Глава 5
Я собиратель странных коллекций:
- Видеть вблизи дружелюбности солнца, лазить наверх - подсматривать тайны.
Жди мимолетностей.
Потом они сольются.
ГОРОД СМУТНО ОТКРОЕТ ЛИЦО
Пока январь, глухое время. Живу календарем, вычеркивая дни. Вот, разве что, в конце, числа (плюс - минус день) двадцать восьмого, мороз не то что слабеет, но в чем-то проявляет недосмотр. Душа немедленно воспользуется этим, отсюда и начнет свой Новый год, -
- Порох хлопушек,
пузырями игристых напитков...
Чтоб возможность взойти - для звезды, соответственно? Нет, новый цикл - до других белых мух, заглядывать в который все равно, что в прошлый, позапрошлый.
Впрочем, стабильность обманчива. Вроде бы тянется, вдруг - перед фактом. Только упрямство мешает признать, как огорчали потери.
Через шоссе была когда-то деревенька...
Уже при мне там начали возиться. Кто знал, что стройка, безобидная вначале, - экспансия до базы КАФ и дальше. Со своим уставом.
Помню кусты правого борта долины. Кстати, той самой, где лягвы поют под окном. Искал короткую дорогу до Амура, а вышла очень длинная. Смотришь, а там уже стройка.
Город ли это, сказать затруднительно. Попадать в новый район всегда интересно. Новый - не в смысле только построенный, а незнакомый. Может быть там клуб Русакова, домик с совой на фронтоне?
- Пусть, наконец, каланча...
Хабаровск в этом смысле необщителен. Порой трамвайных рельс среди брусчатки не узнаешь. Лишь кое-где по крохам насбирал, но так и остается чужим не только в замысле. Сегодняшний никак нельзя принять:
- Микрорайон...
А в нем открылся книжный, причем, как говорили, с бук. отделом. И вот однажды вечером, -
- Спокойным и морозным...
Я после института оказался, где раньше рос бурьян. Здесь, скорей всего, как раз стояла деревенька, куда теперь никто не попадет.
- Спокойный синий вечер...
Про магазин не врали. Хотя разыскивать пришлось довольно долго. И долго рылся в книгах. Пока совсем стемнело. За книгами забудешь -
- Вид домов...
При мысли, что и сам живу в таком же, разжалован без права на усмешку. Чтоб не стоять с растерянным лицом, я стал ходить - то в хлебный, то в галантерею. Плюс раздражение - как будто ты шпион. Последний - овощной.
Стекляшка. Но оазис! Лианы, ананасы и бананы - «как вздох во тьме колониальных лавок»? Напротив, слишком яркий свет.
- На лапчатые пальмы, лук в корзине...
Но, собственно, из-за чего весь разговор -
- Оазис «Овощей и фруктов» на отшибе...
Вышел на дикие в синем пустыни при сопке, небритость бурьяна в снегах. Свет от оазиса. Контраст несовместимый сознаньем? Я полагал, что стройка небольшая. И вот тебе - на мясокомбинат дорога, а через степь гора
- Макс Кюсс...
Старинный вальс. Вокзальчик и туннель Великой магистрали.
- И велика ли честь...
Ведь Город никогда не рос без постепенности. Должна быть слобода -
- Сказанье по «Спекторскому»...
Стекляшка и пустыня - разве не прогресс? Дурной прогресс и вместе с тем фантастика. Но, собственно, из-за чего весь разговор,
- Не помню, чтоб январь...
Не странно ли, свидетель небывалого, я мог бы при желании говорить почти что в тех же терминах, как про район казарм. С тех пор, как после Рождества отдал «Филиппа Мориса». Отдал во исполненье, сам не веря, -
- Коробочку американских сигарет...
Железной рукой. С тех пор - уж месяц. Больше не злюсь без особой причины. Мало мне внешнего, сам привносил. Дальний Восток, вероятно, был бы воспринят иначе. В общем, воздав, что положено, мукам, каждое утро встает обещаньями. Чем не реклама против куренья?
Сейчас я расскажу про тайный парк. Завод «Дальдизель» (бывший Арсенал) во многом сохранил первичное обличье. И, в частности, - тайгу по берегу Амура, верней, воспоминанье о тайге.
Не знаю, был ли парк задуман изначально. Но если даже так, то никаких следов. Зато следы влияния тридцатых сохранились.
На арке входа в главную аллею и в скульптурах. Встречает вдохновенные супермен с ядром в руке. Ныряльщица склонилась над фонтаном. Пожалуй, самое достойное внимания -
- «Только вещи соберу я,
Только выйду за порог...»
Словом, фигура над кручей. Ее хорошо видно снизу, когда проплываешь на катере с левобережных лугов. Хватит пока что? Я уже знаю - в парк мне не раз возвращаться.
Ну, а тайга - лишь догадка желанная. Клен мелколистный и липы. Вряд ли сажали, рубить-то ведь легче.
Если начать от рабочей столовки (тоже отъявленный дух Конструктива), - рельсы трамвая в сторону центра. Скоро другие, железнодорожные (может, к причалам внизу?). Там переезд, охраняемый будкой, в зимнее время не так чтоб заметной. Древние тополи - вот что здесь главное.
- Эти в любую погоду...
Ценно - никто не заглянет в лицо. Путь в тополях можно долго растягивать (если автобусом, две остановки), справа - ограда Дальдизеля.
Хочешь, зайди в магазин (в честь конструктива, конечно!), потом рекомендую - подъёмчик к Амуру. Только не следует думать, что парк так уж велик по размерам.
- Он тайный...
Февраль снегом обилен, теплый сравнительно. Снег на аллее от входа не тронут. Серое близкое небо...
Я - собиратель странных коллекций. В частности, фото разбитых скульптур.
- Гигант в призывающей позе...
Рука все еще указует, но ужас! Ужас почти что по Майн Риду:
- Где у тебя голова?
Такого я снял в другом месте, а здесь жалко ныряльщицу. Здесь без злорадства. Дегтем раскрашена. Нос изуродован. Даже в бассейник ей не нырнуть. Видно, с тридцатых годов поработали.
Я не скрываю симпатии к части искусства оттуда. Думаю, ясно, к какой. Было и что-то нормальное? Блюз «Тихий вечер» Варламова, всплесками смех от воды. Там, в амурских волнах, разумеется, команды «Арсенал» и «НПЗ» катают мяч, величиной с трамвай.
- «И кто-то вниз сигает с парашютом...»
Действительно, «на» парашюте или «с»? Но в целом, настроенье из достойных. Ныряльщица, готовая к прыжку, не обязательно в прыжках специалистка. Охотно допускаю кульман у окна. Тетрадку со стихами, где Есенин соседствует с романсом «Уснули голубые», хотя не исключен и вариант своих стихов. Эпоха обещала:
- «Чтоб бледный лист ракит
С седых кариатид...»
Скульптуры так заманчивы сквозь ветки. Универсальность, полное раскрытие. Кому дано, судьба не обойдет. Так почему же вздыхаешь по блюзу, -
- Липовых ядрышек горечь жуешь?
Ясное дело, такую ныряльщицу незачем было ставить в кустах, хоть бы и близко от главной аллеи. Лавочки тут капитальные. И магазин ей ровесник. Выпивка просто по логике, ну а потом размахнуться?
- Вон как корма источилась...
Только бутылками рук не отбить.
- Прыжок называется «Ласточка».
По разным городам коплю свою коллекцию. Красноречивые свидетельства эпохи? Ровесники и мне, возникли сразу взрослыми. И удивительно, такими и умрут. Верней, рассыпятся на составные части. Но перед этим редко кто избегнет поруганья. Так на моих глазах "фигура над обрывом" утратила весло. Что ждет ее в дальнейшем?
Что ждет меня, не забегаю.
В феврале заседал по комиссиям. Дело святое - найти отговорку. Не торопясь поднимаешься к серому низкому небу.
- Липы обрыва уснули в снегу...
Ау, мои комиссии! Удрал и не жалею. Больше с меня сейчас не возьмешь. Одно - любить историю Хабаровска, другое - неотвязность мыслей.
- Фигура над обрывом залеплена серым снегом...
Скорей всего, я исчерпаю к теме любопытство. Но эта, в тайном парке, - ориентир во времени. Она всегда со мной.
- Я слышу клавиши фортепиано...
Александрийские стихи - про тихий вечер, которых нет, но, думаю, должны бы появиться. Просто -
- Доверься душе?
Видимо, ноша достигла предела. Сам не заметил, как подчинился. Зато сейчас стою свободный и счастливый, каким бы мне хотелось быть всегда.
- В метели теплой
И крупноснежинной...
Ты в обществе ветвей. И чем, кроме волшебства, объяснить нежданный дар?
- За что люблю февральские метели...
Одни мои следы. В лицо никто не смотрит. И водокачка с галереей (собственность Дальдизеля), должно быть, как маяк среди стихий.
В парк мне еще предстоит возвращаться. Хабаровск - крайне неуютный город. Но раз уж что-нибудь узнал, приду опять. Как правило, на следующий день.
А неотвязность мыслей стала неотвязней. Казалось бы, должно наоборот. Десятка два возможностей в запасе,
- Квартиру бы обставить по-хорошему...
И каждый год на - палубу! Пиши себе поэмы?
- По вечерам лабораторные прозренья...
В финале томик из круиза (переплет под мрамор) - в отстойной тишине книгохранилища. Его затребует какой-то аспирант. Ну, как и я, читал подшивки, стараясь между строк.
- Лирический алхимик...
Казалось бы, достойная судьба. Другое - институтские жлобы. Кривляются или такие от рожденья - со стороны не стал бы созерцать. К тому же сам утратил перспективы. Давно топчусь на месте. Нужна машина (не автомобиль!) для опытов и принцип где-то ждет, как зрелый апельсин. Но мостика к ней нет - механики не знаю. И не могу без должных обещаний развиться на полях «Амбарной книги»:
- Ни чертежей, ни лозунгов...
Читаю вечерами. Из собранья Пришвина. Петр Сигунов, Можейко и другие. Завел лабораторию стихов:
- Анализ ритмов, «рыбы» музыкальные...
Зачем? Избавиться от строчек с многоточием? Напрасно. И всего забавней, стихи вообще мне начали казаться продукцией особого упрямства.
В хороших, а другие не рассматривал, есть всплеск, невольное душевное движение. На строчку или две? Как правило, в начале. Потом уже подстройка, кто как может. Тогда зачем размазывать?! Занятие пустое. Ставь многоточие и, если суждено, жди продолжений.
- Закончу мысль в Кольчёме...
Но неожиданно открылись горизонты. В литературе, близкой к краеведению. В честнейшей прозе обнаружил, во-первых, тот же ритм. Абзац - стихотворенье? Где ключевая фраза без смысловых провалов. Все связано - откуда и зачем. И тоже по случайности -
- Лежала у меня книжонка Сигунова, -
«Танцующие иголочки», подобно репродукциям купленная за лотерейный билет. Бумажный переплет, рисунки жлобоватые. Но как-то очередь дошла и до нее:
- Листал за кофе...
Вдруг находка? Через страницу - новая! Внимательней, внимательней -
- Передо мной поэзия без грусти!
- Если без предвзятости...
Геолог (съемка, изыскания?). Спит в тундре. Просыпается - волшебный мир вокруг. С болотными грибами выше леса.Тушканчики - Австралия? И доброта к кедрёнку. Мне кажется, что в книге недосказанность, хотя бы, почему не допустить, что в общем все нормально.
- Нейроны узнают...
Наверно, поначалу тоже не обошлось без строчек с многоточием. Когда один, особенно проснувшись. Но годы, так сказать, декады? Возможны повторенья или сходства.
- Бродяга по стране...
Ведь лишь в широтах разница? Австралия и тундра - лишь бы не спугнуть -
- Поэме нет конца...
Новеллы - зарисовки. От первого лица, где «я» вполне оправдано. И как еще -
- Дождешься красных мигов...
И творчество без догм соц. реализма?
Все пригодится для своих новелл. Открытие развязывало руки, позволяя, ничем не поступаясь в смысле точности, фиксировать подряд все впечатленья.
- Сказанье по «Спекторскому»...
Потом Поэма выберет. Когда вот только? Мне бы поскорей. Чтоб утром не блуждать по комнате глазами -
- В поисках темы дня...
Я вовсе не искал путей в литературу, прекрасно зная, время не мое. Что поезд не тот.
- Поэзией жизнь и обратно?
Если бы! Много ненужного вяжется. Идиотизм, причем, официальный, держит удавом. Но можно сбежать. Дальше, чем просто с уроков.
- Так повелось бесконечно давно...
Школа. Класс третий - четвертый? Собственно, в этом жуки виноваты, что перемену просрочил.
Тяжелый майский жук, согласно представленьям о полете, летать не должен, но летает. Предпочитает в сумерки жужжать.
Я говорю: пропускайте уроки. Помню не их, а ту тихую улицу. Клены в турецких висюльках (на ниточках), -
- Чистое майское утро...
Полет жука - весенний атрибут. Иные слишком увлекаются. Да, в переулках, далеких от школы, вдоль тротуаров, под кленами.
- Тихая заводь, хоть и трамваи..
Жук на спине, совершенно беспомощный. Точно, как в книге Петра Сигунова. Дальше еще и еще!
Дальше сад Брикмана…
Вдруг понимаешь - «там» был звонок. Собственно, в этом жуки виноваты, но прецедент не пропал.
- Я говорю: пропускайте уроки...
Много ненужного вяжется к жизни. Если смелее смотреть на нее, главное там, где сбегал с заседаний.
- И ничего не изменишь...
Лишь бы корректен был и не во зло. Что я им в самом-то деле?! Шляпу надвину и - прыг на подножку - мчаться вдоль бухты счастливым трамваем.
- Ростки позабытой души...
Меж тем, во мне идут метаморфозы. И ликом просветлел, и становлюсь квадратным. И скоро (в марте?) побегу -
- По голубым снегам…
Еще с Камчатки, с Солнечной долины, живет и зреет память о моржовстве. Пока, увы, энергии котлет едва хватило на самозащиту. В круизе -ты свободный человек, а здесь переживаю. Стимул нужен. Но, как всегда, за осознаньем решение придет само собой.
Для новых кактусов (которые придется раздарить?) отправился набрать земли из Зоны.
- Лохматые березы и осины...
Перчатками расчистил и долбил. И рядом засверкало -
- Круиз благословенный, это ты?
Снял туфли и пошел по снегу. Если не слягу, то опыт удачный. Едва лишь оттер деревянные ноги. Небо синей. Обязательно к небу,
- Как подобает факиру...
Кактусы были давно наготове - вроде морковок заструганы. Выдержал, так и сажаю. В землю из Зоны, с песком и углем. И неизвестно, что рядом повылезет. Вплоть до лиан? Земля не простая.
- Синим сахаром
Ромовых баб,
Как третичному барсу
Обрастут волосами ступни.
Много читаю. Из Пришвина тоже. Он почему-то упорно про барса. Зверь субтропический, теплолюбивый. Тут ледниковый мороз на Приморье? Пришвин дает это ужасом:
- Видеть свой след на снегу?!
Турок босой на пальто греет руками ступни онемевшие. Если так дальше, природа снабдит?
- Весь обрасту волосами!
Камчатку призывать уже не обязательно. Второй и третий раз бегу по снегу. Как будто тут всегда.
Лохматые березки и осины...
Новая традиция - с дорожкой для Кольчёма. Измерить замерзание решился. Решился разуваться, -
- Как факир...
Из зимних впечатлений еще б хотел оставить зеленые шары на ветках по садам. Спуски к бульварам, долинки по спускам:
- Кто теперь помнит прежний бульвар?
Я - лишь отчасти. Сломают заборы. Садики вытопчут, речки зароют. Скоро не будет, каким его видел, выйдя из поезда с грузом Москвы.
- Ростки позабытой души...
Кто виноват, что не сразу включился? Пытаешься считать ворон, в ответ тебе - помойки.
- Хотя порой хабаровское небо...
Летом не так, есть чему отвлекать. Вот, когда ветер бандитский - на голые ветви садов...
Расселись по деревьям - величиной с футбол. Мороз, метели, а они - зеленые!
Эти футболы - по спускам садов - невольно заметишь. Ну, а заметив, надо лишь время - им превратиться в символ Хабаровска. Ложный, как я теперь знаю, но все равно дорогой.
В том феврале было много знамений...
Речь об омёле (футболе), неженке-ведьме. Я теперь с ведьмами близко знаком.
В Зону пролез через синие дюны. В общем, почти у дороги:
Зимней загадкой,
Зеленым гнездом -
Сравнительно низко
Висит эпифит...
Этим бы вроде и кончить. Формула найдена, двигайся к новым? Событья - лишь повод стихам. Но после Рождества как будто бы цепляюсь за историю. Да, здешнюю, которую не сразу и оценишь.
- Полная снегом долинка закрытая...
Так что я мог, обойдясь без свидетелей,
- Снять эпифита с осины...
Видеть вблизи дружелюбности солнца, лазить наверх - подсматривать тайны. Почему на морозе зеленые?
Может быть, даже отчасти уверен, образ Хабаровска не потерялся. Все, что казалось, будет всегда.
- Бесчувственными пальцами,
В горьких сожаленьях...
Успел обломить несколько веточек, тут же свалившись в сугроб. Дома зато:
- Шар на столе...
Диво живет на осине в развилке, питается чуть ли не воздухом. Что эпифит - это ясно. Как в джунглях? Помню из курса ботаники что-то в связи с представлением буйных цветущих лиан.
- Живет, не спускаясь на землю...
Выйдя из поезда с грузом Москвы, я не считал себя очень уж взрослым. Только и эта оценка, как оказалось, завышена. Сознательно смотреть на мир я начал лишь в Хабаровске, и оттого частенько ошибался. Вот -
- Эпифитовый шар на столе...
Одна из моих лаборантш (кстати, почтенная Трофимовна) на мой вопрос ответила вполне, как ожидал:
- Да это ведьма!
Коллега уточнил - омёла.
-
У нас их называют «ведьмина метла». А он из Киева. Значит, ведьма не местная. После сам видал на Симферопольском шоссе в Крыму, где был и раньше и где омёлы водились всегда.
Так что не редкость, не дальневосточное, но существо, не
лишенное тайн. Пища из воздуха? Ягодки птицы разносят. Кроме того, ядовитая –
- Действие вроде багульника...
Ведьма-метла, неженка-ведьма. Бедняжке все время нужно воды. Пьет -не напьется. С развилки осины?
- Дурман и сиянье из почек...
Может быть (даже отчасти уверен), образ Хабаровска не обветшает. Пусть элементы не ждали на месте, первый остался. В блеске, без домыслов. Чтобы вернуться на удивленье?
Но никогда не узнать, как он задел Душу Города в целом (общие связи, историю, смысл?), которая мне любопытна до ужаса:
- Город смутно откроет лицо...
Когда вот? Мне б поскорее. Пусть говорят, что не только в Хабаровске: домики, капли сосулек с карнизов - часть моей жизни неповторима.
- И потому свою омёлу прилежно поливаю...
Пару мензурок - пампасной траве, каждому кактусу по мензурке. Прочен ли дом, бесполезно угадывать. Время не ждет, я стараюсь цепляться.
- Строить нельзя на песке?
Вывод, который и делать не надо. Сам из-за сопки бегу со скоростью автобуса. И цель не называется, за неименьем средств. Пусть будет Африкой? И правила для Африки:
- Не связываться,
Спать...
Отбудешь работу. Ясный закат, как по стене, продвигается вправо. Грезы дотянут до ночи. И джаз -
- Джаз отпускает любую ответственность...
Любой саксофонист, как, скажем, из Кентукки, счастливее меня. Ему доступен способ выраженья.
- Про марш Трех Апельсинов...
Глобус-лилипут, подаренный когда-то в дивный день,
- когда цвела сирень...
Порою кажется, готов импровизировать, как скрипка. Вопрос лишь в том, откуда, кто послал. Практически никто:
- Игра радиоволн...
Так повелось, искусства и науки всегда получал по безлюдному фонду.
Но я дышу особым способом. Индийским. Не чересчур? Отшельник, и похлеще, чем Останко из Кольчёма, которому не смотрят «искоса» в лицо. Общения - сверх меры, но отшельник. И ни с какого берега -
- Ни взмаха белым флагом...
Меж тем, просыпаюсь от счастья. Такое случалось и раньше. Его сохранял до дверей института. Будет в дальнейшем и книга, построю машины, будут изобретенья. Из тусклого выходов много. Верю, имея в запасе один. Признаться боюсь, как хочется смыться. Как лихо начну закрывать.
- Отбываю...
В главном, конечно, корректен вполне. Все остальное промывки и бденья. Спасибо, не бабон служивый!
Веселый треп с Галиной Тимофеевной. Или возьмусь дразнить Трофимовну ведьмой. Чаще же - турок босой на пальто. Бегаю дальше, влезаю в сугробы. Сяду и тру онемевшие ноги.
Есть достиженья, но только побочные. Вот - персональный феномен заката. И разве эти сопки хуже пирамид?
- Мимо спектров Африки...
Сам знаю, что мало убедителен в обидах. Казалось бы, чего мне не хватает? Дождись своих машин и книга (переплет под мрамор!) останется, как память об отшельнике. Придется верить на слово. Невольник - не отшельник. И с Рождества, отдав «Филиппа Мориса», я выписал газету. Ту, где бывают объявления о конкурсах. Следил, хоть впрочем, точно зная, как и зачем они даются.
Такие меры, в принципе, не могут дать плодов. Однако стал испытывать судьбу? Если добавить избыток энергии, как бы свалившейся с неба, можно понять, что весна для меня началась раньше, чем в прошлые годы.
|
