ОБЩЕЛИТ.COM - ПРОЗА
Международная русскоязычная литературная сеть: поэзия, проза, критика, литературоведение. Проза.
Поиск по сайту прозы: 
Авторы Произведения Отзывы ЛитФорум Конкурсы Моя страница Книжная лавка Помощь О сайте прозы
Для зарегистрированных пользователей
логин:
пароль:
тип:
регистрация забыли пароль

 

Анонсы
    StihoPhone.ru



ВИШЕНКА

Автор:

Двадцатидевятилетний преподаватель ВУЗа Кирилл летом подрабатывает в детском лагере вожатым и неожиданно для себя влюбляется в "пионерку", нарушая тем самым запрет, прописанный в правилах для работников.

Мучительные терзания героя, причиненные внезапно вспыхнувшим чувством к тринадцатилетней девочке-подростку, заставляют его искать причину этой любви не только в себе, но и в потустороннем мире. Ведь он вполне законопослушный (или законотрусливый) гражданин, а не педофил-извращенец. И в его планы не входит нанести вред ребенку.

Ловелас и сердцеед, баловень матерых хищниц, он вряд ли мог бы подумать, что его жизнь круто изменит застенчивая кисло-сладкая Вишенка.




ВИШЕНКА
Анна Клим
ЧАСТЬ 1
Глава 1

Двадцать восьмой год пребывания Кирилла в этом гостеприимном мире стремительно приближался к финишному рубежу, предполагая в последний день лета перепрыгнуть на следующую цифру – двадцать девять, чтобы начертить новый виток спирали его жизни. И уже седьмое лето подряд он с удовольствием посвящал себя работе в детском лагере в роли вожатого, неутомимого наставника современной молодежи.

Еще в бытность скромным студентом-третьекурсником, подзаработать во время летних каникул его подбил старинный школьный друг, но сам, пробыв в лагере всего две смены, сбежал, не выдержав трудной и ответственной работы с детьми. А вот Кирилл остался. Немало этому поспособствовало и вспыхнувшее чувство к курносенькой сероглазой вожатой из младшего отряда, с которой в то первое лагерное лето у него завязался бурный роман, ничем, впрочем, не завершившийся. Вернее, завершившийся их полным разрывом, разладом и разбегом в разные стороны, да к тому же неприятным, горьким осадком послевкусия.

Очевидно, накал страстей подогревался исключительно жарким летним зноем, да теплым, как парное молоко, морским прибоем. А как только погода стала портиться, сентябрьские дожди смыли приливы нежности, октябрьский листопад засыпал разноцветным узором чувство влюбленности, ноябрьский ветер напрочь выдул последние нотки привязанности. Декабрь же похоронил остатки воспоминаний о летнем романе под сугробами первого снега.

В последующие годы, точнее сказать, лета, Кирилл был осмотрительнее и серьезных лагерных романов не заводил, обходился случайными, кратковременными связями.

Пять лет назад, после окончания университета, получил красный диплом, звание магистра, и предложение остаться в должности преподавателя на кафедре высшей математики с последующим поступлением в аспирантуру и защитой диссертации. Этому предложению благоприятствовал и тот опыт работы с детьми, приобретенный в летнем лагере, умение организовать и сплотить коллектив, отсутствие страха перед разнузданностью современной молодежи. Кирилл был не из робкого десятка, имел твердый характер, уверенный взгляд стальных серых глаз, способность легко подчинять себе людей (и детей!), спортивные габариты – без малого двухметровый рост. Громогласной строгостью внешнего облика напоминал пролетарского поэта Маяковского, сошедшего прямо со страниц школьного учебника.

Директриса лагеря, впервые увидев Кирилла, всплеснула руками и удивленно воскликнула:

– Боже, кто к нам пожаловал, Владимир Владимирович, не дать не взять. Ну, Вы же вылитый Маяковский. Поэт у меня еще вожатым не работал. Стихов, батенька, не пишите?

– Нет, стихов не пишу, а вот задачки решаю. Я по профессии будущий математик. Хотите, квадратный корень извлеку?

– Не надо, голубчик, корни трогать, пусть растут, а вот задач, требующих принятия быстрого и верного решения, у нас в лагере хоть отбавляй. Если Вы любите и умеете их решать, тогда мы сработаемся….

А нынешней весной Кирилл наконец-то поставил жирную точку на последнем листе своей диссертации, потешив личное самолюбие присвоением ему кандидатской степени, положительными отзывами нескольких профессоров и крепким рукопожатием ректора.

Летние месяцы, проводимые им в детском лагере, странным образом, постепенно и незаметно, переросли в навязчивую привычку, своеобразный наркотик. И он уже решительно не мог понять, как можно провести лето в душном пыльном городе, под опекой мамы, с которой жил в двухкомнатной квартире хотя и в дружественных, но, за долгие годы совместного проживания, утомлявших его чрезмерной заботой, отношениях.

Лагерь, дети, море, лес, природа, свежий воздух, простор и раздолье – все это каждый раз с неумолимой силой манило его к себе.

Еще весной он списался с директором лагеря, не возражает ли она взять его на работу и на этот сезон.

Ах, нет, конечно, не возражает, более того, очень рада, всегда пожалуйста, милости просим. Как можно отказываться от такого красавца, такого замечательного вожатого и педагога.

И вот еще одно лагерное лето распахнуло свои знойные объятья, пахнущие морем, солнцем и лесом, каждодневными заботами и проблемами. Ничем не примечательное лето, если бы не событие, круто изменившее всю его жизнь…

Приехала последняя, третья смена ребят. Вожатые, воспитатели, руководство – все вышли встречать детей к автобусам.

Природная учтивость и внутренне благородство призывали Кирилла держаться джентльменом и встречать каждую выходившую девочку. Он галантно подавал руку, помогал выносить тяжелые рюкзаки и сумки. Монотонно выполнял одни и те же действия: поднял глаза, посмотрел в открытую дверцу автобуса, увидел на площадке девочку, принял у нее сумку, подал руку, помог ей сойти со ступенек. И опять: посмотрел в автобус, взял сумку, подал руку, помог сойти. И еще раз: посмотрел, подал, помог. В глазах уже рябило от новых лиц и пестрых одежд.

Подняв очередной раз глаза, он впервые увидел ЕЁ…

Там, внутри разинутой автобусной пасти, стояло воздушное Облако, нежное, прозрачное, в легком белом платьице с рассыпавшимися по юбке красными вишенками, и тащило за собой большую дорожную сумку.

Сумка судорожно цеплялась болтающейся длинной ручкой за какой-то угол и никак не желала покидать автобус. Девочка оглянулась, пытаясь отцепить запутавшийся ремешок и, не заметив следующих нескольких ступенек, полетела вниз. Если бы Кирилл не подхватил ее тогда, асфальт расписал бы милое личико замысловатыми узорами царапин и ссадин.

В тот момент, когда Кирилл держал это эфирное существо в своих крепких объятиях, на него уставились два блестящих глаза, темно-коричневые с вишневым отливом, сверкнувшие на фоне голубой бесконечности космоса как две яркие, зигзагообразные молнии – или ему это только показалось? – слившиеся в районе мозжечка в единый сверкающий луч, который электрическим током пронзил его насквозь и ушел в плодородное земное лоно. А вслед за ним, тем же маршрутом – сверху вниз – проследовал легкий холодок, внезапно сковавший тело и сделавший ватными ноги, готовые подкоситься и рухнуть вместе с хозяином и его драгоценной ношей, все еще притиснутой к парализованному небесным дефибриллятором сердцу.

Сколько времени держал он эту девочку прижатой к себе, Кирилл затруднился бы ответить даже под пыткой инквизиции. Может долю секунды, а может несколько минут. В это мгновение время остановилось, или замедлилось, или повернуло вспять, вычерчивая в его сознании спирали и петли Мёбиуса.

Что это было? Молния? Ее глаза пронзили его разрядом в несколько тысяч вольт? Откуда взялся среди ясного неба и солнечного дня этот огненный зигзаг? Кирилл готов был поклясться, что сию минуту видел молнии светящееся жало.

Молния была его роком. Она мистическим образом преследовала его. Она своей смертоносной, сверкающей силой четырнадцать лет назад разделила спокойную, размеренную жизнь на до и после, отняв у него сестренку. И вот опять молния. Чем на этот раз грозит ему встреча с электрической стихией? Или это раненное подсознание играет с ним злую шутку?

Девочка не вырывалась. Висела у него в руках и смотрела в глаза, как зачарованная, не смея моргнуть или пошевелиться.

Когда Кирилл опустил ее на землю, помог вытащить из автобуса сумку, где-то внутри, в самой глубине, зашевелилось нечто, имени которому он не знал, но точно почувствовал в себе его тяжесть. И весило это Нечто, как хорошая пудовая гиря. Оно сдавило горло, перехватило дыхание, сжало стальной клешней грудную клетку. Откуда оно взялось? Неужели влетело вместе с молнией и зацепилось за внутренние органы, предположительно за сердце.

Выходили из автобуса и другие дети. Кирилл помогал им машинально, сквозь туманную дымку внезапно нахлынувшего чувства. А Нечто краем глаза следило и не выпускало из поля зрения платьице с вишенками. "Вишенка" – так Кирилл прозвал ее. Интересно, сколько "Вишенке" лет и в какой отряд она попадет?



Глава 2

Со старшей вожатой Кристиной, занимавшейся распределением ребят по отрядам, Кирилл был в отличных, дружеских отношениях.

Как только заинтересованный взгляд вожатого заметил, что Вишенку направляют во второй отряд, Нечто демонически прищурилось и толкнуло его душу, а может быть, совесть – если только это не одно и то же – на первое преступление или хитрость.

"Хочу Вишенку, – топало ногами Нечто. – Хочу, чтоб она была в моем отряде и все тут!"

Внутренне замирая, но внешне стараясь придать своему облику решительность и невозмутимость, Кирилл подошел к Кристине и стал долго и пространно объяснять ей, что вон та девочка, ну, вон та, в платье с вишенками, ребенок хороших знакомых, и что ее мама просила, чтобы дочка была в его отряде, дабы иметь возможность за ней присматривать, так как она домашняя, первый раз в детском лагере и будет скучать и т.д... и т.п… И еще много чего плел сумасбродного, убедительного, веско аргументированного и нелепого.

В конце концов, Кристина махнула рукой.

– Забирай, только отстань. Видишь, сколько работы. Не до тебя. Помог бы лучше, чем мешать и отвлекать по пустякам.

"Вот и прекрасно" – Нечто ехидно улыбалось и восторженно потирало руки.
Мысленно пригрозив каверзнику увесистым кулаком, Кирилл подошел к Вишенке:
– Как тебя зовут?
– Ксюша.
– А я думал Вишенка.

Девочка улыбнулась и на нежных персиковых щечках, тут же нарисовались две забавные несимметричные ямочки, а тоненькие, почти прозрачные, руки, интуитивно оценив намек, прогладили складки платья.
– Сколько тебе лет?
– Тринадцать. Несчастливое число, но что поделаешь, – Вишенка по-детски безнадежно пожала плечиками, очевидно копируя слова старших по поводу своего нежного возраста.
– Ксюша, тебя распределили ко мне в отряд, ты не против? – вторая, ну совсем маленькая, пустяковая ложь, которую позволило себе сегодня Нечто.
– Нет.
– Ну, тогда пошли. Вон наш отряд стоит.



Глава 3

Кирилл забрал своих ребят и повел знакомиться с лагерем, с его традициями, порядками, уставом. Водил по территории, показывал, что где находится, рассказывал о правилах поведения, о распорядке дня. Вроде всё как всегда, когда приезжала новая смена. Но в этот раз он говорил специально для нее. На нее хотел произвести впечатление, хотел, чтобы ей понравились и распорядок дня, и корпуса, и качели, и столовая.

"Что за наваждение? Бред какой-то. Почему она так привлекает мое внимание? Ладно, пройдет. Просто эта девочка-вишенка такая милая "симпатюля", какая-то необычная, трогательно не похожая на других, только и всего. Привыкну видеть ее постоянно перед своими глазами, примелькается, и это наваждение пройдет" – убеждал себя Кирилл, но коварное Нечто лукаво хихикало и показывало ему язык: "Это мы еще посмотрим."

Потом было знакомство на отрядном месте, представлявшем из себя четыре, квадратом по периметру составленные длинные скамейки под сводами столетних сосновых деревьев, сквозь колючую зелень которых просвечивало южное солнце. В центре правильного четырехугольника, обложенное остроконечными камнями словно ритуальное святилище предков, располагалось кострище.

У Кирилла был выработан свой особый способ знакомства: кидал мяч кому-то из ребят, а тот громко называл свое имя и фамилию и возвращал мяч обратно.

Взгляд вожатого внимательно следил и старался с первого раза запомнить, как кого зовут. Но когда очередь дошла до Вишенки, звонкий голосок пропел у него в ушах серебряным колокольчиком, по телу прокатилась волна озноба, руки дрогнули, глаза, неподвижно застывшие на ее лице, пропустили возвращавшийся мяч и тот, с легким придыханием и веселым подскоком, выскользнул из его похолодевших рук и откатился обратно.

Вишенка и сидевший рядом с ней мальчик одновременно наклонились, чтобы поднять катившуюся к их ногам идеальную форму мироздания и пребольно стукнулись лбами. Оба одновременно, как в зеркальном отражении, подняли руки – она левую, он правую – и стали тереть ушибленные лбы. При этом смотрели друг на друга из-под работающих ладоней – она застенчиво, он заигрывающе – и широко улыбались. Губы мальчика произносили какие-то ей одной слышимые слова, еще больше смешившие ее. Мохнатая лапа ревности вонзила в сердце Кирилла свой корявый ноготок.

Нечто злорадно хмыкнуло. Тряхнув головой, Кирилл отмахнулся от непрошенного поселенца, пытаясь собрать остатки внимания, расплывавшиеся теперь, как манная каша по тарелке. Напрасно старался взять себя в руки, напрасно заставлял свой мозг сосредоточиться и продолжить знакомство с отрядом.

Мальчик, этот наглец (как смеет он нести свой бред его, ЕГО!, Кирилла, "Вишенке") продолжал что-то говорить, девочка продолжала улыбаться. До Кирилла, сквозь туман и ревность, долетали имена и фамилии незнакомых ребят, ныне совершенно не желавшие прописываться в извилинах его памяти.

"Ну и ладно, потом познакомлюсь, по ходу дела. Успею еще."



Глава 4

Вишенка приехала в лагерь впервые, вообще первый раз в своей жизни. Тут хитроумное и проницательное Нечто Кирилла не обмануло. Она, в самом деле, была домашним ребенком, и только в этом году родители решили, что их дочь достаточно взрослая, чтобы самостоятельно отправится в детский лагерь, да еще так далеко от города, на море.

Все ребята в отряде были старше ее на два, а то и три года. Может вследствие этого, а может по своей наивности и неопытности, Вишенка казалась Кириллу какой-то особенно хрупкой, беспомощной и обескураживающе беззащитной.

Но через несколько дней, проведенных в лагере, она уже достаточно освоилась, лагерная жизнь пришлась ей по душе и теперь Ксюша вся светилась жизнерадостностью и веселой беззаботностью, присущей только счастливому детскому восприятию действительности.

Она подружилась с двумя девочками. Вернее, это они взяли ее под свою опеку. В них явно зарождались педагогические способности или материнские инстинкты, ибо обоим доставляло огромное удовольствие "воспитывать" Вишенку и наставлять малявку "на путь истинный". Разница в возрасте в три года и опыт многократного отдыха в этом детском оздоровительном учреждении давали им повод считать себя опытными и всезнающими, а "новенькую" малой и глупой. Девчонки с радостью нянчились со своей наивной и неопытной подружкой может еще и потому, что не встречали с ее стороны никакого сопротивления. Всецело отдалась она в руки своих новоиспеченных воспитательниц. Удивленно-восхищенные, широко раскрытые глаза жадно впитывали всю новизну открывшегося вдруг, ранее незнакомого, лагерного мира подростков.

Улучив момент, когда все ребята разбрелись и две Вишенкины подружки, Даша и Маша (их имена сложились у Кирилла в забавную стихотворную рифму), уже ушли вперед, а она замешкалась на веранде, застегивая босоножки и поправляя на ходу белые носочки, Кирилл окликнул ее. Вишенка очень спешила за ушедшими вперед девочками и, когда настойчивый голос вожатого обратился к ней, посмотрела на него снизу вверх разочарованным, удивленным взглядом.

– Ксюша, нам надо поговорить.
Она послушно кивнула.
– Ты знаешь, что твои родители просили меня присматривать за тобой? Поэтому я всегда буду рядом. Я им обещал, что тебя никто не обидит, – произнес Кирилл хорошо заученную фразу, в которую сам уже начинал верить.

– А меня никто не обижает, – удивлено ответила она.
– Ну, мало ли что. Я должен быть рядом.

Русая головка еще раз кивнула, соглашаясь с убедительными доводами, но бежевые сандалики нетерпеливо переступали в серебристой пыли, а взгляд мимо воли оценивал степень удаления подружек и было видно, что ей гораздо интереснее догнать ушедших вперед девочек, нежели беседовать со взрослым дядей. Только уважение к старшим, внушенное родителями, славянской идеологией и современной педагогикой удерживали ее на месте.

Нечто продолжало вмешиваться и настойчиво нашептывало Кириллу, что неплохо бы задержать эту крошку, сказать еще что-нибудь, потянуть время в надежде, что девочки уйдут слишком далеко, а она вдруг передумает и захочет остаться.

Но в распахнутых глазах читалось заметное нетерпение и здравый смысл, стараясь заглушить демонический шепот Нечто, подсказывал Кириллу, что все-таки не стоит сильно грузить Вишенку своим обществом, что гораздо лучше постепенно приучать ее к себе, к своему постоянному присутствию.

– Хорошо, беги, догоняй подружек. А вы куда сейчас? – Ему хотелось знать о ней всё и контролировать каждый ее шаг.

– Мы к Галине Степановне плести "фенички" – весело крикнула она, убегая…



Глава 5

В четверг, после полдника, когда жара спала, на центральной площади лагеря, возле фонтана, проходил конкурс рисунка на асфальте.

Представителем от первого отряда выбрали Вишенку. Не потому, что она лучше всех рисовала, а потому, что все остальные отказались участвовать – что они, маленькие, на асфальте солнышко рисовать?!

А вот Вишенка согласилась с явным удовольствием. Впрочем, еще два парня, Роман и его друг, большие любители "Граффити", помогая ей, выводили мелом на асфальте остроромбические, стрелоподобные письмена заборно-настенной клинописи. Роман, изображая свои затейливые, совершенно нечитаемые, арабески, искоса поглядывал на Вишенку, проверяя, нравятся ли той его рисунки.

Остальным ребятам из первого отряда этот конкурс был неинтересен и они растворились на широких просторах лагерной территории, отнятой для благородной цели – детского оздоровления – у биосферного заповедника и лесничества.

Вишенка же очень серьезно отнеслась к конкурсу и, присев на корточки, разноцветными мелками старательно выводила море, солнце, кораблик на горизонте, эмблему отряда и еще множество каких-то ей одной понятных мелочей.

Кирилл сидел на лавочке возле фонтана и любовался девочкой, не в силах оторвать от нее глаз.

Ее розовые губки, еще по-детски припухшие - особенно нижняя - блестевшие всякий раз, когда Вишенка в силу привычки или в минуты волнения быстрым, непроизвольным движением облизывала их, и в которые он мысленно впивался поцелуем, сводили его с ума.

Ее носик, с едва заметной вогнутостью, приютил на своей седловинке два десятка мелких, редкорасположенных, озорных веснушек, самые непослушные из которых намеревались сбежать от своего благодетеля, незаметно сползая по его склонам на равнины ее матовых щек.

Темно-русые волосы, будь они коротко острижены, были бы представлены колечками кудрей. Но их длина доходила почти до поясницы, а тяжесть и густота распрямляли эти колечки в едва намечающиеся волны. Они играли и переливались в свете заходящего солнца и отдельные, самые непослушные волоски, не без помощи шаловливого ветра, образовывали вокруг ее головы золотистое свечение наподобие нимба.

Но самыми удивительными были глаза. Кириллу никогда в жизни не приходилось видеть такого оттенка: темно-коричневые, с отливом спелой вишни и с узором бронзовых лучиков, расходящихся от зрачка.

Глаза горели азартом, а руки, прозрачные, тоненькие, перемазанные мелками, как крылышки мотылька, мелькали над асфальтом. Подол ее платьица, того самого, с вишенками, так запомнившегося ему, раскинулся по асфальту, а из-под него торчали острые коленки и бежевые босоножки.

Кирилл, занятый созерцанием этого дивного виденья, абсолютно не заметил, как подошел и сел рядом Сережа Коршунов, Сергей Николаевич, как называли его "пионеры", его давний друг и сокурсник, тоже преподаватель, только на другой кафедре, а нынче вожатый второго отряда.

– Кирилл, ты что?! Слишком откровенно пожираешь ее глазами. Зачем тебе скандал?

– Это дочка моих знакомых и мне поручили за ней присматривать… – начал было Кирилл бессвязное и неубедительное бормотание, но Сергей резко перебил его.

– Не ври. Это не так называется. У тебя на лице написано такое блаженство. Какая дочка знакомых?! Ты бы на себя со стороны посмотрел. Просто я тебе по-дружески сказал, а другие ведь могут и не столь толерантные выводы сделать. Будь осторожнее. Ладно, я ничего не видел, а ты держи себя в руках. Помни первую заповедь вожатых. Ну, что тебе взрослых тёлок мало?

Сергей хлопнул себя по коленям, игриво подмигнул, наградил Кирилла всепонимающей улыбочкой и пошел по своим делам.

"Действительно, увлекся, черт побери. Надо встать и равнодушно уйти. Может даже зевнуть для пущей убедительности."

Но она, в сверкании солнечных лучей, в этом раскинувшемся по асфальту платьице, в рассыпавшихся по юбке и по сознанию Кирилла ягодах, была так хороша, что уйти и не смотреть на нее было выше его сил. Но он ушел…



Глава 6

Кирилла стали мучить сомнения, правильно ли он поступил. Зачем взял ее в свой отряд, обрекая себя на постоянную пытку (или блаженство!) видеть Вишенку, тем самым принуждая привязываться к ней все сильнее с каждым днем. Не поступил бы так опрометчиво, возможно, уже забыл бы о ее существовании. Но он сам приговорил себя к терзаниям и сам исполняет свой суровый приговор. И главное, не мыслит теперь своего существования без этой сладостной муки.

А ведь она совсем не замечает его. Заинтересованные взгляды оценивает как должное, то есть, никак. Взрослый человек смотрит на нее, ну, наверно, так и должно быть, на то он и вожатый, чтобы следить за детьми, дабы они не разбежались, не напроказничали. Так и только так, по-другому и не может смотреть воспитатель на ребенка.

Она охотно улыбается шуточкам мальчика, с которым они тогда так весело встретились лбами (Кирилл запамятовал, как его зовут, кажется, Роман. Да, точно, Роман – литературно-библиотечное имя). Они весело смеются, когда тот ей что-то рассказывает, награждает мальчика милой улыбкой и двумя ямочками на щечках, памятными Кириллу с их первой встречи у автобуса.

Но стоит вожатому подойти к ней с каким-то вопросом, ямочки исчезают, взгляд становится тревожно-почтительный, как если бы учитель спрашивал решение задачи, которого она не знает. Еще бы, ведь он для нее всего лишь взрослый человек, никак не связанный с ее детским миром. Что бы он не сказал, Вишенка замирает перед ним, как испуганная школьница, психологически отдаляясь на недосягаемое расстояние, прячась за возрастным барьером, за уважением и растерянностью.

У Кирилла сжималось сердце, разум терзался в догадках, не зная, как осторожно, не вызывая ни у кого подозрения и недоумения, привлечь внимание девочки, чем заинтересовать, как свести на нет возрастные различия, помочь увидеть в нем друга, а не старого, мудрого, но неинтересного педагога.

Поддаваясь на уговоры хитрого и плутоватого Нечто, он пристально смотрел на нее, поедая глазами, любуясь ею, но Вишенка, заметив необычность такого взгляда, стушевывалась, смущенно отводила глаза, боясь их поднять, чтобы не встретиться с его непонятным взглядом. Если представлялась такая возможность, осторожно отодвигалась подальше или пряталась за спины других ребят, искренне не понимая и недоумевая, что он, собственно, хочет.

Драгоценные августовские дни сменяли друг друга и Кирилл не видел ни единой возможности изменить сложившуюся ситуацию.

Когда еще один день, очередная страница в лагерной тетради третьего заезда была благополучно перевернута и прохлада охватила своими липкими объятьями южное побережье, Кирилл, лежа в постели и вглядываясь в ночную тьму, старался понять, что произошло, что случилось, почему его так до одури волнует эта девочка…

Кто знает, есть ли на свете люди, у которых мысли текут плавно и последовательно, радуя своих обладателей стройностью и размеренностью содержания. Его мысли напоминали рваные клочки событий, обрывки воспоминаний, отрывки рассказов, огрызки видений и это множество, загнанное в глубины серого вещества, совершало там броуновское движение. Иногда же, подпав под закон теории вероятности, складывалось в довольно привлекательные, но замысловатые калейдоскопные узоры. Забавы ради и в силу профессии, обладая математическим складом ума, он пытался выстраивать их, и, для облегчения задачи, нумеровать, но от этого они не становились более связными или организованными.

Итак, вот нумерованный список обрывков мыслей ушедшего дня, теснившихся у Кирилла в засыпающей голове:

1. Обыкновенная девочка, симпатичная, милая, нежная, но ничем особенным не выделяющаяся. Во всех заездах полным-полно гораздо более красивых, более соблазнительных, более сексуальных и более взрослых девушек, виноградной гроздью готовых увить мою шею, а вот поди ж ты, совершенно меня не трогающих, более того, даже раздражающих своей навязчивостью.

2. Я что, влюбился? Неужели влюбился? Но в кого? Маленькую девочку, ребенка? Бред, полный бред. Но чем объяснить этот трепет в жилах при звуках ее голоса, при мимолетном взгляде на меня. Почему мой взор выискивает ее в толпе и как магнитом приклеивается к худенькой фигурке? Почему так хочется, чтобы она была рядом?

3. Если я влюбился, я преступник, вернее клятвопреступник, я нарушил первейшую заповедь вожатых всех времен и народов: не влюбляться в "пионеров", особенно в "пионерок". А я влюбился, значит я не достоин носить почетное звание "Вожатый". Да хрен с ним, со званием, поцеловать бы ее… Все почетные звания мира за один ее поцелуй. Господи, опять бред. Я сойду с ума.

4. Она совершенно не замечает меня. Я для нее всего лишь взрослый человек, вожатый, такой же далекий от ее мира, как воспитатели в детском саду, учителя в школе или родители в семье, которых нужно уважать, слушаться, но никак не одаривать своим вниманием.

5. Зачем я все это затеял? Зачем определил ее в свой отряд? Вырвал из среды сверстников и поместил к шестнадцатилетним ребятам. Не грозит ли моя прихоть какими-либо штрафными санкциями, если обман раскроется? Не нарушил ли я права ребенка на полноценный отдых в лагере, оплаченный ее родителями?

6. Но как я мог отдать ее в другой отряд? Что она, моя милая девочка (ибо она моя, пусть только в моем воображении, но все равно моя и ничья больше, я никому ее не отдам, ни за что и никогда. Судьба, ты должна это знать, иначе я с тобой разведусь! Опять бред…), так вот, что она – ОНА! – будет делать, такая наивная и хрупкая, в другом отряде, среди других, может быть, агрессивных детей, без меня, без моей опеки и внимания. Нет, ягодка должна быть у меня на виду, под моим присмотром…

7. Ее появление в моем поле зрения, в моем привычном однообразии лагерной жизни с каждодневными, надоевшими к концу лета, обязанностями внесло неожиданно радостный момент – возможность наблюдать за ней и озарило новым светом монотонность моего бренного бытия. Ах, как поэтично я это сказал!

8. Мысли…, сколько мыслей. Как они в таком количестве помещаются у меня в голове? Что со мной происходит? Я должен это понять…А не является ли ее появление в моей жизни знаком судьбы…

На тонкой грани сна и бодрствования калейдоскоп мыслей разменял яркость красок на расплывчатость контуров и на темной стороне внутреннего века нарисовался образ Ксюши в виде воздушного облака в платьице с красными вишенками. И над этим облаком повисало его собственное бесформенное Нечто, отголосок его загнанной в глубины подсознания раненной совести…

Глава 7

Дискотеки проходили в лагере каждый вечер, за исключением тех дней, когда какой-нибудь концерт или праздник не затягивался настолько долго, что времени на танцы уже не оставалось.

После ужина, ди-джей Алексей (как тот сам себя называл, удачно рифмуя имя и хобби), он же по совместительству физрук лагеря (его официальная должность), расчехлял аппаратуру, протягивал провода, готовил диски, пластинки, проверял микрофоны, демонстрируя знание азов арифметики. Делал все четко и уверенно, окруженный стайкой мальчишек, добровольных помощников, охотно подающих, подставляющих, настраивающих, что-то подключающих, одним словом, копошащихся рядом и гордых своей причастностью к столь любимому лагерному мероприятию, имя которому – Дискотека.

Вишенке такие вечера пришлись явно по душе. Родители не пускали дочку на дискотеки в городе, считая их гнездом разврата, не без основания предполагая, что молодежь там пьет, курит, балуется наркотиками и для их в строгости воспитанной девочки такое времяпровождение ни к чему.

В лагере в этом отношении все было гораздо скромнее, невиннее, нравственнее, во всяком случае, большой педагогический коллектив намеревался сделать все возможное, что было в его силах, дабы свести к минимуму эти негативные явления в социальной жизни молодежи.

Ксюша открыла для себя новый мир, очень быстро научилась танцевать, копируя других детей, и теперь, с присущими ей простотой и наивностью, наслаждалась новыми впечатлениями.

Кириллу доставляло истинное блаженство, смешанное с чувством тревоги и ревности, сидеть поодаль и наблюдать за происходящим.

Раньше он не отказывал себе в удовольствии потанцевать на дискотеках – в жилах играла молодая кровь, задор юности. Любил покрасоваться, повыпендриваться в самом центре большого круга ребят, выбирая себе в партнерши ловко танцевавшую девушку, занимающуюся, как правило, эстрадными или спортивными танцами. Такая обязательно отыскивалась в каждом заезде и была не прочь похвастаться перед всеми своим мастерством. На медленные танцы он приглашал девушек-вожатых и "пионерок" из старших отрядов, оставаясь в душе абсолютно равнодушным и к тем и к другим. И разум его, неомраченный и неотягощенный никакими чувствами, источал шутки и веселые истории совершенно легко, беззаботно и непринужденно.

Теперь что-то надломилось в нем. Не хотелось танцевать ни с кем, кроме нее. Кириллу вдруг показалось совершенно неинтересным, скучным, ненужным танцевать со всеми этими девушками. Но подойти и пригласить Вишенку он не решался. Это было невозможно предпринять в условиях всеобщей видимости, под зорким прицелом стольких пар любопытных глаз. Ему чудилось, что невольное волнение мгновенно станет заметно окружающим, а своим трепетом в лице, дрожью в теле, неуклюжестью в ватных ногах и той страстью, с которой станет держать это милое создание, он сразу выдаст себя, свой интерес к ней.

Иногда, под натиском быстрой ритмичной мелодии, он выходил потанцевать к своему отряду. В этом заезде роль лидера-заводилы исполняла Лена, высокая пятнадцатилетняя девушка, которая с пяти лет занималась спортивными танцами и гимнастикой, танцевала мастерски и очень этим гордилась. Она часто тащила Кирилла в круг в качестве партнера. Во-первых, потому, что вожатый и сам неплохо танцевал, имея за плечами большой опыт лагерной жизни, уверенно, непринужденно держался. Во вторых, он был высокий, сильный и с легкостью поддерживал, подкидывал, переворачивал ее. Они вдвоем, в центре большого круга, танцевали рок-н-ролл, с бешеными вращениями и переворотами через голову, эротичными движениями бедер и переплетением ног, одним словом, устраивали целое представление для восхищенной публики, поддерживающей и подзадоривающей солистов, дружно хлопавшей в ладоши в такт музыке.

Кирилл соглашался на это действо, зная, что Вишенка тоже стоит среди других ребят в кругу и смотрит на него. Когда выдавалась возможность в бурном водовороте движений взглянуть на нее, ему наградой служили восторженный взгляд, неистово хлопающие ладоши и ножки, отбивающие ритм.

Ди-джей Алексей искусно дирижировал процессом, чередуя быстрые танцы с медленными. С высоты своего микшерского пульта наблюдал за состоянием толпы и в зависимости от степени ее усталости, заинтересованности, заведенности включал ту или иную фонограмму.

При звуках минорной лирической мелодии, танцплощадка пустела, толпа откатывалась к стоящим по периметру скамейкам, а на средину уже выходили пары. И только малыши продолжали резвиться и толкаться с одного края поля, кривляться, передразнивая старших, никому, впрочем, не мешая ввиду мелкости их физических форм.

Кирилл отходил к скамейке подальше от грохочущих колонок, занимал наблюдательный пост на теневой стороне поля, там, где не слепил прожектор, и с интересом наблюдал за Вишенкой. Ревнивый взгляд фиксировал все моменты, когда ее приглашали другие мальчики.

Иногда, нехотя уступая настойчивости какой-нибудь девицы, тянувшей его на танцплощадку, Кирилл шел с ней в круг, поддерживая под локоть, рассеянно слушал, вернее не слушал вовсе, топтался на месте без особого азарта, лениво переступая с ноги на ногу.

Танцуя, всегда старался оказаться рядом с Вишенкой, (в этом и состоял план его уступчивости) украдкой бросая на нее взгляд и прислушиваясь, о чем она говорит со своим кавалером, совершенно пропуская мимо ушей слова своей собственной партнерши.

Но как только мелодия замирала, быстро провожал девушку до ближайшей лавочки и опять занимал свой наблюдательный пост.

Было забавно видеть, как Вишенка танцевала, неловко, по-детски двигаясь. Как держала "пионерское" расстояние со своим партнером, положа ему вытянутые вперед руки на плечи, в то время как он, такими же прямыми руками, держал девочку за талию. Между ними с легкостью поместился бы еще один танцующий, причем, Кирилл не имел бы ничего против очутиться на этом месте сам.

Роман оказался самым настойчивым кавалером. Этот наглый тип постоянно крутился возле Ксюши, успевал опередить других мальчиков, приглашая на медленный танец, и держался рядом во время быстрых танцевальных па.

С Романом Вишенка особенно оживленно и с интересом о чем-то беседовала. Нечто сразу прикрепило этому сопернику ярлычок с номером один.

Кирилл возлагал смутные надежды на белый танец, внутренне молил судьбу, чтобы та сжалилась над ним и внушила этой ягодке подойти и пригласить своего вожатого. Ведь подходили же другие девушки и тащили его танцевать, не взирая на окрашенность объявленного ди-джеем танца в белый или другой цветовой оттенок.

Дискотека закончилась, Вишенка не подошла.

Эгоистичное Нечто, в отличие от Кирилла, такого мудрого и понятливого человека, талантливого педагога, ничего не желало знать, никакие доводы не хотело принимать во внимание, топало ногами и упорно теребило душу грязными мохнатыми лапами.

Уже засыпая, Кирилл подумал, что хватит тянуть резину, пора действовать, что на следующей же дискотеке обязательно пригласит ее сам. Он дал себе слово, что непременно подойдет, чего бы это ему не стоило, кто бы там не смотрел, пусть хоть весь лагерь во главе с директором выстроятся по стойке смирно и глазеют на него.

И откуда только взялась эта совершенно не свойственная ему нерешительность? Странно было впервые столкнуться с ней, впервые обнаружить ее в себе. Неужели влюбленность на него так подействовала? Ну, так он и раньше бывал влюблен. Или нет? Или ему это только казалось? Или был влюблен, но не по-настоящему, а поверхностно, не глубоко. А сейчас тогда как? Что это за чувство? Бог его знает – что! Но такого чувства у него никогда не было ни к одной женщине. Трудно сформулировать точное определение того, что он испытывает сейчас, но Кирилл вполне мог бы поручиться за то, что не испытывал такого раньше.

"Ох, намудрил. Я сам-то хоть понял, о чем только что подумал. Ладно, как бы там это не называлось, черт с ним, завтра приглашу ее на танец и посмотрю. Первый танец все покажет."



Глава 8

На следующий день после полдника Вишенка сидела на скамейке одна. По близости не было ни подружек, Даши и Маши, ни навязчивого ухажера Ромы. Кирилл подошел и уселся рядом.

– Ксюша, как тебе в лагере, нравится?
– Да, очень. Я никогда не была раньше. Родители считали, что я еще маленькая и не посылали меня.
"А ты и сейчас маленькая, девочка моя" – подумал он, а вслух добавил:
– Ну, а как твои фенички? Много сплела?

– Три. Я одну для мамы сделала, одну для подружки из класса, мы с ней еще с детского садика дружим. А хотите, я Вам тоже сплету?
– О, очень хочу, сплети, пожалуйста, на память.
– А какого Вам цвета?
– Какого хочешь, на свое усмотрение. Только не розового. А то буду, как кукла Барби.
– Вы на Барби уж никак не похожи, – и ее лицо осветилось веселой улыбкой. – Скорее на Кена.
– А кто такой Кен?
– Вы не знаете? Это муж Барби.
– Ах, вот оно что?! Теперь буду в курсе. А то я в куклы давно не играл. Вот и забыл.

Тут Вишенка зашлась таким звонким заливистым смехом, что на глазах у нее выступили слезы. Она так живо представила себе большого, мужественного вида, взрослого мужчину, играющего в куклы, одевающего в розовое платье Барби, которая собралась идти на свидание к Кену, ждущему в коляске, запряженной белоснежной лошадью. А в розовом двухэтажном домике, о котором Ксюша когда-то мечтала, но который ей так и не купили, Кирилл Андреевич укладывает спать двух малышей в детской кроватке.

– Я представила, как Вы в куклы играете, – сочла она нужным пояснить причину своего веселья.

Кирилл любовался процессом этого беззаботного, откровенного смеха, переполняемый радостью, что так легко удалось рассмешить Вишенку. Ее тело вздрагивало от каждого нового приступа, то распрямляясь, то наклоняясь вперед так, что две косички премило перекатывались со спины на грудь и обратно, ручки время от времени вспархивали с колен, чтобы хлопнуться друг об дружку и снова падали на прежнее место. Ему удалось поймать одну, ту которая была ближе к нему, в момент ее приземления на колено и захватить пленницу в свои ладони. Он держал эту маленькую кисть, которая продолжала подергиваться, повторяя движения своей правой родственницы, передавая ему вздрагивания ее тела.

Он, не скрывая восторга, разглядывал Вишенку.

Две заплетенные по бокам косички открывали маленькие розовые уши, и Кирилл с удивлением заметил, что она не носит сережек и уши у нее не проколоты. Это было странно в наше время, когда уши девочкам прокалывают чуть ли не с рождения.

Не было на ней также никаких украшений, ни колец, ни цепочек, которыми щедро увешивали себя другие девушки, да еще в таком количестве, что им могли бы позавидовать новогодние елки. Она не пользовалась косметикой и парфюмерией, во всяком случае, в лагере, и от нее исходил какой-то едва уловимый, детский запах. Кирилл даже не мог определить, что это за запах: невинности, чистоты, что ли. Или ему это только так казалось? А может это феромоны на него так действуют? Да нет, феромоны не пахнут. "А с другой стороны – гормоны, феромоны – какая мне разница, почему мне нравится эта девочка и ее запах."

Вечером, на дискотеку, она все таки делала легкий макияж – красила ресницы и мазала губы клубничным блеском. И тогда от Вишенки пахло клубникой и карамелью. Из всех украшений на ней были только заколки в волосах. Днем скромные, обычные резиночки или невидимки, вечером – нарядные, украшенные бусинами и стразами, блестевшими в свете прожектора, пряжки.

А еще на руке, которую так нежно и бережно держал сейчас Кирилл, красовалась сплетенная ею феничка. И всё!

– Ксюша, почему ты не носишь сережки? Другие девочки чуть ли не с детского сада в сережках. Тебе что, не хочется?

– Хочется, но мне родители не разрешают уши прокалывать. Папа сказал, что подарит сережки, когда мне исполнится шестнадцать лет. А раньше даже и думать нечего, только через его труп.

– Ты такая послушная дочка, никогда родителям не перечишь, ничего у них не просишь, не требуешь, и не настаиваешь на своем?

– Нет, ну почему. Если мне что-то очень хочется, то прошу, конечно. Но сережки – это не принципиально, это мелочь, тут можно и уступить, раз уж мои родители такие противники сережек. Мне и без сережек хорошо живется.

– Какая ты мудрая девочка, в твои-то годы, – искренне удивился Кирилл. – А родители у тебя строгие?

– Да, особенно папа. Они меня не всегда понимают, так как уже в возрасте. Я у них поздний ребенок. Я родилась, когда маме было 42 года, а папе – 45. – Кирилл заметил в детских словах нотки взрослых разговоров, ею услышанных, запавших в ее головку и теперь выдаваемых за свое мнение. – Но я все равно их очень люблю, хоть и обидно иногда, что у других девочек что-то есть, а мои родители считают, что это для меня рано или не нужно.

– Ну что, например?

– Например, компьютер. У всех моих подружек есть, а у меня нет. Папа говорит, что там много грязи, всяких вирусов и всего плохого, что мне еще рано, что если я буду сидеть за компьютером, то зрение испорчу и заработаю сколиоз. А мне все равно хочется иметь компьютер. Но папа пообещал, что если я хорошо закончу девятый класс, он мне на день рождения подарит.

– А когда у тебя день рождения?
– Девятого сентября. У меня – если цифрами дату рождения писать – то красиво получается 09.09.99. А у Вас когда?
– Это ж надо! А у меня 31 августа.
– Ой, уже совсем скоро. Выходит, что я всего на десять дней Вас младше?
– Да, всего на десять дней и пятнадцать лет.
– А сколько Вам лет исполнится?
– Двадцать девять. А ты сколько думала?
– Не знаю, я не думала. Просто Вы такой большой и… – она запнулась, подыскивая еще одно прилагательное, характеризующее вожатого, но, то ли постеснялась, то ли не знала, что сказать.
– И страшный? – помог он довершить мысль, провоцируя на откровенность по интересующей его теме.
– Не-ет, Вы совсем не страшный, просто сильный и высокий. Кирилл Андреевич, а какой у Вас рост?
– Метр девяносто пять. А у тебя сколько?
– Ого! А у меня метр шестьдесят три. А девочки до скольки лет растут? Я еще вырасту?
– Конечно вырастешь. Я точно не знаю, до которого возраста растут именно девочки, но думаю лет до шестнадцати – семнадцати. Так что тебе еще расти и расти. Ты еще сантиметров десять наберешь, а может и больше.

Ксюша казалась удивительно нежной, трогательной, беспомощной. Кирилл недоумевал откуда в современной девушке столько тургеневской женственности. Или, может, такое ощущение складывалось из-за контраста с теми женщинами, которые преследовали и окружали его в последнее время: хваткими, агрессивными, матерыми львицами, готовыми рвать и метать, зубами отгрызать от жизни лучшие куски, включая и Кирилла (от скромности он никогда не умрет) и от которых он порядком устал. Кокетливая алчность женщин, посягающих на его руку, сердце и другие органы, вызывала в нем только раздражение. Ненасытность хищниц, расставляющих силки на его мужскую природу, мгновенно вызывала реакцию отвращения и отторжения. Он сначала просто не любил, а потом стал люто ненавидеть цепляющихся за него представительниц прекрасного пола, пытающихся заманить в свои сети. Его незаурядная личность, становившаяся из года в год все более основательной и солидной, не оставляла равнодушными женщин, готовых пасть в его объятия, процент которых с годами только увеличивался.

Такие милые, ласковые, тепличные кошечки, как Вишенка, до этого момента не встречались на его пути. Может быть, поэтому она так мгновенно и поразила его.

Кирилл все еще держал ее ручку, не желая выпускать из своей ладони, и думал, какие у нее маленькие пальчики и продолговатые ноготочки, миниатюрные, почти как у младенца. Особенно в сравнении с его собственной огромной лапищей. И никакого лака!

Каждый день Кирилл наблюдал маникюр других девушек. Не заметить его было просто немыслимо, он бросался в глаза за километр дюймовыми ногтями (скорее когтями), накладными или природными, ярко раскрашенными невероятным узором, с объемными розочками, бабочками и всякой другой чепухой.

Ксюшины ногти были просто аккуратно подстрижены, подпилены, ровненькие, естественного розового цвета. Без лака, без бабочек, без пестроты. Его умиляла такая простота и естественность ("умилять от слова «милая», что ли?"). Ему вдруг так захотелось поднести эти крохотки к своим губам и поцеловать каждый в отдельности и все сразу, но он сдержался, а свое желание и порыв нежности вложил в глубокий, вырвавшийся из груди вздох.

Кирилл не стал спрашивать, почему она не красит ногти. Хватило и сережек.

Вишенка не вырывала руку и вожатый пытался определить причину: то ли малышке нравится, что он вот так держит ее, то ли просто не замечает этого. В любом случае, сам он посчитал это своей маленькой победой и первым шагом на пути их сближения.

Из репродуктора послышался громкий голос старшей вожатой Кристины: "Все отряды приглашаются на ужин. Внимание! Все отряды приглашаются на ужин."

Кирилл встал:
– Ну что, Ксюша, пошли, нас на ужин приглашают. Правда, надо еще отряд собрать. Ты мне поможешь? А то разбрелась моя паства по лагерю – кто в лес, кто по дрова.

Вишенка улыбнулась и ему стало так легко и радостно на душе. И окрыленный счастьем, вожатый отправился собирать разбежавшееся по территории стадо, чтобы организованной толпой, вернее, неорганизованным строем, зато с песнями и речёвками, отправиться в столовую.



Глава 9

День Нептуна – самый интересный праздник в лагере. Веселье начинается с раннего утра и длится до позднего вечера.

Во всех предыдущих заездах Кирилл с удовольствием соглашался быть Нептуном. Видный, импозантный, с волосатой грудью и широкими плечами, в белоснежном парике, с привязанными на резиночке бородой и усами, он представлял из себя довольно внушительного Морского самодержца. Эта роль была главной в спектакле – не очень утомительной и не слишком многословной. Работали, читали стихи, пели и танцевали другие. В его же царские обязанности входило всё это снисходительно созерцать и принимать дары, состряпанные из ребячьих поделок, конкурсов и номеров самодеятельности.

Но в этот раз Кирилл решительно отказался, мотивируя отказ тем, что однообразие уже надоело, неплохо бы сменить амплуа и попробовать свои силы в роли черта.

– Ладно, – махнула рукой начальница лагеря, – Черт с тобой, вернее, если хочешь, будь чертом. Только ищи себе замену.
– Серега, будь другом, подмени меня в роли Нептуна. – Кирилл поймал за рукав проходившего мимо товарища.
– А что так? Всегда с удовольствием соглашался, – лукаво покосился Сергей.
– Хочу в этот раз побыть чертом.
– А-а, это потому, что, по сценарию, черти тащат в воду, обливают и купают в море маленьких девочек? – многозначительно подмигнул Сергей, толкая его плечом.
– Ну так что, подменишь или нет? – с раздражением прервал он поток искрометных догадок.
– С тебя пиво. – Сергей снисходительно усмехнулся, – смотри, Кирилл, доиграешься.
– Давай-давай, ты еще мне будешь нравственные морали читать? Спасибо, что выручил.

Не стоит приводить здесь описание грандиозного представления на морском берегу, театрализованного действа, распланированного персоналом, номера самодеятельности, подготовленные детьми, конкурсы, призы и восторг зрителей. Этот праздник знаком всем с детства, проводимый в детских садах, летних лагерях, санаториях, базах отдыха и даже в дни празднования Военно-морских сил различных держав мира.

Быть чертом было менее почетно, но зато более вольготно. Появлялась прекрасная возможность затеряться в толпе других чертей и кикимор и незаметно вести свое наблюдение за волновавшим его объектом. Такая перспектива нынче Кирилла занимала гораздо больше, чем все престижи, вместе взятые.

Это наблюдение доставило ему истинное удовольствие. В отличие от остальных детей, Вишенка на все происходящее смотрела, как прилетевшая с другой планеты фея. Все для нее было ново, необычно, она, вся сияя от счастья, впитывала в себя каждую реплику, сценку, номер. Как зачарованная смотрела на все широко раскрытыми глазами, подпрыгивала на месте, с воодушевлением болея за того или иного персонажа в спектакле, по-детски восторженно хлопала в ладоши, восхищаясь выступлениями, излучая такую радость, что он, пренебрегая осторожностью и позабыв все на свете, даже причитающиеся ему по роли телодвижения, не мог оторвать от нее влюбленных глаз.

Опомнился только тогда, когда вожатая из младшего отряда, настоящая чертиха или чертовка, или как там называют чертей женского пола, стала теребить его, толкая в бок, пытаясь вывести из забвения и вернуть на морское побережье.

В конце представления черти начали топить присутствующих в порядке субординации: сначала, конечно, директора лагеря, потом докторов, поваров, вожатых. А потом и всех подряд без разбора.

Наступил его звездный час! Этого мгновенья он ждал на протяжении всего праздника. Вот когда можно (и даже нужно по сценарию!) спокойно, не вызывая никаких подозрений, приблизиться к Вишенке. Она с подружками стояла возле кромки воды, когда сзади на них налетел огромный свирепый черт и потащил в море подальше от берега.

В общей суматохе, в брызгах воды и пены Кириллу удалось оттеснить ее от подружек. Огромная детская масса визжала и барахталась. На Вишенку откуда-то сбоку наскочил Роман, всегда неизменно присутствовавший рядом, который ей заигрывающее улыбался, развлекал забавными историями и приглашал танцевать на дискотеках, его "соперник", получивший первостепенный статус.

Паренек явно старался оказать девочке повышенные знаки внимания и толкнул в спину так неожиданно и сильно, что та, не удержавшись на ногах, с головой ушла под воду, а юнец еще и притопил ее, сам навалившись сверху. От неожиданности Ксюша глотнула приличное количество соленой воды и, когда Кирилл выхватил захлебнувшееся дитя из морской пучины, малютка, как всякий утопающий, испуганно хватая ртом воздух и откашливаясь, обвила шею вожатого руками, цепляясь за него, как за спасительную соломинку, правда, оказавшуюся весьма прочной и надежной, внушительных размеров, опорой. Соленая вода зашла в глаза и Вишенка не в силах была их раскрыть. Бисерные капли на ее влажном лице отливали радужными бликами, мокрые ресницы слиплись и напоминали треугольные лучи рождественской звезды.

Но это было блаженство. Кирилл нежно держал ее голенькое, покрытое лишь двумя тонкими полосками купальника, тело. Прижимал к себе, поворачиваясь спиной к берегу, к лесу, уже проглотившему половину солнечного диска, лицом к окрашенному кровавым закатом горизонту, направляясь к краю барахтающейся и плещущейся детском массы, при этом закрывая собой и унося от любопытного взора толпы, от этого мальчика, ошалело глядевшего им вслед. Прижался щекой к бархатистой щечке, ощутил прохладную влажность ее кожи, украдкой поцеловал в ухо, отыскав его в завитках мокрых волос.

В этот миг он был благодарен разбушевавшемуся подростку за его дерзкую выходку. Вишенка кашляла, припадая к мужскому плечу, но не вырывалась. Кириллу даже показалось, что она не против, чтобы вожатый вот так держал и не отпускал ее и прижимал к себе, и склонялся к ее лицу и еще бог знает чего нашептывала чересчур разыгравшаяся фантазия, подстрекаемая чувственными подсказками Нечто.

Он благословлял море за то, что оно, подогнав свою поверхность под его солнечное сплетение, любезно скрывало от любопытных взглядов и охлаждало его взбунтовавшийся восторг. Ее ноги касались туго набитых желанием плавок, и Кирилл боялся, как бы это обстоятельство не напугало девочку, но, слава богу, она была слишком взволнована сложившейся ситуацией, кашляла, жадно глотая ртом воздух, и ничего не замечала вокруг.

Это происшествие и такой геройский поступок мимо воли заставили Ксюшу обратить не него свое внимание. От наметанного глаза Кирилла не мог ускользнуть незамеченным ее благодарный беглый взгляд, стыдливо отворачивающийся каждый раз, как только он перехватывал его.

"Она меня заметила. Теперь я для нее не пустое место. Лед тронулся… Ура!, господа присяжные заседатели."



Глава 10

Жилые корпуса – отдельные для каждого отряда – представляли из себя одноэтажные здания, разбросанные в гуще леса, с большой открытой верандой посредине и двумя крыльями по бокам, приютившими спальни мальчиков и девочек, прямо как во дворцах арабских шейхов – левая и правая половины, мужская и женская, семалык и гарем. По центру веранды еще несколько дверей вело в вожатские комнаты (у вожатого в отряде была хоть и небольшая, но отдельная спальня), а также в камеру хранения и общую отрядную комнату.

На площадке перед корпусом стояли простые деревянные лавочки, лавочки, подвешенные на цепях в виде качелей, качели и карусели (у старших отрядов, правда, отсутствующие за неактуальностью). Вместо них красовались два теннисных стола, на одном из которых в данный момент две Ксюшины подружки, она, да еще верный мальчик-паж Роман играли в теннис.

Вишенка в теннис играть не умела. Даша, Маша и Рома наперебой объясняли ей правила, но, по большей части, играли сами, на вылет. Она же стояла рядом и внимательно наблюдала за путешествием мячика с одного края стола к другому, при этом быстро поворачивая голову из стороны в сторону движениями милой кошечки.

Иногда ей давали поиграть и кошечка довольно ловко попадала по теннисному шарику, но ее удары не отличались замысловатостью и с легкостью отбивались противником, а то и вовсе пролетали мимо стола, в заросли спорыша и цикория или запутывались в болотно-зеленой мути сетки.

Это обстоятельство, однако, не очень огорчало Романа, который с огромным удовольствием обучал ее, с наслаждением касаясь неумелой ручки, показывая как владеть ракеткой, как правильно ударить, как отвести локоть (за который он тоже с удовольствием держался), как отступить ногой назад, чтобы достать неудобный мяч и все время с энтузиазмом обращался к ней по поводу и без, рассказывая ей теоретически и на примерах правила и приемы игры.

Кириллу же ничего не оставалось, как ревниво наблюдать, облокотясь на перила веранды, за их мышиной возней. "Надо будет потренировать ее игре в теннис. Если, конечно, она не предпочтет его тренировки моим."

За бассейном, с другой стороны лагеря был стол, который практически всегда свободен, так как находился далеко от всех отрядов, в тени деревьев, в густых зарослях возле самой ограды. "Пионеры" там никогда не играли ввиду удаленности места, в основном, вожатые баловались, когда выпадала свободная минутка. В ночные часы стол использовался по другому назначению и не только вожатыми.

"Предложу ей тайно потренироваться, чтобы потом она могла удивить и подружек и этого своего воздыхателя."

В тот же день, после полдника, Роман, навязчивый спутник Вишенки, отправился играть в футбол со всей мужской половиной отряда. Женская половина, имевшая симпатии среди футболистов, само собой разумеется, отправилась болеть за своих ненаглядных. Остальные девочки, в том числе и Ксюшины подружки, тоже разбежались в разные стороны – кто на фитнес, кто в кружок "Умелые руки", кто в бассейн на аквааэробику.

Вишенка стояла на веранде одна. У Кирилла сладко засосало под ложечкой. Нечто подкинуло новую идею, что, может быть, она ждала его и поэтому не пошла ни с подружками к Галине Степановне, ни на футбольный матч, болеть за команду Романа. Так или иначе, но она стояла, опершись на перила и смотрела, чуть прищурясь, на белые облака, замысловато-причудливым узорам которых позавидовали бы кисти и краски Левитана и Шишкина.

Перед этим Кирилл придумывал массу веских аргументов, чтобы убедить малышку согласится на его тренировки, волновался, как подойдет к ней, как пригласит позаниматься, в какой последовательности и с какой интонацией скажет всё это. Сотни раз прокручивал в уме разные фразы, меняющиеся в зависимости от вариантов ее ответа.

Но как только он заикнулся, Вишенка, немного смутившись, сразу согласилась. Многочисленные аргументы не понадобились.

– Ксюша, давай с тобой в теннис поиграем.
– Давайте. Только я не умею. Вам будет со мной неинтересно.

"О-о!, интересно, очень интересно, голубка моя, ты бы только знала, как мне интересно даже просто смотреть на тебя издали в толпе ребят, не то, что находится рядом, наедине, вдали от всех, в тени деревьев, в зарослях кустарника, в самом дальнем уголке лагеря.

Вслух же добавил:
– Я тебя научу, не боги горшки лепят. За бассейном есть теннисный стол, который всегда свободен. Там нам никто не помешает. Ты научишься и будешь играть лучше всех. Хочешь?
– Да, хочу.
– Ну, пошли.

И Нечто, вечно льстившее и подыгрывающее Кириллу, позволило себе сделать вывод, что ей все-таки небезразличен вожатый и она не против провести с ним некоторое время наедине, и что далеко не теннис прельщает ее в этом скромном предложении. Кирилл позволил своему неугомонному Нечто пофантазировать всласть, раз уж удалось так сразу уговорить Вишенку.

Шагая впереди и показывая дорогу, он часто оглядывался, якобы посмотреть, не отстала ли она, не потерялась ли, а на самом деле, для того, чтобы лишний раз насладиться милым личиком, голыми ручками, изящной талией, стройными ножками и другими анатомическими подробностями этой куколки.

Когда открытые аллеи остались позади и потянулись густые заросли зеленых насаждений, их тела поравнялись, и Кирилл, идя теперь рядом, смотрел на нее сверху вниз, не сводил глаз ни на секунду, любуясь, как пятнистая тень пробивающегося сквозь деревья солнца ласкает русую макушку, гладит по волосам. Как бы он хотел быть сейчас этой тенью. Ведь ей можно прикасаться к девочке просто так, просто по факту своего существования, а ему нельзя. Ему, чтобы прикоснуться и погладить малютку по голове или поцеловать эти нежные завитушки, нужен повод, нужен аргумент, нужно будет как-то объяснять свои действия…

Он учил ее играть. Учил правильно держать руку с ракеткой, учил закручивать пинг-понговый шарик, любовался сосредоточенностью ее лица, учил левой и правой подачам, любовался закушенной нижней губой, когда у нее не получалось сделать как надо, учил направлять удар в разные точки теннисного стола, и опять любовался старательностью, какою светились озорные глаза. И если бы кто-то спросил, что именно он в данную минуту ей преподает, какой прием показывает, Кирилл затруднился бы ответить.

Все смешалось в его затуманенном от счастья мозгу: ее лицо, шарик, ракетка, сверкающие вишенки глаз, стол, сетка, подвижные губы, взлетающие от дуновения ветерка локоны, застывшая ягуаровая тень на столе, резвящаяся ягуаровая тень на ее голых руках, колышущиеся от движения груди, нетерпеливо переступающие ножки, и еще шарик, и опять милое лицо.

Удары целлулоидного колобка, отстукивая быстротечность времени, вторили ударам его сердца, а возможно, наоборот, это сердце подсказывало мячику ритм – в этом теперь трудно было разобраться.

Но когда он спохватился, младшие отряды уже возвращались с ужина (малышей кормили чуть раньше, чем старших).

– Ксюша, мы на ужин опоздали, пойдем быстрее.

Кирилл, быстрым шагом направляясь к столовой, схватил Вишенку за руку, за маленькую мягкую лапку и с большим трудом удержался, чтобы не поднести ее к лицу, к губам, к щеке, не поцеловать, не прижаться к гладкой розовой ладошке. Нет, ничего этого нельзя было сделать. Самое большее, что он мог себе позволить, это нежнейшим образом сжать тоненькие пальчики, легонько погладить, вербально передать им силу того огня, который так яростно клокотал у него внутри.

И, о чудо! Она почувствовала, она ответила, крепко и с удовольствием, втиснувшись в его большую мускулистую ладонь. Он вел ее тенистыми зарослями лагерного парка по направлению к столовой.

Не доходя несколько шагов до залитой солнцем и выложенной разноцветными плиточками аллеи, его высокая спортивная фигура затормозила там, где их еще скрывала густая листва и заросли сиреневых кустов. Остановился так внезапно, резко повернувшись ей навстречу, что Ксюша с разгону врезалась в могучий торс, да так и осталась стоять, стыдливо прильнувшей к нему, не смея посмотреть в лицо.

Кирилл ласково сжал ее плечи с разъехавшимися волнистыми оборками и слегка отстранил от себя, чтобы заглянуть в глаза. Засмотрелся на пухленькие, чуть приоткрытые губы, обласканные игривым лучом солнца, когда она быстро-быстро облизала их, поймав направление его взгляда. "Поцеловать бы. Нет, рано. Она может не понять, расценит, как сексуальное домогательство. Хотя откуда этой малышке знать такие слова? Нет, все равно нельзя. Надо почувствовать тот момент, когда она мне это позволит, когда будет морально готова, все-таки она еще ребенок."

Но Кирилл совершенно напрасно так истязал себя сомнениями и волнениями. Ксюша уже все поняла. Только слепой и совершенно бесчувственный человек мог не заметить и не понять значение того жадного, страстного, горячего, полного обожания взгляда.

Ксюша ждала, смущаясь, заливаясь краской, не зная, что ей сейчас сделать, как себя вести. Но в следующий момент Кирилл уже выводил ее из тени своего не осуществившегося желания в мир яркого солнечного света центральной аллеи…



Глава 11

В столовой Кирилл боковым зрением поймал на себе ее беглый, взволнованно-застенчивый взгляд. Она сидела за одним столом с Машей, Дашей и Ромой, который еще в самом начале заезда поменялся столами с кем-то из девочек, чтобы быть поближе к Ксюше.

Вишенка выглядела отрешенно-отсутствующей и лишь время от времени украдкой поднимала на вожатого глаза и так же поспешно опускала их обратно к содержимому тарелки. Казалось, что она сама боится своего взгляда, опасаясь выдать себя, боится, что вот глянет на него, а он это заметит и сразу все поймет и ей будет очень стыдно. Чтобы не спугнуть зарождающийся интерес к своей персоне, Кирилл не разрешал себе прямо и открыто смотреть в ее сторону, позволяя лишь искоса наблюдать за ней.

Рома что-то быстро говорил, жестикулирую и жуя одновременно, подружки смеялись, а Ксюша слушала невнимательно, до нее едва ли доходил смысл сказанного. И если она и улыбалась какой-то тихой улыбкой, то не его рассказам, а своим сокровенным мыслям и переживаниям.

Окутанная дымкой внутреннего тумана, рассеянная и растерянная, Вишенка, встала из-за стола вслед за подружками и направилась к выходу из столовой. Кажется, она ничего не ела в этот раз, просто посидела за столом, почти не замечая, что перед ней лежит на тарелках. Кирилл еще допивал компот и только намеревался откусить ватрушку, когда увидел, что она собирается уходить. Он немедленно вскочил и бросился к выходу.

В дверь они выходили одновременно. Ксюша вздрогнула, не ожидая его появления рядом, а он плечом ощутил это волнение, перекинувшееся на него в момент соприкосновения их тел.

Они смотрели друг на друга в упор, не в силах отвести глаза, перегородив проход остальным, передавая взглядом все те мысли и чувства, которые не смели высказать вслух, доверить словам, звукам, интонациям, грозившим прозвучать фальшиво, недостаточно убедительно для отображения их истинной глубины и силы.

Первой очнулась Вишенка, спохватилась, устыдилась столь обнажившейся души, посмотрела себе под ноги, переступила через порог и бросилась догонять подружек, ушедших далеко вперед.

Теперь она точно знала, что их вожатый, Кирилл Андреевич, относится к ней не так, как к другим детям в отряде. Что он от нее хочет? Рома, понятно, он в нее влюбился и заигрывает так, как это делают все другие мальчики, это видно по нему и он этого не скрывает. А что хочет от нее вожатый? Почему так странно смотрит на нее? Неужели она ему тоже нравится? Но ведь она же девочка, как она может нравиться ему? Так не бывает. Но он так нежно к ней обращается. Нет, наверное, это ей просто кажется, просто хочется, чтобы так было.

"Но ведь он мне тоже нравится. Он многим девочкам нравится и они открыто заигрывают к нему. А Кирилл Андреевич на них внимания не обращает или очень резко одергивает. Он строгий. А сам чуть не поцеловал меня. Чуть не считается, глупая, я это сама придумала. Просто мне хочется, чтобы он меня поцеловал. Только страшно. Я не умею целоваться. Я никогда ни с кем не целовалась. Если он узнает, то разочаруется во мне. Может, с Ромкой попробовать. Но мне с Ромкой не хочется целоваться, противно. Нет уж, пусть лучше так, как есть. Он все равно во мне разочаруется. Я же не такая взрослая и опытная, как, например, Лена. Хвастается, что нравится всем мальчикам в отряде. Вот она умеет целоваться и она такая красивая и модно одевается. У нее такие наряды. А как она танцует. У них вместе очень здорово получается танцевать рок-н-ролл. Вот кто ему подходит. Красивая, смелая, взрослая. Не то, что я... " – Ксюша грустно усмехнулась.


Глава 12
Белая гроза

Следующий день был безоблачный и ясный только до обеда. Внезапно небо нахмурилось, насытив воздух тяжелым свинцовым оттенком, подул сильный порывистый ветер, срывавший со своих привычных мест все, что было плохо прикручено, привязано, приделано. И уже никто не сомневался, что сейчас будет ливень.

Тихий час в лагере недаром называется тихим. Прекращаются игры и веселье, младшие отряды без всяких возражений отправляются спать. От старших соблюдения таких суровых правил никто не требует.

Ребята из первого отряда во время тихого часа предоставлялись сами себе и занимались, кто чем хотел. Некоторые лежали на кроватях и читали, болтали по мобильнику или смотрели в комнате отдыха какой-нибудь фильм, играли в карты или в настольный теннис. Главное условие – не шататься по лагерю и не производить много шума в эти часы, дабы не нарушать общелагерного принципа тишины и спокойствия.

Кирилл, если не было других дел, обычно читал, лежа на кровати в своей комнате.

В этот день тихий час ни с какой натяжкой не получилось бы назвать тихим. Над морем бушевала гроза. Предыдущие дни выдались очень жаркими и природа, пресытившись горячим однообразием, решила от души порезвиться.

Грозная стихия приближалась к лагерю со стороны моря с быстротой победоносно шествующей вражеской армии, оглушая все вокруг раскатами барабанного боя. Дождь, гром, молния. Небо потемнело, наложив свинцовый отпечаток и залив сумрачным светом существующую за окнами действительность.

В комнате сразу поселились уют и таинственность. Когда за окном льет дождь, отстукивая ритмы по оконному стеклу, молния озаряет голубыми вспышками геометрию пространства, раскаты грома разрывают монотонную музыку небесного оркестра, а ты лежишь на кровати с книгой…

Стук в дверь помешал красиво полившемуся ручейку его мыслей приобрести законченную литературную форму. Книга, описав в воздухе короткую дугу, придавила пестрой глянцевой обложкой белую лагерную простыню.

– Да, – услышал Кирилл свой приглушенный голос и его голова повернулась в сторону двери…

В прямоугольнике дверного проема, подсвеченного серебристо-серым занавесом дождя, возник силуэт в легком платье, юбка которого играла с любопытным ветром, пытавшимся проникнуть в комнату вожатого через внезапно распахнувшуюся дверь.

Вишенка стояла на пороге, вся белая, как полотно, с бледным, перекошенным лицом, с посиневшими губами, с перепуганными глазами и дрожала. Такого испуганного выражения на ее детском личике Кириллу видеть никогда не доводилось.

От неожиданности он подорвался с кровати со скоростью, достойной олимпийского рекорда.

Ничего не говоря, Ксюша метнулась к нему, прижимаясь так крепко, как только позволяли ей законы физики, как будто хотела провалиться в него, укрыться в нем, спрятаться от чего-то жуткого, преследовавшего ее снаружи. Панический, не поддающийся контролю ужас толкнул ее в его объятья. Она ухватилась за него, как за последнюю надежду, как зайчишка, дрожащий от страха, в минуту опасности из двух зол выбрал меньшее и прыгнул в лодку деда Мазая, умоляя охотника о помощи и пытаясь укрыться от более грозной стихии.

– Что случилось? – спросил Кирилл, защищая ее сильными руками от невидимого врага.

Пухленькие губы дрожали, стараясь произнести какие-то слова, но стали совершенно не управляемыми. Слезы затуманили глаза, и от испуга так прилипли к своей хозяйке, что не в силах были даже скатиться по щекам.

– Я грозы боюсь… Молния… Она меня заберет… – запинаясь и захлебываясь в собственных страхах, шептала Вишенка.

У него похолодело внутри. Органы, все разом сорвавшись со своих мест и со скоростью свободного падения ринулись к центру земли. Дикая мысль осенила его. Память с быстротой и сноровкой факира извлекла из своих недр другую грозу – жуткую, смертоносную, страшную – грозу, сразу погасившую все краски мира и залившую его черным цветом похоронных лент. "Потом, потом подумаю, не сейчас, потом."

– Нет, нет, что ты, не заберет. Я тебя не отдам. Ни за что не отдам. Слышишь?! – поспешно повторял он.

Ксюша пряталась за ладошками, чтобы не видеть синевы электрических зигзагов, кроивших небо, а волоски на ее голых ручках вставали дыбом. От громовых ударов по всему телу проходила нервная судорога.

"Нужно как-то успокоить ее".

Он обнимал Вишенку, прижимал к себе, обхватив руками, гладил по волосам, спине, старался согреть, укрыть, унять дрожь. Но при каждой вспышке молнии, озарявшей комнату холодным металлическим светом, она зажмуривалась, как будто это свечение выедало ей глаза и еще больше вжималась в него. Происходившее напоминало дивный сон, о котором еще вчера он не смел даже мечтать. Он не просто был рядом, не просто смотрел на нее – он держал девочку в своих объятиях и не в мечтах, а наяву, и малышка сама захотела этого, сама прибежала и сама ринулась к нему.

Очередной раскат грома постучал в вожатскую заблудившимся путником и Кириллу в голову пришла неожиданная мысль, что если кто-то сейчас заглянет в комнату, эта сцена будет превратно истолкована и неминуемо приведет к скандалу, что надо бы закрыть дверь на ключ, дабы избежать неприятностей.

Улучшив момент между вспышками молнии и раскатами грома, он на долю секунды выпустил перепуганную крошку. Мелодичный щелчок вращающегося ключа отгородил его бесценное сокровище от излишне любопытных глаз и чрезмерно болтливых языков.

Сев на кровать, посадил Вишенку к себе на колени и обернул полами своей расстегнутой рубашки. Укрывшись в зарослях его волосатой груди, заслоненная от ярких электрических приступов плотной джинсовой тканью и сильными, уверенными руками, Ксюша постепенно приходила в себя. Его спокойный голос между раскатами грома нашептывал в изящные завитки уха нежные слова.

И пока она сидела у него на коленях, утопая где-то в недрах его объятий, пропитываясь этой защищенностью и надежностью, исходившими от его тела, продолжая изредка всхлипывать, но уже успокаиваясь и затихая, Кирилл осторожно нагнулся к ее макушке и прижался к ней щекой.

Внезапно сознание пронзила мысль, что гроза дарит ему эту девочку, возвращает то, что украла, передает из рук в руки свою драгоценность. Прижимая теперь ее к своему сердцу, Кирилл вдруг ясно ощутил, что это его ребенок, ни родителей или родственников, ни учителей и соседей, а его собственный и отныне он несет за нее ответственность и готов ради нее на все.

Гроза рвала и метала (рвала в клочья небо и метала жгучие стрелы молний), а Кирилл держал на коленях Вишенку, цепенея от счастья, от возможности обнимать это милое существо, нуждавшееся сейчас в нем, в его защите и молил бога, чтобы гроза, не смотря на свое плохое влияние, никогда не прекращалась. Гроза его не послушалась и, разметав тишину тихого часа, преспокойно двинулась в сторону горизонта, взяв на прощанье несколько мажорных аккордов.

И только когда зарницы скрылись за полосой темного мокрого леса, а раскаты грома стали еле слышны, Ксюша высвободилась из глубин его джинсового рая и смущенно, виновато глянула из-под темно-бархатных ресниц и опустила глаза, краснея, как будто совершила непоправимо постыдное, преступное действие. Тогда, ослепленная молнией и оглушенная громом, она не ведала, что творит, теперь же пришло осознание содеянного и ее охватило чувство неловкости за свое поведение.

– Я… Я грозы боюсь, – виновато оправдывалась она, – давно, с самого детства (Кирилл про себя усмехнулся такому обороту речи, как будто сейчас она находилась в другой вековой категории, в другом возрастном цензе), – у меня кожа дыбом встает, когда молния сверкает.

– Не кожа, а волоски, кожа не может вставать дыбом, – улыбнулся Кирилл радуясь, что ее истерика и испуг теперь остались позади и она способна разговаривать.

– Мне стыдно, Кирилл Андреевич, что я так себя вела. Я сама не знаю, что со мной происходит. Я… Я… Вы не подумайте, что я… Оно само так получилось.

– Что, Ксюша?
– Ну, что я к Вам ворвалась и не дала отдыхать.

"Что ты, голубка, крошка моя. Этим ты мне доставила столько радости" – подумал он, а вслух сказал:

– Ты была очень напугана, как я мог оставить тебя в беде.
– Вы извините, что я Вам помешала.
– Да нет. Все нормально. Ты мне не помешала. Наоборот. Это мой долг и моя обязанность, как вожатого, защищать детей от всякой подстерегающей их опасности. – Кирилл говорил, а сам все еще крепко держал ее на коленях, обхватив руками и не желая выпускать. "Посиди еще немножко, не убегай, побудь со мной" – внутренне молил он.

– Я пойду, – сказала она, вставая с его колен.
– Ты уже точно успокоилась? Кожа уже не встает дыбом? – ласково передразнил он.
– Не кожа, а волоски, – в такт ему парировала Вишенка.

Та веселость в голосе, с какой она отвечала, те лукавые искорки в глазах, застенчиво не желавших, однако, встречаться с его взглядом, смущенно опускавшихся, если он пытался в них заглянуть, позволили ему сделать вывод, что девочка окончательно пришла в себя и в опеке больше не нуждается, а значит можно спокойно отпустить ее.

На веранде, наполовину залитой порывами косого ливня, никого не было. Кирилл оставил дверь открытой, частично в качестве алиби, частично из интереса понаблюдать за Ксюшей: куда она пойдет, как станет объяснять подружкам свое отсутствие.

Вишенка села на дальний сухой стул возле стены как раз за минуту до того момента, как на веранду вышли несколько девчонок. Дождь кончился и это послужило им сигналом покинуть норки.

– Ксюша, где ты была? Мы в карты играли.

– Я дождем любовалась, – долетел до Кирилла ее фальшиво, неправдоподобно звучавший ответ, но девочкам, очевидно, до этого не было никакого дела – версия их устроила и была проглочена без уточнительных вопросов.

Черная гроза

Обводя взглядом пустую вожатскую, Кирилл все еще не мог сосредоточится на мысли, что он здесь один. Что-то незримое присутствовало рядом. Гроза что-то забыла тут, в этой комнате, оставила здесь тягостное воспоминание той далекой осени у бабушки в деревне, когда через его жизнь легла черная траурная полоса. Мгновенной вспышкой пронеслось в мозгу то роковое событие.

Он все еще лелеял в памяти присутствие Ксюши, все еще держал на коленях ее тень, ее теплый милый образ, а сознание уже заливалось холодным мертвенным светом того ужасного дня четырнадцать лет назад.

Тогда Кириллу было пятнадцать, сестре на пять лет меньше. Началась гроза, дождь хлынул неожиданно, как из случайно опрокинутой небесным садовником огромной лейки. Они играли на заднем дворе бабушкиной усадьбы. До дома бежать было далеко, а вот сарай для коровы оказался совсем рядом. Коровы дома не было, она паслась на широких просторах…, так и вертится на языке "нашей Родины", но нет, просто просторах соседних полей и лугов.

Наручные часы, крутые, водонепроницаемые, в массивном металлическом корпусе и стальном браслете, подаренные Кириллу на день рождения, являлись предметом его гордости и источником зависти других ребят.

И вот они с сестрой стояли и пережидали дождь. От нечего делать, Света попросила примерить часы…

Всю жизнь Кирилл задает себе один и тот же вопрос, на который не находит ответа: "Зачем он тогда дал ей эти проклятые часы?"

Она надела часы на руку, смеясь сказала:

– Водонепроницаемые, говоришь? Сейчас проверим.

И уже делала первые шаги из темного сарая к двери, к дождю, к свету с гордо поднятой вверх рукой, когда в углу слева зашевелилась СМЕРТЬ….

Шаровая молния, солнечный диск в миниатюре с разрядом в 40 тыс. ампер, притаившийся в глубине постройки, никем незамеченный, дремавший возле дальней стены за досками, небольшой, но весь подвижный, живой, переливающийся, двигался какими-то замысловатыми зигзагами. Вдруг, он резко метнулся из своего укрытия к ее поднятой руке и втянулся, всосался, впился всей своей смертоносной мощью в этот металлический прибор для измерения земных мгновений и остановил течение этих мгновений навсегда, как будто задумал отомстить человеку за его желание вмешиваться в ход истории, измерять, протоколировать бег времени и вращение вселенной.

Огненный демон описал в воздухе прощальную дугу, разрезая пространство, останавливая время, играя человеческими судьбами и снова исчез в небытие, из которого так внезапно явился.

Эта сцена длилась доли секунды, но сознание Кирилла сфотографировало ее, мгновение замерло в самом прямом смысле этого жуткого слова…

Судмедэкспертиза сухим протокольным языком указала причину смерти: поражение атмосферным электричеством, удар шаровой молнии. А для Кирилла это стало ударом судьбы.

Конечно, то была роковая случайность. Но Кирилл во всем случившемся винил себя. Ведь это его должна была поразить огненная отметина Зевса. Ну почему он дал ей тогда эти злополучные часы? Зачем проведение сохранило ему жизнь, забрав ее у сестры?

Больше года врачи лечили депрессию Кирилла.

Боль утраты понемножку отпускала, а вот чувство вины нет. Он и с детьми-то стал возиться, в надежде искупить ее. Дать детям заботу и внимание, которое ему не суждено было подарить сестре и снять с себя это тяжкое бремя.

Теперь, вспоминая Ксюшин страх перед грозой и ее слова, вырвавшиеся из самых глубин бессознательного: "Молния… Она меня заберет…", ему пришла в голову нелепая мысль, а не является ли эта девочка олицетворением его безвременно ушедшей сестренки. Нечто подкидывало Кириллу одну идею безумнее другой. А что, если Вишенка продолжение его сестры? Что, если Светина душа после смерти переселилась в нее? Ну как иначе объяснить, почему его, взрослого мужчину, вопреки всем законам логики, всем правилам поведения и общественной морали, так неотвратимо тянет к этому совсем еще ребенку. Ведь с ним никогда такого не было. Никогда не замечал он в себе никаких признаков извращенного интереса к детям. И этому доказательство многолетняя работа в летнем лагере и его вполне нормальные и естественные отношения с другими женщинами.

И вот теперь это наваждение, неизвестно откуда свалившееся на него так внезапно и беспричинно.

Нет, он ни в коей мере не боялся молнии, как Вишенка. Нет, теперь он не испытывал к ней лютой ненависти, как раньше. От этого его целый год лечили лучшие специалисты и, слава богу, успешно (им удалось повлиять на недра подсознания настолько, чтобы он простил это исчадье ада).

Сейчас, сидя в пустой комнате и вспоминая электрические перекаты, до Кирилла стал доходить смысл его предназначения. В левый висок таинственной гостьей барабанила странная мысль: он должен позаботиться о Вишенке. Осознание ответственности перед ней захлестнуло его с головой, не оставив ни капли сомнения, что отныне эта девочка принадлежит ему и его задача лелеять и оберегать ее.

А может быть, не существует никакого переселения душ, никаких мистических объяснений и он просто придумал удобное оправдание для своего внезапно нахлынувшего, но неестественного для взрослого мужчины чувства к ребенку?

Кирилл вышел из комнаты на веранду. Солнце уже вовсю заливало радостным светом окружающий мир.

Даша метлой прогоняла с деревянного пола веранды остатки ливня. Две девочки, смеясь и показывая друг другу языки, развешивали на веревке, протянутой между двумя деревьями, совершенно мокрые полотенца. Кто-то уже смахивал с теннисного стола грязные лужи, с плавающими в них жуками и первыми желтыми листьями, поправлял мокрую сетку, ячейки которой еще плевались остатками дождя. Паутина, удивительным образом не порвавшаяся, раскачивалась от малейшего дуновения, вся вышитая радужным мокрым стеклярусом.

Рома тряс ствол молодой березы возле корпуса, а Вишенка стояла под ней, высоко подняв руки, выставляла ладошки навстречу падающим с листвы каплям, ежилась, когда мокрые бусины сыпались ей за шиворот, восторженно смотрела при этом на Кирилла и смеялась…


Глава 13

Глядя на нее с веранды, Кирилл подумал, что возможно, Вишенка так безудержно притягивает его потому, что воплотила в себе ту далекую, нереализованную, трагически оборвавшуюся мечту?

Кирилл очень любил свою сестру. Света была младше на пять лет и поэтому охотно слушалась его во всем, бегала за ним хвостиком, все повторяла, как обезьянка.

На ней он отрабатывал навыки быть героем, защитником, настоящим мужчиной. Она могла это оценить. Ему доставляла удовольствие ее беззащитность, так как на этом фоне он выглядел мужественным. Ее глупые вопросы позволяли чувствовать себя умным. Ему нравилась ее слабость, потому что рядом с ней он ощущал себя сильным.

Кирилл, на правах старшего, развивал, воспитывал, лепил из сестры то, что хотел. Она безропотно подчинялась, радовалась, что у нее такой брат, который с безграничной любовью возится с ней, играет, читает книжки, защищает, помогает во всем. У него можно спросить и он ответит, можно пожаловаться и он накажет обидчика, можно поплакаться и он пожалеет. Ведь он был старше, он был мужчина, он был рыцарь, ее покровитель и защитник.

Отец с ними не жил – ушел к другой женщине, еще до рождения Светы. Полностью отрекся от семьи, не хотел видеть детей, не платил алиментов. Мать простила его, а вот Кирилл нет. Сын смутно помнил отца, в детских воспоминаниях о нем не осталось ничего хорошего, да и плохого не осталось. Впрочем, ничего не осталось и Кирилл вычеркнул это пустое место из своей памяти, из своего сердца и сознания.

Освободившееся пространство заняла сестренка. В тот год, когда ушел отец и родилась Света, закончилось его детство. Он стал взрослым.

Мать растила их одна, работала на двух работах и очень уставала. Так что воспитание детей целиком и полностью лежало на нем – с того момента, как Свету принесли из роддома, Кирилл взвалил на себя ответственность за двоих. Сам воспитывал и себя и ее, как взрослый, самостоятельный и серьезный человек. Всегда оставался в доме за старшего, даже когда ему было всего пять лет. Сам забирал сестру из садика, играл и читал книжки, кормил, купал, укладывал спать. Когда Света пошла в школу, делал с ней уроки. Он заменил ей и отца, которого у них не было и мать, допоздна задерживающуюся на работе. Он был единственный мужчина в доме и всегда осознавал это. Если не он, то кто же защитит своих любимых женщин – мать и сестру.

Кирилл готовил ей манную кашу, которая получалась с комочками, да еще и пересоленная. Делал бутерброды для школьных завтраков. Вспомнил, как однажды катал сестру на велосипеде и ее стопа попала между спицами. Как Света плакала, а он бежал домой со своей драгоценной ношей на руках, и всё успокаивал, говорил ласковые слова и не подпускал сердобольных прохожих, желавших ему помочь.

Вспомнил, как купал ее. Водружал этого карапуза-малыша в ванную и намыливал. А она стояла в хлопьях пены, терла лицо кулачками и визжала, когда мыло больно щипало глаза. Она не стеснялась его даже тогда, когда ей минуло десять, а ему исполнилось пятнадцать, потому, что он купал ее с рождения гораздо чаще, чем мать. Знал каждую клеточку ее тела и по этой причине у него не возникало к ней никакого влечения, характерного для его возраста. Она не была для него тайной, как другие девочки, на которых он заглядывался, которых хотел, которые вызывали чувственное вожделение и вполне понятный интерес.

А когда укладывал спать, то пел ей колыбельные. Голоса у него не было и слуха тоже, и его колыбельные больше походили на страшилки про серых волков и чей-то там бочек, но она слушала с восторгом и просила спеть еще. И он пел, пока не раздавалось в ответ характерное сонное дыхание. И тогда он поправлял одеяло, тушил свет (Света боялась спать без света – вот такой каламбур) и тихо прикрывал за собой дверь.

Он таскал ее на все школьные мероприятия: походы и поездки, концерты и конкурсы. Все в классе привыкли, что Кирилл никогда не приходит один, а всегда держит за руку младшую сестру. Она передружилась с его классом, стала маленьким придатком к их коллективу, ее присутствие на их мероприятиях никого не напрягало.

Все знакомые удивлялись, заявляя матери:

"Кирилл очень любит Свету, он так возится с ней. Большая редкость такие отношения между братом и сестрой. Наши, например, дерутся безбожно и постоянно спорят."

Да, он любил ее, как любят существо, которому отдано огромное количество душевных и физических сил, в которое вложено слишком много чувств и эмоций, с которым прожита бок о бок целая жизнь – ее недолгая жизнь….

И на пике этой братской любви, смерть разделила их, отняла у него самое дорогое, оставив пустоту в душе, чувство одиночества, оборвавшиеся надежды…

Теперь Кирилл спрашивал себя, а не потому ли ему так нравится возиться с детьми – взять хотя бы неубывающее желание из года в год работать в летнем лагере. И не нашел ли он в Вишенке аналог своей сестры? И теперь в ней хочет воплотить все то, что смерть не дала ему реализовать.

Нет, внешне это были две разные девочки, совсем не похожие друг на друга. Света была светловолосая и голубоглазая. Ее потому и назвали Света, что родилась с белыми, как бумага, волосами. А у Вишенки темно-русые кудри и такие же темно-карие глаза. Света была курносая, а у Вишенки носик ровненький. У Светы губы были тонкие и яркие, а у Вишенки пухленькие и розовые. Света была коренастая, крепкая девочка, а Вишенка тоненькая и изящная. И только ямочки на щеках одинаковые: одна немножко больше, зато другая немножко выше.

А вот ужимки, привычки, какие-то движения перекликались, поражая своей схожестью. Неоднократно Кирилл замечал такой до боли знакомый жест, или взгляд, или поворот головы, что у него на сердце лопался и начинал кровоточить старый рубец.

И тогда он пытался остановить сочившуюся из душевной раны кровь и неистово шептал:

"Нет, это другая девочка, не ищи в ней сестру, это не она, это другой ребенок, слышишь, дру-гой!"

Но Нечто тыкало в него указательным пальцем: "Ты потому и заметил ее, что нашел в ней то дорогое сердцу, что когда-то потерял."

Кирилл не соглашался: "Но она мне нравиться совсем не как сестра. Мне хочется ее обнять, поцеловать, обладать ею, в конце концов. А это далеко не братские чувства."

Нечто резонно парировало: "Ну и целуй, кто против. Сам же твердишь, что это другая девочка. Просто, это твой шанс дать ей то, что не успел дать сестре. Но кто тебе мешает добавить к этому что-то большее. А заодно и старую рану залижешь."

"А может мое безумство и право. Может в этом и состоит смысл моей жизни, задача, возложенная на меня Всевышним? Все! Не могу больше. Если подумаю еще немного на эту тему, мозги окончательно закипят и испарятся. Хватит воспоминаний! Хватит Былого и Дум."


Глава 14

Гроза сблизила их, разделив одну на двоих тайну. Теперь Кирилл часто ловил на себе заинтересованный взгляд, по-прежнему застенчиво убегавший в сторону или прятавшийся за опущенными ресницами, стоило лишь обратить на нее внимание. Иногда Вишенка награждала вожатого мимолетной улыбкой, обрамленной забавными ямочками на стыдливо отворачивающемся лице…

В среду на утренней линейке начальник лагеря тожественно объявила, что сегодня необычный день: "золотая середина" лагерной смены – праздник "День экватора" – то есть, одна половина третьего заезда уже прожита, другая часть еще впереди. Выразила надежду, что к этому времени все, кто хотел, уже передружились, освоились, многому научились, достигли определенных результатов и теперь могут показать себя, продемонстрировать свои навыки и таланты, посвятить, так сказать, оставшиеся дни полноценному отдыху в дружном коллективе.

Кирилл по-своему истолковал пламенную речь директора, сделав неутешительный вывод, что в одном она права: хватит ходить вокруг да около, ведь дней до конца заезда, дней, когда Вишенка будет с ним рядом, здесь в лагере, действительно, осталось не так уж и много.

Нечто хитро прищурилось: "А что ты, собственно, хочешь успеть?"

Кирилл мысленно пожал плечами: "Хочу успеть покорить ее сердце. Хочу, чтобы эта куколка в меня влюбилась. Вот, собственно, и все! Пока что я в этом не уверен. Хочу знать наверняка."

Нечто скривило кислую рожу: "Раскатал губу: хочу, хочу, хочу – ей богу, как маленький. Что с тобой случилось?"

"Влюбился, наверное, по-настоящему, по-взрослому."
"По-взрослому в ребенка? Интересный расклад."
"Не цепляйся к словам. Я не то хотел сказать."
"Ну так действуй. Кто тебе мешает? Где твоя решительность, настойчивость, уверенность в себе? У тебя столько баб было. Я тебя, Кирилл, не узнаю."
"Она ребенок. Я боюсь ее напугать, я не знаю как себя с ней вести."

Незаурядная внешность, самодостаточная натура, волевой характер Кирилла как магнитом притягивали к нему прекрасную половину. Разбалованный их повышенным интересом, он не привык оказывать женщинам слишком много внимания. Нет, не так. В этом просто не было особой необходимости. Они сами вешались на него, бросались в его объятия. Ему оставалось лишь подставлять корзину и собирать урожай, точнее сказать, отбирать и лакомиться понравившимся плодом. И ухаживаний чрезмерных от него женщины не требовали, ну разве что так, по мере надобности, для достижения поставленных целей. Одной чуть больше, другой чуть меньше, но всегда хватало минимума усилий для обольщения и завоевания женского сердца.

И вот теперь сказывалось отсутствие опыта, усугублявшееся еще и тем, что интересовавшим его объектом выступала девочка, едва опушившееся дитя. Поэтому неудивительно наличие некоторого страха, тревоги, сомнений: как подойти, что сказать, что сделать, как пробить эту стену застенчивости (Ох, не единый ли у стены и застенчивости корень?). Приходилось постоянно помнить, что перед ним ребенок, постоянно сдерживать себя, волноваться, как бы не напугать, не обидеть ее ненароком, словом или действием. Столько моральных терзаний, столько переживаний не приходилось ему раньше испытывать…

Весь день в лагере проходили торжественные мероприятия, по случаю объявленного праздника, больше смахивающие на отчеты по достигнутым результатам.

После завтрака на морском берегу проводились соревнования по пляжному волейболу, футболу, заплывы на скорость. Кирилл едва поспевал перемещаться от одной группы своих ребят к другой, болея, поддерживая, подбадривая членов той или иной команды. Конкурс "Маленьких утят" особенно привлек его внимание. В нем принимали участие все, кто до этого не умел плавать, а в лагере научился. Вишенка в конкурсе "утят" тоже фигурировала, но ее результат не засчитали вовсе. Плавать она совсем не умела.

С умилением наблюдая, как забавно она барахталась, фыркала и жмурилась от соленых брызг, Кирилла посетила мысль, что неплохо бы ее потренировать еще и плаванью, если она не станет возражать. "Странно, какое мне дело, умеет она или боится воды? А вот поди ж ты, хочется научить, чтобы могла, как все нормальные люди. Зачем это мне? А затем, что мне всему хочется ее научить. Нет, не правильно выразился. Мне просто хочется ее учить. Всему и всегда. Меня сам процесс привлекает, доставляет удовольствие. А она такая маленькая и совсем глупышка, ее столькому можно еще учить и учить – непаханое поле, целина да и только"…

После тихого часа своими достижениями хвастались кружки, устроив грандиозную выставку поделок и рисунков, вышивки, плетения из ниток и бисера, изделий из глины и много чего другого, действительно достойного восхищения, если учесть, что все это сделали детские ручки.

Спортивные секции демонстрировали приемы борьбы, рукопашного боя и акробатические номера. Девочки в бассейне превратились в настоящих русалок и показывали чудеса синхронного плавания. Праздничный концерт удивил зрителей количеством и качеством талантов его участников. Ребята пели, танцевали, показывали смешные сценки не хуже профессиональных артистов, доказывая постулат, что все дети одаренные от природы, нужно только разглядеть в каждом его дар.

А завершился этот насыщенный событиями день грандиозной дискотекой, которую на вожатском совете решено было устроить на берегу моря, вокруг большого пионерского костра – для разнообразия, для романтики, для придания торжественности моменту. Ди-джею Андрею пришлось изрядно потрудиться, чтобы притащить из лагеря на пляж аппаратуру, колонки и другое оборудование.

"Теперь или никогда, – скомандовал себе Кирилл. – Пригласить ее на танец, наплевать на всех. Это должно случиться!"

Вечер выдался поразительно тихий, на удивление теплый, ни единого дуновения ветерка, ни малейшей ряби на морской поверхности, прямо-таки экваториальный вечер, как по заказу для одноименного праздника, украшенный лишь бисером звезд да живыми, извивающимися языками пламени.

Прыгая через три ступеньки, Кирилл спустился к побережью. Стоя на последней площадке лестницы, огляделся по сторонам, ища глазами Вишенку среди разношерстной толпы ребят, танцующих, смеющихся, визжащих на берегу. Ее фигурка замаячила на противоположной стороне пляжа, в кругу других девчонок, на фоне декорации из серебристо-жалких кустов дикой маслины, вполне оправдывающих свое научное название "лох узколистный".

Кирилл напрямик пересек разделявшее их пространство и вырос перед оторопелой Вишенкой неожиданно, заслоняя своими габаритами и костер и импровизированное танцевальное поле.

– Ксюша, можно тебя пригласить?

Она испуганно посмотрела по сторонам, точно проверяя, ей ли адресованы его слова (как будто по близости могла находиться еще одна Ксюша), сильно смутилась, опустила глаза на свои босоножки, снова вскинула их на Кирилла, взглядом спрашивая: "Это правда? Вы меня приглашаете?" И прочитав в его глазах положительный ответ – твердое "Да" – шагнула ему на встречу.

Он покровительственно положил свою большую мужскую руку на хрупкое девичье плечо и повел в центр круга, поближе к пламени костра, под завистливые взгляды девчонок, уставившихся им вслед.

Ее макушка едва доставала до уровня его ключиц. Не раз Кириллу приходилось наблюдать, как Вишенка, танцуя с мальчиками примерно одного с нею роста, по-детски неловко, топорно клала протянутые вперед руки им на плечи. Но вожатый был гораздо выше и ее тоненькие, бледно-розовые кисти вынуждено потянулись вверх, а скованные застенчивостью и неопытностью движения вызывали благоговейный трепет в его душе. "Пока эти ручки высоко подняты, плечи, спина, талия, попочка, словом, все тело малышки в моем полном распоряжении. Эдак ее гораздо удобнее обнимать. Она так трогательно беззащитна в эту минуту. Вот, оказывается, зачем нужна команда «Руки вверх»", – подумал он и невольно усмехнулся, представив, как в старых кинолентах пленные немцы по команде поднимают руки вверх, чтобы их ласково обнимали.

Сначала руки Кирилла, обхватывая гибкий стан, легли поверх ее русых волос, но постепенно пробирались все глубже, зарываясь под пышную копну прически. Теперь от теплой гладкой кожи их отделяла лишь мягкая ткань кофточки. Две огромные ладони покрывали чуть ли не всю поверхность ее спины, а длины рук хватило бы, чтобы объять тоненькую фигурку дважды.

На Вишенке была одета кофточка с глубоким вырезом, очень эротического вида, которую Кирилл хорошо знал и которая ему жутко нравилась. Тонкая трикотажная ткань бирюзового оттенка с любовью облегала и заботливо обхватывала все изгибы и повороты ее фигуры, изящно подчеркивала выпуклости грудей, облизывала тонкую талию, и двумя широкими сборчатыми шлейками цеплялась за плечи.

Время от времени, умышленно или случайно, шлейки покидали свои насиженные места и спадали на руки, отворачиваясь друг от друга в разные стороны. И тогда ее обнаженные, узенькие плечи и глубокий вырез, наполовину открывавший ее грудь, доставляли Кириллу удивительное зрелище. Груди, не плененные бюстгальтером, близко расположенные, образовывали завораживающую ложбинку посредине, при взгляде на которую он исходил слюной и священным трепетом. Кириллу, хотелось зарыться в это ущелье лицом и оттуда, из глубины этой бездны, вдохнуть запах ее детского тела.

Очень нежно, почти целомудренно, едва касаясь, он позволял себе держать девочку, но ее напряженно-скованные движения, объятое непроизвольным трепетом тело, стыдливо опущенные глаза, выдавали нарастающее, неподдающееся контролю, волнение.

"Какая у нее тоненькая талия. Интересно, обхвачу я ее ладонями или нет? Ладно, не сейчас. Потом попробую. И так вся дрожит, – подумал он, подавляя желание прижать ее к себе со всей силы, ощутить рельеф ее тела, допуская, что столь решительные действия могут насторожить и без того перепуганную малышку и она замкнется, как улитка, в раковину своей детской застенчивости. – Обязательно обниму, стисну крепко-крепко, только не сразу, потом, пусть немного привыкнет ко мне, к тому, что я рядом."

– Не тянись так, ручки устанут и ты больше не захочешь со мной танцевать.

И аккуратно взяв ее изящные кисти – одну из которых легонько и быстро, как бы невзначай, по пути, поцеловал в раскрытую ладошку – опустил, придавив к своей груди в том месте, где ему было приятно ощущать их прикосновение, а ей комфортно держать не напрягаясь, не прилагая усилий.

Потом нагнулся к ее лицу:

– Ксюша, ну что ты так волнуешься? Ты вся дрожишь. Тебе неприятно танцевать со мной? – горячий, обжигающий шепот Кирилла взъерошил волосы на ее макушке.
– Нет… Нет… Просто… Просто я ТАК никогда не танцевала…

Ее смущение, ее робость и скованность лучше всяких слов дали ответ на давно мучивший его вопрос:

"Я нравлюсь этому птенчику, я ей не безразличен. Просто скромность никогда не позволит крошке выразить душевный порыв. Она спрячет свои чувства поглубже, чтобы не выглядеть для всех и особенно для меня, посмешищем и никогда не проявит их первая, а станет ждать принца, который разбудит ее поцелуем. Вишенка не из тех девиц, бесстыдно кидающихся на мужчину, не задумываясь и не заботясь о моральном облике, а может, и не имея о нем никакого понятия вообще, или наоборот, имея какое-то свое, в моем понимании – гипертрофированное. Однако малышка еще плохо управляет эмоциями, а такого тонкого психолога, как я, не проведешь. Как я себе льщу."

От этого открытия настроение его сразу взлетело до небес, а сердце, совершенно не в такт, отбивало какой-то свой, бешеный ритм.

Спустя мгновение музыка оборвалась на тонкой, недосягаемо высокой ноте, оставляя после себя шлейф тягучей пустоты, а Кирилл все держал Вишенку, не в силах с ней расстаться, не желая отпускать от себя.

Каруселью мелькали танцы и мелодии, медленные и романтичные, быстрые и ритмичные. Кирилл приглашал Ксюшу постоянно, опережая Романа и других кавалеров, которые, заметив подходившего к ней вожатого, сразу ретировались и отступали в сторону.

Сегодня дискотека закончилась раньше обычного, как только догорел костер в очерченном гранитными валунами круге, и от «красного цветка» остались лишь тлеющие головешки. Ди-джей пожелал всем спокойной ночи и пригласил прийти в следующий раз. Ему еще предстояло перетащить аппаратуру назад – а это, ни много ни мало, 46

ступенек вверх по крутой лестнице, ведущей с пляжа в лагерь.

Андрей абсолютно не вовремя и не в масть обратился к проходившему мимо Кириллу за помощью. Тот уже лелеял в душе надежду, как проведет Вишенку до корпуса, держа за руку, как по дороге будет развлекать ее разговором, как пожелает малютке спокойной ночи. Ничему этому не суждено было случиться. Кирилл обреченно вздохнул:

– Ладно, давай что-нибудь захвачу, а остальное сами донесете, вон у тебя сколько добровольных помощников, – и схватив две увесистые колонки под мышки, бросился догонять ушедшую вперед девочку.


Глава 15

Ксюша возвращалась с побережья в корпус на автопилоте, машинально следуя за подружками, ничего не видя и не слыша вокруг. Полыхавший на ее лице пожар не желал тушиться даже прохладой ночного ветерка, под ласковые порывы которого она безрезультатно пыталась его подставлять. Она боялась оглянуться, спинным мозгом чуя, что Кирилл Андреевич идет следом, смотрит ей в спину. На узкой лестнице, ведущей с пляжа, по которой возвращались с дискотеки обитатели лагеря, обогнать кого-то не представлялось возможным, а ей так хотелось бросится со всех ног и бежать, не оглядываясь, первой домчаться до палаты, нырнуть в кровать и спрятаться под одеяло.

Добравшись до спальни, она быстро разделась и легла в постель. Не хотелось ни с кем разговаривать, разбирать по косточкам дискотеку, как обычно поступали девочки, делясь впечатлениями, обсуждая кто с кем и сколько раз танцевал, кто в кого влюблен и кто на кого смотрит. Она даже зубы чистить не стала, так спешила отстраниться от всех и остаться наедине со своими мыслями.

Ксюша лежала в постели, укрывшись с головой одеялом и думала, как она счастлива. Она первый раз в жизни танцевала с мужчиной, который среди стольких других девчонок выбрал и пригласил именно ее. Он танцевал весь вечер только с ней и так нежно держал ее. И от его рук исходили теплота и трепет.

Как было чудесно. Не то, что эти мальчики или Ромка. С ними не интересно, с ними как-то не так. Они не умеют. А он, он так обнимал ее во время танца. У него такие сильные, горячие руки. Он так приятно дотрагивался до нее, что по коже бегали мурашки и душа уходила в пятки и что-то необычное, новое опускалось вниз живота.

Она вспомнила, как он сжимал ее плечи, как нежно гладил по спине. И были так сладостны его прикосновение и хотелось чтобы это повторилось еще и еще.

"Какая я глупая. Разве так можно думать? Девушка должна вести себя скромно, а я мечтаю, чтобы он погладил меня. Интересно, что я почувствую, если он будет трогать мою грудь? Это, наверное, стыдно и страшно. Нет, вернее, страшно стыдно. Ой, я запуталась. Не смогу уснуть."

"Почему он выбрал именно меня и весь вечер танцевал только со мной и не отходил от меня ни на шаг? Даже Ленку отшил, хотя она к нему несколько раз напрашивалась. Очень некрасиво, когда девушка так на парня цепляется. Он ей отказывает, а она все равно набивается к нему. Я так никогда не буду делать."

"Ну что это может значить? Ведь на прошлой дискотеке он с Ле-ной танцевал. Потом она ему надоела и он на меня переключился. Не стоит придумывать то, чего нет. Завтра ему надоест со мной танцевать, и он еще какую-нибудь девочку пригласит для разнообразия."

"Все, буду спать! Подумаешь, красивый вожатый, по которому все девчонки в отряде вздыхают, кто явно, а кто тайно. Я не буду о нем вздыхать… Все, спать… Спать… Один слоник… Два слоника… Три слоника…"

Она попыталась отогнать навязчиво толпившиеся в голове мысли, заставить себя сосредоточиться на процессе засыпания, но не тут то было. Слишком много впечатлений, новых ощущений навалилось в одночасье. И это новое чувство, такое непонятное, пугающее и приятное.

"А когда я захлебнулась, он выхватил меня из воды и прижал к себе. И я чувствовала себя так спокойно в его руках, уверенно, защищенно. И это так чудесно, когда тебя обнимают, но не Ромка, а именно этот мужчина. У него сильные руки, а обнимает он нежно и в них столько мягкости и ласки."

"Ах, что за глупости. Я не должна так думать. Я всего лишь эпизод в его жизни, завтра ему понравится другая девушка, а я буду страдать из-за него и мучиться. Уж лучше сразу держаться подальше, чтобы потом не было обидно. Но ведь мне так хочется еще с ним потанцевать. Да, хочется, что с этим поделать? Почему я такая маленькая? Почему мне не 16

лет, как Даше или Марусе. Они уже взрослые. Или хотя бы 15, как Ленке. Он с ней танцует очень часто. Конечно, такая девушка больше нравится мужчинам, она красивая и чудесно танцует. Эх, почему меня родители не водили на танцы с самого детства, я бы тоже сейчас так умела. А то топчусь на месте, как парализованная. Даже стыдно."

Лежа под одеялом Ксюша мысленно разговаривала сама с собой, сама задавала вопросы и отвечала на них, ругала и оправдывала себя, сама с собой спорила, сама себе противоречила.

"Вот глупая, он же танцевал с тобой весь вечер и поцеловал ладошку, и благодарил за каждый танец и нежно разговаривал."

"Ну и что? Просто вежливый, просто джентльмен. А я себе понапридумывала чувства."

"Но ведь он так смотрит на меня, что мороз по коже идет."

"Все равно не стоит показывать ему, что нравиться мне. Это неприлично. Взять хотя бы Лену. Пристает к нему так откровенно, что уже все заметили, а сама ходит в палату к мальчикам… Потом хвастается, какой Лешка в постели гигант и как ей было с ним хорошо. Разве так любят?"

"А вот Даша с Марусей хорошие девочки. А Ромка? Он славный мальчик, но когда я с ним танцую, то мне холодно и неинтересно. А вот с Кириллом Андреевичем тепло, уютно, даже передать не могу, как хорошо, не хочется выбираться из его объятий, так приятно."

"Ничего этого нет. Это просто моя фантазия… Фантазия…" – подумала она засыпая.


Глава 16

Утром Вишенка проснулась и посмотрела в окно. Другие девочки еще спали. Некоторые, правда, уже умылись, сидели на кроватях, красились и приводили себя в порядок. Она взглянула на экран мобильника. Циферблат показывал начало десятого.

– Почему нас никто не разбудил? – спросила она у Маши, заправляющей постель напротив.

– Не знаю, но на территории так тихо, музыка не играет. И зарядку мы уже пропустили.

Они вышли на веранду. Постепенно возле корпуса собирались и другие ребята из первого отряда, кто заспанный, а кто уже бодрый, готовый во всеоружии встречать новый день. Кирилла Андреевича, который обычно ждал своих архаровцев, чтобы вести их на зарядку, потом на завтрак, нигде не было видно.

По аллее мимо их корпуса промчалась толпа мелюзги из младшего отряда, обмотанная простынями, с перьями в голове (и когда это они успели общипать несчастную птицу, то ли ворону, то ли чайку) с диким гиканьем Ирокезов и Дэлаваров.

Рома поймал одного из них и от этого краснокожего в белой лагерной простыне удалось узнать, что сегодня День Непослушания, можно делать все, что угодно. А вожатых нет, и руководства тоже нет. Больше Чинганьчгук ничего не знал, отбивался от крепко державшего его Ромки и напоследок пребольно укусил за палец. Рома ответил ему увесистым подзатыльником.

Потом ребята узнали, что вожатые разбрелись кто куда – оказывается, это для них было время непослушания. Это они могли делать, что хотят, вместо того, чтобы выполнять свои прямые обязанности. И теперь их нужно было сначала найти, потом уговорить, если не получится, заставить вернуться на свои рабочие места. То же самое требовалось проделать с поварами, администрацией и другими работниками лагеря.

Зарядка была пропущена, однако это обстоятельство никого особо не огорчило. Но, в дальнейшем выяснилось, что сегодня детей кормить тоже никто не собирается. Повара разбежались и попрятались.

Первому отряду, однако, удалось разыскать главного повара, любимую всеми Ларису Игоревну. Она сидела на детской горке и не желала слезать вниз. Когда самые смелые парни пытались стащить ее за ноги, она отпихивалась, визжала и говорила, что не согласна спускаться и всех кормить сегодня, ей и здесь хорошо сидеть, разве только в том случае, если ребята умилостивят ее песнями, стихами или танцами.

Под горкой собралась уже целая толпа. Но каждая спетая песня отвергалась по разным причинам: то слишком грустная, то чересчур громкая, то очень короткая, то недостаточно смешная. Стихи тоже не подходили. Последним аргументом оставались танцы. Все взялись за руки и завели бешеный хоровод вокруг качели с подскоками и притопами, кто во что горазд. Но она заявила, что с высоты ничего не видно, что сейчас она спустится и пусть ей повторят.

Конечно, повторять дикую пляску шаманов с бубнами ей никто не стал. Как только Лариса Игоревна попала в зону досягаемости, на нее была накинута простыня, отобранная у кого-то из малышни, и под громкие крики и улюлюканье пленницу поволокли в столовую.

Директора лагеря нашли на пляже, загорающую под грибком, к которому та привязала себя веревкой с множеством узлов. И каждый узел разрешала развязывать только после того, как будет дан правильный ответ на предложенную ею загадку. Малыши на перебой выкрикивали варианты, а старшие втайне думали, что зря мелюзга так старается, пусть бы сидела тут на здоровье, без нее спокойнее.

Сергей Николаевич и Кирилл Андреевич спрятались под теннисным столом за бассейном возле лагерной ограды, тем самым, где он учил Вишенку играть в теннис. Выходить они не собирались и мальчишки с большим трудом вытащили их. Сергей Николаевич убежал и его отряд погнался за ним. А Кирилла Андреевича, как провинившегося, пацаны тащили за ноги – сам он идти отказывался – а тот хохотал, упирался и цеплялся руками за все, что попадалось на пути: траву, кусты, ограду.

Вишенка шла рядом, впервые смотрела на вожатого сверху вниз и улыбалась. Он тоже поднимал на нее глаза, подмигивая. Иногда ей казалось, что все эти смешные действия он производит специально для нее. Ехать по траве было мягко, но когда их путь приблизился к твердому покрытию аллеи, Кирилл Андреевич закричал, что сдается, что принимает все условия капитуляции, согласен выполнять обязанности вожатого и больше так не будет.

Ему помогли встать. Футболка была безнадежно испорчена, изорвана и испачкана. На спине, в проемах дыр виднелись царапины, из которых уже сочилась кровь.

– Кирилл Андреевич, у Вас спина исцарапана, – сказала Вишенка, пропуская его вперед.
– Значит сейчас придется меня лечить, – он оглянулся и получалось, что эти слова были адресованы ей.

В корпусе вожатый вынес вату и спирт и обратился к собравшимся на веранде ребятам:
– Ну, кто промоет старому пирату боевые раны?
– Я умею, – Лена с проворностью пантеры прыгнула к нему с противоположного края веранды и выхватила из рук бутылочку.

И эротично, демонстративно выпендриваясь, чуть ли не облизывая его спину языком, стала протирать кровоточащие ссадины. Кирилл морщился, когда спирт стирал с его спины рубиновый пунктир царапин, но терпел, ведь на него смотрела ОНА. Однако Лена перешла все пределы разумного и Вишенка, наблюдавшая эти показательные выступления, погрустнев, ушла в палату. Кирилл про себя усмехнулся: "Ревнует, крошка." И тут же поблагодарил Лену, сказал, что теперь все в порядке, заживет, как на собаке. Она начала протестовать, что плохо протерла, что еще кровь сочится, но Кирилл Андреевич уже забрал у нее рабочий инвентарь.

Веселье продолжалось целый день. То плаврук, спрятавшись под спасательную лодку, отказывался вести ребят на пляж и купать в море, то медперсонал бегал за всеми и предлагал поставить градусник или выпить касторки. Дворник и садовник взяли метлы и отгоняли ребят от качелей, не пускали их даже прикоснуться к горкам и каруселям, подметали дорожки под их ногами, заставляя прыгать, не давая ступить и шагу.

Ди-джея Андрея тоже пришлось долго уговаривать провести дискотеку. Он артачился, отнекивался, а когда, наконец, согласился, то вместо танцевальных мелодий и ритмов, ставил песни типа "На зарядку, по порядку, становись", пионерские гимны или арии из опер. Это было очень забавно. Все прыскали от смеха каждый раз, едва из колонок начинала звучать очередная песенка про кузнечика или "Взвейтесь кострами синие ночи".

Дискотеки не получилось. На танцплощадке начался настоящий шабаш, как только туда ворвалась толпа разрисованных, совершенно ошалелых, перепачканных красками вожатых и стали мазать всех присутствующих зубной пастой и обливать водой. Дикие танцы прекратились, когда с площадки разбежались все участники – кто мыться, а кто успел увернуться и умчаться прежде, чем был испачкан, не желая завтра вместо отдыха заниматься стиркой.

В общей суматохе и неразберихе Кирилл ухватил визжавшую Вишенку и придерживая ее одной рукой, второй успел мазнуть ей лоб и кончик носа. Она зажмурилась, пыталась вывернуться, но не тут-то было – он держал ее крепко и в голове промелькнула мысль, что вырваться ей удастся лишь тогда, когда он этого захочет. А Кирилл Андреевич нагнулся и слизал языком пасту с ее носа. Потом еще раз нежно чмокнув эту премилую конопатую кнопочку, отпустил. Вишенка высвободилась и стараясь больше никому не попадаться, убежала в корпус...


Глава 17

Вишенка теперь постоянно думала о вожатом, и боялась этих мыслей, как огня, и гнала их от себя, но они упорно и настойчиво возвращались обратно. Разум спрашивал у сердца как, когда, каким образом Кирилл Андреевич вошел в ее жизнь. Тогда ли, когда выхватил из волн и прижал к себе, или когда чуть не поцеловал возле куста сирени, или во время грозы, когда его руки так уверенно защищали ее от молнии и от страха перед ней. Как было хорошо, как спокойно и надежно сидеть у него на коленях, а как сладостно было утонуть в его объятиях… "Ну до чего же хочется, чтобы он еще раз обнял меня. Боже, что я говорю! Стыдно…" И от таких мыслей становилось грустно.

Ее веселость уступила место задумчивости. Ксюша стала тяготиться обществом подружек. Нет, конечно, она иногда продолжала ходить с ними на какие-то мероприятия и в кружки, но уже как-то вяло, без особого энтузиазма. Все больше задавалась вопросом, что с ней происходит, прислушивалась к себе, к своим чувствам. Общество Романа вообще старалась избегать. Тот недоумевал, что стряслось, еще надеялся, что все вернется на круги своя и она, как раньше, будет хохотать над его историями, так старательно сплетенными для нее.

Наблюдательный взгляд Кирилла не без удовольствия отметил это обстоятельство. Нечто нашептывало ему в оба уха, что Роман сошел с дистанции и подружки остались за бортом ее интересов. "С Вишенкой явно что-то происходит. И я даже знаю, что, – хвастливо высказывало свои предположения Нечто, – поэтому она подолгу сидит сама на лавке-качели и отрешенно смотрит в одну точку".

Вот и сейчас она находилась одна, легонько раскачивалась, вглядываясь в неведомую даль, и держала на коленях раскрытую книгу.

– Можно с тобой посидеть? – Кирилл Андреевич подошел незаметно и бархатный голос над самым ухом прозвучал неожиданно, выводя ее из задумчивости, перекрывая шелест листьев, щебетанье птиц, треск кузнечиков и долетавшие издалека звуки детских голосов.

Ксюша вздрогнула. От внезапности его появления не знала что сказать – слова застряли в горле, не успев подготовиться для достойного выхода, и она просто кивнула, застенчиво опуская глаза.

– Что ты читаешь?
– "Джейн Эйр".
– Вот как? Интересно?
– Да. А Вы читали?
– Нет. Это девчачья книжка, я в детстве "Пятнадцатилетний капитан" читал. А еще "Всадник без головы" и про индейцев Фенимора Купера.
– Я "Всадник без головы" тоже читала. А Вам понравилось?
– Да, о-очень. Тогда мне эта книжка мистическая и страшная казалась. Я книги по ночам читал, чтоб поужасней было. А про любовь места я пропускал.

Ксюша улыбнулась.
– А мне про любовь нравится читать, я не пропускаю.
"Мне теперь тоже нравиться, и не только читать…"
Кириллу не составило особого труда разговорить ее. Он тихо, про себя, ликовал.
– Можно я тебя буду называть Вишенка?
– Почему вишенка?
– Я когда тебя первый раз увидел, на тебе было белое платье с вишенками, а еще у тебя глаза как две спелые вишни, я таких ни у кого раньше не видел. Очень красивые глаза. И платье твое мне очень нравиться. Ну так что, можно?

– Называйте, если Вам так хочется. – Ксюша пожала плечиками и усмехнулась.

Они посидели молча. Он легонько раскачивал качели, глядя на нее, нежно улыбался и не мог оторвать взгляда от ее губ. Особенно нижняя, по-детски припухшая, розовая, не обезображенная никакой помадой, манила Кирилла несказанно, звала поцеловать, присосаться, втянуть в себя и поиграть с ней, ласкать языком, покусывать зубами или облизывать, как леденец на палочке.

Вишенка смущалась от таких откровенных взглядов, пугалась нового чувства, зарождавшегося к этому человеку, чувства, влекущего к нему с непреодолимой силой, в котором самой себе было страшно признаться. Он такой взрослый, мужественный, надежный. Не то, что Ромка – пристает, а сам какой-то глупый. А вожатый, почему он выделил именно ее? Разве ему с ней интересно? Она, наверное, ему кажется такой же глупой, как ей Ромка. Лучше не показывать свои чувства, чтобы не выглядеть смешной.

Ксюша волновалась, ощущала неловкость, сидя рядом с ним и нервно теребила прядь волос, то перекидывая их за ухо, то снова прилаживая вдоль щеки. И ее движения, эти ее жесты были точь-в-точь как у его сестры в минуты сильного волнения. Никогда в жизни, ни у одного человека Кирилл не встречал такой странной манеры заправлять волосы за ухо. Этот жест невольно вытащил из памяти образ сестренки.

"Нет, не надо говорить Вишенке о сестре. Не надо их сравнивать. Подумаешь, жест похож, ну и что. Она сама по себе. Это разные образы, разные судьбы, разные жизни. Нет, нет и еще раз нет! Забудь! Прошлого не вернешь, радуйся настоящему. Это не твоя сестра, запомни, перед тобой сидит ДРУГАЯ девочка" …

Глава 18

Дискотека уже началась, когда Кирилл и вожатые других отрядов все еще "заседали" на совете, проводимом администрацией для подведения итогов дня, разбора полетов и планов на завтра. Вышел он из "главного штаба" в наполненный прохладой и морским бризом вечер, когда дискотека была уже в самом разгаре.

Танцевальное поле напоминало море, состоящее из пестрой, перекатывающейся, переливающейся массы танцующей детворы. Люминесцентная лампа пульсировала с частотой биения среднестатистического сердца, выхватывая из темноты ночи кадры, на секунду замиравшие в фосфоресцирующем свете и прятавшиеся во тьму, чтобы сменить картинку.

Кирилл занял свой привычный наблюдательный пост и быстрым взглядом сканируя танцующих, попытался отыскать среди них свое сокровище. Как бы не так. Еще и еще раз пробегая от одного лица к другому, Кирилл к своему глубокому огорчению отметил, что Вишенки среди танцующих нет.

Вожатый прекрасно знал место, где собирался его отряд – недалеко от сцены, возле большой правой колонки (наблюдательный пункт Кирилла находился напротив). Но среди присутствующих там ребят Ксюши тоже не оказалось. Он внимательно всматривался в знакомые лица, сомневаясь, не обманывает ли его зрение, не играет ли с ним злую шутку, воспользовавшись его тревогой. На всякий случай, подогреваемый нарастающим волнением, взгляд Кирилла пробежал и группки других отрядов, зная, однако, что ее там быть не может. Но сознание требовало проверить все варианты.

Вишенки среди детей не было. Он встал на ноги и проделал всю процедуру просмотра заново, уже с высоты своего почти двухметрового роста.

"Она в корпусе, она не пришла на дискотеку. Это на нее не похоже. Танцы ей всегда нравились. Этот мальчик Рома здесь, болтает как ни в чем не бывало с ее подружками. Хорош ухажер, Ксюши нет, а ему и дела мало. Хотя, кто его знает, что там между ними произошло? Что-то я последнее время не замечал их вместе. А может, выдаю желаемое за действительное?"

И Кирилл быстрым шагом обошел корпус и прилегающую территорию, и площадку с качелями, и другие предполагаемые места ее дислокации. Все тщетно.

Грустно вернулся обратно. Настроение испортилось в считанные минуты. Взгляд с прогрессирующим беспокойством скользил по лицам, по лавочкам, деревьям, звездному небу, которого все равно не было видно из-за мигающих ламп.

Ди-джей Алексей пустил прожектор в пляс, включив поворотное устройство – его собственное изобретение и кустарное изготовление – и теперь узконаправленный луч света выхватывал с заданной периодичностью различные участки поля. Кирилл нервно следил за этим пучком фотонов, машинально составляя в уме математическую формулу и траекторию его движения.

Очередная вспышка пригвоздила его взгляд к дальнему краю танцплощадки, где окруженный только мраком ночи, мелькнул знакомый силуэт. Доли секунды, вырванной у темноты, хватило, чтобы осознать всем телом, всем своим существом, что это ОНА. И через мгновение Кирилл уже подходил, успокаивая дыхание и сдерживая готовое выскочить наружу сердце.

Вишенка! – она вздрогнула от неожиданности и спинным мозгом почувствовав этот страх, Кирилл пожалел, что возник так внезапно и стал причиной ее испуга. – Не бойся, это я. Почему ты сидишь тут одна? Я тебя везде искал.

– Я просто не хочу ни с кем танцевать…, кроме… – тут она осеклась и слово "кроме" было произнесено почти шепотом, но внутренний психолог сразу связал это "кроме" с расплетенными и завитыми локонами ее длинных волос, прихваченными с двух сторон нарядными заколками, с накрашенными ресницами и клубнично блестевшими губами. Картину довершало платьице в красных вишенках, которое ему особенно нравилось.

"Она здесь, вдали от всех, в полумраке, ждала меня, это ясно, стеснялась первая подойти, но ее вид говорит об этом красноречивее слов. Так нарядилась, чтобы ни с кем не танцевать? Меня не проведешь, моя прелесть."

– А со мной?
– Да, – тихо, застенчиво прозвучал ответ и пунцовый оттенок на щеках подтвердил его догадку.
– Ну тогда позвольте пригласить Вас на танец, милая барышня, – придавая беззаботную игривость своему голосу, произнес Кирилл.

Взял Вишенку за руку и повел на площадку, остановившись точно на границе эллипса света, вырванного у ночи стараниями прожектора, списанного три года назад с самоходной баржи.

Теперь он знал, как будет действовать, чутье подсказывало, что можно позволить себе гораздо больше, чем в прошлый раз, можно крепче обнять ее, сильнее прижать к своему телу – она не станет возражать и противиться, она подчинится, ей это будет приятно.

Властными руками обхватил ее тоненькую талию, мягко, но настойчиво и уверенно притиснул к себе, не оставляя зазора меж их телами. Сумрак, примостившийся на краю света лампы и темноты ночи, удаленность этой части площадки, а так же каскад ее распущенных волос, под которым ладони Кирилла гуляли по грациозной фигурке, скрывали от случайного любопытного взгляда степень кипевшей внутри него страсти и рвущейся наружу нежности. Его пальцы переходили от лопаток к плечам, спускались вниз по изгибу позвоночника, скользили по талии и бедрам, трепетно, едва касались ягодиц и так же быстро, возвращались на спину и дальше снова вверх, к плечам и лопаткам.

"Она отвечает на мои прикосновения безотчетным подрагиванием и волнением. Ведет себя уже не так скованно и настороженно, как раньше. Прижимаю к себе и не встречаю сопротивления со стороны ее тела. Сейчас моя ягодка согласится на все, что я ей предложу. Я это чувствую, я в этом уверен. Она готова уйти со мной куда угодно. Тут не надо быть психологом, чтобы понять это."

Медленный танец сменился быстрым. Выскочившая, как черт из табакерки, Лена чуть ли не силой утащила вожатого танцевать в круг. В другой момент ей вряд ли удалось бы так напористо соединить его нежелание и свой интерес, но вокруг уже стояла толпа ребят, хлопающая в ладоши и выкрикивающая призывные возгласы. Этому уж никак нельзя воспротивиться. Ломаться, как кисейная барышня, в то время, как его просила чуть ли не половина лагеря, было не в его правилах.

Быстрый танец Ксюша просидела на лавке, приходя в себя. Она видела, как красиво Кирилл Андреевич танцует с Леной и мечтала научиться так же, но в глубине души скреблась мышкой-норушкой подлая мыслишка, что не стоит и пытаться, все равно не получится.

Когда на медленный танец ее пригласил Роман, она выглядела вялой, рассеянной, танцевала с большой неохотой. Кирилл не успел опередить его и теперь внимательно следил за ними издалека, не без удовольствия наблюдая, как Вишенка танцевала с мальчиком. Отодвигаясь, отстраняясь от него, слушала невнимательно, задумчиво устремляя взгляд в звездную муть, и, в конце концов, резко оттолкнув, быстрым шагом, не оглядываясь, низко опустив голову, прошла через всю площадку по направлению к корпусу. Роман еще некоторое время стоял в недоумении посреди танцевального поля, мешая танцующим, вопросительно глядя ей вслед. Потом разочарованно топнув, в сердцах махнул рукой и отправился к толпившейся возле скамейки стайке мальчишек.

"Так, Романа можно вычеркнуть, он мне больше не соперник."


Глава 19

Кирилл, стремительно покинул свой наблюдательный пост, и стараясь держаться более темных участков, чтобы не пасть жертвой очередной воздыхательницы, двинулся вслед за Вишенкой. Видел, как она пересекла освещенную аллею и вступила в сумрак под своды деревьев, где единственной иллюминацией служили звезды, пробивавшиеся сквозь купол листвы.

Вишенка!

Она встрепенулась, испуганно и резко повернулась на голос, но когда поняла, что это был он, вдруг смутилась. Кирилл вырастал перед нею, надвигаясь огромным темным силуэтом на фоне яркого света центральной аллеи.

– Вы меня напугали, Кирилл Андреевич, я думала бандиты.
– Почему ты ушла с дискотеки?

Ксюша пожала плечами, не зная, что ответить. Она ревновала его к Лене, она не хотела видеть Романа, она мечтала танцевать только с ним и понимала, что это невозможно, слишком уж лакомый кусочек для стольких поклонниц, она не имела понятия, как объяснить все это вожатому.

Кирилл поспешно нагнуться, чтобы прошептать ей в самое ухо, касаясь его губами, лаская своим дыханием:
Вишенка, давай с тобой погуляем по лагерю. Хочешь, я покажу тебе звезды?
Она вздрогнула, успела про себя подумать "Что я делаю?" и тихо прошептала:
– Да, хочу.

Воодушевленный ее положительным ответом, счастливый открывавшимися перспективами, окрыленный вырисовывавшимися возможностями, он быстро и убедительно заговорил, стараясь заинтересовать девочку:

– В городе и здесь, на территории звезды не так хорошо видны, мешает освещение: фонари, лампочки, свет в окнах, а также деревья, крыши домов. А вот если спуститься с обрыва на пляж, к морю, там звезды удивительно яркие, ты таких еще никогда не видела. Пойдем посмотрим? Ты видела Большую Медведицу?

– Это звезда?

– Это созвездие. Пошли, я тебе покажу, – Кирилл уже вел ее, крепко держа за руку, по направлению к лестнице, отделявшей полосу пляжа под обрывом от лагеря наверху. – Спускайся осторожно, ступеньки довольно крутые, в темноте совсем не видны. Держись за меня. Осторожно. Смотри, не упади, – ласково приговаривал он.

Над пустынным берегом раскинулся гигантский черный парашют неба, весь усыпанный гирляндами мерцающих звезд. Дрожащая морская рябь отражала это мерцание, умножала его, возводила в квадрат, купаясь в его сиянии. Песок, представлявший из себя раковины разнообразных моллюсков, которые неумолимое время перетерло в мелкую крошку, приятно и протяжно скрипел под ногами.

– Какое небо звездное. Я такого еще никогда не видела. Почему они такие яркие и огромные?
– Потому, что это волшебное место, способное подарить человеку ощущение радости и счастья.

Она закинула голову и копна ее длинных, распущенных для дискотеки волос укрыла пышным покрывалом всю спину:

– Ух ты, как красиво. Сколько их…

Ничего теперь не могло удержать Кирилла от соблазна подойти к ней вплотную, чтобы коснуться этих волос и заглянуть сверху в ее запрокинутое лицо.

– Смотри, вон Большая Медведица, – он, стараясь унять волнение и сдержать содрогания бешено колотящегося сердца, положил ей руку на плечо. Второй рукой показывал на запрокинутый ковш созвездия, затерявшийся на просторах Вселенной.

– Где? – она водила глазами, пытаясь найти на небе место, куда указывал Кирилл Андреевич.

– Вон, видишь семь звездочек, три в рукоятке ковша и четыре по углам, – он нагнулся и рукой прижал голову девочки к своей, прикоснувшись щетиной к розовой щечке, чтобы их глаза могли смотреть в одном направлении. Ощутил шершавой мужской скулой ее нежную кожу, носом втянул еле уловимый запах, и лишь усилием воли сдержал яростно клокотавшее желание поцеловать эту щечку, этот пухленький ротик, вампиром присосаться к тоненькой шейке, плечику, впадинке грудей… Воображение подсказывало все новые и новые места, которые он мысленно целовал, ласкал, гладил…

"Нет. Не надо. Слишком разыгралась фантазия… Нельзя…. Напугаю малышку…"

– Если от двух крайних точек ковша провести прямую, то мы упремся прямо в Полярную звезду. Вон, видишь, эту яркую точку. А какое направление указывает путешественнику Полярная звезда, как ты думаешь?

– На север, конечно.

– Правильно на север. Она находится в созвездии Малой Медведицы, самая крайняя точка на ее рукоятке. А вон, видишь, созвездие в виде буквы W – это Кассиопея.

– Кирилл Андреевич, как интересно. Расскажите еще что-нибудь.

– А вот, смотри, Ксюша, по небу туманной полосой пролегает Млечный Путь. Видишь? Это центр нашей галактики. Солнечная система находится на ее окраине, на периферии, где плотность звезд меньше, а расстояние между ними больше. Центр же более тесно населен звездами, настолько плотно и настолько далеко от нас, что на небе выглядят белым облаком. По одной из легенд он образовался, когда красавица, вроде тебя, опрокинула на небе кувшин с молоком. Отсюда название: Млечный путь. Украинские казаки называли его Чумацкий шлях, по которому, согласно преданию, они ездили в Крым за солью. Обратно возвращались груженные возы, соль просыпалась на дорогу, оставляя за собой белый след. Болгары называют его Кумова Солома. По их легенде, ночью один кум у другого украл солому, но корзина была дырявая и вся солома высыпалась. Утром хозяин без труда нашел вора по следу, а след отпечатался на небе, чтобы другим красть было неповадно. А по-английски Milky Way. Знаешь такую конфету, батончик?

– Знаю, в ней начинка молочная. Как интересно, у белой полосы на небе столько названий: Млечный Путь – по-русски, Чумацкий шлях – по-украински, Кумова Солома – по-болгарски, Milky Way – по-английски. А по-японски как?

– По-японски, кажется, Небесная река или Серебряная река, я точно не знаю, но думаю, что-то тоже очень романтическое. Они большие мастера до художественных образов… Ксюша, глянь какая луна восходит!

Пухлый серп, кроваво-красного цвета едва успел перекинуть свою нижнюю остроконечность через линию горизонта над морем.

– Если луна такого красного цвета, завтра будет ветер. А ты знаешь, как определить молодая луна или старая, растущая или убывающая?
– Нет, не знаю. Как?
– Очень просто. Если месяц напоминает букву "С", изогнут в ту же сторону, значит луна "С"тарая, а если в обратную сторону – молодая. Сейчас какая?
– Молодая. Теперь буду знать. – Ксюша радостно посмотрела сначала на луну, потом на Кирилла. Его умиляли ее детская непосредственность и природная любознательность и светившиеся радостью глаза.
– Умница, – прекрасный повод погладить ее по головке и легонько, нежно взъерошить волосы и даже поцеловать эту макушку, поощряя прилежность ученицы.
– Ксюша, здесь прохладно на берегу возле воды, а ты в таком легком платьице. Замерзла?
– Ага.
– Я тебя согрею…

Повернув Вишенку спиной, Кирилл, расстегнув куртку и укутал ее чуть ли не с головой, оставив выглядывать лишь милую мордашку, скрестив впереди руки и крепко прижав к себе. Прислонившись к нему, Ксюша пропитывалась волнами тепла и теплоты, исходившими от его тела. Закинув голову, глядя на звездное небо, упираясь затылком в могучую грудь, она упивалась нахлынувшим приливом нежности к этому мужчине.



Глава 20

Кирилл сверху любовался ее лицом, разлившимся по нему наслаждением, близостью их тел, лунным светом, летней ночью, а она той новизной ощущений, нахлынувших так внезапно, которые теперь предстояло осмыслить и переварить. Взаимные перекаты и переливы чувств, подсказали Кириллу дальнейший ход действий. Его губы нашли в темноте ночи, в недрах куртки, в складках платья гладкую кожу шеи и прильнули к ней колючим поцелуем отросшей за день щетины, улиткой переползая от одного нежного участка к другому, от завитков уха до изгиба плечика, с которым уже давно рассталась легкая ткань платья.

"Все! Стоп! Заигрался! Хватит." Кирилл резким движением повернул ее к себе лицом, стараясь заглянуть в глаза, крепко сжал плечи, как будто испугавшись, что она вырвется и убежит, не дослушав его и он не успеет произнести очень важные слова.

Вишенка, ты мне очень нравишься… Я… «Я задыхаюсь от нежности…» – Кирилл осекся, переводя дыхание после такой пытки, думая как бы объяснить свой порыв страсти и не зная, что еще можно сказать в оправдание. – Я понимаю, что ты еще маленькая, совсем крошка, и не знаю, как мне себя вести. Я очень боюсь тебя обидеть или напугать какими-то своими словами, поступками…

– Нет-нет. Вы меня не обижаете, что Вы, наоборот.

– Спасибо, спасибо тебе, моя малышка. Ты вся дрожишь. Подожди. Одень куртку. – И Кирилл ловким движением сорвав с себя куртку, закутал в нее Вишенку и обхватив этот спеленатый кокон, прижал к своему сердцу.

– Ксюша, поцелуй меня, – нагнувшись, зашептал он в самое ухо, будто боялся, что всевышний, услышав такие слова, откажется выполнять его желание.
– Нет… Нет… – тихий ответ, скорее угаданный, чем услышанный, поразил его.
– Не хочешь?
– Кирилл Андреевич, я… я… не умею целоваться. Я… я никогда не целовалась…– так же тихо, стыдясь своей неопытности, пролепетала она и спрятала свою застенчивость в застежку его рубашки.

– Правда? – радость в голосе Кирилла вызвала в ее детской головке полное недоумение. Что может быть хорошего в том, в чем ей было стыдно признаться.

– Ты никогда не целовалась? – У Кирилла от восторга перехватило дыхание. Перспектива первому сорвать поцелуй с невинных губ была обольстительно заманчива. Первый поцелуй этой девочки достанется ему. Никогда в жизни у него не было такой возможности. Никогда еще он не был первым мужчиной ни у одной девушки в мире. Он первый, о, боже! Какое это необычное счастье. Он припал щекой к ее голове, собирая в фокус разлившееся по всему телу блаженство и размышляя о наличии рая на Земле.

– Я тебя научу. Все в жизни бывает в первый раз, – сказал он, не зная к кому больше обращено последнее предложение: к ней или к самому себе.

С этими словами Кирилл нагнулся, накрывая сверху обласканное луною лицо, потянувшееся вдруг к нему, как подсолнух к солнышку и несколько раз осторожно, коротко коснулся большими уверенными губами ее полуоткрытых губ, каждый раз слегка откидываясь, чтобы заглянуть в глаза. Несколько раз провел по этим робким устам своими, лишь слегка дотрагиваясь. Они помимо Ксюшиной воли затрепетали, отвечая на его прикосновения. Прижался со всей силы и резко отпустил. Потом еще раз. Затем быстрыми мелкими змеиными движениями прошелся по ним языком, подготавливая их к великому вторжению, приучая этот нетронутый ротик к существованию своего натиска, своих губ, своего языка. Осторожно обхватывал ее губы, соскальзывая с них всякий раз, и тут же прижимаясь опять, напористо и плотно. Это была прелюдия, артподготовка перед решающим наступлением. В бой вступает тяжелая артиллерия. Миг затишья и вот Кирилл мощным рывком взял в кольцо ее детский рот, инстинктивно сжавшийся под натиском мужских челюстей. Но силы были неравны и его язык дерзко прорвался сквозь первую линию обороны, настойчиво раздвигая нежные уста и встречая новую полосу препятствий – два ряда мелких зубов цвета слоновой кости. Вишенка рванулась всем телом, упершись кулачками ему в грудь, намереваясь вырваться, но клешни краба еще крепче сжали добычу и язык еще яростнее провалился внутрь, разжимая зубы уже обессилившей жертвы, победоносно проникая все глубже и упиваясь вкусом ее слюны. Розовый язычок, робкий и застенчивый, сдался на милость победителя, теперь покорный и порабощенный, безропотно отвечал на его ласки, и осознав всю прелесть поставленной перед ним задачи, сам искал встречи, неловко, неумело пытаясь отблагодарить Кирилла за оказанное наслаждение. И счастье, подкатывавшее к ее горлу, смешивалось с чувством стыда и страха. И хотелось чтобы это ощущение длилось вечно, никогда не кончаясь, но в то же время казалось, что она больше не выдержит, если такое блаженство продлится еще хоть одну минуту.

Когда Кирилл наконец-то отпустил смущенное создание, Ксюша прижалась к нему, стояла, боясь шелохнуться, тяжело дышала, медленно приходила в себя. Новые ощущения теснились, перекатывались, заливали горячей волной лицо и наполняли негой каждую клеточку ее тела.

Вишенка, девочка моя, я обидел тебя, ты испугалась?
– Нет-нет… Я не знала, что это так. Я… я просто…
– Тебе понравилось?
– Да, очень. – Она смущенно улыбнулась и Кирилл примирительно чмокнул кончик ее веснушчатого носа.

Потом еще раз поцеловал, чтобы закрепить пройденный урок.

Ксюша никогда раньше не обнималась с мужчиной, даже с мальчиком, и теперь его рельеф, атлетический торс, кубики пресса, каменная выпуклость паха, соприкосновение ног, вызывали в ней неподдельные замешательство и стыд. Выпуклостями грудей, горошинками сосков она касалась его живота, рдея как маков цвет и зная, что он тоже ощущает эти прикосновения. Но по лицу вожатого, на которое украдкой падал быстрый взволнованный взгляд, она видела, что ему приятны эти туше, приятна сама мысль о том, что она чует его возбуждение – непонятное, пугающее. А Кирилл гладил, целовал и ласкал ее с нарастающей страстью, в порыве нежности не давая опомнится, не рассчитывая свои силы, сжимал в объятиях так крепко, что у Вишенки перехватывало дыхание. Потом отпускал и ей приходилось набирать полные легкие воздуха, запасаясь живительной силой для будущих ласк.

"Боже, и хорошо и стыдно" – Ксюша нервно облизнулась. По телу переливались волны новых ощущений, а в голове отбойными молотками стучали назойливые мысли – увещевания нравственного воспитания – что девушке не пристало так себя вести.

Вишенка уперлась кулачками ему в грудь и хотела отодвинуться, отстраниться так, как ей диктовали внезапно дошедшие до млеющего сознания застенчивость и детские понятия, однако Кирилл мягко, но настойчиво удержал ее, понимая, что такая близость смущает малышку, соприкосновение тел необычно и эта новизна пугает ее: "Ничего, пусть привыкает."

Ксюша глубоко дышала. Из естественного и непринужденного, дыхание сделалось глубокое и прерывистое, между вдохами она прислушивалась к изменениям, происходящим где-то внутри, когда этот мужчина осыпал ее жгучими ласками и пылко прижимал к себе.

Не зная куда девать пылающее лицо, она то прятала его у Кирилла на груди, вдыхая запах его тела, то отворачивала голову в сторону и ухом слышала его пульсирующее сердце. Они потеряли ощущение реальности, не зная, как долго вот так стояли на берегу моря, обнимаясь и беспрестанно целуясь. А Большая Медведица улыбалась им из глубин космоса точно так же, как миллионам других влюбленных пар, посылая свое благословение на любовь, на жизнь…

Рука Кирилла нащупала в кармане прямоугольник мобильного телефона (часы он больше никогда не носил) и вспыхнувший экран подсветил не только его счастливое лицо, но и электронный циферблат, отсчитывающий мгновения их блаженства.

Вишенка, голубка моя, три часа ночи. Поздно уже. Как же мне тебя тайно провести в палату? Заметят, будет неприятность.

– Кирилл Андреевич, если кто-то из девочек проснется, я скажу, что выходила в туалет. Никто не узнает. Не волнуйтесь.
– Но ведь все видели, что ты после дискотеки не вернулась и спать не ложилась. Они же не дураки, все поймут.
– Ну и что, скажу, что гуляла. Многие после отбоя гуляют.
– Ты серьезно? – Кирилл прикинулся удивленным, ему хотелось узнать степень ее осведомленности в щекотливых вопросах нравственности.
– Конечно. Бегают на свидания к мальчикам. А потом приходят и хвастаются, и подробно рассказывают, что и как. Даже спать мешают. Делают вид, что шепотом говорят, а на самом деле стараются погромче, чтобы все слышали об их сексуальных подвигах. Кирилл Андреевич, но Вы не волнуйтесь, я ничего рассказывать не буду. Я не хочу, чтобы кто-то про нас знал. Они будут мне завидовать.

– Почему они будут тебе завидовать?
– Потому, что Вы многим девчонкам нравитесь. И они между собой часто Вас обсуждают.
– И что же они говорят?
– Какой Вы красивый и сильный. И еще обсуждают, на кого Вы больше смотрите и кто из них Вам больше нравится. И спорят, кто с Вами будет танцевать на дискотеке.
– Ах вот оно что. А ты?
– А я молчу. Стараюсь уйти, мне неприятны эти разговоры.
– Мне никто кроме тебя не нужен, малышка моя. Разве ты это еще не поняла? – Кирилл вздохнул, притягивая ее к себе и целуя в макушку.
– Я никому про Вас не расскажу. Если проболтаюсь, Бог заберет у меня мое счастье.
– Я твое счастье?
– Да, самое большое счастье. Такого у меня еще никогда в жизни не было.
– Спасибо тебе, моя радость. Пойдем, счастье, спать пора, уже поздно.

Возвращаться Кирилл решил не по центральной аллее, ведущей с пляжа, а вокруг, по темной обходной тропе, держа ее продрогшую ручку в своей, и время от времени останавливаясь, чтобы поцеловать. Возле корпуса постоял немного под прикрытием зарослей, проследив из темноты ночи, как Вишенка пересекает освещенную дежурной лампочкой веранду и скрывается за дверью палаты для девочек.

Продлив свое инкогнито на несколько минут, чтобы промежуток времени стер намек на какую-либо связь между ними, Кирилл одним прыжком перешагнул три ступеньки, отделявшие грешную землю под его ногами, от той святой веранды, на досках которой еще дышали ее следы и исчез за дверью вожатской.

Не зажигая света и не раздеваясь повалился на кровать, по-мальчишески счастливый удавшимся первым настоящим свиданием, на котором окончательно выяснились, подтвердились и раскрылись старательно скрываемые друг от друга, но уже зачавшиеся и рвущиеся наружу взаимные чувства.

Лежа в постели, Кирилл продолжал держать ее в своих объятиях, целовать, ласкать, раздевать, обладать, отдавшись в лапы возбужденной фантазии, поручив ей контроль над своими чувствами, пока разум соскальзывал по наклонной грани из состояния бодрствования в сладостные объятия сна.

Ксюша тоже долго не могла уснуть, взбудораженная новыми ощущениями, переливавшимися через край эмоциями, крутилась с боку на бок и в темноте девчоночьей спальни прокручивала в уме события этой волшебной ночи.

"Боже, я с ним целовалась. Первый раз в жизни целовалась. С ним, с вожатым, с Кириллом Андреевичем. Я ему нравлюсь. Этого не может быть. Мне не верится, что все это происходит со мной. У него такие мягкие губы. Никогда бы не подумала, глядя на его уверенный, волевой рот и твердый подбородок. А они оказались такие нежные. Как я завтра встречусь с ним глазами при свете дня? Это, наверное, так стыдно, после того, что было ночью. Он обнимал меня, ласкал, гладил. А как сладостно, когда его руки, его сильные большие ладони сползают по плечам, спине и ниже. Он гладил, а мне было очень приятно и совсем не страшно. Мне так понравилось, как он меня обнимал. Я хочу еще…"

"А это место у него такое тугое и большое, и он специально так близко притягивал меня к себе. Хотел чтобы я почувствовала и ему эти прикосновения доставляли удовольствие. Разве ему не стыдно? Мне было очень неловко, когда мои груди притрагивались к его телу. А Кирилл Андреевич и этого тоже хотел, крепко прижал меня к себе и не дал отодвинуться и глубоко дышал."

"Но это ничего не значит, все мальчики хотят потрогать девочек, это естественно."
"Я еще хочу, чтобы он так меня обнял."
"Нет, это неудобно, неловко!"
"Все равно хочу… Ой, как внизу живота все набухло, и волна какая-то прикатила к ногам…".

Она представила себя в его объятиях. Представила, что он сейчас лежит рядом, что его руки гуляют по ее телу, касаются груди, гладят спину, попочку, проскальзывают между ногами. Ксюша плотно сжала ноги, стараясь удержать его ладони и эту волну, подтянула их к себе, скрутилась калачиком и тихо застонала. Серия пульсирующих толчком… и волна схлынула так же внезапно, как и накатилась. Ксюша еще лежала несколько мгновений, мысленно догоняя ее, вспоминая траекторию чудесного прилива и отлива. А потом просунула руку под одеяло и скользнула вниз по лобку в промежность. Она была мокрая…


Глава 21

Первый отряд ходил в столовую не слишком стройным строем, категорически не в ногу, как солдаты по мосту, как цыгане по Бессарабии, одним словом, дружною толпою. Но веселые речёвки выкрикивались с удовольствием, даже с каким-то бравым задором, бахвальством и куражом.

Кирилл Андреевич шел впереди, задавая тон, время от времени оглядываясь, все ли его великовозрастные цыплята следуют за ним.

"Кто отстал? Не отставай! Кто устал? Не уставай!"…

Ксюша же, напротив, плелась в самом конце, незаметно замедляя шаг и увеличивая расстояние между собой и отрядом. Даже неразлучные подружки, Маша и Даша, а также Роман шли в средине, весело о чем-то болтая, но, похоже, они уже не сильно занимали Вишенку. Она боялась встретиться с вожатым взглядом, мечтала провалиться сквозь землю. Шла, робко опустив голову, не знала, как поднять на него глаза после тех ночных поцелуев и ласк, которыми он так жадно, так яростно осыпал ее. Волновалась, как Кирилл Андреевич посмотрит теперь, что скажет, как отреагирует, как и что она сама осмелиться произнести в ответ. Все это было ново, необычно, с этим требовалось как-то справиться.

– Ксюша! Догоняй! Компот остынет! – (Местная шутка) – Кирилл остановился, пропуская всех вперед и заговорил… Легко и непринужденно, как ни в чем не бывало, будто ничего не было. И смотрел ей в глаза весело, естественно, как и раньше, единственное исключение состояло в повышенном содержании нежности во взгляде.

– Как ты, маленькая? – почти шепотом произнес он, поравнявшись с ней. – Не выспалась?
– Ничего, днем высплюсь, на тихом часе.
– Обязательно выспись, а вечером погуляем еще, если ты не против?

Выразительный взгляд двух карих вишен, полный обожания, послужил ему одновременно и наградой и ответом на такой совершенно ненужный вопрос.

"Вот и все, ничего страшного. Он просто подошел, просто заговорил, просто улыбался. Ой, как хорошо. А я так боялась, так переживала, не могла уснуть. Вот глупая."

* * *

Со столовой Кирилл вышел в прекрасном настроении. На душе у него пели сладострастные сирены и звучали райские скрипки. Сергей шел навстречу и вдруг резко остановился, поравнявшись с ним:

– Кирилл, что с тобой? Я тебя не узнаю, ты весь светишься. Улыбаешься сам себе. Я-то думал, гляди как товарищ мне рад – улыбка до ушей, счастливое выражение лица, – а ты проходишь мимо. Вот не останови я тебя, наверное и вовсе не заметил бы своего друга, – Сергей слыл заядлым балаболом и любил длинные пространные речи, даже когда дело касалось лишь короткого приветствия.

– Представляешь, я вчера водил ЕЁ смотреть на звезды, – мечтательно произнес Кирилл, обращаясь скорее к самому себе, чем к Сергею.
– Кого?!
– Ксюшу.
– Эту девочку?! – У Сергея полезли глаза на лоб. – Или она уже не девочка после урока астрономии?
– Девочка, девочка, не волнуйся. За кого ты меня принимаешь? Она же еще маленькая. У меня ж в голове мозги, а не то, что ты подумал.
– Да?! С каких это пор?
– Поговори мне. Сейчас получишь. Как говорят у моей бабушки в деревне: "Хочешь маты сыне око?" (Хочешь иметь подбитый глаз?)
– Шучу, шучу. Так ты что, серьезно, крутишь роман с пионеркой? Зачем? Тебе что, тёлок мало?
– Да в том-то и дело, что это не роман, это намного серьезнее, чем я думал. Будешь себя хорошо вести, что, конечно, весьма сомнительно, то попробую тебе все объяснить. Если сам не запутаюсь, в чем тоже не уверен.
– Ладно, нагородил. Я из твоей речи ничего не понял. Послушай, а ведь она должна была быть в моем отряде. Как она оказалась в твоем?
– Я же тебе уже рассказывал… – начал было он, но Сергей нетерпеливо перебил его:
– Только не пой мне басню о просьбе родителей. Она шита белыми нитками.
– Ладно, не буду. А ты не спрашивай. Может когда-нибудь и расскажу, только не сейчас.
– Ой смотри, Кирилл, доиграешься.
– Ты перепутал, Серега, я не девочка, мне нравственные морали читать ни к чему. Да и опоздал ты с ними на много лет.
– Ладно, ладно, потом поговорим, директриса вызывает. Будет сейчас пилюли вставлять за вчерашнее.
– А что вчера было?
– Да так, малость порезвились после отбоя. Конфиската много у своих охламонов в тумбочках нашел, не пропадать же добру. Сорока-градусный продукт – это тебе не шутка, вмиг скиснет на такой жаре.

И Серега, виновато втянув голову в плечи, поплелся в кабинет начальника лагеря.

Кирилл посмотрел ему вслед. "Вот пожалуйста, остановил меня, чтобы спустить с божественных небес на грешную землю. И ему это удалось. Пристает со своими пошлыми намеками. Не понимает, что для меня в отношениях с этой девочкой, секс совсем не главное."

Кирилл подумал, что будь Вишенка одной из тех пятнадцати-, шестнадцатилетних девиц, для которых секс являлся делом совершенно обыденным, и которые, не смотря на столь юный возраст, меняли половых партнеров гораздо чаще, чем гусары перчатки, он бы не терзался так вопросами нравственности. В его отряде таких было несколько экземпляров, готовых переспать с вожатым в любой момент, стоило лишь поманить их пальцем. Даже одного зовущего взгляда хватило бы, чтобы они оказались в его постели по очереди, а то и все сразу.

"Так в чем же дело?" – спросил бы Сергей, пожимая плечами, прагматичный ум которого отказывался понимать, «зачем делать сложным, то что проще простого» (Наутилус Помпилиус "Казанова")

Но как раз этих девиц Кирилл и не хотел. С их распущенностью, раскованностью, богатым опытом и натруженными ртами. Было даже гадко видеть в молодых девушках (приехавших в детский – детский!!! – лагерь) матерых хищниц, ловко манипулирующих приемами соблазна. Было противно пользоваться ими после всех этих мальчиком из его отряда и половины соседнего, Серегиного. Кирилл патологически не любил шлюх. Вишенка – другое дело. Чистое, невинное создание – нежное, трогательное, наивное.

"Как ему все это объяснить? Ведь не поймет же. А надо ли?"

* * *

После завтрака, ввиду наметившейся благоприятной погоды, лагерный громкоговоритель объявил всеобщую мобилизацию с выдвижением на пляж. Суета, радостные возгласы, переодевание, халаты и полотенца замелькали то тут то там пестрыми красками. Отряды строились, отряды двигались, выкрикивая речёвки, отряды текли вниз по многочисленным ступеням металлической лестницы, ведущей к морю.

У каждого лагерного подразделения был свой навес от солнца с длинной скамьей по центру, служившей местом для складирования вещей в гораздо большей степени, чем по назначению. Сидели на ней всё больше в вечернее и ночное время влюбленные пары (и не только сидели!), днем же ребята предпочитали валяться на песке.

Ксюша легла на полотенце, подставляя солнцу спину, и принялась читать. Купаться со всеми остальными детьми она не пошла, а когда вожатый вывел своих птенцов из воды, то первым делом проверил, на месте ли его сокровище. Девочка лежала ничком на книге, зарывшись в нее лицом. Тень от навеса наползла на загорелое тело, накрыв почти полностью, за исключением щиколоток и розовых подошв с редко прилипшими к ним песчинками.

Кирилл испугался, не стало ли ей плохо, не случился ли солнечный удар – такое много раз бывало в лагере за время его вожатского стажа с не рассчитавшими свои силы подростками, желающими забрать с собой всё южное солнце и весь загар, добровольно поджаривающими себя до появления первого дыма, соревнуясь с чертями в аду.

Он тихо присел возле нее на песок, откинул сползавшую вниз прядь волос и заглянул в лицо. Вишенка спала. Слух вожатого приятнее всякой музыки защекотало тихое, безмятежно-сонное дыхание. Она не проснулась от нежного прикосновения и Кирилл решил ее не будить, просто накрыл своим полотенцем, чтобы спящей русалочке, разогретой палящим солнцем, а теперь укутанной тенью навеса, под который то и дело врывался со стороны моря прохладный ветерок, не было зябко.

"Пусть поспит, – резонно рассудил он. – Все-таки она еще маленькая, ей требуется восьмичасовый ночной сон, а такие прогулки под луной выбивают ее из колеи. Понятно, что влюбленные часов не замечают, но, пожалуй, нужно быть поаккуратнее. Я, ко всему прочему, еще и несу за нее ответственность, как вожатый."

Нечто самодовольно крякнуло: "Так ты, Кирилл, с собой разберись, кто ты – влюбленный или вожатый? А уж исходя из этого и будешь действовать."

"Отстань" - отмахнулся от него Кирилл.


Глава 22

С этого дня, они проводили вместе все ночи напролет, выбирая для прогулок самые темные и отдаленные уголки лагеря или пляжа. Заходили на соседние территории заброшенных лагерей и баз, возвращались под прикрытием темноты лишь незадолго до рассвета.

Сначала добросовестно пытались конспирировать свои действия и чувства. Являлись на дискотеку, крутились минут сорок на глазах у всех, обеспечивая себе алиби, и незаметно исчезали, чтобы явится в корпус после третьих петухов. В течении дня лишь изредка обменивались взглядами, улыбками, несколькими словами, стараясь не выдавать себя.

Однако в таком маленьком сообществе, где все друг у друга на виду 24 часа в сутки, ничего не может долго оставаться тайной. Ксюша ходила весь день сонная, засыпая на ходу, почти не интересовалась лагерной жизнью, была мечтательна и задумчива, что не могло не настораживать и сами собой напрашивались недвусмысленные выводы.

Кирилл тоже не отказался бы вздремнуть среди бела дня, но ему не позволяли должностные обязанности. Былого азарта и энтузиазма в своей работе вожатый теперь не выказывал. Все его мысли занимала эта девочка, и если он и делал что-то с задором, то только в том случае, когда знал, что Вишенка рядом, что ей это интересно, что она это оценит.

Вскоре они отказались от конспирации и уже не расставались, открыто появлялись вдвоем, не стесняясь, смотрели друг на друга, блаженно улыбаясь, держались за руки. До конца заезда оставалось не так уж много дней, которые им суждено было провести вместе. Дальше распахнула свои объятия неизвестность, за пределы которой оба боялись заглядывать.

Скрывать свои чувства стало совершенно бессмысленно – все, кто хотел, давно догадались и махнули на них рукой, даже директор. Она, надо отдать ей должное, была очень деликатна в своих суждениях и не особо совала нос в такие вопросы, которые ее не касались или выпадали из сферы профессиональных интересов.

Серега иногда по-дружески подкатывал, интересовался судьбой товарища, все еще намереваясь держать руку на его пульсе и, в случае необходимости, подставить дружественное плечо.

– Кирюха, ты уже в открытую играешь. Только слепой не видит ваших отношений.
– Ну и ладно. У меня в распоряжении всего несколько лагерных дней.
– А что ты хочешь успеть? – (Где-то Кирилл уже слышал этот вопрос. Ах да, от негодяя Нечто. Подлый хам!)

– Ну, во всяком случае не то, что ты подумал. У тебя, Серый, мысли в одну сторону повернуты, а я просто хочу насмотреться на нее, надышаться ею.

– Кирилл, брось ты как мальчик себя вести. Если "to be continued" – ты успеешь и надышаться и насмотреться. А если " Finita la comedia" – то перед смертью не надышишься.

– Знаешь Серега, если серьезно, то я не собираюсь ее трогать, она еще ребенок совсем. Просто я с ней себя чувствую гораздо моложе. Как будто мне пятнадцать лет. Забываю про свое горе, гибель сестры. Мне кажется, что вернулись те времена, когда Света была еще жива, была рядом со мной, я с ней возился, заботился о ней. Мне Ксюша заменила сестру, честное слово, только на каком-то новом витке, что ли. Я пока сам еще толком не разобрался.

– Кирилл, скажи, вот ты с ней целуешься-милуешься, проводишь ночи на пролет, а она к тебе по имени-отчеству обращается? Это как?

– Ну да, а зачем панибратство в лагере устраивать. Ко мне все так обращаются, я не люблю фамильярности. Да и она так привыкла с самого начала. Зачем я буду ее переучивать? А другие тогда что? Нет уж, в этом плане никаких никому исключений быть не должно. Это принципиально. Подумаешь! В чем проблема?

– Да, Кирилл, я бы так не смог.
– Смог бы, если б влюбился. Куда б ты делся.

* * *

Кирилл и Вишенка, когда у вожатого выпадала свободная минута, часто сидели на лавочках, на траве в самых дальних, укромных, необитаемых уголках лагеря в тени деревьев, слушали песни цикад и шорох листвы. Целовались и не могли нацеловаться, говорили и не могли наговориться.

– Кирилл Андреевич, мне не верится, что это все происходит со мной.
– Почему, Вишенка?
– Не знаю, я еще никогда не встречалась с мальчиками.
Он усмехнулся.
– Но я далеко не мальчик, крошка моя.
– Тем более, так необычно, даже немножко страшно.
– Не бойся, я тебя не обижу, я же понимаю, что ты еще малышка. Знаешь какое у меня дикое желание тебя защищать?!
– От кого?
– Сам не знаю – от всего: от всякой беды, от зла, от жестокости, от несправедливости, от плохих людей. Хочется тебя беречь и лелеять. А иногда мне хочется задушить тебя в объятиях. Прижать к себе и никогда не выпускать. – Кирилл обхватил ее руками так крепко, что у нее перехватило дыхание.
– Ты моя Вишенка, моя ягодка. Я любуюсь тобой и не могу тебя съесть. Ты мой запретный плод.
– Почему?
– Если я тебя съем, кем я тогда буду любоваться.

И Кирилл, наклонившись к ней, легонько укусил верхушку ее милого носика…


Глава 23

Еще один лагерный день подошел к концу. Танцуя с Вишенкой, Кирилл произнес, соревнуясь в громкости с примостившейся неподалеку колонкой:

Вишенка, девочка моя, сегодня мы не пойдем гулять как обычно.

– Почему? – удивленно вскинутые на него глаза заиграли черными угольками в люминесцентном свете прожектора.

– Надо выспаться. Мы с тобой столько ночей не спим. Я боюсь за твое здоровье. Ягодка моя ходит потом весь день вяленькая, зевает, с ног валится. Да и мне надо отдохнуть, у меня ведь днем, помимо всего прочего, еще и работа. Так что сегодня, маленькая, спать без разговоров.

– Ну, Кирилл Андреевич, может немножко погуляем, хотя бы чуть-чуть… – начала было возражать Ксюша.
– Нет, малышка, сегодня спать. Хочешь, я тебя уложу?
– Как это?
– А вот так! Положу в кроватку, укрою одеялком, поцелую перед сном, пожелаю спокойной ночи.
– Кирилл Андреевич… – она запнулась, счастливая от такой перспективы получить новую порцию его нежностей, еще совершенно незнакомых ей. – Да, очень хочу!

От накатившего восторга даже перестала танцевать и захлопала в ладоши так звонко, что топтавшиеся рядом пары дружно, как по команде повернули головы.

– Тише, тише. Не буйствуй, не привлекай внимание.

– Кирилл Андреевич, уже и так все знают про нас. Мне девочки говорили: "Видишь, как на тебя вожатый смотрит. Ты ему нравишься." Я им не верила и отвечала, что они все выдумывают. А теперь мне все равно. Пусть думают, что хотят.

– Ну и правильно. Но сегодня ночью ты будешь спать, моя куколка. И все увидят, что по ночам ты спишь.

Когда танец закончился, Кирилл предложил:


– А пойдем прямо сейчас в корпус. Дискотека все равно подходят к концу. Пошли, пока еще все здесь и в палате никого нет.

Кирилл Андреевич, положив руку Вишенке на плечо, спокойно увел девочку спать. И как бы не хотелось малютке погулять с ним по ночному лагерю, она послушно покорилась его воле. Самодовольное Нечто поставило еще одну маленькую галочку за умения ненавязчиво подчинять себе людей.

Жгучей волной поднялось из недр и подкатило к сердцу воспоминание тех счастливых мгновений, когда много лет назад он укладывал спать свою младшую сестру. Одевал на нее ночную сорочку (пижамы она терпеть не могла), укрывал одеялом, целовал в лоб или щечку, в зависимости от положения тела – на спине или на боку. Желал ей спокойной ночи. Света обожала эти минуты – доказательство его братской любви и нежности.

Больше ни одна женщина в мире, с которыми он спал в последующие годы, не удостаивалась такой чести. Они сами укладывались с ним рядом (это в лучшем случае, если доводилось ночевать в одной постели), сами говорили ему "спокойной ночи" и целовали его перед сном. У него же не возникало ответного желания. Этого таинства он не дарил никому. Принципиально.

И вот теперь захотел, сильно, непреодолимо, всеми фибрами души захотел уложить ее спать, как тогда, в детстве, сестру, и Вишенка сразу же согласилась, без сомнений, без колебаний, будто бы знала, будто бы помнила, как это славно…

Корпус встретил их чернильной темнотой и пустотой, красуясь темными силуэтами окон на фоне белых кирпичных стен. Лишь тусклая дежурная лампочка приветливо покачивалась на веранде.

У шестнадцатилетних подростков не укладывалась в голове мысль о возможности лечь спать до отбоя в теплую чудесную ночь, вдали от родительского надзора, при полном попустительстве со стороны вожатого, занятого своими сердечными делами. Обычно случалось наоборот: вожатым приходилось прилагать немало усилий, чтобы загнать всех в палаты, а потом – после отбоя и до утра – пресекать "великое переселение народов" из женской половины в мужскую и наоборот. Правда, Кирилл, всецело поглощенный своими заботами, пустил ситуацию на самотек, жесткого контроля не устанавливал, чем заслужил небывалую славу и благодарность со стороны своих подопечных. Ребята были в восторге от своего вожатого, многие (то есть, все!) понимали причину такого снисхождения. Но положение всех устраивало, было только на руку и никто не возмущался. Свобода прежде всего! Старожилы, отдыхавшие в этом лагере не первый год, не помнили такой обалденной смены. У них самый прекрасный вожатый: и сам отдыхает и им не мешает, что еще нужно для полного счастья. Такое попустительство со стороны Кирилла Андреевича, конечно, не одобрила бы директриса, но по негласной обоюдной договоренности, никто никого не выдавал.

Подходя к корпусу Кирилл шепнул:

– Давай, Ксюшечка, иди в туалет, умывайся, я тебя подожду на веранде.

Через минуту она уже стояла перед ним с полотенцем, перекинутым через плечо, каплями воды, блестевшими на плохо вытертом в спешке лице и резким мятным запахом зубной пасты.

Кирилл не стал включать свет, во-первых, чтобы с улицы не привлекать ненужного внимания, во-вторых, в окна и без того заглядывала ослепительно яркая, почти полная луна, заливавшая таинственным полумраком комнату и, наконец, в-третьих, зачем лишний раз смущать девочку.

Он сел на кровать, дабы не так возвышаться над Вишенкой, застывшей перед ним в лунном свете, придерживая ее руками за талию.

– Ты в чем спишь, котенок?
– В ночной сорочке.

– Ну переодевайся. Хочешь, я тебе помогу? Давай, снимай кофточку, – и Кирилл, не позволяя ей опомниться, захватив края футболки, ловким движением стащил ее через голову. Ксюша тихо ойкнула, прикрывая руками кружевной лифчик.

– Не бойся, малышка, тут темно, ничего не видно. Так, теперь снимай джинсы.

И пока у нее были заняты руки, прижатые к груди, он, не менее проворно, расстегнул и потащил штаны вниз. Стрейчевая ткань плотно облегала бедра и брюки никак не хотели покидать свою хозяйку, а когда Кирилл резко дернул, сползая, прихватили за компанию еще и трусики. Ксюша вскрикнула, но Кирилл ловким движение разъединил парочку, быстро водрузив трусики на место, а джинсы бросил на спинку кровати.

– Теперь сорочку давай? Где тут у нее перёд, где зад? – Приговаривал Кирилл, вертя перед собой предмет, как ему показалось, кукольного размера.

Вишенка, ты не перепутала, это, случайно, не для куклы одежда?
– Нет, это моя, – ей нравились такие смешные глупости и каждая забавная шутка вызывала неподдельную улыбку.
– Я лифчик на ночь снимаю, он мне давит, – тихо добавила Ксюша.
– Хорошо, давай снимем и его, – Кирилл, обхватив Вишенку руками, умело и профессионально расстегнул на спине застежку.

А когда Ксюша подняла руки вверх, продевая их в рукава сорочки, в лунном свете ему улыбнулись две круглые, как яблочки, белые, на фоне бронзового загара, грудки.

"Хорошенькие, еще не вполне развившиеся, но уже довольно полненькие. А она меня не очень-то и стесняется, вероятнее всего, абсолютно доверяет, как ребенок врачу или авторитетному взрослому. Ну, так оно, собственно и есть, что там говорить. Вот и Света мне доверяла. Не стеснялась меня, даже когда я уже был вполне взрослый юноша. Почему так?... Опять провожу параллели. Нет. Нет. Хватит…"

– Ну вот, теперь ты при полном параде, можно ложиться спать.

Он покровительственным жестом откинул с кровати покрывало, приглашая ее проследовать в объятия простыни и подушки. И, когда она уютно умостилась, повернувшись на бок и подложив руку под щеку, заботливо укрыл одеялом, не спеша наклонился и поцеловал в висок, потом в ухо, откинув с него непослушный локон. Затем, повернув ей голову, отыскал в рассыпавшихся по лицу волосах глаза и губы и так же нежно одарил их поцелуями.

– Спокойной ночи, Вишенка, ягодка моя сладенькая. Пусть тебе приснятся самые красивые и интересные сны. Ты их запоминай, а завтра мне расскажешь. Договорились?

– Договорились. Спокойной ночи.

Кирилл вышел, прикрыв за собой дверь в спальню, прошел к себе, оставляя дверь вожатской открытой, чтобы быть на чеку, когда с дискотеки станут возвращаться остальные ребята.


Глава 24

– Ты гуляешь по ночам с вожатым? – голос Лены прозвучал резко и неожиданно возле самого уха, когда Ксюша, наклонившись над умывальником, набрала полные пригоршни воды и плеснула ими себе в лицо, прогоняя остатки сна, никак не желавшего оставить ее в покое.

– А тебе какое дело?
– Ну и как он в постели?
– Я не знаю, я у него в постели не была.
– Врешь. Ты приходишь в палату только под утро каждую ночь, а потом спишь на тихом часе как убитая.
– Просто устаю от жары и хочу спать.
– От другого ты устаешь. Еще бы. Всю ночь ноги раздвигать много силы надо.
– Ничего я не раздвигаю. Отстань от меня.
– А если я директрисе пожалуюсь, – не унималась Лена.
– Только попробуй. Он тебя на куски порвет.
– Он со мной танцует. Я ему нравлюсь, слышишь, ты, малолетка, детский сад вторая группа, – все больше распаляясь и брызгая слюной, кричала Лена, теряя над собой контроль. – Как ты вообще в этом отряде оказалась? Не путайся под ногами, молокососка. Или ты, может быть, что-то другое сосешь?
– Ничего я не сосу, отстань от меня, слышишь?!

И Ксюша, резко повернувшись, дернула за угол висевшее на гвоздике полотенце так, что тот своей острой шляпкой с треском проделал в мохнатой ткани огромную дырку и не оглядываясь пошла по направлению к корпусу.

Лена ядовито смотрела вслед, закусив губу, и о чем-то лихорадочно думала.

На тихом часе Ксюша, как ни в чем не бывало, спокойно спала. Последнее время ее мало что интересовало, кроме отношений с вожатым. Все лагерные события проходили теперь вскользь, как-то по касательной, только тогда затрагивая ее внимание, когда в них присутствовал ОН, если существовали его влюбленные взгляды, его улыбки, его слова, обращенные к ней.

Тихий час, как было у них условлено, являлся временем отдыха для обоих, подзарядкой перед каждодневными ночными бдениями, доверху наполненными прогулками под луной, шелковым звездным небом, поцелуями, объятиями.

Лена на тихом часе не спала и вознамерилась, было, в отместку помешать и Ксюше, но потом передумала. В голове созрела другая идея отомстить сопернице.

Оделась поэротичнее, в обтягивающие минишорты, настолько мини, что их глубокие вырезы сзади оставляли открытыми нижние половинки ягодиц, маечку на двух тоненьких шлейках, ажурно-прозрачную, под которую предусмотрительно "забыла" одеть бюстгальтер. И постучала в дверь вожатской.

– Войдите. – Кирилл, как обычно, лежал на кровати и читал. Гостей он не ждал, поэтому не стал утруждать себя вставанием, а просто повернул голову в сторону открывшейся двери.

На пороге возникла Лена.
– Чего тебе? – Кирилл отложил книгу и удивленно уставился на нее.
Лена закрыла за собой дверь и повернула ключ в замочной скважине.
– Не понял? – Глаза вожатого полезли на лоб, а тело нехотя переменило положение из горизонтального в сидячее.
– Ты пришла совершить преступление? Сейчас здесь произойдет убийство?
– Хуже.
– Что может быть хуже, Лена? – до Кирилла стал доходить смысл ее визита.
– Сейчас здесь произойдет изнасилование. – Лена хихикнула, довольная своим остроумием.
Кирилл угрюмо хмыкнул.
– Забавно. И кто кого будет насиловать?
– Кирилл Андреевич, ну я же Вам нравлюсь? – начала было она.
– Кто тебе сказал? – перебил ее Кирилл.
– Вы со мной танцуете на дискотеках, смотрите на меня и почему-то еще ни разу меня не поцеловали.

И с этими словами, прозвучавшими кокетливо и жеманно, как само собой разумеющееся заветное желание всех мужчин, Лена, виляя бедрами, пересекла комнату и попыталась сесть ему на колени. Кирилл резко поднялся, от чего она скатилась на пол, но не упала, а встав на четвереньки и быстро сгруппировавшись – помогла спортивная сноровка – ловко вскочила на ноги. Он тяжело и досадно вздохнул, закатив при этом глаза к потолку, выказывая недовольство и раздражение.

– Лена, иди, детка, от греха подальше. Если ты сейчас тихо и мирно уходишь, я никому ничего не говорю. Эта сцена остается между нами.
– А если я не уйду?
– Опозорю тебя на весь лагерь, хоть это и непедагогично и не в моих правилах. Но я ведь тебя предупреждаю по-хорошему. Я надеюсь, ты умная, сообразительная девочка и все поймешь с первого раза.
– Я не девочка, – огрызнулась Лена.
– Ты этим хвастаешься?
– Констатирую факт.
– Вот незадача, а я, как назло, девочек люблю. Видишь, ты не в моем вкусе.
– Ксюшу, например?
– А вот это тебя не касается. Ясно? – тон Кирилла переменился с ироничного на резко агрессивный. – Включаю секундомер. У тебя 10 секунд, чтобы отсюда убраться. Иначе завтра же вылетишь из лагеря – заметь, из детского лагеря! – за аморалку.

И он нелюбезно и совершенно неласково, ни мало не заботясь, кто из присутствующих на веранде может стать свидетелем этой сцены, повернул ее за плечи и выставил за дверь:

– Займись кем-нибудь другим. Ты симпатичная, хорошо одеваешься и красиво танцуешь, имеешь много других достоинств, – "За исключением мозгов" – добавил про себя Кирилл. – Поверь, у тебя есть шанс, а в лагере еще много достойных твоего внимания представителей в штанах. Удачи, цыпка.

Дверь за ее спиной захлопнулась. Кирилл от злобы, досады, от кипевшего внутри негодования, даже зачем-то закрыл ее на ключ изнутри, будто боялся, что Лена станет ломиться обратно.

Еще раз тяжело вздохнул и взялся за сердце. Вспомнил Ксюшу. Ну разве их можно поставить рядом? Нежную, скромную, застенчивую Вишенку и эту разнузданную, самовлюбленную, наглую девицу.

Его передернуло. И образ Ксюши на ее неприглядном фоне показался еще милее. Улегся снова читать, но строчки прыгали перед глазами, меняясь местами, налезая друг на друга, смысл путался и Кирилл бросил это гиблое занятие.

"Нужно лечь и успокоится. Есть еще часок свободного времени. Можно попытаться заснуть, а то и правда, все ночи напролет гуляем. А спать-то когда-нибудь надо. Моя прелесть совсем выбивается из сил. Бедняжка спит на ходу, и на пляже, и на тихом часе, и в столовой за столом куняет, глаза слипаются и ничего не ест."

– Черт, – выругался он вслух, – если б не эта стерва, на второй странице уже заснул бы и десятый сон видел, а теперь попробуй, успокойся.

Кирилл лег навзничь, сложил руки на груди, как покойник, и шутливо пробубнил:
– Спокойно, Ипполит, спокойно! Почему ты не спишь? Спи, тебе говорят!...


Глава 25

Они ходили по краю моря, по кромке воды далеко за пределы лагерного пляжа, внимали плеску волн и «шелесту звезд». Кирилл поднимал Вишенку на руки и кружил, и перед ее счастливыми глазами плыли небо, луна, море, склон обрыва, огни лагеря наверху.

Резец природы еще не завершил процесс ваяния настоящего женского тела. Иногда, под футболку Ксюша не одевала бюстгальтер – в ней пока не сформировалось сознание в необходимости постоянного присутствия этой части женского гардероба. Было очевидно, что Ксюша и сама не привыкла к такой особенности своего организма, рано развившейся и принявшей столь округлые формы. И когда ловила на своей груди его заинтересованный взгляд, вдруг смущалась, опускала глаза и неловким движением прикрывала грудь согнутой в локте рукой, делая вид, что заправляет за ухо выбившуюся непослушную прядь волос. От этих округлостей столь соблазнительного вида, как магнитом притягивающих внимание, Кирилла бросало в жар.

Пьянящий ночной воздух и ее детский трогательный запах стали катализаторами возбуждающего процесса и ему вдруг до спазмов в горле захотелось прикоснуться к этим недозревшим половинкам эдемского яблока, зарыться в горячую впадинку между ними и он не удержался, нарушая запрет, наложенный им же. Осторожно, едва касаясь, поднес ладонь к ее груди, прикрытой лишь тонкой тканью кофточки, готовый в любой момент отдернуть руку, едва заметит хоть малейшее беспокойство, недовольство или испуг с ее стороны.

Вишенка замерла, прислушиваясь к новым ощущениям, только глаза моргали, беспорядочно пробегая от одной невидимой точки пространства до другой. Тогда Кирилл сильнее сжал кисть и начал медленно массировать, мять, гладить нежную выпуклость ее тела.

Ксюша тяжело задышала, нервно облизывая губы.
– Малышка, скажи, тебе неприятно, когда я так касаюсь? Я не буду, если тебе это не нравиться.
– Нет, нравится, очень нравится.
– Можно, я тогда поцелую.
– Да, – едва слышно прошептала она.

То был чисто психологический прием, так как он знал наверняка, что девочка ни в чем ему не откажет. Но спросить, значит дать возможность ей самой сделать выбор, а не принять Кириллом навязанное решение.

Трикотажная кофточка имела прекрасные эластичные характеристики, чтобы сползти с плеч и зафиксировать свое местоположение уже под обнаженной грудью. Кирилл прикоснулся к ее соску губами, проехался языком, почувствовал, как гладенькая розовая сфера под его ласками превращается в крохотный упругий шарик.

Ксюша застонала, задыхаясь от охватившего ее волнения и нового прилива чувств и желания чего-то непонятного, распиравшего, накатывавшегося на нее. Реальность уплывала по окружностям, кружилась, разлеталась в разные стороны под действием центробежных сил.

Кирилл спохватился. Отмахиваясь от соблазнов и уговоров похотливого Нечто, он, на каком-то последнем островке затуманенного сознания, внял настойчиво стучавшей в голове мысли: "Боже, что я делаю. Зачем истязаю себя. Так можно совсем потерять голову и наделать глупостей. И мне мучительно и ее довожу до состояния возбуждения, незнакомого ей. Нет. Надо прекратить эти терзания. Все равно ничем не разрешиться данная ситуация."

И, переборов себя, натянул на плечи кофточку и, нежно поцеловав в щечку, отстранил ее:

– Ксюша, девочка моя, может нам прекратить наши ночные свидания?

В глазах Вишенки повисло отчаяние.

– Почему? Я Вам надоела? Я плохо себя веду? Я плохая, распущенная, развратная девчонка, да? Девушка не должна такое позволять, правда? – говорила Ксюша, чуть не плача и, резко повернувшись, бросилась бежать по песку в направлении лагеря.

Кирилл в три прыжка догнал беглянку и прижимая к себе, забормотал:

– Ты самая хорошая, самая милая, самая лучшая. Я тебе очень благодарен за все. Прости, я совсем не то имел ввиду. Просто ты не высыпаешься, ходишь сонная. Я волнуюсь за твое здоровье.
– Кирилл Андреевич, я дома высплюсь. У нас так мало дней осталось.
– У нас с тобой впереди вся жизнь. Я не собираюсь отказываться от тебя. Ты моя девочка, моя радость.
– Я Вам в городе не буду нужна и мне родители не разрешат с Вами видеться, – обреченно произнесла она.
– Я что-нибудь придумаю, мы будем вместе, не волнуйся.

И он осыпал серией поцелуев кончик ее носика, ласка, которая приводила Вишенку в восторг. Он прикасался губами к этой кнопочке, нежно покусывал, облизывал языком, а когда она, смеясь и отворачиваясь, пыталась увернуться, крепко прижимал к себе, ловил и снова обволакивал нежностями эту крохотную выпуклость на ее лице.

А потом взял руками за талию – ему давно хотелось узнать, сможет ли он обхватить ее. Подушечки средних пальцев встретились у нее на спине, и лишь нескольких сантиметров не доставало для того, чтобы большие пальцы сошлись на животике. "Вот если сжать посильнее, пожалуй, сомкнуться. И где в таком маленьком пузике умещаются желудок, почки, печень и еще масса других органов? "

Кирилл, держа за талию, поднял Вишенку высоко вверх над собой, как подкидывают маленьких детей.

– Ой, я боюсь, боюсь, – завизжала Ксюша и он опустил ее обратно.
– А еще, котенок мой, я каждый раз наблюдаю за тобой в столовой. Ты почти ничего не ешь. Смотри, какая худенькая, – сказал он, меняя тему.
– Я ем, но мне почему-то не хочется, – оправдывалась Вишенка.
– Так нельзя. Ночами не спишь, днем не ешь – совсем ноги протянешь. Родители увидят свою дочку изможденную, с синяками под глазами, впалыми щеками, испугаются и больше в лагерь никогда не пустят. Так что ты прекращай это, нужно кушать. Обещаешь? Я прослежу. А то буду кормить мою крошку с ложечки, как маленькую, на виду у всего лагеря и тебе будет стыдно, даже малыши будут смеяться.

Ксюша тоже засмеялась своим серебряным звонким голосочком, который елейным бальзамом смазал его влюбленную душу.


Глава 26

В пятницу после обеда Кирилл, проходя мимо медпункта, заметил бегущую ему навстречу медсестру Таню.

– Что случилось? Ты чего такая всклокоченная?
– Да Витьку из пятого отряда повезем сейчас в Акимовку, в больницу. Криком кричит, у него с ушами проблема – одно заложило и он ничего не слышит, а другое болит так, что на стенку лезет.
– Слушай, я с вами поеду. Вы ведь туда и обратно?
– Я думаю, у него серные пробки в ушах, так что прочистят и все будет нормально. А тебе зачем?
– Мне в магазин надо.
– Ты с шофером, Петром Григорьевичем, договаривайся. А тебе зачем в магазин, за водкой? Так попроси, он тебе привезет.
– Слушайте, ребята, вы что, сговорились все? У вас кроме водки другие интересы имеются? В пионерском лагере! Серега мне с этой водкой уже все уши прожужжал.
– Ну а что кроме водки? Ты ж не куришь. А батончики, чипсы или Кока-колу и в киоске можно купить, зачем для этого в Акимовку ехать. Неужели презервативы закончились?
– Тань, это, я так понимаю, уже шуточки пошли?
– Да какие там шуточки, – захихикала Татьяна, – весь лагерь про твои отношения с "пионеркой" судачит.

Через полчаса Кирилл уже ехал в машине в направлении пгт Акимовка. На заднем сиденье Таня прижимала к себе мальчишку, гладила его по голове, ласково уговаривала немножко потерпеть. А он стонал, подвывал, силился быть мужчиной, но боль брала верх и он опять заходился громким ревом.

Водитель повез Таню с мальчонкой в районную больницу, а Кирилла высадил около сельского магазина, договорившись забрать на обратном пути.

Это чудо сельской архитектуры представляло из себя что-то среднее между баней и сараем – этакий прадедушка современных супермаркетов, в котором продавалось всё: сало, мыло, спички… Кирилла же интересовал отдел игрушек – хотел купить плюшевого медвежонка.

Он вспомнил, как они с мамой подарили Свете на День рождения большого белого медведя, которого сестра очень любила. Пока была маленькая, возилась с ним, одевала, качала, кормила, от чего тот был вечно в каше и компоте, и приходилось часто его стирать. Когда стала постарше, засыпала с ним и полярный житель защищал ее от темноты, наводивший на нее панический страх.

Кирилл тоже хотел подарить Вишенке медведя, но такой игрушки не оказалось в этом сером захолустье.

Он с досады чертыхнулся, собираясь уходить, но продавщица – толстая сельская баба, с красными, как свекла щеками – ухватила его за рукав:

– А возьмите зайца. Чем он хуже медведя. Смотрите, какой симпатичный.

И она достала откуда-то из недр своего бездонного прилавки длинноухое чудо.

Кирилл обомлел. На него уставилось милейшее существо, чем-то незримо напоминавшее Вишенку, такое же трогательное, наивное, беззащитное. У него были большие розовые уши. Одно приветливо и с оптимизмом торчало вверх, другое – грустно и мечтательно свисало к полу. Такие же розовые были щеки. На животе, прямо на серебристой шкурке красовалась вышитая по-английски надпись: "I love you". Серый пушистый зверюга смотрел на Кирилла двумя круглыми пуговицами цвета спелой вишни того же оттенка, что и Ксюшины глаза, оттенка, сводившего его с ума, который Кирилл теперь очень любил и везде выделял, отмечая своим вниманием. Это обстоятельство решило судьбу вислоухого трусишки.

"Пожалуй, продавщица права. Пусть будет заяц. Ты, Кирилл, опять хочешь сопоставить их, связать воедино, провести параллели, а это другая девочка, не ровняй ее с сестрой, у нее другая жизнь, и должны быть другие игрушки и другие подарки, и у тебя должны быть с нею связаны другие ассоциации."

– Пусть будет заяц. Заверните, пожалуйста…

Глава 27

Кирилл постелил плед на песок и уселся, приглашая Ксюшу. Она села рядом, обхватив руками колени, положив на них подбородок и посмотрела вдаль на море.

Из-за горизонта выползала Луна, полная, огромная, таинственная, с раскинувшимся по белоснежному диску силуэтом девушки, несущей на коромысле ведра: "Ты спина, моя спина, краше чем сама Луна" – пела небесная царевна.

Ксюша любовалась светилом, вспоминая легенду, прошлой ночью рассказанную ей Кириллом Андреевичем, а он, сидя немного позади, гладил ее спину, перебирал волосы, наматывал на палец и снова распускал кольцами отдельные пряди.

Потом откинулся на плед, расправил руки в стороны, как крылья, будто собирался взлететь к этой лунной красавице и таинственно произнес бархатным глубоким голосом:

– Божественная ночь. Шелест волн, свет далеких миров, морская прохлада, «луна, как бледное пятно…» и моё сокровище, здесь, со мной, рядом.

Ксюша оглянулась и тоже откинулась, уютно примостившись щекой на его плече.

– Сегодня предпоследняя ночь, Вишенка. Будет еще одна завтра, а потом ты уедешь. И я не знаю, как буду жить без тебя. Я так привык что мое ясноокое солнышко каждое утро появляется на этой восхитительной лагерной веранде, заспанное и непричесанное, потом озаряет меня целый день лучезарной улыбкой, по вечерам благословенно дарит вместе с ночной прохладой свой ротик, носик, кудряшки на висках и ощущение несказанного счастья. Я не представляю, как смогу существовать без всего этого… – задумчиво, печально, обреченно поплыл над пледом, над песком, над пляжем его голос.

– Я тоже. Я не хочу уезжать, Кирилл Андреевич. Мне так хорошо с Вами, – в ее голосе наметились грустные мокрые нотки и Кирилл, приподнявшись на локте, увидел две огромные серебристые слезинки, застывшие поверх сплюснутых ресниц.

– Ксюшечка, мы всегда будем вместе, не плачь. Вот увидишь, обещаю тебе.

И он, поворачиваясь и нависая над ней темной глыбой, стал целовать эти слезинки, и слипшиеся ресницы, и глаза, и лоб, и щеки, и веснушки на носу.

Склонившись над ней, закрывая собой Луну с женский силуэтом и далекие миры, прикоснулся губами к ее ротику, сначала легко и нежно, потом все сильнее и крепче. А затем впился в губы таким отчаянным, бесконечно долгим поцелуем, что ей стало тяжело дышать. Поцелуи посыпались один за другим все жестче и яростнее, так, что она едва успевала сделать глоток воздуха и снова погружалась в пучину его сумасшедшего неистовства. Лицо горело, щеки пылали. Хотелось высвободиться, отвернуть голову, но рука, на изгибе локтя которой лежала Ксюшина голова, держала девочку крепко, не давая возможности увернуться, всякий раз поворачивая и предоставляя ему нежные губы для нового поцелуя.

Кирилл, наваливаясь на нее всем телом, подминая под себя, как хищник, почуявший слабую жертву, стал ласкать ее с какой-то бешеной, пугающей силой. Его свободная рука скользила по платью, заламывая на нем глубокие складки, перебирая пуговицы, спотыкаясь на оборках, и незаметно пробравшись под ситцевую ткань, продолжала путешествовать по робко вздрагивающему девственному телу с воинственностью древних варваров, совершая дерзкие набеги на животик, грудь, талию, бедра, не оставляя ни единого сантиметра без своего плотоядного внимания. Жаркая, жадная ладонь, скользившая по ее бархатной коже, ныряла под тонкое кружево лифчика, наползала на выпуклость груди, теребила гладкие розовые шляпки сосков, пока под его пальцами они не превратились в маленькие сморщенные горошины. Большая волосатая лапа ползала по голым ногам с алчностью ядовитого паука, подбираясь все выше к паху, скатываясь на внутреннюю сторону бедер, пока не проникла в трусики, где, гуляя по теплому, покрытому мягким пушком, холмику, не соскользнула, наконец, во влажную ложбинку.

Ксюша потеряла ощущение реальности. Мир вокруг поплыл от безумного штормового натиска, от обилия ласк, ставших для нее откровением, от их всепоглощающей стремительности. Она силилась высвободиться, но ее рот был зажат мощью мужских челюстей, тело притиснуто к земле внушительными габаритами. Такого она ЕГО еще не знала, он был неистов, страшен. Он воплощал напор, мощь, силу гигантской океанской волны, которая захватила маленькую Вишенку в водоворот своей грозной стихии и теперь вырваться, высвободиться из этих дьявольских тисков у нее не было сил.

Ее ножки, две зеркальные близняшки, оказались откинутыми друг от друга в разные стороны. Одна захвачена в плен его ногами, другая беспомощно искала в плоскости пледа свою подружку. Трусиков на ней больше не было. Ксюша даже не заметила, когда их лишилась. Она с ужасом почувствовала прижимавшийся к ней, искавший ее, пугавший размерами и твердостью, сердоликовый клинок Сатира.

Ей лишь на миг удалось повернуть голову в бок и Вишенка жалобно застонала:

– Не надо…, не надо…, Кирилл Андреевич, пожалуйста, не надо!

И этот детский робкий крик отчаяния сильнее тучи огненных стрел пронзил его ополоумевший, затуманенный эросом разум. Кирилл будто вынырнул из какого-то сатанинского сна, очнулся, приходя в себя, соображая, где он находится и что происходит.

Резко сел, схватившись руками за голову, словно только что нашел ее, потерянную в тумане сумасшествия. С минуту глубоко дышал, тупо глядя в неведомую точку на горизонте, жадно втягивая носом воздух, подставляя горящее лицо безучастному дыханию ночи. Потом быстро встал, не взглянув на Вишенку и не произнося ни слова, пошел, не оглядываясь, по направлению к кромке воды, застегивая на ходу джинсы.

Ксюша села, отыскав и водрузив на место трусики, поправила платье. В отчаянии заломив руки как для молитвы, смотрела на удаляющегося мужчину широко раскрытыми, перепуганными глазами. Она не знала, что ей делать. Она вдруг почувствовала свою вину перед ним. Видела, что ему очень плохо, с ним что-то случилось. Он, всегда такой нежный и ласковый, сейчас был явно расстроен, может быть, недоволен или сердит. Интуитивно чувствовала, что причиной этому является она.

Ксюша ругала себя за свои слова. Зачем произносила их? Он уходит. Он больше не любит ее. Ему плохо и в этом ее вина. Что делать?

Влажная жаркая ночь дышала и кочевряжилась, и демонически хохотала, вся пропитанная лунным светом и звездами. Широкоплечая фигура резко очерченным силуэтом застыла на фоне темного неба, подсвеченного луной, с твердо упиравшимися в землю ногами (будто собираясь продавить планету насквозь), сцепленными за спиной руками и закинутой к звездам головой.

Так стоял он несколько долгих минут, показавшихся Ксюше вечностью. И вдруг, очнувшись от забытья, стремительно повернулся и быстрым, уверенным, привычным, таким знакомым и родным шагом вернулся, опустился перед ней на колени, взял маленькие ладошки в свои и заговорил:

Вишенка, девочка, прости меня. Я виноват перед тобой. Я не хотел тебя обидеть. Ты испугалась? Прости, малышка, прости, ягодка моя.

– Нет… Нет… Это Вы меня извините, – с жаром, глотая слезы, прошептала Вишенка. – Я же вижу, Вам плохо. Мне не нужно было так говорить. Это я виновата.

– Ты тут не причем, родная моя. Больше этого не повториться, клянусь тебе.

И Кирилл Андреевич совершенно невинно, трепетно и нежно коснулся своими губами ее дрожащего ротика. Он снова был прежний, не похожий на того страшного монстра, дикого зверя, подмявшего ее под себя, навалившегося на нее всем телом, под тяжестью которого стало так тяжело дышать, невозможно было вырваться и пошевелиться.

– Пойдем, лапуня. Ты вся дрожишь. Вот, накинь мою куртку. Пойдем в лагерь.

Он уже стоял на ногах, подавая ей руку и помогая встать.

– Кирилл Андреевич, может погуляем еще немножко, – робко заикнулась Ксюша.

– Нет, не сегодня. Нам нужно отдохнуть. Завтра тяжелый день, последний в этом заезде, будет много работы. Мы с тобой завтра будем гулять всю ночь до утра. А сегодня хорошенько выспимся. Завтра наша последняя ночь на этом морском побережье.

И Кирилл, обнимая ее за талию, повел по направлению к лагерю. Шли, каждый обремененный своими невеселыми мыслями.

Возле корпуса, Ксюша, замедляя шаг, потянула его за рукав:

– Кирилл Андреевич, извините меня. Это из-за меня так получилось. Не сердитесь, пожалуйста.

– Нет, маленькая, ты не виновата, ты все правильно сделала. Ты спасла меня, понимаешь. Я тебе очень благодарен. Иначе я бы потом себя не простил. И с чего мне на тебя сердиться, глупенькая?

Кириллу вдруг дико захотелось перед ней (или перед своей совестью) оправдаться. Нагнулся и заглянул Ксюше в глаза, проверяя, готова ли она выслушать, понять и принять его аргументы. И прочитав в них огромное желание помочь ему, а также искупить свою вину перед ним, ею придуманную и на себя примеренную, поспешно заговорил:

Вишенка, я хочу тебе кое-что объяснить. Не знаю, поймешь ли ты меня. Ну, постарайся понять. Ты мне очень нравишься, безумно, неистово. Но у меня нет опыта общения с такими малышками, как ты. Я, порой, теряюсь, не знаю, как себя вести, что я могу себе позволить, а что нет, чтобы не обидеть тебя ненароком, не напугать какими-то своими действиями. У меня раньше были взрослые женщины. Понимаешь?

Потом, помолчав, добавил, обращаясь скорее к самому себе, чем к ней:

– Ну ничего, будем учиться. Все в жизни бывает в первый раз. Любая дорога начинается с первого шага. Правда?

– Кирилл Андреевич, а Вы… Вы бы… взрослую женщину…, ну там…, на берегу…, Вы бы… – она заикалась, робела, не зная как произнести вслух запретное слово. Детская застенчивость твердила ей, что она зашла слишком далеко, нарушая законы приличия.

Кириллу вдруг стало так смешно и забавно наблюдать ее замешательство. Ее слова спотыкались о щекотливую тему и Кирилл не стал дразнить девочку:

– Взрослую женщину – да! Не задумываясь и не терзаясь сомнениями. Взрослая женщина ведь знает на что идет и берет на себя ответственность за свои поступки. А ты еще глупышка. За твои поступки должен брать ответственность я. Я корю и ругаю себя за то, что позволил настолько забыться, так расслабится и вот результат. Я в ужасе от того, что могло случиться. И никогда себе такой несдержанности, такой легкомысленной выходки не прощу.

– Кирилл Андреевич, не корите себя, я же на Вас не сержусь и никакой обиды не держу, и прощаю Вам все ваши поступки наперед, на всю жизнь.

Кирилл усмехнулся:

– Спасибо, крошка, за поддержку. Ты славная. Ты очень хорошая девочка, – и он, приподняв ладонями ее лицо, поцеловал ее в кончик носа. – Всё, беги, ложись спать. Спокойной ночи, Вишенка! – шепнул он на прощание, проводив до палаты, постояв еще немного возле открытой двери, дожидаясь, пока она переоденется и ляжет в постель.

На фоне освещенного луной дверного проема видел ее тоненький стан, видел, как она разделась и впорхнула в ночную сорочку. Удивительно ловко откинув одеяло, прыгнула в кровать и уютно там устроилась, сливаясь с сумраком, с тишиной, с царством сновидений.

Кирилл же, еще долго лежа в постели, крутился с боку на бок, не мог прийти в себя. Ночь, по своей привычке, темным паническим ужасом обволакивала даже те мысли, которые при свете дня выглядели вполне обыденными, усугубляла и усиливала трагизм событий, удваивала, утраивала их важность и значимость, возводила в квадрат чувственные переживания.

Воспоминания недавнего происшествия на берегу накатывалось с удручающей силой и его охватывал страх. Пытался и не мог понять, что так повлияло на него, что заставило настолько забыться и потерять контроль над собой. Может быть, Луна до такой степени подействовала на мужскую психику. Недаром на полнолуние просыпается и выползает на дикий шабаш из своих мрачных щелей и закоулков всякая нечисть (в том числе и из отдаленных закутков сознания и бессознательного).

"Как хорошо, что у Вселенной имеется такое светило, на которое можно безнаказанно переложить свою вину!" – Кирилл невесело ухмыльнулся. Было бы смешно, если бы ему сейчас не было так грустно.

Вновь и вновь задавался вопросом: подстрекаемый каким демоном, он только что чуть не изнасиловал ее. ЕЁ, свою голубку, свою малышку, которую готов был защищать от всякого негодяя, от всякой беды, и вот, сам едва не стал этим негодяем, этой бедой. Соверши он этот гнусный поступок, то пожалуй, не смог бы продолжать с ней отношения, смотреть ей в глаза. Всего мгновение отделяло его от бездны. Она лежала такая распластанная, беззащитная, испуганная… Ведь под ним была не женщина, ждущая ласк, а маленькая девочка, которую плотоядный дикарь, проснувшийся внутри него, готов был растерзать.

"Нет, не таким должен быть первый сексуальный опыт, не таким, не актом изнасилования перепуганного ребенка. Боже. Это мне урок на будущее. Так забыться, так потерять голову… Вот, оказывается, как, совершаются преступления: в состоянии аффекта, в состоянии невменяемости, при выключенных мозгах и возродившихся инстинктах – когда в человеке просыпается зверь, временно задремавший под колыбельную эволюции."


Глава 28

Последний день внес свою ложку дегтя в эту, в общем-то, восхитительную лагерную смену, проходившую довольно спокойно, без особых злоключений, если не считать редких незначительных эксцессов, без которых невозможна жизнь в любом, даже самом дружном коллективе. Ни одна смена не проходила без того, чтобы кто-то не отравился котлетой, не простудился, перекупавшись в море, не ободрал коленки, не обгорел на солнце и так далее. Как в любом коллективе, бывали драки или ссоры, синяки и обиды. Кто-то терялся и его искали, кто-то лежал в изоляторе. Это все бытовые моменты обычной лагерной жизни.

Но то, что случилось в последний день было из ряда вон выходящее событие. Оно заставило переволноваться в равной степени всех жителей этого маленького королевства в Алтагирском лесничестве на берегу Молочного лимана…

Ксюша смотрела вверх, заламывая руки и взывая к Всевышнему, чтобы он помог Кириллу Андреевичу спуститься живым и невредимым и спустить этого глупого мальчишку, так легкомысленно рисковавшего своей жизнью и жизнью ее любимого. Она мысленно ругала этого безмозглого пацана, по непонятной ей придури забравшегося на водонапорную башню, который теперь стоял на самом верху, на тонком выступе, цепляясь за ржавую проволоку и не мог самостоятельно спуститься обратно. С сознанием собственной взрослости, называла его маленьким дураком, хотя он был всего лишь на два года младше.

И дети и взрослые сбегались к каланче со всех сторон лагеря, с запрокинутыми головами и взволнованными лицами, толком не понимая, что случилось, недоумевая, какая нелегкая занесла туда этого сорванца и зачем. А Кирилл уже ступенька за ступенькой поднимался вверх.

Бросился к месту происшествия, как только услышал от путавшихся и заикающихся ребят невнятный рассказ о том, что какой-то мальчик из младшего отряда стоит на водонапорной вышке и может упасть, так как держаться там не за что, кроме ржавого крючка.

Подбежав к башне одним из первых, не задумываясь, кинулся на штурм сооружения, своей верхушкой подпиравшего равнодушное небо.

Ксюша считала каждую ступеньку под его ногами. И случайный наблюдатель, скосившись в то мгновение на ее взволнованное лицо, насладился бы таким букетом отпечатавшихся там чувств, что рассеялись бы любые сомнения: эта девочка безумно влюблена. Тревога, отчаяние, страх, обожание, мольба, восторг, гордость, восхищение – все слилось в одно целое – любовь к нему. Вишенка смотрела на вожатого снизу, наблюдая, как Кирилл Андреевич удаляется все дальше и дальше в бескрайние просторы космоса.

Вот он добрался до верхней подножки, но впереди площадка – узкий поясок, обрамляющий гигантскую голову каланчи. Мальчик стоял на выступе и от него до первой ступеньки лестницы было пару шагов, всего пару маленьких шажочков, но на такой высоте они превращались в метры, километры, пропасть, разделявшие жизнь от смерти, существование от небытия.

Вот Кирилл Андреевич замер и что-то говорит ребенку, вот тянется, проверяя надежность поручней. Мальчик стоит, прижатый спиной к башне, судорожно цепляясь за какой-то торчащий крюк. Вот свободная рука юнца медленно, как на заторможенной киноленте, начинает скользить по ржавому железу в направлении протянутой ему спасительной ладони.

Кирилл максимально перегнулся, нависая над бездной, удерживая равновесие, испытывая на себе действие всех законов физики одновременно, нащупывая ногами архимедову точку опоры – правда, он не собирался переворачивать мир, а хотел лишь спасти ребенка.

Вот их руки встретились и началось медленное движение мальчика к Кириллу, по сантиметру, крохотными шажочками, пока ему хватало вытянутой руки.

Ксюша зажмурилась. Выключила зрение, но включила на полную громкость слух и оголила нервы. Она ловила сердцем окружающие звуки, по возгласам стоявших вокруг зевак пытаясь определить происходящее. Наступавшая мертвая тишина с задержкой дыхания сменялась чьим-то испуганным возгласом, тогда она зажмуривалась еще сильнее и еще сильнее прислушивалась.

И только услышав дружный вздох облегчения, решилась открыть глаза и поднять голову.

Мальчик уже был у Кирилла в руках, крепко обхватил его за шею. Кирилл Андреевич одной рукой держался за перекладину лестницы, свободной прижимал ребенка к себе. Ксюша подумала, что вот точно так и она цеплялась за вожатого, когда тонула, когда искала спасения в грозу. Он спасатель, готовый подставить всякому нуждающемуся сильное плечо и шею, за которую можно надежно уцепиться.

Долгая дорога вниз с драгоценной ношей, шаг за шагом, ступенька за ступенькой. До земли оставалось еще пару таких перекладин, когда уже несколько рук тянулись к перепуганному ребенку.

Директриса держалась за сердце. Сергей принял белого, как полотно, подростка, дробно стучавшего зубами.

– Ах ты негодяй такой, чего ж тебя туда понесло? – приговаривал он, неся ребенка в медпункт.

Кирилл стоял, все еще держась за лестницу, как будто сроднился с ней и теперь ему было жаль расставаться. Медленно приходил в себя. До него только сейчас стал доходить весь смысл своего отчаянного поступка.

Сквозь толпу к нему протиснулась Вишенка и, ни на кого не глядя, ничего не говоря, с полными слез глазами, обняла его за талию.

Если бы мальчик не удержался там, на выступе, если бы Кирилл не удержал его перепуганного, парализованного страхом, если бы он сам не удержал равновесие или оступился. Если бы…, если бы…, если бы… Страшно даже подумать, какие могли быть последствия. Не лучше ли было подождать, пока приехала бы МЧС, пожарные с выдвижной вышкой и профессионалы сняли бы этого оболтуса. У них есть на это право, полномочия, опыт.

Но тогда мальчик еще около часа стоял бы на выступе под облаками, дожидаясь приезда спасателей по песчаной проселочной дороге через лесничество.

А выстоял бы он этот час? Кириллу, когда он взобрался наверх, каждое мгновение показалось таким часом и им не было конца.

Он в который раз спрашивал себя, зачем взвалил ответственность на свои плечи, зачем рисковал ребенком? От директрисы теперь получит нагоняй за самодеятельность. Если бы мальчик упал и разбился… Страшно даже подумать. Нет, не надо об этом…

Вокруг отважного героя гудели восхищенные зрители. Ксюша стояла, крепко прильнув к нему, как будто боялась, что сейчас ее любимый вырвется и броситься опять кого-нибудь спасать и, приложив ухо к груди, слышала, как бешено колотится его сердце. Она одна различала этот дьявольский молот: 100, 120, 150 ударов.

Кирилл беспомощно склонился, прижавшись щекой к русой макушке, и застыл в тупом оцепенении, упиваясь обволакивающем тело покоем и безразличием, которые обычно накатываются после сильного потрясения.

А ведь он сделал это ради нее. Теперь все хвалили его, поздравляли, называли героем. Голоса долетали откуда-то издалека и были ненужные, чужие, пафосные. И только это существо, притиснувшееся к нему, имело сейчас значение, только ее он ощущал. Она ничего не говорила, но это молчание было громче всех хвалебных слов, витавших над площадью вокруг водонапорной башни.


Глава 29

Прощальный вечер, прощальный костер, праздничный концерт с элементами грусти, последняя дискотека, закрытие третьей смены.

Кирилл не отпускал Ксюшу от себя ни на шаг, ни на кого не обращая внимания, весь вечер танцевал только с ней, смотрел на нее не отрываясь, время от времени наклоняясь к ее лицу, чтобы поцеловать или прошептать ласковые слова. А когда отзвучал последний аккорд и ди-джей Андрей, прощаясь, вместо привычного "Жду вас в следующий раз" сказал "в следующем году" у Кирилла прошел мороз по коже. Год без нее – такому ужасу он не позволил бы привидеться даже в самом страшном кошмаре.

Вишенка, сегодня наша последняя ночь в лагере. Давай сделаем ее незабываемой, – шепнул он, возвращаясь с дискотеки в корпус, причем выбирая самую дальнюю, самую окольную дорогу.
– А как?
– Пойдем купаться, – предложил Кирилл, заглянув ей в глаза.
– Ночью? – она удивленно посмотрела на него.
– А ты когда-нибудь купалась ночью, при луне?
– Нет. Так ведь ночью холодно, – поежилась она.
– Я тебя согрею, – нежно сказал Кирилл и теплота его слов растопила в ней всякое желание сопротивляться. – Ну что, пойдем?
– Кирилл Андреевич, можно, я зайду в корпус купальник одену, – две спелые вишни вопросительно уставились на него.

Опыт прожитых лет подсказывал ему, что из всех вещей для ночного купания как раз купальник нужен в самую последнюю очередь, но переубеждать девочку не стал, подумав, что она все-таки еще ребенок, лишь улыбнувшись ее наивности, одобрительно кивнул.

Ксюша боялась, что когда зайдет в палату и станет переодеваться в купальник на ночь глядя, любопытные девчонки забросают ее вопросами и колкостями, к которым она, впрочем, уже привыкла, хотя это и было неприятно, перестала обращать на них особое внимание. Любовь к вожатому была сильнее и важнее. Вишенка жила этим чувством, открывая для себя все его прелести и горести.

Но спальня распахнулась безмолвной пустотой. Все еще гуляли где-то по территории – никому не хотелось спать в такую ночь. Завтра еще успеют выспаться в автобусах по дороге, ведь ехать до города предстоит целых пять часов. Да и чревато это – спать в последнюю ночь – нечистая сила в загул идет. Хорошо еще, если просто зубной пастой перемажет, а ведь можно и на улице проснуться, где-нибудь на стадионе или в туалете.

Так что никем не замеченная, через минуту Вишенка появилась на веранде, переодетая в пляжный халатик и укутанная в большое махровое полотенце, которое всегда брала на пляж. Вожатый уже ждал ее возле корпуса.

Кирилл, как обычно, держал мягкую маленькую ладошку в своей, помогая Ксюше пробираться сквозь заросли. Душу, сердце, сознание, тело переполняло желание побыть с ней наедине подальше от всех, от случайных свидетелей, от таких же влюбленных пар, от гуляк, страдающих бессонницей в эту восхитительную ночь. Предполагая, что купаться под луной будут сегодня не только они одни, решил увести свое сокровище подальше, чтобы никто не вмешивался в заключительный аккорд их божественного уединения. Он с ужасом думал о завтрашнем дне, вернее, насколько мог себя контролировать, старался вовсе не думать.

Тайными тропами, с которыми, ввиду многолетнего пребывания в этом лагере, Кирилла связывало давнее знакомство, влюбленные вышли к морю далеко от посторонних глаз. Здесь берег был пустынный, дикий, необитаемый.

Открывшаяся взору картина была удивительно прекрасной. Эта ночь приберегла для влюбленных свой самый восхитительный пейзаж, однажды уже одолженный ею Куинджи. Море раскинулось внизу под обрывом удивительным шелковым покрывалом, подернутое мелкой рябью. Луна, в самой яркой и полной своей фазе, повисла над горизонтом, подсвечивая обрывки заблудившихся во мраке облаков, подкрашивая серебром эту роскошную ночь. А посредине, разрезая море на две равные части, стелилась лунная дорожка. Было светло, как днем, и на песок ложились четкие черные тени.

Наверное, нет на свете поэта или писателя, отказавшего себе в удовольствии хотя бы раз описать это удивительное явление. Не сыщется художника, поленившегося запечатлеть его на своих полотнах. И, наверное, не найдется человека, не видевшего его воочию. Каждый может представить себе это зрелище. Эта картина будет у каждого своя, что только к лучшему, так как он вспомнит самое прекрасное ее проявление.

К этой симфонии природы прибавлялась еще и музыка в унисон бьющихся сердец. Одно – смелое и решительное, съедаемое жаждой любви и обладания. Другое – нежное, робкое, застенчивое, впервые охваченное таким сильным чувством.

"Нiч яка мiсячна, зоряна, ясная! Видно, хочь голки збирай" – пропела душа Кирилла, не так профессионально, как Анатолий Соловьяненко, но не менее чувственно.
(Перевод: Ночь нынче лунная, звездная, ясная! Видно иголку в стогу.)

– Ой, холодно, наверное, ночью в воду заходить, – сказала Вишенка.

У Кирилла украинская песня продолжала звучать в голове и лучшего ответа трудно было придумать. Он пропел:


– Ти не лякайся, що змерзнеш, лебедонько,
Тепло – ні вітру, ні хмар...
Я пригорну тебе до свого серденька,
А воно палке, як жар.
Перевод:
– Ты не пугайся замерзнуть, лебедушка,
Нету - ни ветра, ни туч.
Нежно прижму тебя к сердцу горячему,
Чуешь, как жар его жгуч.


Вишенка скинула халат на песок рядом с полотенцем и алебастровое в лунном свете тело перечеркнули две тонкие полоски купальника, черневшие на ее светлой коже. Кирилл, щадя чувства девочки, тоже остался в плавках.

– Как ты думаешь, кто и зачем постелил эту дорожку.
– Не знаю, – улыбнулась Вишенка.
– Всевышний или вселенная, Бог или рок, природа или погода чтобы мы добрались по ней к своему счастью. Пафосно я сказал, правда? Пошли.

Кирилл взял ее за руку и шагнул на тончайшее серебристое кружево, которое расступилось под ногами, рассыпавшись тысячами разноцветных искр. Вишенка взвизгнула, входя в прохладную воду и остановилась, не решаясь сделать следующий шаг.

Но Кирилл уже настойчиво тянул ее, бежал по воде, увлекая за собой и осыпая множеством мелких брызг. Ксюша потешно визжала и старалась увернуться от холодных капель. Вода уже доходила до колен, бежать по ней становилось тяжело. Ноги путались в волнах, ими же взбиваемых, преодолевая сопротивление плотной соленой среды, высоко выпрыгивали из воды, надеясь обмануть природу.

– Смотри, мы стоим как раз на лунной дорожке.

Вишенка подняла на него горящие глаза.

Кирилл залюбовался ее мокрым лицом, на котором море переливалось перламутровыми капельками в отраженном лунном свете. Нагнулся чтобы прикоснуться губами к мокрому рту. Ее губы были солеными и прохладными. Она трепетно подставляла их для поцелуя.

Потом, не удержавшись на ногах, а может и не хотел особо удерживаться, повалился в море, увлекая Вишенку за собой. Падая, перевернулся так, чтобы девочка оказалась сверху, чтобы не захлебнулась и не ушла под воду. Они кувыркались в волнах, плескались, как дети или как влюбленные, поднимая мириады брызг, которые сверкали в темноте и тишине ночи, сливаясь со звездами.

Кирилл ловил губами ее губы или мочку уха, или завиток мокрых волос, а Вишенка старалась увернуться, и при этом заливисто смеялась. Пыталась убежать от него, но мужчина молниеносно ловил беглянку за кисть или щиколотку и потерявшая равновесие нимфа с плеском плюхалась в воду, подхваченная сильными руками и крепко прижатая к сердце.

Он подкидывал и ловил малышку, не давая уйти под воду, делал "бомбочки" и тогда ее окутывало множество мелких пузырьков, приятно щекотавших кожу, нырял и Ксюша в ужасе озиралась на опустевшую морскую гладь, не зная, откуда ждать его появления на этот раз. А Кирилл Андреевич подныривал всегда с неожиданной стороны и сбивал Вишенку с ног, сам тут же подхватывал, кружа и целуя.

"Как хорошо, – думала Ксюша. – Никогда в жизни купание в море не доставляло мне столько радости".

"Надо выходить, а то еще чего доброго малышка замерзнет и заболеет" – наконец-то достучался здравый смысл до его рассудка, а руки подхватили все еще визжавшую и барахтающуюся русалку и понесли на берег.

– Пушинка моя. Вот так бы носил и носил тебя на руках, моя ягодка…

Кирилл, обмотавшись полотенцем, снял мокрые плавки – не стал смущать ее невинность подробностями мужской физиологии.

– Снимай мокрый купальник, а то простудишься. Луна, хоть и ярко светит, но не греет, – Вишенка начала заметно дрожать и дробно стучать зубами.

И не успел тонкий голосок что-либо ответить, как Кирилл Андреевич уже разъединил застежку лифчика и бросил его на песок, вынуждая тем самым крошку ойкнуть и инстинктивно прикрыть грудь руками. В следующее мгновение Кирилл быстро нагнулся и так же стремительно сдернул трусики.

Теперь она стояла перед ним голенькая, прозрачная, освещенная светом луны и удивительно притягательная. Мужчина смотрел на нее и не мог налюбоваться, хотелось впитать это чудо все без остатка. Обнимать, ласкать, гладить, насытится ею. Дыхание перехватило и по горлу прокатился предательский комок, выдававший сильное волнение.

Кирилл притянул свою голубку, прижимая к себе, стараясь согреть, ощутил прикосновения ее грудей, мокрые волосы касались его торса. Приподнял, чтобы не наклоняясь, дотянуться до влажно блестевших губ, осторожно, маленькими мелкими глоточками впитывая в себя их прелесть.

Вишенка висела в его объятиях не доставая ногами до земли почти также, как тогда, у автобуса, только теперь их губы ловили друг друга в полутьме, руки ласкали, тела соприкасались, не разделенные никакими одеждами, не считая полотенца, висевшего у него на поясе. Тогда был первый день незабываемой смены, сейчас – последняя ночь, а между ними целая вечность, породившая их любовь.

И вдруг Ксюша, повиснув у него на шее, обхватила ногами его тело в районе талии, прижалась к нему и Кирилл ощутил – боже, где взять силы, чтобы выдержать эту пытку – прикосновение не только ее грудей, животика, но и мягкого лобка и теплой плоти. "Видела, наверное, такую позу в каком-нибудь кино и теперь неосознанно подражает героине" – мелькнуло у Кирилла в голове.

Поддерживая ее руками под попочку, он слегка покачивал ее вверх и вниз, усиливал трение, наслаждаясь близостью ее голенького тела и уже даже не пытаясь сопротивляться распирающему его желанию, а наоборот, всячески помогая, жаждал скорейшей развязки. Кирилл, тяжело дыша, с закрытыми глазами ловил приоткрытые губы, мягкие соски, животом гладил горячее лоно и, подгоняемая переполнявшими его чувствами и желаниями, огненная лава подкатила к самому жерлу и вулкан страсти заклокотал, предупреждая о своем извержении. Кирилл не стал сдерживать приближающуюся агонию, хоть и пронеслась где-то на задворках захмелевшего сознания мысль подольше продлить блаженство, но страх, что какая-нибудь нелепость может помешать и все испортить был сильнее, и она горячими импульсами выплеснулась наружу. Он тихонько застонал, со всей силы сжимая ее в своих объятиях, жадно заглатывая воздух, и вдруг обмяк, все еще держа девочку на руках, обессилено припадая головой к ее плечу.

Полуоткрытыми глазами сквозь муть и туман упоения посмотрел на Вишенку блуждающим взглядом. Похоже она, по своей детской наивности и неопытности, ничего не поняла. Это его немного успокоило и заставило просиять счастливой, блаженной, отсутствующей улыбкой.

Осторожно поставил Вишенку на землю. Еще раз прикоснулся губами к ее глазам, волосам. Она вопросительно посмотрела на него, удивляясь такому отрешенному, сытому, потустороннему взгляду.

Несколько мгновений Кирилл стоял не шевелясь, просто прислонившись к ней и прижавшись щекой к посеребренной луной макушке, как будто задремал на время и увидел дивный сон про райские кущи, что, в сущности, было недалеко от истины.

"И овцы целы и волки сыты" – вывела его из забвения постучавшаяся непрошенной гостьей в одурманенный негой разум народная поговорка.

И набрав полные легкие воздуха, заглатывая в себя новую порцию энергии взамен утраченной, Кирилл привел в нормальное, рабочее состояние организм и кипучую жажду жизни, приобрел свой обычный образ, который так хорошо знала и любила Вишенка. Он опять был прежний.

– Кирилл Андреевич, я больше не буду так говорить, как вчера… Я… Я хочу как взрослая женщина. Пожалуйста. Я, правда… Я больше не боюсь. Я… Я хочу быть вашей. Ну, пожалуйста…

– Нет, малышка, мне не нужна такая жертва с твоей стороны.

– Это не жертва, я, правда, так хочу. Мне хочется, чтобы Вам было хорошо со мной…

– Обязательно, Ксюшечка, обязательно, моя девочка, только не сейчас. Мне и так с тобой хорошо. Ты и так моя. Я тебя никому не отдам. У нас с тобой всё будет, только не сейчас, потом. Поняла? Ты моя хорошая. Моя умница. Я очень тебя люблю. – И Кирилл поцеловал ее с такой нежностью, с таким трепетом и заботой, что ей ничего не оставалось, как просто поверить ему, подчиниться, покориться его воле, довериться его опыту.

Потом укутал Вишенку в полотенце, вытирая остатки моря со стройного тела и помог ей одеть халатик. Она хотела привычным движением застегнуться, но Кирилл Андреевич поймал ее ручки, поднес к губам и поцеловал ладошки. Опуская вниз, крепко прижал их к бокам.

– Можно я сам тебя застегну. А ты стой, как солдатик, руки по швам. Смирно! – шутливо скомандовал он и присел перед ней на корточки.

Застегивание пуговиц Кирилл превратил в невинную эротическую игру. Теперь выдержать вид ее наготы было гораздо легче, чем несколько минут назад. Застегивать начал снизу вверх, чем сразу развеселил девочку. Продевал две пуговицы в одну петельку – это вызывало озорное хихиканье. Или пропускал одну застежку, а когда из образовавшейся дырочки просвечивал детский пупик, целовал его, утопая языком в этой крошечной ямке. Два розовых сосочка то скрывались в складках халата, то выглядывали со словами "Ку-ку", приглашая поиграть в прятки. Последнюю пуговицу в районе ключиц, он застегнул зубами, а потом нежно поцеловал впадинку под шеей. Это было очень щекотно и Ксюша, вся съежившись, зашлась тонким заливистым смехом, покрывшись пупырышками гусиной кожи.

– Очень мне хочется на твоей шейке, радость моя, оставить лиловый след тебе на память.
– Как это? А что это такое?
– Это синячок такой, называется "поцелуй вурдалака".
– Ну так в чем же дело?
– Нельзя. Слишком явная улика. Родители увидят – не обрадуются, что их девочка вернулась из лагеря с засосом. Увы, крошка. Как-нибудь в другой раз.

Кирилл погладил ее по голове.

– Ну что, теперь ты меня одевай, – сказал он, лукаво прищурившись.
– Нет, нет. Не надо, – Ксюша запротестовала, застеснялась, закрывая лицо руками. – Вы сами… Я… Я отвернусь…

И она, стремительно повернувшись, бросилась бежать к кромке воды, давая Кириллу возможность вытереться и одеться.

"Новое подтверждение, что она все-таки еще малышка", – усмехнулся Кирилл.

Удивительная ночь и непреодолимое желание, чтобы она никогда не кончалась. Последняя ночь в лагере. Шорох двух пар одиноко бредущих ног по зыбкому песку сливался с легчайшим плеском волн у кромки воды. Влюбленные гуляли по берегу моря, пока на горизонте не забрезжил рассвет. Кирилл положил ей руку на плечо и она, маленькая, забавно выглядывала у него из под мышки.

– Ксюша, ты когда-нибудь видела рождение нового дня?
– Нет, никогда. Я в это время сплю, а в городе за домами все равно ничего не видно.
– Рассвет над морем – это божественно. Солнце поднимается из-за горизонта такое огромное, ярко-оранжевое и так быстро, что можно видеть скорость его движения, смотреть на могучее светило открытым, невооруженным глазом. Оно нежное и ласковое – не печет, не обжигает. И по огненному диску и по небу с гиканьем пролетают чайки. И от него, как и от Луны, стелется по воде дорожка, только широкая и красная. А потом дорожка становиться все тоньше и светлее, а солнце все выше и ярче. И когда огненный диск начинает слепить глаза, дорожка рассыпается на тысячи осколков, и тени становятся все короче, а температура все выше, и зеленая трава все суше и суше, а кожа у некоторых милых девочек все темнее и темнее, а полосочки от купальника все светлее и светлее…
– Ой, Кирилл Андреевич, это Вы уже не то говорите, – Ксюша заслушалась, усыпленная его чарующем голосом, а теперь спохватилась, улыбаясь очередной шутке.
– Куколка моя, я так рад, что могу подарить тебе первый рассвет в твоей жизни.

"Первая любовь, первый поцелуй, первое ночное купание, теперь вот первый подаренный ей рассвет – я первый в ее судьбе! Первый!"


Глава 30

Автобусы уже расположились по периметру площади перед воротами лагеря, готовые заглотить в свои разинутые пасти всю эту копошащуюся, шумную, беспокойную детскую массу и увезти по пыльной дороге в большой, пышущий жаром асфальта, кирпича и камня город.

Все прощались, плакали, обменивались номерами телефонов, адресами электронной почты. Обещали не забывать друг друга и приехать на следующий год.

Кирилл и Ксюша стояли вдали от шумной толпы. Стена административного корпуса, увитая плющом, служила им укрытием от любопытных глаз.

Вишенка, уткнувшись ему в грудь, тихо плакала. Он машинально гладил темно-русую головку, и чувство невообразимой тоски и грусти переполняло душу. Только мужские слезы не капали из глаз – это женский вариант – они вкатывались обратно и текли по внутренним органам, оставляя глубокие следы, прожигая соленые борозды на сердечной мышце.

– Как я отпущу мою девочку от себя, Вишенка? За эти три недели я так привык видеть тебя каждую минуту, привык, что ты всегда у меня перед глазами, рядом со мной, под моим наблюдением. Я не знаю, как лишусь всего этого.
– Я тоже, – она больше ничего не могла сказать, слезы и всхлипывания говорили громче слов.
– Ну не плачь, моя хорошая. Смотри, что я тебе принес, – Кирилл достал из пакета зайца. – Это тебе на память. Пока я не вернусь в город, он будет с тобой вместо меня. Я тебя ему поручил. Он остается за старшего. Будешь его слушаться. Хорошо?
– Спасибо, какой забавный. А почему у него уши розовые?
– Как у тебя. Зайчишка мне сразу понравился тем, что похож на тебя. Смотри, у него вишневого цвета глаза, точно такие же, как твои. И розовые щеки. А еще он такой же трусишка, как и моя крошка. Как ты его назовешь?
– Веня. Такой смешной. Я с ним буду спать. – Ксюша опять расплакалась, только теперь уткнувшись лицом в животик плюшевой игрушки.

"Какая же она еще глупышка, – подумал Кирилл, глядя на нее, и усмехнулся. – Я нашел себе заместителя. Теперь у малютки будет достойная жилетка для душеизлияний о тяготах судьбы."

– У меня для Вас тоже есть подарок, – Ксюша достала из кармана сплетенную ею "феничку".
– Ух ты! – Кирилл не в силах был удержаться от радостного возгласа.

Глаза смотрели на нее с бесконечной любовью и нежностью. Он завладел маленькой ладошкой, державшей разноцветный поясок, и поцеловал.

– Спасибо, моя куколка, спасибо тебе, моя прелесть. Вот не ожидал. Ты не представляешь, как я рад. Это лучший подарок, я даже вообразить себе не мог. Ну что, завяжешь мне ее?
– Завяжу. А Вы, правда, будете ее носить?
– Не только носить, я буду целовать ее каждый вечер и вспоминать тебя. Пока снова не увижу мою Вишенку, потому что потом я буду целовать уже тебя. Договорились?
– Ага, – Ксюша улыбнулась все еще мокрыми от слез глазами.
– Мы ведь ненадолго расстаемся, всего на несколько дней, пока я не вернусь в город. Мы с тобой встретимся, ягодка моя, обязательно. Обещаю тебе.
– Зачем я Вам нужна в городе? Я маленькая, глупая школьница, а Вы взрослый и умный мужчина.
– Сам удивляюсь зачем, а только знаю, что больше не смогу жить без тебя, не представляю, как можно не видеть тебя, не обнимать, не целовать фонтанчик непослушных волосков на твоей макушке. Не плачь, мы обязательно встретимся.
– Я не знаю. Мне родители не разрешат с вами встречаться. Они у меня строгие и старомодные. Они не поймут, – шептала Ксюша сквозь слезы.
– Ну, ты пока не говори им. Там видно будет. Со временем, я сам с ними поговорю. Я найду, что сказать. Вот увидишь, все будет хорошо и мы будем вместе. Я чувствую, что случиться именно так.
– Можно я с Вами останусь в лагере, здесь, сейчас. Я не хочу уезжать.
– Да ты что, Ксюшечка! Вот тогда точно получится скандал, который навсегда поставит жирнющий крест на наших отношениях и это будет конец. Нам категорически запретят видеться. Я тебе позвоню сегодня вечером. Ладно? Ты во сколько спать ложишься?
– В десять.
– Вот и хорошо. Я позвоню и пожелаю тебе спокойной ночи. Поняла?

Ксюша подняла на него глаза и прислонилась щекой к его груди. Верила и не верила ему. Она уедет и Кирилл Андреевич вычеркнет ее из своей жизни.

– Долгие проводы, лишние слезы. Пойдем, пора. Уедут без тебя.
– Ну и пусть. Ну и пусть едут. Я останусь.
– Нет, нет, нельзя. Будь умницей. Представь картину: родители пришли тебя встречать к автобусу, а ты не приехала. Их тринадцатилетняя дочь осталась жить с мужчиной в лагере. Представила себе эту сцену? Что будет с тобой, со мной? Ну, с тебя какой спрос, ты еще ребенок. А я взрослый человек и несу ответственность, причем за двоих – и за тебя и за себя. Как я буду себя чувствовать? Эх ты, глупенькая. Я тебе позвоню. Сегодня же вечером позвоню, котенок мой.

Вишенка кивнула так мило, как могла кивать только она. Лицо было припухшее и розовое от слез и от этого становилось еще милее и роднее.

Автобусы действительно были заполнены детьми и моторы уже громко урчали и директор яростно и самозабвенно кричала прощальную речь. Ксюша, стоя на верхней площадке, помахала Кириллу рукой, прижимая к себе зайца, и он отчетливо вспомнил, как три недели назад с этой же площадки она впервые упала в его объятья.

"Мое милое, пушистое облачко, моя Вишенка. Ах, почему она сейчас не одела это свое платье. Хотя нет, было бы еще больнее расставаться."

Кирилл тяжело вздохнул и тоскливо посмотрел вслед уползающей веренице автобусов. Сзади на плечо увесисто, с глухим шлепком, опустилась Серегина рука.

– Все, Кирилл. Ставь точку. Такие возвышенные чувства к малолетке уголовно наказуемы в нашей стране.

Кирилл все еще находился под властью ее отъезда. Грустные мысли догоняли исчезавший за поворотом автобус, цеплялись за бампер, за дворники переднего стекла, вскакивали вслед за ней на заднюю подножку, и ему не сразу удалось накинуть узду на свое бегущее следом сознание и вернуть его к воротам лагеря.

– Ты о чем? – переспросил он, выплывая из тумана грез в завершающийся август.
– Я говорю, за отношения с несовершеннолетними десять лет дают.
– Да, отстань. Нет у нас таких отношений. А про любовь в уголовном кодексе ничего не написано? Чувства не запрещены, нет?
– Ха-ха! Нет у него отношений! Так я тебе и поверил! Ну ладно, Кирилл. Не обижайся. «Все пройдет, как с белых яблонь дым». Пошли, работы много. Если хочешь побыстрее смену сдать, сезон закрыть и в город попасть, надо потрудиться. Я уже мыслями в универе. Интересно, какое мне в первом семестре расписание поставят? Хоть бы без окон. В прошлом году запарился с этими окнами, столько времени напрасно из-за них пропало, так намучился, еле дотерпел, когда учебный год закончится. А в этом году еще и защита диссертации предстоит. Тебе хорошо, ты уже отстрелялся. А мне, если много часов насуют, вообще, хоть разорвись.

Сергей трещал без умолку, обладая излишне разговорчивой натурой и одновременно заговаривая зубы Кириллу и пытаясь отвлечь друга от грустных мыслей, которые буквально выпирали из его головы с физической очевидностью.

Положа руку Кириллу на плечо, Серый уводил товарища назад, на территорию лагеря, к опустевшим корпусам, качелям, бассейну, спортплощадкам и болтал, строил планы на будущее, развивал какие-то теории, но Кирилл его не слушал.

Перед глазами стояла Ксюша в платьице с вишенками и нежно дарила ему свои несимметричные ямочки на персиковых щечках.

"Как я переживу эту ночь. Хоть бы не думать о ней, а то сойду с ума. Хоть бы не прокручивать день за днем опять эту сумасшедшую смену. Когда я знал, что она в соседней комнате, или на веранде, или на качели, в столовой, на пляже – я был спокоен. Она здесь, рядом, она моя. Теперь неизвестность, тревога, беспокойство. Напиться бы."

– Серега, у тебя водка есть?

Сергей опешил, подавился какими-то словами, только что пулеметной очередью вылетавшими из него и тут же с воодушевлением ответил:

– Есть! У "пионеров" отобрал. Еще сразу по приезду шмон своим устроил. Но ту мы давно выпили. А на прошлой неделе еще шесть бутылок нашел, представляешь. Растет она у этих охламонов в тумбочках, что ли? Еще четыре блока сигарет извлек и презервативов немерено. Правда, от сигарет ничего не осталось и от презервативов тоже. Не косись на меня так, я их по большей части раздал, а водки еще три бутылки имеется. Я на закрытие сезона припрятал. И это, заметь, еще не самые старшие детки в лагере. Представляю, что у тебя в отряде творилось.

– Я шмонов не проводил, пусть как хотят. Первый отряд все таки, взрослые люди. Надоело нянькой ходить за великовозрастными. Толку с того, что ты регулярные рейды устраивал и каков результат? Захотят, достанут и водку и сигареты. А без презервативов и вовсе беда. Будешь им потом тесты на беременность выдавать? Да ну их.

– Понимаю, – протянул Сергей, – у тебя была другая забота, поважнее. Пошли, Ромео…

ЧАСТЬ 2
Глава 1

Вечером Кирилл позвонил Вишенке, как и обещал.

Ксюша рассказала ему, что в автобусе они с Веней спали всю дорогу, примостившись вместе на заднем сиденье, потому что все передние места были заняты. Родители встретили свою дочку очень хорошо, скучали по ней. Мама пирог испекла к ее приезду. А она скучает по Кириллу Андреевичу. Родители спрашивали, как ей понравилось в лагере, она сказала, что очень, хочет ли поехать еще – да, непременно…

В половине одиннадцатого Ксюша уже крепко спала, а Кирилл с Сергеем приговаривали вторую бутылку.

Через три дня Кирилл вернулся в город. Первой мыслью было сразу позвонить Ксюше и встретиться, но рассудок настаивал отбросить в сторону поспешный порыв нахлынувших чувств и эмоций. Нет, решения нужно принимать обдуманно и взвешенно. Следует подождать несколько дней, подумать, заглянуть в себя. Да и насущные вопросы, связанные с работой, университетом, никто не отменял и они тоже требовали скорейшего урегулирования – на носу новый учебный год и у преподавателя, на все про все, оставалась лишь неделя до первого сентября.

Кирилл боялся повторения того сценария – его первого лагерного лета – когда бурная страсть, длившаяся все три заезда, в городе рассыпалась в пух и прах, сошла на нет и угасла, оставив после себя неприятный, горький привкус, черным пауком забившийся в глубины подсознания и выползающий оттуда всякий раз, едва появляется малейший намек на серьезные отношения с женщиной. Та курносая любовь, ярко пылавшая под жарким южным солнцем, оказалась ему совсем ненужной в городе. Тогда удалось на тормозах свести отношения на нет, уже тяготившие его, стараясь причинить девушке как можно меньше боли от неизбежности расставания.

Сейчас так поступить было нельзя. Тогда они разделили ответственность за происходящее пополам, на равных условиях. Теперь в его руках находилась судьба ребенка, девочки. Он чувствовал свою обязательность перед ней, как перед прикормленным и приученным зверьком, маленьким и беззащитным, которого лишь изверг может позволить себе беззаботно отшвырнуть в сторону. «Мы в ответе за тех, кого приручаем». Нанести такой удар по детской психике было жестоко, бесчеловечно.

Прежде чем привязывать ее к себе намертво, Кирилл решил разобраться с самим собой. Действительно ли Вишенка ему так нужна, как виделось прежде, там, на ракушечном берегу. Не сиюминутная ли это блажь, которую, если прирастет, придется отрывать с мясом по-живому. Он чувствовал себя минёром, не имеющим права на ошибку, так как малейшая оплошность может стать смертельной.

Не стоит торопиться, нужно проверить свои чувства, все взвесить, чтобы не ошибиться. Взять тайм-аут и только потом принимать решение: позвонить, встретиться, окрылить надеждой или порвать раз и навсегда и не мучить ребенка.

Кирилл бродил по городу. Решал попутно дела по университету и снова бродил, размышлял, размышлял, размышлял…

Нынче еще не поздно расстаться безболезненно. У Ксюши начнется новый учебный год: учителя, уроки, домашние задания, встретит школьных друзей, которых не видела все лето. Все эти заботы быстро вытеснят из детской головки образ лагерного вожатого. Утешал себя тем, что дает Ксюше возможность ответить на вопрос – а нужен ли он ей? Или городская жизнь, друзья-подружки и вовсе поглотят все свободное время и девочке будет не до него, не до любви. Может и такое быть.

За себя он не волновался, он мужчина, он привык переносить удары судьбы (годы упорных тренировок).

Последнюю неделю он ей не звонил, сославшись на занятость перед началом учебного года, мотивируя тем, что им обоим надо подготовиться к учебе, а сам думал, думал, думал…

Они вступали в новую фазу их отношений – городскую – и требовалось проверить, так ли они необходимы друг другу в новой обстановке. И если малышка могла этого и не осознавать, то он, взрослый, трезво мыслящий мужчина, обязан подумать за двоих.

* * *

Кирилл не звонил и Ксюша тоже не звонила. Внутренний голос подсказывал, что застенчивая голубка ни за что не станет беспокоить его первая – наивная детская скромность и природная мнительность не позволят ей быть навязчивой. Однако вздрагивая при каждом звуке нервно дребезжащего телефона, он продолжал хватать трубку, надеясь, что вот этот звонок уж точно от нее.

Но она не звонила и он длил свою пытку.

31 августа, без десяти десять вечера он сидел в баре с самыми близкими друзьями и праздновал свой двадцать девятый день рождения. Вдруг телефон в кармане завибрировал и высветил на циферблате надпись "Вишенка" и ее крохотный портрет, улыбавшийся двумя милыми ямочками.

Кирилл схватил трубку и, спасаясь от громкой музыки и шума опьяневшего зала, выбежал на улицу. По дороге, прежде чем нажать кнопку соединения, несколько раз прижался губами к светящемуся экрану.

– Кирилл Андреевич, поздравляю Вас с Днем рождения! – Огнем и ознобом, прокатился по его телу нежный голосок, которого он столько дней не слышал, не позволял себе услышать. – Мне очень хотелось позвонить и поздравить Вас первой, но я не смела тревожить Вас рано утром, чтобы не разбудить, боялась звонить днем, чтобы не отвлекать от работы и важных дел, не хотела мешать и вечером праздновать с друзьями. Больше я уже не в силах терпеть. Извините меня. Мы с Веней поздравляем Вас и желаем всегда оставаться умным и сильным "всадником с головой" и пусть надежный корабль Вашей жизни уверенно рассекает волны Судьбы и везет на борту только Счастье и Радость, Любовь и Здоровье, Успех и Удачу, Мечту и Друзей. Спокойной ночи!

Ксюша выпалила все это скороговоркой и сразу разъединилась.

Напрасно Кирилл пытался остановить мгновение и кричал в уже отключившийся прибор:

– Ксюша, девочка моя. Вишенка, постой, не клади трубку, – сотрясал он пустоту ночи, глядя в тупом оцепенении на светившийся в темноте экран, который вскоре погас, забрав у него последние мгновения радости от ее звонка.

Вот так. Он целый день не выпускал телефон из рук, а она, видите ли, гордая и принципиальная, не смела позвонить. Ну что ж, сам виноват, дал повод подумать, что разлюбил, ведь знал же, что малютка ни за что не станет навязывать себя, предполагая, что ему не нужна.

Что он делает? Зачем мучает ее и себя? Тот трепет, с которым он столько дней ждал ее звонка и не смел себе в этом признаться, говорил сам за себя. Какие еще нужны доказательства его чувств? Он любит ее, любит, это несомненно. Так зачем же терзает свою крошку и терзается сам.

Завтра 1 сентября и он пойдет к ней в школу на первый звонок.


Глава 2

Осень вступила в свои права стремительно – с места в карьер. Первый же день сентября разродился унылым дождем, разбавленным редкими вспышками солнца, скромно выглядывающего из-за серых туч, уже навивавших мысли о неизбежной разлуке с летом.

Утро встречало нарядных первоклассников с огромными бантами, а также их родителей, несущих следом пестрые ранцы, школьников постарше с букетами блеском умытого асфальта, редкими желтыми листьями кленов в мелких лужах, мохнатыми шляпками астр на разноцветных клумбах.

Кирилл шел на стоянку за машиной, продираясь сквозь толпу напиравших на него мыслей. Сегодня он впервые увидит ее после лагеря, в городе, в новой среде, в новой жизни. Еще есть полчаса, чтобы повернуть назад. Еще есть время подумать, последний раз прислушаться к своим ощущениям: стоит ли здесь и сейчас завязывать отношения с этой девочкой или пусть все останется как красивый лагерный роман без продолжения.

А вдруг он ошибается в своих чувствах и через месяц разочаруется и будет тяготиться ею. Пока не поздно, пока имеется возможность уйти, исчезнуть из ее жизни навсегда. Рассудок говорил, говорил, говорил…

А сердце? Вот кто главный советник в таком деле. А сердце ныло, стучало, болело и молило разум не торопиться, взглянуть на нее одним глазком, еще разок увидеть и решение придет само собой и вполне возможно, что все домыслы прагматичного разума растворятся, рассеются, отпадут за ненадобностью. И сквозь муть сомнений и терзаний проступит истина во всей своей красе…

На праздничную линейку он опоздал. Директор школы, видный мужчина с остатками темных волос на голове и кругленьким животиком на довольно стройной фигуре, монотонным голосом толкал речь, которую никто не слушал. Первоклассники, почетно избранные читать стихи, мокли и ежились, повторяя про себя слова и вытирая с лиц холодные капли.

По периметру площади стояло четыре сотни "жаждущих знаний" обормотов, окруженных снаружи заграждением из родительских тел, дабы отрезать у деток даже намек на мысль об отступлении или бегстве. Эту шевелящуюся, гудящую, живую П-образную колбасу накрывала сверху стая зонтиков, напоминавших деревенскую дорожку, сшитую из разноцветных лоскутков.

Кирилл, спрятавшись за спинами родителей, на полголовы возвышаясь над зонтиками, обводил глазами присутствующих. Дети стояли классами, значит, для ускорения процесса поиска, можно исключить самых маленьких и самых больших. Прикинув, где примерно могут стоять девятые классы, тут же приступил к подробному изучению детских лиц.

Ее он увидел почти сразу. Стояла на противоположной стороне в первом ряду с букетом цветов под одним зонтом со своей одноклассницей и о чем-то перешептывалась.

На ней была темно-синяя, в широких складках, школьная юбка и в тон ей облегающая жилетка, из-под которой белоснежным облаком вырывались рукава блузки, на ногах белые ажурные гольфики. По бокам головы два волнистых хвостика были схвачены белыми бантами, специально одетыми по случаю праздника. И в такой парадной экипировке она еще больше походила на маленькую школьницу. Гольфы, банты, юбочка – не дать не взять – первоклассница.

Кирилл подался немного назад, испугавшись, что Ксюша может его узнать. Хотелось понаблюдать за ней издали, оставаясь незамеченным. Поймать сердцем и прочувствовать это первое беглое впечатление.

Вот она стоит, шушукается со своей подружкой. Уйди он сейчас из ее жизни, она даже не заметит. Сегодня у нее начинается новая четверть, школа, одноклассники, уроки… Ну, расскажет этой своей соседке по зонтику, как у нее в лагере была любовь с вожатым и забудет, а в классе подкатит к ней какой-нибудь мальчик Рома и… Адью, Кирилл Андреевич!

Сердце подпрыгнуло, как тогда, в лагере, возле автобуса, где он впервые увидел ее.

– Вон стоит моя девочка, – Кирилл сообразил, что говорит вслух только после того, как стоявший рядом мужчина, примерно одного с ним возраста, внимательно покосился на него снизу вверх и очевидно приняв эти слова за обращение к себе, тут же отозвался счастливым голосом:

– А вон моя, на трибуне, стихи читает, целую неделю учила, – он показал рукой на пухленькую первоклассницу с двумя огромными бантами, громко выкрикивающую рифмованные строчки, над которой чья-то заботливая рука держала раскрытый зонтик.

Абстрактно кивнув и любезно улыбнувшись в ответ, вполне разделяя с ним восторженные родительские чувства, Кирилл стал вглядываться в милое лицо на противоположной стороне площадки.

"Моя девочка" – повторил он уже про себя, предусмотрительно отодвинувшись от счастливого и общительного соседа-родителя.

"Моя!" – это знойное, жаркое, горячее слово "моя".

"Моя девочка, моя крошка, моя малышка, моя голубка, мой ребенок" – последнее словосочетание несколько выпадало из стройного ряда женских эпитетов, но было не менее верно.

Теперь он ясно осознал, что не впустит осенние холода и дожди в лоно их отношений. И в том, что Ксюша будет принадлежать всецело ему больше не сомневался. Может потому, что она уже была его собственностью в его мыслях, он и так безраздельно владел ею в своем сознании, ни с кем не делил и не собирался делить. Никто не ощущал ее с ним родство так, как он, даже родители, так как это было родство совсем другого порядка – возвышенное, неземное, нечеловеческое.

Директор домучил никому неинтересную речь, малыши, запинаясь, пропищали стишки, счастливый сосед-папаша неистово захлопал своему чаду, кто-то с чем-то поздравлял присутствующих, кто-то что-то пожелал в новом учебном году и линейка закончилась. Колбаса взорвалась и начала разваливаться в разные стороны.

Теперь важно было не упустить Ксюшу из виду и не потерять в разношерстной толпе. Кирилл прямиком бросился через линейку к точке ее последней дислокации. Она, прижимаясь к соседке, чтобы вдвоем уместиться под одним зонтиком, уже делала первые шаги в направлении школьного крыльца, когда он позвал ее, не успев добежать и до средины поля.

Вишенка!

Резкий поворот головы на оклик. Поиск глазами знакомого голоса. И…

– Кирилл Андреевич!!! – захлебываясь от восторга, она крикнула так громко, так неистово, что на нее оглянулись и на миг замерли в такой неестественной позе все присутствующие: и учителя, и дети, и родители.

Перед глазами Кирилла разворачивалось удивительное действие, как в замедленной киносъемке.

Метнувшаяся под дождь в счастливом порыве фигурка, вспорхнувшая от резкого поворота юбочка, ножки в белых гольфиках, со всей силы несущие ему навстречу свою хозяйку и подружка, с широко раскрытыми глазами, изумленно застывшая под мокрым зонтом.

Она бежала через площадь, врезаясь и расталкивая попадавшихся на пути людей, не замечая падающих холодных капель дождя, перепрыгивая через лужи и уже готова была кинуться к нему в порыве нахлынувшей радости, но вдруг замерла в двух шагах, спохватившись, что зря так обнажала перед ним свои чувства, а ведь он не звонил столько дней, может уже разлюбил и она ему не нужна, и в этой ситуации глупо теперь бросаться на шею, да еще на виду всей школы и своей подружки Леры, наблюдавшей за происходящим во все глаза. В следующую, после первой, ослепившей ее, минуту, она об этом вспомнила.

Но Кирилл уже распахнул свои объятия, сам двинулся ей навстречу, и поймав, обхватил руками, закружил, уткнувшись в нее лицом, заблудившись в дебрях ее локонов, отыскивая для поцелуя ухо. И перед счастливыми глазами-вишнями опять поплыли деревья, море, звезды, теннисный стол, пляж и лунная дорожка.

Потом поставил на землю, придерживая, чтобы она не упала, и поцеловал в щечку.

Вишенка моя сладенькая, я очень скучал по тебе.
– Я тоже, мы с Веней вместе скучали.
– Верю! Как там Веня поживает? Уши целы?
– Да. Мы с ним каждый день Вас вспоминали.
– У вас, что, сейчас в школе занятия?
– Нет, занятия завтра. Сегодня лишь учебники нужно забрать. Но я свои уже получила.
– Ты же в школу направлялась, – на всякий случай спросил Кирилл.
– Просто, за компанию с подругой. Она только вчера приехала. Ее зовут Лера. Я ее все лето не видела. Мы в одном дворе живем и дружим еще с детского сада, а я зонтик забыла, но возвращаться не хотелось, примета плохая. Вот видите, хорошо, что не вернулась, – выпалила Ксюша на одном дыхании винегрет из информации.
– А то что бы случилось?
– Может Вы и не пришли бы, – тихо и даже как-то виновато прошептала она.
– Я очень рад, что тебя увидел и что у тебя все хорошо. Ну ладно, идите, получайте свои учебники, не буду вам мешать. – Кирилл притворился, что уходит.

– Нет-нет, она сама получит. Я с ней не пойду. Я не хочу с ней идти, – быстро-быстро заговорила Ксюша, и голос у нее резко погрустнел, а на милом личике Кирилл, как в раскрытой книге, прочел сожаление и целый список самых разных мыслей, что вот сейчас он уйдет и она не сможет его удержать, а ведь так хотелось побыть с ним, ведь он долго – целых семь дней, почти вечность – не звонил, а она очень соскучилась, и так обрадовалась его появлению, что даже испугалась своего восторга и еще много всего, что трудно выразить словами, эмоции, рвущиеся наружу, чувства, которые нужно сдерживать на виду у других, подчиняясь правилам какой-то там морали.

– Тогда, может, погуляем по городу, хочешь, я тебя украду? – пришел на помощь Кирилл, озвучивая ее сокровенное желание.
– Да, хочу. Очень хочу. Украдите меня навсегда.
– Ну, пошли. Покатаемся на машине, пока дождь не кончится, а потом пройдемся по парку. – Кирилл уже вел Ксюшу к школьным воротам, положив руку на худенькое плечо и пряча ее под своим большим, черным, таким же внушительным, как сам, зонтом.
– Как я соскучился за твоими губами, – сказал он, выходя за калитку, и не удержался, наклонившись, поцеловал прямо у ворот школы, совершенно забыв, что здесь ее любой мог увидеть. Хотя бы та подружка, обладательница зонтика, которая вдруг подумала, что учебники от нее никуда не денутся, а вот кто этот красавец, уводивший Ксюшу и так влюбленно глядевший и так страстно круживший ее, о котором ей, лучшей подруге, ничего неизвестно – это желательно выяснить прямо сейчас. И Лера повернула вслед за ними, прячась за спины расходившейся толпы.

"Ай да Ксюша, тихий омут. Ничего мне не сказала. Скромница. Кто бы мог подумать. Жаль, что на машине уехали. Интересно, куда? Ладно, завтра все узнаю..."


Глава 3

– Тебе до которого часа можно погулять?
– Я сейчас спрошу.

Ксюша, достав мобильник, быстро отыскала в списке нужный номер:

– Мама, алло, – Кирилл, сидя в нескольких сантиметрах от нее, чувствовал вибрации счастья, звучавшие в тоненьком, как колокольчик, голоске, заполнившие собой все пространство автомобиля. Интересно, слышала ли их на том конце телефонной связи мать?
– У нас торжественная линейка уже закончилась. Можно я погуляю. Хорошо… Хорошо… До семи обязательно буду… И хлеба куплю, конечно… Все, мамочка. Пока. – И Ксюша, скосив на него глаза, наградила его счастливой улыбкой, пожимая плечиками "до семи."
– Вот и хорошо. Сейчас мы с тобой закатимся. До семи еще уйма времени. Я так по тебе соскучился.
– Я тоже.

Кирилл перегнулся через спинку водительского кресла и достал с заднего сиденья огромного шоколадного зайца в прозрачной упаковке. Уши, усы, хвостик, подушечки на лапках и еще какие-то мелкие детали были выполнены из белого шоколада и разноцветной карамели и от этого зайчишка приобретал особенно торжественный вид.

– Это тебе. Поздравляю мою ягодку с началом учебного года. – И Кирилл, нагнувшись к девочке, нежно поцеловал ее в шею.
– Ого, какой большой! Спасибо. Снова заяц. Как же мне его назвать?
– Этого можешь никак не называть, просто съешь и всё!
– Он тоже на меня похож?
– О-о, еще больше, чем тот.
– Ладно, мы его вместе съедим. Я без Вас не хочу…

Улицы, капли дождя, светофоры, прохожие под зонтами, повороты и зеленые насаждения – все летело им навстречу, скользило по переднему стеклу, по глазам, по сознанию, не касаясь и не задевая их счастья. Дальний район города о моросившем сегодня дожде еще не был поставлен в известность синоптическими службами. И когда из-за поворота вынырнула зелень местного парка, обласканная ослепительным солнцем, Кирилл ударил по тормозам.

– Дождь кончился. Да здравствует, солнце и прогулки на свежем воздухе!

Гуляли парком, болтали о пустяках. Кирилл блистал красноречием, много говорил, много спрашивал – ему было интересно знать о ней все, что интересовало ее в этой, городской жизни. Ксюша много смеялась, внимательно слушала, простодушно рассказывала о себе.

Физики, а может быть, лирики, открыли удивительное закон: "Ощущение счастья заставляет время лететь с ускорением, прямо пропорциональным силе, объему и степени этого счастья". И только желудок, исключенный поэтами из списка участвующих в любви органов, исправно выполняя свою прямую и не слишком поэтическую обязанность, напомнил Кириллу седую, бородатую и забытую им в эти радостные минуты истину: "Любовь - любовью (слегка перефразировано), а обед по расписанию".

– Ксюша, ты проголодалась?
– Немножко.
– А ты утром, перед школой, завтракаешь?
– Обычно завтракаю. Но сегодня не успела.
– Ну понятно, бантики перед зеркалом завязывала, – улыбнулся Кирилл, превращая догадку в шутку.
– Ой! Я забыла… – спохватилась Ксюша и ее пальчики стремительно взлетели к вискам, готовые сорвать два круглых пушистых ажурных шарика, придерживающих хвостики по бокам головы.
– Не снимай! Тебе так хорошо с ними. Ты с этими бантиками такая шкодная девчонка.
– Но они же детские. Я их только на линейку надела и вот, пожалуйста, забыла снять. Я в них, как маленькая…
– Почему в них и почему как? Ты что, очень хочешь быть большой?
– Конечно.
– Успеешь еще, малышка. Это от тебя никуда не денется. Пойдем, я тебя обедом накормлю. Я здесь недалеко знаю хорошее кафе с украинской кухней. Там такой борщ вкусный готовят, пампушки с чесноком и салом.
– Я чеснок есть не буду.
– А я буду. Так что тебе тоже придется есть чеснок, иначе я не смогу тебя поцеловать.
– Ладно. Я с Вами на все согласна, даже на чеснок.
– Ну что ж, вперед!

Посидели в кафе, потом гуляли парком, смеялись, упивались счастьем, тестировали закон – одним словом, ничем не отличались от всех влюбленных пар на свете…

– Ксюша, половина седьмого. Тебе домой пора.
– Я не хочу. Кирилл Андреевич, ну пожалуйста, еще немножко погуляем.
– Нет, котенок, нельзя. Ты же пообещала маме в семь быть дома, да еще с хлебом. Слово надо держать. Иначе тебе потом не поверят и больше не отпустят. А если ты покажешь себя послушной девочкой, мы будем с тобой видеться часто-часто.

Оборот ключа в замке зажигания, заурчавший мотор, шуршание шин по асфальту, подводили грустную черту расставания под сегодняшним радостным днем, наконец-то расставившим точки над "i" и над сомнениями в душе Кирилла.

– Ксюшечка, я тебя возле магазина высажу. Не хочу, чтобы какая-нибудь любопытная соседка, подпирающая впалые щеки на перилах своего балкона, блюстительница чьей-то нравственности и любительница совать нос в чужие дела, доложила твоим родителям, что их малолетнюю дочь подвозил на машине мужчина, с которым она целовалась и еще бог знает чем в салоне занималась и так далее – ну…, что там ей подскажет ее разыгравшаяся фантазия – куда катится эта современная молодежь и куда только родители смотрят и тому подобное…

– Хорошо, Кирилл Андреевич. Я заодно хлеба куплю.

Ксюша кивнула, но прежде чем выйти из машины, Кирилл поймал ее за кисть:

– И еще, моя крошка, я хочу чтобы ты запомнила, что Кирилл Андреевич остался в лагере, а здесь с тобой просто Кирилл. И никаких Вы. Называй меня Кирилл и на ты. Поняла? Это тебе домашнее задание. Дома потренируешься и когда мы в следующий раз встретимся, скажешь мне: "Привет, Кирилл! Как ТЫ поживаешь?" Договорились?

– Хорошо, Кирилл Андреевич, – передразнила она улыбаясь и показывая язык. Но едва он хотел наказать чертовку, залепив на прощание еще один поцелуй, она ловко увернусь и выпорхнула из машины.


Глава 4

На следующий день утром Ксюша еще одевалась, дожевывая на ходу завтрак, когда пространство квартиры разорвал заливистый звук дверного звонка.

Мама пошла открывать и Ксюша услышала из прихожей вежливый голосок Леры.

– Здравствуйте, Надежда Григорьевна. А я за Ксюшей. Решила пораньше зайти, а то она будет копаться так, что в школу опоздает. Хочу ее поторопить. Соскучилась за ней, мы же все лето не виделись.
– Заходи, Лерочка, она сейчас. Уже одевается. Как ты? Как лето провела?
– Хорошо. Где я только не была. Родители вздумали заполнить мой досуг до отказа, чтобы не осталось ни одной свободной минуты. На море была у одной бабушки и в деревне у другой. И с родителями в Египте – там очень жарко, мне не понравилось, туда зимой надо ехать или осенью…

В коридор вышла Ксюша со школьной сумкой и премилая трескотня Леры тут же прервалась:

– Привет, Ксюша.
– Привет, ну что, пошли.

Как только дверь подъезда, издав мелодичный щелчок, захлопнулась за ними, Лера потянула Ксюшу за рукав:

– Ксюха, ну давай, рассказывай…, – в голосе подружки судорожно вибрировали любопытство и нетерпение, наводя на мысль, что они еще со вчерашнего дня мучили и терзали ее, не давая покоя.

– Что тебе рассказывать? – Ксюша сделала удивленный вид, будто не понимает о чем речь.
– Сама знаешь. Кто это вчера тебя с линейки увез?
– А-а, ты об этом? – придавая своему голосу равнодушные нотки, протянула Ксюша. – Это Кирилл Андреевич, вожатый нашего отряда из лагеря. Пришел меня поздравить с 1 сентября.
– И он всех детей из вашего отряда обошел с поздравлениями или только тебя весь день поздравлял? – лукаво сощурилась Лера.
– Нет, только меня.
– Ну вот об этом и рассказывай, – не унималась она.
– Откуда ты знаешь, что целый день?
– Так я тебе звонила на домашний телефон, тебя дома не было. У вас с ним роман, да?
– Лера, ну что тебе сказать? В лагере был, а как сейчас будет, я не знаю.
– Почему ты мне раньше не говорила?
– Боялась сглазить.
– А теперь?
– И теперь боюсь, но ты же сама все увидела.
– А сколько ему лет.
– Позавчера исполнилось двадцать девять.
– Ну ты даешь, Ксюха! Тихоня, скромница. А тебе с ним не страшно, он же взрослый мужчина?
– Не страшно. Он хороший, заботливый, нежный. Он много знает и смешно рассказывает. Мне с ним очень хорошо и интересно.
– А меня познакомишь?
– Посмотрю на твое поведение, – шутливо парировала Ксюша.

Они уже поднимались на школьное крыльцо, когда Ксюша остановилась и придерживая Леру за локоть, тихо попросила:

– Лер, ты только никому не говори, ладно? И родителям тоже. Они рассердятся, если узнают.
– Не скажу, не бойся. Я тебя понимаю. Мои тоже были против, когда про Мишу узнали. Но потом ничего, смирились.
– У тебя другой случай. Миша твой ровесник, подумаешь, всего на два года старше. И родители у тебя передовые, с прогрессивными понятиями. А не с такими дореволюционными, как мои, ты же знаешь, особенно папа. Он меня убьет, если догадается. А я без Кирилла Андреевича жить не смогу. Я очень его люблю.
– Ладно, не скажу. Не переживай. Можешь на меня положиться. Я тебе всегда помогу. Я понимаю, как это быть влюбленной.
– Спасибо, Лерочка. Ты настоящий друг.


Глава 5

В понедельник, девятого сентября у Ксюши был День рожденья. Кириллу мечталось провести этот день со своей малышкой только вдвоем, оградить ее от всего мира, а вечером повести в ресторан, побыть наедине, но о таком сценарии не могло быть и речи. Ее, помимо него, хотели поздравить родители, знакомые, школьные друзья. И именно они сегодня соберутся за праздничным столом и будут отмечать день рожденья его маленькой Вишенки. Единственное, что ему оставалось, это перехватить свою ягодку на крыльце школы, ну, еще может быть, прогуляться, и, то совсем недолго, в местном парке.

– Ксюша! – окликнул он девочку, когда она протиснулась сквозь школьную калитку на улицу.
– Кирилл?! – Ксюша кинулась ему навстречу.

Лера шла сзади, но заметив мужчину еще издали, замедлила шаг, кивнула Ксюше на прощание, мол, давай подруга, до вечера, и деликатно прошмыгнула мимо.

– Ксюша, поздравляю тебя с Днем рожденья! Я желаю тебе и здоровья, и отличных оценок побольше, и хорошего настроения, и много-много счастья, но только со мной – вот этого мне больше всего хочется тебе пожелать. Сколько тебе лет исполняется?
– Четырнадцать!
– О-о, совсем большая девочка! Подставляй уши, буду тебя дергать.

Кирилл протянул ей белую розу и коробку в оберточной бумаге, перевязанную таким же белым, в серебристую горошину бантом.

– Вот держи тебе подарок.
– Спасибо. А что это? – Ксюша с интересом вертела красивую упаковку.
– Плеер. У тебя же нет? Будешь музыку слушать, аудиокниги, радио, можно даже фильмы смотреть.
– Ух ты. Вот это да. Спасибо, Кирилл. А где же я возьму музыку и фильмы?
– А я тебе запишу. Я тут уже залил целую кучу всего, ну так, на свое усмотрение. А потом, ты мне скажешь, что тебе нравиться и мы с интернета быстренько накачаем. Договорились?
– Хорошо. А я сама с ним разберусь?
– Ну ты уж постарайся, инструкцию почитай. Что будет непонятно, спросишь, я тебе помогу.
– Спасибо, Кирилл. Вот так подарок! А как ты угадал, что мне плеер хочется?
– Мысли твои прочитал.
– Кирилл, приходи сегодня вечером ко мне. Мои друзья школьные придут.
– Нет, маленькая, не могу. Очень хочу, но не могу. Кем ты меня представишь своим родителям? Вожатый из лагеря? Смешно. – Кирилл грустно вздохнул. Ему, конечно же, хотелось познакомиться с ее родителями, но он точно знал, что еще не время и готов был ждать сколько угодно. – У нас с тобой обязательно будут совместные дни рожденья и другие праздники, только не сейчас, потом, позже. Поняла, голубка моя.
– Ага. Жалко.
– Ну поехали в парке погуляем немного, а потом я тебя домой отвезу. К твоим друзьям и родителям….


Глава 6

Сентябрь выдался неправдоподобно мокрый, обещанное небесами бабье лето откладывалось на неопределенный срок.

Виделись влюбленные теперь далеко не каждый день, чаще всего по выходным, так как в будни у преподавателя ВУЗа помимо занятий случались консультации или должники приходили обменять свои долги и двойки на законное право сохранить стипендию (не бог весть какие деньги, но для бедного студента и они не помеха).

Ксюша тоже торопилась сделать уроки и домашние дела, старалась помочь маме, чтобы не вызывать лишний раз подозрений. А уж в выходные, с чистой совестью и сознанием выполненного долга отпрашиваясь погулять, придумывая каждый раз новые поводы: походы в кино с подружками, классные мероприятия, музеи, выставки, концерты, что впрочем, было совсем недалеко от истины, так как она, вернее они с Кириллом, действительно посещали все эти места.

Поход в библиотеку – особо правдоподобный предлог, так как компьютера у Ксюши не было и почерпнуть нужную информацию для учебного процесса можно было только в читальном зале. Родителей вполне устраивало такое объяснение – они прекрасно помнили дни своей юности, когда и сами там, в тихих библиотечных стенах, писали школьные работы и готовили внеклассные задания. Безнадежно отстав от времени и передовых технологий Ксюшин отец невероятно гордился тем, что их дочь, вместо интернета и компьютера, сидит в библиотеке и читает настоящие (не электронные!) книги и от руки пишет рефераты и конспекты. Считал, что таким способом больше знаний задержится в ветреной головке.

А вот в будни им видеться приходилось гораздо реже, чем хотелось двум влюбленным сердцам.

Унылость дождливых сентябрьских дней охладила пыл и страсть жарких лагерных чувств, но никак не затронула их глубину и силу. К тому же приходилось скрываться, соблюдая все правила конспирации. Ксюша категорически отказывалась признаваться родителям, что она, скромная, домашняя, благовоспитанная в строгих правилах дочка, встречается с мужчиной, любит его, целуется, обнимается, думает только о нем. Так бывает, так получилось, она влюбилась и хочет быть с этим человеком вместе. И ей с ним очень интересно и немыслимо себе представить, как можно жить без него. Но родителям ничего этого не объяснить. Консервативные взгляды вряд ли позволят им понять и разделить ее чувства и восторги.

И Ксюша изо всех сил старалась замаскировать выпиравшее в разные стороны счастье. Видя такое ликующе-приподнятое настроение, родители даже предположить не смели, с чем это связано. Ведь их дочка еще такая маленькая, вот ведь недавно еще в детский сад ходила, в куклы играла – нет-нет, любовь не про нее, ей еще рано, да и не имеет девочка об этом никакого понятия – Ах! Боже мой! Что за глупости Вы говорите, дорогая Марья Алексеевна…

По субботам у Ксюши занятий в школе не было и Кирилл приглашал ее прийти к нему в университет. Там, замирая от счастья, сидя на задней парте, с гордостью и восхищением наблюдала она, как любимый читает студентам лекции, а те внимательно слушают и записывают или задают вопросы. А когда в перерыве между парами выпадало окно, они сидели в библиотеке, в буфете или кафе, или бродили в университетском парке, если погода была хорошая.


Глава 7

Однажды выдался у Кирилла легкий день – так он называл дни, когда удавалось вырваться пораньше – и было принято молниеносное решение преподнести Ксюше сюрприз: встретить после школы без предупреждения и покатать по городу или погулять в парке. Погода для этого оказалась удивительно подходящей: даже сентябрьский дождь вздумал сделать передышку и отдохнуть от своих каждодневных обязанностей.

Кирилл затормозил на противоположной стороне улицы возле школы и, выйдя из машины, стал ждать у ворот, через узорчатую решетку которых просматривалось крыльцо и входная дверь, уже выплевывавшая из "храма знаний" шумно визжащих и толкающихся, самых нетерпеливых учеников.

Ксюша показалась на крыльце в компании Леры и Миши, мальчика из 11-Б, ухаживавшего за подругой. Кирилл наблюдал их приближение через чугунные кружева ограды и как только они просочились сквозь школьную калитку на улицу, внезапно вырос перед ними.

Ксюша от неожиданности вздрогнула:

– Кирилл?! – воскликнула она, запнувшись, сильно смущаясь, не зная, что еще сказать.
– Привет, Ксюша! – он нагнулся и чмокнул ее в щеку.
– Здравствуйте! – обратился к Лере и Мише, замершим рядом.
– Это Кирилл! – Ксюша первая из этой троицы вышла из оцепенения, – Кирилл, это Лера, это Миша – мои друзья.
– Очень приятно! – Кирилл протянул и крепко пожал Мише руку. Лере же галантно поклонился с прикладыванием ладони к груди. Вышло красиво, элегантно, по-джентльменски и Ксюша одобрительно, с гордостью улыбнулась ему.
– Ребята! А что если нам всем вместе в парке погулять. Погода сегодня балует. Это, пожалуй, одна из последних ее щедрот в этом году. Неплохо бы воспользоваться моментом. Ну так что, вы не против?

Лера с Мишей переглянулись, не зная как правильнее поступить и оба, как по команде, уставились на Ксюшу.

– Поехали, пока еще погода хорошая, а то скоро зима, будет холодно, особо не погуляешь, – с восторгом поддержала предложение Ксюша и они согласились.

Она ловко и на правах "хозяйки" впорхнула на переднее сиденье рядом с водителем, Лера и Миша уселись сзади. Миша сразу, обозначая свою собственность, положил руку Лере на плечо. Кирилл нежно подмигнул Ксюше. Мотор заурчал, автомобиль тронулся, дома поплыли навстречу, школа исчезала в заднем стекле.

Ксюша светилась лучезарностью. Она обещала Лере познакомить ее с Кириллом и вот все устроилось само собой. Ей хотелось похвастаться перед подругой своим парнем. Ведь Лера еще с прошлой весны встречалась с Мишей, а Ксюша рядом с ними, влюбленными, чувствовала себя лишней, хотя они этого и не показывали. Но когда бывали где-то втроем, все равно понимала, что мешает и старалась иной раз побыстрее удалиться и оставить их наедине со своими чувствами, со своей любовью.

Ныне ее прельщала перспектива побыть вчетвером на равных, не чувствуя теперь никакого ущемления. Вот и у нее есть парень. Да еще какой! За такого не стыдно ни перед подругами, ни перед их ухажерами. Хорошо, что Лера не из завистливых, ей можно довериться и она искренне порадуется.

Сейчас они погуляют, проведут время все вместе и тогда ее друзья узнают какой Кирилл замечательный. Не только внешне красивый, сильный, высокий, мужественный, но еще и умный, веселый, интеллигентный, столько разных историй знает, и, вообще, очень много знает и очень интересно рассказывает и с ним необыкновенно здорово и прикольно. И главное, пусть увидят, как он любит ее, Ксюшу, как нежно к ней относится, как заботливо за ней ухаживает…

Голос Кирилла вывел ее из тумана задумчивости.

– Ну что, молодежь, куда едем? В парк на аттракционы? – весело произнес он, глядя в зеркало заднего вида.

По дороге притормозили у МакДональдса, перекусили на скорую руку, после чего жизнь показалась гораздо интереснее и на душе повеселело. А вскоре и зелень парка с еще редкими желтыми заплатами осени распахнула свои изумрудные объятия.


Глава 8

Чертово колесо нависало над парком, городом, рекой, огромной круглой махиной, неизменным, размеренным и вечным символом движения всего живого. Допотопной конструкцией с облупленной кое-где краской оно устремлялось ввысь памятником советскому прошлому трудового народа, имевшего в те далекие времена право не только на труд, но и на отдых, о чем всех гуляющих тенистыми аллеями предупреждала надпись на фронтоне главного входа.

Сначала чувствовалась некая скованность – Лера с Мишей пасовали перед незнакомым человеком, но Кирилл быстро взял инициативу в свои руки, рассказав пару приличных анекдотов, несколько историй, в том числе и из лагерной жизни. Ксюша вспомнила про каланчу и хотела похвастаться геройским поступком Кирилла, но тот ловко и незаметно перебил ее и увел разговор в сторону.

В конце концов все раскрепостились и гуляли, совершенно свободно и непринужденно беседуя. Миша сразу сообразил что к чему, подхватил нужный тон и, подыгрывая Кириллу, они на пару разводили своих девчонок забавными историями и нелепыми выдумками.

По мере приближения к объекту Ксюша все крепче стискивала руку Кирилла и когда он вопросительно покосился на нее, тихо прошептала:

– Кирилл, я высоты боюсь.

"Кто бы сомневался, – подумал про себя Кирилл, – Это для меня не новость. Гораздо проще и быстрее перечислить чего моя малютка не боится. Таких вещей наберется немного – пальцев на руках хватит."

Он не стал отвечать, лишь покровительственно положил руку ей на плечо крепко прижал к себе.

– Ну что, сядем в разные кабинки и будем друг друга догонять? – обратился он к Мише и Лере, пригласительным жестом показывая, что их очередь запрыгивать первыми. – Прошу.

И когда их люлька уже оторвалась от помоста и двинулась в сторону неба, таким же жестом наградил и Ксюшу. Она нерешительно замешкалась и попятилась назад от испуга. Ничего не оставалось, как подхватить ее сзади двумя руками, занести в качающуюся кабинку и усадить на кресло.

Миша и Лера сверху с любопытством наблюдали за происходящим.

На колесе кроме них каталось лишь несколько человек, редко рассыпанных по всему огромному диаметру круга. Четыре неопределенных силуэта маленькими черными кляксами подъезжали к самой вершине, к мертвой точке шаткого равновесия, чтобы через мгновение начать движение вниз. Дед на противоположной стороне крепко держал за ремень штанов внука, нетерпеливо ерзавшего и дразнившего старца тем, что порывался выскочить из корзинки. Два парня, видно разгоряченные спиртным, жутко безобразничали, раскачивали люльку, вращали ее как карусель с помощью круглого руля посредине и Ксюша старалась на них не смотреть – ей и без того было страшно. Остальные звенья качели сиротливо ползли пустыми.

Лера с Мишей тоже закружились вокруг своей оси, но без баловства, степенно и осмотрительно, в рамках дозволенного. Свою кабинку Кирилл зафиксировал сразу, еще в метре от земли – ни о каком вращении не могло быть и речи с такой трусихой, как его девочка.

– Кирилл, держи меня за руку, ладно.

– Да я могу и не только за руку, – пошутил Кирилл, – а также за ногу и другие части тела. Конечно, если я буду тебя держать, то падать будет не так страшно, не так твердо и не так больно. Правда?

– Да ну тебя, Кирилл. Я очень боюсь, а ты такое говоришь.

– Я хочу тебя поцеловать наверху, в самой верхней точке, – горячо и страстно заговорил Кирилл, отвлекая ее внимание, – там я свою куколку еще не целовал. Знаешь, Ксюша, я решил коллекционировать наши поцелуи. Буду записывать. Как ты думаешь, с этого момента начать или предыдущие вспомнить?

– Предыдущие, конечно, они же тоже считаются.

"Как легко ее отвлечь и заговорить. Так обычно поступают с маленькими детьми. А то она уже начала мелко дрожать, вжиматься в кресло и перепугано стучать зубами."

– А давай, котенок, ты будешь записывать. Заведем блокнотик, так и озаглавим "Коллекция наших поцелуев".
– Почему я, Кирилл?
– У тебя почерк красивый.

Кабинка медленно и бесповоротно подползала к вершине. Кирилл перегнулся через огромный обруч, служивший рулевым управлением для вращения. Она зашаталась из стороны в сторону и Ксюша снова вспомнила свой страх и вцепилась в поручни.

Но Кирилл уже поднимал ее подбородок, подставляя милое личико осеннему небу, унылому солнцу, гуляющему наверху ветру, наклоняясь над ним, целуя трепещущие губы и не выпуская их до тех пор, пока кабинка не доехала до вершины. Шаткая конструкция на миг замерла, удерживая равновесие, покачиваясь и раздумывая в какую сторону теперь скатиться, но подталкиваемая напиравшими сзади другими звеньями, жаждущими занять почетное место в наивысшей точке, перевалила через вертикаль и поплыла к земле, повисая над ней, увеличивая ее с каждой минутой в размерах и притягивая к себе с силой, прямо пропорциональной своей массе, согласуя это притяжение с основным законом механики.

И только теперь Кирилл отпустил влажно-дрожавшие губы и сел на прежнее место. Кабинка снова приветливо заколыхалась под ним, но до земли уже было недалеко и трусливый зайчонок разжал лапки и отпустил перепугано вибрирующие перекладины.

– Итак, радость моя, не забудь записать: Поцелуй "Чертово колесо", длительность – полторы минуты, высота – 50 метров над уровнем моря, место – центральный городской парк, дата – сегодняшнее число.

Внизу Кирилл без лишних разговоров просто подхватил Ксюшу и снес с помоста на руках.

Лера с Мишей уже ждали их внизу.

Ксюша смущенно улыбалась, как нашкодившая кошка, но взгляд ее восторженно говорил: "Вот он какой. Настоящий рыцарь. Я с ним ничего не боюсь, даже взлететь до небес на этой чертовой качели"…

* * *

Потом бродили по парку и весело беседовали. Кирилл снова почувствовал себя вожатым в лагере, только теперь его отряд состоял из трех человек и он делал все возможное, чтобы им прогулка понравилась и запомнилась. Мише тоже нельзя было отказать в красноречии. Он силился подражать взрослости Кирилла и это вызывало у мужчины вполне добродушную усмешку. Но девчонкам нравилось, всем было весело, а это самое главное. Подружки шли посредине и заливисто смеялись над очередной шуткой или розыгрышем, Миша с Кириллом заняли позиции по бокам, перемигивались через их головы, согласовывая синхронность своих выдумок.

Тонкое психологическое чутье подсказало Кириллу тактику поведения. С Мишей держался на равных, что очень импонировало подростку. Тот старался не ударить в грязь лицом и чувствовал себя взрослым, достойным мужчиной. К девочкам же относился снисходительно и с нежностью, как к двум милым кошечкам, попавшим в данный момент под его опеку и защиту.

Успели покататься еще и на автодроме, причем сразу три заезда подряд, пока не надоело.

Потом начал накрапывать дождик и пришлось в спешном порядке покидать парк, не дожидаясь когда грянет настоящий ливень. Кирилл развез всех по домам, понимая, что сегодня будний день, и ребят еще ждут уроки на завтра. Он не особо беспокоился о Лере и Мише, а вот от своей девочки требовал выполнения домашних заданий тщательно и добросовестно, так как это была своего рода гарантия их встреч. Хромающая успеваемость Ксюши мгновенно вызовет подозрение родителей, контроль за ней усилиться, и встречаться им будет дозволено гораздо реже, если вообще станет возможным. Кирилл решил не провоцировать судьбу и не допускать такой ситуации.


Глава 9

В четверг он встретил Ксюшу возле школы. Она выходила из ворот с Лерой и Мишей как всегда. Но, едва заметив его машину, сразу распрощалась с товарищами и бросилась к нему со всех ног. Крошка была явно расстроена и наметанный глаз Кирилла тут же зафиксировал ее подавленное настроение.

– Может Леру с Мишей подвезем? – предложил он.

– Зачем мы им нужны. Они сейчас пойдут окольными путями, самой дальней и пустынной дорогой, чтобы подольше наедине побыть. Да и они не захотят нам мешать.

– Ладно, пусть так. Ну, что в школе, как дела?

– Неважно, Кирилл. Я двойку получила по математике. Только начали заниматься, а уже контрольные посыпались. Проверка знаний за прошлый год. Не понимаю, что я неправильно написала? Вроде все решила, все задачи, все примеры, а мне поставили двойку. Меня папа за двойки знаешь как ругает. Зачем давать контрольные в начале года? Кто так делает? Я за лето все забыла.

"Не мудрено, такое лето у малышки было. Можно и имя свое за-быть, не то, что математику." – подумал Кирилл, а вслух произнес:

– Вот тебе раз. Значит, детка, вместо того, чтобы бездельничать сегодня, придется задачи решать. Поехали в универ, сядем в библиотеке и будем заниматься. Я не могу допустить, чтобы у преподавателя математики любимая девушка имела по этому предмету плохие оценки. Прогулки отменяются, буду тебя подтягивать.

– Ну Кирилл, немножко погуляем, а я потом сама выучу, – возмутилась Ксюша.
– Погуляем, когда контрольную пересдашь. Всё, никаких разговоров! Поехали.

Наскоро пообедав в институтской столовой, они уселись за самым отдаленным столом читального зала и Кирилл объяснял ей правила, решал с ней задачи и примеры, пока у Ксюши не закипели мозги. Только заметив, что девочка уже плохо соображает и еще хуже воспринимает материал, сжалился над ребенком.

– Стану гонять тебя, Ксюха, как сидорову козу. Пообещай мне, что будешь старательно делать уроки. – Кирилл не упускал случая лишний раз провести с ней воспитательную работу. – Так как если ты будешь плохо учиться, это сразу станет подозрительно – разве ты не понимаешь? – и тогда не только твои родители, но и я вынужден буду отложить наши встречи до следующих каникул. А мне бы этого так не хотелось. Ну что, договорились? Ладно, на сегодня хватит. Пойдем, я тебя домой отвезу.

И уже возле подъезда, целуя ее на прощание, примирительно добавил:

– Без десяти десять я тебе позвоню. Запомни, каждый день буду звонить – ты постарайся в это время уже находиться в постели – и расскажешь мне, что ты сегодня выучила. Я все таки преподаватель и не могу допустить, чтобы моя лапушка была глупой двоечницей.
– Кирилл, я ради тебя на все согласна.
– Вот и умница. Надеюсь, твои слова не пустой звук.


Глава 10

Однажды они шли по институтскому коридору, когда навстречу из-за поворота вынырнул Сергей. Не заметить Кирилла было немыслимо, тот на голову возвышался над всеми шествующими рядом студентами.

– Привет, Кирилл, – кивнул Сергей мимоходом, поправляя на ходу печатные листы, беспорядочно торчавшие из его папки.

Но только поравнявшись с ними, он заметил Ксюшу и остановился, как вкопанный.

– Здравствуй, Ксюша, – поздоровался он, недоуменно и вопросительно поднимая при этом взгляд на Кирилла. – Как дела?

Он не ожидал продолжения лагерной истории здесь, в городе.

– Вот, пригласил Ксюшу к себе в университет, пусть посмотрит, где я работаю и где она будет учиться после школы, – выстрелил Кирилл с двойным прицелом, давая понять, что их отношения, несмотря на все пророчества Сереги, всерьез и надолго.

– Ну-ну. Что ж. В таком случае, удачи. А я на два месяца на практику отправляюсь, в столицу. Хотелось бы успеть в этом учебном году защититься – надоела уже эта кандидатская, как горькая редька. Хотя редька меньше надоела, я ее не ем. Побегу. Сейчас у меня пара. Увидимся, Кирилл, у меня к тебе дело. Потом созвонимся. Пока, Ксюша. В лагерь со мной поедешь на следующее лето, в мой отряд? – игриво спросил он напоследок, уже пожимая Кириллу руку на прощание.

– Нет, только с Кириллом Андреевичем.

* * *

Через два дня Сергей перехватил Кирилла в деканате и вытащил в коридор.

– Ну чего тебе?
– Не ожидал от тебя, Кирилл, неужели ты решил продолжать летний роман? Это для тебя не характерно. Я просто опешил, когда встретил вас с Ксенией, растерялся, даже не знал, что сказать. Не обижайся. Я тут тебе книжицу принес для прочтения. Поучительная. На, держи. Прочтешь, в библиотеку сдай на мое имя. А потом поговорим. В любом случае, тебе полезно будет почитать.
– Набоков "Лолита"?
– А что, может, читал?
– Нет.
– Я, почему-то, так и думал. Ну вот, когда прочитаешь, тогда и поспорим, обсудим. Ну ладно, я пошел. Не забудь потом отнести в библиотеку. Пока…


Глава 11

Кирилл прочитал "Лолиту" три раза подряд без перерыва. Он не мог отойти от шока. Книга произвела на него такое сильное впечатление, что пришлось даже отменить встречу с Ксюшей в четверг после школы, сославшись на занятость, хотя день был замечательно солнечный, и четверг был их законным днем свиданий.

Книга поразила, ошарашила, выбила из колеи. Слишком уж близкими были их истории. Лолите двенадцать, она лишь на год младше его Вишенки, а главный герой всего на восемь лет старше. Кирилл лихорадочно думал, сопоставлял, пытался понять, неужели у его любви возможно такое продолжение и такая развязка? Нет, нет и еще раз нет. Он такого не допустит. Он не половой извращенец и не превратит свое драгоценное сокровище в рабыню для удовлетворения похоти. Ни за что! Нужно всегда помнить о возможности такого сценария! О, боже! Настольная книга, в том смысле, что антинастольная, великолепно демонстрирующая "Что такое хорошо и что такое плохо", дополняющая в плане нравственности поучительную поэму пролетарского поэта, на которого, как говорят, он был внешне очень похож.

Кирилл сдавал книгу в библиотеку без особого желания (может стоит купить, чтобы была своя?).

Библиотекарь, умная, симпатичная женщина, сразу заметила растерянность в его взгляде.

– Понравилось произведение? – она с оценивающим любопытством глянула на него из-под тонких, разлетавшихся к вискам, бровей.

– Да, хорошая книга, – Кирилл выглядел несколько встревоженным и задумчивым. – В литературном плане просто шедевр – изощренное слияние эстетики, эротики и философских глубин. Я никогда раньше не читал Набокова, а теперь открыл для себя такого замечательного писателя. Поэзия, застывшая в прозе, я в восторге. Надо будет еще и другие романы почитать.
– "Лолита" – его лучший роман. Ему даже нобелевскую премию собирались присудить, но не дали.
– Я бы дал. Трижды перечитал и вот до сих пор хожу под впечатлением.

– Думаю, что любое произведение только тогда найдет должный отклик, когда упадет на благодатную почву, когда зацепит вибрирующую струнку в душе. – И она внимательно посмотрела на Кирилла, от чего он мгновенно почувствовал себя просвеченным рентгеновскими лучами и покраснел.

– Даже отдавать неохота.
– Ну и не отдавайте, я продлю, Сергей Николаевич, – она уже нашла формуляр, открывая его на странице последних записей.
– Меня зовут Кирилл Андреевич, а эту книгу мне друг брал на свой абонемент.
– Извините, я не знала. Тем более проблем нет, перепишу на Вас и читайте себе на здоровье.
– Да нет, пожалуй хватит. А Вы недавно здесь работаете? Что-то я Вас раньше не видел.
– Недавно, с середины лета.
– Я все лето в лагере провел. Работал вожатым. Как Вас зовут?
– Людмила.

Кирилл стал чаще заходить в библиотеку. Людмила произвела на него положительное впечатление. По ее виду и заинтересованному взору он безошибочно оценил сердечный интерес к себе. Это была начитанная, спокойная, тактичная женщина, которая поразила его взглядом печальных, всепонимающих глаз.

Он несколько раз подвозил ее домой и узнал, что Людмила не замужем, с мужем развелась давно, ей тридцать семь и она воспитывает пятнадцатилетнего сына. Хотя выглядела она моложе своих лет, наверное потому, что была худощавая и светловолосая, с умными голубыми глазами и соболиным разлетом бровей, сразу бросавшихся в глаза на ее миловидном лице.

Своим умом, добротой, природной мудростью, зрелостью суждений, женщина расположила Кирилла и он рассказал ей о себе, о Ксюше. Сказал, что тоже воспитывает четырнадцатилетнюю девочку, оставив без внимания тот факт, что у нее есть еще и родители.

Поставил в известность, что очень любит этого ребенка и ни за что с ней не расстанется. Так, на всякий случай, сразу расставил правильные акценты. Советовался с Людмилой по тем или иным вопросам детского воспитания, особенно девочек и так далее. Он знал, что нравится Людмиле, что она одинокая, но решил оставаться честным до конца. Не мудрствуя лукаво предупредил, что между ними возможен только секс, без каких-либо дальних прицелов и планов на будущее. Чистенькая, опрятная, домашняя женщина – это был его вариант. Бонусом служили начитанность, сдержанность, доброта, плюс еще и внешне Людмила была довольно симпатичная. Платных женщин Кирилл патологически не терпел и их услугами никогда не пользовался – брезговал.

Честно и открыто признался Людмиле, что любит Ксюшу, но поскольку она еще дитя и он не хочет повторения "Лолиты" в его исполнении, то для секса ему нужна взрослая, опытная женщина. Если ее устраивает такое положение вещей, он не против продолжать их знакомство, вернее, связь. Если нет, то не станет ее больше беспокоить.

Конечно, Кирилл предполагал, что ультиматум, поставленный в такой жесткой и даже жестокой форме, покоробит любую женщину и не только женщину, но что он мог предложить еще. Обман, сладкую ложь? Ну разве это было бы лучше? А так у нее есть выбор, она может его сделать добровольно и самостоятельно, все тщательно продумав и взвесив все за и против такого почти делового предложения. Начни он кормить ее надеждами и обещаниями, зная, что это лишь уловки, ловушки, чтобы затащить женщину в постель – это подло, потом будешь носить в душе отметинку негодяя, маленькую такую занозу, внешне почти не заметную, но колкой болью постоянно напоминающую о себе.

Само собой, Ксюшу в свои планы насчет связи с Людмилой он посвящать не стал. На всякий случай предупредил и свою новоиспеченную любовницу, что девочка об их отношениях ничего знать не должна. Между ними двумя он не колеблясь и не задумываясь выберет Ксюшу – тут без вариантов. Других женщин у него было и еще будет много, а Ксюша одна, она единственная и неповторимая (вернее вторая после сестры, но этого он говорить Людмиле не стал).

Людмила его предложение приняла – все равно других представителей мужского пола у нее на данный момент не было, а Кирилл ей нравился, да и где-то глубоко внутри, под ворохом напускных договоренностей и условностей, притаилась крохотная надежда на будущую взаимность. Ее, этой самой надежды, не могло не быть, она свойственна человеческой природе, она принадлежность и неотъемлемая часть любой души, она двигатель жизни и запускной механизм его устремлений, ее невозможно изгнать из живого организма, она последняя покидает человека и только после его смерти.

Кирилл не очень-то и верил в удачный исход задуманного, не слишком бы и расстроился, если б с Людмилой ничего не вышло – нашел бы другую, подумаешь. Но Людмила согласилась и они стали встречаться пару раз в неделю, как правило, у нее дома, когда сын был в школе или ночевал у бабушки.


Глава 12

Кирилл водил Ксюшу в кино, на выставки, в музеи. Он прививал ей вкус к прекрасному и старался всесторонне развивать. К тому же девочка с увлечением слушала и с удовольствием откликалась на все его культурно-массовые мероприятия. Во-первых, потому что с Кириллом согласилась бы отправиться куда угодно, даже в кругосветное путешествие или на Луну. Во-вторых искренне интересовалась самыми разнообразными темами, смотрела на все восторженными глазами, впитывала информацию, как губка, задавала Кириллу миллион вопросов, как когда-то делала Света, всё хотела знать, что, конечно, не могло его не радовать.

Кирилл удивлялся, почему при такой любознательности, родители свою дочь никуда не водят и уделяют этой стороне воспитания так мало внимания. Он не знал Ксюшиных родителей, составляя о них мнение только с ее слов. Она была воспитанная, скромная, аккуратная, культурная девочка, много читала – в этом, безусловно, была их заслуга, этого не отнять. Но Кирилл недоумевал, почему ребенка не водят, например, в театры, музеи, филармонию. И совсем не уделяют внимания спорту. Ксюша могла бы заниматься, например, аэробикой, фитнесом или плаванием.

"Наверное, потому что они пожилые и им тяжело возиться с такой шустрой, любопытной девчонкой. А может большая разница в возрасте препятствует пониманию ее детских интересов? У них свои, старомодные понятия и принципы. Им трудно постичь нравы современной молодежи. Мне легче, я молодой, вращаюсь в студенческой среде, в лагере с детьми работаю. Ну да ладно. Сам буду все это делать, сам стану восполнять эти пробелы. Почва, слава богу, для этого весьма благодатная. А потом малютка говорит, что ей со мной интересно, я много знаю и много рассказываю. Еще бы."

Кириллу хотелось повести ее в театр, но все спектакли были вечерние, а прогулки после семи – табу. Не стоило рисковать и накликать на себя лишний раз гнев родителей – в основном отца, который строго следил за тем, чтобы Ксюша всегда была дома до семи часов, и следовало наказание в виде лишения следующей прогулки, если условие не соблюдалось. Дневные же спектакли были детскими. "Ей бы подошло, – пошутил про себя Кирилл, – а мне сказки смотреть неинтересно. Хотя все равно свожу ее в театр. В следующее воскресенье дают "Русалочку", вот и пойдем. Попрошу ее заплести две косички с бантиками. Будет прикольно. Пусть думают, что папа дочку привел" – усмехнулся Кирилл.

* * *

Городские свидания отличались от лагерных тем, что влюбленные много разговаривали и мало целовались – не позволяла окружающая обстановка. Ведь не станешь же целоваться в музее или на выставке, да и в городском парке было полным-полно желающих ухватить за хвост последние теплые дни осени. Место поцелуев и объятий заняли разговоры и беседы. Кирилл рассказывал, Ксюша слушала, Кирилл спрашивал, Ксюша отвечала, Кирилл шутил, Ксюша смеялась.

Их встречи из бурно-страстных и неистово-влюбленных, какими они были на морском побережье, так как имели видимый в скором будущем предел – окончание заезда – теперь носили спокойный уверенный характер. Страсти стало меньше, а вот понимания, доверия, душевной энергии значительно прибавилось, ведь впереди у них была целая жизнь.

В отличие от своего предшественника, октябрь выдался на удивление теплый. Деревья наконец-то сообразили, что им пора бы уже начать оголяться и в спешном порядке кинулись менять свои одинаковые зеленые платья на разноцветные сарафаны, чтобы успеть еще пощеголять друг перед другом красотой убранства перед полным и бесстыдным обнажением. Солнце расщедрилось на ясные, погожие дни. Пауки отпускали в свободный полет свои тонкие шелковинки. Наступило самое настоящее, запоздалое бабье лето.

Кирилл увез Ксюшу за город в лес полюбоваться красками осени. Они брели по тропинке и беседовали.

– Ксюша, когда ты расскажешь родителям обо мне? Очень хотелось бы с ними познакомиться.
– Нет, Кирилл, нет. Не сейчас. Я боюсь. Нам не разрешат видеться. Мама, может быть, и поняла бы меня, но папа никогда.

– Мы ходим с тобой в кино, в музеи, гуляем по городу, учим уроки в библиотеке. Что в этом плохого? Что мы делаем с тобой такое, чего не позволительно любому другому ребенку? Я даже поцеловать тебя лишний раз не могу, мы все время на виду. Не буду же я присасываться к тебе, как вампир, в музее или библиотеке.

–Да, Кирилл, мне так досадно, что я не могу поделиться с ними радостью, когда мы с тобой где-то были и что-то видели интересное, а я не смею им об этом рассказать. Помнишь, как мы были в цирке?

– Ну конечно, помню.
– Так хочется передать маме какие смешные там были обезьянки и какие загадочные фокусы, а я должна скрывать и бояться проговориться. Мне так обидно.
– Ну вот, тем более нужно объяснить все родителям и не таиться. А то ты в конце концов попадешься на обмане и потеряешь доверие к себе.
– Как?
– А очень просто. Скажешь, что пошла в кино с подружкой, а она в этот момент позвонит, чтобы узнать у тебя домашнее задание или зайдет занести тебе тетрадку и всё, лгунишка попался. И будет только хуже. Получишь по полной – и за свидания, и за роман, и за обман. Лично меня мама так воспитывала: за обман ругала гораздо сильнее, чем за любую, самую непривлекательную правду. Правду в конце концов прощала, а вот обман нет.

– Отец убьет меня. Он мне сказал, что пока я школу не закончу, никаких мальчиков и никаких свиданий.
– Ксюшечка, девочка моя, ну я же далеко не мальчик.
– Тем более. Если он узнает, что я встречаюсь с мужчиной, он не просто меня убьет, он и тебя убьет.
– Меня?! Хм… Пусть попробует.

Кирилл презрительно хмыкнул.

– Малышка, вот уж кто-кто, а я-то его совсем не боюсь. Я за тебя волнуюсь, это правда. Но только не вижу причины, Ксюша, за что тебя убивать, в каком таком страшном преступлении нас можно обвинить, чтобы приговорить к смертной казни?

– Он этого не поймет. Сразу подумает, что я твоя любовница, ведь взрослому мужчине от девушки только одно нужно.

– Много ты смыслишь в том, что нужно взрослому мужчине? – Кирилл усмехнулся ее наивным рассуждениям, взял за плечи и поставил перед собой, глядя ей в глаза. – Я же адекватный человек, ягодка моя. У меня есть голова на плечах, а в голове есть мозги. Я дружу и с тем и с другим. Самое большее, что я могу себе позволить, это поцеловать тебя, – с этими словами он нагнулся и, расстегнув несколько верхних пуговиц, оголил плечико и осторожно прикоснулся к нему губами, – Всё!

Кирилл быстрым движением водрузил на место кофточку, вернув пуговицам первоначально принадлежавшие им петельки. Во взгляде Ксюши повисло разочаровании. Она ожидала еще одного поцелуя или продолжения ласки, так внезапно прервавшейся, но Кирилл уже спокойно шел дальше по тропинке, держа ее за руку, втягивая носом аромат осеннего леса, впитывая глазами золотое и багряное убранство. «Унылая пора, очей очарованье» навивала печальные мысли, донимавшие Кирилла последнее время и казавшиеся неразрешимыми.

"Хоть я тут и умно рассуждаю, но Ксюша права. Кто я для них – взрослый мужчина, жаждущий совратить их малолетнюю дочь, только и всего. Конечно, что еще может делать двадцатидевятилетний молодой человек с юной девушкой? Ведь никакими словами, никакими эмоциями не объяснить этим людям, что я безумно люблю их девочку, свою девочку и никакая сила на свете не заставит меня причинить ей хоть малейшее зло. Любоваться, оберегать, лелеять не менее приятно, чем… так и напрашивается грубое слово, но оно неприменимо к моей куколке. К любой другой женщине, только не к ней."

Кирилл прекрасно понимал волнения и тревогу Ксюшиных родителей и не осуждал их. Более того, он и сам на их месте поступил бы точно так же. Начни сейчас за Ксюшей ухаживать посторонний мужчина или прыщавый юнец из ее класса – неважно – он бы его к ней не подпустил на пушечный выстрел. Ведь она еще такая наивная, чистая. Страшно даже подумать, что может с ней сделать этот подлец.

Другое дело он, Кирилл. Если бы родители знали, как трепетно он относится к ее чистоте, как холит и бережет ее невинность. Но оправдываться было глупо, нелепо. Любое оправдание выглядело бы неправдоподобно. И Кирилл решил не торопить события, не соваться и ждать очередного поворота судьбы.


Глава 13

Маргарита Кирилловна знала, что у сына появилась девушка, с которой он встречается, очень нежно к ней относится, часто звонит и что познакомился он с ней в лагере.

Кириллу уже исполнилось 29 лет и мать с нетерпением ждала того момента, когда он женится, остепенится и порадует ее внуками. Поэтому каждую новую девушку она рассматривала, как потенциальную невестку и надеялась, что, наконец-то, их отношения завершаться свадьбой.

Мать знала, что теперешнюю девушку зовут Ксения и приставала к сыну с просьбами привести к ним домой и представить свою избранницу.

– Потом, мама, не сейчас. Обязательно приведу, как только наступит подходящий момент. Еще не время.
– Расскажи о ней хоть что-нибудь. Сколько ей лет?

Кирилл отшучивался:

– Мам, ну какая разница. Ты же знаешь, «любви все возрасты покорны».
– Ладно, не хочешь не говори. Скажи только, она учится или работает? – не мытьем, так катаньем пыталась выведать Маргарита Кирилловна нужную информацию.
– Учится, – правдиво отвечал Кирилл, однако где именно не уточнял, переводил разговор на другую тему.
– В вашем университете?
– Нет, не в нашем. Мам, лучше ты мне расскажи, как там поживает Петр Алексеевич? Что-то я давно его не видел.
– Так тебя ж дома почти не бывает. Он в воскресенье заходил, привет тебе передавал.
– Спасибо. Он мужчина положительный, ты бы выходила за него замуж. Ты же у меня молодая еще, сколько можно все одной да одной.
– Какой у меня любящий сын, как он о матери печется.
– Так я же это из корыстных побуждений. Сейчас все бремя твоей чрезмерной опеки ложится на мои плечи. А так у тебя появится новый объект для заботы и внимания. И Петру Алексеевичу приятно и мне не так обременительно, – отшутился Кирилл.
– Ах ты разбойник. Забота ему моя надоела. Ишь ты. А ну марш за стол и руки не забудь помыть, я уже суп налила. И смотри, чтобы все с тарелки доел, а то гулять не пущу, – отвечала Маргарита Кирилловна в том же духе и оба расхохотались.

* * *

Мать Кирилла после развода с мужем не выходила больше замуж, растила и воспитывала двоих детей, отдавая им всю свою любовь и внимание. Потом, после гибели Светы, вся ее забота переключилась на Кирилла. Женщина была убита горем и о жениховстве не могло быть никакой речи. Может, со временем у нее и были случайные связи, но Кирилл о них ничего не знал. Мать оберегала чувства сына, боялась причинить ему психологическую травму. Она хорошо помнила, как больше года боролась, в буквальном смысле слова, за его жизнь, когда он после трагедии с сестрой впал в глубокую депрессию и было немыслимо потерять и его.

Отца с ними не было – все трудные события в их семье проходили без его участия. За что Кириллу было любить этого чужого, безответственного человека, бросившего детей на произвол судьбы, отстранившегося от их радостей и горестей. Нет, ни понять, ни простить Кирилл его не мог и не собирался.

И только два года назад, у матери появился человек, который стал бывать у них довольно часто. Водил мать на концерты, в театр. Дарил цветы и подарки. Петр Алексеевич был на шесть лет старше Маргариты Кирилловны, но выглядел подтянуто, моложаво, одевался по-спортивному: в футболки и джинсы, кроссовки и куртки. И имел одно главное достоинство в глазах Кирилла – он очень любил мать, совершенно не скрывая этого. Вместе они были счастливы и сын радовался за нее.


Глава 14

В середине октября, в один из прекрасных солнечных дней Кирилл повез Ксюшу на рыбалку – естественно, первую в ее жизни (Кирилл уже не спрашивал такие мелочи, заранее зная ответ), на берег небольшой живописной речки, в тридцати километрах от города. Там имелись отличные рыбацкие места.

Река была небольшая, всего-то метров десять в ширину, но довольно глубокая, с зарослями кустарника и камыша на одном берегу и лысыми илистыми пляжами на другом. Правда, этой роскошью пользовались в основном коровы, которых местные пастухи приводили на водопой и домашняя птица.

У Кирилла на этой реке было любимое место, необычайно уютное – проплешина, расчищенная специально для рыбалки среди ивняка и зарослей хмеля. На другом берегу, напротив, выстроились в ряд семь стройных пирамидальных тополей, как «семь богатырей, семь румяных усачей» из сказки Пушкина, да еще семь таких же купались в реке, а дальше простиралось засеянное озимыми поле.

Он приезжал сюда порыбачить, опытным путем подобрав для этого места и снасти и наживку. Берег был высоким и обрывистым, так как здесь река делала извилину, образуя заводь, и на дне имелось несколько глубоких ям. Для купания территория совершенно непригодная, а вот для рыбалки идеальная.

Вода в реке была уже темная, зимняя, но солнышко прогревало и просвечивало верхние слои и крупная, искрящаяся верховодка хватала наживку, не давая ей опуститься на дно. Рыба, запасавшаяся на зиму жировым запасом, цеплялась на крючок, как ошалелая.

Ксюша ловила карасей и радовалась каждой пойманной рыбке, визжала и смеялась, снимая ее с крючка, приговаривая и объясняя, извиняясь и оправдываясь перед каждой. Кириллу было забавно наблюдать за этой серией восторгов, но все равно он просил девчонку вести себя потише.

Когда же Кирилл кинул прикормку и вода закипела от многочисленного малька, на сцене появилась ее величество щука. Хищница, трехкилограммовое чудище, высоко выпрыгивала из воды, демонстрируя свои дикие танцы, шлепком плюхалась обратно в реку, обдавая рыболовов фонтаном холодных брызг.

Кирилл шепнул Ксюше: "Сиди тихо" и оба замерли, созерцая это удивительное зрелище, а щука, вдоволь нарезвившись, разогнав всю приличную рыбу, медленно подошла к берегу и стала, как будто даже заснула, под самым верхом, в одном метре от зрителей, бесстыдно выставляя напоказ свою пятнистую спину. Несколько минут они не шевелясь созерцали речную красавицу.

– Был бы у меня сейчас гарпун или на худой конец, обычные деревенские вилы, я бы ее проткнул. Может попробовать подсаком поймать?

Но едва Кирилл шелохнулся, разворачиваясь, чтобы дотянуться до лежавшего невдалеке древка, рыбина змеевидно изогнувшись, вильнула на прощание хвостом и ушла в темную речную муть…

Солнце опустилось за горизонт, клевать сразу перестало и Кирилл засобирался домой. Каким бы чудесным не был этот восхитительный день, всему приходит конец и нужно было уезжать.

– Ксюша, посмотри какой улов. Мы наловили полведра рыбы. Возьмешь домой, похвастаешься?

– Что ты, Кирилл. Я же была в библиотеке, как я из библиотеки с рыбой домой вернусь? Что я им скажу? Что ездила с тобой на рыбалку? Меня папа из дома выгонит.

– Выгонит, я тебя с чистой совестью к себе заберу. Будет тогда твой папа знать, как дочку выгонять. Шутка. Конечно, надо мирным путем решить. Хочешь, я сам с ними поговорю? Мне очень неприятна ситуация, что я, как напроказивший школьник, должен скрываться и прятаться, я так не привык. Люблю играть в открытую. Лучше сразу постараться убедить человека и склонить на свою сторону силой ума, заинтересовать вескими доводами, а не обманом и страхом загонять ситуацию в глухой тупик.

– Ну, не знаю, Кирилл, может еще немножко подождать?
– Ладно, пора ехать, скоро стемнеет и тогда уж точно не поверят, что ты была в библиотеке.

Но проезжая по трассе мимо ресторана под сочным названием "У грузина", Кирилл не мог не остановиться. Ему хотелось накормить Ксюшу незнакомой грузинской кухней и Кирилл не преминул доставить ей такое удовольствие.

Мужчина уже привык, что в ее жизни он во многом является первым. Он подарил ей первый поцелуй, первый в ее жизни рассвет, ночное купание и лунную дорожку. Теперь ему хотелось, чтобы именно с ним она впервые попробовала национальные блюда в грузинском ресторане. А потом, не смотря на ее бурный протест, он сам, чего бы это ему не стоило, объясниться с ее родителями. Он так решил. Он будет за нее бороться и время покажет, чья возьмет. Пусть только попробуют отнять ее у него. Ему надоело бояться.


Глава 15

Дрожащая ручка Ксюши нащупала кнопку звонка в тот самый момент, когда большая стрелка часов уныло повисла острием вниз, отмечая половину десятого.

– Здравствуйте! – поздоровался Кирилл с уже немолодой, но еще довольно красивой женщиной, открывшей им дверь. Ксюша спряталась за его спину, низко нагнув голову и опустив глаза.

– Здравствуйте! Вы к кому? – но в следующее мгновение она уже заметила Ксюшу и глаза ее округлились. – Ксения, где ты была? Библиотека уже давно закрыта.

– Надежда Григорьевна, позвольте представиться и объяснить ситуацию. Меня зовут Кирилл, Кирилл Андреевич. Ксюша не была сегодня в библиотеке. Она была со мной на рыбалке. Вот доказательство, – с этими словами Кирилл протянул оторопевшей от неожиданности женщине пакет с еще живыми, трепыхавшимися карасями. – Она не сказала Вам правду, так как боялась Вашего гнева. К сожалению, я узнал об этом слишком поздно. И если Вы сейчас обрушите на нее этот самый гнев, то убедите ее в правильности такого поступка, то есть лжи, а также подвигнете и в дальнейшем решаться на подобный обман.

– А Вы кто? – глаза матери впились в незнакомого гостя, боковым зрением наблюдая, как Ксюша покидает свое укрытие за его спиной и припадает щекой к его предплечью.

– Мам, это Кирилл. Я люблю его, мы встречаемся, – выпалила Ксюша, дрожа от страха и ища у него защиты.

– Что?! – по перечню охвативших мать чувств можно было бы написать учебник для психиатрического отделения медицинского института. Несколько глубоких вдохов помогли ей немного прийти в себя, чтобы процедить сквозь плотно стиснутые губы:

– Ну, заходите. Будем знакомиться.

Мать, немного успокоившись и взяв себя в руки, отступила в глубину коридора, пропуская их в квартиру.

– Ты где была, негодяйка? – На пороге появился разъяренный отец в майке, пижамных штанах и домашних шлепанцах, заранее принявший сорокаградусное успокоительное. – Ты что, не знаешь, что в семь часов должна быть дома, даже если Земля сойдет с орбиты и расколется на две половины. Я тебя спрашиваю…, – тут он заметил Кирилла – А ты кто такой?

– Папа, это Кирилл.
– Я вижу, что не Маша. Что он делает в моей квартире в полдесятого вечера.
– Мы с ним были на рыбалке, я боялась сказать. Папа, я люблю его.

– Что-о?! Любишь? Кого любишь? Его? – глаза корридского быка описали дугу в воздухе в сторону Кирилла и вернулись в исходную точку к лицу дочери. – Молоко на губах не обсохло. С памперсов давно выросла? Я тебе покажу любовь.

– Аркадий Львович, позвольте Вам все объяснить. И не ругайте Ксюшу. В том, что мы приехали так поздно моя вина. Мы остановились поужинать и поэтому задержались.

– Мама, папа, мы ели в ресторане "У грузина", – все еще смущенно, но с затаенной радостью защебетала Ксюша, прижимаясь к Кириллу и чувствуя с ним рядом себя в большей безопасности.

– Какого грузина? – машинально переспросила мать. Совсем другие вопросы роились в эту минуту в ее голове.

– Кафе так называется "У грузина". Мамочка, мы там ели настоящий грузинский шашлык из баранины с овощами. И еще хачапури, козий сыр и какие-то пахучие травы и еще лепешки, я забыла как они называются. И на рыбалке было так интересно. Мамочка, мы видели настоящих диких гусей, представляешь? Они летели на юг, в теплые края, опустились на воду отдохнуть, и поплыли на противоположный берег речки, прямо напротив нас. Их было шесть штук. Они коричневые, совсем не такие как домашние, у них на голове белые шапочки. И вот они сидели парами, мальчик и девочка, на том берегу и чистили перышки. А потом пятеро сбились в тесную кучку, друг к дружке прижались, головы попрятали под крылья и заснули, а один остался стоять на страже. Гордый такой стоял, по сторонам головой водил, высматривал опасность. А нас с Кириллом они совсем не боялись. Представляете. Посидели, отдохнули и полетели дальше. Мне Кирилл Андреевич про перелетных птиц рассказывал, сколько они километров пролетают и в какие края путь держат. Так интересно. Я такого еще никогда не видела. Это просто чудо.

Ксюша, несколько осмелев, захлебывалась собственными словами, переполнявшими ее эмоциями и новыми впечатлениями, которыми ей хотелось поделиться с самыми близкими людьми.

– Мамочка, папочка, не ругайте нас. Мы так хорошо провели время.

При этих словах мать наградила Кирилла таким многозначительным взглядом, что у него мороз пошел по коже.

– Нет, совсем не то, что вы подумали, – вполголоса произнес Кирилл, стараясь говорить как можно тише, чтобы Ксюша не услышала, желая оградить девочку от грязных намеков матери и его собственных оправданий.

Но Ксюша, переполненная ликованием, ничего не замечая вокруг, продолжала:

– Я сама рыбу ловила и сама надевала на крючок червяка. Меня Кирилл Андреевич научил. Мам, мне на удочку села стрекоза, настоящая стрекоза, откуда она осенью взялась, проснулась, наверное, потому что бабье лето. У меня в это время клевало, а я боялась спугнуть стрекозу и пропустила клев и моего червяка объели.

– Червя, Ксюша, правильно говорить червя, – поправил ее Кирилл.

– Ну да, червя. Мама, папа, я их теперь совсем не боюсь брать в руки.

– Кто ты такой? Я тебя спрашиваю? На какой рыбалке? Какой червяк? У какого грузина? Ты знаешь, сколько ей лет? – брызгал слюной отец, как-то не в масть демонстрируя свои знания по различным формам вопросительного предложения. – Ах ты негодяй. Да я тебя в порошок сотру.

– Аркадий Львович, поверьте, мне есть что ответить на все поставленные Вами вопросы и даже больше, но давайте не будем ругаться при ребенке. Поговорим спокойно.

И самым непринужденным образом Кирилл поймал Ксюшу за кисти, помогавшие ей повествовать о своих восторгах и, поворачивая их ладошками вверх, громко обратился к ней:

– Посмотри, малышка, какие грязные у тебя ручки, а под ногтями что творится. А ну-ка, марш в ванную отмываться и отпариваться. А я пока побеседую с твоими родителями. Давай, давай, ступай, девочка, мы будем ждать тебя чистенькую и выкупанную.

Ксюша, хотела сначала что-то возразить, но потом, кинув на Кирилла быстрый счастливо-застенчивый взгляд, послушно направилась в ванную.

Мать, в немом оцепенении наблюдая эту сцену, видела, каким уверенным тоном он говорил с ее дочерью и как беспрекословно та подчинилась. Ощущала, что такое поведение не было чем-то напускным и поверхностным, игрой на публику, что такова их естественная форма общения, обусловленная взаимным чувством между сильным опытным мужчиной-защитником и нежной, очень молоденькой девушкой, нуждающейся в его защите и опыте. Но свои догадки она оставила при себе.

– Что ты тут распоряжаешься, – невпопад пытался вмешиваться в разговор закипающий гнев оскорбленного отцовского чувства.

– Аркадий, Аркаша, перестань, успокойся. Проходите в комнату. Нам есть о чем поговорить.

Кирилл отметил эту особенность их семейных отношений: вспыльчивый характер отца и буферная, амортизирующая ответная реакция матери.

– Аркадий Львович, Надежда Григорьевна, предлагаю, чтобы вы лучше узнали меня, поехать в следующий выходной на природу, на шашлык или на рыбалку вместе. Думаю, нам стоит познакомиться поближе. Мне бы очень хотелось, чтобы вы прониклись, если не уважением, то хотя бы доверием к человеку, которого любит ваша дочь. Кстати, ваша девочка наловила прекрасных карасей, пусть не очень больших, гораздо меньшего размера, чем тот восторг, который доставляла ей каждая пойманная рыбка…, а также плавное течение реки, краски осени на покатых склонах, глубина осеннего неба, кружева купающихся в реке облаков, упомянутые уже гуси или одноногая цапля на другом берегу. Впрочем, если здравый рассудок возьмет верх над приступом родительского гнева и бессмысленных запретов, она сама вам завтра все расскажет.

Сесть Кириллу не предложили, то ли ошарашенные вновь открывшимися обстоятельствами жизни их дочери, то ли желая подчеркнуть неуважение и пренебрежение к новоиспеченному ухажеру. Он стоял посреди комнаты в тот момент, когда из ванной вышла Ксюша и прямиком, ни на кого не глядя, направилась к Кириллу и склонила голову к его груди.

Опустив на нее глаза и про себя усмехнувшись, Кирилл подумал, что она всегда в минуты опасности льнет к нему, ища защиты. В грозу пряталась от грома и молнии, теперь прижалась к нему, спасаясь от гнева отца. На глазах ошалелых родителей он нежно, ласково погладил ее по волосам, плечам, непроизвольно демонстрируя свое превосходство.

– Мама, папа, мне с Кириллом очень интересно. Вы даже не представляете, как он много знает, он мне столько всего рассказывает, не то, что эти мальчишки-одноклассники, только и умеют, что в компьютерные игры играть. А еще дразнятся и кривляются, а сами такие глупые. Мы с ним в театр ходили, смотрели спектакль "Русалочка". Я у него на работе была и он показывал мне университет и брал мне книжки в библиотеке. Я, когда закончу школу, буду там учиться. Он мне помогает по математике. Я боялась вам сказать, что он мне очень нравится, я не смогу жить без него, если вы запретите нам встречаться. Я умру от горя.

– Спасибо, мой маленький адвокатик, – и он нагнувшись, поцеловал пробор на ее темно-русой макушке.

– Конечно, – продолжал Кирилл, перебирая распущенные по плечам волосы,– вы вправе запретить нам видеться, но знайте, что этим вы сделаете несчастными сразу двух людей на планете, а это, поверьте, много, потому что сделать счастливым хотя бы одного – это уже подвиг, а сделать несчастными сразу двух – преступление.

Где-то далеко за окном городские часы пробили десять.

– Ксюша, малышка, тебе спать пора. Детское время истекло. Мы с твоими родителями еще немного поговорим. – Кирилл на прощание демонстративно поцеловал ее в лоб и, отстранив от себя, легонько подтолкнул по направлению к детской. – Спокойной ночи, девочка.

Ксюша подняла на него счастливые глаза. Поцеловав отца и мать, она довольная, упорхнула к себе, помахав всем на прощание рукой.

– Да что Вы себе позволяете, – брызгал слюной Аркадий Львович. – Что это Вы вздумали тут командовать?! Это моя дочь!

– Аркадий, не кипятись. Твоя дочь, конечно твоя. Успокойся, хватит… Кирилл Андреевич, удивительно, как это она Вас слушается? Мне приходится по нескольку раз повторять ей, чтобы отправить спать или заставить делать уроки. – Мать первая начала приходить в себя, понимая, что с этим человеком, интеллигентным, выдержанным и здравомыслящим, лучше не вступать в конфликт, а найти общий язык как можно быстрее, как бы это не противоречило понятиям и логике материнского сердца, иначе имеется большая вероятность просто потерять дочь.

– Да нет, Надежда Григорьевна, не наговаривайте на Ксюшу, она у Вас умница. Должен признаться, что у меня большой педагогический опыт работы с детьми и в летних лагерях и университете, где в данное время я работаю преподавателем высшей математики.

Только теперь мать опомнилась и предложила ему сесть.

– Как вы познакомились с нашей дочерью?
– В лагере. Я был вожатым в ее отряде.

– Ах, так вот почему она приехала такая счастливая!? А я-то думала… Даже пожалела, что мы раньше не отправляли ее в "пионерские" лагеря. Оказывается, она там влюбилась. И в кого? В вожатого! Первый раз поехала и, вот пожалуйста! Я предполагала, что там она повзрослеет, станет самостоятельной, опыта наберется, перестанет быть такой наивной и неприспособленной. А она вместо этого влюбилась!

– Ну, это, своего рода, тоже опыт.
– Весьма пикантный опыт, молодой человек, – наконец-то попадая в такт общей канвы разговора, вставил Аркадий Львович.

– Может быть я не ловко выразился, но я имел в виду совсем другой опыт. Надежда Григорьевна, Аркадий Львович, вы можете быть абсолютно спокойны за вашу дочь. У меня нет ни малейшего желания воспользоваться ее наивностью. Неужели вы сомневаетесь, что если бы я имел цель умыкнуть вашу девочку, то я не добился бы своего тайно и самым подлейшим образом. И ни Вы, Аркадий Львович, со своими запретами, ни Вы, Надежда Григорьевна, с вашими опасениями меня бы не остановили. Но в том то и дело, что я люблю Ксюшу самой нежнейшей и трогательнейшей любовью и никакой ее ровесник, не в состоянии относится к ней лучше. Если Вы, Надежда Григорьевна, не боитесь нанести Вашей дочери психологическую травму вашим недоверием, можете отвести ее к своему врачу и он даст Вам подтверждение о ее невинности и искренности моих слов.

Он вспомнил, как тогда, в лагере, чуть было по глупости не овладел ею и чудом сдержался, чему сейчас был несказанно рад. Краткий миг наслаждения принес бы долгие дни, а может месяцы или даже годы раскаяния, не позволившие бы ему щеголять теперь перед всеми заслугой в своей причастности к ее целомудрию.

– Она моя дочь, моя, – продолжал говорить Аркадий Львович, все больше хмелея то ли от гнева то ли от выпитого перед этим спиртного, весь покрываясь испариной и красными пятнами.

– Аркадий, погоди. Твоя дочь, кто ж против… Кирилл Андреевич, сколько вам лет, если не секрет?
– Не секрет, не так давно исполнилось 29.
– Но вы же понимаете, что в этом возрасте мужчина вряд ли будет удовлетворен сугубо платоническими отношениями.

– Конечно, Надежда Григорьевна, я на такой подвиг даже не отважился бы. Мы здесь все взрослые люди – Ксюша, надеюсь, уже спит и не слышит нашего разговора – поэтому буду откровенен. Для секса у меня есть взрослая, нормальная, здоровая женщина. Я не евнух. Ксюшу, однако, люблю другой, чистой, возвышенной любовью. Я не отрицаю половых отношений между нами в будущем, без этого ни одна, самая поэтическая и неземная любовь не сможет долго существовать, но не сейчас, так как я вполне отдаю себе отчет, что Ксюша еще ребенок. Но она не всегда будет оставаться ребенком.

Отец сидел весь красный и совершенно подавленный. Он плохо соображал в данную минуту, у него явно путались мысли и пьяный рассудок отказывался признавать тот факт, что его власть над дочерью стремительно катится к завершающему этапу. Мать же, обладая более гибким и приспосабливающимся, а главное, трезвым умом, сообразила, что такой умный мужчина, если, конечно, правда, все то, что он так убедительно рассказывает, будет для их девочки, пожалуй, более надежной защитой, чем ее одноклассник или дворовый шалопай.

– Кирилл Андреевич, зачем она Вам? Ведь она же еще ребенок, – продолжала мать свои расспросы.

– Я люблю ее и большего объяснения не в состоянии дать даже самому себе, не то чтобы кому-либо другому.

– Вам с ней интересно? О чем Вы с ней говорите?

– Обо всем: о литературе, о музыке, о кино, о школе, уроках и ее подружках, о моей работе, обо всем на свете. Напрасно Вы так пренебрежительно думаете о своей дочери. Она любознательная, всем интересуется, внимательно слушает, спрашивает и впитывает все, что ей рассказываешь. С ребенком нужно много разговаривать, чтобы не утратить его доверие и любовь.

– Ах ты негодяй. Разговаривает он, – уже окончательно рассвирепев и теряя контроль над своими эмоциями, шипел Аркадий Львович, сотрясая кулаками воздух. – Да чтоб я больше ноги твоей здесь не видел, чтобы и духу твоего не было возле моей дочери. Понял?

Кирилл понимал, что лишь вспышка пьяного гнева ослепила этого невысокого, толстого, с пивным животиком господина, которого он, будучи гораздо выше, сильнее и моложе, совершенно не боялся.

– А чтобы иметь с ней больше тем для разговоров, – продолжал Кирилл твердым и уверенным голосом, не обращая внимания на истерику и выпады Аркадия Львовича, – предлагаю в воскресенье пойти в филармонию на концерт симфонической музыки: "Легенды Австрии и Германии". В программе: "Детская симфония" Гайдна, "Венгерский танец №5" Брамса, "Бранденбургский концерт" Баха, вальсы Штрауса, сороковая симфония Моцарта – куда ж без нее – и еще много чего: Мендельсон, Бетховен, Вагнер. Произведения подобраны специально для детей, я собирался повести Ксюшу, но было бы замечательно, если бы мы пошли все вместе.

По лицу матери Кирилл видел, что произвел на нее положительное впечатление своей правильно поставленной речью, логическими рассуждениями, благородными манерами, уравновешенностью и умением держать себя в руках при общении с ее истерическим мужем.

– Надежда Григорьевна, Аркадий Львович, я чрезвычайно рад, что хоть и при таких обстоятельствах, но состоялось наше знакомство. Мне было крайне неприятно осознавать, что Ксюша, боясь вашего гнева и вашего запрета нам видеться, была вынуждена вам врать. И любые мои попытки убедить ее в необходимости признаться, приводили к слезам и мольбам, что это невозможно. Теперь вы все знаете. Надеюсь, вы сделаете соответствующие выводы, и не станете омрачать жизнь вашей дочери. Я же со своей стороны приложу максимум усилий, чтобы сделать то же самое.

Вставая со стула, Кирилл галантно поклонился самым почтительным образом.

– Извините, уже поздно. Я доставил вам ваше сокровище (и мое бесценное тоже, поверьте) в целости и сохранности. За сим должен откланяться. Всего хорошего. Спокойной ночи.

И не давая им больше времени опомнится, Кирилл, круто повернувшись, направился к выходу.

За ним на лестничную клетку вышла мать, поспешно прикрыв за собой дверь и ее извиняющийся шепот разрезал тишину сонного подъезда.

– Кирилл Андреевич, не обижайтесь на Аркадия Львовича, он очень испугался за дочь. Он ее очень любит, даже чересчур сильно, так, что совершенно забывает о том, что она живой человек и имеет право на собственное мнение, я уж молчу про желания и поступки.

– Я его прекрасно понимаю. Я тоже готов разорвать на куски любого, кто представляет хоть малейшую угрозу, даже мельчайший намек на угрозу для Ксюшиной безопасности и спокойствия. В том числе и себя.

– Ну чем же всё-таки она Вас так взяла, Кирилл Андреевич?

– С удовольствием сам бы узнал ответ на этот вопрос, Надежда Григорьевна, – любезно ответил Кирилл.

– Я в полной растерянности. Вижу, какая дочь счастливая ходит последнее время. Стала лучше учиться. А с другой стороны, боюсь за нее. Она еще ребенок для каких-то серьезных отношений с мужчиной.

– Надежда Григорьевна, что бы Вы предпочли: видеть вашу милую, наивную девочку в надежных, опытных мужских руках, способных ее содержать и защищать, либо же ею будут пользоваться подростки, не несущие за свои поступки никакой ответственности ввиду полного или частичного отсутствия мозгов. Поверьте, многолетний опыт работы в детском лагере дает мне основание так говорить, я там такого насмотрелся, я хорошо знаком с нравами современной молодежи.

– Это ей самой решать, с кем быть.

– Тогда, думаю, она свой выбор уже сделала и было бы замечательно, если бы и Вы его одобрили. До свиданья, Надежда Григорьевна. Вы можете быть совершенно спокойны за дочь, ибо я никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах не обижу ее.

– До свиданья, Кирилл Андреевич, – тихо проговорила она и когда Кирилл уже спускался по лестнице, повернувшись к ней спиной, украдкой, чтобы он не видел, перекрестила его.

По дороге он спрашивал себя, все ли правильно сделал, не навредил ли своими словами и манерой поведения их с Ксюшей отношениям.

Тогда, у нее дома, он держался храбро и независимо, а сейчас почувствовал, как у него дрожат руки и подкашиваются ноги. Как бы он не бравировал, как бы не ораторствовал, а ведь в их родительской власти запретить влюбленным видеться или, например, увести Ксюшу в другой город, сообщить ему на работу о его извращенных намерениях относительно их несовершеннолетней дочери и раздуть грандиозный скандал.

На мать Кириллу, пожалуй, удалось произвести впечатление, чего он совершенно не мог сказать о ее снобистском отце с ограниченными мозгами и манией рабовладельца-собственника. Вот кого стоит опасаться. "Надо подумать, как найти лазейку к его сердцу и разуму."

"Отца можно понять. Любому мужчине трудно смериться с мыслью, что он должен отдать свою дочь в волосатые лапы какого-то постороннего мужлана, пусть даже такого благородного и интеллигентного, как я. Здесь я себе, конечно, льщу, но хотелось бы, чтобы это было так. Срабатывает инстинкт самца: все его самочки должны принадлежать только ему. Мать, пожалуй, приняла меня более доброжелательно."

Утром он, превозмогая волнение, набрал Ксюшин номер.

– Ксюша, привет. Как ты, девочка?
– Кирилл, угадай, что мы ели на завтрак? – ее голос звенел радостно, как серебряный колокольчик, и это было первым признаком благополучного исхода затеянной им авантюры знакомства с ее родителями.
– Интересно, что?
– Карасей! Представляешь, тех самых, что мы вчера поймали. И родители меня совсем не ругали. Только папа сидел немного грустный. Но это у него бывает, если он с вечера немного выпьет.
– Я рад за тебя…, за нас, малышка.


Глава 16

В субботу погода выдалась безнадежно дождливая. На прошлой неделе Кирилл предложил Ксюшиным родителям провести выходной вместе на природе, однако серый унылый дождь, обложивший небо всерьез и надолго, не оставлял ни малейшей надежды на веселое потрескивание дров под сочными кусками нанизанного на шампуры мяса и давал рыбе еще один шанс поплавать в речке и порадоваться жизни до следующего погожего рыбацкого дня.

Телефонный звонок разбудил Аркадия Львовича в субботний день в половине седьмого утра и в срочном порядке вызвал на работу. Случилось ЧП. Он работал начальником цеха и все цеховые неприятности ложились на его плечи, не взирая на день недели или время суток.

Накануне ночью, два рабочих, от души "накушавшись" и под гнетом полученных градусов, обменяв мыслящую часть разума на порцию разудалой смелости, решили устроить гонки на консольном кране по территории цеха с подвешенным на спор избыточным грузом. Стрела, не выдержав столь бесцеремонного обращения, не заставила себя долго ждать и обломилась, от чего кран, лишенный действия противовесных сил, преспокойно улегся отдохнуть на противоположный бок.

В выходной, да еще в ночную смену, в цехе было мало народу, только несколько рабочих, затыкавших собою дыры в прорехах производственного процесса и по чистой случайности, обошлось без людских жертв. Даже два пьяных "Шумахера", выведших из рабочего состояния кран, отделались легким испугом, если сравнить его со степенью их опьянения.

Но это происшествие потребовало присутствия всего руководства на неопределенный срок для выяснения обстоятельств, ликвидации "неполадок" и подготовки цеха к дальнейшей эксплуатации. Прибыл директор завода, дал ценные указания, поводил руками, в смысле, поруководил и уехал, оставив цеховое начальство устранять "недоразумение".

Кирилл, как и обещал – а свое слово он привык держать, мало того, хотел, чтобы Ксюшины родители тоже знали об этой привычке, – явился в субботу утром к Ксюше и застал дома только женскую половину, чему искренне обрадовался, поскольку с женщинами всегда гораздо легче находил общий язык. Он умел произвести на них должное впечатление и знал это. Одна, маленькая и наивная, уже и так была от него без ума, вторая, большая и опытная, тоже начинала пропитываться к нему доверием и симпатией.

Вылазка, рыбалка, шашлык отошли на задний план.

Надежда Григорьевна предложила по случаю такого мерзкого дождя никуда не ходить, а провести этот день у них дома. Надеялась, что Кирилл откажется и откланяется, но он с радостью согласился и сказал, что раз пикник отменяется, то мог бы позаниматься с Ксюшей математикой и физикой. Такая перспектива открывала для матери прекрасную возможность понаблюдать за ними и сделать выводы.

Надежда Григорьевна знала с какой неохотой садилась обычно Ксюша решать задачи, как трудно давались ей эти предметы и нынче с удивлением наблюдала, как безропотно и даже с восторгом и упоением дочка согласилась заниматься в выходной (хотя раньше убегала гулять – что ж, теперь понятно к кому ее так тянуло). Вот это сила любви, она творит чудеса!

Надежда Григорьевна напекла блинов с мясом и сыром, пока Кирилл и Ксюша, сидя в детской, занимались уроками. Время от времени, проходя по коридору, она замедляла шаг возле Ксюшиной комнаты и в проеме открытой двери, которую Кирилл специально не стал закрывать, слышала, как спокойно и уверенно объяснял молодой человек ее дочери решение задачи, теорему или правило ("Ну да, он же преподаватель, у него опыт"). Видела, как внимательно Ксюша слушает, как старается понять, как силиться решить пример или уравнение.

Мать предложила сделать перерыв и попить чай, пока блинчики еще не остыли.

Ксюша, усевшись на свое привычное место за столом возле стены, сморщила нос и произнесла капризным голосом:

– Я не хочу блины, они жирные и от них поправляются.

Кирилл тоже садился на указанный ему Надеждой Григорьевной стул.

– Ксюша!!! – его голос прозвучал тоном, не допускающим никаких возражений, а взгляд был таким многозначительным, что девочка тут же, виновато улыбнувшись, пожав плечами, как ни в чем не бывало, стала накладывать блины на свою тарелку.

"Да-а, с ним такие капризы не пройдут" – отметила про себя Надежда Григорьевна.

– Мы с тобой, малыш, на ужин приготовим салат. Я знаю один интересный рецепт. От него не поправляются. Но это потом, а сейчас блины и математика. Договорились?

– Договорились.

Мать, затаив дыхание и широко раскрыв от изумления глаза, созерцала такие отношения – у нее не было слов.

Ели блины, пили чай, разговаривали о разных вещах. Надежда Григорьевна, хотела узнать о Кирилле как можно больше и составить свое мнение.

Густой бархатный голос звучал спокойно, надежно и уверенно. Кирилл Андреевич держался с Ксюшей, как мудрый педагог с ребенком, не позволяя никаких вольностей или похотливых взглядов. Материнский взгляд исподволь наблюдал и брал на заметку, какими теплыми были эти отношения, как открыто вел себя Кирилл Андреевич, с достоинством и на правах умного, опытного и сильного. Ксюша же смотрела на него восхищенно, восторженно и ловила каждое слово. Мать видела, что ее дочь повинуется ему с полуслова, сказанного сдержанным, ровным голосом, в то время как истерические, неуравновешенные крики и требования отца только доводят девочку до слез, но редко до желаемого результата.

Он, безусловно, положительный мужчина во всех отношениях и мать, наверное, ничего не имела бы против их знакомства, если бы дочке было лет 20-25, но ведь Ксюше едва исполнилось четырнадцать. Это обстоятельство беспокоило ее больше всего.

Ксюша уже умчалась в свою комнату, пока Кирилл с Надеждой Григорьевной допивали на кухне чай. Матери хотелось остаться с ним наедине и задать еще несколько вопросов.

– Я не перестаю удивляться, Кирилл Андреевич, как Ксюша безоговорочно, беспрекословно Вам подчиняется и без всяких возражений и пререканий выполняет то, что у нас с отцом не получается уговорить ее сделать.

– Я это знаю. Меня все дети слушаются и не только дети, с этим проблем нет. Так что делайте выводы, Надежда Григорьевна. Нетрудно сообразить, что при таком влиянии на Ксюшу, я мог бы использовать ее по своему усмотрению когда и как мне заблагорассудится. Вот именно по этой причине вы можете не волноваться за нее, она в надежных руках, поверьте. Ибо я отношусь к ее чистоте самым серьезным образом, еще более ответственнее чем вы, уверяю вас. Так как вам не приходится заботиться о таких вещах каждый раз при встрече, а мне нужно все время держать себя в руках и помнить об этом. Если Ваши запреты сводятся только к страху по поводу того, чтобы я не совратил вашу девочку – и мою тоже, так как я считаю ее своей, как бы Вас это не коробило – то можете быть совершенно спокойны. Ведь я не думаю, что Вы стали бы возражать против наших походов в театр, музей или на каток, занятий математикой или прогулок в парке? Значит, Ваши опасения по поводу наших свиданий сводятся только к одному – сексу, так? Я сейчас оправдываюсь перед Вами, как школьник, хотя ни в чем не виноват. Но мне очень хочется заслужить Ваше доверие. Я люблю Ксюшу. Вот все, что я могу сказать.

– Считайте, что Вы его уже заслужили. Я не против Вашего общения с моей дочерью и постараюсь убедить в этом Аркадия Львовича. Хотя ему особо некогда заниматься ребенком, у него, как говорили в советские времена, ненормированный рабочий день. Он только для виду кричит (сказывается производственная закалка) считая, что этим вносит свою лепту в воспитание и давая понять, кто в доме хозяин, – разоткровенничалась Надежда Григорьевна, а про себя подумала: "Этот мужчина умеет очаровывать женщин. Если она, умудренная опытом и годами, подпала под его обаяние, то что говорить о молодой, неопытной девушке. Такому трудно противиться, неудивительно, что ее дочь не устояла от его чар."

Надежда Григорьевна материнским умом просчитав всю выгоду такого сотрудничества, предложила приходить к ним домой почаще, все-таки на улице осень, дождь, холод, резонно рассудив про себя, что раз уж случилось так, что их дочь влюбилась, любой запрет принесет только необходимость скрывать свои чувства и встречаться тайно, скорее всего в ущерб здоровью, семье, школе. Пусть уж все происходит у нее на виду.

– У Вас замечательные блины, Надежда Григорьевна. Я давно таких не ел. Очень вкусные. Спасибо, – произнес он вставая и вытирая рот салфеткой. – С Вашего позволения мы еще немного позанимаемся, хотя бы два параграфа выучим, потом сделаем перерыв. У Ксюши серьезные пробелы в математике, не мешало бы подтянуть. Она способная, все быстро схватывает, но нужно потрудиться.

– Конечно, занимайтесь, я буду рада, если Вы ей поможете. У меня не получается заставить ее учить уроки.

– Не нужно заставлять, это ни чего не даст. Надо просто заинтересовать, так гораздо эффективнее и будет больше пользы от учебы.

Они провели втроем весь день. Когда дождь немного утих, Кирилл предложил покататься на машине по городу, развеяться, чтобы не сидеть все время в квартире. Отец так и не вернулся с работы, хотя пару раз звонил и говорил, чтобы его не ждали, сначала к обеду, потом к ужину, что он не знает, когда освободится, так как авария еще не устранена. Кирилл же подумал, что это к лучшему (Аркадий Львович ему не понравился), что без него легче произвести на мать Ксюши хорошее впечатление и перед лицом истерического главы семейства у него будут сразу две заступницы и посмотрим, чья возьмет, дорогой Аркадий Львович.

* * *

А в воскресенье Кирилл заехал за Ксюшиной семьей, чтобы пригласить на концерт классической музыки. Ему очень хотелось повести туда Ксюшу, а ее родителям он обещал, что они пойдут все вместе и теперь неудобно было отказываться от своих слов.

Однако отец был на работе – вчерашний инцидент с консольным краном еще не был исчерпан – а вечером родители собирались на день рожденья к друзьям. Ксюша идти с ними отказалась – предпочла пойти в филармонию с Кириллом. Мать не возражала, она не имела ничего против, чтобы Кирилл Андреевич открыл для ее дочки этот удивительный, загадочный и непонятный ей самой мир Бетховена и Моцарта, Чайковского и Брамса. Поэтому с ее разрешения и благословения влюбленные отправились на концерт вдвоем.


Глава 17

Ксюша позвонила в семь утра, сразу после сигнала будильника. Хотя никогда не звонила ему первая. И вот ЕЕ звонок, ее первый телефонный звонок. Он мог бы стать гимном любви. Но эта мелодия в семь утра трансформировалась в набат, грозный, тревожный, не предвещающий ничего утешительного.

Трель неслась с противоположного угла комнаты, где-то в районе книжных полок. Темнота осеннего утра усугублялась плотными шторами на окнах и Кирилл, спросонья натыкаясь на предметы, привычно стоявшие на своих местах, но в его спешке становившиеся досадной помехой, пытался высмотреть во мраке спасительную подсказку светящегося экрана.

Да еще и найденная наконец-то трубка нетерпеливо и грозно вибрировавшая, норовила выскочить из его дрожавших от волнения и спешки рук.

– Ксюшечка! Девочка! Доброе утро! Что случилось?
– Кирилл… Кирилл Андреевич… – послышался в трубке охрипший, всхлипывающий голос, мешавший что-либо разобрать, которого он просто не узнавал.
– Что? Что случилось?
– Мне… Мне позвонили из милиции… Мне еще ночью позвонили… Просто я не хотела Вас будить… Они в больнице, их машина сбила.
– Кого, Ксюша, кого сбила машина?
– Моих родителей… Вчера вечером… Они домой не вернулись… Мне нужно к ним в больницу…
– Ксюша! Ксюша! Я сейчас приеду, через пятнадцать минут буду у тебя, слышишь. Будь дома, никуда без меня не уходи. Я уже еду.

Кирилл наспех умылся и оделся.

– Поешь, сынок, у меня все готово, завтрак на столе.
– Некогда, мама, потом, потом…

Кирилл рванул машину с места с такой скоростью, что дремавшие на газоне голуби ошарашено взвились вверх, словно пепел, выброшенный из жерла взорвавшегося вулкана. Мчал по городу, как сумасшедший, благо, что утром светофоры не работали и город только просыпался. Утренняя пора еще не наполнила артерии городских магистралей полноводными автомобильными потоками, перегораживая их пробками и заторами.

Кирилл не стал дожидаться сонного лифта, дремавшего где-то на верхних этажах, и, шагая через три ступени, по истечении тридцати секунд уже стоял возле ее двери. Резкий звук дверного звонка ударил по ушам, по нервам, наполнив волнением каждую клеточку его мозга.

Ксюша открыла быстро и свалилась в его объятья, как бесчувственное тело. На нее было страшно смотреть. Опухшее лицо и воспаленные глаза сообщили Кириллу, что плакала она долго и безутешно, навзрыд, истязая и изматывая себя. Бессонная ночь не пожалела для нее самых трагических своих красок – черной и красной – щедро разрисовала кровавым маревом белки глаз и обвела темными тяжелыми кругами веки.

– Что случилось?
– Мои родители в больнице, их машина сбила, прямо на автобусной остановке. Они вчера в гости ушли и не вернулись. Мне позвонили ночью.
– Надо было сразу мне перезвонить.

– Я боялась Вас разбудить, – Кирилл заметил, что в момент сильного потрясения, волнения или испуга, она начинала говорить ему "Вы" и называть по имени-отчеству. Сказывалась лагерная привычка, когда она впервые узнала его как Кирилла Андреевича, и неконтролируемое, подавленное разумом бессознательное прорывалось наружу.

– Что за глупости. В таких случаях нужно сразу звонить. Ладно. В какой они больнице?
– Я не знаю… Я не поняла… Их скорая увезла, а мне из милиции звонили.

"Какая же она все-таки беспомощная, – подумал Кирилл. – Хотя, в такой ситуации любой бы растерялся."

Набрал номер милиции:
– Вчера ночью была авария на остановке городского транспорта. Скажите куда, в какую больницу увезли пострадавших?... Понял. Спасибо.
– Одевайся, Ксюша, поехали. Они в третьей городской больнице…


Глава 18

К ним вышел главврач отделения травматологии, поинтересовался кто они, потом, с опаской покосившись на Ксюшу, сообщил, что мужчина умер по дороге в карете скорой помощи. К сожалению, довести его живым не представлялось никакой возможности – травмы, не совместимые с жизнью. Женщина в реанимации, большая кровопотеря, сейчас находится в коме, шансы на выздоровление ничтожно малы.

У Ксюши подкосились ноги, она стала терять сознание и Кирилл подхватил девочку в тот момент, когда ее лоб уже готов был проверить на прочность и сопротивление дверной косяк.

Он осознал, что вся тяжесть происшедшего теперь ложиться на него. Ксюша осталась одна, беспомощная, растерзанная свалившимся на нее горем. Он должен, может и хочет подставить ей свое сильное мужское плечо в эту трудную, вернее, трагическую минуту.

Ее уложили на кушетку в манипуляционной под присмотром медсестры, и всю дальнейшую беседу врач вел уже только с ним, предварительно выяснив с его слов, что девочка – это их дочь, а он друг семьи, троюродный дядя, и будет заниматься этим вопросом, так как у ребенка в данное время нет других родственников.

От главврача Кирилл узнал, что пьяный молодой мажор, сын местного олигарха, в 11 ночи несся на запредельной скорости, устроив гонки по ночному городу с другим таким же безумцем с толстым кошельком (синонимом вседозволенности), и не удержав свой шикарный "Лексус" на повороте, протаранил автобусную остановку. Родители Ксюши, возвращаясь из гостей, ждали на ней маршрутку. "Или собственную смерть" – мрачно поправил главврача внутренний голос Кирилла.

Сбив двух людей, несущегося монстра остановил киоск, составлявший с автобусной остановкой урбанизированный ансамбль городской архитектуры. Продавщица киоска чудом избежала травм, так как в этот счастливый для нее момент, покинула свое рабочее место и стояла поодаль, ругаясь с водителем-экспедитором по поводу ассортимента привезенного им на завтра товара. Она рассказала, что мужчина, в последний момент успел закрыть собой женщину и принял удар первым.

Вот такая грустная история.

Доктор сухо сообщил, что Кирилл должен подписать какие-то бумаги, а потом еще поехать в милицию, ГАИ и прокуратуру.

Но сначала он решил определить Ксюшу. Для Кирилла сейчас это было самое важное. Таскать за собой убитое горем дитя в таком состоянии было жестоко и бесчеловечно. Ее ни в коем случае нельзя было оставлять одну. Решил отвести к себе домой и поручить заботу о ней своей матери.

Маргарита Кирилловна знала, что у сына есть девушка, что зовут ее Ксюша. Вот и всё! Сын их не знакомил, опасаясь, что мать не поймет и не одобрит его увлечения несовершеннолетним ребенком. Да и посвящать ее в свои сокровенные чувства, оправдываться, что эта девочка дорога ему так, что «аж зуб крошиться», тоже не хотелось. В глубине души теплилась надежда, что, возможно, ему удастся потянуть время, Ксюша подрастет и разница в возрасте станет не столь очевидной или всесильный рок как-нибудь разрулит ситуацию и за очередным поворотом судьбы появиться спасительная подсказка.

Теперь делать было нечего (вот рок и вмешался). Он не знал, в чьи более надежные руки, мог бы отдать сейчас свою маленькую Вишенку.

Кирилл позвонил:

– Алло, мама! Мне нужна твоя помощь. Ты не могла бы побыть с Ксюшей. Случилось несчастье. Ее родителей сбила машина. Отца насмерть, мать в коме.

– … Привози, о чем речь, – послышался в трубке ее взволнованный голос после короткой паузы.
– Мам, ты только, пожалуйста, ничему не удивляйся. Я тебе потом все объясню. Просто помоги нам и все.
– Хорошо, помогу, сделаю все, что в моих силах.

Кирилл вез Ксюшу, измученную бессонной ночью, трагическими известиями, в обморочном состоянии, уложив ее на заднее сиденье, не спеша, осторожно, бережно, как бесценное сокровище, порученное ему Господом Богом. Таким аккуратным и дисциплинированным водителем он помнил себя только в момент получения прав и сдачи экзамена по вождению.

– Мама, постели ей, пожалуйста, у меня в комнате, – крикнул Кирилл с порога, занося малышку в дом.

Мать помогла снять с Ксюши куртку и ботинки и бросилась стелить постель, пока Кирилл держал на руках вялую, плохо соображавшую девочку.

– Она ночь не спала и все время плачет. Доктор прописал ей успокоительное, а я выпросил у медсестры ампулу, сейчас сделаю укол. Надо уложить ее, пусть поспит, успокоится, придет в себя, а то так и до нервного истощения недалеко.

Кирилл принес Ксюшу в свою комнату, ловким движением через голову снял с нее свитер, стащил джинсы. Она осталась в маечке, сквозь тонкий трикотаж которой просвечивалась грудь и в прозрачных ажурных трусиках. Кирилл нежно уложил ее в постель и также нежно, но настойчиво, одним размеренным ловким движением, перевернул на живот. Ксюша не сопротивлялась, оставаясь безучастной ко всему происходящему, одурманенная усталостью и свалившимся горем.

Если бы всю эту композицию можно было бы уменьшить в размерах и посмотреть со стороны, то показалось бы, что мальчик играет с куклой.

Резким движением спустил трусики, оголив круглые белые ягодицы, в одну из которых точно и профессионально, острым змеиным жалом вонзилась иголка шприца.

– Ой, ой, больно, – попка ожила, дернулась, подалась вверх навстречу своему мучителю и это была первая адекватная реакция живого человека за последние несколько часов.
– Потерпи, потерпи, крошка. Сейчас тебе будет легче и ты заснешь.

Желтоватая жидкость медленно убывала в прозрачном столбике. Ксюша постанывала, лежа лицом вниз.

– Всё, всё, еще немножко,– успокаивал Кирилл, ловко выдернув шприц и промокнув ранку ватой.
– Ой, печет, печет, больно, – доносился из глубины подушки ее приглушенный голос.

Не обращая внимания на мать, стоявшую у стены за его спиной, он ласково погладил пострадавшую половинку, легонечко похлопал по ней и нагнувшись, заботливо поцеловал, как целуют детям ушибленное место, от чего оно сразу перестает болеть и ребенок успокаивается.

Водрузив трусики на место, укрыл девочку одеялом, сел рядом на кровати и пустил свою руку в успокоительную прогулку по ее спине, волосам, приговаривая:

– Все будет хорошо, моя маленькая, все будет хорошо. Спи, моя хорошая.

Какие выводы делала мать, одному богу известно. Но в глазах ее читалось недоумение и вопрос. Она вышла из комнаты раньше, чем Кирилл услышал Ксюшино сонное дыхание. Не спеша поправил одеяло, задернул шторы, чтобы яркий солнечный день не мешал спать и тихо ступая, прикрыл за собой дверь.

Мать ждала его на кухне.

– Кирилл, садись поешь, ты ведь убежал с утра не позавтракав.
– Мам, это Ксюша.
– Я поняла. Та девушка, с которой ты встречаешься?
– Да. Я не просто с ней встречаюсь, я ее очень люблю.
– Кирилл, а сколько ей лет?

Этого вопроса сын боялся больше всего, но знал, что он неизбежен.

– Мамочка, я тебе все объясню потом, сейчас не до этого. Вернусь и объясню. Мне нужно успеть в милицию, в ГАИ, потом вернуться в больницу. У нее никого нет. Она сама ничего не сможет сделать. Ей нужна моя помощь, а мне твоя. Ты мне поможешь?
– Оставляй, я побуду с ней, куда ж я денусь.
– Она теряла сознание в больнице несколько раз. Думаю, после снотворного, должна поспать. Но вдруг проснется и я не успею приехать, ты ее поддержи.


Глава 19

Кирилл умчался. В больнице, в ГАИ, в милиции, представлялся, как Ксюшин троюродный дядя. Объяснял, что у нее нет других родственников, она несовершеннолетняя, находится в полуобморочном состоянии и, предоставляя в качестве доказательства ее документы, говорил, что он будет решать все вопросы вместо нее.

В прокуратуре Кирилла промариновали несколько часов, попросили написать заявление, как пострадавшая сторона, подписать еще какие-то протоколы, вконец запутав его своими формальностями. Вышел на улицу с опухшей головой, уже плохо соображая.

У входа к нему подошел представительный мужчина в идеально сидевшем на нем дорогом костюме и черном пальто из тонкой шерсти, с густыми, но совершенно седыми волосами.

– Вы Кирилл?
– Да.

– Меня зовут Семен Арсеньевич. Я отец этого урода, – он так и сказал "этого урода", с усталой грустью в голосе и обреченностью в глазах. – Я знаю, что Вы занимаетесь этим делом, так как их дочь несовершеннолетняя. Мне нужно с Вами поговорить. У Вас есть время меня выслушать?

Кирилл недоумевающее посмотрел на него, не зная, что ожидать от этого человека, которого ему описали, как олигарха. Он так устал, что сейчас первейшим желанием было доехать домой, прийти в себя, собраться с мыслями, расставить всё по своим местам и отдохнуть. Разговаривать с отцом убийцы Ксюшиных родителей находилось в самом конце списка из его сегодняшних намерений. Но он, превозмогая усталость, утвердительно кивнул.

– Кирилл, – позвольте мне Вас так называть – случившееся ужасно, чудовищно, но время невозможно заставить двигаться в обратную сторону. Произошедшее необратимо. Я понимаю Ваше горе лучше, чем кто бы то ни был. Я сам растил сына без матери. Моя жена умерла от рака 12 лет назад. Признаю, что я плохо справился со своей обязанностью, раз мой сын стал преступником. – Он тяжело вздохнул, потом добавил после минутного раздумья. – Скажите, а сколько ей лет?

– Четырнадцать.
– Бедная девочка. А Вы ей кто?

На мгновение Кирилл замешкался с ответом, хотел рассказать выдуманную басню про троюродного дядю. Но глаза олигарха просвечивали его насквозь и он понял, что врать бессмысленно. Открыл было рот, чтобы ответить, но олигарх перебил:

– Впрочем, можете не говорить. Это неважно. Главное, что она Вам очень дорога, а это видно без всяких слов.

Кирилл молча уставился на него.

– Я состоятельный человек, я готов оплатить все расходы: и похороны отца, и лечение ее матери, – он внимательно посмотрел на Кирилла.

Кирилл молчал, соображая, к чему клонит этот важный господин и как ему себя с ним вести.

– Вы, конечно, можете от всего этого отказаться и упрятать моего сына в тюрьму на много лет. Я уже так устал с ним, что приму любой удар судьбы, – он обреченно махнул рукой. – Впрочем, я все равно оплачу все эти расходы. Так мне велит моя совесть, а вы со своей разбирайтесь сами.

Мужчина опять задумался. Кирилл его не перебивал, растерялся, не зная что сказать, но сообразил, что самое правильное пока взять паузу, прийти в себя и спокойно, откинув эмоции в сторону, принять верное решение.

– Девочку я все равно не оставлю в беде… Я Вас не тороплю, обдумайте мои слова, взвесьте все за и против, – этот человек прямо-таки читал его мысли и наперед предугадывал все, что Кирилл только собирался подумать или сказать.

По мере того, как Семен Арсеньевич говорил, Кирилл, мимо воли, все больше и больше пропитывался к нему симпатией и даже оправдание ему придумал: как сын не отвечает за грехи отца, так и отец не несет ответственности за поступки сына. Хотя последнее, конечно, неверно. Поскольку, если не отец, то кто же должен воспитать достойного сына. Если бы все было так просто…

– Позвоните мне, когда Ваше решение созреет. Или если Вам будет нужна моя помощь. Я рад буду с Вами еще встретиться.

У Кирилла шла голова кругом.

Теперь нужно было мчаться в больницу. Узнать, когда можно будет забрать тело отца для похорон. Спросить, какие лекарства и сколько необходимо денег для лечения матери. Кирилл догадывался, что сутки в реанимации стоят огромных средств. Не знал, пока, правда, где их взять, но твердо решил, что достанет эти деньги, чего бы ему это не стоило.

Каково же было его удивление, когда в больнице сказали, что все оплачено: лучшая палата, лучшие лекарства, лучшее оборудование. Если бы можно было оплатить еще и услуги Бога, чтобы он был благосклонен.

Лихорадочно работали мысли. Кирилл чувствовал себя Иваном-царевичем на перепутье дорог. "Налево пойдешь – коня потеряешь, направо пойдешь – себя погубишь."

Что выбрать?

"Отца не вернешь, мать надо лечить и спасать. Можно, конечно, стать в позу и засадить этого урода-сынка в тюрьму, но эта мера принесет едва уловимое удовлетворение отомщенному самолюбию и всё! А для всего остального нужны вполне материальные затраты, которые этот олигарх-папаша не прочь взять на себя. Нужно успокоиться, отбросить эмоции в сторону и принять взвешенное решение."

Проезжая мимо здания суда, взгляд Кирилла упал на барельеф Фемиды с завязанными глазами и чашами весов в руке. Кирилл притормозил, уставившись на каменное изваяние. "Голубушка, одолжи мне свои весы." На одну полусферу положил чувства и эмоции, на другую – рассудок и здравый смысл. На вторую чашу добавил еще и симпатию к этому немолодому, побитому жизнью мужчине. И она перевесила.

Семен Арсеньевич не был надменным нахалом, кичившимся своими деньгами и выгораживающим своего горе-сынка. Кирилл видел перед собой удрученного человека, искренне протягивающего руку помощи в уже случившейся, необратимой ситуации.

Мотаясь по городу, заскочил на работу, оформил отгулы, зная о предстоящих больших хлопотах. Заехал домой, справился о состоянии Ксюши – она еще не просыпалась. Ухватив со стола пару бутербродов, на ходу проглотил их, поцеловав и поблагодарив мать, помчался дальше.

И опять череда дверей и кабинетов замелькала перед его глазами с частотой сменяющихся кадров кинопленки. Добравшись вечером домой, шатаясь от усталости, справившись о состоянии Ксюши (она все еще спала – может была слишком большая доза снотворного?), смог выговорить всего несколько слов, уже ничего особо не решавших, так как мать давно все поняла:

– Мам, потом я тебе все объясню. Я чертовски устал. Я здесь возле нее на раскладушке лягу. Мне надо быть рядом.

Кирилл поставил раскладушку возле дивана, на котором спала Ксюша, мать постелила ему. Он заснул раньше, чем успел прочитать весь список вопросов, написанный у нее на лице…

Рассвет еще только показался на горизонте осеннего дня, когда Кирилл открыл глаза и целая вереница мыслей уже выстроилась в очередь на получение его резолюции: Что делать? Куда бежать в первую очередь? Как поступить? Как реагировать на предложение олигарха? С кем посоветоваться?

А потом он позвонил Семену Арсеньевичу. Оба сидели у того в кабинете. У Семена Арсеньевича был шикарный офис и роскошный кабинет.

– Кирилл, Вы не волнуйтесь, я оплачу похороны. Я знаю, как Вам сейчас нелегко. Наверное, Вы должны быть рядом с этой девочкой, поддержать ее?

– Семен Арсеньевич, спасибо, что оплатили лечение матери.

– Пустое. Я с большим удовольствием оплатил бы и воскрешение ее отца, если бы это было в моих силах.

Кирилл не мог понять, почему этот человек (язык больше не поворачивался назвать его олигархом) вызывает у него такую симпатию и доверие.

– Кирилл, сколько Вам лет?
– Двадцать девять.

– Моему старшему сыну было бы двадцать восемь, если бы в четыре года у нас не забрал его банальный грипп. Дал осложнение на почки. А таким крохам пересадок никто не делает. Сгорел за три недели… Это сильно подорвало здоровье жены, припадки, истерики, нервные срывы, наблюдение в психиатрической лечебнице. А потом родился этот… – Семен Арсеньевич одними губами договорил слово "поддонок", но Кирилл понял его.

– А когда Саше было 9 лет, жена умерла. Ее здоровье было сильно подорвано, нервы расшатаны. Поэтому, что такое горе, я знаю не понаслышке. Поверьте, что беду этой девочки я принимаю, как свою. Бог наказывает меня за мои грехи. Моя помощь от чистого сердца, во искупление моих грехов, ведомых только Всевышнему. Я уже говорил Вам, что это мои счеты с Богом. Он указывает мне, как поступать.

Прощаясь, они крепко пожали друг другу руки и это пожатие было обоюдоискренним.

– Спасибо Вам, Кирилл, – грустно сказал Семен Арсеньевич.
– Вам тоже. Я не думал, что среди олигархов есть хорошие люди.
– Напрасно, – его губы лишь слегка тронула тихая, печальная улыбка.


Глава 20

Голос главврача в телефонной трубке сообщил Кириллу, что мать Ксюши удалось вывести из комы, она сейчас в очень тяжелом состоянии, посещение ее пока не допускается и врач не дает никаких прогнозов по поводу ее здоровья. Если появится тенденция к улучшению, завтра можно будет ее посетить. "Да, состояние тяжелое. Гарантировать ничего не нельзя. Лечение превосходное, палата самая современная. Делаем все от нас зависящее. Будем надеяться на лучшее." – Сказал голос в трубке штампованную фразу тоном, не оставившим на это лучшее никакой надежды.

Через два дня им разрешили посетить больную…

– Ксения, оставь нас с Кириллом Андреевичем, мне нужно сказать ему кое-что, – слабым, хриплым голосом обессиленного человека попросила мать, когда они уже собирались уходить.

– Ну мамочка, я хочу еще немножко побыть с тобой, – жалобно начала возражать дочь плаксивым, давящим на нервы голоском.

– Ксюша, выйди, пожалуйста, на пять минут, нам нужно поговорить, – произнес Кирилл твердым, не терпящим возражений тоном и Ксюша, без всяких попыток упорствовать и спорить, отправилась к выходу.

Мать еще раз убедилась, что этот мужчина имеет огромное влияние на ее дочь. Это укрепило в ней уверенность в том, что она собиралась сейчас сделать: обратится к нему со своей выстраданной в минуты раздумий, вероятно, уже последних в ее жизни раздумий, просьбой. В правильности своего решения она много раз сомневалась, лежа в одиночестве на больничной койке, глядя в пустоту и осознавая, что пребывание ее в этом мире подходит к концу. Впрочем, с каждой минутой чувствуя угасание жизни, у нее теперь не оставалось другого выбора.

– Кирилл Андреевич, у меня к Вам просьба. Знаю, что дни мои сочтены.

– Надежда Григорьевна, Вы не должны так ни говорить, ни думать. Вы поправитесь и… – она не дала ему высказать свою мысль до конца.

– Прошу Вас, не перебивайте меня. Мне многое надо Вам сказать, я боюсь не успеть, чувствую, как слабею с каждой минутой. Мне не говорят, что мой муж умер, чтобы, якобы, не расстраивать меня. Но я знаю, что это так. Он приходил ко мне сегодня утром и не во сне, а наяву. Я не спала, когда он появился у окна в дымке тумана и поманил меня рукой. Я кивнула ему, что сейчас приду, иди, мол, я тебя догоню. И в этот момент очнулась или опомнилась, не знаю даже как назвать мое состояние, а он растаял, вернее, стек вниз, как марево, и исчез.

Она замолчала, собираясь с мыслями.

– Но я не об этом. Кирилл, мне больше не к кому обратиться. Вы уверяли нас, что любите нашу дочь. Если это правда, позаботьтесь о ней. Понимаю, что обращаться с такой просьбой к мужчине, чтобы он позаботился о юной неопытной девушке, все равно, что волка просить посмотреть за ягненком. Но у нее никого нет из близких родственников. Я сама выросла в детском доме без родителей и знаю весь ужас такого существования. Есть, правда, двоюродная тетка, но она больше двадцати лет живет в Канаде, Ксению ни разу в жизни не видела, да и вряд ли помнит о ее существовании. Есть еще свекровь, которая никогда не любила ни меня, ни Ксению. К тому же у свекрови имеется сын, Ксюшин дядя, алкоголик, причем буйный, когда бывает пьян, а значит, постоянно. Они живут в деревне, в невероятной грязи и разрухе, как все алкоголики. Ксения там просто пропадет. Да и они вряд ли согласятся взять на себя такую обузу… Я не могу представить, что станется с моей дочечкой… Душа разрывается от мысли, что оставляю ее одну на всем белом свете. Она такая неопытная, наивная, такая неприспособленная к жизни. Другие девочки в ее возрасте уже самостоятельные, уверенные, смелые. А она еще совсем глупое дитя. Наверное, в этом есть и наша с мужем вина. Мы слишком оберегали ее от всего, слишком лелеяли ее, растили, как орхидею в теплице и вот результат. У нас долго не было детей, Ксения долгожданный, поздний ребенок. Мы даже в лагерь ее никогда не отправляли раньше, всё боялись, что ее будут там обижать или она наберется дурных привычек.

– Ее никто не обижал в лагере, уверяю Вас.

– Еще бы, я теперь понимаю почему, кто бы посмел при таком-то защитнике, – она криво усмехнулась, превозмогая боль, то ли физическую, то ли душевную.

– Кирилл Андреевич, пообещайте, что позаботитесь о ней. Продайте нашу машину, Ксения знает, где банковская карточка, на которой, пусть небольшие сбережения, но есть. На первое время будут средства на ее содержание. А там, глядишь, она и подрастет. Понимаю, что навязываю Вам чужого ребенка. Но если Вы дадите мне слово, что не бросите ее, хотя бы первое время, то я умру спокойно. – И она попыталась взять его руку и оставить на ней благодарный поцелуй. Но Кирилл отдернул свою руку от ее посиневших губ и, накрыв огромной ладонью, крепко сжал кисть женщины, обессилено упавшую на постель.

– Надежда Григорьевна, Вы могли бы и не говорить мне этих слов. Так как заботиться о Ксюше было моим заветным желанием с того самого момента, когда я впервые увидел ее тогда, в лагере. Я позабочусь о ней, не сомневайтесь. И я достаточно зарабатываю, чтобы хватило денег на существование нам обоим. Так что можете быть абсолютно спокойны, я ее не оставлю, она в надежных руках.

– Спасибо Вам, Кирилл, – она попыталась отвернуть перебинтованную голову настолько, насколько позволяли наложенные повязки и шины и заплакала.

В этот момент вошла медсестра со штативом для капельницы, в открывшуюся дверь заглядывала Ксюша, и Кирилл, напоследок нагнувшись к самому уху умирающей женщины шепнул так, чтобы никто не слышал:

– Спасибо Вам за дочь. Я очень люблю ее и позабочусь о ней.

– Всё! Всё! Вы расстроили пациентку. Что Вы себе позволяете?! Уходите! Это реанимация, а не балаган. Разрешишь одну минуту свидания, а они устраивают здесь трагедию Шекспира. Вот поправится, тогда и приходите. – Еще долго шумел неугомонно-монотонный голос медсестры, но Кирилл уже шагал по коридору, уводя растерянную девочку.


Глава 21

На следующее утро Кирилл привез Ксюшу в больницу к девяти, как было накануне условлено.

По тому выражению лица, которое появилось у врача, шедшего им навстречу, как только он заметил на фоне окна их силуэты, Кирилл сразу догадался, что Надежда Григорьевна умерла и предусмотрительно положил руку на Ксюшино плечо, прижимая к себе.

– Кирилл Андреевич, Ксения… – доктор запнулся, подавившись словами и обреченно, как бы извиняясь, развел руками, скосив при этом сочувствующий взгляд на еще ничего не подозревающую девочку.

Ксюша беспомощно переводила глаза с Кирилла на доктора.

– Мама???... Мама!!!… – она рванулась со всей силы в сторону отделения реанимации, куда еще вчера они приходили с Кириллом и где лежала еще живая мать.

Кирилл прижал ее к себе.

– Все, все, девочка, моя хорошая, любимая моя, – говорить ему было нечего.

Никакие утешительные слова не приходили на ум. Он беспомощно гладил малышку по голове, чувствуя, как ее начинает трусить. Она беззвучно плакала, уткнувшись лицом ему в грудь так, чтобы перекрыть доступ воздуха к своим легким, при этом умудряясь кричать куда-то в него "Мама, мамочка…".

Потом рванулась и добежав до поворота, вдруг резким движением облокотилась о подоконник и прислонившись лбом к оконному стелу, начала медленно съезжать вниз, теряя сознание. В два прыжка Кирилл преодолел разделявшее их расстояние, успел подхватить Ксюшу еще до того, как ее висок наметил себе встречу с оконным откосом и на руках внес бесчувственную крошку в уже знакомую манипуляционную.

В этот раз дежурила молоденькая медсестра. Она с любопытством рассматривала стройного красавца с его необычной ношей.

– Прошу Вас, она опять потеряла сознание, приведите ее в чувство и сделайте успокоительную инъекцию. У нее только что умерла мать, а тремя днями ранее – отец.

– Ну кладите, – кивнула она на кушетку.

– У меня еще вопросы к главврачу, пусть она полежит у вас, я постараюсь как можно быстрее забрать ее. Я Вам буду крайне признателен за проявленную заботу и сочувствие, когда вернусь.

Он проследил, как медсестра делает его бессознательной ягодке укол, как иголка прокалывает нежную белую кожу, как желтая жидкость медленно покидает столбик шприца, как пушистый комочек, едко пахнущий спиртом, слизывает коралловую бусинку, украсившую собой пробитую ранку… и вышел в коридор.


Глава 22

Похороны были назначены на завтра. Отца и мать разрешили забрать из морга и похоронить в один день, не смотря на еще продолжающие следственные действия – подсуетился Семен Арсеньевич – дело закрыли, а тела выдали для погребения.

Домой Кирилл вернулся после девяти вечера, чуть живой от усталости. Мать это сразу поняла по тому, как тяжело опустился он на стул в передней, чтобы снять туфли. Обычно сын разувался не приседая, в считанные доли секунды, а сейчас ни как не мог справиться со шнурками.

– Ой, мамочка, как я устал. Столько дел успел сегодня сделать. Завтра похороны. Где я только не был: и в больнице, и в морге, и в прокуратуре. Сколько вопросов нужно было утрясти. Сколько справок получить, разрешений каких-то, свидетельств. В общем, жуть! Как я все это выдержал, сам удивляюсь.

Кирилл устало закинул голову назад, с благодарностью встречая затылком холодную стену коридора.

– Ну, как она?

– Да, плохо, сынок. Целый день плачет, ничего не ела. Забудется на полчаса каким-то полусном, полуобмороком и снова плачет. Крошки в рот не взяла, даже чая.

– Ничего, сейчас покормим. Давай, принеси еду, я ее уговорю.
– Кирюша, у меня манная каша есть, свеженькая, только что сварила. Она манную кашу любит?
– Любит. Она все любит. Неси. А я к ней пойду.

Ксюша неподвижно лежала на диване лицом к стене в джинсах и кофточке прямо поверх одеяла.

Кирилл неслышно подошел сзади, пытаясь по глубине дыхания определить спит она или нет. Но в комнате стояла гробовая тишина.

Он сел рядом на край постели, положив свою большую ладонь на остро торчавшее вверх плечо, и тихонько позвал:

– Ксюшечка, девочка моя.

Ксюша вскинулась, повернувшись с проворностью кошки, обвила его шею руками, вжимаясь в него со всех своих силенок.

– Кирилл, Кирилл… – крепкая мужская шея сразу стала мокрой от слез, и губы, плотно прижатые к его коже, бессвязно лепетали слова куда-то в него, как будто она обращалась или хотела докричаться до каждой клеточке его тела, к каждому органу, к каждому нерву. И у нее это получилось.

– Давай покушаем, ягодка моя. Будь умницей. Если ты сейчас не поешь, завтра у тебя совсем не будет сил. Поверь, моя хорошая, завтра будет самый тяжелый день, его надо пережить, нужны силы, а для этого сегодня тебе надо поесть.

Маргарита Кирилловна уже стояла сзади с тарелкой манной каши.

– Давай я тебя покормлю, хочешь?

– Я сама. – Ксюша взяла у него из рук тарелку и, сидя на постели, скрестив ноги по-турецки, ела ложку за ложкой вперемежку со слезами и всхлипываниями. Кирилл держал ее за коленку. Он знал, что его присутствие рядом, прикосновения, поглаживания действуют на нее успокаивающе, лучше всякого лекарства и при случае всегда пользовался этим приемом.

– Потом чай попьем… с бутербродом…, с маслом…, с сыром… – медленно проговаривал он, а сам многозначительно оглянулся на мать и та, поняв его с полуслова, через минуту уже держала в руках чашку с чаем и обозначенный Кириллом бутерброд.

– Так, теперь чай допивай и будем спать ложиться. Ксюшечка, завтра тяжелый день. Тебе нужно отдохнуть.

Мать так же, как в свое время родители Ксюши удивлялась, какое огромное влияние имеет на эту девочку ее сын. Она подчинялась ему беспрекословно, как заколдованная, как зачарованная (а может так оно и было). Вспомнила, что вот точно так же Кирилла слушалась и боготворила Света.

– Ну вот и молодец. Давай теперь умоемся и спать.

Пока она была в ванной, мать тихо и незаметно стоя позади, с удивлением наблюдала, как старательно Кирилл сотворил Ксюше постель, разровнял простынь, поправил одеяло, перебил подушку.

Ксюша вернулась из ванны. Кирилл помог ей переодеться в ночную сорочку и уложив на приготовленное ложе, заботливо укрыл и поцеловал на прощанье в лоб:

– Спокойной ночи, моя куколка. Я с тобой посижу, пока ты заснешь.

И он, усевшись около нее на кровать, ласково гладил, покуда не послышалось ее тихое, глубокое, ровное дыхание.


Глава 23

Конец октября выдался унылым, промозглым, пронизанный ледяным ветром и срывающимся время от времени мелким, противным дождем.

Организацией похорон занимался Семен Арсеньевич, за что Кирилл был ему крайне благодарен. Он так устал за последние дни, вымотался физически и морально, взваливая всё на себя, стараясь щадить Ксюшу, насколько это было возможно, что такая протянутая ему вдруг рука помощи показалась даром небес.

Семен Арсеньевич хотел сначала посоветоваться по поводу деталей, но Кириллу, по большому счету, было все равно. Он, оставаясь в глубине души атеистом, резонно рассудил, что покойникам уже безразличны красота, роскошь и условности этой трагической минуты. Он их едва знал, отца видел лишь однажды. Мать тоже всего-то несколько раз, не считая посещений в больнице, когда она находилась без сознания, да тот последний день с ее предсмертной просьбой позаботится о дочери. Людей, которые придут на похороны, он не знал вовсе, ему было наплевать, что они подумают или будут говорить. Ксюша, единственное дорогое существо, небезразличное ему, в данный момент вряд ли способна была что либо увидеть или оценить в таком состоянии. Поэтому Кирилл предоставил Семену Арсеньевичу действовать на свое усмотрение.

Но тот исполнил все на самом высоком уровне. Полированные дубовые гробу, море цветов и венков, панихида на европейский манер. Священник, зычным густым басом отслужил молитву, разбавленную хором из приятных женских голосов, усиливающих трагизм события и навевающих еще большее уныние на присутствующих.

Ксюша стояла сбоку от гробов вся в черном и сама вся черная от горя, глядя вокруг невидящими глазами, буквально повисая на Кирилле. Он не выпускал ее ни на минуту, которую ей вряд ли удалось бы простоять самостоятельно. Девочка была так накачена лекарствами, что держалась на ногах исключительно благодаря поддержке Кирилла, находясь в состоянии отрешенной прострации, не реагировала на происходящее. Она не билась в истерике, не плакала, глаза безучастно смотрели в одну точку.

И только когда все стали прощаться с покойниками, вдруг кинулась к матери и зарыдала громко, пронзительно, так, что у Кирилла мурашки пошли по коже и он растерянно посмотрел на Семена Арсеньевича (который одиноко стоял далеко позади всех, в стороне, у ограды чужой могилы), ища у него поддержки и глазами спрашивая как поступить: оттащить от гроба и успокоить или дать напоследок выплакаться, выкричаться, выплеснуть свое горе, положить его в этот гроб рядом с матерью и закопать, чтобы после начать уже другую, новую жизнь. Тот одними глазами ответил, что, мол, пусть поплачет, не торопи ее.

Кирилл поймал себя на мысли, что в такую минуту за поддержкой ему захотелось обратиться именно к Семену Арсеньевичу, что степень уважения и доверия к этому человеку с каждой новой встречей неуклонно растет и он был бы не против иметь такого отца.

Вот ведь как бывает: кровные родственники отдалены друг от друга чертой непонимания, недоверия, неуважения, а совершенно посторонние люди выказывают удивительное единство душ, общность интересов и взглядов. Для такого родства даже слова не нужны. Кирилл одними глазами спросил, Семен Арсеньевич одними глазами ответил. Они поняли друг друга, разделенные двумя гробами, двумя разинутыми пастями свежевырытых могил, несколькими десятками посторонних людей, пришедших проститься с покойниками.

Отец для него был чужим, а к этому благородному, умудренному жизнью человеку тянуло как к родному отцу. И хотя Кирилл привык (жизнь заставила) твердо стоять на ногах, самостоятельно принимать решения, брать на себя ответственность, у него появилась возможность оценить как здорово иметь рядом сильное плечо и мудрую голову, к которым можно обратиться в трудную минуту, прийти за советом, за помощью и поддержкой.

"Был бы у меня такой отец. Хоть я уже взрослый, самостоятельный человек, я бы и сейчас не отказался. А его горе-сыночек, урод-убийца этого не ценит."

Стоя над их могилами, глядя на лежащих в гробах Ксюшиных родителей, не смотря на все старания патологоанатома хоть как-то загримировать смерть, обезобразившую их лица своей ужасной маской, поддерживая чуть живую от горя, еле стоявшую на ногах девочку, он поклялся, что позаботиться о ней, чего бы ему это не стоило.

Когда ржавая глинистая земля с гулким эхом начала падать на крышки гробов, опущенных в могилы, Ксюша потеряла сознание и Кирилл, подхватив ее на руки, понес к машине.

Этот день был ужасен своим трагизмом, но трезвый рассудок Кирилла услужливо подстилал под ноющую от боли душу соломонову мудрость: «Все проходить и это тоже пройдет». Жизнь, споткнувшись и пребольно ударившись, поднимется, расправит сгорбленные бедой плечи и покатится дальше своим чередом. Уж он-то это знал наверняка.


Глава 24

"Ну вот, Кирилл, тебе и досталась эта девочка. Теперь она твоя, как ты и хотел. Сбылась мечта идиота. Спит в двух метрах от тебя, на твоем диване, в твоей комнате. Теперь тебе ее ни с кем не нужно делить. Мать сама передала свое дитя из рук в руки. Распишись в получении. Что ты теперь будешь делать? Воспитывать? Лепить из нее то, что пожелаешь? А у тебя получится? Ты хороший скульптор? Ты уверен, что твой резец высечет Венеру Милосскую, а не надгробный памятник для твоей мечты?"

Кирилл наклонился над сонной девочкой, поправил одеяло, поцеловал в висок, вдохнув запах русых волос, густо перемешавшийся с ароматом шампуня и прикрыв за собой дверь, тихо прошел на кухню.

– Мам, ты не против, если она поживет у нас несколько дней?
– Ну конечно, сынок. О чем речь? Но что ты в дальнейшем думаешь с ней делать?
– Буду воспитывать. Я ее не брошу. Я так сильно об этом мечтал.
– О чем?

– Чтобы она была целиком и полностью моя, понимаешь. Чтобы не путались под ногами ее родители, чтобы она принадлежала только мне. Она стала моей с того мгновенья, когда я впервые увидел ее и это ощущение больше не покидало меня ни на минуту, а только крепло и разрасталось, заполняя все мое существо, сознание и подсознание, мысли и мозги, тело и душу. Вот могущественный Джин из лампы Аладдина и откликнулся на мои мольбы с грустной ухмылкой: "Как же ты меня достал. Получи свое сокровище и отвяжись от меня. И без тебя полным полно дел." И теперь, по-твоему, я долен сказать ему: "Пошел вон со своим благословенным подарком!" Может это звучит кощунственно, но я чувствую, нет, я уверен, что лучше знаю, чего девочке нужно и могу дать ей больше, чем дали бы ее престарелые родители.

– Сынок, нельзя так о покойниках. А я, выходит, тоже престарелая?

– Нет, мамочка, ты у меня молодая. Тебе ведь всего сорок восемь, а представь, что ее матери было уже пятьдесят шесть, отцу пятьдесят девять, а малышке лишь четырнадцать.

– Кирилл, ну ты подумай хорошенько, прежде чем взваливать на себя такой труд и такую ответственность.

– Я не боюсь ответственности и трудностей тоже. И потом, я ее матери перед смертью пообещал. А она умерла, мне не у кого теперь забрать свое обещание обратно.

– Но Ксюша подросток, да к тому же девочка, переходный возраст и всё такое. Ты будешь жить с ребенком?

– Мам, ну не начинай. Я прекрасно осознаю, что она еще ребенок. Я не собираюсь с ней спать. У меня для этих целей есть другая женщина.

Мать удивленно и недоуменно уставилась на него, даже забыла, что наливала в этот момент чай в чашку и спохватилась только после того, как струйка горячего напитка полилась на пол.

– Ну, а что ты думаешь, как я обхожусь? Я же тебе говорил, что Ксюша еще… Одним словом, я ее не трогал и пока не собираюсь. Мне нужна ее невинность, как гарантия моей невиновности перед законом, хотя бы пока. Не хватало мне еще под статью УК попасть.

– Зачем же тебе такие мучения?!

– Да люблю я ее – ЛЮБ-ЛЮ! – больше жизни, понимаешь. А ту, с которой сплю, не люблю, хоть она и хорошая, добрая женщина, уравновешенная, с мозгами дружит, я ей по-своему благодарен и обижать не собираюсь. Но любить не обещал – она это знает – так как место занято, всерьез и надолго. А насчет мучений, так они мне тоже необходимы. Это откупные для моей кармы, которая отнимает у меня всё, к чему я прикипаю душой. Как было со Светой. Судьба моя требует от меня жертвоприношений и если ей не давать малого, сама откусит, но уже огромный кусок и самый лакомый и с кровью – отгрызет по самые гланды и не подавится.

– Ну, сынок, ты и накуролесил. Мне твоих премудростей во век не понять. Поступай, как знаешь, что я могу еще сказать. Слишком много в тебе философии и мистики, учености и псевдонауки. Всего понамешано, как в салате оливье. Ладно, пойду спать. И ты ложись. Завтра утром, между прочим, нужно на кладбище идти и нести завтрак на могилы.

– Вот где условности и псевдонаука, – заключил Кирилл.
– Это традиции народные. Так положено.
– Это дремучие и средневековые пережитки. Но, если надо, то пойдем, что ж делать. Спокойной ночи!


Глава 25

Через день после похорон Кирилл утром вышел на кухню первым. Мать услышала, что он уже проснулся и тоже встала.

– Ты чего, сынок, так рано?
– Да мне на работу надо, я столько дней пропустил, уже и отгулов не осталось.
– Ну иди, я с ней побуду, не волнуйся.
– Я думал ей укол сделать, а она спит, не хочется будить. Может ты сделаешь потом, когда проснется?
– Не надо никаких уколов. Ты что, всю жизнь ее будешь на уколах держать? Иди себе с богом, мы тут сами разберемся.
– Спасибо, мам, ты мне так помогаешь.

И Кирилл, наскоро перекусив, умчался, а Маргарита Кирилловна, воспользовавшись тем, что Ксюша еще спит, решила приготовить для нее завтрак повкуснее и посытнее, чтобы порадовать хотя бы этим.

Она старалась не сильно шуметь кастрюлями и тарелками, чтобы не разбудить, но вскоре услышала из комнаты Ксюшин надрывный плач. Примчалась сразу же, готовая успокаивать, утешать, уговаривать, понимая, как девочке тяжело и удивляясь, как та вообще выдерживает такую двойную трагедию, памятуя, как трудно сама переживала потерю Светы. А уж про Кирилла и говорить нечего, он чуть с ума не сошел тогда от горя.

Ксюша лежала уткнувшись лицом в подушку и громко рыдала.

– Ксюшечка, не плачь девочка, не плачь. Слезами горю не поможешь, ты только себя изводишь.
– Я не хочу жить, мне так плохо. Я тоже хочу умереть.

– Верю, лапочка. Но ты вспомни, что есть на Земле люди, которые тебя любят. И ты должна жить ради них. Ты подумай о Кирилле. Как ему будет без тебя? Ведь он тебя боготворит, ты даже не представляешь, что ты для него значишь. А ему тогда зачем жить без тебя? А мне зачем жить без сына? Так что, видишь, какая цепочка получается. Если каждый будет умирать вслед за близким, любимым человеком, то людей на Земле не останется. Ну-ка, давай я помогу тебе встать, иди умывайся, мы будем с тобой завтракать и я тебе что-то расскажу. Давай, моя хорошая.

Уже сидя за столом, Ксюша все еще терла кулаками мокрые глаза и тихонько постанывала и подвывала, когда Маргарита Кирилловна взяла ее руки в свои и заговорила таким же мягким и убедительным как у Кирилла голосом.

– Послушай, дочка, ты помнишь, что на кладбище говорил батюшка?
– Нет, я ничего не слышала, я тогда как в бреду была.
– Он объяснял, почему нельзя рыдать и убиваться за покойниками.
– Почему?

– Потому, что их души сейчас пребывают тут, среди нас, на Земле. И еще сорок дней будут находиться рядом. И если близкие сильно по ним плачут, то душа переживает, что стала причиной этих слез, страдает, что не в состоянии помочь, держится за эту территорию и не может покинуть Землю и улететь к Богу. А ей здесь плохо. Она ведь уже нематериальная, она воздушная, ей на небо надо. Слезы любящих людей не отпускают ее, держат на грешной земле. У некоторых народов на похоронах запрещено грустить и плакать, принято радоваться и возносить молитвы господу, что любимый человек и его душа покидают тяготы этого мира и обретают вечное блаженство. Поэтому, если ты любишь своих родителей, отдай должное их душам, не плачь и не убивайся очень сильно, позволь переселиться в царство, где им будет хорошо. Не держи их здесь, не привязывай к себе, отпусти. Они были хорошими людьми, воспитали замечательную дочь и это заслужили. Твои родители и так будут с тобой, в тебе, в твоих мыслях, в твоих поступках, в твоих делах. А мы, Ксюша, в церковь сходим, помолимся за них, поставим свечки за упокой. Свечи будут гореть и освещать им путь. И их души найдут дорогу в Рай. Ведь душа бестелесна и сама теперь не может ни помолиться за себя, ни свечку поставить, ни у Бога попросить прощения и заступничества. Это могут сделать живые, любящие люди, оставшиеся жить на Земле. Ты можешь сделать это для них. Так что тебе надо жить, дочка, по очень многим причинам. А если ты будешь счастлива, родители посмотрят на тебя с небес и тоже обрадуются. И им станет хорошо и спокойно, а ежели начнешь плакать и убиваться, это их огорчит и заставит страдать.

– Правда? Это все правда, что вы сейчас говорите? – Спросила Ксюша, которая с повисшими на ресницах слезами внимательно слушала и ловила каждое слово.

– Конечно. Если человек во что-то верит, вот это и есть правда. И никакой другой не существует. А сейчас, давай, покушай немножко. Пюре с котлеткой, ты же любишь. Вот умница, и салатик бери. И чай с печеньем…

* * *

Кирилл вернулся вечером и не узнал Ксюшу. Она была грустная, но уже не плакала, и не лежала, уткнувшись в подушку, а сидела на кухне и помогала Маргарите Кирилловне лепить пельмени.

– Кирилл, смотри, мы твоих пельменей любимых налепили. Если бы не Ксюша, я бы так долго возилась, а вдвоем мы очень быстро управились. Смотри, какие у Ксюши красивые получились, маленькие, кругленькие и вкусные.

– Да, сейчас попробую, думаю, что очень вкусные пельмени, спасибо Ксюша. И тебе, мама, спасибо. – Он многозначительно посмотрел на мать и она догадалась, за что он ее благодарит.

В десять Кирилл уложил Ксюшу спать, которая привыкла засыпать в такое время и ее головка к этому часу уже сама начинала клониться, глазки закрывались, взгляд становился рассеянным, а движения вялыми и он решил не нарушать правила, установленного родителями и к этому часу она уже была в постели.

Когда девочка заснула, Кирилл, погасив за собой свет (Ксюша, как и сестра, боялась засыпать в темноте), тихо прошел на кухню. Мать пила чай и читала перед сном. У нее была привычка сидеть допоздна на кухне еще с той поры, когда дети были маленькие, а комнат у них всего две, особо не развернешься, и пока они засыпали, она обитала там – это была ее территория – читала, попутно пила чай, что-то зашивала или вязала, или просто смотрела телевизор, прикрутив на минимум громкость.

– Мам, ты что, в церковь с ней ходила?

– А что здесь такого? Если ты атеист, это еще не значит, что Бога нет. Что, разве лучше, чтобы она лежала на кровати и целый день плакала, уткнувшись в подушку. А так, мы с ней прошлись пешком по улице, подышали свежим воздухом, разговаривали. Я ей о тебе рассказывала, какой ты был маленький, смешной, о твоих проказах и подвигах. Она даже улыбалась. А потом мы в церкви заказали панихиду по усопшим. Батюшка так степенно и торжественно отслужил молитву, хор очень красиво и душевно подпевал ему. Все было величественно, важно, возвышенно. Свечки поставили. Вот это и есть лечение души, а не те лекарства, которыми ты ее пичкаешь, только печень ребенку гробишь. Она поверила, что родители на небесах и оттуда смотрят на нее и радуются за нее и помнят о ней, что они не просто умерли, а ушли в лучший мир, где им сейчас хорошо.

– Ну да, "в поля, богатые дичью".

– Не смейся Кирилл. Если ей так легче думать, то пусть так и будет. Не лезь со своим атеизмом. Он, как никудышный друг, хорош только в радости и благополучии, а в горе не помощник…

* * *

А еще через день мать настояла, чтобы Ксюша пошла в школу. Там, в коллективе, среди учителей и сверстников, ей будет проще отвлечься от разрывавшего сердце горя. Сказала, что пойдет и поговорит с учителями, объяснит ситуацию, хотя они и сами, наверное, все прекрасно понимают. Не надо сочувствий и жалости. К Ксюше лучше сейчас относится как к любому другому нормальному человеку, а не как к инвалиду, потерявшему всё. Но, конечно, не стоит пока оставлять девочку без присмотра. Кирилл мог бы отвозить ее с утра, а она будет встречать после школы.

– Ксюше нужно постепенно стряхивать с себя тоску и хандру, и начинать жить, а мы будем рядом и ей поможем, – заключила Маргарита Кирилловна.

Доводы были убедительными и Кирилл согласился.

* * *

По утрам он отвозил Ксюшу в школу и сдавал на руки учителям. Все знали о случившемся и относились к ней с большой заботой и вниманием. Познакомился со всеми учителями. Просил их не спускать с нее глаз, ведь у девочки такое горе: за такой короткий отрезок времени она стала круглой сиротой. Обратился к школьному психологу с просьбой помочь пережить несчастье.

Маргарита Кирилловна, как и обещала, приходила за Ксюшей после школы и забирала ее домой. По дороге они шли пешком, разговаривали. Их дом находился далеко от школы, на расстоянии четырех остановок, но мать Кирилла все равно предпочитала пешие прогулки.

– Тетя Рита, а я сегодня совсем не плакала, целый день.
– Молодец, ты умница. А что получила?
– Меня не вызывали. Я ведь много пропустила. Мне только дали параграфы, которые нужно выучить. И завтра будут по ним спрашивать.
– Значит придется догонять. Хочешь, я тебе помогу делать уроки?
– Да нет, я сама. Что же, я маленькая, что ли?
– Ну хорошо. Давай по дороге в магазин зайдем, купим что-нибудь из еды. Что мы с тобой на ужин приготовим?
– А что Кирилл любит?
– Например, гречневую кашу.
– Тогда гречку с сосисками и салат. – Ксюша представила, как ставит все эти блюда перед Кириллом и как он ее благодарит и хвалит, что всё очень вкусно приготовлено.
– Договорились. А ты, Ксюша, гречневую кашу умеешь варить?
– Нет, – честно призналась девочка.
– Значит, будем учиться.


Глава 26


В один из следующих вечеров, когда Ксюша уже спала, Кирилл вышел на кухню. Мать, как обычно, сидела с чашкой чая – ее привычный вечерний моцион. Кирилл примостился рядом, прислонился затылком к стене, задумчиво закрыв глаза.

– Мама, хочешь, я открою тебе одну мистическую тайну? Фактически, это я убил ее родителей.
– Как, сынок?! – мать в ужасе отпрянула, ухватившись за край стола, чтобы не упасть.
– Да нет, не в прямом смысле, конечно. Меня преследует какой-то злой рок. Я не специально, не умышленно являюсь причиной смерти других людей. И потом мучаюсь, корю себя за это и несу этот тяжкий крест.
– А Ксюша здесь при чем?

– Я тебе уже говорил, как сильно я желал, чтобы эта девочка принадлежала только мне безраздельно. Чтобы самому воспитывать ее, чтобы никакие родители и родственники не вмешивались. Вылепить из нее то, что мне хочется, ну как со Светой, помнишь. Каждую ночь в голову лезли идеи, одна безумнее другой. Я мечтал, как приду к ее родителям и попрошу их отдать мне дочь на воспитание, или предложу им денег, чтобы они от нее отказались, или украду в конце концов и увезу туда, где нас никто не найдет. Знал, что Ксюша на все согласилась бы. И понимал, что всё это бред моего воспаленного воображения. Последней соломинкой, самой реальной из всего вышесказанного, было прийти к ее родителям, и попросить разрешения мне с ней видеться. Но только этого мне все равно было мало.

– Кирилл, я, действительно, тебя не понимаю.

– Что тут непонятного. Хотелось заботиться о ней, растить, развивать так, как я считаю нужным. Я хочу вырастить ее для себя, такую, как мне нравится. Сейчас она еще сырой кусочек глины, а мне хочется слепить из нее Еву.

Мать, в конец запутанная его рассуждениями, не понимая и не принимая их своим умом, безнадежно махнула рукой, мол, поступай, как знаешь, только ты такое бремя на себя взваливаешь. Мысленно подумала, какой ненормальный у нее сынок. У других дети, как дети, женились на обычных женщинах, детей родили, своих воспитывают. А этому подавай возиться с чужим ребенком, подростком, да еще и девочкой.

Маргарита Кирилловна давно смирилась с мыслью, что сын вырос, он уже взрослый, самостоятельный мужчина и мудрые мамины советы для него пустой звук. Он поступит по-своему и настаивать бесполезно, можно только спровоцировать очередной скандал, и лишний раз потрепать и без того расшатанные жизнью нервы. Тем более, если вопрос касается этой маленькой пассии, его Ксюши. Стоит только заикнуться о ней, как у него вспыхивают глаза, светится радостью лицо, все существо излучает восторг. И что это за страсть, что за сила такая неведомая, так крепко сжавшая сына в своих тисках. Лучше его в этот момент не трогать, разорвет любого, защищая свою девочку, как он любит ее называть. Придется смириться и принять то, что есть. Иначе себе дороже выйдет. Его любовь так велика, что он, пожалуй, в слепом порыве и через мать переступит.

"Да, к тому же она и неплохая девушка, добрая, отзывчивая, воспитанная, не нахалка и не грубиянка. Ну, конечно, горе подкосило ее, много плачет, а кто бы не плакал на ее месте – сразу и отца и мать потерять. Но она нежная, послушная и очень любит Кирилла, это правда. И он имеет на нее большое влияние. Может, и в самом деле, будут счастливы вместе. В конце концов счастье сына разве не мечта любой матери. Буду противоречить, стану для них врагом. А так, есть надежда, что и мне в этом счастье найдется уголок.

А с другой стороны, бедная девочка. Как она справится с ее сыном, с этим мартовский котом. Уж такие у него женщины были – матёрые, волевые, крепкие, с характером и ни кто из них не смог удержать его в узде. А она малое дитя. Что с ней будет? Жалко девочку. Хотелось бы ей помочь, но даже я ему не указ, не в силах на него влиять. Кирилл такой же ловелас, как его отец" – с грустью подумала Маргарита Кирилловна.

Мать рано вышла замуж – ей не было еще и девятнадцати лет – потому что уже была беременна. Кирюшин отец тогда тоже околдовал ее, глупую и наивную, поверившую ему, а потом гулял направо и налево, пока не ушел совсем, оставив женщину с двумя маленькими детьми. Она, как никто, сочувствовала Ксении и готова была в любой момент оказать поддержку и сделать все возможное, что было в ее силах.

А еще Ксюша чем-то незримым напоминала ей Свету. Вроде как дочь покинула их в десятилетнем возрасте, пропадала где-то несколько лет и вот теперь вернулась, повзрослевшая, четырнадцатилетняя и опять продолжает жить с ними как ни в чем не бывало. И мать почувствовала себя помолодевшей, будто перенеслась на несколько лет назад. К тому же ее забота теперь тяготила взрослого сына, зато Ксюша как раз наоборот, тянулась к женщине – девочка явно нуждалась в материнском тепле и совете.


Глава 27

За прошедшие после похорон три недели Ксюша сильно изменилась. Она уже не плакала, как раньше, и не грустила так яростно и подолгу. Ее душа постепенно излечивалась (время прекрасный доктор), боль отпускала, и в такие моменты улыбка, украшавшая ее лицо, заливала лучезарным светом и окружающее пространство и сердце Кирилла.

Только по вечерам, когда за окнами повисал сумрак городской ночи, на нее накатывалась тоска по родителям, но Кирилл был начеку. Как правило, усаживался с ней на диван, предлагал посмотреть какой-нибудь фильм или читал вслух книгу. А она в это время тихонько сидела рядом, прижавшись щекой к его руке, выглядывала у него из-под мышки и внимательно слушала, наслаждаясь тембром его глубокого бархатного голоса, невозмутимыми интонациями, успокаивалась и пропитывалась чувством уверенности и защищенности, исходившими от его тела.

Мать видела в приоткрытую дверь эту идиллический картину и тихо радовалась, глядя за них. Однажды, проходя мимо их комнаты, нечаянно подсмотрела, как Кирилл целовал Ксюшу. Они сидели на диване. Сын перегнул девочку через свои колени и, держа на изгибе левой руки ее голову, как женщина держит младенца, прикладывая его к груди, нависал над ней, обнимая за талию, целовал пухленькие губы. Ксюшины глаза были закрыты, а вот Кирилл боковым зрением заметил остановившуюся на пороге мать. Он лукаво подмигнул, показывая ей кисть с восторженно оттопыренным вверх большим пальцем: "Все класс!" и продолжал, как ни в чем не бывало.

Маргарите Кирилловне никогда раньше не доводилось видеть, как целуется ее сын. У него было много девушек, некоторых он приводил домой, некоторых даже знакомил, но, само собой, ни с одной из них не целовался у нее на виду. Мать, конечно, предполагала, что он это делает – и не только это! – могла даже себе примерно вообразить как, а теперь ей стало приятно узреть процесс воочию. Она улыбнулась и проследовала на кухню.

* * *

Как-то утром, Маргарита Кирилловна, как всегда, проснувшись первая и еще окутанная предутренней дремотой, проходя мимо комнаты сына, вдруг остановилась, как вкопанная. Сон внезапно выветрился, глаза широко раскрылись. Мать сразу проснулась, не дожидаясь отрезвляющей струи холодной воды, каждое утро приводившей ее в рабочее состояние. Она все же заставила себя пройти в ванную, выделяя время и на утренний туалет и на приведение мыслей в должный порядок – подбадривающая улыбка себе, любимой, в зеркале – после чего бодрым шагом вернулась в коридор.

Обычно она по утрам будила сына, когда с этой задачей не в силах был справиться старенький будильник, призывно оравший с минуту, но получавший всякий раз по кумполу, обиженно замолкал, а победитель, выигравший битву, продолжал преспокойно дрыхнуть дальше. Давая сыну понежиться еще минут десять, досмотреть последний сон и свыкнуться с мыслью о неизбежности просыпания, мать входила и громогласно будила его.

Сейчас она замерла на пороге, не зная, что делать. Дверь в комнату сына была приоткрыта. Кирилл и Ксюша спали на диване вместе, обнявшись. Кирилл, как обычно, лежал на спине, по-барски раскинувшись во всю ширь своей крепкой фигуры, девочка примостилась рядом, прильнув к его боку. Головка Ксюши мирно и трогательно покоилась у него на плече. Он рукой во сне обнимал ее за плечи, прижимая к себе. Раскладушка стояла одиноко пустая, без следов насилия над аккуратно заправленной еще с вечера постелью – этой ночью ее никто не беспокоил.

Мать засомневалась, будить их или потихоньку уйти и сделать вид, что она ничего не видела. Но часы показывали семь, время было критическое. Будильник сегодня тоже предательски молчал. Еще десять минут и Кириллу, да и Ксюше тоже, придется убегать на целый день голодными, а такого ее материнское сердце допустить никак не могло. Она считала, что лучше оторвать 10-15 минут от сна, чем от законного и архиважного для здоровья завтрака перед долгим рабочим днем.

И решившись, подошла к дивану, тронула сына за плечо и тихо зашептала:

– Кирилл, вставать пора, начало восьмого.

Кирилл открыл глаза, посмотрел на нее, на часы и опять закрыл, ресницами удерживая остатки сна – по их едва заметной дрожи, должно быть, удивительно сладостного. Опять сонно и томно разлепил еще дремлющие глаза, осторожно вытащил свою руку из-под Ксюшиной головы и, наконец, встал.

Затем трогательно и заботливо поправил на спящей девочке одеяло, тихо прикоснулся губами к ее виску. Проходя мимо матери, прошептал "Доброе утро, мамочка" и поплелся в ванную.

Маргарита Кирилловна уже суетилась на кухне, разогревая завтрак и, когда он появился на пороге, глянула вопросительно, ожидая объяснений. Сын понял ее с полувзгляда.

– Мам, я уже взрослый мальчик, не заставляй меня оправдываться.

– Ты да! Но она еще ребенок.

– Ну и что. То, что мы спали вместе на одном диване, еще ничего не значит. Просто Ксюша среди ночи, сквозь сон, начала плакать, звала маму – я уже собирался ложиться, уже раздевался, наверно, моя возня и встревожила ее – бормотала, что ей страшно, что-то приснилось не то. Я лег рядом, обнял мою куколку – она такая мягонькая во сне – гладил, утешал. Малышка пригрелась, успокоилась и заснула. Вскоре заснул и я. Вот и всё!

Мать смотрела на него прямо, в упор, немигающими глазами.

– Мамочка, у тебя взрослый сын. Ну какой сейчас может быть секс – у ребенка такое горе. Так что успокойся. Все хорошо. Давай завтракать, а то я на работу опоздаю. Ксюшу тоже нужно разбудить, пусть в школу собирается. Я ее отвезу.

* * *

В один из вечеров, когда они обнявшись сидели на диване и болтали о всяких пустяках, заполнивших собою сегодняшний день, Ксюша, вдруг неожиданно прервав разговор, сказала:

– Кирилл, я домой хочу. Я так соскучилась за обстановкой, за вещами. У меня там подружки и до школы недалеко. У вас очень хорошо, но дома лучше.

– Вот как? – Кирилл опешил, – Ксюша, но ты же понимаешь, что ты одна жить не сможешь. Я тебя одну не отпущу. Мне придется тоже переехать.

– Хорошо, давай вместе. Ведь наша квартира пустая, будем там жить вдвоем. А то я твою маму уже замучила, – обрадовавшись, затараторила Ксюша. – Она возится со мной, как с маленьким ребенком.

– Она и со мной возится, как с маленьким ребенком, на то она и мама, чтобы нянчиться с детьми. Но мы уже взрослые люди и можем жить самостоятельно. Правда? Как ты думаешь, у нас получится?

– Думаю, да. Мы будем стараться.

– Зайчонок мой будет очень стараться, я в этом даже не сомневаюсь. Ведь ты у меня такая славная. Ладно, подумаем над этим вопросом. Ты меня озадачила внезапностью своего предложения, – и Кирилл нежно поцеловал ее в чистый, сосредоточено сморщенный лобик, – Я подумаю, Ксюша.


Глава 28

Когда у Кирилла выдавалось свободное время, он приезжал забирать ее из школы сам.

Однажды девочка выбежала вся в слезах и, заскочив к Кириллу в машину, бросилась ему на шею, огорошив неожиданным известием:

– Кирилл, приходил инспектор по делам детей и сказал, что меня отдадут в интернат, так как я сирота. Меня к директору школы вызывали. Кирилл, не отдавай меня в детский дом, пожалуйста. Я не смогу там жить. Я там умру, – и она громко зарыдала, упав Кириллу на грудь.

– Нет, нет, конечно, не отдам, не бойся, – Кирилл пытался успокоить ее, толком ничего не понимая, лишь стараясь остановить этот водопад слез.

– Кирилл, пожалуйста, не отдавай. Я на все согласна. Я все для тебя сделаю, что ты захочешь, только не отдавай. Я буду послушной девочкой, – и она зашлась новой серией громких рыданий, выдававших начинающуюся истерику. – Хочешь, я буду твоей… Ну…

В этом потоке слез, плача, всхлипываний, нервных вздрагиваний, он пытался добраться до сути ее слов.

– Подожди, я не понял, Ксюша. Ты сейчас о чем говоришь? На что ты готова пойти, чтобы я не отдавал тебя в детский дом? Что согласна делать?
– Ну, все что ты захочешь.

Кирилл опешил.

– Например?
– Ну хочешь, я буду твоей… Ну понимаешь, кем?
– Нет, не понимаю. Что ты имеешь ввиду?

Ксюша виновато посмотрела на него и закусив губу, пожала плечами. Слезы перестали выкатываться с прежней интенсивностью и застряли на полпути между глазами и подбородком.

– Ну…, буду твоей… любовницей, хочешь?

– Хорошо. Давай. Прямо сейчас.

И Кирилл, запрокидывая ей голову, так впился в нее губами, со всей силы, стараясь сделать ей больно. Сгреб в охапку, прижимая к спинке сиденья, грубо и сильно сжимая грудь. Ксюша застонала от боли и посмотрела на него с испугом и немым вопросом: что она сделала не так, что неправильно сказала? Кирилл отпустил ее.

– Ах ты маленькая развратница. Чтобы я больше не слышал от тебя подобных слов. Ты что придумала? Мне не нужна такая жертва. Даже если я и хочу, чтобы ты была моей, то не в уплату за какую-то услугу. Ты что, до сих пор ничего не поняла?

– Я больше не буду, – всхлипывая, тихо сказала девочка.
– Я надеюсь. Ладно. Проехали.

Ксюша вздохнула, в глазах повисло отчаяние и безнадежность.

– Глупенькая, я и так не отдам тебя ни в какой детский дом, ну что ты. Всё, с этим вопросом решили раз и навсегда. Запомни. И чтобы я больше не слышал от тебя такого рода предложений. Так, теперь переходим ко второй части. Что там ты говорила насчет послушной девочки? Или мне послышалось?

– Нет, я буду тебя слушаться.

– О-о, вот это другое дело! Услышал разумную мысль. Это мне подходит, – произнес Кирилл бодрым шутливым голосом. – Потому, что если я не буду справляться с твоим воспитанием, мне ничего не останется, как сдать тебя на руки более опытным педагогам.

Он так убежденно и уверенно пообещал Ксюше, что не отдаст ее в интернат, а сам пока совершенно не представлял, как это сделать, как узаконить "права" на нее. Да и где-то в глубине души скреблось и едва заметно шевелилось чувства страха, а справится ли он.

Самонадеянный рассудок убеждал, что у него все получится, ведь за плечами богатый опыт работы и ему довелось повидать и успешно ладить с немалым числом детей и характеров. Правда, то были чужие дети, никак с ним не связанные, кроме короткого отрезка времени, когда он нес за них ответственность. А это был ЕГО ребенок, ЕГО девочка, и не на три недели, а на много ближайших лет.

Долго не спал, пытаясь придумать выход из сложившейся ситуации. Представить, что его домашнюю милую Вишенку отдадут в интернат и она будет жить в обществе вульгарных девиц и малолетних хулиганов, подобранных с улицы, в казенной спальне, где помимо нее будет еще десять или двадцать наглых развратных девок. Это он не мог себе вообразить даже в самом страшном сне.

Ночью ему приснилась сестра. Он ее не видел, только знал, что она витает за спиной и из темного угла, из-за кулис или штор, обращается к нему, стоящему в центре сцены в круге яркого желтого света прожектора: "Меня не вернуть, но ЕЙ ты можешь помочь, можешь подарить нормальную семью и детство вместо интерната и сиротства. Вот зачем я ушла и сохранила тебе жизнь. Помни это и сделай это ради меня."

Кирилл проснулся среди ночи в холодном поту и в ужасе сел, соображая, спит он или нет. Раскладушка жалобно заныла под его тяжестью. В комнате было темно. Ксюша мирно посапывала рядом на диване. Сквозь щель между плохо задвинутыми шторами пробивалась жуткая, мертвецки белая полоса света от немыслимо полной луны и пересекала подушку как раз в том месте, где образовалась мягкая, еще теплая выемка от его головы.

Что это – сон или его искалеченные мысли? А может это работа больной психики, поврежденной его личной трагедией, помноженной на трагедию, случившуюся теперь с Ксюшей. Возведенная в квадрат трагедия – что может быть страшнее? Или это голос из потустороннего мира?

В тишине этой полнолунной ночи (не отдавая себе отчета почему именно, он не любил полную луну – она мистическим образом раздражала и угнетала его) полусонное сознание нашептывало в оба уха, что если он посвятит себя воспитанию Ксюши, то боль утраты и чувство вины перед сестрой, наконец-то, отпустят его. Неужели его сестра просит позаботиться об этой девочке, почти своей ровеснице?

* * *

На следующий день он позвонил олигарху.

– Семен Арсеньевич, это Кирилл, можно к вам приехать?
– Приезжай.

Вежливая секретарша услужливо пропустила его в кабинет.

– Здравствуйте, Семен Арсеньевич.
– Привет, Кирилл. У меня мало времени. Давай сразу к делу. Сколько?
– Что, сколько? – переспросил Кирилл.
– Сколько денег нужно?
– А-а, нет. Я за советом к Вам пришел, не за деньгами.
– Вот как. Что такое?

– Семен Арсеньевич, ее хотят в детский дом отдать. Какой детский дом?! Она там не сможет жить, она домашний ребенок, умрет там, понимаете? Помогите мне оформить опекунство или подскажите, как поступить, чтобы я мог сам о ней заботиться, минуя интернат или детский дом или сиротский приют. Семен Арсеньевич, Вы не думайте, я Вас расходами напрягать не буду. Я все сам оплачу. Вы мне только советом помогите, как это юридически оформить.

– А где она сейчас? С кем?

– Со мной и мамой. Но мы с Ксюшей уже думали переехать в ее квартиру. Там никто не живет. Ксюша за домом соскучилась. Да и обстановка родная, вещи, школа рядом, подружки. Мы бы жили с ней вдвоем и я бы о ней заботился. Я достаточно зарабатываю, так что с деньгами проблем нет. Мечтаю об этом с первого дня, как только ее увидел.

– Кирилл, скажи мне откровенно, ты с ней спишь?
– Нет, Семен Арсеньевич. Ну что вы! У меня для этих целей есть взрослые женщины.
– В таком случае, зачем она тебе?
– Ну а что, только спать, что ли? Она для меня скорее ребенок, чем девушка, поверьте.
– Верю. Я вижу людей насквозь. Хороший ты парень, Кирилл.

Олигарх тут же кому-то позвонил и распорядился.

– Я дал поручение своим юристам разобраться в этом вопросе. Надеюсь, они найдут лазейку в законодательстве, чтобы положительно решить твою проблему. Подумают, как правильно все оформить. Через пару дней ты мне позвони, я скажу с кем связаться, чтобы предоставить необходимые документы, справки и так далее.

– Спасибо, Семен Арсеньевич! – Кирилл облегченно вздохнул и расцвел счастливейшей улыбкой.

– Подожди благодарить. Нужно сначала все уладить… Постой! – Внезапно спохватился Семен Арсеньевич, – а Ксения согласна? Я без ее подтверждения ничего предпринимать не буду. Пусть она сама мне скажет, что хочет видеть тебя своим опекуном, не против, чтобы ты о ней заботился и не возражает жить с тобой в своей – заметь, в своей! – квартире. Одним словом, привези ее ко мне. Я хочу с ней сам поговорить. Я тебе верю, однако, как говориться, "доверяй, но…" в общем, ты меня понял.

– Она не догадывается, кто Вы. Я ей не говорил, боялся неадекватной реакции, вызванной порывом эмоций. Мне кажется, что Ксюше будет трудно принять мысль о том, что Вы – давайте называть вещи своими именами – отец убийцы ее родителей. Я опасался и сейчас опасаюсь этого.

– Ну и не говори. Скажешь, что я твой старый знакомый, занимаюсь вопросом ее опекунства и всё. Зачем еще что-то объяснять. Она чудесная девочка. Мне бы хотелось с ней найти общий язык, может со временем так и будет.

– Ладно. – И Кирилл вышел, окрыленный надеждой на удачное разрешение этого вопроса. В том, что Ксюша подтвердит его слова и даст свое согласие, он не сомневался.

* * *

– Оставь нас, пожалуйста, – попросил Семен Арсеньевич, когда Кирилл привез к нему Ксюшу, как он и просил.
– Ксения, голубушка, скажи, как у тебя дела?
– Хорошо.
– Ты сейчас где живешь?
– С Кириллом и тетей Ритой у них дома.
– Они тебя не обижают?
– Что Вы?! – У Ксюши широко открылись глаза от негодования. – Они самые лучшие, самые родные люди на земле. Они меня поддерживают и жалеют. Я их очень люблю. Если бы не они, я бы тоже умерла.
– А ты согласна, чтобы Кирилл был твоим опекуном?
– Конечно. Я сама его об этом просила. Меня в интернат хотят отдать. Только я хочу к себе домой переехать.
– Никто тебя в интернат не отдаст, не волнуйся. Мы сделаем все возможное.
– Спасибо.
– Ксения, еще ответь мне на один вопрос, он немного щепетильный, но я должен тебе его задать. А ты не боишься жить с Кириллом в одной квартире? Все-таки он взрослый мужчина, ты – еще совсем молоденькая девушка. Ну, ты меня понимаешь? Как у вас с этим вопросом?

– С сексом? Семен Арсеньевич, он ничего такого себе не позволяет, и мне тоже, честное слово, можете не сомневаться. Он сам мне говорит, что никакого секса, пока не вырасту. Бережет меня. Только целует и всё. Он самый лучший на свете. – От проницательного взгляда Семена Арсеньевича не ускользнули восторженные эмоции, расцветшие на юном личике, едва она заговорила о Кирилле.

– Ну что ж, тогда я займусь вопросом о твоем опекунстве, но буду следить за твоей судьбой строго, поняла? Ты не против, если я буду контролировать, как вы живете, как Кирилл с тобой обращается. Знай, дочка, что если у тебя какие-то проблемы возникнут, ты мне сразу звони, поняла?

– Хорошо, спасибо Вам. До свиданья, Семен Арсеньевич!

Вскоре, по закону и в обход оного, всякими правдами и неправдами, юридическая сторона дела была благополучно улажена.

Опекунство формально возложили на бабушку Ксюши. Благодаря стараниям, связям, а главное, деньгам Семена Арсеньевича все было сработанно в кратчайшие сроки и без бюрократических проволочек. Его финансы и влияние лучше всяких "золотых ключиков" открывали двери чиновников, выдавали справки, подписывали бумажки, оформляли документы, ставили печати и подписи.

Новоиспеченная опекунша, получив хорошее вознаграждение и полную свободу от своих опекунских обязанностей, убралась восвояси. Крепкие бритоголовые парни из службы безопасности Семена Арсеньевича, не обладая особыми литературными талантами, одним только внешним видом дали старушке понять, что ее роль в воспитании внучки на этом заканчивается. И не дай бог бабульке еще когда-нибудь возникнуть в жизни девочки, а также в жизни ее влиятельного и состоятельного покровителя с какими бы то ни было финансовыми или правовыми претензиями и требованиями. Бабка убралась в свою деревню где-то на краю географии, так же внезапно, как и появилась.

Кирилл был несказанно рад, что не пошел тогда – после аварии – против Семена Арсеньевича. Теперь он понял, как может быть полезен человек с такими деньгами и связями. Как чудесно, что у девочки будет такой могущественный покровитель в жизни…


Глава 30

– Мама, мы решили, что будем жить у Ксюши. Там квартира пустая. Еще чего доброго, заберут и продадут нечестные на руку маклеры или работники ПРЭЖО или какие-нибудь аферисты, если узнают, что в ней никто не живет, а в квартире прописан один несовершеннолетний ребенок. Если я там стану с ней жить, то уже никто не посмеет сунуться. Сама понимаешь, пусть попробуют. Семен Арсеньевич поможет, в случае чего. Да и тебе будет не так хлопотно. Появится возможность Петра Алексеевича чаще в гости приглашать. Я же взрослый человек и понимаю, что наше присутствие вас обоих напрягает, не позволяет расслабиться и в полной мере наслаждаться обществом друг друга.

– Вы мне не мешаете, наоборот, мне есть о ком заботиться.

– Ну вот и будешь о нем заботиться. Пусть Петр Алексеевич к тебе переезжает. А еще лучше выходи за него замуж. Станете к нам в гости приходить, а мы к вам.

Мать была несколько озадачена таким положением вещей. Противоречивые чувства одолевали ее. Маргарита Кирилловна привыкла заботиться о сыне, привязалась к Ксюше. Теперь этот сложившийся уклад жизни должен был взорваться. С другой стороны, становилась возможной реализация мечты выйти замуж за прекрасного человека, Петра Алексеевича. После стольких лет одиночества пожить для себя и порадоваться жизни, ведь, как бы там ни было, а старость медленной поступью и неотвратимо движется ей навстречу.

– Ну что ж, раз вы так решили. Сынок, а ты уверен, что справишься?
– Знаешь, мама, мне так хочется жить с ней бок о бок, воспитывать ее, возиться, развивать. Мне это интересно. Наверное, я уже созрел, чтобы иметь детей. Все больше ловлю себя на мысли, что люблю ее, как своего ребенка.
– А целуешь ты ее тоже, как ребенка? – намекнула мать.
– Нет. Но ведь ей это нравится. Любой девочке в этом возрасте хочется возвышенной любви, поцелуев и прогулок под луной.
– А тебе?
– И мне тоже. Я бы не стал делать что-то против своего желания. И хотя я уже перерос стадию юношеских поцелуев, но именно ЕЁ мне нравиться целовать просто так, не требуя "продолжения банкета".
– Ну и сынок у меня. Интересно, есть ли еще у кого-то такие ненормальные дети.
– Хочешь, я тебя своими мыслями огорошу? Раз уж у нас такой откровенный разговор пошел, мне бы хотелось тебе еще одну тайну открыть. Ты готова меня выслушать?
– Готова, что мне еще остается.

– Я должен тебе объяснить. Мне – не всегда, конечно, ты не думай – но порой кажется, что в нее вселилась душа нашей Светы. Я сначала не поверил своим глазам, подсчитав, что Ксюша родилась ровно – представляешь, ровно! – через девять месяцев и сорок дней после смерти Светы. Разве бывают такие совпадения? Вот скажи, тебе такая мысль не приходила в голову, правда?
– Ну, не-ет… – пожала плечами мать.

– Я тоже сначала не знал, а потом посчитал и ужаснулся. Мистика какая-то. В ней я вижу многие привычки и жесты, которые так хорошо помню. И когда вдруг замечаю их в этой девочке, они хлещут меня по старой ране. Например, Ксюша панически боится молнии. Знаешь, что она мне однажды в лагере сказала, когда за окном бушевала гроза: "Я молнии боюсь, она меня заберет." Ксюша никогда не занималась балетом, но в минуты какой-то задумчивости или рассеянности, когда ее сознание выключается, ставит ноги в балетные позиции точно так же, как это делала Света. Помнишь, как она нас теребила, требуя оценить выученные ею па. Или вдруг закручивает локон за ухо так же, как Света, совершенно немыслимым жестом – изгибом кисти – которого я ни у кого в жизни не встречал. А ямочки на щеках? Они такие же, как у Светы. А привычка закусывать нижнюю губу, на которой потом еще долго белеет заячий след двух передних зубов.

– Да, ты прав, я тоже замечала много подобных вещей, но не придавала этому значения.

– А недавно мне приснилась сестра и попросила позаботиться о Ксюше. Так и сказала: "Если хочешь, чтобы я тебя отпустила, не бросай ее." И я пообещал. Проснулся в холодном поту и не сразу понял, что это сон. Ты же знаешь, я в сны не верю.

– Может оно и так, Кирилл, но ты взваливаешь на себя тяжкое бремя.

– Пускай! Но я не позволю, чтобы ее отдали в интернат. Это милый домашний ребенок, она там пропадет. Мама, я взрослый человек и сам принимаю решение. Даже если, как ты говоришь, я обрекаю себя на пытку, то я ее заслужил. Смерть сестры на моей совести. И если она попросила меня позаботиться о Ксюше, я исполню, чего бы мне это не стоило. Может быть и не легко воспитывать девочку-подростка, но жить с камнем на душе, поверь, еще тяжелее.

Такую пламенную речь Кирилл произнес специально для матери, для ее успокоения. Хоть и была в ней доля истины, но всё, что он планировал сделать для Ксюши, диктовалось не только чувством долга перед сестрой, а и его собственным безудержным желанием. В этом, пожалуй, и заключалась самая главная правда…

ЧАСТЬ 3
Глава 1

На ближайшую субботу был назначен переезд. Громко сказано, так как вещей у них было немного и перевозить особо было нечего. А вот в моральном плане переезд представлял из себя ответственное и решающее событие. Впервые после смерти родителей, Ксюша переступила порог своей квартиры. Все время, пока жила у Кирилла, она боялась туда заходить. Необходимые вещи или учебники привозил он.

И вот она зашла. Остановилась на пороге и замерла, не решаясь сделать первый шаг в новую жизнь, без родителей, но с Кириллом. Он остался стоять сзади, у двери, не торопил, понимая, что она сама должна перебороть свой страх.

Это была обычная, среднестатистическая квартира в старом сталинском доме. Три комнаты: гостиная, спальня родителей и уютная детская, высокие потолки, широкий коридор, квадратная кухня, балкон, санузел, и вместительная кладовка. Такое описание вполне устроило бы квартирного маклера, захоти он выставить ее на продажу. Однако этого не требовалось, так как Кирилл и Ксюша собирались свить в ней свое, такое необычное, но все же семейное гнездышко.

Ксюша медленно сняла куртку и обувь, оглянулась, будто ища подсказки, а не повернуть ли ей обратно, и на цыпочках, как бы на ощупь, вошла в большую комнату. Остановилась посредине и осмотрелась по сторонам. Двигаясь вдоль стен гостиной, прикасалась руками к предметам и мебели, вроде как заново знакомилась с ними, будто не только зрительно, но и осязательно решила вспомнить их уют и тепло.

Потом прошла в детскую. Открыла шкаф, бегло осмотрела содержимое. Там, на вешалках, одиноко болтались летние платья и кофточки (зимнюю одежду Кирилл забрал, чтобы ей было в чем ходить). Подошла к книжным полкам, провела рукой по разноцветным корешкам книг, потрогала безделушки: стеклянного ежика, фарфоровую белочку, деревянного человечка-головоломку, кубик-рубика, утенка со свисающими с полки тряпичными лапками. Оглянулась, схватила с кровати восседавшего на подушке зайца Веню, поцеловала его, прижимая к себе. И вдруг, резко повернувшись, бросилась к Кириллу, который распахнув руки, поймал их обоих.

– Кирилл, как хорошо дома.

Выбежала на кухню, просто так, без всякой цели, открывая один за другим дверцы шкафчиков. Зачем-то заглянула в совершенно пустой холодильник. Открыла и закрыла кран с горячей водой. Еще раз обвела взглядом все помещение. Быстрыми, мелкими шажочками пробежала по коридору, заглядывая в ванную комнату и в кладовку, служившую гардеробной. И так же внезапно вернулась в объятья к Кириллу, оставшемуся стоять посреди залы.

В спальню родителей она не пошла, сказала, мол, потом, но Кирилл видел, что она боится.

– Ксюша, ты в какой комнате будешь спать?
– А мы разве не вместе?
– Нет, детка, у нас будут разные комнаты. Выбирай себе, а другая моя.
– Я в своей, в детской комнате хочу.
– Хорошо, тогда я в спальне располагаюсь. Ты согласна?
– Да. А гостиная станет общей, как раньше, когда… – Ксюша не договорила. Воспоминания о родителях сразу наполнили ее глаза слезами и реакция Кирилла не заставила себя долго ждать: прижал к себе, покрыл поцелуями лицо, губы зашептали ласковые, утешающие слова и настроение, как по мановению волшебной палочки, было сразу восстановлено.

* * *

Пару часов ушло на то, чтобы разложить и развесить вещи, расставить книги и учебники. Кое-что грязное сразу отправилось в стиральную машину.

Потеснив других обитателей, в зале поселился компьютер, переехавший вместе с Кириллом и Ксюшей, к великой радости девочки, давно о нем мечтавшей. Он временно расположился на журнальном столике, но Кирилл рассчитывал купить для него специальный стол. С ним вместе прибыл и его младший братец ноутбук, рабочий инструмент Кирилла, так что теперь у них было два компьютера на двоих. "Ой, как здорово" – Ксюша всплеснула руками и на радостях чмокнула Кирилла в щеку. Осталось провести интернет и позволить всемирному пауку поймать их в свою всемирную паутину.

В спальне родителей шифоньер, вернее, шкаф-купе был почти пустой, за исключением постельного белья и полки с полотенцами. Вещи отца Кирилл отдал его брату, еще тогда, когда тот с матерью, Ксюшиной бабушкой, ныне формальной опекуншей, приезжал на похороны. А одежду матери отнес двум пожилым женщинам из соседнего дома, которых часто видел сидящими на скамейке у подъезда и которые, после такой его щедрости, прониклись к Кириллу чуть ли не материнской любовью. Ему не хотелось, чтобы все эти вещи попадались Ксюше на глаза и всякий раз напоминали о родителях, поэтому он поспешил избавиться от них до ее возвращения.
Разложив все по местам, Ксюша уселась на диван с довольным видом и, выдыхая воздух со звуком облегчения: "Ух", обвела залу глазами. Кирилл опустился рядом. Несколько минут сидели молча. Он понимал, что ей надо прийти в себя, осознать ситуацию, привыкнуть к действительности.

– Кирилл, мне не вериться, что я теперь стану здесь жить с тобой.
– А я этому несказанно рад, ты даже не можешь представить себе как.
– Очень даже могу, я тоже рада. Только все это как-то странно.

– Ксюша, а я вот переживаю, справимся ли мы с тобой? – спросил Кирилл, хотя в голове у него этот вопрос звучал по-иному: "Справлюсь ли я с тобой?"

– А что тут сложного, просто будем жить, как другие люди и всё. Ничего страшного.

– Ах ты моя оптимисточка, мой храбрый человечек. А ты знаешь, Ксюша, что у нас холодильник-то пустой. Вот и первое испытательное задание нам с тобой. Так что, пошли в магазин, крошка, и будем ужин готовить.

Кирилл боялся момента Ксюшиного возвращения домой, переживая, не вызовет ли этот процесс новые вспышки хандры и рыданий, но все протекало намного лучше, чем он ожидал. Девочка не плакала, не билась в истерике, а находилась даже в приподнятом настроении. Вернувшись из магазина с полными пакетами всякой снеди, охотно и с энтузиазмом принимала участие в приготовлении ужина, с воодушевлением и на правах хозяйки показывая где, что и в каких шкафчиках находится, помогая чистить, резать, мыть, варить, жарить.

– Ксюшечка, а хочешь, устроим ужин при свечах? Это наш первый с тобой самостоятельный ужин. Хотелось бы, чтобы он благоухал романтикой и запомнился навсегда.

– Кирилл, а раз это ужин при свечах, давай вино откроем. У нас дома имеется, я знаю, где оно стоит.

– Я тебе дам вино. Ишь какая. Вам, голубушка, 21 год уже исполнился? – Конечно, с любой другой женщиной Кирилл бы, пожалуй, не отказался выпить вина, коньяка и даже водки, но он не стал дразнить девочку, подавать плохой пример, нарушать принципы своего воспитательного процесса.

– Ну я же чуть-чуть, я же не буду напиваться, как алкоголик.
– Нет, вино в другой раз, – жестко отрезал он, – когда мы немножко подрастем, а сейчас Кока-кола.

Стол накрыли в зале, зажгли свечи, потушили свет, оставив гореть лишь старомодный светильник, абажур которого при нагревании вращался и отбрасывал на стены, потолок и окружающие предметы разноцветные тени в виде звездочек. Они медленно плыли, то увеличиваясь, то уменьшаясь, то искривлялись в зависимости от расстояния и формы поверхности.

– Кирилл, ни за что не поверю, что ты сам спиртное попробовал только в 21 год.
– Нет, конечно раньше.
– А когда?
– Кажется, это было на Новый год, мне тогда было лет пятнадцать. Мы всем классом собрались праздновать его у одной девочки. Ее родители уехали на все праздники, оставив квартиру в наше полное распоряжение. Там мы с пацанами и напились.
– Вот видишь.

– Ну и что хорошего? Весь праздник себе испортили. Позасыпали, как сурки, а те, кто были поумнее и не пили, наших девчонок увели и танцевали с ними весь вечер, вернее, всю ночь и целовались до утра, а мы дрыхли. Ну и потом, я же все-таки парень, а ты девочка. И тогда со мной рядом не было мудрого и опытного друга, который бы подзатыльников надавал и пить отговорил, а с тобой рядом я и несу за тебя ответственность.

– Ой как интересно. Расскажи еще что-нибудь о своей школьной жизни. Когда ты первый раз поцеловался? С кем?
– А вот это не расскажу.
– Почему?
– Не помню.
– Неправда. Такое не забывается. Я никогда не забуду свой первый поцелуй.
– Да-а?! И кто же этот счастливчик?
– Кирилл! – протянула она игриво. – Вот ты опять шутишь. Да ну тебя!

Они сидели друг напротив друга, ели и улыбались и были удивительно счастливы в этот момент. Кирилл нашел среди небогатого арсенала музыкальных дисков медленную мелодию и пригласил Ксюшу на танец. А ей вдруг показалось, что это их первый танец, что не существовало лагеря и всех предыдущих дней, и что сегодня, сейчас, жизнь только начинается, этот танец – это первые мгновения в их новой судьбе.

Кирилл держал ее также, как тогда, притягивая к себе нежно и трепетно, и она точно также таяла в его объятиях, растворялась в них и прятала лицо у него на груди. А потом он нагнулся и поцеловал ее тоже, как в первый раз. И чувство умиротворения, вселенской радости, тепла и уюта окутало ее с головы до ног, вытеснив оттуда все горести и печали.

– Я так счастлива, Кирилл, ты даже себе не представляешь, как.
– Я тоже.


Глава 2

Когда взгляд Кирилла упал на циферблат часов, стрелки показывали половину двенадцатого. Он спохватился:

– Лапуня, детское время давно истекло, тебе спать пора. Уже поздно.

– Но ведь завтра воскресенье, можно подольше поваляться в постели. – Ей так не хотелось отправляться спать в такой романтический вечер. – Мы ведь в лагере все ночи напролет гуляли, помнишь.

– Так то было в лагере, ты была родительская дочка, а теперь ты моя девочка и я волнуюсь за тебя. Чувствуешь разницу. Тогда у нас дни (и ночи тоже), были сочтены – до конца заезда, а сейчас впереди бесконечная перспектива и дней и ночей вместе. Так что, давай, голубушка, отправляйся в ванную и баиньки.

Убрав со стола остатки их феерического ужина, Кирилл зашел к Ксюше пожелать ей спокойной ночи.

– Кирилл, погладь меня, – тихо попросила она. – Меня мама в детстве часто гладила перед сном. По ноге, ну так, знаешь, нежно, едва касаясь, чтобы стало щекотно.

И Ксюша повернулась на бок, лицом к стене, спиной к Кириллу, согнув ноги в коленях – нижнюю чуть больше, верхняя же почти лежала ровная, специально уложенная так, чтобы было удобнее скользить по ней пальцами.

Ночная сорочка едва доходила до колена. Ксюша (впрочем, как и Света) спала в ночной рубашке и без трусиков – чтобы резинка не давила. И сейчас под тонкой тканью легко угадывались все изгибы ее тела. Кирилл поежился. Слегка повернув к нему голову, она нежно улыбнулась, спрашивая одними глазами: "Ну что, погладишь?" и даже придвинулась ближе к стенке, освобождая место на кровати, чтобы он мог сесть рядом.

Он пожал плечами и принял приглашение. Сел в ногах, прикоснулся подушечками пальцев к ее щиколотке. Нежно, едва касаясь, провел вверх до колена, вернулся вниз. Потом еще вверх и опять вниз. Вверх, вниз…

– Я сейчас закукарекаю от счастья, – сказала она, закинув голову и блаженно устремляя взгляд к потолку.

Ксюша поеживалась от этих легких, почти невесомых прикосновений, млела, прикрывая глаза. Ее тоненькая ручка, та, что лежала сверху, покрылась многочисленными мелкими пупырышками гусиной кожи. Кирилл провел по ним ладонью. Волоски на этих миниатюрных холмиках забавно стояли дыбом.

– Бездомовцы выскочили, – пояснила Ксюша.
– Почему бездомовцы? – удивился Кирилл.

– Я их так в детстве называла. Мама говорила: "сироты повыскакивали". А я думала, если сироты, значит, у них нет дома, значит они "бездомовцы".

Кирилл улыбнулся грустной, едва заметной, улыбкой. "Она теперь тоже сирота. Только я не допущу, мое солнышко, чтобы у тебя не было дома."

Но Ксюша, рассказав эту забавную историю своего раннего детства, похоже и не вспомнила о собственном аналогичном положении. "Рядом со мной она не считает себя сиротой, – сделал заключение Кирилл. – Вот сейчас я глажу ее, как мать. Если станет шкодить или проказничать, буду строго разговаривать с ней, ругать и воспитывать, как отец или баловать, как старший брат…" – размечтался он.

Кончики его пальцев прогуливались по ее ноге от щиколотки до колена. Дальше путь этим нежным прикосновениям преграждал край ночной рубашки и Кирилл не решался нарушить границу. Но Ксюша сама потянула подол, оголив всю ногу, откидывая повыше трикотажную ткань, обнажая заодно и круглые ягодицы. На него игриво смотрела отбеленная зимою попочка. Внизу, у самого основания, красовались два прыщика, два рядом расположенных розовых бугорка. "Сидит где-то на холодном, надо ей сказать, чтоб одевалась потеплее."

Теперь кисть Кирилла гуляла с гораздо большей амплитудой – от пятки до бедра. Причем на обратном пути делала заход и на ягодицу, от чего та сжималась и становилась упругой и подавалась вверх вслед за уходящей рукой, не желая расставаться с таким блаженством.

"Или совсем не стесняется меня, или соблазняет, чертовка. Как это можно выдержать? Этой малышке совершенно невдомек, каких усилий мне стоит сдерживать себя, глядя на такие прелести."

Ее лицо было повернуто к нему в профиль, а глаза блаженно слипались и вскоре Кирилл услышал ровное дыхание спящей девочки. Но кожа под его пальцами все еще продолжала откликаться на нежные прикосновения легким подрагиванием.

Кирилл осторожно снял с нее руку. В этот момент Ксюша во сне потянулась, перекинулась на спину, разметавшись по кровати как младенец в люльке, раскидывая по ее поверхности руки, ноги, темные кудри. Он тихо застонал, прикусив губу. Поправил рубашку, укрыл спящую крошку одеялом, подогнул края так, чтобы она во сне не сразу его смяла или сбросила. Потушил свет и вышел. Терпеть эту пытку дольше было выше его сил… "Вот и начались первые испытания. Мама предупреждала о неминуемых соблазнах. Ничего, я привыкну. Взялся за гуж, не говори, что не дюж!"


Глава 3

Закружились чередою дни их совместного проживания. Кирилл все еще не верил своему счастью. О таком он даже мечтать не мог тогда, в лагере. А теперь обычные будничные дни наполнялись взаимным чувством любви и нежности друг к другу. Утром они расходились по своим делам: Ксюша – в школу, Кирилл – на работу в университет. Вечера проводили вместе, как все другие семьи: ужинали, смотрели фильмы, читали, Ксюша делала уроки, Кирилл готовился к лекциям, гуляли, разговаривали и дурачились, смеялись и упивались счастьем, как все влюбленные.

Спали они в разных комнатах, но Ксюша часто прибегала к Кириллу в спальню, ныряя под одеяло, кладя голову ему на плечо и уютно вытягиваясь вдоль его бока. А через пять минут уже сладко посапывала, губы безмятежно улыбались кому-то невидимому, находившемуся по ту сторону невинного детского сна.

Теперь Кириллу было странно вспоминать как когда-то в лагере он боялся прикоснуться к ней, обнять, поцеловать. Сейчас, живя с ним в одной квартире, она вроде бы стала доступна, но Кирилл с большой осторожностью стал проявлять свои нежности. Груз какой-то взрослой ответственности лег на его плечи.

– Кирилл, почему ты не хочешь меня?
– Хочу, очень хочу. Но не могу себе это позволить.
– Почему?
– Я тебе уже говорил, детка. Потому, что ты мой запретный плод.
– А кто тебе запретил? – игриво спрашивала она.
– Я сам себе запретил. А кто мне еще может запретить, больше мне никто не указ.
– Ну почему, Кирилл, почему? – Ксюша смотрела на Кирилла недоумевающее круглыми, растерянными глазенками.
– Помнишь, я тебе на пляже в лагере пообещал, что такого больше не повториться. Я тогда очень испугался. Чуть не изнасиловал мою маленькую голубку и потом долго ругал себя за это.
– Ну я же сама этого хочу, я же добровольно.
– Ты сама ничего хотеть не можешь, ты еще несовершеннолетняя. За тебя я отвечаю и решаю, что ты можешь хотеть, а что нет. Ясно.

Ксюша с молчаливым укором уставилась на него, спрашивая одними глазами то, что не смела сказать открыто.

– Да не могу я тебе объяснить почему, ангелочек мой, понимаешь? Моя правда ужасна, ее нельзя произносить вслух.
– Я тебе противна? – и она заморгала, пытаясь предотвратить грядущие слезы.
– Ксюша, ну подожди, не плачь. Что за глупости ты говоришь? Ладно. Я попробую тебе объяснить, чтобы ты поняла. Вот помнишь сказку Андерсена "Дикие лебеди"?
– Помню.
– В которой злая колдунья превратила принцев в диких лебедей, а сестра, чтобы спасти братьев, плела из крапивы рубахи. Это бы ничего, но было одно условие: она не смела произнести ни одного слова, не имела права рассказать что делает и почему молчит пока не закончит работу. Иначе ее братья навсегда остались бы птицами. Помнишь?
– Помню.
– Ну вот примерно как-то так и у меня происходит. Только не злая колдунья, а злой рок, моя судьба. Для нашего же блага, я тебе тоже не могу это объяснить. Это такое условие! Всё, больше ничего не скажу, и так лишнего наговорил. Не будешь больше у меня выпытывать?
– Не буду.
– Умница, я знал, что ты самая прекрасная девочка на свете.

* * *

В понедельник днем Ксюша с Лерой возвращались после школы одни. Миша, Лерин бой-френд, остался на факультатив и они шли домой вдвоем.
– Ксюша, а вы с Кириллом в лагере целовались?
– Ну конечно.
– А это было?
– Нет. А у вас с Мишей?
– Тоже нет. Но Миша очень хочет и все время настаивает.
– А ты?
– А я боюсь. Боюсь забеременеть, боюсь, что мама узнает.
– А тебе хочется, Лера?
– Хочется попробовать, но я еще немножко подожду. К тому же мне кажется, что если я так легко и быстро уступлю, то он разочаруется во мне, я стану неинтересна, как прочитанная книга и Мишка меня бросит. Ему Люська из 10-А глазки строит. А у тебя с Кириллом как? Разве он не пристает к тебе с интимом? Он же взрослый.
– Почему же, обнимает, целует. Знаешь, как он целуется. В его руках я просто таю. Мне так хорошо, когда он меня гладит, я на седьмом небе от счастья.
– Ну а ЭТО?
– Нет, этого он не хочет, говорит, что я маленькая, успеется еще, когда подрасту.
– Может быть у него кто-то есть, раз он с тобой не хочет?
– Не знаю, Лера. Не приставай. Я не хочу об этом думать…

* * *

В субботу Ксюша долго разговаривала по телефону в своей комнате. До Кирилла доносился ее приглушенный голос, но он не придал этому факту никакого значения. Спустя несколько минут она прибежала взволнованная, с горящими глазами и плюхнулась на диван рядом с Кириллом, читавшим какой-то свой учебник.

– Кирилл, меня Дима в кино пригласил! – смущенно, как некую тайну, сообщила она.
– Какой Дима? – спросил он, не отрывая взгляда от книги.
– Ну мальчик из класса.
– А ты?
– Я ему ничего не сказала, решила у тебя спросить.
– Иди, я не против.
– Как? – у нее расширились от удивления глаза, – а ты, ты с нами не пойдешь?
– Я??? Зачем? Держать вас за ручки, когда вы будете через дорогу переходить?
– А ты что, не против, чтобы я с мальчиком пошла в кино? – все еще недоумевала она, пытаясь заставить его ревновать.
– Ты сама-то хочешь с ним идти? – Кирилл покосился на нее вопросительно.
– Без тебя нет.
– Вот тебе раз! Он же не меня, он тебя пригласил. Чего ж я пойду. Ксюша, ты с собой разберись, нравится тебе этот мальчик или нет?
– Нет, мне ты нравишься, – и она обхватила его руками, прижалась к нему, положив ему голову на грудь. – А с ним я совсем не хочу идти.

Кирилл погладил волосы на ее русой макушке. Сам себе удивился. Чего стоило ему спокойно отреагировать на слова про влюбленного, очевидно, в нее одноклассника. Ведь в душе все разом взорвалось, заскребла острым коготком давно забытая лагерная ревность, накрыла волна страха потерять свою девочку.

"Первый звоночек. Конечно, у нее будут мальчики. А как же ты, Кирилл, хотел? У нее еще всё впереди. Удастся ли тебе привязать ее к себе раз и навсегда, на всю жизнь и только к себе? Большой вопрос! Так что будь готов и к таким поворотам судьбы. Это еще хорошо, что она сейчас кроме тебя никого не замечает, а если это чувство пройдет?"

Вечером он сам повел Ксюшу в кино…


Глава 4

– Здравствуйте, Маргарита Кирилловна! – на пороге стояла Ксюша со школьным рюкзаком в руках, с хлопьями первого снега на плечах и широкой добродушной улыбкой на лице.
– Здравствуй, Ксюша! Что-то случилось? – мать Кирилла удивленно уставилась на нее.
– Ничего. Просто я к Вам в гости пришла. Можно?
– Конечно, заходи, раздевайся. Замерзла?
– Не очень. На улице снег идет. Первый в этом году. Так хорошо.
– Ты что, прямо со школы зашла?

Ксюша кивнула, переступая порог и снимая обувь.

– Тогда я тебя сейчас супом накормлю, горяченьким, сразу согреешься. Ну, давай, проходи.
– Да я не хочу, я потом… дома поем… – застенчиво начала отказываться она.
– Так, без разговоров! Что ты, стесняешься? Ты же не к чужим людям пришла. Тебе надо согреться и подкрепиться после школы. Проходи на кухню.

Ксюша засеменила, скользя носками по паркету.

– Ну, что, как вы поживаете? Справляетесь с хозяйством? – Спросила мать, наливая в тарелку суп и усаживаясь напротив.
– Справляемся. Мы все вместе делаем, дружно и не считаемся и не ссоримся. У кого есть время, тот и делает. Я Кириллу кофе по утрам завариваю, пока он бреется, он меня научил и теперь я все правильно делаю, чтобы не закипело и не сбежало, а только пенка трижды поднялась, с каждым разом чуть-чуть больше. Мне даже Кирилл иногда не разрешает что-то делать, гонит уроки учить, а я хочу ему помочь.
– Ну правильно, уроки нужно делать в первую очередь, все остальное потом.
– Вкусный суп. Научите меня такой варить? Я хочу Кирилла порадовать. Только тайно, чтобы он не знал. Он так обо мне заботится, мне тоже хочется его чем-то отблагодарить.

"Отблагодаришь еще, успеешь" – подумала мать, но вслух добавила:

– Хорошо, научу, ты только поешь сначала, вот компот еще попей с булочкой.
– Тетя Рита, а я у Вас еще, знаете что, хочу спросить. Мне у Кирилла такое стыдно спрашивать.
– Что?
– У меня месячные на две недели задержались, а потом так сильно живот болел и голова кружилась, что Кирилл даже разрешил школу пропустить. Почему так? Это не страшно?
– А у тебя когда первые месячные были? Если ты только недавно с ними познакомилась, то, может, просто еще цикл не установился.
– Нет, уже два года, с двенадцати лет. Я в календарике все отмечаю.
– Тогда это может быть на нервной почве. Ведь ты такой стресс перенесла. Если и дальше так будет повторяться, мы с тобой сходим к врачу. У меня есть хороший знакомый доктор. А пока ничего страшного. Вот когда ты будешь с мужчиной жить половой жизнью, тогда задержка может означать беременность, тогда надо быть начеку.
– Кирилл этого не хочет. Говорит, мне еще рано.
– А ты?
– Не знаю… Мне хочется, чтобы он был счастлив. Но мне страшно.
– Правильно. Не спеши пока. Успеешь. И Кирилл потерпит, сам вызвался.
– Я очень люблю его. Я всегда буду его слушаться.

Эти слова, интонация и даже голос больно полоснули женщину по старой ране. Ее словно током ударило. Рука непроизвольно схватилась за сердце. Вдруг пришло на ум, как точно так же, много лет назад, заявила ей Света, когда она попросила дочку что-то сделать, а Кирилл не разрешал. И Светочка приняла его сторону, проигнорировав мать. "Я ЕГОел? У нее еще всё впереди. Удастся ли тебе привязать ее к себе раз и навсегда, на всю жизнь и только к себе? Большой вопрос! Так что будь готов и к таким поворотам судьбы. Это еще хорошо, что она сейчас кроме тебя никого не замечает, а если это чувство пройдет?"

Вечером он сам повел Ксюшу в кино…


Глава 4

– Здравствуйте, Маргарита Кирилловна! – на пороге стояла Ксюша со школьным рюкзаком в руках, с хлопьями первого снега на плечах и широкой добродушной улыбкой на лице.
– Здравствуй, Ксюша! Что-то случилось? – мать Кирилла удивленно уставилась на нее.
– Ничего. Просто я к Вам в гости пришла. Можно?
– Конечно, заходи, раздевайся. Замерзла?
– Не очень. На улице снег идет. Первый в этом году. Так хорошо.
– Ты что, прямо со школы зашла?

Ксюша кивнула, переступая порог и снимая обувь.

– Тогда я тебя сейчас супом накормлю, горяченьким, сразу согреешься. Ну, давай, проходи.
– Да я не хочу, я потом… дома поем… – застенчиво начала отказываться она.
– Так, без разговоров! Что ты, стесняешься? Ты же не к чужим людям пришла. Тебе надо согреться и подкрепиться после школы. Проходи на кухню.

Ксюша засеменила, скользя носками по паркету.

– Ну, что, как вы поживаете? Справляетесь с хозяйством? – Спросила мать, наливая в тарелку суп и усаживаясь напротив.
– Справляемся. Мы все вместе делаем, дружно и не считаемся и не ссоримся. У кого есть время, тот и делает. Я Кириллу кофе по утрам завариваю, пока он бреется, он меня научил и теперь я все правильно делаю, чтобы не закипело и не сбежало, а только пенка трижды поднялась, с каждым разом чуть-чуть больше. Мне даже Кирилл иногда не разрешает что-то делать, гонит уроки учить, а я хочу ему помочь.
– Ну правильно, уроки нужно делать в первую очередь, все остальное потом.
– Вкусный суп. Научите меня такой варить? Я хочу Кирилла порадовать. Только тайно, чтобы он не знал. Он так обо мне заботится, мне тоже хочется его чем-то отблагодарить.

"Отблагодаришь еще, успеешь" – подумала мать, но вслух добавила:

– Хорошо, научу, ты только поешь сначала, вот компот еще попей с булочкой.
– Тетя Рита, а я у Вас еще, знаете что, хочу спросить. Мне у Кирилла такое стыдно спрашивать.
– Что?
– У меня месячные на две недели задержались, а потом так сильно живот болел и голова кружилась, что Кирилл даже разрешил школу пропустить. Почему так? Это не страшно?
– А у тебя когда первые месячные были? Если ты только недавно с ними познакомилась, то, может, просто еще цикл не установился.
– Нет, уже два года, с двенадцати лет. Я в календарике все отмечаю.
– Тогда это может быть на нервной почве. Ведь ты такой стресс перенесла. Если и дальше так будет повторяться, мы с тобой сходим к врачу. У меня есть хороший знакомый доктор. А пока ничего страшного. Вот когда ты будешь с мужчиной жить половой жизнью, тогда задержка может означать беременность, тогда надо быть начеку.
– Кирилл этого не хочет. Говорит, мне еще рано.
– А ты?
– Не знаю… Мне хочется, чтобы он был счастлив. Но мне страшно.
– Правильно. Не спеши пока. Успеешь. И Кирилл потерпит, сам вызвался.
– Я очень люблю его. Я всегда буду его слушаться.

Эти слова, интонация и даже голос больно полоснули женщину по старой ране. Ее словно током ударило. Рука непроизвольно схватилась за сердце. Вдруг пришло на ум, как точно так же, много лет назад, заявила ей Света, когда она попросила дочку что-то сделать, а Кирилл не разрешал. И Светочка приняла его сторону, проигнорировав мать. "Я ЕГО′ люблю. Я всегда буду ЕГО′ слушаться". Вспомнила, как стало обидно услышать такое от дочери, ведь в двух коротких предложениях мать прочитала прямо противоположный смысл: "Я тебя′ не люблю. Я тебя′ не буду слушаться. Он для меня важнее, чем ты". Хотя, конечно, это было не так, но у обиды богатое воображение и способность дорисовывать то, чего на самом деле и не было. Ревновать дочку к сыну – это безумие. Другие родители радовались бы. Но она сама виновата, вся ушла в работу, желая обеспечить если не богатое, то хотя бы сносное существование для двоих детей. И совершенно упустила из виду их духовные потребности.

Мать, поддавшись воспоминаниям, не заметила, что Ксюша, с перепуганными глазами стоит возле нее, положив ей руку на плечо, и протягивает стакан воды:

– Тетя Рита, что с Вами, Вам плохо? Вот, выпейте воды.
– Нет, нет, все нормально, дочка. Все нормально… – И Маргарита Кирилловна, обхватив Ксюшу за пояс, притянула к себе и прижалась щекой к ее теплому животику. – Сейчас все пройдет. Ты славная девочка.

Она замерла в таком положении, пытаясь справиться с волнением и успокоить расшалившееся сердце. Потом, приходя в себя и возвращая разговор в прежнее русло, добавила:

– А почему ты должна его всегда слушаться?
– Я не должна, я просто так хочу. Я ему обещала. Мы с ним так договаривались, что если я буду баловаться, он отдаст меня в детский дом, пусть со мной там опытные педагоги воюют.
– Да ни в какой детский дом он тебя не отдаст, что ты. Он пошутил. Он тебя очень любит.
– Я знаю, но все равно не хочу его расстраивать.

Обе затихли, думая каждая о своем. Ксюша прервала молчание первая, меняя щекотливую для обеих тему.

– Тетя Рита, а я Кириллу теперь часто сырники делаю, как Вы меня научили. Ему очень нравятся. Только он ругается, что вместо уроков, а сам ест и доволен.
– Ты молодец. Вот конфеты бери, с компотом вкусно, он не очень сладкий, так что с конфетами будет самое то.
– Мне Кирилл не разрешает много конфет есть, говорит, что зубы испорчу.
– Поешь, поешь, он не видит, а я ему жаловаться не стану.
– Спасибо, Вы меня закормили, я уже так наелась. Мне у Вас хорошо.

Мать Кирилла задавала еще много разных вопросов об их совместной, такой странной в ее понимании жизни, получая на них открытые, правдивые, совершенно бесхитростные ответы. Кирилл не был столь откровенен ввиду естественных, предусмотренных, должно быть, самой природой отношений между матерью и сыном.

– Тетя Рита, можно я к вам буду в гости приходить?
– Что за глупости, зачем ты спрашиваешь?! Приходи конечно, я буду очень рада. Ксюша, дочка, скажи, ты, наверное, за мамой скучаешь?
– Скучаю. Но Кирилл такой хороший, он заботливый, нежный. Мне с ним хорошо. Я хочу, чтобы и ему со мной было хорошо, чтобы он был счастлив.
– Да он и так счастлив, когда ты рядом. Я же его знала и раньше. Он был другим. А теперь, как только тебя увидит, у него внутри будто лампочка включается, так и светится весь от восторга.

Маргарита Кирилловна спохватилась, когда стрелки часов уже показывали половину седьмого.

– Ой, засиделись мы. Тебе домой пора. А то и мне от Кирилла попадет, что я тебя долго задержала.
– Не попадет, он добрый. Это он так, для порядка, ругается и воспитывает, а сам добрый и все мне прощает.

И у порога, застегивая сапожки и водружая на плечи курточку, добавила:

– Ну, вы приходите в гости, мы будем вас ждать. Вы ведь у нас еще ни разу не были. Увидите, как мы живем. До свиданья. Петру Алексеевичу передавайте большой привет.

И она упорхнула, оставив в душе Маргарите Кирилловне кусочек своей теплоты, наивности, радушия.


Глава 5

Вечером мать позвонила сыну.
– Кирилл, ко мне Ксюша сегодня забегала, – сообщила она восторженно и гордо.
– Когда?
– Да сразу после школы. Бросилась ко мне на шею, обнимает, ластится. Знаешь, ты хоть и хорошо о ней заботишься, но чувствуется, что девочке не хватает материнского тепла. Вы бы с ней почаще приходили. Да и я за вами скучаю. Она премиленькая.
– Мам, это первая моя девушка, о которой ты так отзываешься. Я даже не знаю, в чем причина, то ли в Африке слон издох, то ли надвигаются суровые природные катаклизмы, метеорит, что ли, изменил траекторию и движется Земле навстречу.

В трубке повисло молчание.

– Вот видишь, мама, и ты подпала под ее обаяние. А зачем она приходила? – Кирилл привык держать все, что касалось Ксюши, под своим бдительным контролем.
– Поболтать, посоветоваться, спросить то, с чем она чисто по-женски не может к тебе обратиться.
– Интересно, что? У нас с ней вроде нет тайн.
– А у нас есть. Наши женские. И они тебя не касаются, – довольно ответила мать. – Хорошая девочка. Жаль, что она такая маленькая, была бы постарше.
– И что было бы?
– Ты бы мог на ней жениться.
– А тебе это зачем?
– Да внуков хочется понянчить.

– Мам, ну каких внуков? Ты у меня еще молодая, а хочешь бабкой заделаться. Тебе только сорок восемь лет, еще замуж надо сходить. А ты в бабушки метишь. Вот выдам тебя за Петра Алексеевича, чтобы было о ком заботиться и глупые мысли в голову не лезли. И потом, возраст – дело наживное. Это обратной дороги нет, а повзрослеть всегда успеет, такое никуда не денется.

– Кирилл, она нас с Петром Алексеевичем в гости приглашала. Сказала, что испечет пирог, рецепт которого у меня выпросила, а я, дескать, продегустирую. Смешная такая.

– Хитрющая. Это она вместо того, чтобы уроки делать, пироги печет, потом двойки получает, я ее за это ругаю, так она прикрытие выискала в твоем лице, союзницей решила заручиться. Я ей дам пирогов.

– Не ругайся, Кирилл, мы в субботу придем, когда уроки делать не надо. У девочки ведь должен быть выходной. Ты ее совсем замордуешь своей учебой. Для женщины это не главное.

– Нет уж, будет учиться, как миленькая. И школу закончит и институт. А то, видите ли, в четырнадцать лет "уж замуж невтерпеж". Ма, ты мне, давай, систему воспитания не ломай, разбалуешь ребенка.

– Кирюша, ребенка надо баловать. Когда ж ему баловаться, как не в детстве. Эх ты, воспитатель. – проговорила мать. – Ладно, пойду ужин готовить. А в гости мы придем обязательно, нас Ксюша пригласила.

– Приходите, кто ж против. Пока.


Глава 6

Каждый вечер перед сном Ксюша выпивала стакан молока, после чего над верхней губой у нее вырастали белые усики и она, лукаво улыбаясь, совершенно по-детски вытирала их тыльной стороной ладони. Этот жест очень умилял Кирилла. Однажды он успел перехватить ее руку, уже направлявшуюся к лицу, и наклонившись, сам слизал эту белую пенку, обхватив ртом ее верхнюю губу. Его ласка так понравилась Ксюше, что в дальнейшем она намеренно пачкалась, подставляя свои губы Кириллу для поцелуя. А уж после, довольная и счастливая отправлялась в ванную.

Укладывая малышку спать в десять, как было заведено в доме ее родителей, у него еще оставалось пару часов почитать или поработать. Перед тем как ложиться самому, Кирилл обязательно заходил в детскую, проверить, как спит его куколка, все ли в порядке.

Ксюша спала беспокойно.

Одеяло вечно сползало куда-то на дальние рубежи кровати, сиротливо теснилось сбоку, или вовсе пыталось удрать от такой негостеприимной хозяйки на пол, при этом так съеживалось в пододеяльнике, будто ему самому было холодно и Кириллу приходилось долго водружать каждый непослушный угол на его законное место. Простыня, не будь она надежно схвачена под матрасом резинкой, тоже, наверное, отправилась бы в путешествие на окраины ее девичьего ложа. Подушка скромно жалась к стене у изголовья.

Ночная сорочка постоянно подскакивала вверх, закручиваясь вокруг талии, обнажая все, что находилось ниже. Лежа на спине, она раскидывалась на постели, как малое дитя. Волосы рассыпались по подушке, напоминая русло Амазонки на карте Южной Америки. Самые непослушные и эротичные пряди норовили устроиться на лбу или глазах. Руки, как два крыла, ложились нимбом вокруг ее сонной головки. Губы слегка приоткрывались, выпуская тонкие струйки воздуха, ресницы подрагивали в такт пролетающим сновидениям. Распростертые стройные ножки дурманили мозги и наносили Кириллу последний, безжалостный, удар ниже пояса.

Он поправлял ей рубашку, загонял съехавшие углы одеяла в соответствующие им места в пододеяльнике, укрывал ее, тушил настольную лампу, без которой она боялась засыпать, и только потом выходил из комнаты, тихо прикрывая за собой дверь.

Такие эротические видения, щедро подаренные его взору безмятежно-детским сном, заставляли вскипать кровь и гнали его в ванную, чтобы разделить с ней тот восторг, который по праву должен был принадлежать Ксюше, но иногда, после визита к Людмиле – ничего, и так обходилось.

"Нужно будет все-таки купить ей пижаму, а то эти ночные сорочки на ней непонятно что греют и что прикрывают."

Но когда утром он аккуратно заикнулся об этом, Ксюша аргументировано пояснила.

– Я пижамы не люблю, мне резинка давит.
– Ладно, пусть так. – Кирилл не стал настаивать, вдаваться в подробности и раскрывать мотивы такого предложения. А про себя подумал, что ничего удивительного – Света точно так же терпеть не могла пижамы.

* * *

Случалось и такое: Ксюша прибегала к нему в спальню среди ночи, ныряла под одеяло, втискивалась под мышку, прижимаясь к его боку, клала голову на плечо и сонно шептала: "Я замерзла", или "Мне приснилось что-то страшное", или "Я боюсь одна".

И тогда у Кирилла пропадал сон. Он нежно гладил и убаюкивал свое сокровище, шептал тихие успокаивающие слова, жалея, что не знает колыбельных песен, и потом еще долго лежал в темноте, прислушиваясь как она сонно дышит.

"Моя девочка, только моя! Никому ее не отдам!"

Проснувшись однажды утром рядом с ним на подушке и заметив, что Кирилл уже не спить, Ксюша умостила свою вялую ото сна голову ему на плечо, обняв его свободной рукой, и сладостно улыбнулась. Глазенки опять блаженно закрылись досматривать остатки утреннего сна.

– Радость моя, а ты к родителям тоже так прибегала, если боялась или замерзала?
– Сначала да, а потом папа запретил.

"Ну еще бы. Его можно понять. А вот к Кириллу в постель дозволено нырять почти голенькой, хорошенькой особе женского пола в одной ночной сорочке. Кирилл ведь железный."

– Ксюша, вот скажи, ты передо мной голенькая скачешь. А перед отцом ты тоже так себя вела.
– Нет, что ты, я его стеснялась.
– А меня ты, значит, не стесняешься.
– Тебя нет, ты…, не знаю… Ты такой ласковый. Мне нравится, как ты на меня смотришь… Ты хороший, я очень тебя люблю.
– А отец, получается, у тебя был не хороший и не ласковый и ты его не любила?
– Ну, не-ет, хороший, только строгий. И я его любила, только не так, как тебя. Я не умею объяснить, только тебе нравится на меня смотреть, вот я себя так и веду.
– Дразнишь ты меня своими прелестями. Смотри, Ксюша, доиграешься.
– А что будет? Ты мне тоже запретишь приходить? – окончательно проснувшись, игриво спросила Ксюша.
– Выпорю и в угол поставлю. Или нет, лучше сделаю тебя своей наложницей, будешь знать.
– Наложницей – это как?
– А вот так. Привяжу к кровати и будешь, как миленькая, исполнять мои желания и прихоти, – и он, склонившись над ней, поцеловал ее в кончик носика.
– Нет, ты в губы поцелуй, пожалуйста.
– Потом, потом. Уже вставать пора, ведь сегодня на работу идти, а тебе в школу собираться.

Глава 7

– Ксюша, хочешь, я тебя искупаю? Спинку помою? – спросил как-то вечером Кирилл после ужина.
– Как покупаешь, – удивилась она, – голую, что ли?
– Ну зачем голую. Можешь бальное платье надеть, валенки, шапку-ушанку. Так ведь удобнее купаться, правда?
– Кирилл, ты опять шутишь?!
– Ну, а что ты глупости спрашиваешь. Как будто я тебя голенькой никогда не видел.
– Когда это ты меня видел?
– Здрасте-пожалуйста! У моей девочки девичья память. Еще в лагере. Да и так много раз. И сейчас почти каждую ночь. Ты знаешь, как спишь? Раскинувшаяся, раскрытая, сорочка задрана чуть ли не до горла. Вот и любуюсь, пока тебя укрываю, поправляю непонятно зачем надетую ночнушку. Что она тебе греет, шею, что ли?
– Какой ужас, – Ксюша смотрела на него со смешанным чувством стыда и удивления.
– Однажды не удержался и погладил эти прелести.
– Боже, и что?
– Ну, что-что. Моя крошка застонала во сне, вся изогнулась и захлопнула свои ножки прямо с моей рукой. Пришлось ей потихоньку выбираться из твоего Эдема.
– Ой, как стыдно.
– Очень стыдно, но это так великолепно, так божественно.
– Какой ты Кирилл, все таки… – Ксюша притворно надула губки.

– Или, думаешь, я твою попочку не гладил, когда ты ко мне под одеяло ныряла? Гладил миллион раз. А она такая прохладная. Все тело теплое, а ягодички холодные, продрогшие, будто они отдельно от тебя пришли, как бедные родственники. Ничего не поделаешь, вынужден их греть своими горячими руками. Они, две голубушки, как раз каждая в мою ладонь помещаются, так уютно ложатся, как будто специально под мои руки подогнаны. Так что, ты почаще приходи ко мне в гости и этих милых родственниц с собой приглашай.

– Кирилл, какие страсти ты рассказал. Я не знала. Я больше не приду.
– Я пошутил. Что ты. Не бери в голову. Ведь все хорошо.
– Кирилл, я умру от стыда.
– Давай, начинай прямо сейчас, а пока пойдем купаться. Умирать, так чистенькой.

Ксюша заартачилась, не зная верить ему или нет.

– Пойдем, крошка, я тебя и так всю изучил. Можешь меня уже не стесняться. Ты все равно моя и каждый кусочек, каждая клеточка твоего тела мне невероятно дороги и тоже всецело мои.

И Кирилл, положа ей руку на плечо, повел в ванную.

"Сбылась еще одна мечта идиота. Я купаю свою девочку, как тогда сестру. Какое это счастье. Я, наверное, больной, раз мне это доставляет такое удовольствие. Нет, просто притягиваю из прошлого то, что мне было так дорого, что когда-то радовало меня и что я потерял, думая, что навсегда. А вот теперь нашел, вернее, воскресил. Странная вещь человеческая психика – бесконечное поле для изучения."


Глава 8

– Кирилл, тебя в школу вызывают.
– Что, опять? На сей раз по какому поводу?
– Ну… Просто… Ничего страшного, подумаешь… Двойка по контрольной. Кирилл, ты же знаешь, я в физике ничего не понимаю.
– Так ведь немудрено. Ты же ее не учишь. Пироги печешь вместо физики.
– Я учу, но не понимаю.
– Ксюша, ведь меня в школу вызывают в два раза чаще, чем всех остальных родителей вашего класса вместе взятых. А знаешь почему? Потому, что им, всем этим женщинам, твоим учительницам, до хруста в костях, до зубной боли хочется посмотреть на взрослого мужчину, опекуна маленькой девочки и задаться вопросом, а чем это он с ней занимается вместо уроков, вместо физики и геометрии?

Ксюша стояла, по-театральному виновато, лукаво наклонив голову. Кирилл с трудом сдерживал клокотавшую внутри него ярость. На работе неприятности, еще и дома сюрприз. Но из педагогических соображений старался этого не показывать.

– Знаешь, Ксюша, когда я прихожу в школу, на меня, как на диковинного зверя, не знаю, или как на педофила-извращенца, прибегают посмотреть чуть ли не все учителя женского пола. Так что, посещение твоей школы – это сплошная пытка. Поэтому, я бы очень хотел, чтобы твое поведение и твоя успеваемость не давали моим коллегам (про себя Кирилл наградил этих "милых дам" куда более крепким эпитетом) дергать меня по поводу и без.

* * *

Явившись в школу уже под вечер – раньше у Кирилла никак не получилось уйти с работы – он поднялся на третий этаж в кабинет по опустевшим темным коридорам и лестницам, где его одиноко ждала классный руководитель. Это была молодая, красивая, незамужняя женщина со строгим характером, который, впрочем, мог быть напускным покрывалом в силу специфики ее профессии. Она пронзила мужчину довольно высокомерным взглядом густо подведенных глаз.

– Здравствуйте, Кирилл Андреевич! Проходите, я Вас жду.

– Здравствуйте, Наталья Павловна, простите, задержался. Сегодня вечерники одолели со своими курсовыми, еле вырвался. Что Вы хотели мне сказать по поводу Ксении?

– Это не беда, что Вы задержались, – начала она надменно-кокетливым голосом. – Я же понимаю, мы с Вами коллеги. Конечно, ученики, как впрочем, и студенты, доставляют немало хлопот своим преподавателям. – Она многозначительно подмигнула, признавая их общую сущность, родственность душ, так сказать. Кирилла передернуло, но он продолжал невозмутимо и вопросительно смотреть ей в глаза, не реагируя на ее намеки.

– А по поводу Ксении, она опять получила двойку по физике. Уже вторая. И эта двойка за итоговую контрольную. Вы же понимаете, что это чревато печальными последствиями. Вы же по профессии математик, физика, как наука, не может быть Вам чужда. Ну позанимайтесь с ней, подтяните ее. Если Вы не имеете такой возможности в виду профессиональной занятости (в достаточном количестве и качестве Ваших знаний по физике я не сомневаюсь) я могла бы приходить к вам домой и заниматься с девочкой.

"Как же ее кортит все вынюхать, высмотреть, влезть в нашу жизнь под благовидным предлогом репетиторства, вот стерва."

– Спасибо, я попробую сначала сам с ней позаниматься. Мне Ксения сдается довольно способной. Просто последнее время увлеклась кулинарными изощрениями – блины печет, печенье. Но я с ней строго поговорю, думаю, она изменит свои пристрастия в сторону физики.

– Кирилл Андреевич, а кто у вас в доме готовит, убирает, стирает, одним словом, кто делает всю домашнюю работу обычной, среднестатистической хозяйки?

"Всё то тебе интересно знать, любопытная Варвара."

– У нас распределены обязанности. Готовлю я сам. Не без того, конечно, что прошу Ксению что-то мне помочь, если не успеваю. Убираем вместе, стирает стиральная машина. Но уверяю Вас, девочка не перегружена домашней работой и уроки всегда являются приоритетной темой в моем воспитательно-педагогическом процессе.

– Хорошо. Будем надеяться, что у Ксении все получится, она исправит плохие отметки и не допустит появления новых. С этим вопросом покончено. Но, Кирилл Андреевич, я хотела с Вами поговорить на еще одну пикантную тему…

"Ну вот, началось, – подумал Кирилл, – только успевай эти пикантные темы отфутболивать. Надо быть начеку."

– Слушаю Вас.

– Ксения в таком возрасте, что девочки начинают интересоваться мальчиками, а те, соответственно, ими. Лера, ее подруга, уже давно встречается с учеником из старшего класса.

– Я знаю, ну и что?

– Кирилл Андреевич, она после лета очень сильно изменилась: расцвела, похорошела, повзрослела, налилась какой-то женственной прелестью. Вся светиться радостью. Даже смерть родителей не смогла затмить того внутреннего счастья, которое так и выпирает из нее. Мальчики это чувствуют и как по команде влюбились все вместе. Так и льнут к ней, да еще друг перед другом. У мальчиков, как, впрочем, и у девочек, в этом возрасте такое бывает – стадный инстинкт. Одному понравилась девочка, ну и все остальные, как обезьянки, давай свое верховенство устанавливать. Особенно Дима, он ей проходу не дает.

– Ну и что? Зачем Вы мне все это рассказываете?
– Но Ксения ни на кого из них не смотрит.
– Что Вы хотите от меня услышать? – Кирилл никак не мог понять, куда она клонит, что конкретно хочет выведать.
– Может она влюблена где-то за пределами школы?

– Наталья Павловна, мы же взрослые люди. Зачем нам играть в кошки-мышки. Конечно, она влюблена. Хоть это и не скромно, но она влюблена в меня. Ничего удивительного. Скажу Вам по секрету – я тоже люблю эту девочку. И сделаю все возможное и невозможное, чтобы она была счастлива, причем со мной, а не со своим одноклассником. Я так и не понял, зачем Вы мне все это рассказывали.

– Думала, Вам будет интересно это знать.
– Мне интересно знать то, что она сама думает и сама сочтет нужным мне рассказать.
– Ну, тогда, я думаю, наш разговор можно считать законченным. Вы проводите меня, уже поздно, мы заболтались.
– У меня машина, я Вас с удовольствием довезу домой, – любезно ответил он.

Возле дома Кирилл открыл дверцу, подавая руку, помог классной даме выйти. Она задержала его большую ладонь в своей и загадочно глядя на него, вкладывая в интонацию максимум очарования, на какое только была способна, проговорила:

– Может быть зайдете, Кирилл Андреевич, кофе попьем.

– Спасибо за приглашение. Но поздно уже. Мне ведь нужно ребенка кормить, уроки проверить. Ксюша без меня ужинать не станет, будет ждать, пока не вернусь. Так что надо ехать. Простите, пора.

– Вы, Кирилл Андреевич, такой заботливый… – о, даже не знаю как Вас назвать: родитель, отец, опекун? Далеко не все родители так относятся к своим детям, как Вы.

– Можете называть меня как Вам будет угодно, я не обижусь, буду даже польщен, потому что давно привык считать Ксюшу своим ребенком и отношусь к ней соответствующим образом. Всего хорошего, Наталья Павловна.

– До свиданья, Кирилл Андреевич. Было приятно с Вами пообщаться.
– Мне тоже.


Глава 9

Возвращение Кирилла домой после работы всегда знаменовалось счастливой Ксюшиной улыбкой, с которой та неизменно выбегала встречать мужчину к входной двери, кидаясь ему на шею. И его встречным, ответным поцелуем.

Но сегодня сквозь ритуал вечернего прихода просвечивала гримаса капризности. Ксюша выглядела чуточку обиженной, чуточку расстроенной, чуточку надутой. И в дальнейшем, маленькие такие капризунчики проскакивали во всех ее действиях.

За ужином цеплялась к мелочам: то недосолено, то горячее, то холодное. Вставая из-за стола, недовольно пробурчала:

– Мне надоело мыть посуду. Почему всё я да я, а ты никогда не моешь.
– Ты сама вызываешься, – примирительно ответил Кирилл. – Ну хорошо, оставь, я помою, никаких проблем.
– Мне еще физику учить, я тогда пойду? – сразу преобразившись, повеселев, добродушно ответила она и упорхнула с кухни.

Но через пять минут – Кирилл еще допивал чай с пряником, досматривая по телевизору второй тайм футбольного матча – до него долетел новый всплеск раздражения.

– Я не хочу делать уроки, – услышал он возмущенно-плаксивый голос из ее комнаты. – Я не буду учить эту дурацкую физику.

Кирилл возник на пороге детской. Девочка сидела в свете настольной лампы, скривив капризную гримасу, отпихивая от себя учебник. Тот полетел на пол, раскрывшись веером и замер на "Законе Ома для участка электрической цепи."

– Что случилось, Ксюша? – Кирилл недоуменно уставился на нее. Он не узнавал свою милую, нежную, покладистую голубку. Внезапная вспышка раздражения "из ничего" поразила, как гром среди ясного неба.

– Ты футбол смотришь, а я должна физику учить.
– А ты хочешь поменяться местами?
– Я в этом электричестве ничего не понимаю. Я тупая, до меня не доходит, – чуть не плача, кричала она.
– Подожди с ярлыками, Ксюша. Давай разберемся.

Он взял ее за руку, вывел из-за стола, и усевшись на кровать, покровительственно обнял за плечи.

– Ну-ка говори, что случилось?
– Я не понимаю эту физику, всякие там проводники и диэлектрики.
– Физика здесь не при чем. Я тебя спрашиваю, что случилось?
– У меня грудь болит, а я должна физику учить, – Ксюша захныкала и демонстративно скорчила физиономию, выражавшую состояние боли.
– Не пугай меня, Ксюша. Как болит?
– Ну не знаю, болит и все.
– Расскажи как – колит, режет, печет?
– Нет, распирает. Разбухла и если притронуться к чему-нибудь, то болит.
– Ну хорошо, давай я посмотрю. Скажи, где именно. Расстегни халат.

Ксюша послушно обнажила две белые грудки. Кирилл осторожно ощупал пальцами вокруг соска, проверив сантиметр за сантиметром сначала левую, потом правую, при этом внимательно наблюдая за выражением ее лица. Ксюша даже глаза закрыла от удовольствия. "Может притворяется?"

– Когда я так прикасаюсь – болит?
– Да нет, не болит. А если я нечаянно обо что-то надавлю, то болит.
– Странно, все нормально, грудь мягкая, никаких затвердений, никаких шишек. Ксюша, а ты не придумываешь?
– Нет, не придумываю, говорю же тебе, болит.

И тут его осенило.

– Малышка, а когда у тебя менструация?

Она стыдливо покосилась на него, вспыхнув от смущения.

– Кирилл, зачем тебе?
– Когда? – настойчиво повторил он вопрос.
– Ну, завтра или послезавтра.
– А-а, теперь понятно.
– Что тебе понятно? – заинтересовалась Ксюша, надувая обиженно губки.
– С тобой все понятно, и с физикой тоже. Ладно, не надо сегодня ничего учить. В субботу вместе позанимаемся, я тебе помогу и все объясню. Пошли со мной футбол смотреть. Досмотрим второй тайм и пройдемся по улице, погуляем. Выведу мою капризулю на свежий воздух.

* * *

Уже гуляя по улице, Кирилл, проходя мимо аптеки, заботливо спросил:

– Ксюша, а у тебя тампоны есть? Может купим?
– Кирилл, какой ты смешной. Не тампоны, а гигиенические прокладки. Девочкам тампоны нежелательны.
– Ах да, прошу прощения, конечно, конечно, как это я, не подумавши, ляпнул.
– Кирилл, хочешь я тебе одну тайну открою?
– Ну, открой.
– Я в лагере пыталась тампоны попробовать, мне девочки давали. Но у меня ничего не получилось. Так больно было и я испугалась. А прокладки у меня есть, не волнуйся.

Кирилл усмехнулся ее наивным рассуждениям: "Размер тампона причинил ей боль, кто бы мог подумать?!" Его внезапно пронзила мысль: какие выводы могла в связи с этим сделать ее детская головушка.


Глава 10

Часы на городской башне пробили семь долгих протяжных ударов и звонок в дверь крикнул им в ответ отрывисто и звонко.

Кирилл пошел открывать.

– Добрый вечер, – на пороге стояла Ксюшина классная дама, вся засыпанная снегом и смущенно улыбалась.

– Здравствуйте, Наталья Павловна. Проходите пожалуйста, – Кирилл пригласительным жестом раскрытой ладони указал вглубь прихожей. – Прошу Вас.

Помог снять пальто. Она, перегнувшись в подъезд, быстрым жестом струсила с большой собольей шапки хлопья пушистого подтаявшего снега и снова втянулась в квартиру. Дверь захлопнулась и учительница огляделась по сторонам.

Тут же в коридор выпорхнула Ксюша. Девочка услышала из своей комнаты голоса и выбежала посмотреть кто пришел. На ней был голубой теплый банный халат, белые махровые носочки в оранжевых сердечках и тапочки с большущими бубонами. Вся укутанная в мохнатое и пушистое Ксюша напоминала плюшевого медвежонка.

– Наталья Павловна! – глаза девочки полезли вверх от удивления, хотела поздороваться, уже и губки приоткрылись, но вспомнила, что виделись сегодня в школе.

Кирилл учтиво улыбался учительнице, но боковым зрением любовался растерянностью Ксюшиного лица, с восторгом наблюдая, как меняется на нем выражение чувств и мыслей.

Сначала вспыхнула радость от визита классной, которую Ксюша, в общем-то, любила и отзывалась о ней положительно, затем радость сменилась удивлением по поводу столь неожиданного вечернего посещения, а вскоре две спелые вишни округлились и наполнились испугом. И уж после всего этого сам собой родился и озвучился вопрос:

– А что, у меня опять двойка? – Ксюша недоуменно и растерянно переводила глаза с учительницы на Кирилла и обратно. – Поведение плохое?

Перемещавшийся туда-сюда испуганный взгляд остановился на Кирилле, всем своим видом говоря: "Я не знаю зачем она пришла, я ничего такого не делала."

– Нет-нет, Ксения. Никаких двоек. И поведением твоим я вполне довольна.

Ксюша облегченно выдохнула и победно посмотрела на Кирилла: "Вот видишь!" Вслух добавила:

– А то меня Кирилл Андреевич за двойки ругает и наказывает.

– Наказывает? – вопросительный взгляд учительницы заставил брови карабкаться высоко на лоб. – Как наказывает?

Кирилл выжидательно молчал, Ксюша с живостью продолжала:

– А очень просто. Кино не разрешает смотреть – самую интересную серию из-за него вчера пропустила. Или на каток меня не везет или гулять не идем, когда на улице такой чудесный снег валит. Вместо этого сидим дома и учим уроки.

– Ну, это тебе только на пользу пошло, Ксения. Учиться ты стала последнее время значительно лучше, это все учителя заметили. И на твое поведение никто из них не жалуется.

– Конечно, Вам бы так. За плохое поведение пробежка по парку в семь утра, да еще в мороз или дождь.

– Ну, Кирилл Андреевич, это Вы жестко!

– Да нет, Ксюша преувеличивает. Всего-то пару раз было. И не в мороз и не в дождь. Ну, Вы проходите, Наталья Павловна, что ж мы у порога стоим. Ксюша, иди ставь чайник, будем гостью чаем поить – или Вам кофе? – с печеньем, которым ты вместо физики занимаешься.

– Кирилл, печенья нет, только сырники.

– Пусть будут сырники, Вы не против сырников? – любезно обратился он к женщине.

– Нет, я не против.

– Наталья Павловна, – Кирилл уже вел учительницу по коридору, деликатно поддерживая под локоток, – вообще-то, мы еще не ужинали. Окажите честь, составьте нам компанию.

– Да неудобно как-то, получается, напросилась.

– Нет, все нормально, мы гостям рады. Проходите, – опять изысканный пригласительный жест с легким поклоном и обходительной улыбкой.

Кирилл провел гостью в большую комнату и, пока они были одни, вполголоса спросил:

– А если серьезно, какова цель Вашего визита? Ксюша опять напроказничала?

– Нет. Она последнее время молодец. Но я пришла, так сказать, не по своей воле, а по поручению завуча по внеклассной работе.

"Врешь, поручение завуча это только повод, великолепный повод, желанный повод втиснуться в нашу с Ксюшей жизнь, ну ладно, продолжай, послушаем дальше." – Кирилл пронзительно посмотрел ей в глаза властным взглядом Наполеона или Цезаря, под натиском которого – он это хорошо знал – не могла устоять ни одна женщина.

– Дело в том, что приходил инспектор по делам несовершеннолетних с проверкой, интересовался, как у Ксюши дела. Она у них на учете, как сирота и от них районный отдел требует контролировать как девочка живет, в каких условиях, как питается, каков досуг и т.д. Завуч поручила это мне, как классному руководителю.

– Ну что ж, конечно. Смотрите. Сейчас Ксюшу позову, она Вам все покажет и расскажет. Из первых уст, так сказать. А я пока накрою на стол, – и громко крикнул в сторону кухни – Ксю-ша!

На пороге появилась плюшевая Ксюша, теперь подпоясанная передником, с поварешкой в одной руке и с заварочным чайников в другой.

– Малыш, покажи Наталье Павловне как мы живем. Не беспокойся, я все сам приготовлю и позову вас. Давай, крошка.

И Кирилл, проходя мимо девочки, обхватил ее руками, прижимая к себе, развязывая сзади на спине тесемки фартука, снимая его через голову, забирая из рук предметы и напоследок нагнувшись над русой головкой, нежно поцеловал в макушку и шутливо напевая, отправился на кухню.

Ксюша смущенно опустила глаза.

– Хотите, я Вам квартиру покажу?
– Покажи.

– Это зала, общая комната, – она взглядом обвела пространство вокруг себя, – здесь мы смотрим фильмы, слушаем музыку или просто сидим, болтаем. Иногда читаем вместе. Здесь Кирилл Андреевич работает, когда я уже сплю, или когда конспекты проверяет, что-то изучает, готовится к лекциям. – Ксюша показала на стол, стоявший у стены, на котором аккуратными стопками лежали книги, тетради, канцелярские принадлежности.

Они прошли дальше по коридору:

– Это моя комната. Наталья Павловна, у меня теперь компьютер есть. Мне Кирилл свой отдал, а у него ноутбук. Он с ним на работу ходит. Помните, как мне папа не разрешал компьютер, как Вы его еще убеждали, что у современных детей компьютер должен быть. А Кирилл Андреевич мне разрешает и даже научил им пользоваться и задания дает что-то найти в интернете, скачать, прочитать или выучить.

Учительница обвела комнату глазами. Ничего особенного, детская, как детская. Кровать, шкаф, книжные полки, полка с игрушками и безделушками, оставшимися на память от младшего детского возраста. Все чисто убрано, аккуратно лежит на своих местах. Такой же плюшевый, как Ксюша, заяц сидит на подушке, свесив одно ухо. В общем, как у всех нормальных детей.

Прошли дальше.

– Это комната Кирилла Андреевича.

Ксюша остановилась на пороге, пропуская ее вперед. Женщина с любопытством зашла и огляделась. Большая двуспальная кровать в центре, по бокам тумбочки, шкаф-купе во всю стену. Туалетный столик, переделанный в компьютерный, и вместо кремов и парфюмов на поверхности уютно расположился раскрытый ноутбук, мышка, груда компакт-диском, блокнот, подставка с карандашами и ручками.

Еще раз обвела комнату глазами. Тоже все чисто, аккуратно, нигде не валяются разбросанные вещи.

– Это была комната родителей, – грустно прозвучавший за спиной голос Ксюши вывел ее из забвения.

– Прошу к столу, – на пороге появился Кирилл, сразу оценив особый интерес во взгляде женщины, даже какую-то мечтательность при виде его двуспальной кровати и с трудом сдержал понимающую улыбку.

"Ах, интересно, спит он с этой девчонкой или нет? Ладно, пустое. Какое мне дело. Стреляный гусь, его так просто не расколешь", – мучительно думала женщина, пока направлялась в кухню.

– Пожалуйста, – Кирилл галантно отодвинул для нее стул, приглашая и помогая сесть, как светской даме. Ксюша привычным движением егозы плюхнулась на свое место возле стены сама.

– Ксюша, пойди переоденься, пожалуйста. Что ж ты при гостях в халате "вышиваешь".
– Да, ничего, Кирилл Андреевич. Не беспокойтесь, если ей так больше нравиться.
– Нет, пусть приучается к хорошим манерам. Иди, котенок, мы тебя подождем.
– Хорошо, – без всяких возражений сказала Ксюша и через минуту вернулась в джинсах и свитере.

На столе стояла глубокая тарелка с дымящимся пюре, рядом лежала горка котлет и салатница с квашенной капустой, посыпанной сверху похожими на молодой месяц дольками фиолетового крымского лука. В высоких стаканах кумачом рдел томатный сок. Треугольниками нарезанный хлеб покоился в соломенной плетенке. Яблоки и апельсины дружно возвышались горкой над столом в стеклянной вазе на высокой ножке.

– Спиртного, извините, не предлагаю. У нас его в доме просто нет.
– Вы не пьете? – классная дама взмахнула удивленными ресницами.
– Ну почему же. В компании друзей не откажусь от рюмки-другой водки. С женщиной могу выпить хорошего вина или коньяка. Но только не при ребенке. У нас с Ксюшей уже был серьезный разговор на эту тему и мы остановились на цифре восемнадцать и не годом раньше.

Кирилл победоносно покосился на девочку, а та обиженно надула губки.

– Все очень вкусно. Кто же это такой молодец? – шутливо спросила Наталья Павловна, переводя взгляд по очереди то на Кирилла, то на Ксюшу.
– Кирилл Андреевич готовит, а я ему помогаю, – бодро ответила девочка, нежно улыбаясь любимому.

Кирилл продолжил:

– Вот такой у нас ужин. Может быть, в комитете думают, что я ребенка голодом морю? Да вроде нет, здоровая, сбалансированная пища, витамины. Никаких фаст-фудов. Не забудьте указать в своем отчете. Шучу. Грубо, наверное, сказал, неудачно получилось. Извините. Но моя девочка действительно ни в чем не нуждается. Это уж точно можете указать, без преувеличения.

– Я ни в чем не нуждаюсь, у меня все есть, это правда. Я очень счастлива.
– Я вижу, Ксения. Ты в прошлом году совсем другая была. Тебя как будто подменили после лета, прямо не узнать. Сияешь вся, точно светишься изнутри. Это что, Кирилл Андреевич на тебя так повлиял?

Провокационный вопрос. Нужно быть настороже. Кирилл это сразу почувствовал.


– Наталья Павловна, возьмите сырник попробуйте, – предложил он, пока Ксюша разливала по чашкам чай. – Будете знать, на что Ксюша физику меняет.

– А девочкам сырники в жизни нужнее физики, – отозвалась она, стоя к ним спиной и склоняясь над чайником.
– Поговори мне, – шутливо, но строго отрезал Кирилл.
– Это ты сама делала? – удивленно спросила Наталья Павловна, откусывая таявший во рту сырник.
– Да. Вкусные? Меня Кирилла мама научила. Он их очень любит и я часто делаю.
– Молодец, Ксения. У тебя хорошо получается.
– А физику я учу, изо всех сил учу. Это Кирилл Андреевич так шутит, – и она тайком, чтобы учительница не заметила показала ему кончик языка и тут же притворно смутившись, опустила глаза.

– Малышка, если ты поела, можешь идти делать уроки. Я здесь дальше сам управлюсь, все уберу и посуду вымою. Может и Наталья Павловна составит мне компанию и не откажется помочь. Мы вдвоем быстро управимся. Так ведь, Наталья Павловна?

– Помогу, конечно. О чем речь!

"Какой же он, черт возьми, обаятельный. Ему невозможно отказать, если он захочет, то и мертвого уговорит. Только б захотел."

Они вдвоем еще немного посидели на кухне, допивая чай и разговаривая уже о посторонних вещах: о ее работе в школе, о его работе в университете, что общего и различного в этих профессиях, какие трудности. И о других мелочах повседневной жизни.

Взглянув на часы, висевшие над кухонной дверью, Наталья Павловна засобиралась домой.

– Уже поздно, я, пожалуй, пойду. Вы меня проводите?
– Непременно. Почту за честь. Позвольте, сейчас оденусь и отвезу Вас.

И пока Кирилл одевался, она зашла в комнату Ксюши. Девочка сидела за письменным столом над раскрытым учебником литературы и читала или делала вид.

– Вы уходите? – оторвала она глаза от книги, вставая.
– Да, пойду, уже поздно.
– Вам понравилось у нас?
– Да, очень.
– Приходите еще. Мы будем рады.
– Спасибо, Ксения, может быть, приду.

Они вдвоем вышли в коридор, где их дожидался уже одетый Кирилл:

– Котенок, я провожу Наталью Павловну. Будь умницей, я скоро вернусь.

Кирилл помог надеть женщине пальто и дверь мелодичным щелчком закрывающегося замка отпраздновала окончание этого необычного визита.

"О боже, еще одна воздыхательница. Но с ней желательно разобраться как-то мягко и ненавязчиво. С классным руководителем Ксюши ссориться и вступать в конфликт нельзя, чтобы не навредить моей девочке, но и завязывать отношения тоже не хочется. Надо подумать, как полюбезнее отделаться. Пока что нужно держать дистанцию и не позволять заходить за пограничную черту приличия. А там видно будет."

Уже сидя в машине, женщина обратилась к обаятельному, но недоступному опекуну Ксюши:

– Скажите, Кирилл Андреевич, Вам не тяжело с ней, она довольно шустрая. Как Вы справляетесь?
– Ну Вы ж видели. По-разному бывает, но я не привык отступать перед трудностями.
– Как же Вы решились взвалить на себя такую ответственность?
– Ну а что, Вы думаете, ей в детдоме или интернате было бы лучше?
– Нет, не думаю.
– А так она живет в домашней обстановке, в родных стенах, учится в родной школе со своими друзьями-подружками. Вы спросите у нее, хочет она поменять все это на сиротский приют?
– Даже спрашивать не нужно, Кирилл Андреевич. Ответ очевиден. Она же объявила, что очень счастлива. Да и без ответа весь ее облик красноречивее всяких слов об этом говорит.

Кирилл самодовольно усмехнулся: "То-то же."

* * *

Наталья Павловна не спеша поднималась по ступенькам подъезда в свою квартиру, оставляя себе время на раздумья:

"С виду ничего особенного, семья, как семья, хотя и необычная. У них разные комнаты, теплые, дружественные отношения. Взаимная забота и уважение. Любовь? Пожалуй, что и любовь взаимная. Что завучу говорить? Она ведь ждет от меня сенсаций. А сказать-то и нечего. Если не считать того, что очень уж аппетитный, видный, нет, скорее, ЗАвидный мужчина достался этой девочке, которая его-то и оценить по достоинству не сумеет, ввиду малолетства. Но этого говорить завучу, конечно, не стоит. Эх, таких мужиков бабы любят! Такие даже усилий особых не прилагают, чтобы женщину в постель затащить. Эти дуры сами, как козы, прыгают. Вот и я чуть не записалась в их число. А глупая девчонка даже не знает о своем счастье или наоборот, несчастье. Как посмотреть. Попробуй такого мужика удержи. С норовом жеребец. Ежовые рукавицы надо иметь. Хотя это другим надо иметь, а ей нет. За нее он сам держится, никому не отдаст, это сразу видно, вцепился, как коршун, в свою добычу и не выпустит. Он за нее любого на куски разорвет голыми руками, зубами загрызет – такая силища в нем чувствуется. Ух, волчара! Даже если она сама захочет от него уйти, то у нее вряд ли получится – так обойдет, так обольстит, так дело обставит, что никуда девочка не денется, даже не рыпнется. Интересно все-таки, спит он с ней или нет. Как это узнаешь? На извращенца не похож. Спокойный, уравновешенный, интеллигентный, себе цену знает. О-о, еще как знает. Ну с кем-то же он все-таки спит? Хотя, какое мне дело. Меня-то он явно держит на уважительном расстоянии. Застал на мечтательном разглядывании своей кровати и сразу все понял. И я оказалась в роли школьницы, пойманной на горячем. Неудобно. А теперь хоть на молекулы разложись, доказывай, что я приходила по поручению комитета или завуча, он не поверит, так как яснее ясного, что приходила я совсем за другим, и это правда, и она написана у меня на лбу. Черт с ним, пусть думает, что хочет, в меру своей распущенности. Это его дело. Умный мужчина, он виду все равно не покажет, да еще при ребенке."


Глава 11

– Кирилл, я тебя видела, – выпалила Ксюша, едва он после работы переступил порог квартиры. Вид у нее был расстроенный, губы плаксиво поджаты.
– Когда?
– Сегодня днем, в три часа.
– Ну и что? Я ехал по делам, – Кирилл бросил на нее беглый взгляд и стал спокойно снимать пальто и ботинки.
– Но ты был не один. Не обманывай меня, Кирилл. Я-вас-ви-де-ла! – раздельно и увесисто произнесла она, утверждая каждое слово.
– Кого? – невозмутимо сказал Кирилл.
– Тебя и ту женщину.
– Какую женщину?
– Которая ехала с тобой в машине на переднем сиденье. Не притворяйся.
– Хм, ну да, подвозил знакомую из библиотеки. Помнишь, она подходила, когда мы с тобой в читальном зале сидели?
– Я стояла на перекрестке, на углу улицы Мира, а ты остановился рядом на светофоре и даже не заметил меня. Куда ты ехал с ней так рано, ведь ты же в это время на работе?
– Ах вот ты о чем! Ксюша, я всего лишь подвез ее домой – это просто библиотекарь из нашего университета.
– Кирилл, но она так смотрела на тебя, как будто хотела поцеловать и кокетливо улыбалась.
– Ну может, говорила что-то смешное, я не помню.
– И ты в ответ ей что-то говорил и улыбался.
– А что я должен был – плакать?
– Кирилл, она ерошила тебе волосы. Так не подвозят просто библиотекарей.
– Но ведь не я же ерошил ей волосы.
– А ты что ей делал? – выкрикнула Ксюша с намеком, уже не сдерживая себя, – Ты приехал домой только сейчас, спустя три часа?
– Ксюша, это что, допрос с пристрастием?
– Она твоя любовница, да? Это по ней было видно, прямо на лбу написано.
– Ну а раз видно, зачем ты спрашиваешь?

– Кирилл…, Кирилл… – Ксюша стала задыхаться в потоке накатившихся рыданий и негодования, захлебываясь ими, заламывая руки, жадно хватая ртом воздух, и не в силах более продолжать, бросилась вон из прихожей.

Кирилл, сняв пальто, постоял еще с минуту в коридоре, собираясь с мыслями, продумывая стратегию утешение, прикидывая, что объяснить, а что утаить, щадя чувства девочки. Подбодрив свое отражение в зеркале жалким подобием улыбки, двинулся на поиски обиженной беглянки. Он нашел ее в детской, рыдающую в недрах подушки, изливающую перьям и пуху страдания и горечь оскорбленной души.

– Ксюшечка, моя хорошая. Успокойся. Давай я тебе все объясню. Иди сюда.

Одним рывком подхватил ее на руки и понес в залу. Усевшись на диван, посадил на колени, прижимая к себе, говорил тихие слова, которые, как он знал, беспроигрышно действовали на девочку словно седативные препараты.

– Кирилл, ты меня обманываешь. Скажи мне правду, – бормотала она сквозь слезы.
– Что ты хочешь узнать, лапуня?
– Она твоя любовница, да? Ну скажи.
– А тебе станет легче, если я скажу?

Ксюша задумалась. Ее не отягощенный жизненным опытом разум не мог подсказать ей правильного варианта ответа.

– Я не знаю, Кирилл.
– Вот видишь. Ксюшечка, милая моя, я тебя не обманываю, я тебя берегу и щажу.
– Можешь ничего не рассказывать, я и так догадалась.
– Ну вот и молодец, что догадалась, ты облегчила мне задачу. Ты у меня такая умница, я тебя обожаю.
– А ее?

Кирилл запнулся, размышляя как поступить – сказать ли как есть или выдумать правдоподобное объяснение.

Вишенка, ягодка моя, я не знаю, говорить тебе или нет, поймешь ли меня или ты еще глупое дитя? Я ведь взрослый человек, я мужчина. Мне нужна женщина, физически нужна, понимаешь, котенок.

– Тебе с ней хорошо? Что ты с ней делаешь? Ты ее целуешь, обнимаешь? Мне противно, когда я себе это представляю.

У Ксюши уже начиналась истерика. Ее несло и она говорила, не контролируя смысла сказанных ею слов.

– Зайка, – Кирилл притянул ее, нежно обнимая, – Ну зачем ты рвешь себе душу? Поверь, чем меньше ты будешь знать, тем тебе будет легче. Не стоит себя теребить и над собой издеваться, рисуя разные сцены и насилуя свое воображение. Это ни к чему.

– Меня это мучает. Я не могу успокоиться.
– Так нужно, поверь, куколка!
– Кирилл, скажи, как ее зовут?
– Людмила.
– А она знает обо мне?
– Конечно знает. С самого первого дня. Знает, что я тебя очень люблю и никогда ни на кого не променяю.

Ксюша уставилась на него растерянными, влажными от слез глазами.

– Малышка, радость моя, вот послушай, я не люблю эту женщину. Я с ней просто… – Кирилл цокнул языком. – Вертится на языке крепкое словцо не для детских ушей. Ну, скажем так, занимаюсь любовью. Это необходимо любому мужчине, чтобы сохранить здоровье, пойми, крошка.
– Кирилл, ты мог бы заниматься любовью со мной. Я бы могла быть твоей любовницей?
– А что ты умеешь как любовница?
– Ну… – Ксюша растерялась, смутилась, загнанная в угол его вопросом, над которым она никогда раньше не задумывалась – Ну…, ты меня научишь.
– Хм… – Кирилл усмехнулся, любуясь наивным выражением ее личика, и нежно чмокнул кончик носа. – Научу, обязательно научу. Но не все сразу. Когда немножко подрастешь. А пока все останется так, как есть. Договорились?
– Кирилл, мне очень горько осознавать, что у тебя есть другая женщина.
– А ты не думай об этом. Ты моя прелесть, ты самая лучшая. Я с тобой никогда не расстанусь, в отличие от всех других женщин, которые были, есть, и – Ксюша, предупреждаю сразу! – будут еще. Знай это.
– И что, я должна их всех терпеть?
– Нет, это они все вынуждены смириться с тем, что мое сердце занято и для них в нем не осталось ни кусочка свободного места.
– А что для них осталось? – Ксюша ехидно прищурила глазки. – Все, что ниже пояса, да?
– Ксюша, ты опять? Давай не будем начинать всю песню заново. Если ты окажешься понятливой умницей и сама меня не бросишь (хотя я тебе это не позволю сделать при любом раскладе), так вот, я всегда буду с тобой.
– Ты что, будешь удерживать меня силой?
– Конечно. Я же гегемон, а ты моя маленькая девочка и я тебя никуда не отпущу.
– Ну какой ты все-таки… – произнесла Ксюша более дружелюбно, поддаваясь на его уговоры.
– Увы, такой. Ну что, мир?
– Мир, – ответила она и грустно покачала головой в знак неизбежности согласия.
– Ксюшка, а давай скрепим наш мир поездкой на каток прямо сейчас. Давно ведь не были.
– Кирилл, ты же знаешь, что я на коньках плохо катаюсь.
– Ничего, будешь за меня держаться и научишься. Не боги горшки лепят. Пошли, успеем еще до ужина часик покататься. А заодно и поужинать куда-нибудь заедем, чтобы дома не возиться.

* * *

Уже возвращаясь с катка обратно домой, Ксюша, вдоволь нарезвившись и отдохнув душой от тягостных дум, вполне довольная жизнью, держа Кирилла под руку, вдруг вспомнила их недавний разговор.

– Кирилл, можно тебя спросить? Только ты мне честно ответь, ладно?
– Что за предисловие такое загадочное? Постараюсь ответить.
– Скажи, а у тебя было много женщин?
– О, Ксюшечка, радость моя! Ты опять? Давай не будем об этом. Зачем ты начинаешь разговор, который не доставит удовольствия ни мне, ни тебе.
– Ну скажи, только честно? Я не буду расстраиваться и закатывать истерику, ты просто скажи и всё.
– Если честно, то я не считал и никакого учета не вел и нигде не записывал. Да и не остались они у меня в памяти. Но были, конечно, что там говорить. Может, не так много, как хотелось бы. Ну что, ответил я на твой вопрос?
– Кирилл, а почему ты со своими предыдущими женщинами расставался? Что тебе в них не нравилось?
– Не нравилось? – Кирилл задумался, – не нравилось, что они пытались на меня давить, старались подчинить себе, выдвигали ультиматумы, претензии и требования. А я этого терпеть не могу. Если наши отношения доходили до такой стадии, я их бросал. Как только женщина начинает посягать на меня, на мою личность, на мое Я, на индивидуальность, у меня тут же выключается какой-то центр симпатии к ней, как по волшебству, ничего не могу с этим поделать.
– А Людмила?
– Нет. Она мудрая женщина и так не поступает. Да и вообще хороший человек, добрый, понимает меня с полуслова.
– А я?
– Ты единственная. Ты особенная. Ты мой маленький ангелочек, – и Кирилл нагнувшись, подцепил указательным пальцем ее подбородок и поцеловал.
– Кирилл, ты нас познакомишь?
– А тебе этого хочется?
– Нет, не хочется.
– Тогда не познакомлю. Видишь, выполняю все твои желания.


Глава 12

Длинная очередь в университетской столовой свидетельствовала о финансовой доступности и сносном качестве той пищи, которую здесь готовили для студентов и преподавателей четыре толстые поварихи, похожие друг на друга своими габаритами, как две капли воды. Кирилл стоял за весело щебетавшими студентками и уже нагрузил разнос салатом и компотом, когда ему на плечо опустилась увесистая рука. Он оглянулся. Сзади собственной персоной нарисовался Сергей.

– Привет, Кирилл. Давно тебя не видел.
– О, привет! Ты уже вернулся? Как твоя практика прошла?
– Буйно! И поработал хорошо – диссертацию заметно продвинул – и отдохнул в столице отлично. Одним словом, время пролетело, и охнуть не успел. А ты? Что твоя сказочная принцесса, все еще с тобой или уже надоела и ты с ней расстался?
– Более чем со мной. Мы живем вместе в одной квартире.
– Кирилл, ты шутишь? – опешил Сергей.
– Правдив, как никогда, – совершенно серьезно ответил он, всем своим видом давая понять, что в таком вопросе шутить не намерен.
– Ну ты даешь! Как же так? Ты что, женился?
– На ком? На четырнадцатилетней девочке? Серега, включи мозги. Какое законодательство мне это позволит? У нее родители погибли.
– Да ты что?! Печально. И давно?
– В конце октября. И я заделался ее опекуном, неофициально, конечно. В 14 лет лишиться обоих родителей, это тебе не шутка. Ей грозил интернат. Как я мог такое допустить? Уже больше месяца вместе живем.
– Вот как? Я в растерянности, Кирилл, даже не знаю что и делать: соболезнования тебе выражать или…?
– Или! Ты же в курсе, как мне хотелось забрать ее себе. Если бы не кровавая оторочка этого всего… А сейчас я безумно счастлив. Теперь она моя безраздельно. Я об этом мечтал – не в таком трагическом исполнении, конечно – но мечтал с того момента, когда увидел впервые.
– Так ты ее удочерил, что ли?
– Нет. Кто бы мне позволил? Один влиятельный человек помог оформить опекунство на бабушку, за хорошее вознаграждение, разумеется. После оформления документов бабуля убралась к себе в деревню, только ее и видели. А мы переехали в Ксюшину квартиру.
– Ну и как?
– Ой, не поверишь, Серега, чудесно. Никогда бы не подумал, что мне с ней будет так комфортно. У нас все отлично, даже говорить боюсь, чтоб не сглазить. Такое впечатление, что я знал ее всю жизнь и она всегда была рядом.

Они уже упаковали подносы первым, вторым, третьим, салатом и булочкой и, отыскав свободный столик, предавались вкушению столовской пищи. Кирилл с упоением рассказывал, а Сергей с интересом слушал, не перебивал, заметив, что другу необходимо выговориться, поделиться с кем-нибудь своим счастьем.

– Знаешь, Серый, она играет в семью. Так забавно наблюдать, как она исполняет роль маленькой хозяйки. Ей доставляет удовольствие думать, что она, как взрослая, живет с мужчиной, который о ней заботиться, а она может заботиться о нем. Хлопочет обо мне, как это у них в семье было заведено. Возвращается со школы раньше, чем я и, очевидно, копируя мать, готовить мужу (то есть мне), ужин. Прихожу, а она вместо того, чтобы уроки сделать, напечет блинчиков или оладушков. Потом двойки получает и, заодно, нагоняй от меня. Потому что, знаешь, с каким упоением эти школьные училки, особенно молодые и незамужние, меня в школу вызывают по всякому маломальскому поводу. Все норовят свечку нам подержать. А еще Ксюша стирает и гладит мне рубашки. Строго следит, чтобы каждый день у меня была непременно свежая. И так обижается, если пытаюсь одеть одну и ту же рубашку дважды. В субботу или воскресенье наглаживает их целую стопку на всю неделю. Такая забота, подсмотренная у родителей и подсказанная собственным опытом доставляет моей девочке немало радости.

– А квартира какая? – поинтересовался Сергей.

– Да обычная квартира, трехкомнатная. У нас с ней разные комнаты. Я в родительской спальне обосновался, она в своей детской. Правда, прибегает по ночам ко мне под разными предлогами – типа "Мне холодно", "Приснился страшный сон" и т.д., просит, чтобы я погладил ее и через пять минут уже сопит. Ей почему-то очень нравится спать рядом со мной, а не у себя. Малышке хорошо, а для меня мука, пытка. Вообще-то, она беспокойно спит, крутится, ворочается с боку на бок – не девочка, а вентилятор какой-то, "одеяло убежало, улетела простыня" – это про нее. А вот со мной не ворочается. Втиснется под мышку, головушку умостит на плече и замрет, не шелохнется. Боится, что если будет сильно ерзать, я ее отправлю назад в детскую. Если честно, мне с ней очень уютно спать, как с мягкой игрушкой, только живой и тепленькой.

– Так ты с ней…? – осторожно начал было Сергей.
– Нет-нет. Никакого секса. У меня есть с кем потрахаться.

Сергей даже жевать перестал, внимательно смотрел на Кирилла, удивленно пожимая плечами.

– Это кто же?
– Людмила из библиотеки.
– Да ты что, Кирилл?! И давно вы с ней?
– А когда твою книжку относил, тогда и познакомились.
– Знал бы, что так, сам бы отнес. А то все женщины тебе достаются. И девочки тоже.

– Девочки не все, девочка у меня только одна, женщина, кстати, тоже. А тебе кто мешает, Серега? Столько представительниц прекрасного пола вокруг жаждут любви, а ты ленишься оглянуться. Но своих я тебе не отдам, так и знай.
– Мне сейчас не до этого, у меня защита на носу.

Тарелки быстро пустели. Похоже, ни тот ни другой, увлеченные разговором, особо не замечали, что они поглощают.

– А как насчет денег, Киря? Вам хватает? Ты ей выдаешь?

– Хватает. Вообще-то деньги лежат в шкафу на полке. Та часть наличных, которые мы тратим. Остальные на карточках. Но она никогда сама их не берет. Просит у меня, если ей надо что-то купить. И, потом, я каждый день даю ей на карманные расходы и на школьные завтраки. Но она не транжира и распоряжается ими вполне разумно, не покупает ничего лишнего или ненужного и всегда спрашивает, если хочет приобрести что-то существенное. В этом смысле родители ее хорошо воспитали. Чувствуется, что деньгами не разбаловали, знает им цену, но честно говоря, не слишком ими интересуется: если есть – слава Богу, если нету – то и ладно. Даже не знаю, хорошо это или плохо?

Перемена, хоть и носила габаритное название "большая", но не могла растянуться настолько, чтобы вместить все восторги Кирилла, даже несмотря на то, что Сергей, против своего обыкновения, по боль-шей части молчал, превратившись в слух и внимание. Звонок, не пощадивший ни единого закоулка высшего учебного заведения, громогласно возвестил о начале следующей пары и они стали прощаться.

– Заходи в гости, Серега, мы будем тебе очень рады. Посмотришь, как мы живем. Зайдешь? Обещай. Посидим, поговорим в спокойной обстановке. Оторви один вечер от своей диссертации и заходи.
– Зайду, мне и самому интересно все своими глазами увидеть. Пока. Принцессе привет!


Глава 13

Не успел звук поворачивающегося в замке ключа растаять в воздухе, как Ксюша уже висела на шее Кирилла, едва переступившего порог квартиры после работы.

– Кирилл, а Наталья Павловна предложила нашему классу поехать на новогодние каникулы в Карпаты, покататься на лыжах, кто не умеет – на санках. Я в Карпатах никогда не была.
– Ну, на санках – это для моей девочки, само собой разумеется.
– Да нет, многие не умеют на лыжах, так что ты не говори.
– Ладно, не буду.
– Я очень хочу поехать. Только учительница просила не затягивать, побыстрее спросить у родителей и дать ответ, кто поедет, чтобы успеть путевки заказать и билеты на поезд забронировать. Ты меня пустишь? Я очень хочу, – выпалила Ксюша скороговоркой.

"Спросить у родителей… А она спрашивает у меня. Значит считает меня своими родителями, ну или кем-то, полостью заменившим их. А у кого ей еще спрашивать? Я самый близкий для нее человек. И потом, девочка от меня и материально зависит, в моей власти пустить ее или не пустить, выделить деньги на поездку или нет. Хотя дело совсем не в деньгах. О них она, скорее всего, подумала в самую последнюю очередь, если вообще подумала."

Ксюша выжидательно смотрела на него.

– Конечно поезжай, я не против. Мы в школьные годы с классом много ездили. А в Карпатах очень интересно и зимой и летом. Я и сам собирался тебя туда свозить, но с классом, безусловно, веселее.

– Ой, Кирилл, спасибо тебе, какой ты у меня хороший. Знаешь, а родители бы меня не пустили… – задумавшись, с тихими грустными нотками в голосе произнесла она и глаза наполнились влагой как по мановению волшебной палочки (артистка, сущая артистка). В этой влаге и в этой грусти слились воедино прямо противоположные вещи: и тоска по родителям, и обида, что "не пустили бы" и благодарность Кириллу, что он не против.

– Только, Кирилл, понимаешь, даже не знаю как тебе сказать, – начала Ксюша обходительно и замолкла, стараясь уловить настроение и предугадать ответ (а вовремя ли вообще соваться сейчас со своей просьбой).

– Говори уж, слушаю тебя внимательно.

– Да Наталья Павловна сказала, что она одна боится ехать с нами так далеко. Нужно чтобы еще кто-то из взрослых сопровождал, для подстраховки. Переживает, что не справится с такой оравой, все-таки ответственность за чужих детей. Ну и просила меня поговорить с тобой, чтобы ты тоже поехал.

– Со мной?! – Кирилла как током ударило, – вот так новость.
– Ну да. Она узнала, что ты в лагере вожатым работал и сразу ухватилась за эту идею.
– От кого это она, интересно, узнала?
– Я сказала, – Ксюша виновато потупилась. – Она о тебе расспрашивала, как мы познакомились и все такое прочее.
– И что ты еще ей про нас сказала? – Кирилл нахмурился и девочка испугалась, что теперь он рассердиться и у нее не получиться его уговорить.

Поэтому заглаживая свою болтливую вину, торопливо добавила:

– Больше ничего. Сказала, что ты очень хороший вожатый и тебя все слушаются. Что у тебя опыт и умение ладить с детьми. С тобой не забалуешь. Я это хорошо помню. И все. Честное слово.
– Ладно, верю.
– Кирилл, я очень хочу, чтоб ты поехал. Было бы так здорово.
– А скажи, Ксюша, это она сама тебе предложила? – Кирилл в упор смотрел на свою простодушную девочку, по выражению лица стараясь понять о степени ее осведомленности об истинной причине такого предложения со стороны классного руководителя.
– Не предложила, а попросила узнать.

"Подъезжает и не знает на какой кобыле ко мне подъехать. Вот теперь Ксюшу подослала. Ну что я им медом намазанный, что ли. Хотя, конечно, приятно, чего уж там. Но с классной не стоит интим завязывать – потом так просто не отцепишься и это может навредить Ксюше. Черт, что же делать?"

– Я подумаю. Давай ужинать.

– Правда? Ой как здорово! – Ксюша захлопала в ладоши и запрыгала на месте, потеряв при этом мохнатый тапок, слетевший с подошвы, запрыгала уже на одной ножке, пытаясь второй дотянуться до беглеца и водрузить на место.

– Я еще не дал своего согласия, – строго отрезал он.
– Ну пожалуйста, Кирилл, – она сразу сникла, но в глазах продолжала прыгать радость надежды.
– Ксюша, а сколько вашей классной лет?
– Тридцать лет, она сама так говорить.
– И давно ей тридцать лет?
– Как это?
– Всё, проехали. Это я пошутил, – протянул Кирилл, думая о своем.
– Ну так что мне ей ответить: ты согласен или нет? Если ты не согласишься, то она, пожалуй, и не повезет нас. Сказала, что одна не потянет такую шайку разбойников.
– Я подумаю, Ксюша, не дави на меня. Всегда надо сначала подумать, прежде чем что-то говорить или делать.

– Ладно, – Ксюша хитро улыбнулась, решив, что тоже подумает, как его уболтать, ведь поехать очень хотелось, да еще с НИМ, на глазах всего класса. Пусть все узнают какой у нее парень, а не только Лера с Мишей. Ксюше не терпелось похвастаться перед всеми, что Кирилл такой замечательный. И она в мечтах уже рисовала эту чудесную поездку и раскрашивала дни в Карпатах разноцветными красками их с Кириллом взаимоотношений у всех на виду, чтобы было почти так же, как в лагере. Только не летом, а зимой, не отряд, а класс. Ну, какая разница. Это даже лучше.

От проницательного взгляда мужчины ее наивные мысли не ушли незамеченными. "Мое солнышко размечталось, только девочка не знает, что у классной на меня свои планы. Неужели Ксюша ни о чем не догадывается? Или настолько еще глупышка или умело делает вид. Она за время нашего знакомства сильно изменилась, заметно повзрослела."

– А когда ей ответ нужно дать?
– Чем быстрее, тем лучше, чтобы успеть с билетами и путевками.
– Ладно, завтра скажу. Мне нужно с этой мыслью ночь переспать.
– Лучше со мной.
– Ты мне поговори, развратная девчонка. Всё, пошли ужинать. Я голодный и злой.

Кирилл специально лег пораньше, собираясь подумать в постели (что-то ему последнее время редко удавалось побаловать себя такой роскошью). Но не тут то было – к нему, с проворностью кошки, примчалась Ксюша, и мигом зарылась под одеяло.

– Можно к тебе, Кирилл?
– Нет, я же сказал, что буду с мыслями спать, а не с тобой. Мне надо подумать.
– Но со мной же лучше?
– Что лучше – спать или думать?
– И то и другое лучше.
– Марш к себе, живо!
– Я замерзла, – начала Ксюша давить на жалость.
– Укройся вторым одеялом. Брысь!
– Ну, Кирилл…
– Разговор окончен, – отрезал он.

Конечно, ничего не стоило пустить ее, тем более, что чувствовать это милое, теплое существо у себя под боком было необычайно приятно. Кирилл любил засыпать, слыша возле уха ее сонное дыхание, ощущать нежное, расслабленное тело рядом. Ксюша догадывалась и пользовалась всяким предлогом, чтобы примчаться к нему. Но сегодня он решил проявить твердость характера. Пусть знает, что если он сказал "Нет", то это будет НЕТ, а не легкое на уговоры, трансформированное, пластилиновое "Да".

Ксюша надула губки и зашлепала босыми ногами в направлении детской: "Ну и ладно, лишь бы согласился. Так хочется поехать…"

"Поехать с малышкой в Карпаты было бы неплохо – я и так собирался ее повезти – не в этом году, так в следующем. Но Ксюше с классом интересно – это понятно. Мною хочет перед всеми похвастаться – это тоже понятно. А ведь я не удивлюсь, что это была Ксюшина идея, чтобы я поехал сопровождающим, а училка только с радостью за нее уцепилась. Сговорились девчонки против меня, преследуя каждая свою цель. Эх, тяжела ты шапка Ловеласа. Эти женщины в могилу меня сведут своей любовью, не дадут своей смертью умереть.

Придется ехать. С одной стороны, интересно понаблюдать за Ксюшей в среде сверстников – как она в школьном коллективе себя ведет, как общается. Что там мне классная говорила о каких-то мальчиках, якобы влюбившихся в нее? В общем, стоит поехать, оценить картину изнутри. Я знаю какая Ксюша дома, а вот какая она в школе? Увижу своими глазами, это объективней, чем со слов малютки или учительницы.

С другой стороны экономия – сопровождающий едет со скидкой, а то и вовсе бесплатно. Уже плюс. Та-ак, ну что еще? С Натальей надо как-то разобраться. У нее на меня свои планы. Но это можно по ходу дела, исходя из ситуации, корректировать. А может и закрутить интрижку, черт с ней, чтоб в поездке не скучать, раз уж она так навязчиво набивается. Совместить приятное с полезным (хотя что тут приятное, а что полезное – большой вопрос). Что мне, жалко? Сотрется, что ли? Надо только заранее поставить в известность, что роман без продолжения. Хлопотно, конечно, возни много… «Что-то ты, Абдула, старый стал, ленивый. А помнишь раньше какой был?» А теперь? Получил то, что хотел – свою Вишенку – и успокоился?"

Кирилл зевнул, внушительно развалившись на кровати, блаженно закинув руки за голову, прислушиваясь к завыванию ветра за окнами…

На следующее утро Ксюша подорвалась рано, без посторонней помощи, хотя обычно Кириллу приходилось долго ее будить и стаскивать с кровати за руки и за ноги. И тут же прошлепав в обратном направлении – из детской в спальню – быстро и как ни в чем не бывало юркнула к нему. Понятно, зачем примчалась. Он притворился, что спит. Ксюша терпеливо примостилась рядом. Лежала, время от времени тяжко вздыхая, искоса поглядывая на него. Кучеряшки на виске защекотали Кириллу скулу, предательские ресницы дрогнули и Ксюша с воодушевлением воскликнула:

– Кирилл, ты же не спишь!
– Не сплю, не сплю, радость моя. Что ты хотела? – притворно удивился он.

Она даже "Доброе утро" забыла сказать, так была переполнена нетерпением услышать его ответ:

– Ну что, ты подумал?
– Подумал.
– И…? Говори, не мучай меня.
– А может мне хочется тебя помучить, подразнить. Так забавно за тобой наблюдать, видя твое нетерпение.
– Ну говори, Кирилл, не тяни.
– Ладно, поеду. Что с тобой делать!
– Ура-а!!!

Ксюша вскочила на ноги и запрыгала на пружинном матрасе, балансируя, чтобы не упасть.

– Тише, тише. Кровать продавишь. Ну что ты делаешь, разбойница. Где я потом буду спать?
– Со мной будешь спать, – радостно кричала она, прыгая на постели, как маленький ребенок, – У меня в детской. Я тебя к себе пущу.
– У тебя кровать узкая.
– А мы тесно друг к дружке будем прижиматься.

Кирилл поймал ее за щиколотку и, дернув, повалил на кровать. Но она еще продолжала вибрировать от восторга и он, навалившись на нее, поцеловал, успокаивая, приводя в адекватное состояние.

– Всё, всё, хватит, разошлась девочка. Только запомни, моя прелесть, никаких исключений тебе не будет, не надейся. Будешь как все остальные дети. Опять по имени-отчеству. Никаких поцелуев и прогулок под луной. Ясно?

– А как же наша коллекция? Что, ты меня на вершине горы не поцелуешь?
– На вершине горы так и быть, поцелую, если никто не будет подсматривать за нами.
– А в поезде на верхней полке?
– Ну, может и в поезде. Но больше ни-ни…

Ксюша захихикала, предвкушая эти восторги, про себя думая: "Ладно-ладно, это мы еще посмотрим, как у тебя получится без поцелуев выдержать."


Глава 14

Еще один декабрьский день догорал хмурым зимним закатом и было приятно после рабочего дня уютно устроившись на диване подвести итоги, обсудить события, поделиться впечатлениями. Кирилл интересовался Ксюшиными делами в школе, рассказывал, что нового случилось у него на работе. Но простая болтовня у него как-то тихо и незаметно переросла в воспитательную работу. Ксюша опять огорчала его очередными двойками и тройками.

Резкий звонок в дверь прервал их разговор и она, обрадовавшись перерыву в его назидательных речах, упорхнула открывать дверь. Из прихожей долетел ее удивленный голос:

– Ой, здравствуйте, Сергей Николаевич. Проходите, пожалуйста, – и затем громко, закинув голову с поворотом назад, добавила, – Кирилл, к тебе пришли!

– Вот, Кирилл, ты же звал в гости, я и пришел, с опозданием, правда, но дел перед праздниками много.

– Все нормально, Серый. Заходи. А мы с Ксюшей на Новый год в Карпаты уезжаем, с ее классом, на турбазу в горы. Я тоже еду в качестве сопровождающего… Да ты проходи, проходи…

Мужчины прошли на кухню.

– Ну давай, котенок, ставь чайник, угощай гостя своим пирогом, – и, повернувшись к Сергею, добавил с добродушной иронией, – это мы вместо физики пироги печем. А после двойки получаем и Кирилла в школу вызывают.

– Ну, Кирилл, я выучу и двойку исправлю. – Ксюша уже заваривала кофе, и говорила виноватым голосом, стоя к ним спиной и заливаясь краской. Неловко было, что Кирилл выставляет ее двоечницей перед своим знакомым, да еще вожатым из лагеря, которого она хорошо помнила.

Серега, заметив ее смущение, решил разрядить обстановку:

– Ну и не нужна девочкам физика. А пирог, и правда, вкусный, – заметил он, бесцеремонно откусывая большой кусок, не дожидаясь, пока Ксюша наполнит чашки. – Правильно, Ксения, корми его пирогами, а то он больно строгий.

– Так, Серега, ты мне тут дисциплину не расхолаживай. А ты, котенок, марш уроки делать.
– Кирилл, пусть посидит немного, дай ей хотя бы поесть.
– Да мы вроде ужинали.
– А я пирога хочу.
– Ладно, съешь кусок и за уроки.

Выполнив роль гостеприимной хозяйки, разлив всем кофе, Ксюша склонилась над своей чашкой и подставив личико под струю поднимающегося пара, вдохнула аромат напитка.

– Ксюша, – отхлебывая из чашки, лукаво подмигнул Сергей. – Мы с тобой, в следующем году в лагерь поедем, а его оставим физику учить, раз он такой умный. Поедешь со мной?

– О не-ет. Я только с Кириллом.

Кирилл загреб ладонью струйку дыма над чашкой и направил его к себе:

– Да ни в какой лагерь я в следующем году не поеду. Хватит. Куда я ее на все лето дену, разве что с собой взять. Представляю, как директриса удивится, она ничего не знает. Посмотрим, рано загадывать.

И придавая голосу напускную серьезность, скосив игриво глаза в сторону Ксюши, добавил:

– А то вдруг попадется в лагере еще одна такая балованная девочка, придется и ее удочерить. Открою пансион благородных девиц.

– Ну, нет, никакую другую девочку ты больше удочерять не будешь, я тебе не разрешаю – по-детски капризно надувая губки произнесла Ксюша, наливая Кириллу еще одну чашку.

– Ах вот как мы заговорили, – поймав ее, когда она была рядом и усаживая к себе на колени, парировал он. – Все, придется послушаться, раз принцесса приказывает. Ладно, принцесса, поела, ступай физику учи.

– Зачем принцессам физика? – вставил свои пять копеек Сергей, уминая один кусок за другим, пользуясь моментом когда нет необходимости поддерживать разговор, а есть возможность насладится яблочным пирогом, действительно получившимся очень нежным с большими кусками запеченных яблок в ансамбле с изюмом и корицей, окруженных пеной нежного бисквитного теста, с островами сахарной пудры на румяной корочке.

– А что принцессам можно неграмотными оставаться? Только попробуй двойку не исправить. Исправишь двойку – повезу тебя в развлекательный центр кататься на роликах.

– Ура! На роликах! Спасибо, Кирилл! – захлопала в ладоши Ксюша, обвила его шею руками, чмокнула в щеку сладкими от торта губами и, заглатывая на ходу последний кусок своего пирога и допивая свой кофе, убежала в комнату.

– Ты сначала двойку исправь, – крикнул Кирилл вслед шлепавшим по коридору тапочкам.

Потом глянул на Сергея, пожимая плечами и скривил физиономию, ясно говорившую "Вот такие, дескать, у нас воспитательные методы".

Сергей с умилением наблюдал их шутливо-игривую перебранку. Было ясней ясного, что хоть Кирилл и отправляет Ксюшу учить уроки, но сам бы не спускал ее со своих колен ни на минуту и делает исключение только ради друга.

– Ну Кирилл, да ты просто прирожденный Макаренко. Садись, книгу пиши, – прожевав очередной сегмент торта и, оглядываясь на уходящую в комнату девочку, произнес Сергей.

– Нет, книгу еще рано. Надо на практике проверить.

Да, наблюдая теперь сцены их семейной идиллии, он и сам убедился, что Кирилл не врал. И если бы Сергей не знал, то ни за что бы не поверил, что два месяца назад она потеряла родителей, сразу двоих, и осталась круглой сиротой.

– Знаешь, Серый, мне порой кажется, а может просто хочется потешить свое самолюбие, что ей жить со мной нравится куда больше, чем с родителями, что она, пожалуй, с большим удовольствием жила бы со мной даже при живых родителях. Они у нее строгие были, держали ее в ежовых рукавицах.

– Скажи им за это спасибо. Благодаря их строгости тебе досталось чистое, невинное дитя, а не портовая шлюха. Посмотрел бы я тогда на твои восторги, ахи и вздохи.

– Тогда я бы ее даже не заметил. Я женщин на продажу не люблю, ты же знаешь. Она то и поразила меня своей наивностью, беззащитностью.

– Кирилл, а она по родителям скучает? – доставая сигареты и взглядом спрашивая разрешения закурить.

Кирилл не спеша подал пепельницу, открыл форточку и сел на прежнее место:

– Скучает. Конечно, скучает. Особенно по вечерам. Вдруг погрустнеет и расплачется, вроде бы ни с того, ни с сего. А потом оказывается, нашла какую-то мамину заколку, нахлынули воспоминания и слезы не заставили себя долго ждать.

– И что ты делаешь?

– Успокаиваю. Она в моих объятиях удивительно быстро затихает. Или перед сном, прихожу пожелать ей спокойной ночи, смотрю, плачет в подушку. Вспомнила, как мама ее укрывала. Беру на руки, как маленькую, чуть ли не колыбельные песни пою. Она плачет, уткнувшись мне в плечо. А через несколько минут уже слышу – спит безмятежным сном. Укладываю, укрываю, как мама укрывала, целую в носик или лобик и тушу свет. Вот такие дела.

Сергей внимательно слушал Кирилла не перебивая, глядя на него широко раскрытыми глазами. Он даже про сигарету забыл, она монотонно и бесцельно тлела у него между пальцами.

– Хочешь коньяка? Давай по рюмочке. Я тебе еще кофе налью,– Кирилл уже доставал из шкафа бутылку.
– Я за рулем. Разве что один глоток в кофе налей.
– Да брось ты. У нас останешься. Посидим, поговорим. Я тебя давно не видел. А то в институте некогда, да и обстановка не та.
– Ладно, наливай. Да, Кирилл, твоему счастью можно только позавидовать.
– Не завидуй. Это еще и большой труд и большая ответственность. За двоих, понимаешь?
– В следующем году в лагере я себе тоже милочку подыщу, – задавая веселый тон, начал Сергей, видя, что разговор сворачивает на грустные рельсы.
– Не старайся, у тебя не получится. Только девочку испортишь.
– Это почему же.
– Тут шайтана надо знакомого иметь.
– Ты мне своего одолжишь.

– Мой шайтан слишком мрачный тип, с кровавым подбоем, с безжалостной душой и черными паучьими лапами. Он мою судьбу клешнями кроит и кровью окропляет и траурными цветами дорогу в рай выстилает. Такого никому не пожелаешь. Он со смертью на одном лугу пасется…


Глава 15

Кирилл и Сергей сидели друг напротив друга за обеденным столом, потягивали коньячок и разговаривали, когда на кухне снова появилась Ксюша. Оба были немного под хмельком. Мужчины замолчали при ее появлении и одновременно уставились на девочку: Кирилл с обожанием, Сергей с любопытством. Коньяк уже заявил о себе – глаза собеседников блестели, щеки раскраснелись, языки развязались.

– Кирилл, я спать хочу, уже поздно, – сказала Ксюша, когда Кирилл на ходу поймал проходившую мимо него крошку и, притянув к себе, прижался щекой к ее теплому животику.

– Котенок, свари нам еще кофе, будь другом.
– Подругой, – поправила она. – Сейчас напьетесь кофе на ночь, потом не заснете до утра.
– А ты будешь нам колыбельные петь, чтоб мы заснули.
– Нет уж, я спать буду, а не песни вам петь.

Ксюша достала турку и жестяную баночку. Сергей с интересом наблюдал, как она четкими, вымеренными движениями, исполняет ритуал хозяйки дома, колдуя над поднимающейся пенкой, снимая и снова ненадолго возвращая тонкошеюю посудину на огонь, разливает дымящийся, ароматный напиток, по-взрослому и по-семейному ставит перед ними на стол чашки.

– Приятного аппетита. Ну что, я пойду?
– Давай, малышка, спокойной ночи.
Она наклонилась и поцеловала Кирилла в щеку.
– Спокойной ночи, Сергей Николаевич.
– Спокойной ночи, принцесса.

* * *

– Ты как, Серега, еще посидим?
– Посидим, что ж мы дети, в десять часов спать ложиться. Наливай! Я вот, Кирилл, тебе что хотел сказать? Что?
– Не знаю.
– Что у вас настоящая идиллия, вот что! И я рад за тебя.
– Тише, Серый, тише, – Кирилл попытался приложить указательный палец к губам, но у него это простое действие получилось не с первого раза. – Не говори про идиллию. Я ее боюсь, как огня. Стоит только судьбе услышать это слово в приложение к моей персоне, как она отнимает у меня объект моей идиллии.

И он оглянулся по сторонам, ища глазами притаившуюся и подслушивающую рядом судьбу.

– И это не смешно, Серега. Я тебе сейчас такое расскажу. Ты только не смейся и не считай меня сумасшедшим.
– Да все мы немножко сумасшедшие.

Кирилл воодушевился, даже немного отрезвел:

– Мама рассказывала, как я любил и боготворил отца – он ушел от нас. Я заполнил пустоту в моем сердце любовью к сестре – она умерла. Теперь я понял, что злой рок ждет от меня жертв. Идиллию нужно разбавлять жертвоприношениями. Задобрить судьбу, отдавать ей малое, чтобы она не забрала всего.

– И что ты ей отдаешь?

– Как что? Моя идиллия не полная. Взять хотя бы отсутствие секса. А ты думаешь легко жить бок о бок с любимой девушкой в одной квартире и не трахать ее? Ты сам так пробовал? А я не трогаю, назло себе, стиснув зубы, не трогаю. Потому что страх во мне сидит, Серега, если сделаю ее целиком и полностью своей, то могу потерять навсегда. Вот и терплю, как алкоголик с зашитой ампулой. Да, это жертва. Это мука, адская мука.

Кирилл заглянул в пустой бокал, повертел его между пальцами.

– Ксюша переживает. Хотя малышку с ее наивностью и удается убедить всякими россказнями, что она маленькая, что ей еще рано. Но тело то не обманешь, оно хочет, оно требует, гормоны вырабатываются, химические реакции протекают… Еще одна женщина тоже рядом со мной страдает. Хоть у нас и договоренность и Люда вроде бы все понимает и ни на что не претендует, но она же все-таки живой человек, не робот и не резиновая кукла. Вот тебе и вторая жертва для заклания на алтарь Ее Величества, моей злодейки-судьбы.

– Ну, Людмила взрослая, самостоятельная женщина, у нее есть выбор, ты за нее не переживай.

– Взрослая, но несчастная. Я за нее тоже отвечаю, знаю, что она привязана ко мне, думаю, даже любит, хотя никогда об этом не говорила. Но это, скорее, продиктовано условиями нашей договоренности, чем недостатком чувства с ее стороны. Я ее не люблю, но очень благодарен и, даже в какой-то мере привязан к ней. Она умница, в постели супер. Я не хочу быть свиньей по отношению к ней. Приручил к себе. А "мы в ответе за тех кого…" Ну, сам понимаешь. Вот и получается такой казус: Одну безумно люблю, но не трогаю, другую трахаю, но не люблю. И той и другой благодарен, что они у меня есть. Но обе страдают, зная о существовании соперницы. Получается, я сам себя мучаю, чтобы судьба знала, что нет у меня той идиллии, о которой ты заикнулся.

– Понял, беру свои слова обратно, – откликнулся Сергей заплетающимся языком, до конца не определив, серьезно Кирилл говорит или ломает перед ним комедию. – Может по этому поводу выпьем?

Бутылка коньяка еще несколько раз любезно кланялась пузатым бокалам, пока не расплескала свое янтарное содержимое все до последней капли. Хмель уже порядочно ударил в голову, достигнув той стадии, когда раскрепощенные мысли покидают свою обитель, слова слетают с языка легко и непринужденно, однако не пытаясь при этом прописаться в сознании собеседника.

– Видишь, Серый, я тебе по-пьяни такие вещи говорю, которые на трезвую голову даже себе вслух сказать не решаюсь. Только ты этот бред никому дальше не передавай. Это я тебе по секрету сказал, понял?

– Могила, ты меня знаешь.
– Знаю, поэтому и предупреждаю.

Кирилл достал из холодильника и по-холостятски нарубал крупными кусками колбасу и сыр, нарезал хлеб, да так и оставил лежать все это беспорядочной кучей на разделочной доске.

– Серый, у меня еще одна бутылка припрятана. Пусть Ксюха заснет и я принесу.
– Да хватит уже, Кирилл. Мне еще домой ехать.
– Я тебе поеду. Я, конечно, пьяный, Серега, но не до такой степени, чтобы тебя домой отпустить. Завтра ж суббота – жена, дети малые тебя дома не ждут. Так что даже слышать не хочу. На диване ляжешь. Сейчас Ксюше крикну, чтоб постелила.
– Не буди девочку. Пусть спит. Сами постелимся. Сами пьем, сами гуляем, сами и стелиться будем.
– Ладно.

ЧАСТЬ 4
Глава 1

Ж/д вокзал гудел, как потревоженный пчелиный улей. До Нового года оставалось три жалких дня и все спешили доехать до места назначения вовремя.

Для места сбора Ксюшиного класса был выбран главный зал железнодорожной станции возле часов, причем Наталья Павловна строго-настрого определила время прибытия на вокзал за час до отправления, давая возможность самым недисциплинированным успеть на поезд вовремя.

Ребят привозили родители и армия 9-А каждые несколько минут пополнялась новыми бойцами. На лицах у всех сквозило возбуждение, вызванное предвкушением поездки, новыми впечатлениями, возможностью встретить Новый год в кругу сверстников, вырвавшись из-под опеки родителей и еще множества других перспектив, с ликованием рвущихся наружу.

Дети стояли в центре кучками и оживленно болтали. Родители жались на периферии, иногда перекидывались друг с другом редкими, ничего не значащими фразами и заметно волновались, гораздо более, чем их драгоценные чада. Наталья Павловна суетилась, отмечала списки, давала последние указания, отвечала на расспросы родителей, интересовалась, все ли взяли, ничего ли не забыли.

Фирменный поезд подали на первую платформу и ожидающие ринулись в веренице медленно подползающих вагонов отыскивать свои. Проводница даже не стала проверять у них билеты. Велела всем заходить побыстрее внутрь и располагаться. "Потом, мол, потом, слишком вас много, в глазах рябит. Рассядетесь по своим местам, тогда будет видно."

Прощание на перроне, поцелуи родителей, последние наставления, последние пожелания, прокатившаяся дрожь дернувшихся вагонов, вызвавшая такую же дрожь в душах отъезжающих и провожающих. Паровоз фыркнул, облегченно выпуская из-под колес воздух и замер, терпеливо ожидая часа отправления.

Только Ксюша стояла спокойно. Ей не с кем было прощаться. Кирилл, ее единственное родное существо, стоял рядом, положив руку на плечо, закрывая собой свое сокровище от промозглого северного ветра, тоже заглянувшего на вокзал откланяться. Они стояли вдвоем поодаль, молча, не мешая другим прощаться, в то время как то тут то там слышались восторженные возгласы и звуки напутственных лобзаний.

– Котенок, знаешь почему вагоны только что дернулись, хотя поезд еще стоит и ехать пока не собирается? – спросил Кирилл.
– Нет, зачем?

– Эх, Ксюша, физику когда будешь учить? Это как раз тот случай в обычной жизни, где наглядно работают ее законы. Смотри, двоечница, вагоны перед отправкой машинист подает назад. Между ними есть буферная зона, небольшой такой зазор. Вот машинист и сокращает его до минимума, плотно прижимая их друг к другу. А когда поезд тронется, то сдвинет сначала первый вагон, он покатиться и дернет второй вагон, пока что находящийся в состоянии покоя. В это время первый вагон уже катиться, второй только начинает катиться, а третий еще неподвижно стоит на платформе. И все за счет зазора. Конечно, все это происходит гораздо быстрее, чем я об этом рассказываю, но именно так, в такой последовательности. Таким образом, вагоны будут начинать движение за электровозом постепенно, а не все двадцать сразу. Так гораздо легче сдвинуть состав с места, дергая их по одному, ведь сила трения качения гораздо меньше трения покоя.

– Как интересно, Кирилл! Я не знала.
– То-то же, учи физику, Ксюха, – назидательно сказал Кирилл.

Проводница стала торопить с посадкой, а провожающих попросила покинуть вагоны. Архаровцы все разом ввалились, помахав родителям в закрытые наглухо по случаю зимы окна и перрон медленно поплыл в обратном направлении и родители поплыли и грузчик с телегой и кудлатая бездомная собака, весело махавшая хвостом. А вслед за ней, набирая скорость, пронеслось величественное центральное здание вокзала и скромно жавшиеся к нему пригородные кассы. И что-то там еще замелькало за окнами, но это уже мало интересовало находившихся в вагоне пассажиров из 9-А.


Глава 2

Подростки кинулись занимать понравившиеся места, рассовывать рюкзаки и сумки. Желающих поехать в Карпаты набралось двадцать пять человек – десять девочек и пятнадцать мальчиков. Да плюс два сопровождающих: Наталья Павловна и Кирилл Андреевич. И эта беспокойная команда оккупировала большую часть вагона.

Кирилл, Ксюша, Лера и Миша расположились в одном купе вместе. Миша, хоть и не учился в 9-А, но тоже решил поехать, ему понравилась идея провести с любимой девушкой бок о бок целых восемь дней, да еще встретить Новый год вместе. Это было чудесно! Он не мог пропустить такого подарка судьбы.

Миша с Лерой хорошо знали и Кирилла и Ксюшу, поэтому чувствовали себя раскованно и спокойно. Двум влюбленным парам было вполне комфортно вместе и они заранее сговорились занять одно купе.

Однако Кирилл в первое время после отправления был сильно заклопотанный, перемещался по вагону как тайфун, помогая всем расположиться, закидывая на багажные полки тяжелые чемоданы, приводя в адекватное состояние не в меру возбудившихся подростков.

Ксюша его почти не видела, сидя в своем купе с друзьями и только слышала летающий по вагону громогласный, глубокий, но такой дорогой, ласкающий ее ухо своей бархатистостью, голос.

Наталья Павловна сразу оценила организаторские способности Кирилла Андреевича и внутренне благодарила за помощь и тихо радовалась, что не промахнулась, пригласив его в поездку. Он сразу взял бразды правления в свои руки на правах сильного и опытного мужчины и руководителя, ибо такова была его естественная натура. Рядом с таким мужчиной ей непроизвольно захотелось быть и нежной, и беспомощной.

"Но это все лирика, размечталась. Поможет справиться с оравой подростков и на том спасибо. А он справится. Подзатыльников вмиг надает, да так, что и обидно никому не будет и пикнуть никто не посмеет."

Вначале Лера, Миша и Ксюша, а также присоединившийся к ним мальчик Дима, с симпатией относившийся к ней, но очень робевший в присутствии Кирилла, играли в карты на пару – мальчики против девочек – придумывая проигравшим разные наказания. Мальчишки мухлевали, перемигиваясь, подавая друг другу тайные знаки, заставляя, таким образом, девчонок часто проигрывать. И тем приходилось то кукарекать, то петь, то целовать победителей. Лера целовала Мишу с наслаждением, от души и долго, а Ксюша, смущаясь, чмокала Диму в щеку. А когда Кирилл забегал их проведать, виновато опускала глаза.

Миша взял с собой гитару, небольшую, походную. Он очень красиво на ней играл и пел. Причем с одинаковой виртуозностью исполнял и классику и попсу. Да так умело комбинировал все это, чередуя мелодии, что получалось очень здорово. К ним в купе набилось полным полно желающих послушать музыку, отчего в помещении стало очень душно и совершенно нечем дышать.

Кирилл, воспользовавшись передышкой, зашел к Наталье Павловне. Она сидела одна и по ее бледным щекам и растерянным глазам было видно, что учительница приходит в себя и старается подбодриться перед предстоящими недельными хлопотами. Вспыхнувшая жалость к молодой женщине вызвала в его душе желание поддержать ее и укрепить уверенность в своих силах. Он уселся на диванчик напротив и улыбаясь, уставился на нее, тоже переводя дух и собираясь с мыслями.

– Я признаться, Кирилл Андреевич, первый раз еду со своим классом так далеко. Это мой второй выпуск. С первыми вообще дальше города не выезжала, боялась, что не справлюсь. Ответственность ведь огромная за чужих детей. С этими тоже ходила в походы только в окрестностях. И вот решилась. Знаете, Кирилл Андреевич, если честно, только благодаря Вам.

Кирилл удивленно вскинул брови.

– Я почему-то верила, что Вы мне поможете, не оставите в беде.
– Ну-у, это не беда.
– Да-да, не беда, я неправильно выразилась. В любом случае, спасибо, что откликнулись.
– Рано благодарить. Давайте вернемся сначала домой благополучно, а там разберемся.


Кирилл не без интереса наблюдал, как ее глаза прямо-таки захлестывает волна обожания, зарождающегося чувства, которое, хочешь не хочешь, а придется держать в узде. Он незаметно внутренне вздохнул: "Ладно, разберемся."

– Ну что, пройдусь пожалуй, по вагону, посмотрю, как там ребята. Не хотите со мной? – беспокойно отозвался Кирилл, хлопнув себя руками по коленям, вставая.
– С удовольствием.

В обеденное время Кирилл наконец-то появился в купе вместе с Натальей Павловной, которую пригласил пообедать с ними, и они дружно стали накрывать на стол все то, что приготовили еще из дому. Ксюша то и дело вскидывала на Кирилла влюбленные, восторженные глаза, сидя рядом с ним на диванчике возле окна, сложив при этом ноги по-турецки, терлась щекой о его плечо, намазывала ему бутерброды, много ёрзала, всячески стараясь обратить на себя его внимание. Кирилл держался спокойно, сдержанно, понимая что в присутствии другой женщины (явно им заинтересовавшейся) вести себя как-то по иному было бы некорректно.

Взрослые теперь часто выходили вместе, проверяя все ли у всех в порядке, кто чем занимается и так далее. Ксюша в такие моменты начинала грустить, подпирая рукой щеку, сидела молча, тупо уставившись на бегущие мимо пейзажи.

За окнами мелькали то темная стена совершенно голого леса, то широкая полоса укрытого снегом поля, то деревушка, где над каждой хатой приветливо торчал в небо, как кошачий хвост, сизый дым из трубы. Люди топили печи и осознание этого веселого потрескивания дров внутри их жилищ окутывало деревушку уютом и безмолвием морозного дня.

Но вот скорость поезда стала стремительно падать, сменился отстукиваемый колесами ритм, послышался скрежет тормозов и поезд плавно подкатил к маленькой станции, полностью укутанной снегом, глубоким, почти нехоженым – лишь несколько тропинок было расчищено и глубина среза позволяла вычислить толщину снежного покрова. Все было бело на этой белой станции – безлюдной, безмолвной.

И только огненно-красный куст рябины алел среди этой пустоты и белизны, как отчаянный крик какой-то неразделенной одинокой любви. На удивление, рябина не была покрыта снегом, как другие деревья, а стояла вся голая, кроваво-пунцовая, будто устыдившаяся своей наготы.

– Смотрите, как красиво. – Лера бросилась к окну, – как будто символ пламенной любви стоит, нависает над вечностью.

Ксюша глянула на нее с пониманием.

– Да, красиво, аж глаза режет.

Девчонки продолжали выглядывать в окно, навалившись с двух сторон на расположенный под ним вагонный столик.

– Лера, Лера, смотри, – закричала вдруг Ксюша, толкая подругу и припадая лицом к самому стеклу.

По перрону к кусту рябины, утопая по колено в снегу, без куртки и шапки, в одном легком свитере, в котором он только что сидел в купе, бежал Миша. Он начал отламывать нижние ветки, выбирая самые красивые и полногрудые. Некоторые сопротивлялись, не желая расставаться с породившим их деревом и Мише приходилось отыскивать среди них самые податливые.

А в это время поезд слегка дернулся, крякнул, медленно и нехотя покатился и Миша и рябиновый куст, так же медленно, но неотвратимо, стали удаляться и перемещаться к заднему краю оконного проема.

Девочки отчаянно закричали. По вагону прокатился точно такой же крик, пронизанный испугом и ужасом неминучего.

Последнее, что удалось увидеть Ксюше в свое окно, это был Кирилл, бежавший по перрону навстречу подростку. Она видела, как Кирилл тянул перепуганного парня по направлению к уезжающему поезду. Оба они, утопая в снегу, спотыкаясь и падая, кинулись назад к набиравшим скорость вагонам.

Ветки упали на снег и окропили его кровавыми каплями. Миша оглянулся, на миг задумавшись, что важнее: собрать их или догнать поезд. Но Кирилл уже наклонился и хватая кое-как рассыпавшиеся гроздья, подавал их Мише. Потом дернув его за руку, потащил, спотыкаясь в глубоком снегу. В двух последних вагонах двери были открыты – на станции из них вышли пассажиры – а проводница, увидев разворачивающееся на ее глазах действие, ждала, чем оно завершиться, положив левую руку на стоп-кран.

Они подбежали к ее вагону, пропуская предыдущий с наглухо закрытыми дверями, и женщина отступила в глубь тамбура, давая им возможность подняться по ступеням.

Ухватившись за поручни, Кирилл помог взобраться Мише и заскочил сам. Проводница только покачала головой, не в силах вымолвить ни слова, а Кирилл уже подталкивал растерявшегося юношу по направлению к переходу между вагонами, не желая вступать с ней в объяснения и пререкания.

У него у самого, честно говоря, дрожали руки, и не давала покоя мысль, что неплохо бы, пока дойдут до своего вагона, примостившегося в начале состава, немного успокоиться, отдышаться и прийти в себя.

Когда дверь из тамбура грозно хлопнула и Кирилл с Мишей замаячили в конце коридора, в проходе уже выстроилась целая толпа зрителей во главе с Натальей Павловной. Учительница стояла бледная, как покойник и держалась за сердце.

Они молча проследовали сквозь строй зевак с разинутыми ртами в свое купе.

– Лера, это тебе! – Миша протянул ей кое-как сложенные вместе ветки рябины, символ пламенной любви.

Лера смотрела на него с полными слез глазами и противоречивыми желаниями, рвущимися наружу: врезать ему пощечину или броситься на шею и расцеловать.

– Спасибо, – она не сделала ни того ни другого, а просто взяла букет и окунула в него свое пылающее лицо, пряча там и волнение, и недовольство, и восхищение его шальным поступком и свою любовь к нему. – Я так за тебя испугалась, – только и смогла прошептать она.

Ксюша смотрела на Мишу восторженно, не мигая. Кирилл же подумал, что такие романтические и безрассудные подвиги можно совершить только в молодом возрасте – ему самому, почему-то, не смотря на свою пламенную любовь к его дорогой девочке, не пришла в голову такая безумная идея.

И хотя Миша получил крепкий подзатыльник от Кирилла Андреевича и укоризненный взгляд от Натальи Павловны, он чувствовал себя героем, а Лера прекрасной дамой из рыцарского романа. Ветки рябины багряно пылали на белой скатерти вагонного столика, заботливо воткнутые ее рукой в литровую банку.

Остаток дня порадовал Кирилла Андреевича и Наталью Павловну отсутствием происшествий и сносным поведением вверенных им подопечных. В одиннадцать вечера свет в вагоне приглушили, намекая, что время позднее, неплохо бы устраиваться на покой, так как завтра предстоял нелегкий день еще двух пересадок и переездов.

Ксюша запросилась на верхнюю полку, но Кирилл запретил, по опыту зная, как тревожно она спит у себя в кровати. Не хватало еще, чтобы свалилась, когда поезд вдруг дернется или затормозит, или просто по причине своей ночной вертлявости.

Миша тоже, подражая Кириллу, расположился сверху, не взирая на просьбу Леры, заботливо уложив ее внизу. Кирилл нагнулся над Ксюшей и поцеловал перед сном, как поступал обычно. Миша сделал тоже самое.

– Кирилл, ты все бегаешь. Я тебя совсем не вижу. Побудь со мной. Посиди, пока я не засну.

– Спи, спи, моя хорошая. Мы ведь с тобой договаривались, что в поездке тебе никаких исключений не будет. За всеми нужно следить, чтобы не случилось беды и все вернулись домой живые и здоровые. Ну, ладно, я с тобой посижу немножко, а ты засыпай, я всех обойду и тоже лягу. Спокойной ночи, моя куколка.

Проверив все купе, Кирилл с Натальей Павловной вышли в тамбур.

– Здесь холодно, – сказала она закурив, струшивая пепел в висевшую тут же жестянку из-под кофе.

Женщина почему-то не надела куртку, направляясь в неотапливаемый тамбур и Кириллу пришлось накинуть на нее свою. Наверное, к такому благородному жесту она не отказалась бы присовокупить и его теплые объятия, но этого он делать не стал.

Постояли там, пока она курила, разговаривали, обсуждая суету сегодняшнего дня и планы на завтра, любовались глубиной и чернотой ночи, стучавшей вагонными колесами за окном, если только этим можно было любоваться, дорисовывая в сознании то, что глаза не могли различить во мраке.

– Ну что, спокойной ночи! Завтра еще один нелегкий день. Пересадка на электричку, долгая дорога в горы на турбазу. Неплохо бы отдохнуть, Наталья Павловна. До завтра!

– Спокойной ночи, Кирилл Андреевич!


Глава 3

Львов встретил их искрящимся морозным утром, белизной и чистотой выпавшего ночью снега, широко улыбнулся старинным фасадом железнодорожного вокзала. Через час электричка убегала в сторону Ивано-Франковска, а оттуда автобус держал курс на турбазу в горах. И во всех этих пересадках и переездах требовалось зорко следить за командой разбойников из двадцати пяти человек, копошившейся, расползавшейся, постоянно норовившей что-нибудь отчибушить.

Накануне ночью горную дорогу засыпал толстый шар снега, и для рейсового автобуса она стала абсолютно непроходимой. Поэтому навстречу им был выслан вездеход, имевшийся на базе для таких случаев, довольно частых в этих местах. Вездеход был той единственной ниточкой, связывающей турбазу с внешним миром. Автобус металлической штангой пригвоздили к тяжеловозу-труженику с огромными колесами, опутанными железными цепями, и он поволок путешественников к месту их долгожданного отдыха в горах. Это обстоятельство доставило дополнительную порцию восторгов детворе, которая, как известно, не ищет легких путей – чем больше приключений, тем лучше.

И только к вечеру, когда окружающий мир с головой окунулся в глубокий сумрак, вездеход, вплывая в гостеприимно распахнутые объятья решетчатых ворот, издал пронзительный крик влюбленного лося во время гона, оповещая турбазу о своем прибытии.

Несколько строений туристического комплекса уютно разлеглись на дне долины, окруженной верховинами и полонинами – гордостью Карпатских гор. Это место предназначалось для тех, кому надоела цивилизация, кто мечтал уединиться и побыть наедине с природой, насытиться ее ароматом и колоритом. Зимой неописуемые красоты укрывались толстым снежным покрывалом.

Дома были, по большей части, деревянными. Хотя самое большое здание – жилой корпус – горделиво красовалось тремя этажами и кирпичной кладкой. Остальные, размером поменьше, сооруженные в духе традиционных народных построек, успешно маскировались под калыбу, сауну, спортивный комплекс с тренажерами и бильярдным залом, прокатный пункт спортивного инвентаря, несколько открытых беседок для летнего отдыха. На окраине турбазы, наползая на склон соседней горы, ютились избы работников и обслуживающего персонала.

База и сегодня оставалась отрезанным от цивилизации ломтем туристического пирога и у обитавших здесь людей другой работы не было. Она с давних давен, еще с советских времен, была единственной кормилицей и работодателем местных жителей. Здесь гордились целыми династиями, посвятившими свою судьбу туристическому делу.

* * *

Расселение новоприбывших заняло довольно много времени и напоминало мышиную возню. Номера представляли из себя двух-, трехместные комнаты и ребята, столпившись в холе, шумно распределяли между собой кто с кем желает устроиться. Определившихся девушка-администратор в национальном костюме регистрировала, выдавала ключи и Кирилл Андреевич отводил их на второй этаж, помогая нести чемоданы и дорожные сумки.

Лера с Мишей в числе первых заняли двухместный номер. Вернее, это Миша подсуетился, очень уж ему хотелось расположиться с любимой девушкой наедине. А Леру просто поставил перед свершившимся фактом. Он брал пример с Кирилла Андреевича и старался, подражая мужчине, сам принимать решения.

– Лера, а ты не боишься с Мишей в одной комнате? А если родители узнают? – зашептала Ксюша, как только до нее дошла весть о таком раскладе.

– Не узнают. Ведь ты же не скажешь? И потом, ничего не будет. Это я твердо решила.

– Я рассчитывала, что мы с тобой, а Миша с Кириллом поселяться. Мне кроме тебя не с кем. Другие девочки уже разобрались по парам, а с Зойкой и Маринкой я не хочу, они курят, буду там задыхаться, да и противные они, ты же знаешь.

– Ксюша, я думала, что ты с Кириллом Андреевичем захочешь.

– Он меня еще дома предупредил, что я буду как все другие дети, никаких поблажек и исключений, может и не разрешит с ним вместе поселиться. Он такой. Если что-то скажет, его не переубедишь. А если нам двухместного номера не достанется, придется с Натальей Павловной в трехместный поселиться. А я с Кириллом вдвоем хочу.

Но Ксюша напрасно беспокоилась. Кирилл и комнату для них занял и, поймав подходившую девочку за плечи, завел в приготовленный номер и усадил на кровать:

– Ты где ходишь, котенок? Мы с тобой здесь будем, поняла?

Ксюша, глядя на него благодарным взглядом, простодушно кивнула.

– Располагайся, я сейчас. Мне еще остальных надо расселить.

Когда Кирилл в очередной раз спустился в холл, у конторки одиноко стояла классный руководитель, протягивая администратору документы.

– Наталья Павловна, а Вы с кем? Уже определились? – шутливо спросил он.

– А мне пары не досталось, буду одна, – грустно, но тоже шутя отвечала она, притворно вздыхая и пожимая плечами.

– Позвольте Вам помочь? – любезно предложил Кирилл, беря ее дорожную сумку.

И уже заходя в номер и оглядевшись, водружая на одну из кроватей ее багаж (их в комнате было две), неожиданно добавил:

– Ну, будет скучно, зовите.

Наталья Павловна резко обернулась и вопросительно уставилась на него.

"В каком смысле?" – спрашивали ее глаза.

– Ловлю на слове, – произнесла она вслух, делая вид, что шутит.

– Простите, я неловко выразился, – усмехнулся Кирилл, взглядом сердцееда давая понять, что он сказал именно то, что хотел, а слова – это лишь дань вежливости.

"Жаль" – ответили ее глаза, но это уже было неважно. Кириллу сделался ясен как божий день весь дальнейший сценарий развития событий, так, что даже стало неинтересно.

"Ну и ладно, подумаешь. Не придется – как там у Набокова? – словно отроку, прибегать «к одинокой схватке стыдного порока». Она не против и мне женщина не помешает."

И Кирилл, улыбнувшись напоследок широкой одобрительной улыбкой, вышел.


Глава 4

На следующее утро в столовой Кирилл Андреевич объявил план мероприятий на сегодняшний день:

– После завтрака все идем кататься (или учиться, это у кого как получиться) на лыжах, санках, сноубордах и так далее. Возвращаемся к обеду, потом тихий час – это обязательно, ведь сегодня, как многие из вас, наверное, догадались впереди новогодняя ночь – так что ночью спать не придется. Но это касается тех, кто хочет праздновать Новый год. Остальным, конечно, не стоит беспокоиться.

Ребята загудели. Спать в новогоднюю ночь никто не собирался.

– Я и так выдержу, хоть две ночи подряд.
– Да ладно, ты даже на уроках спишь.
– Я закаленный, целый год тренировался.
– Тренированный сурок.
– Сам сурок.

В столовой начался галдеж. Но громкий голос Кирилла прозвучал над этим гамом, как большой соборный колокол над площадью в пасхальный день.

– Никого заставлять не будем. У нас свобода выбора. Каждый спит, когда хочет – днем или новогодней ночью. Всё! Тема закрыта. Кто все-таки решил праздновать, после ужина придется потрудиться. Приготовить фойе для встречи Нового года. С администрацией мы договорились, они не против. Вдоль стен поставим столы из столовой, по центру будет танцплощадка. Кто за такое предложение, прошу поднять руки.

Все опять загалдели. Вырос лес рук, поднимали сразу по две. Некоторые пытались присовокупить к ним еще и ноги, хотя бы одну, у кого сколько получалось.

– Значит так, мальчики возятся со столами и стульями, девочки занимаются сервировкой. Но это мы еще за ужином обсудим. А сейчас доедайте и вперед, покорять снежные вершины и спуски…

* * *

Когда все раскрасневшиеся, набегавшиеся, от души накатавшиеся, вернулись на базу, в столовой их ждал сюрприз. Заехала еще одна группа отдыхающих. Это были студенты из Белгорода, двенадцать человек, туристы, прибывшие встретить Новый год на турбазе, а на следующий день отправлявшиеся в горы в поход с ночевкой. Ребята оказались хорошие, общительные, одержимые туризмом, студенческим задором и жизнерадостностью. Они сразу поддержали идею встречать Новый год вместе, общей компанией, хоть и были старше, но виду не подавали, завели знакомство с девятиклассниками, держась с ними без высокомерия и зазнайства, на равных. Помогали расставлять и накрывать столы, украшать зал, готовили аппаратуру для танцев. Других отдыхающих на базе не было, да и рассчитана она была всего-то на сорок шесть мест. Маленький уютный островок полуцивилизации среди дикой нехоженой карпатской природы.


Глава 5

Плазма на стене разразилась приветственной речью президента, часы терпеливо отстукивали последние минуты уходящего года, шампанское, любезно разрешенное Кириллом, уже приняло низкий старт на выходе из горлышек бутылок. Он убедил Наталью Павловну, что если не разрешить спиртное в лице шампанского, все равно напьются, только тайно и в неконтролируемых количествах. А так все будет под присмотром. Студенты тоже поддержали идею с шампанским, у них был спортивный режим, завтра их ждал поход в заснеженную горную даль, вернее, высь, так что пьянство с храпом в салате категорически исключалось.

Наталья Павловна наблюдала, как искрящийся напиток норовил умчаться из бокалов.

Обе пары – Кирилл с Ксюшей и Миша с Лерой – сидели за столом вместе. Наталья Павловна делила соседний столик с тремя девочками. Магнитофон изо всех сил старался угодить танцующим. Услышав медленную мелодию, Кирилл встал из-за стола и протянул руку:

– Ксюша, можно тебя пригласить?

Она вскинула на него глаза, полные восторга и нерешительности, и даже оглянулась точно так же, как когда-то в лагере, будто по близости могла находиться еще одна Ксюша и, улыбнувшись милыми несимметричными ямочками, поднялась ему навстречу.

Она так же как и тогда, только уже намеренно, потянулась руками к его плечам, а он обхватил ее за талию, потом взяв ее кисти и, поцеловав в ладошки, приладил их пониже на уровне груди и шутливо произнес:

– Не тянись так, ручки устанут и ты не захочешь больше со мной танцевать.

Ксюша засмеялась.

– Кирилл, ты разве помнишь? Точно, как в лагере?
– Конечно помню. Я все помню.

Они танцевали одни посредине зала и на них смотрели несколько десятков глаз. Во все глаза смотрела и Наталья Павловна. Только теперь Кирилл не боялся, что кто-то неправильно расценит его волнение и неверно истолкует его интерес к этой девочке. Сейчас она принадлежит ему целиком и полностью и ему некого бояться, никто не отберет ее у него. А Ксюша таяла в его горячих ладонях, нежно обнимавших точно так же, как тогда в лагере, и льнула к нему, ощущая теплоту его тела. И ей вдруг показалось, что сейчас лето и что это ее первый танец с ним. И среди зимних снежных гор заплескалось вдруг теплое южное море и зарождающееся новое, непонятное, всепоглощающее чувство к незнакомому мужчине…

Потом стали выходить и другие ребята, окрыленные их примером.

– Кирилл Андреевич, мне кажется, будто это дискотека в лагере, и Вы меня первый раз пригласили на танец, и мои родители живы, и мы не живем вместе в одной квартире и еще ни разу не целовались и… и… Ой, я сейчас заплачу.

– Не надо, Вишенка, радость моя. Мы ведь мечтали никогда не разлучаться. Видишь, мечты сбываются. Помнишь, как ты не хотела уезжать, просилась остаться со мной?

– Помню.
– Вот теперь ты со мной. Ты об этом не жалеешь?
– Что ты, Кирилл! Я так счастлива!

Кирилл нагнулся и нежно поцеловал ее, не глядя на кружившиеся вокруг пары. Правда, на них мало кто обращал внимания, все танцевали и развлекались, как кому нравиться. Этот эпизод не прошел незамеченным, пожалуй, только для Натальи Павловны, в силу своего собственного интереса наблюдавшей за Кириллом и его воспитанницей.

Когда танец закончился и они вернулись к своему столику, Леры с Мишей не было, они тоже танцевали где-то поодаль.

На следующий медленный танец Кирилл о чем-то задумавшись, умышленно или случайно, но приглашать Ксюшу не стал и через несколько мгновений к ней, смущаясь, подошел Дима:

– Кирилл Андреевич, Вы позволите мне Ксюшу пригласить, – весь заливаясь краской, заикаясь и смущаясь, но стараясь держаться джентльменом произнес он.

– Конечно, Дима, если Ксюша не против, я не стану возражать.
– Ксюша, давай потанцуем, – уже осмелев и сияя от счастья, обратился к ней Дима.

Ксюша скосила глаза на Кирилла, спрашивая у него разрешения, но Кирилл взглядом и кивком головы подтвердил то, что ранее озвучил и она ушла танцевать с мальчиком.

У Кирилла приятно защемило сердце. До боли знакомая картина напомнила ему лето и его ревность тогда и терзания и неизвестность впереди. Нахлынули воспоминания о лагере и том мальчике Романе, его далеком сопернике. Как это было давно и как смешны были его тогдашние страхи в свете сегодняшних событий и зигзагов судьбы. Тогда он даже представить себе не мог такого развития сюжета.

Погрузившись в пучину воспоминаний, Кирилл спохватился лишь когда заметил, что Дима приглашает его Ксюшу снова и снова, вернее, на радостях, не отпускает от себя вовсе, танцуя с нею уже который танец подряд.

"Ну что ж, ладно. Пусть будет так. Теперь-то мне нечего волноваться. И ей тоже нужно позволять невинные развлечения и легкий флирт. Если леску держать в натяжку, она лопнет и рыбка уплывет к другому рыбаку, а если позволить катушке свободно раскручиваться, рыбка все время будет на крючке. Это любой рыболов знает, как дважды два. Да и мне передышка не помешает."

Кирилл поднялся и подошел к соседнему столику.

– Наталья Павловна, позволите Вас пригласить? – подавая руку и улыбаясь не допускающей возражения улыбкой Кирилл повел ее в круг, стараясь держаться подальше от Ксюши и ее кавалера.

– Вы очень нежно танцевали с Ксенией, – сказала она, намекая, что видела и объятья и поцелуй.

– Вспомнили с ней летний лагерь, когда еще были едва знакомы, – Кирилл сам себе усмехнулся, повисая на грани этих воспоминаний. – Вот ведь как бывает. Даже не вериться. Кажется, что это было так давно…

– Знаете, Кирилл Андреевич, Ксюша очень изменилась после лета. Это все заметили: и учителя, и дети. Раньше была совсем другой.

– И в какую сторону?

– В лучшую, несомненно, в лучшую. Она просто светиться от счастья, налилась какой-то женской красотой и свежестью. Раньше была таким зажатым ребенком – робким, застенчивым, угловатым. Родители держали ее в ежовых рукавицах старомодных понятий и она остро ощущала свою неполноценность в сравнении с другими детьми. А теперь такая веселая, открытая, радушная, раскрепощенная, как будто чувствует за собой надежную опору, поддержку, новый мир, ранее для нее недоступный. Девочки ей завидуют. Они ведь уже не маленькие и прекрасно понимают, что Вы для нее не просто опекун, но еще и любимый молодой человек.

– Не очень то уже и молодой. Да и потом, я с ней вроде строго стараюсь себя вести, чтобы не разбаловать.
– В любом случае, у Вас хорошо получается.

Танец закончился и Кирилл, поддерживая даму под руку, посадил на прежнее место и сам уселся напротив на свободный стул. Две девчонки-сплетницы тут же подскочили и плюхнулись рядом.

– Наталья Павловна, а в нашу Леночку Серову студент влюбился, а она в него. Он не отходит от нее весь вечер, а она вся красная и счастливая, – наперебой затараторили они.

– А вам и завидно, – шутливо одернула их классная. – Я это еще днем заметила, как они друг с друга глаз не спускали.
– А они и сейчас друг с друга глаз не спускают, только вдвоем танцуют и не расстаются ни на минуту.
– Ну что ж, так бывает. Любовь с первого взгляда.
– А у нее глаза блестят, как у мартовской кошки.

– Нет, для кошки март большой роли не играет, это для кота актуально, – Наталья Павловна искоса бросила беглый взгляд на Кирилла. Он усмехнулся, но промолчал, не стал вмешиваться в их содержательную беседу.

В этот вечер он предоставил Диме возможность танцевать с Ксюшей, сам же уделял максимум внимания Наталье Павловне. Однажды его самого неожиданно пригласила Лера, но весь танец они проговорили о Мише. Кирилл лишь снисходительно улыбался ее наивным любовным восторгам.

К трем часам ночи слипающиеся глаза Ксюши сигнализировали Кириллу, что ее пора ненавязчиво, но безоговорочно транспортировать в постель, иначе она рискует заснуть прямо за столом.

– Ксюшечка, родная, пойдем я тебя уложу спать, пойдем, моя хорошая.

– Да, пойдемте, Кирилл Андреевич, я уже засыпаю на ходу. Я еще на горке так устала, – вяло и сонно шептала она по дороге заплетающимся языком и заснула мгновенно, едва склонив голову на подушку.

Когда Кирилл вернулся, многие уже ушли, в зале осталось лишь несколько самых выдержанных бойцов, взявших обязательство стоять насмерть до рассвета в эту Новогоднюю ночь, да толпа студентов, что-то шумно обсуждавших в стороне.

Наталья Павловна все еще сидела за столиком, уже одна и Кирилл подсел к ней составить компанию.

– Наталья Павловна, – прозвучал над головой незнакомый голос и она от неожиданности вздрогнула, оглянулась, Кирилл тоже поднял глаза на говорившего.

Возле стола стоял молодой человек, державший за руку растерявшуюся Леночку Серову, смущенно опустившую голову и скромно жавшуюся к его плечу.

– Меня зовут Виктор. Я понимаю, что это безумие, но не могу поступить иначе. Хочу попросить у Вас… – он запнулся в нерешительности.

– Руки Вашей дочери, – тихо и серьезно закончил фразу Кирилл.

– Почти, – Виктор кинул на него быстрый колючий взгляд и продолжал, обращаясь к Наталье Павловне. – Отпустите Лену со мной в поход завтра. Не со мной одним, конечно, а с нашей группой. Через два дня придем обратно на турбазу и я верну Вам ее в целости и сохранности.

– В целости? – переспросил Кирилл, в упор уставившись на парня.

– Наталья Павловна, отпустите меня пожалуйста, – взмолилась Лена, – Вы же знаете, у меня родители туризмом занимаются, я с детства в походы хожу, я закаленная. Ну пожалуйста.

К их столику постепенно стали подтягиваться остальные студенты.

– Наталья Павловна, мы за нее всей нашей командой ручаемся, – заговорило сразу несколько голосов. – Будем следить за Леной, оберегать ее, отпустите девочку, хотите, на колени перед Вами встанем все вместе.

И все двенадцать человек театрально плюхнулись перед их столиком на колени, сложив в мольбе руки. Лена одна осталась стоять, как пестик дивного тропического цветка, окруженный двенадцатью лепестками.

– Если Вы меня не отпустите, я сама уйду.

– Наталья Павловна, это серьезная угроза, думаю стоит отпустить, – Кирилл Андреевич решил, что настало время вмешаться. – Надеюсь, что ребята с головой дружат и все у них будет в порядке. Только как быть со снаряжением, продовольствием на еще одного человека?

– О-о, не волнуйтесь. За этим дело не станет. Недостающее снаряжение можно на базе взять, а продуктами мы с ней поделимся. Это не проблема.

– Ну раз так, дерзайте ребята, – Кирилл сам принял решение и глянул на классную таким властным взглядом, что та не посмела возразить.

Лена подскочила к Кириллу Андреевичу и, повиснув у него на шее, расцеловала в обе щеки. Потом крепко обняла Наталью Павловну так, что у той полезли глаза из орбит.

– Мы завтра выходим после завтрака, а через два дня будем уже на базе, – отрапортовал старший по группе и по возрасту, здоровый парень, турист до мозга костей.

И уже когда все разошлись и Наталья Павловна с Кириллом остались одни, она укоризненно заметила:

– Кирилл Андреевич, я несу ответственность за детей. Отпустить девчонку с посторонними людьми – это безумие.

– Я почему-то этим ребятам верю. И моя интуиция подсказывает, что все будет хорошо. Она меня еще не подводила. А удержать силой не получится. Охота пуще неволи. Тайно убежит. Вы же не станете ее наручниками к кровати приковывать.

– У меня в памяти группа Дятлова. Только недавно фильм пересмотрела. Погибло девять человек ни за что, ни про что. Безумцы, Понесла нелегкая в горы, чтобы там помереть.

– Наталья Павловна, да это ж когда было? В пятьдесят девятом году, за царя Панька. Да и горы те были дикие, нехоженые. А тут проходной двор, а не горы, куда не плюнь – везде цивилизация. Одним словом, не сомневайтесь, все будет хорошо, все вернуться живыми, здоровыми и счастливыми.


Глава 6

– Может пойдемте к Вам, Наталья Павловна, и продолжим праздновать? Уже все расходятся, скоро утро, – предложил Кирилл, заговорчески понизив голос и пронзив ее насквозь очаровательной улыбкой победителя.

– Пойдемте, – тоже тихо, но нерешительно откликнулась она.

– Я сейчас, – Кирилл метнулся в буфет, купил красного вина, коробку конфет, захватил со стола два бокала и через минуту шел следом за ней по лестнице на третий этаж – ее комната была этажом выше.

– А ребята молодцы, хорошо провели вечер. Никто не напился до чертиков, вели себя сносно, без мордобоя, танцевали, веселились.

– И студенты тоже были на высоте. Подавали нашим положительный пример и снисходительно приняли "малышей" в свою компанию. Интеллигентные ребята.

– Я переживала, думала будет хуже. Знаете, Кирилл Андреевич, как волновалась.

– Я видел, как студенты наших осадили, когда те буянить вздумали. Я даже вмешаться не успел, так они всё четко сработали. А Вы видели, как Володя Мановский сидел на подоконнике и вдруг исчез. Вот только что был и нету, как сквозь землю провалился?

– Нет, не заметила.

– Оказывается он за окно выпал. Опрометчиво на стекло облокотился, рама открылась – они здесь наружу открываются – так вот, открылась, пропустила нашего красавца во двор воздухом подышать и захлопнулась, то ли от ветра, то ли под собственным весом. Никто ничего не понял. Студенты первые сообразили в чем дело, кинулись его искать. А он, как сидел на подоконнике, так и повалился в сугроб спиной, умудрился заснуть прямо на лету. Туристы его еще на улице в чувство привели, снегом оттерли, подзатыльников надавали и обратно приволокли, да еще и спать уложили, так как праздновать он был больше не в состоянии. Неужели так шампанское подействовало?

– Думаю, было что-то покрепче шампанского.

– Честно признаться, это единичный случай. Все остальные вроде вполне вменяемые. Кстати, студенты четко контролировали процесс, следили, чтобы наши мальчики не слишком напивались. И за девчонками нашими приударяли, танцевать приглашали, хотя у них свои имеются.

– Вы, Кирилл Андреевич, говорите наши ребята, наши девчонки, как будто и правда слились с моим девятым "А" в одно целое.
– Лучше скажите, взял ответственность. Но это ничего, мне не в тягость, я привык.

Они прошли по длинному коридору в самый конец, где находилась комната классной дамы.

– Ну вот и пришли, – Наталья Павловна открыла дверь своим ключом и вошла первая, щелкая выключателем.
– Вы не голодны? – участливо осведомилась она. – Может чай поставить?
– Лучше вино, – Кирилл уже откупоривал бутылку, разливая по бокалам рубиновый нектар.
– Давайте на брудершафт и перейдем на ты, – сказала Наталья Павловна и сама же устыдилась своего предложения или сделала вид.
– С удовольствием…

Кирилл почувствовал возле своего лица тепло от ее согнутой руки, щекой ощутил смятение тонкой кисти, а допив первым, забрал оба бокала и нетерпеливо поставив их на стол, круто повернулся к ней, приближаясь и нависая.

– Ну, теперь, по русскому обычаю, троекратное лобзание?

Женщина ждала, затаив дыхание.

Ладонями почувствовал, как пылают ее щеки. Приподнял горевшее лицо, намереваясь поцелуем затушить (или разжечь еще жарче!) вспыхнувший пожар. Легчайшим образом коснулся губами ее губ и отстранился, чтобы заглянуть в глаза, стараясь определить степень готовности. Прочитал в них согласие и желание, обхватил губы сильнее и быстро соскользнул, чтобы затем, в третий раз, уже вонзиться в них яростно, победоносно, со всей страстью самого горячего и пылкого поцелуя.

Наташа растаяла, почувствовав себя Снегурочкой в Берендеевом царстве.

– Нужно дверь закрыть, – он вдруг вспомнил, что заходил последний, пропуская даму вперед и лишь толкнул створку ногой, так как руки у него были заняты. Ключ мелодично звякнул, отгораживая их от случайных вторжений.

Теперь перед Кириллом стояла трогательно нежная, податливая женщина, одновременно трепетная и страстная, застенчивая и жаждущая. И куда только подевалась та суровая матрона, которая еще недавно так властно и классно руководила девятым "А" в стенах средней школы № 15 и на родительском собрании и даже перед отъездом в здании вокзала.

Удивительно мягкая кожа, теплое, отзывчивое тело, жарко обнимающие руки, подвижные исполнительные губы. Серия восторгов, стонов и вздохов, райское наслаждение и полное изнеможение, заключительные аккорды нежности, слипающиеся ресницы и очередь из сновидений, жаждущих украсить первую в этом году, и без того волшебную ночь…

Кирилл заснул в ее постели. Уже во всю рассвело и тусклое солнце рождественской звездой украсило верхушку самой высокой ели, когда ему удалось разлепить глаза и оглядеться. Наталья спала на соседней кровати, теперь одетая в ночную сорочку.

"Надо уходить. Ксюша проснется и, заметив мое отсутствие, испугается. Хотя она вчера поздно легла и очень устала, так что сегодня будет спать до обеда. Ну, все равно, стоит переместиться в свой номер, пока еще все спят."

Кирилл встал, начал одеваться. Наталья Павловна открыла глаза.

– Наташа, я пойду?
– Кирилл, спасибо тебе. Это было чудесно.
– Ну что ты. Не надо. Мне с тобой тоже было очень хорошо.
– Ты придешь еще?
– Приду.

И Кирилл, нагнувшись над ней, поцеловал томно раскинувшуюся на подушке женщину, блаженно закрывшую глаза и подставившую ему губы для поцелуя…

* * *

– Где ты был? – протянула Ксюша сквозь сон, не раскрывая слипшихся ресниц и поворачиваясь на другой бок.
– Спи, спи, крошка, – убаюкивающее прошептал Кирилл, погладил девочку по плечу, поправил одеяло, тихонько разделся и лег.


Глава 7

На следующий день народ дрых долго. К завтраку явились лишь пару человек, ранних пташек, да еще группа туристов, готовившихся уходить в длительный поход с ночевкой.

Но к обеду стали собираться уже окончательно проснувшиеся, проголодавшиеся, готовые к новым подвигам подростки. Наступил не только новый день, но и новый год, покатился новый отсчет времени. Все собирались в столовой, делились впечатлениями о вчерашней ночи, шушукались, переговаривались, обсуждали и спорили, смеялись, строили планы на будущее.

Последней явилась Наталья Павловна, накрашенная, по-новому причесанная, одетая в нарядную шерстяную кофточку и модные джинсы. Она широко улыбалась и прямо-таки вся светилась изнутри каким-то новым ореолом жизнерадостности. Все притихли и разом уставились на нее.

– Наталья Павловна, что с Вами случилось? Вы сегодня такая веселая.
– Вы какая-то новая в Новом году.
– Вам эта кофточка очень идет.
– Вы такая красивая.

Зашумело сразу несколько голосов с разных сторон залы.

– Так ведь вы вчера себя хорошо вели на празднике, не напились, не подрались. Я вами довольна, – звонким, бодрым голосом отозвалась учительница.
– А мы всегда будем себя хорошо вести, чтобы вы на нас не злились, – сказала отличница Вера.
– И не орали, – добавил троечник Саша.
– И не ругали, и оценки хорошие ставили, и родителей не вызывали, – друг перед другом выкрикивали ребята.
– Договорились, ловлю вас на слове, – сказала она и озарившая ее лицо улыбка расцвела веером лучиков в уголках глаз, а на Кирилла украдкой метнулся беглый, счастливый взгляд. Он перехватил его, понимающе усмехнулся и отвел глаза в сторону…

* * *

В столовой Наталья Павловна, глядя как резво уплетают подростки, вспомнила Лену. Интересно, не голодная ли она там? Ее порцию ребята, особенно мальчики, с удовольствием разделили между собой.

– Как там наша Леночка? Довольна ли она, не тяжело ли ей, не голодная ли? – озвучила она свои мысли вслух.

Красавица Вика, кокетливо закатив глазки к потолку, закручивая при этом на щеке полумесяцем локон, промолвила слащаво-завистливым голоском:

– Да не волнуйтесь Вы так, Наталья Павловна, изнасиловали ее давным-давно. Для того и брали.

Все дружно захихикали.

– Типун тебе на язык, Вика, добренькая ты девочка, – отшутилась учительница, но на душе после таких слов стало все-таки неспокойно и она пожалела, что так опрометчиво поддалась на уговоры и отпустила Лену в поход.



Глава 8

Ксюша на лыжах кататься совсем не умела и даже учиться не хотела. Испугавшись еще в первый раз, больше решила не рисковать. Она с Димой и другими ребятами каталась с местной горки на санках, надувных ватрушках, пластиковых лопатках-ледянках. Одним словом, развлечений у подростков была масса. Аппетит нагуливали такой, что добавки не хватало.

За день ребята уставали и вечером выходить на горку желающих находилось немного.

Но Кирилл после ужина обязательно тащил Ксюшу, убеждая в том, что надо от души насладиться впечатлениями – где и когда в городе удастся так порезвиться. Они взяли напрокат большие деревянные двухместные санки и пользовались ими на пару с Мишей и Лерой. Спускались по очереди Кирилл с Ксюшей или Миша с Лерой, а иной раз мужчины усаживали вместе девчонок и со всей силы толкали их вниз. Те с визгом и хохотом летели с горы на запредельной скорости, но под конец горки загребали одной стороной полозьев бугорок или кочку или иную неровность рельефа, и кубарем летели в сугроб, смеясь и визжа еще звонче.

На эту невысокую горку, обслуживающую нужды исключительно турбазы подъемника, естественно, не было. Взбираться приходилось по соседнему, более пологому склону, оснащенному поручнями и площадкой со скамьями для кратковременной передышки и любования местным краевидом.

Спуск освещался и в ночное время. В этот вечер электричество работало исправно, давая возможность отдыхающим продлить удовольствие и пробыть на свежем воздухе до глубокой ночи. Погода стояла чудесная. Ветер отдыхал от трудовых будней, мороз тоже особо не напрягался, держась поближе к нулевой отметке. Небо сияло хрустально-морозными звездами, луна зябко плясала над горной грядой. Что еще нужно, чтобы лететь с горы на санках, наслаждаясь жизнью, любовью, молодостью и красотой этой зимней карпатской ночи.

Миша с Лерой только что припустились с горы вниз с диким улюлюканьем, а Кирилл и Ксюша остались на вершине дожидаться их возвращения. Получилось так, что в этот момент они оказались на вершине одни. Сегодня было мало желающих покататься – в фойе главного корпуса вовсю буйствовала дискотека и многие предпочли ее. Ксюша заметила это и, покрутив во все стороны головой, радостно подскочила к Кириллу:

– Поцелуй меня. На этой горе ты меня еще не целовал.
– Хочешь занести в коллекцию?
– Да, хочу.

Оба засмеялись.

Из-за склона, постепенно вырастая, поднималась Наталья Павловна, прижимая к себе лыжи. Каталась она не ахти как хорошо, а такой совсем небольшой угол наклона давал прекрасную возможность потренироваться и не свернуть шею.

Вечер выдался тихий, относительно теплый, ее заинтересованный взгляд не нашел на дискотеке Кирилла Андреевича – того единственного интереса, способного заманить ее на это детское мероприятие. К тому же она видела, как неразлучная четверка прошествовала на гору с санками и тоже решила отправиться туда. Не сидеть же одной в корпусе в прекрасный лунный вечер, когда все заняты своими делами.

Наталья Павловна появилась из-за холма в тот самый миг, когда Кирилл нежно притянул к себе Ксюшу. Они ее не видели. Учительница замерла на противоположном краю площадки, не смея двинуться к ним, так как ясно ощутила себя лишней и подсматривающей в замочную скважину за чужим счастьем. Она еще раздумывала, как ей поступить, наблюдая, как горячо и страстно и долго целует Кирилл Ксюшу, как трепетно склоняется над ней, как красиво у него это получается – в лучших традициях Голливуда. Вспомнила, как он целовал ее, вкус и мягкость его уверенных, подвижных губ и тяжело вздохнула.

Она непроизвольно ревновала его к этой девочке, умом понимая, что это глупо. Мужчина все равно принадлежит этой дурёхе и душой и сердцем, а она, как не крути, явление временное. Нужно просто ловить момент и успеть насладиться тем, что есть.

Из задумчивости учительницу вывел звонкий смех Ксюши. Кирилл, подставив подножку и придерживая за плечи, повалил девочку в сугроб. Они чуть сползли по склону, визжа и дурачась, в своем безудержном счастье не замечая ничего вокруг. Ксюша взгромоздилась на него верхом, как на коня и зачерпывая двумя руками пригоршни снега, старалась намылить Кириллу лицо. Он ловко поймал и заломил разбойнице руки вверх, рывком перекатил на спину, навалившись на нее и снова поцеловал.

Наталья Павловна с любопытством наблюдала разворачивающееся перед ее глазами любовную сцену на снежном ложе. Это была игра двух любящих людей, её же он просто умело и профессионально использовал. Женщина двинулась по направлению к спуску, все еще прижимая к себе лыжи.

В следующую минуту расшалившиеся влюбленные уже заметили подходившую учительницу. Кирилл подал Ксюше руку, помогая встать и принялся отряхивать с ее спины снег. Девочка еще продолжала резвиться и смеяться, отворачиваясь от него, когда взлетающая ввысь снежная пыль обдавала холодом лицо, набивалась в рукава и за шиворот.

Наталья Павловна приблизилась и они, пойманные со своей любовью на горячем, застенчиво улыбались и не знали, что сказать в первую минуту. Вернее, это Ксюша растерялась, а Кирилл стоял, снисходительно глядя на приближающуюся классную даму, все еще продолжая струшивать снег.

– Решила тоже покататься. Погода чудесная. Хочу потренироваться на лыжах. Здесь склон позволяет.

– А я не умею на лыжах. Даже учиться боюсь. Кирилл Андреевич умеет, но тоже не хочет. Мы на санках. На санках не страшно.

– Это тебе со мной не страшно. А одна ты и на санках боишься. Трусливый зайчишка, он, хоть в Африке, хоть на склонах Карпатских гор зайчишка.

И Кирилл ласково притянул Ксюшу спиной к себе и звонко чмокнул в макушку, на которой восседала синяя шапочка с бубоном, белевшая островами налипшего снега.

Потом как ни в чем не бывало обратился к женщине:

– Вам помочь с лыжами управиться, Наталья Павловна?
– Спасибо, я сама, – и она, пристегнув ботинки, медленно и неумело тронулась вниз.

Когда она поднялась на гору в следующий раз, на вершине две влюбленные пары бегали вокруг стоящих посредине больших деревянных саней и кидались снежками.

– Наталья Павловна, – весело закричал Кирилл, едва она приблизилась к играющим, – я выиграл право у этих обормотов прокатить Вас на санях, если Вы не против, конечно, довериться такому разудалому кучеру.

– Я не против.

– Тогда прошу, – он указал пригласительным жестом на сани, подавая ей другую руку и помогая сесть.

Она расположилась впереди, он примостился за ней.

– Ну-ка, молодежь, подтолкните нас.

Они летели с горы, обдуваемые встречным ветром. Женщина слегка откинулась назад, чтобы спиной чувствовать его тело, а он наклонился вперед, обхватив ее руками, удерживая равновесие.

В конце спуска, когда скорость начала таять, срулил немного вправо с трассы в сугроб и резким движением опрокинул санки. При этом искусно навалился на нее сверху.

"Самец, – подумала Наталья, глядя ему в лицо, – хочет подмять под себя любую самочку, попавшуюся на его пути."

Вслух добавила:

– Ты еще поцелуй меня, как ее.

– Нет, при Ксюше не могу. Я ночью к тебе приду. Пустишь? Натали, ты меня к Ксюше не ревнуй. Это особый случай. Ксюша – это часть меня, это мой ребенок. Принимай меня такого как есть, с этой частью вместе. Больше я тебе ничего объяснить не могу. Сам многого не понимаю в своей страсти к этой девочке.

– Ты с ней спишь?
– Наташа, давай не будем об этом. Вставай, простудишься на снегу лежать.

Он проворно вскочил на ноги, протянул руку, помогая женщине подняться. И так же, как несколько минут назад Ксюшу, стал отряхивать от снега и ее.

"Принимаю такого, как есть. И на том спасибо."


Глава 9

– Кирилл, а давай кровати сдвинем, – предложила однажды Ксюша, едва разлепив глаза и мечтательно глядя в окно на открывавшийся чудесный вид снежного хвойного леса на дальнем склоне.

– Это еще зачем? – Кирилл уже умылся, оделся и успел заправить свою постель. – Не надо. И так хорошо. Сейчас начнем здесь перестановкой мебели заниматься. Может, еще ремонт в номере сделаем?

– А Лера с Мишей сдвинули, – все так же мечтательно глядя в окно, произнесла Ксюша.

– Я вообще жалею, что пошел у них на поводу и разрешил этой парочке поселиться в одной комнате. Не надо было. Воспользовались давним знакомством.

– Они теперь рядом спят, обнявшись, – все еще витала в фантазиях девочка.
– Ксюша, если Лерина мама об этом узнает, она не обрадуется.
– Не узнает, ты же не скажешь.
– Я не скажу, только дуры вы, девки. Скачете в омут с головой, как козы с обрыва.
– Почему с обрыва?
– Классику надо читать, двоечница. Одноименный роман Гончарова, будешь тогда знать почему.
– А мы Гончарова еще не проходили.
– А как кровати сдвигать проходили? Вот ты возьми и прочитай на досуге, тебе понравиться.
– Прочитаю, когда вернемся.
– Вставай, Ксюша, хватит валяться, на завтрак опоздаем.

* * *

После обеда Кирилл задержался с Натальей Павловной, усевшись в фойе на удивительно мягком, располагающем к задушевной беседе диване, а Ксюша с Лерой отправились наверх в комнату. Когда он появился на пороге, девчонки сидели на кровати, причем глаза у Леры были розовыми, припухшими и влажно блестели от слез. Ксюша положила ей руку на плечо, явно успокаивая и растерянно посмотрела на вошедшего Кирилла.

– В чем дело? – Кирилл подошел, глядя на них сверху вниз.

Обе нерешительно подняли на него глаза.

– В чем дело? Что случилось? – повторил он вопрос.
– Лера боится, что… – начала было Ксюша.
– Ксюша, молчи! – резко оборвала подругу Лера и потупилась.
– Хорошо…, – Ксюша тут же осеклась на полуслове.
– И что, молчание тебя спасет? – назидательно сказал Кирилл, присаживаясь перед Лерой на корточки, – Проблему надо решать, Лерочка, а не замалчивать. Рассказывай, что случилось?
– Лера, расскажи. Кирилл поможет, он все знает, он опытный.

Лера отрицательно покачала головой, закусив нижнюю губу, но при этом исподлобья покосилась на Ксюшу, доверяя ей сообщить свою тайну. Ксюша кинула на подругу еще один, контрольный, взгляд, уточняя, действительно ли та разрешает все рассказать, не будет ли потом обижаться. И получив немое согласие, тихо вымолвила:

– Кирилл, Лера боится забеременеть.

Кирилл глубоко вздохнул:

– Понятно… – на мгновение задумался, как правильно продолжить разговор, – ну, а что Миша себе думает?

Лера молча пожала плечами.

– А вы предохраняетесь? Он что, презервативами не пользуется?
– У нас нету, – смущенно прошептала Лера.
– О, господи.

Кирилл подошел к шкафу, достал из дорожной сумки пачку и протянул Лере.

– На, держи. Нельзя так беспечно.

Потом спохватился, передумал и добавил, убирая коробок в карман:

– Хотя нет, я сам с Мишей поговорю.

Ксюша увидела в его руке презервативы и ее глаза полезли на лоб от удивления и подозрения.

– Кирилл, а тебе зачем?

– Да вот для таких случаев. А ты думала зачем? – выкрутился он, идя в наступление, по опыту зная, что это лучшая защита. – Мне ваша беспечность еще по лагерю знакома. Дурные вы, девки, страшное дело. Оно вам надо в 14 лет? Ищите приключений на свою…э-э… голову. Все равно ведь не получаете никакого удовольствия. Ради чего здоровьем рисковать?

– Лере уже 15, она на год позже меня в школу пошла.
– Если б ей было 25, вот тогда б я понял.
– Кирилл Андреевич, меня Ксюша напугала, сказала, что можно сразу забеременеть, – всхлипывая, прошептала Лера, закрывая лицо руками.

– Лера, ну что ты ее слушаешь, сама не знаешь, что ли? А ты, Ксюха, не подливай масла в огонь. Тоже мне, знаток, нашлась утешительница! Девчонки, что мне с вами делать? Вот еще две горе-любовницы…

– Кирилл, а с одного раза можно забеременеть? – не унималась Ксюша.

– Да я так понимаю, что не один раз уже был? – сказал Кирилл, снова присаживаясь перед Лерой на корточки, взял ее руки в свои, отводя их от заплаканного лица и заглядывая в глаза.

Лера грустно закивала головой.

– А когда у тебя последние месячные были?

Лера покраснела, опустила голову и молчала.

– Лер, скажи, не стесняйся, что здесь такого? – Ксюша опять нежно обняла подругу.
– Недавно совсем, в поезде закончились.
– Ну тогда не волнуйся, не должно ничего случиться. Только в дальнейшем будьте осторожнее. А лучше и вовсе пока не давай. Перебьется твой Миша. Хорошего понемножку. Сейчас опасные дни приближаются. Разумнее было бы поберечься. Это ж твое здоровье и твоя жизнь.

Кирилл держал ее руки в своих ладонях и по мелкой, дробной их вибрации ощущал все чувства, вихрем окутавшие в этот момент Леру.

– Как же, попробуй не дай, вы, мужики, и мертвого убалтаете… – вмешалась Ксюша.
– Ба! Откуда у нас такие глубокие познания, Ксения? – ухмыльнулся Кирилл.

Ксюша притворно смутилась, с хитрецой притворно опустила глаза и закусила губу, но ничего не ответила.

– Ну, ладно, ладно, девочка, не переживай так. Ты, если боишься у родителей спросить, ко мне обращайся, и не затягивай, договорились? С такими вещами не стоит мешкать и ждать, что само рассосется. Тебя, Ксюша, это тоже касается.
– А я то что, – удивилась Ксюша.
– Это я тебе на будущее говорю.
– А мне, Кирилл, кроме тебя и обращаться не к кому.
– Ну вот и ладно.

Кирилл сел рядом, обнял Леру за плечи, та склонила к нему голову и зашлась новой серией всхлипываний.

– А сейчас-то что делать? – приставала Ксюша, сидя с другой стороны от Леры и выглядывая поверх ее головы.
– А сейчас жить дальше и думать, прежде чем что-то делать. Все будет хорошо, Лерочка, не волнуйся, все будет хорошо, – Кирилл гладил ее по голове, по спине. – Ничего страшного пока не произошло. А то ты так себя накрутишь, что весь отдых испортишь. С Мишей я сам поговорю.

Ксюша посмотрела на подругу выразительно, взглядом подтверждая, что вот он какой, с ним не страшно, она же говорила, что Кирилл все знает, если он сказал, что все будет хорошо, то так оно и будет.


Глава 10

– Миша, нам надо поговорить, – Кирилл нашел парня в бильярдном зале, сосредоточенно намазывающим край кия мелом.
– Хорошо, доиграю партию.
– Нет, мы поговорим прямо сейчас, – Кирилл перехватил Мишину руку и сжал запястье с такой силой, что у того начала синеть кисть. Мел выпал и покатился по полу, оставляя на нем неприятный мучнистый след.

Миша нехотя передал кий одному из мальчиков и они отошли в сторону.

– Миша, где Лера?
– Не знаю.
– Это не ответ. Ты несешь за нее ответственность на том основании, что ты мужчина, ты старше, ты опытнее и не имеешь право полагаться на мозги глупой девчонки.

Миша вскинул на него непонимающий оскорбленный взгляд.

– Хорошо, пусть не глупой, но все равно девчонки. У женщин семь пятниц на неделе и настроение переменчиво, как погода в мае и зависит как от физического состояния, так и от внешних факторов. Итак, я спрашиваю тебя, где Лера?

– Ну-у, она в корпусе осталась.
– А что она там делает?
– Я не знаю. Мы с пацанами пошли в бильярд играть.
– Миша, зато я знаю и я тебе скажу, что она делает. Она плачет.
– Почему?
– А ты как думаешь?

Миша пожал плечами и вопросительно покачал головой.

– Миша, а вы предохраняетесь? – в лоб спросил Кирилл.

Парень покраснел и уставился в пол, пытаясь подцепить носком ботинка узор на линолеуме.

– Ну…, я… не думал…, я не знал, что…, ну, что мы будем жить в одном номере. И она не соглашалась раньше… Я думал, что и сейчас так будет, а она уступила… – мямлил Миша, то и дело закусывая губу и не зная куда девать глаза.
– Презервативы есть?
– Нету.
– И что ты себе думаешь? Миша, я конечно понимаю, что без них гораздо приятнее, но разве можно так рисковать здоровьем доверившейся тебе девушки?

Подросток молчал.

– Нет, голубчик, так дело не пойдет. Нужно ответственнее подходить к такому важному вопросу. Может вас расселить? Пусть Ксюша с ней живет, а ты ко мне переходи.
– Не надо, я больше не буду, Кирилл Андреевич.
– Детский сад, ей богу. На, держи. Или ты хочешь стать отцом в 16 лет?
– Спасибо, Кирилл Андреевич.
– Ладно. В следующий раз головой думай, а не причинным местом. Или хотя бы спроси. Нельзя так легкомысленно, если ты девушку любишь…


Глава 11

Кирилл вернулся от Натальи к себе в номер и, стараясь не шуметь, быстро раздевшись, лег в постель. Но то ли пружина предательски заскрипела под его тяжестью, то ли луна слишком откровенно заглядывала в окно, Ксюша, вроде бы до этого крепко спавшая, тут же сползла со своей кровати и прошлепав босыми ногами по холодному полу, юркнула к нему под одеяло.

– Мне сон страшный приснился, – тихо пробормотала она и умостила свою вялую голову у него на плече. Ладонь Кирилла проехалась по ee вогнутой спине.
– Кирилл, а погладь мне попочку, – сонным голосом попросила она, не открывая слипшихся ресниц.
– Нет.
– Почему?
– Потому что я сказал НЕТ. Спи. Ты зачем примчалась ко мне в постель? Я устал сегодня, а ты меня дразнишь.
– Ну, пожалуйста… – полусонно канючила она.
– От страшного сна я тебя, так и быть защищу, а большего не проси. Давай спать, Ксюша, завтра рано вставать.
– Ну объясни, Кирилл, почему? Просто объясни и все, – бормотала она сквозь накатывающийся сон, плохо соображая что спрашивает.
– Потом объясню, в другой раз. Спи, а то отправлю обратно. Ты меня знаешь, я не шучу.
– Ладно.

И Ксюша, тяжко и обиженно вздохнув, но все равно наслаждаясь блаженством его присутствия рядом стала проваливаться в царство Морфея.

* * *

Кирилл открыл глаза и посмотрел в окно. Солнце дрожало над верхушками елей, сегодня удивительно яркое. «Мороз и солнце день чудесный…» Ксюша сладко спала у него на плече, вытянувшись колбаской вдоль бока и запустив тонкие пальцы в заросли шерсти на его груди. Ее любимая поза рядом с ним, так как сам он обычно лежал широко раскинувшись на спине и ей ничего не оставалось, как ютится сбоку на узкой кровати.

В дверь негромко постучали.

– Да, войдите, – сказал Кирилл, потягиваясь одной рукой, другой придерживая за плечи сонную девочку.

На пороге появилась Наталья Павловна, нерешительно остановилась у входа, засомневавшись, может, вошла не вовремя.

– Заходи, Наташа, я уже встаю.

Он осторожно достал свою руку из-под Ксюшиной головы и вылез из-под одеяла.

Узкие плавки рельефно и соблазнительно выпячивали мужское достоинство и взгляд женщины непроизвольно скользнул сначала по ним, а потом и по всему упругому телу. Затем, как бы обходя его спортивную фигуру слева, взгляд продолжил движение в сторону кровати, где все еще мирно посапывала спящая Ксюша.

– Не волнуйся, говори, она спит, как суслик.
– С тобой?
– Ну, а с кем же? У нее, кроме меня, никого нет в целом мире.
– Часто?

Кирилл усмехнулся:

– Только когда нам сон страшный ночью приснится и мы ищем у Кирилла Андреевича защиты или предлога – тут уж как повезет – чтобы забраться к нему под одеяло. У него под мышкой теплее и кошмары не мучают.
– Мне тоже сняться страшные сны, – с грустной улыбкой пошутила Наталья Павловна.
– Ну приходи и ты, ныряй под второй бок, у меня второе плечо свободно.

Кирилл подошел к женщине и приветливо поцеловал в висок, обдав ее своим горячим дыханием. Обжигающее тепло его ладоней на своих плечах она почувствовала даже сквозь ткань шерстяного свитера.

– С добрым утром!
– Оно действительно доброе, Кирилл. Михалыч сказал, что трассу расчистили. Так что он может сегодня повезти ребят к замерзшему водопаду на экскурсию, обещал ведь, а из-за ненастья все откладывал.
– И впрямь замечательная новость. Спасибо, что зашла сказать мне об этом с самого утра, когда мы еще спим.

Наталья Павловна извиняющимся, грустно-ревнивым взглядом посмотрела на него.

– Это безумие, Кирилл, но я ревную тебя к этой девочке.
– Ну что ты, глупенькая. Я ж полночи у тебя был, тобою наелся до отвала, куда ж больше?
– Мартовский кот?
– Скорее январский, отмороженный слегка. Натали, твое подозрение, конечно, мне льстит, но я двух женщин за ночь не потяну. Силы уже не те. «Старый стал, ленивый...» Ты явно преувеличиваешь мои способности.
– Я так хочу быть с тобой, Кирилл. Я влюбилась. Боже, что я делаю. Прости.
– Наташа, не говори так. Зачем я тебе нужен? Я неперспективный мужчина, с довеском. Вон мой хвостик сопит в две дырки. Какая женщина станет терпеть меня с таким дополнением? Так что я, Наточка, обречен на холостяцкое существование. Во всяком случае, пока этот чертенок не вырастет.
– Кирилл, ты самый лучший мужчина, которого я когда-либо знала, – растягивая слова, мечтательно произнесла она.
– Ты мне просто льстишь. Не надо, не распаляй ни меня, ни себя. Все равно все останется так, как есть. Увы!

И пока Кирилл разглагольствовал, его стройное, накаченное тело, с которого женщина не спускала восхищенных глаз, скрывалось под ворохом одежд. Сначала спрятались под джинсами ноги, руки, застегнув ширинку, нырнули в рукава, а потом темная шерсть на груди и кубики пресса исчезли под футболкой и свитером.

– Сейчас пойдем к твоему Михалычу решать с экскурсией. Только Ксюху надо сначала разбудить, иначе чудо мое будет дрыхнуть до обеда, проспит и завтрак и экскурсию. Наташ, посмотри, как она спит.

Наталья Павловна перевела взгляд на кровать. Ксюша лежала навзничь, разметав по подушке руки и кудри, чуть склонив набок голову. Детские припухшие губки слегка приоткрылись, издавая равномерное посапывание, а в уголке рта повисла капелька слюны. Брови немного сдвинулись и приподнялись вверх, и на лице застыло невинно-удивленное выражение, восхищение чем-то невидимым, притаившимся по ту сторону сна. Мохнатые ресницы и кончики пальцев легонько подрагивали.

– Спит, как ангелочек, даже будить жалко.

* * *

После обеда случилось еще одно радостное событие. Вернулись туристы из похода, уставшие, грязные, голодные, но счастливые, необычайно возбужденные, переполненные новыми впечатлениями. А с ними и Лена. Живая, здоровая, радостная. Все выбежали встречать прибывших. Они ввалились с рюкзаками и снаряжением, всклокоченные и шумные и холл сразу загудел и наполнился суетой и неразберихой.

Виктор подошел к Наталье Павловне, держа Лену за руку.

– Вот, получите вашу девочку, как и обещал в целости и сохранности. Передаю Вам ее из рук в руки, живую и невредимую.

Учительница озарилась счастливой улыбкой. Как бы там ни было, а в душе она сильно переживала за вверенного ей ребенка.

– Лена, тебе понравилось?
– Наталья Павловна, у меня нет слов, просто супер!!! Я с родителями в походы часто ходила, но этот был что-то с чем-то. Так здорово! Спасибо Вам, что отпустили. Я так счастлива! – Лена захлебывалась от восторга, на глазах у нее выступили слезы, а ребята из девятого "А" стояли вокруг и смотрели на героиню дня с восхищением и завистью.
– Ну, хорошо, что хорошо кончается.

Все наперебой стали приставать к Лене с вопросами. Но она валилась с ног от усталости и Кирилл Андреевич понял, что необходимо вмешаться.

– Лена, тебе, наверное, помыться хочется и отдохнуть, выспаться в теплой постели, так ведь? Давай ты нам вечером после ужина пресс-коференцию устроишь, а пока иди к себе отдыхай, приводи себя в порядок. Ребята, имейте совесть, дайте человеку отдохнуть.


Глава 12

На следующий день опять валил снег. Катание на санках, лыжах, сноубордах, снежные войны. К обеду все вернулись уставшие, голодные, облепленные снегом с головы до ног.

– Всем переодеваться, сушиться и обедать, – скомандовал Кирилл Андреевич.

В столовой к учительнице подскочили сразу несколько человек.

– Наталья Павловна, что-то мальчишек нет: Леши, Никиты, Вовы и Вани – загомонили девочки. – Вон их стол пустой. Они обедать не пришли, да и на горке мы их не видели.
– Может в бильярдной или тренажерном остались? – поинтересовался Кирилл Андреевич.
– Нет, мы с Сашей и Мишей только что оттуда, их там не было.
– Ребята, кто знает, где они? – обратился Кирилл громко ко всем присутствующим.

Все молчали. Оказалось, что сегодня четырех пропавших мальчиков видел только Миша, да и то, когда полусонный шел утром умываться. Сразу после обеда отправились на поиски. Кирилл наметил стратегию и тактику, разбив подростков на группы и каждую наделив определенным заданием, так, чтобы максимально быстро и качественно осмотреть все места их возможного пребывания.

Но облазив территорию базы вдоль и поперек, стало ясно, что четырех подростков мужского пола из девятого "А" класса нигде нет.

Наталья Павловна испуганно, с мольбой и надеждой, глянула на Кирилла, будто тот был кудесником, способным творить чудеса и сейчас взмахнет волшебной палочкой и явит пред ее ясные очи недостающие экземпляры.

– Подождем немного, – рассудил Кирилл, – если через полчаса не объявятся, пойдем прочесывать лес. Нужно подключить студентов, они знают местность, да и туристический их опыт нам пригодиться.
– Может сразу пойдем, через два часа стемнеет. Я волнуюсь. – Наталья Павловна стояла бледная, с перекошенным от страха лицом.

– Знать бы куда идти. В любом случае, поднимаем всех работников базы, инструкторов, берем туристов. Девочек лучше на базе оставить, чтобы потом еще и их не пришлось искать. Да, неприятно. – Кирилл тоже начинал волноваться: потерялись подростки, вокруг горы, лес, зима, мороз, снег, надвигающаяся ночь. Эти обстоятельства никак не способствовали оптимистическим прогнозам, но нужно было держаться, не подавая виду, что он испугался не меньше других, чтобы не сеять панику.

– Наташа, ты наверное, с девочками останься тут, на базе, а мужчины сейчас разобьются на группы и пойдут в разные стороны. Местные должны хорошо знать окружающий ландшафт. – Кирилл не заметил, как от волнения перешел с классной на "ты" и Ксюша удивленно покосилась в его сторону. Но напряжение нарастало и было совершенно не до того, чтобы обращать на такие мелочи внимание.

Облазили вдоль и поперек все окрестные склоны вокруг базы, местные водили их дикими и нехожеными тропами, но результат оказался нулевой. С базы позвонили в МЧС, вызвали вертолет, который сделал несколько витков над уже темным лесом и скрылся.

Лыжный инструктор с красивым именем Мирослав рассказывал подобные случаи из своей практики и жизни, выдвигая новые версии и маршруты поиска.

Некоторое время прочесывали лес уже в темноте, разбившись группами и держась за руки, дабы не растерять остальных, вооружившись факелами и фонариками. Но в лесу, утопая в снегу, морозной ночью долго не походишь и не поищешь. Уж легче искать иголку в стоге сена, если летом и средь бела дня.

Кирилл не находил себе места. Он так остро вдруг почувствовал свою вину перед этими подростками и перед Наташей и перед всем человечеством, что недосмотрел, не уберег. Мысленно рвал волосы от отчаяния и бессилия, но поиски пришлось свернуть, так как глубокая ночь сократила видимость до минимума, мороз же только набирал обороты, то есть градусы, факелы погасли, фонарики сели и нужно было возвращаться.

На базе с нетерпением ждали известий, но особо утешить было не чем. Кирилл порывался отдохнуть, погреться и отправиться опять, однако Михалыч, водитель вездехода, опытный мужик, бывалый охотник, отговорил. "Ночью бесполезно. Только новых людей погубим. Нужно ждать пока рассветет."

Все валились с ног от усталости, нервного напряжения и ужасных мыслей, никому не дававших покоя.

Как ни пытался Кирилл заставить себя хоть ненадолго заснуть, понимая, что завтра будет трудный день, несмотря на колоссальную усталость, сон не шел к нему. В голову черными пауками лезли думы, одна страшнее другой.

Он встал и прошелся по комнате. Ксюша тоже спала на своей постели беспокойно, ворочалась и шептала во сне что-то несуразное. Или вдруг вскрикивала и садилась на кровати с закрытыми глазами, продолжая бормотать или всхлипывать.

Кирилл укладывал ее снова, поправлял одеяло, гладил, успокаивал и она затихала, но не надолго.

"Надо пойти к Наталье, она, наверное, с ума сходит."

Тихо прошел в конец коридора, постучал.

– Войдите.

Классная дама сидела на кровати, одетая, с накинутым на плечи широким шарфом. В комнате было накурено, хоть топор вешай. Пепельница являла собой композицию из нагромождения окурков и нервного напряжения. Кирилл поморщился. Женщина метнулась к нему и молча уткнулась лицом в грудь. Она дрожала. Кирилл физически почувствовал, как внутри у нее, будто в жерле вулкана, зарождается истерика, готовая при малейшей вибрации пространства с неистовой силой выплеснуться наружу.

– Наташенька, милая, все будет хорошо, – он гладил ее по голове, по спине, уверенными, твердыми но нежными и ласковыми движениями, будто хотел ладонями извлечь из нее весь страх и ужас, взамен вселить веру и надежду. – Они вернуться. Они живы. Я чувствую, я почему-то уверен, что с ними ничего страшного не случилось.

Он прижался щекой к ее голове, обхватывая и крепко притягивая к себе.

– Ты вся дрожишь. Тебе холодно? Я тебя согрею, – приговаривал он разные ласковые слова, чтобы отвлечь от тяжелых мыслей и хоть немного успокоить.
– Кирилл, это тюрьма.
– Да брось ты, не говори глупостей. Они живы и завтра найдутся. Студенты ходили же с ночевкой и ничего, вернулись счастливые и здоровые.
– Так то ж туристы. Они опытные, у них оборудование, снаряжение, теплые вещи.
– Наташ, не волнуйся ты так. Не совсем же пацаны безмозглые, оделись, наверняка, потеплее. Ну не в тапочках же они пошли. Все будет хорошо. Вот увидишь. И посмеешься над сегодняшними ночными страхами.

Но она беспомощно разрыдалась у него на груди.

"Ей богу, маленькая девочка. Такая же беззащитная и растерянная, как и Ксюша. Везет же мне на маленьких девочек."

– Не плачь, моя хорошая, не плачь. Все обойдется, все будет хорошо.


Глава 13

Утром, едва рассвело, стали собираться бригады для прочесывания леса в окрестностях турбазы. За ночь опять навалило новую порцию снега, укрыв новым шаром вчерашние следы и улики, задавая спасателям новые головоломки и затрудняя поиски.

Почти все работники, Кирилл, студенты и еще несколько парней покрепче, наскоро позавтракав, разбившись на группы, отправились в путь. Все стояли на улице, в последний раз корректируя свои действия и обсуждая места поисков.

– Кирилл, я с тобой пойду, – Ксюша выбежала без куртки и шапки и кинулась к нему, – я тебя одного не отпущу. Я боюсь за тебя, там в лесу страшно, звери дикие.
– Да, ты меня сильно защитишь от диких зверей, от волка, от медведя. Они твоей красотой прельстятся и забудут, что хотели меня съесть, да?
– Ты шутишь, а я боюсь за тебя. Почему ты всегда всех бежишь спасать?
– Ксюша, я не один, мы с ребятами идем. Ты всех задерживаешь. Марш в корпус, простудишься. Все, я пошел, меня ждут.

Сделали первую вылазку, проходив по южному склону холма два часа, растянувшись шеренгой в пределах видимости друг друга. Кричали, звали, заглядывали под разлапистые ветки елей, в овраги, разрывали подозрительные сугробы. Но там оказывался либо огромный валун, сдвинутый сюда селевым потоком или паводком, либо громадный муравейник. Все безрезультатно. Вернулись на базу немного отдохнуть, погреться с полчасика и отправиться прочесывать западный склон.

Происки не приносили ни малейшего результата. Ни намека, ни зацепки не желал предоставить им снежный лес. И с каждой минутой, с каждой новой попыткой шансов найти мальчиков живыми зимой, в морозном лесу, становилось все меньше, а отчаяние все больше, и разрывавшая душу тоска все пронзительнее.

После очередного захода все сидели в столовой, уставшие и удрученные. Пили чай и невесело переговаривались, намечая план дальнейших действий. Громко и жизнерадостно залаял, аж с каким-то подвывом завизжал Сивко, лохматый дворовый пес, сидевший на цепи возле сторожки охранника. Все притихли, прислушались.

– Семеныч пришел. Осип Семенович, егерь. Его пес очень любит, – заметил Михалыч басом в наступившей тишине, – тот ему из леса всякий раз гостинцев приносит: то заячьи лапы, то косточку от дикого зверя. Сивко его как родного встречает.

Дверь в столовую открылась и на пороге появился лесной человек – лесник. Косматый, в тулупе, в огромной, лохматой шапке. Казалось, он перепутал время и вместо девятнадцатого века, случайно забрел в двадцать первый.

Ти чого, Семенич, причопав? – пробурчал Михалыч.
Спитати, може ви щось загубили? Чи не треба допомогти шукати?
(Перевод: Спросить, может, вы чего-то потеряли? Не помочь ли вам с поисками?)

– Ребят потеряли, – спросил Кирилл. – Вы их не видели?
Семеныч неторопливо грузно сел на табурет, расстегнул свой громадный тулуп и нехотя раскурил трубку.
Бачив, – лаконично ответил он, выпуская в потолок колечко дыма.
– Где? – Кирилл подскочил к нему, уже напяливая на себя шапку и куртку.
Та у мене в хатi, – растягивая слова, произнес Семеныч, блаженно наслаждаясь процессом курения, аж глаза закрыл, причмокивая.
– Что?!
Ви не хвилюйтеся. Я хлопців зверху розтер, з середини зігрів. Сплять. Позасинали, як ті ховрячки.
(Перевод: Вы не волнуйтесь. Я их снаружи растер, изнутри согрел. Спят. Позасыпали, как сурки.)

– Где спят? – подошла Наталья Павловна
Кажу, у мене, в лісі. (Перевод: Говорю ж, у меня в лесу.)

– Как же они к вам попали?
А хто зна? Мабудь дим з труби побачили, от и забігли на вогнище. Казали, що з турбази. Я одразу и допетрав, що загубились діти. Дуже змерзли хлопці, я їх горилкою розтер.
(Перевод: Кто его знает? Наверное, дым из трубы заметили, вот и зашли на огонек. Говорили, что с турбазы. Очень замерзли хлопцы, я их самогоном растирал.)

– Пойдемте скорее, надо их забрать.
Та підождіть, зараз підемо, ось чайку посьорбаю и рушаймо.
(Перевод: Да подождите, сейчас чая попью и двинем.)

Чья-то суетливая рука уже подавала деду большую чашку горячего сладкого чая.
Ви тепліше вдягайтеся, та для тих відчайдух щось тепле візьміть. Бо до моеї хати три години в один бік чухать, та звідки стільки ж. Як що змерзнете, в мене на всіх горилки не висточить.
(Перевод: Вы потеплее одевайтесь, и для тех ребят возьмите что-то теплое. До моей избы три часа в одну сторону идти, да столько же обратно. Если замерзнете, у меня на всех самогона не хватит.)

– Семеныч, дорогой, я с Вами спиртом поделюсь, – восторженно пообещал один из туристов, старший по группе Леша Ботов.
– Осип Семенович, а ведь правда, сколько мы Вам должны за мальчиков? Может я Вам вместо самогона коньяком или водкой возмещу, – предложил Кирилл.
Ні! Ми цих москальских напоїв зроду не вживали. Мені б тютюну трошки. Оце діло. У бухфетниці Марьяни є, але вона в борг не дае, падлюка. – сказал Семеныч громко и деловито направляя слова в сторону буфета.
(Перевод: Нет, мы этих русских напитков отродясь не употребляли. Мне бы табаку. Вот это дело. У буфетчицы Марьяны есть, но она в долг не дает, подлая.)

Та в тебе ж склероз, Семенич, ти своїх богрів не пом'ятаэш, – не осталась в долгу и толстая буфетчица.
(Перевод: Так у тебя же склероз, Семеныч, ты своих долгов не помнишь.)

Кирилл живо купил в буфете четыре большие пачки махорки и передал леснику.
Дякую, синку. Ого, оце добре, аж чотире штуки. Це за кожного парубка по коробці, так чи ні? – Семеныч заметно повеселел, прижимая к себе пачки с табаком, как сундук с сокровищами. – А ви до нас влітку приїздіть і мандривників беріть з собою побільше, бо я це до літа вже скуру, – говорил Семеныч абсолютно серьезно.
(Перевод: Спасибо, сынок. Ого, вот это хорошо, аж 4 штуки. Это за каждого парня по коробке, что ли? А вы к нам летом приезжайте и путешественников с собой берите побольше, а то я до лета это все уже выкурю.)

– Это он так шутит, – нашел нужным пояснить Михалыч.
– Ну что, вперед, – Кириллу не терпелось побыстрее забрать ребят на турбазу, убедиться, что с ними все в порядке, что они не толь-ко живы, но и здоровы и им ничего не угрожает. Лесник оставил их одних в сторожке, а вдруг им еще что-то взбредет в голову. Сказал, что они сейчас спят, но мало ли что, проснуться и отчибушат что-нибудь. – Пойдемте, чтобы засветло успеть вернуться.
– Теперь не заблукаем, я к Семенычу дорогу знаю. Только жаль, вездеход мой там не пройдет, на своих придется топать.

Наталья Павловна, до этого молча созерцавшая происходящее с широко раскрытыми глазами, в которых мелькали сначала страх и отчаяние, сменившееся надеждой и радостью, теперь подошла к Кириллу скорой походкой, вся подавшись навстречу, еще немного и она была готова кинуться к нему на шею в порыве радости, но спохватилась, остановившись совсем близко.

– Кирилл, – начала она, – Кирилл Андреевич, – и не зная, что сказать, прибавила, – спасибо Вам, Вы ведь приведете их, да?
– Посмотрим, Наталья Павловна. Может нам у Осипа Семеновича так понравится, что и сами останемся. Там спирт, то есть самогон, рекой течет – и внутри и снаружи, и наливают и растирают. – Кирилл улыбнулся ей одними глазами, теперь заметно успокоившись и придя в себя.
– Ну что, добровольцы, одевайтесь, пойдем, – обратился он к собравшимся в столовой.

Ксюша тоже подбежала к Кириллу и заглядывая снизу вверх преданными глазами, жалобно заныла:

– Кирилл Андреевич, можно я с вами пойду? Возьмите меня с собой.
– Ну да, Ксюша, чтобы потом еще и тебя домой нести и самогоном отпаивать. Нет, женщины остаются, ждут своих благоверных и машут им в окошко платочками. Иди, платочек готовь, – и он развернув ее, легонько подтолкнул от себя и шлепнул по попке.

Наталья Павловна тоже было на радостях засобиралась с ними, но после такой отповеди Ксюше не решила даже заикнуться. Выглядело б неловко, если бы он и ее осадил при всех какой-нибудь милой шуткой. Да, он мужчина, и если уже принял решение, то женщины безоговорочно подчиняются.

И будто в подтверждение этой мысли, он посмотрел по очереди на стоявших перед ним женщин: Ксюшу и Наталью Павловну…

* * *

Подзатыльников и пиндюлей Кирилл Андреевич надавал юным путешественникам еще по дороге, чтобы не позорить их потом перед девочками.

– Какого хрена вас нелегкая в горы понесла? – "любезно" поинтересовался Кирилл.
– Мы тоже хотели в поход. А что, Ленке можно, а нам нет? Подумаешь, героиня дня выискалась.
– Так это вы из-за нее все устроили. Героями захотели стать? Придурки вы, а не герои. Кто ж так делает? Вы себе не новую славу завоевали, а растеряли даже то, что имели.
– А Вы родителям пожалуетесь?
– Нет, не пожалуюсь. Это не в моих правилах. Не хватало еще родителям нервы трепать. Я сам с вами по-мужски разберусь.
– А Наталья пожалуется?
– И она не пожалуется. Я с ней поговорю.
– Тоже по-мужски? – грязно намекнул один из подростков и довольный собой, хихикнул.
– По-мужски, по-мужски, а как еще? Я мужчина и по другому не умею.

Дима с самого начала принимал активное участие в поисках и теперь одним из первых вызвался идти с Кириллом за подростками. Он видел, каким взглядом провожала его Ксюша и тоже хотел выглядеть в ее глазах героем.

– Кирилл Андреевич, можно с Вами наедине поговорить? – догоняя и пристраиваясь под ритм его движения, сказал он.
– Валяй, – Кирилл замедлил шаг, пропуская всех вперед.
– Кирилл Андреевич, скажите, а можно мне с Ксюшей дружить?
– Дима, почему ты у меня спрашиваешь? Я такие вещи за Ксюшу не решаю.
– А она сказала, что Вы ей не разрешаете.
– Это она пошутила или отговорку придумала. Она хитрющая.
– Она хорошая, – с наивной мечтательностью, задрав голову к верхушкам сосен, произнес Дима.
– Ну так ты дерзай, парень. Может у тебя что и получится, – сказал Кирилл и ускорил шаг, давая понять, что разговор окончен.

А к восьми вечера вся команда спасателей благополучно прибыла на базу.


Глава 14

– Значит так, архаровцы, сегодня последний день пребывания в горах. Советую всем накататься на лыжах, на санках, сноубордах, пятых точках, ну и так далее. Чтобы потом не было мучительно больно за бесцельно прожитые на турбазе дни. Чтобы воспоминаний хватило до следующего раза. Домой увозим только радостные впечатления и хорошее настроение, все плохое оставляем здесь. Итак, план мероприятий на сегодня: после завтрака тусовка на свежем воздухе и горном спуске; после обеда свободное время: сауна, бильярд, теннис, книги, карты, шахматы (это я перечислил, все что вспомнил); после ужина – прощальная дискотека; после отбоя – сладкий сон перед дальней дорогой.. Ну что, идет такой расклад.

– Да, идет. Мы согласны. А во сколько отбой? А когда завтра выезжаем? А я пятую точку дома забыл, мне кататься не на чем. А можно шахматы на пиво заменить? – загалдели с разных сторон подростки.

– Все вопросы в письменном виде на стол Натальи Павловны в кабинете физики по приезду будете складывать. А сейчас быстренько дожевывайте и вперед.

На спуске Кирилл, поправляя Ксюше шарф, обмотанный кое-как поверх куртки, сказал:

– Ну что, котенок, давай-ка ты с ребятами потуси, а я с Натальей Павловной покатаюсь на лыжах на соседнем склоне. А то я все с тобой на санках да на санках, уже уезжать, а я так и не покатался толком. Я смотрю, Дима горит желанием с тобой съехать с горки. Уже который день берет напрокат санки. Ну что, отпускаешь меня, а сама к ребятам?

– А что можно?
– Здрасте! Когда это я тебе запрещал с одноклассниками общаться?
– И с Димой можно? А ты меня ревновать будешь?
– Ну конечно буду, только завтра, а сегодня – последний день, давай уж накатаемся от души. Ну беги, ребята ждут.

Кирилл постоял еще несколько минут наблюдая, как Ксюша вплелась в снежную баталию, как сразу получила от Димы порцию снега за шиворот, две расстрельные снежки по мягкому месту и еще одну, контрольную, в голову и пошел на базу за лыжным снаряжением.

Навстречу выходила Наталья Павловна. Кирилл поймал ее руку, накрывая сверху и снизу своими ладонями:

– Наташа, сегодня проведу весь день с тобой, – потом понизил голос до шепота и добавил, – и ночь тоже, если ты не против.
– А Ксения?
– А она пусть вон с ребятами повозиться, с одноклассниками, ей же интересно: снежки, санки, догонялки. А мне с тобой хочется.
– Спасибо, Кирилл.
– Пойдем на дальний склон на лыжах кататься. Только вдвоем…


Глава 15

Они опять стояли в промозглом тамбуре. С той стороны вагона снова чернела ночь, везущая их обратно из снежного горного рая в унылый промышленный город. Наташа курила, прислонившись спиной к теплой широкой груди Кирилла, а он, скрестив руки у нее под грудью и прижавшись подбородком к шелковистым волосам на макушке, поверх ее головы всматривался в пробегавшую за окнами тьму.

– Спасибо тебе, Кирилл. Если бы не ты, я бы с ними не справилась. А так поездку вполне можно считать успешной. Все живы, здоровы, хорошо отдохнули.
– Слава богу, я доволен, что оказался тебе полезен. Мне тоже очень понравилось.
– Кирилл, ты ко мне в городе придешь?
– Не знаю, Наташа, ничего обещать не могу.
– Понятно. Боевая подруга. Война кончилась и боевая подруга больше не нужна, – протяжно растягивая слова, в раздумье сказала она тихо, выпуская дым в потолок.

– Наташа, ну ты подумай, зачем я тебе в городе? Ты молодая, красивая. Тебе замуж нужно. А я всего лишь временный партнер. К тому же с ребенком, которого я ни за что не брошу, никуда не дену, никогда ни на кого не променяю. Ну вот к чему тебе такой? Знаешь, больше того скажу: я женщин стараюсь к себе не приближать всерьез и надолго. У меня карма плохая. Я их закручиваю в водоворот своей лихой судьбы и невольно становлюсь причиной их страданий. А мне этого не хочется. Поверь, честное слово, не хочется. Зачем другим мимоходом жизнь ломать. Вот так.

Постояли молча, думая, каждый о своем.

"Чтобы он там не говорил, а все равно его руки, его объятия, его тело – это какое-то волшебство, сказка, сладостный сон. Совершенно не хочется просыпаться. Вот так всю жизнь бы тонула и крутилась в водовороте и его лихой судьбы и его плохой кармы."

– А Ксения? Ей ты не боишься жизнь сломать?

– Очень боюсь. Ты бы знала на какие сделки я иду со своей злодейкой-судьбой и совестью, и кармой, и богом, и чертом. Каких усилий и мучений мне это стоит.

Кирилл нагнулся и, отодвинув прядь волос, поцеловал женщину в ухо и не отрывая своих губ от бледно-розовой этой раковины, зашептал:

– Натали, а давай я тебя со своим другом познакомлю. Отличный парень, холостяк. Перспективный. Серега Коршунов. Учились вместе, теперь работаем в университете, давно дружим. Он сейчас несколько затурканный – защита кандидатской на носу – ну, не вечно ж ей быть. Защитится, куда денется.

– Хочешь избавиться от меня?

– Нет, хочу устроить твою судьбу. Взваливаю на себя ответственность за других людей, которых ненароком к себе приблизил, а теперь, вот, не могу бросить на произвол. Ты мне не безразлична, Серега, кстати, тоже. Буду рад, если у вас что-то получиться и вы найдете свое счастье.

– Поцелуй меня, прежде чем своим друзьям сплавлять.

Кирилл исполнил ее просьбу, изящно вплетая в прикосновения своих сильных уверенных губ темноту за окнами и стук вагонных колес…

ЧАСТЬ 5
Глава 1

Ксюша бросила свой рюкзак на стул в прихожей, быстро скинула с себя куртку прямо на пол (Кирилл едва успел подхватить ее), сошвырнула сапожки, кульбитом разлетевшиеся в разные стороны и закружилась по квартире:

– Вот мы и дома, Кирилл. Так здорово! Как хорошо дома! Кажется, что я тут сто лет не была, а прошло всего девять дней. Мы теперь опять будем только вдвоем. Ура!

Она с разгону плюхнулась на диван, звездообразно раскинув руки и ноги и запрокинув голову, блаженно прикрыла глаза.

– Как чудесно!

Кирилл не спеша разделся, аккуратно повесил вещи – и свои, и Ксюшины – собрал разбросанную по коридору обувь и только потом опустился на диван рядом. Она тут же, ласково изогнулась милой кошечкой, подобрав под себя ноги, прислонилась щекой к его плечу.

– Кирилл, мне поездка в Карпаты очень понравилась. А тебе?
– Мне тоже.
– Не жалеешь, что поехал с нашим классом?
– Нет, не жалею. Очень даже доволен.

– Кирилл, а мне кажется, – начала она, вкрадчиво заглядывая ему в лицо, – что наша классная в тебя влюбилась. Она так на тебя смотрела, а на вокзале, когда прощались – мы ведь с тобой последние уходили – я видела, как у нее выступили слезы.

– Ксюша, тебе показалось. Но она хорошая женщина. И классный руководитель неплохой. Переживала за вас, балбесов, волновалась, заботилась, чтобы все хорошо отдохнули. Ну что, в школу хочешь уже?

– Нет, не хочу. Хочу, чтоб еще каникулы продолжались. Так хорошо бездельничать.
– Бездельничать у тебя не получиться. Я завтра на работу пойду. А ты уборку сделаешь. Договорились?

– Сделаю. И что-нибудь приготовлю. Да и за компом я соскучилась. И почитаю. Ладно уж, Гончарова твоего, уговорил. Как называется?

– Он не мой, он известный русский писатель. А роман называется "Обрыв". Думаю, тебе будет и интересно и полезно, – потом помолчав, добавил, – Ну что, малыш, ты наверное, в ванную дуй, а я пока начну ужин готовить. Потом поменяемся и за ужином отпразднуем возвращение.

– С шампанским? – оживилась Ксюша, выращивая на щеках лукавую улыбку.

– Ага. С медицинским спиртом. Щ-щас, в аптеку сгоняю. Ишь чего захотела, понравилось. Марш в ванную, я тебе дам шампанского по поводу и без!

Кирилл готовил ужин и слышал плеск воды и Ксюшино пение, фальшивое, но веселое, и ее звонкий смех. Она вышла вся распаренная, розовая, укутанная в большой мохнатый халат с чалмой из полотенца на мокрых волосах.

Кирилл еще некоторое время возился с кастрюлями и сковородками, а потом, стягивая через голову фартук и торжественно вручая его Ксюше, сказал:

– Ладно, теперь я душ приму. А ты, давай, сервируй тут все и будем ужинать. Я быстро, не то что некоторые.

* * *

Каникулы кончились. На смену явились учебно-трудовые будни, позволявшие только по вечерам или по выходным никуда не торопясь побыть вместе и пообщаться друг с другом.

В субботу они долго валялись в постели, окутанные теплом и уютом квартиры в этот пасмурный, разгоравшийся хмурым январским восходом день. Болтали обо всем и не о чем. Кирилл любовался ее милым личиком, разнеженным и расслабленным после сна телом. Гладил растрепанные кудри, и было мучительно осознавать, что она, такая доступная и желанная, в то же время недосягаемая для его страсти.

– Ксюша, я, как дурак, ношусь с твоей девственностью. Вот не дай бог ты потеряешь ее с каким-нибудь прыщавым сопляком, я тебе ноги повыдергиваю.

– А если не с прыщавым? – один глаз хитро прищурился, ямочки весело заплясали на щеках.
– Все равно повыдергиваю.
– А если не с сопляком? – глаза перемигнулись и лукаво поменялись местами.
– Тем более повыдергиваю.
– А как ты узнаешь?
– Очень просто, возьму и проверю.
– А может ты не носись с ней, не надо.
– В каком смысле? – серьезный и сосредоточенно-строгий взгляд Кирилла уставился на нее в упор.
– Ну я хочу, чтобы это был ты, а не прыщавый сопляк.
– Я тоже этого хочу, только не сейчас.
– Ну почему? Почему ты меня только какими-то дальними обещаниями кормишь?

– Потому что ты у меня, Ксюшка, должна быть чистенькая, нетронутая. Мне тебя еще замуж выдавать, понятно? – попытался отшутиться он.

– Как?!… – протянула Ксюша, испуганно приподнявшись на кровати и глаза у нее возмущенно выкатились из орбит. – За кого?
– За себя, конечно. За кого ж еще?

– Фух! Ой, Кирилл! Ну зачем ты так шутишь? – она снова плюхнулась, блаженно откидываясь назад на его распростертую руку и театрально хватаясь за сердце.

– А ты что думала? Что я выращиваю, лелею, воспитываю мою девочку, чтобы отдать ее какому-то постороннему мужику? Не-ет, такое сокровище должно быть только мое и ничье больше.


Глава 2

Зима промелькнула незаметно, ничем особым не отметив своего унылого протекания, если не считать нескольких, заслуживающих внимание событий.

Было Крещение, когда Ксюша, Кирилл и Сергей поехали ночью на реку окунаться в иорданскую купель. Ксюша не помнила, как отважилась на такой отчаянный шаг и нырнула вслед за мужчинами в ледяную воду. В памяти всплывала лишь застывшая картинка той крещенской ночи, захлебывающейся серебром лунного света: городской пляж, тихий и уютный летом, а нынче пустынный и одинокий, острый звук лопающегося под босыми пятками тонкого льда, дрожавшие от холода звезды на черном бархате неба и противоположный берег, высившийся громадой отвесных скал докембрийского периода, которые вот уже около миллиарда лет без устали любуются своим отражением в могучей реке, неутомимо несущей свои воды в дар южному морю.

Было и еще одно радостное событие – Сергей наконец-то защитил кандидатскую. Кирилл предложил отметить этот триумфальный, столь долгожданный момент, посидеть в ресторане и достойно отпраздновать, но пришел не один, а с Натальей Павловной (какой прекрасный повод осуществить задуманное!). После нескольких рюмок красного вина обстановка разрядилась, глаза заблестели, Наташа порозовела и похорошела, а взгляд Сергея приобрел оттенок вполне понятной заинтересованности и Кирилл понял, что уже лишний, что самое время тихо, по-английски, удалиться. К тому же дома его ждала Ксюша, ему не хотелось огорчать ее своим долгим отсутствием и давать лишний раз повод расстраиваться.

– Кирилл, а ты где был? – спросила она еще с порога.

– Не поверишь. Выполнял одно очень важное стратегическое задание. Вернее сразу два: поздравил Сегёру с защитой диссертации и познакомил с твоим классным руководителем. Давно хотел. Мне кажется, они подходят друг другу. Оба молодые, неженатые. Почему бы и нет?

– Что?! Как это? Ты что, Наталью за Сергея Николаевича сватаешь, да? – Ксюшу вдруг осенило.
– Да-да, сватаю, догадливая ты моя.
– А зачем?

– Чтоб она была добрее, веселее, жизнерадостнее. Ну что ж мне такие простые вещи тебе объяснять? Женщина, когда не замужем, знаешь, какая злая на весь мир. А так будет счастливая, жизнью довольная. Кричать на вас перестанет, ругать, оценки хорошие пойдут, родителей будет меньше в школу вызывать. Сразу расцветет и похорошеет. Для вас, архаровцев, стараюсь…

Его внутреннее Я самодовольно потирало руки. Все складывалось удачно, жизнь скользила без сучка, без задоринки, приближающаяся весна внушала оптимизм, поднимала настроение, составляла радужные планы на светлое будущее.


Глава 3

14 февраля Кирилл повел Ксюшу в ресторан на набережной под названием "Остров сокровищ". Пиратская таверна, стилизованная под старинный парусник, одним своим боком нависала над рекой с развивающимся "Веселым Роджером" на мачте. Официанты в костюмах морских разбойников, грубо отесанные дубовые столы и стулья, на «камбузе» орудует профессиональный кок, пиратские блюда и морские деликатесы, по центру камин и барная стойка, как капитанский мостик – все пропиталось духом приключений и далеких странствий.

В День Святого Валентина все столики были заняты. Ксюша широко раскрытыми глазами озиралась по сторонам и Кирилл подумал, что не прогадал, пригласив ее в такое романтическое место. Они танцевали, ели, пили шампанское и излучали такое количество позитива, восторженного счастья, что на них с любопытством оглядывались сидевшие рядом пары. Красавец-мужчина и очень молоденькая девушка, явно влюбленные друг в друга, на общем фоне выглядели несколько необычно.

Вернулись домой поздно. У Ксюши пузырьки шипучего напитка с непривычки все еще играли в голове.
– Кирилл, можно я с тобой сегодня лягу. Все-таки День Влюбленных, мы должны быть вместе. Ну, вернее, мне хочется быть вместе.

– Веские аргументы ты привела. Ну давай, ныряй, – Кирилл приподнял край одеяла, гостеприимно приглашая ее в теплый рай своего ложа.

Ксюша привычным движением устроилась возле него. Прижимая это мягкое существо к себе, ему пришла в голову одна мысль – то ли праздничное настроение так подействовало, то ли долгосрочное Ксюшино терпение, которое уже трудно становилось сдерживать, а может свои собственные раздумья, не дававшие покоя последнее время.

– Любовь моя, хочешь я тебя поцелую? – вдруг неожиданно спросил Кирилл.
– Ты и так меня целуешь.
– Нет, не так. Так я тебя еще никогда не целовал. По другому. Только ты ничего не бойся, малышка, просто доверься мне и всё, ладно?

– Хорошо, – согласилась Ксюша и потянулась к нему губами.

Кирилл приподнялся, нависая над девочкой, прикоснулся к ее губам нежно и трепетно, но очень целомудренно, без обычной страсти, а руки уже снимали с нее ночную сорочку. Он держал ее за талию, сползая губами вниз по шее, обдавая жаром своего горячего дыхания. Зигзагообразно проехался языком от одной груди к другой, одаривая их нежностями, доставляя удовольствие обеим половинкам эдемского яблока, чтобы ни той ни другой не было обидно. Потом скользнул вниз по животу, оставив мокрый прохладный след от языка, провалившегося по дороге в крохотную впадинку пупа. И как когда-то в лагере, она закрыла глаза и погрузилась в нирвану его ласк, только теперь совершенно необычных, неожиданных, новых. Время и пространство закружились вокруг нее в бешеном водовороте диковинных ощущений. Руки Кирилла поспевали всюду, горячие и страстные – она помнила их неистовство, тогда, летом, на пляже, – но сейчас это ее не пугало.

– Разве так можно? Разве это не стыдно? – бессвязно шептала она.

– Нет, маленькая, не стыдно, если люди любят друг друга и хотят доставить друг другу удовольствие. Тебе нравится, когда я так целую?

– Нравится…, – с трудом выговорила она заплетающимся языком.

Кирилл слышал ее глубокое, прерывистое дыхание, ощущал пробегавшие по телу судороги, понимал, что апогей близок и решил любой ценой доставить любимой это упоение, посвятить ее в таинство истинной любви и блаженства. Ксюша застонала, закусив губу:

– Не могу больше…, не могу, не выдержу…

Последнее дикое напряжение, бешеное и неистовое, до дрожи в каждом уголке тела, задержка дыхания. Сильно прогнувшийся в позвоночнике стан походил на гигантскую волну, вызванную начинающимся землетрясением где-то далеко в недрах земли, готовым подняться на поверхность и взорвать толщу воды. А пока напряженная, первая, звенящая тишина – кромка берега оголилась, схлынувшая волна ушла далеко в глубь океана, чтобы через мгновение обрушиться смертоносной силой, с ревом и стоном, на побережье.

Всё! Через миг все было кончено. Ксюша откинулась на подушки, вся обмякла, кожа покрылись едва заметной испариной. Лежала неподвижно, прислушиваясь к отголоскам спадающего мышечного напряжения.

– Кирилл, что это было? Ой, как хорошо. Как это тяжело, как будто меня заставили поднять штангу, не могу пошевелить ни рукой, ни ногой, все тело ноет.

– Ты никогда не испытывала такого раньше?

– Что-то подобное в лагере. Только не такое сильное. Я тогда представила, что ты со мной рядом и обнимаешь меня и мне тоже стало очень хорошо и приятно.

– Это высшее наслаждение в любви и сексе.
– Я так устала, я спать хочу, – шептала она, расслабленно развалившись на постели.

– Спи, моя маленькая, спи, конечно, – Кирилл ласково гладил ее, но она уже не слышала его слов, лишь кожа продолжала отзываться подрагиванием на легчайшие прикосновения его пальцев.


Глава 4

Однажды в субботу, после ужина – уроки делать не надо было – Кирилл разрешил Ксюше посидеть на компьютере. Она азартно играла в какую-то развеселую девчачью игру – не онлайновую, до таких игр она еще не дотягивала, да и Кирилл не спешил просвещать ее в этом направлении, а без него Ксюша в компьютере не очень-то шарила – так вот, играла в игру, название которой он не стремился особо запомнить, "Sims" кажется. Водила друг к другу в гости героев, наряжала, создавала семьи, женила и разводила, ссорила и мирила компьютерных персонажей.

Кирилл вырос у нее за спиной, положил руки на плечи, поцеловал русую макушку и заговорил в самое ухо:

– Ксюшечка, мне нужно сейчас уехать.

В игре был самый напряженный момент – Кен ссорился с Билом из-за Сьюзен и до девочки не сразу дошел смысл его слов. Она еще некоторое время возилась с виртуальными соперниками, но потом вдруг резко повернулась к Кириллу, недоуменно глядя на него, сомневаясь, правильно ли она расслышала и слышала ли вообще или ей просто почудилось.

– Что? – переспросила она.
– Мне нужно ненадолго уехать, котенок.
– Куда? Уже поздно.
– Очень нужно. Я тебя закрою, ты ложись спать. Я часов в 12 вернусь.
– Кирилл, скажи, куда ты едешь?
– Я не могу тебе сказать. Но мне нужно, я пообещал, что приеду.
– Можно я с тобой?
– Куда со мной? Да ты что, глупенькая! – Кирилл усмехнулся, представив, как он приедет на свидание к Людмиле с Ксюшей и попросит ее подождать на кухне, вручив стопку журналов или комиксов, пока они с Людой будут кувыркаться в спальне.
– Нет, со мной нельзя, но ты не волнуйся, я ненадолго.

Сегодня Людмила была дома одна и жаль было упускать такую возможность. Кирилл видел ее последний раз задолго до Нового года, еще до поездки в Карпаты и очень соскучился.

– А-а, я знаю, куда ты собрался, – Ксюшу внезапно пронзила догадка и глаза мгновенно расширились, наполняясь тоской и отчаянием.
– Ну знаешь и хорошо. Будь умницей. Я скоро вернусь.

Ксюша насупилась.

– Ты к ней…, я знаю, что ты к ней едешь. Не надо, Кирилл, пожалуйста, – взмолилась она.
– Ксюш, давай сейчас не будем начинать. Мы с тобой завтра поговорим и я тебе все объясню. Договорились?

Ксюша молчала, тяжело и обиженно дыша.

– Голубка моя, ты же знаешь, что я все равно поступлю по-своему, как мне надо, как я запланировал. Ты пока поиграешь, потом ляжешь спать и я вернусь.

Вставая из-за стола, она нервно зацепила стул, который повалился на бок, но расстроенная девочка не обратила на такой пустяк никакого внимания, переступила через распластанного монстра, упала на свою кровать и зарылась лицом в подушку-подружку. Комната наполнилась безмолвными всхлипываниями.

– Не плачь, малышка. Я тебе все объясню потом. Будь и ты умницей и у нас все будет хорошо.

Кирилл сел рядом, положил руку на спину и стал медленно поглаживать вверх-вниз вдоль хребта.

– Ну что, отпускаешь меня?

Мокрое, заплаканное лицо медленно повернулось к нему навстречу и Кирилл, нагнувшись, поцеловал нервно всхлипывающие губы. Потом быстрым шагом направился к двери и, не оглядываясь, вышел. Мелодичный щелчок поворачивающегося ключа доносился уже со стороны подъезда.

Ксюша перевернулась на спину, закинула руки за голову и растерянно уставилась в потолок. Она лежала, глядя в одну точку до тех пор пока сон не настиг ее за этим бессмысленным занятием…


Глава 5

Нынешнее ночное свидание Кирилла и Людмилы получилось особенно бурным и страстным как никогда, с новыми изощрениями и находками. Сын остался ночевать у бабушки и ночь была в их полном распоряжении, позволяя мужчине и женщине расслабиться, никуда не спешить и не волноваться, что обстоятельства или нелепый случай помешают им насытиться друг другом до отказа. Такие моменты выпадали нечасто и Кирилл старался их не пропускать.

Сын Людмилы о существовании Кирилла не подозревал. Мать не желала травмировать психику подростка. Кирилл в этом вопросе ее полностью поддерживал. Мальчику незачем было знать о любовных похождениях матери, даже если это были стабильные, долгосрочные отношения с одним мужчиной, а не случайные кратковременные связи.

Они лежали, раскинувшись, отдыхая после изнурительных постельных трудов, приходя в себя, восстанавливая силы.

Кирилл глянул на циферблат: часы показывали половину двенадцатого.

– Людочка, родная, мне пора ехать. Я обещал Ксюше, что буду в двенадцать. Очень не хочется с тобой расставаться. Мне, действительно, у тебя необычайно комфортно. Но надо ехать. Там малышка одна. Думаю, уже спит, но если проснется и не найдет меня, испугается.

Кирилл притянул и обнял женщину, положил ее голову к себе на грудь, нежно погладил волосы, плечи.

– Еще десять минут полежу… Блаженство… Спасибо тебе, Люда, что ты с таким пониманием относишься ко мне. Я тебе очень благодарен.

Людмила невесело усмехнулась. Она не приставала к Кириллу со своими проблемами, не теребила и ничего не требовала, не выдвигала условий и ультиматумов. Принимала его как есть и была благодарна за то, что получала. Если он просил о помощи, охотно делала все, что было в ее силах и Кирилл знал, что в любой момент может на нее положиться. Знал, что она примет его, выслушает и пожалеет, и проникнется его заботой или тревогой, подскажет вариант решения и предложит свою помощь.

– Ты моя дорогая женщина, – мечтательно произнес Кирилл, целуя ее в висок.
– А Ксюша?
– А Ксюша мой самый дорогой, самый милый, самый лучший на свете ребенок. Раздвоился я, Людочка, между вами. Вы мне обе очень дороги. Почему я не арабский шейх? Я бы женился на обеих.

Люда засмеялась, подняла к нему лицо, потянулась, поцеловала в подбородок.

– Не надо на мне жениться, Кирилл, мне и так с тобой хорошо, – и подумав, добавила, – ты есть, ты рядом и на том спасибо. Будешь ко мне приходить, буду тебе благодарна, стану не нужна – никакая печать в паспорте не удержит. Женишься потом на своей Ксюше, когда подрастет.

– Люда, ты только меня не обманывай. Я лжи не терплю и не прощаю. Появится кто-то, ты мне сразу скажи, держать не стану. Я даже порадуюсь за тебя, если найдешь себе достойного человека. Только абы кому я тебя не отдам, так и знай. Нам проходимцы ни к чему. А вот соперника рядом не потерплю и делить свою женщину с кем-то еще параллельно не намерен. Поняла?

– Кирилл, мне пока никто не нужен, ты меня полностью устраиваешь. Так что можешь не волноваться и не говорить мне таких обидных слов.

– Ну вот и хорошо… Вот и ладно… М-м, да-а… Пойду, Людочка, пойду милая…, – сонно забормотал Кирилл, глаза у него при этом закрывались, а язык заплетался.

"Пусть поспит полчасика, потом разбужу и отправлю, – подумала Людмила, – а то, еще чего доброго, за рулем уснет."

Когда Кирилл вернулся домой, Ксюша все так же лежала поверх одеяла не раздеваясь, в спортивном костюме и спала.


Глава 6

Утром он проснулся первый и наскоро умывшись, отправился на кухню готовить завтрак. Хоть мужчина и не сомневался, что ему-то с его опытом, находчивым умом и подвешенным языком, удастся с легкостью убедить девочку, но предстоящий разговор все равно напрягал его. Кирилл знал, что избежать объяснений не удастся и продумывал варианты убедительных аргументов.

Ксюша вышла хмурая, надутая, на Кирилла не глядела, всем своим видом подчеркивая вселенскую обиду.

– Ксюшечка, садись завтракать. Пока ты спала, я уже все приготовил и салат нарезал и чай заварил.

Ксюша молча села на свое место. Вяло ковырялась в тарелке. Кирилл видел, что ее беспокоит множество самых разнообразных мыслей и чувств, для которых она не могла придумать достойного выхода и подобрать подходящих слов. Видел, что ей очень хочется что-то спросить у него, что-то сказать, излить застрявшую внутри ревность, получить утешение и подтверждение его прежней любви к себе. Все это рвалось наружу, а она загоняла его назад, не зная как правильно начать разговор.

– Ксюша, давай сначала позавтракаем, а уж после поговорим с тобой. Хорошо?
– Ладно, – буркнула Ксюша, все еще дуясь.

* * *

После завтрака он взял ее за руку и, увлекая в гостиную, усадил рядом с собой на диване.

– Ну говори, что ты хотела мне сказать? Проблему не стоит замалчивать и загонять внутрь. А то она будет там разрастаться и гнить и отравлять организм. Ее надо вытащить и удалить, как опухоль.

– Кирилл, я так люблю тебя, а ты изменяешь мне с другими женщинами, – решительно начала она. – Почему я должна терпеть кучу твоих любовниц?

– Ну, во-первых, никакой кучи любовниц у меня нет, не преувеличивай. У меня есть одна и только одна, огро-о-мных размеров, любовь к одной маленькой девочке. И еще одна, заметь, всего одна, женщина для гигиенических процедур. Всё! Поверь, мне не нужны стада любовниц. На них надо тратить время, силы, душевную энергию и деньги. Мне ничего этого не хочется. Я доволен тем, что у меня есть ТЫ и ВСЁ ЭТО я могу тратить на тебя.

– А Людмила?
– Ксюша, давай не будем. Я люблю тебя, разве ты это не видишь, не чувствуешь?
– А спишь с другими женщинами?
– Я с тобой тоже сплю.
– Со мной ты просто рядом лежишь, а с ними трахаешься.
– Ксюша, ты грубо выражаешься, воспитанным девочкам не пристало та говорить.
– Как ты делаешь, так я и выражаюсь.
– Ну, л-ладно, проехали. Но и ты меня пойми тоже, крошка. Я мужчина, ты ребенок. Я не хочу испортить тебе жизнь.
– Кирилл, это тяжело выдержать, если любишь человека.

– Согласен, потому что и сам так думаю. Только поделать ничего не могу. Поверь мне. Вот ты просто поверь, что так лучше, так правильнее. Не пытайся ничего понять, анализировать, осмысливать. Я не могу тебе всего объяснить. Но у нас с тобой все будет хорошо, если ты мне просто поверишь и доверишься.

– Я и так тебе всегда верю и доверяю. Но я хочу, чтобы ты был только со мной.
– И я хочу.
– Другие девочки уже близки с мальчиками и ничего.
– У нас с тобой особый случай. Я отвечаю за тебя перед законом и закон накажет меня – меня, понимаешь? – если я его преступлю. А что будет тогда с тобой?
– Кирилл, ну мы же любим друг друга, в этом нет никакого насилия или совращения.
– К сожалению буква закона неумолима. Она не признает чувств и эмоций. Для нее существуют только факты. Настучит какой-нибудь "доброжелатель" и всё! Не отмоешься.
– Семен Арсеньевич поможет отмазаться. Он же влиятельный.
– Да я ему первому обещал, что не буду тебя трогать, пока ты не подрастешь. С какими глазами я приду к нему заступничества просить?

Ксюша задумалась. Кирилл сочинял все новые и новые доводы и убеждения, подключая всю свою фантазию. Но ее обиженный, недоверчивый взгляд сигнализировал ему, что правильнее будет побыстрее съехать с неприятной и травмирующей темы и увести разговор в другую сторону.

– Ох и глупенькая же ты у меня еще. Как тебе объяснить, малышка? Ты пойми, что мужчина по природе своей самец и его задача, предусмотренная – нет, не так я сказал, – возложенная на него эволюцией – это покрыть как можно больше самок, чтобы произвести на свет как можно больше потомства и обеспечить выживаемость его генов. Это природой так заложено у животных и не только у млекопитающих. Разве вы не учили в школе?

– Учили.
– Ну вот видишь. А человек совсем недавно отделился от уровня развития зверей, (недавно по сравнению с историей эволюции всего живого) а в некоторых аспектах ему еще и до животных очень долго пыхтеть и пыхтеть, я хочу сказать, расти и расти.
– Это в чем же, например?
– Например, в гармоничном сожительстве с матушкой-природой. Ни одно живое существо не наносит столько вреда планете, вернее сказать, совсем не наносит никакого ущерба, а человек, (то, что должно звучать гордо!), так загадил Землю, что мама не горюй. И продолжает мусорить везде, куда только способен дотянуться: океаны, джунгли, полярные льды, вот теперь и околоземная орбита. Долетят до Луны или Марса, или до соседней галактики, нагадят и там.

Кирилл сделал паузу и перевел дух.

– Или между собой, например, как люди живут? Вот говорят, "человек человеку волк". Кстати, впервые это выражение прозвучало в "Ослиной комедии" римского драматурга Плавка (III век до н.э.) но стало популярным благодаря английскому философу Томасу Гоббсу (17 в. н.э.), который использовал его в своем труде "Левиафан". Так он прокомментировал тезис о "войне всех против всех", то есть о том состоянии, которое было свойственно человеческому сообществу до появления института государства.

– Ой, Кирилл, что-то ты очень сложно изъясняешься, я тебя не понимаю.

– Хорошо, буду попроще. Так вот, это выражение – "человек человеку волк" – в том негативном смысле, в каком оно нынче употребляется, в корне неверно, так как полностью дискредитирует благородное и гордое животное. Ибо волки очень дружелюбно и трепетно относятся к сородичам, заботятся о раненых, о детенышах, о кормящих самках, о слабых своих членах.

Ксюша заслушалась, открыв рот, совершенно упуская с чего начался этот разговор, какой теме посвящен и о причинах, терзавших и мучивших ее буквально несколько минут назад. Кирилл отметил про себя это обстоятельство и решил не сбавлять обороты. Еще немного и она забудет недавнюю обиду и все встанет на свои места.

– Если тебе интересно, расскажу еще об одной крылатой фразе в том же духе.
– Очень интересно, расскажи, Кирилл.

– В 1961 году Коммунистическая партия Советского Союза на XXII съезде – наверное, в пику доисторическим и капиталистическим идеологам – выдвинула свой, советский принцип: "Человек человеку - друг, товарищ и брат". Слышала, такое высказывание?

– Слышала. И что, оно верно?

– Не знаю, думаю тоже перебор, но уже в другую сторону. Я думаю, что самый верный тезис такой: "Папуас папуасу – волк, товарищ и корм".

– Кирилл, ты опять шутишь. С тобой нельзя серьезно поговорить, всегда всё сводишь к шуточкам-прибауточкам, – Ксюша захихикала. – Ты мне совсем зубы заговорил, я забыла, что хотела тебе сказать.

– Ну и ладно.

И Кирилл сгреб Ксюшу в охапку, повалил на диван и стал играючи целовать ее. Она, выражая обиду и недовольство, наказывала его тем, что старалась увернуться. Но он снова и снова отыскивал в разметавшихся волосах ее губы, глаза, кнопочку носа. И после таких проявлений нежности и любви, Ксюша ему все прощала, сама прижимала его голову к своей шее, чтобы он щекотал ее небритым подбородком, от чего у нее по всему телу бежали мурашки и волоски на коже забавно вставали дыбом.

– А знаешь что, котенок, пошли погуляем, потом посидим в кафешке. Как ты смотришь, а?
– В МакДональдсе? Я хочу в МакДональдсе перекусить.
– Ксюша, ну как ты можешь такую гадость есть? Она же синтетическая.
– А мне нравится. Всем детям, между прочим, МакДональдс нравиться.

– Ах, так ты у меня дитя? Тогда понятно, возражений нет. Это веский аргумент. Идем в МакДональдз. Куплю тебе детский набор " Хэппи Мил" с заводной игрушкой. Собирайся!


Глава 7

Восьмого марта, не смотря на выходной день, Кирилл подорвался ни свет ни заря и потихоньку одевшись, выскользнул из квартиры. У него был план: купить с утра пораньше самые свежие цветы – он предпочитал тюльпаны как символ весны – и пока его любимые женщины еще спят, успеть поздравить их первым. Таких в его списке было три: мама, Людмила и Ксюша. Всем им он купил по флакону французских духов, долго мучая продавщицу, помогавшую ему с выбором.

Остановился на следующих ароматах: для мамы – краски осени, с горьковатыми древесными нотками, с компонентами дубового мха, травы, цветов, прогретой сосновой рощи; для Людмилы – зной жаркого лета, насыщенного запахом страсти и восточными пряностями, аккордами сандалового дерева; для Ксюши – аромат весны, цветущего сада и ландыша, такого же хрупкого и нежного, как она.

Его поздравления имели логическую последовательность: сначала мама – она самая первая и важная женщина, которая была в его жизни даже тогда, когда его в этой жизни еще не было, а пульсировал лишь крохотный маленький проект, клеточка, мельчайшая частичка живого. И потом, мама самая старшая и самая уважаемая из всех, да к тому же раньше всех просыпается и ее надо успеть поздравить, пока она не встала и не заняла свою обычную вахту у плиты.

Дальше Кирилл решил поздравить Людмилу, как вторую по старшинству свою женщину, тоже стараясь успеть еще до ее пробуждения, а главное, до пробуждения ее сына. Не хотелось бы, чтобы мальчик открыл ему дверь, пока мама в ванной. Существовал и еще один важный аргумент в такой последовательности поздравлений: после Людмилы он мог смело ехать домой, и весь оставшийся день посвятить своему милому ангелочку. К тому же Ксюша была самая младшая и дольше всех спала. Как ни крути, а она по всем параметрам оставалась напоследок.

Мама очень обрадовалась визиту сына, но для нее это было привычно. Он всегда поздравлял ее самым первым, успевая заехать утром с охапкой красно-желтых тюльпанов с усеянными бахромой лепестками на концах: ее любимые цветы – он это хорошо знал.

Людмила открыла дверь и отпрянула от неожиданности, смутившись, что она заспанная и непричесанная. Пригласила его зайти, а сама помчалась в ванную. Кое-как привела себя в порядок и извиняясь, вышла вся раскрасневшаяся, как девочка и от этого еще более привлекательная. Она не ждала, что Кирилл приедет ее сегодня поздравить, не надеялась, что что-то значит в его судьбе.

Он подарил ей букет огромных красных тюльпанов, полногрудых и хрустящих, в которые женщина сразу окунула лицо, вдыхая их запах, а когда подняла его навстречу Кириллу, нос по-детски шкодно окрасился темной пудрой пыльцы. У нее на глазах выступили слезы и она отвернулась, чтобы он их не видел. Но мужчина резко повернул ее обратно, прижал к себе и стал целовать, вытирая слезы губами и поздравляя и шепча нежные слова. Она слегка отстранилась, открыла коробку и вдохнула аромат духов.

– Страстью пахнут, любовным зноем и желанием, – тихо констатировала она, втягивая в себя воздух все глубже.
– Людочка, будь счастлива, всегда, слышишь. Я желаю тебе этого. Со мной или без меня, но будь счастлива.
– Спасибо, Кирилл. Я не ожидала, что ты придешь. Проходи. Будешь завтракать? Может, хоть чаю попьешь?
– Нет, побегу. Я только что маму поздравил. Мне еще Ксюшу надо поздравить, мою маленькую будущую женщину.
– Спасибо, что не забыл меня в этот день.
– Тебя сын, наверное, тоже поздравит? Он еще спит?
– Спит. Думаю, поздравит, но твое внимание мне не менее дорого.
– Пока, радость моя. Еще увидимся. Я помчался.

И он на прощание поцеловав ее, скатился вниз по лестнице, а выбежав на улицу, помахал вверх рукой, посылая воздушный поцелуй, зная, что она обязательно будет стоять у окна и провожать взглядом его машину, пока та не скроется за изгибом улицы.


Глава 8

Когда Кирилл вернулся домой, Ксюша еще мирно спала в своей постели, лежа на боку, по-детски подложив ладошки под щеку. Он сел на кровать и положил рядом с ее лицом букет изящно-тонких, белых тюльпанов с острым навершием каждого лепестка, похожего на маленькое копье или пику.

Он не знал какие тюльпаны любит Ксюша, да и вряд ли она сама понимала такие тонкости, поэтому решил, что к ее чистоте и юности подойдут такие редкие и нетрадиционные для этих цветов форма и краски. Пощекотал ей нос перышком, вытащив его за острый кончик, торчавший из подушки, и Ксюша сморщившись, тут же чихнула, а потом сразу открыла глаза и уперлась взглядом в букет. Долго лежала и соображала сниться ей это или она уже проснулась, затем подняла взгляд и встретилась глазами с Кириллом.

– Ксюша, поздравляю тебя с праздником, моя маленькая женщина!
– Кирилл?! Ой, какие красивые цветы.

Ксюша села на кровати, двумя руками, как младенца под мышки, взяла букет и точно так же как Людмила, уткнулась в него носом. И нос сразу усеялся гроздями черных веснушек, а ее личико напомнило Кириллу озорную девчонку Пеппи – длинный чулок.

– Это тоже тебе.
– А что это? Французские духи? Вот это да! Ой, как пахнут нежно! Можно я сразу надушусь?
– Ты хоть умойся сначала.

И пока Ксюша была в ванной, Кирилл суетился с завтраком. Сегодня он решил освободить ее от кухни, готовки, мытья посуды. Днем пройдутся весенними улицами, полюбуются просыпающейся природой, вечером Кирилл рассчитывал поужинать в ресторане. Но раздался звонок домашнего телефона, прорезавшего тишину квадратных метров долгими доисторическими гудками, что в век мобильников стало большой редкостью и его планам не суждено было сбыться.

– Привет, Кирилл. Это Семен Арсеньевич.
– Я узнал. Здравствуйте.
– Где там моя Крошечка-Хаврошечка? Далеко? Хотел ее поздравить.
– В ванной, она только что встала.

– А, ну тогда я пока с тобой поговорю. Кирилл, как ты смотришь на то, чтобы сегодня у меня посидеть, отпраздновать Женский день? Я за Ксюшей соскучился. Хотел вас на Новый год к себе на дачу пригласить, так вы в бега подались, вас дома не застать. А потом я сам закрутился, после новогодних праздников работы много накопилось.

– Мы в Карпаты ездили, чудесно отдохнули. Ксюша Вам сама расскажет, если захотите.

– Ну так что, как насчет сегодняшнего праздника у меня на даче? Я со своей женщиной буду – не хочется никаких шумных гулянок и корпоративов, надоело, да и возраст уже не тот. И вы с Ксюшей. Давно я кнопку не видел. Выросла, небось?

– Да, выросла на два сантиметра, но не поправилась совсем, худенькая.

– Ничего, успеет еще. Ну, так как мое предложение? Не тороплю, подумайте, посоветуйтесь. Если вам со стариками интересно… Хотя Полина у меня не старая. Я вас познакомлю, славная женщина. Посидим, шашлычок, в сауне попаримся, в бильярд поиграем. Саши не будет, можешь за это не переживать. Он сейчас далеко.

– Я подумаю, Семен Арсеньевич. Ваше предложение так неожиданно. Спрошу у Ксюши, что она скажет, и Вам перезвоню.
– Договорились. До свиданья, Кирилл. Кнопке привет.

* * *

Поездка по дороге, ведущей к дачному поселку, сопровождалась унылым пейзажем за окнами. На полях еще кое-где лежал снег, посеревший и сморщившийся от старости, зато озимые радовали взор мохнатой зеленью ковра с проеденными словно молью черными редкими проплешинами.

Подкатили к дачному поселку, дома которого хвастались друг перед другом выставляемой напоказ роскошью и убранством. Плавно разъехались створки автоматических ворот, заглатывая в свои недра серебристо-серый седан Кирилла. На крыльце уже стоял Семен Арсеньевич, наскоро накинув на плечи пальто и приветственно помахивая рукой, как вождь с трибуны мавзолея.

Ксюша, выскочив из машины, бросилась к нему на шею, сама не ожидая от себя такого прилива чувств. Повисла, поцеловала в щеку.

– Здравствуйте, Семен Арсеньевич.
– Здравствуй, моя прелесть, здравствуй. С праздником тебя, дочка. Как ты?
– Хорошо. Очень хорошо.
– Ну, пойдемте в дом. А то холодно. Хоть и весна, а на улице зябко.


Глава 9

– Вот, познакомьтесь, это Полина, моя подруга…

На пороге просторной залы, куда они проследовали, раздевшись в передней, появилась женщина, при взгляде на которую у Кирилла чуть не подкосились ноги. Он даже отступил назад, чтобы оказаться вне поля зрения Семена Арсеньевича, сразу проследовавшего в глубь комнаты на правах хозяина дома и Ксюши, которую легонько подтолкнул джентльменским жестом вперед, оставляя для себя несколько мгновений, чтобы собраться с мыслями и справиться с охватившим его волнением.

Это была Полина, та самая, с которой он встречался больше полугода до того, как уехать на все лето в лагерь, Полина, которой он звонил из лагеря все реже и реже с каждым днем, постепенно отдаляясь, спуская надоевшие ему отношения "на тормозах", а после появления Ксюши и вовсе перестав отвечать на ее звонки и СМС-ки. Вернувшись же, решительно и бесповоротно разорвал с ней прежнюю связь. Во всяком случае это было честно. Он разлюбил ее и не хотел вести двойную игру. Для постельной женщины она не годилась, так как имела на него дальние виды, цепкие коготки и предъявляла слишком много претензий и требований.

Полина стояла теперь какая-то новая, чуть поправившаяся, но от этого еще более яркая и женственная и смотрела на Кирилла с немым вопросом в глазах: "Какие роли будим играть, Кирилл? Знакомы мы с тобой или впервые видим друг друга?"

– Здравствуйте, очень приятно познакомиться, меня зовут Кирилл, – невозмутимо прозвучал ответ с легким поклоном, сразу расставивший все точки над "i". – Это Ксюша.

– Полина. Очень приятно, – и ее мягкая кисть многозначительно сжала его протянутую для приветствия руку, которую Кирилл наклонился и поцеловал. Наигранность рукопожатия осталась незамеченной другими участниками этой театрально разыгранной сцены.

Семен Арсеньевич появился из соседней комнаты с изящной коробочкой в одной руке и огромным букетом в другой.

– Поздравляю тебя, кнопка, с женским днем 8 Марта! Держи. Пусть твои желания всегда сбываются, а мой подарок тебе в этом поможет.

– А что это? – Ксюша с любопытством открыла футляр. Внутри на черном бархате лежала золотая, изящного плетения цепочка с кулончиком в виде золотой рыбки и маленьким бриллиантиком вместо глаза. – Как красиво. Спасибо, Семен Арсеньевич. Это Золотая Рыбка?

– Да. Будет исполнять твои желания, если ты попросишь.
– Хорошо бы такую рыбку иметь.
– У тебя теперь есть, ты только не переусердствуй, а то получишь разбитое корыто.

Ксюша засмеялась, еще раз поблагодарила Семена Арсеньевича и поцеловала его в щеку.

* * *

– Давай, Кирилл, пока наши девочки над сервировкой колдуют, мы с тобой шашлык пожарим, а заодно и по-мужски поговорим.

Они вышли на задний двор, где для этих целей была оборудована крытая площадка с камином, мангалом, шезлонгами и громоздким деревянным столом по центру. Летом чудесное место для отдыха. Кирилл оглянулся по сторонам, любуясь пейзажем.

– По-мужски? Это звучит угрожающе.
– Я совсем не то имел ввиду. Просто хотел расспросить тебя, как вы живете? Тяжело тебе с ней?
– Да нет, Семен Арсеньевич. Такая тяжесть только в радость. Я мечтал заботиться о ней единолично, вот и получил желаемое. Грех жаловаться.
– Как у нее в школе дела? Хорошо учится?

– Да, нормально. Не отличница, но без троек и слава богу. Хотя всякое бывает. Например, очень любит вместо уроков кулинарией заниматься. Естественно за не выученные предметы на следующий день двойки получает. Меня в школу вызывают. Они меня очень любят в школу вызывать. По всякому поводу и без. Особенно молодые и незамужние учительницы. И под микроскопом рассматривают. Их не столько успеваемость моей девочки интересует, сколько наши с ней интимные отношения. Но это мелочи. Сначала меня это бесило и шокировало, потом привык и перестал внимание обращать. Вот так и живем. Вы у Ксюши спросите, как ей со мной живется.

– Спрошу, обязательно спрошу. Только я и так вижу, что она от тебя без ума. Счастливая вся такая. Аж светиться. Сильно изменилась с тех пор, как я ее последний раз видел. Повзрослела и похорошела, и расцвела, как майская роза.

– Да, ласковая кошечка. Тяжкое испытание – обнимать, целовать ее и не позволять себе обладать ею. Вы, как мужчина, должны меня понять.

– Так ты что, в самом деле и ни разу не…

– Но я же законопослушный гражданин, вернее, законотрусливый. – отшутился Кирилл, – Пусть подрастет, мне спешить некуда. Ведь ей всего четырнадцать! Да и разные маленькие шалости, не нарушающие ее целомудрия, мы вполне себе можем позволить. Но перед законом я чист.

Кирилл задумался, Семен Арсеньевич внимательно слушал, но при этом не забывая вертеть шампуры, подгребать угли, заливать то тут то там вспыхивающий огонь.

– Да, Кирилл, тебя можно в книгу рекордов Гиннеса заносить. Ты герой.

– Влюбленный дурак. Может быть, просто придумал себе проблему и ношусь теперь с ней. Как Вам кажется, Семен Арсеньевич? Не с кем даже посоветоваться.

– Ну почему же, это похвально, коли так. А сама Ксюша как к этому относится?
– Всячески соблазняет меня, так из трусиков и выпрыгивает, не удержать.

– Ну и не переживай. Ничего страшного не случится, если в меру, без излишеств, без извращений, ну…, чтобы ее не травмировать. Влюбленные не могут без близости обходится, это естественные вещи, иначе уже патология. Твоя проблема надуманная, Кирилл.

– Спасибо Вам за поддержку. Наверное, Вы правы и я действительно болен. Да я сам знаю, что болен этой девочкой, хронически и неизлечимо.

Откуда-то из глубин огромного загородного дома долетел шелестящий голосок Полины:

– Мальчики, мы вас ждем. Уже все готово. Пожалуйте к столу.


Глава 10

В столовой большой стол был сервирован на четыре персоны. Ксюша такой красоты в своей жизни еще не видела. Она восторженно озиралась по сторонам, осматривая стены, потолок, мебель. Кирилл держался более сдержанно, время от времени искоса поглядывая на Полину. Но та ничем себя (и его!) не выдавала.

После нескольких бокалов красного грузинского вина завязалась оживленная беседа. Мужчины что-то бурно обсуждали: политические события, философские понятия, какой-то важный футбольный матч. Ксюша слушала, не вмешиваясь в разговор старших. Полине же их дискуссия быстро надоела и она решила брать быка за рога.

– Может потанцуем, – предложила женщина и, первая встав с места, подошла к Семену Арсеньевичу. – Дорогой, можно тебя пригласить.

Она слишком преувеличенно обвила руками его шею, как-то чересчур демонстративно. Кирилл это сразу почувствовал, но виду не подал.

Кирилл танцевал с Ксюшей. На следующий танец подошел с приглашением к Полине, нутром чуя, что она с нетерпением ждет этого:

– Семен Арсеньевич, позвольте Вашу даму пригласить.
– Валяй. А мы с Ксюшей поболтаем.

Ладонь Кирилла проехалась по вогнутости женской спины, вспоминая ее рельефность, а рука на отлёте крепко сжала Полину кисть. Та откровенно и въедливо посмотрела ему в глаза и ухмыльнулась.

– Что, испугался?
– А чего мне бояться, Поля? «Дела давно минувших дней…» К тому же, для мужчины прошлые победы не порок.
– А большое свинство, – язвительно докончила она.

Кирилл резко крутанул женщину, нависая над ней и прогибая глубоко назад. Дыхание перехватило и ей показалось, что спина вот-вот сломается. Но он держал ее крепко, а вернув в исходное положение, положил на спину широко раскрытые ладони и с силой притянул к себе, поворачиваясь спиной к столу, где сидели Ксюша с Семеном Арсеньевичем, закрывая от них Полину собой.

– Поля, ты на меня сердишься?
– Риторический вопрос. Что толку на тебя сердиться? Это что-то изменит?
– Не сердись. Ну не могу я с женщиной через силу встречаться, понимаешь?
– Не понимаю. Чего тебе было не так?

– Разлюбил. А ты хотела, чтобы я тебя и дальше обманывал? Что не делается, все к лучшему. Вон, пожалуйста, ты себе олигарха нашла, и не просто олигарха, но еще и чудесного человека, перед которым я преклоняю колено и снимаю шляпу, без шуток. Замечательный человек. Так что ты не прогадала, расставшись со мной.

– Знаешь, не передергивай факты. Как говорится, не мы, а вы. Это ты со мной расстался.
– Полина, не начинай. У нас было много счастливых мгновений вместе.
– Ну да, если не считать того, что ты меня бесцеремонно бросил.

– Так ведь мы достигли той стадии, когда наши отношения стали вялыми и неинтересными, тяготившими нас обоих. Зачем было длить пытку. А так посмотри, какого ты себе мужчину отхватила: и богатый, и человек хороший, и тебя любит. Что еще нужно, чтобы встретить старость. А то держалась бы за меня и мучилась.

– Да ты тоже, как я погляжу, нашел себе розанчик. Она же тебе в дочки годится. Где ты взял эту девочка?
– Родил, это мой ребенок.
– А сколько ей лет?
– Четырнадцать.
– И во сколько ж ты ее родил?
– Посчитай.
– Ну ты кобель, Кирилл. Кого это ты в шестнадцать лет обрюхатил?
– Поля, глупый вопрос. Ну, не аиста же. Ее мать родила. Или у тебя иная теория продолжения рода.
– А теперь девочку трахаешь?
– Нет.
– Вериться с трудом.

– Твое дело, думай, как тебе больше нравиться. Ты, между прочим, Семену Арсеньевичу тоже в дочки годишься. Так что, давай не будем. Нам теперь волей неволей придется иногда видеться. Останемся друзьями. Прошлое похороним, думаю, не стоит его светить. И новое тоже не стоит начинать, правда? Я Ксюшу люблю и Семена Арсеньевича уважаю, поэтому не намерен их огорчать ни делом, ни помыслом, что и тебе для всеобщего блага советую. Не хочу, чтобы Ксюша знала о тебе и не хочу, чтобы Семен Арсеньевич знал обо мне. Это ни к чему. Наши акробатические номера бонусов нам с тобой в их глазах не добавят.

Полина многозначительно замолчала.

– Поля, я надеюсь, ты сейчас счастлива. Думаю, Семен Арсеньевич тоже. Он нашел себе чудесную женщину, умницу, красавицу, на много лет младше его.

– Ты тоже. Так что оба вы – "два сапога пара".

После ужина все отправились в путешествие по дому. Семен Арсеньевич показывал свою коллекцию оружия, действительно заслуживающую внимания. Потом предложил попариться в сауне, расслабиться и поболтать.

После одиннадцати Ксюша уже вовсю клевала носом, тихонько уселась в огромных размеров пушистое кресло и, утонув в нем с поджатыми под себя ногами, незаметно уснула, сладко умостившись щекой на подлокотнике.

– Смотрите, девочка уже спит, – первая заметила Полина.
– Кирилл, отнеси ее наверх в вашу спальню, и возвращайся, еще посидим. Или партию в бильярд?

– Да с меня плохой соперник, Семен Арсеньевич, я могу только проиграть, если Вам это доставит удовольствие, – махнул рукой Кирилл.

– Ну посмотришь, как мы с Полинкой сражаемся.
– Это можно…

* * *

Уехали Кирилл с Ксюшей только на следующий день после обеда и то с большим трудом. Семен Арсеньевич никак не хотел их отпускать, придумывая гостям всякие развлечения. Заставил таки Кирилла с Ксюшей попробовать свои силы друг против друга на зеленом бархате бильярдного поля. Ксюша не то чтобы в лузу, по шару через раз попадала, но при этом особо не печалилась, весело хохотала и искренне радовалась, если Кириллу удавалось забить. Семен Арсеньевич от одного только наблюдения за ее поведением получил больше удовольствия, чем от своей собственной игры. Потом опять было застолье, уже без спиртного, так как предстояла дорога обратно в город. Так что домой они добрались лишь под вечер.

– Ксюша, тебе понравилось у Семена Арсеньевича?
– Да, он очень хороший и дом у него очень красивый. И Полина тоже красивая, похоже, он ее очень любит.
– Пожалуй, – неопределенно ответил Кирилл, думая о своем.

Он так и не решился рассказать Ксюше, кто такой Семен Арсеньевич и при каких обстоятельствах свела их судьба. "А, впрочем, это и неважно".


Глава 11

Весна ворвалась в город стремительно: радостным щебетом птиц, звоном плачущих сосулек, лужами чавкающего под ногами, никому ненужного снега. И теперь дефилировала по улицам легко и непринужденно, как первоклассная модель по подиуму. День восторженно праздновал победу над отступающей тьмой. Солнце жизнеутверждающе яркими лучами стирало пасмурные краски с небосвода и серое уныние с лиц прохожих.

Кирилл с Ксюшей гуляли в городском парке. В такой день просто невозможно было усидеть дома. Душа, после зимней спячки, просилась расправить крылья, полетать на вольном воздухе, подышать весенним настроением, полюбоваться пробуждающейся природой.

Навстречу им шла семья – муж, жена и ребенок, которого те держали за руки, а он время от времени поджимал ноги, повисая, и весело хохотал, радуясь, что удается прокатиться на родителях.

– Ксюша, вон мои знакомые идут, давай подойдем, поздороваемся.
– Привет, Костя. Здравствуй, Люся – Кирилл протянул мужчине руку, кивком головы и улыбкой приветствуя его жену.
– Привет Ванюшка. Как поживаешь? – Кирилл наклонился и подставил свою огромную ладонь, а мальчик сверху громко хлопнул по ней маленькими пальчиками.
– Халасо, – звонко, как выстрел, прозвучал его ответ.
– Когда букву "Р" говорить начнешь?
– Завтла, – так же бойко, не задумываясь выпалил он.
– Кирилл, кто эта очаровательная девушка с тобой. Познакомь нас. – Опередил его Костя, хотя Кирилл и так собирался это сделать.
– Это Ксения.
– А мы издалека смотрели на вас и думали, что это за пара такая красивая, счастливая и влюбленная идет нам навстречу. Сразу и не узнали тебя, Кирилл.

Ксюша застенчиво улыбнулась и смутившись, не зная что сказать незнакомым ей людям, присела перед малышом.

– Меня Ксюша зовут.
– Ксюся, – тут же не задумываясь, повторил он.
– А тебя как?
– Ваня.
– А сколько тебе лет?

Мальчик достал из-за спины руку и со всей силы растопырил пальцы.

– А это сколько? Давай посчитаем.

И Ксюша взяв его ладошку, принялась загибать крохотные пальчики по одному, называя вслух цифры.

Ванюша, как эхо, повторял за ней. Когда последний палец превратил его кисть в плотно сжатый кулак, он выдернул руку и громко крикнув "Догони меня" бросился со всех ног по аллее парка. Ксюша побежала за ним, едва поспевая. Взрослые смотрели им вслед.

– А кто эта девушка? Племянница? Это твоя родственница? – Люсе не терпелось утолить распиравшее ее любопытство, пока она глазами следила за носившимся по площадке сыном.

– Самый родной на земле человечек и самая большая любовь. И если это можно назвать родственной душой, то тогда да! Тогда, пожалуй, родственница.
– Послушай, Кирилл, она похожа на маленькую принцессу из сказки.
– А она и есть моя принцесса.
– А сколько ей лет?
– Не спрашивайте, испугаетесь.
– Да ты что, неужели ей 10 лет, из которых 84 она проспала в замке на вершине неприступной горы, и только вчера проснулась, разбуженная поцелуем влюбленного принца.
– На самом деле она еще и того возраста не достигла, когда всем порядочным принцессам положено засыпать на сто лет. Ей всего 14.
– А что ты с ней делаешь? Сказки читаешь?
– Да, Шахиризады.
– Ого!
– Но не в том смысле, что ты подумал, Костя. У нее трагедия случилась, погибли родители. И ее мать, умирая, попросила позаботиться о ней.
– Почему тебя, ты что, был любовником ее матери?
– Ну что ты, Люсечка. Слишком богатая у тебя фантазия. Друзья, принимайте реальность такой, как она есть. Это моя девушка.
– А у тебя с ней серьезно?
– Серьезней некуда. Никогда ничего подобного со мной не происходило.
– Жениться тебе пора, вот что я тебе скажу, – веско констатировала Люся.
– Сейчас не могу, законодательство не позволяет на несовершеннолетних жениться, а кроме нее мне никто другой не нужен. Подожду, пока подрастет.
– Смотри, Кирилл, как она с Ванькой возится, – махнула рукой Люся. – И он ее сразу принял. Обычно к новым людям очень осторожно и избирательно подходит. А ее сразу взял к себе в подружки.
– Ну так она по возрасту от него недалеко ушла.
– А знаешь, она будет хорошей матерью. Это сразу видно. Глянь, как они с удовольствием играют вместе. Так что смело можешь жениться и детей заводить, – пошутила Люся.

– Да для нее Ванюша не ребенок, а живая кукла. Ручки, ножки шевелятся, глазки моргают. Я это точно знаю. Однажды в супермаркете, пока я там овощи выбирал, смотрю, потерял ее, куда-то делась. Пошел искать по магазину и заметил – где бы вы думали? – в разделе игрушек. Стояла как зачарованная и смотрела на прилавок с куклами. Глаза горят, то одну куклу возьмет, подержит в руках, повертит, послушает, как она лопочет, то другую. Я издалека наблюдал, так забавно было на это смотреть.

– Ты купил?
– Нет. Пусть знает. Она же во взрослую жизнь берется играть.
– Ну и зря ты так, – пожурила его Люся. – Женщины, даже взрослые, все равно в душе остаются маленькими девочками и любят играть в куклы. А она и так еще ребенок.

* * *

Вечером, пока Кирилл разогревал ужин, Ксюша уселась смотреть свой любимый сериал, уже бог знает какую по счету серию, очередную мыльную мелодраму про неразделенную любовь и лютую ненависть, внезапную беременность и неизлечимую бездетность, измену и предательство, правду и ложь, с финальным слиянием всего этого винегрета в благополучный хеппи-энд. Кирилл был противником таких низкопробных фильмов – считал, что это пустая трата времени, но Ксюша находила в них усладу для девчоночьих фантазий. И теперь под впечатлением сегодняшней встречи в парке, разбавленной мыльными страстями, мечтательно заикнулась за ужином:

– Кирилл, скажи, а у нас будет ребенок? Мне так хочется иметь ребенка. Ведь мы же семья, а в семье должен быть ребенок. Я бы его нянчила, играла бы с ним.
– Ксюшечка, заинька, у меня уже есть ребенок, а тебе я подарю куклу.

Но Ксюша не унималась.

– Кирилл, скажи, а рожать – это больно?
– Ты у меня спрашиваешь? – рассмеялся Кирилл, – Ксюша, я не знаю, я не рожал. И вообще, о каких родах мы будем думать в 14 лет?
– Нет, это я так просто спросила, на будущее. Ты же все знаешь.
– А если серьезно, малышка, то рожать, это, конечно, больно, я так думаю. Но вполне терпимо, иначе не было бы человечества. А так, посмотри, сколько народу на Земле, уже перевалило за 7 миллиардов.


Глава 12

Кирилл резко затормозил на красный свет. На перекрестке стояла Ксюша. Обычно он не смотрел по сторонам, когда тормозил у светофоров, но сейчас его взгляд приковала девушка, остановившаяся как вкопанная, в то время, как остальные прохожие уже ступили на пешеходную зебру. Она замерла и ее обходили, толкали, даже ругали, что она преграждает им дорогу – это Кирилл читал по их губам и нервному выражению лиц. А она пятилась назад, и с полуоткрытым ртом и испуганными глазами смотрела на его машину, в которой на переднем сиденье сидела Людмилу. Ее глаза наполнялись слезами и она судорожно проглатывала рыдания, вот-вот готовые вырваться из ее груди.

Как только зеленый глаз светофора приветливо моргнул водителям, Кирилл, переехав перекресток, свернул к обочине и затормозил так внезапно, что резина прочертила на асфальте две волнистые кривые.

Но Ксюша уже бежала в противоположную сторону. Он пулей вылетел из машины и в несколько шагов догнал ее, прижимая к себе. Ласково целовал мокрые глаза, щеки. По его губам и взгляду Людмила видела, что он шепчет ей нежные, любовные слова. Тепло от его рук, которыми он так крепко держал Ксюшу, боясь что она вырвется, Людмила почувствовала, находясь в автомобиле, на расстоянии в десять метров.

– Ксюша, пойдем в машину. Поехали домой. Ну что ты. Не плачь. Поехали.
– Ты же к ней ехал.
– Да, но теперь увидел тебя и мне захотелось домой, в наш с тобой дом.
– А она?
– Подвезем ее к подъезду и поедем к себе, ладно?
– Я не хочу, Кирилл, езжайте сами.
– Не капризничай, Ксюшечка, поехали. Ты же знаешь, что ты у меня самая лучшая, самая любимая, самая дорогая. Ты единственная, а все остальные так, временные. Ну что такое?

Наблюдая эту сцену любви и нежности, к Людмиле пришло понимание того, что как бы к ней Кирилл не относился, что бы там не говорил, а ее шансы на покорение его сердца ничтожно малы. Она и раньше знала – Кирилл не скрывал этого и никаких обещаний не давал – но в глубине души все-таки теплилась малюсенькая надежда. А теперь от нее не осталось и следа. Да, ей нравится заниматься с ним любовью, да, он великолепный партнер – гадкое слово, какое-то механическое, неживое, нечеловеческое – да, от его ласк она взлетает до небес, но с каким бы удовольствием она променяла все это на малую часть той теплоты и обожания, которыми он у нее на глазах окутывал свою маленькую Ксюшу.

Она вышла из машины и широко улыбаясь, уверенной размашистой походкой, направилась к ним. Ей меньше всего хотелось показать, что она расстроена, обескуражена, подавлена. Ее сердце тоже разрывалось при виде соперницы, хотя, конечно, трудно назвать соперницей девочку – слишком уж разное у них положение и возрастные статусы. Она была взрослая мудрая женщина, а взрослая женщина может управлять своими чувствами и эмоциями. Даже если ей разрывают душу кошки, громадные черные пантеры, она этого не покажет.

– Здравствуй, Ксения!

Кирилл придерживал ее голову возле своей груди и Ксюша, повернув к ней лицо, выглядывала из-под его ладоней. Немного отстранившись, она проговорила угрюмым, расстроенным голосом:

– Здравствуйте!
– Меня зовут Людмила.
– Я знаю, – пробурчала Ксюша, всхлипывая и глотая слезы.
– Приглашаю вас обоих к себе в гости на чай. У меня дома вкусные кексы есть, сама напекла и розовое варенье.

Ксюша нахмурилась еще больше:

– А я вам зачем? Свечку держать?
– Ксюша! – Кирилл резко отстранил ее от себя и сурово посмотрел на нее. Она потупилась. – Как ты себя ведешь?! Что ты себе позволяешь?!
– Все нормально, Кирилл. Не надо. Ничего страшного, – спокойно сказала Людмила и как ни в чем не бывало продолжала, – Ксюша, хочешь я тебя с Антоном познакомлю.
– А кто это?
– Это мой сын. Ему пятнадцать лет, почти твой ровесник. Кирилл рассказывал, что ты умница, очень хорошая девочка, и хорошо учишься, а он у меня разгильдяй. У него одни компьютерные игры на уме. А еще у него много комиксов. Ты любишь комиксы?
– Люблю. Я в библиотеке беру, – ответила Ксюша, все еще насупившись. – Мне Кирилл не покупает.
Людмила укоризненно покосилась на Кирилла, одними глазами спрашивая: "Как же так? Лишаешь ребенка удовольствия."
– Люда, это пустое времяпровождение, – раздраженно ответил Кирилл вслух.
– Ну и что. Иногда можно и побездельничать.

Кирилл промолчал, метнув на нее один из своих строгих взглядов, про себя подумав, что Людмила дискредитирует его авторитет и как-нибудь наедине – не при ребенке – надо будет обязательно с ней об этом поговорить.

– А у Антохи два ящика комиксов, выберешь себе, какие захочешь. Зачем ходить в библиотеку, будешь приходить и брать у нас. Правда, надо у него разрешение спросить, это его комиксы, но он их давным-давно уже прочитал по несколько раз, так что, думаю, не будет против. Ну что, поехали? Антоша со школы придет, покажет тебе и комиксы и компьютерные игры.

Ксюша забралась на заднее сиденье, сидела притихшая, грустная, молчаливо глядя в окно. Людмила и Кирилл тоже молчали. Кирилл все время поглядывал в зеркальце заднего вида. Ему вдруг показалось очень забавной ситуация с его гаремом, с этими его женщинами, одна из которых была для души, другая для тела. Обе по-своему страдают, в силу славянской или европейской ментальности. А вот были бы они восточные ханум, жили бы в мире и согласии в моем серальчике, помогали бы друг другу, дополняли бы. Как было бы здорово, «если б я был султан и имел трех жен…»

Ему вдруг стало весело:

– Девчонки, выше нос. Все будет хорошо.

Людмила усмехнулась в ответ, Ксюша подняла глаза и поймала в зеркальце его взгляд.


Глава 13

Они сидели на кухне и пили чай с печеньем и кексами, когда со школы вернулся Людмилин сын.

– Вот познакомьтесь. Это Антон. Это Кирилл и Ксения, мои знакомые. Садись с нами чай пить, ты после школы голодный?

Антон был высокий худощавый парень, еще по-мальчишески угловатый, но держался смело и независимо, даже несколько вызывающе. Этакий молодой петушок с замашками задиры. Он пил чай молча, односложно отвечая на вопросы, которые пыталась задавать ему мать для поддержания разговора. Парню явно не нравилось, что она выставляет его перед гостями мальчиком и своим ребенком, тогда как ему хотелось выглядеть взрослым мужчиной. Время от времени он искоса поглядывал на Ксюшу.

Сама же девочка сидела смущенная, иногда смотрела то на Кирилла, то на Людмилу, осторожно разглядывая и разгадывая соперницу. Ее занимали совсем другие проблемы и чувства.

– Антоша, покажи Ксюше свои комиксы, представляешь, она в библиотеке берет.
– Хорошо, мама. Пошли, малявка.
– Я не малявка.
– А кто ж ты?
– Подумаешь, взрослый выискался. Всего на год старше, а уже возомнил из себя.

Парень тут же встал из-за стола, довольный, что можно улизнуть из-под опеки матери и первым пошел в свою комнату. Ксюша поблагодарила за чай и отправилась следом.

Антон вытащил из-под кровати два ящика доверху набитых комиксами.

– Ого, сколько! – удивилась Ксюша. – Слушай, такого количества даже в библиотеке нет. Зачем тебе так много?
– Я их собираю. Вернее, раньше собирал, когда маленький был. А ты какие комиксы любишь?
– Разные, мне всякие нравятся. Смешные люблю или про любовь.
– Все вы, девчонки, про любовь любите.

Ксюша пожала плечами, мол, что поделаешь, это правда.

– Ксюша, а Кирилл тебе кто?
– Никто.
– Как так? Ты же с ним живешь?
– Ну и что. Он меня воспитывает. У меня родители умерли, я сирота.
– Вот как. Ну, извини, я не знал. А…
– Все, Антон. Больше никаких вопросов на эту тему, понял?
– Понял. А хочешь я тебе свои игры покажу? Ты в какие играешь, малявка?
– В "Sims", а ты?
– Я так и думал. Смотри, у меня игры поинтереснее.

* * *

Возвращаясь домой после визита к Людмиле, Кирилл всё думал, а правильно ли он поступил, познакомив их, связывая воедино две различные семьи и как теперь дальше строить отношения. Он внимательно наблюдал за Ксюшей, ожидая с ее стороны какой-то неадекватной реакции, обиды, вспышек раздражения и ревности. Но все прошло гладко, Ксюша была спокойна и даже довольна, неся домой под мышкой целую охапку комиксов. На ее лице проскальзывала легкая улыбочка, оставшаяся от недавних переживаний. Все шло, как и раньше и Кирилл стал забывать об этом необычном визите.

А недели через три Ксюша огорошила его неожиданной просьбой.

– Кирилл, а можно я с Антоном к нему на вечер пойду. У них День школы – тридцать пять лет со дня основания – и по этому случаю будет концерт и дискотека. Меня Антон пригласил.

Кирилл опешил. Он не думал, что Антон и Ксюша могут поддерживать какую-то связь и что их знакомство будет иметь продолжение, о котором его никто не поставил в известность.

– Нет, нельзя.
– Ну почему? А вы с Людмилой пока…
– Что пока?
– Сам знаешь. Мы не будем вам мешать.
– Ах вот в чем дело! Это твоя месть? Нет, нельзя, я не разрешаю. – Кирилл разозлился. – И к Людмиле тоже не пойду, можешь не беспокоиться. Ты будешь сидеть со мной дома и учить уроки, как миленькая. Ясно. Всё! Решение принято и обсуждению не подлежит.

Ксюша насупилась. Но Кирилл был неумолим. Он вдруг почувствовал всем телом, всем нутром, всей своей сущностью угрозу, исходившую от этого парня. Почему, он не понимал, но точно знал, что это не те наивные ухаживания одноклассника Димы, которого Кирилл совершенно не считал за соперника, не брал во внимание и по поводу которого можно было не волноваться.

Ксюша закрылась у себя в комнате и Кирилл слышал, как она тихонько плакала. Кирилл ждал, что она прибежит к нему спать, ища у него защиты от своей горькой обиды, как обычно это делала. Но она не пришла и он, лежа в кровати и глядя в темный потолок, пожалел что так поступил. Пожалуй, стоило отпустить, ничего бы не случилось. "Что это на меня нашло? Я же всегда поступал, как мне казалось, мудро и логично. А сегодня явно сплоховал. Нужно будет на будущее быть повнимательнее, не допускать импульсивных поступков, думать, прежде чем принимать решения."


Глава 14

Как-то вечером Кирилл сидел за столом в гостиной и проверял работы заочников. Ксюша отпросилась погулять. Ему не хотелось ограничивать ее прогулки семью часами, как это делал когда-то отец, но волнению его не было предела, если она задерживалась. Вот и сейчас он не находил себе места, время от времени вскакивая и подбегая к окну при малейшем звуке, доносящемся с улицы или выбегал в подъезд посмотреть не идет ли она.

Ксюша вернулась домой после десяти, нехотя поела сама на кухне – Кирилл остался сидеть в комнате, давая ей понять, что у его терпения и его любви к ней тоже есть предел. Она появилась на пороге и прячась наполовину за дверной косяк, произнесла:

– Кирилл, я беременна.

– Что?! – у мужчины от изумления отвисла челюсть, глаза предприняли попытку выскочить из орбит, по скулам заходили желваки, а сознание остановилось и плавно погрузилось в ступор.

Он встал из-за стола и несколько мгновений молча смотрел на ее полуконтур, выглядывавший из-за двери, пытаясь прийти в себя. Обычно Кирилл довольно хорошо владел собой, сразу находил нужную манеру поведения, но эта новость застала его врасплох и тяжелый ужас стал наползать на него мохнатым паукам. Внутри все похолодело, руки и ноги объявили протест, отказываясь подчиняться, разум отяжелел, сердце сорвалось с привычного места и стало проваливаться на нижние этажи. Кирилл весь превратился в комок отчаяния. В таких случаях надежнее всего взять паузу, оставляя время на раздумья. Он стоял посреди комнаты, глядя на Ксюшу, скорее сквозь нее, а сам, сжимая в кулак остатки сознания, старался придумать, как правильнее и педагогичнее сейчас поступить. Мысли не слушались, путались и искривлялись, выворачиваясь, завязываясь в неразрешимые узлы и трудно было проследить в этом хаосе логические цепочки.

"Она ждет от меня вопроса: Кто он?

А стоит ли спрашивать или, может, разочаровать и спросить о сроке например, это, пожалуй, сейчас важнее. Надо подумать, собраться с мыслями и подумать. Вот испытание, так испытание подкидывает ему судьба. Или наказание?

Да, мама была права, нелегко воспитывать девочку-подростка! Где он прокололся, где недосмотрел? Что сделал не так? В чем провинился перед господом Богом? Ведь хотел как лучше? За что тот посылает такие тяжкие испытания?"

Кирилл сел на диван и в тупом оцепенении уставился в одну точку. Мысли вдруг оживились и лихорадочно запрыгали, сменяя друг друга, не оставляя Кириллу времени причесать и обдумать каждую.

Застигнутый врасплох, он даже не спросил у нее, а уверенна ли она в своей беременности, почему так думает, какие симптомы. Размышления стремились вперед, опережая события. Ему вдруг показалось очень важным ответить на вопрос, а что же, собственно, делать дальше (шекспировские страсти): быть или не быть этому ребенку, рожать или делать аборт? Какая из нее мать в четырнадцать лет, ясно, что все ляжет на его плечи. В таком возрасте аборт – это ужасно, это катастрофа. Однако взвалить на себя еще одного ребенка – а выдержит ли он? Но аборт в четырнадцать лет может перечеркнуть ей радость материнства навсегда.

"Нет, нет, это все не то! Я не о том думаю! О, боже!"

Он так и не спросил у нее кто автор и каков срок. Все это становилось неважно и отступало на второй план перед более серьезным вопросом: что делать?

"Что делать? Что делать? Что делать?" – отстукивал отбойный молоток в леденеющем от ужаса мозгу. Нет, не молоток – молот, кувалда, пудовая гиря.

Кирилл тяжело вздохнул и инстинктивно схватился рукой за сердце. Реальность разбегалась, расплывалась, разлеталась от него в разные стороны и он даже не пытался собрать ее обратно. Невидящим взглядом обводил пространство вокруг, пока среди мути окружающей действительности не наткнулся на бледное, перепуганное лицо Ксюши.

Она стояла напротив с распахнутыми от ужаса глазами и не мигая смотрела на него.

– Кирилл, что с тобой? Ты весь белый. У тебя сердце болит?

Только теперь Кирилл заметил, что держится рукой и интенсивно потирает грудную мышцу в области сердца и тяжело дышит. Поймав наконец-то на себе его взгляд, Ксюша подошла, опустилась рядом с ним на пол и, запрокинув голову, тихо и взволнованно зашептала.

– Кирилл…, Кирилл…, я не беременная. Я девственница, ты же знаешь. Я пошутила.

Кирилл тупо уставился на нее. Он верил и не верил.

– Что?! – опять переспросил он и это было второе, произнесенное им за последние полчаса, слово.

Смысл наконец-то доскребся до истерзанного сознания и мужчина наотмашь ударил ее по лицу. Пощечина получилась не столько сильная, сколько звонкая, хлестко заполнившая своим сочным звуком тишину комнаты. Русая головка девочки резко откинулась в сторону, волосы, взметнувшись, упали на лицо. Ксюша вскрикнула, и прижала ладонь к вспыхнувшей пожаром щеке. Он никогда не бил ее, но сейчас в нем клокотало яростное желание задушить мерзавку. Кирилл со всей силы сжал кулак, так, что послышался глухой хруст суставов, делая себе как можно больнее, стараясь физической болью перекрыть душевную.

Он, тяжело дыша, обреченно посмотрел на нее.

– Что я тебе сделал плохого, Ксюша, что ты позволяешь себе так поступать со мной?! Скажи мне, ну скажи, я обижаю тебя? Тебе со мной плохо? За что ты так?
– Я не подумала. Я сделала глупость, Кирилл. Я больше не буду. Прости меня, прости. Я плохая, взбалмошная, глупая девчонка, прости пожалуйста.

И Ксюша разрыдалась, схватив его руку, только что ударившую ее и уткнулась в ладонь мокрым лицом.

– Ладно, проехали, – неслышно шептал он одними губами, постепенно приходил в себя, физически ощущая, как возвращаются к нему силы, разом вдруг схлынувшие, как теперь они журчат, наполняя собою каждую клеточку, каждый орган, каждый нерв.

Кирилл положил свою тяжелую ладонь на ее макушку. Слезы были веским доводом, грозным оружием слабого пола, против которого он никогда не мог устоять.

– Ксюша, объясни, что ты хотела этим добиться?
– Я хотела выяснить, как ты будешь себя вести.
– Выяснила?
– Кирилл, я испугалась, ты стал белый, как полотно и схватился за сердце. Я подумала, что у тебя сердечный приступ.
– До этого оставалось уже недалеко, рукой подать. А я вот думал, что сделал неправильно, чем тебе не угодил, что ты вот так со мной? Что же ты вытворяешь, детка?
– Кирилл, прости меня. Я не подумала, что ты так расстроишься.
– А что я должен был обрадоваться? Ну и глупая же ты еще, господи. Разве такими вещами шутят?!
– Просто мне хотелось тебя наказать. Ты же с Людмилой все время, а я ревную.
– Наказала! Можешь засчитать себе высший бал.
– Извини меня.
– И потом, я не все время с Людмилой, ну что ты глупости говоришь. Я все время с тобой. Ношусь, вожусь, нянчусь. Лишь иногда заезжаю к ней по необходимости. Но я же тебе уже объяснял. Не будем начинать всю песню заново. Я сегодня зол на тебя. Иди спать.
– Я с тобой побуду, Кирилл.
– Нет, я сказал. Отправляйся к себе.
– Как скажешь. Ты простил меня?
– Я еще не отошел от шока. Отойду, тогда, может быть, и прощу. Всё, Ксюша, иди. Мне нужно одному побыть.


Глава 15

В воздухе вовсю пахло весной. Этот умопомрачительный чарующий запах не передать никакими словами. Апрель уверенно шагал по планете, играя янтарно-прохладными, ленивыми лучами весеннего солнца, как младенец погремушками.

В такой чудный день Кириллу вдруг нестерпимо захотелось погулять с Ксюшей, настроение было романтическое. Чувства, прозябшие за холодные зимние месяцы, теперь просились погреться на солнышке, чтобы расцвести с новой силой. Он ощутил этот молодой прилив в душе и ему безумно захотелось увидеть Ксюшу сию минуту, пройтись с ней парком и заново ощутить себя влюбленным, именно влюбленным, с огнем в глазах и клокотанием страсти в груди.

Осуществить задуманное прямо сейчас позволяло расписание его занятий в университете: сегодня только три первые пары, а потом лишь вечерние консультации. Но это вполне разрешимое препятствие. Достаточно попросить секретаршу деканата Люсю, премиленькую безотказную девушку, предупредить всех, что консультация переносится на завтра, что сегодня он занят.

Решение пришло само собой: он заедет за Ксюшей в школу, встретит ее после занятий и повезет в парк. У него на душе пели райские птицы, прилетевшие из теплых краев с веточками счастья в клювиках. Хотелось сделать ей сюрприз, поэтому Кирилл остановил машину поодаль – чтобы она его не сразу заметила – на противоположной стороне улицы на стоянке возле какого-то офиса.

Школьный звонок оповестил об окончании мучений и "грызуны гранита науки" теперь могут быть совершенно свободны. Со школьного крыльца тут же посыпались самые нетерпеливые.

Мотор напоследок крякнул и затих, ключ плавно выскользнул из замка зажигания и Кирилл собирался было уже выходить из машины, потянувшись рукой к бардачку за мобильным телефоном, как взгляд его упал на школьные ворота. Они были закрыты, дети выходили через соседнюю калитку, но возле них стоял Антон. Парень нетерпеливо переступал с ноги на ногу, напряженно вглядываясь в выходивших ребят и явно кого-то ждал.

"Что он здесь делает? Он живет в другом районе, учится в другой школе."

Кирилл передумал выходить, остался сидеть в машине, с любопытством наблюдая, что будет дальше.

На ступеньках крыльца появилась Ксюша и Антон сразу оживился. Вот она прошла мимо клумбы, на которой ничего не было, кроме гранитных валунов в центре – для эстетики – и грудок свежевскопанной земли вокруг. Она была одна, без Леры и Миши, хотя часто ходили домой вместе. И как только Ксюша прошла через калитку, перед ней возник Антон. Они постояли несколько минут, о чем-то оживленно беседуя, вернее говорил и жестикулировал Антон, Ксюша же больше слушала, иногда улыбалась, кивала головой.

А потом пошли вместе по улице в направлении дома, причем Антон забрал у нее ранец и шел подпрыгивающей походкой, в такт шагам размахивая им. Они удалялись от Кирилла, постепенно уменьшаясь в размерах и эта подсмотренная сцена, отгороженная от окружающих звуков салоном автомобиля, походила на кадры из немого кино.

«Ну как забыть звончей звонка капель, И девочку, которой нес портфель.»

Кирилл закусил губу. Вот это да! Он не знал, что предпринять. Выскочить из машины и догнать? Или доехать до подъезда и подождать там? Или проследить незаметно, крадучись на цыпочках по пятам и прячась за деревья, как в плохом детективе – тоже интересный вариант, главное, забавный.

Но вместо этого он нервно включил мотор, круто развернулся и, рявкнув шинами, понесся в сторону парка.

Он гулял аллеями один.

Задравши голову и широко упершись в землю ногами, подолгу застывал в таком положении, наблюдая высокое небо, уверенно и бесповоротно меняющее свой свинцовый зимний наряд на ажурно-лиловый. Как к родным существам, прикасался к нежным молодым почкам, любовался крохотными зачатками листочков на ветках, гладил мохнатые лапы голубых елей, желая разделить с ними резкую боль, вдруг пронзившую сердце.

"Ну что я так разволновался. Ведь ничего же не случилось. Приду домой и все выясню. Ну мало ли, зачем он пришел. Комиксы забрать, например. Что тут такого, вполне невинно шли, разговаривали. А портфель даме нести помог бы любой джентльмен. – Кирилл тяжело вздохнул. – Не убедительно!"

"Я ее ревную." – эта мысль стала для него открытием, откровением, он отказывался в нее верить.

"Вернусь сейчас домой и застигну их врасплох, поймаю на горячем".

"Ну, на каком горячем, Кирилл? О чем ты говоришь? Да он, скорее всего и заходить не будет. Проводит до подъезда и уйдет. Может, уже ушел."

"Все равно поеду домой и расспрошу ее. Она от меня ничего не утаит."

Вместо этого, он, побродив еще немного по парку, приводя в порядок свои расшалившиеся нервы, призывая к спокойствию взбесившиеся эмоции, вернулся в институт. Поднявшись в деканат, попросил Люсю объявить студентам, что консультация сегодня состоится, причем продлится не одну запланированную пару, а сколько понадобится, и он примет всех, у кого есть какие-то вопросы и долги.

Вернулся домой позже обычного. Ксюша выбежала встречать его к двери, как всегда, радостно бросилась на шею, целуя в щеку, взяла у него из рук сумку с ноутбуком. Но Кирилл держался с ней холодно и она, вдруг это заметив, недоумевающее уставилась на него.

– Что случилось? У тебя неприятности? – Ксюша отнесла ноутбук в комнату и вернулась в коридор.
– Нет, все нормально. А у тебя как дела?
– Хорошо. Я уроки выучила и пюре сварила. Будем ужинать?
"Спросить в лоб или подождать, чтобы сама обмолвилась."

Решил подождать. У нее от него не было тайн и Ксюша всегда рассказывала ему о своих школьных, и не только, делах. Но Ксюша молчала.

"Ладно, подождем. Так даже интересней".

За ужином он не выдержал и спросил:

– Ксюша, ты сама шла со школы, без Леры и Миши?

Она задумалась. Вопрос застал ее врасплох, а интонация, с которой он прозвучал, не предвещала ничего хорошего. Кирилл читал на ее открытом, детском лице лихорадочную работу мыслей.

– Они остались на театральный кружок, – уклончиво произнесла она.

"Молодец. Выкрутилась. Не солгала и не ответила.."

– Так ты шла одна? – не унимался Кирилл и пронзил ее строгим взглядом, который про себя Ксюша в шутку называла "всевидящее око".
– Нет. – Что-то подсказало ей, что дальнейшие утайки бесполезны, будет только хуже. – С Антоном.
– А зачем он приходил?
– Я не знаю. Проводил меня до подъезда и пошел домой, – оправдывалась Ксюша.
– А почему ты мне об этом сразу не сказала?
– О чем?
– Не ломай комедию, ты прекрасно понимаешь о чем.
– Нет.
– О том, что он приходил.
– А-а, это? Думала, что для тебя это неважно.
– А для тебя?
– Кирилл, почему ты со мной так разговариваешь, как будто я преступница? Что я такого сделала? – Губки у нее надулись.
– Может он за комиксами приходил?
– Да нет, говорю же тебе, он к нам домой не поднимался, провел до подъезда и ушел. Кирилл, комиксы ты сам передашь, когда следующий раз к Людмиле поедешь. Я тебе упакую, а ты передашь. А еще лучше меня с собой возьми. И пока вы с Людмилой будете в спальне кувыркаться, мы с Антоном поиграем на компьютере.

У Кирилла глаза налились яростью, губы плотно сжались, а рука зачесалась отвесить ей пощечину, но в последнее мгновение он сдержался, спохватившись, что далеко зашел.

"Действительно, что я себе позволяю. Не хватало еще показать ей, что я ревную."

– Ладно, Ксюша, – сказал он примирительно, – Прости. Наверное, устал. Студенты толпой навалились. Ничего не делают по два месяца, а потом все сразу являются и тащат все свои долги, что за это время накопились. – Это была неправда, повод, предлог, на который мужчина намеревался переложить свою боль, ревность. – Прости, дорогая. Иди, я тебя поцелую, моя хорошая.

И Кирилл, усевшись на диван, посадив ее к себе на колени, поцеловал, а потом затих, зарывшись лицом в ее волосы.

"А как же ты думал, Кирилл. В конце концов ей понравится какой-нибудь парень и ты ее не удержишь. Подумаешь, мальчик провел девочку со школы домой! А ты уже обезумел от ревности. Он ей безразличен и тебе не соперник."

Но легчайшие интонации в ее ответах вызывали сомнение в этом, а подсмотренный разговор у школьных ворот дал ему ясно понять, что это не первая их встреча, о которой он ничего не знал – были и другие.

"Она ведь живой, отдельный человек, а не кусок тебя. Даже рука или нога порой отказывается подчиняться своему обладателю, не говоря уж о его мыслящей части – противоречивом, сомневающемся и вечно бунтующем разуме."

Весь вечер Кирилл внимательно наблюдал за Ксюшей. Она выглядела растерянной, впадала в задумчивость, невпопад отвечала на вопросы. Ее взгляд замирал на невидимой точке в пространстве.

Как-то очень поспешно разобравшись с уроками (еще до его прихода), она за ужином почти ничего не ела – несомненный признак влюбленности, он помнил это еще по лагерю – и уходя с кухни, по пути навестив ванную для вечернего гигиенического моциона, отправилась к себе в комнату.

Ксюша уже лежала в кровати, мысленно дорисовывая геометрический узор на обоях, прижимаясь щекой к зайцу Вене, всегда готовому подставить свое пушистое брюшко для ее горестей, когда к ней вошел Кирилл.

– Ты уже легла? Что-то ты рано сегодня.
– Я спать хочу.
– А со мной? Ко мне не хочешь нырнуть под одеяло?
– Ну… Я потом. В другой раз.
– А мне сейчас хочется.

И он, подхватив ее на руки, понес к себе в спальню. Положив на кровать и сам устроившись рядом, стал гладить и целовать ее.

Ксюша отвечала нехотя, как-то вяло, время от времени отворачиваясь и поднимая глаза к потолку, будто ждала, что оттуда спуститься какой-нибудь ангел-защитник и не даст ее в обиду. Ночная сорочка, подгоняемая его руками, отправилась вверх к подбородку. Кирилл помог ей перебраться через Ксюшину голову и соскользнуть на пол.

А потом навалившись на нее, не замечая или стараясь не замечать ее нежелания, он в конце концов придавил всей своей массой, раздвинув ноги, пристроился между ними, догоняя отворачивающееся лицо и отыскивая на нем губы. Задыхаясь под его тяжестью, она чувствовала беззащитно распахнутой горячей плотью тугое клокотание его похоти. Услужливая память мгновенно извлекла из своих глубин далекое побережье в лагере, лунную ночь, плед на песке и яростного зверя, набросившегося на нее, и его обещание, что такого больше не повторится.

Тогда зверя подстегивал зов любви, теперь кнут ревности, но это не имело значения, напор был неприятен.

– Не надо, Кирилл, пожалуйста, не надо.
– Почему? Ты ведь этого хотела?
– Но не так. Не сейчас, потом. Я не хочу сейчас.

Он повернул ее лицо к себе, крепко держа его в своих ладонях, нависая над ним.

– А я хочу сейчас, – проговорил он медленно, чеканя каждое слово и снова целуя. Она не отвечала. Ее рот был беспомощно приоткрыт, а глаза наполнила соленая влага, губы дрожали, плечи вздрагивали от всхлипываний.

– Да не буду я тебя трогать, не буду. Не бойся. Мне сейчас, как никогда, нужна твоя невинность. И только попробуй потерять ее с каким-нибудь Романом или Антоном. Я тебе ноги повыдергиваю, поняла? И запомни: ты все равно только моя. Моя! Я никому тебя не отдам, даже не надейся.

– Ты гегемон, Кирилл.
– Да! И гегемон, и деспот, и самодур в одном лице. И я тебя люблю. Так что смирись с этим и принимай как должное.
– Значит, я не могу ни с кем ни дружить, ни гулять, да?

– Дружить можешь. Не будем, однако, употреблять слово "гулять", у него двойной смысл и я не знаю, какое именно значение ты имеешь ввиду, когда произносишь его. А вот любить – нет. Любить я тебе разрешаю только себя.

– Сердцу не прикажешь.
– Придется, малышка, придется.
– Кирилл, ты еще строже моего отца.
– Я взял на себя ответственность и заботу о тебе.

Кирилл скатился с нее, раскинувшись рядом. Ксюша облегченно набрала полные легкие воздуха и с шумом выдохнула. Он сгреб ее в охапку, притянул к себе, устраивая ее голову в специально предназначенную для этого у мужчин впадинку на плече в районе ключицы, нежно целуя в лоб, висок, влажные глаза.

– Кирилл, я к себе спать пойду. Можно?
– Нет, лапочка, нет. Я не хочу, чтобы ты там лежала одна и плакала. Здесь будешь спать, со мной, под моим присмотром.

И он заботливо укрыл ее одеялом. Его ладонь трогательно и нежно скользила по ее голове.

– Спи, крошка, спи, моя хорошая. Я тебя поглажу и всё у нас будет, как прежде…


Глава 16

Последние дни Кирилл перестал узнавать свою милую девочку. Ее как будто подменили. Она вела себя рассеянно, взгляд беспомощно и бесцельно блуждал из стороны в сторону. Уроки теперь учила кое-как и сильно раздражалась, когда Кирилл пытался сделать ей замечание. Несколько раз делал попытки поговорить с ней, но все заканчивалось слезами, а то и настоящей истерикой.

Спокойные и доброжелательные отношения как-то сами собой переросли в нервозность, с которой Ксюша теперь отвечала ему или впадала в бесконечную печаль.

Однажды Кириллу все-таки удалось залучить ее для серьезного разговора.

– Ксюша, давай поговорим. Что с тобой происходить?

Ксюша насупилась, закусила губу и не знала, что ответить.

– Ну, иди сюда, – усевшись на диван, он притянул ее, поставив между коленями и крепко ухватил руками за талию, – иди, моя прелесть, ко мне. Скажи, это все из-за Антона? Тебе нравиться Антон?

Ксюша молчала, потупив глаза.

– Ну скажи мне, чего ты боишься.
– Не могу сказать.
– Почему?
– Кирилл, не сердись на меня. Я ничего не могу с этим поделать. Я пробовала.
– Он тебе нравиться, да?
– Мгу, – она припала к его плечу. – Ты отдашь меня в детский дом? – недоверчиво и испуганно глянула из-под опущенных век Ксюша.
– Нет, конечно, нет! Я же тебе обещал. И обещание свое сдержу, чего бы мне этого не стоило. Хотя мне очень больно это осознавать.
– Что именно?
– Что тебе нравится еще кто-то, кроме меня, то есть, вместо меня.
– Кирилл, ты мне тоже нравишься, я тебя тоже люблю, но как-то по-другому, не так, понимаешь?
– Тоже?! И на том спасибо, что хоть тоже. А ведь могло быть и хуже.
– Нет, нет, Кирилл, ну я неправильно выразилась. Ты же знаешь, что я тебя очень люблю, больше жизни люблю. Я без тебя жить не могу, это правда, поверь. Но и о нем почему-то все время думается. Ничего не в состоянии с этими мыслями поделать. Я их прогоняю, а они возвращаются и наваливаются с еще большей силой.

Ксюша села к нему на колени и ткнулась холодным носом в щетинистую щеку.

– Кирилл, запрети мне. Запрети, я не хочу, чтобы он мне нравился. Пожалуйста.
– Успокойся, Ксюша. Я тебе могу запретить, только это ни к чему не приведет. Ты же знаешь, что "запретный плод сладок".
– Кирилл, я тебя люблю. Я хочу быть с тобой, а он лезет в голову и я не могу с этим справиться. Я пытаюсь заставить себя не думать о нем, а оно само думается. Кирилл, помоги мне. Посоветуй, ведь ты же опытный, ты все знаешь.
– Да и посоветовать-то мне не тяжело. Советовать легко, следовать советам сложно. Так что тебе придется справляться с этой проблемой самой.
– Я не знаю, что мне делать?

– Ничего не делать. Пусть все идет своим чередом и время покажет и подскажет с кем тебе лучше. Со временем ты поймешь, что тебе нужно. Тут я бессилен. Это же твои чувства и только ты можешь в них разобраться. Я прекрасно понимаю, что нельзя запретить любить так же, как нельзя и заставить. Тут никакие угрозы или уговоры не помогут.

– Кирилл, меня Антон пригласил на свидание сегодня вечером, – тихо прошептала Ксюша и виновато опустила глаза.
– А ты хочешь пойти?

Она молча закивала головой и закрыла лицо руками.

– Иди.
– Нет, нет, Кирилл, ты меня не отпускай к нему, ладно? Силой удержи, пожалуйста. Я не хочу к нему идти, не хочу, понимаешь?
– Ксюша, у тебя истерика. Ты сама не знаешь, что хочешь. Успокойся.
– Ты на меня будешь сердиться, Кирилл, да?
– И что это даст? Вот я на тебя посержусь немножко и ты его забудешь? И будешь любить только меня? Я готов посердиться, если это поможет.

Кирилл легким жестом попытался поднять ее с колен, но она не вставала, обвивая его шею руками и еще крепче прилипая к нему.

– Иди к своему кавалеру, иди. Только имей ввиду – никакого интима, слышала? Вот за это я спрошу с тебя строго. Без шуток. Я проверю. Ксюша, запомни, я действительно откажусь от тебя, если это случиться. Голова должна оставаться на плечах.

Кирилл перевел дыхание и строго посмотрел на нее, проверяя достаточно ли внимательно она слушает и осознает услышанное.

– Ты пойми, что вот тогда я точно вынужден буду отдать тебя в интернат, тем более, что тебе уже будет все равно, подумаешь, одним партнером больше, одним меньше, а я не хочу в тюрьму. Я живу с тобой и несу за тебя ответственность и вся вина за твою распущенность падет на меня. Твой Антон, кстати, тоже несовершеннолетний, какой с него спрос. Пострадаю я. Если ты хочешь таким образом отблагодарить меня, то давай, вперед, детка! Я в тюрьму, ты в интернат. Уверяю тебя, Антон быстро утешится и найдет тебе замену.

– Кирилл, извини меня… – прошептала Ксюша чуть не плача.
– Ладно. Ты же не виновата, что влюбилась. Иди, иди. Вы ведь договорились встретиться? Он ждет.
– Но ты же будешь обижаться, я так не хочу.
– Обижаться – это детский сад, я уже перерос эту стадию. Ксюша, иди. Мне сейчас не до твоих слез и не хочется тебя успокаивать.

Кириллу вдруг пришла в голову мысль, что стоит ему чуть-чуть поднажать, настоять на своем, запретить ей, она, пожалуй, останется и никуда не пойдет, и внешне даже начнет кивать и поддакивать, с радостью соглашаясь на его доводы. "А внутри, в глубине души, будет думать о нем и я в ее глазах вырасту в жестокого тирана и деспота. Но если она пойдет к нему, то совесть (а у Ксюши она имеется, это я знаю наверняка), так вот, совесть не оставит ее в покое и станет нашептывать, что она неблагодарная девчонка, что поступила со мной плохо. И находясь с ним, птенчик мой будет думать обо мне. Неплохая мысль, жаль что не моя. Кто-то из умников меня опередил. Где-то я нечто подобное читал, просто не было повода проверить это. И вот сейчас как раз такой случай."


Глава 17

Ксюша с Антоном ходили по городу, забрели в кинотеатр на какой-то совершенно неинтересный боевик со стандартным голливудский арсеналом стрельбы, борьбы, любви, трюков, спецэффектов. Такой "шедевр" даже Антон до конца досматривать отказался и они опять отправились бесцельно бродить по улицам.

– Ксюша, а ты знаешь, что они любовники?
– Кто?
– Ну, мама и Кирилл.
– Знаю.
– И что, ты так просто об этом говоришь?
– Я ничего не могу с этим поделать? А тебе какая разница?
– За маму беспокоюсь. Я хочу, чтобы она была счастлива.
– Ну, значит она с ним счастлива, раз его выбрала.
– А ты?
– Я тоже счастлива. Но тебя это не касается.
– Меня касается, если речь идет о моей матери, ясно?
– Глупый ты, Антон. Разве ты не понимаешь, что женщине без любви плохо и без секса плохо. Она злая становится, раздражительная.
– А ты откуда знаешь?
– Не скажу, дурак.
– Ладно, не обижайся. Я не хотел тебя обидеть. Я просто так спросил. Но мне не нравиться, что у моей матери есть любовник. Хочет, пусть женится, нечего так таскаться и позорить женщину.
– Еще чего. Он не может на ней жениться.
– Это почему же?
– Не может. Не все так просто, как тебе кажется, Антон. И ты в счастье своей матери не лезь, она сама разберется. Я тоже не в восторге от их отношений, а ничего, терплю.
– А я не буду терпеть.
– И что ты сделаешь?
– Не знаю еще. Но мне это не нравится и я не буду сидеть сложа руки.
– Хватит, Антон. Надоело уже. Давай сменим тему…

* * *

А еще через несколько дней Кирилл навестил Людмилу. Отчаяние его росло с каждым днем и он, как раненый зверь, метался в поисках выхода. Еще по дороге сомневался, говорить ей или нет, но увидев, не смог сдержаться, зная, что она всегда поддержит его и поможет советом. А теперь вопрос касался еще и ее сына.

– Люда, ты знаешь, что Ксюша и Антон встречаются?
– Да ты что?! Нет, я ничего не знаю.
– Понятно, Ксюша со мной более откровенна, чем сын с тобой.
– Да, я, в общем-то, замечала, что он смотрит на нее с повышенным интересом и она глаза опускает смущенно и застенчиво, но не думала, что это серьезно, думала так, по-детски.
– Да не дети они уже, понимаешь.
– Выходит, что так. Выходит, что я не заметила, как мой сын вырос.

Тут она спохватилась, что говорит что-то не то, что-то тяжелое и ранимое для него.

– Кирилл, ну если хочешь, я могу с ним поговорить. Мне Ксюша нравится, я бы не возражала, чтобы мой сын с ней дружил. Но я знаю, как ты сам к ней относишься и прекрасно понимаю, что для тебя такой вариант неприемлем. Я могу запретить ему, если ты скажешь.

– Так он тебя и послушает, разбежался. Люда, ты же мудрая женщина, а такие глупые вещи говоришь. Я тут подумал, не пожениться ли нам с тобой и будет у нас двое детей, будем жить все вместе, а?

Людмила отпрянула от неожиданности.

– Кирилл, это не ты, это в тебе отчаяние говорит. Мне предложение делаешь (да и вообще, делаешь или вопросом задаешься?) не ты, а твоя боль, твоя ревность. Я за твою боль и ревность замуж выходить не хочу. Ты же любишь эту девочку, знаю, безумно любишь, так любишь, что Шекспир в гробу переворачивается – ему с его страстями и не снилась такая любовь. Я не хочу, чтобы ты потом меня люто ненавидел. Я люблю тебя и не скрываю этого, и мне хорошо с тобой, и, в принципе, меня все устраивает так, как есть. Вернее, устраивало до этого момента. Кирилл, я твоя союзница, я хочу, чтобы ты был доволен. Давай подумаем вместе, как решить эту проблему с Антоном и Ксюшей. Хочешь, я поговорю с ним, объясню, он поймет, он же не злодей какой-то?

– Людочка, спасибо тебе за участие, – Кирилл притянул ее к себе и очень нежно поцеловал в висок, прислонился щекой к ее макушке. – Но ты не учла, что детство эгоистично, а юность максималистка по своей природе. Он только посмеется в ответ, родная моя. Мы имеем с тобой детство, перерастающее в молодость, так что пик того и другого на лицо. Максимальный эгоизм и эгоистичный максимализм – два в одном, так сказать.

– Кирилл, ну надо же что-то делать?
– Ничего не нужно делать. Пусть все идет своим чередом.

И ему вдруг так захотелось ее поцеловать, такой прилив нежности нахлынул зовущей клокочущей волной, он крепко сжав ее в объятиях, обсыпал жаркими, страстными, а главное, такими неподдельно-нежными ласками лицо, шею, волосы. Дальше последовала вспышка бурного секса, полного теплых чувств, искренности, симпатии.

"Мне приятно с этой женщиной, черт побери. Что мне еще надо? Зачем мне эта девочка на границе с криминалом?" – думал он откинувшись на подушке, перебирая ее волосы, рассыпавшиеся по плечам.


Глава 18

Прозвенел последний звонок, радостно и призывно оповещая окружающий мир о начале каникул, теплых летних дней, отдыха, развлечений, безделья.

У Кирилла последнее время было много работы. Он брал дополнительные часы, как только появлялась хоть малейшая возможность, вел несколько курсовых и дипломных проектов у студентов дневного отделения и заочников. Ксюшу в июне ждала вереница экзаменов и выпускной, так как некоторые ребята после девятого класса уходили в колледжи и техникумы.

Кирилл поставил ей жесткое условие, не подлежащее обсуждению, обязательное для выполнения: экзамены прежде всего! Подготовка и сдача являются сейчас наиважнейшей задачей, а прогулки под луной, Антон-батон, любовь-морковь – все это отходит на задний план и будет доступно только после успешной сдачи экзаменов и выпускного. Ксюша, впрочем, не спорила и с готовностью согласилась, сама осознавая важность этих требований.

Готовилась к экзаменам добросовестно, со всей ответственностью и сдала гуманитарные предметы на отлично. Алгебра немного подкачала, но Наталья Павловна подсуетилась и договорилась с математичкой за четверку. Кирилл вздохнул с облегчением – важный этап был пройден.

– Слушай, Серый, – как-то вечером услышал Сергей в телефонной трубке знакомый голос, – пошли со мной к Ксюше на выпускной 18 июня. Давай девчонку вместе поведем. У всех по два родителя придут, а я один, как дурак, припрусь. Пошли, а?
– А ты кем меня хочешь вырядить: мамой или папой? Знаешь, я на маму не согласен. Не та ориентация.
– Смешно. Ты не забывай, Серега, у нее Наталья Павловна классный руководитель. Так что тебе скучать не придется. И повод достойный, дескать, со мной и Ксюшей пришел. Смотри, уведу у тебя Наталью, будешь знать.
– Я те уведу. Ишь чего захотел. Как бы не так. Хорошо. Договорились.
– Ну тогда я за тебя деньги сдаю. Давай, Серый, не подведи меня…

* * *

На выпускном вечере Ксюша была самая красивая. В нарядном вечернем платье, с уложенными в замысловатую прическу волосами, она выглядела совсем взрослой и Кирилл весь вечер не спускал с нее влюбленных глаз. И хотя родители сидели отдельно от детей, он устроился так, чтобы видеть ее постоянно. За столиком они сидели втроем - он и Сергей с Натальей Павловной. В середине вечера заявился и Антон. Но Кирилл не дал ему и близко приблизиться к Ксюше, постоянно крутился рядом, да к тому же бросал на подростка такие строгие взгляды, что тот подойти не решался. А потом и вовсе ушел, понимая, что даже заговорить с Ксюшей ему сегодня не удастся.


Глава 19

– Где ты была Ксюша? Уже одиннадцать. Я места себе не нахожу. Думаешь, если лето, каникулы, то можно до утра не приходить? Ты с каждым разом являешься все позже и позже.
– Мы гуляли. С Антоном и его друзьями.
– Я тебе запрещу с ним видеться. Почему ты отключила телефон?
– Я не отключала, он сел.
– Но ты могла сама позвонить, я же волнуюсь.
– Ты прямо как отец, Кирилл. Скажи еще, чтобы я в 7 часов была дома.

Кирилл осекся. Он помнил, как когда-то осуждал ее отца за такие строгие правила, которые тот предъявлял к своей дочери, а теперь, выходит, сам поступает также. Но сейчас он начинал его понимать и разделял его требования и уже не находил в них ничего предосудительного. Ему, в отличие от отца, и вовсе хотелось запереть ее, посадить на цепь и держать возле себя, ни на шаг не отпуская. Конечно, он осознавал абсурдность своих желаний, однако нутром чувствовал приближающуюся угрозу и не знал, как предотвратить несчастье.

– Ксюша, как ты разговариваешь со мной? Что с тобой случилось?

Она не отвечала, разуваясь и, казалось, даже не слышит его.

– Ладно, проходи. Ужинать будешь?
– Я спать хочу.

И Ксюша прямиком направилась в ванную, а еще через пятнадцать минут она уже крепко спала у себя в постели.

Когда Кирилл по привычке пришел поправить одеяло, потушить свет, он не узнал теперь ее детского, такого беззаботного сна, которым когда-то любовался, который так умилял его раньше. Она спала нервно, как-то напряженно, лежа на боку лицом к стене, будто отвернувшись от всего мира, не желая его видеть. Иногда судорожно спохватывалась во сне и вздрагивала, словно от преследовавшего кошмара.

Взять ее на руки и перенести к себе Кирилл больше не смел, после того, как однажды она разрыдалась, зашлась настоящей истерикой, а затем вырвавшись, убежала к себе и еще долго тишину квартиры оглашали ее импульсивные всхлипывания.

Стоя теперь над ее постелью, Кирилл отчетливо видел, как она удаляется от него все дальше и дальше. Кусал локти и ломал голову, думая, как вернуть обратно свое сокровище. Жалел, что заранее не созвонился с начальником лагеря. Все-таки стоило поехать и поработать еще и это лето. Директриса бы ему не отказала. И Ксюшу взять с собой, пусть бы девочка побыла все лето на море. Теперь поздно, штат набран, укомплектован. Июнь заканчивается и первый заезд подходит к концу.

Серега сбил с толку, сказав, что этим летом не поедет. Не хотел оставлять на все лето свою любимую женщину, Наталью Павловну, и готовился к свадьбе этой осенью.

"Нет, Серега не при чем. У него своя голова на плечах, у меня своя. А я хочу переложить с больной головы на здоровую. Нет, сам виноват. Пошел на поводу у девчонки. Нужно было хватать за шкирку и тащить ее в лагерь, подальше от этого Антона. И запретить им видеться. Ну, поплакала бы две недели и забыла, подумаешь. А я либеральничал, в демократию играл. Хотя что бы это дало? Ну не Антон, так нашелся бы какой-нибудь Роман. О, Боже!" – Кирилл тихо застонал, прикрывая глаза рукой.


Глава 20

На улице лил проливной дождь и душную июльскую ночь сотрясали раскаты грома, а тьма за окнами разрывалась холодными зигзагами молний. Кирилл не помнил такой сильной грозы над городом. Вспышки следовали одна за другой часто и близко, совсем радом, лупили прямо над соседней крышей или над детской площадкой во дворе или исчезали в раскидистой листве тополя.

Ксюши дома не было. Она отпросилась гулять еще днем, еще до дождя и теперь Кирилл не находил себе места, зная, как она боится грозы. Где сейчас его малышка? Если она с Антоном, защитит ли он ее от грозной стихии, вызывающей у его девочки просто-таки панический страх? Она в такие минуты совсем беззащитная, беспомощная становится.

Телефон предательски молчит уже несколько часов. Память извлекла из своих анналов ее слова: "Молния…, она меня заберет…" и его обещание, что он свою Вишенку ни за что ей не отдаст. Кирилл тяжело вздохнул и резко дернул головой, прогоняя тяжелые воспоминания.

Его девочка, его милая маленькая крошка, что с ней? Как уберечь ее от этого ужаса? Он бы сейчас отдал все на свете, чтобы быть рядом, чтобы прижать к себе, заслонить ее сильными руками от электрической фурии, спрятать, удержать, закрыть собой от фиолетовых монстров. Но он был бессилен что-либо предпринять. Душа чувствовала приближающуюся беду, сердце рвалось навстречу опасности – только бы успеть, защитить, предотвратить, а тело растерянно разводило руками, не зная что предпринять, куда бежать, за что хвататься.

Часы на городской башне пробили полночь. Двенадцать протяжных ударов рвали сердце на двенадцать кровавых кусков. Он, как загнанное в ловушку животное, метался по квартире, словно хищник по клетке, чуя, что больше не может здесь находиться, что вот еще немного и начинает задыхаться от бессилия, от безысходности. Рука несколько раз тянулась к бутылке, но разум все время ее одергивал: пока не найдет Ксюшу, никакой выпивки, в любой момент может понадобиться сесть за руль и мчаться спасать ее в другую часть города, страны, Земли, вселенной. Он готов был на все. Только бы нашлась, только бы отозвалась, только бы какую-то весточку от нее получить, маленькую зацепочку, где она, что с ней…

Решение позвонить Людмиле навалилось на Кирилла с последним ударом злосчастных курантов, когда ждать дольше уже не было никаких сил.

В трубке его окликнул сонный голос:

– Алло…
– Люда, доброй ночи! Это я.
– Привет, Кирилл. Что случилось?
– Антон дома?
– Нет, он говорил, что к другу пойдет на день рожденья, к Стасу.
– А Ксюша с ним?
– Я не знаю. А что случилось?
– Она домой не пришла. Позвони Антону, Люда.
– Хорошо.

Кирилл слышал в трубку, которую Людмила держала возле уха плечом, тонкий противный писк кнопок мобильника. Слышал, как механический голос оператора на двух языках монотонно сообщил: "абонент временно недоступен, пожалуйста, перезвоните позднее".

– Кирилл, у него телефон отключен.
– Позвони другу, этому, как его, Стасу.
– Я не знаю его номер.
– Люда, пожалуйста, давай тогда съездим к нему. Я сейчас за тобой заеду.
– Кирилл, да я не знаю, где этот Стас живет. Это какой-то новый друг, я о нем ничего не знаю. И, вообще, он меня последнее время в свои дела не очень-то посвящает.

Людмила услышала в трубке тяжелый вздох, разорвавший гнетущую тишину.

– Кирилл, ну, если они вместе, то наверняка утром вернутся. Ведь ночью им скорее всего и доехать то не на чем и дождь такой льет, прямо как из ведра. Как по такой погоде добираться. Не волнуйся, Кирилл, ложись спать, утро вечера мудренее.

– Извини, Люда, что побеспокоил, – Кирилл бросил трубку.

Но глаз сомкнуть так и не смог. В голову лезли мысли, одна ужаснее другой. Задремал только под утро, сидя в кресле, провалившись в какое-то забытье – полусон, полукошмар.

Во сне он старался догнать серебристого зайчишку, не живого, игрушечного, плюшевого, на мохнатом животике которого красовалась большая, вышитая красными нитками надпись "I love you". И как только ему удавалось настигнуть и схватить ушастого, как буквы превращались в кровавые капли и стекали вниз на пол, капали на руки Кирилла, на туфли. Он в ужасе проснулся, выпрямился, разжал хватку и отпускал зверька, а тот нервно подпрыгнув, снова пускался наутек. Однако на повороте остановился, призывно помахал лапкой, приглашая следовать за ним. Кирилл вскочил с кресла, бросался в погоню, в два прыжка догнал и вновь схватил его, передавив брюшко, ощутив липкую теплую кровь на своих ладонях и опять проснулся. В очередной раз догоняя вислоухого, Кирилл споткнулся и стал проваливаться, падая в какую-то бездну, где его ждал яркий свет, по-человечески широко распахнув ему навстречу свои объятья.

Он открыл глаза. Часы показывали без четверти девять. Сознание еще приходило в себя, разграничивая сон от реальности, а руки уже терзали прямоугольник мобильника.

– Люда, доброе утро. Антон пришел?
– Да, он спит, пришел в семь утра. А что, Ксюши разве нет?
– Я сейчас приеду.


Глава 21

Кирилл не ехал, он летел по городу на автопилоте. Глаза застилал туман. Он едва видел обочину, то слева, то справа обгоняя ползущие, словно черепахи, автомобили. Как доехал, влетел на шестой этаж, как трезвонил в дверь он не помнил и не осознавал. Но когда дверь открыла Людмила, Антон уже не спал – стоял в прихожей и испуганно выглядывал из-за спины матери.

– Антон, где Ксюша?

Парень замялся, растерянно глядя на Кирилла, медленно попятился вглубь коридора.

– Где она?! – Не сдерживая больше себя, крикнул Кирилл и его голос эхом прокатился по подъезду.

Людмила быстро затянула Кирилла в квартиру и захлопнула входную дверь.

– Где она? – еще раз повторил Кирилл, уже тише, но агрессивнее.

Антон как будто впал в ступор. Он силился что-то сказать, но губы явно не слушались его. Кирилла вдруг пронзила мысль, что видимо на его лице отпечаталась такая ярость, что подросток просто боится. Он повернулся к висевшему в прихожей зеркалу и отпрянул. На него смотрел упырь, жаждущий крови. "Нужно взять себя в руки, иначе от него ничего не удастся добиться." Глубокий вдох, задержка дыхания, последние остатки воли, зажатые в тот кровавый кулак, который он видел во сне. Кирилл заставил себя успокоиться.

– Антон, не молчи, скажи, где она? Она была с тобой? Расскажи все по-порядку. Сейчас это важнее, чем твое молчание, – примирительно произнес Кирилл, громадой своего роста нависая над подростком.
– Мы были вместе у Стаса. Но потом Ксюша психанула и ушла.
– Почему она психанула? Когда ушла?

Антон снова замялся и исподлобья покосился на Людмилу, стоявшую поодаль, прислонившись к стене коридора, с перекошенным лицом, перепуганными глазами и зажатым ладонью ртом.

Кирилл догадался, что мальчик не хочет при ней отвечать, то ли боится, то ли стесняется.

– Людочка, оставь нас вдвоем, пожалуйста. Не волнуйся, все будет нормально. Пойди куда-нибудь. Мне нужно с ним поговорить наедине.

– Ладно, – Людмила быстро прошла в комнату и через минуту, переодевшись, уже обувалась у выхода.

Едва дверь за ней захлопнулась, Кирилл подступил к Антону.

– Говори, что у вас случилось? Где Ксюша?
– Она ушла, когда уже светать начало, часов в пять, наверное. Я думал, она домой пошла.
– Почему ты не пошел ее провожать?
– Она не захотела. Она обиделась, психанула и ушла.
– На что обиделась? Почему психанула?
– Я не знаю.
– Врешь! Ты прекрасно знаешь. Говори.

Но подросток молчал.

– Что у вас с ней было?

Антон опустил голову и закусил нижнюю губу.

– Отвечай! – Кирилл грубо схватил его за плечи и тряхнул так, что парень дернулся, а голова резко отлетела назад и ударилась затылком о стену.
– Было? Говори, было?
– Да, – тихо, одними губами, произнес Антон.
– Сволочь. – Кирилл застонал и запустил обе пятерни в волосы, пропахивая глубокие борозды от висков к затылку.
– Что она сказала? Куда пошла?
– Ничего. Она расплакалась, оделась и ушла.
– А ты, почему ты за ней не пошел?
– Надо мной и без того пацаны смеялись, что я так долго сюсюкаюсь с бабой.

– С бабой???!!! – Кирилл захлебнулся собственной яростью и его огромная ладонь с широко растопыренными пальцами уже готова была вдавить эту ненавистную, трусливую рожу в стену коридора и размазать ее по обоям, но в последний момент Кирилл спохватился. Огненной вспышкой пронзила сознание мысль, что если довершит начатое движение, то просто убьет подростка. Уже в полете, в считанные доли секунды ладонь сжалась в кулак, а тот врезался в стену в нескольких сантиметрах от виска юноши с такой силой и грохотом, что с косяка дверного проема посыпалась штукатурка.

Круто повернувшись, Кирилл вышел из квартиры. Люда нервно ходила взад-вперед возле подъезда и когда мужчина появился, бросилась к нему, с мольбой заламывая руки.

– Ну что, Кирилл?

Он не ответил. Не глядя на нее, прошел мимо, сел в машину, хлопнул дверью так, что с соседней крыши, испуганно взмахнув крыльями, взорвалась стая голубей. С места рванул автомобиль и с визгом скрылся за поворотом…


Глава 22

– Мама, Ксюша у тебя?
– Нет… А что случилось? – в трубке послышался тревожный голос матери и Кирилл поспешил разъединиться.
– Ничего, – оборвал связь Кирилл.

Бесконечно набирал он номер ее телефона. Бесконечно слушал в ответ монотонный голос оператора: "абонент временно недоступен, пожалуйста, перезвоните позднее".

Вернулся домой, но там по-прежнему было пусто, тихо, холодно и одиноко.

– Лера, к тебе Ксюша не заходила?
– Нет, я ее давно не видела, уже несколько дней.
– И не звонила?
– Нет.

Кирилл поехал в милицию.

– Да Вы что, гражданин. Заявление о пропавшем человеке мы только на четвертый день принимаем. Вот три дня пройдет, тогда и приходите. Загуляла девочка. Надоест и вернется. Такое с подростками часто бывает. А Вы ей кто?
– Брат.
– Не волнуйтесь, брат. Знаете, какая сейчас молодежь пошла.
– Знаю.
– Ну, раз знаете, то и нечего нам голову морочить. Проголодается и придет. А Вы, брат, ей по жопе надавайте, чтоб не бегала. Или в секцию запишите, на легкую атлетику, пусть с пользой для дела бегает, медали для страны зарабатывает, – упивался остроумием своей одинокой извилины на лбу, доставшейся ему от фуражки, дежурный милиционер.

Кирилл еще раз вернулся домой. Устало опустился в кресло.

– Алло, это третья городская больница? Скажите, к вам девочка четырнадцати лет не поступала. Русые волосы, вишневого цвета глаза. Извините…
– Алла, это морг? Скажите, к вам девочка четырнадцати лет… Извините…

Руки нервно давили кнопки, будто от силы нажатия мог зависеть результат. Голос, отдельно от Кирилла, произносил в трубку одни и те же слова, а в телефоне звучал один и тот же ответ. Нулевой результат и радовал Кирилла и заставлял впадать в еще большее отчаяние.

Его вдруг осенило, он вскочил и опять понесся по городу.

Закружились вокзалы один за другим, начиная с центрального, кассы, буфеты, залы ожиданий. Кирилл ходил между рядами кресел, напряженно всматриваясь в лица: старые, молодые, спящие, грустные, пропитые, скучающие, пышущие здоровьем. Вот веселое лицо, а вот читающее, вот ждущее перемен, а вот ждущее любимого человеку после долгой разлуки. Только всё не те, всё чужие, ненужные. Где ТО единственно, самое дорогое, самое любимое, самое необходимое ему на свете лицо, на котором каждая ямочка, каждая ужимочка, каждая слезинка во сто крат милее всех земных благ. Его нет… И на главном вокзале нет, и на малом, и на автовокзале нет, и на пригородном.

"Парки, городские парки, там, где мы с ней когда-то ходили, гуляли. Надо проверить их все."

Он опять заскочил домой, разыскал Ксюшину фотографию, одну из последних, где хорошо было видно ее лицо, изображенное крупным планом. И теперь не просто ходил по городу, а расспрашивал прохожих, показывая им фото. Ответы не радовали разнообразием: недоуменное пожатие плечами, отрицательное покачивание головой – вот и всё!

Кирилл вернулся домой далеко за полночь, валясь с ног от усталости. Нужно было заставить себя поспать хоть немного, чтобы завтра нашлись силы продолжать поиски.

Утром, спускаясь вниз, Кирилл по привычке краем глаза глянул на их почтовый ящик. Там, в глубине, сквозь круглые дырочки, обычно зиявшие пустотой и чернотой, просвечивало что-то белое. Газет и журналов они не выписывали, лишь раз в месяц работники ПРЭЖО кидали в него квитанции для уплаты. Вот и вся корреспонденция. Но для новых платежек еще рано. Кирилл достал ключ и отпер. В ящике лежало письмо. Белый, чистый конверт без штемпелей, без адресов и фамилий получателя и отправителя. Письмо было запечатано, его явно принесли и опустили сразу в ящик, минуя почтовые отделения и пересылки.

Кирилл вскрыл конверт и узнал почерк Ксюши. Он был рваный, нервный, будто его писали на коленях в спешке.

У мужчины подкосились ноги. В первую секунду он растерялся, не зная что ему делать: прочитать письмо в темном подъезде, выйти на улицу к свету или вернуться в квартиру, где можно сосредоточиться и никто не помешает. Этот вопрос, такой пустой и нелепый, почему-то в этот миг показался ему очень важным и значимым.

"В подъезде тусклый свет, пробивающийся сквозь замызганные окна, и можно пропустить что-то важное. До квартиры далеко, нужно подниматься несколько этажей, открывать ключом дверь, входить, закрывать ее за собой. Нет, слишком много действий, отделяющих его от содержимого. А если в письме что-то срочное, то придется проделать их все в обратно порядке. Нет, не годиться. Значит, лучше выйти на улицу, там светло, но прохожие, какие-то посторонние люди, орущие дети. Что делать? Что делать?"

И тут Кирилл понял, что это просто паника. Он боится читать это письмо и всячески оттягивает роковой момент.

"Нужно взять себя в руки. Какая разница, где прочитать письмо, главное, узнать что в нем написано."

Он вышел на улицу и развернул сложенную вчетверо страницу.

* * *

Кирилл!

Ты прости меня. Прости, если сможешь.

Ты хороший. Ты самый лучший. Я сильно (зачеркнуто) Я очень сильно люблю тебя.

Но я недостойна тебя. Я гадкая, мерзкая тварь. И мне стыдно смотреть тебе в глаза.

Я не знаю, как жить с тем, что я совершила.

Ты будешь меня презирать. И это ладно, я это заслужила.

Но ты перестанешь меня любить. Вот самое страшное для меня. Этого я не перенесу. Но так мне и надо, я тебя не осуждаю за это. Я сама виновата.

Теперь-то ты уж точно отдашь меня в интернат, ты сам так много раз говорил, а я не хочу там жить. Я вообще, не хочу больше жить.

То, что случилось, ужасно и непоправимо. Я хотела, чтобы первым моим мужчиной был ты, но этого теперь никогда не случится. Понимаешь? НИКОГДА!

Я дрянная, развратная, я себя ненавижу! Такая я не нужна тебе, а значит, я не нужна и себе, я никому не нужна.

Мне нечего делать здесь, в этом мире, среди нормальных людей.

Прости меня, Кирилл. И прощай.

Твоя Вишенка.

* * *

"Она принесла это письмо сама и бросила в почтовый ящик, значит она еще жива. Но как долго это продлится, что мне делать, как ей помочь, где ее искать?"

Кирилл закричал, запрокинув голову к небу, закричал дико, душераздирающе, не сдерживая эмоций, ужаса, боли, внезапно придавивших его.

Случайные прохожие удивленно и испуганно оглянулись, возившиеся на детской площадке дети замерли, как вкопанные, в тех позах, в каких застал их этот отчаянный вопль.

Кирилл тяжело, грузно, безнадежно опустился на скамейку около подъезда. Руки, державшие листок, безвольно упали на колени, а глаза отсутствующим взглядом уставились в далекую синеву космоса. Среди солнечного дня, на голубом покрывале неба отпечатался диск Луны, на котором легкой тенью проступал силуэт девушки, несущей на коромысле ведра. "Ксюша" – тихо позвал он ее, но она не обернулась…


Глава 23

Третий день подряд Кирилл нарезал круги по городу, методично объезжая больницы, морги, парки, вокзалы. Он уже всем надоел в отделении милиции, куда его перестали пускать, сообщая еще при входе, что пока без изменений. Везде оставлял свой номер телефона, расспрашивал прохожих и с каждой неудачной минутой ОТЧАЯНИЕ становилось все больше и больше, раздувалось, как опухоль, сдавливая своей гнилостной массой примостившуюся рядом НАДЕЖДУ, сморщенную и жалкую, но еще живую, трепещущую, кровоточащую.

Солнце сегодня было ослепительно ярким. Кирилл ехал по проспекту мимо кафедрального собора в полдень. Колокола затеяли перезвон, призывая верующих к обедне. Купол храма отливал золотом и его блеск многократно усиливался в солнечном сиянии и одаривал проезжавших мимо водителей и пассажиров божьим благословением. Блик яркого света так больно резанул Кирилла по глазам, словно лазерный луч, будто вспышка сверхновой или ядерный взрыв. Ослепленный мир перевернулся и превратился в негатив. И в этом новом, черно-белом измерении прямо посреди дороги стоял человек, безликий, светящийся, прозрачный. Кирилл что есть силы ударил по тормозам и машина остановилась, как вкопанная. Он чуть не переехал неизвестно откуда взявшегося пешехода. "Домой…" – услышал он обращавшийся к нему чужой голос, и вдруг заметил, что человек не касается раскаленного асфальта, над которым, радужно переливаясь, дрожит воздух, а повисает на этой дрожи и качается вместе с ней.

"Ангел?" – мелькнуло у Кирилла в голове, потому что в следующий момент, когда пространство вокруг снова приобрело свой обычный позитивный статус, никого на дороге не было. И только водители, объезжавшие его с двух сторон, энергично крутили пальцем у виска, а в открытые окна неслись их нецензурные пожелания.

Кирилл все еще пытался сообразить, был ли это реальный человек или какой-то призрак, возникший у него в мозгу. Но в одном он теперь не сомневался: "Домой, домой, немедленно ехать домой, надо успеть…, домой…, домой…" Почему домой, не знал и куда надо успеть, тоже не знал.

На ближайшем светофоре круто повернул машину и понесся что есть мочи в обратном направлении с такой скоростью, с которой по городу ездить не полагалось. Притормозил лишь у того перекрестка, где по опыту знал, что могли дежурить гаишники (чтобы не тратить драгоценное время на препирательства и объяснения), но и этот пост оказался пустым и через десять минут Кирилл уже бежал по лестнице, перепрыгивая через три ступени.

Еще в прихожей он услышал звук падающей воды в ванной и не разуваясь бросился туда.

"Ксюша! Она дома!" – единственное, что он успел подумать, рванув на себя дверь.

Ксюша лежала голая в розовой воде, над которой поднимался теплый пар. Мокрые волосы рассыпались по белым бортам ванны. Глаза были блаженно закрыты. Одна рука упала в воду, другая покоилась на бортике и из разрезанной вены пульсирующей струйкой выливалась на кафельный пол темно-алая кровь.

Он не помнил, как стащил с себя ремень и стал что есть силы перетягивать ей руку выше запястья. Ему вроде послышался какой-то хруст (уж не сломал ли он ей кость?) "Бинт, бинт, где-то был стерильный бинт для автомобильной аптечки."

Потом вытащив и положив бледную как полотно девочку на диван, схватил телефонную трубку:

– Алло, скорая…

Ее увозили от него на каталке по длинному скучному коридору в операционную, а он метался по больнице, не находя себе места. Ксюша потеряла много крови. Кирилл горел желанием отдать свою всю, до последней капли, но она не подходила – не та группа. К великой радости подошла кровь Петра Алексеевича. Слава Богу, он не болел Боткина, совпали и группа (четвертая, очень редкая) и отрицательный резус. Мужчина с готовностью согласился на прямое переливание и примчался в больницу немедленно и еще много раз приходил, предлагая свою помощь, даже тогда, когда этого уже и не требовалось.


Глава 24

Четвертый день Ксюша лежала в коме. Она потеряла более двух литров крови и лечащий врач не давал никаких положительных прогнозов относительно ее состояния.

"Шанс на выздоровление один против десяти. Готовьтесь к худшему, зачем мне Вас обманывать и окрылять пустой надеждой. Слабенькая девочка, несколько дней перед тем, как это сделать, голодала, недосыпала. Да и поздновато Вы нашли ее, если б чуть раньше, уже было бы лучше."

Кирилл сидел возле ее кровати на стуле и смотрел в одну точку, какую-то одному ему ведомую точку, находившуюся где-то далеко в центре вселенной. Его взгляд не замечал белых стен палаты, здание больницы, окружающих домов, деревьев, он пронизывал пространство и время, и летел к кому-то далекому, невидимому, но большому и значимому, к чему-то бесконечному и вечному.

Сначала его пытались выставить из палаты – все-таки это реанимация и посторонним вход воспрещен. Но Кирилл с такой яростной агрессией набросился на них, с такой неистовой силой рвался к этой девочке, что главврач, безнадежно махнув рукой, разрешил, при условии, что тот переоденется во все стерильное (больничный халат, бахилы), превратиться в немую тень, будет вести себя тихо и не вмешиваться в процесс лечения. Он на все согласился, все это было уже неважно. Единственное желание быть рядом, быть возле нее и, если врачам не удастся вытащить любимую с того света, то тут же последовать за ней. Другие варианты были для него неприемлемы.

Мать пришла проведать его, тихо подошла сзади и осторожно тронула за плечо.

– Сынок, покушай, ты уже столько дней ничего не ешь.

Кирилл вздрогнул, возвращаясь в палату и с удивлением уставился на нее. Первое мгновение ей показалось, что сын ее не узнает. Но сознание понемногу стало возвращаться к нему. Маргарита Кирилловна наблюдала, как оно медленно наплывает и приходит понимание реальности.

– Мамочка, я не хочу есть, – он сглотнул накатившуюся боль. – Если она не выживет, то мне тоже не жить. Хватит! Нужно разорвать эту роковую цепь, скрутившую меня, мою жизнь, по рукам и ногам. Мне не нужна жизнь без нее. Я не перенесу этого. Ты пойми, мамочка, пойми меня, и прости.

– Сынок, она выживет. Ты только верь в это, верь, всею своею сущностью верь. И Бога моли. Бог милостив, он увидит любовь в твоем сердце и простит тебя и раскроет тебе свои объятия и ты почувствуешь его благодать. Обратись к нему с молитвой и тебе станет легче.

– Я не знаю молитв.
– А слова не нужны. Ты чувствами, эмоциями, душой к нему обращайся.

Кирилл задумался, снова впадая в состояние тупой прострации. Мать стояла рядом и терпеливо ждала, боясь его потревожить. Он опять погрузился в глубины своего сознания и теперь на стуле перед ней сидела пустая оболочка.

В палату вошла медсестра проверить приборы и поменять капельницу. Кирилл вяло и равнодушно посмотрел на нее. Сестра тоже не обращала на него внимания. Все привыкли к его отсутствующему присутствию.

– Я воды хочу, – тихо попросил он, когда медсестра вышла и мать бросилась наполнять стакан прозрачной жидкостью, благодаря Бога, что сын хотя бы не отказывается пить воду. Это оставляло надежду.

Дни и ночи сменяли друг друга совершенно незаметно для Кирилла. Когда в палате поселялся сумрак, он на время впадал в тяжелое забытье, но сон его был нервные, чуткий, поверхностный. Много раз за ночь просыпался и подолгу смотрел на лежавшую неподвижно Ксюшу, на приборы с их тихим шелестом и пощелкиванием. Потом опять проваливался ненадолго и основа подскакивал, как ужаленный.

– Боже, верни ее к жизни, прошу тебя. Не забирай ее. Это самое дорогое, что у меня есть. Прости мне, Господи, мои прегрешения, мой атеизм, мое неверие, мою глупость, мой максимализм. Сотвори чудо, я отплачу тебе той же монетой. Клянусь тебе, Господи, если она останется жива, я стану священником и буду до конца своих дней служить Тебе верой и правдой и нести Твое слово всем нуждающимся, всем страждущим, всем заблудшим и ищущим. Да, я люблю свою работу, я люблю женщин, я люблю мирскую жизнь. От всего этого я готов отказаться и служить только Тебе, если Ты спасешь ее, Господи.

В этот вечер луна засмотрелась в окно своим огромным мертвецки-белым глазом и ее холодный безжизненный свет накрывал Ксюшино лицо, такое же бледное и безжизненное.

Кирилл очнулся, привычным взглядом окинув тело девушки. И тут его глаза расширились от изумления и замерли на ее хрупких пальчиках, лежащих поверх покрывала. Они вздрагивали, будто перебирали небесные клавиши, которым не нужны усилия для нажатия, которые звучат райской музыкой сами по себе, достаточно лишь слабого дуновения воздуха.

Кирилл вскочил. Заметался по палате, заглянул Ксюше в глаза. Веки были закрыты, но ресницы вздрагивали в такт этой божественной, еле уловимой мелодии. И он закричал:

– Ксюша!!!

Хотел кинуться к ней, обнять ее, выхватить из этой мрачной больничной койки, поднять на руки, прижать к себе, закружить, но в последний миг спохватился, ужаснувшись своего безумия и бросился звать дежурного врача. В двери столкнулся с перепугано вбегавшей медсестрой. Она услышала отчаянный крик, разорвавший тишину больничной ночи, и теперь мчалась ему навстречу.

– Все нормально, все нормально, – твердила она, но Кирилл не слушал, чуть не сбив ее, со всех ног несся по коридору в кабинет врача.

Ксюша открыла глаза и посмотрела вокруг. Она не узнавала присутствующих, не узнавала помещения, но то, что она вышла из комы, уже был прорыв, уже было счастье.


Глава 25

Врачи колдовали над Ксюшей, оттеснив Кирилла к дальней стене палаты и запретив ему шевелиться или дышать. Он клятвенно заверил, что будет вести себя смирно и ему было дозволено остаться. И пока дежурный врач, реаниматолог и сестра, да еще какой-то светило медицины, дежуривший сегодня в соседнем отделении, суетились над ней – что-то измеряли приборами, подключали какие-то капельницы, делали уколы – Ксюша смотрела в потолок невидящим взглядом, а губы ее беспрестанно твердили только одно слово. "Кирилл…, Кирилл…, Кирилл…" – повторяла она, как мантру, как призыв, как мольбу, как заклинание.

На каждый такой зов он готов был броситься к ней, припасть к ее постели, обнять, защитить собой от боли, от смерти, а вместо этого, прижавшись спиной к стене, до кровавых подтеков сжимал кулаки, впиваясь ногтями в ладони, чтобы устоять на месте.

Вдоволь намучив ее, они удалились, довольные собой, улыбающиеся, похлопав Кирилла по плечу, мол, держись парень, самое страшное уже позади, теперь все будет хорошо. Оставили Кириллу кучу инструкций, как себя вести, если то-то и то-то, при этом выразив надежду, что скорее всего, она проспит до утра спокойно и ему тоже неплохо бы выспаться.

Они снова остались в палате вдвоем. Ксюша также неподвижно лежала на больничной койке, но теперь Кирилл знал, что она просто спит, а не висит на волоске между жизнью и смертью. Это лишь сон, обычный человеческий сон, а не то страшное состояние, которое зовется таким коротким, но таким жутким словом «кома».

"По-украински «кома» означает «запятая» – а запятая, это еще не точка, это еще не конец, а только временная пауза, передышка, задержка дыхания при чтении длинного предложения, когда еще не все потеряно, когда еще есть надежда, что бы там не говорили врачи!"

Кирилл осторожно приподнял ее пальчики. Они были теплые и мягкие, такие сонные и безвольные. Мужчина наклонился к ним и поцеловал каждый. Потом вышел в коридор к медсестре на пост.

– Оксана, у тебя не найдется что-нибудь перекусить, я так голоден, что до утра не доживу.

Она подняла на него смеющиеся глаза:

– Что, передумали умирать, Кирилл Андреевич? У меня бутерброды есть, которые я на дежурство брала и столовская каша от ужина осталась, манная. Сейчас чаю сделаю, да посмотрю, может девчонки что-то в холодильнике забыли. Только Вам сразу много нельзя, Вы ведь долго голодали.

Утром Ксюша открыла глаза и увидела склонившегося над ней Кирилла.

– Кирилл… Это ты? Это не сон? Я тебя во сне видела.
– Это я, Вишенка, родная моя.

* * *

Пришел зав. отделением проведать больную – ему уже доложили о положительной динамике. Лечащий врач привел еще каких-то двух профессоров, которые тихо совещались между собой, осматривая девочку. Пришла медсестра с процедурами и капельницами. И только через два часа у Кирилла появилась возможность остаться с Ксюшей наедине.

– Может ты поспишь, маленькая? Ты не устала?
– Нет, я не хочу. Кирилл, поговори со мной. Ты на меня сердишься?
– Нет, не сержусь. Я тебя по прежнему очень люблю. Только не надо об этом. Тебе нельзя волноваться. Давай о чем-нибудь хорошем поговорим.
– А сколько я была без сознания?
– Семь дней.
– И все это время ты был здесь, со мной?
– Да. Меня сначала выставить пытались, говорили, что в реанимации не положено, а потом даже кровать поставили, чтобы я всегда был рядом.
– А как же работа. Тебе разве на работу не надо ходить?
– Нет, котенок. Уже каникулы начались. У меня отпуск теперь аж до конца августа. Так что я теперь все время буду находиться с тобой. А когда ты поправишься, я повезу тебя к морю, к Черному морю. Ты была в Крыму?
– Нет.

– Прокатимся по всему Южному берегу от Феодосии до Севастополя. Я покажу тебе красивые дворцы и роскошные парки с кипарисами, долину Привидений и Мраморную пещеру, а еще Ласточкино гнездо, Ай-Петри, Генуэзскую крепость. Мы перекупаемся на всех пляжах побережья. Я покажу тебе Русалку в Мисхоре и Царский пляж с голубой водой. Ксюша, это будет чудесное путешествие, ты только поправляйся побыстрее.

– Ладно. Ой как хорошо, Кирилл. У меня лишь руки болят и немеют и голова кружиться, а так ничего.
– Еще бы. Ты потеряла много крови. Ксюша, а знаешь кто с тобой поделился?
– Ты?
– Нет, моя не подошла. Петр Алексеевич, вот кто! Так что теперь он считает себя твоим отцом, и главное, имеет на это полное право и все основания. Вы с ним породнились и отныне в твоих жилах его кровь течет.

– Странно, почему говорят "в жилах", когда кровь течет в венах? Я теперь это знаю, – виновато, понизив голос, произнесла Ксюша. – «В моих венах его кровь течет» – так же правильнее, да, Кирилл?

– Да, мое солнышко. Но в старину жилами называли и сухожилия и кровеносные сосуды. Поняла? А сейчас поспи немного. Тебе нельзя много разговаривать. Спи, а я посижу рядом.


Глава 26

Ксюша заснула. Кирилл вышел в больничный коридор и позвонил матери, чтобы сообщить ей радостную новость. Она примчалась немедленно, но в палату к девочке ее не пропустили, резонно заверив, что это реанимация, а не проходной двор. Через пару дней переведут в обычную палату, тогда и посещайте на здоровье, но без излишеств, в пределах разумного, чтобы больную не перегружать чрезмерными визитами.

Кирилл стоял с матерью в коридоре. Она принесла полный пакет еды. Кирилл отнекивался:

– Мамочка, что ты, Ксюше все это нельзя. Куда ж столько.
– Сам поешь, ведь изголодался-то как. Похудел, почернел, на тебя смотреть страшно.
– Ладно, спасибо.
– Ну, как она?
– Ничего, уже лучше, самое тяжелое уже позади. Разговаривали с ней, она улыбалась.
– Ты только, сынок, про то, что было – не вспоминай, слышишь. Ей поправляться надо и думать о хорошем. А прошедшего уж не исправить, чего ж о нем теперь говорить.
– Да я понимаю, что я, маленький.
– Ее, как только в палату переведут, мы с Петром Алексеевичем придем. А то он каждый день спрашивает у меня, как там его дочечка?
– Мамочка, ты только не волнуйся. Я тебе должен кое-что сказать. Давай присядем, разговор серьезный и долгий.

Кирилл подвел мать к стоявшей у стены скамейке.

– Что такое? Ты меня пугаешь таким предисловием.
– Мама, я решил поступить в духовную семинарию, хочу стать священником.
– Что?! – мать в ужасе подалась назад и схватилась рукой за сердце. – Сынок, ну как же так?
– У меня нет выбора. Я только тебе скажу, больше никому. Я просил Бога, что если Он существует, пусть спасет ее. Если Он всемогущ, ему не трудно это сделать.
– Ты же атеист, ты в Бога не веришь?

– Я передумал… Я столько всего передумал, пока она находилась на волоске от смерти. Поэтому, стать священником, служить Господу, это лишь малая часть той жертвы, которую я готов принести теперь во имя Его и во имя моей любви к ней, к моей девочке. Я поклялся, мама, отступать поздно. Мы с Богом уложили договор, он свою часть выполнил, теперь моя очередь. Я не могу оказаться низким подлецом. Как я потом в зеркало (?сам себе в глаза?) буду смотреть. У меня только два пути: либо в священники, либо на тот свет. По другому мне не жить, по другому я не хочу. Иначе будут новые несчастья с близкими и дорогими мне людьми. Я больше этого не вынесу.

Мать глянула на сына. Его лицо было бледным, изможденным, с отпечатками недавних переживаний и тяжких раздумий, но в глазах светился новый радостный свет, названия и определения которому она не могла подобрать. Свет новой надежды, или нового счастья, или новых открытий, или всего сразу и еще многого другого.

– Ты же так любишь свою работу, университет. Тебе же преподавать нравится, со студентами возиться. А как же наука? Ты ведь докторскую мечтал защитить?!

– Да обойдется без меня наука. Душа человеческая – вот важнейшая из наук. Её и стану преподавать. А душа там, где Бог – слились воедино, так, что не понять, кто в ком обитает: то ли Бог живет в душе, то ли душа в божьем царстве.

– Кирилл, а Ксюша? Как она будет?

– Вот тут, мамочка, у меня серьезный разговор с тобой. Если вы с Петром Алексеевичем можете позаботиться о ней, пока я буду учиться, то низкий вам поклон и огромное спасибо. Есть еще варианты: обратиться к Семену Арсеньевичу – он привязан к Ксюше и, пожалуй, не откажется взять ее к себе на время. Ну, а если нет – значит интернат, значит, ей тоже предстоит вынести определенного рода испытания в жизни, значит Богу и эта жертва угодна, что поделать. Через три года я вернусь и заберу ее.

– Какой интернат, сынок? Ты в своем уме? Да и Семен Арсеньевич ей чужой человек, хоть и добрый, положительный. Как ты мыслишь отдать ему девочку? Она мне как дочь, она мне Светочку заменила, а ты ее в детский дом? Креста на тебе нет! – возмущалась мать.

– Вот и пойду в семинарию, чтобы был.

– Ну сынок, не ожидала от тебя, аж сердце закололо. Да и Петр Алексеевич станет возражать – какой интернат? – он к ней так привязался. У него дочери уже взрослые, замужем, внуками его наградили. Не то, что некоторые непокорные сыновья. Ладно, сейчас не об этом. Так вот, Петр Алексеевич после переливания такой гордый ходит, всем рассказывает, что у него еще одна дочка появилась, в ней теперь его кровь течет, так что она на законных основаниях ему родня, родная кровинушка. Мечтает ее под венец вести в качестве отца. А ты в интернат! Сынок, мы ее сами воспитаем. Не вздумай девочку в детский дом отдавать, не лишай нас радости.

– Мамочка, я не справился с поставленной задачей. Я не смог воспитать ее, как хотел.

– Конечно, воспитание детей дело непростое, это только с виду кажется, что все идет своим чередом. На самом же деле это большой труд, требующий знаний, мастерства, опыта. Но ты не отчаивайся, процесс еще не завершен, еще рано говорить о достигнутых результатах. Ты ведь не отказываешься от нее? Ты же все равно будешь поддерживать с ней связь: общаться, звонить, писать, приезжать на выходные и каникулы?

– Ну конечно, мама. О чем ты говоришь?

– Значит процесс воспитания и твоего влияния на нее будет продолжаться, только в новом ракурсе. Вам действительно неплохо бы пожить отдельно. Да и Ксюше нужно подрасти и созреть для серьезных отношений. Так что, сынок, не отчаивайся. Если ты решил идти в семинарию, то не для того, чтобы отчаиваться и впадать в уныние. Уныние – смертный грех, самый тяжкий из грехов, помни об этом. По-моему, вы оба заигрались в любовь. Вам нужно заново переосмыслить ваши отношения, повзрослеть, так сказать. Думаю, разлука пойдет вам на пользу. Я вижу, Кирилл, что у вас есть чувства друг к другу, но они должны оформиться, стабилизироваться, поумнеть, что ли. А то сейчас это напоминает огромных размеров бесформенный хаос из нежностей, страстей, желаний, ревности.

– Мам, из хаоса родилась вселенная, из хаоса рождается любовь.

– Родилась вселенная может быть и из хаоса, но потом систематизировалась и теперь гармонично развивается по строгим законам и правилам. Неудачный пример, сынок. Хотя, почему неудачный? Как раз наоборот, так и есть. И вы свою вселенную должны упорядочить и все у вас будет хорошо. И не стоит торопить события и пытаться опередить время. Это как в сказке "Двенадцать месяцев" – не может апрель наступить раньше января. Девочка должна вырасти и созреть для любви и для семьи. И тебе стоит остепениться. Нагулялся уже, хватит. Пора за ум браться. Сама жизнь тебе это подсказывает и уроки преподает.

– Мамочка, я не о чем не жалею. Все равно люблю только ее и точно знаю, что она моя. Сейчас или потом. А вернее, и сейчас, и потом, и всегда будет моей.

– И когда же ты решил поступать в эту свою семинарию?

– Да вот Ксюше станет получше, когда ее можно будет саму оставить, тогда и займусь. Всё узнаю, документы подам. Экзамены, наверное, придется сдавать. Но я не волнуюсь, меня примут, у меня аргументы веские, хотел сказать, весомые, неопровержимые. А еще, как только Ксюша поправиться и врачи разрешат, мы с ней на море съездим, в Крым, я ей обещал, а в сентябре, когда занятия начнутся, поеду учиться. Вот такой у меня план на это лето. Я так решил.

– Ладно, сынок, иди к ней, а то проснется чего доброго, не найдет тебя рядом, испугается. Ей сейчас волноваться нежелательно.
– Пока, мамочка. Спасибо тебе. Ты у меня самая лучшая. Ты меня, как никто, понимаешь и поддерживаешь.
– А что мне еще остается? – вздохнула мать.

Кирилл уже двинулся было в палату, но резко развернувшись, догнал мать, взял ее за локоть и глядя ей в глаза взглядом человека, вдруг постигшего великую истину, вдохновенно произнес:

– Мам, а ведь я не отдал ее той грозе и молнии. Я ее никому не отдал, даже смерти.


Глава 27

Когда Кирилл вернулся в палату, Ксюша не спала. Она лежала с открытыми глазами и смотрела в потолок, как будто искала там ответы на мучившие ее, не дававшие покоя, терзавшие и душившие совесть вопросы.

– Кирилл, я подлая, я плохая, я развратная. Я тебя предала.
– Девочка, родная моя, не будем об этом. Все уже позади и теперь это неважно.
– Нет, я должна тебе сказать, мне нужно, мне хочется об этом поговорить, чтобы снять с себя тяжелый груз, избавиться от него, понимаешь? – выкрикнула она в сердцах, чуть не плача, – он меня давит.
– Ну давай поговорим. Только ты не волнуйся. Что ты хочешь выяснить?
– Ты простил меня? Ведь я тебя предала, Кирилл. Я теперь не та, что была раньше, я другая.
– Я тебя любую люблю.
– Но ты же говорил, что если я потеряю девственность, ты мне ноги повыдергиваешь.
– Да я шутил, глупенькая, ну так просто нес всякую околесицу, в воспитательных целях.
– Ты же говорил, что я стану тебе не нужна.
– Я ошибался. Я только сейчас понял, как я ошибался тогда. Ты нужна мне всякая, как есть. Прости меня. Я хочу чтобы ты была рядом всю жизнь.
– Я тоже.
– А Антон?
– Кирилл, знаешь, я теперь поняла. Он нарочно это сделал.
– Как нарочно? Зачем?
– Хотел отомстить тебе.
– Мне?! За что? Я ему ничего плохого не делал. Я его едва знал.
– За мать.
– О, боже! Отомстил. Еще как отомстил.
– Ты прости меня, Кирилл. Я люблю тебя и хочу быть с тобой, только с тобой. Как я могла не знать этого раньше? Ты так берёг меня, Кирилл.
– И ты к этому привыкла, паршивка ты этакая, – задумчиво и печально сказал Кирилл. – А он не стал беречь…
– Не стал, – согласилась Ксюша.
– Ты же самое дорогое, малышка, что у меня есть, вот и берёг. Так, как я люблю, больше тебя никто любить не будет.
– Он тоже говорил, что любит, – тихо бормотала Ксюша.
– Значит у нас с ним разные понятия о любви к тебе.
– Кирилл, он гадкий, подлый, я ненавижу его. Не вспоминай о нем. Я не хочу больше о нем слышать и видеть его больше не хочу и знать. Никогда не говори и не напоминай мне о нем, ладно?
– Ладно. Забыли. Перевернули страницу и будем жить дальше. Успокойся, моя хорошая.

Ксюша попыталась отвернуть лицо, чтобы он не видел, как она плачет.

– Ну всё, всё. Выяснили и хватит. Ты у меня еще совсем слабенькая. Скоро тебе врачи разрешат поесть и я покормлю тебя. Мне так хочется покормить тебя с ложечки, как маленькую, какою ты, впрочем, и являешься и будешь оставаться для меня всегда.


Глава 28

А через пару дней, как и было обещано, Ксюшу перевели в обычную палату и к ней хлынул поток посетителей.

Первыми ворвались Маргарита Кирилловна и Петр Алексеевич.

– Ксюша, девочка наша дорогая, – быстро заговорила женщина, бросаясь к постели больной, – Как я рада, что ты на поправку пошла. Ты даже себе не представляешь. Мы так за тебя волновались, места себе не находили. Что же это ты наделала, голубушка?

– Это тебе, дочка, – Петр Алексеевич вытащил из-за спины огромный букет ромашек.

– Ой, какие большие, я таких никогда не видела. Спасибо. Буду теперь гадать любит меня Кирилл или не любит, – улыбнулась Ксюша и уткнулась носом в солнечные головки.

– Тут и гадать нечего. И без гадания ясно, что любит, – ответила Маргарита Кирилловна.
– Ксюша, ты теперь мой ребенок, – с гордо поднятой головой изрек Петр Алексеевич, присаживаясь к ней на край постели.
– Я знаю, мне Кирилл рассказал. Спасибо Вам.

– Не за что. Я рад, что моя кровь идеально подошла и рад, что у меня теперь еще одна дочка появилась. Старшие две уже выросли, у них свои дети есть. Буду теперь тебя воспитывать, будет моему ремню работа. Ох и напугала ж ты нас. Ну, разбойница, держись, пройдется он по твоей попке.

– Я больше не буду, Петр Алексеевич. Я буду послушной дочкой, – засмеялась Ксюша.
– Да с моим кожаным помощником у тебя по-другому и не получится. Это тебя Кирилл разбаловал. А у меня быстро шелковая станешь.

Приходили и другие знакомые. Кирилл волновался, как бы такой поток посетителей не повредил Ксюше, не подорвал еще такое хлипкое здоровье.

На следующий день прибежали Лера с Мишей, принесли полный пакет апельсинов. Кирилл вернул половину обратно со словами "Да вы что ребята. Куда же столько? Ее обсыплет, будем потом аллергию лечить."

Приехали Сергей с Натальей Павловной. Привезли приглашение на свадьбу.

– Смотри, Ксения, у нас роспись и венчание в сентябре, так что к этому времени ты должна быть как огурчик, – обратилась к ней классная. – Будешь мне фату нести?

– Я хочу венчальный букет поймать, – парировала в ответ Ксюша.
– Губа не дура у тебя, Ксения Аркадьевна. А не рано тебе?
– Пусть ловит, а мы подождем, нам спешить некуда, – ответил за нее Кирилл.

Потом прибыли Семен Арсеньевич и Полина.

– На, держи, – протянул ей коробку Семен Арсеньевич, – хотя тебя прежде следовало бы выпороть хорошенько и в угол поставить.
– Меня Петр Алексеевич уже обещал выпороть.
– Во-во, правильно. Я ему помогу. Ишь чего удумала.
– А что это? – спросила Ксюша, поворачивая коробку, прислушиваясь и по звуку пытаясь угадать, что в ней.
– Планшет. Будет тебе чем в больнице заняться, да и на будущее, вместо глупостей, лучше читай, фильмы смотри, программы изучай.

Приходила Людмила. Сама, без Антона. Но Кирилл ее в палату не пустил. Не хотел, чтобы всплывали на поверхность оставшиеся теперь в прошлом тягостные воспоминания. Они стояли в больничном коридоре. Разговор получился короткий.

– Я извиниться хотела, Кирилл.
– Ты ни при чем, Люда. Я тебя ни в чем не виню и зла на тебя не держу. А уж Ксюша так и подавно. Но в дальнейшем, нам лучше не видеться.
– Я понимаю, Кирилл, я все понимаю. По другому и не могло быть. Прощай.

Она последний раз посмотрела на Кирилла печальными глазами побитой собаки и, скорбно повернувшись, пошла прочь по бесконечно длинному скучному коридору. Кирилл стоял и смотрел ей вслед до тех пор, пока ее силуэт с грустно опущенными плечами не исчез за поворотом на больничную лестницу. Болело сердце, щемила душа и больно ныло под ложечкой. Он знал, что видит ее в последний раз. До спазмов в груди хотелось окрикнуть, прижать к себе, поцеловать, поблагодарить за все, что она дала ему, как-то по другому попрощаться. Но он не смел – иначе это будет долгое ковыряние кровоточащей раны. Надо сразу отрубить, одним махом, подождать пока боль утихнет (время поможет с ней справиться) и жить дальше уже без этой женщины. Так будет лучше, другого не дано. Он из последних сил сдержался, чтобы не броситься за ней, глядя, как она уходит от него навсегда.

Потерпи, Кирилл, немножко – «всё проходит и это тоже пройдет».


Глава 29

Пока Ксюша лежала в больнице, Кирилл несколько раз отлучался на два-три дня, не объясняя ей причины. Вместо него возле девочки дежурила Маргарита Кирилловна, иногда ее подменял Петр Алексеевич. А когда Ксюша пошла на поправку, то и вовсе оставалась в палате одна, хотя к ней то и дело заглядывали посетители, приходили проведать друзья и знакомые, так, что за визитами и процедурами ей даже некогда было разобраться с планшетом, подарком Семена Арсеньевича, хотя очень хотелось на нем поиграть, поработать, да вот незадача, все времени не хватало.

– Ксюшка, привет, – заскочил в палату Кирилл в необычайно приподнятом настроении после очередной трехдневной отлучки, – держи, это тебе.

Он положил на постель огромный букет, целую композицию из разнообразных цветов и маленькую бархатную коробочку для ювелирных украшений.

– Как ты, малышка?

И пока Ксюша нюхала и разглядывала икебану, Маргарита Кирилловна ответила за нее.

– Хорошо, Кирилл. Врач сказал, через пару дней выпишет. Уже все нормально. А ты что такой довольный?

Он ответил шепотом, так, чтоб слышала только мать:

– У меня тоже все нормально, потом расскажу.

Они синхронно оглянулись, услышав за спиной Ксюшин восторженный возглас:

– Кирилл, это сережки! Какие красивые! Мне можно будет уши проколоть, да?
– Конечно, как только выйдешь из больницы, сразу проколем тебе уши и ты будешь самая красивая девочка на свете. Хотя ты и без сережек самая лучшая.

И уже выйдя с матерью в коридор, радостно сообщил:

– Мамочка, представь: меня взяли! Даже без вступительных экзаменов, учитывая мое высшее образование, кандидатскую степень и искреннее желание, продиктованное сознательным выбором и жизненным опытом. Вот! Они учли мои обстоятельства и мое непростое, выстраданное решение, а главное, мое обещание, данное Богу, служить ему. Ему – ЕМУ! – они не могли отказать. Меня взяли вне конкурса, причем сразу на старший курс, при условии, что младшие я сдам экстерном. Это у меня без труда получится, так как чувствую в себе огромный потенциал и желание учиться. Нынче совсем другой расклад – пропали соблазны молодости, когда учиться было лень, а хотелось гулять и любить.

Кирилл облегченно вздохнул:

– Думаю, я быстро закончу духовную семинарию. Хочу быть приходским священником. Хочу иметь свой приход. Ладно, видно будет, размечтался. Зачем загадывать. Теперь-то я точно знаю, что человек предполагает, а Бог располагает.
– Вот как ты, сынок, заговорил. Раньше от тебя таких слов было не услышать. Все на себя надеялся.
– Я и сейчас на себя надеюсь. Зачем Бога по пустякам дергать.
– Больно ты грамотный, сынок. Ох, выгонят тебя за твой ум из семинарии. Там послушники нужны, а не умники.
– Значит буду послушником, только не людям и не семинарии, а Богу.

И Кирилл довольный, глянул на мать:

– Только ты Ксюше пока не говори. Я потом сам скажу. Сначала подготовить надо осторожно, чтобы не ударить по еще неокрепшей после болезни психике. Я ее еще на море обещал свозить, в Крым, проедемся с ней по всему южному побережью. – И подумав, грустно добавил. – Скорее всего она расстроится, если узнает, что нам придется расстаться на три года, но ничего не поделаешь, по-другому не будет.


Глава 30

Через три дня Ксюшу выписали. Ее состояние больше не вызывало опасений. Здоровье – и физическое и психическое – было в достаточной мере восстановлено, она окрепла, повеселела и порозовела и обрела свое обычное, такое привычное и родное для Кирилла, состояние души и тела. А еще через неделю влюбленные отправились в путешествие, показавшееся Ксюше волшебной сказкой.

Они катили на машине от Феодосии к Севастополю, от города к городу, от поселка к поселку, останавливаясь в каждом из них по пути следования на один-два, а то и три дня, в зависимости от количества достопримечательностей и качества пляжей. Изначально решив, что в каждом пункте они будут обязательно посещать интересные и выдающиеся места для интеллектуального и культурного развития, то есть для ума, природные ландшафты и парки для отдыха, то есть для души, а также пляжи, для удовольствия и оздоровления тела.

Морскими ваннами спешили насладиться ранним утром, пока вода кристально чистая и дно просматривается на глубине до десяти метров. Купаться утром одно удовольствие – народу совсем немного и еще не вступила в свои права испепеляющая южная жара, от которой тело накаляется до красна и попытка охладить его в морской пучине вызывает озноб и неприятное чувство. А в жаркие полуденные часы гуляли тенистыми парками, кипарисовыми аллеями, посещали дворцы и музеи. Вечерами прохаживались по набережным, ужинали в кафешках или ресторанах и слушали плеск морской волны, без устали перекатывающей прибрежную гальку.

– Кирилл, это похоже на свадебное путешествие, правда?
– Правда.
– Я твоя жена?
– Ты моя маленькая девочка. И будешь оставаться такой всегда. Даже если станешь старенькой бабушкой, для меня ты все равно будешь маленькой девочкой, моей девочкой.

Однажды вечером, сидя на веранде гостиницы в Симеизе, любуясь безбрежностью морской глади и ночным небом и огромными, пропитанными соленым бризом звездами, Ксюша мечтательно глядя в темноту, сказала:

– Кирилл, мне с тобой так хорошо. Ну, я имею ввиду, когда ты меня ласкаешь. Я не думала, что это так прекрасно. Я как будто улетаю в другое пространство, теряю ощущение реальности. Скажи, как ты так умеешь?

Кирилл засмеялся:

– Нечаянно. Само получается. Ну и глупенькая же ты, малышка.
– Ну, вот ты опять шутишь.
– А ты глупые вопросы задаешь.

А сам задумался: ведь действительно, не было в его жизни женщины, которая не сказала бы ему таких слов, ну или каких-то подобных, не поведала бы, что ей с ним очень хорошо, что она в восторге от его ласк. Начиная вот от такой малышки, как Ксюша и заканчивая женщинами чуть ли не бальзаковского возраста, с которыми ему приходилось в жизни пересекаться.

– Ксюш, а с ним тебе как было? – спросил он осторожно.

Ксюша испуганно оглянулась на него, вздрогнув от неожиданности, будто ее ударило током, будто на жизнерадостную картинку вдруг опрокинулась чернильница и грязная лужа стала заливать яркие краски. Ксюша тихо, с досадой проговорила:

– Мне было больно и противно. Ну не вспоминай о нем, Кирилл, пожалуйста. Мне и сейчас противно о нем думать.
– Ладно, не буду.


Глава 31

Август уже давно перевалил за календарную середину. Мать с Петром Алексеевичем пришли к ним в гости. Кирилл и Ксюша хотели рассказать о своей поездке, похвастаться фотографиями, которых они нащелкали огромное множество. Маргарита Кирилловна старалась теперь бывать у детей почаще. Она ведь знала, что им с Петром Алексеевичем скоро предстояло перебраться сюда, в эту квартиру, к девочке. Они так решили с Кириллом. Так будет лучше. Ксюша сможет жить у себя дома, ходить в свою школу. Да и квартира большая, трехкомнатная, всем места хватит. Петр Алексеевич не возражал, ему, по большому счету, было все равно, где жить, лишь бы с любимой женщиной рядом. Любил повторять, что со своей милой Риточкой согласен поселиться хоть в шалаше, хоть в вигваме, хоть в юрте, хоть в иглу.

Кирилл посчитал, что пришло время сообщить Ксюше о своем намерении.

– Котенок, ангелочек мой, мне нужно будет уехать. Не сейчас, в сентябре.
– А куда? – удивилась она, еще не понимая о чем идет речь.
– Пока не спрашивай, я тебе потом скажу. Приеду на место, устроюсь и все тебе объясню.
– Куда ты уходишь? Надолго?
– На три года.
– Что?! Как?!
– Так надо, маленькая.
– Ты в армию идешь?
– Да нет, Ксюша, в какую армию? Я уже по возрасту армию перерос. Ладно, скажу, чтобы не томить тебя долго ожиданиями. Я в духовную семинарию еду учиться. Хочу стать священником.
– Кирилл!!! – вырвался у нее крик отчаяния и она забарабанила кулачками по его груди. – Как?! Да ты что?! Не уезжай, прошу тебя, не оставляй меня!
– Я так решил, так надо, пойми? По другому не будет, голубка моя. Нам нужно пожить отдельно какое-то время. Ты должна повзрослеть. Иначе мы так и будем истязать друг друга.
– А разве я тебя истязаю?

Кирилл усмехнулся.

– Я сам себя истязаю.
– Кирилл, я не смогу жить без тебя.
– Сможешь, котенок. И потом, я от тебя не отказываюсь. Я буду приезжать на каникулы, на праздники. На твой День рожденья приеду обязательно и на последний звонок и на выпускной бал. Так что мы будем видеться с тобой довольно часто. Я тебе даже надоем. А ты поживешь пока с мамой и Петром Алексеевичем. После, когда я закончу учебу, то приеду и заберу тебя, если, конечно, к тому времени буду тебе еще нужен.
– Кирилл, ты мне нужен. Очень нужен! Больше жизни. Это я теперь точно знаю. Мне никто, кроме тебя не нужен.

Ксюша припала к его груди и заплакала, тихо, беззвучно, только плечи вздрагивали. Но столько тоски, столько муки, столько вселенской скорби было в этих немых рыданиях, что у Кирилла оборвалось сердце.

* * *

Поезд протяжно и заунывно протрубил гимн любви и расставанию, подтягивая на перрон вагоны для посадки, чтобы заглотнуть в себя отъезжающих, разлучить их с любимыми и увезти подальше в другие города и веси. Так думала Ксюша, глядя на эту ненавистную, железнодорожную змею, готовую вот-вот отнять у нее Кирилла.

Локомотив подал состав назад и выдохнул из-под колес со свистом воздух. Оба вздрогнули.

– Знаешь зачем он так делает? – лукаво подмигнув, поинтересовался Кирилл.
– Знаю, – невесело улыбнулась в ответ Ксюша. Ей не хотелось расставаться.

Маргарита Кирилловна и Петр Алексеевич стояли поодаль, давая возможность молодым людям проститься. Кирилл обнял свою Вишенку, уткнувшись лицом в ее русые кудри и заговорил в самое ухо, перекрывая гомон вокзала.

– Я буду звонить тебе каждый день и писать письма, ягодка моя. Настоящие бумажные письма. Любишь получать письма?
– Не знаю. Я никогда не получала бумажные письма, – шептала она сквозь всхлипывания.
– А теперь будешь заглядывать в почтовый ящик, а там тебя ждет конверт, а в нем привет от меня и слова любви. Разве это не здорово?
– Здорово, но я хочу быть с тобой рядом, видеть тебя каждый день, слышать тебя.

– Ну-у, так в компьютерный век это не проблема. Вот раньше было сложно влюбленным жить. Представляешь: расстались парень и девушка, ну, скажем, Ромео и Джульетта. Разъехались по разным городам. Написал Ромео любимой письмо и поскакал гонец на перекладных. Две недели скачет через леса, поля, реки, овраги, а там и разбойники, и дикие звери, и зимняя стужа – хорошо еще, если живой доедет. А Джульетта ждет, надеется. Получила письмо, прочитала, ответ написала и гонец в обратный путь подался, еще две недели скачет. А когда через океан нужно переплыть? То и полгода письмо в одну сторону идет, если при попутном ветре и без "девятого вала". А сейчас – красота! Интернет, скайп, мобильный телефон, электронная почта. Даже на расстоянии влюбленные могут и слышать друг друга и видеть. Так что, не плачь, моя радость. Мы с тобой все время будем на связи. У меня с собой ноутбук. У тебя и планшет и компьютер! А разлука нам только на пользу пойдет. Да и время быстро пролетит, даже оглянуться не успеешь, как уже школу закончишь. Я вернусь и мы с тобой поженимся.

– А цыганские девушки в 13 лет замуж выходят, правда-правда, я по телевизору видела.

– Темный народ. Цыганские девушки неграмотные, ты на них не равняйся, они ни писать, ни читать не умеют. А к двадцати годам у них уже пятеро детей мал мала меньше. Ну и что такая необразованная мать может дать своим детям? Как на рынке воровать и продавать наркотики? Нет, голубушка, я хочу, чтобы моя девочка была умная, начитанная, образованная. Вот пока я буду отсутствовать, ты этим и займешься.

– Кирилл, мы с тобой прощаемся, а ты всё воспитанием моим занимаешься.
– А я буду заниматься твоим воспитанием и дальше. Я ведь тебя не бросаю. Я хочу, чтобы ты и школу закончила и в институт поступила. Так что никуда ты от меня не денешься, будешь учиться, как миленькая. Договорились?

– Договорились.
– Проверим свои чувства. А то ведь можно так поступить опрометчиво, ошибиться, а потом всю жизнь локти кусать.
– А разве мы еще не проверили? Кирилл, я не хочу, чтобы ты уезжал…, но я знаю, что ты все равно поступишь по-своему.
– Ты очень славная, я тебя безумно люблю, моя Вишенка.
– Я буду ждать тебя, Кирилл…

ЭПИЛОГ

Прихожане любили своего батюшку, умного, интеллигентного, умеющего убеждать людей словом и делом и личным примером, стремящегося всех выслушать, порадоваться за них, поддержать в беде и помочь мудрым советом. Прихожанки, особенно молодые, старались почаще приходить в церковь, чтобы полюбоваться на красивого, высокого, до спазмов в груди обаятельного священника, послушать его бархатный глубокий голос, его проповеди, в которых угадывалось и величие души, и огонь любви, и знание человеческой природы, и пережитое горе.

А он любил и боготворил и замечал только свою матушку, самую лучшую матушку на свете, которой едва исполнилось девятнадцать лет. Любовался ее гибким станом, счастливой улыбкой с двумя несимметричными ямочками, одна из которых была чуть больше, зато другая чуть выше и гладил круглый животик, из-под тонкой кожицы которого его мускулистую ладонь или шершавую щеку толкала маленькая беспокойная пяточка…






Читатели (4045) Добавить отзыв
 

Проза: романы, повести, рассказы