В этот город ветер пришел с реки. Он был один, его не сопровождали ни вечно грустящие о чем-то серые облака, ни переменчивый в настроении дождь. Ветер был погружен в себя, лишь изредка касаясь взглядом листвы деревьев, женских волос и легких занавесок в открытых окнах домов. Он шел наугад, то сворачивая на узкие улочки, то, вынырнув из арки, крутился в задумчивости на перекрестке широкой улицы.
Ветер вернулся в один из своих любимых городов, который был возведен несколько сотен лет назад на его пути. Он возвращался с севера и от него веяло холодным дыханием льдов и сиянием бесконечно далеких звезд. Ветер, вечно юный, не знающий тревог заполнения сосуда времени, в каждой своей мельчайшей частичке нес мудрость прошлого, настоящего и будущего. Но каждый раз, становясь наблюдателем игры душ, и заново прочитывая страницы повторяющихся судеб, он продолжал надеяться на тот выбор, который они почти никогда не делали…
Солнце уже село и город начал постепенно остывать, заставляя выше поднимать воротники пальто и ускорять шаг на пути к теплому и закрытому помещению.
Ветер, стряхнувший с себя на реке мелкие льдинки и маленькие капли воды, пытаясь согреться, кутался в шарфы прохожих и пробирался под их пальто. Но шарфы туже завязывались и пальто плотнее запахивались, не оставляя ветру возможности согреться.
Но это был не спроста один из любимых его городов – в нем обитали, жившие по каким-то своим, странным остальным его жителей, законам, странноватые чудаки. Ветер знал их всех и все они знали, конечно, его.
Пробила уже полночь, но ветер не сомневался – тот самый чудак пройдет этой дорогой через небольшой мостик, остановится на пару минут на той стороне канала, любуясь отблесками фонарей на воде, и зашагает в направлении Петроградской стороны.
Ветер не ошибся. Тот, кого он поджидал, появился ровно в четверть первого ночи. Этот человек почти никогда не застегивал больше двух пуговиц пальто и ветер легко нырнул ему в рукава, обняв своего старого друга.
Они перешли все еще шумный, не смотря на поздний час, Невский проспект, прогулялись вдоль канала Грибоедова и, обогнув, пряничный Спаса на Крови, захрустели гранитной крошкой Марсового поля. Какое-то время они молчали, разглядывая темную воду Невы на Троицком мосту, а потом он сбивчиво и нескладно заговорил, отмеривая шаги по Александровскому парку. Ему было о чем рассказать, и слетающие с его губ звуки, складывались в слова, ложась на нотный стан музыки его чувств. Это было рождение новой симфонии и ветер подхватывал каждый такт, сцепляя их ниткой восприимчивости.
Они дошли до парадной гордо стоящего дореволюционного дома с портиками и гипсовыми лицами героев греческих мифов.
Сто три, сто четыре… Последние ступени. Та самая дверь – высокая под самый потолок, с облупившейся белой краской.
Дома… Ветер любил бывать у него в комнате. Он занимал одну большую и просторную комнату с камином в доме на Петроградской стороне. Тут, в казалось бы почти полной тишине, разыгрывались самые невероятные истории, по красоте и необычайности своей сравнимые только с древними сказаниями о защитниках-исполинах, огромных чудовищах, эльфах, волшебных садах, удивительных существах, которых трудно увидеть жителям не только этого города даже во снах.
Ветер по своему обыкновению расположился в поскрипывающем кресле-качалке, вглядываясь в миры, созданные его другом и ожившие в этой комнате. Он стал понемногу согреваться, и, наверное, больше от простоты и заботы, нежели от заигравших между поленьев лоскутков огня в камине.
Они сидели в полной тишине под треск подсыхающих от жара дров и слушали удивительные истории на одном из самых древних языков – языке огня…Тот распылялся, рисуя в воздухе невероятные героические сказания, и ветер, улыбаясь, двигался дальше, дабы не быть иссушенным этими пламенными словами.
Затем наступал черед ветра и он, кружа по комнате, и в экспрессии своего рассказа стремительно пересекающего комнату, заставлял трепетать огонь и сердце хозяина этой сказочной обители.
Они не знали усталости и всю ночь, подобной тысяче и одной ночи, рисовали картины увиденного и услышанного ими за все тысячелетия их странствий…
У него не было этих тысячелетий…
Казалось бы не могло быть…
И казалось бы ему нечем удивить своих гостей…
На рассвете он встал, подошел к небольшому роялю, стоявшему у окна, сел и положил на колени руки… Он какое-то время сидел недвижимо, смотря на клавиши, а потом закрыл глаза…
Где-то в воздухе, чуть слышно полилась тончайшая и нежная как кружево мелодия, она струилась, источая самый изысканный аромат, ступая на цыпочках она мягко прошелестела воздушными одеяниями, и подхваченная ветром зажурчала жемчужинами смеха по комнате, озаряемая теплым пламенем огня…