ОТРЕЧЕНИЕ


В пылу суматошных дискуссий о бюрократическом засилье прислали нового начальника. Не умея решить, случайность это или политически направленное действие, мы заняли выжидательную позицию.


Новичок напустил серьёзность, чрезвычайно украсившую его круглую, как футбольный мяч, физиономию и великолепный искусственный оскал. Не могло быть двух мнений: именно такой руководящий шедевр способен врачевать общественные недуги.


С покорностью телят, допущенных к вымени, мы отдались во власть преобразований. Нам и прежде было неплохо, но поскольку обещалось и того лучше, согласились расстаться с прошлым смеясь, но со всей серьёзностью. Впрочем, как вскоре выяснилось, смеху мы не были научены, зато серьёзность намерений не вызывала сомнений. В тот же день в нашей конторе началось широкое обновление, проржавевших от многолетних злоупотреблений, привычных методов руководства.


Обгоняя друг дружку, мы соорудили бумажный костёр, а после видели, как в несуетном его пламени исчезают последние наши колебания. На опустевших столах, напоминающих окоченевшие от грусти зимние пляжи, возникли ласковые деловые таблички, вроде: «Дай руку, проситель далёкий!» или «Делопроизводитель и делополучатель, будьте взаимно вежливы»! Были и другие, расплывчатые по форме, но одинаково настойчивые по содержанию.


Непонятливым осторожно разъяснили: отныне деятельность конторы регулируется не инструкциями, а исключительно здравым смыслом. Сначала нам самим такое объяснение показалось в диковинку, но постепенно, разобравшись с новшеством, стали находить его удобным и приятным.


Вместо заявлений, записок, прошений и отчётов — партнёрское, на равных, общение с посетителями. Их никто не загоняет в угол, напротив, вытаскиваем, чтобы пристальней разглядеть на свету. И уж, конечно, никакой волокиты: едва успевшему изложить свою просьбу, тут же вручается официальный отказ. Если у кого-то возникнет неприятный осадок, его непременно должна сгладить очевидная демократичность процедуры.


Но, как вскоре выяснилось, начинать перестройку следовало не с нас, а с наших клиентов. Получив возможность выбора, они продемонстрировали явную неготовность к радостным переменам, вольно или невольно сползая в болото уже изжитого нами бюрократизма.


– Может нам завтра придти? – спрашивают.

– Ни в коем случае, – отвечаем. – Не в наших новых правилах кормить людей завтраками. Да и совесть не позволяет красть у вас время, которое может быть использовано на обжалование наших решений.

– Умоляем, не будьте столь категоричны, – гнутся просители. – Лучше поволокитьте, помурыжте. – Краснея от напряжения, они стараются умостить незапечатанный конверт на краю стола, с которого мы не сводим глаз, но не притрагиваемся. – Всё-таки до улучшения бюрократического аппарата было лучше. Ничего не знали наверняка и это вселяло надежду. Важно, конечно, ускорить убыстрение и убыстрить ускорение, но и потери налицо. Во взаимоотношениях с властью стало меньше теплоты и искренности. Немало смущает отсутствие причин для недовольства. Раньше, когда они были, выругаешься, отведёшь душу, снимешь стресс... Никто не спорит, изменения хорошие, но недостаточно продуманные.

Посыпались жалобы. Начальника сняли. Прощаясь, он, как ребёнок, рыдал на наших опущенных плечах, прося передать тому, кто придёт на его место, чтобы не пытался ничего менять.


Я до сих пор благодарен ему за совет.

Борис Иоселевич