В одном престижном ресторане города Брянска на маленькой боковой сцене ласково играл саксофон. Был теплый июньский вечер. Звуки саксофона, чем-то похожие на тембр человеческих голосов, создавали приятный лёгкий фон и располагали к еде. Саксофонист, Дмитрий Веренич, высокий парень лет двадцати пяти, с вьющимися золотистыми кудрями и тонкими продолговатыми пальцами, ловко перебирал блестящие клапаны инструмента.

Веренич всегда играл по-настоящему, живо, вкладывая душу и сердце. Вот и сейчас, не обращая внимания на вспотевший лоб и мокрую рубашку, парень плавно покачивал саксофоном и дарил людям то, что хорошо знал и умел.

А посетителей в ресторане было немного. Было занято всего несколько боковых столиков на веранде и несколько в зале. Мелькали официанты, готовясь к банкету и ожидая гостей. Директор ресторана, Семён Сергеевич Бутынко, видный солидный мужчина с красивой ухоженной бородой а-la Hemingway, подошёл к музыканту и тихим простуженным голосом произнёс:
- Дмитрий, сегодня будут такие важные гости, постарайся… Ну, в общем, как ты умеешь… Утром можешь выспаться в моём кабинете. Ключи у охраны. Только прошу тебя, сделай праздник!» Веренич улыбнулся, заморгал глазами, качнул головой и продолжил игру.

Действительно, праздник удался на славу. Под утро Веренич так сильно умотался, что решил и впрямь отлежаться пару часов в кабинете. У музыканта слипались глаза, ныли губы, побаливали пальцы, хотелось тишины, уединения, приятного сна. Карманы его топорщились от денег, и когда зазвонил мобильный, Веренич долго не мог вытащить аппарат из кармана.
«Алёнушка, девочка моя, я ещё на работе. Я здесь немного посплю. Хорошо? Сегодня такой улов, не поверишь… Ну, хорошо, хорошо, не волнуйся, договорились, выезжаю», – ответил Веренич и втиснул телефон в карман. Веренич подошёл к машине, широко зевнул, положил футляр на заднее сидение и сел за руль.

Город ещё не проснулся, машин было мало, и, чтобы быстрее добраться домой, музыкант решил прокатиться с ветерком. Лада «Granta» понеслась, оставляя за собой маленькие пыльные облачка. Веренича гипнотизировал тополиный пух: казалось, что всю улицу, весь город сейчас же покроет лёгкими воздушными снежинками, и почему-то вспомнилась зима, Новый год, рождение сына Васи, улыбки родных и знакомых. Неожиданно на перекрёстке показался белый бультерьер, а за ним – несущийся сломя голову какой-то мужчина. Веренич резко затормозил, перед машиной успела проскочить собака, но человек ударился о крыло автомобиля и отлетел в сторону. В паническом состоянии Веренич, словно в кошмарном сне, ничего не соображая, скорее инстинктивно, нажал на педаль газа и умчался прочь.

Побелевший от страха музыкант, сам не зная как, сделав ряд запутанных поворотов, оказался опять у дороги, которая вывела его прямо к ресторану. Веренич припарковал машину и принялся внимательно осматривать капот и крыло. Странно, но крови, вмятин и повреждений не оказалось. Автомобиль был цел и невредим.

Веренич подошёл к охране, и, когда стал выдавливать из себя улыбку, губы его дрожали.
– Что случилось? – спросил охранник Гена, – На тебе лица нет!
– Всё хорошо, устал сильно. Дай ключи. Решил-таки здесь выспаться, – ответил музыкант.
– Нет, с тобой явно что-то не так. Во как дрожишь!
– Всё хорошо, устал я, – ответил музыкант и прошмыгнул мимо.

Трясущимися руками Веренич открыл кабинет и сел на диван. Нужно было быстро принять какое-то решение. «Почему это произошло именно со мной?! – несколько раз повторил Веренич и зарыдал, – ведь было всё так хорошо», – сквозь слёзы проговорил он.

Звонил мобильный телефон. Веренич полез в карман, мобильник выскользнул из рук, упал на пол и разлетелся на части. «Алёнушка», – подумал Веренич и стал собирать телефон.
«Меня посадят в тюрьму, вычислят. Мне конец!» – обречённо думал музыкант.

Вдруг на полу Веренич заметил визитную карточку, выпавшую из кармана, когда он доставал телефон. Визитка принадлежала вчерашнему, как говорили в ресторане, «уважаемому в городе господину», заказавшему вечеринку. Веренич вспомнил, как важный гость просил его сыграть довольно редкие джазовые вещи, щедро отблагодарил и показался приятным и порядочным человеком. Долго не раздумывая, Веренич набрал его номер. Послышались долгие гудки, но телефон не отвечал.
Вдруг в дверь кто-то постучал. Веренич затрясся от страха и спросил:
– Кто там?
– Дим, это я, Гена. Поговорить надо.
Веренич открыл дверь. Охранник зашёл, подошёл к маятнику, стоящему на полочке, стукнул его указательным пальцем и спросил:
– С тобой явно что-то не то. Что случилось?
– Геннадий, ты знаешь, я тебе потом всё объясню. Выручай, нет ли у тебя здесь какой-нибудь одежды?
– А зачем?
– Геннадий, прошу тебя, ничего не спрашивай. В своё время всё расскажу.

В чёрной ветровке, в панаме, в солнцезащитных очках с треснувшим стеклом, с футляром в руке музыкант покидал ресторан. Он шёл домой инкогнито, пробираясь дворами. Стал звонить телефон. Веренич посмотрел на определитель –это был номер, который он набирал минут тридцать назад.
«Доброе утро, это я, музыкант, парень с саксофоном, мне нужна ваша помощь. Помогите! – сказал Веренич заикаясь, – Понял, понял, буду в назначенное время», – произнёс он уже спокойнее.

Через час Веренич сидел в летнем кафе напротив так называемого ценителя джаза, пил кофе и ел омлет.
«Как же он похож Харли Кейтеля, вылитый голливудский актер»! – подумал музыкант, нанизывая маленький кусочек омлета на вилку.
– «Шла Саша по шоссе и сосала сушку…» Успокойся, я помогу тебе. К машине пока не прикасайся только. Наша встреча в ресторане была не случайной, я сразу это понял. Ты ешь, ешь тебе надо восстанавливать потерянные калории, – сказал мужчина, широко зевнул, и пододвинул тарелку с салатом.

Два дня музыкант, сославшись на простуду, отсиживался дома. Было много вопросов, но Веренич ничего не рассказывал, предпочитая больше молчать.
«Ты меня разлюбил, признавайся, – постоянно твердила Алёна, – я тебе говорила, не играй больше на своей дудке, подыщи себе нормальную человеческую работу. У нас же маленький ребёнок!»

Веренич удивлялся в ответ, разводил руками, и в его больших синих глазах можно было заметить только тихую грусть и усталость. В обед Вереничу позвонили. Человек не представился и попросил быть по указанному адресу без промедления. Музыкант сообразил, от кого мог быть звонок, и тут же засобирался.
– Ты куда, мы же хотели прогуляться с Васюнькой? – с укоризной спросила Алёна.
– Солнышко моё, я тебе всё потом объясню. Мне пора, не волнуйся, скоро буду, – ответил Веренич и столкнулся в коридоре с мамой Алёны.
Когда дверь закрылась, тёща негодующим тоном изрекла:
– Лёна, выброси его дудку, иначе никак! Живёт у нас дармоед, ребёнка не замечает. Машину ему купили, кормим, поим, а он… Я тебе говорила, не связывайся с этими музыкантишками, ненормальные все они.

Адрес, который сообщили Вереничу, привёл его в строительный офис. Ровно в назначенный час в вестибюль спустилась привлекательная девушка и произнесла:
– Вы записывались к Анатолию Сергеевичу на 15:00?
– Да, – ответил Веренич, слегка покраснев. Музыкант зашёл в кабинет, и в кожаном кресле увидел своего защитника. Веренич почувствовал, как в кармане завибрировал телефон.
«Здравствуй, здравствуй, дорогой, присаживайся, – учтиво предложил Анатолий Сергеевич, – Леночка, нам коньячку, будьте любезны. И я занят, никого не пускать!»
Леночка засуетилась, застучала каблучками, и вмиг в лакированной поверхности стола стали отражаться бутылка «Hennessey», рюмочки и вазочка с лимонными дольками.
– Ну, мой друг, за тебя, – предложил первый тост Анатолий Сергеевич, – рассказывай, маэстро, где ты учился, где родился?
– Гм… Окончил Саратовскую консерваторию имени Собинова, родом из Саратова, – ответил Веренич и поднёс дрожащей рукой рюмку к устам.

В кармане постоянно вибрировал телефон. Веренич в конце концов не выдержал и вытащил из кармана мобильник, увидев пятнадцать непринятых вызовов от жены.
– Играешь ты хорошо, мне понравилось. Ты почему такой бледный, маэстро?
– Да… да… я переживаю за тот случай. Я утром…
– Не переживай, дорогой, вопрос закрыт. Я тебе обещал помочь, я своё слово сдержал. Забудь о нём. Говорю серьёзно, забудь и веселись. Машиной можно пользоваться, тебя в городе никто не тронет.
– Спасибо вам огромное, гора с плеч. Человек выжил? – спросил Веренич, широко улыбаясь.
– Не знаю, какая разница, пусть тебя это больше не волнует. Ты мне лучше скажи, какая у тебя мечта, чего ты хочешь добиться? – спросил Анатолий Сергеевич и наполнил рюмки.
«Какая разница», – подумал Веренич, и улыбка сползла с его лица.
– Маэстро, что же ты молчишь? Есть у тебя заветная мечта?
– Есть, я музыкант, и первым делом мечтаю о самом лучшем саксе. Вот так! Простите меня, для меня это крайне важно: человек выжил?
– Ну что же ты за пассажир такой тревожный! Я же тебе сказал – не знаю, и тебе узнавать не советую. Вот ты сейчас ничего не знаешь и на воле, а узнаешь, можешь ненароком и на зону загреметь… Маэстро, общаться будем? У меня ведь к тебе серьёзное предложение, сказать прямо по твоему профилю. Открой карты, чего хочешь в жизни добиться?
Веренич расправил плечи, чихнул и, слегка задрав подбородок, произнёс:
– Я музыкант, и без музыки не мыслю свою жизнь. Хотелось бы попробовать на вкус концертной жизни, сольных выступлений. Но это пока только мечты! Да и, сказать честно, если я удостоверюсь, что человек, которому я причинил боль, мёртв, то играть я не смогу вообще.
– «Зоиного зайку зовут Зазнайка…» Сможешь, сможешь, ты будешь играть как ошпаренный – это я тебе обещаю. Моё предложение таково: ты получишь почётный инструмент, передовой. И будешь теперь работать в ночном джаз-клубе. Как тебе, заманчиво? Тем более что хозяин этого заведения один очень хороший человек, мой приятель. Ну, как? Здорово?
– Даже не верится, я тронут. Мне нравится, – ответил Веренич улыбнувшись. Но человек!?
– Человек собаке друг…
– Это знают все вокруг, – чуть слышно продолжил Веренич.
– Вот и отлично… Да, надо сказать, помимо игры ты будешь приносить ещё одну большую, крайне важную пользу клубу. Ты будешь переносить в саксофоне заготовленные порции «кокса», маленькие такие лёгонькие пакетики. Не смотри на меня так, маэстро, не бойся не тяжёлые. Согласись, это здорово! Кому придёт в голову обыскивать музыканта ночного клуба? Просто блеск! «Добр бобр для бобрят»… Гениально, правда?
– Простите, я не понял, вы хотите сделать из меня наркокурьера? Я музыкант!
– Естественно ты, музыкант. Игра в тюремном оркестре вконец расшатает твои слабые нервы. Маэстро, ты должен расти, а не увядать. Пойми, никто не заставляет этих людей покупать дурь. Они с жиру бесятся. Этим людишкам плевать на тебя! Деньги жгут им карман. А тебе, бедолаге, финансы достаются с огромным трудом. За каждый небольшой свёрток ты будешь получать хорошие проценты. Подумай! План составлен математически точно. Тебе нужно лишь делать всё аккуратно и ничего не бояться.

– Это невозможно, я музыкант. Это невозможно. Это кошмар! – сказал Веренич и зашагал по кабинету.
– «У Сашки в кармашке шишки да шашки». Привыкнешь, привыкнешь, из тебя получится идеальный музыкант. Тебе выпал уникальный шанс, ты будешь максимально раскрывать свой талант. Так сказать, совмещать приятное с полезным, – сказал Анатолий Сергеевич и захохотал.

Телефон в кармане по-прежнему постоянно вибрировал. Веренич слышал неприятный смех, смотрел на прокуренные желтоватые зубы собеседника, и ему становилось дурно. Когда он вышел на улицу, то хорошо осознал, что ему сделали предложение, от которого невозможно отказаться.
– Как в фильме «Крёстный отец», – сказал Веренич вслух и плюнул в траву газона.
Веренич взял в руки вибрирующий телефон и наконец ответил:
– Алёна, солнышко моё, я был занят. Что? Я тебя не слышу. Алло! Ну, зачем всё так выворачивать наизнанку?!

Музыкант остановился у продуктового магазинчика и решил купить бутылку пива. Рядом, под стройным, молоденьким тополем, Веренич увидел самодельный стул из нескольких кирпичей прикрытых газетой и сел на него.
После нескольких глотков холодного пива голова слегка закружилась, стало легко и приятно.
«Это оттого, что я пил коньяк», – подумал музыкант и надел солнцезащитные очки.

Веренич сидел, мимо него проходили беззаботные, счастливые люди, и ему вдруг страстно захотелось играть. Несколько раз опять позвонила Алёна, он уже не взял трубку. Веренич закрыл глаза и услышал переливающиеся звуки сакса. Душа его заболела и заныла. Все воздушные замки, которые он строил в своём воображении, рухнули и растворились в пространстве. Прирожденный музыкант, не мыслящий себя без саксофона, должен был заниматься грязной работой наркокурьера. А Веренич мечтал стать музыкантом с большой буквы, и считал себя профессионалом, которого из-за зависти «зарезали» в консерватории. Но самой страшной тайной, самой святой мечтой были мысли стать звездой эстрады и прославиться на весь мир. «Что же делать»? – спрашивал он себя, сдавливая руками панаму.

Злой рок продолжал преследовать Веренича в тот вечер. Вернувшись поздно домой на машине, парень, не обращая внимания на ругань и упрёки Алёны, извлёк из футляра саксофон и тихо заиграл. Разгневанная, свирепеющая супруга схватила инструмент и бросила его в открытое окно. Раздался звук. Похоже, саксофон ударился об асфальт. Веренич быстро поднялся и выбежал из квартиры.

Инструмент лежал на тротуаре и блестел под фонарным столбом. Какой-то мужчина, гуляющий с колли, посмотрел на Веренича вопросительным взглядом, покрутил пальцем у виска и сказал:
– Надеюсь, рояль не прилетит?

Веренич взял саксофон, подобрал отлетевший мундштук и поплёлся в сторону остановки. Карманы его были пусты: деньги, ключи от машины и права покоились в забытой ветровке дома, на диване. Он не знал, куда ему деться и присел на остановке. Саксофон был покарябан, деформирован у раструба и не мог звучать. Веренич приложил его к губам и подул. Раздался сиплый звук.
- Ну и звук, как моя жизнь прям, – сказал Веренич, всплакнул и стал отыскивать в телефонной книжке охранника Гену.

Добродушный Геннадий на время приютил музыканта и с большим трудом помог-таки забрать Вереничу паспорт и права у Алёны. Жизнь стала потихоньку налаживаться, вошла в колею, правда, Вереничу ничего не оставалось, как подписать приговор и стать маленьким винтиком в большой молотильной машине его заступника и покровителя, многоуважаемого Анатолия Сергеевича.

Прошла неделя, другая. Веренич, как и обещал Анатолий Сергеевич, получил новое место, и вот летним субботним вечером, словно во сне, в модном чехле нёс дорогой инструмент. Это был первый рабочий день музыканта. У скамьи перед входом в джаз-клуб Веренич не удержался и открыл футляр.
- Даже не верится: настоящий, родной Selmer Reference 54-й, – сказал он, и тут же, опомнившись, захлопнул футляр, испуганно оглядевшись по сторонам.

В другой руке музыкант сжимал половину разорванной банкноты достоинством в сто рублей. Эта купюра была приготовлена для бармена Саши, чтобы тот, сравнив её со своей половиной, дальше, согласно полученным инструкциям, вводил Веренича в дальнейшие нюансы щекотливого дела.

Жизнь в ночном клубе кипела, как улей. Публика музыканта Веренича быстро приняла за своего и полюбила. Схема же доставки товара, сам план казались до того идеальными, что работали, как часовой механизм. О курьере не знал никто, Веренич садился за барную стойку, просил приготовить Сашу алкогольный «MoJito» и выходил на улицу покурить. Учтивый бармен во время приготовления напитка ещё и следил за дорогим инструментом, который для надёжности убирался под стойку.

Прошло два месяца, и Веренича накрыла денежная волна. Опьянённый от счастья, музыкант действительно лихо совмещал приятное с полезным. Ему выделили концертный час, оценили, признав за профессионала. Деньги, как золотые осенние листья, осыпали музыканта с головы до ног.

Дома он больше не жил, снял квартиру. Бывало, что просыпающаяся в нём совесть напоминала позвонить жене, увидеть ребёнка, и он звонил, писал сообщения, но никто не брал трубку и не писал в ответ. Тогда он решил подкараулить жену на прогулке и объясниться. Целую неделю лил дождь, и Веренич не мог поймать Алёну. «Встречусь, дам много денег, – думал он, – может, простит».

Наконец в один из теплых дней сентября Веренич увидел Алёну с коляской.
Довольный музыкант, взяв в руку увесистую пачку тысячерублёвок, направился к жене.
– Здравствуй, Лёночка, а я вам денежек принёс! – сказал Веренич и разжал кулак.
Алёна, сдвинув брови, резко метнулась к мужу и схватила его за волосы. Несколько дней Веренич не выходил на работу – лицо его было исцарапано, и появляться на сцене в таком виде оказалось невозможно.
«Может быть, это и хорошо, что всё разъяснилось именно таким образом. У меня начинается новая жизнь», – так думал Веренич, засыпая в кровати.

Прошло три дня. Музыканту позвонили и попросили во что бы то ни стало прибыть в клуб. Это означало одно: требовался порошок, а не саксофонист.
«Я музыкант», – в неистовстве заорал Веренич и ударил кулаком по кухонному столу. Окунувшись полностью в работу, он поставил себе хитрую цель – разбогатеть и потихоньку улизнуть из этого ада, куда-нибудь подальше, в Москву.

В ночном клубе Вереничу сразу бросилась в глаза одна симпатичная особа. Девушка наверняка была не замужем, на правом безымянном пальце не наблюдалось кольца, и, когда Веренич стал расспрашивать бармена Сашу о ней, то получил дельный совет ни в коем случае не трогать руками этот драгоценный сосуд. Позже Веренич сильно пожалел, что не внял совету бармена, который, оказывается, был здесь глазами и ушами многоуважаемого Анатолия Сергеевича.

А красивую девушку звали Лида. Имя не шло ей. Обычно, таких красивых женщин хочется называть изысканными, мягкими именами вроде Ангелин, Стефаний, Диан. Но девушка с этим именем была воистину очаровательна. Со смугловатым лицом, тёмными глазами и кудрями, с правильными жемчужными зубами, одним словом, достоевская красавица – mademoiselle Blanche. Увлекшись её красотой, Веренич стал думать, как хорошо было бы предложить ей дуэт. Вот бы сделать с ней номер! Саксофон, он и она!

Программа Лиды обычно заканчивалась в начале первого, она выступала в самые ходовые часы. Веренич же играл обычно после трёх. И музыкант, обдумав свой план, решил заговорить с ней.
– Добрый вечер, мне бы хотелось с вами поговорить. Это возможно? – спросил Веренич.
Лида была одета в блестящее стального цвета концертное платье. Она повернула голову, затрясла кольцами в ушах и мягким приятным голосом произнесла:
– Простите, но я под саксофон не пою.
Девушку то и дело освещали огни стробоскопов, платье переливалось, резко вспыхивало и гасло, и от этого она казалась сияюще-прелестной Грацией.
– А как вы догадались?
– Догадаться не трудно, у вас всё написано на лице. И провожать меня не надо, предупреждаю сразу, и телефон тоже не дам. Простите, но мне пора, – сказала она и отошла от музыканта.

Веренич вышел на улицу и закурил. Минут десять музыкант без цели ходил взад и вперед по тротуару. Потом он зашёл в клуб, подошёл к бармену, заказал двести граммов коньяку и спросил:
– Саша, скажи, почему ты не рекомендовал знакомиться с Лидой?
– Каждой собаке та кость, которая ей по зубам, – ответил Саша, ловко жонглируя стеклянными бокалами. – Не стоит, дров наломаешь.

Веренич всё же не отступил и решил завоевать Лидино сердце. И после её выступления Веренич, ещё раз набравшись храбрости, подошёл к девушке и произнёс:
– Пели вы сегодня особенно шикарно! Браво!
– Я знаю, – сказала она, закуривая тоненькую сигарету.
Веренич, не ожидая такого ответа, немного растерялся, замялся, зачем-то поправил руками несколько раз свои длинные локоны, чихнул и продолжил:
– Давайте, что ли, сходим с вами завтра куда-нибудь?
Лида засмеялась, обнажив свои ровные красивые зубы, и ответила:
– Что ли!? Ребёнок вы ещё, совсем ребёнок. Успокойтесь!
– При чём тут ребёнок?! – не на шутку удивился Веренич.
– Притом. Сколько вам лет?
– Какая разница! Не понимаю вас!
– Большая. Вы слышали, сегодня я исполняла одну джазовую вещицу Эллы Фицджеральд – «The man I love», – вдруг сказала она.
Веренич кивнул головой.
– Ну, так вот, дома на досуге разыщите перевод этой песни и всё сразу поймёте, – сказала она и растворилась в темноте клуба.

Музыкант в интернете отыскал этот перевод и сразу же загрустил. Было понятно, что Веренича не воспринимают как настоящего мужчину. Лиде, оказывается, нужен был большой, сильный мужчина, собственный дом и прочая роскошь, о чём мечтает, наверное, почти каждая женщина.

Прошла неделя. Веренич, встретив в клубе Лиду, демонстративно не поздоровался с ней. Он был до сих пор обижен и подавлен. Повернувшись к девушке спиной, Веренич сделал вид, что чем-то занят и не обращает на неё ни малейшего внимания.
– Ну, здравствуйте, рыцарь, что же вы не замечаете старых друзей! – сказала она и улыбнулась.
– Здравствуйте, – ответил Веренич, повернувшись.
– Как вас зовут, местный Билл Клинтон? – сказала она и опять улыбнулась.
Веренич покраснел, ему было неприятно от такого сравнения и оттого, что она даже не знает его имени.
– Дима, – ответил Веренич.
– Пойдёмте, подышим воздухом! – предложила она и достала сигарету из пачки.
– Пойдёмте, – ответил Веренич и слегка улыбнулся.
«Ну, наконец, сам зверь на ловца бежит», – подумал он, и его глаза засияли.
– Вы уже узнали у Саши-простокваши, сколько мне лет? – вдруг спросила Лида.
– Нет, этого не узнавал.
– Ну, так сколько?
– Думаю, как и мне, лет двадцать пять, – сказал музыкант и почесал затылок.
Она засмеялась и сказала:
– Мне нравятся такие чистые мужчины, как вы. Я-то думала, что таких уже не осталось. Расскажите о себе, прошу вас.
И Веренич начал было свой рассказ, но неожиданно к ним подъехал сияющий тонированный «Bentley». Веренич и Лида отступили на пару шагов назад.
– Очень интересно, правда, мы ещё поговорим, – сказала она и скрылась в машине. Раздосадованный музыкант сел за стойку бара.
– Саша, кто возит Лиду? Анатолий Сергеевич? Это он?
Бармен улыбнулся и ответил:
– Это он, это он – ленинградский почтальон!

Кто бы мог подумать, на что оказался способен этот Веренич! В клубе случилось целое представление. Веренич, вновь встретившись с Лидой, сделал ей оригинальный презент. Музыкант подарил ей семьдесят семь алых роз. Букет был до того красив и шикарен, что заставил колыхнуться сердце мадемуазель.
– Сфотографируйте меня с букетом, – попросила она, показывая свои жемчужные зубки.
– Простите, Лида, но у меня аппарат без камеры.
– Держи мой, – сказала и протянула мобильник.
Веренич взял в руку телефон и сразу почувствовал, как от него исходил какой-то знакомый приятный аромат духов.
«Должно быть, Шанель № 5», – подумал он и стал фотографировать.
– Во сколько вы заканчиваете программу? – спросила она.
– В половине пятого обычно, – ответил Веренич.
– Да… – замялась она, – но тогда, может быть, завтра прогуляемся по городу? Сейчас такие приятные дни – всё в золоте. Если не будет дождя. Ну, как вы?
- Я… я… Конечно, отличная идея.

В эту ночь музыкант превзошёл самого себя. Многие в клубе не раз слышали, как Веренич исполнял известную «Нavana» Kenny J, но в этот раз даже бармен Саша застыл с бокалом, внимательно наблюдя за саксофонистом.
Отработав своё время, довольный музыкант подошел к барной стойке и заказал коньяку. Саша быстро отмерил порцию и подал музыканту.
– Ты сегодня здорово играл! Какая муха тебя укусила?
– Муха любви, – рассмеялся Веренич и отхлебнул из бокала.
– Лида?
– Да, ты же всё знаешь, мы завтра с ней пойдём гулять.
– Не советую, плохо кончишь.
– Прекрати меня пугать, всё будет хорошо, вот увидишь!
– Предупреждаю тебя в последний раз: Лидия Викторовна – женщина Анатолия Сергеевича, если ты это до сих пор не понял. Будут бить аккуратно, но сильно. Не трогай её!
Музыкант махнул рукой и отошёл от стойки.

Наступая подошвами на влажные листья, Веренич и Лида, бок о бок, двигались по проспекту Гагарина вниз к реке. Вернее сказать, они спускались по большой широкой лестнице. Лидия была одета в бордовое пальто, а глаза её закрывали большие очки с бордовыми стеклами. Когда же она, останавливаясь, что-нибудь спрашивая, поворачивала голову, Веренич видел себя сразу двух, вспоминал глаза стрекозы, и почему-то становилось смешно. Лида на встречу пришла не одна, в её теплых руках нашёл убежище маленький йоркширский терьер. Милого пса звали Крезом, он то и дело облизывал Лидины руки или пытался спрятаться под пальто, но это у него не выходило.

Подошли к Десне. Где-то жгли листву; над рекой, в чистом небе, похожая на черную кляксу, кружила стая грачей. Вдали, на фоне пожелтевшей листвы, красным пятном горел одинокий клён.
– Ты знаешь, я недавно стала носить контактные линзы – мир преобразился, хочется рисовать, творить, – сказала она и посмотрела в синее небо.
– Здорово, для меня, правда, это не совсем понятно, как можно иметь плохое зрение.
– Что тут непонятного: возьми бабушкины очки, посмотри сквозь них на мир – и всё поймешь, – сказала она и засмеялась.
Наступила какая-то неловкая пауза. Веренич, думая, как настроить разговор, вдруг предложил:
– Лидия, здесь неподалёку есть хорошая кафешка. Давай заглянем?
– Давай, – отозвалась она. – Но пустят ли нас с Крезом?
Они прошли мимо спящего фонтана, перешли дорогу и стали подниматься по ступенькам вверх по проспекту.
– Вот здесь, – сказал Веренич, – кафе «Медведь».

Под сводами заведения их сразу встретила девушка-администратор, она бросила удивлённый взгляд на Креза, но ничего не сказав, указала рукой на столик у окна. Подошёл официант.
– Не спешите, мы полистаем меню, подумаем и вас пригласим, – сказала Лида, улыбаясь.
Официант слегка поклонился и отошёл.
– Ну и кафе, жутко похоже на Баскервиль-холл из «Шерлока Холмса», не находишь? – спросила Лида.
– Да, очень похоже, такие люстры, полумрак и вправду холл… Баскервиль-холл! Да и официант у них на Бэрримора чем-то смахивает. Подлетел к нам, я подумал, овсянку сейчас будет предлагать.
Они засмеялись. Лида, во всей своей красе, раскрепощённая, хорошенькая, напела мелодию из известного кинофильма. Они опять засмеялись.
– Это ещё что! В одном ресторане, где я раньше работал, был у нас один повар, похожий как две капли воды на Франкенштейна. Представь себе картину: в белом халате с большим ножом по ресторану расхаживает доктор Франкенштейн, – сообщил Веренич.
– Димуль, хватит жути нагонять, думай, что есть будем?
И они заказали только лишь две чашки эспрессо.
– С тобой мило общаться, – сказала она, закуривая.
– С семьёй твоей мне всё понятно, но где твои родители, почему ты один в нашем городе?
– Родители в Саратове, выращивают на даче кабачки да капусту. А я здесь, у вас.

Когда они вышли из кафе, было уже темно. Прохожие, думая о своём, словно в массовке, мерно скользили по лестнице вниз и вверх. Веренич и Лида остановились у небольшой круглой клумбы и замолчали. Над ними протяжной нотой гудел мигающий фонарь. Слышались звуки проезжающих машин. Пахло рекой.
«Какая же она красивая»! – думал Веренич, вглядываясь внимательнее в лицо любимой. Веренич обнял Лиду и ласково коснулся своими губами её губ.

В этот сказочный вечер счастливец Веренич пришёл домой поздно. На часах было уже одиннадцать. Он захотел принять ванну, стал набирать воду, как ему позвонили в дверь. Веренич посмотрел в глазок и увидел физиономию Харли Кейтеля, Анатолия Сергеевича. Удивленный музыкант открыл дверь.
– Здравствуй, маэстро. Вот, гулял сегодня по городу и решил к тебе заглянуть, не прогонишь?
– Нет-нет, что вы, проходите. Чай, кофе?
– Не суетись, не суетись, я на пять минут, – сказал Анатолий Сергеевич и, не снимая пальто и туфель, прошёл в комнату.
Он сел на диван, а растерянный Веренич застыл в дверном проёме.
– Представляешь, гулял сегодня у Десны, недалеко от проспекта, и задумался, какая там глубина? Ты не знаешь?
– Я об этом не думал.
– А зря. Есть у меня один человек, которого надо поучить, ведёт он себя неправильно. Это один гитарист, ты с ним знаком, ухаживает за моей женщиной, оказывает знаки внимания и думает, что я слепой и ничего не вижу и не знаю. «Карл у Клары украл кораллы...» Ну, я и решил присмотреть для него местечко в речке. Хочу, как у Пушкина: посадить в бочку, залить его цементом, и – бултых на дно! Да, вот ещё что: и саксофон, тьфу ты, прости, оговорился, гитару ему туда положу, чтобы веселее было. Здорово я придумал, маэстро?
Веренич закрыл глаза и нащупал кресло.
– Ладно, маэстро, ты, я вижу, устал, уже поздно, пойду я домой, до свидания!

Веренич пришёл в себя спустя сутки. Он был убит горем, придумывал хитроумные планы, как отомстить Анатолию Сергеевичу, забрать Лиду и уехать в другой город. Но всё, что ни приходило в голову музыканту, не получалось воплотить в жизнь. Подавленный Веренич так и не смог ничего предпринять и по-прежнему был вынужден совмещать приятное с полезным, правда, теперь уже в буквальном смысле подсев на кокаин. Лида также изменилась, она делала вид, что не знакома с Вереничем. На безымянном пальце женщины сверкало бриллиантовое кольцо. Она не улыбалась, исполняла больше грустные песни и в клубе почти ни с кем не общалась. А когда кто-нибудь из новеньких музыкантов обращался к Вереничу с вопросом, как зовут эту очаровательную певицу, саксофонист обычно говорил:
– Спросите у Саши, он старожил нашего клуба, он всё знает…

23.04.2013.