1980
1 июля.
Ещё не знаю, что Светка меня заложила.
С тех пор связь с Андреем потеряна.

Мои страдания протекают под чутким наблюдением подруги.
Утешает и развлекает.
Помогает в поисках Андрея.
Даёт список телефонов, по которым я безрезультатно названиваю.
Таскает на канцеры бездарных эстрадных артистов.
У неё родственники - потомственно-бездарные артисты. Кто – то из них уже заканчивает карьеру, кто- то начитает в том же духе.
Концерты бесплатные.
Проходят в клубах и красных уголках разных предприятий.
Профсоюзы для отчётности устраивают для работников культурные мероприятия.
Знаменитостей приглашать дорого.
Формальным отношением к искусству и кормятся бездарности.
Артисты приглашают знакомых для количества.
Ограниченность пространства и малочисленность публики создаёт впечатление приватности.
Светка шёпотом посвящает меня в пикантные подробности из жизни выступающих, а так же травит душу рассказами об Андрее.

1 августа 1980.
День сухой и серый.
Мы со Светкой играем в Анну Каренину - бредём по трамвайным путям от Новокузнецкой по направлению к набережной.
Спотыкаемся.
В душе дисбаланс.
Приближающиеся трамваи истерически трезвонят.
Спрыгиваем в последнюю минуту.

Мы обе осунувшиеся, бледные. У Светки токсикоз. У меня мнимый токсикоз.

Мне бы Светкин опыт – не запорола бы так бездарно секс с Андреем.
Спрашиваю, когда и как она начала.
С одухотворённым выражением Светка выдаёт романтическую версию:
С двенадцати лет она начала ускользать по ночам из дома гулять на Ленинские горы.
В тринадцать на одной из таких прогулок её встретил и дефлорировал представитель более высокой культуры - тридцатилетний англичанин, учившийся в университете.
- Долго встречались?
- Один раз. Утром он уехал в Англию.

Ни капли сожаления. Даже гордится.

Как я поняла – дяденька был не местный, говорил с акцентом, но вот из какой страны или республики он был родом – это уже другой вопрос.
Поражаюсь Светкиной способности мириться с реальностью.
Я плюю реальности в лицо.

Переходим мост.
Выходим на Садовническую набережную.

Место безлюдное.
Как будто всё живое утонуло в монолите пыльного бетона.

Идём молча.

Не знаю, куда.
Не спрашиваю.
Мне всё равно.
Вдоль набережной череда старинных фасадов – один замызганней другого.
Низкие, почти непроницаемые от грязи окна первых этажей.
Светка вглядывается одно из окон.
В комнате за столом спит, положив голову на руку Олег.
Перед ним стоит стакан.
Светка отрешённо улыбается.
Стучит в окно.
Олег спросонок опрокидывает на себя стакан.
Оба смеются.
Идёт открывать.

Внутри заскорузлость. Огромная коммуналка. Высокие закопчённые потолки, облупленные стены.
Помещение кажется казённым.
Обитатели - суровые старики и старухи не раз бывавшие в местах заключения.
Видно по лицам.
Это истинные москвичи – старожилы, хранители тайн столицы.
Один из обитателей коммуналки - дядя Олега – сухой старик в засаленном пиджаке.
Увидев нас, молча уходит.
В его глазах мы люди легковесные.

У Светки с Олегом свои разговоры.
Чувствую себя лишней.
И тут появляется Андрей.
Со мной не здоровается.
Ставит на стол бутылку портвейна.
Разливаем по стаканам.
Андрей смотрит сквозь.
Встаю. Направляюсь к двери.
Он ловит меня. Затаскивает в смежную комнату, крохотную, словно камера.
В комнате пахнет папиросным дымом.
У стены узкая кровать со смятым несвежим бельём.
Андрей кидает меня на эту грязную постель.
Я не хочу секса, просто хочу побыть с ним.
А он наоборот.
Пытаюсь о чём- то говорить. Он не смотрит мне в лицо.
Только твердит: -«Молчи».
Злится, торопится.
Единственный способ удержать ненадолго – это уступить.
Кончив, он сразу уходит.
Сижу на кровати словно оглушенная.

Светка ещё в школе говорила, что хочет иметь много детей.
Теперь она на пути к цели.
Я тоже хочу.
Но пока с Андреем не будет обратного соотношения сил, ничего не получится.

Получится лишь через 15 лет.
Когда я буду более – менее на среднем достатке, а он безработным алкоголиком снимающим углы.
Тогда в женской консультации врачиха осмотрев меня, сядет писать направление на аборт. На мой вопрос ответит вопросом. Потом, смерив меня взглядом, скажет железным голосом: - «Только давай договоримся – поставлю на учёт. Будешь к нам ходить. Только чтобы не было потом - вдруг исчезла. Знаю, как детей продают.»
Моё удивление пересилит возмущение.
Тогда она совсем другим голосом скажет:- «Ножки надо в тепле. А то на каблучках в бумажных сапожках. Зима на дворе. Побереги ребёночка.»
У врачихи глаз намётанный.
За последующие месяцы хождения в консультацию буду встречать только 2 типа беременных – миллионерш и сумасшедших.

Потянет проверить Андрея на вшивость, а врачиху на верность диагноза моего социального положения.
Расскажу ему о её подозрениях.

Дела его пойдут всё хуже.

Незадолго до рождения ребёнка он заявит с энтузиазмом: - « нашёл покупателя! 50 тысяч долларов дают за чистокровного еврейского ребёнка.
А что? Сама тему подняла.»
Ближе к развязке он скажет ещё много всего в этом роде.
Не повешусь из принципа.
Не дам ему повода разыгрывать безутешного и клянчить на выпивку.
Он обмолвится вскользь, что мечтал о такой перспективе.
Параллельно Андрей будет мечтать о сыне, в день рождения которого он, как полагается гордому отцу, засияет от счастья.
Пообещает встретить из роддома.
Напрасно прожду его у дверей с ребёнком на руках.

********
Снова запахло лесом и костром.
Возвращение в знакомый сон:
Слышится стук колёс товарного поезда летящего из жаркой осени в зимнюю стужу.
1930
Москва.

Сейчас мне на вид было около 18 ти
Я о себе ничего не знаю.

Мелькание вагонов.
Падение. Боль. Удаляющийся с поездом женский крик.
Наверное, это была моя мать.

Вот и вся память о прошлом до того как меня хозяева нашли- подобрали.
От удара память разбилась.
Остались осколки: обрывки фраз, образов, запахов.
Всё что мне удалось сложить из этой мозаики – небольшие несвязанные эпизоды. Но я пытаюсь и не оставляю надежду.

Потом 10 лет бродила с хозяевами, пока не попала в облаву.
Хозяева прозвали меня Соней.
Не потому что это моё имя, а потому что поспать любила.
Ни имени не было, ни документов.
Пряталась, прежде чем заснуть.
Спала вполглаза, вполуха. хозяева кликнут негромко – я как из-под земли.

Когда во время облавы меня от хозяев отняли, не сразу обрадовалась.

Привыкла не думать. Привыкла делать, что говорят, даже если очень не хочется. Хозяев ослушаться боялась.

Теперь тоже в неволе. Заперли в вагоне и повезли.
Но всё лучше чем с хозяевами.
*******
Поезд, набитый молодёжью, едет навстречу будущему окутанному снежной мглой.
Бывший маргинал везут в товарных вагонах. Пассажиры четвёртого класса: воры, проститутки, бродяги.
Власти предоставили им шанс - построить в Сибири светлый мир.
В большинстве своём они подонки. Обожженные сердца.
Неизвестно что лучше - перековка или расстрел.

Состав идёт под охраной отряда красноармейцев.
К поезду прибился дурачок.
Лепечет себе что-то под нос.
Не отвечает, если обращаются. Одет в грязную, изношенную военную форму, неизвестно каким войскам принадлежащую. Босой, одутловатый, весь в язвах и лишаях. Пересаживается из вагона в вагон, чавкая, с жадностью подъедает из котлов арестантскую баланду.
За арестантами строгий надзор. За попытку побега расстрел.
Но почему – то дурачка не гонят.
Со временем пассажиры замечают, что охрана его просто не видит.

Холодает.
Поезд приближения к месту назначения.
Энтузиазм сходит на нет. К дурачку - попутчику привыкают.
И понимают что имя ему – Смерть.