения, казалось, проникали в душу Анны, тщательно просматривали её. И она не могла с собой ничего поделать.
Резким движением сильной руки, Евгений сорвал со своего горла чёрный галстук, стягивающий края белой рубашки, обнажил перед ней шею. Под невинно-белой кожей ритмично билась артерия.
Другая рука Евгения резко прислонила лицо Анны к его горлу. Потрескавшимися губами Анна почувствовала его холодную плоть, руки её беспомощно повисли вниз.
- Пей,- сквозь зубы приказал Евгений, и Анна тотчас же повиновалась ему.
Кровь Евгения была другой, не такой, как у матери. Эта была немного холоднее, но что-то в ней было намного лучше, чем в крови простого человека. Неизвестно откуда у Анны появились силы, она цепко схватила Евгения за руки, как будто боялась, что он сейчас вырвется, хотя он не делал ни малейших попыток. Горячая кровь уже катилась по её подбородку, капала на грязно-белый саван. Девушка закрыла глаза, грудь её тяжело вздымалась. В сердце появилось тяжёлое чувство странной страсти, мысли впервые спутались.
Евгений оторвал её от себя так же неожиданно, как и приблизил. По бледной коже его каплями катилась кровь, пачкая воротник рубашки, а в глазах только на мгновение отразилось настоящее чувство. И Анна успела его заметить. Буквально долю секунды Евгений открыто смотрел на неё глазами, полными странной любви и сострадания. Но всё быстро сменилось на первичную маску холодности и надменности.
Анна недвижимо стояла, со страхом смотря на того, кто только что поделился с ней своей кровью. И не могла в это поверить. Посмотрев на свои руки, она увидела, что ожоги стремительно исчезают, и кожа преображается. Что-то во всём существе Анны изменилось, и вскоре, дотронувшись до своей груди, она поняла. Сердце медленно, размеренно стучало. Прижав руку к сердцу, Анна ещё минуты три заворожено слушала, как оно стучит, сама не замечая, что Евгений не сводит с неё своих глаз. Руки теперь у неё были белыми и нежными, длинные ногти блестели, как начищенное серебро. Рыжие волосы тоже преобразились: они не висели больше отдельными прядями, они стали слегка завитыми, блестящими и гладкими. Анна даже стала немного выше ростом. Она подняла сияющие глаза на Евгения, губы её расплылись в благодарной улыбке. Евгений вдруг подобрел. Завязав галстук на шее, где уже не было видно укуса, он подошёл к Анне, слегка обнял одной рукой её стан, другой взял правую руку Анны, и неожиданно закружил в вальсе.
Она неумело перебирала ногами. Споткнувшись на ходу, и коротко вскрикнув, она вскоре упала на Евгения. Он улыбнулся и поставил её на ноги.
- Много придётся с тобой работать,- произнёс он, пристально посмотрев на неё, и добавил. - Аня.
Если бы он сказал это до того, как Анна стала вампиром, она бы покраснела до самых ушей. Но теперь она только стыдливо опустила глаза и ничего не ответила. Когда Евгений отпустил её, она почувствовала облегчение. Как будто железный капкан вдруг раскрылся и выпустил её на волю. Они отошли друг от друга, и в эту же самую минуту в комнату вошла та женщина. В руках она держала платье, приготовленное для Анны.
Евгений кивнул ей и вышел из комнаты, задержавшись около женщины на мгновение.
Та мило улыбнулась Анне, и, не говоря ни слова, протянула ей тёмно-серое, строгое платье. Анна торопливо стала переодеваться. В комнате царила тишина. Женщина, всё с той же неестественной улыбкой, смотрела в окно.
Вскоре Анна была прилично, хотя и бедно, одета. Но там, в деревне, у неё и такого платья не было, так что, она не жаловалась. Женщина продолжала хранить молчание, странно, но она даже не удивилась, увидев, что бывших ожогов на лице и руках Анны уже нет. Рыжеволосая упыриха немного вопросительно смотрела на неё, и, наконец, пришла к выводу, что дело в Евгении, который, наверняка, что-то внушил этой женщине.
Анна поправила на себе платье, которое оказалось ей немного велико, и подошла к зеркалу, висевшему на стене.
-Ах!- Только и могла сказать она, осматривая себя.
Серое платье странно и красиво сочеталось с её рыжими, вьющимися волосами, а в тёмно-багровых глазах вдруг появилось выражение кокетливого вопроса и очарования. Больше она не чувствовала себя каким-то более низким существом, чем Евгений или Олег, она стала похожа на них своей статью и величавостью.
Анна обернулась к женщине, и увидела перед собой то, что видела иногда на ногах барыни, когда она с мужем проходила иногда по улице. Это были чёрные туфли на совершенно низком каблуке. Она никогда и не думала даже, что наденет их, и вот теперь ей представился такой шанс. Тотчас надев них, Анна пошатнулась, схватилась за комод, стоящий рядом с зеркалом. Но очень скоро привыкла к этим туфлям и снова обратилась к зеркалу.
Кто-то вдруг тронул её за руку. Резко обернувшись, Анна увидела, что к ней неслышно, почти беззвучно, подошёл Евгений. Одобрительно кивнув головой, он взял её за руку и повёл из комнаты.
Они спустились по чёрной лестнице и опять зашли в ту комнату, где Анна впервые увидела Евгения и Олега.
- Ну что, что я говорил тебе,- рассмеявшись, сказал Евгений, показывая Олегу Анну,- Не хороша ли барыня, а?- Анна покружилась на месте. Олег отложил какой-то шприц в сторону, и с сомнением посмотрел на девушку.
- Женя, ты всё же сделал то, что хотел,- покачал головой он.
Евгений хмыкнул, былая задорность мигом улетучилась.
- Не мог же я оставить её голодной,- показав на Анну, сказал он презрительным тоном,- тем более, моя кровь поможет ей приблизиться немного к нам, чистым вампирам.
- Но одна кровь не может ничего решить,- заметил Олег, прищурив глаза. Он встал и подошёл к Анне, - вот, изволите взглянуть на неё, сударь,- Он показал на Анну. Евгений приблизился к нему,- Она как была деревенщиной, так и осталась.
- Олег, - нахмурился он,- я не волшебник, я не умею всё делать по мановению волшебной палочки. Для того чтобы она стала львицей общества, мало каких-то двух часов. Тут необходимы годы и годы, друг мой.
- Ничего у тебя не получится,- ответил Олег и отошёл от них к окну.
- А для того, чтобы начать занятия,- не замечая его слов, сказал Евгений, - нужно привезти её в Петербург.
Олег резко повернулся к нему.
- Мы приехали только четыре дня назад!- ахнул он.- Что мы скажем теперь Жирных?
Евгений подошёл к брату, тихо сказал ему:
- Мы просто уедем.
- Но как же эти люди, которые тут гибнут? Мы так и оставим их?
- Сдались тебе эти крепостные!
-Я врач. Я не могу так просто уехать. Как они здесь без меня будут?
- Олег, тут есть деревенский врач.
- Я видел его,- кивнул Олег,- Я даже имел удовольствие говорить с ним. И знаешь, какой я сделал вывод? Он не медик, фанатичный старик, готов в каждом своём больном видеть начинающего упыря. Он практически не знает медицину. Что он может?
Евгений рассердился.
- Знаешь, за что я тебя не люблю?- зло спросил он, метая искры из своих серых глаз,- в тебе всегда было много человеческого.
Олег усмехнулся, не замечая разъярённого вида брата.
- Все чистые вампиры почти люди, которые отличаются только тем, что они пьют кровь и живут вечно. Но, когда чистый вампир рождается, он остаётся человеком до определённого возраста….
Евгений не дослушал. Развернувшись, он схватил Анну за руку и вывел её из комнаты.
Олег остался на том же месте, где и стоял.
- Мы никогда не должны превращаться в монстров,- сам себе сказал он,- мы должны хранить то единственное, что осталось в нас от человека – душу.
Евгений сердито тащил за собой Анну. Дом был наводнен различными людьми. Сновали слуги, дети где-то звонко смеялись и играли друг с другом. Но никто как будто не замечал ни Евгения, ни Анны, как будто их всех заколдовали. Он завёл её в ту комнату, где дал ей крови.
- Жди здесь, - твёрдо сказал Евгений, - и никуда не высовывайся, чтобы не заметили.- и он так же стремительно вышел.
Анна села на кровать, глядя на закрывшуюся дверь. Она чувствовала себя бездушной марионеткой, находящейся в ловких руках кукольника, которая покорно выполняла все его повеления и желания.
Она неподвижно сидела на кровати, опустив глаза. Прошло довольно много времени с тех пор, как ушёл Евгений. Никто не приходил, хотя Анна часто слышала шаги или голоса. Абсолютная тишина не давила, а убаюкивала. Анна закрыла глаза, и голова её начала клониться на бок. И провалилась в тяжёлый сон.
Ей ничего не снилось. Кругом была одна темнота. Ей было холодно и очень одиноко. Сон длился вечно, и не знал конца. Анна пыталась проснуться, но ничего не выходило.
Внезапно хлопнула дверь и разъярённый, металлический голос Евгения произнёс:
- Хватит спать. Солнце уже давно село.
Анна резко села на постели и непонимающе уставилась на Евгения, который с решительным видом стоял перед ней. Заткнув выбившуюся белокурую прядь за ухо, он грубо поднял Анну за руку, и вытолкал её в коридор.
- Быстрее, быстрее, - скоро шипел он, ведя её по коридору. Анна оглянулась назад, на комнату, которая уже успела стать её комнатой, её убежищем, и с ужасом поняла, что её опять ждут перемены.
Евгений вывел её на улицу, где уже стояла коляска с двумя чёрными, мохнатыми лошадёнками. Анна залезла в коляску, за ней следом влез Евгений.
Кучер громко крикнул, и лошади покорно повезли коляску вперёд.
Анна хотела спросить, что происходит, но как только она открыла рот, Евгений прожёг её таким испепеляющим взглядом, что новый приступ страха заставил Анну содрогнуться и отодвинуться от Евгения почти к самому окну.
Коляска подпрыгивала на ухабах и камнях, Анна неподвижно сидела, не отводя испуганного взгляда от окна. Все нервы её были натянуты, как струны, готовые вот-вот порваться от единого прикосновения. Громкий и грубый голос Евгения заставил её вздрогнуть и повернуть к нему голову.
- Итак,- начал он, враждебно глядя на Анну.- Через пять, быть может, шесть часов мы уже будем в Петербурге. Никто не должен знать о тебе. Ни единая живая душа.
Анна закивала. В душе поднялось что-то и опустилось. Она ни разу не видела города. А Петербург ей никогда и не снился. Она не знала, как он выглядит, что там делается, в этом городе, какие там люди. И тогда, когда Евгений упомянул о Петербурге, Анна невольно заволновалась.
-У тебя будет много слуг, различных швей, учителей, кучеров, но ни единого из них ты не должна трогать. Я им плачу деньги. И я не позволю, чтобы ты утоляла свой голод теми, кто получает мои деньги. Тебе, понятно? Отвечай!
-Да,- тихо ответила Анна.
Евгений отвернулся к окну и замолчал.
Коляска подпрыгивала и тряслась. Серые ночные пейзажи сменяли один другого.
Больше Евгений не говорил ничего. Молчала и Анна, которая боялась рассердить его. Все мысли её теперь были только о том, как она приедет в город. Она думала и об обществе, которое, несомненно, ожидало её. Какое оно, это общество? Что за люди собрались там? Уж не сделают ли они ей чего-нибудь плохого?
Евгений угрюмо глядел перед собой, строго поджав губы, и, как видимо, о чём-то сосредоточенно думал. Анна находилась в состоянии смутного страха. Как будто она была в одной клетке с дремлющим зверем, и боялась пошевелиться, чтобы не разбудить его.
Внезапно странная храбрость поселилась в ней. Она повернула голову к Евгению и начала открыто смотреть на него. Ей вдруг вспомнился вкус его крови, его холодная кожа, белая, как бумага.
Евгений как будто почувствовал на себе её взгляд и тоже посмотрел на неё. Анна придвинулась к нему. Губы её расплылись в развратной улыбке.
-Ну уж нет,- усмехнулся он, покачав головой,- На второй раз даже и не рассчитывай.
Анна хищно улыбнулась. Минуту назад она не смогла такого сделать, но голод прогнал страх. Она ещё немного приблизилась к Евгению, не сводя с него своих глаз, в которых теперь светилось коварство. На лице Евгения выразилось замешательство, но потом он улыбнулся и протянул ей руку. Анна попыталась схватить, но он ловко отдёрнул её. Анна почувствовала себя более чем оскорблённой; зарычав, она бросилась на Евгения, он опять усмехнулся и с лёгкостию откинул её обратно на сидение.
- Твой пыл начинает мне нравиться,- довольно сообщил ей Евгений и опять протянул ей руку.
«Не буду, не буду!!»,- зло думала Анна, но неудержимая сила опять бросила её вперёд. Евгений обхватил её вокруг талии и, открыв ногой дверцу коляски, вытолкнул Анну туда.
Анна взвизгнула и упала. Ладони упёрлись в пыльную землю, волосы упали на лицо. Коляска резко остановилась. Евгений оказался около Анны, которая продолжала лежать на земле.
Подняв её, он отчаянно, с озлоблением затряс Анну за плечи.
-Где? Где я сейчас возьму тебе человека??- зло вопрошал он, сверкая глазами, полными ненависти.- Кучера?! Он нам нужен! Ты умеешь управлять лошадьми?
-У меня получится!!- громко закричала сквозь слёзы Анна.- Я хочу… Я хочу крови….- Она прислонилась к Евгению лицом, но была грубо отпихнута в сторону.
- Ты хочешь кучера?- спросил Евгений тихо,- пожалуйста, но тогда мы никуда не поедем. Я не могу позволить тебе управлять лошадьми.
-Почему?- невинно спросила Анна, вдруг перестав плакать.
Евгений не ответил, схватил Анну за руку и повёл её обратно к коляске. Рука его стальным браслетом обхватывала запястье Анны.
-Залазь!- потребовал он, подпихивая Анну в спину,- ну же! Чего стоишь?!
Анна поняла своё поражение и снова заплакала. Евгений усадил её на сиденье, крикнул кучеру, чтоб вёз дальше.
- Где здесь я достану тебе человека?- тихо спросил Евгений, заглянув в лицо Анны, - скажи мне, где?! Кругом только пустые поля, ни одной живой души!
- Я хочу крови….- бессильно прошептала Анна, пряча заплаканное лицо в ладонях, - я не знаю, где можно найти людей.
- Как маленький ребёнок, ей-богу,- вздохнул Евгений, садясь подле неё.
Анна тихо плакала, язва обиды и желания грызла её изнутри, грызла её сердце, её душу. Ей снова захотелось вернуться обратно в свою деревню, к матери, стать такой, какой она была. Она выглянула в окно, взгляд её упёрся в мрачные, серые ландшафты, и ей стало очень горько. Что будет дальше? Что этот холодный, злой барин будет делать с ней? Как Анна всего этого не хотела. Её сердце разрывалось от горя и рыданий, которые она едва сдерживала внутри себя. Евгений только презрительно посмотрел на неё и снова отвернулся к окну, хмыкнув.
Анна закрыла лицо руками и разрыдалась.


3.

- Вылезай, приехали, - Анна протянула Евгению дрожащую руку.
Она вышла на улицу и огляделась, забыв о злом барине, о грядущей неизвестности и переменах.
Это была не деревня. Такого в деревне она никогда не видела. Под ногами была не трава и грязь, а холодный камень мостовой. Дома, каменные и высокие, с чистыми, блестящими стёклами, в которых отражалось и ночное ещё небо и редкие звёзды и рваные облака, темнели в предрассветных сумерках. Изящные чугунные фонари тускло освещали стены домов, пустынную улицу вокруг себя. Даже небо было здесь другое, даже пахло здесь чем-то другим. Всё здесь было новое, странное и совершено чужое.
- Пошли, - угрюмо сказал Евгений, вернув Анну к реальности, крепко взяв её за руку,- скоро рассвет, - он указал Анне куда-то вдаль. Там, над тёмной землёй и серыми домами, из-за чёрного горизонта, медленно поднималось ярко-красное солнце.
Анне стало жутко, страшно, и ей захотелось куда-нибудь спрятаться. Она встревожено посмотрела на Евгения.
- Что, страшновато, да?- с ухмылкой ядовито спросил он. Анна не ответила, но необычайная злоба вдруг вскипела в ней. Она с яростью посмотрела на Евгения, который снова сжал руку и дёрнул её, призывая идти дальше. Анна дёрнула руку на себя, вырвала её из ладони Евгения, и побежала прочь.
Евгений молча, презрительно щурясь, провожал её глазами. «Дура ты,- зло думал он, сжимая и разжимая левую руку, на безымянном пальце которой был дорогой перстень,- что же ты без меня сможешь? Ничего ты не знаешь».
Анна бежала, изредка оглядываясь назад, как будто боялась, что Евгений преследует ее. Её окружали какие-то высокие дома, узкие переулки путались, переплетались между собой, как каменные змеи. Она завернула за один угол, затем за другой, вбежала под арку, стремительно пронеслась через какой-то двор, снова завернула.
И тут она выбежала на большую площадь, впереди блеснули речные воды. Анна начала метаться из одной стороны в другую, безумно глядя в воду. В мозгу вспыхнула идея броситься вниз, но она вспомнила, что, скорее всего, упыри не могут так просто утонуть. В груди снова заклокотали слёзы по своей прошлой жизни, но Анна по-волевому сжала кулаки, и отбежала в сторону. Повернулась спиной к воде и опять бросилась вперёд.
Солнце медленно поднималось из-за горизонта, бросая косые кровавые лучи на стены близлежащих домов, заливая своим светом улицы. Анна бежала вперёд, закрыв лицо руками, и вдруг остановилась. У неё созрело странное чувство. Она не видела ни улицы, ни домов, так как зажимала руками глаза, но что-то ещё как будто видело, что творится вокруг неё. Как будто на тыльных сторонах ладоней выросли дополнительные глаза, которые смотрели вперёд. Кто-то стоял перед ней, опираясь на трость. Анна медленно отняла руки от лица, готовясь увидеть перед собой разъярённого Евгения.
- Не бейте меня, пожалуйста,- прошептала Анна, опустив глаза, и сжавшись всем своим телом. Но вместо грубого, дерзкого голоса Евгения, она услышала приятный баритон:
- Да отчего же я стану бить вас?
Анна подняла голову. Перед ней стоял невысокий мужчина, одетый в серый сюртук, с тростью, на которую он тяжело опирался. Он был достаточно крепкого телосложения, черноволос и хорош собой. Багрово-красные глаза излучали странную теплоту, что было несколько странно, если учитывать то обстоятельство, что он был таким же упырем, как и Анна. Петербуржец был так же бледен, как и сама Анна, и она чувствовала, что он такой же обращённый, «ненастоящий» вампир, упырь.
- Что вы здесь так поздно делаете?- спросил он, поглядев на Анну, - Уже рассвет….
- Я, я, я потерялась,- прошептала Анна и едва слышно добавила, - барин.
Он тихо рассмеялся, вновь посмотрел на поднимающееся солнце.
- Какой же я вам барин,- сказал он.
Анна посмотрела на него. Одет он был не слишком богато, но, по сравнению с одеждой Анны, он всё же превосходил её в положении. Вампир склонил голову набок, снова посмотрел на встающее солнце.
- Вы сюда приехали одни?- спросил он после некоторой паузы.
- Да,- ответила, не подумав, Анна и быстро поправилась,- ой, нет.
Он бросил на неё вопросительный взгляд, но, поворотившись немного, сделал Анне знак рукой. Анна пошла вместе с ним. Он сильно хромал, опираясь на трость из красного дерева, и громко стучал ею по дороге.
- Наверное, вы где-нибудь остановились?- неуверенно спросил у Анны незнакомец.
Анна непонимающе посмотрела на него.
Солнце простирало свои объятия, стараясь обнять весь город, как любящая жена хотела поскорее обнять мужа, вернувшегося с долгой войны. Анна опасливо посмотрела на слепящие лучи, затем на медленно просыпающиеся дома, и вновь перевела взгляд на петербуржца. Тот мягко улыбнулся ей.
Вампир звался Максимилианом, но Анне можно было называть его просто Максим. Он казался довольно добродушным, мягким, и совершенно безобидным. Анне он даже начал немного нравиться. Она сказала ему, что только недавно приехала и ещё не знает, где остановиться. Ни о злом Евгении, ни о будущем назначении стать львицей общества вампиров, она не упомянула. Судя по тому, как быстро поднималось солнце, Максим решил приютить Анну на время у себя.
Квартира, где он жил, находилась в довольно старом здании с облупившимися стенами и мутными, пыльными стёклами, и была всего с тремя комнатами. Но для Анны это казалось уже поистине царскими хоромами: в её доме комната была только одна. Максим великодушно предоставил Анне одну из трёх комнат, ту, которая соседничала уже с совершенно другой квартирой, и удалился, оставив её в одиночестве.
Она осторожно села на узкую кровать, оглядела довольно просторную комнату. Здесь пахло безупречной чистотой и горьковатой красной геранью, которая стояла на единственном подоконнике. Стены светлели обоями бледно-зелёного и жёлтого цвета, висела даже одна картина в простой деревянной раме, изображающая осенний пейзаж северной столицы.
Анна поднялась, медленно подошла к занавешенному окну. Там, за тяжёлой шторой, ярко светило солнце, заливая улицы своим багровым светом. Устало глядя на окно, Анна вдруг почувствовала непреодолимое желание отдёрнуть штору в сторону, подставить своё холодное тело под его горячие лучи. Тут снова чей-то тоненький голосок твёрдо произнёс: «нельзя», и Анна отступила на два шага от окна. Покачав головой, Анна развернулась и снова села на кровать.
Вдруг в глазах всё потемнело. Обхватив свою голову руками, Анна зажмурилась, пытаясь прогнать наваждение. Перед глазами развернулась огромная и яркая картина: на пригорке стоит маленькая, серенькая деревенька, похожая на сбившихся в крохотную стайку перепуганных птиц, а внизу простирается огромное, широкое поле с колышущимися на слабом ветру колосьями пшеницы, с шелестящими листвой деревьями; где-то вдалеке играет пастух, который вдруг проснулся и почувствовал себя одиноким. И над всем, над деревенькой, над полем, над блестящей водой реки поднимается солнце, бросая горячие лучи на землю, на воду, на лицо Ани. Она жмурится, но не смеет отойти от берега, так как зачарованно смотрит на рассвет. Она никогда не видела поднимающегося солнца, но именно сегодня она слишком рано поднялась, чтобы увидеть это своими глазами.
Резкий утренний ветер треплет её распущенные волосы, обнимает её своими мягкими руками, а зеленые глаза девушки неотрывно следят за каждым лучиком поднимающегося солнца. И Аня не смеет оторвать свой взгляд.
Она тряхнула головой и слегка покачнулась. То, что только что предстало её глазам, было, несомненно, из её прошлой жизни. Но красота, яркость этого воспоминания так походила на реальность, что Анна долго ещё осматривалась, боясь, что незаметно для себя выбежала на улицу и встретила рассвет. Поняв, что это было всего лишь воспоминание, Анна вновь грустно посмотрела на окно, и легла на кровать, носом к стенке. К горлу подступал страх. Неизвестность опять наваливалась на Анну всею своей массой. Затосковав по своей прошлой деревенской жизни, по своему живому, дышащему телу, Анна невольно содрогнулась от наступающих рыданий. Спрятав лицо в руки, и пролежав так минут двадцать, Анна внезапно рассердилась на саму себя.
«Сколько можно хныкать и тосковать?- зло подумала она,- что я вся как будто в воду опущенная? Теперь я совсем другая, нужно принимать себя такой, какая я есть. Не могу я ходить под солнцем, значит, могу ходить под луной! У меня не бьётся сердце,- она приложила руку к груди.- Но я отлично вижу в темноте, я всё слышу и чувствую. Я красившее всех людей на всём белом свете. Никто не посмеет меня обидеть меня больше!- Анна гордо подняла голову, в груди всё как будто заволновалось и что-то переменилось. Евгений представился жалким и ничтожным.- Я больше не грязная деревенщина. Теперь, здесь, в этом городе, я столичная барыня, и никто не должен знать о моих деревенских корнях. Никто!».
Анна хмыкнула, снова вытянула перед собой свои руки и долго-долго любовалась ими, затем перевела взгляд на подтянутую и упругую грудь, на разбросанные по плечам рыжие локоны. И, с чувством собственного достоинства, закрыла глаза.
Её снова мучили кошмары. Снился злой Евгений, мёртвая мать, чудище в подполье. И она, такая маленькая и беззащитная, никак не могла от них спрятаться. Всё бегала, бегала по различным углам, закрывалась руками, зажимала уши, отворачиваясь к стенке, и чувствовала всем своим существом, что они стоят у неё за спиной и что-то грозно шипят.
Она резко проснулась, сев на постели. Что-то подсказало ей, что солнце только что село. Анна сразу вспомнила, где она находится, и кто она сейчас. Вспомнила свою вчерашнюю уверенность, мысль «и на нашей улице будет праздник», и сразу повеселела.
Поднявшись с кровати, оправив на себе слегка помявшееся платье, и откинув грациозным движением руки свои волосы, вышла в другую комнату. Но как только Анна попала туда и увидела Максима, вся её смелость сразу куда-то исчезла. Безотчётный страх заставил её сжаться в комок и слегка присесть. Она хотела незаметно вернуться в свою комнату, но Максим повернул голову в её сторону и с доброй улыбкой взглянул на перепуганное лицо Анны.
- Добрый вечер,- сказал он и медленно, с трудом, поднялся со стула. Анна что-то пробормотала трясущимися губами. Максимилиан, хромая, подошёл к ней и, взяв её слегка подрагивающую холодную руку, едва дотронулся губами до неё. Анна с ужасом смотрела на него. Максим удивлённо поднял брови, тоже посмотрел на Анну, и, всё держа её руку, спросил:
- Чего вы так испугались?- он отпустил руку и стал торопливо приглаживать волосы.
«Господи, что же это со мной-то?- перепугано думала Анна,- чего же я испужалась так? Он же добрый…»- и выдавила из себя жалкое подобие улыбки.
- Я…- заикаясь, пролепетала она.
- Знаете, вы напомнили мне запуганную крепостную девку,- с улыбкой заметил Максим,- Которую собираются вести на Сенную, чтобы бить.
Анне почудилась в его словах скрытая угроза и намёк. Чувствуя, как побежали по щекам холодные слёзы, она бросилась на колени и зарыдала во весь голос.
- Прошу вас, не бейте меня!!- вырвался отчаянный вопль из её груди. Максимилиан начал скоро поднимать её, пытаясь успокоить.
- Что с вами случилось?- шептал он Анне, которая тряслась от страха и рыданий.- Успокойтесь же! Отчего вы плачете?
Анна громко рыдала, продолжая закрываться руками.
-Я бессовестная лгунья!- кричала она.- Я мать убила! Я крепостная! Я наврала вам!- она задыхалась от горячих рыданий, в груди внезапно поселилась боль. В исступлении, она выкрикивала что-то непонятное. Ноги её подкосились, и она тотчас упала бы, но руки Максима ловко подхватили её. Анна продолжала плакать, сотрясаясь всем телом, уткнувшись лицом в плечо Максима.
-Я не хотела сюда ехать….- сбивчиво шептала она.- Но барин, барин….- слов её невозможно было разобрать.
-Какой барин?- ласково спросил Максим, осторожно гладя её по голове.
-Я… не знаю…. Его Евгений звали…- Анна стала понемногу успокаиваться, - он хотел меня барыней сделать…. Он крови своей дал…. А я убежала…. Я умереть хотела.… В воду броситься….- короткие всхлипывания прерывали её речь, делали несвязной, непонятной. Максим прижимал её к себе. И внезапно он увидел её сердце, её слабую, дрожащую, истерзанную душу. Она билась в хрупком теле, как в предсмертной агонии бьётся маленькая, серая пичужка, которая угодила в силок. На сердце было множество ран, оставленных безжалостным кнутом и плетью. Анна всё это претерпела, выжила, и теперь она не знала, что делать ей с тем, что вдруг посчастливилось ей найти. Она была запугана, она из деревни попала в огромный город. Она ни разу не видела стольких чужих людей сразу.
Бедная, маленькая девочка.
Максим продолжал по-отцовски гладить Анну по голове. Она, тем временем, почти успокоилась, только продолжала изредка коротко всхлипывать.
-Что же, ты хочешь вернуться?- после долгой паузы спросил он.
-Нет!- испугалась вдруг Анна.- Я не хочу…. Я мать убила, я убивица. Я не вернусь туда.
-Тогда, тебя вернуть к твоему барину?
-Нет!- снова воскликнула Анна, - он злой, он очень злой! Он бить меня будет!.. Я не хочу к нему…..
-Куда же мне с тобой деваться?
Анна резко вскинула голову. Глаза, в которых застыло безумное отчаяние, смело взглянули на Максима.
-Убейте меня! Я не хочу жить так! Мне лучше смерть!- она отчеканивала каждое слово, как будто печатала монеты из стали.
-Как же я тебя тогда убью?
-Выставьте меня под солнце, чтоб я сгорела.
-Я не могу так поступить….- голос Максима стал более неуверенным, Анна же была полна решимости.
-Почему? Вы не можете убить крестьянку?
-Не могу. Я никогда не держал крестьян, я всю свою жизнь жил в этом городе. Я сам почти бедняк.
-Но я убийца, я душегубка, мне нет прощения!- Голос Анны зазвенел и задрожал, как натянутая до отказа струна, готовая порваться.
Максим вдруг горячо обнял её, прижимая к своей груди, чувствуя к Анне какие-то смутные отеческие чувства.
-Ты вампир, Аня, ты всегда будешь убивать людей, ты должна привыкнуть к этому.
-Я никогда не привыкну!- Отчаянно вскрикнула она.- Никогда, никогда, никогда!!!
-Привыкнешь,- Максим снова погладил её по рыжеволосой голове.- Все привыкают.
Анна медленно подняла голову, со смутной надеждой посмотрела на Максима. Тот улыбнулся ей, убирая с заплаканного лица прилипшие рыжие локоны.
-Выходит, ты только вчера приехала в Петербург?- спросил он, Анна кивнула. На синеватых губах Максима снова появилась добрая и мягкая улыбка.- Извольте пригласить вас на вечернюю прогулку по городу.
Анна тихо улыбнулась ему в ответ и кивнула.

На улице было много людей, дамы в пышных платьях, с зонтиками в руках, мужчины в сюртуках, с цилиндрами и тростями. Слышался русский говор, смех, который странно перемешивался с французским языком, с музыкой, доносившейся из распахнутых окон ресторана, со стуком лошадиных копыт и звуком проезжающих мимо экипажей. Пахло из булочной, которая находилась на углу одного дома, пахло дорогим парфюмом господина, который только что прошёл мимо. Анна чувствовала, как у неё медленно начинает идти кругом голова. Никогда она не видела такого огромного скопления людей, домов, лошадей, в ушах странно зазвенело от людского говора. Анна испуганно озиралась по сторонам, удивленно хлопая ресницами. Небо казалось каким-то низким и будто давило, там ещё застыли багровые блики севшего солнца, а облака почему-то напоминали белые корабли, которые Анна иногда видела с берега, где лежала её деревня.
Максим с улыбкой смотрел на неё. Он чувствовал себя кем-то вроде героя. Анна, крепостная, которая с самого рождения жила в деревне, теперь попала в руки какого-то злобного барина, но убежала, а он, Максимилиан, нашёл её, успокоил, и вот теперь….
Анна неожиданно споткнулась и чуть не упала. К туфлям, которые ей дала служанка Евгения, она так и не смогла привыкнуть. Она всю жизнь свою проходила в простых лаптях, а тут…. Максим вовремя её подхватил. Сзади на них натолкнулся неизвестный господин, извинился не по-французски и пошёл далее. Кто-то громко засмеялся, где-то рядом фыркнула лошадь, и грозно закричал возница. Анна почувствовала, что теряет над собой контроль. Отовсюду доносились разнообразные запахи. Но самым сильным был запах людей, которые в бесчисленности окружали её. В душе внезапно вскипела безумная жажда, откуда-то появились новые силы и храбрость. Анна гордо поднялась и посмотрела на Максима. Он прочитал в её взгляде решимость, жажду и желание. Кивнув, он показал ей в конец улицы, где виднелся сад, а по бокам от него расположились в разнообразии своём небольшие домики. Здесь было немного меньше людей, но Анне понравилось то место. Вновь посмотрев на Максима, она отпустила его руку, и они разошлись в разные стороны. Анна хотела убить человека в одиночестве. Она вдруг поняла, что чьё-либо присутствие в тот момент, когда жертва уже будет биться в её объятиях, непременно начнёт раздражать.
Чувствуя необыкновенную бодрость, подъём сил и железную уверенность, Анна смело зашагала по шоссе, направляясь в парк. Людей действительно стало меньше, и её окутала вечерняя прохлада и свежесть. Кругом росли зелёные кусты, деревья, на которых уже стали желтеть листья. Пахло цветами, опавшей листвой, наступающей осенью. Но Анна чувствовала также массу других запахов: недавно здесь прошли мужчина с женщиной, держась за руки, и с нежностью глядя друг на друга, там пробежал ребёнок лет девяти, здесь, на этой скамейке, днём рыдала девушка из-за смерти отца. Здесь днём побывало бесчисленное количество людей, и практически все оставили после себя свой запах. Сейчас, после захода солнца, людей поубавилось, каждый занимался чем-то своим. Анна с восторгом оглядела всех людей, которые попались ей на глаза. Какие они все интересные.
А ещё кто-то наблюдал за Анной.
Это был человек. Анна сбавила шаг, прислушиваясь к своим инстинктам и обострившимся чувствам. Это был молодой человек, и ему не больше восемнадцати. Ну что ж, пусть следит. «Я тебя всё равно найду»,- подумала Анна и всё же оглянулась. Кто-то, сидящий в конце аллеи, неотрывно смотрел на неё. Анна усмехнулась и нарочито медленно пошла вперёд. Жажда тем временем усиливалась. Вампирша понимала, что жажда делает её ещё красивей, ещё пленительней и, вместе с тем, сильней. Анна скромно опустила глаза, приняла самый невинный вид, и медленно шла по гравию, слегка шурша платьем.
Люди, в особенности, мужчины, непременно обращали на неё внимание. Один мужчина солидного возраста, подбежал к ней, и, сунув ей в руки букет красных тюльпанов, горячо прошептал:
-Мадемуазель, вы прекрасны.
Анна удивленно посмотрела на него, но мужчина вдруг оглянулся и торопливо пошёл дальше по аллее, приближаясь к выходу.
Она пожала плечами, рассеянно понюхала тюльпаны, и, подняв голову, ещё медленней стала приближаться к своей цели, не сводя глаз с того, кто следил за ней. Теперь она ясно видела, что на одной из скамеек, в густой тени деревьев, сидит молодой человек в довольно потрепанном сюртуке, со смешным хохолком на голове, который падал ему на глаза. На коленях юноша держал небольшой альбомчик, а правая, слегка подрагивающая рука с карандашом, быстро бегала по листку. Он часто вскидывал свои блестящие чёрные глаза, которые замирали на Анне, и вновь поспешно опускал их, сосредоточенно вглядываясь в рисунок.
Анна села на одну скамейку от него. Рядом, на соседней скамейке, поначалу сидела парочка, но только Анна оказалась рядом, они поднялись и вместе ушли. Анна неподвижно сидела, поглядывая иногда то в одну, то в другую сторону. Юноша склонился над своим рисунком, что-то стирая. Анна искоса взглянула на него: он был довольно худощав, черты лица имел тонкие, изящные. Невинная бледнота кожи, сквозь которую виднелись синеватые венки, сильнее возбуждали в Анне жажду. Только чёрные, как смородина, глаза, да чёрные бакенбарды, да иссиня-чёрные волосы его, казалось, немного оживляли всё его существо.
Анна глубоко вздохнула. Здесь, около зелёных ещё деревьев, пахло свежестью, влагой. Втянув ещё раз в себя воздух, Анна подумала, что пахнет осенью и дождями.
Юноша тем временем отряхнул рисунок и, коротко взглянув на неё, снова принялся скоро что-то рисовать короткими, отрывистыми движениями остро отточенного карандаша. Анна неотрывно следила за ним, желая, чтобы он встретился с её взглядом. Вот молодой художник снова повернул к ней голову и слегка вздрогнул, увидев, что Анна прямо смотрит на него. Они с минуту смотрели друг на друга, и Анне даже начал нравиться этот молодой человек. Но он, что-то разглядев в её лице, опять склонил голову над рисунком.
«Что ж, пора действовать»,- решительно подумала Анна и, поднявшись, направилась к скамейке, где был молодой художник. Когда она осторожно подсела к нему, он даже не повернул головы в её сторону, только карандаш быстрее забегал по листочку альбома. Анна опёрлась о спинку скамейки, и, выждав невыносимые для неё четыре минуты, посмотрела на юношу. Тот, наконец, поднял голову и взглянул на Анну. При этом сам он весь как бы сжался, как будто ожидал, что Анна накричит на него или ударит. Мгновение они снова смотрели друг на друга, и Анна, улыбнувшись, спросила:
- Что это вы делаете?- её взгляд блуждал по листочку, что лежал на коленях художника. Тот дёрнул плечом, посмотрел на рисунок и протянул его Анне, явно смутившись. Она взяла листочек из его подрагивающих рук и мельком посмотрела на него.
Незаметные штрихи, гибкость и плавность линий, всех изгибов, чётко вырисованные детали поразили поначалу Анну. Она ни разу не держала в своих руках ни портрета, ни картины. Здесь, на рисунке, она увидела саму себя, она стояла около скамейки, с букетом красных тюльпанов в руках. Она понравилась сама себе в этом рисунке и осталась довольна.
-Очень здорово,- едва слышно сказала она. Молодой художник слегка улыбнулся.
-Оставьте себе,- ответил он тихим голосом. Анна покачала головой.
-Пущай будет у вас.
Он кивнул и вложил рисунок обратно в альбом.
Анна не знала, с чего начать. Ей безумно хотелось его крови, но она не знала, как убить его здесь, на виду у многих. Этого нельзя было делать. Художник тем временем спрятал куда-то карандаш и собирался уходить. Анна испугалась, что сейчас она может потерять своего человечка, и тоже поспешно поднялась. Старая привычка всегда покорно молчать в присутствии чужого человека, не давала ей выговорить ни единого слова. Поборов себя, Анна всё же спросила:
-Уже уходите?
Молодой художник мельком взглянул на неё.
- Да,- Кивнул он, - Я благодарен вам, но… Пора нам расстаться, - он поклонился ей и хотел уже идти к выходу из парка, однако вновь заговорившая жажда толкнула Анну выпалить:
-Нарисуйте меня ещё раз. - он обернулся, и в его взгляде что-то изменилось. Лёгкое удивление и тщательно скрываемая радость светились в этих чёрных глазах. Он кивнул, хлопнув длинными ресницами, и спросил:
-Здесь?
«Вот оно!»,- обрадовалась Анна, скромно улыбнувшись ему. Художник заворожено смотрел на Анну, и она чувствовала, как он восхищается ею. Приосанившись, Анна подошла ближе к нему.
-Знаете,- уверенно и тихо сказала она, равномерно дыша, чувствуя сводящий с ума его запах,- в Петербург-то я только вчера приехала. Может, покажете мне город?
Он быстро кивнул, глядя блестящими глазами на Анну. Она медленно протянула ему руку.
Игра с ним начинала нравиться Анне. Ей нравилось наблюдать, как он постепенно всё более влюбляется в неё, как он готов умереть за неё. Он медленно терял голову, и Анна была виновницей всего этого. Ей безумно это нравилось.
Жажда понемногу заполняла собой всю Анну, её рука сжимала горячую ладонь молодого художника. Они молча шли по аллее. Анна была как никогда довольна собой. Людей тем временем стало ещё меньше. Разгорались фонари у дороги, всё реже ездили мимо экипажи. В свою силу вступала ночь. И Анна чувствовала, что вместе с могуществом ночи, увеличивается и её собственное могущество. Они медленно шли по шоссе. Анна незаметно оглядывалась, выбирая место, где было больше тени и меньше домов.
-Вот здесь,- шепнула она молодому художнику, указав на узорчатые ворота, за которыми виднелся сад и большой особняк. Как это ни странно, здесь фонарь не горел. Они подошли к воротам.
-Что это за дом?
-Это особняк Астаховых,- ответил он после некоторой паузы,- очень богатые люди.
Перед ними, за узорчатой чугунной решёткой, среди тёмных мокрых стволов деревьев, стоял дом в три этажа. Тридцать с небольшим окон мрачно смотрели на шоссе, днём такое людное и теперь, когда зашло солнце, такое пустынное; на дорогу, не слишком широкую, так как дом этот всё же находился далеко от центра столицы; люди, которые случайно заходили на эту улицу, поражались вначале громадной монументальности этого дома, затем ёжились как будто от холодного ветра, а уж после этого спешили отойти от него как можно дальше, иначе же у них создавалось такое чувство, что в одном окне вот-вот, да и покажется чей-нибудь зловещий силуэт, обмотанный в саван и с цепями на руках. Дом подавлял и в одно и то же время заставлял трепетать от священного страха. Даже летом, когда деревья во дворе этого дома зеленели, когда там щебетали птицы, он не менял своей маски, даже зимой, когда всё было укутано белым пухом снега, его тёмно-серые стены воздвигались огромным памятником над всеми сугробами, и, казалось, две кирпичные трубы спешили скорее проткнуть небеса, потому что только там не знали этого дома.
Что же касается Анны, то ей особняк Астаховых понравился так, что она минуты три неотрывно глазела на него, слегка приоткрыв рот. Молодой художник, как и все прочие петербуржцы, которые уже привыкли видеть этот дом, стоял вполоборота к нему, в душе было чувство, что кто-то пристально наблюдает за ними из окна этого дома. Анна отошла от массивных ворот, и посмотрела на художника.
-А ты не богатый?
Он покачал головой.
-В наше время мало находится настоящих ценителей искусства,- заметил он,- к сожалению, я живу только тем, что продаю свои картины. Но мне за них мало платят.- Он посмотрел на Анну,- но, если они увидят твои портреты, думаю, они станут платить гораздо больше.
Анна улыбнулась ему своей тихой улыбкой и, посмотрев назад, сказала:
-Видишь вот тот дуб? По-моему, пригожее место.
Они подошли к высокому и толстому стволу дерева. Зелёная ещё крона давала густую тень у подножия ствола. Анна села на корень, который более всех поднимался вверх, и, обняв колени, склонила набок голову.
-Ты божественна,- прошептал ей молодой художник и отошёл немного поодаль.
Анна улыбалась и глядела на его худой силуэт. Он с серьезным лицом быстро срисовывал её, и когда их взгляды перекрещивались, губы его слегка трогала тёплая улыбка ребёнка, который знает, что у него в руках находится самое дорогое сокровище в мире, и что оно принадлежит именно ему.
За всё время, пока он рисовал Анну, ни единая живая душа не прошла мимо. Анну это успокаивало, но и настораживало одновременно. Что, если кто-то увидит их?
Когда молодой художник закончил рисовать, он подошёл к ней и протянул рисунок.
Анна подняла на него сияющие глаза.
-Ты очень хорошо рисуешь, - сказала она,- думаю, ты вскоре получишь много денег за свои картинки,- она протянула обратно рисунок и сама поднялась. Жажда не давала ей покоя, она заполнила собой всё в душе Анны. Вампирша протянула к нему руки, обняла его. Почувствовала его запах, жар его тела, услышала стук его сердца. Она тесно прижалась к нему. Её лицо оказалось в такой близости от него, что она смогла заглянуть в его глаза, которые теперь были полны страсти.
Анна хотела что-то сказать ему, но вдруг почувствовала, как клыки быстро удлиняются, и не смогла ничего внятно выговорить. Её ловкие руки быстро расслабили галстук, открыли горло, под кожей быстро пульсировала толстая, как верёвка, сонная артерия. Анна запустила руки в его волосы, взлохматила пряди, почувствовала, как его руки сжимают её стан, и, прижавшись к нему всем телом, как будто хотела раствориться в нём, впилась в его шею.
Он дёрнулся в сторону, но руки Анны держали его с силой двадцати рослых мужчин. Он хотел закричать, но не смог ничего произнести. По его горлу потоком текла горячая, обжигающая, кипящая, полная страсти, кровь. Анна сжимала его в своих объятиях, высасывая из двух крохотных ранок всю кровь до последней капли. Он отчаянно боролся с ней, но только быстрее слабел. Ноги его подкосились, он уронил назад голову, а Анна всё продолжала держать его, не отрываясь от орошённого кровью горла. Жертва ещё пару раз беспомощно дёрнулась и замерла в руках Анны.
Она подняла голову от его горла, и, разжав руки, выпустила мёртвое тело. Он упал на пыльную дорогу, подогнув под себя ноги и раскинув руки в стороны. Анна непонимающе посмотрела на его посеревшее лицо, закрытые веки, взъерошенные волосы. На камень мостовой медленно падала тяжёлыми каплями кровь с его верхней губы, обильным потоком идущая из носа. Как странно было смотреть на того, кто только недавно дышал, чувствовал, видел, двигался, жил, а теперь лежал мёртвый на дороге.
Анна опустилась на колени перед ним, заторможено разглядывая его застывшие черты лица. Она чувствовала приятное умиротворение, легкость, радость. И всё же, чувствовала себя немного виноватой перед молодым художником, который так и не разбогател на своих картинах.
Она протянула руку, потрогала медленно остывающую кожу на лице, подбородке, шее. С благодарностью посмотрев на серое лицо художника, Анна снова уселась на выступающий корень. Она долго сидела, смотря на лежащий силуэт молодого человека, думая о том, что не так уж плохо быть вампиром. Взгляд её сошёл с художника на альбомчик, который лежал почти около её ног. Привстав, она подняла его, и, раскрыв, стала с интересом рассматривать рисунки.
Восхищению её не было предела. Она с широко раскрытыми глазами рассматривала пейзажи, портреты. Всё было нарисовано карандашом, но всё равно, Анне понравилось. Её взору открывались новые красоты: вид занесенной снегом деревни, две девочки, идущие по пыльной дороге, одетые в крестьянскую одежду, портрет какого-то усача в кепке, огромный собор, небо с далёкими облаками, девушка двадцати лет одетая в длинное, пышное платье. Бесчисленная вереница лиц, фигур и образов. Двумя последними рисунками была сама Анна, а затем были белые, чистые листы бумаги. Анна перевернула свой рисунок, и глаза её остановились на безукоризненном, невинно-чистом альбомном листе.
Анна долго смотрела на него, перебирая что-то в уме, затем как будто опомнилась, вскочила, подняла около руки молодого художника карандаш, который он некогда сжимал, и снова села на корень. Неумело взяв в правую руку карандаш, она поставила его на бумагу, и робко провела, слегка нажимая на карандаш, неровную линию. Рука её дрожала, но Анна почувствовала удовольствие от того, что она вдруг научилась держать в руке то, чего ни разу в глаза не видела. Осмелев, Анна обвела более уверенно ту же линию. Линии были немного косыми и подрагивающими, и она чувствовала себя ребёнком, который только учится ходить. Анна посмотрела на лежащего художника, пристальнее всмотрелась в его неживое, серое лицо, и стала быстро-быстро перерисовывать запомнившиеся черты его лица.
Рука её проворно двигалась по всему листочку, бросая слегка небрежные черточки на бумагу. Анна готова была от усердия своего высунуть язык, она даже забыла, что в любую минуту кто-то может завернуть за угол, и увидеть её. Но Анне было не до этого. Она была полностью поглощена своей работой. Из-под её руки выходил правильный портрет. Карандаш скользил по бумаге, как лапки водомерки скользят по гладкой поверхности озера, едва задевая воду. Для Анны перестало существовать время, настолько она отдалась своей работе.
Её отвлек отдалённый звук шагов, который заставил её вздрогнуть и поднять голову от почти оконченного рисунка. Кто-то уверенно шагал по мостовой, стуча каблуками; ещё немного, и он завернёт сюда. Анна пришла в ужас. Сжимая в руках альбомчик, она тотчас вскочила, и заметалась из стороны в сторону. До поворота бежать было далеко, Анне ни за что не успеть добежать до него. Где найти ей укрытие от свидетеля? Звук шагов неумолимо приближался и практически оглушал Анну, которая уже привыкла к окружающей её тишине и спокойствию.
Шаги стали ещё ближе. Анна бросилась за дуб, дрожа всем своим телом, и притаилась там, затаив дыхание. Наконец, тот, кто возмутил её спокойствие, завернул за угол дома. Анна слегка выглянула из-за дерева, боясь того, что её могут увидеть.
И мёртвое сердце внезапно ожило и застучало в груди от нахлынувшей волны ужаса.
По улице решительно шёл Евгений, поглядывая изредка по сторонам, как будто тоже боялся, что его заметят здесь в такой поздний час. Анна зажала рукой рот и вжалась спиной в морщинистую кору дерева. Шаги Евгения приблизились. Анна стояла спиной к нему, зажмурившись, боясь выдать себя малейшим шорохом.
Он остановился и, как подумала Анна, скорей всего, нагнулся над трупом. Вполголоса холодно рассмеялся, выпрямился, и поглядел по сторонам. Анна едва сдерживала взволнованное дыхание. На лбу даже выступил холодный, как лёд, пот, в ногах была значительная слабость, и колени слегка подгибались. Трясущейся рукой, Анна снова зажала себе рот. Евгений стоял около самого дуба, разглядывая, наверное, тело художника. Вампир прошёлся перед дубом, как будто размышляя о чём-то, и, остановившись, вдруг сказал вполголоса:
-Никуда ты от меня не денешься, – и внезапно так проворно заглянул за дуб, что Анна поначалу и не поняла, что произошло.
Испуганно посмотрев на лицо Евгения, которое побледнело ещё сильнее от злости, Анна резко выпрямила вперёд руки и оттолкнула его. Она стремглав бросилась прочь от дуба, оглядываясь иногда назад. Евгений быстро бежал за ней, и лицо его, искажённое яростью, добавляло ужаса Анне. Она хотела закричать, но побоялась, что может разбудить кого-то из людей. По щекам её катились холодные слёзы, из груди вырывались рыдания, но Анна понимала, что если сейчас остановится, Евгений порвёт её на куски. Она снова оглянулась, злой барин почти догнал её.
Мостовая путалась перед глазами, безумный страх заставлял бежать её так быстро, как она никогда не бегала. Казалось, ещё немного, и Анна сможет взлететь. Но этого никак не происходило.
Внезапно впереди себя, в трёхстах метрах, около одного фонарного столба, Анна увидела Максима, который смотрел на плескающиеся воды реки Невы, и как будто совершенно не замечал Анны, которая со всех ног убегала от злого Евгения.
-Максим!!!- что есть сил, прокричала Анна, подбегая к нему и со всею проворностию и грацией ловкой лисы, прячась за его спину,- спасите меня, пожалуйста!!- её трясущаяся рука указывала на злого барина, который уже стоял перед самым носом Максимилиана.
-Максим, ты же знаешь…- начал Евгений, но его голос был тотчас заглушен громкими криками Анны.- Помолчи, чернь!- крикнул он на неё. Голос Анны треснул, и она испуганно замолчала, продолжая прятаться за широкой спиной Максима, - Максим, ты меня знаешь, отдай её лучше мне.
Максим смущённо посмотрел через плечо на Анну, которая дрожала всем телом, продолжая запуганно смотреть на злого Евгения, и, вздохнув, тихо ответил:
-Не думаю, что смогу вам её отдать….- но эти слова прозвучали очень неубедительно.
Евгений прищурил свои серо-зелёные глаза, рот превратился в тонкую едва розоватую полоску. Он сложил руки на груди и стал выжидающе смотреть на Максима и Анну.
- Максим,- начал он после длинной паузы,- понимаешь, она моя. Это моя крепостная, не твоя. Тебе это понятно?- тон его голоса превратился из мягкого в стальной и жесткий, - по всем законам ты просто обязан отдать её мне. Она – беглая крепостная. Она сбежала именно от меня, а не от тебя. Хотя, ты вообще никогда не имел в своём распоряжении крестьян, - он холодно рассмеялся,- по всем документам, ты вообще мёртв вот уже двадцать лет, - глаза его расширились, а зрачки сузились до едва заметных щёлочек, он ближе подошёл к Максиму, Анна вся сжалась в комок. Максим невозмутимо молчал.
-Ты разве забыл, что случится, если мы с тобой опять не сойдёмся во мнениях?- Евгений был выше Максима почти на целую голову, и его пылающие очи надменно и свысока взирали на растерявшегося Максима. Евгений красноречиво посмотрел на хромую ногу Максима, и его трость, а затем перевёл ненавидящий взгляд на упыря. И неслышно, почти одними губами отчеканил:
- Отдай её, Максим. Отдай по-хорошему.
Максим колебался. Анна трясла головой и шёпотом умоляла не отдавать её злому Евгению.
Атмосфера вокруг начала медленно накаляться, как будто перед грозой. Евгений неотрывно, не моргая, смотрел в упор на Максима, и ждал. Минуты тянулись мучительно долго.
Наконец, Максим не выдержал. На лице его выступил холодный пот, лицо приняло мучительно-равнодушную маску. Взяв Анну за плечи, он поставил её перед Евгением, руки его заметно дрожали.
-Получите-с,- пряча глаза от Анны, пробормотал он, и, развернувшись, медленно захромал к дому.
-Сердечно благодарен, - надменно и громко ответил ему Евгений, и, крепко взяв Анну, повёл её в переулок.
Они быстро шли по улице. Анна перепугано молчала, глядя на бледное лицо Евгения, глаза были сухие и злые. Она нервно кусала губы, предполагая, что же Евгений сделает с ней, когда они придут туда, куда идут . Пока что, барин не предпринимал никаких попыток к избиению Анны.
Она всё оглядывалась, и внезапно в глазах потемнело. В голове как будто разорвалась крохотная бомба, застелив глаза Анны белой пеленой. Она увидела грязную дорогу, всю в рытвинах, чёрные поля, где ещё лежал серый подтаявший снег, а в небе кружило вороньё, чьё карканье почти оглушало Аню. Её, упирающуюся и кричащую, вели за руки два дюжих мужика в серых картузах.
Аня пыталась вырваться, но мужики так крепко её держали, что кожа на её руках, где были их мозолистые ладони, стала красной. Кругом не было ни одной живой души, если не считать бабу с дитятей, которые стояли около своей покосившейся избушки, и с грустью смотрели на двух мужиков и крепостную рыжеволосую девушку. Аня знала, куда её ведут. И она знала, что там с ней будут делать. Она даже догадывалась, за что они будут её наказывать. Ведь та булка белого, барского хлеба была предназначена для барской семьи, а не для голодной Ани и её больной матери.
Мужики довели её до невысокой конюшни, оттуда доносился запах сена и лошадей.
-Ну, пошла!- грубо запихнув Аню в конюшню, крикнул один мужик. Другой в это время уложил её лицом вниз на широкую скамью, и, задрав грязную, худую рубаху, достал из-за пояса кнут.
Она громко плакала, вся сжавшись в комок. В конюшне было холодно, а ей, без своей пусть даже и рваной рубахи, было очень зябко. Где-то рядом громко фыркнула лошадь и, опустив голову, стала жевать мокрое сено. Аня всегда боялась, что её вот так, раздетую и разутую, уложат на скамью, и изобьют кнутом. Она слабо шевельнулась под крепкой хваткой мужика, и в это время свистнул кнут. Она вскрикнула, дёрнулась, жгучая боль пронзила всё её тело; на белой, обнажённой спине мгновенно вспухла красная отметина от кнута. Кнут свистнул ещё раз, затем ещё и ещё. Аня дрожала, прижавшись животом к холодной скамье, пряча заплаканное, искажённое болью лицо, волосы свесились вниз.
После этого она долго не могла спать на спине, и одно только прикосновение рубахи к изуродованной кнутом коже приносило ужасную боль. Там, на конюшне, она лишилась чувств после десятого удара, а очнулась только тогда, когда её старенькая мама смазывала чем-то её опухшую спину.
Анна громко вздохнула, как будто поднялась со дна озера, где её держал камень, привязанный к груди, и широко раскрытыми глазами уставилась на Евгения, который резко оглянулся на неё.
-Чего вскрикиваешь?- грозно спросил он, сдвинув тёмные брови вместе. Анна запуганно взглянула на него из-под своих густых ресниц, и только прошептала:
-Вы не станете бить меня?
Евгений неотрывно смотрел на неё, а потом хмыкнул, и громко расхохотался. Анна с ужасом глядела на него. Его рука вдруг разжалась и выпустила руку Анны. Евгений резко замолчал, строго поглядев на бледное лицо Анны.
-Что ж, беги, если хочешь, - вдруг глухо сказал он, - вот только негде тебе жить будет. Здесь люди совсем другие, нежели в деревне. А вампиров, которые похожи на тебя, ты вообще не сможешь встретить. Ну, Максимка, я думаю, не захочет снова принять тебя, - и, видя, что Анна колеблется, он показал ей на площадь и, повысив голос, сказал.- Иди!
Анна с мучением в глазах взглянула на него. В груди поселилось странное чувство, как будто одна частичка её души порывалась всеми своими силами убежать от этого злого барина, а другая, которая уже успела привыкнуть к нему, и которая была разочарована в Максиме, протягивала к Евгению свои руки, как младенец тянет ручки к матери. В ушах зазвенел голос Евгения: « У тебя будет много слуг, различных швей, учителей, кучеров….». И что-то в сердце её вдруг ёкнуло и спросило: «А что, если мне и правда удастся пожить барской жизнью?».
Анна оглянулась, понимая, что она никому не нужна в этом огромном городе, и, посмотрев на Евгения, протянула ему обе руки. Он хитро улыбнулся, чувствуя свою победу, взял одну её руку и, слегка наклонившись, поцеловал. Это было знаком, который означал, что с этого момента Анна больше не простая крестьянка. Начиналась её другая жизнь.


4.

Она неподвижно стояла посреди своей новой комнаты и боялась сделать хотя бы один малейший шаг. Всё кругом блестело чистотой и роскошью. Дорогие зеркала, картины в золотых рамах, большая мягкая кровать, безупречно заправленная, чистые, прозрачные заслонки в рамах - таких не было в ее доме. Анна с ужасом глядела на них, и они усиливали весь её ужас в сто раз. Правая рука её всё сжимала тот альбомчик молодого художника, но сама Анна практически забыла про него, сосредоточенно ища выход из общего кошмара. Когда же, наконец, кончится этот сон?
Анна подняла глаза к потолку, хотела вспомнить молитву, но губы почему-то прошептали: «Не бейте меня». Упыриха закусила губу, осмотрелась ещё раз. Теперь она чувствовала себя воровкой, которая незаметно пробралась в господский дом, и её вот-вот поймают и отведут для порки.
Евгений не стал с ней ничего делать. Он молча завёл её в эту комнату и так же молча удалился. Наверное, станет бить тогда, когда вернётся. А может, вообще бить не будет, кто его знает. Он вообще очень странный.
- И злой, - прошептала сама себе Анна, затем вдруг вспомнила, как он поцеловал её руку. Может, он и не злой вовсе, а только строит из себя дьявола во плоти. Анна пожала плечами, снова оглядев богатую комнату. Не верилось как-то ей, что это всё её. Уж лучше бы её посадили в тёмную каморку, дали маленький гроб, и оставили там жить, а здесь, в таких хоромах, поистине царских, она чувствовала себя очень неуверенно.
Может быть, она так и осталась бы стоять около двери, но внезапная усталость и сонливость заставили её смело шагнуть в центр комнаты. Солнечные лучи куда-то делись, и окна только слепили её своим светом, но не могли причинить никакого вреда. Она быстро подошла к одному окну, чувствуя, как кожа быстро нагревается от притуплённых лучей, и как уже появляется жжение, и ловко задёрнула штору. Стало намного легче, глаза перестали слезиться, а покраснение ушло с кожи. Анна тихо улыбнулась, посмотрев на другое окно, задёрнула и на нём штору. Комната погрузилась в приятный полумрак. Анна вновь остановилась в центре комнаты, подняла руки вверх и закружилась на одном месте. Затем вдруг испугалась, что кто-то может её увидеть, а она ведь теперь столичная барыня, поэтому резко остановилась, и, подойдя к кровати, стала внимательно смотреть на неё.
Но ей почему-то не хотелось на неё ложиться. Неожиданно вспомнился ей её гроб, в котором она некогда обнаружила себя, и откуда впоследствии успешно выбралась. Как ей вновь захотелось очутиться там!
Анна осмотрелась ещё раз, в надежде, что встретит где-нибудь гроб, который незаметно приставили к стене, но его нигде не было. Разочарованно вздохнув, она всё же села на мягкую кровать. Анна чувствовала, как всё её существо тянется обратно, к её деревне на берегу реки. Ей захотелось скинуть эти ужасные, сдавливающие всю её стопу, туфли, и босиком пробежаться по мокрой от утренней росы траве, ощутить всей кожей своей прохладу деревенского утра, услышать крики петухов, и, подняв руки к солнцу, к голубому небу, радостно закричать.
Она подняла вверх руки, и тут на её лицо упал альбомчик. Анна вздрогнула, очнувшись от воспоминаний, открыла глаза, и, взяв его в руки, вновь раскрыла. Увидев неоконченный портрет своей жертвы, она взяла в руки карандаш и вновь склонилась, усердно работая. Ей понравилось чувствовать эту власть над карандашом и бумагой: она могла делать с ними всё, что хотела. Она могла пририсовать юному лицу усы, или очки, и даже принялась приводить своё желание в исполнение, но с неожиданной серьёзностью поняла, что это будет неправильно и некрасиво. Покачав головой, Анна неумело заштриховала его тёмную одежду и посмотрела на портрет. Ей вроде бы даже понравилось, но лицо молодого художника показалось ей мёртвым, хотя глаза были открыты, и на губах была едва заметная улыбка. Но весь его облик не светился жизнью. И Анне это не понравилось. Выбросив альбомчик в сторону, она упала на кровать и мгновенно забылась долгим, тяжёлым сном.
Сновидения её были сбивчивыми и непонятными. Анна хотела проснуться, но никак не могла открыть глаза. А сны всё витали и витали над ней, как призрачный дым от цигарки, которую так часто курил когда-то её отец. Анна почти обрадовалась, когда услышала резкий голос Евгения, который бесцеремонно вошёл в её комнату. Она медленно открыла глаза и посмотрела на злого барина, который стоял прямо перед её кроватью.
- Солнце только что село, - угрюмо сообщил ей он. Анна села на кровати, протирая глаза спросонья. Евгений смерил её презрительным взглядом, - Что ты глаза трёшь? Если ты согласилась из грязной деревенщины стать столичной мадам, не три глаза.
Анна отдёрнула от своего лица руки и испуганно посмотрела на злого барина. Минуту они молча глядели друг на друга. Наконец Евгений совсем по-доброму улыбнулся, отчего ввёл Анну в замешательство, и, погладив её по голове, спросил:
- Отчего ты так на меня смотришь испуганно? Что я, с кнутом стою тут перед тобою?
Анна медленно покачала головой, не сводя глаз с его красивого лица. Ей захотелось отодвинуться от него подальше, закрыться руками, и попросить, чтобы он не смотрел на неё никогда больше. Она даже подалась немного назад, но Евгений ловко схватил её за руку.
- С этого момента ты не будешь меня бояться, поняла?- он легонько взял её за подбородок и исподлобья взглянул на неё своими серыми глазами. Анна послушно закивала.
- Отвечай, как следует, - железным тоном повелел Евгений, и Анна тотчас проговорила:
- Да, барин.
Он прищурился, а глаза стали медленно нагреваться, как нагревается железо. Анна поняла, что снова сказала что-то не то. «А вдруг ударит?»,- промелькнула мысль в её голове, и она отпрянула от него назад, вытягивая перед своим лицом руку, защищаясь. Ей опять стало страшно. Забившись в дальний угол кровати, она сжалась всем своим существом в комок, и всё дрожала, ожидая, что Евгений вот-вот её ударит.
Но злой барин снова захохотал, да так задорно, что Анна поняла, сейчас ей не грозит ни какая опасность. Посиневшие губы её сами собой расплылись в скромной улыбке, когда она посмотрела на весёлое лицо Евгения. Он вдруг резко замолчал, и, откашлявшись, сказал:
- Чувствует моё сердце, что с тобой мне придётся очень и очень долго повозиться, - он неожиданно протянул ей свою руку с изящными, ухоженными пальцами, и что-то произнёс на неизвестном Анне языке. Ничего не понимая, она протянула ему руку. Он скоро поднял её с кровати, и, вновь обхватив её стан руками, закружил в вальсе. Она всё испуганно глядела на лицо Евгения, стараясь различить хотя бы какое-нибудь чувство в его чертах, но ничего, только глупая весёлость и холодная надменность царили в его глазах, селились в каждой черте и оседали на складках почти бескровных, тонких губ. Она вновь запнулась, но не упала, только прижалась сильнее к нему, и тут же сама испугалась этого.
Евгений отпустил её, но не выпустил руки. Он поцеловал её, а потом только отпустил. Анна всё с увеличивающимся ужасом смотрела на Евгения, боясь пошевелиться.
«Как же это я буду-то?- сбивчиво думала Анна, смотря на Евгения, который застыл перед ней в строгой позе, - ведь мне же придётся его каждый день видать…», и она всё более пугалась злого барина, который стал теперь для неё учителем, а не просто вампиром.
Евгений внимательно смотрел на неё и явно что-то рассчитывал в уме, слегка прищурившись.
-Capital,- щёлкнув пальцами, промолвил он и, взяв Анну за руку, вывел её из комнаты.

Комната с высоким потолком и красивой мебелью по углам освещалась мягким светом свечей. Анна стояла перед невысокой женщиной, которая старательно и скоро брала с неё мерки, чтобы начать шить платье. Евгений, неприметно стоящий около окна и смотрящий на темнеющую улицу, только иногда коротко оглядывался на двух женщин, как будто желал проверить, всё ли в порядке. Анна же едва сдерживала внутри себя неожиданно проснувшийся голод и всё старалась не глядеть на швею, чтобы случайно не наброситься на неё. Но все усилия, которые она делала над собой, чуть не превратились в жалкий прах, когда швея так близко наклонилась перед Анной, что та невольно почувствовала её запах и увидела скоро пульсирующую сонную артерию. Закусив губу, Анна слегка поворотила назад голову, возбуждённый же взгляд её блуждал по всей комнате, стараясь зациклиться хотя бы на чём-то. Но все мысли возвращались снова и снова к шее женщины.
На помощь неожиданно пришёл Евгений. Неслышно подойдя к швее, он грубовато, тоном хозяина, спросил:
-Не пора ли вам заканчивать?
Женщина едва не вскрикнула, но удержалась и, обернувшись к Евгению, быстро закивала:
-Да-да, с-сейчас, сударь. Осталось только вот…- и она, повернувшись вновь к Анне, стала что-то мерить и записывать. Анна неподвижно стояла, с благодарностью глядя на Евгения. Тот мельком взглянул на неё и снова отошёл к окну.
Когда женщина ушла, Анна тихо подошла к Евгению. Жажда снова превратила её из скромной крепостной в живую, холодную и страстную убийцу.
-Я хочу крови, - шепнула она злому барину, не дрогнув ни одним членом, - очень хочу.
Он кивнул, продолжая смотреть в окно, но ничего не ответил.
-Не сейчас, - так же тихо молвил он после некоторого молчания, - после. Обождите немного.
Анну несколько покоробило то, что он вдруг начал называть её на «вы», но потом она припомнила, что теперь ведь она столичная барыня, и все вокруг должны её уважать. Ей понравилось чувствовать себя сильной и такой же, как и сам Евгений, хотя они намного отличались друг от друга.
Злой Евгений исподлобья посмотрел на неё, как будто хотел что-то сказать, но в эту самую минуту послышался тихий голос слуги:
- Господин Астахов, пожаловал мсьё Лонгрен. Прикажете пустить?
- Зови, - обернувшись, кивнул Евгений, и когда слуга удалился, предупреждающе сказал Анне, - не смейте его трогать. Иначе,- он показал в окно.- Утром примете солнечную ванну.
Другая, замученная и перепуганная до смерти Анна сейчас бы воскликнула: « Пожалуйста, сделайте это!», но упыриха только холодно улыбнулась и прищурила багровые глаза, которые вдруг вспыхнули, как красные китайские фонарики.
- Не беспокойтесь, - прошептала Анна и обернулась, так как услышала шаги учителя.
Вошёл высокий мужчина с кривым некрасивым носом и маленькими глазками. Он почтительно снял высокий цилиндр с курчавой головы и поклонился, а после сказал что-то на незнакомом Анне языке. Евгений тоже ответил ему не по-русски, и, подойдя к учителю, стал быстро и тихо что-то говорить ему на ухо. Анна всё прекрасно слышала, но не могла ничего понять из всех его речей. Она только стояла и смотрела на них, не зная, куда деть руки, которые вдруг показались ей лишними.
Наконец, учитель подошел к ней, взял её руку и тоже поцеловал, как делал это некогда Евгений. Анне уже начало нравиться, что каждый мужчина должен обязательно целовать руки, только вот она не знала, что нужно делать ей. Евгений же снова только наблюдал за ними и, как видимо, что-то отмечал про себя.
Как оказалось, мсьё Лонгрена злой барин нанял для того, чтобы научить её простейшим правилам грамматики и арифметики. Анна впервые взяла в руку ручку и впервые вывела своё имя. Мсьё Лонгрен плоховато говорил по-русски, чувствовалось, что он только недавно в Петербурге, но понять его слова можно было. Анна жадно слушала всё, что говорил ей француз, и всеми силами пыталась понять и запомнить. Часы летели незаметно, но Анна, к своему великому ужасу, осознавала, что, чем дольше мсьё Лонгрен находится с ней, тем больше она начинает хотеть его крови. Вскоре запах его парфюма и его тепло уже сильно действовало на Анну, и она практически не могла говорить, так как сильно мешались клыки, мгновенно удлинившиеся в её рту. Приходилось постоянно закрывать рот рукой и прятать от учителя глаза, так как они уже начали светиться. Евгений же вдруг куда-то словно пропал. Анна чувствовала, что ещё немного, и она не сможет противостоять своей жажде. Но, к счастью, мсьё Лонгрен наконец закрыл книгу по арифметике, и, поднявшись со стула, что-то сказал на другом языке, оглянувшись. Евгений появился так же неожиданно, как и исчез. Они снова начали что-то говорить, в то время как Анна взволнованно кусала себе губы, надеясь, что сможет попробовать хотя бы своей крови, однако ранки слишком быстро затягивались. Вскоре учитель ушёл.
Анна поднялась со стула и быстро подошла к Евгению. Тот остановил её на расстоянии вытянутой руки.
- Скоро, друг мой, скоро, - кивнул он.
-Когда?!- отчаянно воскликнула Анна, показывая крупные клыки, - Я не могу больше ждать!
Евгений молчаливо приблизился к ней, взял за руку и долго смотрел на неё, как будто что-то соображал. При этом в глазах его поселилась лёгкая грусть и страдание, хотя он тщательно это скрывал. Но Анна теперь видела всё. Хмыкнув, она хотела было вырвать у него свою руку, но он крепко её сжал и не пустил.
- Знаете, прекрасная мадемуазель,- прищурившись, начал он, - когда мужчины целуют вам руку, они отдают вам своё почтение. Но, будьте любезны, и вы отдайте им своё. Перед тем, как протянуть свою руку, нужно слегка присесть и наклонить голову, а мужчина потом всё сделает за вас.
Анна слушала его, удивлённо раскрыв глаза, позабыв на минуту про свою жажду.
- Вам понятно?- наклонившись немного к ней, спросил он. Анна кивнула и только тихо, как будто стыдясь, спросила:
- Мне всё понятно, барин, только вот скажите: кто такая мадемуазель-то?


Было около десяти часов вечера. Это именно такое время, когда вечерний Петербург готовится к ночи, но на улицах ещё не царит полное безлюдье. То тут, то там снуют люди. В большинстве своём, это простая беднота: какие-то служанки, оборванные мальчишки, старички да старушки, идущие по святым местам России, и остановившиеся на два-три дня здесь. В тёмных, овеянных осенней прохладой парках можно встретить пары влюблённых, идущих медленно и тихо говорящих между собою. По мостовым стучат копытами лошади экипажей, которые развозят по домам богатых господ и дам, где-то лает собака, которая вдруг увидела незнакомца, подходящего к воротам. Ещё окна богатых имений светятся блеском свечей, и оттуда несётся громкая музыка, смех и говор. Закрываются все магазинчики, но вместо них открываются низенькие, пропахшие плесенью и спиртным пивнушки, которые с доброжелательностью приютят у себя каждого проходящего мимо пьянчужку. Загораются фонари, одиноко освещая потемневшую улицу, облака-корабли становятся тёмно-фиолетового цвета, как будто пропитываются речной прохладой и насыщенностью красок ночного небосвода. Не видно ни маленьких, похожих на бриллианты звёзд, ни пухлой луны. Всё застилают собой облака.
Именно в это время и выходят на улицы практически все вампиры города, начиная со всех самых дальних окраин. Они двигаются тихо и неслышно в тени домов, они ничем не выдают своё присутствие, они незаметно подкрадываются к своей жертве и внезапно нападают. Но зачастую они оставляют свою жертву в живых, так как знают, что таких, как они, в городе очень много, и если каждый начнёт убивать в ночь хотя бы по одному человеку, все очень скоро заподозрят что-то неладное. Люди, на которых напали вампиры, и которые остались в живых зачастую ничего не помнят, но, если они и начинают говорить окружающим о вампирах, и просто-напросто отсылают либо к чёрту, либо в так называемый жёлтый дом – психиатрическую больницу.
Евгению предстояло научить Анну всем этим тонкостям. Он знал, что, чем больше выделится вампирского вещества в кровь человека, тем больше риска превратить его в вампира, что чревато неприятностями. На сегодняшний момент в Петербурге жило достаточно вампиров, и больше не было нужно, иначе город мог либо стать мёртвым, либо жители могли устроить войну с нежитью. Ни первого, ни второго варианта не нужно было вампирским главарям Северной столицы – семье Жжужевских. И поэтому было установлено великое множество правил и законов для вампиров. И каждый вампир обязан был их знать и выполнять.
Два вампира неторопливо шли по шоссе.
-Скажите мне, любезная Анна,- начал Евгений тихо.- Прошлой ночью вы убили человека.
-Да,- кивнула Анна, с любопытством глядя по сторонам.
Евгений тоже кивнул.
-Но, убив именно этого человека, вы нарушили некий закон.- Сказал он.
Анна удивлёно посмотрела на него.
-Какой ещё закон?- Воскликнула она.- Я думала, что…
-Не нужно ваших мыслей и предположений, - холодно заметил Евгений.- Для начала научитесь дослушивать собеседника до конца, - он помолчал с минуту, а затем продолжил.- Наш Петербург – столица не только людей, но и вампиров. Здесь есть свои главари и свои подданные. Как в большом замке феодалов есть свои короли и свои вассалы. Государство немыслимо без законов и постановлений. Вам это понятно?- Анна послушно кивнула, совершенно не поняв его слов, но не желавшая рассердить своего учителя.- Вот и наше государство вампиров, чья столица находится в Петербурге, тоже имеет свои законы. Помимо разнообразнейших постановлений существует и такой закон о Своих людях.
-Своих людях?
-Именно. Понимаете, в Петербурге живут не только упыри и вурдалаки, обращённые, «нечистые» вампиры, но есть и чистые, настоящие, кровные вампиры. К таким отношусь и я, и мой брат Олег Осипович, и мой старший брат Андрей Осипович. Мы почти не отличаемся от людей, мы не боимся света, мы не настолько примитивы, как вы, упыри. Мы живём днём, как люди, мы общаемся с ними, мы с ними работаем. Мы делаем карьеру, как и люди, чтобы не показаться им странными и подозрительными. Человеческий ум нуждается в том, чтобы кого-то подозревать. Но, если в один прекрасный день вдруг не станет того человека, от которого так зависит наша карьера, или же он выживет после укуса вампира, но станет умалишенным или тяжело больным человеком, все наши усилия падут жалким прахом. Поэтому и был выпущен такой закон о Своих людях. Их не слишком много, так как и самих чистых вампиров не много в нашем городе, но их нельзя убивать. А любое нарушение карается.
-Но ведь я не знала….- испугалась Анна, взволнованно глядя на Евгения.
-Помилуйте, милая Анна, если бы вы не убежали от меня тогда, вы бы не натворили таких дел. Я же пытался вас спасти от ошибки, но вы, конечно же, не послушали меня.
Анна опустила голову.
-И что сейчас будет?- тихо спросила она.
-Не знаю,- пожал плечом Евгений.- Во всяком случае, тело уже нашли. И что дальше будет, мне не ведомо. Будут ли Жжужевские разбираться, что произошло, или же нет….- он сделал неопределённый жест рукой.
Мимо проехал экипаж, осветив на минуту бледные лица обоих вампиров. Анна посмотрела на красивое лицо Евгения.
-Этот художник был чьим-то другом?- Только спросила она.
Евгений слегка поморщился, отчего лицо его вдруг исказилось.
-Да….- нехотя ответил он.- Этот художник был другом нашего младшего брата….
-Он тоже вампир?
-Нет, он человек. Уж получилось так, любезная моя барышня, что в семье вампиров родился человек, и ничего тут не сделаешь. Сам он становиться вурдалаком не хочет, а ведь у него астма, сердечная астма, которой он болен с самого рождения; и, что самое ужасное, Андрей, старший брат, не даёт разрешения обращать его помимо его воли,- его глаза злобно заблестели, - В сердце Андрея живёт слишком много чувств, лишних для вампира. Но не будем о нём.- Резко закончил он, посмотрев на стену серого дома, мимо которого они проходили.- Кажется, вы говорили, что голодны?
-Да, - непременно ответила Анна и вдруг спросила.- А кто такой этот Максим?
Евгений вздохнул, что-то припоминая.
-Ну что ж, Максим – упырь, как это ни странно. По правде говоря, упырей не много в нашем городе, но вы словно притягиваете к себе подобных. Очень сговорчивый и податливый, если можно так выразиться. Каким-то образом смог сохранить в себе человеческую черту и не утратить её со временем. Из-за своей доброты он часто страдает. Или раньше страдал. Я давно не общался с ним.
-Это вы его сделали хромым?- Анна припомнила, как Евгений угрожающе смотрел на хромую ногу Максима.
-Да, я, - гордо ответил он.- Мы не сошлись во мнениях, и ссора дошла до дуэли. В этом нет ничего странного. Сейчас Максимка старается избегать меня, но если и встретит, то уж не нагрубит. Он такой по своей натуре.
Анна кивнула, и они скрылись в тёмном закоулке.
-Есть ещё один закон, - тихо продолжил начатый разговор о законах Евгений, - о том, что вампир не должен убивать свою жертву. Это разрешается только по необходимости, к примеру, если вампир ещё слишком молод, или имеет рану, которая может стоить ему жизни. Поэтому, когда пьёшь их кровь, не пей слишком много. Лучше за одну ночь покусать несколько и не убить ни одного, нежели убить одного, но высосать всю его кровь и попасть на учёт в Святой список.
-Что ещё за Святой список?- недоумённо спросила Анна, оглядываясь и ища глазами будущую жертву. Вместо ответа Евгений указал ей на медленно идущего человека. Анна уловила запах спиртного.
-Он пьяный?- только спросила она, посмотрев вперёд.
-Не пьяный, а пьян, - поправил её Евгений.- Да, этот человек пьян. И сильно, спешу вам сказать.- Они неслышно прошли несколько шагов. Затем Евгений остановился, и, наклонившись к самому уху Анны, зашептал ей.- Нетрезвые люди – лёгкая добыча для нас. Однако их кровь, одурманенная алкоголем, не может принести столько пользы, сколько принесёт кровь трезвого человека.
-Почему?- невинно спросила Анна. Человек вдруг запнулся и едва не упал, но схватился за фонарный столб и так повис на нём.
-Алкоголь – яд для людей, - пояснил, подавив улыбку, Евгений.- Медленный, слабый, но яд. Он отравляет их кровь, хотя они этого не замечают. Но мы это замечаем.- И вновь его рука указывала Анне на человека.- Иди, пока он не поднялся на ноги.- Грозно и холодно сказал Евгений ученице.
Чувствуя прилив сил и жуткое, страшное желание, Анна бросилась к человеку.
Он практически не сопротивлялся, и даже не закричал, когда клыки вампирши пронзили его плоть. Анна не успела сделать и трёх глотков, как сильная рука Евгения оторвала её от окровавленного горла жертвы.
-Не смей убивать его!- Зарычал злой барин, схватив Анну за волосы и притянув её голову к себе.- Я же говорил тебе….
-Пусти меня!- Ответила громким рыком Анна.- Я хочу всю его кровь!
-Ну уж нет, всей ты не получишь,- Прошипел Евгений. Он повёл Анну к выходу из закоулка, но ноги Анны внезапно подкосились, и она, визжа, повисла, удерживаемая только руками Евгения, который продолжал сжимать в правой руке её волосы. Ужасный вопль эхом отразился от стен окружающих домов, напугал жителей, которые уже укладывались спать. То тут, то там показались испуганные лица людей, выглядывающих из маленьких окон. Евгений отошёл в густую тень, ведя за собой кричащую Анну.
-Будь ты проклята,- Сквозь зубы плюнул, не сказал, он, и отпустил её волосы.
Анна замолчала, скорчившись на земле, как рваная волками борзая собака. Но ни единой слезинки не выкатилось из её глаз. Повернув к Евгению искаженное злобой и ненавистью лицо, она прорычала:
-Я ненавижу тебя.
На лице Евгения играла самодовольная улыбка.
-Меня все ненавидят.- Его бескровные губы открыли белые, изогнутые клыки, и он, запрокинув назад голову, расхохотался.

5.


Он был в бешенстве. Он не проронил ни единого слова, когда привёл её домой, когда оставил её в своей комнате, но она чувствовала, как подрагивают его руки, когда он сжимал её руку, как чересчур блестят его глаза, слишком прищуренные, как упрямо сжаты его губы. Весь его гнев жил в нём, двигал им, и Анне была только одна радость: он не вылил всю свою ярость на неё.
Оставшись одна, она села на кровать и долго находилась в таком положении. Её жажда была неудовлетворенна, она была зла, она была смела. Она понимала, что эта самая жажда коренным образом меняет всю её натуру, но не могла справиться с мыслью, что если она захочет быть такой всегда, сытой у неё не выйдет такого. Ей придётся постоянно находиться в голодном состоянии, её сердце всегда будет грызть неисповедимая злоба на весь мир. Возможно, она уже не сможет быть такой простой и доброй, какой была.
«Я таковой перестала быть уже тогда, когда вылезла из своей могилы,- зло подумала Анна, мотая на палец рыжий локон.- Чего же мне жалеть ту, оную Анну, которая теперь уж давно померла?».
Она хмыкнула, но какая-то частичка её души всё же продолжала жалеть свою былую, утраченную безвременно, жизнь.
«А к голоду я уж привыкла.- Думала дальше Анна.- Сколько раз мы и день, и два жили без единой крошки, и выживали же. А тут, эдакий пустячок….» Но пустячок мог вырасти до огромных размеров, и Анна тут же понимала это. Она никак не могла найти нужный вариант. Она боялась сделать хотя бы один неверный шаг, боялась оступиться и вновь разозлить своей глупостью Евгения.
Однако мысли её были противоречивы. Как будто одна Анна, та несмелая и тихая девушка, всё просила её выбежать днём на улицу и сгореть заживо под горячими лучами солнца, другая же, смелая и решительная вампирша призывала наплевать на всё: на Евгения, на солнце, на других вампиров, и жить только так, как ей одной хочется. Анна всё не могла выбрать, убить ли ей себя, или же стать столичной барыней.
Она забралась с ногами на кровать, совершенно не боясь испачкать её, и, обхватив руками колени, склонила голову набок, призадумавшись. На улице поднялось уже солнце, до Анны долетал стук лошадиных копыт, людской говор, а она всё сидела, сидела, и тяжело думала. И не могла выбрать, остаться ли ей такой, какой она была раньше, или вступить новую, другую жизнь.
Анна вздохнула и тут увидела лежащий на полу альбомчик. Тот самый, с рисунками молодого художника, и её портретом. Она взяла его в руки и тотчас раскрыла. Увидела свой рисунок. Он почти закончен, но слишком отличается от рисунков её жертвы. Дело даже не в том, что она рисует во многом хуже, нежели он, её рисунок мёртвый, неживой. Он не играет особым вкусом, он не наделён той жизнью, которая видна во всех его рисунках. Даже эта плачущая над могилой девушка куда живее, чем работа Анны.
Она скривила губы, и её рука беспощадно и быстро вырвала рисунок из альбомчика. Раздался яростный хруст порванной и скомканной бумаги, бывший рисунок стремительно полетел к стене.
«Негоже, некрасиво!»,- гневно думала Анна, надув губы и откидываясь на мягкую спинку кровати. И тут только поняла, что молодой художник рисовал свои картины с живых людей, с живой природы, он не вымышлял ничего такого, он наделял их особой, человеческой теплотой. Анна же рисовала, заведомо зная, что этот человек уже мёртв. Она видела сомкнутые вечным сном очи, а карандаш её бессовестно и нагло открывал их на рисунке, и эти глаза, непохожие на глаза живого человека, слишком мёртвые, надуманные, делали весь протрет грубым и бездарным.
«Отныне я буду рисовать только с живых людей,- с гордостию подумала Анна.- А как только рисунок будет закончен, я буду убивать». И на её чуть синеватых губах играла беспутная, игриво-кокетливая улыбка будущей охотницы.
В этот день Анна почти не спала. Изнутри грызла её жажда, не дававшая ей спокойно сомкнуть глаза и вкусить сладкого яду Морфея. К тому же, её сильно раздражал людской говор, доносившийся из-за её запертой двери, и уличный шум тревожил её возбужденный слух.
Вскоре Анне надоело так просто лежать на кровати. Она поднялась, стала по своей старой привычке тереть глаза спросонья, зло поглядывая изредка на дверь, и заранее серчая на злого барина. Впрочем, он появился сразу же после заката.
-Bon jour mademoiselle,- Слегка наклонив голову, сказал он. Анна, которая не поняла ни единого его слова, только сильнее надула губы. Евгений остановился подле двери.
-Ну, и что ты сидишь?- Деловито спросил он после минутного молчания.
-А что я должна делать?- Не менее дерзко ответила ему Анна, буравя его высокий, белый, как мел, лоб, недоброжелательным взглядом.
-Вы должны встать, и, слегка наклонив голову в ответ, подойти ко мне и протянуть руку.- Он видел, что Анна не собирается вставать, и поэтому железным голосом процедил сквозь зубы.- Немедленно встала и подошла ко мне.
Анна только хмыкнула и, скрестив руки на груди, стала смотреть на занавешенное окно.
-Кажись, вы говорили, что я нынче не крепостная, а столичная барыня, так чего же мне вам голову-то клонить.
Евгений прищурился, глаза его медленно накатились холодной, вампирской кровью.
-А кто же это вам сказал, милая моя, что столичные барыни, выражаясь по-вашему, не клонят голову при встрече?
Анна прожгла его ненавидящим взглядом, но не нашлась с ответом, и промолчала.
-Mon cher,- Вздохнул, присаживаясь на кровать к Анне, Евгений, заметно остывая.- Приветствие – это особый ритуал, который должны исполнять как простые люди, так и дворяне.- Анна непонимающе смотрела на него. Он вздохнул и ловко заговорил.- Здороваться должны все. Нет разницы между чернью и нами. Здоровается каждая баба и каждый мужик. А какого они роду, не твоё собачье дело. Тебе понятно это?
Анна с готовностью закивала.
-Так что, извольте выполнять то, чего я от вас требую. Тяжело в ученье – легко в бою.- Он едва заметно улыбнулся. Подал ей руку и поднял с кровати.- Ах, да, едва не забыл. Забывай свой простолюдинский говор. Мы здесь говорим, в Петербурге живут не бабы и мужики, как в деревне, а дамы и господа, а ещё лучше «мадам» и «мсье». Запомнила?
-Ага.
-Не «ага», а «да». Ты тут не на телеге с ярмарки возвращаешься.
Анна подавлено кивнула, мысленно повторяя каждое слово, произнесённое Евгением.
В гостиной уже ждал мсье Лонгрен. Издали увидев его тонкий силуэт, Анна начала мысленно готовить себя к тому, что ей предстоит снова мучиться от голода в присутствии этого француза.
Как и говорил ей Евгений, она слегка наклонила голову и присела, а потом, подойдя к нему почти в плотную, протянула ему руку. Он мило улыбнулся, поцеловал её кисть и сказал:
-Bon jour.
Анне захотелось блеснуть перед ним своими познаниями, и она выпалила:
-Bon jour, mademoiselle,- Второе слово не так-то легко далось ей, но она довольно внятно произнесла его. Однако мсье Лонгрен вдруг почему-то закусил нижнюю губу, чтобы не засмеяться и, отпустив руку Анны, поспешно отвернулся, доставая носовой платок. Анна в замешательстве оглянулась на Евгения. Погрозив ей пальцем, он тоже отвернулся к окну. Плечи его тряслись от беззвучного хохота.

В этот вечер Евгений привёз Анну в невысокий, красивый домик, расположенный почти в самом сердце Петербурга. Окна его светились мягким светом свечей, а около крыльца стоял человек в парадной одежде.
-Что это, а, барин?- Спросила у Евгения Анна, когда вылезла из экипажа.
-Это, сударыня моя, небольшой вечер.- Отвечал ей злой барин, ведя её по белым ступенькам.- Вечер вампиров.- Успел он шепнуть ей пред тем, как отворились двери.- Молчите.- И он холодно улыбнулся.
-Ah, mon cher!- Воскликнул неожиданно подбежавший к ним низенький мужчина лет тридцати.- Chere Eugen! Как я давно вас не видел!- Горячо говорил он, душа в объятиях своих злого барина. И Анна тут только поняла, что этот мужчина с лихо закрученными тонкими, черными усами, вампир, такой же, как и Евгений. Чистый вампир.
-Я думал, вы и не откликнетесь на моё приглашение,- Он снова порывисто и горячо прижался к Евгению со счастливой улыбкой ребёнка на губах.
-Вот, собственно, решил заехать к вам.- Надменно ответил Евгений, и голос его был холоден, как январский снег.
Вампир засмеялся, прижал к себе Евгения.
-Вы проходите, проходите, сегодня у меня не особо много гостей.- Он оглянулся на остальное общество вампиров, непринужденно веселящееся и танцующее под фальшивую игру усталых музыкантов.
-Постойте, chere Serge.- Остановил его Евгений.- Как вам не совестно было не заметить гостью, что сегодня пожаловала на ваш вечер?- Он слегка подтолкнул Анну, она вышла вперёд.- Очень, очень неучтиво с вашей стороны.- Цокнув языком, заметил Евгений.
Серж удивлённо оглядел Анну, виновато поджал губы и тотчас разразился самыми пламенными извинениями. В основном, он объяснялся по-французски, как того требовала мода, и Анна не поняла решительно ничего из всех его речей. Она испуганно посмотрела на Евгения, тот успокаивающе моргнул, мол, всё будет в порядке.
Когда Серж замолчал, Евгений важно сказал:
-Итак, перед вами госпожа Шпиль. Анна Шпиль. Она немка.
-Да что вы говорите,- Ахнул Серж, и, схватив руку Анны, начал её целовать со всем усердием. Затем поднял голову и что-то скоро заговорил, но Евгений остановил его.
-Не усердствуйте, Анна не понимает вас.
На лице Сержа появилась наигранное недоумение.
-История Анны также трагична, как и пьесы Шекспира.- С лёгкой грустью в глазах, начал Евгений.- Я нашёл её в небольшом городке под Гамбургом, когда приехал туда по делам. Бедняжка, она чудом выжила после пожара, что уничтожил её родовое имение. Анна перенесла ужасающий шок, и замолкла. Она так давно не говорила, что почти забыла свой родной язык. Я же встретил её тогда, когда случайно оказался около того сгоревшего имения, Анна там и жила, скрываясь ото всех.- Серж ахнул и сказал что-то по-французски, заинтересованно взглянул на Анну, стоявшую неподвижно, как изваяние из мрамора. А Евгений тем временем продолжал нагло и красиво лгать.- Я решил помочь несчастной девушке. Тем более, как я догадываюсь, пожар произошёл из-за того, кто сделал Анну упырём.
-Значит, это не твоих рук дело?
-Non, monsieur. Она пережидала в развалинах день, а вечером выходила на охоту. Я же имел несчастие проходить мимо этого имения именно в глухую ночь. Там она и набросилась на меня.- Евгений оглядел вампиров, что примкнули к Сержу и зачарованно слушали. Он заметно воодушевился.- Естественно, я отразил нападение, хотя Анна была очень сильна. Сами понимаете, упырь…. С ними шутки плохи. Анна не могла мне ничего сказать, но я видел все чувства в её глазах. Они молили о помощи, и я не мог оттолкнуть её от себя. Поэтому и взял с собой.
Минуту все молчали, а затем Серж откашлялся и осторожно спросил:
-И что теперь? Она уже говорит?
-Oui, несомненно, друг мой. Анна успешно выучилась у меня русскому языку, и уже начала осваивать французский.- Анна почувствовала на себе его выжидающий взгляд и затравлено оглянулась.- Анна, скажите что-нибудь по-французски.
И она, чувствуя себя собачкой, которую попросили дать лапу, громко, по-ученически сказала:
-Bon jour, mademoiselle.
Евгений довольно наклонил голову в знак согласия.
-Bellisimo!- Восхищённо воскликнул Серж, хлопая чёрными, длинными ресницами.- Браво, друг мой!
Раздались бурные аплодисменты. Анна испуганно смотрела на улыбающихся вокруг вампиров и упырей, и ей хотелось зажать уши и выбежать отсюда. Она никогда не любила, когда ей уделяли слишком большое внимание. Поэтому теперь, в этой полутёмной комнате, пропахшей дорогими духами, наполненной вампирами, ей стало так страшно, и оттого так яростно вспыхнули её глаза, что она открыла рот, собираясь сказать, что Евгений всё им налгал, и произнесла:
- Я…- Однако Евгений сильно сжал её руку и дёрнул. Анна опомнилась и невольно замолчала:
-А теперь, дамы и господа!- Торжественно объявил Серж.- Веселимся!- И он махнул рукой музыкантам. Те заиграли вальс фальшиво и безобразно, но всем было всё равно. Евгений оставил Анну и растворился в танцующей толпе.
«Вот и хорошо….- С радостью подумала Анна.- Зараз я и схоронюсь где-нибудь».
Но не тут-то было.
Анну тотчас окружили три упыря, как только она ступила три шага к двери.
-Bon jour, la belle mademoiselle,- Склонив светловолосую голову, сказал один.- Извольте представиться: Пьер.- Он поцеловал её руку.
-А я,- Взяв за вторую руку, сказал темноволосый упырь с тонкими усиками.- Никола.
-Руфус,- Поклонившись, сказал курчавый упырь с тонким, почти прозрачным носом.
Анна испуганно смотрела на них и не могла выговорить ни единого слова.
-О, не утруждайте себя,- Горячо сказал Пьер.- Мы знаем вашу печальную историю и не хотим заставлять вас говорить.
-Хотите Вина?- Никола протянул ей бокал с кровью.
-Вы не хотели бы танцевать со мной вальс?- Руфус указывал ей на кружащиеся пары вампиров.
Анна глядела то на одного, то на другого упыря, на их восхищённые глаза, на смущённо опущённые ресницы Руфуса, на гордые, взъерошенные усы Никола, на растрёпанные локоны Пьера, и ей вдруг стало так смешно. Она захихикала, хитро поглядывая сначала на Никола, затем на Руфуса с Пьером, и забрала из рук Никола предложенный бокал.
Её смех произвёл на всех троих невиданный эффект.
-А давайте присядем!- Воскликнул Пьер, усаживая Анну в мягкое кресло около потухшего камина.
-Вам нужно ещё Вина?- Спросил Руфус, принимая из рук Анны опустошённый одним глотком бокал.
Анна кивнула.
Никола устроился на диване, что стоял рядом с креслом, а Пьер остался около Анны.
-Мы очень рады приветствовать вас на этом вечере….- Важно начал Пьер.
-Не слушайте его,- Перебил Никола, обратясь всем своим существом к Анне.- Он за каждой юбкой гоняется.
-Поверьте, когда я увидел вас,- Не сдавался тем временем Пьер.- Я понял, что до вас не встречал девы, прекрасней вас.- Он приложил руку к сердцу.- Я влюблён в вас!
-Он глуп, не обращайте внимания.- Громко заявил Никола, откинув назад свои вьющиеся локоны.- Поверьте, такие слова он говорит каждой женщине…. Но вы в самом деле божественны!- Спохватился тут же он.- Я готов утонуть в глубине ваших глаз. Ваша красота достойна кисти да Винчи. Ах, если бы я был художником, я бы непременно написал ваш портрет.
Бесчисленные комплименты ласкали ей слух, как песня соловья. Она никогда не слышала ничего такого приятного о себе. И, чем больше они говорили ей обо всех её достоинствах, тем сильнее и уверенней она становилась.
Подоспел Руфус с новым бокалом Вина.
-Получите-с,- Учтиво поклонившись ей, сказал он.- Так как насчёт вальса?
Анна была бы не против, но вспомнила, что всегда спотыкалась, когда Евгений брался научить её вальсировать, и потому только разочарованно посмотрела на Руфуса. Он вздохнул и присел к Никола на диванчик. Анна посмотрела на его опущенные плечи и поникшую голову, и ей захотелось сказать ему что-нибудь ободряющее.
-В д-другой…. Раз.- Она едва не произнесла «барин», но вовремя вспомнила, что в её положении этого говорить не следует. Всё трое удивлённо на неё посмотрели.
-Вы говорите!- Ахнул Пьер.- О, как это замечательно!
«Евгений, сталбыть, уж рассердился,- Подумала Анна.- А, пущай злится. Я уже многому научилась. Главное – следить за своим языком». Она кокетливо посмотрела на троих упырей.
-Тогда, наверное, вы расскажете нам про ваш город?- В ожидании спросил Никола.
-Никола!- Грозно шепнул ему Руфус.- Не напоминай милой Анне об её родном городе.
-Ах, pardon!- Никола, как видимо, понял свою ошибку и стал извиняться.- Я не хотел напоминать вам….
Анна выпрямилась в кресле, сжав в руках бокал. Поняла, что они ждут от неё ответа.
-А….- Она лихорадочно соображала.- Э…. Н-нет, я вовсе не обижена….
Упыри с восхищением смотрели на неё.
-Я готов слушать ваш голос всю жизнь.- Пламенно сказал Руфус, видимо, он всё ещё надеялся на танец.
Анна взволнованно поднесла бокал к губам. Руки её дрожали. Анна поставила бокал обратно, чуть расплескав кровь на подлокотник кресла.
-Я так давно не…. Не говорила.- Поспешно сказала Анна.- Евгений учил, учил меня всему, а я только молчала. И вот, теперь, заговорила.- Анна подняла на упырей глаза, стараясь изобразить в них счастие, а сама думала о своей покойной матери. По щеке её покатилась одинокая слеза.
-Не плачьте, прошу вас,- Пьер первым оказался у ног Анны и взял её руки в свои.- Я вас так понимаю….
Анна посмотрела на него и её снова рассмешили его растрепанные пряди. Она звонко засмеялась и случайно опрокинула бокал прямо на Пьера.
- Ах, извините, извините….- Испугавшись, быстро заговорила она, пытаясь встать с кресла, но Пьер театральным жестом извлёк из внутреннего кармана белый платок, и, успокаивая Анну, что ничего страшного не случилось, стал вытирать кровяное пятно.
Внезапно музыканты перестали играть, все изумлённо уставившись на странного господина, столь неожиданно возникшего в дверном проёме. Глаз его не было видно из-под полей цилиндра, но красноречиво говорили сами за себя плотно сжатые тонкие, почти белые губы и решительно выдвинутая вперёд нижняя челюсть. От всей его фигуры, от широких плеч, больших рук, прядей волос, выбившихся из-под цилиндра, опущенной вниз головы, от всего исходила свирепая ненависть. Он сам как будто дышал злобой. Злобой праведной, осмысленной, справедливой. Потому он не вызвал неприятного отталкивающего чувства, как любой другой, кто одержим яростью, он, как огромный погребальный колокол, оглушил своей мощью, придавил, как толща мирового океана, раздавил, как упавший на дровосека столетний ствол кедра, заставил трепетать от ужаса перед своей персоной.
Во всём доме воцарилось гробовое молчание, словно здесь и не было никого. Помедлив немного, он поднял голову, оглядел застывших на своих местах перепуганных вампиров, упырей, вурдалаков. Кто-то из них выронил бокал с Вином, хрусталь со звоном разлетелся в разные стороны. Он медленно, но твёрдо, не снимая цилиндра с головы, прошёл в главную залу. Казалось, что все присутствующие словно прячутся от него, сгибаются в несколько раз, смущённо прячут глаза. Взгляд его переходил с одного бледного лица на другое, пока, наконец, не остановился на одном, таком знакомом, лице Евгения. Анна вдруг удивилась: злой барин, пожалуй, был единственным, кто ничуть не испугался этого страшного господина. Он вышел вперёд, они встретились ненавидящими взглядами. Минуту они смотрели друг на друга, все вокруг них хранили гробовое молчание, с ужасом и интересом наблюдая, чем же всё это кончится.
Андрея Астахова боялись решительно все вампиры в Петербурге. В его присутствии никли самые отъявленные шутники, а самые дерзкие старались больше молчать, когда он обращался к ним. Об Андрее ходила недобрая молва, это было не только среди людей, но и среди вампиров. Одни считали его безумцем, другие кровожадным убийцей, дьяволом, но это не суть важно. Андрей доказал всему Петербургу, что его слово всегда исполнится. За это его прозвали «господином Железный Кулак». Даже сам Жжужевских чувствовал себя в его присутствии скованно и всё старался угодить Андрею.
Господин Астахов не терпел шумных балов, кутежа и веселья. И если он появлялся на ассамблее, то только затем, чтобы принести какую-либо недобрую весть или позвать какого-нибудь нечастливца на личный разговор.
-Что же ты, Андрей, не предупредил меня, что тоже придёшь?- Спросил Евгений, ничуть не боясь своего старшего брата. Кто-то попытался засмеяться, но только кашлянул, и снова всё затихло.
-Иди-ка сюда, братец,- Блеснув в негодовании глазами, повелел Андрей и, схватив Евгения чуть повыше локтя, с силой вывел на улицу.
-В чём дело, Андрей?- Непонимающе спросил Евгений, вырвавшись из рук Андрея. Они стояли перед домом Сержа, на мостовой. Вдалеке угрожающе загрохотал гром.
-В чём дело?!- Взревел Андрей, резко схватив руками Евгения за лацканы пиджака и притянув к себе.- Ты ещё спрашиваешь, в чём дело?! Ты забыл, что сегодня по твоей вине едва не погиб Лексей?!
Евгений зло оскалился:
-Жаль, что он не помер.- Выплюнул он.- Я так хотел, чтобы этот недоносок наконец-то оказался в гробу!
Андрей размахнулся и ударил Евгения по правой скуле. Стерпев обиду, Евгений поднял голову, по нижней губе покатилась было капля крови, но рана тотчас зажила.
-Из-за твоих проделок я теперь вынужден решать его судьбу!- Сквозь грохотание грома крикнул Андрей. Он вновь ударил Евгения, но теперь по левой скуле.
-А ты разве не заметил, что я тоже пытаюсь решить его судьбу?!- Рассвирепев, зарычал Евгений, высвобождаясь из рук Андрея. Ослепительно сверкнула молния.
-Ты не можешь решать её!- Загремел Андрей.- У тебя в груди сердце бирюка!
-В таком случае, у тебя тоже там не сердце человека!- Ответил Евгений.- Ты тоже вампир, не забывай этого! И ты тоже однажды решишь проблему по законам зверя, а не человека!
-Я тебе не верю!- Андрей снова размахнулся, чтобы ударить Евгения, но тот опередил его.
-Предупреждаю тебя: на нас все смотрят,- Усмехнулся Евгений, указывая на окна, где виднелись заинтересованные лица вампиров, неотрывно следящие за двумя братьями.
-Мне плевать!- Ответил Андрей, снова размахиваясь и ударяя Евгения.- Ты ответишь за Лексея!
-Он же не умер!- Отвечал ему Евгений, увёртываясь от очередного сокрушительного удара по подбородку.- За что ты меня бьёшь, если этот недоносок жив?!
-Не называй его недоноском!- Заревел, как медведь, Андрей, набрасываясь на Евгения и нанося ему один удар за другим.
На улицу хлынул частый, сильный проливной дождь. Два борющиеся силуэта скрылись за плотной завесой дождя. Слышны были только яростные крики и звериное рычание. Грохотал гром, сверкала молния, и тогда только можно было разглядеть или Андрея, наносящего Евгению один удар за другим, или Евгения, что-то хрипло кричащего и закрывающегося от тяжёлых кулаков старшего брата.
В это время Анна, до сих пор чувствуя в коленях дрожь, спрашивала у Пьера:
-Мсьё Пьер, а что это за господин, что только что увёл Евгения?
- Ах, это…- Со вздохом отвечал Пьер, с жалостью глядя на свой испачканный фрак.- Это, милая моя Аня, сам господин Железный Кулак, или старший брат Евгения – Андрей Астахов. Очень, очень-очень странный и подозрительный тип.
- Ага.- Согласно кивала она, пытаясь всё ещё оттереть кровь с фрака Пьера. – И очень страшный.


6.
Я привык, чтоб над этой постелью
Наклонялся лишь пристальный враг


История семьи Астаховых трагична, как и судьба самого молодого наследника, Лексея Астахова. Обыкновенно семьи вампиров необыкновенно прочны и долговечны, люди называют этот союз счастливым и завидуют ему, но они не понимают всего трагизма. Семья Астаховых, как и все другие семьи, создававшиеся в начале семнадцатого века между вампирами, имела возможность считаться самой прочной семьей в столетии. Глава семейства, Осип Астахов, сильный, ревнивый мужчина, выбрал себе в жёны Яну Сахарову, вампиршу свободолюбивую, но слабую, воспитанную в строгих правилах того времени. Семья основывалась на холодной, взаимно выгодной любви, в результате которой на свет появился вначале Андрей, после него Евгений и Олег. Вы скажете, а как же тот самый Лексей, но я попрошу вас немного подождать с этим вопросом. Три сына, прямые наследники огромного капитала и влияния, росли и развивались, как и подобает всем чистым вампирам: до определённого возраста были людьми, затем они впервые пробовали кровь (исключительно по собственным потребностям), и становились вампирами. Осип особенно любил среднего сына, Евгения, и считал, что именно он скоро станет наиболее влиятельным. Андрея любила мать, а Олег приходился обоим родителям по нраву.
Но потом в дом Астаховых постучалась беда. Постучалась она рукой человека, который был незаметным мелким служакой, и встретил Яну случайно на улице. Она была поражена тому чувству, которое вдруг проснулось в её груди и захватило её всю. Не удивительно, к законному мужу она никогда ничего такого не испытывала. Человека звали Алексей Собачкин, и от него Яна в скором времени забеременела. Когда на свет появился слабенький, больной ребёнок, Осип сразу понял, что он не вампир, и тем более не от него. Мальчик был болен сердечной астмой, и по законам вампирского кодекса Яна обязана была обратить его в вурдалака, так как в ребёнке была её кровь, но дерзкая жена вдруг отказалась. Осип заподозрил измену. Пять лет он терпел и убеждал Яну сделать то, что прописано в законе, она же только прижимала своего ребёнка к груди и молчаливо скалилась в ответ. Ревнивый муж не выдержал, и однажды, восьмого июля тысяча восемьсот двадцать пятого года, решительно вошёл в детскую, где была сама Яна и маленький Лексей, и, разъярённо направив пистолет на жену, застрелил её, не произнося ни единого слова. Он хотел застрелить и мальчика, но тот, испугавшись грохота, закричал и выбежал их комнаты. Внезапно осознав, что только что произошло, Осип застрелился.
Андрей Астахов, самый старший из всех четырёх братьев и самый прямой хозяин не только имения, но и большого состояния, неподвижно сидел за столом, обхватив голову руками и сгорбившись. Судя по всей его фигуре и никогда не сходившему с лица серьёзному, почти суровому выражению, многие называли его деспотом, и только некоторые, такие как младший брат Лексей, болеющий астмой, знали его истинное лицо. С кончиков волос капало, а руки ещё помнили те удары, которые наносили Евгению, но он пытался не вспоминать этого происшествия. Множество чувств и мыслей мелькало в его голове. Он не знал, что ему делать. Он устал от всего. Ему ничего не хотелось делать более. Теперь он ненавидел Евгения, хотя, конечно же, винил во всём себя. Он снова и снова прокручивал всё произошедшее и с ужасом понимал, что, если бы он не услышал перепуганных до смерти мыслей Лексея, возможно бы, и не вернулся в свой кабинет, не помешал бы Евгению завершить то, что он начал, и не успел бы отпить заражённую вампирским веществом кровь Лексея, и он бы стал превращаться… И как только он мог настолько довериться Евгению? Даже удивительно. Ведь с самого рождения Лексея Евгений пытался убить своего младшего брата. Андрей знал, что в их кругах к вампирам, в семье которых появился человек, относятся с презрением. Считается, что такие семьи непрочны и в любую секунду могут распасться. Нет, как говорится, вампирской чести, нет порядка. А Евгений, который играет в этом обществе роль лидера, такая репутация не слишком по нраву. Тем более что в последнее время у него появилась соперница – мадемуазель Жизелина, племянница отца семьи Жжужевских, властная и независимая чистая вампирша, приехавшая жить в Петербург только четыре месяца назад, но уже успевшая подчинить себе большинство бывших друзей Евгения. О Лексее знают все чистые и нечистые вампиры города, но почтительно молчат, так как семья Астаховых имеет значительный престиж. И только одна мадемуазель Жизелина, не успевшая пока правильно понять почти испуганное молчание остальных вампиров перед Евгением, частенько намекает ему, что у него в семье есть человек. А Евгению стоит это большого негодования, получить такое замечание при всех его подчинённых вампирах.
Евгений обвиняет Лексея во всех грехах. Он как будто не понимает, что Лексей не виноват в том, что родился именно человеком, стал результатом любви вампира и простого смертного. Евгений винит и мать, и отца также, потому что это из-за них появился этот человек. Осип, глава семьи, недоглядел за своей женой, он и так слишком много, по меркам той жизни, давал ей воли, Яна, мать, вообще смогла полюбить человека, и почему-то даже не обратила новорожденного Лексея в вампира, как того требовали правила вампиров. Андрей до сих пор не понимал этого её упрямства. Быть может, она была слишком горячей для вампиров, её сердце не успело ещё остынуть за многие века, она ещё не пресытилась однообразной жизнью чистого вампира. Однако Осип, в отличие от своей жены, никогда не испытывал жалости к Лексею. Он как будто чувствовал, что этот ребёнок не его сын, и, когда его терпение лопнуло (а он был очень вспыльчив), он решительно достал револьвер с серебряными пулями и направил его на жену.
Андрей поднялся из-за письменного стола и взволнованно зашагал по комнате. Он снова вспомнил, как Лексей, плача, прижимался к нему, и его крохотная белая ручка, дрожа, указывала на лестницу. Потом открытая настежь комната, запах крови, пороха, и два тела, лежащие на полу. Одно: в луже собственной крови, другое, зажав в руке револьвер. В тот день в доме не было никого, кроме отца, матери и пятилетнего Лексея. Олег был в больнице, снова какая-то важная операция, Евгений вообще не показывался дома уже два дня, и Андрей, который только вернулся из издательства, мрачно предчувствовал что-то нехорошее. Мать – убита, отец – застрелился.
Много воды утекло с тех дней, но у Андрея всё равно сжималось сердце, когда воспоминания снова уносили его так далеко.
«Андрей….».
Он остановился и обернулся, почувствовав чьё-то присутствие. На пороге, схватившись за ручку, нетвёрдо стоял бледный, как полотно, Лексей. Полуоткрытые глаза его лихорадочно блестели, на месте укуса был старательно приклеен пластырь, и шея обмотана бинтом.
-Андрей, я…- слабым голосом пролепетал он, сделал один шаг к старшему брату, но ноги подвели его, и он, оступившись, едва не упал. Андрей вовремя успел подхватить его. У Лексея явно был жар, и, скорее всего, начался бред.
-Андрей, там….- сбивчиво шептал Лексей.- Кошка, чёрная кошка.
-Какая кошка, Лексей?- тихо спросил его Андрей, взяв на руки. Младший брат показывал куда-то на свою грудь и прерывисто дышал, как будто на него положили что-то очень тяжёлое, что мешало ему сделать нормальный вздох.
-Чёрная кошка…- простонал он.- На груди… Здесь… Топчется.
-Лексей, у тебя сильный жар.- Сказал Андрей, приложив руку к его горячему лбу.
-Кошка…- не слыша его слов, пробормотал Лексей.- Убери её Андрей… Она крови моей хочет…
Прижав невнятно говорящего Лексея к своей груди, Андрей вышел из кабинета. Навстречу ему уже бежал Генрих Гансович, немец-доктор, неотрывно наблюдающий за здоровьем Лексея.
-Ah! Gott sei gedankt!- Запричитал он, виновато глядя на Андрея.- Я есть выйти, и герр Астахов убежать!...
-У него жар.- Ответил Андрей.
-Ja, ja.- Закивал доктор.- Я толко выйти, и герр Астахов убежать!
-Андрей, кошка…- Повторил Лексей, неожиданно сильно схватившись за старшего брата.- Чёрная, как уголь…
Они поднялись на третий этаж, зашли в комнату Лексея. Там всюду были бинты, стояла кровавая вода в тазике, и очень пахло нашатырным спиртом. Лексей ещё что-то говорил про кошку, но вскоре лекарство, что недавно ввёл ему доктор, подействовало, и он заснул. Двое мужчин осторожно уложили его, Андрей заботливо укрыл одеялом, Генрих Гансович пощупал пульс Лексея и покачал головой. Обернувшись к господину Астахову, он тихо, но чётко заговорил по-немецки:
-Не всё так хорошо, господин Астахов. Я ничем не могу объяснить такую обширную кровопотерю. Нет никаких больших ран и повреждений… И ещё эти странные ранки. Откуда они взялись?
-Я же говорю вам, это чистейшая случайность.- Начал Андрей, но Генрих Гансович прервал его, все говоря на родном языке:
-Если сейчас температура ещё поднимется, его жизнь встанет под серьёзную угрозу.- Генрих Гансович положил на лоб Лексею влажную марлю.- У него и так жар. Появился бред, организм и так слишком ослаблен. И астма…- Он сокрушённо покачал головой. Лексей вдруг часто задышал, правая рука его взлетела вверх и опрокинула рядом стоящий тазик с кровавой водой.
-Варя!
-Не нужно, господин Астахов, я сам всё уберу.- Доктор поднял с пола тазик.
Лексей со всхлипами задышал, заметался по постели, по лбу его градом катился пот, а бинт на шее мгновенно пропитался кровью. Генрих Гансович всплеснул руками и засуетился подле Лексея. Андрей же устало опустился на стул, глядя, как доктор в сотый раз спасает жизнь его брату.
А ведь всё можно исправить в одно мгновение. Стоит только убрать пластырь в сторону, и избавить Лексея от мучений. Андрей с состраданием смотрел на кашляющего Лексея, на обеспокоенного врача-немца, и мучительно соображал.
-Герр Астахов! Если вы есть здесь присутствовать, вы мочь мне помогать!- Лицо Генриха Гансовича теперь было обращено к Андрею.
-Посмотрите, я долженствовать к себе в комнату уйти.- Поспешно сказал немец.- Лекарство есть совсем приходить к концу. Здесь он не есть. У меня в комнате иметь ещё лекарство. Посмотрите тут за герр Астахов.
«Нет, нет, только не это!»- Испугался Андрей, посмотрев на медленно задыхающегося Лексея. Но не подал виду.
-Почему нельзя пустить ему кровь?- Спросил Андрей, решив во что бы то ни стало оставить врача в комнате.
Генрих Гансович, который уже собирался идти за лекарством, снова всплеснул руками.
- Mein Gott!- Вскричал он и быстро заговорил на родном языке.- Вы что, не понимаете, что в этом юноше и так крови осталось на кружку, а вы хотите, чтобы я пустил ему кровь!- Он бегло посмотрел на Лексея.- Я быстро!- И скоро выбежал из комнаты.
Андрей осторожно приблизился к лежащему Лексею и приподнял его немного, чтобы ему легче было дышать. Лексей был весь горячий, а сердце его билось так сильно, что Андрей даже слышал, как оно стучит. Андрей прижал Лексея к себе, закусив губу и зажмурившись. Каких мук стоило ему держать в своих руках это трепещущее тело, слышать, как стучит его сердце, и контролировать каждое своё движение. Лексей снова закашлял, бессильно уткнулся носом в плечо Андрея. Он хватал ртом воздух, как вытащенная на берег рыба, кашлял. Голова его самопроизвольно откинулась назад, открывая покалеченную шею.
«Андрей, не делай этого…», «Кошка, чёрная кошка, она….», «Я очень прошу тебя», «Не нужно», «Убери её», «Я боюсь». Лексей закрыл глаза, сперва прижался к Андрею, затем его оттолкнул, закашлялся. Вампир оглянулся на дверь, голова гудела от всех мысленных посланий, всё путалось. Где ты, доктор? Если ты промедлишь, будет уже поздно.
Клыки немедленно удлинились.
Руки Лексея стали слабеть, а всё его тело словно лишилось костей, обмякло в руках Андрея.
Наклонившись к часто вздыхающему Лексею, Андрей скоро заговорил:
-Лексей, подожди, сейчас Генрих Гансович…- Хотя мысли его посылали совсем иные образы. Он говорил одно, а думал совершенно другое. Лексей чувствовал эту неясную угрозу особенно сильно, но сил у него сопротивляться не было.
И тут Андрей увидел, как кровь, пропитавшая собой бинт, быстро стекает по бледной шее вниз. Андрей замер, заворожено глядя, как струйка ярко-алой, горячей крови стекает вниз и прячется под белоснежным воротником ночной рубашки. Руки вампира сами размотали отяжелевший от крови бинт и слегка оттянули край намокшего пластыря в сторону. Ранки, оставленные клыками Евгения, всё ещё сильно кровоточили. В нос Андрею ударил насыщенный запах человеческой крови, и он почувствовал, что теперь Лексея может спасти только чудо.
Он наклонился к Лексею, в голове всё странно зашумело. Андрей понял, что теряет голову. Он уже дышал на шею Лексея, он уже чувствовал исходящее от него тепло и запах человеческой плоти, и в это самое время Андрей услышал скорые шаги Генриха Гансовича. Андрей резко выпрямился, обернулся, руки его дрожали.
Доктор быстро подошёл к кровати.
-Господин Астахов….- Начал он, увидев, что Андрей снял бинт с повреждённой шеи Лексея.
-Бинт весь в крови, нужно сменить.- Невозмутимо и холодно ответил ему Андрей, оглядывая Лексея.
-Ах, да.- Кивнул доктор и, присев около Лексея, стал торопливо вкалывать ему лекарство. Андрей, не моргая, глядел на то, как блестящая иголка шприца быстро входит в безвольную и посеревшую руку Лексея. Он снова закашлял, и, вдруг закатив глаза, затих. Генрих Гансович вскочил и, схватив со столика нашатырный спирт, сунул его под нос Лексею, затем стал резко давить ему на грудь. Андрей всё сидел и смотрел на то, как его младший брат медленно отходит в другой мир. Ему было немного жаль Лексея, но всё сильнее внутри него разгоралась холодная, тупая ярость и, одновременно с ней, жажда.
«Чёрт возьми, он же сам хотел этого!- Вдруг зло подумал Андрей.- Он же сам просил меня не делать его вампиром, он хотел умереть именно такой смертью. Зачем тогда ему бороться? Ему легче умереть, чем пережить этот приступ и снова, снова и снова вступать в эти неравные схватки со своей болезнью…».
Резко вздохнув, Лексей дёрнулся и часто задышал.
Генрих Гансович устало опустился на стул и закрыл дрожащей рукой глаза. Он чуть было не потерял своего пациента.
Андрей поднялся и скоро вышел. Остановился около тёмного окна, и, оперевшись руками о подоконник, стал неотрывно смотреть на чёрную улицу. В голове было пусто и мрачно, как в старом замке, который потерял всех своих хозяев. Временами глаза Андрея становились красными и светились, но Андрей не боялся, что кто-то может увидеть этого. Он думал, если можно назвать бессмысленное перебирание всех эпизодов его жизни. Ему вспоминался Лексей, Евгений, Олег, мать, отец. Все, кого он знал за свои долгие годы пребывания в этом мире. Кто-то из них уже давно бесследно ушёл в сырую землю могилы, а кто-то существовал, как и он, до сих пор.
Минут через пять из комнаты вышел Генрих Гансович.
- Господин Астахов, какая у него группа крови?- От недавно пережитого волнения, Андрей едва улавливал смысл немецких слов доктора. Водянистые глаза Генриха Гансовича устало смотрели из-за толстых стёкол очков.- Я к тому, что нужно сделать переливание крови.
-Нет.- Твёрдо отвечал Андрей.- Переливания не будет.
-Почему, бог мой, оно только поможет Лексею.
-У нас с ним различные группы. У Лексея первая отрицательная, а у меня третья положительная.
Генрих Гансович почесал переносицу, внимательно посмотрел на Андрея.
-А у ваших братьев?
-В точности такая же группа, что и у меня.- Голос господина Астахова был твёрд, подобно алмазу.
Доктор покачал головой.
-Он поправится.- Успокаивающе сказал ему Андрей, почувствовав, что это он на мгновение стал врачом, а Генрих Гансович – обеспокоенным родственником.- Он и не такое переживал.
-Что, такое уже происходило?- Оживился немец.
-Нет, но…..
-Такая потеря крови для другого человека была смертельной. Удивительно, что он ещё держится. Как вы не понимаете, что он сейчас на волоске от смерти? В любую минуту может…- Генрих Гансович явно беспокоился за жизнь Лексея.
-Генрих Гансович, вам лучше лечь спать.- Мрачно заметил Андрей.- Вы слишком устали. Вам нужен отдых.
-Но если случится ещё один приступ?- Ужаснулся доктор.
-Господин Астахов,- Послышался вдруг сонный голос Вари, скоро идущей по коридору. Андрей и Генрих Гансович разом обернулись на неё. Служанка шла, на ходу запахиваясь в чёрный бесформенный платок, на голове у неё был спальный чепец. Подойдя ближе к хозяину и доктору, она поклонилась.
-Мишка говорит, там господин Олег Астахов приехал.
-Очень хорошо, Варя, где он?
Она сделала неопределённый жест плечом.
-Я не знаю, сударь.- Пробормотала она, подавив зевок, хлопая заспанными глазами.- Он там, внизу.
-Ладно, Варя, возвращайся в постель, я сейчас спущусь.
Она кивнула, и, наклонив легка голову, пошла в комнату для прислуги, где её ждала тёплая кровать.
-Вот видите, Олег приехал.- Улыбнулся Андрей.- Он тоже врач. Вдвоём вам будет легче.
-Хорошо.- Кивнул Генрих Гансович, бросив недоумевающий взгляд на Андрея, и вернулся в комнату Лексея.
Андрей быстро спустился по лестнице вниз. Олег, снимая на ходу чёрное пальто, уже шёл ему навстречу. Они поздоровались, затем обнялись. Как выяснилось, Олег почувствовал, что нужен Лексею, и как только вернулся из деревни Жирных, поспешил в родовое поместье.
Андрей познакомил Олега с Генрихом Гансовичем, немец шёпотом рассказал Олегу всю историю болезни Лексея, тот кивнул головой, и, поглядев на Андрея, вышел вместе с ним в коридор.
-Снова Женька?- Тихо спросил у старшего брата Олег, повертев в руках трость.
-Да.- Ответил Андрей, вздохнув.- Пришлось отпивать заражённую кровь. В результате, крови в Лексее осталось «на кружку».
-Нужно переливание.- Подумав, сказал Олег.
-Но где взять первую отрицательную?
-Не знаю. Хотя, у Женьки самого первая отрицательная, но….- Он посмотрел на Андрея своими ясными, как родниковая вода, глазами.- Сам знаешь, к чему это приведёт.
Андрей кивнул. Каждый задумался, Олег глядел на тёмную улицу, слегка щурясь по своей старой привычке (когда он ещё был человеком, он был близорук), Андрей кусал тонкие, бескровные губы, сложив руки на груди.
-Андрей, я думаю, лучше сделать Лексея вурдалаком. Так будет меньше хлопот.- Молвил, наконец, Олег, не отрываясь от окна. Андрей прожёг его настороженным, почти оскорблённым взглядом.
-Нельзя, Олег.
-Почему?- Он обернулся к старшему брату.- Сам подумай: не нужно будет платить лишние деньги, не будет болеть за него сердце. Ведь это мучительно, когда видишь, как он задыхается, как ему нужна помощь. Я сам знаю, и ты это знаешь тоже. Освободи его, Андрюша, он уже намучился за свои шестнадцать лет.
-Он не хочет этого.- Андрей отрицательно качал головой.
-Не спрашивай его.
-Как же это….
-Меня не спрашивал тот упырь с кладбища, когда набрасывался на меня.- Жёстко, почти грубо ответил Олег.
Андрей резко поднял голову, с горечью посмотрел на Олега, чьи глаза теперь стали красного цвета и светились.
-Он просто делал своё дело.- Говорил тем временем металлическим голосом Олег.- Тем более, он был в несколько раз сильнее пятнадцатилетнего мальчишки. Что ему стоило это сделать?
С Олегом, когда ему только исполнилось пятнадцать, случилось ужасное несчастье. Он ещё не успел стать вампиром, он проходил только стадию становления. И однажды, когда он шёл мимо кладбища уже после захода солнца, он стал жертвой упыря. Отец насилу спас Олега от угрозы преждевременно стать упырём, вместо вампира. Вампирское вещество распространилось почти по всему организму Олега, и он потерял очень много крови, больше, чем Лексей. Но выжил. Выжил потому, что изначально родился с вампирской кровью в венах, что в будущем ему предстояло стать чистым вампиром, что обладал он высокой стойкостью к болезням. Но на всю жизнь у него осталось воспоминание о том вечере: когда Олега мучила жажда, его губы, подобно упыриным, становились синеватыми. Чтобы избежать этого, он вкалывал себе в вену кровь утром, днём и вечером.
Сейчас Олег заставил вспомнить Андрея то, что произошло два с половиной века назад.
И уверенность Андрея в том, что он делал всё правильно с жизнью Лексея, дала первую трещину.
Два брата долго ещё молчали, стоя около окна и глядя в пустоту.
-Андрей, я не навязываю тебе ничего.- Сказал после долгой паузы Олег.- Но тебе стоит задуматься над моим предложением.- Он услышал сухое кашлянье Лексея, понял, что начался приступ.- Помни, ты старший брат – за тобой все решения.- Бросил он напоследок и зашёл в комнату младшего брата.
Андрей остался около окна.
Чёрт возьми, снова все проблемы свалились на него. Неужели всё только потому, что он родился раньше всех, и поэтому должен быть значительно умнее и мудрее всех остальных братьев.
Руки Андрея вновь охватили голову. Что делать? Оставить его человеком, или послушать Олега, дать ему крови, превратить в вурдалака. Андрей мучительно соображал. Он не знал, что ему выбрать. Какая перспектива устраивала бы и его, и его совесть? За что остался бы благодарен Лексей? За что прокляли бы его братья?
Андрей отделился от подоконника и решительно направился к выходу из особняка. Он надеялся, что вечерняя прохлада Петербурга сможет помочь ему выбрать между требованиями совести и сердца, между ангелом и демоном.


7.

Анна слегка приоткрыла глаза и протяжно вздохнула. Первое, о чём она подумала, так это то, что лежит на своей кровати, в доме Евгения. Она слегка приподнялась, сонно озираясь по сторонам. Солнце уже давно село, это она поняла по тишине за окнами. Анна старалась вспомнить, чем же вчера закончился этот званый вечер у мсьё Сержа, но ей что-то не всё вспоминалось. Чётко она помнила только страшного, черноволосого барина, который так бесцеремонно ворвался в дом, и который увёл куда-то Евгения. А ещё, к великому своему стыду, она помнила, как почему-то опьянела и лезла ко всем гостям целоваться…..
-Господи, что же вчера было?- Спросила сама себя Анна, спуская ноги с кровати. Она подняла голову, и вскрикнула. Около дверей стояла высокая молодая женщина в небогатом чёрно-сером платье, с чёрной лентой в пышных, скрепленных на затылке заколкой, волосах. Женщина эта была довольно приятной наружности, даже с родинкой над верхней губой, но глаза таили странный холод в себе, отчего выражение всего лица её принимало несколько надменный и бессердечный вид.
Женщина была вампиром. А может, и упырём, Анна не могла понять, кто она на самом деле, чистая ли, или обращённая. Женщина улыбнулась и, слегка присев, сказала низким, певучим голосом:
-Bon jour, государыня.
Анна только удивлённо хлопала глазами, и только потом вспомнила, что ей тоже следует отвечать. Заплетающимся языком, она сбивчиво, слегка заикаясь, ответила:
-Bon jour, mademoiselle.- И попыталась подняться, но тут заметила, что она в одной ночной рубашке. Ахнув, она стыдливо прикрылась одеялом. Женщина смело прошла к её кровати.
-Не бойтесь, сударыня, я знаю, кто вы такая. Господин Астахов мне всё об вас рассказал. Я буду вашей подругой, в мои обязанности входит научить вас вести себя, как настоящей женщине. Меня зовут фрейлин Матильда, но вы можете называть меня только по имени. Я не обижусь.
Анна улыбнулась ей, понимая, что у неё появилась ещё одна учительница. Женщина присела на край её постели и с улыбкой заметила:
-А вы славная, я вас себе совсем другой представляла.
Анна ничего не ответила ей.
-Так, начнём, пожалуй, с одежды.- Потерев руки, сказала женщина, поднимаясь с кровати. Анна тоже, слегка сутулясь и краснея от стыда, встала. Фрейлин Матильда тихо рассмеялась:
-Не стесняйтесь вы так, я же тоже женщина. И тем более,- Она снизила голос до шёпота.- Будьте уверены всегда в своей красоте. Поверьте, женщина прекрасна в любой одежде.
Анна гордо выпрямила спину.
-Очень хорошо.- Кивнула фрейлин Матильда.- Итак, у настоящей светской дамы должно быть бесчисленное количество нарядов. Домашнее платье, платье для прогулки по городу, для встреч дома, для конной прогулки, для путешествия, для званого вечера, и, наконец, самое богатое и красивое – для бала. То же самое касается и обуви, и верхней и нижней одежды. У вас, я вижу,- Она обернулась на широкий шкаф и комод.- Ещё не слишком много платьев, но, думаю, господин Астахов позаботится об этом. Итак, пока что у вас,- Она подошла к шкафу и раскрыла его.- Гм, всего два платья, и эта ночная рубашка, ну что же, очень даже неплохо.- Она вынула оттуда платье, которое дала Анне служанка в доме Жирных.- Заходите за ширму.- Фрейлин Матильда протянула ей платье и завела за ширму с китайскими узорами.
Когда Анна была одета, фрейлин Матильда усадила её за столик с зеркалом.
-Итак, это туалетный столик.- Сообщила Анне её «подруга».- Здесь вы будете наводить макияж перед тем, как выйти из своей комнаты. Не важно, куда вы потом пойдёте. Макияж должен всегда быть на вашем лице. Женщина без макияжа – грубая деревенщина.
Анна посмотрела на своё отражение. Неужели даже в этом платье она похожа на деревенщину? Как тогда вампиры на вчерашней ассамблее поверили Евгению, когда он сказал им, что Анна родом из городка в Германии?
Но отвечать на эти вопросы она не стала. Фрейлин Матильда показывала ей, как нужно правильно класть пудру на свои щёки, а когда Анна спросила о румянах, она рассмеялась, и ответила, что румяные щёки нынче не в моде. Тем более, у вампиров. И рассказала ей, что ещё в семнадцатом веке, в Европе и петровской России, люди, у которых был слишком здоровый цвет лица, нарочно пускали себе немного крови, чтобы произвести на своём лице невинную бледность. Анна удивлённо слушала и поражалась такой глупости людей.
Они перешли к туши и помаде. Анна дрожащей рукой пыталась накрасить губы помадой, но всё время линия получалась неровной и выходила за границы самих губ. Анна очень расстроилась своей неудаче, но её «подруга» посоветовала махнуть на это рукой, заметив только, что Анна со временем всему быстро научится, и сама накрасила её губы помадой. Положить на ресницы тушь Анна сумела почти без проблем, если не считать того, что прежде она все пальцы измазала себе этой тушью, случайно схватившись ими за кисточку. Но у фрейлин Матильды нашлись мягкие салфетки, которые без проблем удалили следы туши. После Анна выбирала запах духов. На туалетном столике стояло несколько флакончиков с разнообразными духами, и Анне предстояло сделать выбор. Выбрав понравившиеся, она самостоятельно надушилась ими. «Подруга» посоветовала не слишком усердствовать с духами, так как от слишком сильного запаха у некоторых мужчин начинает болеть голова. И шепнула, что Евгений относится именно к таким мужчинам.
Анна непонимающе на неё посмотрела, но потом отвлеклась на другое. Фрейлин Матильда протянула ей странный и изящный предмет.
-Это веер, друг мой.- С улыбкой знающего лица проговорила она.- Очень модная в сегодняшнее бурное время вещь.- И, пока Анна с интересом рассматривала веер, продолжила.- Веер создаёт особый шик, может превосходно дополнить тот или иной ваш образ.- Она взяла из неловких рук Анны веер и расправила его.
Анна с восхищением рассматривала узоры на нём, вышитые золотыми нитками, а фрейлин Матильда тем временем рассказывала ей о самых разных образах, которые только может принимать женщина.
Ярко светила луна, проливая свои лучи в распахнутое окно комнаты, горели свечи в золотых подсвечниках, и тени двух молодых, прекрасных девушек, сидящих за туалетным столиком, плясали на стенах, как причудливые, фантастические звери, попавшие на бал. Пахло духами, воском, врывающимся в комнату осенним ветром, тюльпанами, что стояли на столике рядом с кроватью. Фрейлин Матильда с видимым удовольствием расчёсывала рыжие волосы Анны, которая неподвижно сидела и смотрела на своё отражение. Как странно было видеть себя, и не иметь возможности узнать себя в том зеркале. Анна никогда не подумала бы, что она настолько красива. Ресницы теперь не были короткими и почти незаметными, теперь её взгляд стал как будто пристальнее, может страстнее, она не знала, как можно выразить то чувство, что отражалось в её глазах. Анна смотрела и смотрела на себя, и всё не могла понять, как возможно было в такие короткие сроки превратиться в такую женщину.
Фрейлин Матильда видела свои успехи и осталась довольна. Приколов к распущенным волосам Анны заколку с камнями малахита, она попросила Анну встать.
-Ну что ж,- Молвила «подруга», слегка улыбнувшись.- Теперь, пожалуй, дело за Женей. Полностью ваш образ может дополнить сейчас только платье, и,- Она посмотрела на стоптавшиеся носки туфлей Анны.- Новые туфли. Быть может, пара украшений.
В дверь постучали.
-Кто это?- Шёпотом, испугавшись, спросила Анна у фрейлин Матильды.
-Отчего же вы об этом меня спрашиваете,- Отвечала её «подруга».- Спросите. Совершенно ясно, что это слуга.
Анна со страхом посмотрела на дверь, за которой, по всей видимости, стояла служанка и ждала ответа. Анна посмотрела ещё раз на фрейлин Матильду, как будто спрашивая у неё разрешения, а потом глубоко вздохнула и спросила:
-Да?
-Госпожа Шпиль, господин Астахов просил сказать вам, чтобы вы выходили в гостиную.- Голос служанки, как видно очень ещё молодой, едва заметно дрожал.
Анна подошла к «подруге».
-Ах, Женя уже пришёл.- Улыбнулась фрейлин Матильда.- Что ж, очень хорошо. Пора бы вам показаться ему.- И она ещё раз осмотрела Анну с ног до головы, поправила на её волосах заколку, и, открыв дверь, вышла после Анны.
Анна очень волновалась. Она немного боялась своей новой внешности, боялась, что Евгению не понравится, и он сможет что-то сказать ей очень неприятное и дерзкое. В глубине возрождающейся души её старательно прятался ещё один страх – что Евгений вдруг решит бросить её и выгонит из дома. Ей придётся вечно скитаться по этому чужому городу, прячась в трущобах, нападая на жителей только ночью, ей придётся снять это платье и все украшения, помада и пудра сотрётся, и Анна вновь превратится в грязную, некрасивую деревенщину.
Она очень этого боялась. Оттого так дрожали её руки, когда Евгений поздоровался с ней, оттого она так испуганно глядела на него, слова путались, а мысли мешались.
Евгений кивнул фрейлин Матильде.
-Неплохая работа, Матильда. Очень даже недурственная.- Он пристально посмотрел на Анну.- Чего вы так дрожите? Ваша рука подрагивала, вы чего-то боитесь?
Анна смешалась ещё более.
-Ах, нет, я….- Она беспомощно оглянулась на фрейлин Матильду, стоящую неподвижно позади неё. Увидела её ободряющую улыбку и, гордо посмотрев на Евгения, молвила.- Нет, я нисколечко не боюсь.
Евгений усмехнулся немного и, отведя Анну немного в сторону, шепнул ей.
-Бросайте эти свои деревенские словечки. Это вам не деревня, понятно? Не «нисколечко», а «вовсе не».
-Я вовсе не боюсь.
-Очень хорошо. Фрейлин Матильда,- Он посмотрел через плечо Анны на «подругу».- Вы можете идти.
Она слегка присела и молча поднялась на второй этаж, шурша платьем. Когда шаги её стихли, Анна грохнулась на колени и, закрыв лицо руками, разрыдалась, вспомнив, что было вчера на этом званом вечере.
-Господин Астахов, мне очень совестно за вчерашнее…..- Сквозь плачь проговорила Анна.- Очень, очень, очень стыдно!
-Ну, во-первых, поднимитесь и приведите себя в порядок.- Холодно заметил Евгений, смотря в сторону.- Такой женщине, как вы, полагается плакать только по трём причинам: над печальным финалом в опере, перед венцом, и, глядя на поднимающееся солнце. Никаких поводов более быть не должно. Во-вторых, когда вы плачете, не падайте на колени, попахивает деревней. Всегда плачьте стоя, опустив голову и вздрагивая плечами, это эффектнее смотрится. В-третьих, из-за стыда не стоит плакать, тем более, вы не делали там ничего постыдного.
-Как?!- Воскликнула Анна, вытирая руками заплаканное лицо, размазывая по щекам тушь и пудру.- Но ведь… Я напилась так, что даже ничего не помню.
-Анна, не разыгрывайте из этого трагедию. Вы не заметили, что кроме вас трезвым остался только я, да и то по той единственной причине, что меня увёл с собой на разговор мой любезный старший брат. Не плачьте, там были пьяны решительно все. Пьянка у мсьё Сержа удалась на славу.
-Пьянка?
-А что же ещё? У мсьё Сержа собираются самые отъявленные любители Вина.
-Это не…. Не высшее об….общество?- Анна с трудом припоминала его слова, но, как видимо, не ошиблась.
Евгений рассмеялся, усадил Анну в кресло с высокой спинкой.
- Нет, это обычный званый вечер, и на нём обычная званая публика.- Он достал белоснежный платок и протянул его Анне.- Взять даже этих трёх жалких упырей: мсьё Пьера, Никола и Руфуса. Любители выпить и покутить деньги.
-Мне они приглянулись.
-Это первое впечатление.
-Они очень хорошие. Кто они такие?
-Хорошие только вещи в торговой лавке. Нужно говорить: «они очень милы».
-Они очень милы.
-Что ж, они, конечно, не французы, а самые обыкновенные петербуржские упыри. Господин Павел, Николай и Роман, вот их истинные имена. Кутилы, глупцы, в общем, пустые. И появились в нашем обществе давно, когда среди людей вспыхнула эпидемия чахотки. Упырём стал сначала Павел, а когда узнал, что его два друга, Николай и Роман, больны этой болезнью, он им всё рассказал. Людьми они были недалёкими, и долго уговаривать их не пришлось: сами горло под укус подставили. Так и появились. Учителя у них не было, и они начали свою жизнь с очень кровопролитных преступлений. Убивали много и с особой любовью молодых дев, которых обманом вовлекали в свое общество. Потом их внесли в Святой список, объяснили, что к чему, ввели в курс дела, так сказать, и они стали самыми обыкновенными упырями, ни лучше, ни хуже. Я их не люблю, они пусты, как я уже сказал вам. Но как вы отнесётесь к ним, не знаю. Общайтесь с теми, с кем хотите. Только, не доверяйте слишком. Они привыкли топтать чувства.
Они помолчали немного, а затем Анна, отложив платок в сторону, спросила:
-Когда я попаду в высшее общество?
-О, это будет не скоро.- Усмехнулся вновь Евгений, подходя к письменному столу и беря большую чёрную папку в кожаном переплёте.- Вам нужно ещё многому научиться.- Он протянул Анне папку.
-Что это?
-Это – Свои люди. Просмотрите внимательно эти портреты и фотографии и запомните их, запомните так, чтобы не убить кого-либо из них снова.
Анна медленно перебирала изображения людей. В основном, очень молодые, но есть и зрелые люди, и даже старики. В большинстве своём это мужчины, но вот достаточно красивая девушка в розовом капоре и с зонтиком в руках. И вот ещё одна женщина, в маленьких очках, в белом халате. А вот молодой художник. Анна вздрогнула, когда встретилась с его чёрными глазами. Они как будто укоряли её в том, что она сделала это над ним, что выпила всю его кровь, убила. Но, в другое время, портрет очень понравился Анне, видно было, что его писали ещё с живого человека. Анна сопоставила этот портрет со своим рисунком, и снова скривила губы, каким грубым показался ей собственный рисунок. И снова Анна стала твердить, что впредь она будет писать только с живых людей.
Анна убрала портрет в сторону и поражённо застыла, увидев следующий.
На нём был изображён совсем ещё молодой человек. Черноволосый, с бледным лицом и живыми, чёрными-пречёрными глазами, такими чёрными, что казалось, чернее их Анна ещё не видела. Его глаза таили в себе какую-то загадку, в них светилась безграничная, детская простота. Правильный, почти греческий нос, совсем как у Евгения, и губы такие полные, с лёгкой улыбкой. Волосы блестели как напомаженные, чёлка была лихо откинута немного назад. В руках он держал чёрный цилиндр и трость, и сам был одет в чёрный сюртук. Но во всей его фигуре было что-то, что вызывало жалость, может, эти заострённые черты лица, может, его чрезмерная худоба и эта узкая грудь. Создавалось такое впечатление, что он болен чем-то очень страшным, и этого невозможно излечить. Анна покачала головой. Её глаза остановились на подписи: Лексей Осипович Астахов.
Астахов, Астахов…. Ах, да, у Евгения в точности такая же фамилия.
-Это ваш брат?- Спросила Анна, показывая портрет злому барину.
-Да.
Очень недурен собой этот брат Евгения. И очень не похож. Разве что только правильной формой носа он напоминает своего старшего брата.
Она с явной неохотой убрала портрет в сторону и снова углубилась в размышления.
Когда с ними было покончено, Евгений, словно размышлял в слух, нараспев, негромко сказал:
-Вы знаете, моя прекрасная Аня, что вчера на вечере у Сержа вы, пожалуй, только единожды вогнали меня в краску.
Анна резко обернулась к нему. Он тоже повернулся к Анне.
-Вы совершенно не умеете пить из бокала.- С важным видом сказал он.- Когда я увидел, как вы одним махом осушили полный бокал, моё сердце чуть не остановилось от ужаса. Вы выпили Вино так, как будто выпили стопочку самогона, вам не хватило только того, чтобы занюхать своими волосами.- Он поднял Анну с кресла и провёл её ещё в одну комнату. Там стоял длинный стол, накрытый скатертью, стояло очень много стульев и стояли две тарелки. Евгений отодвинул Анне стул, она села.
-И я понял, что мне придётся учить вас не только правильно пить Вино из бокалов, но и есть пищу людей.- Говорил тем временем Евгений, садясь на свой стул в противоположном конце длинного стола, напротив Анны.
-Зачем нам пища людей?- Невинно спросила Анна, с удивлением разглядывая все, что перед ней оказалось. В деревне была только большая деревянная ложка и нож. А здесь такие изящные вилочки с тремя зубчиками, с двумя зубчиками, аккуратные ножички, блестящие тарелочки, ложечки, бокалы различной высоты и объёма.
-Мы должны маскироваться под людей, чтобы они не сочли нас странными. Тем более, прислуга так склонна к подозрениям.- Он помолчал, как будто что-то соображая, и крикнул.- Григорий!
Быстро появился высокий и тощий лакей с рыжей, редкой бородой.
-Подавай.- Велел Евгений, а сам поднялся и достал откуда-то закупоренную бутылку с очень длинным горлышком. Оказался около Анны и стал наливать ей в её бокал, самый длинный и узкий, заветное Вино.
-Вино – кровь людей различных национальностей.- Пояснил тем временем вполголоса Евгений, протягивая бокал Анне.- Она охлаждена и на неё сделан специальный ведьмовской заговор, чтобы не была противна. Но, этот заговор равен хмелю в пиве, от Вина можно очень быстро опьянеть. И вы это, я думаю, уже поняли. Так что, не употребляйте его в больших количествах, это может быть чревато неприятностями и болезнями. Холодная и старая кровь людей может убить вампира, если он, к примеру, выпьет за один раз больше трёх бутылок. Один.- Евгений сделал страшные глаза.- А теперь покажите, как вы бы выпили это Вино.
Анна коротко взглянула на Евгения, как будто ещё раз спрашивала, действительно ли он хочет этого. А потом, посмотрев на дно, зажмурилась, прижалась губами к краю бокала и запрокинула назад голову, разом осушив всё Вино, которое было.
Евгений схватился за голову, сел на соседний стул, взял свой бокал, тоже налил в него Вина. Затем налил по новой Анне.
-Ну, деревенщина деревенщиной, ей-богу.- Вздохнул он.- Повторяйте за мной. Для начала, просто поднесите бокал к губам, не запрокидывайте никуда голову, это не самогон, это Вино, у него довольно мягкий и приятный вкус. Нужно вдохнуть его аромат, посмотреть каков букет.
-Какой букет?- Анна начала пристально оглядывать бокал.
-Не паясничайте. Букет – то же самое, что и запах, по букету можно понять степень выдержки Вина, чем насыщеннее он, тем ароматнее само Вино. Не пытайтесь выпить всё Вино сразу. Нужно определённое время держать его во рту, нужно его согреть, чтобы было приятнее после прочувствовать весь его вкус, весь его аромат. Повторяю вам: оно не неприятно. Оно может показаться несколько слаще горячей крови, большую роль здесь играет и заговор ведьмы. Она много работает над созданием Вина. Это очень кропотливая и трудоёмкая работа. Так что, не тратьте понапрасну все усилия ведьмы.- С этими словами Евгений отпил совсем немного из бокала, посмотрел куда-то на потолок, как будто задумался над чем-то, и только после этого проглотил Вино. Анна, недолго думая, тоже осторожно, словно боясь сломать, взяла бокал, и отпила крохотную порцию Вина. Потом вопросительно посмотрела на Евгения.
-Уже лучше.- Кивнул он.- Вы должны видеть в Вине не способ поскорее одурманить своё сознание, а способ показать другим, что вы образованнее и элегантнее их. Поверьте,- Он снизил голос до шёпота, так как вошёл слуга с подносами.- Там, где вы окажетесь, уделяют внимание самым малейшим деталям. Не опозорьте меня, прошу вас.
Анна закивала, следя за ловкими и скорыми движениями Григория и ещё двух служанок в белых передниках. Они изредка запуганно косились то на Евгения, то Анну, и она чувствовала их страх перед своим хозяином. Наверняка он часто ругал их и бил.
В это самое время вошла высокая, худая женщина и дрожащим голосом сказала, что пришёл господин Олег Астахов. Евгений тотчас поднялся, и, проходя мимо Анны, успел сказать ей:
-Я ненадолго оставлю вас одну.
Анна обернулась и посмотрела, как он вместе с этой худой женщиной, удаляется.
В гостиной действительно ждал Олег. Братья поздоровались за руку, Олег снял цилиндр с головы и отдал трость прибежавшему слуге Данилу.
-Очень хорошо, что ты пришёл.- Улыбнувшись слегка, сказал Евгений.- Я бы на твоём месте и не показался бы.
-Отчего же? Ты попросил меня прийти - я пришёл. Тем более, мне любопытно было посмотреть на эту твою крепостную девку-упыриху. Она ещё у тебя, или ты её тотчас выгнал?
Евгений рассмеялся.
-О, попрошу не оскорблять госпожу Шпиль.
-Так это о ней говорят все вампиры Петербурга? Я думал, у тебя действительно появилась подруга.
-Мне нужно было как-то скрыть её происхождение. Если узнают, что она в прошлом крепостная, ей вообще жизни не будет.
-Ты до сих пор не выкинул эту затею из головы?
-Ха! Я не отступлюсь от того, что уже начал воплощать в жизнь.
-Я не могу поверить, что ты хочешь этого только для блага несчастной Анны. Зачем ты её используешь?
-Ну уж, это мои проблемы.
-Нет, извини, ты просил меня помочь тебе. Я должен знать всё о твоих целях.
-Я хочу попросить тебя об одной маленькой услуге.
-Я слушаю.
-У Анны синеют губы, когда она голодна. Уверен, тебе знакомо это. А если она будет всегда ходить с синюшными губами, это вызовет недобрый толк у вампиров.
-Помилуй, Женя, ты хочешь выдать её за вурдалака?!
-Упырей никогда не было и не будет в высшем обществе.
-Посмотри на неё, она вылитый монстр!
-Ты ещё не видел фрейлин Анны Шпиль, не смей судить её по первому впечатлению. А пока что,- Он протянул руку в сторону столовой.- Не хотите ли отужинать с нами?
Олег недобро покосился на Евгения, но ничего не ответил и прошёл вместе с ним в другую комнату.
Анна вскочила из-за стола, когда два брата вошли в столовую. Когда она встретилась с ясным и тихим взглядом Олега, она едва не покраснела, хотя, в её положении это сделать представлялось практически невозможным. Что-то так странно ёкнуло в груди, глаза сами собой опустились, и язык отказался промолвить хотя бы единое слово. Она протянула руку Олегу, а самой хотелось зажмуриться и не видеть никогда больше эти чистые, светлые глаза.
-Анна, этот господин, как ты помнишь, мой брат, Олег Астахов.- Сказал Евгений, заметив поразительную перемену в лице Анны, и, как видимо, немного сердясь на это.
-Да, да.- Тихо ответила Анна, боясь посмотреть снова на Олега.
-Тебе, наверное, нужно поздороваться с ним?
-Добрый вечер.
-Уж скорее, доброй ночи.- Усмехнулся Олег, взгляд его скользил по округлым белым плечам Анны, по её шее и рыжим локонам.
Она поняла, что если сейчас он скажет ещё одно слово, она расплачется и выбежит из комнаты. Почему-то ей было очень больно смотреть на него.
-Что ж, к столу.- Учтиво сказал Евгений.
Когда перед Анной на тарелке оказался бифштекс с зеленью и соусом, она скривила губы. Ей совсем не хотелось есть то, что едят люди. Она охотнее бы выпила крови слуги Гришки, или Данила, чем прикоснулась бы к этому довольно аппетитному куску мяса.
Однако делать было нечего. Анна посмотрела на Олега и Евгения. Они так ловко орудовали ножом и вилкой, и так спокойно поглощали бифштекс, что Анна поняла: она не отравится, если попробует хотя бы кусочек этого блюда.
Взяла вилку в левую руку, ножик в правую, и стала осторожно, стараясь повторять за движениями Олега и Евгения, резать бифштекс. Это оказалось довольно лёгким делом, и Анна уже очень скоро разрезала мясо не хуже двух этих господ. Еда не имела своего вкуса, и Анне всё казалось, будто она ест эту еду во сне, потому и не чувствует вкуса.
После ужина все трое прошли в гостиную. Анна снова взялась за чёрную папку, а Евгений стал тихо и по-французски, чтобы Анна не поняла, говорить:
-Да, я не хочу, чтобы вампиры знали, что она упырь. И потому хочу попросить тебя: научи её вкалывать себе в вену кровь, как это делаешь ты. Ведь ты же понимаешь меня? Мне нужно, чтобы её губы всегда были слегка розоватого цвета, как у вурдалака.
-Для этого ей понадобится донорская кровь.- Возразил Олег, поглядывая на Анну, усердно пытающуюся прочитать какой-то текст на обложке папки.
-Разве у тебя её нет?
-Конечно, есть. Но…..
-Тебе жаль крови для такой милой дамы?
-Ничего мне не жаль, Женя! Просто придётся брать больше крови в больнице.
-И что такого?
-На меня и так уже искоса поглядывают.
-Олег, ты работаешь в этой больнице уже почти двадцать лет, ты занимаешь высокую должность. Кто посмеет хотя бы что-то молвить о тебе плохого?
Олег был явно с ним не согласен, но не нашёлся сразу, что ответить.
-Тем более, Олег, ты будешь больше проводить время с Анной.- Они вместе посмотрели на неё.- Скажи мне, разве она уродлива, разве она монстр?
-Несомненно, она довольно хороша собой.- Кивнул Олег.
-Так чего же? Что ещё плохого ты видишь в моей просьбе?
-Андрей ничего о ней не знает.
Повисла минутная пауза.
-Олег, скажи, зачем Андрею нужно знать об этой затее?- Спросил Евгений, разглядывая свои блестящие ногти.
-Он всё-таки старший брат…..
-У него сейчас совершенно другие проблемы! У него Лексей умирает, и он не знает, что ему делать, зачем его тревожить по пустякам? Пусть будет пребывать в счастливом неведении.
-Но так нельзя. И, тем более, если он узнает, нам обоим не поздоровится.
-Он сможет узнать только от меня или от тебя.- Евгений в упор смотрел на Олега.- Я его знаю, к сплетням он не прислушивается. Я ему сказал, что Анна - всего-навсего моя подруга и никто более. Она в его глазах – немка из городка под Гамбургом. И он почти ею не интересуется. Так что, поздоровится нам или нет, зависит только от нас.
Олег явно колебался. Он не хотел подводить Андрея, зная, что у Евгения со старшим братом испортились отношения, но и не хотел отказываться от удовольствия видеть Анну почти каждый день. Подумав немного, взвесив все выводы, он коротко взглянул на Евгения, и, вздохнув, кивнул:
-Хорошо. Я соглашаюсь на твою просьбу.


8.
В ту ночь река во мгле была,
И в ночь и в темноту
Та – незнакомая – пришла –
И встала на мосту.
А. Блок. «***».

Анна не знала, что ей делать. Теперь каждый день её посещал этот брат Евгения, Олег. Анна теряла дар речи в его присутствии, а когда он подсаживался к ней в её комнате, чтобы в очередной раз показать ей, как нужно правильно вколоть себе кровь, её сердце оживало и выстукивало такой ритм, что можно было танцевать чечётку под него. От своего смущения она почти не слушала Олега и всё не могла научиться у него правильно держать шприц. Олег сердился, хотя и не показывал этого, объяснял ещё раз и ещё, но это было бесполезно. Анна смущённо смотрела на него и недоумённо хлопала ресницами, медленно отодвигаясь от него. Ей так хотелось зажмуриться и заткнуть себе уши, чтобы не видеть этих ясных глаз и не слышать его приятного голоса.
Её «подруга» продолжала навещать Анну каждый день, и каждый раз её урок открывал Анне глаза на свою собственную женскую красоту. Теперь Анна стала больше вертеться перед зеркалом, подолгу сидеть за туалетом. Она могла любоваться собой целую вечность. Но это чувство собственного достоинства мгновенно исчезало, когда она встречалась с Олегом. Анна пыталась объяснить свои чувства фрейлин Матильде, но между ними так и осталось полное непонимание. Евгений учил её правильно держать себя на людях, независимо общаться как с женщинами, так и с мужчинами. Но все его старания шли прахом, когда Анна видела Олега. Сердце её каждый вечер разрывалось на мелкие кусочки, глаза неизбежно упирались в пол, и голова отказывалась думать.
Она всё не могла привыкнуть к нему, как уже привыкла к злому барину и слугам в его доме. Он отличался от них, он был таким красивым, правильным и чистым, что Анна в его присутствии почти не контролировала себя. То ей казалось, что у неё растрепались волосы, то тушь потекла, то пудра осыпалась, то слишком сильно от неё пахло духами.
Всё шло своим чередом: сначала у Анны был мсьё Лонгрен, потом приходила фрейлин Матильда, потом заглядывал Олег, а потом она с Евгением выходила на улицу. За все эти две с лишним недели она не побывала ни на одном вечере, и она благодарила за это всех, потому что ей казалось, что она ещё не достаточно готова для того, чтобы снова показаться на публике. Почти каждый день приходили всё новые и новые платья, набралось уже восемь пар самых разнообразных туфель, и в её шкатулке было столько изысканных украшений, что они каждый раз слепили ей глаза, как только она открывала её. Но вот, в пятницу, когда уже ушёл мсьё Лонгрен и урок фрейлин Матильды подходил к концу, в дверь постучали.
Оказалось, что это пришла служанка Настя, которая принесла на подносе одну записочку. Анна открыла её и прочитала (к тому времени она уже хорошо читала по-русски), что мсьё Пьер, Никола и Руфус приглашают её пойти с ними сегодня в час ночи на званый вечер. Анна немедленно отнесла эту записочку Евгению.
-Ну-с, это уже хорошо.- Кивнул Евгений, возвращая Анне её записку.- Вы пользуетесь успехом у этих трёх господ. Я рад за вас.
-И что, мне нужно сегодня идти туда?- Со страхом спросила Анна.
-Конечно, вы можете отказаться, но это может сильно сказаться на вашей репутации прекрасной госпожи. По нашим меркам, настоящая светская девица должна в один вечер успеть посетить всех, кто имел удовольствие пригласить её. Тем более, сейчас вы уже не та немая и чужая немка, которая была на первом званом вечере у мсьё Сержа. Верно?
Анна посмотрела на него и улыбнулась слегка.
-Итак, в котором часу вас приглашают?- Евгений ещё раз посмотрел в записочку.- Да, в час ночи. Ну что же,- Он посмотрел на Анну.- Вы ещё успеете принять моего брата.
Анна вопросительно посмотрела на Евгения.
-Что такое?- Спросил он.- Вас что-то смущает? Олег плохо с вами обходится?
-Нет, конечно, нет.- Поспешно ответила Анна, стараясь уйти от разговора на эту тему.- Мсьё, мне нужно идти….
Евгений сделал ей знак рукой. Когда она уходила, он провожал её глазами и в тысячный раз отмечал про себя, что Анна очень хороша и ещё успеет свести многих мужчин с ума. Его план, который он так тщательно обдумывал уже многие годы, выполнялся на все сто процентов.
Когда фрейлин Матильда ушла, Анна села на свою кровать и стала с внутренним страхом ожидать встречи с Олегом. Конечно, она не боялась его, но он заставлял её внутренне дрожать. Она могла бы смотреть на него много часов, но если бы он с ней не заговаривал. Он водил её в крайнюю степень смущения, и Анна понимала, что всё, чему её так усердно учили, мгновенно забывалось.
В это самое время в дверь снова постучали. Анна поднялась, потом села и спросила, кто пришёл. Она ожидала, что скажут, что уже прибыл господин Астахов, но вместо этого Настя сообщила, что Евгений просил спуститься её вниз.
-Посмотрите, что здесь есть для вас.- Говорил несколькими минутами позже Евгений, протягивая Анне большую белую коробку.
-Что это?- Невинно спросила Анна, рассматривая коробку со всех сторон.
-Посмотрите.
Анна приподняла крышку. Там было изумрудно-зелёное с золотистыми лентами платье. Анна подняла сияющие глаза на Евгения.
-Портные наконец сшили для вас это платье.- Сказал Евгений.- Я считаю, оно подойдёт сегодня для того, чтобы вы одели его на этот званый вечер.
-Правда?
-Конечно, милая Анна.
Она кивнула и снова заглянула под крышку.
-Оденьте его сейчас. А фрейлин Матильда вам поможет.- И он громко позвал «подругу».
По лестнице застучали каблучки немки. Фрейлин Матильда, слегка придерживая подол платья, быстро спустилась вниз.
-Вы звали меня?
-Да. Матильда, помогите Анне,- Он слегка подтолкнул Анну. Она, не выпуская из рук коробки, смело зашагала к «подруге».
Платье оказалось просто великолепным. В нём был только один недостаток: корсет фрейлин Матильда затянула так, что невозможно было ни вдохнуть, ни выдохнуть. Но это можно было опустить, так как Анна редко дышала. Её несколько поразило то, что этот корсет, оказывается, так сильно затягивают, но тотчас отметила, что с ним удобнее держать прямо спину и бросать на всех гордые, независимые взгляды.
В коробке, помимо платья, были восхитительные золотистые туфли с аккуратными носками и золотой застёжкой спереди. Фрейлин Матильда с явной завистью осмотрела Анну, но сказала всё-таки:
-В этом платье вы прекрасны, как никогда.
Анна смотрелась в зеркало, оглядывая себя со всех сторон. Фрейлин Матильда взялась тем временем за расческу и теперь приглаживала слегка растрепавшиеся рыжие локоны Анны. После этого подобрала Анне зеленоватый веер и усадила её за туалетный столик.
Когда Анна предстала перед Евгением, то произвела на него сильное впечатление. Он даже едва не влюбился в неё, но припомнил одно условие в своём плане и поспешил отвести глаза в сторону.
-Вы прекрасны, как Афродита.- Только и сказал он, сложив руки на груди и оценивающе глядя на счастливую Анну. Она одарила его ослепительной улыбкой.
-Господин Астахов приехали-с.- Поклонившись, сказала худая женщина, которую звали Мартой.
-Зови, зови.- Замахал рукой Евгений. И вовремя схватил Анну за руку.- А вы не уходите.
Анна повернулась лицом к Евгению, как будто молила его о том, чтобы он отпустил её, но потом вошёл Олег.
Она сразу онемела. Широко раскрытыми глазами она смотрела, как Олег снимает цилиндр с головы и отдаёт Марте чёрное пальто, как здоровается с Евгением.
-Добрый вечер, Анна.- Поцеловав её руку, сказал Олег.
Она глупо улыбнулась и слегка присела.
-Здравствуйте.- Промямлила она неповинующимся языком.
-Как вы сегодня хорошо выглядите.- Заметил Олег.
-Спасибо.- Анна снова потупила глаза. Но потом вспомнила своё отражение в зеркале и гордо взглянула на Олега. Он был явно удивлён.
-Олег, постарайся сегодня не слишком много тратить время с Анной.- Сказал Евгений.- Госпожа Шпиль спешит на званый вечер.
-Хорошо.- Кивнул Олег.- Думаю, сегодня мы не слишком задержимся.

От него всегда пахло французскими духами и лекарствами. Такой запах, наверное, Анна не забыла бы никогда. Не забыла бы, как и его ясные глаза. Она никогда не думала, что глаза могут быть такими светлыми и напоминать чистый лесной ручей. В них крылась загадка, которую Анна не могла понять. Когда он оказался так близко от неё, что её сердце невольно подпрыгнуло, она отодвинулась.
-Не бойтесь меня.- Мягко сказал он, и Анна вспомнила, когда первый раз увидела его. Он и тогда произвел сильное впечатление на неё, она просто не заметила.- Я не буду делать вам ничего плохого.
-Я совершенно не боюсь вас.- Она говорила сейчас так, как учил её Евгений. И чувствовала себя по-настоящему уверенной в себе, хотя и немного смущённой.- Но, думаю, не стоит так близко придвигаться ко мне.- Она холодно смотрела на него, с трудом сдерживая рвущееся наружу чувство. Так же, как и Евгений, который всегда говорил, что «в наше время выгоднее казаться холодным и неприкосновенным, нежели полным страсти и желания». Но Олег видел, что она жалко лжёт ему, что ей хочется, чтобы он был рядом всегда.
На этот раз ей удалось самой вколоть себе кровь без лишних объяснений. И Олег остался почти доволен, если не считать того, что Анна долго не могла попасть себе в вену. Она всегда начинала нервничать, когда брала в руки шприц, а вены как будто прятались от её растерянного взора.
-Думаю, вас нужно научить одной мелочи, которая всегда может потребоваться вампиру,- Сказал Олег после того, как Анна попала себе в вену.
-Только вампиру?
-И упырю тоже.
-А в чём отличие вампиров от упырей?
Олег коротко взглянул на Анну, и по всему её существу как будто пробежал огонь.
-Мне кажется, что это вам должен был рассказать Евгений Осипович.
-Я ни слова не поняла.
-Ну что же.- Анне нравилось, как он улыбался. Тихо так, скромно, одними только уголками губ.- Упыри недалеко ушли от оживших мертвецов. От зомби их отделяет только то, что они пьют кровь и не разлагаются. Они страшны, когда в них кипит жажда, и становятся опасными и очень смелыми. У них синеют губы, и они способны на самые шокирующие нападения на свою жертву. И не менее шокирующие последствия. Зачастую упыри непроходимо глупы, но, глядя на вас, я не могу не заметить ваш ум, такой тонкий и женственный, что поражает меня своей изящностью. Однако при необходимости, упыри могут придумать хитроумную ловушку для людей, которая никогда не оставит их без еды. Упыри чуждаются себе подобных и их крайне редко можно вывести в свет, хотя в нашем городе я знаю множество упырей, которые не боятся показаться в свете.
-Как появляются упыри?
-Обычно вампир или вурдалак, которому вдруг понравился тот или иной смертный, выпивает половину его крови, а потом заполняет эту пустую половину своей кровью. Механизм достаточно прост, если опустить то, что дать будущему упырю своей крови представляется делом опасным для самой жизни вампира. Главное – знать меру во всём. Чем больше выпьешь крови, тем больше придётся давать своей.
-А упырь может сделать кого-нибудь упырём?
-Нет, исключено. Иначе весь мир был бы уже заполнен упырями. Умение обращать людей в упырей есть только у вурдалаков и чистых вампиров.
-Значит, я не могу никого обратить?
Олег покачал головой.
-Тогда, кто такой вурдалак?
-Вурдалаков очень мало в мире. Обычно это сын вампира и человека. Некоторые становятся вурдалаками по рождению, а некоторых приходится обращать в вурдалаков.
-Подождите, подождите, вурдалак может родиться, и уже быть вурдалаком, а может и не быть им?
-Это очень сложно объяснить, Анна. Есть вурдалаки, которых не обращали, и которые уже родились такими. Есть вурдалаки, которых обратили в процессе роста и взросления. Иногда бывает так, что вурдалак, которого не обратили, прожил всю жизнь так, как жил бы человек, и не знал, что он, оказывается, мог бы жить вечно.
Они замолчали. Взгляд Олега остановился на шприце, который Анна отложила в сторону.
-Ах, да, я забыл, что хотел научить вас кое-чему.
Анна посмотрела на него.
-Вижу, у вас возникли трудности с тем, чтобы попасть себе в вену.- Улыбнулся Олег.- Если знать один приём, этого не будет.
-Что нужно для этого сделать?- Анна сама пододвинулась к Олегу.
-Положите руку вот так,- Олег осторожно взял белую, как мрамор, руку Анны и положил на её колени вверх запястьем.- А затем просто проведите по ней другой рукой, мысленно говоря, чтобы вены поднялись к коже.- И он сам провёл по её коже. Тотчас показались синеватые и зеленоватые венки, которые были в таком количестве, что Анне стало страшно.
-Уберите их обратно!- Испуганно зашептала она.
Олег убрал свою руку.
-Ну что же, если вам страшно, не делайте этого, но тогда вы затратите больше времени.
Анна посмотрела на свою руку. Вен больше не было видно.
В это самое время постучали в дверь.
-Господин Астахов велел передать, что внизу вас ждут мсьё Пьер, Никола и Руфус.- Служанка едва выговаривала имена друзей Анны. Она поднялась.
-Ну что же, мсьё Олег, мне нужно идти.- Она посмотрела на него. Он кивнул, тоже поднимаясь с кровати.
-Тогда, au revoir.- Олег поклонился Анне и вышел из её комнаты.
Она устало опустилась за туалет и посмотрела на себя в зеркало. Бледная, испуганная, с большими глазами и едва приоткрытым ртом. А как он смотрел на неё! Ей захотелось обнять себя и закружиться на месте. Анна готова была поверить, что нравилась ему, и эта мысль могла свести её с ума. Если уже не свела. Улыбнувшись себе в отражении, Анна приправила причёску, отметив, что губы и правда перестали быть синими, и, поднявшись, скоро вышла.
Внизу действительно ждали эти трое. И Анна снова с головой погрузилась в бесчисленные комплименты по поводу её платья, её глаз, её волос, её фигуры, её шеи, и прочего, и прочего, и прочего. Евгений куда-то пропал, словно его и не было вовсе. Но, стоило поторапливаться, так как оставалось буквально несколько минут до первого часа ночи.
Три упыря усадили её в экипаж, и они помчались вперёд, навстречу ночному, дремлющему городу, который на первый взгляд был полностью пустынен.
На этот раз они уехали почти на самый край города, где неярко светили уличные фонари, а некоторые вообще давно потухли. Один фонарь то светился, то пропадал, и свет его трепыхался, как будто в предсмертной агонии. Глядя на него, Анна поняла, что очень голодна.
-Ах, прелестная госпожа Шпиль, вы так прекрасны в этот вечер.- Говорил тем временем Пьер, ведя её за руку к высокому дому. Первые два этажа его светились.- Вам так идет ваше платье… Оно так прекрасно подчеркивает вашу прекрасную натуру.
-Пьер, ещё не время.- Смеялся Никола, идя по другую сторону Анны.- Это платье так замечательно подчёркивает вашу тонкую талию.
- Милая Анна, я просто очарован вами до крайней степени. – Пьер распахнул перед ней стеклянные двери.
В доме было очень шумно. Что удивило Анну, так это присутствие людей. Их было не слишком много, но они явно не подозревали, что находятся сейчас под смертельной угрозой. Анна окинула всех чарующим взглядом из-под слегка опущенных чёрных, длинных ресниц, и тихо улыбнулась.
-А где Руфус?- Она оглянулась назад.
-Не обращайте внимания, его сердце охватил амур.- Отвечал Пьер.- Лучше с ним вообще не разговаривать.
Анна весело засмеялась и вошла в толпу вампиров, вурдалаков и упырей, стараясь найти себе подходящую жертву.


Было уже далеко за полночь. Это такое время, когда каждый человек спит в своей постели и видит десятый сон. Улицы пустынны и безжизненны, всё кругом находится в сонном оцепенении. Нева тихо плещется у берегов северной столицы, качают голыми ветвями деревья. Общую тишину может нарушить только звук музыки, несущийся из-за окон, где происходит весёлый вечер, да ворона где-нибудь каркнет, сидя на ветке и расправит мокрые от дождевой влаги крылья, или фыркнет лошадь, что мирно стоит у своего стойла, и стукнет подкованным копытом в землю.
Лексей никогда не ходил по ночной улице. В это время он всегда спал. Но только не сегодня. Он выполнил свой план наполовину: ему удалось выбраться из особняка к десяти часам, однако на собрании, куда его позвали его друзья, оказалось слишком скучно, и он покинул его. Домой не хотелось возвращаться, слишком долго Лексей сидел там и подчинялся Андрею. Теперь ему хотелось бежать куда-нибудь, жить где-нибудь далеко, возможно, одному, чтобы никого не видеть, и ничего не слышать. После шумного собрания Лексей захотел оказаться в одиночестве и, кажется, начал понимать, в чём состоит истинный смысл жизни.
Сейчас он понимал, что пути назад нет. Наверняка дома его уже хватились, Варя и Мишка всё рассказали, и Андрей сейчас в ярости ищет Лексея по всему Петербургу. Пусть ищет, город, благо, большой. А Лексей пока посмотрит на ночную столицу. Удивительно, что с ним не случился приступ. Генрих Гансович так и не научил его вкалывать себе лекарство, а Олега Лексей не дождался. Но здесь, на свежем ночном воздухе у Лексея не мог случиться приступ. Его ничего не тревожило и не беспокоило. Прекрасно было смотреть на такие тихие воды реки Невы, стоя рядом с Медным всадником, и, опустив голову и заложив руки за спину, смотреть в чёрную воду.
Лексей шмыгнул носом и кашлянул. Вполне вероятно, что после этой ночной прогулки его продует, и он снова заболеет. Тогда болезнь станет расплатой за своё непослушание, но прогулка этого стоит. Лексей оглянулся на памятник. Петр простёр руку, как будто бросал вызов. Вызов Европе, жизни, судьбе. Всем недоброжелателям, врагам, подлостям и трудностям. У него ведь тоже была какая-то болезнь. Лексей нахмурился, напрягая память. Да, он мучился головными болями. Конечно, не так неприятно, как астма, но всё же….. Уже не здоров. И преодолел, смог, вытерпел. Дожил почти до старости. Может, и Лексею стоит бросить вызов своей болезни? И не только ей? Лексей запахнулся в плащ и поправил на голове цилиндр, нужно бы было уходить отсюда, ведь Андрей, скорее всего, уже ищет, а у Медного всадника Лексей любил бывать всегда. Нужно бы перейти в другое место, если Лексей не хочет, чтобы прогулка кончилась таким провалом.
Молодой человек направился вниз по улице, оглядываясь иногда на памятник. Кроме грядущих проблем Лексея угнетало ещё одно: его везде считали младшим. Даже на этом собрании. Вообще-то там было не слишком скучно – споры, различные гипотезы, никогда не смолкающий говор. Но, никто не слушал Лексея. Там все были намного старше, даже женщины с родинками над верхними губами казались Лексею такими взрослыми, и они так снисходительно ему улыбались. Совсем, как маленькому ребёнку.
Самое ужасное, что и дома было то же самое. Даже Генрих Гансович не хотел учить его пользоваться шприцем только из-за того, что ему шестнадцать лет. Ах, и зачем он вообще болен этой проклятой болезнью?
Лексей остановился и посмотрел вперёд. Пустынная улица хранила гробовое молчание. Никого здесь нет. Но что это? Лексей замер и настороженно прислушался. Где-то рядом плакала женщина. Очень горько плакала, возможно, её кто-то обидел или ударил. Всё так же напряжённо вслушиваясь, Лексей уверенно пошёл на звук. Вскоре темнота расступилась перед ним, и он увидел стройный женский силуэт, стоящий около перил моста. Рыдания завесой поднимались над мостом, как туман поднимается с остывающей земли холодной ночью, дрожали над волнующимися водами Невы, не смея войти в них, и летели вперёд, и падали вниз, на молчащую мостовую, на спящие дома, стучались в слепые окна невидимой рукой. Лексей не мог видеть её лица, она стояла к нему спиной и закрывалась руками, судорожно вздрагивая плечами, из груди рвались горестные рыдания. Как только он приблизился к ней, она словно почувствовала его, и поспешно отошла в сторону.
-Сударыня?- Тихо, стараясь не напугать её, позвал он.- Вас кто-то обидел?
Она не ответила ему, только закрылась руками ещё сильнее.
-Сударыня….
-Оставьте меня.- Она резко обернулась к нему, убирая с мокрого лица рыжие локоны, блистая тёмными глазами.- Я не просила вас меня успокаивать.- Она хотела ещё что-то сказать, но вдруг выражение лица её изменилось. Розоватые губы мелко задрожали, брови опустились ещё ниже. Она двинулась на Лексея всей своей фигурой, сосредоточенно глядя на его перепуганное лицо; белая, изящная рука с силой двадцати мужчин схватила его за сюртук. Она едва слышно зарычала, втягивая в себя его запах широко раздувающимися ноздрями, но потом вдруг оттолкнула его от себя, и, отрицательно качая головой, отступила во тьму, и пропала.
Лексей искал её глазами, но темнота сыграла с ним злую шутку, и теперь, как гигантское чёрное бархатное одеяло, покрывало всю улицу. Он устало опёрся спиной о перила, руки его дрожали. Внезапно он почувствовал, как по верхней губе его скоро бежит что-то горячее. Проведя рукой под носом, он разглядел на пальцах своих кровь. Теперь Лексей не сомневался, что едва не стал жертвой вампира, но от этой мысли ему не стало страшно. Вспомнил её детское совсем лицо, огненно-рыжие волосы, тёмные провалы глаз, её сильную белую руку, и её рычание. Поднял глаза на потухший фонарь и вздохнул, вытирая окровавленные пальцы о платок, небрежно надевая цилиндр. Нужно было идти к имению.
Он обернулся и вдруг наткнулся на Андрея, неподвижно стоящего около фонаря. Будучи ниже старшего брата, Лексей поднял вверх голову и, впервые за все шестнадцать лет, испугался его. Дело даже не в светящихся красных глазах, и не в заострившихся чуть ушах. На лице его была суровая тень, губы превратились в одну тонкую нить, и брови были так страшно угрожающе сведены вместе. Андрей стал похож на демона, не хватало только огромных чёрных крыльев за спиной.
С головы Лексея скатился цилиндр и глухо стукнул о камень мостовой.



9.

Душная тёмная комната с низким потолком, перепуганное шептание женщин в платках, теснящихся к стене. Треск свечей, криво стоящих на крохотном подоконнике. В воздухе витает смерть. Рука так и тянется к двери, чтобы слегка приоткрыть её, но, нельзя…. На низком столе, с длинной грязно-жёлтой свечой в руках, лежит отец. Неестественно жёлтое лицо напоминает воск, почти такой же, как и та длинная свеча, а нос почему-то так заострился, что кончик похож на клюв птицы. Всё тело отца странно вытянуто, и как будто увеличилось в размере. Запах мёртвого тела отвратительно смешивается с запахом свечей.
Вместе с плачущими бабами стоит батюшка, держа в руках икону, и беспрестанно крестя и комнату, и стол, и усопшего. Аня не плачет. Опустив голову, она скорбно смотрит на подол своей чёрной, всю в заплатах, юбки. Руки устало опущены. Она всю ночь не спала. Сон бежал от неё, как от проклятой. Она боялась мертвеца, лежащего почти рядом с её кроватью. Ей было всего десять лет, а её брату, Ванюшке, и вообще три годика. Но даже он как будто понимал, что случилось что-то ужасное, не плакал и не капризничал, а молча жался к Ане, как будто она могла чем-то помочь ему.
Она тупо смотрит на свою мать. Бедняжка, как она убивается по смерти своего мужа . Как она постарела за эти две недели, сколько морщин появилось на её лице. Светлые, ещё без седины волосы выбились из-под её платка, и теперь липнут на мокрое, худое, с впалыми щёками, лицо.
Смущённо шаркают ногами соседи, пришедшие проститься со своим старым другом, покашливая и сморкаясь в длиннополую грязную рубаху, к кровати подходит высокий Гришка, соседский мальчик, друг Ани.
Она нервно кусает губы, искоса поглядывая то на батюшку, то на убитую горем мать. Как теперь они будут жить без отца? Кто будет работать в поле, чинить прохудившуюся крышу, успокаивать, когда споткнёшься и разобьёшь себе коленку? Семья без отца – не семья. На мужчине держится дом, от него зависит, будешь ты сегодня накормлен или нет.
Не имея сил больше терпеть этой угнетающей атмосферы горя и отчаяния, Аня берёт на руки Ванюшку, толкает дверь и выбегает из дома.
Вот, что заставило Анну покинуть этот званый вечер. Картина веселья и дешёвой роскоши резко сменилась ярким воспоминанием из другой жизни. Оно появилось из неоткуда, нарушив обычный ход событий, перемешав все мысли Анны. Как будто бочка дёгтя опрокинулась и залила лужу мёда, что растеклась под её основанием. Как будто в стоялую, тёплую воду пруда ворвался холодный, бурлящий горный поток, возмутив спокойствие всех водных слоёв и пресмыкающихся, населяющих этот пруд.
И Анна устыдилась вдруг того, что позволила себе превратиться в одну из этих «столичных барынь». Сколько раз по велениям барынь и баринов их забивали, обдирали, оставляли голодать, заставляли работать без передышки, не щадили их зимой, били кнутом. И в то время, пока они, несчастные крестьяне, умирали от голода, их хозяева пили чай и заедали его булками с маком.
И это её плата за страдания несчастного народа?
Гневные мысли, как рой разозленных пчёл, вызвали у Анны слёзы. Она не видела уже смеющихся вампиров и людей. Пьер пытался её остановить, но она зло посмотрела на него:
-Ничего вы не понимаете.- И выбежала.
Она долго металась по нескончаемым улицам этого города, сама не зная, куда приведут её дороги. Слёзы застилали её глаза, в груди вечным пламенем горела ярость. Ярость ко всем, к самой себе, к её новой жизни, к проклятой судьбе, к этому ненавистному городу, сомкнувшему над её головой каменные челюсти, не позволяющий ей убежать отсюда. Всё вокруг было чужим. Не было рядом никого, кто мог бы поддержать её, кому Анна могла бы рассказать все свои чувства. Фрейлин Матильда? Нет, она не подруга Анне, хотя и называется таковой. Евгений? Помилуйте, он поднимет её на смех. Пьер и его друзья? Нет, они такие недалёкие, что вряд ли поймут, о чём она толкует. Или Максимилиан? Нет, он испугается её. Быть может, Олег?
Она не знает его. Как он отреагирует, если Анна всё расскажет ему?
Всё равно, она не знает, что он скажет, но может догадываться. Им всем плевать на неё.
Страшное чувство одиночества вдруг овладело ею. Никогда она не думала, что ей придётся страдать от одиночества в таком огромном городе. Ах, зачем она согласилась на предложение Евгения. Ей нужно было поступить так, как она хотела с самого начала – убить себя. Это был единственный и верный вариант выхода из всей этой ситуации.
Анна неподвижно стояла у стены дома и угрюмо глядела себе под ноги. Теперь она знала, что ей делать дальше. Она не вернётся больше в дом Евгения. Она никому не нужна, и ей, в таком случае, никто не нужен.
Анна решительно посмотрела в небо. Облака-корабли стали слегка розовыми. До рассвета оставалось немного. Анна бросила взгляд на мост, где недавно стояла. Ей невольно вспомнился тот глупый смертный. Надо же, она снова чуть не погубила одного из Своих людей. Она ведь даже сначала не поняла, что это тот Лексей, брат Олега и Евгения. Потом сообразила, что к чему, узнала его в чёрных бездонных глазах и этой чрезмерной бледноте. Нашла силы в себе оттолкнуть его. А он, дурак, ещё спрашивает у неё, почему она плачет. Если бы он знал…. Что бы он тогда сказал ей? А он понял бы?
Она вдруг почувствовала к нему лёгкую симпатию. И, если бы не ярость, она бы смогла довериться ему. В глазах его была такая доброта и столько жалости, жалости к ней, наверное. Он и правда хотел помочь. Что ж, хорошо, что он спасся. Он должен помогать людям, а не упырям.
Анна снова закрыла рукой глаза, как будто думала, что если сейчас уберёт её, то окажется у себя дома. Обессилев, она упала на колени и снова заплакала.

В эту ночь у Лексея было три приступа. Первые два следовали друг за другом почти без какого-либо промежутка, без просветления. Первый был самым сильным, к исходу второго Лексей был на грани жизни и смерти.
Андрей не сказал ему ни единого слова. Молча, он провёл его до самого дома и завёл в комнату. Потом появилась Варя, расстелившая ему постель. Она пыталась извиниться за себя и за Мишку, но Лексей не стал её слушать и выгнал за дверь. Тогда и случился первый приступ, длящийся почти сорок минут. Бедный Генрих Гансович, ему одному пришлось вытаскивать Лексея из пропасти, разверзшейся под его ногами. Олег так и не появился, сколько ни ждал его Андрей и немец-доктор.
Сейчас, лёжа в своей постеле, Лексей, не мигая, смотрел в потолок, с ужасом ожидая третьего приступа. В груди поселилась боль, и каждый вдох сопровождался кашлем. В глазах мутнело, а иногда мелькали светлые точки. Сил не было даже для того, чтобы поднять руку или повернуться на бок. В голове всё шумело, и если бы сейчас у него спросили, сколько будет дважды два, он бы затруднился с ответом. Генрих Гансович то и дело слушал его сердцебиение и трогал лоб. Очень хотелось спать, но Лексей не мог закрыть глаза. То и дело всплывали образы. Андрей с красными глазами, и эта упыриха на мосту, плачущая, как человек.
Теперь Лексей понял, что его жизнь ничего не стоит. Всё зависит от обстоятельств. Ему может упасть на голову кирпич, когда он будет проходить мимо строящегося дома, он может стать очередной жертвой какого-нибудь вампира, или же умереть от клыков собственного брата. У него может случиться приступ, и он умрёт, когда сердце вдруг остановится. Сам он не в состоянии повлиять на свою жизнь. Что-то другое управляет им. Его не видно, но оно выражается во всех, кого он знает и во всём, что с ним происходит.
Сегодня Лексей понял, что его любимый брат – монстр. Внешне он похож на человека, но у него есть инстинкты, такие же, как у кошки или волка. Евгений тоже монстр, и он гордится этим, его сущность видна, она не скрыта ничем. А у Андрея её не видно. Он прячет её внутри себя, потому что он сам боится её, он не хочет её показывать. Однако ночью она проявляется полностью. И тогда это уже не Андрей, это вампир, холодный и злой убийца. Там, на мосту, Лексею показалось, что ещё немного, и Андрей разорвёт ему горло. И, скорее всего, старший брат готов был это сделать.
Лексей не боялся вампиров, если не считать Евгения. Других двух братьев он никогда за вампиров не считал. По его мнению, настоящие вампиры должны спать в гробах и бояться солнечного света, как говорится в легендах и страшных сказках. А Андрей и Олег не слишком похожи на вампиров, которые в полночь вылазят из-под земли и убивают запозднившихся путников и потерявшихся детей. Его братья могут есть человеческую пищу, они прекрасно чувствуют себя в самый жаркий день, и они спят в кроватях. Они люди, которые владеют некоторыми вампирскими приёмами. Так единственный человек в семье раньше думал.
Однако сегодня он наконец понял – они не люди. По крайней мере, Андрей перестал быть человеком очень и очень давно. Раньше Лексей опасался только Евгения, теперь ему следует избегать всех трёх старших братьев. Он увидел вдруг, что они монстры, только за долгие годы своей вечной жизни они наловчились так искусно маскироваться под людей, что почти превратились в них. Они ведут двойную жизнь. Днём их не отличить от людей: они работают вместе с людьми, они совершают деловые поездки во Францию, Германию, Великобританию и другие страны. Ночью же они становятся другими: холодными, могучими, коварными убийцами. Они сливаются с темнотой, они неслышно ходят и могут подобраться к тебе так близко, что ты и не заметишь, как умрёшь.
Лексей понял, он далеко не всё знает про них. Даже Андрей, его самый любимый старший брат, даже он теперь не так близок. Какую ещё загадку таят его глаза? На его руках кровь многих и многих людей. Сколько невинных душ загубил он?
Лексей протяжно вздохнул. Грудная боль снова напомнила о себе, обжигая огнём лёгкие и судорожно сжимающееся сердце. Он никогда не задумывался над этой темой. Как будто знал, что лучше от этих мыслей ему не будет. Воспалённые глаза устремились в окно. Над деревьями, над домами медленно поднималось солнце.
-Генрих Гансович,- свистящим шёпотом позвал Лексей.
-Что, герр Астахов?- Доктор бросился к нему, готовя шприц.- Вам есть душно?
-Да.- Слегка кивнул он.- Откройте, пожалуйста, окно.


-Решайся.
Темноты на улице становилось всё меньше и меньше. Солнце теснило мрак с улицы, загоняя его в закоулки и ямы, как огонь сгоняет с дерева вредителей. Анна всё стояла около стены дома. Все мысли теперь вихрем кружились только около намерения немедленно убить себя. Остальные мысли насчёт спасения своего красивого тела, она грубо отгоняла, вспоминая, как били её кнутом те два мужика. И снова она злилась на себя, и готова была волосы на себе рвать от тупой ярости.
Солнце подступало к ней всё ближе и ближе. Теперь она боялась пошевелиться, неотрывно глядя на его красные лучи, крадущиеся по камням. Ей вспомнилось, как Евгений подставил её под солнце. Это невидимое пламя, охватившее её лицо, и руки, и плечи. Её кожа горела, как просмоленный лист бумаги. Хватит ли ей решимости и воли, чтобы так уйти из этой жизни?
Анна посмотрела в небо и решила: хватит.
Она сжала руки в кулаки и сделала один шаг вперёд. В груди тревожно забилось ожившее сердце. Анна посмотрела на себя: такую красивую, богатую, и скривила губы.
«Убью. Непременно убью себя»- зло подумала она и вскинула вверх голову, протягивая вперёд руки, готовясь отдать себя на волю этого горячего слепящего солнца.
Внезапно в голове снова зазвучал этот тоненький голосок. «Нельзя, нельзя». Анна остановилась, напряжённо вслушиваясь. «Нельзя». Голос не просил, а приказывал, хотя и был таким тоненьким, как будто то пищала мышка. Однако тон был угрожающим.
«Нельзя, нельзя, нельзя….». Это слово повторялось в её голове, как заевшая пластинка.
«Всё равно я сделаю (нельзя) то, что (нельзя) задумала»- Зло думала Анна, но не могла заставить себя сдвинуться с места. Подняв глаза, она смотрела, как солнце всё поднимается и приближает свои лучи к её лицу. Ещё немного. Осталось совсем чуть-чуть. Пять, четыре, три, два….
-Анна!!!
Она испуганно обернулась. И в эту же самую секунду Олег, закрывая её от солнца, прижал к себе, и они исчезли с улицы.
-Отпустите меня!- Злобно рычала Анна, напрасно пытаясь высвободиться из сильных рук Олега. Они стояли в тёмном переулке, за домом, где только что была Анна.- Отпустите!!
-Как вы можете поступать так со мной?- Спросил Олег, заглянув Анне в глаза.- Вы же едва не погубили себя.
-Я должна была сделать это!!
-Зачем?
-Ах, вам не понять этого! Отпустите, говорю вам!
-Отчего же мне не понять этого?- Олег прижал её спиной к стене дома, пытливо глядя на её перекошенное от ярости лицо.
-Вы не знаете. Вы не можете знать.- Отвечала Анна, опустив голову, понимая, что не сможет уже осуществить своего плана.- Вы всю жизнь жили в роскоши, в этом городе. Вам не знаком кнут, голод и лишения.
-Анна, вы должны забыть это.- Серьёзно сказал Олег.
Она подняла на него глаза, полные страдания и слёз. Тихо сказала:
-Я пыталась. Но ничего не получается, оно само собой вспоминается!- По щекам её снова покатились слёзы.
-Вы не можете понять, что теперь вы не та, что раньше.- Говорил тем временем Олег, словно не замечая её слёз.- Забудьте свою человеческую жизнь. Теперь вы упырь, простите, вурдалак, и вы живёте другой жизнью. Раньше вы были крепостной, побудьте теперь настоящей женщиной. Вздохните полной грудью, отдайтесь жизни, которая вас окружает. Не вспоминайте тех дней, когда вас били, унижали и смешивали с грязью.
Анна почти не слышала его слов. Она смотрела в сторону, на залитую солнечным светом улицу. Она вдруг осознала, что чуть не совершила самое страшное в своей жизни преступление.
-Ах, Олег Осипович, я так ненавидела себя…- Сквозь рыдания прошептала Анна. Недолго думая, Олег отпустил её руки и осторожно прижал к себе.
-Я не нарочно.- Говорила Анна, коротко всхлипывая и заметно успокаиваясь.- Оно само вспоминается. Вспышками. Неожиданно.
-Успокойтесь, прошу вас.- Отвечал ей Олег, гладя её по голове.
Итак, очередная попытка Анны сделать так, как было задумано, снова была с позором провалена. Она не могла уже найти в себе силы оттолкнуть от себя Олега, и дело даже не в том, что он был намного сильнее её. Душа (хотя Анна сомневалась, что она у неё была) дрожала и трепетала, сердце билось, как будто она вдруг обратно стала человеком, и на глаза снова и снова навёртывались слёзы. Был ли это порыв его доброты, или что-то другое, она не могла понять. Ей бы очень хотелось верить, что её чувства (если они до сих пор жили в ней) не безответны, что она может нравиться не только самой себе, но и другим. Это было совершенно другое чувство. Когда молодой художник назвал её божественной, она не восприняла его слова никоим образом, она почти наколдовала на него эту любовь, влюбила в себя, а Олега она боялась. И вот теперь, когда он обнял её, она не могла понять, что он чувствует.
Он провёл её тёмными переулками почти через весь город, и, заслоняя от солнца (а он был выше её почти на две головы), провёл к самым дверям дома Евгения.
Впрочем, он не заходил вместе с ней в дом, а просто передал из своих рук в более надёжные руки своего брата. Когда дверь за Олегом закрылась, Анна поняла, что теперь её ожидает Страшный суд.
И Евгений будет играть роль карающего меча.
Он неподвижно стоял, скрестив руки на груди и низко опустив голову, исподлобья буравя её свирепым взглядом. Белокурая прядь выбилась из-за уха и почти закрывала один его глаз, но от этого лучше не делалось. Анна стояла перед ним, опустив плечи и глаза, чувствуя себя законченной грешницей, явившейся перед богом с не отпущенными грехами. Она боялась и посмотреть на него, строгого и разъяренного учителя, стоящего перед ней, и как будто выжидающего что-то.
-Ну-с, госпожа моя сердечная,- Произнёс наконец он, и голос его заметно дрожал от едва сдерживаемой ярости.- Позвольте спросить у вас, как вы провели сей вечер?
Анна немного подняла глаза на него, он в упор смотрел на неё. Опустив снова глаза свои, Анна тихо ответила:
-Недурно.
-Ну-ну.- Проговорил он, слегка покачиваясь взад-вперёд. И снова весь дом погрузился в тишину.
Анна тяжело вздохнула и продолжала смущённо молчать, опустив руки и боясь пошевелиться.
-Извольте объяснить свой очередной побег.- Коротко велел Евгений, не изменяя своей позы и выражения лица.
Анна снова немного посмотрела на него, и вздрогнула от его яростного взгляда. От волнения она не могла подобрать никаких слов, и только молчала, разглядывая красивый паркет на полу.
-Что же вы молчите?- Ядовито произнёс Евгений, заложив руки за спину.- Уж если вы так хорошо провели этот вечер, думаю, вы захотите и мне поведать все ваши приключения.- И, так как Анна продолжала безмолвствовать, продолжил.- Я думал, вы усвоили тот урок, когда сбежали от меня, и провели целые сутки неизвестно где. Я также полагал, что вы умны, как умны все светские женщины. Но я вынужден признать, что вы не только не имеете способностей учиться на своих собственных ошибках, но и так же непроходимо глупы, как обычный сельский скот!
Анна вздрогнула и впервые смело взглянула на Евгения. В груди заговорила ущемленное самолюбие.
-Я убежала не из-за того, что хотела убежать от вас, Евгений Осипович.- Дерзко ответила она.- Вы не знаете причины моего побега, и позволяете себе делать такие неразумные выводы.
Выражение лица Евгения несколько изменилось. Кажется, ярость немного схлынула, и, к тому же, прибавилось любопытство. Уж такого ответа он никак не ожидал от неё. Анна тем временем продолжала:
-Я позволила себе уйти только по одной причине.
-По какой же?
-Не смейте перебивать меня.- Анна с довольством вспомнила его собственную фразу.- Не вы ли, Евгений Осипович, учили меня правилам этикета?
-Прошу прощения.
- Так вот, я ушла с вечера только потому, что видела эпизод из своей прошлой жизни. И она произвела на меня такое впечатление, что я не смогла сдерживать себя, и покинула общество, ни с кем не попрощавшись.
Она с превосходством смотрела на него. Наконец-то она смогла утереть ему нос. Как изменилось его лицо. Теперь презрение и самодовольство полностью стёрто с него. Теперь он понял, что Анна не так проста, как кажется. Она может не только покорно молчать, но и дерзко отвечать.
-А теперь позвольте мне подняться в свою комнату.- Чтобы окончательно победить его, холодно сказала Анна.- Я очень устала, поверьте.
Он низко наклонил голову и протянул руку в сторону лестницы. Она слегка присела и медленно, как королева мимо подданного, прошла к лестнице. Душа её ликовала.


10.

О, как ей нравилось чувствовать эту власть!
Она с гордостию и усмешкой вспоминала Евгения, который вдруг как будто уменьшился в размере, и она могла его только раздавить, и всё тогда было бы кончено. Анна почти физически ощущала то могущество, которое вдруг оказалось в её руках. Оказалось, что чувствовать себя барыней – проще пареной репы. То есть, проще простого. Если сейчас она станет снова разговаривать на деревенский обычай, то потеряет всё то, что уже успела накопить за это время. Она показала теперь, что не так проста, как кажется. Теперь Евгений наконец понял, что не может чувствовать себя настолько уверенным в её присутствии.
Она снова стояла около зеркала и любовалась своей красотой. Он ещё пожалеет, что когда-то кричал на неё. Он поверит, что женщина – создание дьявола, и что от неё нужно бежать, как от чёрта. Или…. А что, если влюбить и его в себя, как она сделала с тем художником? Что, если заставить его мучиться от этой любви, заставить страдать, поставить его на колени перед ней? Она уже достаточно сильна и привлекательна, чтобы попробовать это сделать. А потом…. А что потом? Убить? Нет, наверное, это посчитают преступлением и накажут. Можно сделать по-другому. Можно играть с ним в любовь, а потом убить его чувство, жестоко растоптав ногами.
Анна смотрела на себя и вдруг расхохоталась, запрокинув назад голову. Потом, когда всё будет кончено, можно написать его портрет. А можно…. У Анны захватило дух от этой мысли. В груди что-то затрепетало, как только она подумала об этом. Что может мужчина, объятый ревностью? Что он может? О, он может пойти на всё, что угодно. Для него перестанут существовать границы реальности. Он станет настолько уязвимым, что можно играть им, как марионеткой. Здесь только одна проблема, сможет ли сама Анна пойти на такое?
Она догадывается о чувствах Олега, но если столкнуть с ним Евгения, не уступит ли он своему брату? Она помнила, как Евгений оказал влияние на Максима. С каждым словом, что он произносил, Максим как будто бледнел и исчезал. Да уж, в словах Евгений превзошёл все мыслимые границы. Он может уговорить любого. Или….
А почему, собственно, сразу Олег? Что, разве у Анны нет больше никаких знакомых-мужчин? А мсьё Пьер, Никола и Руфус? В особенности, Руфус. «Его сердце охватил амур». Ну что же, значит, пора действовать. Но тут снова та же проблема, Руфус может оказаться слабее, чем Евгений. Это даже очевидно.
Ну и что? Анне это будет только на руку. Она посмотрит, каков Евгений из себя, и узнает, любит ли Руфус её по-настоящему.
На её губах снова играла восхитительная коварная улыбка, открывая удлинённые белые клыки. Ай да Анна! Вот ведь, как хорошо придумала! Вот повеселится-то! В предчувствии чего-то очень хорошего и весёлого, её сердце ожило и взволнованно забилось. Возможно, эта история будет не такой быстрой, как история с молодым художником, но игра стоит свеч, как выразился когда-то мсьё Пьер. Заставить ревновать – большое дело, полное трудностей и хитростей, но какое удовольствие она получит, когда увидит, что все её старания не пали прахом. Самое главное – не выдавать себя. И казаться ещё более милой и очаровательной, чтобы, для начала, заставить полюбить Евгения. А потом уже свести носом к носу Руфуса и его.
Лучше всего – начать сегодня же вечером. Играть роль такой же глупой и смущённой простушки, и попробовать поймать его в свои сети. Если не получится - у Анны на это вечная жизнь, и когда-нибудь Евгений не сможет устоять перед её чарами, и сдастся. Сделает ради неё всё, что она захочет, а потом Анна неизбежно его покинет, и, кто знает, быть может, останется с Олегом.
Довольная собой, она зашла за ширму, и переоделась. Снять платье ей удалось и без помощи фрейлин Матильды, и вообще, Анна подумывала, как бы вообще избавиться от этой женщины. Конечно, не сразу. Пускай сначала она всему её научит, а потом посмотрим. Анне не нравилось, что кто-то пытался стать её другом, хотя Анне он не приходился по душе. Однако, потерпеть можно, так как фрейлин Матильда не только учит её правильному поведению в обществе, но и двум иностранным языкам. А когда все умения этой немки иссякнут, она сможет легко избавиться от неё.
Теперь Анна была готова кричать от радости, переполнявшей её. Она никогда не чувствовала себя такой уверенной в себе, как сейчас. Ей казалось, что всё в мире зависит от неё, и что каждый её шаг теперь контролирует только она одна. Захочет уйти – пожалуйста, никто не сможет этому воспротивиться, захочет уехать в другой город – все только помогут, чтобы угодить ей. Ах, как приятно быть барыней.

Она поднялась сразу после заката. Поднялась сама, никто не постучался к ней в дверь и не сказал спускаться вниз. Она хорошо отдохнула и теперь была полна сил и решимости на выполнение своей задачи. Одев голубое с белыми кружевами платье, она села за свой туалет и через час была уже в форме. Первым, как обычно, пришёл мсьё Лонгрен. За все два часа, что он потратил с ней на арифметику и русский язык, Евгений так и не появился в доме. Анну это стало всё более злить, и она даже единожды позволила себе злобно глянуть на учителя, когда он попросил её лучше сосредоточиться, так как она дала неверный ответ. Тем более, вместе со злобой в ней развивалась и жажда, пронзающая её сердце стальным лезвием. Вчера вечером она выпила только три бокала Вина, и больше ничего. А ей так хотелось горячей человеческой крови…. Она едва не набросилась на мсьё Лонгрена, но он словно почувствовал ту угрозу, которая вдруг стала исходить от Анны, и поспешил покинуть её.
Затем с верхнего этажа спустилась Матильда. Видно было, что она только поднялась с кровати и потому речь её была ещё не слишком внятной.
- Как вы спать любите.- Заметила Анна, в ней говорила уже холодная ярость.- Солнце село несколько часов назад.
Матильда смеялась и просила прощения за то, что заставила себя ждать. А потом учила её немецкому языку и французскому, учила танцевать вальс и падать в обморок, и разговаривать с людьми о погоде, скрывая свои ужасные намерения.
Но и во время уроков фрейлин Матильды Евгений не пришёл. И куда же он делся? Анне это очень не нравилось, так как это мешало выполнить ей свой план. Прорепетировать с мсьё Лонгреном ей почему-то не пришло в голову, хотя можно было бы. Но она боялась, что снова не сможет себя контролировать, опьянённая той властью, и убьёт его прежде, чем он признается ей в любви.
А потом пришёл Олег. Тут Анна надеялась, что он появится один, но он пришёл вместе с Евгением, что разозлило её ещё больше. У него просто дар ломать её планы! Но Анна не показала своей злобы и так же тихо и скромно поздоровалась с двумя братьями, только в этот раз её приветствие было со скрытым чувством. Анне удалось соединить в себе ненависть и любовь, поэтому она как будто казалась испуганной, но одновременно уверенной. И Анна видела, что и Олег и Евгений поняли её, хотя даже не могли признаться себе в этом. Взглянув на Евгения, Анне на долю секунды удалось заглянуть под его маску привычной надменности и изящного коварства, она увидела, что стал её слегка побаиваться и, вместе с тем, восхищаться. Как только она посмотрела на Олега, она поняла – он уже влюблён в неё, хотя этого почти не видно в его глазах. Однако вся его сущность об этом говорит.
Она хотела что-нибудь ему сказать, но вдруг поняла, что это будет лишним. Они смотрели друг другу в глаза, и как будто уже общались между собой, только без слов. Анна почувствовала, что уши её (удивительно!) начинают гореть, как случалось иногда с ней в её прошлой жизни, когда она видела человека, который ей нравился. Теперь она видела перед собой уже не человека, но это чувство было явно человеческим, и словно приобретённым, похищенным. Оно досталось ей как будто в приданое от другой Анны, от Ани-человека, и теперь оно прогрессировало в её сознании, в её сердце, её мыслях. Она никогда раньше не задумывалась, что сможет так почувствовать это чувство, трезво оценивая его присутствие. Это было также странно и одновременно привычно, как тогда, когда она проснулась в гробу и стала выбираться наружу. Ни тени смущения, ни удивления, ничего. Только холодный разум и железное спокойствие. Только самоконтроль. И неожиданная уверенность, твёрдое знание, что он никуда от неё не денется, и она, в свою очередь, тоже.
Евгений взглянул себе под ноги, с ужасом понимая, что план его вдруг вышел из-под контроля. Это вышло как-то само собой, и что самое постыдное, это произошло у него под носом. Он вовремя не заметил, что Анна изменилась так капитально, и потому потерпел сегодня днём убийственное поражение. Удар за ударом, это нужно прекратить, но как?
Он взглянул в её спокойное лицо, в каждой ямочке, в каждой черте была видна эта твёрдая самоуверенность. Она быстро учится, несомненно, но учится так, что не делает никаких ошибок. Она слишком рано почувствовала вкус свободы. И Евгений в этом виноват.
Анна увела Олега в свою комнату, а Евгений устало упал в кресло, и, опустив светловолосую голову на кулак, задумался. Он сдавал свои позиции. Он и не подозревал, что она окажется такой сильной. Он не знал, как могут вести себя упыри. Все предыдущие примеры упырей в обществе – мсьё Пьер, Никола, Руфус, Максимилиан и ещё десять-двадцать упырей столицы доказывали обратный характер. А Анна…. Дерзка, самоуверенна, умна. Евгений был наслышан о невиданной силе упырей, но всегда подразумевал под этой силой физическую силу, но никак не духовную. Оказалось, они сильны и в том, и в другом смысле. И как теперь с ней справиться? Что если она полностью выйдет из-под его контроля? Весь план рухнет. Она всё разломает на мелкие кусочки, и их потом невозможно будет собрать. Всё обратится в жалкий прах. Все эти долгие годы. Это почти десять лет его жизни. Неужели он позволит делать ей это с его блестящим планом?
- Никогда.- Сквозь зубы процедил Евгений и резко поднялся с кресла, подходя к окну.

Как только она оказалась наедине с ним, то сразу почувствовала, что они как будто связаны между собой единой невидимой нитью. Он не подавал виду, но медлил с тем, чтобы дать ей в руки шприц и кровь, и Анне эта его медлительность была в тягость. Она неподвижно сидела в кресле, неотрывно наблюдая за ним, как за своей будущей жертвой. Состояние её было близко к жажде, но это было нечто иное. Ей хотелось наброситься на него, прижать к себе, но не пить его кровь, а сказать что-то очень, очень приятное. Она всё смотрела на него, и вдруг поняла, что это она хочет, чтобы он её укусил. Это её существо как будто просит, чтобы он набросился на неё, и истерзал ей всё её горло, чтобы он узнал вкус её крови, чтобы стал родным ей.
Его рука протянула ей шприц, уже полный, Анна послушно взяла его в руки, а потом невинно посмотрела на него. Как будто избегая её взгляда, он отвернулся и сел в кресло, рядом с кроватью.
- Итак, я надеюсь, вы уже достаточно хорошо умеете вкалывать себе кровь.- Спокойным тоном произнёс он, смотря в пол.- И, я надеюсь, вы не откажете мне в удовольствии увидеть, как вы выучились у меня. Евгений Осипович, конечно же, лучший педагог, чем я, но всё же, и я могу чему-нибудь вас научить.- Анна почувствовала, как он смотрит на неё. Даже не смотрит, а пожирает глазами всё её тело. Она повернула к нему голову и ласково улыбнулась.
- Что вы, из вас мог получиться блестящий педагог.
- Merci.- Кивнул он, слегка улыбнувшись. Анна едва не выронила шприц из рук, всё продолжая заинтересованно и хитро смотреть на него, но потом вдруг опомнилась и сосредоточилась на крови. Пощёлкав, как всегда, по шприцу, она взяла его между указательным и средним пальцем, и провела рукой по своей левой руке. Когда все вены поднялись к самой её коже, она, показывая вид, что немного нервничает, осторожно ввела иголку. Когда со шприцом было покончено, она отложила его в сторону и снова посмотрела на Олега. Взгляд её блуждал по его узкой челюсти, и тонкому носу, и ясным глазам, и аккуратно приглаженными тёмными волосам.
- Очень хорошо.- Тихо проговорил Олег, не смея оторвать своих глаз от неё.- Вы…. Анна, вы лучшая ученица, которая когда-либо была у меня.
Она резко поднялась, выронив из неловких рук пустой шприц с каплями крови, неотрывно глядя на него. Теперь её состояние было близко к возбуждению, но не к такому, которое она испытывала, когда собиралась убить молодого художника. Это было другое, более новое, и как будто очень, очень забытое чувство. И как будто Анна теперь заново вспоминает его, как после длительного периода, или отсутствия, так бывает, когда вдруг встретишь на улице человека, с которым ты был давно знаком, может, двадцать или даже тридцать лет назад. Ты смотришь на него, и взгляд твой сам угадывает эти знакомые черты, но полностью вспомнить его ты не можешь. Воспоминание может восстановиться только уже спустя много часов после этой встречи. Ты оглядываешься назад – а этого человека уже и след простыл.
Анна и не заметила, как он оказался около неё. Они смотрели друг на друга, не касаясь ни рукой, ни одеждой, но как будто что-то склеивало их вместе невидимой лентой, стремительно притягивая к себе, заставляя прижаться друг к другу, как голуби на ветке в весеннюю пору.
Она открыто смотрела на него своими тёмно-багровыми глазами, опуская и поднимая густые чёрные ресницы, и его образ как будто впечатывался в её память. Олег не спускал с неё глаз, в которых светилось лёгкое замешательство и безграничная любовь и восхищение. Мгновение спустя они уже тесно прижимались друг к другу.
- Анна, я готов любить вас до конца своей жизни, и даже если я умру раньше, чем полагается чистому вампиру, я не забуду вас и после своей смерти. Поэтому мысль о том, что мне скоро придётся покинуть вас, убийственна мне, и….
- Вы уходите?- Тихо, глотая счастливые слёзы, спросила Анна, глядя в сторону, прижимаясь щекой к его груди.
- Да. Я еду в Брест. На полгода. И осознание того, что я так долго не смогу видеть вас, может убить меня. Я не могу об этом думать.- Он уткнулся носом в её рыжие локоны, жадно вдохнув воздух.- Вы совершенно ничем не пахнете. Только духами, и только.
Анна засмеялась, но ей теперь было не весело. Наконец-то она поняла, что Олег любит её, и вот теперь, когда он уезжает…. На целых полгода. Конечно, для упыря этот срок не так длителен, и всё же…. Что ей делать без него? Вечно находиться под гнётом злого барина? Ходить на вечера с мсьё Пьером, Никола и Руфусом? Учиться этикету, иностранным языкам и арифметике? Как ей всё это наскучило. Олег смог внести в её жизнь хотя бы какое-то разнообразие, и теперь снова уходит, не побыв с ней и нескольких дней.
- Не думайте об этом.- Прошептал ей на ухо Олег, сильнее сжав её в своих объятиях.- Я останусь в Петербурге ещё две недели.
- Ах, это такой незначительный срок….
- И всё же….- Она почувствовала на своей шее его горячее дыхание. По коже крохотными коготочками пробежали мурашки, и она ещё теснее прижалась к нему. Он гладил её волосы, затем вдруг резко откинул их в сторону, полностью открыв для себя её горло, и Анна почувствовала, как его клыки медленно проходят ей под кожу. Ей не стало страшно, но это было жутко приятно. Она как будто понимала, что он не пьёт её крови, а как будто….
Как будто целует. Но не так, как целует человек человека, а как целует вампир вампира. Осторожно, как будто боясь причинить боль, осторожно, медленно, тихо. И ничего этот поцелуй не доставляет, кроме как безграничного удовольствия. И хочется ему ответить тем же, но он не отпускает, и можно только крепче обнять его, прижать к себе, сильнее открыть свою шею, чтобы он сделал так ещё раз. И в эти моменты ты любишь его так сильно, что готова пойти за ним на другой край света, чтобы только всегда быть рядом с ним, и вся жизнь вдруг отодвигается на задний план, и остаётся только он – этот единственный, любимый. Олег.
Он вдруг отпустил её, взял её лицо в свои руки и стал неотрывно смотреть в её расширившиеся от любви глаза. Он смотрел долго, как будто хотел убедиться в том, что и она любит его, а потом тихо, сбивающимся шёпотом, сказал:
- Никогда тебя не забуду.- И снова прижал её к себе.
Анна вдруг заплакала, уронив голову на его плечо, и ответила:
- И я тоже….
Он гладил её, пытаясь успокоить, но слёзы всё продолжали идти из её глаз. Она смотрела в его красивое лицо, улыбалась, и снова новая волна рыданий захватывала её. Она не могла поверить, что он на самом деле её любит. Ей всё казалось, что он смеётся над ней, чтобы потом всё рассказать Евгению, выставить её на посмешище, но, в другое время, она бесконечно доверяла ему все свои чувства.
Она в очередной раз задохнулась от накативших слёз и вдруг, задорно улыбнувшись, спросила:
- И что, что мы дальше будем делать?- Все сомнения неожиданно куда-то улетучились, и осталась одна только весёлость и беззаботность. Мало-помалу она снова начала ощущать ту власть, которая некогда охватывала её руки.
Он задумался, картинно заломив бровь, а потом ответил:
- Ну что же, сейчас не так уж и поздно,- Он достал из-за пазухи своего сюртука часы, откинул крышку.- Вы бывали когда-нибудь в нашем театре?

Это был не самый обыкновенный театр. Внешне он выглядел так же, как и многие подобные заведения: чинно, монументально, с колоннами и статуями, но внутри всё отличалось от человеческого театра, который так привыкли посещать ценители театрального искусства, разнообразные дамы и господа, и просто люди, которые вынуждены были приходить сюда из требований моды. В этом театре царила совсем иная атмосфера. Как только Олег открыл перед ней двери, Анна поняла: здесь творится настоящее искусство. Всё, начиная от гранитных стен и заканчивая высокими и узкими окнами с тёмными, тяжёлыми шторами, было пропитано вдохновением, театром, игрой. Где-то играла скрипка, и эта необыкновенная музыка как будто лилась откуда-то сверху, как будто с небес. Однако как только эта мысль пришла в голову к Анне, она тотчас скривила губы и фыркнула. В последнее время всё, что было так или иначе связано с религией, стало действовать ей на нервы. Когда до её окна доносился колокольный звон, или даже пения монахов, она скорее затыкала уши и становилась такой злой, что фрейлин Матильда удивлённо косилась на неё и спрашивала причину такого гнева. Когда же Анна отвечала ей, что её сильно раздражают пения священников, «подруга» только удивлённо поднимала брови и качала головой. Она никогда не понимала её.
В театре было мало вампиров. Почти никого, но создавалось такое впечатление, что кругом очень много людей. Всё кто-то кашлял, шаркал ногами, негромко разговаривал, и это эхо отскакивало от холодных стен, от гладкого пола, и вливалось в общую атмосферу гармонии и спокойствия.
Олег провёл её по длинным, полутёмным коридорам в огромный зал, очень шумный. До начала спектакля оставалось менее трёх минут, и потому все уже заняли места. Анну очень удивило, что среди зрителей были люди. Их было не совсем много, практически так же, как и на вечере, откуда сбежала Анна, и потому она решила спросить об этом у Олега.
- Это театр не только для вампиров, но и для людей также. Хотя смертные сюда почти не ходят, у них это заведение не пользуется большим успехом. Считается, что здесь играют слишком новые, нехарактерные для нашего времени, картины. Но, мы привыкли, что люди всегда немного отстают от нас, и потому не закрываем этого театра. Пройдёт, быть может, лет ещё тридцать-сорок, и они увидят: то, к чему они относились с таким презрением – гениально.
- Почему тогда и на вечерах вампиров бывают люди?
- Анна, вы до сих пор не поняли, что мы не можем вести свою жизнь втайне от них. Во всяком случае, чистые вампиры. Мы должны быть всегда на виду, чтобы нас не посчитали умершими или слишком подозрительными. Вспомните несчастного Влада Дракулу. Он погиб от руки человека только из-за того, что скрывался в своём замке и появлялся только по ночам. Устраивай он у себя каждый день пиры, поощряй своих крестьян, и он дожил бы до нашего времени.
- Дракула был вурдалаком. Он не мог появляться днём.
- Но, Анна, ваши друзья, мсьё Пьер, Никола и Руфус - упыри. Посмотрите на них – они пытаются выйти и днём на улицы, пользуясь светонепроницаемым зонтом. Упыри не так низки, они умны, и, если не хотят нажить себе лишних проблем, приспосабливаются лучше любого чистого вампира.
В это самое время зал погрузился в полный мрак, и занавес поднялся. Зрители захлопали, приветствуя актёров.


11.

Как это ни удивительно, но Лексей не заболел. Только саднила грудь, и появился сильный кашель, но температура к полудню спала, и Лексей мог встать на ноги. Однако он не делал этого. Прежний страх перед Андреем грыз его изнутри, и вызывал всё больше приступов, хотя и не таких сильных, так что Лексей мог самостоятельно с ними справиться.
Он не выходил из комнаты и через каждые полчаса просил Генриха Гансовича, дежурившего около его кровати, звать Варю, чтобы спросить у неё, не ушёл ли куда-нибудь Андрей. Но она отвечала, что сегодня выходной, и Андрей весь день дома, и не выходит из своего кабинета. Она добавляла также, что он очень мрачен и прочил не беспокоить его. Лексей тоже становился мрачным и выгонял Варю, чтобы через какое-то время снова позвать её и спросить, не ушёл ли куда-нибудь старший брат.
Однако вскоре лежать без дела ему наскучило. Не слушая суетливых упрёков и наставлений немца-доктора, он оделся и уселся за свой письменный стол. Затем велел звать мсьё Жюля и достал тетрадку по французскому языку. Если и разнообразить как-нибудь свой день, то только с этим противным учителем.
На уроке он, как обычно, почти не слушал его, а был полностью занят только своими мыслями. Отвечая невпопад на вопросы учителя, он смотрел в окно и думал, что, скорее всего, стоит извиниться перед Андреем за свой вчерашний побег из дома. Мысленно общаться он умел, вот только не знал, как начать первому. Ведь всегда разговор начинал Андрей.
Лексей сосредоточился и представил в уме своего старшего брата. Не таким, каким он видел его вчера: разъярённым монстром, а таким, к которому он с детства привык.
«Андрей, ты слышишь меня?».
Молчание. Гробовое молчание. Лексей подумал, что, скорее всего, у него не получится связаться с ним, но он всё же повторил:
«Андрей. Ты слышишь меня или нет?».
«Слышу, Лексей».
Он вздрогнул. Голос Андрея был таким усталым, словно он собирался уже кончать с жизнью. В воображении Лексея мгновенно развернулась картина, где Андрей стоял около своего стола и прижимал к виску пистолет.
«И не мечтай».- Отозвалось в мозгу Лексея. Он улыбнулся и взял в руку карандаш.
«Андрей, я хотел извиниться».
«Я уж знаю. Твои мысли окончательно вымотали меня».
«Извини. Я не знал, что ты их все слышишь».
Андрей ничего ему не ответил на это.
«Как твоё самочувствие?».- Наконец спросил он.
«Всё хорошо».
Он снова замолчал, и Лексею уже стало казаться, что Андрей вовсе не хочет слышать его голос.
«Не выдумывай. Я просто сильно занят сейчас, вот и молчу».
«Если я сейчас приду к тебе в кабинет, то не помешаю тебе?».
«Ты хотел сказать, не буду ли я на тебя кричать, если ты явишься?».
«В общем, да».
«Иди».
Лексей вздрогнул и посмотрел на мсьё Жюля, который грозно сдвинул вместе густые брови и отложил в сторону книжку.
-Когда вы начнёте меня слушать, господин Астахов?- Отчеканивая каждое слово, спросил он, скрестив руки на груди. Лексей глубоко вздохнул и, опустив голову на руку, ответил:
-Мне кажется, никогда. Так как завтра вы уже будете не моим учителем.

Лексей с замиранием сердца вошёл в кабинет Андрея. В его последней фразе не было ничего угрожающего, но и не было ничего утешительного. Мало ли, как поведёт себя старший брат.
Андрей сидел за своим столом и сосредоточенно разглядывал очередную рукопись. Но достаточно было один раз взглянуть на него, и понять, что он совершенно не вникает в то, что там написано. Одна морщина пересекла лоб, а губы были так упрямо сжаты, что Лексею захотелось развернуться и уйти прочь. Но он поборол себя и сел в кресло напротив стола.
-Ну, сударь, какие у вас есть новости?- Даже не взглянув на Лексея, угрюмо поинтересовался Андрей. Как Лексею не нравилось, когда он называл его «сударем»!
Собравшись с мыслями, Лексей отвечал:
-Приехал Владимир.- Он с опаской взглянул на Андрея, не рассердился ли старший брат.
-Продолжай.- Велел он.
-И… Я хотел бы, чтобы Владимир стал моим учителем французского и немецкого. Тем более, он согласен. Он ведь мой друг, самый близкий друг, и вообще….
-Хорошо.
Это слово резануло слух Лексея, как отточенный кинжал. Сколько скрываемой ярости было в нём. Сколько чувства и раздражения. Лексей подавленно замолчал.
-Что ещё?
Лексей был уже не рад тому, что напросился в его кабинет. Сидеть напротив Андрея, который мог в каждый момент взорваться, как вулкан, было не из приятных. Кажется, теперь Лексей начал понимать, почему его старшего брата называют господином Железный Кулак. И это его любимый брат?! Перед глазами снова стоял тот Андрей со светящимися глазами.
Андрей поднял на него глаза и криво улыбнулся. Совсем не по-доброму.
-Ну-ну.- Лексей запоздало вспомнил, что Андрей слышит и видит все его мысли.
За окном оглушительно громко каркнула ворона. Лексей вздрогнул, рывком повернул голову в сторону окна.
-Так что ещё?- Повторил свой вопрос Андрей, медленно перелистывая страницу.
Лексей перевёл запуганный взгляд на старшего брата.
-Ещё я хотел извиниться за то, что посмел вчера так бессовестно убежать, даже не предупредив тебя.- Лексей виновато опустил глаза, готовясь к массе гневных слов Андрея. Но вместо ругани он сухо ответил:
-Ты прощён. Ещё что-то?
Лучше бы он накричал на него. Душа Лексея дрожала при каждом его движении, ожидая чего-нибудь ужасного. А этот его сухой и почти спокойный тон втягивал Лексея в мучительные переживания.
-Ты действительно хочешь, чтобы я накричал на тебя?- Глаза Андрея теперь в упор смотрели на него.
Тот попробовал улыбнуться.
-Я же чувствую, как ты весь горишь от ярости.- Ответил он.
Андрей ухмыльнулся.
-Откуда ты знаешь, что я злюсь именно на тебя?
-На кого же ещё ты можешь злиться?- После молчания спросил Лексей.
Он пожал плечами, снова устремляясь глазами в рукопись.
-На самого себя, например.- Невнятно пробубнил он.
Ну, спасибо, милый братец. Успокоил. Что ж ты такого сделал, что можешь злиться на себя сильнее, чем на провинившегося Лексея?
-Когда ты был болен, я едва не сделал тебя вурдалаком.
-Что??
-Именно так, друг мой. Тем более, Евгений начал это дело. А, впрочем, что это я на него всё сталкиваю? Я сам виноват. И ещё я виноват, что позволил себе напугать тебя. Да так сильно, что ты едва не умер. Ты думаешь, я и этих твоих мыслей не слышал? Ох, лучше бы я вообще никогда их не слышал.- Он рывком откинул рукопись в сторону. Она откатилась по гладкой столешнице и соскользнула на пол. Лексей поражённо проводил её глазами.
Снова повисла тишина. Лексей осторожно взглянул на Андрея. Он сидел, обхватив голову руками и закрыв глаза. Лексей с уверенностью подумал, что он считает до десяти.
-Лучше бы ты вообще никогда не появлялся.- Глухо, очень тихо проговорил Андрей, не убирая рук.
Лексей вздрогнул, не смея поверить в то, что только что услышал. В голове как-то странно зашумело, а к глазам стремительно подкатила тёплая волна слёз.
-Ты так сильно меня ненавидишь?- С трудом подбирая слова, почти шёпотом спросил Лексей, низко опустив голову. Андрей исподлобья глянул на младшего брата.
Лексей глядел на него черными, оскорбленными глазами. Он нахмурился, рука сильно сжалась на ручке кресла.
- Ты это хотел сказать?- И, пока Андрей думал, как бы помягче ответить ему, ответил сам.- Конечно, если бы я не появился, тебе не надо было бы тратиться на врачей, на лекарства. Не нужно было бы волноваться за меня, и ты бы не рассорился так с Евгением. Тебе вообще не нужно было бы напрягаться!- И он, поднявшись с кресла, стремительно вышел, хлопнув дверью.
Андрей снова опустил голову в руки и зажмурился. Со всех сторон на него навалилось отчаяние и злоба. Злоба на самого себя. Руки его сильно сжались около лба и синеватые венки на висках мгновенно надулись, как верёвки.
Что же он наделал. Ляпнул зачем-то эту последнюю фразу. Теперь, когда и Лексей отвернулся от него, у него не осталось ни одной живой души, которая могла бы помочь ему. Олег слишком сблизился с Евгением, Андрей знал это. Лексей теперь разочарован в нём, как в брате, и вообще неизвестно, быть может, это обида на всю жизнь. На всю его жизнь. И что теперь делать? Пойти и извиниться перед ним? Нет, ему надо остыть и успокоиться, подумать над этой ссорой, и тогда, быть может, всё изменится к лучшему.
Но Андрей слышал его мысли. Он не хотел их слушать, однако они сами лезли ему в голову.
Прошло десять, затем пятнадцать минут, а мысли Лексея и не думали изменяться. Он зло размышлял над словами Андрея, и отчаяние полностью охватывало его душу. Андрею было больно видеть, как его брат всё больше и больше удаляется. Вот уже Лексей задумывал очередной побег, даже хотел самостоятельно задушить себя, но потом отказался.
В эту самую минуту он снова вошёл в кабинет Андрея смелым, решительным шагом. Андрей сидел в кресле, смотря в пол и немного отвернувшись к стене. Дрожащими руками Лексей расслабил галстук и расстегнул ворот рубашки. Немного помедлил, но потом всё же полностью обнажил своё горло и, отвернув голову, зажмурился.
Андрей мрачно взглянул на него.
-Что это, Лексей?- без особого интереса спросил он, снова опустив глаза и глядя в пол.
-Это – моё горло.- Дерзко заявил младший брат и ещё дальше убрал руки с краями воротничка.
Андрей уже пристально смотрел на него. Он не мог не заметить этих надутых от волнения вен на лице Лексея и на его открытом горле. Руки человека дрожали, а адамово яблоко само собой дёргалось. Грудная клетка быстро поднималась и опускалась, и уже теперь Лексею трудно давалось дыхание. Он чувствовал на себе этот взгляд охотника, который как будто оценивает, сгодится ли Лексей или нет.
-Убери.- Коротко ответил Андрей, отмахиваясь от перевозбуждённых мыслей Лексея.
-Андрей, я правда хочу этого.- Твёрдо сказал он, подходя к столу Андрея.- Я хочу этого, ты слышишь?!
-Ты этого хочешь не для себя, а для меня.
-Нет!
-Я же слышу твои мысли.
Лексей чертыхнулся и отошёл от стола.
-Тобой сейчас двигает не разум, а ярость. Ты потерял над собой контроль.- Говорил Андрей, следя, как Лексей измеряет его кабинет шагами.- Ты должен успокоиться. Ты же сам знаешь, что получится, если ты не попытаешься успокоиться.
-Плевал я на всё это!- Крикнул Лексей, замерев на одном месте.- Я не хочу жить! Я везде самый младший! Я всем в тягость! Я никому не нужен! Если ты говоришь, что лучше бы меня не было, что тогда думает Олег? Евгений меня ненавидит!- Он закашлялся, но не прервал своего монолога.- Лучше бы я умер тогда, когда умерли родители!- Далее он уже не мог говорить. Закашлявшись, он пошатнулся, но упасть не успел.
-Не трогай, не трогай меня!- Хрипел сквозь кашель Лексей, запрокинув назад голову.- Я хочу умереть, я хочу….
-Генрих Гансович!- Громко позвал Андрей, держа задыхающегося Лексея на руках.
-Не надо….
В кабинет влетел Генрих Гансович.
-Зачем вы кричали на него?- По-немецки спросил он, закатывая рукав на руке Лексея.
Они вместе усадили Лексея в кресло, и Генрих Гансович быстро стал готовить шприц и лекарство. Андрей слегка придерживал Лексея под спину, чтобы ему было легче дышать, а доктор тем временем быстро вкалывал Лексею одно лекарство за другим.
Видя, что это уже не помогает, Генрих Гансович сам подхватил Лексея на руки и, бросив Андрею по-немецки:
- Приступ осложняется.- Заспешил к выходу из кабинета.
Андрею ничего не оставалось, как последовать за ним.
- Андрей Осипович, там Владимир Родионович….- Заговорила быстро прибежавшая Варя.
Он замахал рукой.
- Потом, потом.- И, немного поразмыслив, добавил.- Скажи ему, чтоб подождал.
Варя проводила всех троих сочувствующим взглядом и скоро стала спускаться вниз.
Андрей не стал заходить в комнату Лексея, а молча ждал около окна, как тогда, когда приехал Олег.
Тогда он сказал, что почувствовал, что Лексей нуждается в нём, неужели теперь не чувствует? Или не хочет чувствовать? Скорее всего, он перешёл на сторону Евгения. Ну что же, Андрей уже придумал, как ему выйти из сложившейся ситуации. Лексей и правда стал слишком сильно отвлекать его от дел, в то время как в издательстве усилилась цензура и пошли прочие неприятности. Лексея нужно было отправить прочь из дома, так как Андрей чувствовал, что атмосфера здесь всё более начинает давить на него. В уме вампира уже сложился подробный план: он хотел отправить Лексея, Генриха Гансовича, этого друга Владимира и ещё несколько слуг в небольшое поместье на самой окраине города. Там не так пыльно, как здесь, в центре, и Лексей наконец почувствует себя свободным. И не будет надоедать Андрею своими мыслями и скандалами.
Ещё нужно будет прояснить ситуацию с Олегом. Если всё выяснится в сторону Андрея и Лексея, то можно будет отправить и Олега вместе с остальными. Андрею сейчас так нужно полное одиночество, чтобы привести все мысли в порядок и сосредоточиться на работе.
Из комнаты Лексея медленно вышел Генрих Гансович. Андрей мельком взглянул на него и вдруг испугался его бледному лицу и блестящим глазам. Казалось, он вот-вот расплачется.
«Умер?»- Это была первая мысль, возникшая в разуме Андрея.
Генрих Гансович подошёл к нему, достал носовой платок и вытер со лба пот. Затем снял очки и вдруг руки его мелко задрожали. Отвернувшись от Андрея, он закрыл платком глаза. Он старался не показывать своих слёз, но Андрея было не провести. Взглянув на Генриха Гансовича, он убедился, Лексей ещё жив. Но сколько боли он доставил несчастному доктору-немцу. Андрей почти осязал его жалость к Лексею, и не осуждал его слёз.
Что же, если поступить так, как советовал Олег? Андрей посмотрел на дверь и, похлопав доктора по плечу, вошёл в комнату.
Лексей неподвижно лежал на не разобранной постели, и Андрей на минуту снова испугался: вдруг умер? Но, присмотревшись, он увидел, как тягостно и медленно поднимается и опускается грудь его брата, и в уголках глаз тотчас скопились слезы. Но нельзя так уподобляться людям, нельзя плакать.
Андрей шагнул к его кровати, осознавая, что сейчас решается судьба этого молодого человека, в котором неизвестно каким образом ещё теплится жизнь. Судя по свесившейся вниз перебинтованной руке Лексея, он понял, что Генриху Гансовичу опять пришлось пускать кровь. Несчастный, несчастный мальчик….
Андрей опустился перед его кроватью на колени, долго и сосредоточенно смотрел на белое, как мел, лицо Лексея с закрытыми глазами, бледными полными губами и сопящим носом. Что ты выбираешь сейчас, Лексей? Хочешь ли ты дальше страдать, или нет? Если Андрей сделает то, что задумал, не проклянёшь ли ты его, когда очнёшься от сна и поймёшь, что ты уже не тот, кем был раньше? Если обратить человека во сне, он сохранит все воспоминания о своей прошлой жизни. Значит, тогда нужно разбудить тебя?
-Лёша,- Тихо позвал Андрей, тупо глядя ему в шею.- Лёша….
Он сейчас был тоже готов зарыдать. Лексей кашлянул и слегка пошевелился, но не открыл глаз. Он слишком много натерпелся за этот день, может, не стоит этого делать….
Сонная артерия трепетала на его горле, и Андрей теперь особенно ясно чувствовал тепло, которое волнами шло от тела Лексея. И этот запах, и сбивающийся стук сердца, и его тяжёлое дыхание. Андрей протянул руку, дотронулся до его горячего и влажного лба, пригладил растрепавшиеся чёрные, как смоль, волосы. С болью в сердце перевёл взгляд на его почти покойное лицо, потом на горло. Рука зажала в кулаке одну его чёрную прядь. С привычной болью удлинились клыки, и всё кругом зашумело. Если сейчас сделать это, то….
«Нет. Не могу…»- С отчаянием подумал Андрей и, отпустив волосы Лексея, уронил голову на кровать. Он не мог это сделать над ним. Не мог. Он не знал, как отнесётся к этому Лексей, и потому не мог так поступить. Слёзы закапали из его глаз, и он залился слезами, не стесняясь ни Генриха Гансовича, который был за дверью, ни своего младшего брата. К чёрту Евгения, и Олега, и всех остальных. Он не сделает этого, пока Лексей сам не скажет ему, что он этого хочет.
- Андрей…. – Голос очнувшегося от забытья Лексея был слегка хриплым и дрожащим.
Вампир не пошевелился, не поднял головы. Помолчав несколько минут, он тихо, но отчётливо произнёс:
-Извини меня, Лёша….


12.

Прошёл месяц. Уже шёл густой снег, заваливая своей белой массой дороги, ложась мантиями на плечи памятников и покрывая шапками крыши домов. Горожане удивлялись: такой снежной зимы они никогда не видели. Как только поднималось холодное солнце и на улицы выходили люди, сразу же вставали экипажи, погрязшие в новой порции снега, выпавшей минувшей ночью, и дворники, беря в руки лопату, быстро очищали дорогу.
Дом, где жил Лексей со своим другом, немцем-доктором и несколькими слугами, находился почти на самой окраине города, и можно было даже видеть из чердачного окна сизые столбы дыма, вертикально поднимающиеся над кирпичными трубами облепленных снегом деревянных домов.
Больше всего Лексей любил зиму. Только зимой он мог немного забыть об астме, и помечтать, сидя у окна, как, наверное, здорово живётся всем этим крестьянам в такую пору. Вот так, наверное, встанут они утром, ещё до восхода солнца, натопят печь докрасна, поставят самовар, и сидят за небольшим, грубо отесанным столом, пьют чай, и на улицу смотрят из-за расписанного морозными узорами окна. А потом оденет баба тулуп, повяжет пуховой платок, и пойдёт за скотиной смотреть, а мужик возьмёт вёдра и заковыляет по глубокому снегу к колодцу. Снег под ногами хрустит, кругом морозно и свежо, даже в горле першит от такого чистого воздуха, и небо такое белое, и солнце, далёкое и холодное, поднимается над горизонтом, совсем не греет, а только как будто напоминает о себе.
Обычно на этом самом моменте в его комнату входил Генрих Гансович, справиться, не захворал ли он, измерить, на всякий случай, температуру и дать кое-какие наставления по поводу одежды. А за ним приходил Владимир с кучей книг и различных записей, и начинал учить его иностранным языкам, потом алгебре и геометрии, потом ещё и немного физике и химии. Как только Лексей переехал жить сюда, к нему одно время ездил Олег, а потом он отправился в Брест и обещал привезти оттуда какое-нибудь универсальное средство для подавления приступа.
Заглядывал иногда и Андрей. Лексей давно уже простил его, но не мог себе не признаться, что с того дня стал дальше от своего любимого брата, и это расстояние всё больше увеличивалось между ними.
Лексей не переставая думал о той вампирше, что едва не набросилась на него тогда, на мосту. Он не мог забыть эти рыжие волосы, это бледное, красивое лицо и красные, горящие пламенем глаза. И этот чистый голос, подобный журчанию горного ручья. Такой хрустальный и чистый, как звон колокольчика. Не мог забыть также и её тонкий стан, и хрупкие плечи и белую лебединую шею. Рыжие локоны, разметавшиеся по плечам, до сих пор снились ему. Никогда ещё он не восхищался так тем, кто едва не убил его. Лексея даже иногда посещала мысль, что если б она всё же напала на него, он бы не стал сопротивляться. Ни малейшей попытки оттолкнуть её он бы не сделал. Как приятно было бы умереть в объятиях убийцы столь прекрасного и божественного. Чувствовать, как её руки сжимаются на твоих плечах, чувствовать близость её холодного тела, и постепенно терять силы, проваливаясь всё более в мягкую дрёму смерти.
Никогда Лексей не желал так сильно стать жертвой вампира. И не какого-то, а именно вампира-женщины, женщины, которая красивее всех смертных дев в мире.
Он пытался самостоятельно найти её, выходил на улицу после захода солнца, бывал на том мосту, где встретил её, но всё было тщетно. Чем больше Лексей думал о ней, тем сильнее он начинал любить её. И что было самое трагическое – он не мог рассказать об этом чувстве никому. Конечно, Андрей знал об этом, но как ни пытался Лексей связаться с ним, у него не получалось.
Любовь к существу, которое перестало быть человеком три, четыре, пять месяцев назад, равносильна некрофилии, если говорить грубо. Когда ты думаешь о ней, одна половина души твоей содрогается от ужаса и отвращения, ибо то существо убивает людей ради омерзительного желания высосать всю кровь, но другая, романтическая и мечтательная, убирает все недостатки. Так появляется вначале влечение, затем желание, потом любовь. И ты уже не можешь справиться с собой, ты думаешь только о ней, ты рисуешь её образ в своих мыслях и мечтах, ты боготворишь её. Вся жизнь в один момент перестаёт иметь смысл. Ты не замечаешь никого вокруг.
Затуманенный разум твой начинает выдумывать различные планы. Может, обойти все кладбища? Хотя нет, твои братья же не спят в гробах, значит, и она не спит, так как не похожа на того упыря из страшной сказки. Тогда, может стоит пройтись по всем богатым домам? Но какой нормальный человек ответит тебе, когда ты подойдёшь к его дому и спросишь, а не живет ли здесь рыжеволосая вампирша.
Когда все возможные варианты исчерпывают себя, ты начинаешь отговаривать себя в этой затее, неохотно расставаясь с любимой мечтой. Думаешь, что раз ты ни разу после той встречи не увиделся с ней, значит, не судьба. Злишься на себя за такую глупость, и даже начинаешь обращать внимание на других дам, которые окружают тебя.
Однако разум твой не так прост. В тайне от тебя он начинает посылать крохотные импульсы, вроде тех, которые приходят в голову Андрея, когда ты испуган или сильно волнуешься. И даже если ты почти забыл о ней, твой мозг ведёт скрытую работу. И наконец он добивается своего, он достукивается до мозга того, к кому ты так стремился всё это время.


Анна не находила себе места вот уже почти четыре недели. Ей уже начало казаться, что Олег никогда не вернётся, что он нашёл там, в Бресте, другую вампиршу, которая много красивее её. Анна ломала руки, бесцельно ходила по ночному Петербургу, зачастую в кругу своих верных трёх упырей. Но даже они не могли порой развеселить её своими пошлыми шуточками и занимательными историями. Анна позабыла, как хотела влюбить в себя Евгения, как хотела проверить любовь Руфуса, перед глазами стоял только Олег, его стройный силуэт, его глаза…. В груди что-то странно сжималось, как только она вспоминала его объятия, и на глаза навёртывались слёзы. Слёзы счастья и горечи разлуки. Она стала более раздражительной, она ещё больше похорошела, но не замечала этого. Её потребность в крови выросла до гигантских размеров. С каким трудом она отрывалась от горла жертвы, понимая, что убивать её невозможно, и в то же время чувствуя, что крови в жертве осталось ещё очень и очень много. В одну ночь она могла покусать семерых. Евгений постоянно напоминал ей: не кусай слишком много, иначе скоро весь город окажется в больнице, Анна отвечала ему, что чтобы весь город не оказался в больнице, он должен разрешить убивать ей хотя бы одного человека в неделю, Евгений отказывался, Анна устраивала скандал, он зажимал уши руками и сразу же исчезал, не желая больше слушать её упрёков и просьб. А через два дня он дарил ей презент и просил прощения за свой грубый тон, и Анне, по всем правилам, приходилось его прощать, хотя она никогда бы этого не сделала. Без Олега всё стало по-другому. Анну обняла своими большими тёплыми руками грусть и лень, она могла часами не выходить из своей комнаты, сидя за туалетным столиком и рассматривая себя в зеркало, предаваясь своим мечтам и воспоминаниям.
Таковой была её жизнь, когда прошло две недели с отъезда её любимого. А потом вдруг она услышала чей-то голос в своей голове. В первый раз с ней это случилось посреди дня, когда она нежилась в своей кровати под атласным одеялом и не могла заснуть из-за шума, доносящегося с улицы. Это была просьба. Жалобная, мягкая просьба, которая сначала, подобно музыке, ласкала. Затем она повторилась чётче и твёрже, настойчивее. «Пожалуйста, найди меня. Я так хочу тебя увидеть. Приди ко мне, молю тебя. Пожалуйста».
Анна не могла избавиться от этой просьбы. Она не уходила ни днем, ни ночью. Даже во время охоты она продолжала повторяться и надоедать. Всё настырней и ясней, с каждой минутой она словно возрастала и угрожала Анне своей мощью, способной раздавить её. Анне это очень не нравилось и всё более злило. Тем более, она не могла нигде найти Евгения, он словно избегал её, а её три упыря не знали, как истолковать эту просьбу.
Месяц подходил к концу. Анна стояла около мольберта и пыталась нарисовать зимний Петербург. Но ничего не выходило, то дома получатся слишком кривыми, то деревья не очень заснеженными, а зима в этом году удалась на славу. Такой снежной, наверное, Анна не видела никогда. Злобно скрипнув зубами, Анна схватила свой неоконченный рисунок и порвала его в мелкие кусочки. В голове снова повторилось: «Найди меня».
- Чёрт возьми, да что же это такое?!!- Зарычала Анна, возбужденно шагая по своей комнате. – Когда же всё это кончится?! Моя голова сейчас не выдержит и просто лопнет, как кочан капусты!
- Госпожа Шпиль, никогда не сравнивайте свою голову с кочаном капусты.
Она остановилась, глядя на дверь, перед которой неожиданно появился Евгений.
- Вас не учили стучаться перед тем, как войти?! – Обрушила на него свой гнев Анна.
- Прошу прощения, но я хотел предупредить вас, пока вы не обозвали свою голову ещё какой-нибудь неопределённой глупостью. – Он молча проводил её глазами до туалетного столика. – Отчего вы так сердиты с самого утра?
- Разве нельзя было расположиться там, где не слышно этого проклятого звона колоколов?! – Анна сердито надула губы, отвернувшись от Евгения к зашторенному окну. – Из-за них я уже второй день не сплю!
- Я не виноват, что мой дом находится так близко от Спаса на Крови.
Анна зарычала, искоса поглядывая на Евгения. Тут в её голове снова прозвучало: «Приди ко мне».
- Мсьё Евгений,- Немного успокоившись, сказала Анна, поднявшись со стула. – Я хотела бы задать вам некоторый вопрос, который, впрочем, никогда не задала бы, если бы не столкнулась с этим так близко. – Она в упор посмотрела на него.- Вот уже почти целый месяц что-то настойчиво просит меня, чтобы я нашла его.
Он нахмурился.
- Кажется, я не до конца понял вас….
- В мой мозг кто-то настойчиво посылает мысль, содержание которой, в некотором роде, звучит как: «Найди меня» и «Приди ко мне». Я не знаю, кто или что посылает мне их, но не могу отвязаться от этих мыслей. Я не понимаю, что со мной происходит.
В комнате некоторое время царила полная тишина. Евгений сосредоточенно смотрел на Анну, отвернувшуюся вновь к окну, и, скорее всего, что-то припоминал.
- Вы знаете, милая Анна, у меня возник довольно конкретный к вам вопрос: с кем из смертных вы завязали знакомства?
- Я? – Анна подняла голову. – О, у меня множество знакомых среди людей.
- И, конечно же, почти все они – мужчины.
- О да.
- Ну что же, прелестная госпожа Шпиль, я имею смелость вам заявить со всей серьезностью: кто-то из ваших знакомых очень хочет стать вашей жертвой.
- Как?
- Разум людей очень сложен. Даже если они и не признаются в этом самим себе, их мозг сам по себе отпускает подобные просьбы, которые, в свою очередь, приходят к вам. Это что-то вроде мысленного письма: есть отправитель и получатель. И только от вас зависит, будете вы отвечать на это письмо, или же отложите в пыльный шкаф, где хранится прочая безделица.
- И как мне ответить на это, выражаясь вашими словами, письмо?
- Вы можете позвать отправителя к себе, и он сам найдёт к вам дорогу.
- Сам?
- Нужно его постоянно звать, и, будьте уверены, вскоре вы встретитесь с ним.
Анна задумалась. Внутри уже загорелось любопытство и предвкушение чего-то нового, но она не могла верно решить, действительно ли она хочет этого.
- Ну что же, а если я не захочу отвечать?
- Я же сказал вам: отложите письмо в пыльный шкаф.
Анна недоверчиво взглянула на него. Уж чего-чего, а говорить загадками Евгений всегда любил. Потом снова посмотрела в окно, мучительно выбирая, махнула рукой учителю:
- Я попрошу выйти вас.
- Oui, mademoiselle.
Что же делать. Анна понимала, что более откладывать этот вопрос никак нельзя: просьба грозила вздуться, подобно язве. Госпожа Шпиль обернулась на неоконченный портрет молодого человека: вообще-то, пора бы заканчивать игру с ним. Портрет почти готов. А если место освободится, значит, можно будет начать новую игру. Игру с тем, кто сознательно идёт на это. Как вам такой поворот событий, дорогая барышня? Анна усмехнулась – можно попробовать. Тем более, она не знает и даже не догадывается, кто бы мог так сильно желать стать её жертвой, так как все её знакомые принимают её за очень болезненную милую деву, а уж никак не за вурдалака, питающегося кровью по ночам. Кто-то видел её истинное лицо. И игра с тем, кто знает, кто она такая, это очень забавно и привлекательно. Хотя бы какой-то способ развеять эту ненужную скуку.
Она откинулась на спинку стула, расправляя складки шёлкового розового платья, пытаясь сосредоточиться. Евгений сказал позвать отправителя, но куда? Вот удивятся слуги, когда на пороге увидят незваного гостя, жаждущего её укуса! Нет, нужно выдумать определённое место, где встретиться. И когда? Завтра, послезавтра? Сколько она ещё сможет терпеть эту просьбу? Конечно, можно отложить на время в «шкаф», к прочим безделицам, но ей так хочется поскорее почувствовать что-то новое.
А что если его слегка помучить для начала? Губы Анны расплылись в коварной улыбке. Для начала нужно просто его звать, чтобы и ему стало плохо от всех этих просьб, чтобы они все заполонили его голову, чтобы его даже начала мучить бессонница. Нужно звать его, не указывая места, а просто так: «Иди ко мне», повторять дня два или три, как только Анне самой заблагорассудится. Ещё один способ почувствовать в своих руках власть. Это просто великолепно. Что может быть лучше той власти, дающей ей такие возможности. Можно почувствовать себя богом, глядя, как мучаются твои подданные. Анна довольно потёрла холодные руки и звонко рассмеялась. Она ещё повеселится.
Она ещё долго сидела на стуле, разглядывая себя, такую красивую и хитрую, в отражении. Затем она подошла к мольберту, поставила на него неоконченный портрет своей игрушки, и принялась рисовать.


- Извини меня….
Она стояла около чёрного рояля, слегка ссутулив женственные плечи, опустив голову и глядя на умирающего Григория – её любимую игрушку, с которой она не расставалась вот уже две недели. За всё это время она сумела влюбить его в себя так, что он, бедняга, уже забыл, как зовут свою мать. А теперь он лежит перед ней, тихо хрипя, и что-то стонет. И все края белой сорочки в крови, и на подбородке кровь, идущая обильным потоком из носа, и на полу уже видны густые капли. Жизнь ещё теплится в нём, но он не может и руки поднять, силы оставили его. Наверное, он уже почти ничего не различает, разве что только свет и тень. О, бедный, бедный Гришка. Ты не знал, что скрывается за маской невинности и нежности, ты сам бросился в объятья своей смерти. Тебе сладка такая кончина? Что ты чувствуешь? Ты понял, что с тобой произошло?
Он закашлялся, размазывая рукой кровь по всему лицу, тёмные кудри прилипли к испачканным щекам, из груди вырвался сдавленный хрип. Он попытался приподняться, но тело в последний раз подвело его, и он тяжело упал на спину, странно всхлипнув, широко распахнув поблекнувшие глаза.
Анна сосредоточенно всматривалась в его лицо, искаженное предсмертной судорогой. Это самое дорогое в её игрушках. Только в момент смерти их лица соединяют в себе такие противоречивые чувства: боль, любовь, удивление, страх. Только в агонии брови могут так сильно нахмуриться, а губы может изогнуть кривая усмешка отчаяния. Когда душа оставляет тело, оно прекрасно, как никогда. Прекрасными можно найти эти неестественно белые руки, разбросанные в стороны, эту недвижимую грудь, и отвороченную в сторону голову. Человек прекрасен в минуты своей смерти. Только тогда он остаётся наедине с самим собой. Самые уверенные в себе люди вдруг начинают пасовать, а напудренные высокомерные дамы забывают все свои нормы морали. Тогда они становятся теми, какими их создала природа. Анна давно уже убедилась в этом. И потому, чтобы не пропустить мимо золотую середину, она ловко выхватила из складок платья небольшой блокнот с карандашом, и принялась старательно срисовывать лицо мертвеца. Потом она перенесёт отдельные черты в свой портрет, что добавит немного разнообразия и сделает портрет более живым, чем казалось ранее. Удивительный парадокс, чувства, которые появляются на лице человека в момент его смерти, могут оживить самый бездарный портрет. И тогда он поразит ум и воображение живых людей, заставит их восхищаться теми, кого уже нет на свете среди них. Это великолепно. Это поразительно. Это удобно.
Когда с наброском было закончено, Анна подобрала полы платья, осторожно перешагнув через опустошённое тело, и направилась к выходу из комнаты. Нужно было всё делать быстро и бесшумно, чтобы никто не заметил. Евгений научил ее растворяться в воздухе, и теперь, только выпив горячей крови, она чувствовала в себе такой запас сил, что, казалось, могла невидимой дойти до самого Парижа. На улице она вновь стала видимой для прочих глаз.
Всё ещё держа драгоценный блокнот в руках, она медленно шла по заснеженной ночной улице, кутаясь в шубу из собольего меха, хотя ей было совершенно не холодно. Её переполняла энергия и сила, хотелось переделать все дела мира, закричать что-нибудь весёлое, но она тотчас вспомнила, что даме не подобает так вести себя, и потому она только улыбнулась и пригнула голову от снега.
Она проходила по мосту, и, остановившись на его середине, глядя вдаль, в темнеющую громаду домов, тихо, ласково позвала:
- Иди ко мне. Пожалуйста.
Больше она не говорила ничего. Молча, продолжая повторять мысленный зов, она опустила голову и направилась далее, к дому, где жила.
- Госпожа Шпиль! Annette! – Вдруг раздалось за её спиной.
Анна вздрогнула и остановилась, не смея обернуться. Два испуганных глаза тупо и неосмысленно уставились в серую стену дома, спина выпрямилась, и всё её существо вытянулось в струнку. Annette…. В последнее время она полюбила именно такое имя.
- Олег!! – Анна развернулась, не смея поверить своим ушам. Мгновение они стояли, не двигаясь, не имея сил насмотреться на того, кого любят больше жизни. А затем бросились друг другу в объятья.
Они закружились на месте, как будто танцевали вальс. Анна выронила блокнот из рук, но даже не спохватилась, меховая шапка съехала на затылок и рыжие волосы теперь развевались на морозном ветру. Олег смотрел на неё блестящими от восхищения и любви глазами, а затем, как будто боясь потерять, сильно прижал её к себе.
- Я едва дожил до этого дня. – Горячо заговорил он минутой позже, поправляя на её голове шапку.- Я не могу жить без вас, Анна. Вы стали целью моего существования. Я больше ни о чём другом не могу думать, кроме вас.- Он снова крепко обнял её. – Вы украли моё сердце, Annette.
Она молчала, прижимаясь к нему, вдыхая запах снега и лекарств, который он с собой принёс. Она жаждала этого момента весь месяц, который стал для неё настоящей мукой. Она теперь ясно поняла, что нуждается в том, кто искренне любит её. Она всё смотрела на Олега, на такого красивого, милого Олега, которого, наверное, ждала всю свою жизнь, и человеческую, и вампирскую, и сердце её оживало от приступов счастья, и билось вдвое сильнее, и кровь начинала бурлить, совсем как у человека, и все мысли в голове путались.
- Вы шли в дом брата?
- Да. – Анна встала на цыпочки, чтобы дотянуться до его губ. – Вы такой высокий….
Он мило улыбнулся, наклонился к ней и поцеловал её в губы.
- Если хотите, я могу проводить вас….
- Конечно, если вам не составит труда.
- Ну что вы.
Он взял её за руку. Морозный ветер качал потухающие фонари, они тихо и мелодично скрипели. Кругом была тишина, сказочная тишина, и только белый снег хрустел под ногами двух вампиров, как свежий лист капусты. Они молчали, каждый глядя на заснеженную дорогу, и каждый думал о своём. Анна думала только об Олеге. Так хорошо ей не было никогда, как приятно ей было чувствовать, что он идёт рядом с ней, что вот он, можно его даже коснуться рукой, он не растает, как обманчивый мираж. И ей казалось, что они никогда не расстанутся, что они будут друг с другом вечно, пока живы, что она никогда не разлюбит его. Теперь она верила в силу любви. Пусть даже вампирской любви, хотя она не знала пока, что это такое на самом деле. Она просто шла по ночной улице рядом с ним, и наслаждалась этим.
- Ой….- Вдруг спохватилась она, посмотрев на свои белые руки. – А блокнот?
- Что за блокнот?
- Должно быть, я оставила его там, около дома.- Она оглянулась назад. Но они почти пришли к дому Евгения.
- Если вы мне скажете, как он выглядел, возможно, я найду его.
- Ах, не утруждайте себя, в нём не было ничего серьёзного.- Улыбнулась она. Как ей не хотелось, чтобы он уходил именно сейчас. Всё равно, она сможет восстановить все свои наброски, память у неё, благо, хорошая. Тем более, листы всё равно уже намокли от снега, и что там за наброски? Григорий, которого она убила сегодня, ещё одна бесплодная попытка изобразить молодого художника, теперь уже лежащего на земле, как это было на самом деле, и ещё несколько её игрушек, чьи портреты она уже написала. И правда, ничего серьёзного.
- Ничего серьёзного,- Повторила Анна и посмотрела на Олега. Он улыбнулся и, снова наклонившись, поцеловал её в лоб.

«Чёрт возьми, снова кто-то убил свою жертву. И опять так же: высосали всю кровь до последней капли, немного ещё и через нос вышло. Как и тогда, с телом Игоря, около нашего дома. Кто-то старательно нарушает все законы, установленные Жжужевскими. И если я его найду….».
Андрей вышел на морозную улицу. Следом за ним вышло несколько врачей, несущих на носилках тело Григория. Если бы Андрей не увидел за несколько минут до крика служанки, обнаружившей мёртвеца, тёмную фигуру, торопливо уходящую от этого дома, он бы и не подумал зайти в него. Но он догадался, что это дело рук вампира. Как следует разглядеть убийцу он не смог, заметил только, что одет он в длинную шубу и шапку, а так может одеться хоть кто.
Кто-то идёт против всех правил. Три недели назад в точности также был убит офицер Александр, теперь этот пианист Григорий, и ещё тот художник Игорь…. Если этот вампир молод, то почему никто не объяснит ему, что к чему. Или у него нет учителя? Он потенциально опасен для всех людей, а если по его вине жертва превратится в упыря? Что тогда получится? Город потонет в убийствах, нарушится порядок. Нужно немедленно найти его.
Андрей медленно брёл по улице, мрачно размышляя, и приходя к ещё более ужасным результатам. Внезапно он поскользнулся и едва не упал, каблук его сапога наступил на какой-то блокнот. Подняв его с земли, он отряхнул прилипший снег и раскрыл его.
В голову ударила кровь. На листах, изрядно попорченных снегом, был изображён вначале мёртвый Григорий, лежащий так же, как и в том доме, затем офицер Александр, схватившийся за собственное окровавленное горло, и, что самое главное, художник Игорь, раскинувший руки в стороны, лежащий около дуба на мостовой. Этот блокнот мог стать ключом к разрешению всей этой проблемы.
Андрей бережно спрятал блокнот во внутренний карман, и скоро пошёл к имению.



12.
Разве рад я сегодняшней встрече?
Что ты ликом бела, словно плат?
Что в твои обнаженные плечи
Бьет огромный холодный закат.
А. Блок. «Унижение».

Лексей внезапно проснулся среди ночи от чувства, что что-то случилось. Что случилось что-то ужасное и непоправимое. Как будто он толкнул лучшего друга на смерть, а теперь мучился от угрызений совести. Голова как-то странно гудела, и всё путалось в глазах. Он сел на кровати, пытаясь прийти в себя, но внутри только зрела и разрасталась тревога. Глаза бегали по комнате, соображая, что же всё-таки произошло. Лексей посмотрел в окно. Наверное, уже далеко за полночь, небо облачное, и звёзд совсем не видно. Около окна его комнаты стоял фонарь и теперь его ровный свет лился прямо на кровать, подобно лунному свечению.
Вдруг что-то капнуло на ночную рубашку. Он прищурился, и с ужасом различил багровую каплю крови, скатившуюся вниз по его губам из носа. Дрожащими руками он потёр пальцем под носом, шмыгнул. И вдруг поток мыслей обрушился на него, как будто из опрокинутого ведра вылилась на Лексея холодная вода. Он вздрогнул всем телом и обхватил голову руками. По ней словно били огромным молотом, стараясь раздробить череп на самые маленькие кусочки. По коже стремительно побежали мурашки, хотя Лексею было ничуть не холодно. Комната качнулась перед глазами, как огромный погребальный колокол, собираясь звонить перед началом похорон. Лексей зажмурился и вдруг увидел в мыслях своих её. Она стояла в венчальном платье, с развевающимися на ветру рыжими волосами, с обляпанными кровью складками платья, с помятой фатой на голове. Она не сводила с него своих глаз. На полных красных губах её играла лукавая улыбка, она протянула вперёд руку, как будто собираясь поманить его, но вдруг что-то изменилось в её лице, и она исчезла.
Лексей устало опёрся спиной о стену, мысль запрокинуть назад голову, чтобы остановить кровотечение, даже не пришла к нему. Он сидел, низко опустив голову, напряжённо вслушиваясь в те новые мысли, что приходили к нему. Потом как будто опомнился, увидел, что вся рубашка сплошь в крови, и стукнул пару раз в стену. За ней находилась комната Генриха Гансовича, для которого двойной стук означал просьбу о помощи. Доктор мгновенно оказался около своего пациента. Скоро уложив его на кровать, он позвал Варю и велел сонной служанке навести морс из жимолости, чтобы понизить давление.
Лексей молча наблюдал за всеми действиями Генриха Гансовича, как будто опасался, что если он заснёт, немец-доктор сделает с ним что-нибудь плохое. Сон не шёл к нему, вся голова была забита ненужными мыслями, а потом вдруг между этой серой, однообразной массой появились другие, новые, не его мысли. Чужие мысли, как при общении с Андреем. Они таяли, порой не успев донести до Лексея своего смысла, они что-то ласково шептали, манили, как манит голодного человека запах еды, но не умоляли. Они нежно приказывали, и, чем больше подобных мыслей набивалось в его голову, тем слабее он становился. Они призывали выйти его прямо сейчас на улицу и всё идти куда-то, идти и идти. Идти неизвестно куда, по снегу, по льду, по камням, даже по стеклу, но идти. Добраться до неё. Это она звала его, Лексей понял. Она, как и он, хотела встретиться с ним ещё раз.
- Герр Астахов,- Позвал, всматриваясь в бледное лицо Лексея, Генрих Гансович.- Герр Астахов, вы есть слышать меня?
- Что? – Сети её зова выпустили разум Лексея на мгновение, и он вернулся к реальности.
- Откиньте голову назад, что кровь не иметь возможности идти более. Пейте морс.
Но пить не хотелось. Ничего не хотелось. В теле поселилась странная слабость, и Лексей выронил кружку из своих рук. Она упала на кровать, Генрих Гансович всплеснул руками и снова позвал Варю.
Лексея усадили в кресло, и, пока заспанная служанка торопливо стелила новые простыни, Генрих Гансович всё давал наставления Лексею. Он почти не слышал его, рассеянно глядя то в окно, на чёрную ночь, то на врача, что-то отчаянно ему объясняющего.
- Уйдите, уйдите все,- Выдохнул вдруг Лексей, обхватив горячий лоб руками. – Видеть вас больше не хочу.
Варя застыла около кровати с подушкой в руках, испуганно глядя то на своего молодого хозяина, то на доктора. Лексей понял, что у него снова пошла кровь из носа. Генрих Гансович шумно вздохнул и приказал Варе наводить новый морс.
«Иди ко мне, иди, я жду тебя». Сколько можно повторяться? Лексей мучительно свёл брови вместе, голова просто раскалывалась, в ушах зашумело, кровь тяжёлыми каплями падала на ночную рубашку.
- Генрих Гансович,- Едва слышно прошептал Лексей, с трудом открывая глаза.- Позовите Андрея, прошу…. – Немец оглянулся назад, на светлый проём в двери.
- Как же я….
- Генрих Гансович,- Лексей схватился за него горячими ладонями. – Пожалуйста….
Если бы не этот зов, он смог бы самостоятельно связаться со старшим братом, но сейчас у него не хватило бы на это сил. Голова его устало опустилась на высокую спинку кресла, из носа продолжала течь кровь.
- Генрих Гансович, я могу помочь.
В двери стоял друг и учитель Лексея, Владимир.
- Я знаю, где находится особняк, думаю, я смогу быстро найти господина Астахова.- Тон его был сухим и холодным, не терпящий никаких отрицаний и нерешительности. Недолго думая, Генрих Гансович кивнул головой и повернулся к своему больному. Глаза Лексея уже были закрыты.
Владимир был, пожалуй, единственным из людей, кто не робел в присутствии Андрея. По своей натуре это был утвердившийся во всех своих мнениях мужчина, ему недавно исполнилось тридцать два года, он работал домашним педагогом иностранного языка и точных наук. Преподавал также и в местной гимназии, и только недавно вернулся из Берлина, куда его пригласили коллеги. С Лексеем он был знаком вот уже два года, и не гнушался дружбой такого слишком молодого друга. Владимир во многом повлиял на мировоззрение Лексея; Лексей, стараясь подражать ему, старался быть таким же пунктуальным, строгим и сухим, однако у него получалось только приходить точно в назначенный срок. Лексей отличался от своего друга решительно всем, хотя старался этого не показывать. Владимир знал Лексея, как своего сына, так как любил разгадывать натуры людей, и не спорил с ним, когда друзья не сходились во мнениях. И всё же, поразительно было, как они понимали друг друга. Точно Онегин и Ленский, точно огонь и вода, другие бы непременно стали врагами, нежели друзьями, и всё же между ними всегда находился общий язык.
Владимир был далеко не глуп и замечал иногда странное поведение и Андрея, и прочих братьев Лексея. И почему-то именно Андрей всегда вызывал самое большее недоверие Владимира. Несмотря на его внешность, внушающую священный страх, несмотря на его голос, от которого мурашки начинали бегать по коже, несмотря на этот его непредсказуемый, вспыльчивый характер, он не походил на человека. Конечно, это могло насмешить любого, кому Владимир попытался бы рассказать, и всё же что-то в господине Железный Кулак было не то.
Именно теперь Владимир вызвался позвать старшего брата Лексея. Он хотел как будто что-то доказать самому себе. Выяснить, наконец, кто же он есть на самом деле: обычный человек или психически больной, которого следует посадить в изоляционную камеру.
Была половина второго ночи. Сонный, подвыпивший извозчик сердито понукал двух лошадёнок, с трудом ступающих по заснеженной мостовой, и коляска двигалась не слишком быстро. Однако скоро показался чёрный, чернее даже окружающий ночи, дом фамилии Астаховых. Владимир выскочил из коляски, даже когда она ещё не успела остановиться, и бросился к чугунным воротам.
Но он наткнулся на самого Астахова у самых ворот. Господин Железный Кулак мрачно взглянул на Владимира, строго поджатые тонкие, в нитку, губы говорили о том, что он недоволен до крайней степени.
- Добрый вечер, господин Бек, признаться, вы несколько удивили меня своим внезапным появлением.- Угрюмо произнёс он.
- Здравствуйте, господин Астахов, - Ничуть не боясь, ответил Владимир.- Если честно, вы тоже удивили меня, я не ожидал видеть вас на улице во втором часу ночи.
- Что случилось с Лексеем?
Владимир поражённо поднял на него глаза.
- Откуда вы узнали?
- Вы не поняли суть моего вопроса.
- Он сам просил, чтобы вы пришли к нему, как видимо, он заболел.
- Гм, насколько сильно?
- Насколько мне известно, у него сильно идёт кровь носом.
Как только Владимир произнёс это, выражение лица Андрея изменилось. Он решительно нахмурил брови и, схватив Владимира за плечо, повёл его к коляске, что ожидала их немного поодаль от особняка.
- Это так серьёзно? – Спросил только Владимир, когда они уже ехали обратно в дом Лексея.
Андрей тяжело взглянул на него, и Владимир вдруг испугался его тёмных, бездонных глаз.
- О, вы даже не представляете, как.- Одними губами произнёс он.


Прошло два дня. Лексей, ввиду своей слабости, лежал, не вставая, с постели, и всё думал. Его положение с каждым часом становилось всё хуже и хуже. Кровь теперь шла только тогда, когда он резко вставал или садился, или когда слишком волновался. Особенно много крови он терял, когда с ним случался приступ, но их случилось не так много, чтобы они могли ослабить Лексея настолько, чтоб остановилось его сердце. Лексей не переставал контролировать себя ни днём, ни ночью, конечно, в присутствии Андрея он чувствовал себя в полной безопасности, но под угрозой теперь находилась его тайна. Он знал: Андрей понял, что Лексей слышит зов, но он не отвечал на его вопросы, направленные на выяснение причины возникновения этого зова, и выстраивал вокруг своего мозга прочную, толстую каменную стену, которая могла бы защитить его от вмешательства Андрея.
К исходу второго дня, когда солнце уже почти скрылось, Лексей понял – сейчас он узнал, где будет их встреча. Ласково-манящие мысли изменились, стали приказного тона, но не грубыми, теперь она говорила ему место, где должно всё произойти. Лексей уже почти привык к постоянной головной боли и дискомфорту в пазухах носа, но, от волнения из-за предстоящего, от страха неизвестности, ему весь день пришлось лежать с запрокинутой назад головой. Генрих Гансович не отходил от него, Владимир тоже всё ходил около его комнаты, готовый помочь в каждую минуту, Андрей угрюмо сидел в углу комнаты Лексея, и вёл себя так тихо, что немец-доктор иногда забывал об его присутствии. Больше всего Лексей боялся, что Андрей и ночью останется у него, а тогда он не сможет выйти из дома, ибо слух вампира так чувствителен, что даже во время сна улавливает все шорохи. Наверняка он слышит, как в подвале этого дома копошатся мыши и дерутся крысы, и как за окном падают снежинки. Не исключено, что он сможет услышать, как Лексей торопливо уходит, даже находясь в другой комнате на первом этаже. И всё же, она зовёт его, а значит, всё получится.
Когда старинные часы в зале на первом этаже пробили полночь, Лексей медленно поднялся и сел на кровати. В голове было как-то подозрительно чисто и ясно, как в морозный светлый день свежо зимнее небо, очищенное от белых облаков. Генрих Гансович только недавно удалился в свою комнату, убедившись, что Лексею стало лучше. Андрея же Лексею удалось уговорить, что он не нуждается в его помощи именно сейчас, поэтому старший брат расположился в комнате по другую сторону комнаты младшего брата.
На полу лежали бледные блики от фонаря, светившего прямо в окно, издали они слегка напоминали чистые альбомные листы, разбросанные под подоконником. Всё остальное, и стол, накрытый тёмно-синей скатертью, и пара кресел, стоящих по углам комнаты, и стеклянный шкаф с книгами, всё погружено было в ночную тьму. Лексей неторопливо оделся, сонно ещё моргая, пальцы путались в пуговицах и петлях. Он почти ничего не соображал, и похож был теперь скорее на человека, страдающего лунатизмом. Он полностью отдался этому голосу, он хотел слышать только его.
Дверь не скрипнула, когда он открыл её, ни единая половица не прогнулась, когда он шёл по лестнице вниз. В зале громко тикали часы, прорывая своим тиканьем гнетущую тишину. По подбородку снова скатилась горячая багровая капля крови, тяжело упала на пол, и стала похожа на раздавленную ягоду. Лексей направился к двери.
Взявшись за ручку, он вдруг замедленно обернулся, окинул мутным взглядом стены в богатых обоях, пол с мягким ковром, тёмное зеркало, в котором на мгновение отразилось его бледное, болезненное лицо. Рука произвольно сжалась на ручке, ещё одна капля медленно упала вниз. Стало невыносимо жарко. Лексей стянул с горла шарф, уронил его на пол, скинул с головы картуз, и, сильно пригнув голову, вышел на улицу.
Там было темно и морозно, шёл густой снег. Лексей тихо брёл по улице, повинуясь её голосу. Она вела его, и теперь Лексей не смог бы противостоять ему, если бы даже захотел. Ему казалось, что звук её голоса течёт отовсюду: исходит от стен домов, витает в свете фонарей, льётся беспрерывным потоком по улицам. И ничто не могло остановить его, даже если бы вдруг у него под ногами разверзлась пропасть. Он, как зачарованный, шёл туда, упрямо ступая по рыхлому ещё, пушистому снегу. Мимо в тумане проплывали серые, однообразные дома, ночующие редкие экипажи. Всё кругом хранило молчание, как на кладбище. Снежинки опускались на плечи, таяли в взлохмаченных волосах, садились на опущенные чёрные ресницы. Кровь продолжала капать, образуя за Лексеем незаметную дорожку. Он вышел на мост, где была назначена встреча, остановился, руки опустились на холодные, покрытые снежным налётом, перила. Низко нагнув голову, Лексей ждал её появления. Голос не отпускал, не позволял его разуму ни на минуту отвлечься, не хотел, чтобы Лексей полностью проснулся. Что-то в голове медленно отсчитывало секунды, как небольшие часы. Перед Лексеем стояла холодная река, окружали молчаливые дома, и странно было видеть пустующие улицы, как будто все умерли, и город превратился в призрак.
Ни единого движения воздуха, ни единого шороха, только бесшумно падают снежинки. Безмолвный свет от двух фонарей льётся на мост, безмолвно смотрит Лексей на чёрную ночь. В груди тяжело бухало сердце, и глаза вдруг защипало. Он вздрогнул слегка, так как неожиданно полностью проснулся, и немного удивлённо поглядел вокруг, стало очень холодно, и руки мгновенно закоченели, как у покойника.
Но вдруг он почувствовал позади себя присутствие. Фонарь, рядом с которым он стоял, начал меркнуть и скоро вовсе погас. Множество чувств внезапно ожило в сердце Лексея, но самым сильным из них был страх. Безотчётный ужас сковал всё его тело, он не мог и не хотел оборачиваться назад. Кругом царила тишина, бесшумно падал снег, и оттого Лексею с каждой минутой становилось всё страшнее и страшнее. Он отчётливо слышал, как гулко и сильно бьётся его перепуганное сердце, и в руках поселилась мелкая дрожь. Наконец он нашёл в себе силы обернуться. Сначала слегка повернув голову, он уже не мог оторвать воспалённый взгляд свой от той, кто стояла теперь так близко. Да, это была она. На ней была надета черная длинная шуба и чёрная лисья шапка, одетая слегка криво, словно она спешила. Лексей теперь полностью повернулся к ней, подняв голову (ростом она была не ниже Андрея), и всё молчал, не смея шевельнуться. Она возвышалась над ним, и похожа была белизной своей кожи и снежинками в волосах на сказочную Снежную королеву, а он, такой маленький и некрасивый, на Кая.
Дикая, нечеловеческая радость, ощущение счастья вдруг нахлынули на него, захлестнули с головой, как поднятые штормом волны океана. Он не мог поверить, что она, такая далёкая, красивая, желанная, смогла снизойти до него, несчастного смертного. Он готов был поклоняться ей, молиться ей, видеть только её, лишь бы она не уходила больше.
Она сделала один крохотный шажок, вплотную приблизилась к нему. Из носа Лексея брызнула обильным потоком кровь, окрасив снег под его ногами в ярко-красный цвет, в глазах мгновенно помутилось. Её лицо хранило ещё столько чувства и жизни, хотя она была упырём, а Лексей всегда умел различить вампиров и упырей между собой. Белая, как мрамор, рука провела по его волосам, и губы её тронула странная, какая-то болезненная и усталая улыбка. Она вдруг резко прижала его к себе, так внезапно, что Лексей кашлянул, и осознал, что находится на грани нового приступа. Она исступлённо сжимала его в своих объятиях, испытывая странное чувство. Нет, она не хотела его убивать, она не чувствовала голода, когда смотрела на его шею, на всё его хрупкое тело, не способное даже защититься. Поначалу она испугалась, так как тотчас же узнала эти тонкие черты лица, она не думала, что звала именно кого-то из Своих людей. Но сейчас, чувствуя его тепло, его сбивающееся дыхание, этот накал в его колотящемся сердце, она испытывала что-то вроде жалости, безграничной жалости к нему и…. Она боялась поверить в это.
Ей всегда казалось, что она испытывает к Олегу любовь. Но сегодня она поняла – она чувствует в его присутствии животную страсть, необузданную, жестокую, дикую. А теперь, держа в руках это живое, дрожащее от страха, счастья и холода тело, она с ужасом поняла: это любовь.
Но это неправильно, неверно! Такого не должно быть! Не может быть такого, чтобы убийца полюбил свою жертву! Это не входит в правила вампиров.
- Уходи, беги отсюда! – Почти прорычала она, резко оттолкнув его. Он не удержался на слабых ногах и упал, снова закашлявшись.
Бежать, нужно бежать скорее, пока никто не увидел этого. Он человек, его охраняет вампирский закон, как она может даже держать его за руку? Быстрее обратно! Анна отступила уже в тень, и хотела возвращаться в дом Евгения, но, услышав его бессильное хрипение и сухой кашель, снова бросилась к нему. Он лежал на спине, пытаясь подняться, тщетно скребя руками по снегу. Кровь заливала теперь всё его лицо, и мешала ему дышать. Анна вернулась к нему, медленно присела подле, заинтересованно глядя на его белое, искажённое судорогой, лицо. Она видела, как он задыхался, как будто что-то встало ему поперёк горла. Она ласково приподняла его, чувствуя сладкое чувство в груди, с умилением взглянула на эти почти белые губы, на характерный для всех братьев Астаховых прямой нос, на чёрные, чернее черного, глаза, блестящие от выступивших слёз.
Она почему-то засмеялась и вдруг крепко-крепко прижала его к себе. Нет, никакой закон не в силах оторвать её от него, она будет сильнее всех этих правил. Она будет сильнее и выше. Он затих, с трудом дыша, не веря в то, что приступ так скоро проходит. Анна почувствовала, как его руки осторожно обнимают её за талию, и с ослепительной улыбкой всмотрелась в его лицо, и окончательно поняла, что не с Олегом её жизнь была бы легка, как воздушный крем. И ей не хотелось отпускать его уже никогда.
Но внезапно что-то оторвало её от Лексея, такого любимого, такого милого и хорошего. Кто-то грубо отпихнул её в сторону, затем схватил за руку и потащил к тёмному переулку.
- Генрих Гансович! Везите Лексея обратно, и окажите необходимую помощь! – Услышала Анна. – Я скоро вернусь.
И, к своему ужасу, Анна вдруг узнала его голос. Повернув к нему голову, она увидела лицо господина Железный Кулак, и готова была умереть от волны страха, обрушившейся на её несчастную голову. Андрей Астахов крепко стиснул её руку, и они оказались в переулке, в котором некогда Анна решалась покончить с собой.
- Так это ты,- Тихо и яростно прорычал он, схватив её уже за обе руки, и развернув лицом к себе. – Я так и думал, что это именно ты.
От ужаса она потеряла дар речи, и только безумно смотрела в его белое, перекошенное яростью лицо. Глаза его были способны испепелить её на месте не хуже солнца. И всё же Анна не могла не заметить, как красив господин железный Кулак во гневе.
- Но теперь ты так просто не скроешься.- Рычал тем временем Андрей, показывая белые, изогнутые клыки. При виде таких крупных клыков Анна похолодела и чуть картинно не упала в обморок, однако вовремя вспомнила, что в данный момент это не поможет.
- Я тотчас же отведу тебя и Евгения к Жжужевских, ты поймёшь тогда, что значит нарушать законы, установленные в этом городе.- И он с силой нескольких медведей дёрнул её за руку.
- Подождите, мсьё Астахов,- Морщась от несуществующей боли, простонала Анна, показывая всем своим видом, что ей очень больно. – Вы не можете знать меня….
- Неужели?! – Он свирепо обернулся на неё. – К вашему сведению, дорогая барышня, я знаю всё о тех, кто более или менее знаком с моими братьями. Всё, без исключения.- Добавил он зловеще, и снова повёл её на улицу.
Она только успела оглянуться на мост и увидеть, как от него скоро отъезжает коляска, запряжённая парой чёрных лошадей.
Конец. Это конец. Ах, нужно было уйти сразу же, но ведь она сильнее…. Что будет дальше?
В воздухе плавно кружились и бесшумно падали на белую мостовую снежинки, похожие на невесомых мотыльков.


13.

Ей стали нравиться громады,
Уснувшие в ночной глуши,
И в окнах тихие лампады
Слились с мечтой ее души.
А. Блок. «Снежная дева».

Евгений сумел всё уладить. Он героически выдержал весь гнев старшего брата, держа себя всё так же высокомерно и холодно, как привык. Анна, глядя на него, тоже становилась подобной ему, и, при случае, могла превратиться то в нежную и перепуганную деву, то в железную мадемуазель, не уступающей в своей силе воли самому господину Железный Кулак.
В течение двух дней Евгений неустанно защищал Анну не только перед рассвирепевшим Андреем, но и перед самим Жжужевских. По распоряжению Евгения, Анна отрицала всё, кроме нападения на Лексея Астахова. Когда же ей показали её блокнот, она сказала, что видит его впервые. Когда же теменники (полиция вампиров), пришли в дом Евгения с обыском, то они не нашли ни единого доказательства того, что Анна действительно убивала людей, хотя это считалось незаконным, а также погубила художника Игоря Сергеева.
- Нет, Евгений, вы не можете так поступить со мной!
Тёмная, маленькая комнатка освещалась только светом огня в камине. Евгений, держа под мышкой все портреты игрушек Анны, хладнокровно мял неоконченный портрет Григория Веллера. Анна в негодовании металась из угла в угол, ломая руки и кусая губы до крови.
- Нет, Евгений!
Как бы в ответ огонь ярко вспыхнул, поглотив бумагу, и тотчас же громко затрещал.
- Это для вашего же блага, Анна, - Ответил, не отрывая задумчивого взгляда от огня, Евгений. Кровавые блики отражались в его серо-зелёных глазах, и в них как будто плясали крохотные чёртики. – Мне известно, что завтра к нам придут с обыском, а если они увидят все эти портреты – они сделают вывод, что вы виновны.
- Зачем же тогда….
- Как только всё кончится, мы уедем на время из Петербурга.
- Что?? – Анна замерла на месте. Вокруг неё по стенам извивались в адском танце уродливые тени. Евгений обернулся к ней, комкая в руках ещё один портрет.
- Да, да, милая госпожа Шпиль, так будет лучше для вас. Мы посетим вначале Париж, затем отправимся в Лондон, потом в Венецию, и ещё в другие прекраснейшие города мира. Здесь все подзабудут, успокоятся, а вы к тому времени повращаетесь в светских кругах Франции, Италии, посмотрите, как ведут себя тамошние дамы, разберётесь немного в себе….
- И как надолго мы покинем Петербург? – Страдальчески сведя брови вместе, спросила Анна после некоторой паузы.
Евгений пожал плечом, закинув в огонь ещё один скомканный портрет.
- Думаю, года два-три вам не покажутся лишними.
- Года два-три?!
- Не горячитесь так сильно. Для вурдалака это не такой уж и большой срок.
Анна ненавидяще смотрела на него, и ничего не могла сказать.
Через неделю она, в сопровождении злого барина и нескольких слуг, покинула северную столицу.
Евгений возил её почти по всей Европе, водил на все ассамблеи, которые только устраивались в городах, где они были. Мало-помалу, Анна научилась уверенно держать себя среди других вампиров, выучилась вести беседу, и в совершенстве овладела французским, немецким и итальянским языками. Она умела теперь изображать искренность на своём лице, могла упасть в обморок, и улыбнуться тому, кто ненавистен ей. Она начала лгать, так как без лжи она бы не ужилась в обществе. Она лгала обо всём: о хорошей погоде, о прекрасной опере, об интересных книгах. Она тонко чувствовала настроение собеседника и, в зависимости от того, зол он или рад, менялись её ложные мнения. Так, к примеру, за один вечер она могла стать поклонницей Бетховена, а на следующую ночь утверждать, что ничего глупее его симфоний не слышала. На самом деле её не интересовала творческая жизнь людей, не интересовала она и других вампиров, привыкших интересоваться только собой, но им приходилось играть людей, а актрисой Анна была всегда замечательной.
Общество – огромный театр, и Анна только получила свою роль. Она играла всё: печаль и радость, гнев и усталость, она надёжно спрятала в себе свою настоящую сущность, и даже Евгений теперь не мог с уверенность думать, правду она говорит, или же нет. В Париже Анна заслужила любовь всех мужчин, в Венеции – ненависть всех женщин. С неё уже писали картины вдохновлённые художники, и называли потом «Прекрасная незнакомка», по её образу лепили скульптуры, и давали потом имя: «Нимфа ручья». Все мужчины восхищались ею, жили только ею, и умирали сотнями, тысячами. Одни погибали на дуэлях, так и не сумев добиться её любви, другие, осознав, что им никогда не быть вместе с ней, сходили с ума и кончали жизнь самоубийством, а третьи имели счастие умереть в её объятиях. Мужчин-вампиров Анна старалась избегать, менее охотно общалась с ними, мужчин-людей Анна обожала. У неё уже была целая галерея картин, где были одни её горячо любимые игрушки.
Но они не могли удовлетворить её потребности в том, кто остался где-то далеко-далеко, и, может быть, не жив уже. Ни блестящее великолепие Парижа, ни прекрасные туманы Лондона не скрашивали острого чувства её одиночества. Везде видела она только его: на улице, среди прочих прохожих, в портретах, которые украшали те или иные гостиницы, куда они прибывали, даже среди бедняков, даже среди вампиров. Евгений же старательно укрывал местонахождение Анны от Олега, так как боялся, что Олег бросит всё, приедет к ней, и разрушит его гениальный план. Через свои связи в Петербурге, он узнавал, как там дела у Лексея с Андреем, что делает в Бресте Олег, и, втайне торжествуя, понемногу воплощал всё в жизнь.
В последнее время Анна начала сильно пугать его. Теперь она была не так проста, каковой была ранее. Она улыбалась ему, подавала руку, но за каждой её чертой крылась тайна. Она была сильна, и Евгений видел эту силу, которая с каждым днём увеличивалась всё больше и больше. Однажды она уже показала ему степень своего влияния, и потому он старался сейчас быть с ней как можно строже. Он запирался в вампирских читальных залах и часами сидел там, ища материалы об упырях. И к ужасу своему узнавал, что упыри по натуре своей обладают такой силой, что в одиночку могут справиться с двумя чистыми вампирами. Упыри наделены способностью зова, и могут своим только присутствием затушить любой источник света. У жертв при их приближении начинает идти кровь носом, и упыри не могут обращать людей в себе подобных.
Пока Анна не познала до конца всей своей силы, и нужно, чтобы она не узнала её до конца всей этой истории. Ещё две-три недели, и они вернутся в Петербург. Тогда-то и начнётся всё самое интересное.

Анна в задумчивости стояла перед мольбертом, держа в руках кисточку с палитрой. Белый фартук, обильно обляпанный разнообразными цветами красок, свидетельствовал о долгой и безуспешной работе. Действительно, вот уже два часа она пыталась написать портрет Лексея, но память всегда подводила её, и потому ничего не выходило.
Сейчас они были в Будапеште, в роскошной гостинице, и из окна Анны открывался великолепнейший вид на живописный парк, и на фонтан в центре этого парка, и на дома вдалеке, и на воды реки. В открытое окно врывался ночной ветер, переполненный свежестью осенней природы.
Анна отвлеклась немного на ночную улицу, задумавшись обо всём, что произошло с ней в последнее время, и совсем не заметила, как в комнату со стуком вошёл Евгений. Анна торопливо спрятала наброски под чистые листы и кивнула ему.
- Я не подаю вам руки, - Улыбнулась она.- Она сплошь в краске.
- Вы всё трудитесь. – Он подошёл к ней.- И над чем же вы работаете сейчас?
Она молча посмотрела на белый лист, затем Евгений заметил спрятанный рисунок и вытащил его. Художница отвела взгляд в сторону. Снова ничего не получилось. Евгений мучительно долго рассматривал рисунок, потом поставил его на мольберт.
- Вот здесь немного уберите, слишком полное лицо вышло у вас. – Спокойно заметил он.- Помилуйте, ведь он астматик! А вы рисуете ему такие щёки. И губы слишком тонкие. У него единственного губы не такие тонкие, как у всех нас. И нос слишком короткий. Вы видите мой нос? У всех четверых братьев нос очень похож, он перешёл от матери.
Анна была удивлена такой словоохотливостью злого барина, особенно насчёт своего младшего брата. Пока она послушно убирала и добавляла новые черты, она спросила:
- Вы даже не удивились, увидев портрет Лексея. Почему?
- Он ваша несостоявшаяся жертва.- Усмехнулся Евгений. – Я уже успел выучить ваши привычки, не беспокойтесь.
Анна ещё помолчала, сосредоточенно глядя на набросок. За окном мягко шумели листвой желтеющие деревья. Евгений неподвижно стоял около самого мольберта, совсем рядом с ней. Она ясно чувствовала запах его духов, и ей почему-то было так приятно находиться рядом с ним.
- Если бы я убила тогда Лексея, что бы со мной сделали?- Пытаясь отвлечься от глупых мыслей о Евгении, спросила Анна.
Он снова усмехнулся.
- Если бы меня не было с вами, вас бы с позором сожгли за чертой города, в каком-нибудь глухо нелюдимом лесу или болоте. А потом запретили бы упоминать ваше имя всуе, и велели бы сжечь все ваши портреты, и вовсе предать ваше имя забвению.- Он немного помолчал, как видимо, представляя себе эту картину.- Но вы же со мной.- Он придвинулся ещё ближе к ней. – А значит, убийство именно Лексея легко могло бы сойти вам с рук.
- На что вы намекаете? – Бровь Анны грозно поползла вверх.
- Ровным счётом ни на что, прелестная госпожа Шпиль. Но запомните мои слова. И вот ещё что, - Сказал он после некоторой паузы. – Имейте в виду, через два дня мы отправляемся обратно в Петербург, так что, успейте разобраться со всеми своими делами.
- Обратно? В Петербург? – Ликуя в душе, переспросила Анна.
- Вы так обрадованы этими словами…. – Он лукаво взглянул на неё. – Что такого интересного в Петербурге, если одно только упоминание о нём заставило вас загореться от восторга?
Анна с трудом выдержала его заинтересованный взгляд, сохранив на лице холодно-скучающую маску. Она прекрасно понимала, что Евгений догадывается об Олеге, или, хотя бы, о Лексее, и потому железным тоном сказала:
- Я вовсе не обрадована. Но, согласитесь, возвращение на родину всегда приподнимает упавший дух. Не так ли?
Евгений улыбнулся, он ожидал именно такого ответа, и, поклонившись, вышел.
Она осталась наедине со своими мыслями. Убить Лексея? Никогда. Он не её жертва, она и не подумает никогда наброситься на него, если выдастся удобный случай. И дело даже не в страхе перед наказанием. Она давно уже поняла, что чтобы не бояться той или иной личности, надо просто войти в лёгкое состояние влюблённости в того, кого боишься. К примеру, Анна быстро утратила весь ужас перед господином Железный Кулак, как только нашла его очень даже красивым, особенно когда он злится. Жужжевского она сразу же очаровала, и потому даже не успела его испугаться. Признаться, этот усач очень даже понравился ей. И она, как видимо, тоже очень понравилась ему. Вряд ли он велел бы потом сжечь все её портреты.
Анна снова посмотрела на неоконченный портрет. А если она не собирается убивать Лексея, значит, и портрет его не стоит оканчивать. Она скомкала листок и выбросила в мусорное ведро.
За день до отъезда в Петербург, Анна получила письмо. Оно было от Олега, это она поняла сразу, даже до того, как раскрыла конверт. Он писал, что больше не может ждать, что им необходимо встретиться, и что он приедет на следующий же день. Когда она читала эти строчки, написанные безупречным каллиграфическим почерком, сердце её вдруг снова ожило и забилось, хотя тотчас замерло снова. Непонятно почему, она вдруг испугалась Олега. Она хотела видеть теперь только Лексея, его, и никого больше, и потому ответила, что завтра они уезжают обратно в Российскую Империю, и, возможно, там им удастся встретиться.
В Петербурге было сыро и пасмурно, но именно такая погода нравилась Анне. Всё вокруг готовилось к предстоящей зиме, и Анна теперь так жалела, что уже почти четыре года не чувствует ни жара, ни холода. Петербуржцы ничуть не изменились с того времени, как Анна покинула город. Они всё так же заботятся о своей внешности, всё так же правильно говорят по-французски, и всё так же любят красивых женщин.
Дом Евгения теперь показался Анне несколько меньше, хотя ничуть не уступал в роскоши и величине самым дорогим домам Европы. Ей всё казалось, что потолки должны вот-вот упасть, или пол обязательно проломится. Чистые, богато украшенные стены давили, и было душно. Всё осталось на своих местах, и Анна вдруг поняла, что ничто не зависит от неё. Жизнь идёт своим ходом, и ей нет никакого дела до отдельных субъектов.
Слуги постарели, но не утратили своей профессиональной ловкости и чувства страха перед хозяином. За время отсутствия господ всё имение Евгения Астахова, по его же повелению, было поделено на две части: одна, собственно, комнаты самого хозяина и Анны, пустовала, и в неё имела право заходить только горничная, чтобы стереть пыль со всевозможных старинных гарнитуров, чёрного рояля «Бехштейн», туалетного столика, подмести блестящий паркет и вымыть до блеска оконные стёкла. Вторая часть дома сдавалась на время семье купцов Богадельновых, где всё также содержалось в строжайшей чистоте. Обеспеченные люди, а именно: глава семьи Тихон Богадельнов, его жена Екатерина Богадельнова и две дочери, исправно вносили плату за занимаемое ими жилое место, и за два дня до приезда господина Евгения Астахова, поспешили съехать, не оставив после себя ни единого напоминания.
Два дня после своего прибытия Анна осваивалась: по вечерам в гостиной не смолкало её нежное, звонко-певучее меццо-сопрано и рояльный аккомпанемент, всё также фрейлин Матильда ходила к своей «подруге», и часто заглядывали мсьё Пьер, Никола и Руфус. Три упыря, славшие все три года своей высоко почитаемой любезной сударыне открытки и письма с шутливыми признаниями в любви, искреннее радовались возвращению своей госпожи, и обещали завтра же непременно пойти с ней в театр имени вампирского искусства. Однако вместо театра они всегда попадали на ту или иную «пьянку», как выражался Евгений, и Анне всё это скоро наскучило.
Все эти три года чувство грусти не покидало её. Анна вынужденно улыбалась всем, принимала и отдавала комплименты, ходила по театрам и операм, но в душе было пасмурно и серо. Даже жажда не могла уже превратить её в роковую хищницу, даже горячая кровь любимой игрушки не утоляла её сердечного голода. Она рвалась обратно в Петербург. Она не хотела видеть Олега, она не хотела новой встречи с господином Железный Кулак, и дрожала от нетерпения встретиться с Лексеем. Эту встреча она даже охотнее желала, чем встречу с высшим петербуржским обществом вампиров. Она желала встречи с Лексеем по-человечески страстно и горячо. Её пугала мысль, что он мог вполне умереть во время очередного приступа, но всё равно надеялась, что судьба окажется благосклоннее к ней.
И дождалась, наконец.
Случилось это в пятницу. Вечер с самого начала выдался неудачным: повздорила с Евгением из-за кровати – в последнее время Анна имела пристрастие к гробам, горничная сожгла её лучшее домашнее платье, отчего Анна едва не загрызла её, подобно рассерженной цепной собаке. Мсьё Пьер, Никола и Руфус надоели ей своим шумом, и она скоро выпроводила их, а сама направилась гулять по вечернему Петербургу.
Это часто с ней случалось. Она бесцельно бродила по тёмным улочкам, наслаждаясь прохладой вечера, заглядывала иногда в светлые окна, искала одиноко идущего человека, чтобы утолить жажду, и всё это делала безмолвно, с лёгкой задумчивостью. Часто она садилась на скамейку в парке, под каким-нибудь разлапистым деревом, и смотрела на тёмные стволы деревьев, и вздыхала, вспоминая то Олега, то Лексея, то трёх своих закадычных в прямом смысле слова друзей. Припоминала также свои планы насчёт того, чтобы влюбить в себя Евгения, а потом столкнуть его с Руфусом, но прошло уже три года, и, скорее всего, чувства белокурого упыря охладели.
Сейчас Анна неторопливо шла вниз по улице, направляясь к тому памятному мосту, где когда-то всё произошло. При её приближении свет фонарей стал слабеть и вскоре потух. Она остановилась, положила руки на мокрые от осенних дождей перила, и грустно всмотрелась воду. Так стояла она минут двадцать, ни о чём не думая, ничего не желая. Чёрная тоска вдруг заполнила всё её существо и, раскачавшись, выплеснулась наружу парой хрустальных слезинок. Она тихо всхлипнула, скоро утёрла слёзы своей слабости, и вдруг почувствовала его. Его запах, его присутствие, его дыхание, сердцебиение. Она резко обернулась, глаза без труда различили в окружающих сумерках двух молодых людей. Они шли ещё в самом начале улицы, но она уже ясно чувствовала, один из них – Лексей.
Почти тотчас вся нега сонливости и меланхолии спала с неё, как лёгкое одеяние. Анна замерла и неотрывно следила за ними, как кошка следит за мышью из кустов. Когда два друга достигли почти середины шоссе, Анна ушла в темноту. Как она поняла из отрывков фраз, они друзья, и очень близкие, быть может, самые близкие. Друг Лексея был намного старше, и красив по-своему. Если Лексей отличался миловидным овалом лица, грустными, томными чёрными глазами, то его друг был намного выше, шире в плечах, и удивлял мужественностью своего лица. В целом он походил на льва: низкие, тёмные брови, широкие бакенбарды, тёмно-каштановые волосы, обрамляющие всю его голову наподобие львиной гривы. Анна посмотрела на него и решила: с ним проблем не будет.
В это самое время Лексей взглянул в её сторону и вдруг резко остановился, ясно глядя именно на Анну. Она затрепетала - он смог различить её силуэт в этой тьме. И он, несомненно, узнал её.
Нет, он не испугался. Это странное чувство, возникшее в его чёрных глазах, было подобием страсти, смешанной с решимостью, упрямством, и странной, сумасшедшей радостью. За эти три года Лексей повзрослел, теперь ему, наверное, уже около двадцати. Он немного подрос, вытянулся, расправил плечи, и держался теперь гордо, непринуждённо. Как он, всё же, не похож на остальных своих братьев. Они красивы своей строгой, вампирской красотой – высоки, прямы, не лишены какой-то особой грации, присущей только чистым вампирам, а он другой. У него как будто и волосы темнее, и нос прямее, и кожа белее. Он гораздо ниже Андрея, даже ниже Анны на целую голову, и во всех его чертах угадывается эта особая, прекрасная человеческая натура, которой лишена и сама Анна.
Они смотрели друг на друга минуту, быть может, даже две. Друг Лексея насторожился, посмотрел в сторону, куда смотрел и сам Лексей, но ничего там не увидел. Анна усмехнулась: куда ему.
- Что случилось, Леша?
Он только рассеянно улыбнулся в ответ и, повернувшись к нему, предложил:
- Давай перейдём на ту сторону.
Евгений научил Анну за все эти четыре года приёмам вампирского гипнотизма. Сначала она тренировалась на своих жертвах, но убивать безвольного, не сопротивляющегося человека надоело ей. Теперь она смогла применить свои умения на друге Лексея. Он застыл около перил, как только они приблизились к Анне, и Лексей сразу же бросился к ней.
- Ах, зачем, зачем ты здесь? – Сбивчиво говорила Анна, прижимая его к себе. – Я не могу убить тебя, зачем ты звал меня тогда? Всё было в таком равновесии. Теперь я не знаю, что делать, я не знаю, как мне жить без тебя дальше.
Он поднял на неё свои чёрные глаза, как будто она ругала его, а он оправдывался.
- Я люблю тебя.- Виновато сказал он, словно нашкодивший ребёнок. Анна сильнее стиснула его, прижалась губами к его горячему лбу.
- Ты не можешь меня любить.- Всё продолжала говорить она. – Ты простой человек, ты стареешь, твой век так короток.… Даже сейчас, прошло уже три года, ты повзрослел, я уже вижу будущие морщины, которые должны скоро появиться на твоём лице. Тебе уже девятнадцать, не так ли? Ты на одну треть приблизился к смерти.
- Я всё равно люблю тебя.
- Забудь. Забудь меня. Эта любовь ни к чему не приведёт.
- Почему?
Анна снова поцеловала его в лоб, Лексей дотянулся до её холодных губ, и они слились в долгом, страстном поцелуе. Анна с жадностью впитывала его тепло, стук его сердца оглушал её, ей было так хорошо с ним, но мысли были совсем другие, противоположные, не о том.
Вдруг Лексей слегка оттолкнул её, отвёл назад голову. Он весь дрожал, как промокший под дождём щенок, прерывисто дышал, и вдруг закашлял. Анна сразу поняла, что это приступ, иначе она никак не могла подумать. Голова Лексея отяжелела, он уткнулся лбом в её грудь, пытаясь подавить приступ самостоятельно, однако ничего не вышло, он всё чаще вздыхал со всхлипами, с трудом кашлял, дрожал. Анна теперь поддерживала его под руки, чтобы он не упал, и всё прижимала к себе, как будто не понимая, что от этого ему становится ещё хуже. Понемногу он начал слабеть, голова упала на плечо, руки отпустили талию Анны. Она вовремя подхватила его, со слезами на глазах вновь прижала к себе так сильно, как только могла, и подняла вверх голову, чтобы не зарыдать во весь голос. Зажмурилась, чтобы не видеть его смерть, стиснула зубы, чтобы не закричать, и вдруг почувствовала, что что-то медленно перетекает в её сердце. Медленно, тяжело, как расплавленный свинец, уверенно, зная себе дорогу. Оно выходило из груди Лексея, и входило в сердце Анны стальным стержнем. Она громко всхлипнула от внезапной боли и страха, и чуть не упала, но смогла устоять, держа в руках обессилевшего Лексея, все так же задрав вверх голову и зажмурившись.
Понемногу закапал дождь. Анна приоткрыла глаза, взглянула в ночное фиолетовое небо, и только тогда посмотрела на Лексея. Опустив вниз голову, он тяжело дышал, держась за Анну. Затем как будто почувствовал на себе её взгляд, и посмотрел на неё.
- Я тоже тебя люблю.- Улыбаясь, ответила она и засмеялась.
Она поняла, что только что забрала его болезнь себе.
- Ты свободен, любимый мой.
Осенний дождь неустанно лил на них свои слёзы. Для Анны это были слёзы счастья.

14.
И безумная сердцу услада –
Эта горькая страсть, как полынь.
А. Блок. «К музе».

Когда Анна узнала, что в Петербург приехал Олег, она невольно взволновалась. С той сцены у моста прошло уже больше двух дней, и она пребывала в том восторженном состоянии душевного полёта и мысленной отдалённости ото всего, что происходит с ней. Она чувствовала себя почти человеком, и ей очень нравилось это чувство. Со счастливой улыбкой она встречала каждый новый закат, и даже Евгений больше так не раздражал её своим присутствием.
Никто ещё из её окружения не догадался, что совершила она одним тёмным, дождливым вечером, и Анна хотела, чтобы никто и не узнал её страшной тайны. Принятая болезнь давала знать о себе минутной болью в груди, а это происходило в момент насыщения кровью. Зачастую именно эта боль заставляла её оторваться от окровавленного горла, и оставить жертву живой, хотя Анна так не любила этого. Она ничего не сказала Евгению, боялась, что он вконец рассвирепеет от её поведения. Она сохранила этот секрет, глубоко заковала его в самые потаённые глубины своего сердца, и никто уже не мог узнать его. Теперь Анна могла мысленно общаться с Лексеем, у него не шла кровь носом при её приближении и её мысленных посланий. Они тайно встречались, часто ходили по тёмным паркам, держась за руки, и всё молчали. Они знали, что любят друг друга, и не могли ничего с этим поделать. С каждым новым вечером Анна видела всё больше изменений, таких крохотных и незаметных, что простой человек просто не заметил бы их. Лексей всё более взрослел, и медленно шёл к концу своей жизни.
Но однажды Анна получилась записку от Олега. Сердце, прожжённое жалом болезни, дрогнуло и вдруг начало медленно стучать, чего не было, когда Анна была с Лексеем. Она сразу вспомнила его ясные глаза, его прикосновения, его объятия. Белую кожу, прохладные губы, и его слова, бесчисленные комплименты, неясные признания. Что-то так странно сжалось в груди, и вдруг теплота разлилась по всему телу, словно Анна напилась крови. Олег просил встречи, говорил, что эти три года стали для него сущим адом, мукой. Анна всё читала и перечитывала его короткую записку, а потом вдруг рассмеялась и прижала её к груди, к губам. Быстро написала ему ответ и послала с двенадцатилетним кудрявым мальчиком, который и принёс её записку от Олега.
Сидя перед туалетным столиком, Анна размышляла, смотря на своё отражение. Странным казалось ей, что появление Олега смогло оживить в ней чувства. Она-то, глупая, думала, что любит теперь только Лексея, оказалось же, что и Олег ей до сих пор приходится по сердцу. А это значит, что в скором времени ей придётся мучительно выбирать между двумя своими возлюбленными.
Но пока что не стоит забивать голову этими мыслями. Всё равно: сегодня вечер свободен, так какая разница, с кем его проводить. Олег обещал заехать в одиннадцать ночи, и потому Анна полностью посвятила себя красоте своего тела.
Тем временем Лексей был у себя дома – вот уже три года он жил снова в имении Астаховых, и по привычке смотрел в окно. На письменном столе перед ним лежала тетрадь, где был нарисован дружеский шарж на Владимира, а немного поодаль, почти у самого края стола: потрепанная книга стихов Пушкина и история государства Российского.
Лексей тяжело вздохнул, в голове почему-то вертелся Евгений Онегин, и, коротко посмотрев в окно, увидев закат, тихо начал говорить:
- «Теперь сходитесь!
Хладнокровно,
Ещё не целя, два врага
Походкой твёрдой, тихо, ровно,
Четыре перешли шага.
Четыре смертные ступени.
Свой пистолет тогда Евгений
Не преставая наступать,
Стал первый тихо подымать.
Вот пять шагов ещё ступили
И Ленский, жмуря левый глаз,
Стал также целить – но как раз
Онегин выстрелил…. Пробили
Часы урочные: поэт
Роняет молча пистолет».
Взгляд скользнул по гладкой поверхности стола, задержался немного на раскрытой тетради, губы тронула едва понятная улыбка. Что-то пророческое слышалось в этих страшных строчках Пушкина. Что-то угрожающее и, в то же время, завораживающее, прекрасное, как и сама Анна. Помолчав, Лексей продолжил, встав из-за стола и стоя уже у самого окна, заложив руки за спину и глядя на мокрый, голый, пустой сад:
- «На грудь кладёт тихонько руку
И падает. Туманный взор
Изображает смерть, не муку
Так медленно по скату гор
На солнце искрами блистая,
Спадает глыба снеговая.
Мгновенным холодом облит,
Онегин к юноше спешит.
Глядит, зовёт его: напрасно
Его уж нет. Младой певец
Нашёл безвременный конец!
В это самое время в комнату вошёл Андрей. Лексей немного повернул голову к нему, снова странно улыбнулся, и закончил, уже глядя на старшего брата:
- «Недвижим он лежал, и странен
Был томный мир его чела
Под грудь он был навылет ранен
Дымясь, из раны кровь текла».
Андрей только что пришёл из издательства и был в слегка приподнятом настроении, что уже удивляло. Лексей, всё так же задумчиво глядя на него, сел обратно за стол и всё молчал. Андрей опустился напротив него, и они смотрели друг на друга несколько минут. За окном тихо капал дождь, и шумели ветвями голые, почерневшие от влаги деревья.
- Андрей,- Снова вздохнув, начал Лексей. – Я всегда хотел спросить тебя: зачем тебе работать в издательстве? Ведь семья Астаховых – потомственные дворяне, у нас четыре крупных деревни, и нам хватает средств к существованию. Ты – директор издательства, Олег – врач. Зачем?
Андрей улыбнулся, как будто разговаривал с пятилетним ребёнком.
- Если бы мы, то есть, я и Олег, были людьми, уверен, мы бы думали в точности так же, как сейчас думаешь ты. Все обеспеченные люди думают подобным образом. Но, не забывай, мы уже давно не такие, какими мы кажемся остальным. Признаться, мне наскучило жить без дела двести с половиной лет, вот я и стал занимать себя. Олег всегда имел пристрастие к медицине, к строению человеческого тела. До тридцати восьми лет я не делал ничего, признаюсь тебе. Жил, как живут все дворяне – кутил деньги, наслаждался богатой жизнью, ввязывался в различные приключения…. А потом я стал вампиром. И жизнь человека утратила для меня те яркие, ослепительные краски, наполнилась другими – тёмными, таинственными. И безделье начало угнетать меня. Вы – люди, ваш век короток, вы считаете, что деньги, это главное в жизни. По этому принципу строится ваша жизнь. У тебя деньги – ты король, твои карманы пусты – ты жалкий нищий.
Лексей грустно кивнул:
- Ты прав,- Вздохнул он. – Мы – жалкие существа.
- Ты не понял меня. Я хотел выразить совсем иное.
- А получилось, что так.- Лексей подавленно взглянул на него.- Признайся, Андрей, ты никогда не любил нас.
Андрей покачал головой.
- Как можно ненавидеть то, от чего зависит твоя жизнь?
- Разве курицы любят своих хозяев? Рано или поздно их всё равно съедят.
- Ты сравниваешь себя с курицей?
Лексей отвернулся от него. На душе было как-то мрачно и пусто. Внизу в гостиной тикали часы.
- Лексей, ты опять встречался с ней? – Вдруг глухо спросил Андрей.
Человек медленно повернул к нему голову. Страшная догадка о том, что он знает всё, вдруг испугала его и заставила похолодеть.
- Надеюсь, ты понимаешь, что сейчас подвергаешься огромному риску? – Тон Андрея стал меняться. Лексей чувствовал, как медленно наполняется яростью голос Андрея. Но остановить себя Лексей уже не мог.
- Какому риску?! - Воскликнул он. – Анна не представляет собой никакой угрозы для меня.
- Леша, упырь гораздо опаснее нашего Евгения. Мне лучше знать. Откуда тебе знать, быть может, завтра я найду тебя уже где-нибудь под деревом без единой капли крови?
Лексей молчал. Поджатые губы красноречиво говорили сами за себя. Подбородок упрямо выдвинулся вперёд.
- Лёша, нельзя любить вампиров, если ты человек. Пусть даже она любит тебя и говорит тебе об этом, но рано или поздно ей захочется убить тебя, чтобы попробовать твою кровь. Это очень опасная игра.- Андрей посмотрел на Лексея, который всё молчал, не глядя на старшего брата. – Пойми ты, будь она человеком, я бы ничего не имел против, но эта Шпиль – упырь, и это значит, что ты сейчас находишься под угрозой умереть в её объятиях, тем более, упыри не могут обращать людей в себе подобных. А ты не так маловажен для меня, как ты думаешь.
- Я не погибну от неё. – Тихо и зло отчеканил Лексей. – Она меня любит. Зачем же ей меня убивать тогда?
Андрей глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Сейчас главное было не закричать на него.
- Лёша, ты многого не знаешь о нашей природе. – Меланхолично, как можно спокойнее сказал он. – Это только человек может любить, не помышляя об убийстве. А мы об убийстве не думать не можем. Верить на слово вампиру, который признаётся тебе в любви, нельзя. Быть может, он и любит, но в глубине души жаждет тебя убить.
Лексей отчаянно замотал головой из стороны в сторону, показывая, что не верит ни единому слову Андрея.
- Нет. Я не верю, не верю тебе, Андрей. Анна не такая, как остальные вампиры и упыри. Ты слышишь: не такая! Она добрая, и не убьёт меня!
- Лексей, я тоже добрый, но даже мне порой бывает трудно удержаться, чтобы не убить кого-нибудь их окружающих меня людей.
- Например, меня?- Презрительно сощурился Лексей. И, не дожидаясь ответа Андрея, заговорил. – Но в ней так много человеческого…. Она скромнее любой другой девушки.
- Тебе не кажется, что она играет с тобой? Вспомни её странную фамилию – Шпиль. С немецкого это значит, игра. Тем более, она находится под опёкой Евгения. Так что же, прикажешь думать, что это не его рук дело? К твоему сведению, Евгений всегда желал тебе смерти.
- Андрей, не утруждай себя. – Покачал головой Лексей. – Мне твоя помощь не нужна. Я не спрашиваю твоего мнения, я просто хочу и буду любить её. И она тоже.
- Но я хочу защитить тебя от опасности.
- Ты всю мою жизнь защищаешь меня от опасности, которую сам и создаёшь! – Со слезами обиды в голосе закричал Лексей. – Ты душишь меня своей заботой! Мне не надо этого! Как ты до сих пор не поймёшь?! У тебя мания, Андрей. Чтобы не слышать своей жажды ко мне, ты заглушаешь её этой ненужной заботой. Чёрт возьми, Андрей, мне уже девятнадцать. Я вполне самостоятелен. И я обойдусь и без тебя. Ты слышишь?! Без тебя!
Андрей моргнул, и что-то вдруг изменилось в его сознании. Как будто что-то отделилось от его разума, и он неожиданно перестал чувствовать присутствие мыслей Лексея. Словно огромные невидимые ножницы звонко щёлкнули и оборвали их связь. Лексей ненавидяще смотрел на Андрея, и он, кивнув, встал и вышел из комнаты.
Это был конец. Теперь, когда произошло то, что должно было случиться. Теперь все трое братьев отвернулись от него, и Андрей вдруг почувствовал горькую обиду на Лексея. Всё, что сказал ему младший брат, было чистейшей правдой, и Андрей только сейчас это осознал. И всё же, ему было обидно, он посвятил себя Лексею почти восемнадцать лет. Он заботился о нём с самого его появления, а теперь, когда Лексей заявил, что не нуждается в нём, и никогда вообще не нуждался, Андрею захотелось плакать. Что ж, он хочет любить Анну Шпиль. Пусть любит. А Андрей больше не станет вмешиваться в их дела. Он вообще больше не будет ни во что вмешиваться. Пусть поступают так, как им одним нужно.

Анна была счастлива. Годы, проведённые ею без Олега теперь казались ей серыми и однообразными. Он не изменился, но стал как будто ещё привлекательнее, ещё выше, и ещё лучше. Страсть и безумная любовь, светившаяся в его глазах, поначалу испугали её, так как она знала, что любит Лексея, но весь вечер и вся ночь, проведённые с Олегом, показали ей, что какая-то частичка её души любит и Олега. Он без умолку рассказывал ей все новости вампирского Петербурга, затем они снова ходили в театр, потом попали на вечер у мадам Дюпле, где заперлись в маленькой тёмной комнате, и всё целовались, и разговаривали, и смеялись. Когда настало время прощаться, Олег неожиданно признался ей в любви и предложил стать его женой.
Анна была шокирована таким поворотом, но, чтобы не огорчать сильно чувства Олега, сказала, что ей, несомненно, стоит подумать над этим предложением. И думать она будет не меньше двух недель. Олег согласно кивнул, отнёсся с пониманием, и, не говоря больше о женитьбе ни слова, довёз её до дома Евгения.
Оставались считанные секунды до рассвета. Анна, взволнованная словами и событиями прошедшей ночи, вошла в дом, и тотчас столкнулась лицом к лицу с Евгением. Учитель был настроен сурово.
- Мадемуазель Шпиль, мне всё известно. – Железным тоном произнёс он.
В душе Анны что-то опустилось.
- Что вам известно? – Едва слышно проговорила она.
- Вы были с Олегом.
- И что? – Анна с облегчением перевела дух. Ей казалось, что Евгений узнал о её встрече с Лексеем.
- Я запрещаю вам встречаться с ним.
Анна вспыхнула.
- Что?! – Грозно прорычала она, двинувшись на Евгения грудью, низко опустив голову и буравя злого барина недоброжелательным взглядом.- Да как вы смеете… Почему вы…- От негодования она не могла подобрать слов. – Какое вам дело до моей личной жизни? Тем более, это была обыкновенная дружеская встреча.
- Мои источники говорит совершенно иное.
Анна хмыкнула, но не нашлась с ответом.
- Разве вы не понимаете, какая репутация может создаться у вас при таком вашем поведении? Вы вдвоём удалились на глазах у тысячи гостей. Вы представляете, что они могли подумать??
Анна ненавидяще смотрела на него.
- И что же вы прикажете мне делать? – Ядовито спросила она. – Почему вы всегда делаете меня своей рабой? С кем хочу – с тем и встречаюсь.
- Что ещё за кошачьи лозунги? Только не говорите, что вы сами по себе. Надеюсь, вы понимаете, что далеко не от вас зависит всё, что с вами происходит. Вы не считаетесь пока полной хозяйкой своей судьбы, так что не смейте мне заявлять, что вы не зависите ни от кого.
Анна хотела ответить ему очередной дерзостью, но Евгений молча указал ей на лестницу. Она прожгла его яростным взглядом, молчаливо оскалилась и вдруг прыгнула вперед, на него. От неожиданности он упал, и Анна, оказавшись сверху, прижала к его горлу бритвенно-острые когти и зарычала. Евгений нахмурился и оттолкнул Анну от себя, но она цепко схватилась за него, и когти сжались на его шее. Белый воротник рубашки мгновенно окрасился багровой кровью, теперь Анна уже не могла себя сдерживать. Крича что-то неразборчивое, она царапала ему лицо, руки, шею, рычала, и запах вытекающей крови дурманил её. Вот блеснули выдвигаемые клыки, и Евгений вдруг осознал, что находится сейчас на волоске от смерти. Он тоже оскалился и, выпустив когти, ударил ими в грудь Анны. Она вскрикнула и повалилась с него, а Евгений, роняя на пол капли крови из не затянувшейся ещё раны, вскочил на ноги и схватил Анну за волосы.
Она закричала, пытаясь отпихнуть от себя Евгения, но он сжал её рыжие локоны в руке и, подняв их вверх, дёрнул. Анна завизжала, расцарапывая руку Евгения.
- Так слушай же, мерзкая упыриха,- Злобно скалясь, прорычал Евгений. – Я достаточно терпел твои выходки. Больше я этого делать не намерен. Или ты сейчас же замолчишь и пойдёшь в свою комнату, или я выставлю тебя под солнце.
- Отпусти, отпусти меня! Я ничего не буду делать!
Евгений потащил её к двери. Положив руку на дверную ручку, он спросил:
- Ты действительно хочешь этого?
Анна взглянула в его окровавленное лицо и поняла, что он действительно может это сделать.
- Хорошо, Евгений, хорошо,- Прошептала она. – Только отпусти мои волосы.
Он злорадно ухмыльнулся и разжал руку. Два врага замерли друг против друга. Он – опустив голову и яростно глядя на неё, она – сжавшись немного, присев и выжидающе смотря на него, лохматые волосы висели отдельными прядями.
- Иди,- Прохрипел Евгений, буравя Анну испепеляющим взглядом.
Она ответила ему не менее хищным взглядом и медленно пошла по лестнице.
Евгений провожал её глазами, вытирая кровь с лица и шеи.
«Ну уж, зелье, я найду управу на тебя. Беспутная девка, крепостная… Ты узнаешь ещё меня хорошенько, узнаешь…».
И он направился к большому шкапу, открыл его ключом и достал шкатулку. Выбрав самый большой крестик на серебряной цепочке, с драгоценными камнями, он ехидно ухмыльнулся и через плечо посмотрел на лестницу.
«Хотя нет, после, - Подумал он, вспомнив о том, что очень скоро к нему должен прийти князь Щербак. – Вечером, когда она проснётся».
Минут через десять в гостиную спустилась фрейлин Матильда и тихо сказала, что госпожа Шпиль спит. Евгений отослал её в свою комнату и велел приглядывать, как следует, за Анной.
- Отчаянная девка Анна, - Тихо сказал он ей по-немецки. – Эти её три друга могли научить её скрываться от солнца, она может и сбежать. Смотри за ней. Если ускользнет, - И он рывком показал на окно. Фрейлин Матильда испуганно кивнула и скоро поднялась по лестнице.
А Евгений, посмотрев ещё на крестик, который до сих пор держал в руках, снова ядовито усмехнулся и положил его в нагрудный карман.
Он стоял около освещённого рассветными лучами окна, сложив руки за спиной, и его чёрный силуэт резко выделялся на фоне светлеющего окна, как будто вырезали этот силуэт и приклеили на светлую бумагу. На улице было пустынно, тихо, и рассвет был бледен и холоден, по-осеннему холоден. Но Евгений любил такую погоду. Он низко опустил голову, сжимая в правой руке свой подбородок, и, скрипя зубами, сердито думал.
Чёрт бы побрал этого Олега. Чёрт бы побрал эту Анну. Как доложили его источники, Лексея видели с Анной, и Лексей вёл себя, как полностью влюблённый человек. Это хорошо, Евгений этого и добивался, но, ко всему ужасу, и Анна вела себя, как влюблённая. Это конец, если между ними любовь, Анна не найдёт в себе сил убить того, кого любит. В худшем случае она прогонит его, так как Андрей запугал её этим чертовым законом о Своих людях. И что делать? Неужели столько денег, усилий, трудов уйдёт впустую? Неужели ничего не выйдет?
Его руки уже обвивали высокий, белый лоб. Нет, он так этого не оставит. Уж если и Олег, и Лексей влюблены в Анну, он сделает всё, чтобы два брата возненавидели друг друга, как соперники.
На тонких губах злого барина вновь играла холодная, надменная улыбка. Он злобно посмотрел на портрет Анны, висящий над камином.
«Вы ещё поплачете, мадемуазель, за свои ошибки. Вы расплатитесь за жизнь упыря сполна».
Прошло чуть больше четверти часа. Евгений полусидел, полулежал в кресле, лениво глядя сквозь прикрытые веки на гостиную. Мозг его находился в непривычном для него состоянии – он был опьянён. Предчувствие того, что он теперь точно знает, что сделать ему для того, чтобы план его начал выполняться, доставляло ему какую-то чёрную радость, густую, как венозная кровь, и холодную, как кожа змеи. С минуты на минуту должен прийти князь Щербак, он владеет ценнейшей информацией насчёт Анны и Лексея, и Анны и Олега. Получив эту информацию, Евгений возьмётся за свою самую любимую игру – интриги.
Прислушавшись к тишине дома, Евгений с удовольствием отметил, что все ещё спят. Когда проснётся хотя бы один из слуг, нужно будет снова разыгрывать из себя человека, говорить, что мучаешься бессонницей, просить воды. О, как он уже устал от всего этого. И когда только Евгений сможет показать им своё истинное лицо? Скорее всего, никогда. Вся жизнь его состоит из тщательной маскировки, и приходится с этим мириться.
Анна спала в своей комнате, теперь Евгений был уверен в этом. Она всегда засыпает на рассвете, спустя пятнадцать-двадцать минут. Она спит, лёжа в своей кровати, вытянувшись, подобно покойнику, и сложа руки на груди. Упыря невозможно отучить от той позы, в какой его похоронили. Евгений представлял её в гробу, среди белых кружев и атласа, с спокойной улыбкой мертвеца на лице и закрытыми глазами. Может, стоит купить ей гроб, раз она так хочет его, но что могут подумать слуги, если случайно его увидят? Какой ужас вызовет у них постель Анны, и как быстро разбегутся они, говоря о упырях в доме Евгения Астахова. Нет, пока лучше повременить с этой покупкой. Быть может, потом, когда этой истории придёт конец, и Евгений отселит Анну в какой-нибудь дом, тогда она будет считаться полной хозяйкой своей жизни, раз она так жаждет свободы. Тогда Евгений и подарит ей замечательный гроб из чёрного дерева с большим крестом на крышке. Евгений усмехнулся, представляя, как она рассердится, увидев этот крест, но ведь подарки нельзя выбрасывать….
Князь должен был появиться через тайный ход, так незаметно, чтобы никто не заметил этого. И как только Евгений коснулся этой темы, длинная, от пола до потолка картина, изображающая всех четырёх, (Евгений скривился: трёх), братьев, мягко отъехала в сторону, и в гостиной возник худой силуэт сгорбленного проблемами князя Щербака. Его бледное лицо с надменными глазами и королевской снисходительной улыбкой на губах говорили о том, что он многое знает. И что плата за эту информацию будет не слишком приятной Евгению.
Евгений поднялся, приветствуя гостя, и, притворно улыбаясь, заговорил по-французски:
- Искренне рад вас видеть в моём жилище, князь. Надеюсь, вы не встретили никаких препятствий по дороге?
- О нет, - Князь осмотрелся. – А хорошо у вас, мсьё Астахов, уютно как-то.
- Ну, что вы. – Евгений сел обратно в кресло. – Прошу садиться.
- Итак, - Начал он после минутной паузы, сцепив руки в замок и пытливо глядя на князя. – Вы сообщили мне, что владеете информацией, какой пока не знаю я.
- Совершенно верно, любезный. Я бы даже сказал, я владею ценнейшей информацией. Такой пока нет ни у кого.
Евгений удивлённо поднял тёмные брови.
- Так что же вы молчите? – Вкрадчиво спросил он, подавшись немного вперёд.
Князь холодно смотрел на него.
- Для начала мне хотелось бы оговорить с вами плату за мои слова.
- Сколько?
- Не сколько, а что. – Мягко поправил вампир, ухмыляясь в густые усы. – Вернее, с кем. В качестве оплаты я хотел бы просить у вас только одного. Как вы сами мне сказали, через два дня состоятся именины одной из дочерей Жжужевских, по этому поводу будет огромная по своим масштабам ассамблея… Так вот, вы также поведали мне, что хотите привести туда и Анну. Тем более, пригласительная на её имя уже написана. И… – На лице его появилось просящее выражение. – Позвольте мне сопровождать прелестную госпожу Шпиль во время всего вечера.
- Нет. – Холодно отрезал Евгений. – Я её учитель, и я должен быть рядом с ней во время первого её посещения Петербуржского вампирского общества.
- Хотя бы уйти провожать её обратно.
Евгений презрительно взглянул на него. Как уменьшился князь Щербак, когда заговорил об Анне, как скоро сошла вся его спесь и вся надменность. Если бы Евгений назначал цену своей информации, он бы попросил деньги, но уж никак не вечер с барышней. И когда Анна только сумела очаровать так сильно почти всех мужчин в Петербурге? Неужели они все присутствовали во время её суда три года назад? Неужели они за эти три года не забыли её?
А впрочем, это даже лучше. Не придётся тратиться из своего кармана. Евгений едва заметно улыбнулся и кивнул:
- Ну что ж, хорошо, проводить Анну вы сможете.


15.
Как тяжко мертвецу среди людей
Живым и страстным притворяться!
Но надо, надо в общество втираться
Скрывая для карьеры лязг костей.
А. Блок. «***».

Ночью шёл сильный дождь. Фонари тускло светили сквозь его завесу, и на улицах было темно, мокро и холодно. С реки дул резкий, сильный ветер, и волны ожесточённо бились о свои берега. Казалось, ещё немного, они выйдут за свои пределы и хлынут на улицы ночного города, заливая всё вокруг. В тёмном небе, обложенном со всех сторон тучами, тяжёлыми, как свинец, и серыми, как тысячелетняя пыль, как будто металось что-то большое, взмахивая крылами, и утробно рычало. Неясная опасность чувствовалась повсюду: тень в улочках и парках всего Петербурга как будто ожила, клубилась у стен домов и вокруг мокрых стволов, и словно выжидала. Под крышами встревожено каркали вороны, прячась от яростных капель дождя. С юга надвигалась гигантская синяя туча, вспыхивая зарницами, шелестя дождём, в ней как будто что-то тоже шевелилось и грозило всем, кто находился внизу.
Застыв над самым Адмиралтейством, она гнетуще молчала мгновение, а потом что-то пробежало из одного её края в другое, и тучу прорезала белая молния. Тотчас же пророкотал гром, и новая волна дождя застучала по крышам, и окнам, и мостовой.
Анна грустно смотрела из окна на чёрную улицу. К часу ночи обещались мсьё Пьер, Никола и Руфус, но их почему-то до сих пор не было. Часы показывали половину третьего. Анна хотела есть, но выйти из комнаты не решалась. Не потому, что боялась встречи с Евгением, а потому, что не хотела в этот вечер не видеть никого.
Отражение в зеркале дрожало от несмелого огонька в лампе, красноватым оттенком освещая иногда белое лицо, белую шею и плечи. Анна долго смотрела в окно, повернув к нему голову, потом перевела взгляд свой на отражение. Но почему-то её тело уже не вызвало у неё былого восторга. Она скучающе разглядывала эти давно надоевшие черты, и хотела заметить хотя бы одно изменение в своём лице. Хотя бы одну крохотную морщинку, одну складку, один самый незначительный недочёт. Нет, она ничуть не изменилась, и не могла измениться. Сколько бы она не хмурилась, у неё не появлялось и следов на лбу, сколько бы не смеялась и не плакала, не возникало складок около губ. Она могла не спать несколько дней, и глаза оставались всё такими же ясными и чистыми. Могли появиться только синяки под глазами, но это случалось только тогда, когда Анна слишком долго не ела. Всё в ней было безупречно, как у статуи. Она была холодна, как лёд, она не пылала, если прижималась к Олегу, её губы оставались всё такими же ледяными, и изменялись только тогда, когда она пила кровь, или вкалывала её себе через шприц.
Она не имела даже своего собственного запаха. Можно было бы сказать, что она не нуждалась даже в умывании, так как её кожа была мертва и как будто законсервирована, она не выделяла пота, даже холодного. Анна смывала с себя каждый вечер только тушь, помаду, духи, и больше ничего. Её тело было мертво, и Анна даже не чувствовала себя женщиной, хотя у неё были все признаки юной, непорочной девы.
Когда она смотрела на других, живых женщин и девушек, то поневоле завидовала им, так как они были самими собой, хотя были и некрасивы, и низки, и развратны, но они были людьми. А Анна только притворялась человеком. Игра порой надоедала ей, и она с трудом сдерживалась, чтобы показать одному из слуг и служанок свою неестественную, мёртвую натуру, оскалившись или злобно зарычав.
Лексей напоминал Анне её саму тогда, когда она была такой же, как он. Она болела, мёрзла, изнемогала от духоты, дышала, у неё билось сердце, в конце концов! Оно билось всегда, а не в отдельные моменты страха, возбуждения или насыщения. От неё шло тепло: как любила она маленькой дышать на свои руки, чтобы согреть их, если они замёрзли. А сейчас….. она даже не дышала. Даже корсет не мешал её, она порой забывала снять его перед тем, как упасть на кровать и заснуть.
Никакого дискомфорта, никакой боли, если исключить боль душевную, боль от принятой болезни, и боль, которую причиняли ей изделия из серебра. Иногда ей попросту казалось, что её сверху покрыли лаком, и эта оболочка теперь не позволяла её тела соприкасаться с окружающим миром.
Как ей нравилось сжимать в своих объятиях Лексея. Она слышала стук его сердца, она слышала его дыхание, она чувствовала этот пусть слабый, но присущий каждому человеку, неясный запах пота, который почему-то люди стали заглушать духами. Духи нужны были только вампирам, так как они не имели своего запаха, а людям…. Зачем они променяли свою истинную, прекрасную натуру на ненастоящую, фальшивую?
Анна уже с отвращением посмотрела на своё отражение и отвернулась. Именно в этот момент раздался стук в дверь. Она быстро обернулась к зеркалу, подправила причёску, и тоном хозяйки ответила:
- Да. Входите.
В комнату вошёл Евгений. Анна тотчас же нахмурилась и отвернулась от него к окну.
- Зачем вы пришли? – Не оборачиваясь, спросила она.
- Я хотел извиниться перед вами. – Голос Евгения был виноватым, но Анна знала, что он толко притворяется. Снова играет очередную роль.
- Зачем вы дали мне такую фамилию? – Грозно спросила Анна, немного повернув к нему своё лицо. – Шпиль, значит, игра. Вы не могли так беспощадно определить всю мою будущую жизнь. Теперь я вынуждена играть, как будто я в театре.
- Анна, все вампиры должны играть людей.
- Да? В таком случае, вам тоже стоит переменить свою фамилию на Шпиль. Евгений Шпиль. – Она злобно взглянула на Евгения.
- Анна. – С улыбкой сказал Евгений. – Я уже сказал вам, что пришёл извиниться. Так дайте мне выполнить мои намерения.
- Хорошо. Но поскорее, я ещё хотела прогуляться до рассвета.
- В такой дождь?
- Да. Я люблю дождь.
Евгений помолчал, всем своим видом показывая, что он удивлён, а потом приступил к делу:
- Прелестная моя госпожа Шпиль,- Фамильярно начал он. – Я хотел извиниться пред вами за своё скверное поведение сегодня утром. Поверьте, я не хотел оскорбить вас, тем более, заставить вас страдать как физически, так и духовно. Я, конечно, должен был понять все ваши чувства, которые вы испытывали ко мне, и я проявил настоящую глупость, когда назвал вас столь неблагопристойно «упырихой». Я искренне прошу у вас прощения, и кланяюсь вам до земли. Такого больше не повторится. А чтобы загладить свою вину перед вами, благосклоннейшая из дев, я хотел бы преподнести вам вот эту дорогую для меня вещь. – И он достал из-за пазухи чёрный бархатный футляр. – Изволите надеть?
Анна казалась неприступной и чужой, но всё же кивнула. Евгений подошёл к ней и открыл перед ней футляр.
- Крестик?! – Тотчас же хищно оскалилась и зарычала Анна. – Да как вы могли….
- Разве вам что-то не нравится? – Евгений всё ещё не вышел из роли извиняющегося молодого человека. – В наше время это стало очень цениться. Особенно среди вампиров. Вы только посмотрите на него: прекраснее этого нет ничего на свете. Я, конечно же, имею в виду, нет ничего прекраснее среди того, что сотворил человек.
- Я не буду одевать его. – Медленно, с отвращением ответила Анна. – Не буду. Вы никогда меня не заставите сделать это.
- Тогда, мадемуазель, позвольте сообщить вам, что вы уже приглашены на ассамблею в честь именин госпожи Анастасии Жжужевских. Там вы наконец столкнетесь с тем обществом, к которому я веду вас вот уже четыре года. Там будут обращать на вас внимание ещё больше, чем в обществах Парижа, Лондона и Венеции. Критике подвергнется решительно всё: платье, которое на вас, цвет ваших волос, даже цвет ваших туфель. А то, что вы будете без крестика, может навести их на мысль, что вы обычный упырь. А к упырям в нашем обществе относятся с презрением.
- Но он из серебра. Серебро доставляет мне просто адские муки! Вы не можете….
- Могу. – Вдруг беспощадно отрезал Евгений. – И если я сказал вам надеть этот крестик, значит, вы его наденете, ясно вам? А чтобы ваше тело успело привыкнуть к нему, вы наденете его прямо сейчас.
Анна хмыкнула и рывком скинула футляр на пол. Евгений проводил его глазами и замолчал, скрестив руки на груди. Она вновь отвернулась от него. За окном прогрохотал гром. Тишина, внезапно повисшая между ними, стала затягиваться.
- Ну что же, - Вздохнув, начал Евгений, и голос его дрожал от едва сдерживаемой ярости. Анна почему-то вспомнила Андрея Астахова. – Тогда я вынужден поставить вам условия.
- Я не стану их выполнять.
- Нет, станете, - Вдруг зарычал Евгений, наклонившись к самому её уху. – Станете, как миленькая. Иначе я этим же утром выкину вас за дверь дома, и сгорайте на солнце дотла. Я не пожалею вас. А условия мои таковы: либо вы тотчас же наденете этот крестик, либо пойдёте и убьёте Лексея.
Анна тихо повернула к нему голову, поражённо глядя на него. Сверкнула молния, и снова ударил гром. Пламя лампы затрепетало и вдруг погасло. Комната погрузилась во мрак.
- Что? – Шёпотом спросила Анна. – Убить Лексея? Но….
- Не удивляйтесь так, я всё знаю. – Евгений самодовольно улыбнулся и выпрямился. – Знаю всё. И про Олега, и про Лексея. И советую вам: покончите с Лексеем. Убейте его, Анна. Убейте так, как убили бы свою самую любимую игрушку. За это вам ничего не будет ни от Андрея, ни от Жжужевских, я приму весь удар на себя.
- Никогда. Я не стану убивать его.
- Отчего? – И, так как Анна молчала, Евгений сам ответил. – Потому что вы влюблены в него, не так ли? Но, смею вам сказать, это глупость: полюбить человека. Они не вечны, и они не понимают полноты всего чувства. Быть с ними всегда невозможно: рано или поздно они погибнут. Если встал выбор между человеком и вампиром – выбирайте вампира. Только они способны любить вечно.
Анна пристально смотрела в лицо Евгения. Откуда он узнал всё? Неужели их кто-то видел с Лексеем? Что теперь делать: Евгений нашёл её слабое место, а значит, увеличилась его власть. Стерпит ли она, или лучше будет, если Лексея не станет?
- Хорошо, я надену крестик. – Анна подняла футляр с пола и достала его. Серебряная цепочка обожгла её пальцы, но рана снова затянулась. Госпожа Шпиль подняла глаза на Евгения, но его лицо было холодно и безразлично. Вздохнув коротко, она надела крестик на свою шею. Боль была не большой, но нескончаемой, как будто ныл гниющий зуб. Анна вдруг почувствовала, что на её грудь словно опустилась великая тяжесть, и кожа вокруг крестика и серебряной цепочки стала краснеть и выгорать. Всхлипнув, она поправила крестик и посмотрела на своё отражение.
- Вот видите, - расплылся в презрительной улыбке Евгений. – Я так и думал – этот крестик замечательно идёт к вашему бледному лицу. Не снимайте его, прошу вас. Ах, как прекрасно. – Он снова играл. Омерзительно играл, сколько издёвки чувствовалось в его голосе. Он ликовал. Он нашёл управу на Анну. – А теперь, вы ведь хотели прогуляться? Не буду вас более задерживать. И всё же, перед уходом я хочу вам сказать: подумайте над моими словами. Хорошенько подумайте. С вашего позволения, я удалюсь.
Анна осталась в одиночестве. Серебро ужасно жгло, в голове металась ярость и отчаяние. Вот он, настал этот момент мучительного выбора. Но как? Как выбрать правильный вариант? Прислушаться к словам Евгения? Невозможно больше находиться между двух огней. Невозможно.
Олег. Анну всегда волнует его присутствие. Когда он рядом, у неё стучит сердце, и она чувствует себя человеком. Но навсегда ли это? Где гарантия того, что она не разлюбит его после двух-трёх лет? Но, если и правда не разлюбит. Она ведь вурдалак, она похожа на него, а значит, у неё есть способность любить вечно.
Как жаль Лексея. Он не сможет уйти, если она прогонит его. Он не сможет уехать, оставив её здесь, он не сможет разлюбить её. Но Евгений сказал, что люди не понимают всей полноты чувства. Значит, пройдёт время, и его любовь к ней погаснет. А вдруг нет? Вдруг именно убийство сможет всё решить? Любовь между вампиром и человеком…. Такого ещё не было, а если и было, то кончалось трагично.
Анна поднялась из-за столика. Крестик давил и как будто всё глубже уходил в её грудь. Но она, превозмогая боль, скоро оделась, подняла капюшон, и вышла из дома Евгения, мысленно связываясь с Лексеем. Эта встреча должна была решить всё.
Они уговорились встретиться всё у того же моста. Дождь немного перестал, но ещё слегка напоминал о себе, падая легкими, почти невесомыми каплями. Лексей появился с большим чёрным зонтом.
- Доброй ночи, Анна. – Тихо сказал он. Она кивнула ему, протянула руку.
- Лёша, я должна поговорить с тобой.
Что-то сегодня было в нём не то. И Анна сразу почувствовала это. Что-то как будто изменилось. Анна пристально всматривалась в Лексея, пытаясь найти причину перемены, и вдруг, увидев его шею, с ужасом поняла.
Клыки мгновенно удлинились. Анна испуганно поднесла руку к своим губам и отвела глаза в сторону. Она не могла даже подразумевать, что начнёт хотеть его крови так скоро. Что-то как будто толкало сказать ему, чтобы он снял свой длинный шарф, слова сами собой складывались в просьбу. Она не понимала, почему эта мысль не выходит из её головы. На языке вертелось: «Убейте его, Анна. Убейте так, как убили бы свою самую любимую игрушку». Евгений, это его слова… Так что же… Почему именно эти слова вертятся в голове? Неужели Евгений смог воздействовать на её мысли?
Анна ужаснулась и перевела взгляд на Лексея. Шарф, шарф…. Он мешает. Убери его, Лексей.
Она протянула руки к нему, погладила по чёрным волосам, дотронулась до тёплой, бледной кожи. Голодный взгляд скользил вниз по подбородку, к горлу. Анна томно смотрела на его шею. Лексей молча смотрел на неё, и вдруг в глазах его поселилась грусть. Коротко вздохнув, он слегка кивнул, как будто Анна уже попросила его, и стащил шарф долой. Анна улыбнулась, на долю секунды взглянула в лицо Лексея, и потом развязала галстук. Руки сами собой убрали края воротничка в стороны и Анна, прильнув ближе к Лексею, принялась гладить его горло.
Крестик стеснял её движения, он буквально горел на её груди, но жажда была сильнее.
- Лексей, я….- Тихо прохрипела Анна, пытаясь собрать разбежавшиеся мысли. В голове кувалдой выбивались слова: «Убейте его, Анна. Убейте так, как убили бы свою самую любимую игрушку».
- Ты должен уйти,- Превозмогая себя, выговорила наконец Анна, заставив себя оторваться от него. На пальцах таяли остатки его тепла. – Уходи, Лексей, иначе я сейчас убью тебя.
Но мысли, отравленные воздействием Евгения, говорили уже иное. Лексей несмело отошел назад, но Анна вдруг схватила его за руку и снова прижала к себе.
- Нет. Не уходи. – Прорычала она, хватая его за волосы, с силой оттягивая голову назад. Толстая, как верёвка, вена на горле билась одновременно с сердцем. Анна прижалась губами к его шее. Ещё один момент, и клыки прокусили бы его плоть, но вдруг резкая боль в области сердца заставила Анну вскрикнуть и прийти в себя.
- Уходи! Уходи! – Бессильно крикнула она, сжимая сердце. Боль стала ещё сильнее, на глаза навернулись слёзы. – Быстрее, Лексей! Уходи, пока не поздно! – Она упала на колени, продолжая сжимать руку на груди, и вдруг заплакала. Подняла голову. Лексей стоял всё на том же месте, где и был, и с состраданием смотрел на неё.
- Уходи,- Прошептали её губы, и она закрыла глаза, чтобы не видеть его больше. Анна понимала, что прогоняет сейчас того, кто дорог ей. Он дороже даже Олега. Он лучше. Он человек, а это значит, что они предназначены друг для друга. И всё же… Он должен уйти. Это неправильно и неверно, но это так. Они не могут быть вместе ни под каким предлогом. Или он сейчас уйдёт, или Анна набросится на него и выпьет всю его кровь.
И Лексей ушёл. Он как будто понял всю безвыходность этой ситуации, и ушёл. Тотчас же боль отпустила сердце, и Анна поднялась.
- Annette, - Раздалось вдруг за её спиной.
Обернувшись назад, она увидела Олега, который серьёзно смотрел на неё. И когда она увидела в глазах его то чувство, что всегда нравилось ей в глазах мужчин, она пришла в ужас.
Да, он видёл всё, что только что сейчас произошло. И он, несомненно, понял, в чём истинная суть этого расставания. Ревность, животная, дикая, беспощадная ревность светилась в его глазах. Он негодующе смотрел на неё исподлобья и молчал. Анна потеряла дар речи от неожиданности и страха, накатившего на неё.
- Олег, - Растерянно прошептала она, но он покачал головой и обошёл её, направившись за Лексеем.
Поначалу Анна даже представить не могла, что Олег сейчас может догнать Лексея и убить его из одной только ревности. Только потом, когда они оба скрылись из её виду, Анна почувствовала внутри напряжение и чувство того, что именно сейчас произошло непоправимое. Что-то в груди опустилось и мгновенно заколотилось ожившее сердце. Анна бросилась за ними. Темнота ночи была нарушена шуршаньем её платья и стуком каблуков, так что она понимала, что они слышат её, но остановиться не могла. Вскоре вдалеке она увидела двух братьев. Они шли близко друг к другу, и Олег что-то спрашивал у Лексея, тот кивал головой.
Анна застыла на месте, наблюдая, как они тихо разговаривают и всё дальше удаляются от неё, и постояв так минут десять, развернулась и пошла обратно в дом Евгения.
Крестик мешал ей двигаться и нестерпимо жёг, но Анна не могла снять его с себя. Хмыкнув, она вдруг снова заплакала, и быстрее пошла к дому. Хотелось убить себя.

Два брата вместе дошли до имения. Сначала, когда Олег нагнал Лексея, они шли молча, каждый томясь своей думой. Лексей кутался в свою шинель, без шарфа было холодно, и вспоминал Анну, снова и снова сладко проживая тот момент, когда она едва не убила его. Почему она оттолкнула его? Он не знал. Он бы и не пытался остановить её, она сама прогнала. Зачем? Что-то заставило её опомниться, какая-то сильная боль. Она схватилась за сердце, но разве упыри вообще чувствуют боль? Разве у них бьётся сердце?
После нескольких минут молчания, Олег вдруг заговорил. Голос его был холоден, ничего не выражающий, какой-то безразличный. Лексей мельком посмотрел на старшего брата и вдруг ужаснулся: как изменилось лицо Олега! Он как будто постарел, и только глаза, эти помутневшие, светящиеся глаза, жили на белом, как мел, лице. Когда взгляды двух братьев встретились, у Лексея едва не встали волосы дыбом. Ненависть, царившая в глаза Олега, раскалённым трезубцем обожгла Лексея. Каким далёким, холодным, другим стал теперь Олег. Только ненависть, смешанная с ревностью, злоба, чувство безысходности жило как будто во всём его теле, и только оно им и двигало.
- Ты любишь её? - Глухо спросил Олег, враждебно глядя на младшего брата.
- Люблю, Олег,- Не задумываясь, ответил Лексей.
Олег остановился, замер и Лексей. Старший брат рывком развернул его к себе и, размахнувшись, молча ударил кулаком по лицу. Лексей упал, приподнялся сразу на руках, недоумённо и с обидой глядя в злое, как у покойника заострившееся лицо брата. Из разбитой губы покатилась по подбородку багровая капля крови.
- За что? – Обиженно крикнул Лексей, пытаясь подняться.
Олег угрюмо смотрел на него.
- Я тоже её люблю. – Наконец отчеканил он.
Немного пошатываясь, Лексей поднялся, глаза испуганно метались по лицу вампира.
- А она? – Тихо спросил Лексей.
Олег обжёг его ненавидящим взглядом.
- А она любит меня.
Лексей молчал, сжав зубы, и всё смотрел на Олега, губа противно ныла.
- Но она любит и меня. – Ещё тише возразил он.
Олег по-звериному смотрел на него, как будто что-то соображал. Ветер поднимал его волосы, а дождь тем временем усиливался. На камни упала капля крови. Вдруг Олег натянуто, сдержанно улыбнулся, губы обнажили белые клыки, и он медленно двинулся на Лексея. Тот вздрогнул, стал осторожно отдаляться от Олега. Он был страшен в эти минуты: белое, каменное лицо, в котором не было ни кровинки, не выражало ровным счётом ничего, и только глаза полыхали жертвенным, инквизиторским костром. Лексей вжался спиной в стену, понял, что отступать дальше некуда, и замер, в ожидании.
Олег схватил его за плечи, сильнее прижав.
- Ты откажешься от неё, если я не убью тебя? – Одними губами спросил он.
Лексей дрожал от страха, во рту стоял солёный, металлический привкус крови. Олег готов был порвать его на куски, и Лексей чувствовал себя кошкой, которая попала в будку к бульдогу. Широко распахнув глаза, он смотрел на Олега, который был когда-то таким добрым, таким родным и близким. А теперь... Он потерял голову. Он ничего не видит из-за своей ревности.
И что же делать? Лексей постарался успокоиться, руки вампира до боли сжали его плечи. Это подействовало отрезвляюще. Лексей вспомнил Анну, вспомнил себя, и Андрея, который всегда говорил ему, что любовь к упырю опасна. Так что же, зря Лексей порвал все отношения со своим любимым братом?
- Нет. – Лексей покачал головой, упрямо поджав окровавленные губы. – Не откажусь – и баста. Делай со мной всё, что хочешь. Но Анну я не оставлю.
Олег тотчас зарычал. Большая, сильная рука с удлинившимися ногтями сдавила горло Лексея.
- Тогда ты умрёшь. – Прошипел Олег, сильнее сжимая руку на горячем горле младшего брата. Лексей обеими руками схватился за его руку, стараясь справиться с ним, но силы были не равны.
В ушах зашумело от прилившей крови, на глаза навернулись слёзы, а Олег всё не отпускал. Оскалившись, он всё сжимал и сжимал свою руку, как будто хотел сломать Лексею шею, и прижимал к земле. Понемногу человек стал терять силы. Лёгкие страдальчески сжимались, ощущая резкую нехватку воздуха, и Лексей хрипел, но уже давно понял, что сопротивление здесь бесполезно.
- Олег! – Раздался вдруг громоподобный голос Андрея, и рука отпустила горло Лексея.
Молодой человек судорожно вздохнул, упав на мостовую, закашлявшись. Лексею сначала казалось, что вот-вот начнётся приступ, но он почему-то так и не начался.
Андрей молча смотрел то на Олега, застывшего над Лексеем, то на человека. Неизвестно было, что он сейчас подумал насчёт этой сцены, но он точно почувствовал страх Лексея, и потому сказал:
- Лексей, что ты делаешь на улице в половине четвёртого утра?
Кашляя, Лексей поднялся, обошёл стороной Олега.
- Ты же знаешь, что я люблю ходить по ночному городу. – Нагло заявил он.
- Хорошо. – Кивнул Андрей, удивив человека таким ответом. – Но где твой шарф? На улице не июль.
- Он встречался с Анной Шпиль. – Вдруг тихо ответил Олег, презрительно глядя на Лексея.
На минуту воцарилась тишина. Лексей подавленно взглянул на Андрея.
- Иди. – Велел ему старший брат.
Когда Лексей скрылся из виду, Андрей напустился на Олега:
- Ты совсем из ума выжил? – Зло спрашивал он. – Думаешь, я не видел, что ты делал с ним? Если бы дело дошло до смерти, то….
- Ты бы собственноручно привязал меня к шесту и сжёг? Да? Чего молчишь? Ты бы так и поступил. А ты не видишь, что он не хочет слушать тебя. И не будет слушать! Он тот же вампир, Андрей, только вот вида другого – энергетический!
- Олег, это из-за неё?
Олег замолчал, недружелюбно глядя на старшего брата.
- Да. Из-за неё.
-Это глупо, Олег. Ты рушишь всё из-за какой-то упырихи?
- А ты этого, позволь узнать, не сделал ли?
- Я не хотел убивать его.
- А я хотел! И ты мне не дал этого сделать.
- И не дам. И даже если такое случится…
- А мне честно плевать на всё это. И, тем более, ты помнишь, что в этом твоём законе о Своих людях есть одно примечание: если Свой человек дал согласие на смерть, закон бессилен.
- Что ты задумал?
- Увидишь, - Губы его скривились в злобной усмешке. – Ты всё узнаешь. Все узнают. Весь вампирский Петербург! Весь вампирский мир! - Он захохотал и растворился в окружающей тьме.
- Ты сошёл с ума, Олег! – Крикнул в пустоту Андрей. – Ты безумен!
- Ну и что.
Андрей долго стоял под дождём, глядя во тьму. Все помешались на этой Анне Шпиль. Как она могла так очаровать их? Брат идёт против брата. Нет ничего ужаснее этого. Женщина. Мерзкая упыриха. Неужели это начало конца? Она – как носитель какой-то лихорадки, скоро весь город будет охвачен этой эпидемией. Нужно как-то это решать. Но как? Жжужевских сам очарован этой рыжей ведьмой, Евгений не пойдёт против своей ученицы. Нет ни одного союзника, все восхищаются ею. Что же будет на этой ассамблее? Её триумф? Её победа? Впервые в истории всего мира женщина смогла найти управу на решительно всех мужчин. Как остановить её?
- Евгений. – Пробормотал Андрей, сжав руки в кулаки. – Попадись ты мне…..


16.
Передо мною бесконечный зал.
Сеть кактусов и роз благоуханье,
Обрывки мрака в глубине зеркал;
А. Блок. «Песнь Ада».

Отчаяние и злоба на саму себя переполняли Анну. Она не могла найти себе места, представляя, как низко сейчас она пала в глазах Олега, как страдает сейчас Лексей. О, душевные муки, которые испытывала Анна, были страшнее адских. Крестик словно довершал все её мучения, нестерпимо жёг грудь и словно налился свинцом. Когда Анна сняла его перед тем, как лечь спать, то увидела, что на коже её остались глубокие раны от серебра. Евгений был ещё раз ею проклят, но от этого легче не стало. Сон из-за всего пережитого не шёл, и мысли, как надоедливые мошки, мельтешили в голове.
Что будет теперь, Анна не знала. Знала только, что меньше чем через два дня она впервые появится в высшем обществе вампиров Петербурга, но сейчас эта мысль её ни радовала, ни волновала. Евгений ходил с самым торжествующим видом и всё советовал ей, чем лучше заниматься на предстоящей ассамблее, с кем общаться, словно это не с ней он был в Париже.
Пыталась связаться с Лексеем, но он только обрывал свои мысли, и перед Анной воздвигалась каменная, глухая стена. От Олега тоже не было слышно ни слова. Она как будто престала существовать в реальном мире. Страшное чувство одиночества вдруг охватило всю её, окатило, как болотная вода, с головы до ног. Даже мсьё Пьер, Никола и Руфус не появлялись, даже фрейлин Матильда отчего-то не хотела общаться с ней, словно все уже узнали, что Анна натворила.
Она почти не выходила из своей комнаты. Часами лежала или на кровати, разметав по подушке рыжие волосы, или сидела перед зеркалом, с ненавистью глядя на своё тело, как будто отражение должно было что-то ей сказать, помочь выбраться из сложившейся ситуации.
Что же ты натворила, глупая. Неужели ты не понимаешь, какой разлад ты принесла с собой.
Свеча дрожала и тухла, у служанки Марты шла кровь носом, а крестик всё жёг и давил, как нестерпимая вина, как будто в сердце не осталось больше места для горького раскаяния, и всё оно поместилось в крестике.
Наконец, настал тот день. День её триумфа, как сказал Евгений, встретив её внизу перед выходом на улицу.
- К этому дню я готовил вас, прелестная госпожа Шпиль, все четыре года. – Торжественно произнёс он ей по-французски.- О, вы не представляете, каких усилий и душевных сил я потратил на вас, выращивая такое тонкое, чуткое создание, как вы. Сегодняшняя ночь покажет, на что вы способны. Вы должны проявить все качества, которые развились в вас под моим руководством. Вы проявите твёрдость и силу вашего характера, а я уверен, у вас он есть. Вы покажите этим мелким, низким гостям, что такое ваш упыриный темперамент. Утрёте нос мадемуазель Жизелине и прочим вампиршам. Повторяю, для них вы – вурдалак. Немка из незаметного городка под Гамбургом. Соедините в себе все свои превосходные черты. Заклинаю: не заставьте меня краснеть за вас.
Анна рассеянно слушала его и молча кивала, отсутствующим взглядом смотря на него. Ни единого чувства не родилось в её душе при упоминании ассамблеи. Она думала о Лексее и Олеге. Все те часы, что она провела в одиночестве, не дали результатов, они рассыпались в жалкий пепел. Она до сих пор не могла решить, кто же больше достоин её: человек или вампир. Она ставила человечность Лексея в противовес вампиризму Олега. Она пыталась решить для себя, кто из них лучше для неё, и не могла сделать этого. Хотелось закричать и броситься бежать куда-нибудь, но она понимала, что в её положении этого делать не стоит. Евгений взял её за руку, с надеждой глядя в её пустые, ничего не выражающие, глаза, и повёл к экипажу.
Мимо проносились тёмные, спящие дома, одинокие фонари, редкие чёрные силуэты прохожих. Лошади звонко застучали копытами по мостовой, Анна выглянула немного из окна, и вдруг на глаза навернулись слёзы. Экипаж ехал мимо того памятного моста. Ах, сколько повидали эти камни, наверняка, не одну такую сцену между двумя влюбленными. Закрыв глаза, Анне вдруг представился гигантский, шагающий прямо на неё, остроугольный треугольник, который держался на глиняных ножках и готов был вот-вот упасть, и придавить собой её. Один угол слишком перевешивал, был острее и больше, но Анна не могла понять, кто из них троих, она сама, Лексей или Олег, этот угол, который пытается уронить два остальных.
- Вы плачете?
Анна медленно повернула голову к Евгению, растягивая губы в фальшивой улыбке.
- Это от волнения. – Ответила она и достала из потайного кармашка в полах юбки белый платочек. – Я так давно ждала этого момента.
Евгений тоже улыбался и согласно кивал головой.
Наконец экипаж остановился. Выйдя на мостовую, Анна невольно обратила внимание на количество огней, мерцающих в том огромном доме, перед которым они вышли. Экипаж тотчас же уехал, и вслед за ним подъехал другой.
- Ну-с, барышня, - Нараспев сказал Евгений. – Добро пожаловать в мой мир.
Анна ответила ему долгим, печальным взглядом, и снова натянуто улыбнулась.
Когда перед ними распахнулись двери, и где-то громко прозвучал голос мужчины: «мадемуазель Анна Шпиль и мсьё Евгений Астахов», то что-то вдруг ожило в её груди. Она опустила голову и вдруг хитро посмотрела сначала на одного вампира, затем на другого, затем на третьего, так же, как она делала это ещё в тысячах других городах. Она так искусно отточила своё мастерство покорять мужчин любого возраста, что сейчас эта старая, проверенная игра снова начала её забавлять. Они не сводили с неё глаз. Анна только слегка улыбнулась им, но они готовы уже были стреляться из-за неё на дуэли, продать собственную мать, прыгнуть с самой высокой горы мира, лишь бы только она уделила им внимания больше, чем всем остальным мужчинам.
Евгений не отпускал её далеко от себя, они вместе подошли к виновнице всего торжества – Марии Жжужевских, затем к усачу монументального вида – самому Жжужевских, затем к его супруге и прочим, и Анна вынуждена была улыбаться всем, пусть даже тем, кого она на дух не переносила.
И вдруг она почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Оглянувшись немного, она едва не закричала от испуга, так как сразу же её глаза выхватили из общей массы гостей Андрея, который стоял около окна, и смотрел на неё с такой ненавистью и настороженностью, словно он превратился в собаку, а Анна была кошкой, сидящей на заборе. Справившись с волнением, она лукаво улыбнулась ему и посмотрела в другую сторону. Новое потрясение ждало её. По другую сторону огромной гостиной, рядом с канделябрами, стоял Олег, который держал её тяжёлым взглядом помутневших, безумных глаз. Оставив Евгения, Анна отошла к знакомой вампирше, Ольге Смутьяновой, стараясь не смотреть ни на Олега, ни на Андрея. Крестик начал медленно разгораться и давить, серебро нестерпимо жгло её белую кожу.
Она говорила какие-то любезности своей знакомой, знакомилась с другими женщинами, гостьями на ассамблее, но продолжала чувствовать на себе два этих взгляда: ненависть и сумасшедшая, кровавая, вынутая из страдающего сердца, страсть. Анна выпивала один бокал с Вином за другим, стараясь не думать. Чувство дискомфорта и страха не покидало её.
- Ах, милая Анна, не стоит так сильно налегать на Вино.
Мадемуазель Жизелина, которая была уже представлена Анне, и теперь сидела рядом с ней на небольшом диванчике, сильно раздражала рыжеволосую упыриху, но она не могла прогнать её.
- Вы чем-то удручены?
Француженка смеялась, с завистью глядя на Анну, и мотала на палец светлый, кудрявый локон.
- Говорят, вы не можете выбрать между братьями Астаховыми. Не говорите, такой сложный выбор…- Она раскрыла тёмно-красный веер, напомнивший Анне багровый цвет крови. – Четыре брата… И что же, каков из себя Евгений?
- Мадемуазель Жизелина, я вовсе не увлечена Евгением.
- Ну как же, мои источники…..
- Ах, это глупо. Как можно любить такого низкого и подлого вампира?
- Вы о ком из всех четверых?
- Это плоско.
- Что вы говорите.- Жизелина теперь с явной злобой взглянула на неё. – Поведайте мне, в чём секрет вашей привлекательности? Насколько мне известно, в Лондоне из-за вас погибло не меньше пятидесяти мужчин, и двенадцать из них вампиры. Чистые вампиры, заметьте. Как? Быть может, вы не та, за кого себя выдаете? И этот секрет привлекает к вам всеобщее внимание? – Она произнесла это таким тоном, что все, кто находился близко, повернули к Анне головы.
- Простите меня, мадемуазель Жизелина, но то, что вы говорите, вздор.
- Отчего же? – Она снизила голос до шёпота. – Мне говорили, у вас даже губы синеют, когда вы голодны.
Анна уже не слушала её, ища глазами Олега. Андрей продолжал свирепо поглядывать на неё, но она всегда пыталась встретиться своим взглядом с его глазами, чтобы очаровать его. Но здесь она была бессильна. Та ненависть, что он затаил на неё, была сильнее её женской прелести. Олег появлялся то тут, то там, и тоже всё смотрел на неё, и Анна боялась его. Что он сделает, если вдруг подойдёт слишком близко? Достанет из-за пазухи пистолет и застрелит? Но эта страсть не даст ему так поступить. Что же тогда?
- Ах, мадемуазель Жизелина, вы нестерпимо скучны. – Вздохнула она, поднимаясь.
- Что?! – Француженка схватила её за локоть. – Что вы сказали?
Анна обернулась к ней, с торжеством заглянула в её худое, быть может, красивое для отдельных мужчин, лицо.
- Правду, моя дорогая. – И, взяв с подноса мимо проходящего гарсона, бокал Вина, вошла в центр залы. Выпив его залпом, она злобно оглянулась на Жизелину, застывшую около диванчика, и улыбнулась, поставила пустой бокал на столик.
Объявили вальс, и Анну за руку вдруг схватила холодная, как будто окостеневшая, рука Олега.
- Annette, - Прошептал он. Анна оглянулась. От былого страха не осталось и следа, Вино сделало своё дело - теперь на Анну напала веселость, присущая только дьяволу.
- Олег, - Ответила она, подавая ему свою руку. – Как вы хорошо выглядите сегодня. Как там поживает Лексей? – «О нет, что я говорю?!» - запоздало подумала она и тут же махнула на это рукой.
- Умирает. – Хищно оскалившись, ответил Олег, рука обвилась вокруг её талии.
Анна вдруг почувствовала себя той, каковой нарекли её все женщины мира: мерзкой ведьмой, и превратилась в ту, каковой называли её все мужчины, осознавая, что от этого никуда не деться: дьявольским созданием. Плевать на всех: на Андрея, на Лексея, на Жизелину. Анна – королева, и все вокруг – её подданные.
Было ли это действительностью, или же только обманчивым опьянением мёртвой крови, Анна не знала и не хотела знать. В голове странно зашумело, и она полностью отдалась тому, что бушевало в её груди: бесшабашная радость, и злость и отчаяние, ловко замаскированные под легкомыслие и страсть.
Сначала был вальс, затем мазурка, кадриль, снова мазурка, опять вальс, и во все танцы Олег не подпускал к Анне никого. Один только взгляд его обезумевших глаз заставлял других мужчин склонить головы в знак примирения, и отойти в сторону, и не мечтая об одном единственном танце с той, которой восхищались решительно все вампиры, вурдалаки, упыри и люди, живущие во всём мире.
Он не говорил с ней, и Анна молчала, только иногда давая колкие замечания насчёт окружающих их гостей и даже самой именинницы. Он не слушал её, неотрывно глядя в её бледное, красивое лицо, как будто желая найти в её глазах, губах, изгибах бровей что-то, что намекнуло бы ему на то, что она любит его больше, чем Лексея. Но она только смеялась, шаловливо стукала его иногда по голове веером, когда видела, что он не отвечает на её остроумия, и не подозревала даже, что сейчас балансирует на тонкой ниточке, которая может в любой момент не выдержать и лопнуть. Он предупреждающе хмурил брови, стараясь показать ей, что он настроен сейчас очень сурово, но она как будто не замечала этого, шутила, веселилась, пила Вино, всё больше пьянея и становясь всё раскованнее. Олег не видел ничего вокруг себя, только её белые голые плечи, ослепительно-красные, прикрытые слегка густыми черными ресницами, глаза, полные, розовые губы, белый жемчуг клыков, рыжие, длинные, вьющиеся локоны, и мраморную, белую шею, утончённый подбородок, изящные кисти рук с блестящими длинными ногтями. Он любил и ненавидел её одновременно. Она свела его с ума, лишила последнего разума, заставив отвернуться от всех, лишь бы только добиться своего. Как хотел он, чтобы эта красавица была только его, его, и ничьей больше. Он хотел быть единственным, кого бы она обнимала, целовала, любила. И ради достижения этой цели он готов был пойти на любое преступление.
Наконец, он не выдержал её глупых шуток и звонкого, ведьмовского смеха. Крепко стиснув её руку, он решительно повёл её в коридор и открыл первую попавшуюся дверь. Она была пуста и со вкусом убрана. Около зашторенного окна стоял рояль, в углу была виолончель, и на стене висела флейта. В центре комнаты пол блестел, и на стенах висели длинные зеркала. Скорее всего, это была музыкальная комната.
- Олег, надеюсь, вы не заставите меня краснеть? – Скривив губы в пьяной улыбке, рассмеялась Анна. Он хладнокровно усадил её в кресло около большого зеркала, сам опустился перед ней на низкий пуфик и долго, сосредоточенно смотрел на неё. Она была весела и пьяна, не замечала его ревностного взгляда, и, раскрыв веер, стала строить ему глазки. Когда это наскучило ей, она вдруг соскочила с кресла, схватила стул с резной спинкой, и, обняв его, принялась кружиться в воображаемом вальсе.
- Олег, вы странный. – Смеясь, пропела она. – Мадемуазель скучает, а вы и ухом не поведёте. Пригласили бы девушку на вальс.
- Annette, прошу вас, сядьте. – Взмолился Олег, поднимаясь и идя к ней. – Мне нужно с вами поговорить. Опустите стул. – Он отобрал у неё из рук «кавалера» и поставил его на прежнее место.
- Ну что ж, раз мсье просит...- Она пожала плечами и снова села в кресло. – Так о чём же вы хотели поговорить? Я жду.
Олег снова сел на пуфик и долго ещё не мог отвести взгляд от неё, такой божественно красивой, весёлой.
- Дьявольское создание….- Прошептал он, качая головой.
Анна засмеялась.
- Олег, не смейте раздевать меня глазами,- Заметила она. – Ой, вы такой смешной, у вас такой хохолок на голове, - Она протянула было к нему руку, но он вдруг спросил, немного ухмыляясь.
- И что же, кто вам больше по сердцу, я или мой брат Лексей?
Она немного посерьезнела, но тотчас ответила, лукаво улыбаясь из-за веера.
- Не знаю, вы оба хороши. – Она всё же дотянулась до Олега и неуклюже пригладила растрепавшиеся волосы. Олег цепко схватил её за руку, проникновенно глядя в её глаза.
- И всё же?
- Я же говорю вам: не знаю. Может, вы, может, Лексей. – И она снова засмеялась, блестя глазами.
Олег не разделял её веселья. Сурово поджав губы, он отвернулся немного к двери, и очень стал напоминать своего старшего брата. Анна же, тем временем, убрала веер прочь и стала с интересом разглядывать картину, изображающую трёх граций и одного фавна. Грации изогнули свои гибкие тела в безумной пляске, а фавн стоял в центре их хоровода и играл на флейте.
Из-за незапертой двери доносилась музыка, смех. Шум не мешал двум вампирам, Анна была увлечена картиной, а Олег вообще как будто существовал в другом мире. Вдруг в этой музыкальной комнате начала понемногу накапливаться гнетущая тишина, которая, как едкий туман, клубилась в центре комнаты, мягко огибая рояль, виолончель и прочие предметы. Приглушенная музыка не могла уже разрядить обстановки. Анна повернула голову к Олегу, который сидел, неотрывно глядя на неё, и о чём-то сосредоточенно думал. Ей стало страшно.
- Олег, мне кажется, вы нездоровы сегодня…
- Если я убью Лексея, вы выйдете за меня замуж? – Игнорируя её вопрос, вдруг глухо спросил он.
Анна засмеялась.
- Что сделаете? Убьёте?? - Весело спросила она. – Как убьёте?
- Из пистолета. – Лицо Олега стало каменным, как у столетнего памятника. – На дуэли. Тогда вы останетесь со мной, и станете моей женой?
Анна снова засмеялась, приняв всё это за глупую, грубую шутку.
- Если убьёте – выйду. – Эти слова сорвались как-то сами собой с её языка, и она вдруг резко замолчала, осознав, что только что дала обещание. Растерянно посмотрев на Олега, она с ужасом поняла: он не шутил. На лице его ни на единое мгновение не отразилось ни тени улыбки, только в потемневших глазах появилась страшная уверенность и решимость.
Он поднялся, не проронив ни слова и, поклонившись Анне, прошептал, поцеловав её руку:
- До скорой встречи. – И вышел.
Анна немедленно поднялась, чтобы броситься за ним с твёрдым намерением тотчас отговорить его. Всё действие Вина мгновенно прекратилось, теперь она была совершенно трезва и остро понимала, что сейчас решилась судьба не только её, но и несчастного человека, так нежно ею любимого. Она метнулась к двери, но там внезапно появился Евгений, который грубо отпихнул её в центр комнаты и запер за собой дверь.
- Евгений!- Злобно зарычала Анна. – Вы должны выпустить меня!
- Куда же вы так торопитесь? – Невинно отозвался он, заложив руки за спину, не отходя от двери. – Вы всё же заставили меня смутиться. Я так и не сумел научить вас правильно пить Вино.
- Евгений, я не намерена сейчас разговаривать с вами на эту тему! – Она бросилась к нему, но была тотчас оттолкнута назад. – Выпустите меня немедленно!!
- Отчего? Куда вы так торопитесь? – Он хищно оскалился, подходя ближе к Анне. – Уверяю, там, в залах, нет ничего интересного. Горячую кровь подадут ещё не скоро. Тем более, вам не остановить его уже никаким способом.
- Какое вам дело?? Это наши с ним отношения!! – Анна снова бросилась на него, но он теперь резко схватил за руки и не отпускал.
- Нет уж, извольте, дорогая барышня, - Зло прошипел он. – Олег ещё пока мой брат, а значит, всё, что касается его, касается и меня тоже.
- В таком случае, Лексей тоже ваш брат и...
- Нет! – Евгений зарычал. – Лексей никогда не был и не будет моим братом! – Он оттолкнул от себя Анну. Оказавшись вновь в центре, она вдруг ловко выхватила из полов платья дамский пистолет и нацелила его на Евгения.
- Он заряжен серебряными пулями. – Предупредила, свирепо скалясь, Анна и взвела курок. – В последний раз вам говорю – отойдите от двери. Дайте мне предупредить хотя бы Лексея.
- Ах, милая, милая Анна, - Протяжно вздохнул Евгений, совершенно не боясь дула пистолета, смотрящего прямо в его грудь. – Неужели вы не знаете, на что способен влюблённый человек? Ваши предупреждения только подольют масла в огонь. Лексей упрям, как ишак. Что с него взять? Глупый смертный…
- Замолчите. Сил моих больше нет… Мне всё равно. Отойдите, говорю вам! Я выстрелю. – Она медленно наступала, держа в вытянутой руке готовый к первой крови пистолет. Евгений напряжённо смотрел на неё, потом вгляделся в пистолет, с улыбкой заметил:
- В Берлине делали?
- Я знаю, что вы тянете время.
- Вам всё равно не успеть.
- Евгений!!
Он поднял руки и отошёл в сторону. Анна бросилась к двери, крутя ручку, затем стала пытаться открыть замок. Евгений с улыбкой смотрел на её жалкие попытки открыть дверь. Не выдержав, Анна зарычала, снова направила пистолет на Евгения.
- Открывайте дверь! Немедленно!!
Он подошёл к ней, крепко взял руку с пистолетом и прислонил к своей груди.
- Стреляйте. – Хладнокровно ответил он.
Анна в замешательстве смотрела на него.
- Выпустите меня! – Бессильно закричала она, по щекам заструились слёзы. – Выпустите!
- Стреляйте, вы же обещали.
Она злобно смотрела на него. Если бы не он, она бы уже была на другом конце Петербурга.
И палец нажал на спусковой крючок.
Раздался выстрел, и Евгений рухнул сначала на колени, а потом завалился на спину, заливая гладкий пол своей кровью. На груди расплывалось кровавое пятно. Анна испуганно выбросила дымящийся пистолет, воздух мгновенно наполнился запахом крови и пороха. Повернувшись снова к двери, она возобновила бесплодные попытки открыть дверь, но мысли путались, руки дрожали и глаза застилали слёзы. В груди, как огромный колокол, раскачивалось что-то большое. Крестик жёг кожу, боль в груди не утихала.
- Помогите!! – Громко закричала она, прильнув грудью к белой, резной двери. – Помогите, кто-нибудь!!
Внезапно на её плечо упала тяжёлая рука Евгения. Вскрикнув от ужаса, она развернулась лицом к нему. Евгений скалил белые клыки в адском хохоте, прижимая руку к кровоточащей ране.
- Дура ты, Аня, - Сквозь смех проговорил он. – Сердце-то находится с другой стороны. – И его тело закорчилось от безудержного хохота. – И убить-то из пистолета не можешь, какая же ты львица?! – Он ещё долго бы смеялся, но Анна с яростью оттолкнула его от себя, и он упал, прокатившись по гладкому полу на спине в самый центр. За ним длился кровавый след.
Анна бросилась к своему пистолету, но Евгений ловко поставил ей подножку, и она тоже растянулась на полу, чертыхаясь и рыча. Её злобу довершал смех Евгения, который приподнялся на локте, весело глядя на Анну, и вдруг спросил тихим голосом:
- Скажите, вы действительно бы убили своего создателя?
Она замолчала, непонимающе взглянула на него. Он тяжело дышал, лицо его свела судорога боли, он пытался рукой достать серебро, засевшее в его груди. Кровь брызгала фонтаном на пол.
- Что? – Шёпотом спросила Анна, поднимаясь. – Как вы сказали?
- Да, да, милая моя госпожа. – Кивнул Евгений, морщась от невыносимой боли. – А вы думаете, кто вас сделал вас такой? Господь бог? – Он хихикнул.
Крестик словно стал раскалённым, Анна попыталась сорвать его со своей груди, но сил почему-то не хватило. Она медленно поднялась, поражённо глядя на него, стала осторожно приближаться, стараясь не поскользнуться на его крови.
- Ах, зелье, чертовка, - Прошипел Евгений и посмотрел на Анну. – Крепко вы выстрелили в меня, мадемуазель Шпиль. Пуля ушла очень глубоко. Теперь я, наверное, умру в скором времени. Но всё равно, всё равно… Моя цель почти выполнена, остался самый последний штрих.
- Погодите, погодите, Евгений… – Растерянно пролепетала Анна. – Это вы сделали меня такой?
Его губы растянулись в довольной усмешке.
- Ну, а кто же ещё? – Спросил он, подняв тёмные брови. – Кто ещё, Аня? Неужели вы меня совершенно не помните? А я вас замечательно помню: стройная, рыжеволосая девушка, в просторном платье, такая вся здоровая, сильная… Кровь с молоком, так сказать! – Новый взрыв хохота почти оглушил Анну. Евгений с трудом сел, с сожалением глядя на свою кровь. Анне он стал напоминать полураздавленного червяка, который ещё боролся со своим несчастьем и премерзко извивался, пытаясь уползти, но раздавленная часть его тела была намертво припечатана к земле. Анне захотелось убить его окончательно, чтобы он больше не мучился.
- Но вы уж не думайте, прелестная госпожа Шпиль, что я сделал это за ваши красивые глазки. – Красные глаза Евгения уже снова смотрели на Анну, как будто пожирали её. – Это было сделано с гениальным расчётом. Да-с, да-с. Мой план воистину гениален. О, как долго я вынашивал его. Как долго всё тщательно продумывал, расставлял, так сказать, все точки и запятые. Всё было спланировано, не хватало только приманки. Такой приманки, чтобы была и красива, и умна, и с характером. Всеми этими качествами были наделены именно вы.
- Я всего лишь приманка?
- Вряд ли я действительно хотел сделать вас львицей общества, это был всего лишь предлог для Олега и Андрея, чтобы они ничего не заподозрили. И они действительно ничего так и не поняли. Я навязался с Олегом в деревню не потому, что хотел попробовать себя в роли доктора, а потому, что искал подходящую кандидатуру.
- Замолчите, замолчите,- Лепетала Анна, зажимая уши руками, но голос Евгения, усиленный эхом музыкальной комнаты, просачивался сквозь её пальцы, как песок.
- Далее было всё предельно просто. – Беспощадно говорил Евгений, приняв на полу самую удобную для него позу, и глядя снизу вверх на Анну, шагающую из угла в угол. – Как я и рассчитывал, вы сразу же проявили весь свой темперамент и в первый же день сбежали от меня, но я скоро вас нашёл. Удивительно, - Покачал головой он после некоторой паузы. – Сколько денег я потратил на вас только для того, чтобы создать вид, что я работаю над вами. Вы быстро учились, но план мой немного изменился: из-за этого негодного художника мне пришлось увозить вас прочь из Петербурга, хотя вы в это время должны были уже завязывать отношения с Лексеем. Но я всё же добился своего. И очень скоро мои источники донесли: вас видели с Лексеем. Много попортил мне крови Олег: ввязался зачем-то, слабак, не смог устоять перед вами, вот и поплатился. Но это даже лучше: создался некий любовный треугольник, а значит, мои руки останутся чисты, Олег примет весь удар на себя. Андрей и не поймёт ничего. Ахнуть не успеет, как схоронит упрямого Лексея.
- Я не верю, не верю вам! – Закричала вдруг Анна, бросившись к Евгению. – Вы лжёте! Вы всегда лгали, и теперь лжёте!
- Да, я не зря дал вам такую фамилию. Вы актриса, а я режиссёр, автор и постановщик в одном лице. Наш мир театр! – Он вдруг облизал свою окровавленную руку, сморщился. – Фу, какая гадость. – И, посмотрев на Анну, повысил голос. – Я использовал вас, неужели вы никак не поймёте? Ваше начальное предназначение – яблоко раздора. Вы были созданы именно с таким предназначением – с ним вы и умрёте. Сколько смертей уже вызвала ваша красота? А? Тысячи невинных душ. Столько мужчин не погибало в годы войны. И всё же я добился своего: Лексей умрёт. Издохнет от руки своего брата. Я сумел сделать то, что замышлял! Слава мне, слава! – И он устало засмеялся.
- Нет, это неправильно, неверно, - Бормотала Анна, спиной отходя к двери.
И вдруг яркая вспышка озарила её. Воспоминания, словно прорвавшись через невидимый фронт, стали сменять друг друга так быстро, что в голове её помутилось. Вот Евгений стоит около её кровати, вот она идёт через рощу с коромыслом на плечах, а в тени кто-то быстро движется, и она потому идёт всё быстрее, ведра раскачиваются и вода проливается на потрескавшуюся землю. Вот она с подругами водит хоровод около берёзы, вот мать вытирает ей холодный пот со лба. В окно светит луна. Распахнутое окно. Холод. Страх. Темный силуэт на фоне черного провала. Анна отчетливо видит его красные глаза. С каждым новым воспоминанием в голове Анны словно разрывалась крохотная бомба. Она закричала, стиснув голову в руках, бросилась сначала в один угол, затем в другой. Крестик, казалось, насквозь прожёг её грудь и теперь коснулся своим раскалённый наконечником её мёртвого сердца, боль поселилась во всём её теле.
- Нет! Нет!! НЕТ!!!! – Истошно закричала Анна, падая на колени. Голова, казалось, вот-вот разорвётся на куски. Воспоминания мелькали мимо, словно валились на её голову огромные, величиной с ядро, яблоки, и больно ударяли, набивали синяки и шишки.
- Евгений, что же вы сделали со мной?!! – Кричала Анна, корчась на полу от невыразимых мук. – Что вы сделали?!!! Что?!! – Рука метнулась к груди и сорвала с шеи крестик. Серебро плавилось, разгорячёнными каплями падая на её грудь, руки, дорогое платье. Издав невнятный стон, Анна замерла, закатив глаза, в руке крестик и цепочка превратились в жалкую лужицу.
Прерывисто вздохнув, Евгений упал на пол, тихо пробормотал:
- Ну уж, теперь можно… – И спокойно закрыл глаза. Серебряная пуля медленно гнила в его груди, причиняя невыносимую боль, но это было ничто. План был почти завершён.


17.

За время своей работы в имении Астаховых, Владимир близко сошёлся характером и нравом с немецким доктором. Бывало, по вечерам они собирались или в комнате Владимира, либо в комнате самого Генриха Гансовича, и разговаривали ночи напролёт. Между ними было много общего. Владимир обменивался своими мнениями с доктором и тренировался в немецком языке. Генриху Гансовичу, которому было вот уже пятьдесят два года, и который был вдов и детей не имел, нравился этот серьёзный мужчина. Когда-то немец мечтал о сыне, но мечтам не удалось сбыться, и теперь, находясь в обществе Владимира, Генрих Гансович позволял себе немного расслабиться и обратиться к своим собственным мыслям.
На следующий день после ассамблеи, когда Андрей Астахов ушёл в издательство, Владимир тотчас же пришел к немцу в комнату. Он был необычайно взволнован. Выглянув из окна на улицу и увидев, как коляска быстро отъезжает прочь от дома, Владимир повернулся к Генриху Гансовичу и сбивающимся голосом заговорил по-немецки:
- Генрих Гансович, я больше не могу молчать.
- Что случилось? – Спокойно спросил доктор, усаживаясь на стул. – Присаживайтесь.
Владимир послушно сел, однако сразу же вскочил.
- Мне кажется, что я схожу с ума, но это так…- Возбужденно начал он. – Я очень долго всё обдумывал, но не могу больше молчать, вы понимаете меня?
- Пока что не до конца.
- Андрей всегда настораживал меня. Он очень странный. Он не похож на других и потому очень подозрительный тип. Вы не замечали за ним ничего необычного?
Генрих Гансович пожал плечами.
- Андрей интересует меня только как работодатель. Он платит мне деньги за работу, которую я выполняю в этом доме, и я не сужу его поступков. Господин Астахов хороший, добрый человек, великодушен, мягок, справедлив. К отрицательным чертам можно отнести только разве что крайнюю вспыльчивость, но такой силы характера я пока не встречал ни у кого.
- Нет же, Генрих Гансович, вы смотрите не в ту сторону. Я указываю вам на его чрезвычайную странность. Скажите мне, пожалуйста, какой здоровый человек будет гулять в два часа ночи? Мне иногда кажется, что он вообще не спит, а только бодрствует. Сутки напролёт.
- Что вы видите в том плохого, чтобы господин Астахов гулял ночью?
- Но в два часа ночи… Как он может так долго стоять на ногах?
- Гм, у него же бессонница, он часто жаловался мне на неё. Я дал ему лекарство.
- Как давно это было?
- Да с самого моего появления в доме Астаховых. Андрей сразу сказал мне, что он мучится бессонницей, и я дал ему снотворное. Конечно, оно могло вызвать привыкание.
- Да! – Владимир обрадовано вскочил. – Привыкание! Но почему, спрашивается, он вышел на улицу?
- Владимир, это глупо. Я сам посоветовал ему больше гулять, чтобы переутомиться, и тогда сон сам собой придёт.
- Но ведь не глухой ночью?
- На что вы намекаете? Все подозрения у вас связаны именно с его ночными прогулками. Что в этом такого? Я сам, бывало, любил гулять по ночам. На улицах так тихо в эти часы. – Он помолчал, как будто что-то припоминая, а потом спросил. – Так в чём именно вы подозреваете Андрея? В лунатизме? Но здесь нет ничего страшного: Лексей тоже болен этим. Скорее всего, это наследственная болезнь и…
- Я считаю, что он не человек.
- Помилуйте! – Воскликнул доктор. – Так кто же тогда несчастный господин Астахов, если не человек?
- Зверь.
- Что??
Владимир серьёзно смотрел на Генриха Гансовича, и когда он повторил это слово, в комнате повисла неловкая пауза.
- Зверь. – Ещё раз сказал Владимир, и в душе Генриха Гансовича что-то странно опустилось. Неясный страх поселился в его душе. Владимир молчал, испытывающее глядя на доктора, и глаза его светились каким-то странным огнём. Все предметы в комнате вдруг потемнели и стали давать какую-то особенно чёрную тень. Стало страшно.
- Вы нездоровы, друг мой, - Проговорил Генрих Гансович, пытаясь разогнать неприятные мысли. – Вам лучше тоже принять снотворное и выспаться.
- А помните странные ранки на шее Лексея?
Генрих Гансович побледнел.
- Откуда вы знаете?
- Они до сих пор не зажили. Я видел их, когда Лексею нездоровилось, и у него кровь шла носом. Очень странные ранки, не правда ли?
- Господин Астахов говорил, что…
- Генрих Гансович, вы слышали когда-нибудь о вампирах?
- Что? – Прошептал доктор. – Неужели вы думаете, что…
- По поверьям, жертвы вампиров имеют на шее в точности такие же ранки, которые, если жертва не стала упырём, не заживают. Вам не кажется это странным?
- Ничуть.
- Не говорите, что это совпадение.
- Но… Господи, такого просто не может быть. Все эти упыри, кикиморы, барабашки, всё это только сказки, и ничего больше. Страшные сказки для детей, чтобы они не капризничали и слушались родителей.
- Однако пример Андрея Астахова…
- Погодите, молодой человек, вы не доказали пока, что этот человек является именно тем, о ком вы говорите. Тем более, насколько я помню, вампиры вылазят из могил ночью, чтобы пить кровь живых, но наш Андрей спит в своей кровати, и в гробу, дай бог ему здоровья, ещё не скоро окажется. Он не сгорает на солнце, как гласят легенды.
- Да, это я ещё пока сам себе не объяснил, но Лексей явно был укушен именно вурдалаком.
- Позвольте, почему же он не стал таким же?
- А кто вам говорит, что он им не стал?
- Вы бредите, Владимир. Это только плод вашего воображения. Идите и отоспитесь, как следует.
Владимир поднялся, на лице его была написана суровость и чрезвычайное негодование. Он был явно недоволен.
- Во всяком случае, - Сказал он, остановившись на выходе из комнаты доктора. – Вы скоро поверите мне, Генрих Гансович. Я говорю вам, Андрей – упырь.

Лексей стоял около зеркала и старательно обвязывал вокруг покалеченной шеи шарф. Багровые кровоподтёки и страшный отпечаток большой руки Олега мог держаться ещё очень и очень долго. Пока что никто, кроме Андрея, не знал о его конфликте с Олегом. Лексей сердито смотрел на своё отражение и так увлекся своим занятием, что чуть не подпрыгнул, когда в его комнату заглянул Владимир.
- Добрый день, - Говорил Лексей, стараясь быстрее обвязать шарф. – Ты что же это, не стучишься, не спрашиваешь, я чуть не умер. Нельзя же так пугать людей.
- Извини,- Рассмеялся Владимир, проходя в комнату. – А что это ты с шарфом? Замёрз?
- Э… Нет, вообще-то не замёрз, только вот горло немного побаливает, - Лексей отвернулся к окну, стараясь не показать своего смущения. – А что, чай, брат уже уехал?
- Да, только что. – Он помолчал немного. – Лексей, я хотел бы попросить у тебя одолжение…
- Да, да, конечно. Чем я могу служить?
- Ты сядь. Гм, так вот,- Он явно нервничал. – Можно мне взглянуть на твою шею?
Лексей похолодел. Внутри как-то всё сжалось, и ему стало казаться, словно все уже обо всём узнали.
- Ты, конечно, извини, но… Зачем? – Шёпотом спросил он.
Владимир ещё больше смутился.
- Понимаешь, мы поспорили в некотором роде с твоим доктором, и я просто хотел бы доказать хотя бы самому себе в том, что я прав.
Лексей сглотнул, непонимающе и со страхом глядя на друга, а потом стянул с шеи свой шарф.
Владимир ахнул, увидев синяки, присел подле него.
- Лёша, кто это с тобой так…
- Знаешь, я не намерен вспоминать об этом. Ты что-то хотел доказывать себе – изволь.
Владимир кивнул, извинился, и принялся тщательно рассматривать горло лучшего друга. С неприятным чувством в душе, Лексей смотрел на стену и ждал, когда же Владимир, наконец, закончит. Но вскоре мысли его перенеслись совершенно на другую тему. Губы его растянулись в мечтательной улыбке, глаза заблестели: перед глазами снова была она. Прекрасная, божественная красавица с рыжими, огненно-рыжими, как пламя, волосами. Она снова улыбалась ему и протягивала белые, как снег, руки.
Олег не сможет принести с собой счастье для тебя: он совершенно обезумел. Вдобавок он ревнив, он же жизни ей не даст, она зачахнет в его руках, как сорванный грубой рукой цветок. Лексей желал остаться с ней, но предчувствовал, что это будет не скоро, и что предстоит впереди ужасная схватка с собственным братом. И кто выживет, неизвестно. Но пусть Лексей даже умрёт, прекрасная Анна будет жить в его сердце даже тогда, когда он попадёт в сырую землю могилы. Она всегда будет с ним, и никто не отнимет её у него.
Голос Владимира заставил Лексея отвлечься от мечтаний и вернул к реальности.
- Лёша, я хочу спросить у тебя одну вещь, но клянись, что не объявишь меня умалишённым.
- Клянусь.
- Откуда на твоей шее эти ранки?
Лексей подозрительно нахмурился. Он знает про них? Неужели они до сих пор не зажили, ведь прошло уже больше трёх лет. Эти отметины клыков Евгения останутся у него до смерти, не позволяя забыть о тех, кто живёт только для того, чтобы убивать других. Но выдавать его нельзя, иначе Владимира живо отошлют в жёлтый дом.
- Я не помню, Вова, - Пожал плечами он. – Это так давно было, должно быть, шрам от укола иголкой, наверное, не помню.
Владимир помолчал, а потом осторожно спросил:
- Ты веришь в вампиров?
Лексей наиграно улыбнулся, изображая, что ему смешно.
- Конечно, нет, Вова, вампиры – это только для маленьких детей.
Друг коротко взглянул на него и закивал, думая о чём-то своём. В дверь постучали. Это пришла Варя. Почти испуганно, она протянула Лексею записку и молча ушла. Удивлённо проводив её глазами, Лексей прочитал записку. Когда он повернулся к Владимиру, лицо его было бледно и словно закаменело, только глаза жили на этом лице.
- Что там?
Лексей растеряно посмотрел на него, неловко улыбнулся. Эта жалкая улыбка пробудила во Владимире острую жалость и сострадание.
- Меня вызывают на дуэль. – Тихо сказал Лексей треснувшим голосом. Владимир поражённо замер, а потом с трудом произнёс:
- Боже мой, кто?
Лексей вдруг хмыкнул и засмеялся. Отчаяние жило во всём его теле. Сквозь смех, Лексей проговорил:
- Мой брат. Олег. Дуэль будет завтра ранним утром. С меня требуется только секундант. А где его взять? – И он всё смеялся, а по щекам катились слёзы. Слёзы горечи обиды и предчувствия беды. Перед глазами почему-то стояли два пистолета, скрестившись стволами. И мертвенно-серое лицо Олега с неживыми, мёртвыми глазами.
Владимир почувствовал, что теперь Лексей нуждается в его помощи так сильно, как никогда раньше не нуждался.
Подойдя к нему и положив руку на его вздрагивающее плечо, он твёрдо сказал:
- Я буду твоим секундантом. Я.

Дуэль была назначена в половине шестого утра, в такое время, когда все ещё спят, и лишних свидетелей быть не должно. Встав в четыре утра, Лексей чувствовал себя совершенно разбитым. Он почти не спал в эту ночь. Андрею он ничего не сказал, и Генриху Гансовичу тоже. Он не сомневался, что Олег убьёт его, ведь рука вампира не дрогнет, он так привык к убийствам. Лексей надеялся только, что пуля убьёт его на месте, лишив страданий. Он и не надеялся даже, что это он сумеет убить Олега. Как различны человек и вампир. И Олег убьёт его, и Лексей никогда уже не сможет увидеть Анну. Он так хотел встречи с ней в последний день своей жизни, но она не откликалась на его настойчивые просьбы, как будто она вообще исчезла. И ночью, перед тем, как лечь в постель, Лексей вдруг испугался, что эта рыжеволосая богиня – только плод его мыслей и мечтаний. Быть может, никогда не было её, и он только выдумал всё это, а теперь жестоко расплачивался за свои мысли. О, как хотел бы он, чтобы всё стало так, как было четыре года назад. Как хотел он вновь увидеть Олега другим, таким, каким он был раньше. Как хотел он снова обрести дружеские отношения с Андреем. С того момента, как он встретил её, всё пошло не так. Всё покатилось кувырком, всё исказилось.
Жалел ли он, что не отказался от Анны? Нет, не жалел. Он жалел Олега, который потерял разум. Он жалел Андрея, который всегда пытался сохранить жизнь ему, непослушному ребёнку. Он жалел Анну, которая окажется в руках жестокого деспота и ревнивца Олега. Жаль ему было и Владимира, и Генриха Гансовича, и всех своих знакомых и друзей. Он пытался быть спокойным и не думать о предстоящей дуэли, но мысли всегда сами собой возвращались именно к этому. Он уже представлял, как будет держать в руках пистолет, как будет дрожать его рука, как он увидит напротив себя Олега. Все эти мысли, роившиеся в его голове, не давали ему спать, и потому в четыре часа подняли его; болела голова, и взгляд был туманен и угрюм. Владимир хранил внешнее спокойствие. Перед отъездом с Лексеем, он оставил Варе записку.
Доктор проснулся от кошмара в двадцать минут шестого утра. Неясная тревога крысой грызла его сердце. Поняв, что более уснуть он не может, немец поднялся и оделся. Вышел в коридор, надеясь снова обрести чувство усталости и сонливости, но, к своему удивлению, встретил там Варю, беспорядочно ходившую из угла в угол. Как выяснилось, Варю рано утром разбудил Владимир, передал записочку и наказал отдать эту записочку Генриху Гансовичу, как только он проснётся. Немец-доктор поблагодарил Варю и внимательно прочитал послание Владимира:
- «Уважаемый Генрих Гансович!
Осмелюсь сказать вам и только вам одному, что сегодня, вероятно, изменится не только моя судьба, но судьба и Лексея и ваша также. Извините, что пишу вам на русском языке, так как от волнения чужой язык просто не идёт в голову. Дело в том, любезнейший мой друг, что сегодня утром я секундант на дуэли Лексея и Олега. Я заведомо отослал эту записку именно перед нашим уходом, дабы не беспокоить вас раньше времени. Я хочу предупредить вас, что дуэль эта на пистолетах, и что, возможно, понадобится ваша помощь. К сожалению, не знаю, сколько она будет длиться, и потому беспокоюсь, что когда всё решиться, вы ещё не будете в курсе дела. Надеюсь на благоволение судьбы. Как только всё решится, я и Лексей вернёмся. Будьте готовы ко всему.
До скорой встречи.
Владимир.
P. S: Передайте всё Андрею, если захотите, я не решился этого сделать».
Генрих Гансович побледнел, рука, держащая письмо, мелко задрожала. Ему едва не сделалось дурно. Почти испуганно взглянув на Варю, он зашевелил губами и быстро ушёл в свою комнату. Затем вышел, нашёл служанку всё так же неподвижно стоящей около столика, и спросил, когда Владимир разбудил её.
- Он, сударь, пришёл ко мне около пяти, постучался настоятельно и велел отворить ему. Потом передал эту записочку и строго-настрого наказал, чтобы я тотчас же передала её вам, как только они изволят уехать. Господину Астахову велел ничего не говорить.
Генрих Гансович закивал, почесал затылок и сказал Варе идти спать, а сам снова ушёл к себе в комнату. Если то, что написал Владимир, правда, то стоит немедленно посвятить в это дело Андрея. И если, не дай бог, случится, что Лексей будет ранен, и пуля не убьёт его сразу же, то Генриху Гансовичу придётся постараться, чтобы Лексей остался жив. Его нельзя везти в больницу, так как там раненому только помогут умереть, и если Андрей и все прочие хотят, чтобы молодой хозяин выжил, то нужно лечить его в доме же. Сможет ли Генрих Гансович достать пулю, если она застрянет в теле?
Раньше доктор жил в Лейпциге, а когда началась война с Наполеоном, под родным городом Генриха Гансовича произошла так называемая «битва народов», в которой немец принял непосредственное участие. Тогда ему было двадцать три года, он обучился медицине у своего отца, и поступил на фронт в качестве полевого врача. Многих несчастных спас он. Тогда было хуже – пули были круглыми и потому разрывали своим проникновением все внутренние органы, извлечь её было очень трудно. Сейчас пули делают меньше и другой формы, не исключено, что Лексей ещё будет жить в таком случае. Доктор быстро достал весь свой походный набор медицинских инструментов, желая в душе Лексею либо победы, либо быстрой, безболезненной смерти.
Но Андрея предупредить стоит. Не медля, Генрих Гансович положил записку во внутренний карман и решительно направился в покои хозяина. Андрей был в постеле, но сонным отнюдь не казался. Когда Генрих Гансович увидел его, то в голове его мелькнула мысль, что он лёг только что. Андрей скоро надел халат и спросил у доктора, что случилось в такой ранний час. Чувствуя, как холодеют и начинают дрожать пальцы рук, Генрих Гансович без лишних слов протянул ему записку.
- Варя есть отдать мне записку только что.
Андрей неторопливо прочитал её, и вдруг лицо его изменилось. Тёмная тень легла на его лицо, губы сжались до такой степени, что стали едва заметны. Медленно, очень медленно, на лоб ему свесилась прядь тёмных волос. Руки господина Астахова сжались, и в комнате раздался звук разрываемой бумаги. Он делал это не спеша, как будто пытался всеми силами сдержать ту ярость, что мгновенно поселилась в его груди. На ковёр упали жалкие обрывки записки, Андрей стиснул лоб в руках, и вдруг Генрих Гансович услышал, даже не услышал, а скорее угадал, звериное рычание. Словно где-то в этой комнате сидело какое-то дикое животное и рычало, чтобы наброситься на свою жертву. Генрих Гансович испуганно оглянулся, так как подумал, что где-то здесь находится собака или волк, но потом понял, что звук этот исходит от Андрея. Доктор осторожно взглянул на него, открыл рот, чтобы сказать что-нибудь утешающее, но вдруг увидел, что Андрей не сводит с него своих глаз. Он не изменил своей позы, но глаза, смотрящие исподлобья свирепо и ужасно, вдруг заставили Генриха Гансовича содрогнуться от страха. Прижав ко рту руку, он отодвинулся от Андрея немного, продолжая поражённо смотреть на него. Голова его закачалась из стороны в сторону, как будто говоря «нет». Сейчас он верил Владимиру, ибо глаза Андрея вдруг изменили цвет и стали тёмно-красными, а верхняя губа вздёрнулась, открыв жуткие, белые клыки. Андрей стал медленно идти на Генриха Гансовича, подобный медведю, продолжая неясно и тихо рычать, а потом зашипел, рывком приблизился к доктору и схватил его за плечи. Генрих Гансович потерял сознание. Круглые очки упали на ковёр.

Было первое ноября. На улице выпал снег, и он хрустел под ногами лошадей, людей, колесами коляски. Лексей и Владимир приехали в точно назначенный срок. Дуэль должна была состояться на большом пустыре за чертой города, в нескольких верстах от одинокой деревни. Пустырь окружали чёрные деревья, где-то близко каркало вороньё, и было тихо, как на кладбище. Перед тем, как выйти из коляски, Владимир сказал Лексею:
- Не беспокойся, быть может, твой брат ещё захочет помириться с тобой.
Но он не знал, что Олег никогда уже не помирится с Лексеем. Слишком дорого стоил бы этот мир. Лексей это знал и уже заранее готовил себя к смерти, стоящей за его плечами. Быть может, это последний его день, быть может, завтра он уже будет мёртв. На ветке сидела нахохлившаяся ворона и одним чёрным глазом смотрела на двоих людей.
Олег со своим секундантом уже был на месте. Рядом с ними был ещё один господин. Он тоже был вампиром. Олег угрюмо и холодно приветствовал своего брата и его друга, а потом посмотрел на того господина.
- Ну что же,- Вздохнул он. – Перед дуэлью я обязан спросить вас: не хотите ли вы разойтись полюбовно?
Олег решительно покачал головой, не сводя пристального взгляда с Лексея. Тому тоже пришлось отказаться.
Господин пожал плечами и предложил брать оружие. Секундант Олега открыл перед ними ящик с пистолетами. Они лежали там, в красном бархате, два блестящих и прекрасных оружия, гладкие и опасные, таящие в своём нутре порох и серебряные пули, не знавшие ещё ни горячей крови, ни страдания. Дуэлянты взяли пистолеты и разошлись в разные стороны, на тридцать два шага, а потом остановились, каждый глядя друг на друга. Олег был спокоен. Своим спокойствием он напоминал хищную рыбу, затаившуюся в зарослях водорослей. Лексей явно нервничал. Пистолет был очень тяжёлым и, к тому же, холодным, так и жёг его руку. Он никогда в жизни не держал оружия. Всё вокруг как-то странно смолкло, и только слышно было, как переминается с ноги на ногу Владимир, и как стучит твоё собственное сердце. Лексей часто дышал. Если бы Анна не забрала его болезнь себе, сейчас бы с ним случился приступ. Они должны были стрелять одновременно, и он очень волновался. Господин велел сходиться, и они медленно стали приближаться друг к другу. В голове почему-то всплыл обрывок из «Евгения Онегина», который всё крутился и мешал думать. На лбу каплями выступил холодный пот. Оба подняли свои пистолеты, и Лексей заметил, что Олег вовсе не волнуется, в то время как у Лексея дрожала рука.
Подул резкий, холодный ветер, и стало очень холодно, но в это самое время раздался выстрел. Испуганные вороны подняли шум, срываясь с веток, полетели в сторону деревни всей стаей. В воздухе витал запах пороха. Пошел снег, его белые снежинки падали на плечи Олега, медленно опускающего руку с дымящимся пистолетом. Он один стоял в стороне. Пуля угодила Лексею куда-то в область живота, и теперь все бросились именно к нему. Все, не считая господина Юлина, который и устроил эту дуэль.
- Зачем вам это было нужно? – Спросил он.- Куда вы теперь? Неужели к ней?
Олег поднял на него глаза. Пуля, пущенная из пистолета Лексея, просвистела рядом с его ухом и почти не задела его. Посмотрев на лежащего Лексея, он кивнул.
- Да. Теперь – к ней. – И направился к ожидающему экипажу. Господин Юлин проводил его глазами, покачал головой и направился к остальным.

Анна неподвижно стояла около окна в своей комнате.
Дуэль. Когда-то это слово веселило её, было результатом воздействия её красоты на других. О, она любила встречать своих победителей, а потом убивать их, говоря, что они совершили неслыханный подвиг ради неё.
Но сейчас всё было не так.
Когда мсьё Пьер, Никола и Руфус приехали к ней с вестью о том, что между Олегом и Лексеем Астаховыми будет дуэль, ей сделалось дурно. Вот, до чего довело её легкомыслие. Она не смогла решить между двумя любимыми - решили они. По-мужски, грубо, жестоко. Все мужчины всегда решают именно так конфликты, связанные с женщинами. Им легче убить своего противника, нежели спокойно разойтись. И кого теперь встречать Анне? Будет ли она рада Олегу, когда он придёт к ней? Нет. Она возненавидит его. Он убил Лексея, беззащитного, слабого Лексея, человека, его брата.
Если придёт Лексей?
Он не придёт. Анна знала это. Чем может кончиться дуэль между вампиром и человеком? Только смертью человека. Лексей умрёт, Анна знает это. Она хотела предупредить его, но из-за Евгения ничего не получилось. Если бы он умер, все бы решили, что она намеренно его убила, это и было так. Но Евгений остался жив. Он сказал, что Анна только защищалась, так как он посмел посягнуть на её честь и достоинство, вот и поплатился за своё нахальство. Это была ложь. Красивая, правильная ложь, Евгений всегда умел так лгать. Теперь он лежал у себя в комнате, с перевязанной грудью, счастливый и довольный, до него тоже дошла молва о том, что два брата Астаховы стреляются. И он тоже знал, что именно Олег выйдет победителем. Его план выполнился, и он был нескончаемо рад за это. Анна заперлась в своей комнате и всё стояла у окна, ожидая новостей с дуэли. Но все молчали. Мсьё Пьер, Никола и Руфус сидели тут же и тоже молчали, не смея нарушить молчание своей любезной. Тишину нарушали только часы, громко тикающие, их стрелки показывали начало седьмого.
Анна всё стояла около окна. Солнца на улице не было, и потому она могла перенести его не слишком яркий свет. В голове было пусто и уныло, как в пустыне после урагана. Большие, печальные глаза тревожно смотрели на дорогу, губы что-то шептали, и руки были нервно сжаты на груди. Мсьё Пьер что-то вполголоса стал рассказывать Никола, а Руфус встал и подошёл к Анне.
- Не беспокойтесь, сударыня моя, - Тихо сказал он успокаивающим тоном. – Всё, что делается на этом свете – к лучшему.
Анна потерянно оглянулась на него, долго смотрела в его багровые глаза, а потом кивнула и, закрыв лицо руками, заплакала. Три упыря утешали её, а потом вдруг раздался стук в дверь, и в комнату вошла служанка Анны, Настасья, которая сказала, что приехал мсьё Астахов.
Анна бросилась к ней, схватила за руки и спросила, почти прокричала:
- Кто? Кто?? Скажи имя!
Настасья испуганно захлопала короткими ресницами и сбивчиво прошептала:
- Олег. Мсьё Олег Астахов.
Анна со стоном отошла от неё, закрыла рукой глаза. Три упыря быстро поняли, что теперь они окажутся лишними здесь, и Руфус, снова подойдя к ней, сказал:
- Анна, мы пойдём, хорошо?
- Да, да, - Она повернулась к ним, пытаясь улыбнуться. – Настенька, выведи мсьё Пьера, Никола и Руфуса через чёрный выход.
Служанка поклонилась, и вывела за собой её друзей. Три упыря уже привыкли уходить через чёрный выход, и теперь быстро покинули дом никем не замеченные. Анна осталась в одиночестве. Она не села к туалетному столику, так как ей сейчас было всё равно, какой она предстанет перед Олегом, она только отошла от окна и повернулась лицом к двери, скоро утирая всё выступающие слёзы. Теперь всё было кончено. И когда она увидела его, то остро почувствовала, как изменилась она к нему. Теперь не было ни страсти, ни восхищения им. Только пустота и раздражение. И самое ужасное во всём её положении было то, что она не могла уже отказаться от своих слов, иначе пострадала бы её женская честь. А этого допускать никак нельзя. Евгений сумел воспитать в ней чувство собственного достоинства и некоторую величественность, присущую дворянам. И теперь чувство безысходности мягко обняло её своими лапами и сомкнулось над её головой.
Олег закрыл за собой дверь и встал перед ней на одно колено.
- Annette, - серьёзно сказал он, глядя на неё с восторгом в глазах. – Я выполнил своё обещание. Теперь я жду только вашего ответа. Вы согласны стать моей женой?
Анна печально смотрела на него, поджав губы. Раздражение перелилось в ненависть, но она не могла уронить своё достоинство, воспитанное в ней с таким трудом. «Делать нечего», - подумала она и кивнула.
- Согласна.
Эти слова прозвучали мёртво и безжизненно, но Олегу было всё равно. Он видел Анну уже в венчальном платье и с обручальным кольцом на безымянном пальце. Он надел на неё свою узду, и теперь она стала его женщиной. Поцеловав её руку, он поднялся и прижал её к себе. Анна не сопротивлялась этому.


18.
И пил я кровь из плеч благоуханных,
И был напиток душен и смолист….
А. Блок. «Песнь Ада».
Когда раненого, истекающего кровью, Лексея привезли в имение, все уже были на ногах. Генрих Гансович, не переставая креститься, ходил по своей комнате, Андрей сидел в своём кабинете, Варя с Михаилом были на улице. Когда подъехала коляска, и Владимир вынес на руках слабое, но дышащее ещё тело Лексея, Варя побежала в имение, оповестить Андрея и доктора. В последний раз перекрестившись, немец выбежал на улицу и помог Владимиру занести Лексея в дом, Андрей тенью метнулся за ними, пытаясь успокоиться. Все слуги, которые только были в имении, теперь стали помощниками Генриха Гансовича. Варя прибежала с полным тазом воды, за ней ещё несколько слуг принесли марлю и вату.
Лексея уложили на его кровать, и Генрих Гансович, выгнав всех, велел остаться только Андрею.
- Конечно, если вы не хотите этого видеть…
- Я останусь, Генрих Гансович. Не обращайте на меня внимания.
Доктор кивнул, подошёл к Лексею.
- Генрих Гансович….- Прошептал Лексей.
- Не нужно, герр Астахов, вы не долженствовать говорить ничего.
- Дайте пить, прошу… Пить…
- После, после, герр Астахов. Терпите.
Лексей закрыл глаза. Боль давно уже жгла его раскалённым трезубцем, руки были липкими от своей крови, и была страшная усталость. Ему всё казалось, что внутри его тела поселилось что-то живое, и оно сейчас сидит там, у него в животе, и медленно грызёт его кости, вены и печень. Было ужасно больно и каждое движение вызывало обжигающую боль. Генрих Гансович осторожно раздел его и склонился над ним.
- Герр Астахов, - Обратился он к Андрею. – Зовите Варю, пожалуйста. Она есть таз с водой и марлю принести.
Андрей послушно вышел и вскоре вернулся с перепуганною служанкой.
- Лексей, вы не долженствовать бояться, пуля есть только ваше тело задеть. Всё будет не долго. Можете вы несколько времени терпеть?
Лексей не ответил ему. Он видел, что доктор лжёт ему, что пуля глубоко и прочно ушла в его печень, и что, скорее всего, в ближайшее время, он умрёт. Дышать было очень больно и трудно, он чувствовал, как скоро и безвозвратно уходит из него его кровь, и было очень жаль. Он мельком посмотрел на немца-доктора и сказал:
- Я умру. Уйдите все, я умру.
Генрих Гансович испугался и быстро залепетал на своём родном языке.
- Нет, нет, вы не умрёте. Пуля же только задела, и ничего более. И крови ушло очень мало. Вы будете жить, слышите, господин Астахов, вы будете жить!
Он сам понимал, что у Лексея шансы на жизнь очень малы. Эти слова он произнёс скорее для себя, нежели для раненого. Немцу-доктору сейчас так необходима была поддержка, чтобы не зарыдать в голос от осознания своего бессилия. Лексей вдруг свёл брови вместе и по его щеке быстро побежали слезинки.
- Позовите Андрея, - Боль стала просто нестерпимой. Она всё нарастала, как нарастало в нём желание выжить, чтобы спасти Анну от Олега. Желание изменить всё, что было раньше. Он вдруг понял, как сильно нуждается теперь Анна в нём. И это были мысли не соперника, а мысли любящего человека, не одурманенного стремлением быть победителем, чтобы показать всю свою силу. То, что только что произошло – не правильно.
Генрих Гансович обернулся назад, позвал старшего брата Лексея. Андрей наклонился к умирающему.
- Андрей, пусть доктор выйдет.
Генрих Гансович не хотел уходить. Андрею пришлось прикрикнуть на него, и тогда немец покорно повиновался. Когда два брата остались наедине, Лексей немного приподнялся на локтях и прошептал:
- Андрей, ты должен это сделать.
- Что сделать?
- Ты же всё понял. Сделай меня вурдалаком.
Андрей внимательно смотрел в белое лицо младшего брата, Лексей сморщился от боли и упал обратно на постель.
- Лёша, но ты же…
- Раньше я не понимал цену жизни, а теперь понимаю. - С трудом сказал Лексей, положив руку на рану.- Я хочу жить, ты понимаешь это? – Он тяжело перевёл дыхание, взглянул на Андрея. Вампир посмотрел на его окровавленную руку, на багровые пятна на простыни.
- Пусть сначала Генрих Гансович перевяжет тебя. Иначе ты просто не выживешь.
- Я и так скоро уже умру…..
- Потерпи. Пусть все успокоятся.- Он уже хотел снова позвать доктора, но Лексей вдруг спросил:
- Андрей, что стало с моим отцом?
Он посмотрел в его лицо, опустился пред кроватью на колени. Он понял, что Лексей спрашивал его не про Осипа, а про своего настоящего отца. Кровного. Того, кто принёс с собой беду для всей семьи. Лексей горячо дышал, с трудом сдерживая крик боли, но упрямо глядел на брата.
Андрей вздохнул.
- Твой отец, Лексей, был самым обыкновенным человеком. Много я про него не знаю, так как никогда не интересовался тем, кто разрушил нашу семью, и потому могу сказать только одно: он повесился. Откуда я узнал, раз не интересовался им? Но на следующий день, когда уже организовывали похороны отца и матери, я вышел на улицу и вдруг увидел, как мимо едет телега, а на телеге лежит какой-то человек с посеревшим лицом. Я тогда спросил, кого это везут, и мне ответили, что это удавился Алексей Собачкин, узнав о том, что госпожа и господин Астаховы убиты. Он также оставил после себя странную записку, в которой говорил, что жить после того, как она, то есть наша мать, убита, не может. Догадаться было нетрудно. Вот и всё, Леша.
Лексей устало кивнул и снова закрыл глаза. Андрей позвал Генриха Гансовича.
Доктор долго был с Лексеем, всё промывая его рану и пытаясь понять, насколько глубоко ушла пуля. Лексей стал терять сознание от большой потери крови. Собравшись с духом, Генрих Гансович начал вынимать пулю. Лексей терпел всё, что делал с ним Генрих Гансович, сжав простынь в правом кулаке, по щекам его катились горячие слёзы, и когда серебро слабо сверкнуло в щипцах Генриха Гансовича, он, издав громкий стон, уронил голову на подушку и снова потерял сознание.
Доктор с улыбкой посмотрел на его лицо и осторожно погладил по чёрным волосам. Если бы на той войне все раненые были такие мужественные…
Андрей подошёл к ним, Генрих Гансович промывал в последний раз рану и накладывал бинты.
- Теперь ему нужен отдых, - Сказал, поднимаясь, доктор. – Пуля извлечена, но крови ушло очень много. Нужно переливание.
- Идите, Генрих Гансович, успокойте всех, а я останусь.
- И ещё, господин Астахов, я хотел спросить у вас, - От волнения доктор перешёл на немецкий. – Вас не удивило, что в последнее время не случилось ни одного приступа астмы?
Андрей крепко взял немца за плечи, решительно развернул к себе.
Так однажды сделал и Евгений. Он повернул доктора к себе, упёрся взором в водянистые глаза немца, и внушил ему, что он должен выйти из комнаты. А когда Генрих Гансович покорился его велению, то он спокойно напал на Лексея. Теперь Андрей делал то же самое: ему нужно было вывести Генриха Гансовича из комнаты. И он приказал ему выйти прочь, всех успокоить, и сказать, что Лексею намного лучше. И человек подчинился.
Когда два брата остались наедине, Лексей слегка приоткрыл глаза, оглядел комнату в поисках доктора, и спросил:
- Теперь?
- Если ты действительно этого хочешь.
- Хочу, Андрей.
Вампир опустился на колени перед кроватью, посмотрел на белые бинты, которые уже начали пропитываться кровью, затем перевёл взгляд на бледное и болезненное лицо Лексея. Человек закрыл глаза и лежал так минуты три, как будто внутренне готовил себя к этому роковому шагу.
- Лексей, куда делась твоя астма?
- А ты до сих пор не понял? – Лексей открыл глаза и посмотрел на старшего брата. – Это она забрала её у меня. – И, видя, что Андрей медлит, быстро заговорил. – Андрей, что стоит тебе сделать это надо мной? Ты же всегда хотел этого...- Вампир всмотрелся в лицо человека. Губы Лексея задрожали, и он вымолвил. – Пожалуйста…
Андрей приблизился к нему. Лексею стало страшно, несмотря на то, что он полностью одобрял теперь свою собственную ужасную просьбу. Он хотел теперь стать тем, кого боялся и кого избегал. Хотел стать только ради неё, и никого более. Андрей тоже понял это, но вряд ли Лексей вспомнит её тогда, когда станет другим.
Человек закусил губу и отворотил голову в сторону. Страх сковал его движения. Всю жизнь он боролся с тем, чтобы не стать вампиром, а сейчас добровольно соглашался на это. Когда он станет вурдалаком, он сможет доказать ей свою любовь, она уже не будет относиться к нему, как к слабому существу. Никто, даже Олег не воспрепятствует их соединению. Он будет таким же, как и все они.
Андрей погладил Лексея по голове, стараясь снять с него это болезненное оцепенение и предчувствие новой боли, сказал:
- Не бойся, это почти не больно. Если ты, конечно, не будешь сопротивляться.
Лексей кивнул. Но ему всё же было страшно. Он зажмурился, хотелось зажать уши, а Андрей, как назло, медлил.
Наконец Лексею удалось успокоиться. Он спокойно вздохнул и даже открыл глаза. Андрей дотронулся губами до его шеи. Лексей вздрогнул и снова зажмурился. Новая волна страха накрыла его с ног до головы. Захотелось защититься руками, отвернуться от Андрея, но он не мог. Закрыв глаза, он увидел рыжеволосую богиню Анну, неподвижную стоящую около перил моста, и с тихой, скромной улыбкой смотрящую на него. Он вспомнил её поцелуй, её нежные руки и блистающие ярко-красные глаза, холодные едва розовые и горячие малиновые губы. Её тонкий стан, который столько раз крепко обнимал он, её упругая грудь, в которой никогда не билось сердце, её мраморно-белые красивые плечи и длинные, мягкие волосы.
Но резкая боль вдруг заставила Лексея очнуться от своих грёз. Он дёрнулся, распахнул глаза. Андрей только сильнее стиснул его в своих смертельных объятиях, придавил безвольное тело Лексея к кровати. Человек хотел сопротивляться, но стоило ему только дёрнуться в сторону, как ужасная боль пронзила всё его существо. Он громко застонал, схватившись рукой за плечо Андрея. Хотел сказать, что довольно, больше не надо пить его крови, но горло произнесло только непонятный, сипящий звук. Между тем, общая слабость всё больше одолевала его. Лексей не мог уже шевелиться, мозг отказывался думать, перед глазами стояла она, сердце мучительно билось всё медленнее и медленнее. На грудь легко и почти невесомо вспрыгнула чёрная кошка, оскалилась, глядя в лицо Лексея, утробно замурлыкала. Сознание стало гаснуть, как потухающая свеча, но в это время Андрей вдруг оторвался от горла Лексея и посмотрел назад. Кто-то бросился бежать от открытой двери. Чертыхнувшись, Андрей поднялся и стремительно вышел из комнаты младшего брата. Последней мыслью Лексея в этой жизни было: «Боже, как же хочется пить…».
Андрей быстро понял, что свидетелем всего был Генрих Гансович. Бегущий немец оглянулся, и когда увидел, что Андрей преследует его, побежал ещё быстрее. Он быстро всё понял, тем более что сегодня Андрей позволил себе немного снять свою маску человека.
Доктор прибежал в главную гостиную и остановился перед большим портретом четырёх братьев. Развернулся лицом к Андрею.
- Я понял, я всё понял,- Зашептал он по-немецки, отходя всё дальше от Андрея. – Я всё понял: Владимир был прав. Вы действительно не человек. Вы – упырь.
- Одумайтесь, Генрих Гансович, вам нездоровится…..
- Да, да, вы упырь. Мертвец, наделённый разумом и хитростью. Вы пили кровь своего брата! Я собственными глазами видел это! Не отрицайте! Я всё знаю!
Андрей почувствовал, как с лестницы быстро спускается Владимир. Резко обернувшись к нему лицом, он вовремя отразил атаку, так как Владимир, с только что сделанным колом в руках, бросился на него. Оттолкнув человека в сторону, Андрей понял, что дальше притворяться невозможно, и потому зарычал, злобно оскалившись. К чёрту всё, теперь законы бессильны. Эти люди посягают на его собственную жизнь.
- Генрих Гансович! – Крикнул Владимир. – Бегите!
Доктор спрятался за кресло. Владимир, подняв кол, двинулся на Андрея, тот присел слегка, готовясь к атаке, а потом снова зарычал, сделав стремительный выпад вперёд, и его когти скользнули по горлу Владимира. Коротко вскрикнув, он упал, выронив кол из рук. Кол откатился к креслу, где был Генрих Гансович, и немец сразу же схватил его. Владимир, схватившись рукой за горло, пытался подняться, но Андрей вдруг оказался около него и откинул его в сторону. Человек упал на спину и больнее не шевелился, под ним расплывалась лужа крови, когти Андрея совсем перебили ему сонную артерию.
Андрей развернулся к доктору. Крепко держа в руках кол, он неподвижно стоял, исподлобья испуганно глядя в белое лицо вампира.
- Мерзкая нежить, - Проговорил он. – Тебе место в аду, - И он бросился к Андрею. Тот спокойно отошел в сторону, и кол пронёсся в нескольких сантиметрах от него.
- Вы играете с огнём, герр доктор! – Усмехнулся Андрей, вырастая за спиной немца. – Вы не представляете, как сложно меня убить. – Он схватил его поперёк живота, но доктор, изловчившись, вдруг развернулся и почти полностью всадил в его грудь кол. Схватившись на торчавший конец кола, Андрей попытался его вытащить, но руки только соскользнули с окровавленного дерева, и Андрей, вдруг закачавшись, упал.
Генрих Гансович застыл над ним, испуганно глядя на неподвижное тело господина Железный Кулак. Он и не подозревал, что более трёх лет был врачом у настоящего вампира. Пятьдесят два года он знал, что кроме человека других мыслящих на его уровне существ нет, а оказалось, что есть существа, которые вдвое и втрое возрастают человека по силе, уму и ловкости.
Внезапно на его плечо опустилась чья-то холодная рука. Вздрогнув, немец медленно обернулся и, увидев это, закричал. За его спиной, молчаливо оскалившись, стоял Лексей, белый, как полотно, чёрные провалы глаз ненавистно и голодно смотрели на человека. Чёрные волосы странно и ужасающе контрастировали с мертвенной белизной его кожи и белыми губами. От него шёл холод, как от покойника, и белый бинт был пропитан бурой кровью. Молча схватив доктора за плечи, Лексей прыгнул на него, повалил на пол, и вгрызся в его горло, вырывая мясо страшными, крупными клыками, окрашивая своё лицо человеческой кровью. Дикий, раздирающий душу крик, замер под потолком имения Астаховых.
В гостиную вбежала Варя и прочие слуги. С минуту царила полная тишина, а потом, когда все поняли, что же случилось на самом деле, несчастные люди в панике бросились прочь из дома. Кто-то побежал за полицией, кто-то за священником, и только одна Варя осталась в доме, прижав руку к дрожащим губам и глядя остекленевшими глазами на то, как мёртвый Лексей медленно поднимается с пола, утирая кровь с красных губ. Когда его дикий, чужой взгляд встретился с пораженным взглядом Вари, она вдруг тихонько засмеялась и, повернувшись спиной к нему, не спеша пошла вглубь дома.
Андрей пришёл в себя и сел на полу, пытаясь вытащить кол из своей груди. Лексей молча смотрел на него, а потом сел подле него и спокойно вытащил кол.
- Леша, ты помнишь меня? – Спросил Андрей, заглянув в безжизненное лицо Лексея. Тот долго всматривался в лицо своего брата, а потом покачал головой. Андрея испугали его черные, как бездонные колодцы, глаза. По руке махнула хвостом странная, большая чёрная кошка, недоверчиво глядя на Андрея, зашипела, оскалилась, и будто стала увеличиваться на глазах. Он почувствовал к своему младшему брату острую антипатию и почему-то обрадовался, когда он сказал, что не помнит его.
- Теперь ты вурдалак. – Только сказал Андрей, поднимаясь с пола. – И будешь жить по законам ночи.

- Ты плачешь?
Анна подняла глаза на Олега. Он с улыбкой ребёнка смотрел на неё. Она кивнула, опустив глаза.
- Это от радости. – Тихо ответила она. Она снова играла роль.
Потрескивали свечи, пахло ладаном, эхо от приглушённых голосов и шарканье ног витало под сводами церкви. Анна с трудом сдерживала себя, чтобы не завизжать и не выбежать отсюда. Церковь грозила ей вот-вот обрушиться, а от вида всех этих икон и крестов становилось дурно. Но она покорно молчала. Ещё минута, и начнётся само венчание. Слёзы катились по её щекам. О, Олег не знал, как горьки были эти слёзы, они раскалённым серебром капали на её руки и дорогое венчальное платье. Анна подняла голову, задумчиво посмотрела на Олега, такого красивого, стройного, в чёрном костюме. Подошла ближе к нему и слегка обняла. В груди, вместе с ожившим сердцем, стучала горькая от печали кровь, и сладкая отрава мести.
Неловко скинув с лица белую воздушную фату, она прижалась к нему ещё теснее. Встала на цыпочки, чтобы дотянуться до его уха, и прошептала:
- Я так тебя ненавижу,- И, схватив его за волосы, впилась ему в горло. На пол закапала кровь.

До рассвета оставалось минут двадцать, не больше. Венчальное платье мешалось, путалось под ногами, и Анна, задыхаясь от радости, пыталась держать подол руками. Фата осталась ещё около ступеней церкви. По щекам её текли слёзы, но теперь это были слёзы счастья, освобождения, гордости именно собой. Как будто Анна сбросила с себя корсет, так долго сдавливающий её грудь, освободилась от многодневного напряжения. Как легко теперь бежала она, и каждый шаг уносил её всё дальше от преследователей. Если она не досталась Лексею, то уже не достанется никому. Она не хочет вечно жить без любви и счастья. Если её всё время только использовали, то вот наконец она стала подчиняться только самой себе. Никто больше не был властен над ней.
За ней была погоня. Убийство вампира, тем более, чистого, считалось ужасным преступлением. Но тысяча озлобленных и удивлённых вампиров, вурдалаков и упырей не могли бежать так быстро, как бежала она. Анна знала, что Лексей мёртв, что теперь её никто не ждёт, и потому она решила отдать себя тому, кто всегда любил её так, как не любил даже Лексей – солнцу. Она идёт к его горячим лучам, чтобы в первый и последний раз встретить его, насладиться этим теплом, и умереть. Умереть со счастливой улыбкой на губах.
Она выбежала на мост, где впервые встретила Лексея, оглянулась назад – вампиры бежали ещё в самом начале улицы, и вдруг, обернувшись, увидела впереди знакомый чёрный силуэт. Худой, стройный, с взлохмаченными волосами. При его виде, что-то так мило сжалось в груди, и Анна изо всех сил закричала:
- Лексей!!!
Он остановился, оглянулся. Анна бросилась к нему, но когда встретилась с его холодными, отталкивающими чёрными глазами, вдруг поняла, что же он сделал над собой ради неё.
- Лексей? – Спросила Анна, остановившись на некотором расстоянии от него. – Это ты?
Она услышала злобное шипение и увидела чёрную кошку, вышедшую из-за ноги Лексея. Распушив хвост, она низко пригнула голову и рычала, оскалив белые клыки.
Он ничего не ответил Анне, и, недобро нахмурившись, глухо спросил:
- Кто вы?
В груди что-то оборвалось и на глаза мгновенно навернулись слёзы. Отрицательно покачав головой, она поправила на себе платье и, развернувшись, пошла обратно к мосту. Не помнит. Значит, всё же вурдалаки не помнят своей прошлой жизни. Не помнит. Значит, уже не любит. Не помнит, значит, он не выжил, а умер. Тот Лексей умер на дуэли, а этот Лексей – не тот, который любил её.
Значит, остался только один, кто до сих пор помнит её и любит. Анна подняла голову, посмотрела в рассветное небо. Солнце уже поднималось над горизонтом, ещё немного, и оно бросит свои лучи на этот мост. И Анна полностью отдаст себя именно ему. Остановившись около перил, Анна посмотрела вперёд. Вампиры стояли в нескольких сотнях метрах от неё и смотрели, что будет дальше. Олега среди них не было. Значит, он умирает или уже умер.
Она оперлась руками о перила и повернулась лицом к солнцу, готовясь к одинокой и свободной смерти.
- Анна!! – Вдруг услышала она и открыла глаза. С тёплой улыбкой на губах, Лексей бежал к ней. Его чёрная спутница бежала за ним, но не могла догнать. Оказавшись подле неё, он обнял её и прижал к себе.
- Как же я мог забыть тебя! – Горячо воскликнул он. – Как я мог забыть тебя, рыжеволосую богиню! Я никогда тебя не забуду!
Анна засмеялась, наклонилась к нему, и их губы соединились в вечном, страстном поцелуе. Чёрная кошка уже стояла возле них, тёрлась о ногу Лексея, хищно мурлыча, но он оттолкнул её, и она, мяукнув, побежала прочь.
Большое солнце простирало свои лучи всё дальше. Оно уже осветило парк, засверкало на тающем снегу и задержалось на двух фигурах. Налетел сильный ветер, гортанно закаркали вороны. Солнце продолжало беспощадно палить двух влюблённых, но они не чувствовали ни боли, ни страха. Они были вместе. И они были счастливы, что наконец соединились.
Через две минуты ничего не осталось на их месте, только горсть пепла. Но ветер тотчас же подхватил его своими руками и рассыпал над мостовой, над Невой и над спящими ещё домами. Вампиры молча разошлись, не говоря друг другу ни слова. Всё было ясно и без слов.
И только три упыря, стоящие под солнце непроницаемым зонтом, наперебой говорили друг другу:
- Какой ужасный конец у такой истории, - Замечал, сморкаясь в платок, мсьё Пьер.
- Как ужасно они свели счёты с жизнью.- Добавлял, утирая слёзы, Никола.
- Нет,- Возражал им Руфус, благоговейно глядя на пустынный мост, где недавно растаяли тела двух великих влюблённых. – Это самый счастливый конец. Ведь они остались вместе, а значит, ничто больше их уже не разлучит.
Начинался новый день. Три упыря побрели к своему дому, говоря о своей любезной подруге и её избраннике.
- А всё же, хороший это конец,- Вздохнул Руфус, и тихо улыбнулся сам себе.


Эпилог.

Как тяжко мертвецу среди людей
Живым и страстным притворяться!
Но надо, надо в общество втираться,
Скрывая для карьеры лязг костей….
А. Блок. «***».

Солнце устало клонилось к горизонту, оглядывая в последний раз землю, как будто проверяя, все ли обогреты его щедрыми лучами. Ещё было много людей, и на улицах, и в парках, и магазины ещё были открыты. На смену солнцу приходили сумерки. Прощальные лучи солнца огнём горели на стёклах старинного поместья фамилии Астаховых, которое теперь было отдано под музей старинных роскошных вещей. Последний посетитель только что вышел, и ворота старательно закрыл на замок старый служитель. Когда и он скрылся из виду, напротив дома остановился тёмно-синий, почти чёрный автомобиль, чёрное, тонированное стекло отъехало вниз, и вскоре открылась дверца.
- Андрей, хватит мне помогать, я всё могу делать сам.
- Ты это «сам» пытаешься делать почти каждое утро, вставая с постели.
- Отойди.
- Ты уверен, что сможешь?
- Андрей, мне уже почти три века, а ты спрашиваешь, смогу ли я сесть в инвалидное кресло. Ха! Бывали времена, когда я вообще на лошади в седле катался. Чёрт бы побрал эту коляску… Да, Андрей, всё было замечательно, пока я не придумал этот план. Дьявол, Андрей, не стой, как истукан! Дай руку! – И, благополучно сев в кресло, Евгений с самодовольным видом продолжал. – Я иногда думаю, что будь эта Анна хотя бы чуть уродливее и чуть слабее, все были бы сейчас живы, и Олег, и… Хотя нет, Лексей бы всё же умер. Я мог бы даже не помогать этому. Удивительно, Андрей, сейчас, глядя в прошлое, мне кажется, как всё это было мелочно! Человеку каждую минуту может что-то да угрожать. Посчитай сам, если бы он выжил тогда, если бы я не заварил всей этой истории, он бы всё равно когда-нибудь умер либо от удушья, либо от чахотки, либо от обыкновенного кирпича, ни с того, ни с сего упавшего ему на голову. В результате я угробил не только его, но и Олега, и себя усадил в инвалидное кресло. – Он криво ухмыльнулся, погладив лакированные ручки.
Они направились к воротам бывшего своего поместья. С того далёкого года они успели умереть для обычных людей, уехать жить в Германию, затем, с наступлением первой Мировой Войны, во Францию, потом в Великобританию и молодую Америку. Анна дорого обошлась Евгению – благодаря пуле, пущенной из её дамского пистолета, Евгений стал инвалидом: ноги отказывались двигаться, и Евгению пришлось помучиться, пока не изобрели инвалидные коляски. Андрей остался с ним, хотя он этого так не хотел. Сейчас, когда прошло уже больше сотни лет, он совсем не изменился, разве что стал менее вспыльчивым и терпимым к Евгению, которого раньше считал своим врагом. Внешность его, как и раньше производила чувство трепета, так и теперь продолжала это делать. Евгений тоже почти не изменился, если не считать серебряной серьги в ухе и кончиков волос, покрашенных в красноватый оттенок.
- Мне всегда интересно, Андрей, - Сказал Евгений, лихо крутя свои колёса. – Почему Олег умер? Анна почти не выпила его крови.
- Тебе этого не понять, Женя, - Вздохнул Андрей, потрогав чугунные ворота. Два вампира исчезли, и появились с другой стороны ворот. – Он не захотел жить. Он сжёг за собой все мосты, и тогда, когда цель его была почти достигнута, помешало ему только одно – сама Шпиль.
- Признаюсь тебе, Андрей, но я боялся её. – Сказал Евгений. Они остановились перед безупречно чистой лестницей, и Андрей одной рукой взял младшего брата, а другой его коляску. Стали медленно подниматься вверх.
- Я никогда не винил себя, Андрей, - Вдруг засмеялся Евгений. – Никогда, ты представляешь? И после того, как всё кончилось, и спустя ещё много лет. Я жалел только одно: она погибла. Видел бы ты, с какой легкостью она покоряла мужчин…
- Я видел. – Вздохнул Андрей. Они наконец поднялись, и Евгений снова сел в кресло.
- Это было потрясающе. Каких душевных сил составляло мне не попадаться на её удочку! Помнишь, два года после её смерти её не могли забыть. Два года! Сам Жжужевских страдал, хотя по закону было прописано, что об убийце вампиров нельзя и вспоминать. А потом… Её портреты даже не сожгли, а ведь она была официально занесена в Святой список! Помнишь, мы были как-то в Лондоне на аукционе, и там вдруг появился её портрет? Все присутствующие до хрипа набавляли цены, и потом один богач всё же купил за несколько миллионов… Помнишь, какой эффект она вызвала даже в это время? - Евгений неожиданно для самого себя пришёл в восторг. Андрей удивленно посмотрел на него. Затем спросил:
- Ты гордишься своим собственным творением?
Евгений не ответил. Они уже были внутри дома. Он молча указал на картину, красующуюся на центральной стене. Андрей хмуро улыбнулся, увидев это озорное, хитрое лицо, кажущиеся невинными глаза и белое плечо, и рыжие, как огонь волосы, и лёгкую полуулыбку, достойную Джоконды да Винчи. «Потрет прекрасной незнакомки».
- Погоди, Андрей, дай, я встану, - Заговорил Евгений. – Напоминание о ней останется всегда со мной, - Он рассмеялся, поднимаясь с коляски. – А ведь когда-то я учил её вальсировать, держал в руках этот стройный стан… И хватал за волосы, когда был рассержен, и рычал на неё. – Новый взрыв хохота оттолкнулся от одиноких стен, увешанных различными картинами, среди которых, конечно же, был общий портрет и всех четырёх братьев Астаховых, бывших владельцев этого поместья, и пошёл плясать по всему зданию. На мгновение Евгений встал на ноги, попытался сделать один шаг, но упал на гладкий, блестящий пол. Андрей молча наблюдал за ним.
- Как странно, Андрей, когда-то я сделал одного упыря хромым, прострелил ему ногу на дуэли. Он стал хромым, калекой. Теперь я попал в точно такое же положение…
- За всё приходится платить, Женя.
- Я знаю, Андрюша, знаю. – Евгений приподнялся немного на руках. Посмотрел на инвалидное кресло, стоящее неподалёку. – Чёрт, какое же я ничтожество…


Только в грозном утреннем тумане
Бьют часы в последний раз:
Донна Анна в смертный час твой встанет.
Анна встанет в смертный час.
А. Блок. «Шаги командора».






Конец.